Мучимые ересями

.I. Элварт, Графство Штормовой Крепости, Лига Корисанда

— Мы уже приехали? — жалобно спросил принц Дейвин.

«Если сравнивать с его старшим братом», — отметил про себя Филип Азгуд, — «вопрос был всего лишь жалобным. Кронпринц Гектор задал бы этот вопрос каким-нибудь неприятном, больше похожем на нытье, тоном, и не было бы никаких сомнений, что это была жалоба».

— Ещё не совсем, Дейвин, — успокаивающе сказала принцесса Айрис. Она наклонилась и поплотнее укутала мальчика в плащ. — Постарайся опять заснуть. Я совершенно уверена, что мы приедем к тому моменту, как ты проснёшься.

Дейвин посмотрел на неё, его глаза тревожно сощурились в тусклом свете единственного притушенного фонаря, свисавшего с потолка кареты. Затем он кивнул, очевидно, успокоенный её поведением так же, как и сказанным ею, и откинулся на удобное мягкое сиденье. В качестве кровати для мальчика его возраста, оно было более чем достаточным, и он послушно закрыл глаза.

Айрис несколько минут смотрела на него, глазами полными нежности, но потом глубоко вздохнула, откинулась на спинку своего сиденья и посмотрела на графа Кориса.

— Ненавижу это, — сказала она почти неслышно, чтобы разговором не потревожить мальчика, который, уже явно засыпал, несмотря на раскачивание и частую тряску быстро движущейся кареты и стук копыт их кавалерийского эскорта.

— Я знаю, что ненавидите, Ваше Высочество, — так же спокойно ответил граф. — Я вас не виню. Я тоже чувствую себя так, словно я сбегаю.

— Вы не должны. — Она покачала головой. — Я прекрасно знаю, что единственная причина, по которой вы здесь — потому, что так вам приказал отец.

— Ваше Высочество, это честь для меня, так же как и мой долг… — начал он было, но новое покачивание её головы оборвало его.

— Можем ли мы просто продолжить и считать все обязательные комментарии уже сказанными и принятыми? — спросила она, и устало улыбнулась, увидев выражение его лица. — Простите меня, Филип. Я ни на мгновение не предполагала, что то, что вы говорили, было чем-то иным, кроме искренности. Я слишком давно вас знаю, чтобы думать о чём-то другом. Но я так устала говорить то, что мы все должны говорить, играть те роли, которые мы все должны играть.

— Я могу это понять, — сказал он через мгновение. — И всё же вы — корисандийская принцесса, а я, согласно назначению вашего отца, ваш законный опекун и первый советник вашего младшего брата, если уж на то пошло. Боюсь, мы не можем перестать играть эти роли, Ваше Высочество.

— Учитывая, как давно мы знаем друг друга, и мою уверенность в том, что когда мне меняли подгузник, вы, по крайней мере, один раз были рядом, как вы думаете, вы могли бы называть меня «Айрис», а не «Ваше Высочество», по крайней мере, когда мы одни, Филип?

Он начал было быстро отвечать, но затем умолк.

— Не уверен, что это хорошая идея, — сказал он наконец. — В данных обстоятельствах, особенно важно, чтобы ваше достоинство и достоинство Дейвина были защищены как можно более эффективно. Если я обращусь к вам слишком фамильярно, это подорвёт ваш авторитет как дочери вашего отца. И, с более эгоистичной точки зрения, я не хочу, чтобы кто-то думал, что я занимаю должность, на которую ваш отец назначил меня, из-за личной выгоды.

— Я согласна со всем этим. Вот почему я сказала «по крайней мере, когда мы одни». Но в Дельфираке и так будет нелегко, что бы ни случилось. Мне бы хотелось, чтобы хоть один человек, которому я могу доверять, хотя бы иногда называл меня по имени. И если мой «законный опекун» не может этого сделать, то кто же тогда может?

— Ну ладно… Айрис. — Его собственная улыбка была горько-сладкой. — И вы правы, я присутствовал, когда меняли ваши подгузники.

— Хорошо!

Искорка неподдельного веселья промелькнула по её лицу. Это длилось недолго, но он подумал, что увидел, как в её глазах стало немного меньше теней, когда это прошло. Конечно, при данных условиях освещения это было трудно точно сказать.

— Хотела бы я, чтобы он этого не делал, — сказала она.

— Отослал вас с Дейвином прочь?

— Вообще отослал меня прочь, — поправила она, и если в её глазах было меньше теней, то свет фонаря коснулся бриллиантового блеска слёз на кончиках её длинных ресниц. — Я знаю, что у него не было выбора… если он вообще собирался отсылать Дейвина. Но я должна быть с ним, Филип!

— Не думайте, что это было для него лёгким решением, — мягко сказал Корис. — На самом деле, я не видел решений, которые были бы тяжелее.

— Я знаю. Я знаю! — Она покачала головой. — И я уверяю, что не хочу выглядеть капризной, избалованной принцессой.

Он начал было отвечать на это, но умолк и просто покачал головой с лёгкой улыбкой.

Посидев ещё несколько минут молча, Айрис наклонилась, чтобы пригладить волосы брата, упавшие ему на лоб. Наконец она снова посмотрела на Кориса.

— Полагаю, поскольку нет никакого смысла плакать по поводу основного решения, я должна потратить своё время, отведённое на нытьё, на приготовления к поездке, — сказала она с определённо посветлевшим видом.

— Они действительно оставляют желать лучшего, не так ли? — суховато признал Корис, когда карета наехала на особенно солидную кочку. — Назовём это ещё одним неудобством, отнесённым на счёт Кайлеба и его черисийцев.

— О, поверьте мне, у меня есть целый список «неудобств» для… обсуждения с императором Кайлебом в один прекрасный день. — Тон её был капризным, а вот гнев в глазах — нет.

— В данных обстоятельствах, я думаю, адмирал Тартарян был совершенно прав, — продолжил Корис, и она кивнула.

В данный момент их карета, даже при такой высокой скорости, всё ещё находился в нескольких часах езды от небольшого городка — по правде говоря, не более чем прославленного рыбацкого порта — известного под именем Элварт. Путешествие по суше из Менчира было утомительным и долгим испытанием, особенно для Дейвина (который до сих пор не совсем понимал, что происходит), поскольку Элварт находился в графстве Штормовой Крепости, на северной оконечности острова Корисанд. Но у городка было три существенных преимущества. Во-первых, он был настолько мал и незначителен, что даже Кайлебу Черисийскому не пришло в голову, что его нужно блокировать. Во-вторых, он был так далеко от Менчира, как только можно было добраться. И, в-третьих, там уже стоял на якоре небольшой галеон, спасаясь от Имперского Черисийского Флота.

— Я уверена, что адмирал был прав, — согласилась Айрис. — И я рада, что он смог выделить нам капитана Хэриса.

Корис снова кивнул. Во многих отношениях, как он полагал, командование галеоном «Крыло» было для Жоэла Хэриса чем-то вроде ступеньки вниз. Бывший командир галеры «Пика» был назначен командовать одним из первых вооружённых галеонов Тартаряна — «Тесаком». «Крыло», в отличие от «Тесака», несло лишь горстку «соколов» и «волков», и имело не больше половины размера «Тесака». Конечно, существовала явная вероятность того, что «Тесак» в ближайшее время превратится в кровавую развалину трудами Имперского Черисийского Флота, но назначение Хэриса командовать им представляло собой огромный профессиональный шаг вперёд.

Несмотря на это, когда он узнал, что его князь выбрал его, чтобы доставить дочь и младшего сына в безопасное место, он отреагировал с неподдельной гордостью, и Корис никогда не сомневался, что капитан сделает всё, что возможно в человеческих силах, чтобы успешно выполнить свою миссию.

План Тартаряна о том, как сделать это, снова промелькнул в голове Кориса. По мнению Кориса, идея плыть на восток, а не на запад, имела много оснований для того, чтобы воспользоваться им. Черисийский Флот был сосредоточен в основном в водах вокруг Корисанда и Зебедайи, и его внимание было сосредоточено на территории между Лигой Корисанда и собственно Черис. Единственный маленький кораблик, плывущий на восток, а не на запад, в зону особого внимания, имел гораздо больше шансов прорваться неперехваченным.

Риски, конечно, оставались. На ум приходили треллхеймские пираты, а также стаи черисийских капёров, действующие в доларских водах. С другой стороны, «Крыло» не будет нести корисандийский или доларский флаг. У Хэриса был припасён довольно большой набор национальных флагов, наряду с великолепно фальсифицированным набором харчонгских бумаг, и «Крыло» было выбрано как из-за груза, который оно перевозило, когда черисийская угроза заставила его приземлиться в Элварте, так и из-за его расположения вдали от основных путей. По крайней мере пока, вся информация, доступная Корису, указывала на то, что новая Черисийская Империя оставляет ограниченный торговый флот Харчонга в полном покое. Если сообщения об участии Харчонга в создании нового флота «Группы Четырёх» были точными, то этот иммунитет от нападения черисийцев вряд ли продержится долго. Но пока, похоже, он держится, и они смогут добраться до Залива Швэй неперехваченными. Оттуда, несомненно, будет безопаснее добраться до Дельфирака по суше.

«Особенно путешествуя инкогнито», — мрачновато подумал Корис. — «Ты куда более ценная добыча, Айрис. Для тебя было бы намного лучше быть просто моей племянницей, леди Мерглей, путешествующей со мной в Дельфирак».

Это тоже было предложено Тартаряном. Это придавало хоть какой-то смысл тому, что Гектор отправил своего самого доверенного советника в Долар и Дельфирак в поисках помощи. А если кто-то из врагов Корисанда решит истолковать его миссию как попытку с его стороны выбраться из Корисанда до окончательного кораблекрушения, то Кориса это тоже вполне устраивало. Дополнительная легенда о том, что его невестка попросила его отвезти её дочь и сына в безопасное место в Дельфирак, также имела смысл. Мерглей Азгуд была на несколько лет старше Айрис, а Кельвин Азгуд был на несколько лет моложе Дейвина, но совпадение было достаточно близкое, и у Азгудов были родственники в Дельфираке, от которых можно было ожидать, что они обеспечат своим дальним родственникам безопасное убежище в эти смутные времена.

Конечно, все ещё оставалось слишком много возможностей для того, чтобы что-то пошло не так, даже если полностью игнорировать возможность природного катаклизма, могущего настигнуть галеон в море. И всё же, учитывая обстоятельства, это был, пожалуй, самый лучший план из возможных.

— Вы действительно думаете, что всё это сработает? — тихо спросила Айрис, словно прочитала его мысли.

— Честно? — Он посмотрел на неё, потом слегка пожал плечами. — Я действительно думаю, что это сработает. Я не стану притворяться, что многое ещё может пойти не так, но я думаю, что это лучший план, с наилучшими шансами на успех, который кто-либо мог придумать в данных обстоятельствах.

— Тогда это должно быть достаточно хорошо, не так ли? — просто сказала она, затем поправила свой собственный плащ, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Мерлин Атравес нахмурился, грустно соглашаясь с оценкой графа Кориса. Хотя Мерлин припозднился добычей информации о решении Гектора безопасно вывезти дочь и младшего сына из Корисанда, он уже почти пятидневку назад понял, что происходит. К несчастью, инструкции Гектора кучеру дочери и сопровождающему кавалерийскому эскорту включали приказ двигаться со всей возможной быстротой. К тому времени, как Мерлину стало известно о происходящем, у него уже не было времени, чтобы связаться с горсткой лёгких крейсеров, прикрывающих воды между мысом Меча и островом Восточный, прежде чем Айрис и Дейвин могли добраться до Элварта.

Он подумывал использовать разведывательный скиммер, чтобы перехватить их самостоятельно, но лишь очень короткое время. Скиммер мог бы добраться туда вовремя, но что он должен был делать после прибытия? Едва ли он мог уничтожить галеон, пришвартованный к городской пристани, не подняв при этом по меньшей мере несколько бровей. И он не был готов просто потопить корабль со всей командой — включая девочку-подростка и её младшего брата — как только галеон выйдет в море. Они с Кайлебом также не могли послать весточку капёрам, работающим в доларских водах — во всяком случае, так, чтобы успеть вовремя и это принесло какую-то пользу — не поднимая всевозможных неприятных вопросов о том, как они получили информацию о том, что принцесса Айрис и принц Дейвин отправляются в круиз.

Разумеется, он рассказал об этом Кайлебу, и император согласился с его собственными печальными выводами. Если им повезёт, одна из их патрульных шхун случайно перехватить «Крыло», захватить его и обнаружит невероятно ценный приз. Если им не повезёт (что, честно говоря, учитывая общий уровень компетентности капитана Жоэля Хэриса, было гораздо более вероятно), то Айрис и Дейвин прибудут неперехваченными ко двору короля Жамиса.

Ни он, ни Кайлеб не хотели позволить им ускользнуть, но было маловероятно, что их успешное бегство в Дельфирак окажет большое влияние на события здесь, в Корисанде. По крайней мере, в краткосрочной перспективе. В долгосрочной перспективе это, конечно, вероятно, могло оказаться… неудобным. На самом деле, это почти наверняка окажется намного хуже, чем неудобным. Вот почему капитан Атравес проводил время, надеясь, что одной из их шхун повезёт.

.II. Герцогство Менчир, Лига Корисанда

Прибойная шлюпка[31], которая приближалась к берегу с юго-востока, могла бы казаться чуть более плотным куском безлунной ночи. Она была тщательно выкрашена в матово-чёрный цвет, а матросы, сидевшие на её вёслах, гребли ровно, но осторожно. Последнее, что кому-то было нужно — это чтобы шлюпка повернулась бортом к прибою, а у её пассажиров намок порох. Среди всего прочего.

Сержант Эдвард Уистан сидел на носовой банке, держа ружьё вертикально между колен, и вглядывался в однообразное, чёрное пятно берега. Кроме бледной пены там, где мягкий прибой накатывал на рыжевато-коричневый песок пляжа, он не мог разглядеть никаких деталей. Ему казалось, что он может разглядеть неясные очертания холмов дальше за пляжем, возвышающиеся на фоне звёздного неба, но он был совершенно уверен, что это только его воображение.

«Я слишком долго изучал эти проклятые карты», — иронично подумал он. — «Последнюю пятидневку они мне даже снятся!»

На самом деле, это было не так уж и плохо. Один из основных принципов разведчиков-снайперов состоял в том, что гораздо более разумно было изнурять себя заранее планированием и подготовкой к операции, чем нести потери, которых можно было бы избежать, немного подумав.

— Малый ход! — прошипел унтер-офицер, командовавший прибойной шлюпкой. — Суши весла. Стив, Жак — за борт!

Шлюпка перемахнула через последние волны, держась носом к берегу за счёт плавучего якоря, сброшенного в воду за кормой, и указанные моряки перемахнули через планшир и погрузились по грудь в воду. Они наполовину плыли к берегу, опираясь всем своим весом на лодку, чтобы направлять её. Их ноги нашли опору, когда вода быстро стала мелеть, а затем нос выскочил на песок с тихим «хрусь». Звук был едва слышен сквозь шум ветра и волн, и унтер-офицер кивнул Уистану.

— Вот здесь вы выходите, сержант, — негромко сказал он, и Уистан увидел, как едва заметно сверкнули белые зубы в широкой улыбке. — Хорошей охоты.

Уистан кивнул в ответ, затем повернулся к остальным членам своего двойного отделения.

— Ладно, ребята, — сказал он им. — Двинули.

Он перешагнул через борт и пошёл вброд сквозь поток воды и вздымающиеся по колено волны, которые из последних сил скользили вверх по пологому пляжу. Песок закружился из-под подошв его ботинок, уносимый обратно в море отхлынувшей водой, а течение игриво щипало его за икры. Когда он, наконец, вышел из прибоя, твёрдая земля, казалось, сделала реверанс у него под ногами, но он проигнорировал это — как и морскую воду, хлюпающую в его ботинках — так как он оглядывался вокруг, а затем смотрел на звёзды, пытаясь сориентироваться.

— Похоже, морячки поставили нас в нужное место… разнообразия ради, — сказал он, и несколько его людей тихо засмеялись. — Там чернее, чем внутри грязного сапога, — продолжил он, — но я думаю, что наш холм вон там.

Он указал направление, затем ещё раз взглянул на звёзды, определяя местоположение, и кивнул Эйласу Мантину, старшему из двух своих капралов.

— Эйлас, марш. Постарайся не навернуться на твоих плоских ногах!

Мантин фыркнул и отправился в темноту. Уистан и остальные разведчики-снайперы позволили капралу проделать подходящий проход, а затем последовали за ним вверх по пляжу через высокую жёсткую траву, которая шелестела и шептала в ответ бормочущему морю под постоянными порывами ветра.

— Надеюсь, эта моя блестящая идея оправдает себя, — заметил император Кайлеб, стоя на корме «Императрицы Черисийской» и глядя на те же звёзды, с которыми только что советовался сержант Уистан. С того места, где стоял Кайлеб, холмов не было видно, но можно было увидеть мерцание звёзд на парусах по меньшей мере полудюжины галеонов, и он покачал головой. — Я не думаю, что Брайан особенно рад приближению к берегу посреди ночи подобным образом, — добавил он.

— Чепуха, — сказал Мерлин с того места, где он стоял, «охраняя» Кайлеба даже здесь. — С какой стати какому-то адмиралу волноваться о том, чтобы плыть прямо к берегу, который он даже не видит, с двенадцатью военными кораблями и шестьюдесятью транспортными галеонами, нагруженными пятнадцатью или двадцатью тысячами морских пехотинцев?

— О, спасибо. — Развернувшись, Кайлеб прислонился спиной к кормовым поручням и посмотрел на него. — Ты ведь знаешь, как укрепить чьё-то доверие, не так ли?

— Стараюсь, — ответил Мерлин, поглаживая один из своих навощённых усов. Кайлеб усмехнулся, а Мерлин улыбнулся, но его улыбка быстро угасла, так как он вспомнил другую ночь на корме другого корабля и свой последний разговор с королём Хааральдом.

«О, угомонись уже!» — сказал он себе. — «И заодно перестань искать дурные предзнаменования. Кайлеб вряд ли сойдёт на берег в первой волне!»

— Как у них дела? — спросил Кайлеб значительно более серьёзным тоном, и Мерлин пожал плечами.

— Пока всё идёт хорошо. — Он рассматривал схему, которую Сыч передавал ему со СНАРКов, наблюдавших за небольшими группами черисийских морских пехотинцев, просачивающихся вглубь суши. — Большинство из них высадились примерно в тысяче ярдов от нужного места, — продолжил он. — У нас есть одна группа, которая сумела высадиться на берег более чем в миле к югу от того места, где она должна быть, но это одна из «пустышек». На данный момент, похоже, что все остальные в значительной степени идут по графику.

— Хорошо.

Кайлеб повернулся и несколько мгновений стоял, вглядываясь в ночь. Затем он сделал резкий вдох и встряхнулся.

— Хорошо, — повторил он. — А теперь, как советовал мне Доминик перед Каменным Пиком, думаю, сейчас самое время мне немного поспать.

— Я думаю, это отличная идея, — согласился Мерлин.

— Ну, до рассвета я больше ничего полезного сделать не могу, — заметил Кайлеб. Он говорил гораздо спокойнее, чем Мерлин думал на самом деле, но он также махнул пальцем в сторону Мерлина. — Что касается вас, сейджин Мерлин, то, в сложившихся обстоятельствах, я дарую вам разрешение на ваше «отключение». Но только на сегодня, заметьте!

Мерлин фыркнул и иронично ему поклонился.

— Да, Ваше Императорское Величество. Как скажете, Ваше Императорское Величество, — произнёс он елейным голосом.

Уистан вздохнул с облегчением, когда Эйлас Мантин бесшумно поднялся из травы на крутом склоне холма. Поднятая рука сержанта остановила людей, следовавших за ним по пятам, и Мантин указал дальше вверх по склону.

— Именно тама, где они сказали, что она будет, сержант, — пробормотал капрал сквозь ровные вздохи ветра. — Их тама четверо. Разглядел ихнюю сигнальную мачту и несколька флагов. Похоже ещё на сигнальный костёр. Двое ихних спят. Есть один человек, сидящий на большом старом камне — похож он знает, как нести службу. Последний заваривает чай или что-то в этом роде. Дозорный примерна в пятидесяти ярдах вот туда. — Он указал вверх по склону и направо. — Костёр, где готовят еду, и сигнальное оборудование вон тама. — Он указал налево. — Их палатки и другое снаряжение на братной стороне склона.

— Хорошая работа, — тихо ответил Уистан.

Эйлас Мантин получил ещё меньше формального образования, чем сам Уистан, но он вырос в горах Хребта Ящерицы, и его способность двигаться бесшумно — не говоря уже о способности видеть практически в полной темноте — была феноменальной. Он обладал способностью лесовика ориентироваться на местности и способностью охотника проникать в разум своей жертвы, а его собственный мозг был острым, как кинжал, несмотря на отсутствие образования. Уистан обучал его письменности, поскольку умение читать и писать было одним из требований к сержанту разведчиков-снайперов. Про себя, хотя он и старался не упоминать об этом при Мантине, он нисколько не удивился бы, если бы капрал в итоге стал офицером, если предположить, что он когда-нибудь научится читать и писать. Что, к сожалению, было не совсем очевидно. Мантин старался больше, чем хотел бы признаться кому бы то ни было, но грамотность, насколько он мог судить, была более неуловимой, чем любая рогатая ящерица.

Сержант отбросил эту мысль в сторону, а затем повернулся и сделал знак остальным членам двойного отделения приблизиться к нему и Мантину.

— Повтори ещё раз для них, — сказал он капралу, и сам выслушал его второй раз так же внимательно, как и в первый. Когда капрал закончил, Уистан начал раздавать задания.

— …а на тебе дозорный, — закончил он через две минуты, похлопав Мантина по груди.

— Есть, — лаконично ответил капрал и кивнул остальным трём бойцам своего отделения.

Они были так же немногословны, как и он, и почти так же бесшумны. Уистан мог бы услышать, как одинокий сапог тихо зацепился за камень… но мог и не услышать. В любом случае, он не беспокоился о том, что может случиться с дозорным. Он поручил это задание Мантину отчасти потому, что капрал, в общем, был лучшим человеком для этой работы, но также и потому, что Мантин уже заметил корисандийца. Он точно знал, где находится дозорный, и Уистан был уверен, что тот уже придумал наилучший способ подобраться к нему. Человек, который заваривал чай, или что он там ещё делал, будет освещён своим кухонным костром, и его ночное зрение не будет работать, если он сидел там, глядя в огонь, пока работал. Двое других спали в своих палатках, а это означало, что никто из троих не заметит, как к ним кто-то подкрадывается. С другой стороны, дозорный сидел с полностью адаптировавшимися к темноте глазами, и природа его обязанностей означала, что он, по крайней мере, должен быть настороже. Солдаты есть солдаты, и, учитывая тот факт, что ни один из архангелов не смог видеть ничего дальше нескольких сотен ярдов от берега в текущих условиях освещения, он, вероятно, не был так бдителен, как должен был быть, но Эдвард Уистан не собирался предполагать этого. И если корисандиец внимательно относился к своим обязанностями, подкрасться к нему будет значительно более сложной задачей.

— Ну ладно, — сказал унтер-офицер солдатам, которых он не отправил с Мантином, — пойдём, разбудим этих ребят.

Император Кайлеб ступил на шканцы «Императрицы Черисийской» и посмотрел на небо. С востока медленно надвигалось похожее на дымку облако, но оно явно было тонким и высокоидущим, а не теми грозовыми тучами, которые были слишком обычны в предыдущую пару месяцев. Звёзды продолжали сиять над головой, но эти тонкие полосы облаков были светло-серыми, как будто солнце начало выглядывать из-за края мира, и ночь испытывала то чувство, которое рассвет посылает впереди себя. Капитан Жирард и его офицеры отошли от императора на почтительное расстояние, когда он подошёл к поручням и посмотрел назад. КЕВ «Неустрашимый» следовал в кильватере флагмана, и теперь его было определённо легче увидеть, чем раньше.

Пока не появился император, капитан Атравес тихо разговаривал с капитаном Жирардом. Теперь же сейджин кивнул Жирарду и, пройдя по палубе, встал позади Кайлеба, заложив руки за себя за спиной в позе почтительного ожидания.

Император закончил свой осмотр неба, моря и ветра, затем повернулся к своему личному оруженосцу.

— Всё нормально? — тихо спросил он.

— Нормально, — согласился Мерлин, так же тихо, с лёгким поклоном.

Ни один человек со слухом, менее острым, чем у Мерлина, не смог бы расслышать этот разговор сквозь неизбежные фоновые шумы парусного корабля, идущего по морю. Впрочем, никто не должен был слышать, и каким-то образом, даже нисколько не изменившись, выражение лица Кайлеба, казалось, просветлело.

Выражение лица Мерлина не изменилось, но он уже знал ответ на вопрос Кайлеба. Отправленные на лодках отряды разведчиков-снайперов были тщательно проинструктированы о том, куда именно они должны отправиться, как только они высадятся на берег. Что касается генерала Чермина и его офицеров, они были отправлены на предполагаемые наблюдательные посты — места, в которых, как решил император Кайлеб, он мог бы выставить часовых для наблюдения за своим морским флангом, если бы он был сэром Корином Гарвеем и в особенности чувствовал себя параноиком.

Некоторые морпехи считали, что меры предосторожности императора были чрезмерными. Другие в душе задавались вопросом, достаточно ли у их императора, несмотря на всю его адмиральскую доблесть, намётан глаз сухопутчика, чтобы выбрать по карте настоящие наблюдательные пункты. Однако любая из этих сомневающихся душ была достаточно мудра, чтобы держать своё мнение при себе. А Кайлеб немного прикрыл себя, проведя два дня на борту одной из флотских шхун, взгромоздившись на её фор-марс — к немалому беспокойству её шкипера — и лично обозревая береговую линию сквозь подзорную трубу. Шхуна явно находилась в «обычном патрулировании», без украшенного короной личного штандарта, который официально указывал на присутствие императора на борту, и Кайлеб со всей ответственностью исписал целый блокнот заметок. Никто другой не должен был знать, что содержание этих заметок на самом деле было продиктовано ему сейджином, который сидел рядом с ним (якобы для того, чтобы убедиться, что император не сделает ничего глупого, вроде запутывания в собственных ногах и оставления большого грязного пятна на палубе шхуны).

Как оказалось, Корин Гарвей на самом деле был достаточно «параноиком», чтобы организовать наблюдательные посты. Он слишком хорошо осознавал, на какой риск пошёл, утверждая передовые позиции на Перевале Талбора, и знал, что может произойти, если в его тылу высадится достаточно большой отряд. Однако, он не собирался позволять Кайлебу проделать что-либо подобное и расставил целую сеть взаимосвязанных наблюдательных постов, которая протянулась почти на пятьдесят миль к западу вдоль побережья Менчира от окончания Гор Тёмных Холмов. Каждый из этих постов был оборудован сигнальными флажками, а в центральных точках были установлены семафорные мачты. Он выискивал самые высокие точки господствующих высот, какие только мог найти, чтобы предоставить своим наблюдателям наилучший визуальный контроль над водами Плёса Белой Лошади, и, учитывая относительно низкую скорость даже черисийских галеонов, эти наблюдатели предупредили бы его минимум за шесть часов до начала высадки противника.

Конечно, они зависели от дневного света. Если бы черисийцы были достаточно уверены в себе, чтобы рискнуть высадиться, приблизившись к берегу под покровом темноты и начав высадку с первыми лучами солнца, они могли бы вырвать у часовых Гарвея эту полудюжину часов подходного времени. Но дозорные всё равно были бы в состоянии послать ему предупреждение задолго до того, как первые черисийские морпехи смогли бы добраться до южного конца Перевала Талбора, особенно без кавалерии. Вывести свою собственную пехоту с перевала до того, как черисийцы смогут запечатать его за ним, было бы более рискованным предложением в таких условиях, но он поставил кавалерию графа Разделённого Ветра прикрывать ему спину.

В общем, у него были достаточные основания быть уверенным, что любые черисийцы в ближайшей окрестности будут к востоку от него, и он планировал держать их там. Если им всё же удастся вытеснить его фланговым ударом из Талбора, он намеревался как можно быстрее отступить к Менчиру и обширным оборонительным сооружениям, строительство которых вокруг столицы контролировал его отец. В конечном счёте, любая выжидательная игра была в пользу Корисанда, особенно теперь, когда Каменная Наковальня знал о черисийских ружьях и начал делать их копии. Единственное, чего Корисанд не мог себе позволить — это уничтожение или нейтрализацию полевых войск Гарвея, и Гарвея совершенно не волновала вполне реальная возможность того, что кто-то может усомниться в его храбрости из-за отступления с одной сильно укреплённой позиции на другую перед лицом армии, немногим более чем вдвое превосходящей его собственную.

К несчастью для сэра Корина, он понятия не имел о разведывательных возможностях, которые Мерлин Атравес сделал доступными Кайлебу Армаку. Мерлин присутствовал на его штабных и офицерских собраниях, наблюдал и анализировал каждого из его командиров, изучал их сильные и слабые стороны. Он — и Кайлеб, основываясь на его отчётах — точно знал, почему Гарвей отдал те распоряжения, которые отдал, и, в общем-то, Кайлеб, вероятно, отдал бы такие же в тех же условиях. Но император также знал из отчётов Мерлина, что в структуре командования Гарвея есть потенциально фатальный изъян, и именно по этой причине он приказал Мерлину уточнить позиции каждого из корисандийских наблюдательных постов. Мерлин также вычертил их линии связи и определил расположение семафоров, образующих центральные узлы этих линий. А располагая этой информацией, Кайлеб спланировал ночные высадки, в результате которых сержант Уистан и его товарищи высадились на берег.

Он был очень осторожен при выборе некоторых «потенциальных наблюдательных постов», где, на самом деле, никто никогда не был размещён. И он был столь же осторожен, чтобы не выбрать таких, которые действительно существовали, но которые сообщали через один из центральных узлов, а не имели прямой сигнальной линии с армией Гарвея. Ему одинаково не подходили как безошибочно направленные атаки на каждый наблюдательный пункт, так и атаки один или два раза не увенчавшиеся успехом. Оставалось надеяться, что никто не заметит, что те посты, которые он пропустил, «совершенно случайно» оказались неспособны рассказать кому-либо, что они видели посредством сигналов. Бегуны оставались проблемой, с которой он ничего не мог поделать, но для того, чтобы кто-то из уцелевших позиций смог передать новости Гарвею, требовалось как минимум несколько часов… и это предполагало, что упомянутые бегуны поняли, что случилось, и направились прямо к Перевалу Талбора, вместо того чтобы сначала сбегать и проверить, почему ретрансляционный пост, которому они семафорили, не подтвердил приём их сигналов.

Это не было идеальным решением проблемы. Это было просто решение, которое не мог предвидеть даже самый мудрый и хитрый из вражеских командиров.

«Гарвей достаточно хорош и заслуживает чего-то получше этого», — подумал Кайлеб. — «Это похоже на мошенничество. Но, как говорит Мерлин, если я не жульничаю, то недостаточно сильно стараюсь».

Император повернул голову, чтобы ещё раз окинуть взглядом восточный горизонт. Небеса определённо начинали светлеть, а за кормой «Неустрашимого» стали видны остальные галеоны. Он решил, что к тому времени, как штурмовые лодки доберутся до берега, света будет достаточно, и направился через широкие шканцы к капитану Жирарду. Стук его каблуков по блестящим от росы доскам был единственным звуком, не рождённым ни ветром, ни морем, и флаг-капитан пришёл в почтительное внимание, когда Кайлеб остановился перед ним.

— Очень хорошо, капитан Жирард, — официально произнёс император. — Подайте сигнал.

— Так точно, Ваше Величество. — Жирард коснулся своего плеча в салюте и кивнул лейтенанту Ласалу.

Мгновение спустя зажжённые сигнальные фонари взмыли вверх на вершину бизань-мачты «Императрицы Черисийской».

— Ну, разве это не прелестное зрелище? — пробормотал Эдвард Уистан.

Он стоял на камне, где прошлой ночью устроил себе насест корисандийский дозорный, и вынужден был признать, что перед ним открывается вид на сверкающие воды Плёса Белой Лошади от которого перехватывает дыхание. Однако, в данный момент, во владение этой точкой обозрения вступил Уистан, и он подозревал, что её прежний владелец был бы гораздо несчастнее, чем он сам, увидев то, что находилось так далеко внизу.

Транспортные галеоны стояли на якоре или дрейфовали, в то время как спущенные с них лодки энергично тянулись к берегу. Десантные плоскодонные катера уже высадили людей, которых они привезли с собой из самого Дейроса, и, как с усмешкой подумал Уистан, должно быть, они были в восторге от того, что попали на песок. Эти десантные катера вполне доказали свою состоятельность, но они были хренью самой Шань-вэй при любом волнении, и было совершенно очевидно, что по крайней мере один или два морских пехотинца на борту каждого из них станут жертвами морской болезни.

«И как только блеванёт первый несчастный бедняга, начнут и все остальные. Держу пари, что все они были зелёными, как трава, и сдерживали рвоту к тому времени, когда они добрались до берега!»

Даже если так, то они не продемонстрировали никаких признаков этого, когда первая волна пехоты выстроилась в колонны и направилась вглубь от побережья. Лодки высадили Третью Бригаду бригадира Кларика и Пятую Бригаду бригадира Хеймина, а затем Первую Бригаду бригадира Жоша Макейвира. Теперь эти шесть тысяч человек рассредоточились, чтобы прикрыть обращённую к суше сторону зоны высадки, в то время как их десантные катера направились к ожидающим галерам, чтобы помочь забрать остальные девять тысяч человек, готовых сойти на берег позади них.

Лично Уистан полагал, что шансов на то, что им удастся полностью осуществить императорские планы, было меньше, чем обычно. Слишком велики были шансы, что они пропустили какой-нибудь наблюдательный пункт, или что на них наткнётся какой-нибудь случайный кавалерист, или что какой-нибудь внутренний сигнальный пост заметит их прежде, чем они смогут полностью обойти корисандийцев сзади. Но Эдварда Уистана это вполне устраивало. Если это сработает, то сработает, и война, вероятно, будет уже на пути к завершению. А даже если не сработает, это вынудит корисандийцев покинуть эту проклятую позицию на перевале без того, чтобы Уистан и его товарищи-морпехи будут вынуждены атаковать эти грозные земляные укрепления лоб в лоб. Кроме того, это означало, что у Анейны Уистан из графства Лочейр гораздо меньше шансов стать вдовой.

— Что?!

Корин Гарвей уставился на своего помощника. Лейтенант молча посмотрел в ответ, широко раскрыв глаза, а затем протянул ему листок бумаги.

— Вот сигнал, сэр, — сказал он.

Гарвею — каким-то образом — удалось не вырвать бумагу из рук молодого человека. Он подошёл поближе к открытому входу командирской палатки, чтобы лучше видеть, и его глаза блеснули, пробежав по строчкам, сделанными пачкающим карандашом. Затем он перечитал их второй раз. И в третий.

Но лучше от этого не стало.

Он поднял голову, и так долго, невидящим взглядом, глядел за порог палатки на повседневные дела лагеря вокруг него, что, казалось, прошла целая вечность. Затем он повернулся к совещанию старших офицеров, которое только что было так резко прервано.

— Каким-то образом Кайлеб обошёл нас сзади, — резко сказал он.

Головы вскинулись в недоверии, и офицеры, стоявшие вокруг стола с картами, уставились на него с выражением почти такого же ошеломления, какое чувствовал он сам.

Однако выражение лица барона Баркора отразило немного большее. Его лицо на мгновение застыло, а потом Гарвей смог увидеть, как от него отхлынула кровь, сделав его цвета холодной, застывшей подливки. Это едва ли было обнадёживающим, учитывая тот факт, что Баркор был назначен командовать арьергардом всей армии после его достижений на Переправе Хэрила. Гарвей выбрал его на эту должность, потому что она была достаточно престижной, чтобы служить мнимой наградой для этого человека, в то время как на самом деле он был простым администратором резервов передовых позиций. Гарвей никогда не собирался посылать кого-либо из «людей Баркора» в бой под командованием самого барона; вместо этого он планировал отрезать батальоны и полки по мере необходимости и «временно» передать их под командование таких людей, как граф Манкора.

Манкора, который был легко ранен на Переправе Хэрила, но каким-то образом сумел вернуться в тыл с жалкой горстью, оставшейся от его фланга, выглядел столь же изумлённым, но без выражения «ошеломлённого тяглового драка» в глазах, как у Баркора. К несчастью, Манкору назначили командовать самой дальней передовой позицией на Перевале Талбора.

«А это значит, что я… опять расставил совершенно не тех людей совершенно не в тех местах», — с горечью подумал Гарвей. — «Манкора сможет отправить своих людей в путь через час. И лишь Лангхорн знает, сколько времени понадобится Баркору, чтобы привести в движение свою задницу!»

— Насколько всё плохо, сэр? — тихо спросил Манкора.

— Я не уверен, — признался Гарвей. — Однако, согласно этому сообщению, — он помахал депешей, — они каким-то образом высадились на берег в секторе, ближайшем к перевалу, так, что ни один из наших наблюдательных постов не предупредил нас.

— Но это же невозможно! — выпалил Баркор, а затем поспешно добавил, — сэр.

— Именно так я и думал, — мрачно согласился Гарвей. — К сожалению, мы оба ошибаемся, милорд. Должно быть, они высадились прямо на рассвете. Как им удалось уничтожить наших наблюдателей до того, как они смогли отправить хоть одно сообщение, я не могу сказать, но из этого следует, что они уже в пределах пятнадцати или двадцати миль от западного конца перевала.

Ошеломленный взгляд Баркора начал превращаться в нечто слишком похожее на панику, что не очень устраивало Гарвея.

— У нас есть какая-нибудь оценка их сил, сэр?

Вопрос исходил от полковника Акиллиса Палзара, который был заместителем Чарльза Дойла. Палзар принял командование артиллерией Гарвея после того, как Дойл был захвачен черисийцами, и ему действительно следовало получить официальное повышение, когда он принял командование. Это была временная оплошность, которую Гарвей намеревался исправить как можно скорее, и в данный момент спокойный голос Палзара приятно контрастировал с голосом Баркора.

— Нет, полковник. Я думаю, однако, что мы можем предположить, что сил у него достаточно. Мы уже определили, что он не из тех командиров, которые бросают на растерзание слабые подразделения, да ещё и без поддержки.

Баркор ощутимо поморщился от напоминания Гарвея о том, что случилось на Переправе Хэрила. Некоторые из присутствующих офицеров казались такими же несчастными, но другие — такие как Манкора и Палзар — только кивнули.

— Отлично. — Гарвей встряхнулся, затем быстро подошёл к столу с картой и посмотрел сверху на диспозиции, указанные на ней. Он отдал бы всё на свете за то, чтобы волшебным образом изменить свои командные схемы. К сожалению, чудеса были выше его сил, поэтому он посмотрел на Баркора и заставил себя излучать уверенность в своём подчинённом.

— Я хочу, чтобы вы как можно скорее вернулись в своё подразделение, сэр Жер. Мы не можем позволить им прижать нас к перевалу. Вот здесь есть хорошая позиция. — Он постучал пальцем по карте в точке примерно в четырёх милях к западу от перевала, где королевский тракт проходил между двумя холмами. Небольшой фермерский городок называющийся (метко, если не сказать точно) Зелёная Долина располагался в седловине между ними, оседлав тракт. — Если вы доберётесь туда достаточно быстро, ваши люди смогут окопаться в городе и вокруг него и заставить их прийти к вам. Если они откажутся атаковать вас или попытаются маневрировать вокруг вас, это даст нам время, чтобы усилить вас и вывести больше наших людей из ущелья. Если они не сделают ни того, ни другого, мы сможем продолжать движение от перевала и вокруг северо-восточного края ваших людей, пока вы удерживаете свою позицию.

Баркор уставился на него, затем почти судорожно кивнул. Гарвей уже склонялся к мысли о том, чтобы освободить его от должности и передать командование арьергардом кому-нибудь ещё, например Манкоре. Но и на это не было времени. Если он потратит драгоценные часы на то, чтобы поставить кого-то другого на место Баркора — и донести новость о смене командования до всех Баркоровских подчинённых — неуклонно наступающие морские пехотинцы Кайлеба смогут постучать в заднюю дверь его армии ещё до того, как первый человек выйдет из его лагеря.

«Конечно, если я оставлю Баркора командовать, это с большой вероятностью случится в любом случае. Но я просто собираюсь воспользоваться своим шансом».

— Тем временем, — продолжил он вслух, — я немедленно отдам приказ графу Разделённого Ветра изводить и задерживать врага. Не очень похоже, что у них с собой есть какая-то своя кавалерия. Если повезёт, он сможет замедлить их достаточно, чтобы позволить вам выйти на позиции.

— Да, сэр. — Ответ Баркора прозвучал сдавленно, и он резко откашлялся. — С вашего позволения, сэр, — сказал он более нормальным голосом, — мне лучше вернуться к своим людям.

— Конечно, милорд. — В очередной раз Гарвей продемонстрировал всю уверенность, на которую был способен, крепко сжав предплечья Баркора и благодаря Бога за то, что барон не мог знать, о чём он думает на самом деле. — Остальная армия будет прямо за вами.

— Спасибо, сэр.

Баркор отпустил руку Гарвея и направился к выходу из палатки, выглядя почти как решительный командир, который знает, что делает. Гарвей позволил себе на мгновение понадеяться, что в этом впечатлении было больше правды, чем обычно, а затем повернулся к оставшимся офицерам.

— Милорды, — сказал он, — пожалуйста, подумайте о том, что мы должны сделать, пока я буду составлять инструкции для графа Разделённого Ветра. Граф Манкора.

— Да, сэр.

— Есть небольшая вероятность, что это всего лишь отвлекающий манёвр, направленный на то, чтобы мы запаниковали и отступили с нашей нынешней позиции. Чтобы обезопасить себя от такой возможности, я хочу, чтобы вы и ваши люди оставались там, где находитесь. В то же время, однако, я хочу, чтобы вы начали планировать прямо сейчас быстрое отступление, если окажется, что Кайлеб действительно превосходит нас по силе. Убедитесь, что вы и полковник Палзар тщательно координируете отвод его артиллерии.

— Конечно, сэр.

— Что касается остальных, — Гарвей обвёл взглядом остальных офицеров, сидевших за столом, — я хочу, чтобы каждое подразделение позади графа Манкоры было готово двинуться на запад в течение ближайших двух часов. — Одно или два лица побледнели, и он натянуто улыбнулся. — Джентльмены, мы здесь, на перевале, как бусины на нитке. Никто из нас не может сдвинуться с места, пока человек, находящийся непосредственно к западу от него, не начнёт двигаться. Не думайте, что Кайлеб не подумал и об этом. Так что, да. Я сказал два часа, и два часа я и имел в виду. Это предельно ясно?

Головы кивнули, и его улыбка стала немного теплее.

— Я бы рекомендовал каждому из вас немедленно отправить одного из своих помощников обратно к вашему подразделению с инструкциями начать подготовку к движению. Я постараюсь, чтобы все вы лично вернулись к своим людям как можно быстрее. А теперь, если вы меня извините?

Кайлеб и его конный телохранитель быстрым галопом проскакали по флангу марширующей колонны морских пехотинцев. Их сопровождала кавалерийская рота из ста человек, одна из очень немногих, имевшихся в морской пехоте. Этого было бы недостаточно, чтобы отбить хоть сколь-нибудь серьёзную атаку, но всё же эта компактная группировка была быстрой и манёвренной. Кроме того, они всегда могли отступить к колонне, а если уж целая бригада морпехов не могла предотвратить попытку убить или захватить в плен императора, то вся эта операция была уже фактически обречена.

Во всяком случае, таков был взгляд Кайлеба на ситуацию, и он его придерживался. Мерлин достиг предела своих возможностей, стараясь убедить юного императора изменить своё мнение, но Кайлеб был твёрд как кремень. И, как Мерлин вынужден был согласиться, на стороне императора было немало логики, нравилось ему это или нет. К худу или добру, но Кайлеб был единственным связующим звеном, через которое Мерлин был способен напрямую влиять на развёртывание черисийской полевой армии. Мерлин, определённо, не мог появиться на командном пункте бригадира Кларика и начать указывать ему, куда двинуть его войска, чтобы противостоять угрозам, которые не обнаружили его собственные разведчики. Кайлеб же мог отдавать любые приказы, какие ему заблагорассудится, и солдаты быстро пришли к выводу, что его способность понимать тактическую ситуацию на суше ничуть не хуже, чем на море. Учитывая такое стечение обстоятельств, Мерлин был вынужден признать, что присутствие Кайлеба на острие черисийского копья имело как минимум какой-то смысл.

Кроме того, Кайлеб был императором — что он не особенно тяготился подчёркивать, когда это соответствовало его целям.

«Хорошо, что он действительно чертовски умён», — подумал Мерлин, ехавший чуть позади и справа от императора. — «Как бы он ни был упрям, мы бы попали в невероятную переделку, если бы при таком подходе он решил взобраться на своего «императорского коня» и при этом не был умным парнем. Я так же полагаю, с учётом всех обстоятельств, нам повезло, что у него есть привычка командовать. Это чертовски лучше, чем нерешительность, видит Бог! Но я надеюсь, что мы с Шарлиен сможем удержать его от излишней самоуверенности. Для человека с такой властью как у него, будет очень трудно избежать ловушки всегда настаивать на правильности своего собственного пути, особенно когда он станет старше».

Впереди показалась голова колонны, и Кайлеб со своим эскортом замедлили шаг, заметив конную штабную группу бригадира Кларика под знаменем бригады в виде ласточкиного хвоста с вышитым на нём кракеном и огромной цифрой «3» алого и золотого цветов. Очевидно, бригадир был проинформирован, что они уже в пути, и он со своим штабом поспешил навстречу императору.

— Ваше Величество, — сказал Кларик, кланяясь с седла.

— Бригадир, — ответил Кайлеб. — Надеюсь, вы не чувствуете, что я пытаюсь толкнуть вас под локоть, — продолжил император, — но я обнаружил, что не так уж часто могу спокойно сидеть на борту корабля, когда я посылаю моих морских пехотинцев попадать в беду без меня.

Он слегка повысил голос, и Мерлин увидел, как несколько ближайших морпехов ухмыляются, проходя мимо. Он был совершенно уверен, что высказывания императора распространятся по всей бригаде в течение часа. К ночи они, вероятно, разойдутся по всему экспедиционному корпусу к западу от Тёмных Холмов.

— Конечно, Ваше Величество, — с улыбкой согласился Кларик, хотя Мерлин был совершенно уверен, что в данный конкретный момент бригадир хотел бы, чтобы Кайлеб был где угодно на Сэйфхолде, только не с Третьей Бригадой. Но затем Кларик бросил довольно странный взгляд в сторону Мерлина, и человек, который был Нимуэ Албан, внезапно задался вопросом, как много на самом деле догадался о нём Кларик.

— Ваши разведчики сообщали о каких-либо признаках кавалерии Гарвея? — спросил Кайлеб более серьёзно, и Кларик поморщился.

— Мои конные разведчики, к сожалению, крайне немногочисленны, Ваше Величество, и я не хотел, чтобы пешие патрули слишком далеко уходили от флангов колонны, учитывая обстоятельства. До сих пор у нас было несколько стычек с кавалерией противника, но только по одному и по двое.

— Их разведчики сталкиваются с нашими, — согласился Кайлеб, тоже нахмурившись. — Были какие-нибудь боестолкновения?

— Я получил пару отчётов. — Кларик кивнул. — Пока что всё складывалось в нашу пользу в каждом из случаев. С другой стороны, я думаю, что слышу только о тех случаях, когда это срабатывает в нашу пользу, — добавил он с безрадостной улыбкой.

Настала очередь Кайлеба кивнуть, и он задумчиво почесал жёсткие усики короткой, аккуратно подстриженной бородки, которую отрастил с тех пор, как покинул Черис. Он посмотрел на северо-восток, явно напряжённо размышляя, затем снова посмотрел на Кларика.

— Я думаю, мы можем ожидать, что граф Разделённого Ветра нанесёт нам визит, — сказал он. — Вообще-то я немного удивлён, что он ещё не прибыл. Я знаю, что мы обсуждали эту возможность на наших совещаниях по планированию, бригадир, но у меня есть ощущение, что он прибудет с бо́льшими силами, чем мы ожидали.

— Я понимаю, Ваше Величество, — спокойно сказал Кларик, и, прежде чем снова серьёзно взглянуть на своего императора, скользнул взглядом по капитану Атравесу. — У вас есть какие-нибудь предложения на этот счёт?

— Вообще-то, — сказал Кайлеб, слегка прищурившись, — есть. Мне пришло в голову, что тот факт, что Разделённый Ветер ещё не прибыл, вероятно, указывает на то, что мы застали их врасплох. Это также может указывать, — он посмотрел прямо в глаза Кларику, — что их пехота медленнее начинает движение, чем они надеялись. На самом деле, я полагаю, вполне возможно, что пехота Гарвея вообще ещё не начала двигаться.

— Если донесения наших шпионов о том, что арьергардом командует барон Баркор, точны, я бы сказал, что это, по крайней мере, возможно, Ваше Величество, — согласился Кларик.

— Ну, если это действительно так, тогда я ожидаю, что кто-то вроде Разделённого Ветра будет особенно решительно настроен задержать нас, особенно если него будет больше его людей, чем мы ожидали. На самом деле, я думаю, что он, вероятно, искал бы возможность сделать именно это, начав решительную атаку на нашу передовую колонну. Вашу колонну, бригадир.

— Да, Ваше Величество.

— Если он поддастся искушению сделать это, то у нас, в свою очередь, может появиться возможность решительно победить его. Насколько вы уверены в своей способности справиться, скажем, с тремя или четырьмя тысячами кавалеристов?

Глаза Кларика сузились, когда Кайлеб озвучил эту цифру. Он склонил голову набок, явно обдумывая цифровые показатели, затем повернулся в седле, чтобы осмотреть местность, по которой они в данный момент продвигались.

— Предполагая, конечно, что ваши цифры близки к истине, Ваше Величество, — сказал он, бросив ещё один молниеносный взгляд в сторону Мерлина, — и учитывая открытость большей части местности между этим местом и Зелёной Долиной, я думаю, что мы могли бы справиться с таким количеством кавалерии без особых трудностей. Мы рассредоточены больше, чем мне бы хотелось, но они не смогут прокрасться на расстояние удара так, чтобы мы их не заметили, и у нас не было достаточно времени, чтобы сформировать каре.

— Понимаю, — сказал Кайлеб чуть медленнее. — Но если вы встанете в каре, и если Разделённый Ветер достаточно умён — и достаточно терпелив — чтобы просто засесть там, он победит. Всё, что ему действительно нужно сделать — это задержать нас достаточно долго, чтобы Гарвей смог вывести свою пехоту из Талбора. Если он довольствуется тем, чтобы поставить вас под угрозу, задержать вас в одном месте и в каре, вместо того чтобы дать вам продолжать наступление, он купит Гарвею время, которое ему нужно.

— И вы хотите, чтобы я соблазнил его быть недостаточно умным и терпеливым, Ваше Величество?

— Именно. — Кайлеб кивнул. — Все отчёты, которые я читал про Разделённого Ветра, говорят, что он агрессивен. Кто-то даже описал его как «думающего своими шпорами». Я думаю, что это, вероятно, несправедливо — если он не самый умный человек, когда-либо рождённый, он так же и не глуп — но его инстинктом определённо является ударить сильно и быстро. Учитывая угрозу, которую мы представляем для остальных войск Гарвея, и тот факт, что он, вероятно, не имеет самой глубокой веры в мире в быстроту Баркора, он будет ещё более искушён сделать это, если он думает, что увидит возможность. Поэтому я хотел бы убедить его, что он её увидит.

— Рискованно, если вы позволите мне так выразиться, Ваше Величество, — заметил Кларик.

— Согласен. Но если вы сумеете это сделать, результат может оказаться решающим.

— Это я могу понять. В то же время, Ваше Величество, я надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что если я собираюсь предпринять что-то рискованное, то я действительно предпочёл бы, чтобы вы были где-то в другом месте, пока я это делаю.

— Похоже, все продолжают говорить мне это, — ответил Кайлеб с натянутой улыбкой. — И, как правило, я могу уговорить себя согласиться ними. Но на этот раз, я думаю, нет, бригадир. Я прошу вас и ваших людей пойти на бо́льший риск, чем мы обсуждали ранее. Я не собираюсь смотреть на это, пока сижу где-нибудь сзади.

— Ваше Величество, вся моя бригада стоит для Черис гораздо меньше, чем вы, — без обиняков сказал Кларик. — При всём моём уважении, я должен почтительно отказаться подвергать вашу персону ненужной опасности в ситуации, подобной той, которую мы обсуждаем.

— Бригадир… — резко начал Кайлеб, но тут же заставил себя оборвать фразу. Его челюсти на мгновение сжались, а затем он резко вдохнул.

— Вы же действительно намереваетесь заупрямиться насчёт этого?

— Ваше Величество, мне очень жаль, но да, собираюсь. — Кларик посмотрел прямо в лицо своему монарху. — Это ваша прерогатива — освободить меня от командования, если вы того пожелаете. Но в данный момент Империя буквально не может обойтись без вас. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Если вы хотите, чтобы я заманил графа Разделённого Ветра в ловушку, я это сделаю. Но я не стану рисковать вашей жизнью, поскольку есть вероятность, что Разделённому Ветру может повезти.

Кайлеб ожёг Кларика взглядом, но бригадир даже не вздрогнул. Затем его взгляд скользнул по Мерлину в третий раз.

— Ну хорошо, бригадир, — сказал император после долгой, кипящей паузы. — Вы победили. И вы ошибаетесь насчёт моей прерогативы освободить вас от командования. — Он оскалил зубы. — Я бы оставался безнаказанным ровно до тех пор, сколько понадобилось бы Императрице, чтобы выяснить, чем вы меня разозлили.

— Признаюсь, что эта мысль приходила мне в голову, Ваше Величество.

— Я не сомневаюсь, что приходила. Однако, если я позволю вам прогнать меня в тыл, я, по крайней мере, хотел бы оставить вместо себя… скажем там, личного представителя. Кого-то, кто может доложить мне лично, как только что-нибудь случится.

— Могу я предположить, что у вас есть кто-то на примете для выполнения этой обязанности, Ваше Величество?

— Я думаю, что оставлю капитана Атравеса. — Кайлеб спокойно посмотрел Кларику в глаза. — Я всегда считал отчёты Мерлина чрезвычайно точными, и я доверяю его суждениям.

— Как и я, Ваше Величество. — Кларик слегка улыбнулся. — Если вы чувствуете, что можете обойтись без услуг сейджина, для меня будет честью, если он останется в бригаде.

Сэр Алик Артир стоял, нетерпеливо похлопывая себя по бедру перчатками для верховой езды, когда к нему галопом подскакал курьер. Он был вне прямого контакта с семафорными мачтами, которые Гарвей приказал построить по всей своей тыловой зоне. Он мог общаться только с помощью старомодных курьеров, и это заставило его чувствовать себя ещё более нервным и раздражённым, чем он был, когда он получил первоначальное, ошеломляющее сообщение от Гарвея. Не то чтобы он особо нуждался в дополнительном раздражении.

— Ну? — прорычал он, когда курьер остановился около него.

— Прошу прощения, милорд, — ответил покрытый пылью молодой лейтенант. — Барон до сих пор не выступил.

— Тогда чего же, во имя Шань-вэй, ждёт этот идиот?! — прорычал Разделённый Ветер. Дипломатия никогда не была его сильной стороной, и, в отличие от Гарвея, он не видел причин тратить ту немногую дипломатичность, что у него была, на кого-то вроде Баркора.

«Может, я и не самый умный человек на свете», — яростно подумал он, — «но есть, по крайней мере, один, который намного глупее меня, клянусь Богом»!

— Милорд, я… — начал было курьер, но Разделённый Ветер жестом велел ему замолчать.

— Конечно, у вас нет ответа, лейтенант. Это было то, что генерал Гарвей называет «риторическим вопросом». — Командир кавалерии неожиданно для самого себя разразился резким лающим смехом. — Это не совсем то, что люди ожидают от меня, я признаю.

На этот раз лейтенант поступил мудрее, просто кивнув. Тем не менее, было удивительно, насколько лучше этот обмен репликами заставил Разделённого Ветра чувствовать себя… по крайней мере, на данный момент.

Он повернулся и поковылял обратно к полудубу на вершине холма, под чьей развесистой тенью он устроил свой временный командный пункт. Сухие семенные шишки хрустели под его сапогами, и он поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы эти хрустящие звуки исходили от барона Баркора. Члены его штаба посмотрели на него, и он с отвращением поморщился.

— Этот толстозадый идиот ещё даже не начал выводить войска, — прорычал он. Очень немногие из его штабных видели больше причин, чем он, скрывать своё мнение о Банкоре, а один или два из них действительно плюнули на землю.

— Милорд, если он не начнёт двигаться в ближайшее время, то эта армия окончательно и бесповоротно будет в дерьме, — резко сказал сэр Нейтин Галван.

Майор Галван был старшим помощником Разделённого Ветра, фактически начальником его штаба, хотя корисандийская армия не использовала этот конкретный термин. Как и практически все остальные офицеры Разделённого Ветра, Галван был чрезвычайно знатного происхождения. Это было неизбежно, учитывая тот факт, что кавалерия имела тенденцию притягивать благороднорождённых как особенно мощный магнит. Однако с мозгом Галвана всё было в порядке, и Разделённый Ветер знал, что он склонен полагаться на майора.

— Я знаю, Нейтин. Я знаю, — сказал он и посмотрел с небольшого холма на облака пыли, поднимающиеся над местным большаком, который соединялся с королевским трактом менее чем в трёх милях от того места, где он стоял в этот самый момент.

Галван был прав насчёт того, что произойдёт, если черисийцам удастся запечатать западную оконечность Перевала Талбора, пока армия Гарвея всё ещё будет поймана в ловушку внутри. К сожалению, все, казалось, понимали это, кроме одного человека, ответственного за то, чтобы вывести арьергард армии к чёртовой матери на открытое место, чтобы предотвратить это!

Разделённый Ветер не хотел признаваться, какое отчаяние он начал чувствовать в себе. То что Кайлеба попробует выйти во фланг Талбора, высадив войска к западу от него, вряд ли было неожиданным, но вот его способность каким-то образом уничтожить наблюдательные посты, специально расставленные для обнаружения любой такой высадки, неожиданной определённо была. Он безжалостно использовал преимущество внезапности, которое получил, и, на данный момент, Разделённый Ветер даже не смог составить ясного, чёткого представления о том, сколько людей высадилось на берег. Не из-за недостатка усилий, но противостоя армии, каждый солдат которой был вооружён ружьём, его кавалерийские патрули не смогли подобраться так близко к черисийским колоннам, как ему хотелось бы.

В этом не было вины его солдат. Его люди не испытывали недостатка ни в храбрости, ни в мастерстве верховой езды, но способность кавалерии, вооружённой пиками, саблями, кавалерийскими луками или арбалетами, противостоять массированному ружейному огню была… в лучшем случае ограничена. Единственными реальными преимуществами всадников были подвижность и скорость, и ни одно из них не было достаточно велико, чтобы компенсировать их новообретённые недостатки. Хуже всего было то, что кавалерия требовала открытой местности, чтобы действовать эффективно, но открытая местность только лишь позволяла стрелкам начать убивать их раньше, на более дальних дистанциях. И большая часть местности между точкой высадки десанта Кайлеба и Зелёной Долиной как раз состояла из холмистых открытых лугов, которые неуклонно поднимались к востоку, сливаясь с западными предгорьями Тёмных Холмов.

В свете неспособности его разведчиков поддерживать тесный контакт с врагом, его представление о силе черисийцев было в лучшем случае сомнительным. Самое большее, что можно было сказать на основании полученных им до сих пор донесений, это то, что Кайлеб высадил где-то от десяти до восемнадцати тысяч человек. Разделённый Ветер лично склонялся к более низкой оценке, но с досадой сознавал, что у него нет ничего конкретного, на чём можно было бы основать свои ощущения. И даже если у Кайлеба было «всего лишь» десять тысяч человек, у Разделённого Ветра на самом деле было меньше четырёх тысяч его кавалеристов. Ещё восемь тысяч из них были разбросаны вдоль линии Тёмных Холмов, наблюдая за перевалами дальше к северу от Талбора, но не было никакой возможности вовремя отозвать какой-либо из этих отрядов, чтобы сделать что-нибудь полезное. Так что он сидел здесь, имея не более четырёх тысяч человек и приказ беспокоить набегами численно превосходящие силы, оснащённые гораздо более дальнобойным оружием, чтобы задержать их наступление, пока барон Баркор не вытащит свой большой палец из задницы.

— Что, при таком темпе, произойдёт не раньше, чем Лангхорн вернётся, чтобы собрать весь мир, — с отвращением подумал он.

— Хорошо, Нейтин, — сказал он наконец, отворачиваясь от надвигающихся облаков пыли. — Мы должны что-то сделать, и ты прав, мы должны сделать это быстро. Я хочу, чтобы все, кто у нас есть, переместились на плантации хлопкового шёлка к западу от Зёленой Долины. Их колоннам придётся подтянуться там, где тракт проходит через этот пояс леса. Я знаю, что он не очень густой, но, по крайней мере, он должен их стеснить, а земля по эту сторону леса — лучшее место, которое мы можем найти для кавалерии.

— Сэр, эти леса не такие уж густые и заросшие. Конечно, ничего похожего на подходы к Переправе Хэрила. Свободно рассредоточенная пехота, вероятно, сможет пройти через них без особых трудностей, а если они пошлют стрелков вперёд в деревья, они смогут использовать их для прикрытия и…

— Не волнуйся, я не планирую устраивать для них хорошую сочную мишень как на стрельбище. Заметь, я не буду возражать, если они и впрямь потеряют время, посылая своих стрелков в те леса. Тем не менее, я думаю о том, что по эту сторону леса есть красивый восходящий склон. Если мы займём позицию сразу за его гребнем и они узнают, что мы там, они не смогут стрелять в нас, но они должны будут учитывать возможность нападения. По крайней мере, это должно побудить их остаться на месте, пока они не смогут подтянуть дополнительную пехоту. А учитывая тот факт, что у них, похоже, нет собственной кавалерии по эту сторону гор, они могут вообще не понимать, какие силы у нас там есть. Если же они поднимутся вверх по склону, подальше от защиты леса, и подойдут достаточно близко к нам…

Он позволил своему голосу затихнуть, и Галван начал кивать. Сначала медленно, а потом с возрастающим энтузиазмом. Как бы майор ни уважал Разделённого Ветра как бойца, он не доверял графу как стратегу. Во многих отношениях, он был идеальным командиром полка или дивизии, но он, вероятно, стал бы катастрофой как командующий армией. Однако, одним из его достоинств было отличное чувство местности, и он был прав. Поля плантаций, покрытые хлопковым шёлком высотой примерно по колено, представляли собой довольно ровную площадку шириной почти в четыре мили. Это был веерообразный участок, самый широкий в западном конце и сужающийся по мере подъёма на восток. И, как только что указал Разделённый Ветер, земля вдоль его восточного края обрывалась в неглубокую впадину, прежде чем она снова начинала подниматься. Образовавшееся углубление было — вероятно — достаточно большим, чтобы позволить Разделённому Ветру скрыть основную часть своей кавалерии от приближающихся черисийцев, пока они не окажутся прямо над ним. Ничто не могло волшебным образом стереть преимущество, которое давали им черисийские ружья, но выбранное Разделённым Ветром место было самым близким к идеальному, которое они могли найти.

Если, конечно, не считать того, что оно находилось всего в полутора милях к западу от Зелёной Долины. Если они не смогут убедить черисийцев остановиться там, то практически наверняка морпехи Кайлеба возьмут Зелёную Долину без боя. А если они удержат Зелёную Долину, то шансы на прорыв хоть каких-нибудь сил пехоты из Перевала Талбора будут ничтожны.

— Да, милорд, — сказал он наконец. — Я распоряжусь об этом немедленно.

— Извините меня, бригадир.

Бригадир Кинт Кларик оторвался от разговора с полковником Артту Рейзингиром, командиром 2 второго батальона 3-го полка морской пехоты.

— Да, капитан Атравес?

— Я хочу спросить, можем ли перекинуться парой слов? — неуверенно спросил Мерлин.

Кларик мгновение задумчиво смотрел на него, потом кивнул.

— Мне всё равно нужно догнать батальон полковника Жанстина, сейджин Мерлин, — сказал он. — Почему бы вам не поехать со мной?

— Благодарю вас, сэр, — ответил Мерлин и подождал, пока Кларик снова сядет на своего коня.

То, что Кайлеб поддался настойчивым требованиям Кларика, что ему не место на острие копья, более чем удивило Мерлина. И это, по правде говоря, заставило его подумать о двух вещах. С одной стороны, он был рад, что Кайлеб вернётся туда, где ему было самое место. С другой стороны, решение Кайлеба оставить его здесь вместо себя, несомненно, заставило его почувствовать себя неловко. Остальные телохранители Кайлеба, не говоря уже о кавалерийской роте, окружавшей его, должны были быть способны справиться со всем, с чем мог столкнуться император, но Мерлин уже потерял отца Кайлеба. Была ли это его вина или нет, он всё ещё испытывал горькое сожаление каждый раз, когда думал о смерти короля Хааральда, и у него не было намерения испытывать такие же чувства из-за смерти Кайлеба.

«И потом, есть ещё одно незначительное соображение», — сухо подумал он, когда Кларик закончил свой короткий разговор с Рейзингиром и направился к своей лошади. — «Жаль, что у меня не было больше времени подумать о том, как я справлюсь с этой ситуацией. Я даже не уверен, означали ли все эти взгляды в мою сторону то, что я думал, или нет». — Он вдруг весело фыркнул. — «Если бы я сейчас всё ещё была Нимуэ, я могла бы придумать другую причину, по которой он делал это. И, по правде говоря, он достаточно симпатичный, так что я не думаю, что была бы против этого вообще...»

Он смог сдержать улыбку, наблюдая, как бригадир грациозно вскочил в седло. В отличие от слишком многих офицеров морской пехоты, Кларик, явно чувствовал себя как дома на спине лошади, поскольку он легко занял место рядом с конём Мерлина.

«А ещё у него действительно классные булки», — подумал Мерлин.

— Итак, сейджин Мерлин, — сказал Кларик, к счастью не подозревая об одобрительных мыслях сейджина, когда они вдвоём двинулись вперёд, сопровождаемые на почтительном расстоянии майором Лафтином и другими членами штабной группы Кларика. — Мне кажется, вы хотели мне что-то сказать, но предпочли бы, чтобы этого никто не слышал?

«Ну, вот и ответ на этот вопрос, не так ли, «Сейджин Мерлин»?» — сардонически подумал Мерлин.

— Прошу прощения, бригадир? — вежливо произнёс он вслух.

— Я понимаю, что на самом деле не должен этого знать, сейджин, — сказал Кларик с кривой улыбкой, — но я не провёл бы так много времени, работая с вами, императором, и бароном Подводной Горы, не понимая, что вы существенно больше, чем просто один из телохранителей Императора. Или даже больше чем «просто» сейджин, который случайно знает кучу разных интересных вещей и имеет ещё более интересные идеи. Я, например, до сих пор помню, как ловко вы сманипулировали мной, чтобы я предложил создать разведчиков-снайперов. И кто именно предложил это название для них. И я полагаю, что должен продолжить и признаться, что слышал несколько передаваемых шёпотом слухов о ваших «видениях». На самом деле, я поймал себя на том, что иногда задаюсь вопросом, насколько сверхъестественная способность Императора предсказывать, что может сделать враг, проистекает из тех видений, которые вы можете иметь, а можете и не иметь.

Мерлину удалось не вздрогнуть, но только потому, что он уже подозревал, по крайней мере, кое-что из того, что должно было произойти. Однако он не ожидал всего этого и поймал себя на мысли, что ещё больше подозрений Кларик до сих пор оставил при себе.

«Ну что ж, ты знал, что он умный человек, когда вместе с Кайлебом выбрал его для разработки новой пехотной тактики. Похоже, он даже острее, чем ты думал, а острые лезвия имеют тенденцию царапать пальцы, если обращаться с ними небрежно. Так что я думаю, что самое время тебе начать вести себя с ним правильно».

— Бригадир, — сказал он, — очевидно, я не могу вдаваться во всё это без разрешения Императора. С другой стороны, нет особого смысла притворяться, что вы в целом не правы. У меня есть видения, своего рода, по крайней мере. И они были весьма полезны Императору — и его отцу — в нескольких случаях. Что, по очевидным причинам, объясняет, почему все мы приложили некоторые усилия, чтобы слухи, о которых вы упомянули, не получили широкого распространения.

— Да, я могу понять, почему это так, — согласился Кларик.

— Раз уж вы догадались хотя бы о некоторых вещах, я полагаю, что должен продолжить и сказать вам, что, хотя я могу «видеть» многие вещи, я не могу видеть ни будущего, ни прошлого — только настоящее. Очевидно, что даже это может иногда дать большое преимущество, но это означает, например, что я не могу просто поднять свой хрустальный шар — и, нет, я на самом деле не использую его — и сказать Кайлебу заранее, что сделают Гарвей и Разделённый Ветер, когда они узнают, что мы высадились у них за спиной.

Кларик задумчиво поджал губы, потом кивнул, и Мерлин продолжил.

— Хотя я не вижу будущего, я могу сказать вам, что граф Разделённого Ветра собирает большую часть из своих четырёх тысяч солдат примерно в двух милях отсюда дальше по дороге. На самом деле это довольно хорошая позиция с его точки зрения, и я думаю, что он рассчитывает, что местность поможет ему не дать вам понять, насколько близко он находится, пока вы не наткнётесь на него.

— Что даёт потенциальную возможность осуществить намерения Его Величества, — задумчиво произнёс Кларик.

— Да, это так. Но место, которое он нашёл, даёт ему гораздо больше шансов действительно выжать всё из атаки, чем я думаю Кайлеб хотел бы, чтобы вы ему дали.

— Может, и так. Но если его позиция так хороша, то если мы не сможем выманить его в атаку, мы будем вынуждены остановиться, по крайней мере, до тех пор, пока бригадир Хеймин не сможет прийти нам на помощь. Так что остаётся либо найти способ убедить его сражаться, либо позволить ему прижать нас к земле, возможно, достаточно надолго, чтобы Гарвей выбрался из ловушки.

Мерлин кивнул, и Кларик задумчиво нахмурился.

— Расскажите мне побольше об особенностях той местности, которую выбрал Разделённый Ветер, сейджин, — сказал он.

Граф Разделённого Ветра нахмурился, внимательно прислушиваясь к отдалённым ружейным выстрелам по другую сторону гребня. Они постепенно приближались, и он надеялся, что его передовые пикеты не понесут слишком больших потерь.

«Проклятые ружья», — подумал он с досадой.

Он вспомнил своё собственное недоверие на Переправе Хэрила, когда стрелки, спрятавшиеся в лесу, открыли по нему огонь из ружей. Сначала он буквально не мог поверить, что это происходит. Никто не мог стрелять так далеко и так быстро — сама мысль об этом была немыслима!

К сожалению, черисийцы могли. Разделённый Ветер не мог полностью согласиться с мнением Гарвея, что новые ружья перевернут всю принятую тактику действия на поле боя, так же как их галеоны уже перевернули всю принятую тактику действий флота, но даже он вынужден был признать, что последствия будут серьёзными. Он не был готов допустить, что они просто сделали кавалерию устаревшей как решающую силу на поле боя, но он был достаточно честен, чтобы признать, что по крайней мере часть этого нежелания могла быть чистым, упёртым упрямством с его стороны.

«Война, в которой роль кавалерии была сведена исключительно к разведывательным силам, способным время от времени проводить рейды «бей-беги», но беспомощным против любой непоколебимой пехотной позиции? Ерунда. Смешно! Немыслимо!» — И всё же, как бы яростно ни отвергал эту идею Разделённый Ветер, он не мог избавиться от грызущего подозрения, что сказанное Гарвеем имеет смысл.

Даже на карьере[32] типичный кавалерист мог покрыть менее пятисот ярдов за минуту. Против медленно стреляющих гладкоствольных фитильных мушкетов, с максимальной эффективной дальностью стрельбы не более ста ярдов, это означало, что у мушкетёров будет время только на один выстрел, прежде чем всадники окажутся рядом ними. Но эти проклятые черисийские ружья стреляли в четыре-пять раз быстрее фитильных мушкетов, и в четыре-пять раз превосходили их по дальность стрельбы. Именно по этой причине вольтижёры, развёрнутые для прикрытия наступающих пехотных колонн, были способны удерживать разведчиков Разделённого Ветра на расстоянии. Равным образом вольтижёрам приходилось держаться достаточно близко к своим колоннам, чтобы отступить, если им будет угрожать кавалерийская атака, но способность пехотных сил двигаться практически по своей воле, даже в присутствии превосходящего количества кавалерии, казалась извращением такому солдату старой школы, как Разделённый Ветер.

«Что ж, Корин, возможно, прав», — неохотно согласился Разделённый Ветер. — «Я всё ещё думаю, что он слишком остро реагирует на случившееся на Переправе Хэрила, но я готов признать, что могу ошибаться на этот счёт. Но даже если я ошибаюсь, у этих ублюдков нет ни одного копейщика. Если только они подойдут достаточно близко…»

— Милорд.

Разделённый Ветер вздрогнул и перестал заниматься самоанализом, так как к нему трусцой подбежал Галван.

— Да, Нейтин?

— У них два батальона по эту сторону опушки леса. Ещё один только начинает выходить, но они позволили интервалу между ним и двумя другими растянутся до более чем трёхсот ярдов.

— В самом деле? — Глаза Разделённого Ветра блеснули, и Галван улыбнулся.

— Да, милорд. И их головной батальон направляется прямо на нас. Наши пикеты отступают перед ним, как вы и приказали. Это их стрельбу вы можете слышать. — Он дёрнул головой в направлении щёлкающих ружейных выстрелов. — Они тоже держатся на расстоянии, именно так, как предположительно они и должны были делать, и мы потеряли не так уж много людей. Мы потеряли больше дюжины лошадей, но, по-моему, из людей ранены только двое или трое.

— Хорошо! — Разделённый Ветер хлопнул себя по бедру перчатками. — Хорошо, Нейтин!

Граф забрался обратно в седло и оглядел членов своего штаба.

— Джентльмены, я полагаю, что пришло время обескуражить этих людей, — сказал он.

Мерлин Атравес поймал себя на том, что надеется, что бригадир Кларик не был слишком самоуверен.

Два его передовых батальона — Первый Батальон полковника Жанстина и Второй Батальон полковника Рейзингира, которые вместе составляли Первый Полк Третьей Бригады — маршировали прямо по королевскому тракту к Зелёной Долине в такт батальонным волынщикам и с ружьями, висящими через плечо. Хотя их боевые потери были смехотворно малы, заболевания и ранения сократили численность обоих батальонов с номинальной численности в пятьсот человек каждый до общей численности чуть более восьмисот человек. Что для любой армии, использующей силу животных, которую когда-либо изучала Нимуэ Албан, было невероятно низким уровнем заболеваемости. Традиционно, раньше на Старой Земле, особенно в доиндустриальных армиях, потери боевого состава от болезней значительно превышали боевые потери. Только в период Первой Мировой Войны число смертей от вражеских действий фактически превысило число смертей от болезней, но учения «архангела Паскуаля» привели к тому, что уровень гигиены и профилактических мер здравоохранения здесь, на Сэйфхолде, был совершенно иным.

Ничто из этого не меняло того факта, что кавалерия, ожидавшая на дальнем склоне холма, превосходила силы Жанстина и Рейзингира числом примерно пять к одному.

Мерлин взглянул на Кларика, и ему показалось, что бригадира, ехавшего рядом, ничто на свете не заботит. Он остался со штабной группой Жанстина, и если он и был как-то особенно обеспокоен насчёт Разделённого Ветра, то выражение его лица не выказывало абсолютно никаких признаков этого.

Граф Разделённого Ветра сидел в своём седле, наблюдая, как его отступающие кавалерийские пикеты отходят вверх по склону холма по направлению к нему, в точности так, как описывал майор Галван. Длинный пологий склон позади них был усеян телами убитых и раненых лошадей, которые, очевидно, были подстрелены вольтижёрами, двигавшимися в пятидесяти или шестидесяти ярдах впереди основной пехотной колонны, но среди них он увидел лишь несколько человеческих тел.

Его подзорная труба показала ему черисийцев, марширующих со своими ружьями, висящими через плечо. К его немалому удивлению, они шли с примкнутыми штыками, что было более чем странно. Штыки были последним рубежом обороны мушкетёров и, в лучшем случае, неуклюжей заменой настоящих копий. Хуже того, люди с круглыми рукоятками штыков, засунутыми в дула мушкетов, не могли ни стрелять, ни перезаряжать оружие, так о чём же вообще могли думать черисийцы?

В глубине души, тихий голос подсказывал ему, что кто-то вроде Гарвея, возможно, смог бы найти ответ, не предполагая, что его противники поддались безумию. Возможно, ему должно было прийти в голову, что ни в одном из его предыдущих докладов ничего не упоминалось о штыках. С другой стороны, это были не те детали, которые кавалерийские разведчики обычно включали в свои доклады, и, на данный момент, мозг Разделённого Ветра был занят другими вещами. Типа того факта, что, были штыки или нет, шли они быстро, концентрируясь на том, чтобы покрыть максимум расстояния, какое возможно, не истощая себя, и того, что раз они позволили себе стать более рассредоточенными, это указывало на то, что они не тратили много энергии на беспокойство об этом.

«А у них и нет причин, почему бы они должны беспокоиться», — мрачно подумал он. — «Мы следили за ними — а они убивали и ранили моих людей — уже несколько часов, и я сомневаюсь, что их карты местности так же хороши, как наши. Для них это просто продолжение того же самого, и они, вероятно, даже не знают, как выглядит местность между этим местом и Зелёной Долиной. У них нет причин думать, что я мог бы спрятать здесь более четырёх тысяч кавалеристов».

Он хищно улыбнулся, наблюдая за приближением врага.

Поднять его людей и перевалить их через линию гребня должно было стать щекотливым делом. Мало того, что нужно было принять во внимание склон, так ещё и пространство будет сужаться до тех пор, пока они не пересекут гребень, где снова начнёт открываться веерообразная перспектива поля боя. По многим причинам, ни один солдат не хотел начинать атаку, направляясь вверх по склону, а в данном случае они собирались уплотниться, как яблоки уложенные в корзину, вынужденные сформировать более глубокий строй, чем он предпочёл бы, пока они не покинут вершину склона. С другой стороны, там были эти штыки. Даже если бы мушкеты черисийцев были заряжены, им всё равно пришлось бы снять штыки, прежде чем они смогли бы стрелять, и его солдаты будут иметь сзади понижающийся склон, который поможет им набрать и поддерживать скорость, как только они начнут движение. Хитрость заключалась в том, чтобы выбрать время. Ему нужно было начать атаку достаточно быстро, чтобы дать своим людям время перемахнуть через холм и набрать скорость, но в то же время он хотел дать черисийцам как можно меньше времени для реакции.

«И всё же», — подумал он, разглядывая висящие через плечо мушкеты, — «неожиданность не даст им среагировать мгновенно».

Мерлин намеренно отвёл взгляд от Кларика. На самом деле, он развернулся в седле, чтобы посмотреть назад вдоль колонны туда, где позади них первая батарея двенадцатифунтовых пушек только что появилась из-за пояса деревьев в дорожной колонне. Возможно, в этом не было особой необходимости, но он хотел дать понять любому потенциальному наблюдателю, что в данный момент даже не думает о бригадире.

Конечно, он на самом деле не смотрел и на колонну тоже, поскольку он ждал, наблюдал и слушал через свой СНАРК.

— Начали! — рявкнул Разделённый Ветер, и майор Галван встал в стременах, энергично размахивая красным сигнальным флагом.

Мерлин, возможно, и не следил за Клариком, но бригадир очень внимательно — хотя и ненавязчиво — наблюдал за ним. Вот почему морпех увидел, как телохранитель поднял руку и снял шлем, чтобы вытереть пот со лба.

— Я думаю, пора, Брайан, — решительно сказал он.

Майор Лафтин мгновение смотрел на него, потом глянул на склон перед ними. Очевидно, он не мог себе представить, что побудило Кларика отдать приказ именно в этот момент, но это был именно тот приказ, которого он ожидал. Он колебался не больше удара сердца, а затем кивнул горнисту, стоявшему рядом с ним.

— Сигналь «Сформировать каре», капрал, — сказал он.

Сбившиеся в кучу всадники Разделённого Ветра начали движение вверх по склону. Сначала они шли шагом, но быстро переходили на рысь, с плавностью многолетнего опыта и требующей многих сил выучки, через которую им пришлось пройти с тех пор, как Разделённый Ветер принял командование кавалерией Гарвея.

Передовые эскадроны достигли гребня шеренгами по восемь человек, двигаясь быстрой рысью, покрывая чуть более двухсот ярдов в минуту, и две передние шеренги быстро ускорились. К тому времени, как они преодолели ещё сорок ярдов, они двигались полным карьером, комья влажной земли сыпались из под копыт, копья и сабли сверкали на солнце, в то время как следующие две шеренги грохотали в тридцати ярдах позади них. Вокруг и позади них раздавалась музыка горнов, барабанящий грохот шестнадцати тысяч копыт и низкий лающий крик, когда они наконец повернулись к своим врагам.

Сам Разделённый Ветер поднялся на гребень с третьей двойной шеренгой, в шестидесяти ярдах позади первой. Он скакал точно в центре шеренги, его знамя трещало и хлопало на ветру от его движения, а глаза сверкали яростным удовлетворением.

Но потом его глаза распахнулись от удивления.

Солдаты первых двух батальонов Кларика ждали сигнала горна и среагировали немедленно. Оба батальона развернулись, двигаясь со скоростью и точностью, которые могли привить только бесконечные, жёсткие, требующие полной выкладки учения. Они рассредоточились, Первый Батальон двинулся вправо, а Второй Батальон влево, образуя не колонну, не линию, а единый полый строй. Как бы то ни было, он не был буквально «квадратом»; земля для этого была слишком неровной, и это был скорее прямоугольник, чем квадрат. Но этот компактный, уверенный, непоколебимый, ничем не удивлённый строй ощетинился штыками, направленными во все стороны, и, в прямом противоречии со всеми стандартными правилами безопасности, ружья, на которых были установлены эти штыки, были тщательно заряжены и взведены, прежде чем они вообще были повешены на плечи.

Разделённый Ветер не мог поверить в это.

Он никогда не видел, чтобы пехота двигалась так быстро, так точно, даже на учебном плацу. И, конечно же, не могло быть и речи, чтобы они могли отреагировать так мгновенно! Это было невозможно!

Однако черисийцы сделали это, и ему было уже слишком поздно менять своё решение. Половина всех его сил — включая самого Разделённого Ветра — уже мчалась галопом вниз по склону холма навстречу врагу со скоростью более семи ярдов в секунду, выстроившись в шеренги по сто двадцать пять человек в каждой. Его передовым подразделениям оставалось пролететь немногим более ста пятидесяти ярдов, а передние ряды второй половины его отряда уже двигались вверх и пересекали линию гребня позади него, готовые использовать успех его атаки.

«И эти ублюдки всё ещё держат свои проклятые штыки примкнутыми!» — понял он и свирепо ухмыльнулся. — «Они могут думать, что это удержит моих парней от сближения с ними, но они скоро узнают, насколько они ошибаются!»

Бригадир Кларик сидел на коне в середине построенного в каре Первого Батальона, наблюдая за приближением врага. Когда он взглянул на Мерлина, выражение его лица было таким же спокойным, как и всегда.

— Полагаю, именно сейчас мы узнаем, насколько я на самом деле умён, — заметил он.

Фронт его каре, обращённый к холму, был в три ряда глубиной, а не в два. Первая шеренга стояла на одном колене, приклады ружей были упёрты в землю, штыки торчали вверх и наружу под острым углом… прямо на уровне груди лошади. Вторая и третья шеренги ждали, держа винтовки взведёнными. Искушение выстрелить как можно скорее было почти непреодолимым, когда они смотрели, как две тысячи всадников с грохотом приближаются к ним, но они этого не сделали. Они ждали.

Полковник Жанстин ждал вместе с ними. Его батальон сформировал длинную сторону каре, ближайшую к врагу, и он спешился, чтобы встать рядом со штандартом батальона, с мечом в руке, не сводя глаз с врага.

Что бы ни случилось, времени перезарядить оружие до того, как на них обрушится первая волна, не будет, и он не собирался тратить поражающее воздействие массированного залпа, стреляя слишком рано. Это был не просто вопрос дальности стрельбы или точности; это был также вопрос расчёта времени, чтобы поразить этих кавалеристов не только физическим воздействием пуль его морских пехотинцев, но заодно и их моральным эффектом — и сделать это в точно нужный момент.

Корисандийская кавалерия с грохотом понеслась вниз по склону, выстроившись в две шеренги. Передние солдаты уже напряглись в сёдлах, готовясь к столкновению, и понеслись прямо на черисийский строй. Изгородь из непоколебимых штыков злобно поблёскивала в лучах послеполуденного солнца, но, по крайней мере, это были не пики. А через несколько секунд…

Вселенная разлетелась на части внезапным, оглушительным грохотом ружейного огня.

В черисийском каре было около восьмисот человек, в котором четыре взвода — навскидку человек по восемьдесят — занимали каждую из его коротких сторон, прикрывая каждый фланг. Ещё одна сотня человек образовала его тыльную сторону, обращённую вниз по склону, прикрывая спины двухсот двадцати человек в передней части, а резерв из сорока человек стоял наготове в середине строя, готовый усилить любое слабое место. Его длинная сторона была примерно в сотню ярдов от края до края, достигая едва ли трети фронта наступающей кавалерии, и каре выглядело невероятно хрупким перед лицом такой угрозы.

Если черисийцы в этом каре и поняли это, они не подали никаких признаков этого.

Когда атакующие кавалеристы Разделённого Ветра хлынули вниз по склону холма, подобное реке из конской плоти и стали, сто пятьдесят ружей во второй и третьей шеренгах каре полыхнули как одно.

Воздействие этого смертоносного залпа было ошеломляющим, и не только в каком-то одном смысле. Каждый человек, принимающий участие в атаке Разделённого Ветра, видел эти штыки, а поскольку они никогда не слышали о «штыках с кольцевым байонетом», которые крепились вокруг дула ружья вместо того, чтобы быть засунутыми в отверстие ствола, они знали, что мушкетёры позади них не могли стрелять. Удивление от того, что они пошли прямо вперёд и всё равно выстрелили, было всеобщим. Даже если бы эти пули не причинили вообще никаких потерь, явный шок от того, что они испытали ещё один сюрприз от рук черисийцев, нанёс бы уверенности и решимости кавалерии смертельный удар.

Но, к несчастью для Корисанда, черисийские пули наносили ещё и урон.

Лошади были большими мишенями, а люди — относительно маленькими. На самом деле черисийским огнём были поражены не более двадцати или тридцати солдат Разделённого Ветра. Те, в кого попали, тяжело падали вниз, когда массивные пули пробивали нагрудники и хрупкие тела под ними, но они представляли лишь горстку из общего числа этой набегающей волны.

Но лошади — это было совсем другое дело. В центре корисандийской шеренги внезапно появились дыры, когда на землю рухнули визжащие лошади. Всадников выбрасывало из седел, только для того, чтобы они обнаружили себе оказавшимися на пути второй шеренги всадников, шедшей позади них. Обычно лошадь делает почти всё возможное, чтобы избежать столкновения с человеком, но эти лошади никак не могли этого сделать. Они двигались слишком быстро, со слишком большой скоростью, слишком большим количеством других лошадей прямо за ними, и они втоптали свалившихся с сёдел кавалеристов в кровавую грязь.

Тела павших лошадей были более серьёзным препятствием, и первая линия атакующего строя раскололось, когда лошади, всё ещё стоявшие на ногах, отчаянно попытались избежать запутанных останков своих мёртвых и раненых собратьев. Многие из них потерпели в этом неудачу, врезаясь в барьер, визжа, ломая ноги и отправляя своих всадников в полёт, и новые, бьющиеся тела были добавлены к куче.

Жанстин рассчитал время своего залпа почти идеально. Было достаточно времени, чтобы нарушить наступательный порыв кавалерии, достаточно расстояния, чтобы передний край атаки растянулся вокруг внезапного препятствия и потерял сплочённость, но слишком мало времени, чтобы он начал восстанавливаться. И точно так же, как лошади инстинктивно стараются не затоптать поверженного человека, они испытывают такое же явное отвращение к броску прямо на твёрдый барьер сверкающей стены из заточенной стали. Когда их инерция была нарушена, их ряды пошатнулись, их всадники нервничали, они не приняли вызова. Вместо этого они разделились вокруг каре, стекая по его коротким сторонам, и новые ружейные залпы загремели, когда их инерция понесла их через поле огня фланговых взводов.

Затем они миновали каре… и его задняя сторона выпустила смертельный залп им в спины.

У Разделённого Ветра не было времени даже начать анализировать, что случилось с его первой волной, прежде чем десятью секундами спустя с грохотом обрушилась вторая.

Этих десяти секунд было недостаточно много, чтобы стреляющие ряды перезарядились, но стоявший на коленях передний ряд не стрелял в первую волну атакующих. Теперь вторая шеренга выставила вперёд свои штыки, вытянувшись далеко вперёд над головами первой шеренги, в то время как первая шеренга подняла ружья и произвела свой собственный яростный залп в упор.

Он был лишь наполовину тяжелее того залпа, который разбил первую волну, но его хватило, чтобы пошатнуть вторую, особенно с учётом корчащегося потока мёртвых и раненых лошадей и тел из остатков первой двойной линии, чтобы помочь нарушить строй корисандийцев, а уцелевшим лошадям второй волны не больше, чем их собратьям, нетерпелось броситься на ожидающие штыки. Они сражались со своими всадниками, и в этот момент третья шеренга каре закончила перезарядку, подняла ружья и выстрелила с расстояния менее тридцати футов.

Бойня была невероятной, но даже среди крови, дыма и криков некоторым солдатам Разделённого Ветра действительно удалось приблизиться к морским пехотинцам. Копья скрестились со штыками мушкетов, сверкнули мечи, кровь брызнула на травянистый склон холма, а затем третья волна врезалась в эту свалку.

В большинстве мест каре держалось. Непоколебимая пехота в плотном строю и под твёрдым тактическим контролем имела отличные шансы против кавалерии. Это павшая духом пехота, или нетвёрдый строй, составляли законную добычу кавалерии, но черисийцы отказывались терять дух. Однако корисандийцы были настроены столь же решительно, и черисийцы тоже начали умирать.

Прореха открылась в передней части каре, когда третья линия Разделённого Ветра врезалась в цель. Один из резервных взводов быстро двинулся, чтобы закрыть брешь, но полдюжины корисандийских всадников прорвались через неё прежде, чем он смог это сделать. Штабная группа бригадира Кларика была единственным конным отрядом под его командованием, и он ударил пятками, пришпориваясь, чтобы встретить прорыв со своими штабными офицерами.

Однако один из всадников начал двигаться за мгновение до того, как прореха действительно открылось. На синей шахматной клетке его щита Черисийской Имперской Гвардии был нанесён чёрно-золотой кракен, а в его руке сверкала катана. Он врезался в приближающихся корисандийцев как таран, и сразу отлетела одна из голов. Прежде чем первая коснулась земли, клинок Мерлина забрал вторую.

Он прошёл сквозь них, как архангел смерти, затем бросил своего коня прямо в разрыв и спрыгнул с седла, чтобы орудовать своим мечом уже двумя руками, пока Кларик и члены его штаба разбирались с двумя корисандийцами, которых он не убил на своём пути. За те несколько секунд, что потребовались резервному взводу, чтобы добраться до него, он убил ещё девять человек.

Граф Разделённого Ветра пришёл себя, поняв, что он снова сброшен с лошади, но на этот раз без вывиха плеча. Штыковая рана в его правом бедре сильно кровоточила, и он сел, зажимая ногу обеими руками и пытаясь остановить поток крови. Лошади топали копытами, вставали на дыбы, и ржали вокруг него, сталь стучала о сталь с глухим, отвратительным кузнечным звуком мельницы смерти, работающей на полную мощность на этом поле боя, но он прочувствовал ритм битвы. Когда прореха открылась, он надеялся, что они всё ещё как минимум смогут хотя бы разбить это каре. Теперь он знал, что они этого не сделают. Потрясение от невероятно быстрой реакции черисийцев — того факта, что они вообще смогли открыть огонь, и эффективности их огня — сломило решимость его людей, а он уже мог слышать новые ружья, и артиллерию, стреляющую издалека вниз по склону, где ещё два черисийских батальона развернулись в стандартную огневую линию, чтобы прикрыть фланги каре своим немыслимым дальнобойным огнём. Он также мог различить звук своих собственных горнов, до сих пор трубящих сигнал в атаку, посылая всё больше его людей вперёд в водоворот, и что-то внутри него съёжилось от этой мысли. Даже если его люди продолжат попытки, всё, что они смогут достигнуть, это умереть в ещё большем количестве, и…

Какой-то инстинкт предупредил его, и он поднял глаза как раз в тот момент, когда одна из этих визжащих лошадей встала на дыбы, а затем рухнула прямо на него. Он ничего не мог поделать, но затем человеческая рука сомкнулась сзади на его оружейной разгрузке, и его глаза расширились, когда она без усилий отдёрнула его с пути падающей лошади.

Он обнаружил, что его поддерживает одной рукой высокий широкоплечий черисиец в чёрно-золотом одеянии Дома Армак. Он понятия не имел, что делает Имперский Гвардеец посреди этой безумной мясорубки, но почему бы ни оказался тут этот человек, он только что спас жизнь Разделённому Ветру. И пока граф смотрел, меч в другой руке черисийца отсёк руку одного человека и отрубил голову другому.

«Не будь глупцом», — заявил ему какой-то уголок его мозга. — «Никто не может сделать это одной рукой! Ты ранен. Потеря крови может заставить человека вообразить самые разные вещи».

Затем, оправившись от замешательства, появился взвод черисийских морпехов, чтобы запечатать разрыв во фронте каре, и Разделённый Ветер почувствовал, что его вытаскивают из сражения.

— Прошу прощения за грубое обращение, милорд, — сказал человек, тащивший его в безопасное место, — но я думаю, что генерал Гарвей предпочёл бы, чтобы вы остались живы.

.III. Теллесбергский дворец, Город Теллесберг, Старое королевство Черис

— Ну, я бы сказал, для нас есть подходящая работа, Ваше Величество, — тихо сказал Рейджис Йеванс, стоя рядом с императрицей Шарлиен и наблюдая, как заполняется бальный зал.

Они вдвоём укрылись в приёмной, расположенной рядом с большим бальным залом Теллесбергского Дворца. Именно эту приёмную они выбрали потому, что искусно устроенная и украшенная орнаментом решётка в стене между ней и намного бо́льшим бальным залом позволяла кому-то внутри приёмной наблюдать за этим залом, не будучи замеченным в ответ. А этот бальный зал для сегодняшнего собрания они выбрали потому, что во дворце не было другого помещения, достаточно большого для их потребностей.

— Я не понимаю, почему вы занимаете такую позицию, милорд, — сказал Шарлиен со слегка кривоватой улыбкой. — Конечно же, все эти верные слуги черисийской и чизхольмской корон не могли собраться, лелея что-то меньшее, чем искренний дух сотрудничества! Я, по-честному, не ожидаю от них ничего меньше этого!

Она задрала нос с лёгким, но отчётливо слышимым шмыганьем, и граф Серой Гавани с улыбкой повернулся к ней.

— Ваше Величество, — сказал он, — я надеюсь, вы не воспримите это в неверном ключе, но я не думаю, что вам следует задумываться о смене профессии. Из вас выйдет очень плохой продавец, если вы не научитесь лгать лучше, чем сейчас.

— Как не стыдно, милорд! — пожурила она.

— О, поверьте мне, Ваше Величество, — заверил он её с любезным поклоном, — никто никогда не сможет понять, что я на самом деле думаю об этих… людях. В отличие от вас, из меня вышел бы отличный продавец.

Шарлиен усмехнулась и покачала ему головой, но когда она снова повернулась к решётке, закрывающей их глазок, ей пришлось признать, что Серая Гавань был прав.

«И за причину, по которой он прав, в основном надо благодарить Чизхольм», — кисло признала она.

Она не испытывала никаких опасений касательно черисийских делегатов в новый Имперский Парламент. Или, во всяком случае, их было очень мало. Без нескольких из них она могла бы и обойтись, но все они были отобраны объединённым комитетом от Палаты Лордов и Палаты Общин. В Черис эти два органа имели традицию на самом деле работать совместно в одной связке, и их члены, в общем и целом, считали себя подотчётными своим коллегам, так что вряд ли кто-то из них проигнорировал бы свои официальные инструкции. Было несколько стычек, и одна или две тяжёлые, затяжные свары, особенно из-за того, кто из знати Королевства должен сидеть в новой Имперской Палате Лордов. И было несколько разногласий (и довольно много жёсткой политической торговли) по поводу того, кто заменит представителей, назначенных в новую Имперскую Палату Общин в Черисийской Палате Общин. Однако, по большей части, все эти споры разрешились относительно полюбовно. Никто не был полностью доволен окончательным списком избранных, но не было и таких, кто был полностью им недоволен, и это было почти наверняка лучшее, чего кто-либо мог разумно ожидать.

Чизхольм, однако, не решал дела в подобном стиле.

В письме от Зелёной Горы и матери Шарлиен содержались глубокие извинения за это, но она знала, что не может по-настоящему винить их. Если уж на то пошло, она не могла винить и Кайлеба, хотя какая-то часть её была немного расстроена из-за того, что она не могла этого сделать. Его решение остаться в стороне от процесса отбора, несомненно, было правильным, даже если это оставило её с липким, потенциально мерзким беспорядком.

Палата Общин Чизхольма была вполне готова сотрудничать со своей собственной Палатой Лордов, но Палата Лордов наотрез отказались сотрудничать с Палатой Общин. Они, и только они, могли решать, кто из их членов может быть послан в Теллесберг, чтобы представлять их в новом Парламенте.

«И именно поэтому они будут такой занозой в моей заднице», — мрачно подумала Шарлиен. — «Они здесь не для того, чтобы представлять Чизхольм; они здесь для того, чтобы представлять самих себя».

Что ж, она не в первый раз скрещивала мечи с чизхольмской знатью, и на этот раз у неё были действительно внушительные союзники.

— …и поэтому, милорд Спикер, я настоятельно требую, чтобы эта коллегия немедленно уделила внимание этому вопросу.

Шарлиен поморщилась, откинувшись на спинку удобного кресла в той же приёмной, где они с Серой Гаванью засели этом утром. У неё было много других неотложных дел, на которые она могла бы потратить своё ограниченное время, но ей ужасно хотелось услышать хотя бы первые обсуждения собственными ушами. Она доверяла Серой Гавани и архиепископу Мейкелу — оба они были официальными членами Имперского Парламента, который делегаты пытались организовать — и по большей части она могла бы полностью удовлетвориться их докладами о ходе организационных совещаний. Но сейчас ей хотелось почувствовать настроение делегатов и понять, к чему могут привести их дискуссии.

«Чего я действительно хочу», — ворчливо призналась она себе, — «так это быть там, пиная их задницы — или, возможно, застрелить парочку из них прямо с порога — чтобы эта работа была сделана правильно!»

В конце концов, они с Кайлебом почти наверняка получат то, что хотели. Она знала это, и если кто-то в этой бальной зале, превратившейся в зал заседаний, думал иначе, то вскоре они должны были обнаружить обратное. К несчастью, она не могла просто диктовать свои собственные условия и решения — если только она хотела, чтобы легитимность этого нового Парламента была полностью признана его собственными членами, а тем более остальной частью Империи. Эти люди, какими бы раздражающими ни были некоторые из них, были представителями подданных Империи. Если они действительно собираются представлять Палату Лордов и Палату Общин, то следовало позволить им высказывать своё собственное мнение, налаживать связи и принимать свои собственные решения. Если Корона не согласна с этими решениями, то очевидно, что именно Корона должна что-то сделать с этим, но не путём наглого игнорирования или открытого их попрания. И не без того, чтобы сначала выслушать их и попытаться поработать с ними, поскольку было весьма вероятно, что у них есть что-то стоящее, даже если это было не то, что Корона хотела услышать.

И не важно, насколько это может быть изматывающе, расстраивающе и просто раздражающе.

«Если уж на то пошло», — подумала Шарлиен с кривоватой усмешкой, — «сидеть здесь, а не там, может быть, действительно пойдёт мне на пользу. Я могу справиться с — или, по крайней мере, пройти через — худшими из приступов моего гнева, прежде чем мне придётся иметь с ними дело».

Это было совсем не второстепенным соображением, а человек, который только что закончил говорить и снова занял своё место, был прекрасным примером того, почему это было не так. Пейт Стиврит, герцог Чёрного Коня, имел амбиции (которые он скрывал не так хорошо, как ему казалось) преуспеть там, где предыдущий герцог Трёх Холмов потерпел неудачу. И в этом он был не одинок. Он, и человек, сидевший рядом с ним — Жасин Сифарер, герцог Каменного Берега — были близкими союзниками по чизхольмской Палате Лордов. Как предполагала Шарлиен, это было не слишком удивительно, учитывая тот факт, что их герцогства соседствовали друг с другом в Юго-Западном Чизхольме, а семьи были связанны брачными узами в течение многих поколений. Или что оба они были настолько упрямы, глупы и близоруки, насколько это вообще возможно для дышащего человека. Если уж на то пошло, она подозревала, что большинство трупов были менее глупы, чем они! И всё же, по странному стечению обстоятельств, оба они, а также почти столь же отвратительный (с точки зрения Шарлиен) граф Драконьего Холма, были избраны своими коллегами-пэрами, чтобы представлять их интересы в Теллесберге. К счастью, сэр Адем Жефри, граф Поперечного Ручья, тоже каким-то образом проскользнул через процесс отбора. Поперечный Ручей был шурином графа Белого Утёса и одним из старших членов Палаты Лордов, который на самом деле был верным союзником Короны.

В данный момент герцог Чёрный Конь готовил почву для того, что Шарлиен с самого начала предвидела как одну из возможных тактик Палаты Лордов. В Черис было гораздо меньше герцогов и графов и гораздо больше баронов, чем в Чизхольме, а брачные контракты, создавшие Империю, оговаривали, что все существовавшие ранее дворянские патенты останутся неизменными и после формального слияния двух корон станут императорскими титулами. Теперь чизхольмские пэры заняли позицию, согласно которой места в Палате Лордов нового Имперского Парламента должны быть распределены строго на основе приоритета титулов, независимо от того, из какого королевства могут происходить обладатели этих титулов.

Это была бесстыдная попытка обеспечить доминирование чизхольмской аристократии в верхней палате нового Парламента, и хотя Шарлиен предвидела движение в этом направлении, она не ожидала, что они попытаются продавить это настолько быстро. По всеобщему признанию, Чёрный Конь имел много общего с драконом в стекольной лавке, но он научился, по крайней мере, малой толике тактического расчёта в Чизхольме. Конечно, у него должно было хватить ума понять, что было бы благоразумно хотя бы прощупать почву здесь, в Теллесберге, прежде чем бросаться в воду с головой. И помнить, что геральдическим символом Черис был кракен.

«Очевидно, нет», — язвительно подумала она. — «Но это точно не разбивает мне сердце. Если и есть какие-то черисийские дворяне с манией захвата власти, это должно по крайней мере гарантировать, что они не думают, что могут заключить какую-то сделку с моей идиотской аристократией!»

На самом деле, она уже повидала довольно много громогласных черисийских пэров. Очевидно, для них тактика Палаты Лордов тоже не стала полной неожиданностью. Не то чтобы предвидение этого сделало черисийцев менее… раздражёнными, когда их ожидания подтвердилось. И не то чтобы осознание того, что Чёрный Конь скакнул слишком быстро, делало его слова хоть немного менее раздражающими для Шарлиен.

Он и его союзники завернули своё предложение в камуфляж её собственного и Кайлеба настойчивых требований о том, что не должно быть никаких «старших» или «младших» партнёров при слиянии их двух королевств. Если Чизхольм и Черис действительно собираются слиться в единое целое, аргументировал Чёрный Конь, то национальных границ, некогда разделявших их, больше не будет. Все их пэры должны считаться членами единого объединённого пэрства, так же как все простолюдины из обоих ныне юридически покойных королевств должны иметь право на избрание в новую Палату Общин. И если это так, то, очевидно, места в новой Палате Лордов должны быть распределены строго на основе приоритета титула, независимо от того, был ли это чизхольмский или черисийский титул. В конце концов, разве не всем им суждено стать верными слугами единой, объединённой Короны?

«Совсем как этот лживый кретин», — колко подумала она. — «Но неужели он действительно думает, что этот благородное патриотическое выступление кого-то обманет? Я бы хотел быть «верным» его «слугой»! И у меня где-то есть камера в подземелье, которая бы ему очень подошла. Я уверена, что есть, даже если Кайлеб забыл сказать мне, где она. Может быть, если я спрошу Рейджиса, он сможет…»

— Милорд Спикер, — произнёс ещё один голос, и гримаска Шарлиен немного смягчилась, когда Сэмил Жаксин, герцог Хэллик, попросил слова.

Хэллик был одним из сравнительно небольшой горстки черисийцев, чьи титулы имели преимущество практически над любым чизхольмцем. Действительно, он, герцог Коринфский и молодой герцог Тириенский были тремя из четырёх самых высокопоставленных аристократов всего Старого Королевства Черис, и все трое были выбраны в качестве делегатов, несмотря на тот факт, что молодому Рейджису Армаку, герцогу Тириенскому, едва исполнилось двенадцать лет. Очевидно, выбор был сделан именно потому, что черисийцы ожидали чего-то подобного. Хотя, как довольно противно усмехнулась Шарлиен, тот факт, что регентом молодого Рейджиса был его дед, граф Серой Гавани, вероятно, тоже имел к этому некоторое отношение.

— Его Светлость, герцог Хэллик, слово ваше, — объявил Спикер, и Хэллик серьёзно кивнул в знак благодарности.

— Хотя я чувствую уверенность, что говорю от имени большинства моих собратьев черисийцев — прошу прощения, моих собратьев Старых Черисийцев, ибо, как только что заметил Его Светлость Чёрный Конь, мы все сегодня черисийцы — когда я говорю это, я всем сердцем одобряю готовность наших чизхольмских собратьев-подданных признать, что мы теперь единая Империя, а не отдельные королевства, я боюсь, что герцог Чёрный Конь, возможно, немного забегает вперёд. При всём моём уважении и полном согласии с тем, что Империя уже существует, я хотел бы обратить внимание Его Светлости на брачный договор между Его Величеством и Её Величеством. В частности, я хочу отметить, что в разделе четвёртом сказано, что короны Чизхольма и Черис не будут официально объединены до тех пор, пока их не унаследует наследник Их Величеств. Поскольку каждый патент на дворянство в Старой Черис в настоящее время поклялся верности королю Черис, а каждый патент на дворянство в Чизхольме в настоящее время поклялся в верности королеве Чизхольма, мы не можем, в настоящее время, как бы нам этого ни хотелось, считать их частью единого целого.

Чёрный Конь набычился. Каменный Берег выглядел не намного счастливее, хотя Эдвирд Албейр, граф Драконьего Холма, на самом деле серьёзно кивал, его губы были сжаты в явной задумчивости. С другой стороны, Драконий Холм всегда был более хитрым интриганом, чем любой из двух герцогов.

— На самом деле, — продолжил Хэллик, — если только я не превратно толкую третий раздел брачного контракта, функция этого собрания состоит в том, чтобы организовать наш новый Имперский Парламент с тем, что наиболее точно можно было бы описать как Палату Лордов и Палату Общин, каждая из которых будет состоять из двух частей: членский состав одной будут выдвинут из Старой Черис, а другой из Чизхольма. Все члены этого нового Имперского Парламента будут, конечно, равными коллегами друг другу, независимо от королевства, от которого они выдвинуты, но моё собственное мнение в настоящее время состоит в том, что членский состав этих двух частей в каждой Палате должно определяться парламентом королевства, которое они будут представлять. Я считаю, что в настоящее время было бы самонадеянно с нашей стороны делать какие-либо попытки диктовать любому из этих суверенных органов. Несомненно, это было бы неоправданным посягательством на их прерогативы и древние юридические права и обязанности.

Хэллик сел, и послышался гул разговоров между присутствующими. Большинство из них, судя по их тону, одобрили это предложение, и Шарлиен усмехнулась, наблюдая за выражением лица Чёрного Коня.

«Неужели он действительно думал, что черисийцы настолько глупы, чтобы не предвидеть нечто столь очевидное?» — презрительно удивилась она. — «Конечно, он — и Каменный Берег, и Драконий Холм — все трое достаточно глупы, чтобы продолжать надеяться, что они смогут вывернуться из-под ног, которыми Марек, матушка, и я твёрдо давим на их шеи в Чизхольме. Так что, возможно, они были достаточно глупы, чтобы думать, что им сойдёт с рук что-то подобное так быстро».

Она покачала головой, а затем её глаза сузились, так как она увидела, как голова Чёрного Коня дёрнулась в направлении ещё одного чизхольмского дворянина. Сэр Пейтрик Макни, герцог Озёрного Края, внимательно смотрел на Спикера, явно не обращая внимания на Чёрного Коня, но Шарлиен почувствовала внезапный укол подозрения. В свои тридцать шесть, Озёрный Край уже не был неопытным юнцом, но всё же он был слишком новичком для своего титула. Его отец погиб, упав с лошади, когда Озёрному Краю было всего одиннадцать лет, и это сделало его наследником его деда. Но этому деду, умершему меньше года назад, было уже далеко за восемьдесят, и он всё ещё был полон сил, всё ещё полностью отвечал за своё герцогство и все его обязанности, вплоть до самого дня своей смерти. Предыдущий герцог также был тесно связан с Чёрным Конём и Каменным Берегом, тоскуя по «добрым старым временам» Ирвейна III, которые он слишком хорошо помнил. Однако, несмотря на свою ментальную энергию, он был по понятным причинам слаб и уже не мог совершать длительные поездки в столицу, а сэр Пейтрик всегда был послушным внуком, выполняя все указания деда до последней буквы, когда бы он ни выступал в качестве представителя старика в Здании Парламента. Предполагалось, что он согласен с этими инструкциями, но Шарлиен вдруг почувствовала себя менее уверенной в этом.

«Я всегда знала, что он умнее своего деда», — подумала она. — «Возможно ли, что он ещё и намного хитрее? И что, возможно — только возможно — он не был согласен с политическими целями своего деда все эти годы? А если это так и есть, и если он достаточно умён и хитёр, чтобы не дать союзникам своего деда понять, что это так…»

Возможно, она немного обидела Чёрного Коня. Это всё ещё был весьма глупый дебютный ход, но возможно ли, что эта глупость не была полностью придумана им самим? Что если кто-то другой, кто-то вроде герцога Озёрного Края, мог предложить ему эту пьесу, чтобы намеренно заставить его и его союзников сделать неверных шаг? Который сделает кристально ясным для каждого, как для черисийца, так и для чизхольмца, где именно будет проведена эта линия битвы?

«Мне действительно нужно получше узнать Озёрного Края», — сказала она себе. — «Если он действительно так хитёр, мне нужно убедиться, что он действительно на стороне Короны. Кайлебу и мне совершенно не нужно, чтобы он был на другой стороне!»

.IV. Обеденная зала Императрицы Шарлиен, Теллесбергский Дворец, Город Теллесберг, Старое Королевство Черис

— Что ж, я думаю, похоже всё прошло гораздо лучше, чем вы ожидали, Рейджис, — жизнерадостно сказала Шарлиен много позже тем же вечером, обедая с Серой Гаванью и архиепископом Мейкелом.

— На самом деле, Ваше Величество, — заметил Серая Гавань мягким уточняющим тоном, — я думаю, всё прошло гораздо лучше, чем мы оба ожидали.

— Ерунда. — Шарлиен усмехнулась. — Я ни минуты не сомневалась.

— Вспомните, что я говорил вам о смене карьеры, Ваше Величество.

Шарлиен громко рассмеялась и покачала головой. Затем она осушила свой бокал с вином, и архиепископ снова наполнил его для неё.

— Благодарю, Ваше Высокопреосвященство, — сказала она.

— Для вас, всегда пожалуйста, Ваше Величество. Хотя, как священник, я должен чувствовать некоторое лёгкое беспокойство за состояние вашей души, если вы продолжите увиливать от ответа, как вы только что сделали.

— О нет, Ваше Высокопреосвященство! Вы совершенно не правы. Я вовсе не «увиливала». Я соврала.

— О, так гораздо лучше. — Глаза Стейнейра блеснули. — Или, по крайней мере, более прямолинейно.

— Стараюсь, Ваше Высокопреосвященство.

— В самом деле стараетесь, Ваше Величество, — согласился Серая Гавань. — И если мне будет позволено перевести наш разговор на немного более серьёзную тему, вы правы насчёт того, как хорошо всё прошло сегодня.

— Я знаю. — Шарлиен откинулась в своём кресле, с более серьёзным выражением лица, и кивнула. — Кто-нибудь из вас двоих смотрел на Чёрного Коня после того, как герцог Хэллик отрезал ему ноги?

— Какой очаровательный оборот речи, Ваше Величество, — заметил Стейнейр. Она скорчила ему гримаску, и он улыбнулся, а потом покачал головой. — Вообще-то, должен признаться, что я не смотрел. Могу я спросить, почему?

— Потому что я вовсе не уверена, что его глупость была исключительно его собственной идеей, — сказала Шарлиен. Она поделилась с ними пришедшими ей в голову мыслями о герцоге Озёрного Края, и, когда закончила, первый советник и архиепископ выглядели задумчивыми.

— Очевидно, Ваше Величество, вы знаете и Чёрного Коня, и Озёрного Края гораздо лучше, чем Мейкел или я, — сказал Серая Гавань. — Хотя, конечно, мне бы хотелось думать, что вы правы насчёт этого. Честно говоря, я подозреваю, что армрестлинг ваших чизхольмских дворян довольно быстро начнёт утомлять.

— Может быть, — сказал Стейнейр. — А может быть и нет. Очевидно, если Ваше Величество правы насчёт Озёрного Края, это означает, что нам удалось заполучить союзника в стане врага. С другой стороны, замечание Хэллика о том, что мы едва ли можем диктовать что-нибудь парламенту любого из королевств, не нарушая его прерогатив, было особенно неприятным для Чёрного Коня и его друзей. Не могло случиться так, что вы и он могли бы обсудить это перед завтрашним утренним заседанием?

— Я полагаю, что это вполне возможно, — признался Серая Гавань.

— Мне показалось, что я почувствовал ваше прикосновение. — Стейнейр улыбнулся. — В любом случае, это, вероятно, заставит по крайней мере некоторых из наиболее консервативных товарищей Чёрного Коня серьёзно задуматься о том, хотят ли они подорвать свои собственные прерогативы дома. И должен признаться, что я был весьма приятно удивлён отношением делегатов архиепископа Павла.

— Приятно удивлены? — Шарлиен посмотрел на него.

— Несомненно, Ваше Величество. — Архиепископ склонил голову в сидячем поклоне. — На нескольких уровнях. Прежде всего потому, что я не обнаружил никаких оговорок с их стороны относительно законности нашей ссоры с Храмовыми Лоялистами. Один или два из них, очевидно, имеют серьёзные опасения относительно того, куда именно мы можем зайти в богословском и доктринальном смысле, но они явно поддерживают нашу основную позицию относительно разложения Матери-Церкви. Письма архиепископа Павла совершенно ясно дали понять, что он чувствует то же самое и что он с готовностью готов принять существующую иерархию Церкви Черис и главенство архиепископа Теллесберга, чем не следует пренебрегать. Изумруд уже сделал то же самое, конечно, но, несмотря на помолвку принцессы Марии с молодым Жаном, факт остаётся фактом, что большая часть мира будет видеть Изумруд по существу завоёванной провинцией. Клинтан и Трайнейр смогут довольно убедительно доказать, что Кайлеб принудил Изумрудскую Церковь принять Церковь Черис.

— В случае Чизхольма это не так. Или, по крайней мере, не совсем так. Это делает готовность архиепископа Павла открыто и охотно принять позицию чизхольмской церкви в иерархии Церкви и гораздо более ценной, и более смелой. Он не может спрятаться за угрозой черисийских штыков, не может притворяться, что мы «заставили» его сделать это, и всё же он открыто принял раскол и его последствия. Отношение его представителей убеждает меня, что его письмо также совершенно искренне. Имейте в виду, он уже привлёк моё внимание к нескольким областям в Чизхольме, где потребуется твёрдость и терпение — и осторожность — но в целом ему удалось развеять большинство моих самых насущных опасений.

— На другом уровне, однако, и том, который на самом деле напомнил мне об этом в данный момент, я также читал его инструкции своим представителям, в которых идёт речь об Имперском Парламенте. По сути, им было поручено ориентироваться на меня в политических и светских делах, и он внушил им, что он, как их архиепископ, желает от них, чтобы они помогали Короне любыми возможными способами.

— О, хорошо. — Шарлиен удовлетворённо кивнула. — Марек — барон Зелёной Горы — и мама сказали мне, что они ожидали от него чего-то очень похожего. Я рада видеть, что они были правы.

— Это, безусловно, так и есть, Ваше Величество.

— И, — сказал Серая Гавань с нескрываемым удовлетворением, — делегаты Палаты Общин уже формируют рабочие партнёрства со своими коллегами из Черис. Жак Чёрная Виверна и сэр Сэмил Вейсмим рассказали мне, что они уже беседовали с Уиллимом Уотсином и Тобисом Сэмилсином, Ваше Величество.

— Я хорошо знаю их обоих. — Шарлиен снова кивнула. — Уотсин, в частности, был одним из ближайших союзников Марека в Палате Общин в течение многих лет. Я, позвольте сказать, нисколько не удивлена, что он перешёл в наступление здесь, в Теллесберге.

— У меня сложилось впечатление, что именно это он и делает, — согласился Серая Гавань. — Хотя Жак сказал мне, что у него сложилось впечатление, что у мастера Сэмилсина могут быть более существенные сомнения относительно нашей «раскольнической» политики, чем у мастера Уотсина.

— В самом деле? — Шарлиен слегка нахмурился, затем немного вскинула голову. — Это вполне возможно. Тобис по натуре необычайно преданный человек. Он не самый умный человек в мире, но он необычайно уравновешен, что является одной из причин, почему он и Уотсин обычно работают в тандеме. Уотсин может быть просто гениальным, но он также может быть немного… неуравновешенным, время от времени. Тобис помогает ему сохранять сосредоточенность. Но Тобис также распространяет свою преданность не только на Корону. На самом деле, это одна из вещей, которые мне всегда нравились в нём больше всего; он привносит ту же самую уравновешенность, то же самое чувство ответственности во все важные вещи в своей жизни. И Церковь важна для него.

— Может ли это стать проблемой, Ваше Величество? — Глаза Серой Гавани стали гораздо более серьёзными, чем прежде. — Судя по тому, что сказал Жак, и он, и сэр Сэмил считают, что Уотсин и Сэмилсин вполне могут быть двумя самыми важными делегатами от Палаты Общин.

— Они почти наверняка являются двумя самыми важными делегатами, — согласилась Шарлиен. — И я подозреваю, что одной из причин, по которой выбрали Тобиса, было та, что другие члены Палаты знают, что у него есть по крайней мере некоторые сомнения относительно раскола. Он выполнит все инструкции, которые они ему пришлют — или, по крайней мере, если решит, что не может выполнить их с чистой совестью, то скорее уйдёт в отставку и откажется от участия в процессе, чем нарушит их — но я уверена, что есть немало других членов Палаты, у которых есть свои собственные сомнения. Они доверяют его честности, и они также доверяют ему в разрешении этих сомнений.

— Должен ли я попытаться положить конец любым опасениям, которые у него могут быть, Ваше Величество? — тихо спросил Стейнейр.

— Я думаю, что это была бы очень хорошая идея, — сказала Шарлиен после короткой паузы. — Но я не думаю, что вам придётся искать его, Ваше Преосвященство. Если я не ошибаюсь, он собирается прийти к вам. Как я уже сказала, он очень уравновешен, и я думаю, теперь, когда я подумала об этом, что он, вероятно, захочет обсудить эти его сомнения непосредственно с вами при первой же возможности. И я думаю, что он сделает всё возможное, чтобы выслушать то, что вы должны сказать, без предвзятости, когда он это сделает.

— Я ни от кого не могу требовать чего-то большего. — Стейнейр снова улыбнулся своей безмятежной улыбкой. — Если он действительно готов слушать, я надеюсь, что Бог сможет сделать так, чтобы Его услышали, даже если Ему придётся использовать для этого такой ненадёжный проводник, как я.

Шарлиен покачала головой. Для большинства людей в положении Стейнейра, эта последняя фраза была бы примером настоящей ложной скромности. В случае Мейкела Стейнейра, она была абсолютно искренней.

— Может быть, ты и не можешь ни от кого просить большего, Мейкел, — голос Серой Гавани был значительно более кислым, чем у архиепископа, — но я хотел бы, чтобы ты получал это немного чаще.

— И что же привело вас к этой мысли, милорд? — спросила Шарлиен, изогнув бровь.

— Этот идиот Кейри, Ваше Величество, — проворчал Серая Гавань. — Хотел бы я знать, о чём думали члены Палаты Общин, когда включили его в свой список делегатов!

Шарлиен поморщилась. Трейвир Кейри был одним из немногих черисийских делегатов, по отношению к которым она питала серьёзные сомнения. Она тоже задавалась вопросом, что могло вдохновить остальных членов Палаты Общин выбрать его, дабы он говорил от их имени, и всё ещё не могла придумать ответ, который бы ей понравился.

— По большей части это были просто разговоры о благосостоянии, Рейджис, — сказал Стейнейр, чей тон был значительно спокойнее, чем у первого советника. — Неужели я действительно должен объяснять тебе, сколько ещё членов Палаты Общин должны ему деньги, услуги или и то, и другое?

— Нет, — проворчал Серая Гавань.

— Ну, я думаю, что это, на данный момент, вероятно, главная причина. — Архиепископ слегка пожал плечами. — Я бы нисколько не удивился, если бы он припомнил большую часть этих услуг для того, чтобы его выбрали.

— Должна сказать, что я согласна с Рейджисом, — сказала Шарлиен, и резкость в её голосе немного удивила даже её саму.

Шарлиен Тейт Армак полюбила Черис и большинство вещей, с ней связанных. Не все, конечно, но почти все. С другой стороны, Трейвир Кейри олицетворял собой почти всё, что ей в Черис не нравилось. Он был сказочно богат (как благодаря усилиям своего отца, так и благодаря своим собственным), и все негативные стереотипы, которые питали остальные жители Сэйфхолда о черисийцах, были словно списаны с него. Он был жаден, коварен, и совершенно не заботился о благополучии своих работников. Он был одним из тех владельцев мануфактур, которые наиболее энергично выступали против новых законов о детском труде, и она знала, что Эдвирд Хоусмин и Рейян Мичейл презирают его и не особенно заботятся о том, кто об этом знает. Насколько она могла судить, он испытывал к ним точно такие же чувства, с добавкой сильного негодования из-за того, что они оба были значительно богаче, чем он.

Шарлиен была готова отнестись к этому человеку с отвращением только лишь на этом основании, но у неё были и свои, глубоко личные и индивидуальные, причины ненавидеть Кейри. Хотя с тех пор он значительно смягчил свою резкую критику, он не делал секрета из своего первоначального несогласия с решением бросить вызов власти «Группы Четырёх». Шарлиен была удивлена этому меньше, чем некоторые. При всей его показной преданности Церкви — и что бы она о нём ни думала, никто не мог оспорить тот факт, что он всегда делал Церкви щедрые пожертвования — ей было совершенно очевидно, что он никогда не делал даже жеста, чтобы применить положения Писания о братстве к своим несчастным служащим, так же как не было никаких доказательств какой-либо особой праведности его собственной жизни. На самом деле, по её мнению, он идеально подходил для «Группы Четырёх». Его «дары» Церкви, как и его весьма публичное словесное служение церковному учению, представляли собой попытку подкупить Бога, а не какое-либо подлинное, идущее от сердца благочестие. Это означало, что Церковь Черис представляла собой вызов мошенничеству, которое он всю свою жизнь совершал над Богом и архангелами.

«Шарли, возможно, ты просто относишься к нему немного жёстче, чем он того заслуживает», — напомнила она себе.

«Может, и так», — ответила она. — «А может быть и нет».

Несмотря на попытки преуменьшить своё первоначальное несогласие с отверганием Черис «Группы Четырёх», Кейри в лучшем случае лишь частично смирился с существованием Церкви Черис. Он принял, по крайней мере, форму церковной реформы в Черис, но Шарлиен была одной из тех, кто сомневался, что он действительно принял её сердцем. Война против Церкви просто породила слишком много контрактов, стоивших слишком много денег, чтобы он мог настаивать на принципах и позволить всем этим прекрасным маркам упасть в чью-то чужую кассу.

Этого было бы более чем достаточно, чтобы настроить Шарлиен против него, но на этом он не остановился. Её дядя, герцог Халбрукской Лощины, входил в двадцатку самых богатейших людей королевства Чизхольм, и последнюю пару месяцев Кейри потратил, уговаривал его вложить деньги в принадлежащие ему различные черисийские деловые предприятия. Дело было не в том, что Шарлиен возмущалась участием её дяди в черисийских рисковых вложениях, но если он собирался инвестировать в кого-то, то почему это не мог быть кто-то вроде Хоусмина или Мичейла? Кто-то, кто был хотя бы отдалённо принципиальным?

«Он паразитирует на принципах дяди Биртрима», — с досадой подумала она. — «Он знает, как дядя Биртрим недоволен моими решениями, и использует свою репутацию человека преданного Церкви, чтобы убедить дядю Биртрима положить деньги в его карман! Сейчас дядя Биртрим убеждён, что Кейри на самом деле его друг — один из очень немногих друзей, которые у него есть здесь, в Черис — и последнее, что мне нужно, это чтобы дядя, чья преданность Церкви Черис уже сомнительна, публично проводил время с кем-то, имеющим репутацию Кейри!»

Она на мгновение закрыла глаза, снова ругая себя. Её дядю едва ли можно было винить за то, что он общался с одним из горстки богатых и знатных черисийцев, которые не смотрели на него с открытым подозрением. И хотя она сделала несколько намёков Халбрукской Лощине, она не могла заставить себя быть более откровенной в своих попытках вбить клин между ним и Кейри. Она должна была. Она знала, что должна это сделать. Но у него было так мало друзей в Черис, и именно она была той, кто заставила его прийти сюда. Как бы сильно она ни питала отвращение к Кейри, он, очевидно, видел этого человека совсем в другом свете.

«И всегда возможно, что твоё представление о Кейри искажено именно потому, что ты обижена таким отношением к нему дяди Биртрима», — сказала она себе.

— Я и сам был бы значительно счастливее, если бы Кейри находился далеко-далеко не только от Имперского Парламента, но и заодно от Палаты Общин, — признался архиепископ Мейкел. — С другой стороны, может быть, это и к лучшему, что он там, где сейчас.

— И почему же это может так быть, Мейкел? — кисло спросил Серая Гавань. — Кроме, конечно, удобства всегда знать, где он находится, когда придёт время позвать палача?

— Потому что, Рейджис, — сказал Стейнейр, — он не уникален. Он гораздо более раздражающий, чем многие другие, более заметен, чем большинство, и почти наверняка более лицемерен, чем кто-либо другой, кого я могу вспомнить навскидку, но не уникален. Здесь, в Черис, и в Чизхольме, есть много других людей, которые, несомненно, чувствуют то же самое, что и он.

«Он даже не взглянул в её сторону», — отметила про себя Шарлиен, вспомнив другой разговор с ним.

— Важно, чтобы те, кто не согласен с Церковью Черис, не были лишены своего собственного права на публичное выражение своих мыслей, — сказал архиепископ. — Это борьба за принципы, за право и ответственность отдельных людей делать выбор, и, как сказал Кайлеб, мы не можем выиграть войну за свободу совести, если мы отказываем в свободе совести тем, кто просто не согласен с нами. Если это означает, что мы должны мириться с несколькими Кейри, даже в Парламенте, то это цена, которую мы должны быть готовы заплатить.

— В теории, я согласен, — сказал Серая Гавань. — И видит Бог, я провёл достаточно времени в политике, чтобы понять, что искренне пытаться выслушать противоположные точки зрения всегда неприятно. Но Кейри… — он покачал головой с выражением отвращения на лице. — Почему Храмовые Лоялисты не могли, по крайней мере, выбрать себе представителя, у которого в жилах была бы хоть капля подлинных принципов?

— Я полагаю, это тот самый случай, когда им приходится довольствоваться тем, что они могут найти, — едко заметила Шарлиен. Затем она встряхнулась.

— Но довольно о мастере Кейри, — продолжила она. — У нас есть гораздо более важные вещи, о которых нужно беспокоиться. Например, когда делегаты должны «спонтанно» пригласить меня выступать перед ними.

— Ваше Величество, — сказал Серая Гавань, — это звучит необычайно расчётливо и цинично, особенно для человека столь нежного возраста как вы.

— Не расчётливо и цинично, милорд, а просто практично, — ответила она. — И мой вопрос остаётся в силе. Когда мы должны договориться о предоставлении приглашения?

— Нет нужды двигаться так быстро, Ваше Величество, — сказал Стейнейр. — Если вы хотите моего совета, то нужно дать им всем хотя бы ещё несколько дней повариться в собственном соку. Давайте немного околотим молотом наши острые углы — и дадим нам время, чтобы начать разбиваться на узнаваемые фракции — прежде чем вы войдёте и используете на нас свою собственную киянку.

— Вы имеете в виду, подождать, пока у меня не появятся заметные цели?

— Да, что-то в этом роде.

— Вы не думаете, что мне было бы лучше нанести несколько ударов, пока всё находится в более или менее изменяющемся состоянии? — Судя по тону, Шарлиен не была настроена спорить. Она была просто экспертом-тактиком, обсуждающим тактику со своими коллегами-экспертами.

— Ваше Величество, что бы вы прямо сейчас ни предприняли, это не остановит формирование фракций, — заметил Стейнейр. — Просто такова человеческая натура. Я считаю, что было бы мудрее позволить воде растечься, дать фракциям возможность формироваться естественным образом, чтобы мы могли идентифицировать как друзей, так и врагов, прежде чем обнажать наши мечи.

— Боже, какая воинственная метафора, — пробормотал Серая Гавань. Стейнейр выгнул в его сторону бровь, и первый советник рассмеялся. — Я с тобой не спорю, Мейкел! На самом деле, я думаю, что ты прав.

— Я тоже на это надеюсь, — задумчиво произнесла Шарлиен.

— Хорошо, — сказал Серая Гавань. — В таком случае я поговорю с Крутым Холмом. Он уже приготовился к тому, чтобы катнуть мяч — как вы сказали, Ваше Величество — «спонтанным» движением, чтобы делегаты умоляли вас обратиться к ним. Всё, что ему нужно — это кивок.

— Превосходно. — Шарлиен улыбнулся. Сэр Мейкел Трейвир, граф Крутого Холма, был тестем Эдвирда Хоусмина. Кроме того, он обладал достаточным превосходством в положении среди черисийского пэрства, чтобы убедить слушать себя даже чизхольмского аристократа, и, в данный момент, он очень старательно держал голову опущенной и старался как можно меньше выдавать свои собственные мысли. Сэр Мейкел нравился Шарлиен с того момента, когда она встретила его, и она могла легко понять, почему Хоусмин так высоко ценил отца своей жены.

— Что ж, — сказала она, снова беря бокал, — должна сказать, джентльмены, что я чувствую себя значительно бодрее, чем чувствовала сегодня утром. По крайней мере, что бы ни случилось, у нас с Кайлебом есть союзники в большинстве необходимых мест.

— «Союзники», Ваше Величество? — с невинным видом повторил Серая Гавань. — Разве вы не имеете в виду шпионов, провокаторов и саботажников?

— Милорд! — потрясённо произнесла Шарлиен. — Я не могу поверить, что королевский советник с таким многолетним опытом как у вас, может быть виновен в том, что забавляется откровенностью в такой момент как этот! О чём вы только думали?

— Простите меня, Ваше Величество, — убедительно сказал он. — Это была всего лишь временная оплошность! Не знаю, что на меня нашло, но я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы впредь воздерживаться от подобных неприличных выходок!

— Надеюсь, это действительно так, — чопорно ответила императрица Шарлиен Черисийская.

.V. Галеон «Крыло», Около острова Восточный, Лига Корисанда

— Ваше Высочество, я думаю, вам лучше спуститься вниз, — тихо сказал капитан Хэрис.

Принцесса Айрис открыла было рот, собираясь возразить, но затем закрыла его, не произнеся ни слова, и посмотрела на графа Кориса. Это не было безмолвным призывом к нему переубедить капитана. Она почти пересекла эту черту, но оборвала себя, и Корис почувствовал новый прилив гордости за неё, когда, почти против своей воли, он снова сравнил её со старшим из двух её братьев.

— Если вы думаете, что так будет лучше, капитан, — сказала она Хэрису через мгновенье. — Как вы думаете, мне нужно немедленно спуститься вниз или я могу понаблюдать ещё несколько минут?

— Мне действительно было бы гораздо спокойнее… — начал капитан Хэрис, поворачиваясь к принцессе, но затем осёкся на полуслове. — «Это были её глаза», — подумал Корис с полускрытой улыбкой, несмотря на вполне реальную потенциальную опасность момента. — «Они встретили взгляд капитана твёрдо и спокойно, и, в конце концов», — решил Корис, — «дело было в том, что, глядя в эти глаза, Хэрис не увидел ни страха, ни раздражения, но увидел обещание принять его приказ, каким бы он ни был».

— Мне действительно было бы гораздо спокойнее, если бы вы спустились вниз сейчас, — продолжил капитан свою прерванную мысль. — С другой стороны, я не думаю, что вам чем-то повредит, если вы задержитесь ещё немного, Ваше Высочество. Однако я был бы вам очень признателен, если бы вы вовремя отвели Его Высочество вниз, чтобы он основательно устроился на случай, если у нас будут… гости.

— Конечно, капитан. — Айрис улыбнулась ему. Не было никаких сомнений, что она точно поняла, что он подразумевал, но её глаза, такие же, как у покойной матери, встретили его бестрепетно, и Жоэл Хэрис поймал себя на том, что одобрительно улыбается.

— Я скажу вам, когда настанет время уходить, Ваше Высочество, — сказал он ей, затем слегка поклонился, словно думал, что наблюдающие подзорные трубы могут обнаружить более глубокий жест уважения, и отвернулся, чтобы прикрыть глаза рукой и посмотреть поверх залитой солнцем воды на низкосидящую, похожую на кракена шхуну, которая неуклонно приближалась.

Айрис шагнула немного поближе к Корису, так и не оторвав глаз от черисийского военного корабля. Граф подумал, что с её стороны это не было сознательным поступком, хотя у него было сильное искушение ободряюще обнять её за прямые, стройные плечи. Вместо этого он просто стоял, наблюдая за ней и надеясь на лучшее.

Он поймал себя на мысли, что желает, чтобы они находились на борту Хэрисова «Тесака», а не на «Крыле». Мысль о том, чтобы быть способным встретить огневую мощь черисийского корабля на равных, была в данный момент невероятно привлекательной. Но, конечно, не было никакой надежды протащить «Тесак» или одного из его собратьев мимо кораблей блокады, наблюдавших за Менчиром. А поскольку использовать настоящий военный корабль было невозможно, Тартарян — и Хэрис — несомненно, был прав в своих аргументах, когда говорил, что размещение дополнительных морпехов на борту «Крыла», или попытка разместить где-нибудь на нём дополнительные орудия, были бы серьёзной ошибкой. Наилучшим вариантом для них было полностью избегать черисийских крейсеров. Если же этого было не избежать, их единственной надеждой было выглядеть настолько невинно и безобидно насколько это возможно. Последнее, что они могли себе позволить — это попытаться объяснить одной из тяжеловооружённых черисийских шхун, почему на борту торгового галеона, идущего под флагом Харчонга, находятся двадцать или тридцать корисандийских морпехов.

В связи с этим, моряки «Крыла» нарядились в разнообразную пёструю одежду, которую можно было ожидать найти на борту торгового судна, владельцы которого были слишком скупы, чтобы обеспечить хорошо укомплектованную корабельную лавку. Однако люди, носившие эту одежду, были тщательно отобраны капитаном Хэрисом и графом Тартаряном не только за многолетний опыт службы в торговом флоте, но и за проявленную ими преданность и сообразительность во время службы на флоте военно-морском. Они точно знали, как должен вести себя экипаж торгового судна в подобных обстоятельствах.

Теперь Корис не сводил глаз с черисийца и надеялся, что Хэрис и Тартарян были правы.

Жоэл Хэрис стоял на юте «Крыла», наблюдая за манёврами черисийца. Ют галеона был гораздо ниже, чем на военном корабле, и Хэрис сконцентрировался на том, чтобы выглядеть настолько спокойнее, насколько можно. Конечно, не стоило выглядеть слишком спокойным; любой торговый шкипер, столкнувшийся с потенциальной военной абордажной группой, испытывал бы вполне естественное опасение, в конце концов.

«Что я, чёрт возьми, и делаю», — сказал он себе. — «Фокус в том, чтобы выглядеть достаточно нервным, не выглядя нервным настолько, чтобы они решили, что я могу что-то скрывать».

На самом деле, он обнаружил, что его живот был завязан в менее тугой узел в проливе Даркос, когда он понял, что на самом деле могут натворить черисийские пушки, чем сейчас.

Принцесса и её младший брат без возражений спустились вниз и устроились в своей тесной каюте. «Крыло» никогда не предназначалось для перевозки пассажиров в роскоши, и — в соответствии с остальной их маскировкой — принцессе Айрис и принцу Дейвину были отведены относительно удобные, но совершенно спартанские каюты. Они и граф Корис были записана в судовом журнале «Крыла» под фальшивыми удостоверениями личности, но все были бы гораздо счастливее, если бы черисийцы вообще не обратили никакого внимания на просто одетых дочь и сына торгового агента.

Черисиец легко скользил под попутным ветром по направлению к ним, его орудия были расчехлены, и он мог видеть его капитана, стоящего на своих шканцах и пристально рассматривающего «Крыло» через подзорную трубу. Он надеялся, что черисиец заметил тот факт, что ни один из моряков «Крыла» не приближался к жалкой бортовой артиллерии галеона, состоящей из «соколов». А так же, что ни один из корабельных «волков» не был установлен на своих вертлюгах.

«Мы не представляем абсолютно никакой угрозы», — напряжённо подумал он, глядя на другого капитана. — «Просто ещё одно маленькое потрёпанное торговое судёнышко с грузом для Швэя».

Когда шхуна подошла ещё ближе, оказавшись менее чем в пятидесяти ярдах от наветренного борта «Крыла», галеон резко лёг на правый галс. Черисийский крейсер, на котором были подняты только фок и кливер, повторил манёвр, легко подстраиваясь под текущую скорость «Крыла» при таких условиях ветра, и Хэрис почувствовал внезапный укол зависти. Как бы он ни был взволнован, получив командование «Тесаком», он знал, что галеон никогда не сможет сравниться со скоростью и манёвренностью этой шхуны, а бортовой залп тридцатифунтовых карронад черисийца был почти таким же тяжёлым, как и бортовой залп нового «Тесака».

«И держу пари, они не назначают на эти проклятые шхуны кого попало», — мрачно подумал он. — «Они явно хотят, чтобы командовали люди, которые способны не только сражаться, но и думать».

— Эй, на «Крыле»! — Голос черисийского капитана разнёсся над водой между двумя кораблями, усиленный и направленный его кожаным рупором.

— И что я могу сделать для вас в это прекрасное утро? — прокричал в ответ Хэрис в свой собственный рупор.

— Ложитесь в дрейф, пожалуйста! — ответил черисиец.

— И на каком основании? — Хэрис изо всех сил постарался вложить в вопрос нужную нотку бахвальства.

— Вы знаете на каком, капитан! — Хэрис заметил, что голос черисийца прозвучал скорее весело, и он использовал свой рупор, чтобы жестом указать на флаг с кракеном, развевающийся над его собственным кораблём.

— Это имперский торговый корабль! — крикнул Хэрис в ответ.

— И мы не воюем с Империей, — сказал ему черисиец. — Но мы воюем с людьми, которые могут притворяться харчонгцами. А теперь ложитесь в дрейф, капитан, пока я не начал думать, что вы один из них.

Хэрис подождал ещё несколько мгновений, затем позволил своим плечам поникнуть.

— Ладно, — раздражённо буркнул он в ответ, и повернулся к своему первому помощнику. — Лечь в дрейф, — приказал он.

— Так… да, сэр.

Хэрис нахмурился, но другой офицер спохватился прежде, чем отдал формальное военно-морское подтверждение приказа, и так же ухитрился не отдать честь. Что, учитывая тот факт, что в стрессовых ситуациях мужчины, как правило, реагируют так, как их учили, и что он должен был чувствовать себя так же тревожно, как и Хэрис, было, вероятно, лучшим из всего, что Хэрис мог ожидать.

«Крыло» легло в дрейф без лёгкости или расторопности, которых можно было бы ожидать от военного корабля. Его фок и грот были взяты на гитовы, бизань исчезла, а фок- и грот-марсели были развёрнуты вокруг, стараясь тащить его в противоположных направлениях и удерживая почти неподвижно под их противостоящими силами.

Шхуна гораздо искуснее выполнила этот манёвр, а затем с её борта был спущен катер с экипажем. Он быстрыми гребками пересёк промежуток между двумя судами и подошёл к борту «Крыла».

— Разрешите подняться на борт, сэр? — довольно почтительно спросил молодой лейтенант, командовавший абордажной группой, когда взобрался по борту галеона к входному порту.

Хэрис позволил себе сердито смотреть на молодого человека секунду-другую, потом поморщился.

— Раз уж вы сочли нужным пригласить сами себя, то, полагаю, наверное, и это можете, — проворчал он.

— Благодарю вас, сэр, — сказал лейтенант. Он преодолел оставшуюся часть пути к входному порту и подождал, пока десять черисийских морпехов поднимутся за ним на борт.

— Мой капитан проинструктировал меня извиниться за причинённые неудобства, капитан, — сказал он затем. — Он понимает, что никому не нравится, когда его останавливает и берёт на абордаж иностранный корабль. Если вы покажете мне ваши документы, мы постараемся покончить с этим так быстро, как это только возможно.

— Меня это вполне устроит, — ответил Хэрис. — Пойдёмте со мной.

— Спасибо, сэр.

Лейтенант кивнул сержанту, командовавшему взводом морских пехотинцев. Один из них присоединился к лейтенанту, остальные остались там же, где и стояли, прямо около входного порта. Они не делали никаких откровенно угрожающих жестов, хотя ни Хэрис, ни кто-либо из его людей не сомневались, что мушкеты, спокойно поставленные на палубу, заряжены.

Лейтенант и единственный сопровождающий его морпех последовали за Хэрисом в его каюту под ютом. Они остановились прямо у двери и терпеливо ждали, пока Хэрис рылся в ящике стола в поисках бумаг «Крыла». Он потратил несколько минут, чтобы найти их, затем вытащил их, вместе с тщательно подготовленным судовым журналом, и передал их лейтенанту.

— Благодарю вас, сэр, — повторно сказал черисиец. Он прошёл немного дальше в каюту, держа корабельные документы на свету, падающим сквозь световой люк в крыше каюты, и внимательно изучил их. Он явно знал, что ищет, и Хэрис испытал внезапную благодарность, что люди, которые подделали эти бумаги, тоже знали, что они делают.

Спустя мгновенье лейтенант отложил бумаги в сторону, а затем быстро пролистал судовой журнал. Он не пытался прочитать его весь целиком, но было очевидно, что он искал любые несоответствия… или любые признаки того, что среди старых были сделаны новые записи.

«Слава Лангхорну, что мы сделали его с нуля», — подумал Хэрис со спокойным выражением лица. — «Даже если я думал, что умру от судорог в пишущей руку, прежде чем мы закончим эту чёртову вещь».

Большинство записей были сделаны его собственной рукой, хотя он использовал для этого несколько разных перьев и чернил. Другие записи, разбросанные повсюду, были написаны почерком его первого и второго помощников, а фальшивомонетчики графа Кориса здорово состарили страницы. Несколько записей были настолько испорчены водой, что их почти невозможно было разобрать, и большинство из них были краткими, одно- или двухстрочными записями, которые можно было бы ожидать от торгового шкипера, в то время как некоторые другие были расширены до более крупных описаний конкретных событий.

— Могу я спросить, что вы делаете в этих водах, капитан? — спросил наконец лейтенант, оторвав взгляд от журнала и аккуратно перебирая регистрационные, таможенные и хозяйственные документы «Крыла».

— Плыву в Бухту Швэй… как и написано в судовом журнале, — немного язвительно ответил Хэрис.

— Но почему таким маршрутом? — Тон лейтенанта был по-прежнему вежливым, но глаза его сузились. — Судя по журналу, вы отплыли из Черис. Разве не было бы значительно более коротким путешествием идти на запад, а не на восток?

— Я уверен, что так бы оно и было, — согласился Хэрис. — С другой стороны, воды у южных берегов Хевена и Ховарда в эти дни кишат капёрами… или вы не слышали об этом, лейтенант?

— Да, сэр, кажется, я что-то слышал об этом, — губы лейтенанта дрогнули, и Хэрис фыркнул.

— Я в этом не сомневаюсь. Так или иначе, мне показалось, что я с меньшей вероятностью налечу на капёра, идущего на восток, поскольку все они, похоже, охотятся к западу от Черис. И ещё мне показалось — не сочтите за неуважение, лейтенант — что время от времени капёры становятся немного… чересчур восторженным, если вы понимаете, что я имею в виду. Я бы предпочёл избегать ситуаций, в которых может произойти что-то неприятное. Хозяевам не понравится, если что-то случится.

— Понимаю. — Лейтенант несколько секунд смотрел на него задумчивым взглядом. Затем он пожал плечами. — Я полагаю, что это имеет смысл, если продолжительность вашего перехода не имеет большого значения.

Хэрис снова фыркнул.

— Груз сельскохозяйственной техники не будет сильно беспокоиться, если потребуется несколько дополнительных дней или даже несколько дополнительных пятидневок, чтобы доплыть, лейтенант! Не похоже на то, чтобы я тащил груз скоропортящихся продуктов.

— Сельскохозяйственной техники?

— Жатки, культиваторы и бороны, — коротко ответил Хэрис. — Мы погрузили его в Теллесберге.

— Могу я осмотреть его?

— А почему нет? — Хэрис взмахнул обеими руками в жесте, который сочетал раздражение и согласие. — Следуйте за мной.

Он вывел лейтенанта обратно на палубу и поманил к себе военно-морского лейтенанта, которой был назначен на роль казначея «Крыла».

— Он хочет увидеть груз, — сказал он. — Покажи ему.

— Да, сэр, — подтвердил казначей, и кисло посмотрел на черисийца. — Постарайтесь не оставлять слишком большой беспорядок, который мне придётся убирать, — сказал он.

— Постараюсь, — ехидно согласился черисиец.

Четверо матросов «Крыла» выбили клинья и сняли планки с крышки главного грузового люка, после чего четверо черисийских морпехов спустились в трюм. Где они нашли именно то, что, согласно грузовой декларации, должны были найти.

Сельскохозяйственное оборудование было произведено на одной из мануфактур Эдвирда Хоусмина, хотя и не было куплено в Теллесберге. На самом деле оно было куплено в Чизхольме и направлялось в герцогство Западный Ветер, когда первый прилив черисийских капёров пронёсся по водам вокруг Зебедайи и Корисанда и «Крыло» укрылись в Элварте. Однако оно всё ещё лежало в своих оригинальных ящиках, и на этих ящиках стаяли таможенные знаки Теллесберга. Однако на них не было таможенных знаков Чизхольма, поскольку они каким-то образом избежали досмотра чизхольмской таможни. Королева Шарлиен официально запретила торговлю между Чизхольмом и Корисандом ещё до того, как она отплыла в Теллесберг. К сожалению, по крайней мере некоторые из её подданных — особенно те, у кого уже были оплаченные заказы от корисандийских клиентов — решили, что она, конечно же, не имела в виду, что её запрет распространяется на них… и предприняли шаги, чтобы этого не произошло.

Это было последним, решающим фактором при выборе графом Тартаряном «Крыла» для его нынешней миссии. В конце концов, мало что могло выглядеть менее угрожающим, или менее подозрительным, для черисийской абордажной команды, чем товары, произведённые в самой Черис.

Морские пехотинцы несколько минут ползали по трюму, а потом выбрались обратно на палубу.

— Соответствует декларации, сэр, — сказал старший морпех своему лейтенанту, и лейтенант повернулся обратно к Хэрису.

— Ну что ж, — сказал он, возвращая документы «Крыла», — я полагаю, это всё, капитан. Благодарю вас за сотрудничество, и ещё раз прошу принять извинения моего капитана за причинённые вам неудобства.

— Полагаю, никто не пострадал, — неохотно согласился Хэрис. Затем он покачал головой и поморщился. — По правде говоря, лейтенант, я не виню ни вас, ни вашего капитана. Имейте в виду, я думаю, что все вы, черисийцы, сошли с ума, но в данных обстоятельствах я, вероятно, сделал бы то же самое на вашем месте.

— Я рад, что вы понимаете, сэр. — Лейтенант слегка поклонился, затем мотнул головой своим морским пехотинцам. Сержант на мгновение вытянулся по стойке «смирно», а затем начал загонять своих людей обратно в катер.

— Надеюсь, вы и ваш корабль благополучно доберётесь до Бухты Швэй, капитан, — сказал лейтенант и последовал за своими морпехами.

Хэрис стоял у фальшборта, наблюдая, как вёсла катера окунулись в воду, а затем резко бросили его обратно к шхуне. Какая-то часть его души почти сочувствовала лейтенанту, но правда заключалась в том, что молодой человек хорошо выполнил свою работу. Он искал в совершенно правильных местах, и он нашёл именно нужные документы и груз, но кто в здравом уме заподозрил бы такую хитрую уловку, рассчитанную исключительно на то, чтобы доставить трёх пассажиров в Бухту Швэй? Сама эта идея была абсурдной.

«Конечно, я полагаю, что вопрос о том, насколько это нелепо, зависит от того, кем являются пассажиры, не так ли?»

Жоэл Хэрис по-волчьи улыбнулся при этой мысли и обнаружил, что впервые в жизни он вполне доволен тем, что командует «Крылом», а не «Тесаком».

.VI. Дворец Архиепископа, Теллесберг, Черисийская Империя

— Ваше Преосвященство, — сказал отец Брайан, — пришла мадам Диннис.

— Конечно, Брайан.

Архиепископ Мейкел встал и, широко улыбаясь, обошёл вокруг стола, в то время как Ашир с поклоном пропустил Адору Диннис через дверь его кабинета. Он протянул руку, и вдова Эрайка Динниса тепло улыбнулась ему в ответ. За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как она приехала в Теллесберг, он узнал её гораздо лучше, и не удивился, когда она встала на цыпочки и легонько поцеловала его в щеку.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, Ваше Высокопреосвященство, — сказала она, когда он положил её руку себе на локоть и подвёл к одному из стоящих в кабинете кресел. — Я понимаю, что не так-то легко вписать кого-то в своё расписание за такой короткий срок. Особенно если учесть, что ещё не все проблемы нового Парламента улажены.

Как отметил Стейнейр, она не добавила все детали слияния с другой группой еретиков в Чизхольме в свой список его обязанностей. Это было очень тактично с её стороны.

— Вписать вас в моё расписание никогда не было проблемой, — сказал он ей. — Ну, иногда это может быть немного трудно, я полагаю, но это никогда не бывает нежелательной трудностью.

— Благодарю вас, — сказала она, он внимательно, хоть и ненавязчиво, посмотрел на неё.

Морщины, которые тревога и горе оставили на её лице, стали менее заметными, чем раньше. Они скорее всего никогда не исчезнут полностью, так же, как он подозревал, никогда полностью не исчезнут случайные вспышки печали в её глазах. И всё же в своей новой жизни в Теллесберге она устроилась лучше, чем он был бы готов предсказать. Вполне возможно, к этому имело какое-то отношение решение Кайлеба и Шарлиен поселить её во дворце и сделать официальным членом их собственного домашнего хозяйства, но Стейнейр думал, что больше это было связано с тем фактом, что, впервые в своей жизни, она могла открыто противостоять коррумпированной системе, которая опутала сетями её мужа. Она стала одной из самых громких и эффективных сторонниц неприятия Церковью Черис разложения нынешних лидеров Церкви. Это, конечно, предало её анафеме для черисийских Храмовых Лоялистов, но сторонники Церкви Черис, уже настроенные приветствовать её после того, как они узнали подробности ужасной смерти архиепископа Эрайка, приняла её в свои сердца по её собственному праву, а Шарлиен назначила ей двух личных оруженосцев в качестве меры предосторожности.

— Чем я обязан удовольствию от этого конкретного визита? — спросил он наконец.

— Вообще-то, Ваше Высокопреосвященство, мне нужен ваш совет. Я…

Она замолкла, так как Ардин высунул свою гладкую, круглую, безухую голову из корзины. Адора Диннис была одной из самых любимых людей кото-ящерицы. Он всегда мог положиться на то, что она позволит ему вымогать у неё бесконечные ласки, и потому вскочил и неторопливо пересёк кабинет, чтобы запрыгнуть в её кресло с приветственным мурлыканьем.

«Что ж», — подумал Стейнейр, — «пожалуй, это можно было бы приветствовать. Лично я считаю, что это триумф».

Кото-ящерица устроилась у неё на коленях, и она с улыбкой погладила её короткую, пышную шерсть.

— Вы ведь понимаете, что единственная ценность человеческих созданий для ящериц заключается в том, что у них есть руки? — спросил Стейнейр.

— Чепуха, Ваше Преосвященство. У них ещё есть кувшины с молоком.

— В общем, да. Полагаю, что и это тоже, — с улыбкой признал Стейнейр. Затем, когда Адора откинулся назад, всё ещё поглаживая кото-ящерицу, он склонил голову набок. — Полагаю, прежде чем нас прервали, вы собирались объяснить, почему вам мог понадобиться мой совет?

— Да. — Её пальцы не переставали двигаться, но выражение на лице сменилось выражением глубокой серьёзности. — На самом деле, «нуждаюсь в вашем совете», вероятно, не лучший способ выразить это, но я думаю, что я действительно нуждаюсь в вашем духовном совете.

— Конечно, — пробормотал он, с потемневшими от беспокойства глазами, когда понял выражение её лица и тон её голоса.

—У меня есть для вас письмо, Ваше Преосвященство… которое мне было поручено передать вам и Императору. Оно от моего очень дорогого друга, и мой друг сделал предложение, которое может быть очень ценным для Черис. Но если это предложение будет принято, оно также может быть очень опасным для… моего друга. Так что, я пришла к вам, чтобы передать вам это письмо, а также спросить вашего совета. Вы не только член Имперского Совета, но и священник. Мой друг уже много и многим рисковал. Я… не желаю, чтобы существующие риски возросли, и к тому же я не уверена, что имею право принимать это решение за кого-то другого. Поэтому, прежде чем я передам это предложение Императрице Шарлиен, я хочу немного рассказать вам об этом письме, о причинах его написания и о том, что оно подразумевает.

— И спросить моего мнения о том, следует ли вам позволить вашему другу подвергнуться дополнительному риску, о котором вы только что упомянули? — мягко спросил он.

— Да. — Она посмотрела ему в глаза. — С политической точки зрения я знаю, каким должен быть ваш ответ, Ваше Высокопреосвященство. Но я также познакомилась с вами, как с одним из священников Божьих. Я прошу Вас рассмотреть этот вопрос как священника.

— Обязательно, — просто ответил он, и она вздохнула с облегчением.

Она посидела ещё несколько секунд, поглаживая Ардина, потом встряхнулась.

— Ваше Высокопреосвященство, когда я впервые прибыла сюда, в Теллесберг, вы, Император и Императрица выразили своё облегчение и удивление от того, что мне это удалось. Но я бы не смогла этого сделать без помощи дорогого друга. Позвольте мне рассказать вам о ней.

— Отцом Ниниан был Великий Викарий Жоэл, который, как вы возможно знаете, приходился мне дядей. К сожалению, её мать умерла через два года после её рождения, а мой дядя — который, я уверена, должен был обладать некоторыми достойными качествами, помимо своих поистине выдающихся талантов к лицемерию и эгоизму, а так же неоспоримого умения манипулировать политикой Храма, хотя я никогда лично не видела всего этого, как вы понимаете — не захотел признавать свою незаконнорождённую дочь.

Губы Адоры сжались от вспомнившегося гнева, а взгляд стал жёстким.

— К счастью, дядя Жоэл ещё не стал Великим Викарием. В то время он был всего лишь простым викарием, как и мой отец. Отец и мать были достаточно злы на него, чтобы недовольство простого викария позволило ему помешать им взять её к себе, и до двенадцати лет она росла в доме моих родителей. Они называли её Ниниан, потому что она была таким красивым ребёнком, и она выросла такой же красивой, как и настоящая Ниниан. Во всех отношениях она была моей сестрой, а не просто кузиной, хотя даже отец и мать не были готовы открыто признать её кровное родство с нами. В конце концов, нужно было поддерживать «видимость».

— Потом её отец был избран Великим Викарием, и всё изменилось. Он настоял, чтобы мои родители отослали Ниниан, и на этот раз у них не было другого выбора, кроме как согласиться. Поэтому они отправили её в монастырскую школу, получать образование. Я думаю, они надеялись, что она найдёт своё призвание, которое позволит ей не попадаться на глаза моему дяде, и я думаю, что в каком-то смысле так оно и было.

На этот раз, губы Адоры дёрнулись от очевидного веселья.

— Я уверен, что такой бе́дардист, как вы, провели бы целый день, решая, почему именно она выбрала именно это призвание. И я не сомневаюсь, что обстоятельства её собственного рождения сыграли свою роль. Но я искренне не думаю, что она сделала это просто потому, что была уверена, что это заставит её отца крутиться в могиле веками. В любом случае, она сменила имя и фамилию…

— …и вот так «Анжелик» пришла к тому, чтобы помочь мне и мальчикам спастись в Черис, — закончила Адора, некоторое время спустя. — У неё есть всевозможные контакты среди знакомых, и один из них сумел протащить нас на борт корабля так, что ни один из ищущих нас шуляритов не догадался, кто мы такие.

— Похоже, она довольно удивительная женщина, — сказал Стейнейр. — Хотел бы я иметь возможность встретиться с ней когда-нибудь.

— Вы действительно так думаете, Ваше Высокопреосвященство? — спросила Адора, чьи глаза изучали его лицо, и он кивнул.

— Если вы спрашиваете меня, осудил бы я её за её выбор — профессии, как вы, кажется, это назвали — то мой ответ — нет, — спокойно ответил он. — Я не скажу, что это именно то, чего бы я хотел для своей дочери, но, с другой стороны, моей дочери никогда не приходилось заботиться о себе просто потому, что она была позором для моего высокого и святого положения. И из всего, что вы мне о ней рассказали, она, очевидно, сумела стать человеком с сильным характером, и верным и любящим другом — и сестрой — несмотря на многочисленные недостатки своего отца.

— Да, — тихо сказала Адора. — Да, она смогла. Хотя я должна признаться, что мы оба чувствовали себя более чем странно из-за её отношений с Эрайком.

— Я не понимаю, как бы вы могли бы чувствовать себя иначе, Адора. — Стейнейр покачал головой. — Жизнь, которой мы живём, не всегда та, которую мы могли бы выбрать, но, учитывая двух таких необычных женщин в его жизни, я начинаю понимать, что должно быть в Эрайке Диннисе всегда было нечто гораздо бо́льшее, чем я предполагал в то время. Достаточно бо́льшее, чтобы, возможно, мы все не были бы так удивлены последним решением в его жизни.

— Об этом я действительно ничего не знаю, Ваше Преосвященство. Мне хотелось бы верить, что вы правы, и, возможно, так оно и есть. Но в данный момент всё дело в том, что Анжелик — Ниниан — прислала мне это.

Она отставила Ардина в сторону и полезла в сумочку, которую принесла с собой. Ардин явно испытал сильное раздражение из-за её неуместного вмешательства в нормальные отношения между человеческими пальцами и мехом кото-ящерицы. Он бросил на неё один, полный отвращения взгляд, затем спрыгнул на пол и направился обратно к своей корзинке и к прерванному сну. Адора, не обращая на него внимания, достала толстый конверт, положила его себе на колени, туда, где только что лежала возмущённая кото-ящерица, и долгое мгновение смотрела на него.

— Ваше Высокопреосвященство, это транскрипт Кафедрального Послания Великого Викария, — сказала она, поднимая глаза. — Это транскрипт полного Послания, а не… сокращённая версия, которая была официально распространена.

Стейнейр застыл, выпрямившись в кресле, и она кивнула.

— Я понимаю, что официальное Послание было достаточно суровым в своих обвинениях и заявлениях против Черис, Ваше Высокопреосвященство. Оказалось, что на самом деле Послание была ещё хуже. Я подозреваю, что причина, по которой оно было отредактировано до того, как оно было официально выпущено, заключается в его явном предупреждении викариату, что «Группа Четырёх» — о, извините меня, я конечно имел в виду, Великого Викария, — решила, что Священная Война неизбежна.

Стейнейр глубоко вздохнул. Не столько от удивления, сколько в подтверждение.

— У меня было сильное искушение сжечь её письмо и просто передать расшифровку вам — и Императрице Шарлиен — не говоря вам, откуда она взялось и как именно попало в мои руки, — продолжала Адора.

— Чтобы защитить личность Ниниан?

— Нет, Ваше Высокопреосвященство. Чтобы вы никогда не прочитали, что ещё она предложила сделать.

Стейнейр просто склонил голову набок, слегка приподняв брови и ожидая, и она вздохнула.

— Ваше Высокопреосвященство, она предложила, по сути, стать вашим шпионом в Зионе. А ещё она предложила — фактически, послала с этим письмом — содержимое своих собственных архивов.

— Её архивов?

— Почти двадцать лет скрупулезных записей, подробно описывающих злоупотребления церковной властью, разложение в рядах викариата, продажа удостоверительных и запретительных постановлений на соответствие «Запретам», покупку и продажу судебных решений, подобных тому, что было принято в пользу притязаний Тадейо Мантейла на Хант… всё это. Там набралось несколько сундуков, Ваше Высокопреосвященство. Просто удивительно, что влиятельные мужчины могут обсуждать между собой или о чём могут проболтаться в компании кого-то из её профессии.

Глаза Стейнейра распахнулись. Прежде чем снова заговорить, он несколько мгновений просто сидел, глядя на неё.

— Это… экстраординарное предложение.

— Она экстраординарная женщина, Ваше Преосвященство, — просто сказала Адора.

— Я вполне могу в это поверить, судя по тому, что вы мне уже рассказали. И всё же, должен признаться, я озадачен.

— О причине её предложения стать шпионом Церкви Черис? Или о причине, по которой она вообще составила эти заметки?

— Из-за обоих, на самом деле.

— Ваше Высокопреосвященство, Ниниан никогда не имела особых причин испытывать лояльность к великим церковным династиям. К людям из этих династий, таким как я и мои родители, возможно да, но не к самим династиям. И даже если бы у неё была такая причина, её первая и самая сильная реакция — это сочувствовать тем, кого бросила Церковь, так же как мой дядя бросил её. Что ещё хуже, с точки зрения викариата, по крайней мере, так это полученное ей монастырское образование. Она верит, как и я, в то, что Церковь должна отстаивать, и это делает её оппозицию тому, чем на самом деле является Церковь, неизбежной. И, — она снова посмотрела прямо в глаза Стейнейра, — я должна признаться, что именно Ниниан первой втянула меня в активную оппозицию внутреннему разложению Матери-Церкви, а не наоборот.

— Но я всё ещё никак не могу понять, почему она собрала всю информацию, которую вы описали.

— Я это понимаю. И хотя она на самом деле не уполномочила меня говорить вам об этом, мне придётся дать вам дополнительную информацию, если я действительно намерена объяснить. Но прежде чем я это сделаю, пожалуйста, поймите, что то, что я собираюсь вам рассказать, может стоить десятков жизней, если Клинтан когда-нибудь узнает об этом, Ваше Высокопреосвященство.

— Вы намерены рассказать мне об этом, чтобы прояснить, почему вы хотите, чтобы я посоветовал передать её предложение Шарлиен? — спросил Стейнейр, и она кивнула. — В таком случае, Адора, это попадает под тайну исповеди. Без вашего разрешения я никогда не поделюсь этим ни с одной живой душой.

— Спасибо, Ваше Высокопреосвященство.

Она ещё раз глубоко вздохнула и расправила плечи.

— Ваше Высокопреосвященство, внутри Церкви, на самых высоких уровнях, есть группа людей, которые знают о злоупотреблениях вокруг них так же хорошо, как любой черисиец. Я не открою их имен, даже вам, без их разрешения. Если уж на то пошло, я уверена, что знаю лишь горстку из них. Но Анжелик — Ниниан — была одним из их главных агентов на протяжении десятилетий. Они называют себя просто «Круг», и их цель заключается в…

.VII. Перевал Талбора, Герцогство Менчир, Лига Корисанда

Сэр Корин Гарвей мрачно наблюдал, как раненые ковыляют в тыл. Многие из них использовали своё оружие в качестве импровизированных костылей. То тут, то там один из них опирался на плечо товарища — иногда оба были ранены и опирались один на другого, поддерживая друг друга — а группы носильщиков несли людей, раненных слишком тяжело, чтобы даже хромать. — «В мире не может быть ничего ужаснее проигранной битвы», — подумал он. Дело было не просто в поражении, а в осознании того, сколько людей погибло и было ранено по его приказу совершенно напрасно.

В отличие от многих других командиров, Гарвей взял себе за правило навещать раненых так часто, как только мог. В любом случае, слишком многие из них умрут, несмотря на всё, что может сделать Орден Паскуале, и он чувствовал себя обязанным хотя бы сказать им, как он им благодарен за всё, что они сделали и выстрадали. И это также заставляло его осознавать цену своей неудачи.

«Это не совсем честно, Корин», — настаивал уголок его мозга. — «Это не твоя вина, что у черисийцев есть дальнобойная артиллерия и эти проклятые ружья».

«Нет», — резко возразил другой уголок его мозга, — «это ты виноват, что сумел загнать всю свою армию в Перевал Талбора, как овец на бойню».

Он стиснул зубы и вспомнил ярость, бурлившую в его жилах. Единственной дело, которое ему удалось сделать после того злополучного дня, и доставившее ему неистовое чувство личного удовлетворения — это освободить барона Баркора от командования. Но даже это чувство удовлетворения было ущербным, потому что он не мог простить себя за то, что не решился действовать и не снял Баркора с должности, как только до него дошла весть о высадке Кайлеба. Барону потребовалось больше четырёх часов, чтобы привести в движение хоть один из своих отрядов. Даже тогда он двигался с артритной медлительностью, а основная часть арьергарда всё ещё находилась в западной части перевала, когда разбитые остатки кавалерии Разделённого Ветра бросились назад.

Даже тогда у Баркора ещё оставалось время, чтобы очистить перевал и позволить по крайней мере части оставшихся войск, оказавшейся в ловушке позади него, покинуть ограниченную территорию Талбора. Но барон запаниковал, услышав неумолимо завышенные оценки силы черисийцев от побеждённой кавалерии. По собственной инициативе он приостановил наступление и приказал своим людям окопаться там, где они находились. К тому времени, когда Гарвей сумел добраться до арьергарда, чтобы лично отменить приказ Баркора, черисийцы воистину представляли внушительную силу, и попытка пробить себе путь через перевал закончилась кровавым крахом и потерей более трёх тысяч убитыми, ранеными и пленными. В сочетании с потерями, понесёнными кавалерией Разделённого Ветра, это составило в общей сложности более шести тысяч человек, и они фактически оказались загнанными более чем на полторы мили дальше на восток, глубже в ущелье.

Это было две с половиной пятидневки назад. За последние двенадцать дней он предпринял пять отдельных попыток вырваться из окружения, более чем удвоившие его первоначальные потери в процессе. Он знал, что его усилия почти наверняка были тщетны, как знали и его люди, но они отвечали на его приказы с бесстрастным мужеством и готовностью попробовать в любом случае, что заставляло его стыдиться просить их об этом.

«Но это не значит, что у тебя был выбор, Корин. Ты не можешь просто оставаться здесь, не с перерезанной линией снабжения. Нет больше игры в ожидание, когда тебе уже пришлось начать резать лошадей и драконов. И даже при урезанных пайках, припасы закончатся через несколько дней, даже не пятидневок. Тут либо борьба за прорыв из окружения, либо голод, либо капитуляция».

Его разум вздрогнул от последнего слова, но это было слово, с которым он должен был столкнуться. Даже если бы у Корисанда была другая полевая армия, она не смогла бы прорваться через позиции черисийцев, чтобы освободить его. Не против черисийского оружия. И, как он решительно признался сам себе, не против черисийских командиров.

Запасы еды были ограничены, а у целителей заканчивались бинты и лекарства. У них уже кончились почти все болеутоляющие, и его люди страдали и умирали напрасно, ничего не добившись… кроме того, чтобы заставить черисийцев тратить боеприпасы, убивая их.

Он сжал кулаки, прижав их к бокам. Затем он сделал глубокий и решительный вдох.

— Генерал Гарвей, — спокойно произнёс Кайлеб Армак, когда корисандийского командира ввели в его палатку.

— Ваше Величество.

Кайлеб стоял, с Мерлином у него за плечом, и смотрел, как Гарвей выпрямляется после почтительного поклона. Император отметил, что корисандиец следил за своей внешностью. Он был свежевыбрит, его одежда была чистой и выглаженной, но вокруг его глаз была какая-то напряжённость, лицо было измождённым, и эта безупречная одежда, казалось, свободно висела на его теле. Из донесений Мерлина Кайлеб знал, что Гарвей настоял на том, чтобы рационы его офицеров — включая его собственный — были урезаны вместе с рационами рядовых солдат, и это было заметно.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, за то, что вы согласились встретиться со мной и обеспечили мне безопасный проход через ваши позиции. — Голос Гарвея звучал натянуто, почти неестественный в своей официальности.

— Генерал, — сказал Кайлеб, — я не получаю удовольствия убивая людей. И особенно я не получаю удовольствия убивая храбрецов, которые, не по своей вине, не могут даже эффективно сопротивляться. Если что-то из того, что мы скажем или сделаем здесь сегодня, поможет сохранить жизнь некоторым из этих людей, я буду считать эту встречу хорошо потраченным временем.

Гарвей посмотрел в лицо императора, и выражение его собственного лица, казалось, немного расслабилось. Кайлеб увидел это и задался вопросом, насколько напряжённость Гарвея была вызвана историями, которые были рассказаны — и выросли из рассказов — о его ультиматуме графу Тирску после битвы при Скальном Плёсе.

— Раз уж вы это сказали, Ваше Величество, я полагаю, нет никакого смысла притворяться, что армия находится в каком угодно положении кроме отчаянного. Я могу продержаться ещё несколько дней, и люди под моим командованием снова атакуют, если я попрошу их об этом. Но мы оба знаем, что, в конечном счёте, любые дальнейшие атаки ничего не дадут. Если бы я верил, что продолжительное сопротивление может послужить моему князю или Корисанду, тогда я бы сопротивлялся, как мог. При тех же обстоятельствах, что действительно сложились, я должен спросить вас об условиях, на которых вы позволите моим людям с честью сдаться.

— Я не могу сказать, что ваша просьба была неожиданной, сэр Корин, — тон Кайлеба был почти сочувственным, — и мои условия относительно просты. Я потребую, чтобы ваши люди сложили оружие. Я потребую сдачи всей артиллерии вашей армии, обоза и уцелевших тягловых животных. Офицерам будет разрешено сохранить свои мечи, и любому человеку — офицеру или солдату — который сможет подтвердить личное владение своей лошадью, будет позволено сохранить её.

— Я сожалею, что не могу освободить ваших офицеров или кого-либо из ваших людей под честное слово, — продолжил император. Глаза Гарвея сузились, а его челюсти сжались, но Кайлеб спокойно продолжил. — При любых других обстоятельствах, я с радостью принял бы ваше обещание, сэр Корин. Хотя мы могли оказаться друг другу врагами, я никогда бы не усомнился в вашей честности или вашей чести. К сожалению, как вы, возможно, слышали, — натянутая улыбка Кайлеба обнажила его зубы, — императрица и я были официально отлучены от церкви Великим Викарием Эриком. Ну, на самом деле «Группой Четырёх», через их марионетку на Троне Лангхорна, но это одно и то же.

Гарвей поморщился от едкого сарказма, прозвучавшего в последней фразе Кайлеба, и император хрипло хмыкнул.

— Если бы я хоть на мгновение поверил, что Эрик действительно говорит от имени Господа, я бы встревожился, генерал. А так я воспринимаю это скорее как знак чести. Как однажды сказал мне мой отец, правда в том, что человека можно узнать по его друзьям, но ещё больше о нём можно узнать по врагам, которых он наживает.

— Однако, если я попросил бы вас об освобождении под честное слово, это поставило бы вас в довольно щекотливое положение. В глазах Храмовых Лоялистов вы были бы по меньшей мере виновны в незаконной торговле с еретиками. И, кроме того, в глазах Храмовых Лоялистов, любое честное слово, которое вы мне дадите, не будет иметь юридической силы, так как никто не может принести какую-либо обязывающую клятву тому, кто был отлучён от церкви. Если же вы попытаетесь сдержать своё слово — а я, кстати, верю, что вы его сдержите — то вы будете прокляты в глазах Храма дважды.

— Сознаюсь, — признался Кайлеб, — что у меня было искушение предложить вам свободу под честное слово в любом случае. Это могло бы быть одним из способов ускорить разрушение внутренней стабильности Корисанда, которое могло бы помочь только моему собственному делу. Но после более зрелого рассмотрения этого вопроса, я решил, что использовать благородного врага таким образом — это не то, что я хотел бы сделать. Однако, поскольку эта маленькая проблема о клятвах и моём собственном религиозном статусе стоит между нами, я боюсь, что если вы и ваши люди сдадитесь, мне придётся настоять на том, чтобы переместить всех вас обратно в окрестности Дейроса и создать там лагерь для военнопленных. С этой целью вам будет позволено сохранить использование всех палаток вашей армии, кухонного оборудования и другого подобного снаряжения. Мы обеспечим любые дополнительные потребности, в медицине или питании, которые у вас могут быть. И как только военные действия завершатся, официальное освобождение вас и всех ваших людей, несомненно, будет обеспечено в соответствии с условиями любого соглашения, которое в конечном итоге будет достигнуто.

Гарвей долго и пристально смотрел на него, а Кайлеб спокойно смотрел на него в ответ. Он не знал точно, что Гарвей мог прочитать в его собственных глазах, но терпеливо ждал. Затем, наконец, ноздри корисандийца раздулись.

— Я понимаю ваши опасения и причины их возникновения, Ваше Величество, — сказал он. — Честно говоря, они даже не приходили мне в голову. Я полагаю, что, как и вы, я имею некоторые… сомнения относительно обоснованности вашего отлучения. Но вы, несомненно, правы насчёт того, что может произойти, если я предложу вам своё освобождение под честное слово. В сложившихся обстоятельствах ваши условия весьма щедры — на самом деле, даже более щедры, чем я ожидал. Я не буду притворяться, что это легко, но у меня нет выбора, кроме как принять их… и поблагодарить вас за ваше великодушие.

.VIII. Королевский Дворец, Город Менчир, Лига Корисанда

В зале для совещаний было удивительно тихо.

Князь Гектор сидел во главе стола. Граф Тартарян сидел с противоположной стороны, лицом к нему, а граф Каменной Наковальни и сэр Линдар Рейминд, принявший на себя обязанности графа Кориса в дополнение к своим собственным, сидели по обе стороны от него. Больше никого не было, и лица советников князя казались высеченными из камня.

Лицо Гектора было не лучше. Известие о капитуляции Перевала Талбора пришло меньше часа назад, и тот факт, что все знали о его неизбежности, не сделало его более желанным, когда оно прибыло. Лицо Каменной Наковальни, в особенности, выглядело серым и пепельным. Ведь именно его армия потерпела поражение… и именно его сын сдался.

— Мой князь, я прошу прощения, — наконец произнёс граф.

— Тебе не за что извиняться, Ризел, — сказал ему Гектор. — Корин сделал именно то, что мы сказали ему сделать. Он не виноват, что у черисийцев лучше оружие, и они лучше контролируют море.

— Но он всё равно…

— Ты, или не ты, рекомендовал освободить Баркора от командования? — перебил Гектор. Каменная Наковальня мгновение смотрел на него, потом кивнул, и князь пожал плечами. — Мне следовало прислушаться к твоему совету. Каким бы политически важным ни был этот человек, как армейский офицер он представлял собой явную катастрофу. Ты знал это, Корин знал это, и я знал это. Но вместо того, чтобы позволить Корину убрать его, я сказал ему найти для этого идиота что-то «важное, но безвредное». В сложившихся обстоятельствах, и получив такие инструкции от своего князя, я поступил бы точно так же, как он. И это вообще не должно было иметь никакого значения, учитывая наблюдательные посты, которые он расставил вдоль побережья.

— Я согласен, мой князь, — сказал Тартарян. Адмирал покачал головой. — Я всё ещё не понимаю, как они смогли разорвать сигнальную цепь настолько основательно.

— Армаки, к сожалению, имеют очень неприятную тенденцию производить на свет очень способных королей, Терил, — сказал Гектор с ледяной улыбкой. — И часто получается так, что когда ты избавляешься от одного из этих способных ублюдков, то взамен получаешь другого, ещё более способного.

— Меня не волнует, насколько способным может быть Кайлеб, мой князь, — вставил Рейминд. — Я должен согласиться с графом Тартаряном. Я, как и он, не понимаю, как он смог это сделать.

— Этого почти достаточно, чтобы заставить тебя поверить, что Клинтан был прав насчёт еретиков, а Шань-вэй приглядывает за своими, не так ли? — В смехе Гектора не было ни капли юмора.

— Я не готов зайти так далеко, мой князь, — сказал Тартарян. — Но я готов признать, что удача у него, как у самой Шань-вэй.

— Согласен. Однако в данный момент то, как он это сделал, имеет гораздо меньшее значение, чем сам факт того, что он это сделал. И то, что мы сейчас хорошо и по-настоящему облажались.

Несколько долгих мгновений никто не произносил ни слова. Наконец Каменная Наковальня зашевелился в своём кресле.

— Боюсь, вы правы, мой князь, — тяжело вздохнул он. — С потерей полевой армии Корина, мы не сможем собрать ещё одну, по крайней мере, в течение трёх или четырёх месяцев. И всё, что мы могли бы сколотить вместе, будет гораздо менее хорошо оснащено — и обучено — чем армия, которую мы только что потеряли, даже если бы у нас было время, которого у нас нет.

— Согласно нашим последним отчётам, у Кайлеба уже есть три сильные колонны, выдвигающиеся из Тёмных Холмов на Менчир. То, что осталось от кавалерии Разделённого Ветра, пытается беспокоить его, но не очень успешно. Они способны задержать его, но, по моей оценке, он всё равно будет здесь, у границ столицы, в течение пятидневки. Гарнизон, который у нас есть, может удерживать окопы, по крайней мере, некоторое время, но мы планировали, что силы Корина — особенно его артиллерия и мушкетёры — также будут доступны. Если Кайлеб хочет расплатиться жизнями, он, вероятно, может штурмовать полевые укрепления. Если, вместо этого, он пожелает устроить осаду, мы сможем продержаться несколько месяцев. Мы запасли достаточно продовольствия для населения города и гарнизона на этот срок, но чтобы его хватило надолго, нам придётся ввести нормирование прямо сейчас. И как можно быстрее убрать из города настолько много ненужных гражданских ртов, насколько это возможно.

— А его военно-морской флот полностью запечатал Бухту Менчир, — мрачно добавил Тартарян. — Даже если бы Храм был в состоянии послать помощь, я не вижу никакого способа, которым он мог бы пройти мимо Черисийского Флота.

— Ни один из вас не говорит мне ничего такого, чего бы я уже не знал, — вздохнул Гектор. — Я думаю, нам придётся тянуть время. Мы можем ошибаться — у Храма действительно может быть в пути флот с помощью, достаточно сильный, чтобы сделать что-то хорошее. Я не говорю, что верю в это, я просто говорю, что это возможно. И будь я проклят, если сдамся Кайлебу Армаку спустя столько времени, пока это не станет абсолютно необходимо.

Молчание, после того, как его последняя фраза была, наконец, произнесена вслух, было глубоким.

— Мой князь, — наконец сказал Рейминд, — я думаю, что мы всё ещё можем вытащить вас из столицы. До тех пор, пока вы свободны, чтобы сплотить дворян, вполне возможно, что…

— Нет, Линдар. — Гектор покачал головой. — Как только что заметил Ризел, весь наш запас нового оружия практически полностью был захвачен вместе с Корином. Выставлять против него в поле войска, вооружённые только пиками и фитильными ружьями, было бы бесполезно. А количество людских потерь, которые мы понесём, вероятно, будет достаточным, чтобы навсегда отвратить выживших от моего Дома, особенно после того, как люди поймут, что я с самого начала знал, какими плохими они будут. И я не собираюсь бегать вокруг, как кролик или оградная ящерица, ища укромное местечко, в то время как Кайлеб будет шуршать по кустам в поисках меня. Если я проиграл, то испытаю удачу стоя на ногах, а не прячась где-нибудь в чулане, пока меня не вытащат оттуда за шкирку!

На ещё одно мгновение воцарилась тишина. На этот раз она была нарушена Каменной Наковальней.

— Мне ненавистно говорить это, мой князь, но я думаю, что вы, вероятно, правы. Конечно, вы правы насчёт бесполезности попыток бороться с ними старомодным оружием. И я должен сказать, что, судя по тому, как он обращался со своими пленниками, я не думаю, что Кайлеб тот человек, который ищет слепой мести. Я не сомневаюсь, что он предпочёл бы видеть вас мёртвым, особенно после всей, э-э… вражды между вашим Домом и его, и всей пролитой крови. Но если это выбор между удовольствием отрубить вам голову и найти войска, чтобы контролировать Корисанд перед лицом ответной отрицательной реакции, которая может быть спровоцирована среди ваших подданных, я думаю, что он, вероятно, откажется от вашей казни.

— Я тоже так думаю, — сказал Гектор. — И ни секунды не думай, что я не нахожу тот факт, что меня заставляют так думать… раздражающим. — Последнее слово вышло так тяжело, словно его вытягивали рыболовным крючком. — С другой стороны, я бы предпочёл сохранить настолько больше пространства для манёвра, насколько у меня получится. И, по крайней мере, мы благополучно вывезли из Корисанда Айрис и Дейвина.

Его лицо напряглось, а в глазах и в сжатых губах отразилась тревога отца, который послал двоих своих детей в беду, пытаясь защитить их от ещё большей опасности. Но потом он встряхнулся.

— Я не собираюсь посылать ему никаких предложений о сдаче в ближайшее время, — сказал он остальным троим. — Как я уже сказал, шанс есть всегда, каким бы ничтожным он ни был. И как бы ни был «милосерден» Кайлеб, я всегда могу надеяться, что один из его собственных Храмовых Лоялистов доберётся до него с ножом в одну прекрасную ночь.

.IX. Палатка императора Кайлеба, Герцогство Менчир, Лига Корисанда

— Должен ли я предположить, полковник, — прохладно спросил император Кайлеб, — что вы каким-то образом не поняли моих намерений в этом вопросе?

Полковник Бартол Рожир, стоявший в командирской палатке Кайлеба перед разгневанным императором, имел вид человека, которому хотелось бы оказаться где-нибудь ещё. Офицер-тыловик был фактически главным интендантом армии Кайлеба, и, в общем и целом, на данный момент он проделал выдающуюся работу, чему способствовала способность Черисийского Флота быстро перемещать большие количества припасов по воде. В данный момент, однако, он явно не ожидал, что его прошлые достижения будут занимать большое значение в мыслях Кайлеба.

— Нет, Ваше Величество, — сказал он.

— В таком случае, может быть, вы можете объяснить мне, почему мои указания не были выполнены?

Голос Кайлеба стал ещё холоднее, и Рожир незаметно сглотнул. Затем он расправил плечи и посмотрел прямо в лицо императору.

— Ваше Величество, они нам не верят.

— Кто нам не верит? Ваши помощники комиссаров?

— Нет, Ваше величество, корисандийцы. Корисандийцы не верят, что вы говорите серьёзно.

Брови Кайлеба взлетели вверх, и Мерлин с трудом удержал себя от того, чтобы не рассмеяться, когда Рожир посмотрел на своего императора с выражением, которое частично было умоляющим, частично смущённым, а частично оскорблённой добродетелью.

В отличие от большинства сэйфхолдийских офицеров-тыловиков, Рожир был на самом деле честным. По традиции большинство тыловиков «откусывали» десять процентов сверху от всех денежных средств, проходивших через их руки. В большинстве королевств это считалось одним из преимуществ их положения, но в Черис это было не так, и Рожир никогда не выказывал искушения подражать своим коллегам с более липким руками из других королевств.

Вдобавок к своей честности, он обладал такими достоинствами, как ум и энергия, но так же он был выдающимся примером того, что когда-то на Старой Земле называлось «крохобором». Он был организован почти до грани фанатизма, и был одним из тех людей, которые ухватились за введение абака и арабских цифр обеими руками. Однако за пределами предписаний и требований Службы Тыла, воображения у него было не больше, чем у сапога. И он был одержим сильном чувством, что всё должно делаться так, как делалось всегда, только более эффективно.

Поэтому сейчас Кайлеб сидел в походном кресле рядом со столом, стоявшим в центре палатки, глядя на Рожира, а офицер-тыловик нервно сцепил руки за спиной.

— Что вы имеете в виду, говоря, что они не думают, что я серьёзен?

— Ваше Величество, я пытался объяснить им это. Они просто не верят.

Мерлин не был сильно удивлён, услышав это.

Кайлеб и его командиры деловито изымали каждый мешок риса, каждую корзину пшеницы, каждое зерно, каждую лошадь, корову, тяглового дракона, цыплёнка или свинью, которых их фуражирным отрядам удавалось найти. Это не застигло врасплох местных жителей, как бы сильно они этим ни возмущались. В конце концов, армии реквизируют продовольствие и грабят фермеров. Ожидать, что они этого не сделают, было примерно так же разумно, как ожидать, что ураган не прольётся дождём, хотя конкретно эта армия отличалась удивительно малым количеством изнасилований, которые часто сопровождали грабёж.

Однако, в данном случае, Кайлеб собирал продовольствие и другие припасы не пропитания для своей собственной армии. Он собирал эти предметы главным образом для того, чтобы лишить их Гектора, хотя он также был вполне готов использовать эту конфискованную еду, чтобы накормить пленников, которые когда-то были армией сэра Корина Гарвея. Хотя, конечно, эта конкретная разница в подходе к делу не имела абсолютно никакого значения для несчастных первоначальных владельцев продуктов питания, животных и сельскохозяйственного оборудования. Что действительно имело для них определённое жгучее значение, так это то, что, в отличие от подхода практически всех других армий, морпехи фактически выдавала расписки за реквизированную частную собственность. Расписки, которые должны были быть погашены реальными, живыми деньгами по окончании военных действий. Причём в этом вопросе Кайлеб намеревался на всю катушку использовать казначейство, находящееся в настоящее время во владении Гектора, чтобы заплатить за них.

Это было невиданное ранее изобретение, пришедшее в голову Кайлебу совершенно самостоятельно. Как он уже говорил, одним из лучших способов победить пропаганду «Группы Четырёх» было завоевать доверие тех людей, которые действительно контактировали с Черис, конкретными делами, а не повторяющимися бортовыми залпами.

— Позвольте мне уточнить, — сказал он наконец. — Вы хотите сказать, что корисандийские фермеры отказываются принимать расписки, которые выдают наши фуражиры?

— Более или менее, Ваше Величество. — Рожир слегка пожал плечами. — Некоторые из них берут их, но не прилагают особых усилий, чтобы следить за ними. А другие, я боюсь, продают их любому «достаточно глупому», чтобы предложить им за них живые деньги на месте.

— По какому обменному курсу? — спросил Кайлеб, прищуриваясь.

— Большинство из них готовы согласиться и на сотую часть от марки, Ваше Величество, — вздохнул Рожир, и челюсти Кайлеба зловеще сжались.

— И эти столь щедрые спекулянты — черисийцы? — ледяным тоном осведомился он.

— Некоторые из них, — признался Рожир. — Возможно, большинство. Я не знаю на самом деле. Я только знаю, что местные жители считают наши расписки не стоящими той бумаги, на которой они написаны. Я нисколько не удивлюсь, если некоторые из них используют их в своих туалетах, Ваше Величество.

— Понимаю.

Мерлину, из выражения лица Рожира и языка его тела, было очевидно, что лично он считает стремление Кайлеба действительно возместить ущерб гражданам страны, с которой он в настоящее время воюет, в лучшем случае донкихотством. На самом деле, тыловик, казалось, находил всю эту идею почти аморальной. Возможно, это казалось ему каким-то неестественным актом типа инцеста. Он не собирался прямо говорить об этом в присутствии Кайлеба, но по его мнению было совершенно ясным, что если корисандийцы решили не принимать или выбрасывать предложенные им расписки, то это их забота, а не его.

— Слушайте меня внимательно, полковник, — сказал Кайлеб после короткой паузы. — Политика Имперского Флота и Имперских Морских Пехотинцев будет заключаться в том, что мы заплатим гражданским владельцам за то, что мы у них отбираем. Гражданским владельцам, полковник. Я не собираюсь платить кучке жадных черисийских спекулянтов вместо людей, чью собственность мы забрали на самом деле.

— Ваше Величество, я понимаю это, но…

— Я ещё не закончил говорить, полковник.

Рот Рожира закрылся с почти слышимым щелчком, и Кайлеб одарил его холодной улыбкой.

— Боюсь, что ваши писари обнаружат, что нагрузка на них станет немного тяжелее, — продолжил император. — С этого момента, расписки на конфискованное имущество не подлежат передаче. Они будут считаться действительными только в том случае, если их предъявит лицо, которому они были первоначально выданы, или, в случае его смерти, его законные наследники. Это понятно?

— Да, Ваше Величество! Но… как мы сможем доказать, что индивидуум, предъявивший расписку, действительно тот, кто получил её изначально? А что будет, если кто-то потеряет расписку?

— Вот почему ваши писари будут работать немного усерднее, полковник. Во-первых, я хочу получать дубликаты всех расписок, которые мы выдаём, с указанием даты, времени и места, подаваемые каждой фуражирной командой каждый день, в дополнение к записям в ваших бухгалтерских книгах. И я хочу, чтобы были записаны имена по крайней мере двух свидетелей, подтверждающих, что имя человека, которому была выдана расписка, указано в расписке правильно. Те же самые два свидетеля смогут опознать этого человека перед офицером казначейской службы, если это будет необходимо.

Лицо Рожира вытягивалось всё больше, по мере того как он представлял себе дополнительную работу, но один взгляд на выражение лица императора предостерёг его от споров. Кайлеб подождал несколько секунд, затем откинулся на спинку своего походного стула и склонил голову.

— Есть ещё что-нибудь, что нам нужно обсудить, полковник? — любезно спросил он.

Рожир почти судорожно покачал головой, и император улыбнулся.

— В таком случае, полковник, я вас больше не задерживаю. Я уверен, что у вас есть очень много дел, которые нужно сделать.

.X. Королевский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Черис

— Ты уверена, что это хорошая идея, Шарлиен?

Императрица Шарлиен замерла, с бокалом вина на полпути к губам, а её глаза прищурились, когда она склонила голову набок, глядя на герцога Халбрукской Лощины.

Её отношения с дядей не столько улучшились за последние несколько месяцев, сколько перешли в состояние взаимного изнеможения. Он по-прежнему не скрывал своего неодобрения её браком и и её решением встать на сторону Черис против Храма. Так же ни один из них больше не притворялся, что Шарлиен не взяла его с собой в Теллесберг именно из-за этого неодобрения. Несмотря на её беседу с архиепископом Мейкелом, их отчуждённость друг от друга причинила ей больше боли, чем она могла выразить словами, и она предприняла сознательное усилие, чтобы сохранить, по крайней мере, их семейные отношения, поскольку было очевидно, что их политические отношения были в значительной степени разрушены. Она знала, что он по-прежнему любит её, и они оба делали вид во время своих совместных ужинов дважды в пятидневку, что политики не существует.

Что делало его вопрос неожиданным, а также объясняло, почему она обнаружила, что борется с инстинктивным всплеском автоматического, обиженного раздражения.

— Какая идея, дядя Биртрим?

Она изо всех сил постаралась скрыть раздражение в своём тоне, но притворяться перед кем-то, кто всегда был так близок к ней, было гораздо труднее, и его губы на мгновение напряглись. Затем он отодвинулся от стола и положил локти на подлокотники своего кресла.

— Вообще-то, Шарли, — сказал он, впервые за долгое время назвав её детским прозвищем, — говоря так, я не имел в виду ни одно из твоих, хм, политических решений. Или, во всяком случае, не конкретно их политические аспекты. — Он легко, с оттенком нежности, улыбнулся. — Я говорил о твоей выездной экскурсии.

— Ох. Вы имеете в виду паломничество в Святую Агту?

— Да. — Он покачал головой. — Мне это не нравится, Шарли. По правде говоря, я начинаю сожалеть, что вообще упомянул при тебе об этом конвенте. Слишком велик шанс, что что-то пойдёт не так, если ты настоишь на его посещении.

— Я думаю, что полковник Рейпволк, Уиллис и Эдвирд совместно вполне способны справиться со всем, что может пойти не так, дядя Биртрим.

— Я знаю, что ты так думаешь. И, честно говоря, я надеюсь, что ты права, а я ошибаюсь. Но я думаю, что, возможно, могу понять чувства тех, кто не хочет видеть этот раскол процветающим, немного лучше, чем ты.

Он снова покачал головой, когда её лицо напряглось.

— Я не пытаюсь полностью открыть весь этот кувшин с червями, Шарли. Обещаю! — Он смог выдавить из себя кривую улыбку, и она снова расслабилась… в основном. — Я просто хочу сказать, что эмоции с обеих сторон очень сильны, а учитывая интердикт и отлучение от церкви, те, кто желает тебе зла, скорее всего, сочтут себя вправе предпринять какие-то отчаянные действия. Кайлеб может быть и в безопасности со своей армией, но ты — нет. Я не хочу видеть, как ты идёшь на ненужный риск.

— Спасибо, — сказала она, с глазами, потеплевшими от того, что он тревожился о её безопасности, несмотря на противоречия между ними. — Но я не позволю страху перед своими собственными подданными превратить меня в пленницу во Дворце. Особенно я не могу позволить себе этого, пока я всё ещё «та самая иностранка» для слишком многих из них. Эта «экскурсия», как ты её называешь — один из способов продемонстрировать, что я доверяю им достаточно, чтобы путешествовать среди них. Да и тот факт, что Святая Агта родилась в Чизхольме, но предпочла провести почти всю свою жизнь в Черис, также не ускользнёт от них. Кроме того, я была очарована её биографией. Я действительно хочу увидеть конвент, где она совершала все эти чудесные исцеления.

«И», — не добавила она вслух, — «потому что я опустошена. Я думаю, что Рейджис, Мейкел и я проделали хорошую, солидную работу по сколачиванию Имперского Парламента, и я не могу поверить, насколько хорошо Мейкелу удаётся интегрировать архиепископство архиепископа Павла в новую иерархию, даже при активном сотрудничестве Брейнейра. Но всем нам это далось нелегко. Да и люди вроде твоего «хорошего друга» Кейри не очень-то помогали, дядя Биртрим. Мне нужна эта поездка».

— Всё это может быть правдой, — ответил он, — но также это не меняет ничего из того, что я сказал. Я бы хотел, чтобы ты хотя бы взяла с собой из дома побольше личной охраны.

— Этого я тоже не могу сделать, дядя Биртрим. — Её тон стал немного жёстче, и она поморщилась, недовольная собой из-за этой перемены. — Последнее, что я могу себе позволить, — продолжила она, стараясь смягчить своё раздражение, — это создать впечатление, что я доверяю чизхольмцам больше, чем черисийцам. Именно это в первую очередь и является причиной объединения моих гвардейцев и гвардейцев Кайлеба.

— Но…

— Дядя Биртрим, — мягко перебила она, — я ценю твою заботу. Действительно ценю. Поверь, тот факт, что я знаю, что ты по-прежнему любишь меня, несмотря на наши нынешние политические разногласия, для меня важнее, чем я могу выразить. Но, как ты сам говорил, помогая Мареку учить меня, когда я была девочкой, когда решение принято, самое худшее, что ты можешь сделать, это попытаться заново пересмотреть свою решение. И давай будем честны друг с другом, пожалуйста. Мои доводы в пользу принятых мною решений не могут быть приемлемы для тебя. Я знаю это, и я сожалею об этом, но это факт, который мы оба просто должны принять. А это значит, что ты смотришь на все эти решения с совершенно иной точки зрения. Конечно, мы не придём к согласию. Если ты простишь меня за сказанное, я думаю, что мы оба должны принять как данность, что ты движим своей любовью ко мне, когда беспокоишься о моей безопасности, но я не могу позволить твоим заботам изменить моё мнение. И исходя из этого, я думаю, было бы гораздо лучше, если бы мы договорились обсудить что-то другое.

Секунду или две он смотрел на неё через стол, потом вздохнул.

— Хорошо, Шарли, — сказал он. — Наверное, ты права. И кстати, о том, чтобы обсудить «кое-что ещё», — продолжил он решительно более весёлым тоном, — что ты думаешь о моём новом гнедом?

.XI. Лагерная стоянка штаба императора Кайлеба, Герцогство Менчир, Лига Корисанда

Мерлин Атравес сидел без света в тёмной палатке, откинувшись на спинку складного походного стула и закрыв глаза. Ему действительно следовало бы лечь, запрограммировав своё «дыхание» на медленное и глубокое, и притвориться спящим, на случае если кто-то забредёт сюда, но последнее было гораздо менее вероятно, чем на борту корабля. Кроме того, он обнаружил, что на самом деле лучше думает сидя или стоя. Это должно было быть чисто психологическим эффектом, но не становилось от этого менее правдивым.

К несчастью, поза, в которой он решил предаваться размышлениям, не добавляла больше часов к долгому сэйфхолдийскому дню, а, как он сказал Кайлебу, ему просто нужно было слишком многое отслеживать. Поначалу это не было такой уж большой проблемой, но когда отголоски неповиновения Черис «Группе Четырёх» разнеслись по всей планете, это стало кошмарной задачей, даже с помощью Сыча. Тот факт, что он был вынужден так сильно сосредоточиться на Корисанде, как только Кайлеб начал активные операции против Гектора, только усугубил кошмар, и вне зависимости от того, где бы он упустил петельку в этом кружеве, последствия могли быть ужасными. Не говоря уже об адском разочаровании.

Он всё ещё был… сердит на себя за то, что вовремя не догадался о планах Гектора вывезти дочь и младшего сына из Корисанда. А вот тот факт, что шхуна «Рассветная Звезда» действительно остановила и высадила досмотровую партию на борт корабля вместе с ними обоими — и графом Корисом — только усиливал его раздражение. Если бы только нашлось время предупредить «Рассветную Звезду» и другие крейсеры о том, что какой-то подходящий анонимный информатор сообщил им, что члены семьи Гектора, возможно, пытаются бежать из княжества, то её офицер-абордажник, несомненно, гораздо внимательнее изучил бы список пассажиров «Крыла», вместо того чтобы сосредоточиться на его грузе. Его полностью законно выглядящем грузе.

Тем не менее, он вынужден был признать, что Кайлеб был прав, приказывая ему делать регулярные перерывы каждую ночь. Два часа были, наверное, больше, чем ему на самом деле было нужно, но с тех пор, как Кайлеб официально объявил ему свой диктат, он мог заметить значительную разницу в остроте своего восприятия.

Его губы дрогнули в улыбке, когда он задумался, каким образом Кайлеб будет определять, «бодрствует» он или «спит», если императору вздумается прийти проверить и убедиться, что он выполняет предписанное «отключение» каждую ночь.

«Я полагаю, дело в том, что он не обязан проверять. Я сказал ему, что сделаю это, и он поверил мне на слово. Подлый ублюдок. Гораздо проще прятаться за спиной человека, который не ждёт от тебя такой же чести и доверия, как у него. Кроме того, я мог бы также признать, что у него примерно такой же «начальствующий вид», как и у всех, под чьим началом я когда-либо служил, включая коммодора Пей».

Он отметил, как странно изменилось его первоначальное отношение к Черис и черисийцам. Он с самого начала уважал и Кайлеба, и его отца, но, как он сказал королю Хааральду во время их самой первой беседы, он был предан будущему Сэйфхолда, а какому-либо конкретному монарху или даже государству. Но это уже была не совсем правда. С тех пор, каким-то образом, он сам стал черисийцем, и он не был уверен, что это хорошо. Он нёс ответственность перед всем человеческой расой, а не перед Домом Армак, каким бы представительным, симпатичным и харизматичным ни был нынешний глава этого Дома. Он не мог позволить себе начать отождествлять себя с интересами Черис таким образом, чтобы это могло отвлечь его от его главной обязанности.

«Но я не... не совсем», — сказал он себе в одном уголке мозга, в то время как большая часть его внимания была сосредоточена на итогах дневного улова СНАРКов, которые Сыч передавал ему. — «Или, скорее, на данный момент времени интересы Черис идентичны интересам человеческой расы в целом. Во всяком случае, больше нет никого, кто был бы готов занять позицию, которую занимают Кайлеб, Мейкел и Шарлиен! Даже с самой хладнокровной точки зрения я не могу позволить себе потерять конкретно эту команду. Если бы я это сделал, то, вероятно, никогда больше не нашёл бы равных им».

«Конечно», — сардонически отозвался другой уголок его мозга. — «Ты правильно делаешь, убеждая себя подобным образом».

«Ой, да заткнись ты!» — брюзгливо клацнул первый уголок.

Он фыркнул. Эти его маленькие разговоры с самим собой, несомненно, обеспокоили бы любого психолога, который был бы готов принять вызов анализа электронного шаблона воспоминаний и эмоций, который упрямо продолжал думать о себе как о человеческом существе. Как будь-то бы…

Течение его мыслей внезапно прервалось, и он резко выпрямился на своём стуле.

— Сыч! — сказал он беззвучно.

— Да, лейтенант-коммандер Албан.

— Проиграй заново последний фрагмент.

— Да, лейтенант-коммандер, — послушно ответил ИИ, и Мерлин беззвучно и злобно выругался, когда ледяной кинжал, казалось, пронзил его несуществующее сердце.

«Чёрт возьми. Чёрт возьми! Я же говорил Кайлебу, что мне нужно слишком много сделать!»

Да, он говорил. И как ему сказал Кайлеб, это было так же неизбежно, как и следующий восход солнца. Он просто должен был расставить приоритеты, и вот почему он сосредоточился на делах здесь, в Корисанде, и событиях, которые могли непосредственно повлиять на операции Кайлеба. Кроме того, он хорошо знал квалификацию людей, которых Кайлеб оставил вместо себя в Теллесберге, и, в любом случае, находясь так далеко, не мог лично повлиять на то, что там происходило.

Каждое слово этого было правдой, и он знал это… и это не помогало ему чувствовать себя хоть чуточку лучше.

Он резко встал, продолжая наблюдать за закрытыми веками, как СНАРК, привычно обшаривающий окрестности физического местоположения Шарлиен и отслеживающий её перемещения, обнаружил вооружённых людей, постепенно приближающихся к монастырю Святой Агты.

Он не знал, кто они такие, но знал, что это не её гвардейцы или кто-то ещё, связанный с её силами охраны. Это оставляло только одну реальную возможность того, для чего они могли бы приближаться к конвенту. Очевидно, он пропустил даже больше, чем думал. Ни он, ни Сыч не пометили никого из людей, которых заметил СНАРК, как потенциальную угрозу; их даже не было в базе данных, которую они создавали. Но они должны были иметь контакт с кем-то, кто был, иначе они не знали бы расписание дня Шарлиен достаточно хорошо и достаточно заранее, чтобы подготовиться так хорошо, как они, очевидно, подготовились.

Эти мысли промелькнули в его молицирконовом мозгу, и он вздрогнул. Как бы ни были интересны все эти рассуждения, они не приносили ему никакой пользы. И Шарлиен это тоже не пошло бы на пользу.

Он стоял совершенно неподвижно, обдумывая альтернативы и последствия. В Корисанде было около четырёх часов утра, то есть в Черис было восемнадцать ноль-ноль, а он находился примерно в семи тысячах воздушных миль от Теллесберга. Он никак не мог предупредить Шарлиен или кого-либо из её гвардейцев. Хотя была одна возможность, только…

«Опять эти дети и кракены, снова и снова», — подумал он. — «Только на этот раз, всё ещё хуже. Я не могу этого сделать. Я не могу так рисковать. Это может свести на нет всё, чего мы достигли на данный момент, и я не имею никакого права подвергать себя такому риску, как бы мне этого ни хотелось».

Он знал, что был прав. Знал, что не может пойти на такой огромный риск. Знал…

— Подними в воздух разведывательный скиммер! — рявкнул он Сычу.

.XII. Конвент Святой Агты, Графство Хребтовой Впадины, Королевство Черис

— Я думаю, аббатиса ожидала, что я буду возражать против правила о слугах, — прокомментировала Шарлиен, когда отец Карлсин, капитан Гейрат и сержант Сихемпер проводили её из трапезной в архондарик[33] конвента Святой Агты.

— Простите меня за такие слова, Ваше Величество, но вам следовало бы возразить, — немного кисло ответил Гейрат. — Это неподобающе.

— О, перестань волноваться по пустякам, Уиллис! — ласково пожурила его Шарлиен. — Я знала о паломнических правилах конвента ещё до того, как попросила аббатису разрешить мне приехать. И моё имперское достоинство не настолько хрупко, чтобы его приходилось поддерживать каждую минуту, особенно время паломничества. Кроме того, репутация благочестивого человека не так уж плоха в нынешних обстоятельствах, не так ли?

— И вы ожидаете от меня, чтобы я поверил, что вы приняли условия конвента исключительно на основании холодного расчёта. Это так, Ваше Величество?

— Нет, но если то, что я считаю правильным, окажется тем же самым, что я решила бы сделать, на основе хладнокровного расчёта, то я не буду возражать, — безмятежно ответила Шарлиен.

— Для меня облегчение слышать, что вы определили порядок ваших приоритетов, Ваше Величество, — сухо сказал отец Карлсин, и Шарлиен усмехнулась.

— Я рада, что вам полегчало, отче. С другой стороны, вряд ли я смогу придумать другой ответ там, где его может услышать мой духовник, не так ли?

— За исключением того, что такая вероломная мысль вряд ли придёт в голову тому, кто так долго пользовался моими духовными наставлениями, Ваше Величество, — спокойно ответил он.

— О, конечно, нет, — согласилась она, а затем снова посмотрела на Гейрата. — Во всяком случае, Уиллис, правила конвента есть правила конвента, и я не собираюсь с ними спорить.

— А сколько лет прошло с тех пор, как вы сами укладывали себя в постель? — требовательно спросил командир её охраны.

— Если ты хочешь формальный ответ на этот счёт, то не думаю, чтобы я вообще когда-нибудь делала это… за исключением религиозных паломничеств. Причём, я полагаю, я могла бы указать, если бы я была человеком, который любит повторяться, эта конкретная экскурсия именно им и является, разве нет?

— И вы хотите, чтобы я поверил, что Сейра была бы счастлива услышать об этом, Ваше Величество? — скептически спросил капитан.

— Хотя я понимаю, что в это трудно поверить, Уиллис, Сейра научился принимать — в отличие от некоторых офицеров Имперской Гвардии, которых я могла бы упомянуть, если бы была тем человеком, который способен на это — что при случае я действительно могу решить отложить своё королевское достоинство в сторону. И, что удивительно, она со мной по этому поводу не спорит.

Гейрат вроде бы что-то прорычал себе под нос, но если он это и сделал, то достаточно тихо, чтобы Шарлиен могла притвориться, что не слышала. И, по крайней мере, он не сподвигнул её к откровенной лжи. Хотя технически могло быть правдой, что Сейра Халмин ничего не сказала против решения её имперской подопечной оставить её на борту КЕВ «Танцор», она, конечно же, нашла достаточную возможность ясно выразить свои чувства. Она, вероятно, вполне могла бы содержать себя как актриса, если бы устояла перед искушением переигрывать. Что, судя по сегодняшнему утреннему выступлению, было маловероятно.

— По крайней мере, я хотел бы, чтобы леди Мейра была здесь, — сказал капитан вслух.

— И если бы она не упала и не сломала себе ногу, когда они с дядей Биртримом катались верхом, она бы так и сделала, — заметила Шарлиен.

— Вы могли бы попросить одну из остальных придворных дам… — начал он.

— Со мной всё будет в полном порядке, Уиллис, — твёрдо сказала она. — И я не собираюсь провести всю ночь, споря с тобой об этом.

Он бросил на неё ещё один неодобрительный взгляд, затем глубоко вздохнул, на мгновение надул усы и кивнул.

Императрица с выражением признательности покачала головой. Как и большинство её гвардейцев — и, конечно же, Сейра — Гейрат был гораздо более чувствителен к требованиям её королевского достоинства, чем она сама. Возможно, потому, что это было «её» королевское достоинство — уже, к этому моменту, императорское достоинство — а не их. Она очень рано поняла, что не может позволить, чтобы её достоинство было подорвано реальным или кажущимся пренебрежением других. Хотела ли она быть сверхчувствительной в таких вопросах или нет, на самом деле не имело значения, учитывая важность внешнего вида в мире политических расчётов. И всё же репутация скромницы при соответствующих обстоятельствах тоже могла быть ценной, а возможность отойти от своей персоны королевы или императрицы, пусть даже ненадолго, была буквально бесценной. Это была одна из причин, по которой она любила время от времени совершать религиозные паломничества с того самого дня, как взошла на трон Чизхольма. Возможность ускользнуть от повседневных светских требований своей короны и, вместо этого, провести некоторое время, размышляя о требованиях своей души, всегда была желанной. А возможность перестать отстаивать своё достоинство, пусть даже мимолётно, была желанной почти столь же.

Гейрат и Сихемпер знали это так же хорошо, как знала она, и они много раз в прошлом вели разговоры, очень похожие на этот. Это была старая и знакомая тема, и её дядя всегда склонялся на их сторону, качая головой и задаваясь риторическим вопросом, почему она просто не пошла ещё дальше и сама не принесла обета.

Она улыбнулась этому воспоминанию, но улыбка быстро угасла, так как она вспомнила об охлаждении в их отношениях. Он не сопровождал её в Святую Агту, хотя она и пригласила его, надеясь, что эта возможность поможет больше сблизить их. Его отказ был вежливым, но твёрдым, и она подумала, что ей было бы не так больно, если бы она не подозревала, что он предчувствовал такую же возможность… и хотел избежать её.

Они подошли к гостевому дому, и она протянула руку и ласково положила её на плечо Гейрата.

— Вы, Уиллис Гейрат, просто надоедливый зануда, — сказала она ему.

— Как будет угодно Вашему Величеству. — Чопорность в голосе гвардейца была опровергнута сверканием его глаз, и она сжала его закованное в кольчугу предплечье.

— Именно. Я здесь Императрица, в конце концов. И, уверяю тебя, я прекрасно справлюсь в своей одинокой маленькой конвентской келье. Если я неожиданно обнаружу, что физически не в состоянии сама добраться до постели, я знаю, что всё, что мне нужно сделать, это крикнуть, и мои отважные гвардейцы бесстрашно бросятся мне на выручку.

— Ваше Величество, физическая опасность — это то, с чем каждый гвардеец связан обещанием столкнуться от вашего имени, — серьёзно сказал Гейрат. — Я боюсь, что помогать вам готовиться ко сну сюда не входит.

— Трус. — Она улыбнулась, потом убрала руку с его локтя и посмотрела на своего исповедника.

— Вы готовы ложиться спать, отче? — спросила она, и он кивнул.

— Вот видишь, Уиллис? У меня будет по крайней мере одна преданная душа под рукой, если меня настигнет какой-нибудь ужасный ночной кошмар!

— И я очень рад за вас, Ваше Величество, — заверил он её.

— Спасибо, — сказала она и шагнула в дверь архондарика. Священник задержался достаточно долго, чтобы обменяться сочувственными улыбками с её оруженосцами, а затем последовал за ней внутрь и закрыл за собой дверь.

Гейрат и Сихемпер обменялись молчаливыми, но красноречивыми взглядами, а затем одновременно пожали плечами.

— У вас не получится изменить её мнение сегодня, капитан, — заметил Сихемпер.

— Конечно, не получится, но она будет разочарована, если я перестану пытаться, и ты это знаешь!

Сихемпер усмехнулся, затем оглядел территорию конвента.

Святая Агта располагалась в Горах Стивина над бухтой Трекейр в графстве Хребтовой Впадины, на узком перешейке, отделяющем Бухту Хауэлл от Котла. Путешествие из столицы на борту пятидесятишестипушечного галеона капитана Пейтрика Хьюита КЕВ «Танцор» было приятным развлечением. Подъем по узкой извилистой дорожке, которая вела к Святой Агте и окружавшим её сельскохозяйственным угодьям, был немного более напряжённым, но всё же приятным, а высота над уровнем моря, на которой находился конвент, была достаточной, чтобы действительно придать сгущающемуся вечеру немного леденящего холодка.

«Наверное, у меня просто разыгралось воображение», — подумал сержант. — «Я северный мальчик, и, похоже, я слишком долго был вдали от дома, если это бросает меня в дрожь!»

— Есть какие-нибудь особые соображения, сэр? — спросил он Гейрата после недолгого размышления.

— Да нет, наверное, — ответил капитан, завершая свой осмотр конвента. — В каком-то смысле мне жаль, что она не послушалась герцога и не взяла с собой побольше людей, но я думаю, что мы в достаточно хорошей форме, Эдвирд.

— Да, сэр, — согласился Сихемпер.

— Тогда ладно, — сказал Гейрат более оживлённым тоном. — Я ещё раз проверю периметр, потом передам смену лейтенанту и лягу спать. Позови меня, если я тебе понадоблюсь.

— Да, сэр, — ответил Сихемпер так, словно Гейрат не говорил ему ровно то же самое множество раз до этого. Капитан улыбнулся ему и направился в сгущающиеся сумерки.

С запада донёсся громовой раскат, и Сихемпер поморщился. В Черис часто шёл дождь, особенно по меркам тех, кто вырос в Чизхольме. Судя по доносящимся звукам, сегодня вечером намечалось ещё немного дождя.

Уиллис Гейрат, услышавший тот же раскат грома, вышел через открытые ворота конвента, кивнул десятерым солдатам, стоявшим там вместе с лейтенантом Хаскином, его заместителем черисийского происхождения, и повернул направо.

Древняя каменная стена вокруг конвента служила скорее для поддержания уединения, чем для какой-либо подлинной безопасности. Он подумал, что был рад уже от того, что видел её, но было бы гораздо полезнее, если бы она была либо немного короче, либо достаточно шире и выше, чтобы можно было расставить людей по её верху. Как бы то ни было, она была достаточно высока, чтобы люди снаружи были эффективно отделены от тех, кто был внутри, и им пришлось бы использовать одни из трёх ворот, чтобы попасть внутрь, как бы они не спешили.

Главные ворота, в южной стене, были достаточно широкими, чтобы через них могли проходить тяжёлые грузовые повозки. В западной и северной стенах были ворота поменьше, размером едва с человека, и все три из них стояли открытыми, когда прибыли передовые подразделения Имперской Гвардии. Они быстро забрали ключи от маленьких ворот у аббатисы, которая с готовностью их отдала. Сколь бы несговорчивой она ни была в отношении правил конвента, когда дело касалось работников, она ясно понимала реальность обеспечения надлежащей безопасности для своей императрицы. И, как с благодарностью подумал Гейрат, несмотря на то, что она была аббатисой Святой Агты почти двадцать лет, она явно была одной из тех черисиек, что с энтузиазмом приняли Черисийскую Церковь. Он, по большей части, боялся, что они встретят кого-то, симпатизирующего Храмовым Лоялистам.

Он дошёл до угла стены, ещё раз повернул направо и начал пробираться через фруктовый сад, находящийся снаружи у западной стены. Аббатиса была немного обескуражена размером подразделения охраны императрицы Шарлиен. Конвенты обычно не имели привычки принимать у себя людей с оружием, и находящиеся в её распоряжении жилищные возможности не были рассчитаны на прибытие восьмидесяти вооружённых и закованных в броню Имперских Гвардейцев. Она попыталась скрыть своё смятение, когда они появились, но, очевидно, понятия не имела, куда их девать, и с благодарностью приняла предложение Гейрата, сказавшего, что его люди могут разбить себе лагерь на лугу сразу за садом. Глубокий, быстро текущий ручей предлагал достаточно свежей воды, и этот место находился поблизости от внутренних территорий конвента, рядом с небольшими западные воротами. То, что его расположение также придавало некоторую дополнительную безопасность этим воротам, было просто приятным побочным эффектом.

В данный момент половина подразделения готовилась устроиться в палатках и спальных мешках. Через шесть часов их должны были разбудить, чтобы сменить дежурную смену, и он надеялся, что их способность спать не окажется чересчур обременительной, если вечерняя погода станет такой же интересной, какой угрожала быть. Ни один гвардеец никогда не будет склонен спать слишком глубоко, но достаточный отдых был важен, если они собирались оставаться начеку посреди ночи, а грозы редко успокаивали людей, спящих в брезентовых палатках.

Дозор из восьми человек на западной стене было довольно трудно заметить. Двух его людей было достаточно легко найти, они открыто расхаживали взад и вперёд вдоль подножия стены с ружьями, к которым были примкнуты штыки, на плечах. Остальные шестеро, однако, нашли подходящее укрытие, что позволило им вести наблюдение, не раскрывая своих позиций никому, кто мог бы случайно оказаться поблизости. Сержант, командовавший отрядом, вышел из кустов, чтобы отдать честь проходящему мимо Гейрату, и капитан ответил на его приветствие.

Отделение, дежурившее у северной стены, было столь же бдительно, сколь сосредоточено на своих обязанностях, и Гейрат чувствовал глубокую гордость за всех своих людей. Половина из них были чизхольмцами, другая половина — уроженцами Черис, но, не услышав их акцента, посторонний не смог бы отличить их друг от друга. Было некоторое количество трений, когда гвардейские подразделения были объединены, чтобы сформировать новую Имперскую Гвардию, но это были элитные бойцы. Они быстро успокоились, сплочённые своими обязанностями и гордостью от того факта, что они были признаны достойными охранять императрицу от неприятностей.

Он двинулся вдоль восточной стены, направляясь обратно к южной стене и главным воротам. Это была самая короткая из стен конвента, и он был счастлив, что она была такой. Последние кровавые лучи заката, зловеще просачиваясь сквозь узкую щель между грозовыми тучами и вершинами Гор Стивина, быстро угасали, и деревья по эту сторону конвента — зрелый лес, который никогда не вырубали, в отличие от аккуратных деревьев фруктового сада — стояли в пятидесяти-шестидесяти ярдах от стены. Тени под ними были уже непроницаемы, и из-за этого они выглядели как тёмный, смутно зловещий барьер или какое-то притаившееся чудовище. От этой мысли Гейрату стало не по себе, и он нетерпеливо отмахнулся от неё, закончив проверять последний пост с той стороны и направляясь к главным воротам.

«У тебя слишком живое воображение, Уиллис», — твёрдо сказал он себе. — «Наверное, это лучше, чем быть слишком глупым, чтобы беспокоиться об очевидном, но это не то чтобы…»

Арбалетный болт со стальным наконечником, с шипением вылетевший из темноты под деревьями, ударил его прямо в горло и навсегда прервал его размышления.

.XIII. Фермерский дом неподалёку от конвента Святой Агты, Графство Хребтовой Впадины, Королевство Черис

Епископ Милц Хэлком заставлял себя безмятежно сидеть за грубо сколоченным столом фермерского дома в полутора милях от конвента Святой Агты. Чего ему действительно хотелось, так это яростно расхаживать взад и вперёд, выплёскивая физическую энергию в попытке снять нервное напряжение, скручивающееся глубоко внутри него. К сожалению, сделать этого он не мог.

Если всё пошло согласно плану, то атака на конвент должна была начаться в ближайшее время, и он закрыл глаза в короткой, безмолвной, проникновенной молитве за людей там, в сгущающейся темноте, которые приняли суровые требования Бога. Ирония того факта, что ещё совсем недавно он бы пришёл в ужас при одной мысли о том, чтобы молиться об успехе такой миссии, как эта, не ускользнула от него.

— Милорд, у нас… посетитель.

Хэлком открыл глаза и быстро поднял взгляд, отметив напряжение в голосе Алвина Шумея. Его помощник стоял в дверях кухни фермерского дома, и выражение его лица было встревоженным.

— Что ещё за гость, Алвин? — заставил он себя спросить спокойным тоном.

— Я, милорд епископ, — ответил другой голос, и брови Хэлкома взлетели вверх, когда герцог Халбрукской Лощины протиснулся мимо Шумея.

— Ваша Светлость, — сказал епископ после нескольких напряжённых, безмолвных мгновений, — это неразумно.

— При всём моём уважении, милорд, меня совсем не волнует «разумность», раз мы говорим о жизни моей племянницы, — ровным голосом ответил Халбрукская Лощина.

— И как вы собираетесь объяснить своё присутствие здесь, Ваша Светлость?

— Мне и не придётся. Все знают, что Шарлиен и я больше не имеем общего мнения по политическим вопросам. Никто не удивится, что я предпочёл не сидеть в Теллесберге, когда она была в отъезде. В конце концов, у меня там не так уж много друзей, не так ли? Официально, я навещаю мастера Кейри, и мы вдвоём находимся в его охотничьем домике. Я вернусь туда и буду ждать до того момента, когда до меня дойдёт официальное сообщение.

— Милорд, вы слишком сильно рискуете. — Голос Хэлкома был ещё более ровным, чем у Халбрукской Лощины. — Сколько людей знает, что вы здесь?

— Всего лишь горстка, — нетерпеливо ответил герцог. — Кейри, мои личные оруженосцы и команда шхуны, которая привезла меня.

— Простите, милорд, — вмешался Шумей, на мгновение привлекая к себе взгляды обоих старших мужчин, — но Его Светлость использовал «Восход Солнца».

Глаза Хэлкома на мгновение сузились. Затем он вскинул голову в странном движении, которое было одновременно пожатием плеч и кивком, когда понял, что Халбрукская Лощина не был — совсем уж — таким опрометчивым, как он первоначально полагал.

Недовольство Трейвира Кейри внезапным вливанием вызывающих вопросы инноваций, наводнивших Черис, его равноценное недовольство и отвращение к решению Кайлеба и Мейкела Стейнейра открыто бросить вызов авторитету Храма и Великого Викария, и его богатство и политическая известность — всё это вместе взятое сделало его одним из первых осторожных контактов Хэлкома, когда епископ прибыл в Теллесберг. Он ответил быстро и твёрдо, пообещав пылкую поддержку, а кроме того принял указание Хэлкома и умерил свой открытый, публичный гнев и отвращение. Ни один из них не был настолько глуп, чтобы думать, что он может внезапно притвориться, что действительно поддерживает все богохульные изменения, происходящие вокруг него, но он более чем ясно и твёрдо дал понять, что не намерен пытаться бороться с ними. Как он уже не раз публично заявлял, Королевство приняло такое решение, мудро это или нет, и притворяться иначе было бы предательством.

Нечего и говорить, что чего он не сказал вслух, так это того, что он был совершенно готов к предательству, и он также выполнил свои первоначальные обещания о поддержке. Части его состояния, которые он и Хэлком осторожно направляли через «благотворительные пожертвования» в церкви и монашеские общины, разделявшие его религиозные взгляды, такие как Церковь Святого Хэмлина в Ривермуте, стали критически важным элементом в способности епископа успешно создавать, снабжать и вооружать свою организацию Храмовых Лоялистов.

Хэлком не был совершенно счастлив от того, что Кейри и Халбрукская Лощина стали открытыми друзьями, но он понимал, что у этих отношений были как свои преимущества, так и свои недостатки. А принимая во внимание, что недовольство герцога браком и политикой его племянницы было хорошо известно, вероятно, было неизбежно, что кто-то, столь же богатый и политически значимый, как Кейри, который, как известно, разделял его недовольство, должен был стать одним из его относительно немногих дружественных партнёров в Черис. Ни один из мужчин не был готов открыто осудить политику своих монархов, но в их общих взглядах должна была быть вполне понятная «зона комфорта». Кроме того, Халбрукская Лощина инвестировал значительные средства в различные предприятия Кейри, у них обоих были общие интересы в области лошадей и охоты, и Кейри предоставил свой охотничий домик, чтобы познакомить своего нового друга с животными из охотничьего мира Черис. В конце концов Хэлком решил, что Кейри был прав: ещё более подозрительно выглядело бы, если бы эти двое не стали друзьями. И поскольку все знали, что они оба были заядлыми охотниками, решение герцога ещё раз посетить домик Кейри, особенно в то время, когда императрицы всё равно не было в городе, было на самом деле совершенно разумным. Или, во всяком случае, могло бы быть, если бы выбор времени был немного другим.

То, что Халбрукская Лощина использовал шхуну «Восход Солнца» для перевозки себя из охотничьего домика Кейри в соседнем графстве Стивин в Бухту Трекейр, было ещё одним из немногих положительных моментов в невероятно глупом решении герцога выехать за пределы Теллесберга в данный конкретный момент. «Восход Солнца» был одним из судов Кейри, и его использовали для доставки нескольких Храмовых Лоялистов в Залив Хауэлл и его окрестности. Его команда уже продемонстрировала свою лояльность и способность держать свой коллективный язык за зубами.

Ничто из этого не меняло того факта, что Халбрукская Лощина должен был остановиться в Теллесбергском Дворце, где у него было бы железное алиби, когда придёт известие о нападении на Святую Агту. И, конечно, ещё оставался тот незначительный факт, что «Восход Солнца» приплыл в Бухту Трекейр прямо за галеоном Имперского Черисийского Флота. Что, учитывая то, что должно было произойти в Святой Агте, означало, что в конце концов корабль попадёт под пристальную проверку, а это само по себе порождало всевозможные неприятные возможности.

— Ваша Светлость, — сказал епископ, помолчав, — я понимаю, почему вы беспокоитесь, но, по-моему, это всё-таки было неблагоразумным решением с вашей стороны. Слишком много вещей потенциально могут пойти не так.

— Именно поэтому я здесь. — Рот герцога искривился в пародии на улыбку. — Я знаю, какие высокие настроения носятся среди наших людей. Я хочу быть здесь, чтобы быть уверенным, что они поведут себя с… надлежащей сдержанностью. Шарлиен никогда не должна узнать, что я был здесь, но я должен знать, что с ней всё в порядке.

— Понимаю.

Хэлком медленно кивнул и снова уселся за кухонный стол, лицом к двери. Он махнул рукой в сторону второго стула, стоявшего по другою сторону стола от него, и Халбрукская Лощина сел. Затем епископ взглянул через плечо посетителя на Шумея.

— Алвин, в свете опасений Его Светлости, не мог бы ты попросить Митрана подойти сюда? Иди и скажи ему, что герцог здесь и… — он замолчал и посмотрел на Халбрукскую Лощину. — Полагаю, вы привели с собой по крайней мере одного или двух собственных оруженосцев, Ваша Светлость?

— Двух, — кивнул Халбрукская Лощина. — Не волнуйтесь. Они оба служат мне по меньшей мере двадцать лет.

— Хорошо. — Хэлком снова повернулся к Шумею. — Скажи Митрану, чтобы он позаботился и о любых нуждах оруженосцев Его Светлости.

— Конечно, милорд, — пробормотал Шумей с бесстрастным лицом и вышел из кухни.

— Ваша Светлость, — продолжал Хэлком, когда молодой священник удалился, — как я уже сказал, я понимаю причину вашего беспокойства. И я полагаю, что не могу винить вас за ваше желание обеспечить безопасность вашей племянницы. Всё-таки, было бы лучше, если бы вы были в состоянии доверить мне позаботиться об этом, в то время как сами остались бы в Теллесберге. Все наши планы и стратегия строились на том, чтобы вы были там, во Дворце, когда придёт известие об этом.

— Я это понимаю, — немного отрывисто сказал Халбрукская Лощина. — В конце концов, первоначальный план был моим. Но Трейвир готов прикрыть меня, и тот факт, что я уже нахожусь «совсем неподалёку» в Горах Стивина, приведёт меня на сцену гораздо быстрее. К тому же, тот факт, что я буду здесь до того, как прибудет Серая Гавань или кто-то ещё из Теллесберга, даст мне возможность установить контакт с похитителями Шарлиен, прежде чем они тоже это сделают. Им будет гораздо труднее попытаться отстранить меня, если я уже веду переговоры до того, как они сюда доберутся.

Хэлком медленно кивнул, хотя и узнал в голосе нотки кого-то, кто обосновывал решение, которое он на самом деле принял по совершенно другим причинам. Однако, по зрелому размышлению, епископ был вынужден признать, что всё было не так уж плохо. План Халбрукской Лощины по похищению Шарлиён черисийскими враждебными элементами, противостоящими слиянию Черис и Чизхольма, был разработан, чтобы нанести смертельный удар вере Чизхольма в Черис. Если черисийцы не могли даже потрудиться, чтобы должным образом защитить чизхольмскую королеву от своих собственных безумцев, ответная реакция в Чизхольме почти наверняка должна быть серьёзной. Не говоря уже о том, что она будет самой серьёзной среди чизхольмских простолюдинов, тех, кто, скорее всего, будет сопротивляться любым махинациям среди аристократии королевства.

С другой стороны, свободно высказанные Халбрукской Лощиной сомнения в разумности её брака будут полностью подтверждены, и как старший чизхольмский дворянин в Черис, не говоря уже о его статусе дяди Шарлиен и человека, который всё ещё официально командовал Королевской Армией, он неизбежно будет глубоко вовлечён в любые переговоры с её похитителями. Даже если у кого-то вроде Серой Гавани возникнет искушение исключить его, они поймут, что политические последствия в Чизхольме будут катастрофическими.

Требования этих похитителей были бы экстремальными, но не невозможными для того, кто решил вернуть свою любимую племянницу живой. Герцог согласился бы от имени Шарлиен отказаться от чизхольмской поддержки раскола между Храмом и Церковью Черис, но только в том случае, если она вернётся к нему живой. Если бы его черисийские коллеги по переговорам возражали, он бы указал, что Шарлиен всегда может отменить своё собственное соглашение позже, но для этого они сначала должны её вернуть.

Как только критическая точка будет достигнута, «похитители» согласятся вернуть Шарлиен под опеку Халбрукской Лощины… но не в Черис. Её доставят в Чизхольм, что, естественно, потребует от Халбрукской Лощины лично вернуться в Черайас. И Халбрукская Лощина прибудет достаточно заблаговременно до её возвращения, чтобы спровоцировать падение регентства барона Зелёной Горы и королевы-матери Эланы, которое неизбежно будет ослаблено доказательством того, насколько неразумным был на самом деле союз с Черис. Он должен будет быть осторожен насчёт того, как именно ему это удалось, но, учитывая командование армией, это не должно будет оказаться невероятно трудным. Особенно когда он примет отставку своего старого друга Зелёной Горы с поста первого советника с явной печалью и сожалением и только потому, что это было частью требований похитителей.

Халбрукская Лощина не сомневался, что с уходом Зелёной Горы более консервативные — и амбициозные — дворяне Шарлиен будут готовы прийти к тихому, негласному взаимопониманию с ним, несмотря на прошлую вражду. К тому времени, когда Шарлиен сама прибудет в Чизхольм, он и его новообретённые союзники будут твёрдо контролировать ситуацию, и в этот момент Шарлиен обнаружит, что оказалась под комфортным, но надёжным — и очень тщательным — домашним арестом, в то время как Халбрукская Лощина будет проводить в жизнь «её» новую политику.

К несчастью, как указал Хэлком Шумею, этот план мог вообще не сработать — во всяком случае, в долгосрочной перспективе. Вот почему он разработал свою собственную, совершенно иную стратегию. И как ни раздражало епископа неожиданное прибытие Халбрукской Лощины, более зрелые размышления показали ему, что за глупым решением герцога стоит рука Божья. В конце концов, его реакция на то, что они на самом деле намеревались сделать, при любых раскладах была бы в лучшем случае проблематичной, тогда как сейчас…

— Я понимаю ход ваших мыслей, Ваша Светлость, — сказал Хэлком с лёгким сожалением, когда Митран Дейвис, лидер одной из групп Храмовых Лоялистов, вошёл в кухонную дверь позади сидящего Халбрукской Лощины. — И, учитывая обстоятельства, возможно, не так уж и плохо, что вы решили приехать.

— Я рад, что вы можете понять мою точку зрения, — сказал Халбрукская Лощина. — Как я уже сказал, очень важно, чтобы Шарлиен никогда не догадалась, что я был здесь. Поэтому…

Его голос превратился в отвратительное бульканье, так как Дэйвис схватил его за волосы, запрокинул голову назад и перерезал горло.

Хэлком оттолкнулся от стола с гримасой отвращения, так как на него хлынул поток крови. Часть брызг разлетелась по его собственной куртке, и его гримаса усилилась. Он инстинктивно потёр их, но его взгляд не отрывался от лица Халбрукской Лощины, когда глаза герцога распахнулись от ужасающего удивления, а затем навсегда потеряли всякое выражение.

— Мне очень жаль, Ваша Светлость, — мягко сказал Хэлком, протягивая руку через стол, чтобы закрыть глаза мертвеца. — Но, по-моему, это действительно наилучший выход.

Он сделал глубокий вдох, подавляя рвотный позыв, так как медный запах крови и вонь опорожнённых кишок заполнили кухню, и посмотрел на Дейвиса.

— Мне жаль, что нам пришлось это сделать, Митран. Возможно, он был глупцом, и мы все знаем, что у него были и личные политические амбиции. Но он также был сыном Матери-Церкви.

Дейвис кивнул, вытирая кинжал о куртку герцога, а затем приподнял одну бровь.

— Что нам сделать с телом, милорд? — деловито спросил он.

— Нам придётся подумать об этом, — признался Хэлком. — Я склоняюсь к теории, что лучше всего для него было бы просто исчезнуть… возможно, стать ещё одна жертвой черисийских наёмных убийц. Это будет зависеть от того, насколько эффективно мастер Кейри сумел прикрыть себя и что именно герцог сказал людям в Теллесберге насчёт того, что он намерен делать. А пока положи его вместе с его оруженосцами.

.XIV. Конвент Святой Агты, Графство Хребтовой Впадины, Королевство Черис

Снайпер, убивший Уиллиса Гейрата, застыл совершенно неподвижно.

Возможность прикончить командира телохранителей Шарлиен была неожиданным даром Божьим, и он воспользовался ею без всякого приказа. Конечно, в конце концов капитану всё равно пришлось бы умереть — в живых, после этого ночного дела, не осталось бы никого — но вероятность того, что он бы закричал или кто-то из его людей увидел, как он упал, была вполне реальной. С другой стороны, расстояние было меньше сорока ярдов, а стрелок с детства не промахивался. По его мнению, шансы были в пользу бесшумного убийства, и устранение главнокомандующего телохранителей показалось ему стоящим риска.

Он напряжённо прислушался, но не услышал ничего, кроме раскатов грома на западе и шума предгрозового ветра, вздыхающего в кронах деревьев вокруг него.

«Хорошо», — подумал он и осторожно и тихо заново взвёл арбалет.

Эдвирд Сихемпер, нахмурившись, взглянул на небо, когда полная тьма опустилась на Святую Агту. Территория конвента была тускло освещена светом свечей, льющимся из различных окон, а витражи часовни конвента тепло светились. Узоры на окнах были простыми, как и подобает конвенту, посвящённому святому, который являлся сторонником аскетической жизни и дал обеты бедности и служения, но цвета были насыщенно яркими.

«И они совсем не помогут мне видеть в темноте», — сердито подумал он.

Света было как раз достаточно, чтобы сделать тени ещё более непроницаемыми, и всё станет ещё хуже, как только дождь начнёт идти всерьёз, если только он не ошибся в своих догадках.

«Конечно, я смогу прекрасно всё видеть во время вспышек молний».

При этой мысли его хмурый взгляд превратился в гримасу. Размышления о том, какой эффект дождь произведёт на такие мелочи, как кольчуги, кирасы, клинки мечей, пистолеты, ружейные стволы, штыки, и всё остальное, сделанное из стали, почему-то не заставляли его чувствовать себя значительно лучше. Тем не менее, он и раньше попадал под дождь, и до сих пор ни разу не растаял.

Пожатием плеч он отбросил это беспокойство и вернулся к мысли, которая заставила его нахмуриться первоначально.

Капитан Гейрат должен был вернуться уже полчаса назад. Капитан был энергичным человеком, не склонным терять время попусту. К этому времени он успел бы дважды обойти конвент, но его нигде не было видно.

«Вероятно, он нашёл кого-то, кто, по его мнению, нуждался в небольшой… консультации», — подумал Сихемпер. — «Да поможет Бог любому, кто, по его мнению, бездельничает в этом подразделении! С другой стороны, кто мог быть настолько глуп, чтобы вообще сделать это?»

Он снова нахмурился, на этот раз сильнее, чем прежде, и взглянул на сержанта Тирнира. Тирнир, ещё один чизхольмец, был с императрицей последние восемь лет, что делало его логичным выбором на то, чтобы разделить сегодня с Сихемпером дежурство у дверей гостевого дома.

— Хотел бы я знать, почему задерживается капитан? — поинтересовался вслух Сихемпер.

— Я как раз думал о том же, — ответил Тирнир.

— Возможно, ничего особенного не случилось, но это на него не похоже, — продолжил Сихемпер. — Беги к главным воротам, Бриндин. Посмотри, там ли он.

— А если его там нет?

— Тогда оббеги вокруг сам. Нет, подожди. Если они его не видели, попроси лейтенанта послать кого-нибудь другого вокруг на его поиски, а сам возвращайся сюда.

— Понял, — лаконично ответил Тирнир и побежал трусцой прочь по ухоженному газону конвента.

Человек, припавший к земле на лугу сразу за фруктовым садом, медленно выпрямился, как только наступила полная темнота. Лицо Нейлиса Ларака было покрыто чёрной краской, а его тёмная одежда плавно сливалась с окружавшей его ночью. Никто не смог бы увидеть его с расстояния более нескольких ярдов. На самом деле, даже сам Ларак не мог видеть других людей, находящихся здесь под его командованием. Не то чтобы он беспокоился о них; ему не нужно было видеть их, чтобы знать, где они находятся, учитывая, как часто они репетировали эту конкретную задачу.

Невозможно было с уверенностью предсказать, где разобьют бивак телохранители императрицы, но Ларак был опытным охотником и лесником, выросшим менее чем в четырёх милях от Святой Агты, и был хорошо знаком с территорией конвента. Он знал, что аббатиса не сможет разместить их в самом конвенте, и безусловно самым логичным местом для них было разбить свои палатки снаружи его стен. Существовали ещё две возможности, и они отрепетировали атаки и на эти места, но он, на основании своего собственном опыта, был уверен, что это место будет именно тем, которое в действительности будет выбрано.

Сейчас же он достал из кармана маленький предмет и поднёс его к губам. Мгновение спустя в ночи раздался жалобный свистящий зов серорогой виверны. Ночной охотник позвал три раза, и где-то в ветреной темноте ему ответила другая серорогая виверна.

Капитан Гейрат расставил часовых вокруг зоны своего бивака, а также вокруг самого конвента, и эти часовые были выбраны не за отсутствие бдительности. Они стояли на своих постах в состоянии боевой готовности, но всё же они были сверхлюдьми, если бы действительно ожидали нападения. Особенно нападения на свой собственный лагерь, а не прямого удара по императрице. Их планирование и подготовка включали в себя представление о том, что первым шагом в атаке может быть нейтрализация их резервных сил, но лишь немногие из них действительно ожидали такого уровня изощрённости или планирования от тех сумасшедших, которые могли бы начать прямую атаку на Шарлиен или Кайлеба.

К сожалению, они имели дело не с сумасшедшими… всего лишь с фанатиками.

Часовые внимательно вглядывались в ночь вокруг, но ничего не видели. Люди, постепенно ползущие к ним сквозь темноту, были практически невидимы, но зато тщательно определили местоположение своих целей до наступления темноты. Они точно знали, где найти часовых, к тому же гвардейцы были освещены, хотя и слабо, кострами, на которых их товарищи готовили еду.

В течение нескольких минут после того, как охотившиеся по ночам виверны перекликивались друг с другом, больше ничего не происходило. Затем, внезапно, почти одновременно произошло довольно много событий.

Неожиданный треск стреляющего ружья расколол ночь.

Часовой, который в последний момент увидел нападавшего на него, не только успел выстрелить, но и попал ему прямо в грудь. К сожалению, точность его единственного выстрела ничего не смогла противопоставить двум другим Храмовым Лоялистам, направленным на нейтрализацию его позиции.

— Пост три! Пост тр…! — крикнул он, идентифицируя свой пост, но прежде чем он успел закончить объявление, двое других набросились на него. Его ружьё блокировало удар меча первого нападавшего, и быстрый, яростный ответный удар прикладом заставил нападавшего отступить, выиграв ему достаточно времени, чтобы ударить штыком другого. Второй Храмовый Лоялист попытался увернуться, но не смог полностью увернуться от штыка и застонал от жестокой боли, когда горькая сталь ударила его между рёбер.

Он свалился, но как только гвардеец начал поднимать свой штык, мечник, чью первую атаку он отразил, вонзил два фута стали прямо ему в горло.

Никто из оставшихся часовых даже не заметил нападавших. Двое из них повернулись в сторону ослепительной дульной вспышки из ружья первого гвардейца, когда их собственные противники обрушились на них; остальные шестеро были уже слишком заняты смертью, чтобы заметить даже этот единственный выстрел.

С бивака раздались крики тревоги, и кто-то начал выкрикивать резко звучащие приказы, в то время как оруженосцы выскакивали из своих палаток, роняли столовые приборы, вскакивали на ноги и хватались за оружие. Солдаты Имперской Гвардии отреагировали быстро, почти мгновенно, с дисциплиной непрестанных тренировок и добытого нелёгким трудом опыта. Однако, несмотря на всю быстроту, с которой они среагировали, они были слишком медлительны. Они всё ещё в спешном порядке пытались восстановить душевное равновесие, преодолевая ошеломляющий шок от полной неожиданности, когда их лагерь наводнило вдвое больше вооружённых, дисциплинированных нападавших.

Лишь горстка свободных от дежурства гвардейцев была в доспехах, и все они были разбросаны по биваку, где занимались рутинными домашними делами — обихаживали своё снаряжение, заканчивали ужинать и готовились немного отдохнуть, прежде чем настанет их очередь заступать на дежурство. Храмовые Лоялисты же были сосредоточены, двигаясь целеустремлёнными группами, и они пронеслись по лагерю подобно урагану.

Люди выкрикивали проклятия, рычали, и вопили, когда оружие попадало в цель, и те из гвардейцев, кто сумел схватить своё собственное оружие, отчаянно сопротивлялись. Люди кричали, когда сталь впивалась глубоко в тела, или когда приклады винтовок гвардейцев, не успевших зарядить их, дробили плоть и кости. Ночь была наполнена ужасными звуками людей, убивающих друг друга, а затем, так же внезапно, как и началось, всё закончилось.

Луг был усеян телами, большинство из которых были в форменных цветах Черисийской империи. Тридцать пять телохранителей Шарлиен были жестоко уничтожены ценой четырёх убитых и шести раненых Храмовых Лоялистов.

— Лангхорн!

Лицо сержанта Сихемпера побелело от внезапных бурных звуков резни за стеной конвента. Несмотря на то, что его беспокоило опоздание капитана Гейрата, он ожидал подобной атаки не больше, чем кто-либо другой. Но Эдвирд Сихемпер не просто так столько лет был личным оруженосцем своего монарха.

— Сюда! — услышал он собственный кричащий голос. — Сюда!

Другие голоса прокричали в ответ… но не так много, как он должен был бы услышать.

Другие группы нападавших подобрались к дежурящим часовым так близко, как смогли, но они не осмеливались подходить слишком близко, пока бивак не был атакован. Они ждали, натягивая поводок дисциплины и своих приказов, пока резкий звук единственного ружейного выстрела не бросил их на гвардейцев, которых они оказались способны обнаружить.

Полдюжины арбалетных тетив щёлкнули, но на этот раз темнота была другом гвардейцев, и, несмотря на небольшое расстояние, большинство болтов не попали в цель. Не все из них промахнулись, но часовые, в отличие от своих товарищей по лагерю, ожидали, что любое нападение на императрицу начнётся с попытки нейтрализовать их. Вот почему они так тщательно выбирали свои позиции.

Несмотря на рвение, с которым Храмовые Лоялисты наблюдали за конвентом с момента прибытия Шарлиен, они не смогли обнаружить все сторожевые посты снаружи стены. Движущихся часовых было относительно легко заметить, когда они расхаживали взад-вперёд, но заметить остальных было совсем другим делом. В сложившихся обстоятельствах, у нападавших не было иного выбора, кроме как полагаться на своё численное превосходство и на то, что они примерно знали, где должны быть размещены охранники, даже если не знали их точного местоположения. И, в отличие от часовых, они знали о готовящемся нападении. Когда ружейный выстрел расколол ночь, они были наготове, и ночь за пределами Святой Агты расплескалась маленькими, уродливыми узлами насилия, когда они попытались ворваться в ворота.

Они потерпели неудачу.

Даже застигнутые врасплох, мужчины, которым было поручено защищать Императрицу Шарлиен, ударили в ответ изо всех сил. Хотя Имперская Гвардия приняла ружьё в качестве основного оружия, служащие в ней люди знали, что лучше не выдавать свои позиции огнём. Вместо этого они продемонстрировали своим врагам, насколько смертоносным может быть штык. Гвардия была вооружена тем же оружием, что и разведчики-снайперы Морской Пехоты, с теми же четырнадцатидюймовыми штыками, и они безжалостно использовали преимущество досягаемости своего оружия.

Храмовые Лоялисты закричали, когда гвардейцы внезапно появились перед ними или позади них, и они внезапно оказались пронзёнными острыми лезвиями из закалённой стали. В отличие от застигнутых врасплох гвардейцев в лагерной стоянке, часовые сформировали слаженные команды, действовавшие с плавностью долгой и хорошей подготовки, и первоначальная атака на главные ворота и на самые маленькие ворота в западной стене провалилась.

Атака на северные ворота прошла совсем по-другому. Густой лес позволил Храмовым Лоялистам, выделенным для этой атаки, подобраться гораздо ближе, прежде чем упала темнота. У них было более чёткое представление о том, где находятся их противники, и они яростно атаковали, готовые принять свои собственные потери, если они позволят им быстро приблизиться к гвардейцам.

Они… почти преуспели

Все восемь часовых на северной стене погибли, но вместе с ними погибли ещё одиннадцать Храмовых Лоялистов. И прежде чем сержант, командовавший этим подразделением, упал на землю, он повернулся и перебросил ключ от ворот через стену. Старший из оставшихся в живых нападавших закричал от разочарования, когда понял, что крепкие железные ворота были заперты, но он не стал терять время, пытаясь пробиться через них. Вместо этого он и его оставшиеся люди повернулись и побежали к западным воротам.

Резерв из десяти человек, который капитан Гейрат расположил рядом со зданием капитула конвента, почти мгновенно отреагировал на крик Сихемпера. Они так же хорошо, как и сержант, понимали, как реагировать на внезапное нападение, и автоматически плотно окружили гостевой дом. Их работа состояла в том, чтобы в первую очередь обеспечить безопасность императрицы, а не позволять себе отвлекаться на очевидные угрозы, которые вполне могли оказаться отвлекающими манёврами. Как только центр будет в безопасности, они смогут двинуться на укрепление периметра.

Восемь человек у западных ворот убили восемнадцать Храмовых Лоялистов ценой жизни пятерых своих. Сержант, командовавший подразделением, и один из двух оставшихся в живых солдат были ранены, но им удалось отступить через ворота и запереть их за собой, прежде чем оставшиеся в живых нападавшие смогли реорганизоваться для новой попытки. Трое этих гвардейцев отступили, чтобы присоединиться к резерву вокруг гостевого домика, в то время как у главных ворот начал раздаваться треск ружейной стрельбы.

Лейтенант Хаскин ждал капитана Гейрата со всё возрастающим нетерпением. Он тоже начал задаваться вопросом, что могло задержать Гейрата, ещё до того, как Тирнир прибыл к главным воротам с сообщением от Сихемпера, но то, что его командир, возможно, уже мёртв, он подозревал не больше, чем Сихемпер.

Это не помешало ему быстро среагировать. Он узнал звук самого первого ружейного выстрела ещё до того, как услышал, как Сихемпер закричал тревогу, и он и его люди точно знали, что делать.

Так же, как первоначальная обязанность резерва состояла в том, чтобы окружить императрицу и убедиться, что она в безопасности, ответственность команд периметра состояла в том, чтобы удерживать свои позиции, как минимум, до тех пор, пока ситуация не прояснится. Десять человек из подразделения лейтенанта Хаскина не нужно было говорить об этом.

Им не нужно было, чтобы он говорил им, как это сделать, потому что он и Гейрат обошли вместе весь периметр сразу по прибытии. Они обсудили планы на случай непредвиденных обстоятельств для каждой позиции и проинструктировали своих людей о том, что именно они должны делать в соответствии с каждым из этих планов, и теперь люди на воротах воплотили этот инструктаж в жизнь.

В отличие от других позиций стражи, подход к главным воротам конвента был относительно хорошо освещён, а Хаскин, к тому же, установил дополнительные фонари дальше по подъездной дорожке, вдоль обеих её сторон, чтобы расширить зону охвата существующего освещения. Из-за этого Храмовые Лоялисты, которым было поручено захватить ворота, не смогли подобраться к ним так близко, как это удалось их товарищам у других ворот. Расстояние, которое им нужно было преодолеть, было больше, что дало гвардейцам больше времени, чтобы понять, что происходит, и когда они бросились в атаку, их встретил точный огонь десяти ружей в упор.

Треть из них рухнула на землю, корчась и крича. Остальные продолжили свою атаку, но внезапная резня в их собственных рядах наполовину оглушила их и разрушила их строй. На этот раз, именно гвардейцы не испытали шока от внезапного боя, и их раскалённая добела ярость и досягаемость их оружия оказались решающими. Только один из них был легко ранен, и горстка уцелевших Храмовых Лоялистов отступила, оставив путь к воротам устланным телами своих товарищей.

— Сержант Тирнир! — рявкнул Хаскин, пока подразделение у ворот быстро перезаряжалось. — Возвращайся к сержанту Сихемперу и убедись, что императрица в безопасности!

— Да, сэр!

Сержант бросился по направлению к гостевому домику, а Хаскин повернулся к своему старшему унтер-офицеру.

— Проверь другие ворота! — сказал он. — Затем возвращайся с докладом.

— Да, сэр! — Второй сержант быстро отдал честь и растворился в темноте, а Хаскин посмотрел на оставшихся членов своего подразделения.

— Ладно, парни, — мрачно сказал он, — я не знаю, кто эти ублюдки, но их там как самой Шань-вэй. Отступаем за ворота.

Лица его людей напряглись, когда они поняли, о чём он говорит. Они и другие охранники периметра должны были быть силами реагирования, теми, кто контратакует, как только ситуация стабилизируется. Закрытие и запирание ворот за ними было явным признанием того, что они были слишком малочисленны, чтобы думать о том, чтобы принять бой с другой их стороны.

— Шань-вэй их возьми!

Чарльз Абилин злобно выругался, окинув взглядом тела, распростёртые снаружи главных ворот конвента. Тщательно разработанный план предполагал проникновение внутрь с первым же броском, так чтобы Храмовые Лоялисты могли схватиться со всеми силами телохранителей Шарлиен, в то время как гвардейцы всё ещё были бы ошеломлены внезапным нападением. Последнее, что им было нужно — это позволить солдатам калибра Имперской Гвардии оправиться от первоначального шока и замешательства!

В отличие от некоторых своих товарищей, Абилин всегда сомневался в вероятности успешного штурма ворот, но даже в самом пессимистичном настроении он не ожидал той бойни, которую устроили люди лейтенанта Хаскина. Он не знал, насколько хорошо прошли атаки на другие ворота, хотя уже было очевидно, что они не прорвались внутрь, и он не знал — пока — насколько хорошо прошла атака на бивак. Однако, если другие направления штурма понесли такие же тяжёлые потери, как его…

Он поднял глаза, когда к нему подбежал гонец. Он узнал во вновь прибывшем одного из людей Нейлиса Ларака, хотя и не знал его имени.

— Ну? — резко спросил он.

— Их лагерь готов, — задыхаясь выпалил бегун, и в тусклом свете далёких фонарей у ворот на его лице отразилось торжествующее выражение. — Все они — мертвы!

Абилин удовлетворённо хрюкнул. Хотя он не разделял очевидного удовольствия другого человека от смерти людей, которые всего лишь выполняли свой долг, какой бы ошибочной ни была их преданность, по крайней мере, он мог быть уверен, что другая половина телохранителей императрицы не будет копошиться у него за спиной, пока он разбирается с теми, кто перед ним.

— Где Нейлис?

— На подходе. — Дыхание бегуна начало успокаиваться, и он вытер пот со лба. — Мы потеряли несколько наших людей, и он реорганизуется. Он скоро будет здесь.

— Вот и хорошо, — кисло сказал Абилин и махнул рукой в сторону запертых ворот. — Как видишь, мы потеряли больше чем «несколько человек». Я ещё ничего не слышал о других воротах, но чертовски очевидно, что там тоже не удалось прорваться. Похоже, в конце концов, нам придётся сделать это самым трудным способом.

Лицо гонца напряглось, когда он проследил за жестом Абилина и, наконец-то, заметил распростёртые тела своих собратьев Храмовых Лоялистов.

— Чёрт бы их побрал! — злобно прошипел мужчина.

— Что бы мы о них ни думали, они выполняют свой долг так, как его понимают, и выполняют его хорошо, — резко сказал Абилин. Бегун посмотрел на него, и Абилин покачал головой. — Не совершай ошибки, думая о чём-то другом. Если только ты действительно не хочешь умереть здесь сегодня ночью.

— Эдвирд!

Сержант Сихемпер повернулся к прозвучавшему сопрано. Императрица Шарлиен стояла в дверях гостевого дома, полностью одетая, с напряжённым выражением лица, рядом с ней стоял Карлсин Рэйз, и он быстро шагнул к ней.

— Я ещё не знаю, Ваше Величество, — сказал он, отвечая на невысказанный вопрос в её глазах, и его голос был мрачен. — Мы ещё ничего не знаем, но я только что отправил Бриндина к главным воротам, чтобы узнать, не видел ли кто капитана Гейрата, когда ад вырвался на свободу. Судя по звукам, которые я слышал, их должно быть очень много. Я думаю, что они первыми напали на бивак… и я больше не слышу оттуда звуков боя.

Кожа вокруг её глаз напряглась, но она не вздрогнула, и он почувствовал прилив гордости за неё.

— Я думаю, что мы должны были сдержать ворота, иначе они уже были бы здесь, — продолжил он, предлагая ей неприкрашенную правду, — но у нас нет достаточно людей, чтобы помешать им перебраться через стену где-нибудь, если их будет достаточно. Думаю, мы скоро увидим лейтенанта Хаскина. А пока, пожалуйста, оставайтесь внутри. И задуйте так много свечей, как сможете. Я не уверен, что где-то там, на территории, уже нет стрелков, и я бы предпочёл не предоставлять им освещённых окон, в которых они могут видеть силуэты мишеней.

Гром гремел всё громче, быстро приближаясь с запада, и первые, внезапные пелены черисийского ливня обрушились с небес. Чарльз Абилин услышал, как кто-то с отвращением выругался, но сам он тихо прошептал благодарственную молитву, осознав божественное вмешательство им в поддержку. Дождь должен был промочить запалы гвардейских ружей, и, по его мнению, это было самая лучшая вещь из того, что могло случиться.

— Хвала Лангхорну за этот дождь! — рявкнул кто-то ему в ухо сквозь внезапный шум дождя и ветра, словно подтверждая его собственные мысли. Он повернул голову и увидел Нейлиса Ларака.

— Аминь, — горячо произнёс Абилин и наклонился ближе к собеседнику. — Твой гонец сказал, что вы захватили лагерь?

— Зачистили. — Ларак оскалил зубы. — Мы подтвердили количество тел. И насколько я могу сказать, только трое или четверо из них сумели убежать внутрь через двое других ворот.

— И сколько же мы потеряли?

— Я не уверен, — ответил Ларак более резким голосом. — Не считая ваших здесь, больше двадцати, но меньше сорока, я думаю. Через несколько минут я буду знать лучше; мы продолжаем подходить и разбираемся.

Их глаза встретились. Они предвидели потери среди своих, и они и их люди были готовы заплатить любую цену, которую от них потребуют, но потери, столь тяжёлые на столь раннем этапе, были больше чем просто болезненными.

— Скоро здесь будет Митран со своими людьми, — сказал Абилин.

— Мне не нравится ждать, давая им время окопаться там, — запротестовал Ларак.

— Мне тоже, но мы уже потеряли почти столько же людей, сколько и они, и если нам придётся перелезть через стену, я хочу, чтобы на нашей стороне было достаточно людей, чтобы быть чертовски уверенным, что мы сможем рассредоточить их достаточно тонко, чтобы они не смогли остановить нас, когда мы это сделаем. И нам понадобятся все мечи, которые у нас есть, когда мы переберёмся на другую сторону.

Выражение лица Ларака было кислым, но он недовольно хмыкнул в знак согласия.

— В таком случае, — сказал он, — давай реорганизуем наших людей, раз уж мы ждём.

Эдвирд Сихемпер закончил подсчёт своих людей, когда по территории конвента хлестнули потоки дождя. Он послал гонца к аббатисе, предупредить её, чтобы она отвела сестёр в часовню и держала их там, подальше от опасности. Он жалел, что не мог обеспечить им лучшую безопасность, но у него было слишком много других дел, чтобы даже думать об этом.

— Я насчитал тринадцать, плюс двое раненых, — сказал он Бриндину Тирниру, вернувшемуся от главных ворот.

— Плюс десять с лейтенантом, — добавил Тирнир.

— Итого, двадцать шесть.

— Двадцать пять, — решительно поправил Тирнир. — Жорджа можно не считать. Он кашляет кровью.

Сихемпер тихо выругался. Сержант Жордж Симин был родившимся в Черис гвардейцем, который командовал пикетом у западных ворот. Он не только сдерживал их достаточно долго, чтобы привести своих оставшихся в живых людей обратно к гостевому дому, но даже сумел притащить все ружья пикета. И всё же Сихемпер не мог себе позволить зациклиться на осознании того, что умирает ещё один хороший человек. Он даже не мог найти время, чтобы проститься с человеком, который стал его другом.

— Тогда двадцать пять, — сурово сказал он, и оба стражника мрачно переглянулись. Это было меньше трети их первоначальных сил, и они не питали иллюзий относительно того, что случилось с кем-то из их пропавших без вести товарищей.

— Я думаю, нам тут нужен лейтенант, — сказал Сихемпер. — Почему бы тебе не пойти и…

— Почему бы вам вместо этого не остаться на прямо здесь? — прервал его другой голос, и Сихемпер, подняв глаза, увидел лейтенанта Хаскина. Дождь струился с краёв офицерского шлема, а другие гвардейцы, появившиеся с ним, выглядели такими же промокшими, но Сихемпер никогда не видел более приятного зрелища.

— Рад вас видеть, лейтенант, — сказал он с похвальной сдержанностью, и Хаскин мрачно улыбнулся.

— Сержант, если вы считаете эту ситуацию «радостной», нам с вами нужно немного потолковать, — сказал черисиец.

— Я имел в виду относительно радостно, сэр.

— Ну, вот это облегчение. — Улыбка Хаскина на мгновение стала шире, а затем исчезла. — Императрица?

— Внутри. — Сихемпер мотнул головой в сторону маленького гостевого домика.

— Она знает, что происходит?

— Так же хорошо, как и любой из нас, сэр.

— Это нехорошо, Эдвирд, — более спокойно сказал Хаскин, чей голос едва доносился до сержанта сквозь шум ветра и дождя. — Не думаю, что они сдались только потому, что мы умудрились окровавить им нос у ворот. Я думаю, что они реорганизуются, возможно, переосмысливают случившееся, но они не собираются просто развернуться и уйти. Если только нам не удалось нанести им потери чертовски большие, чем я думаю, мы смогли нанести.

— Нет, сэр, — резко согласился Сихемпер.

— Я думал над тем, чтобы послать гонца к капитану Хьюиту, — сказал лейтенант ещё тише. Его глаза встретились с глазами Сихемпера. — Но не послал.

Сихемпер кивнул, с мрачным лицом. Шансы на то, что кто-то из гонцов сумеет пробраться через нападавших, которые, несомненно, окружили конвент, были невелики. И даже если бы кто-то мог совершить это чудо, что бы ни случилось, всё, несомненно, будет кончено прежде, чем он успеет преодолеть одиннадцать миль до галеона, стоящего на якоре в маленьком порту Святой Агты, и привести подкрепление.

— Хорошо, сержант. — Хаскин глубоко вдохнул. — Я возьму на себя охрану внешнего периметра. Ты берёшь на себя внутренний периметр. И смотри по сторонам, Эдвирд. Если всё это свалится на нас, ты будешь тем, на кого она будет надеяться, и к кому, скорее всего, прислушается.

Он заглянул глубоко в глаза Сихемпера, и его собственные глаза при этом были мрачными.

— Сохрани её в живых, — сказал он. — Делай всё, что потребуется, но сохрани её в живых.

— Как хорошо, что вы настояли на большем количестве людей, милорд, — мрачно сказал Митран Дейвис епископу Милцу.

Епископ и отец Алвин прибыли через несколько минут после самого Дейвиса и были такими же промокшими, как и все остальные. Зубы епископа слегка стучали, так как дождь и ветер холодили его, а выражение его лица было напряжённым, так как фонари у ворот и случайные вспышки молний показывали ему тела мертвецов Абилина, неподвижно распростёртые под дождём. Это зрелище леденило его сердце гораздо сильнее, чем буря, которая леденила его плоть.

«Прекрати это, Милц!» — сказал он себе. — «Ты знал, как это будет, ещё до того, как взялся за дело. И никто не обещал тебе, что исполнять волю Божью будет легко или дёшево».

— Что будет дальше? — спросил он вслух.

— Нейлис и Чарльз уже почти закончили разбираться со своими людьми, — сказал ему Дейвис. — Их осталось всего около семидесяти на двоих, но мои люди все ещё целы. Мы возьмём инициативу на себя.

Милц Хэлком кивнул, но его лицо оставалось напряжённым. Если у Ларака и Абилина осталось всего семьдесят человек, значит их ударные группы уже потеряли больше половины своих первоначальных сил.

— Хорошо, Митран, — согласился он. — Бог свидетель, вы лучше меня подготовлены для подобных дел, чем я.

— Вы просто сосредоточьтесь на том, чтобы замолвить Ему за нас словечко, милорд, — сказал Дейвис. — Об остальном мы позаботимся.

Андрей Хаскин расположил своих оставшихся людей так тщательно, как только мог.

Он не мог рассредоточить их слишком широко, особенно в разгар грохочущей грозы, когда видимость измерялась футами, а не ярдами. Слаженность бойцов подразделения в таких условиях могла исчезнуть без особых усилий, и единственное, в чём он был уверен, так это в том, что он и его люди сильно превосходили их числом. Он не мог позволить, чтобы всё это превратилось в неорганизованную свалку. Он также не мог рассчитывать на то, что их ружья и пистолеты будут стрелять в такой ливень, даже если предположить, что они достаточно хорошо видели, чтобы различать цели. Всё должно было свестись к холодной стали, а это означало, что он должен держать позицию прямо рядом с самим гостевым домиком.

Он подумывал о том, чтобы перетащить императрицу в главное здание капитула, но быстро отверг эту возможность. Во-первых, кажущаяся обороноспособность капитула была обманчивой. Его стены были относительно тонкими, в нём было слишком много окон и дверей, его внутренняя архитектура разделила бы его гвардейцев на отдельные отряды, а у него не было достаточно людей, чтобы прикрыть все потенциальные точки входа. Во-вторых, он был уверен, что императрица отказалась бы подвергать опасности монахинь. Если бы не первый ряд соображений, он был бы вполне готов оттащить Шарлиен в самое безопасное место и рискнуть навлечь на себя её неудовольствие в случае собственного выживания. К сожалению, гостевой дом был самым безопасным местом… таким, каким он был, и тем, чем он был.

Ограниченным его достоинством было то, что гостевой дом стоял довольно далеко от любой из стен конвента. Любой, кто хотел его атаковать, должен был пересечь ухоженную территорию, которая не давала ни маскировки, ни укрытия, хотя плохая видимость имела свойство сводить на нет это конкретное оборонительное преимущество.

Во время передышки, во время которой другая сторона явно реорганизовывалась, Хаскин и Сихемпер делали всё возможное, чтобы увеличить эффективность своих позиций. Святая Агта мало чем могла помочь, но три фермерских фургона сестёр и две их повозки были вытащены из конюшни и перевёрнуты вверх дном, образовав грубый опорный пункт, прикрывающий единственную дверь гостевого дома, а стены пристройки рядом с конным двором были быстро разрушены. Плохо закреплённый камень давал слишком мало строительного материала для любого вида бруствера, но Сихемпер проследил за тем, чтобы отдельные камни были разбросаны повсюду вокруг их позиции. Они было не так хороши, как мог бы быть «чеснок»[34], но в темноте эти неожиданные, но почти невидимые обломки камней должны были стать гарантированно неприятными сюрпризами для атакующих людей.

Теперь оставшиеся в живых гвардейцы ждали. Все они были ветеранами, которые могли рассчитать шансы против них так же хорошо, как Хаскин или Сихемпер. Они знали, что произойдёт в конце концов, если нападающих снаружи будет достаточно, чтобы продолжить атаку, и их лица были мрачными, когда они думали о жизни молодой женщины за их спинами.

Императрица Шарлиен быстро подняла глаза, когда Эдвирд Сихемпер вошёл в скромно обставленную, тускло освещённую спальню гостевого дома. Вода капала с кирасы и шлема её личного оруженосца, капли стучали по каменному полу, и она увидела в его глазах абсолютное отчаяние, сдерживаемое дисциплиной.

— Насколько всё плохо, Эдвирд? — тихо спросила она.

— Настолько, насколько только может быть, Ваше Величество. — Выражение его лица было мрачным. — Я практически уверен, что капитан Гейрат мёртв. — Шарлиен поморщился от боли, но не от удивления, и он решительно продолжил: — Сейчас командует лейтенант Хаскин, но у нас осталось двадцать пять человек, и мы не знаем, сколько противников нам противостоит и насколько сильный урон мы им нанесли. Очевидно, они знали, сколько нас было. Если они будут продолжать наступать, то только потому, что верят, что у них хватит сил победить.

Она кивнула, с напрягшимся от страха лицом, и он, потянувшись, взял её руку своими двумя.

— Я не знаю, сможем ли мы остановить их. — Его голос был резким, срывающимся от сильного личного беспокойства, так как он заставил себя признать то, чего боялся больше всего на свете. — Если мы не сможем…

Он замолчал, стиснув зубы, и она сжала его руку.

— Если ты не сможешь, — сказала она ему, — то только потому, что ни один смертный не смог бы. Я знаю это, Эдвирд. Я никогда в этом не сомневалась.

Его губы сжались ещё сильнее, и он глубоко вздохнул.

— Мы не знаем, чего они хотят, Ваше Величество… не знаем наверняка. О, мы знаем, что они хотят вас, но они вполне могут хотеть вас живой, а не мёртвой.

— Ты действительно так думаешь, Эдвирд? — мягко спросила она. — Или ты просто пытаешься меня успокоить?

— Я думаю, что это действительно возможно, — спокойно сказал он, позволяя ей увидеть правду в его глазах. — Даже вероятно. Они ещё не пытались поговорить с нами, так что нет никакого способа узнать, чего они хотят, но я могу придумать много вариантов, когда вы были бы более ценны для кого-либо, оставаясь живой.

— Ты имеешь в виду, как они могут использовать меня против Кайлеба, Черис или Чизхольма?

— Возможно, но даже если бы они могли, вы должны остаться в живых, Ваше Величество.

— За такую высокую цену? — Она покачала головой. — С того самого дня, как я взошла на трон, я знала, что королева — или императрица — такая же смертная, как и все остальные, Эдвирд. Я старалась жить как королева и как человек, которому не нужно будет бояться, когда придёт время встретиться лицом к лицу с Богом. И у королевы — или императрицы — есть последний долг перед своими подданными. Я не позволю использовать себя против всего, что я люблю, или против людей, за которых я несу ответственность.

— Ваше Величество… — начал он с явной мольбой в голосе, но она снова покачала головой.

— Нет, Эдвирд. Как давно ты меня знаешь? Неужели ты действительно думаешь, что я захочу жить ценой того ущерба, который кто-то может причинить, используя меня, чтобы влиять на всех тех людей, которые доверяли нам с Кайлебом?

Он заглянул ей в глаза и увидел в них правду, решимость. И страх. Не было ни фатализма, ни стремления принять смерть, но не было и паники. Она хотела жить так же отчаянно, как и он, и всё же она имела в виду именно то, что только что сказала, и в этот момент, несмотря на его мучительную боль от того, что должно было произойти, он почувствовал больше гордости за неё, чем когда-либо прежде.

Он протянул руку и коснулся её щеки. Он не прикасался к ней так с тех пор, когда она, будучи ребёнком, плакала от боли после падения с лошади, вывихнув себе плечо, и она улыбнулась при воспоминании, несмотря на страх, когда прижалась щекой к его ладони.

— Ваше Величество… — он сделал паузу и откашлялся. — Шарлиен, если у меня не будет возможности рассказать вам об этом позже, то знайте, что для меня было величайшей честью служить вашим оруженосцем. И… ваш отец очень гордился бы вами.

Она ещё крепче сжала его другую руку, с глазами блестевшими от слёз, и он глубоко вздохнул.

— Идёт слишком сильный дождь, чтобы кто-нибудь смог стрелять из ружья или пистолета, Ваше Величество, — сказал он более оживлённо. — Это будут штыки и холодное оружие, но у нас есть ещё девять лишних ружей и целая пачка пистолетов. — Ему не нужно было объяснять, почему ружья оказались «лишними», и она кивнула с мрачным пониманием. — Они не могут стрелять снаружи, — продолжил он, подходя к единственному окну спальни и используя свой закованный в кольчугу локоть, чтобы выбить все дорогие стёкла из держащих их рам, — но изнутри они будут стрелять просто отлично.

Он высунулся наружу, чтобы закрыть ставни, вытащил кинжал и пробил в них бойницу, а затем повернулся к ней.

— Они не остановят ни пулю, ни арбалетный болт, Ваше Величество, но дадут вам хоть какое-то укрытие, а Дейшин Тейсо получил ранение в ногу. Он слишком нетвёрдо стоит на ногах, чтобы быть полезным снаружи, поэтому я посылаю его сюда, чтобы у вас был кто-то, кто будет перезаряжать оружие.

— Кто-то, кто будет перезаряжать оружие для меня, а не наоборот? — спросила она со слабым проблеском юмора, несмотря на свой страх, и он фыркнул.

— Ваше Величество, ваш дядя, возможно, не считает это подходящим хобби для королевы, но каждый человек в вашем подразделении знает, что вы стреляете лучше, чем почти любой из них. И, честно говоря, сейчас мне всё равно, что может подумать об этом ваш дядя.

— Эдвирд прав, Ваше Величество, — сказал отец Карлсин. — И сейчас мне жало, что я не научился стрелять из этих штук. К сожалению, я этого не сделал, но если Дейшин покажет мне, как это делать, я уверен, что смогу хотя бы научиться помогать ему заряжать их для вас.

Выражение лица Рэйза было натянутым, но он сумел криво улыбнуться, когда она посмотрела на него. Сихемпер одобрительно улыбнулся ему в ответ, затем в последний раз оглядел спальню, прежде чем выйти.

— Я приведу сюда Дейшина с ружьями и пистолетами, Ваше Величество.

— Спасибо, Эдвирд. — Она последовала за ним к двери, затем наклонилась ближе, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в бородатую щёку. — Я люблю тебя, — тихо сказала она.

— Я знаю, Ваше Величество. — Он снова коснулся её лица. — Я знаю.

— Отлично, — сказал Митран Дейвис Нейлису Лараку и Чарльзу Абилину. — Мы все готовы?

Командиры двух других групп кивнули. Реорганизация их людей заняла больше времени, чем они ожидали. С другой стороны, уединённость конвента означала, что у них впереди целая ночь, и они вполне могли потратить время на то, чтобы сделать всё правильно. Без сомнения, гвардейцы по ту сторону стены конвента делали то же самое, и никто из них не был особенно рад этой мысли, но оставалось лишь ограниченное количество телохранителей Шарлиен, которые могли что-то делать.

Ларак и Абилин перераспределили своих оставшихся людей, чтобы у каждого из них получилось по чуть меньше половины сил, с которыми они начали эту ночь. До сих пор невредимая команда Дейвиса была всё ещё в полном составе, и это давало Храмовым Лоялистам в общей сложности чуть более ста пятидесяти человек.

— У них было время оправиться от неожиданности и навести у себя порядок, — продолжил Дейвис. — Они не собираются легко сдаваться. Убедитесь, что ваши люди это понимают.

Ларак и Абилин снова кивнули, хотя в глазах Абилина мелькнуло что-то, что могло быть похоже на негодование. Он не нуждался в том, чтобы Дейвис рассказывал ему о том, что его собственные люди уже выяснили на собственном горьком опыте.

Дейвис увидел выражение лица собеседника и хотел было сказать что-то ещё, но передумал. В конце концов, если Абилин думал именно об этом, он был в чём-то прав.

— Хорошо, — повторил он вместо этого и мрачно улыбнулся, указывая на завёрнутый в клеёнку пороховой заряд, прикреплённый к запертым главным воротам. — Я почти уверен, что вы оба услышите сигнал к атаке.

Когда внезапный раскат грома и ослепительная вспышка, никак не связанные с грозой, разорвались в темноте, Андрей Хаскин поднял голову.

— Приготовиться! — крикнул он, и его оставшиеся люди напряглись в готовности.

Люди Дейвиса с рычанием ворвались в разрушенные ворота. Они неслись сквозь дождь к гостевому дому, не делая никаких попыток подкрасться незаметно. Единственная причина, по которой он использовал порох, чтобы открыть ворота вместо того, чтобы просто перелезть через стену, заключалась в том, чтобы как можно сильнее сосредоточить внимание гвардейцев на своей атаке. Он хотел, чтобы защитники Шарлиен смотрели в его сторону, когда Ларак и Абилин — перелезшие через стену — неожиданно нападут на них с боков.

Сам Дэйвис одним из первых ворвался в ворота. Четверть от его восьмидесяти пяти человек несла арбалеты, хотя вероятность того, что они действительно смогут использовать их в бою, подобном этому, была очень мала. Все Храмовые Лоялисты также были вооружены мечами, но правда заключалась в том, что большинство нападавших были в лучшем случае посредственными фехтовальщиками. Некоторые из них, как и сам Дейвис, были, вероятно, не хуже любого имперского гвардейца; большинство же из них имели лишь ограниченный боевой опыт, и он поймал себя на мысли, что жалеет, что не вооружил их алебардами или пиками… или хотя бы копьями для охоты на ящериц.

Вывести так много людей на позиции для атаки конвента, так, чтобы никто не заметил этого, было достаточно сложно, даже используя оружие, которое можно было легко спрятать в разного типа сельскохозяйственных фургонах, которые не вызвали бы слишком большого удивления в таком малонаселённом районе. Попытаться проделать то же самое с десяти или двенадцатифутовыми пиками было бы гораздо труднее. Он знал и принимал это с самого начала, но не рассчитывал на то, какое большое преимущество даст гвардейцам длина их ружей. Что бы ни думали Ларак и Абилин, он знал, что они понесут ещё большие потери — вероятно, тяжёлые — прежде, чем закончится эта ночь.

Но с численным преимуществом более шести к одному они могли позволить себе людские потери.

— Следить за флангами! — крикнул Хаскин, когда первые атакующие фигуры смутно нарисовались в грозовой темноте. Затем внезапная, мертвенно-бледная вспышка сине-белой молнии окрасила темноту в пурпурный цвет и высветила ему массу людей, несущихся к нему… как раз в тот момент, когда приближающиеся Храмовые Лоялисты споткнулись на каменных глыбах, разбросанных Сихемпером на подходах к гостевому дому.

Зубы лейтенанта Гвардии обнажились в хищной ухмылке, когда люди начали падать, причём некоторые из них кричали от боли в раздробленных лодыжках, а безрассудная атака их товарищей сбавила темп. Эта неожиданность даже близко не подошла к тому, чтобы остановить их, но она разбила их строй, оставила дыры в их рядах и значительно замедлила скорость их движения.

Самые первые из них добрались до позиции Гвардии позади дуги из фургонов и сельскохозяйственного оборудования, защищающей единственную дверь гостевого дома. Они бросили себя вверх и через препятствие, только для того, чтобы попасть на смертоносные штыки, ожидающие их с другой стороны. Острая сталь вонзалась в мягкую плоть, вскрывая животы и грудные клетки, перерезая глотки, и люди закричали в агонии, когда кровь брызнула и задымилась под проливным дождём.

Штыковая подготовка для Имперской Гвардии была разработана майором Клариком и капитаном Атравесом. Она отражала не только факт преимущества в пределе досягаемости ружья перед мечом, но и тот факт, что ружьё короче и удобнее копья или пики. Что оно может быть использовано для парирования или блокирования, а также для атаки… и что оно может убить или искалечить с любого конца.

Люди, нападавшие на гвардейцев Хаскина, никогда не сталкивались ни с чем подобным. Они ожидали, что дождь нейтрализует ружейный огонь гвардейцев, и так оно и было. Чего они не ожидали, так это абсолютной смертоносности винтовок со штыками в руках людей, которые точно знали, что с ними делать.

Глаза Митрана Дейвиса расширились, когда первая дюжина его людей обрушилась обратно с импровизированной баррикады, корчась в агонии или уже мёртвыми. Он не мог видеть, что происходит на самом деле, но было очевидно, что штыки гвардейцев оказались даже более эффективными, чем он опасался.

Остатки его передних рядов сдали назад, и он выругался, так как они отскочили от наваленных фургонов и повозок. Он понимал их потрясение, но давать защитникам время оправиться от первоначального натиска было худшим, что они могли сделать.

— Бей их! — проревел он. — Бей их!

Лейтенант Хаскин почувствовал прилив надежды, когда нападавшие отпрянули назад. Он знал, что это было неразумно, учитывая количество людей снаружи, но было очевидно, что они были не готовы к жестокости оказанного им приёма. Они отступили — не совсем уж неуверенной толпой, но явно колеблясь снова вступить в бой.

Затем он услышал единственный раздавшийся голос.

— Бей их! — прокричал тот резкую команду, и толпа людей зарычала, снова двинувшись вперёд.

Люди Дейвиса бросились обратно в сторону гостевого дома. Из-за сломанных лодыжек и штыков они потеряли четверть своих сил в первой попытке, но их всё ещё было в два раза больше, чем гвардейцев Хаскина, и на этот раз они лучше представляли, с чем им придётся столкнуться. С их стороны никогда не было недостатка в храбрости или решимости. Было удивление, которое заставило их отступить, но на этот раз они не были удивлены.

Они приближались, выкрикивая свою ненависть, бросаясь в зубы Гвардии, и внезапно с обеих сторон налетело ещё больше нападавших, так как Ларак и Абилин бросили своих людей в атаку. Гвардейцы на флангах повернулись лицом к своим новым врагам, но на этот раз их было просто слишком много. Одна только тяжесть тел несла их вперёд и через баррикаду.

Дисциплина и выучка гвардейцев держали их вместе, пары мужчин сражались как команды, пытаясь прикрыть друг друга, но их охватила рукопашная схватка, и воцарилось безумие. Дисциплина и тренировка могли сработать лишь до определённой степени, даже со всем мужеством в мире, стоящим за ними, и командная работа, которая предсказывала возможное выживание, развалилась, подавленная числом и хаосом. Ночь распалась на безумно кружащиеся клубки индивидуальных схваток, а гвардейцев было слишком мало, чтобы выиграть такой бой.

Императорская Гвардия умирала трудно… но она умирала.

Шарлиен Армак просунула ствол ружья в прорезанную Сихемпером бойницу и нажала на спусковой крючок.

Жестокая отдача крупнокалиберного ружья на дымном порохе безжалостным молотом ударила в её стройное плечо. Ощущение у неё было такое, словно лошадь только что пнула её в ключицу, но она повернулась и наполовину бросила разряженное оружие Дейшину Тейсо, а затем схватила последнее из шеренги, стоявшей у стены. Большая часть порохового дыма осталась снаружи, но дым от запала завис и закружился, поднимаясь к потолку спальни, чтобы присоединиться к облаку, уже висевшему там.

Кто-то молотком застучал в ставень снаружи. А потом сквозь ставень просвистел пучок арбалетных болтов. Один из них с рычанием пронёсся мимо головы Шарлиен, промахнувшись на несколько дюймов, прежде чем уткнуться в дверь спальни, и она почти вслепую просунула дуло винтовки в бойницу и снова нажала на спусковой крючок.

Агония взвизгнула в ночи, как истерзанная лошадь, долбёж в ставни прекратился, и, когда она отпрянула в сторону, потянувшись за первым из ожидавших пистолетов, ещё один болт, пробившись сквозь разрушающиеся ставни, с шипением пронёсся мимо неё.

Эдвард Сихемпер отступил, отчаянно сражаясь. Каким-то образом Бриндину Тирниру удалось остаться рядом с ним, прикрывая его левый фланг, пока они пробивались сквозь дикое, хлещущее дождём и громом безумие, отчаянно пытаясь остаться между нападавшими и дверью гостевого дома. Они расслышали трескучие звуки выстрелов, раздавшиеся у них за спиной, и Сихемпера захлестнул новый приступ отчаянья, когда он понял, что это значит.

Его мозг запомнил происходящее фрагментами. Вот лейтенант Хаскин вонзил штык в одного из врагов, ружьё крутнулось в его руках, когда приклад размозжил череп другому, а затем ему под мышку через отверстие в боку кирасы вонзился меч и лейтенант упал. Вот ещё один гвардеец отчаянно сражается с двумя противниками, каким-то образом удерживая их обоих на расстоянии, пока третий не схватил его сзади и не перерезал ему горло. Чей-то меч оставил кровоточащую рану на щеке Сихемпера, другой ударил в нагрудник его кирасы, третий отскочил от шлема, но каким-то образом он и Тирнир всё ещё были на ногах, продолжая отступать туда, где за их спинами трещали пистолетные выстрелы.

Они добрались до двери гостевого дома, и Тирнир плечом подтолкнул Сихемпера, когда на них обрушился новый поток. Сихемпер отшатнулся назад, почти падая в дверной проем, и его сердце сжалось, так как два меча сразили Тирнира прежде, чем он успел последовать за ними.

Времени, чтобы почувствовать горе, не было. Была только отчаянная потребность как-то защитить императрицу, которую он охранял с тех пор, как она была маленькой девочкой. Молодую женщину, которую он помог вырастить, и монарха, которому он с гордостью поклялся служить. Храмовые Лоялисты теперь могли нападать на него только вдоль по коридору, и он сам заревел от ненависти, встречая их своим штыком, с которого сбегали красные капли. Горячая кровь сделала каменный пол под его ногами скользким, а когда один из Храмовых Лоялистов поскользнулся и растянулся во весь рост, и он яростно ударил прикладом винтовки по шее упавшего, хрустнула кость. Его мир состоял только из этого коридора, из людей, свирепствующих по нему, из нарастающей ужасной боли в руках и вони крови.

Гром прогремел подобно взрыву, громче, чем когда-либо, сотрясая весь гостевой домик, но это было что-то далёкое, нереальное и неважное.

И потому, он так никогда и не понял, что этот гром пришёл не с запада, а с востока.

Пистолет рявкнул. Фигура, нарисовавшаяся в окне, исчезла из виду, и тонкие руки и запястья Шарлиен почувствовали себя так, словно она только что ударила по ним молотком, когда она повернулась, чтобы бросить пистолет Дэйшину Тейсо. Но гвардеец не взял его. Он неподвижно и молча сидел в своём кресле, с замершими на половине движения руками, так как в его левой глазнице застрял арбалетный болт.

— Я возьму его, Шарлиен! — крикнул Карлсин Рэйз. Он выхватил у неё пистолет и начал перезаряжать его, как они с Тейсо учили его. Его руки были неуклюжи от непривычной работы, но он мотнул головой в сторону окна. — Ты об этом беспокойся!

— Пошли! Пошли!

Голос Митрана Дейвиса был хриплым и надтреснутым. Его горло саднило и першило, но он продолжал кричать, подгоняя своих людей криками. Даже сквозь суматоху он слышал, как отрывисто кричит Чарльз Абилин, но голос Ларака умолк.

Он увидел, как два гвардейца сражаются в самом дверном проёме гостевого дома, а потом один из них упал, растоптанный сапогами его Храмовых Лоялистов, когда они ринулись вперёд. Безумие схватило их за глотку. Само выживание стало нереальным, нематериальным на фоне их движущей потребностью достичь своей цели.

«Хорошо, что она всё-таки не нужна нам живой!»

Эта мысль промелькнула в каком-то крошечном сегменте его мозга, и он понял, что это правда. Кроваво-клыкастая ненависть и решимость его людей сделали бы почти невозможным взять сейчас Шарлиен живой, даже если бы они захотели.

«Я не…»

Его мысль оборвалась, так как над головой раздался невозможный раскат грома. Едва ли это было неожиданностью — хотя дождь на данным момент почти прекратился, гроза была далека от завершения — но этот раскат грома был таким громким, таким яростным, что он вздрогнул. А затем, внезапно, оказалось, что ещё один гвардеец по-прежнему стоит на ногах.

Дэйвис моргнул, протирая глаза, чтобы смахнуть дождевую воду, продолжающую стекать с его мокрых волос, и пытаясь понять, откуда взялся этот единственный гвардеец. Было похоже, что он материализовался из воздуха.

Глаза Храмового Лоялиста внезапно сузились, когда он понял, что этот гвардеец не был мокрым от дождя. Но ведь это было невозможно… не так ли?

Он отбросил этот вопрос. Позже будет время подумать о деталях; прямо сейчас у него были другие дела, о которых нужно было позаботиться, и он бросился в атаку.

То, что у этого гвардейца не было ружья, он понял, когда гвардеец выхватил два меча. Один был значительно короче другого, и что-то насчёт них шевельнулось у него в памяти. Что-то о человеке, который носит два меча…

Его мозг всё ещё цеплялся за эти воспоминания, когда катана из легированной стали, двигаясь так быстро, что он вообще не увидел её движения, снесла его голову с плеч.

«Что такого общего в грозовых ливнях и покушениях на убийства?»

Этот вопрос стрелой пронёсся в голове Мерлина Атравеса как раз в тот момент, когда голова Дейвиса отлетела в сторону и снова начал лить дождь. Это была отчуждённая мысль, которая затерялась под стальным фокусом его отчаяния, когда он атаковал Храмовых Лоялистов со спины.

Часть его скорчилась от муки, крича в бесполезном протесте, когда он увидел Имперских Гвардейцев, распростёртых среди клубка мёртвых тел своих врагов. Он знал каждого из этих людей. Он помогал обучать их, помогал отбирать их для выполнения их обязанностей… и наблюдал, как каждый из них умирает через дистанционные камеры своего СНАРКа, пока разведывательный скиммер мчался по небу Сэйфхолда со скоростью, превышающей пять Махов[35].

Просто полёт на такой скорости представлял собой риск, который, как он знал, он не мог по-настоящему оправдать. Несмотря на системы маскировки скиммера, полёт с такой скоростью в атмосфере выделял столько тепла, что орбитальный сканер — вроде тех, что вполне могли быть включены в орбитальную систему кинетической бомбардировки, оставленную Лангхорном — всё равно мог её обнаружить. Но даже на такой скорости ему потребовалось полтора часа, чтобы долететь из Корисанда.

«Никто на Сэйфхолде никогда не слышал невероятного грохота сверхзвукового летательного аппарата на малой высоте. До сегодняшнего вечера… и очень немногие из тех, кто только что услышал его, переживут этот опыт», — мрачно подумал он. Без мужества и решимости тех людей, что погибли, защищая Шарлиен, он всё равно опоздал бы. Даже сейчас, он всё ещё мог опоздать, и его сапфировые глаза были безжалостны, когда он врезался в строй Храмовых Лоялистов.

У большинства из них никогда не было шанса осознать, что в битву вступил кто-то новый. Нервные импульсы Мерлина использовали волоконную оптику, а не химическую передачу. Когда он снял регуляторы контроля, которые поставил, чтобы не слишком сильно выдать свои сверхчеловеческие способности, его скорость реакции стала в сто раз выше, чем у человека из плоти и крови, а его невероятно острые мечи из легированной стали управлялись «мускулами» в десять раз более сильными, чем у любого смертного человека.

Казалось, он просто шагает сквозь своих врагов, двигаясь практически замедленно, но тела каскадом падали вокруг него. Первые несколько человек, с которыми он столкнулся, умерли слишком быстро, чтобы понять, что было что-то особенно странное в том, что за человек убил их, но когда молния обрисовала его, вспыхнув стробоскопическими вспышками блеска на его летящих мечах и брызгах крови, тянущихся за ними, их товарищи поняли, хотя и смутно, что они столкнулись с чем-то, чего они никогда не представляли себе возможным.

— Демон! — завыл чей-то голос. — Демон!

Мерлин не обратил на это никакого внимания. Между ним и гостевым домом было двадцать человек; трое из них прожили достаточно долго, чтобы попытаться убежать.

Эдвирд Сихемпер понятия не имел, что происходило за пределами гостевого домика. Всё, что он знал, это то, что кажущийся бесконечным поток нападавших, которые толпились вокруг него, внезапно исчез. Однако сквозь шум грозы он всё ещё слышал крики и вопли, а за спиной снова раздался треск пистолетного выстрела.

Он развернулся и пробежал по короткому коридору к двери спальни.

— Это я, Ваше Величество! — крикнул он, прижимаясь плечом к закрытой двери. Он ворвался в пропахшую пороховым дымом спальню как раз в тот момент, когда Шарлиен отступила от закрытого ставнями окна с поднятым пистолетом в обеих руках.

Пороховой дым висел густым, ослепляющим туманом, но он увидел, как последняя из разбитых ставень разлетелась на куски, когда человеческое тело бросилось на них, и человек наполовину пролез через оконный проём. Там незваный гость застыл, уставившись в дуло пистолета Шарлиен с расстояния менее трёх футов, а затем Сихемпер почувствовал себя так, словно кто-то ударил его по ушам двумя кувалдами, так как она нажала на спусковой крючок.

Она отшатнулась на полшага назад от отдачи, а затылок её врага разлетелся на части, когда массивная пуля пробила ему череп. Он исчез за окном в брызгах крови, ткани и белоснежных осколков костей, а императрица повернулась к Карлсину Рэйзу за следующим пистолетом. Но священник тоже был убит, из середины его груди торчал арбалетный болт, а по полу под ним густо растекалась кровь.

Лицо Шарлиен сморщилось, когда она увидела его, но затем Сихемпер протиснулся мимо неё, как раз в тот момент, когда ещё один Храмовый Лоялист попытался протиснуться в окно. Новый нападавший поднял глаза и тут же закричал, схватившись обеими руками за грудь, так как Сихемпер вонзил ему острый штык прямо между рёбер. Гвардеец вывернул запястья, освобождая штык, и ещё один Храмовый Лоялист вскрикнул и отлетел от него, когда он нанёс ещё один удар.

Позади него, Шарлиен с бешеной поспешностью потянулась за последним заряженным пистолетом, и Сихемпер резко выругался, когда ещё один человек попытался влезть в окно. Он сделал ещё один укол, и внезапно нападавших больше не стало.

Мерлин Атравес вернулся в стойку, труп соскользнул с его клинка из легированной стали, и внезапно он оказался единственным человеком, стоящим во дворе конвента.

Он медленно огляделся вокруг, стоя буквально по колено в телах, и на этот раз его глаза были такими же твёрдыми, как композиты, из которых они были сделаны. На этот раз он мог позволить себе не оставлять в живых никого, кто мог бы рассказывать дикие истории о «сейджине». Без сомнения, большинство этих историй были бы объяснены дикими преувеличениями, как объяснялись и все другие истории о Мерлине. Но на этот раз одного простого факта, что «сейджин Мерлин» вообще был здесь, было бы достаточно, чтобы породить все те обвинения в «демоническом влиянии», которых следовало избегать любой ценой. Он уже отправил на тот свет полудюжину раненых Храмовых Лоялистов, и, хотя ему была не по нраву мысль убивать людей, которые не могли дать отпор, на этот раз он был готов сделать исключение.

«В любом случае, это наказание за измену… не говоря уже о том, что я «поймал их на месте преступления»», — подумал он сурово, пробираясь через запутанные нагромождения людей, которые уже были мертвы, и выполняя свою мрачную задачу. Он закрыл уши, чтобы не слышать мольбы о пощаде, молитвы и проклятия, и сосредоточился на том, чтобы как можно быстрее покончить со смертью.

А затем во всём дворе конвента не осталось ни одного живого человека. — «Но это не обязательно означает, что не осталось никого из нападавших», — подумал он. Дождь и темнота были слабыми препятствиями для его улучшенного зрения, и он легко различил двух мужчин, ожидающих у главных ворот.

Он увеличил изображение, и его губы сжались, когда он узнал их.

Епископ Милц посмотрел на Алвина Шумея, так как крики, вопли и звуки боя внезапно стихли.

Глаза епископа были заполнены тенями, тьмой и болью от реальности кровопролития и резни, которую он развязал в пределах одного из принадлежащих Господу конвентов. Он думал, что готов к тому, как это будет, но ошибся.

«Пожалуйста, Господи», — мысленно взмолился он. — «Пусть всё закончится. Да будет воля Твоя, но я прошу Тебя избавить меня от продолжения этого».

Божьего ответа не последовало, и даже когда он молился, Хэлком знал, что в следующий раз будет легче, а потом ещё легче. Он не хотел, чтобы это было так, но то, чего он хотел, не могло изменить того, что было.

«По крайней мере, всё кончено… на этот раз», — подумал он и, закрыв глаза, пробормотал ещё одну молитву — на этот раз за душу молодой женщины, которая только что умерла от рук его людей.

Он всё ещё молился, когда раздался глубокий ледяной голос.

— Епископ Милц, я полагаю, — сказал этот голос, и его глаза распахнулись, потому что он никогда в жизни не слышал этого голоса.

Шок сбил румянец с его щёк, так как он обнаружил себя стоящим лицом к лицу не с Дэйвисом, не с Лараком, не с Абилином. Этот человек был одет в чёрно-золотую одежду Дома Армак, и Хэлком никогда не видел его раньше. Но затем внезапный удар молнии сверкнул сапфиром в глазах гвардейца, и сердце Хэлкома, казалось, остановилось. Только у одного Имперского Гвардейца были глаза такого цвета, но он был с вместе Императором в…

— Тебя не может быть здесь, — услышал он, как произнёс его собственный, почти спокойный голос.

— Нет, не может, — холодно согласился мужчина, стоящий перед ним… и улыбнулся.

Шумей двинулся внезапно, его рука метнулась к поясу и кинжалу в ножнах на нём. Глаза гвардейца вообще не моргнули. Он даже не взглянул на Шумея. Его пустая левая рука просто вытянулась, как какая-то невероятно быстрая змея, сомкнулась на шее священника и сжалась. Шумей резко дёрнулся, Хэлком услышал жуткий хрустящий звук, а затем гвардеец снова разжал руку.

Помощник Хэлкома бескостной кучей сполз на землю, а тонкая улыбка гвардейца, казалось, могла бы заморозить сердце солнца.

— Два часа назад, — тихо сказал он, — я был в Корисанде, милорд епископ.

Хэлком, глаза которого были огромными как блюдца, в недоверии медленно покачал головой.

— Демон, — прошептал он.

— Я полагаю, в каком-то смысле, — согласился тот. — Во всяком случае, по вашим меркам. Но вы потерпели неудачу, епископ. Императрица жива. И вот что я вам сейчас скажу: ваша «Церковь» обречена. Я лично прослежу за тем, чтобы она навсегда стёрлась с лица Вселенной, как и та непристойность, которой она является.

Хэлком услышал чьё-то хныканье и понял, что это был он сам. Его рука поднялась, неконтролируемо дрожа, когда он чертил скипетр Лангхорна в воздухе между собой и кошмаром, с которым столкнулся.

Этот кошмар просто игнорировал его руку, совершенно отмахнувшись от влияния защитного знака изгнания, и вдох Хэлкома захлебнулся в его ноздрях.

— Ваш Лангхорн — это ложь, — холодно и ровно сказал ему гвардеец. — Он был лжецом, шарлатаном, сумасшедшим, предателем и массовым убийцей, когда был жив, и если во Вселенной действительно существует справедливость, то сегодня он горит в аду вместе с этой сукой Бе́дард. А вы, епископ Милц — из вас же получится правильный священник для них обоих, не так ли?

— Богохульство! Богохульство! — Каким-то образом Хэлком нашёл в себе силы выдохнуть это слово сквозь тиски отчаяния, сжимающие его горло.

— В самом деле? — Смех гвардейца был вырезан из эбенового сердца самого Ада. — Тогда возьмите эту мысль с собой, милорд епископ. Может быть, вы поделитесь ей с Лангхорном, пока будете присаживаться на угли.

Хэлком всё ещё в ужасе смотрел на него, когда катана в правой руке гвардейца перерезала ему шею.

.XV. Гостевой дом, Конвент Святой Агты, Графство Хребтовой Впадины, Королевство Черис

Шарлиен закончила перезаряжать последнее ружьё и прислонила его к стене рядом с остальными.

— Что происходит, Эдвирд? — тихо спросила она, берясь за пистолеты.

— Я не знаю, Ваше Величество. — Её последний оставшийся в живых гвардеец стоял сбоку от разбитого окна, стараясь как можно больше оставаться в укрытии, и вглядывался в дождь, в то время как кровь стекала по его рассечённой щеке, а голос был напряжён. — На самом деле, у меня ни одной чёртовой идеи, не при вас будет сказано, — признался он. — Всё, что я могу сказать, это то, что если больше не будет никаких схваток и никто не попытается влезть в это окно, или войти через эту дверь, — он кивнул головой в сторону дверного прохода спальни, — то это для нас будет намного лучше, чем было. И… — он повернулся, чтобы одарить её натянутой, с кровавыми прожилками улыбкой, — если такое возможно, я думаю, что только что пережил своё первое чудо.

Шарлиен неожиданно для себя рассмеялась. Возможно, в её смехе слышалась нотки истерики, но это действительно был смех, и она обхватила лицо ладонями, прижав кончики пальцев к вискам.

Она почувствовала липкую кровь на своих руках. Часть крови на самом деле была её собственной, она сочилась из порезов на голове и левой стороне лба, где осколки сломанного ставня рассекли кожу, когда арбалетные болты с визгом пронеслись сквозь него. Ещё больше крови забрызгало её длинные юбки и черисийского стиля жакет, а лицо и руки почернели и были вымазаны пороховой гарью. Её правое плечо болезненно пульсировало, и она не хотела думать о том, насколько сильно оно ушиблено. Если бы она не могла пошевелить правой рукой — хотя болезненный опыт подтвердил возможность этого — она бы решила, что плечо сломано.

Запах пороховой гари, крови и смерти был почти невыносим, несмотря на омывающий эффект проливного дождя. Вода, льющаяся сквозь разбитое окно, разбавила часть крови, густо растёкшейся по полу спальни, а с кончика штыка Сихемпера всё ещё капала свежая кровь, похожая на имеющую форму жемчужин слёзы. Эмоциональный шок нарисовал благословенный налёт нереальности между ней и окружающим миром. Её мозг работал с почти неестественной ясностью, но мысли казались какими-то далёкими, и раздирающее горе, которое, как она знала, ждало её, ещё не могло пробиться.

«Оно придёт», — мрачно сказала она себе. — «Оно придёт… когда ты оглянешься вокруг и никогда больше не увидишь всех этих лиц».

Она вознесла отчаянную мольбу, чтобы хотя бы один из её гвардейцев, кроме Сихемпера, всё ещё был жив, и чувство вины сжало её горло, когда она поняла, как невыразимо благодарна, что если кто-то и мог выжить, то это был бы сержант. Но…

— Ваше Величество, — послышался низкий голос сквозь шум грозы, и Шарлиен, резко убрав руки с лица, вскинула голову, узнав его.

— Лангхорн! — прошипел Сихемпер, так как он тоже узнал этот невозможный голос. Гвардеец рефлекторно встал между Императрицей и окном, и его окровавленный штык снова поднялся, в защищающем движении.

— Ваше Величество, — повторил голос. — Я понимаю, что всё это будет… немного трудно объяснить, — продолжил голос, и, несмотря на весь ужас, охвативший её в эту ужасную ночь, Шарлиен расслышала в этих словах нотку сухого юмора, — но теперь вы в безопасности. Я сожалею, — голос снова помрачнел, — что не смог добраться раньше.

— К… Капитан Атравес? — Даже сейчас Шарлиен почувствовала укол раздражения от дрожи, которую она не могла полностью скрыть в своём голосе. — «Не будь такой дурой!» — резко сказала ей какая-то часть её мозга. — «В такую ночь даже один из архангелов, вероятно, был бы потрясён!»

— Да, Ваше Величество, — ответил Мерлин и подошёл достаточно близко к окну, чтобы они оба могли его видеть. Острие штыка Сихемпера поднялось немного выше, и он, казалось, ещё твёрже встал на своём месте, но Шарлиен наклонилась, глядя из-за него, и Мерлин рассмотрел выражение её лица своим усиленным зрением.

«Выглядит она ужасно», — подумал он. Её волосы выбились из замысловатой причёски и свисали беспорядочными прядями. Лицо было измазано кровью и пороховой гарью, а глаза потемнели от осознания того, сколько мужчин — мужчин, которых она знала и о которых волновалась — погибло, защищая её. Но даже после всего этого, знакомый острый ум всё ещё жил в этих глазах. Несмотря на шок, горе, потерю, а теперь ещё и то, что она была вынуждена столкнуться с абсолютной невозможностью его собственного присутствия, она до сих пор думала, всё ещё атаковала стоящую перед ней проблему, а не отступала в ошеломлённом замешательстве или отрицании.

«Боже мой», — подумал он. — «Боже мой, как же Кайлебу повезло с вами, леди!»

— Как… — Шарлиен замолкла и откашлялась. — Как ты можешь быть здесь, Мерлин? — Она покачала головой. — Даже сейджин не может быть в двух местах одновременно!

— Нет, Ваше Величество. Не может. — Мерлин слегка поклонился, все ещё держась достаточно далеко, чтобы не вызвать защитной реакции со стороны Сихемпера, и глубоко вздохнул. — Два часа назад я был в Корисанде, в своей палатке, — сказал он затем.

— Два часа назад? — Шарлиен уставилась на него, потом покачала головой. — Нет, это невозможно, — решительно заявила она.

— Да нет, — сказал он с сочувствием в голосе. — Это вполне возможно, Ваше Величество. Это просто требует определённых вещей, о которых вы… пока не знаете.

— Пока? — Она набросилась на это наречие, как кото-ящерица на пауко-крысу, и он кивнул.

— Ваше Величество, Кайлеб не знает, что я здесь. У меня не было достаточно времени, чтобы рассказать ему и успеть добраться сюда достаточно быстро, чтобы сделать что-то хорошее. Я и так едва успел. Проблема в том, что есть секреты, которыми даже Кайлеб не может поделиться — даже с вами, как бы сильно он этого ни хотел с тех пор, как вы прибыли в Теллесберг. Как я попал сюда, как узнал, что вы в опасности — это часть этих секретов. Но, несмотря на все причины, из-за которых он не смог вам рассказать это, я должен был сам решить, стоит ли рисковать, позволяя вам узнать о них или остаться в стороне и ничего не делать, пока вас убивают. Я не смог этого сделать. Так что теперь у меня нет другого выбора, кроме как сказать вам хотя бы часть правды.

— Ваше Величество… — резко начал Сихемпер.

— Подожди, Эдвирд. — Она мягко коснулась его закованного в броню плеча. — Подожди, — повторила она, и её глаза, казалось, впились в Мерлина.

— Ни один смертный не смог бы сделать то, что сделали вы, сейджин Мерлин, — сказала она после короткой паузы. — Тот факт, что вы явились таким… сверхъестественным образом, чтобы спасти мою жизнь — и жизнь Эдвирда — заставляет меня чувствовать только благодарность за сверхъестественное, — она намеренно повторила это слово, — вмешательство Бога. Но есть и другие возможные объяснения.

— Да, Ваше Величество, они есть. И именно поэтому тайны, о которых я говорил, так тщательно охраняются. Враги Черис — ваши враги — немедленно объявят, что мои способности имеют демоническую природу, и используют это обвинение, чтобы атаковать всё, что вы с Кайлебом надеетесь достичь.

— Но вы же собираетесь сказать мне, что они ошибаются, не так ли?

— Так и есть. С другой стороны, я так же, как и вы, знаю, что даже если бы я был демоном, я бы сказал вам, что это не так. У меня был такой же разговор с Кайлебом, ещё до битвы в Заливе Даркос, но к тому времени он знал меня уже больше года. А вы — нет. Я знаю, что это сделает любое объяснение, которое я могу дать вам, ещё более трудным чтобы поверить и принять его, но я прошу вас, по крайней мере, попытаться.

— Сейджин Мерлин, — сказала она, иронично изогнув губы, — кем бы вы ни были, меня бы не было в живых, чтобы вести этот разговор или испытывать кризис сомнения без вашего вмешательства. Эдвирд не стал бы стоять здесь, готовый проткнуть вас штыком, если бы подумал, что вы собираетесь причинить мне вред, а это для меня почти так же важно, как и всё остальное. В сложившихся обстоятельствах, полагаю, самое меньшее, что я могу сделать, это как минимум выслушать то, что вы хотите сказать.

Сихемпер слегка шевельнулся, но продолжил стоять, крепко сжав челюсти.

— Спасибо, Ваше Величество, — искренне сказал Мерлин. Но затем он покачал головой, фыркнув. — К сожалению, у меня нет времени рассказать вам всю историю. В Корисанде уже день, и никто, включая Кайлеба, не знает, где я. Я должен вернуться туда как можно скорее.

— Похоже, вы живёте ещё более сложной жизнью, чем я предполагала, — заметила Шарлиен, и он хмыкнул.

— Ваше Величество, вы и половины не знаете, — сказал он. — Но, я думаю, вам придётся это узнать. А пока, я прошу Вас принять — по крайней мере, предварительно, — что я не ангел и не демон. Что то, что я могу делать, не нарушает никаких естественных или священных законов, как бы Инквизиция к этому ни относилась. Что я желаю вам с Кайлебом добра и сделаю всё, что в моих силах, чтобы служить вам и защищать вас обоих. Что есть другие люди, добрые и благочестивые люди, которые знают обо мне и моих способностях. И, — он посмотрел ей прямо в глаза, — что я скорее умру, чем позволю таким людям, как Жаспер Клинтан, продолжать использовать Самого Бога как предлог для убийства и пыток во имя своих собственных амбиций и извращённых убеждений.

— Вы просите меня принять очень многое, пусть даже «в предварительном порядке», — отметила Шарлиен.

— Я это знаю. Но если вы сможете принять это, по крайней мере до вашего возвращения в Теллесберг, я постараюсь доказать правдивость всего, что только что вам рассказал. Сейчас я признаю, что не могу «доказать» всё это, но если вы проследите, чтобы балкон перед вашими покоями во дворце был свободен всю первую ночь после вашего прибытия в Теллесберг, я думаю, что смогу представить дружественного свидетеля, которому вы сможете доверять.

— Кайлеб? — быстро спросила она, с посветлевшим лицом, и Мерлин кивнул.

— Организовать всё так, чтобы мы с ним оба могли исчезнуть на несколько часов, не вызвав при этом фурора во всей армии, будет непросто, как вы понимаете. Это одна из причин, по которой я не могу назвать вам конкретный час нашего прибытия. Но я совершенно уверен, что, когда я расскажу ему о том, что произошло здесь сегодня вечером, он настоит на том, чтобы самому прибыть к вам. И теперь, когда я думаю об этом, у меня есть ещё две просьбы.

— Какие? — спросила она, когда он замолчал.

— Во-первых, Ваше Величество, существует довольно щекотливая проблема того, что нам делать с вашей безопасностью и установлением личности тех людей, которые организовали это нападение.

«И я до сих пор не решил, говорить ли вам, что ваш собственный дядя был одним из них», — подумал он.

— Установлением личностей? — повторила она, и он кивнул.

— Никто не выжил после нападения на монастырь, Ваше Величество, — мрачно сказал он. Его усиленное зрение помогло отметить, как расширились глаза Шарлиен… и как Сихемпер удовлетворённо прищурился. — В районе бивака есть несколько раненых, но я постараюсь… разобраться с ними, перед тем как отправлюсь обратно. Мне не очень хочется это делать, но, боюсь, на этот раз у меня нет выбора. Если кто-нибудь из них поймёт, что я здесь был, последствия могут быть катастрофическими.

— Однако за главными воротами лежат два тела. У одного из них больше нет головы, хотя она находится достаточно близко к телу, чтобы Эдвирд мог её найти. Я думаю, что было бы очень неплохо, если бы он это сделал.

— Могу я спросить почему, сейджин Мерлин?

— Конечно, можете, Ваше Величество. Всего несколько минут назад, эта голова принадлежала некоему Милцу Хэлкому, экс–епископу Залива Маргарет.

Шарлиен посмотрела на него с недоверием, но Сихемпер хмыкнул, словно внезапно всё понял.

— По всей видимости, добрый епископ обеспечивал организацию и руководство Храмовыми Лоялистами в Черис с тех пор, как покинул город Хант. Я думаю, что было бы неплохо отвезти его голову обратно в Теллесберг, где его собратья-епископы смогут точно её опознать. И пока они это делают, вы могли бы упомянуть барону Волны Грома, что Трейвир Кейри был основным источником финансирования Хэлкома. Скажите ему, что я пока не могу этого доказать, но я уверен, что он найдёт нужные ему доказательства, если заглянет под нужные камни. Скажите ему, что, в частности, он, возможно, захочет поближе познакомиться с экипажем шхуны Кейри «Восход».

«И, если он это сделает, возможно, мне не придётся рассказывать тебе о твоём дяде. Это, наверное, трусость с моей стороны, но сейчас мне всё равно».

— Я думаю, что мы, вероятно, сможем это сделать — сказала ему Шарлиен таким же мрачным голосом. — А вторая просьба?

— Эдвирд любит вас, Ваше Величество, — мягко сказал Мерлин. — И прямо сейчас он боится того, кем я всё ещё могу оказаться. Поэтому я хотел бы попросить вас сделать для меня ещё два дела, когда вы вернётесь в Теллесберг. Во-первых, поговорите наедине с архиепископом. Расскажите ему всё, что я только что рассказал вам, и спросите его мнение о том, стоит ли вам услышать что-нибудь ещё. И, во-вторых, пожалуйста, позаботьтесь, чтобы Эдвирд тоже присутствовал, когда появимся мы с Кайлебом. Я думаю, никто не удивится, если вы почувствуете необходимость в дополнительной охране после чего-то подобного случившемуся сегодня, так что, возможно, вы могли бы настоять, чтобы полковник Рейпволк поставил Эдвирда на пост на вашем балконе. Я хочу, чтобы он услышал всё, что мы с Кайлебом расскажем вам. Я хочу, чтобы он сам принял решение и знал, что никто и ничто не попытается причинить вам вред.

— Я могу сделать и то, и другое, — заверила его Шарлиен, не пытаясь скрыть своего облегчения при его упоминании архиепископа.

— Благодарю вас, Ваше Величество.

Он низко поклонился, затем выпрямился и встретился взглядом с Сихемпером.

— Вы хорошо справились сегодня вечером, сержант, — тихо сказал он чизхольмцу. — Её Величеству повезло, что у неё есть вы.

Сихемпер ничего не сказал, и Мерлин криво усмехнулся.

— Я знаю, что ты всё ещё пытаешься составить обо мне своё мнение, Эдвирд. Я не удивлён. На твоём месте я бы, наверное, уже решился и воткнул в меня этот штык. Но если ты позволишь, я хотел бы дать тебе небольшой совет.

Его тон превратил последнюю фразу в вопрос. Через мгновение Сихемпер кивнул.

— Я вполне уверен, что идентифицировал и разобрался — или, во всяком случае, скоро разберусь — со всеми Храмовыми Лоялистами, стоящими за этим конкретным нападением. Однако я не могу быть до конца уверен в этом. И даже если бы мог я, ты бы не смог. Поэтому, я думаю, что для тебя будет правильным исходить из предположения, что ты и остальная часть отряда Её Величества сумели справиться с нападавшими, но не быть слишком уверенным, что в лесу не осталось одного или двух из них. При таких обстоятельствах, для тебя было бы логичным послать одну из сестёр — или их садовника, если аббатиса сумеет выкопать его из тайника под кроватью, — к «Танцору» с посланием для капитана Хьюита. Скажите ему, что вам нужна рота его морских пехотинцев, вооружённых как для охоты на кракена, в качестве эскорта обратно на корабль. И пока вы ждёте их прибытия, найдите безопасное место, чтобы спрятать Её Величество, пока вы остаётесь между ней и любыми дверями или окнами.

Сихемпер тщательно обдумал слова Мерлина. При обычных обстоятельствах он принял бы их за приказ, учитывая чин Мерлина в Имперской Гвардии. Как бы то ни было, он, очевидно, думал об их источнике с гораздо большей степенью подозрительности, чем обычно. Однако через несколько секунд он снова кивнул.

— Спасибо, — сказал Мерлин, и его улыбка на мгновение стала ещё более кривой. Затем он снова поклонился Шарлиен.

— А теперь, если вы извините меня, Ваше Величество, мне действительно пора возвращаться в Корисанд.

— О, конечно, сейджин Мерлин, — сказала она со слабой, слегка дрожащей улыбкой. — Не смею вас задерживать.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, — повторил он и исчез под проливным дождём.

Шарлиен смотрела в окно вслед ему ещё несколько секунд, затем повернулась к Сихемперу.

— Ваше Величество, разумно ли это? — спросил он, и она немного диковато рассмеялась.

— Разумно, Эдвирд? После такой ночи, как эта? — Она покачала головой. — Понятия не имею. Я только знаю, что без него — кем бы и чем бы он ни был на самом деле — ты и я в этот момент были бы мертвы. Кроме того, хоть я и не имею ни малейшего представления о том, что здесь происходит на самом деле, я знаю, что архиепископ Мейкел и Кайлеб — хорошие люди. Если они знают «секреты» Мерлина и доверяют ему так глубоко, как, очевидно, доверяют, то я готова, по крайней мере, выслушать то, что он скажет. И я думаю, что он тоже прав насчёт тебя. Мне кажется, очень важно, чтобы ты услышал то же, что и я.

Сихемпер долго и пристально смотрел на неё, а потом начал кивать.

— Думаю, вы правы, Ваше Величество, — медленно произнёс он. — Я тоже не знаю, что думать обо всём этом. Но в одном вы правы. Этот человек — или кто он там на самом деле — спас сегодня ночью вашу жизнь. Я обязан дать ему хотя бы шанс объяснить, как он это сделал.

— Хорошо, Эдвирд, — сказала она тихо, а затем сама сделала глубокий вдох.

— А сейчас, — грустно сказала она, — я думаю, нам пора найти аббатису и сказать ей, что я всё ещё жива.

.XVI. Штабная палатка Императора Кайлеба, Герцогство Менчир, Лига Корисанда

— Я полагаю, от Мерлина пока не было никаких вестей?

Лейтенант Франц Астин, заместитель начальника личной охраны Императора Кайлеба, поднял глаза, когда император высунул голову из-за полога, закрывающего вход в его палатку, и приподнял бровь.

— Нет, Ваше Величество, — ответил лейтенант. — Боюсь, пока нет.

— Ну, по крайней мере, он способен сам о себе позаботиться, — философски заметил император и снова удалился в свою палатку.

Астин некоторое время глядел на закрытые пологи шатра, потом бросил взгляд на Пейтера Фейркастера. Огромный сержант был единственным членом личной гвардии императора, исключая самого капитана Атравеса, который был с ним, когда тот был ещё кронпринцем. Это означало, что он также был единственным из них, кто служил с сейджином Мерлином с тех пор, как таинственный иностранец появился в Черис.

— Не спрашивайте меня, сэр. — Фейркастер пожал плечами. — Вы знаете, насколько Император полагается на… озарения капитана. Если он решил, что что-то является достаточно важным, чтобы послать капитана лично взглянуть на это, то он должен думать, что это действительно важно. Но, как он сказал, капитан способен сам о себе позаботится.

Последнее предложение, подумал Астин, должно быть, было самым чудовищным случаем преуменьшения, которое он когда-либо слышал за всю свою жизнь. Астин лично не видел, чтобы сейджин совершал какие-либо невозможные подвиги, приписываемые ему легендами. Со своей стороны, лейтенант был готов предположить, что невозможные подвиги, о которых шла речь, выросли из болтовни… но это не означало, что Мерлин не был самым опасным человеком, которого он когда-либо знал. Вся личная охрана Кайлеба тренировалась в паре сейджином. Ни один не был принят в отряд, который уже стал известен как Личный Отряд Императора, пока Мерлин лично не испытал его в спарринге без всяких ограничений, и никому из них никогда не удавалось превзойти его с тренировочными клинками, в рукопашной или на стрельбище. На самом деле, ни один из них даже не смог заставить его вспотеть. Несмотря на это, рассказы о том, как он в одиночку прокладывал себе путь через сотни врагов на борту «Королевской Черис» в битве в Заливе Даркос, вероятно, не были правдой. Возможно. Астин не был готов поставить на это деньги, но был почти уверен, что на самом деле не верит в это. В конце концов, как бы хорош ни был сейджин, он по-прежнему оставался всего лишь ещё одним смертным человеком.

Возможно.

Сам лейтенант подозревал, что байки о чудовищной смертоносности Мерлина тихо поощрялись тогдашним кронпринцем и его телохранителями-морпехами. Сосредоточение внимания на его смертоносности как воина, несомненно, было частью тщательного прикрытия, которое было построено, чтобы защитить правду о величайшей ценности Мерлина для Черис. Астин на самом деле не верил в это, когда он и остальные члены Личного Отряда Императора были впервые проинформированы о «видениях» сейджина. Это звучало слишком похоже на детские сказки о сейджине Коди и его магических способностях.

Однако, в данном случае, байки оказались правдой. Астин видел слишком много примеров использования императором этих видений, чтобы сомневаться в этом, и потому прекрасно понимал, насколько было важно, чтобы кто-то ещё не узнал об истинных способностях сейджина. А удостовериться, что все знают, что Мерлин был самым смертоносным телохранителем в мире — что, в конце концов, не было большим преувеличением — было идеальным способом объяснить, почему он всегда находится за плечом императора. Он был там не как наиболее доверенный и... «проницательный» советник императора, как метко выразился сержант Фейркастер; он был там, чтобы сохранить императору жизнь.

Это помогло объяснить, почему другие члены отряда оказались серьёзно обеспокоены, когда сейджин не явился к завтраку. Мерлин всегда ел рано, ещё до того, как вставал император, чтобы успеть заступить на дежурство, пока обслужат Кайлеба, и он был столь же безупречен в выборе времени, как и в обращении с мечом. Поэтому, когда он опоздал на целых пятнадцать минут, Астин осторожно просунул голову в маленькую палатку, выделенную Мерлину для личного пользования.

Он ожидал увидеть сейджина, сидящего, скрестив ноги, посреди палатки, сосредоточенного на одном из своих «видений». Они, в конце концов и в первую очередь, и были причиной того, что ему была выделена отдельная палатка. Однако, к удивлению лейтенанта, палатка была пуста, а спальный мешок выглядел так, словно им вообще не пользовались.

Это было совершенно беспрецедентно, и более чем достаточно, чтобы Астин отправился к императору. Насколько было известно Астину, капитан Атравес ни разу не отсутствовал, когда ему полагалось быть на дежурстве. И уж конечно, он никогда бы не исчез посреди ночи, не сказав кому-нибудь о своих намерениях! Если уж на то пошло, Астин чувствовал себя более чем немного обиженным явным доказательством того, что Мерлин каким-то образом пробрался сквозь защитное кольцо вокруг императора так, что ни один из гвардейцев Кайлеба не заметил его. Этот человек мог быть сейджином, но он не был невидимкой!

К счастью, император, по крайней мере, знал, куда делся Мерлин. Астину пришлось терпеливо ждать, пока Галвин Дейкин войдёт и разбудит спящего императора. Затем камердинер высунул голову из спальных покоев императора и жестом пригласил гвардейца войти со своим посланием. На мгновение Астину показалось, что он увидел удивление в глазах Кайлеба, но он явно ошибся.

— Мне очень жаль, Франц, — сказал император, качая головой и криво улыбаясь. — Я сказала Мерлину, что не хочу, чтобы кто-нибудь узнал об этом, но не ожидал, что он поймёт меня настолько буквально. Я предполагал, что он, по крайней мере, расскажет хоть кому-то в подразделении, что я решил отослать его.

— Отослать его, Ваше Величество? — повторил Астин.

— Да. — Кайлеб встал и потянулся, сильно зевая, прежде чем принять от Дейкина солдатскую куртку. — Скажем так, мне нужно было передать сообщение кое-кому, кого нельзя было увидеть открывающим письмо от меня. По крайней мере, если он хотел сохранить свою голову.

Глаза Астина на мгновение расширились. Потом к нему пришло осознание, и тот факт, что сейджин смог просочиться через своих собственных часовых, так что никто не заметил его, объяснил, почему император выбрал его, чтобы передать важное сообщение одному из своих агентов в корисандийском тылу.

— Очевидно, — продолжил император, снова поворачиваясь к Астину и опоясывая поясом солдатскую куртку, — я бы предпочёл, чтобы об этом никто больше не знал.

— Конечно, Ваше Величество.— Астин слегка поклонился. — Я немедленно проинструктирую всех остальных.

— Спасибо, Франц. И я прошу прощения. Я просто надеялся, что Мерлин к данному моменту уже вернётся. Я не ожидал, что тебе придётся стоять и его вахту, и твою собственную.

— Не беспокойтесь об этом, Ваше Величество. — Астин улыбнулся. — Капитан Атравес работает больше, чем любой из нас. Я не против потратить немного своего свободного времени, если вам так нужно.

— Я знаю. — Император ухмыльнулся ему. — Тем не менее, с моей стороны было бы вежливо хотя бы предупредить тебя об этом заранее.

Астин лишь улыбнулся, коснулся левого плеча, отдавая честь, и вышел из спального шатра императора. Он сильно сомневался, что какой-нибудь другой король или император на лице Сэйфхолда хоть на мгновение задумался бы об удобстве или неудобстве одного из своих телохранителей.

И всё же становилось ясно, что даже император постепенно теряет терпение. Было бы несправедливо называть поведение Кайлеба обеспокоенным, но это могло быть потому, что, как и сам Астин, он считал невозможным представить себе ситуацию, с которой Мерлин не смог бы справиться. Конечно, он должен был справиться; Астин просто не мог себе представить, что может быть по-другому. С другой стороны…

— Извини, что опоздал, Франц.

Лейтенант дёрнулся и, не веря своим ушам, оглянулся вокруг, когда глубокий, знакомый голос произнёс эту фразу у него за спиной.

— Мерлин?

— Во плоти, так сказать, — ответил Мерлин с широкой улыбкой.

— Чёрт побери, сэр! — Астин сердито посмотрела на аккуратно одетое привидение, которое, казалось, выросло прямо из-под земли. — Я знаю, что вы сейджин, но как, во имя Лангхорна, вам это удалось?

— Удалось что? — выражение лица Мерлина было сама невинность.

— Вы сами знаете что! — почти закричал Астин. — Достаточно плохо, что вы проскользнули мимо всех нас по пути наружу, но если вы можете проскользнуть мимо нас и по пути внутрь, то, может быть, сможет и кто-то ещё!

— Вообще-то, Франц, я бы об этом не беспокоился, — Мерлин покачал головой, и искреннее раскаяние смягчило его улыбку. — Никто больше не сможет повторить те приёмы, которые я только что использовал. Поверь мне.

— Я начинаю думать, что во всех старомодных «волшебных» историях о сейджинах гораздо больше правды, чем я думал, — сказал Астин.

— Это не волшебство, Франц. Просто тренировка и несколько усиленных способностей.

— Уверен, это так и есть.

— Ну, если ты не готов отправиться в Горы Света и провести пару десятилетий, тренируясь со мной, боюсь, это лучшее объяснение, которое я могу тебе дать. — Мерлин протянул руку и похлопал лейтенанта по плечу. — Я вовсе не пытаюсь быть загадкой, Франц. Хотя я признаю, что возможность немного покрасоваться перед людьми, которым разрешено знать о моих маленьких… особенностях — это одно из моих маленьких удовольствий.

— Вероятно, именно поэтому никому кроме нас не разрешается знать о вас, — кисло сказал ему Астин. — То, как мы продолжаем падать замертво от сердечной недостаточности, сдерживает от увеличения количества!

Мерлин рассмеялся.

— О, всё не так уж плохо! Кроме того, вы все здоровы и молоды. Я уверен, что если чьи-то сердца и могут выдержать это, так это ваши.

— Это обнадёживает, сэр. — Астин на мгновение посмотрел на своего начальника очень чопорно, затем скривился. — Я уверен, что было забавно напугать так, чтобы за этот год я не вырос ни на сантиметр, но Император высовывал голову из своей палатки ежеминутно последние десять минут. Думаю, он ожидал, что вы вернётесь чуть раньше.

— Знаю, — пожал плечами Мерлин. — Но поиски… корреспондента Его Величества потребовали больше времени, чем я ожидал. И, честно говоря, даже сейджин не может бегать слишком быстро и так, чтобы его никто не замечал.

— Это действительно обнадёживает, — сказал Астин с улыбкой. — Тем не менее, думаю что…

Он сделал прогоняющий жест рукой в сторону шатра императора, и Мерлин кивнул. Затем сейджин расправил плечи, подошёл к шатру и энергично постучал костяшками пальцев по маленькому колокольчику, висевшему снаружи закрытого полога.

— Ваше Величество, я вернулся, — объявил он, перекрывая переливающуюся мелодию колокольчика.

— О, ты, вернулся, да? — Голос Императора казался явно раздражённым. Мгновение спустя он снова высунул голову и одарил своего личного оруженосца столь же бесспорно раздражённым взглядом. — Мне казалось, ты говорил что-то про рассвет, — сказал он и довольно многозначительно взглянул на позднее утреннее солнце.

— Да, Ваше Величество, — признался Мерлин. — Однако возникли некоторые осложнения.

— Мне не нравится слово «осложнения», — ещё более раздражённо сказал Кайлеб. — Думаю, тебе лучше зайти внутрь и рассказать мне о них.

— Конечно, Ваше Величество, — пробормотал Мерлин и последовал за императором в шатёр.

Астин и Фейркастер посмотрели друг на друга.

— Не беспокойтесь, сэр, — сказал сержант с широкой улыбкой. — Император очень любит сейджина, честное слово.

Кайлеб позволил пологу шатра опуститься на место, затем повернулся к Мерлину, скрестив руки на груди и подняв брови.

— Не думаешь ли ты, — сказал он, — что было бы неплохой идеей держать хотя бы меня в курсе твоих маленьких экспедиций?

В его голосе прозвучали нотки неподдельного гнева, и, как заметил Мерлин, он имел на это полное право.

— Кайлеб, мне очень жаль, — серьёзно сказал человек, который был Нимуэ Албан. — Если бы было время, я, конечно, сказал бы тебе. К сожалению, времени не было. На самом деле, я, чёрт возьми, я еле успел туда.

Гнев Кайлеба заметно уменьшился, когда Мерлин заговорил серьёзным тоном.

— Успел куда? — спросил он.

Мерлин пристально посмотрел на него, гадая, как отреагирует Кайлеб. Он продолжал наблюдать за лагерем через один из своих СНАРКов всё время, пока его не было, и почувствовал облегчение, когда Кайлеб автоматически прикрыл его отсутствие. Он ожидал, что император сделает именно это, но если бы он был человеком из плоти и крови, то затаил бы дыхание, когда Астин пошёл рассказать Кайлебу о его отсутствии. К счастью, Дейкин (который также знал «легенду» о видениях сейджина Мерлина) убедился, что император полностью проснулся, прежде чем позволить Астину объяснить, почему он разбудил его в первую очередь, а лейтенант, видимо, был почти уверен, что ему скажут, что Кайлеб знает, где Мерлин.

В тоже время…

— Садись, Кайлеб, — сказал он, указывая на один из складных походных стульев у стола с картой.

— К чему ты меня так активно готовишь, Мерлин? — Глаза Кайлеба сузились, но он сел на указанный стул.

— Я как раз собираюсь тебе это сказать. Но, прежде чем я это сделаю, ты должен сделать две вещи. Во-первых, ты должен понять, что я успел вовремя. И, во-вторых, ты должен быть готов исполнить свою лучшую актёрскую роль, которую ты когда-либо играл в своей жизни.

— Мерлин, ты начинаешь меня по-настоящему пугать, — откровенно признался Кайлеб.

— Это не входит в мои намерения. Но я знаю тебя, Кайлеб. Когда я расскажу тебе, где я был и почему, ты не воспримешь это… слишком уж спокойно, скажем так. И тебе будет нелегко притвориться, что я тебе ничего не говорил, но тебе придётся.

— Не мог бы ты уже перестань меня успокаивать? — поморщился Кайлеб. — Если тебе нужно, ты можешь усесться на меня, после того, как расскажешь, чтобы я не носился по лагерю, как ящерица с отрубленной головой. Но если ты не приступишь к делу и не скажешь мне, где, чёрт возьми, ты был, ты увидишь действительно впечатляющую имитацию вулкана!

Мерлин коротко улыбнулся и расправил плечи.

— Хорошо, Кайлеб. Я расскажу тебе.

— Вчера вечером я просматривал вместе с Сычом каждодневные записи со СНАРКов о Черис. Я действительно не думал найти там что-то слишком удивительное, но я ошибся. На самом деле…

Мерлину — почти — не пришлось садиться на Кайлеба. Хотя он был очень близок к этому.

— Боже мой! — Лицо императора посерело. — Боже мой! Ты уверен, что с ней всё в порядке, Мерлин?!

— Уверен, — ободряюще сказал Мерлин. — Я следил за ней всю дорогу обратно до Корисанда, и Сихемпер не лентяйничал. Он лично сидел с ней, отправив одну из монахинь в бухту, а капитан Хьюит повёл две полные роты морских пехотинцев в монастырь под своим личным командованием, чтобы забрать её. Она уже на пути к «Танцору», а Хьюит и Сихемпер следят за ней, как великие драконы за единственным детёнышем.

— Слава Богу, — горячо пробормотал Кайлеб, закрывая глаза. Затем он выпрямился, встал и положил руки на плечи Мерлина.

— И спасибо тебе, Мерлин Атравес, — тихо сказал он, глядя в тёмно-синие глаза Мерлина. — Я и так задолжал тебе гораздо больше, чем когда-либо рассчитываю вернуть. А уж теперь… — он покачал головой. — Ты не будешь возражать, если мы назовём нашего первого сына Мерлином? Или, — он вдруг усмехнулся, — нашу первую дочь — Нимуэ?

— Любое из этих имён, вероятно, вызовет удивление, но я буду польщён.

— Хорошо!

Кайлеб слегка встряхнул его, затем отступил и глубоко вздохнул.

— Теперь я понимаю, почему ты сказал, что я должен быть хорошим актёром. Как можно вести себя как ни в чём не бывало, когда свора сумасшедших пыталась убить мою жену менее пяти часов назад?

— Не знаю, — честно ответил Мерлин, — но, так или иначе, тебе придётся это сделать. С другой стороны, вполне возможно, что ты уже создал для себя небольшое прикрытие. История о том, что ты отправил меня доставить сообщение — вполне хорошая причина.

— Ты это видел, да? — Кайлеб криво ухмыльнулся, и его лицо начало терять пепельный оттенок. — Я так и думал, что один из твоих СНАРКов будет следить за мной, где бы ты ни был.

— Конечно, я так и сделал. И поскольку ты никому не сказал, что это было за «сообщение», ты можешь и дальше продолжать молчать. Пусть все они думают, что у тебя в огне больше железа, чем они знают. И так как ты не собираешься рассказывать им, что это было за сообщение или кому оно было адресовано, большинство из них придумают свою собственную… творческую вариацию, скажем так, на то настроение, в котором ты находишься.

— Это сработает на всех, кроме Нармана, — немного кисло сказал Кайлеб. Мерлин поднял бровь, и Кайлеб усмехнулся.

— Не пойми меня неправильно. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы мне, что я действительно признаю, что мне нравится этот человек, я бы сказал ему, что он сумасшедший. Но так уж вышло, что он мне нравится, а то, что всё, что ты видел, указывает на то, что он искренне решил, что его лучшая надежда — быть верным мне и Шарлиен, лишнее тому доказательство. Но этот человек дьявольски умён.

— Мне кажется, я упоминал что-то такое некоторое время назад, — мягко заметил Мерлин.

— Да, действительно. Но моя точка зрения в данный конкретный момент заключается в том, что я совершенно уверен, что он уже пришёл к выводу, что способности «сейджина Мерлина» ещё более необычны, чем предполагают все «дикие истории» о нём.

— Не сильно удивлюсь, если ты прав насчёт этого, — пожал плечами Мерлин. — Одна из проблем того, что вы используете особенно острый нож — это держать пальцы подальше от лезвия.

— Должен сказать, ты отнёсся к моим подозрениям очень спокойно.

— Если я не отнесусь к этому спокойно, то это не поможет, — заметил Мерлин. — И если предположить, что человек не паникует, если узнает чуть больше правды, тогда он будет ещё более полезным в качестве аналитика. Не говоря уже о том, что мы сможем поделиться с ним ещё большим количеством необработанных данных.

— Должен ли я предположить из этого, что ты думаешь о том, чтобы познакомить его с историей, которую мы выдали Пейтеру и остальному подразделению?

— По правде говоря, да. На самом деле, я думаю, что было бы неплохо попросить Нармана вмешаться в данном случае.

— Прямо сейчас? — Глаза Кайлеба расширились, и Мерлин снова пожал плечами.

— До тех пор, пока мы можем держать слои наших историй прямыми, — сказал он с кривой улыбкой. — Давай посмотрим. Мы скажем Францу и остальным, что ты отправил меня с сообщением какому-то неизвестному агенту на другой стороне. Они расскажут это остальной армии, если кому-то интересно, куда я исчез. И мы расскажем эту же историю Чермину и остальным твоим офицерам, что также поможет объяснить, почему ты хотел видеть Нармана. В конце концов, кто может быть лучшим советчиком, когда речь идёт о мошенничестве и общей, всесторонней подлости? Затем мы рассказываем Нарману, что на самом деле я провёл утро, сидя в своей палатке и наблюдая видение о Святой Агте. Мы расскажем ему всё, что я знаю о покушении и о том, кто за ним стоит, и спросим, как он отреагирует и как, по его мнению, будет лучше действовать. И мы скажем ему, что история с «посланием» — это наше официальное прикрытие, и что он должен просто сказать любому, кто будет достаточно неловок, чтобы спросить, что он не имеет права обсуждать, кому ты можешь отправлять сообщения или почему ты это делаешь.

— У меня начинает болеть голова, когда я слежу за тем, кто знает, какая часть информации находящейся в обращении состоит изо лжи, — проворчал Кайлеб. Он на мгновение задумался, потом кивнул. — Я думаю, ты прав, — сказал он. — И я думаю, что Нарман отнесётся к этому довольно спокойно. Он достаточно умён, чтобы понять, почему мы не могли рискнуть рассказать ему о чём-то подобном, пока у нас не было возможности оценить, насколько искренне он решил поддержать Империю.

— Точно.

— Ну ладно. Но в таком случае, — Кайлеб спокойно посмотрел Мерлину в глаза, — расскажем ли мы ему о Халбрукской Лощине?

— Кайлеб, мы говорим о дяде твоей жены, — тихо ответил Мерлин и покачал головой, осуждая себя. — Мы все знали, что он симпатизирует Храмовым Лоялистам, и мне следовало бы приглядывать за ним повнимательнее. У меня была такая возможность, но, как ты мне недавно сказал, у меня просто нет времени смотреть за всеми подряд. Мне нужно было расставить приоритеты, и в его случае я допустил серьёзную ошибку. Думаю, я позволил тому факту, что он, очевидно, любил её, сделать меня слишком самоуверенным. И я, вероятно, рассчитывал на естественную подозрительность Бинжамина больше, чем имел на это право. — Он покачал головой снова. — Как бы то ни было, я не сделал наблюдение за ним одним из своих приоритетов, и это чуть не убило Шарлиен.

— Но это не так — сказал ему Кайлеб. — И, как я уже указывал тебе в том случае, о котором ты только что упомянул, рано или поздно что-то подобное должно было произойти. Есть только один ты, Мерлин. Неважно, каким чудесным ты кажешься, неважно, как сильно ты подстёгиваешь себя, есть только один ты.

— Я знаю, но…

— Перестань заниматься самоуничижением, — строго сказал Кайлеб. — Всё кончено, а она всё ещё жива. Это самое главное. Итак, ты собирался сказать о герцоге?

Мерлин посмотрел на него ещё мгновение, а затем слегка кивнул в знак согласия.

— Я не знаю, найдёт ли кто-нибудь его тело, — сказал он. — Дейвис забросал его и его оруженосцев достаточным количеством грязи, и, кроме того, вся эта местность по-прежнему находится рядом с девственным лесом, так что даже искатели, специально ищущие могилу, вполне могут пропустить её. Но если Волна Грома возьмётся за Кейри, его связи с Халбрукской Лощиной почти обязательно обнаружатся. И объяснять его таинственное исчезновение в такой момент…

Он позволил своему голосу затихнуть, и Кайлеб кисло фыркнул.

— Рассчитано совсем не на то, чтобы успокоить умы чизхольмцев Шарлиен, не так ли? — сказал император.

— Нет. И уж тем более не в Палате Общин, учитывая его тесные связи с армией и с Зелёной Горой. Но ведь на самом деле ты думал не об этом, не так ли?

— Нет, — со вздохом согласился Кайлеб.

— Она очень умная леди, — печально заметил Мерлин. — Слишком умная, чтобы не догадаться в конце концов, расскажем мы ей об этом или нет. Особенно если Бинжамин возьмётся за Кейри. Поэтому я полагаю, что настоящий вопрос заключается в том, есть ли смысл пытаться защитить её.

— И как она отреагирует, когда узнает, что мы пытались это сделать, — согласился Кайлеб.

— В любом случае, я думаю, что мы определённо должны сказать Нарману. Во-первых, потому что его советы о том, как мы справимся со всей этой неприятной частью проблемы, были бы чрезвычайно ценны. Во-вторых, потому что он такой же умный, как Шарлиен. Расскажем мы ему или нет, он всё равно догадается, так что мы можем рассказать ему всю правду — во всяком случае, об этом — с самого начала и сэкономить всем немного времени.

— Ты, конечно, прав. — Плечи Кайлеба поникли. — Я только хотел бы, чтобы это было не так. Она любила его как отца, Мерлин. Это разобьёт ей сердце. И, честно говоря, я немного боюсь.

— Боишься, что она обвинит в этом, хотя бы и косвенно, тебя? — мягко спросил Мерлин. — Что она увидит в своём решении принять твоё предложение истинную причину того, что он сделал... и его смерти?

— Да, — признался император.

— Я не могу обещать, что она этого не сделает, Кайлеб. Никто не может. Но Шарлиен не первый человек, у которого кто-то из близких не одобряет её брак. И она не смогла бы выжить так долго на троне Чизхольма, не научившись понимать, как работают умы и сердца людей, когда речь идёт о политике и власти. Давай посмотрим правде в глаза — она привезла своего дядю в Черис в первую очередь потому, что боялась, что не сможет доверять ему дома, в Чизхольме. Она так много знала о нём ещё до того, как вышла за тебя замуж. Конечно, люди могут наказывать себя за вещи, которые не имеют никакого рационального смысла, поэтому вполне возможно, что она решит, что её брак «подтолкнул его» к действиям, которые он предпринял, хотя её интеллект знает, что окончательное решение было его и только его. Но даже если и так, я думаю, она скорее будет винить себя за то, что приняла твоё предложение, чем тебя за то, что ты его вообще предложил.

— Я бы предпочёл, чтобы она обвинила меня, — очень тихо сказал Кайлеб, глядя на свою руку, играющую с коробкой карандашей на краю стола с картами.

На этот раз Мерлин ничего не ответил. На несколько секунд воцарилась тишина, а затем Кайлеб снова выпрямился.

— Хорошо, — сказал он чуть более оживлённо. — Думаю, ты прав насчёт Нармана, так что, пожалуй, мне лучше послать весточку, что я хочу его видеть.

— И пока мы ждём, — сказал Мерлин, — нам с тобой нужно подумать над небольшой проблемой: как император, который к тому же сам себе полевой командир, может исчезнуть из своего штабного лагеря хотя бы на… ну, скажем, на четыре-пять часов посреди ночи?

— Не говоря уже о том, как мы вытащим вышеупомянутого императора и полевого командира из его штабного лагеря, — согласился Кайлеб. Он покачал головой и усмехнулся. — Я действительно с нетерпением жду встречи с этим твоим «разведывательным скиммером» — напуган до смерти, заметь, но с нетерпением жду. Но придумать способ вытащить меня отсюда будет намного сложнее, чем просто выяснить, как сделать что-то столь незначительное, как… о, убедить Гектора Корисандийского, что я действительно его лучший друг.

.XVII. Разведывательный скиммер в полёте, Над океаном Картера

Нос Кайлеба Армака плотно прижался к внутренней обшивке бронепластового фонаря кабины, когда разведывательный скиммер прорвался сквозь ночные небеса. Он был первым уроженцем Сэйфхолда, который действительно летал за более чем восемь веков, и Мерлин почти физически чувствовал восторг молодого человека, так как император сидел в пилотском кресле позади него.

Вытащить их обоих из лагеря оказалось гораздо проще, чем, по крайней мере, предполагал Кайлеб. Конечно, то была не его вина, что он переоценил трудности; в отличие от Мерлина, он не знал о таких вещах, как портативные голографические проекторы. Как и умное покрытие скиммера, проектор, привязанный к ремню Мерлина, лучше всего работал в условиях неоптимальной видимости, но им повезло с дождевыми облаками, которые надвинулись ближе к вечеру. Дождь шёл не очень сильно, но туман от него уменьшил видимость и помог им двоим слиться с фоном достаточно хорошо, чтобы они смогли начать движение значительно раньше и задолго до того, как наступила полная темнота.

Учитывая разницу во времени, выходить раньше не имело особого смысла. Девятнадцать часов в Корисанде было только тринадцатью часами в Теллесберге, но Мерлин всё равно был счастлив, что у него появилось дополнительное время. Это означало, что на этот раз им не придётся лететь на высоких числах Маха, что было хорошо, поскольку не было никаких удобных гроз, готовых скрыть звуковой удар, и раз он не будет лететь так быстро, то ему не придётся беспокоиться о том, что температура обшивки скиммера будет измерена какими-нибудь орбитальными датчиками, которые ему не принадлежали. А ещё он предпочёл бы прибыть на место немного пораньше, если бы мог. Он всегда мог провести время, кружа высоко над Теллесбергом, так, чтобы никто не мог увидеть их с земли, и чем раньше он сможет посадить их обоих на балконе Шарлиен, тем лучше.

Когда Кайлеб увидел скиммер, он довольно сильно напомнил Мерлину младшего брата императора. На самом деле, если Мерлин хотел быть точным, он выглядел даже моложе кронпринца Жана, когда Сыч перевёл машину в плавное парение и отключил функции маскировки.

— О боже! — пробормотал император, наблюдая широко раскрытыми глазами, как скиммер внезапно появился в поле зрения и мягко опустился на кучу из мёртвых листьев, устилавший лесную поляну в двух милях от периметра его лагеря.

Его очевидный восторг заставил Мерлина взглянуть свежим взглядом на утончённую, изящную грациозность скиммера, хотя он с трудом мог себе представить, как его зализанные грани и широкие крылья должны выглядеть для человека, который не вырос во вселенной высоких технологий. Реакция Кайлеба так сильно подчеркнула огромную пропасть между жизненным опытом Нимуэ Албан и его собственным, как ещё не было за время пребывания Мерлина на Сэйфхолде.

Император проследил, как откинулся фонарь кабины и выдвинулся посадочный трап, а затем с небольшой опаской взобрался по нему под присмотром Мерлина. Он устроился на заднем пилотском кресле, и каким-то образом ему удалось не выпрыгнуть из него, пока его поверхность двигалась под ним, приспосабливаясь к контурам его тела. Хотя, к счастью, Мерлин и предупредил его о том, что произойдёт, но его удивление всё равно было очевидным.

Мерлин терпеливо показал ему разные дисплеи. При этом, даже не потрудившись предупредить Кайлеба, чтобы тот не трогал ничего, что ему специально не разрешалось трогать. Во-первых, потому что Кайлеб был достаточно умён, чтобы не делать ничего подобного. Во-вторых, потому что Мерлин перевёл всё управление полётом на переднюю часть кабины. Он показал императору, как перенастроить его визуальные дисплеи так, чтобы он мог направлять оптический блок скиммера туда, куда хотел, и первые тридцать или сорок минут полёта Кайлеб провёл, восхищённо поворачивая сканер и увеличивая масштаб изображения земли, океана и островов под ними.

Так же он провёл эти тридцать-сорок минут, болтая обо всём, что мог увидеть с высоты чуть более шестидесяти пяти тысяч футов. Но затем, наконец, он пришёл в себя.

— Так вот что Лангхорн и остальные отняли у всех нас, — тихо произнёс он, наконец снова усаживаясь на своё сиденье.

— Это лишь часть того, что они у тебя отняли, — мягко поправил Мерлин. — Поверь мне, Кайлеб. Как бы захватывающе и ново всё это ни было для тебя, это едва ли поцарапает поверхность того, что Шань-вэй хотела вернуть твоим предкам. О, Лангхорн и планировщики миссии были правы в одном — в течение примерно первых трёх столетий они должны были похоронить любую память об инфраструктуре, которая могла бы произвести что-то наподобие этого скиммера. Встроенные в него системы маскировки и тот факт, что его сигнатура будет настолько крошечной и трудно уловимой в любом случае, означали, что они могли бы управлять, по крайней мере, некоторыми подобными транспортными средствами, не рискуя ничем, что Гбаба могли бы обнаружить, не проводя детального поиска в атмосфере. А если бы они подобрались достаточно близко, чтобы проводить поиск в атмосфере, уже не имело бы значения, обладал ли Сэйфхолд передовыми технологиями или нет.

— Но вы могли бы получить это обратно — и всё остальное, что с этим связано, — четыреста или пятьсот лет назад, не беспокоясь о том, наткнутся ли на вас Гбаба. Или, во всяком случае, как минимум, не беспокоясь о том, что они заметят вас, потому что они тебя активно искали. Это то, что они забрали у тебя, у твоих родителей, у твоих бабушек и дедушек, и у твоих прадедов.

— Мы могли бы владеть этими звёздами, — почти прошептал Кайлеб.

— С некоторой осторожностью — да, — согласился Мерлин. — На самом деле, если исходить из тех знаний, которые Шань-вэй пыталась сохранить в Александрии, то к настоящему времени человечество, вероятно, развило бы достаточно высокий уровень технологии, чтобы отправиться на поиски Гбаба, а не наоборот. Не говоря уже о том, что средняя продолжительность жизни человека, родившегося при жизни Нимуэ Албан, превышала триста лет.

— Или о таком незначительном соображении, что эти лживые ублюдки оставили нас с такими «духовными пастырями», как Клинтан, — резко добавил Кайлеб.

— Или об этом, — согласился Мерлин.

— Знаешь, Мерлин, — сказал Кайлеб совершенно другим голосом, — до этого момента, несмотря на дневник Святого Жерно и другие документы, я действительно не мог понять, что ты имеешь в виду, когда говоришь о «продвинутых технологиях». Может быть, потому, что по-настоящему я и не пытался. Я был слишком озабочен, слишком сосредоточен на том, чтобы просто выжить, чтобы действительно попытаться представить, каким могло бы быть будущее — или, может быть, я должен сказать, прошлое. И, наверное, тот факт, что ты жив, и те невероятные вещи, которые я видел, что ты делаешь, должны были дать мне ключ к разгадке, но, честно говоря, я всё ещё думал о тебе как о сейджине Коди. Ты не «технология», не то, что один из механиков Хоусмина мог бы спроектировать или построить, если бы у них была правильная коллекция гаек и болтов и правильный гаечный ключ. Ты волшебник — это подтвердит любой дурак! Но сейчас…

Он замолчал, и когда Мерлин взглянул на небольшой экран рядом с правым коленом пилота, камера в задней кабине показала ему, как император пожал плечами.

— Когда-то на Старой Земле жил писатель, — сказал он. — Он умер за триста лет — триста лет Старой Земли, то есть примерно за триста тридцать сэйфхолдийских лет — до того, как мы встретились с Гбаба, но он писал нечто под названием «научная фантастика». Его звали Кларк, и он сказал, что любая достаточно продвинутая технология неотличима от магии[36].

— «Неотличима от магии», — тихо повторил Кайлеб, затем кивнул. — Я полагаю, это хороший способ думать об этом. И это заставляет меня чувствовать себя немного лучше, немного меньше похожим на какого-то невежественного дикаря.

— Это хорошо, потому что «невежественного дикаря» нет ни в тебе, ни в Шарлиен или Нармане — даже в Гекторе. В рамках мировоззрения, разрешённого Церковью, ты такой же умный, способный и изобретательный, как и любой другой в истории человечества, Кайлеб. На самом деле, хотя я и не хотел бы, чтобы у тебя распухла голова или что-то в этом роде, вы с Шарлиен чертовски невероятны, если уж на то пошло. Всё, что нам нужно сделать, — это разрушить барьеры, воздвигнутые Лангхорном и Бе́дард, чтобы держать вас всех в тюрьме, а интеллект, способности и изобретательность сделают всё остальное.

— Конечно, разрушение барьеров потребует большего, чем просто победа над «Группой Четырёх», — сказал Кайлеб. — Я знаю, что ты уже говорил мне об этом, но теперь, глядя на всё это, я, кажется, наконец понимаю, что ты имел в виду на самом деле. Никто из тех, кто вырос на Сэйфхолде, не будет готов к чему-то подобному без ужасно огромной предварительной подготовки. И теперь я понимаю, почему ты сказал, что не можешь просто отдать это. Почему мы должны научиться строить это — и принимать это как нечто, что не является «злом» — сами.

— Как говорит Мейкел, по одной битве за раз, — согласился Мерлин. — Во-первых, мы разорвём политическую и экономическую удавки Храма, а затем займёмся ложью в самом Писании. И это, Кайлеб, будет ещё более жёсткая борьба, во многих отношениях. Тот факт, что восемь миллионов грамотных колонистов оставили так много писем, дневников и личных записок — абсолютно честных, насколько им было известно — о том, как они взаимодействовали с «архангелами» и о своём опыте в день самого Творения, оставит нас с кошмаром, когда мы попытаемся сказать всем, что всё это ложь. Простой факт, что у меня есть пещера, набитая технологическими игрушками, не поможет «волшебным образом» заставить девятьсот лет веры исчезнуть в одночасье… или сделать так, чтобы люди, разделяющие эту веру, чувствовали себя немного счастливее от возможности попасть в ловушки Шань-вэй. Вот почему нам нужны такие люди, как Хоусмин, Рейян, Ражир Маклин и все остальные. «Научная революция» на Сэйфхолде должна прийти изнутри, а не быть передана каким-то сверхъестественным приспешником Шань-вэй, и мышление, которое с ней связано, должно заразить всю планету. Я только надеюсь, что мы сможем избежать целой серии религиозных войн между людьми, стремящимися принять новое, и людьми, отчаянно защищающими старое как свою единственную надежду на спасение.

— Я ведь не увижу при жизни, как Сэйфхолд снова построит такие «разведывательные скиммеры», правда? — тихо спросил Кайлеб.

— Я думаю, что нет, — так же тихо подтвердил Мерлин. — Мне бы хотелось, чтобы ты смог, и я полагаю, что это может случиться. Но я боюсь того, что произойдёт, если мы так быстро вдолбим правду во всех живущих. Может быть, всё изменится, может быть, я слишком пессимистичен. Но у меня и так достаточно крови на руках, Кайлеб. Я не хочу больше того, что должно быть.

— Кажется, я наконец начинаю понимать, почему ты так одинок, — сказал Кайлеб. — Ты не просто единственный человек, который помнит, откуда мы все на самом деле пришли. Ты единственный человек, который увидит, как такие люди, как я, отец и Шарлиен, умрут и оставят тебя сражаться во всё той же битве без них.

— Да. — Кайлеб едва расслышал это единственное слово, и Мерлин на мгновение закрыл глаза. — Да, — повторил он громче. — И если ты хочешь взглянуть на это с другой стороны, я думаю, что у меня есть очень хороший шанс быть лично ответственным за большее кровопролитие, чем у любого другого человека в истории.

— Драконье дерьмо! — Кайлеб произнёс эти два слова так резко, что Мерлин дёрнулся в своём лётном кресле. — Не пытайся винить себя, Мерлин! — продолжил император чуть менее резким тоном. — Лангхорн, Бе́дард и Шуляр — вот те, кто построил этот беспорядок, а Клинтан, Мейгвайр и Трайнейр — те, кто были готовы убить целое королевство, чтобы поддержать его! Неужели ты думаешь, что всё это каким-то волшебным образом прекратится, если ты просто решишь оставить всё в «довольно хорошем покое»? Ты же не настолько глуп.

— Но…

— И не надо мне никаких «но», — прорычал император Черис. — Это беспорядок, тысячи людей будут убиты, может быть, миллионы, и ты — и я, и мои дети, и мои внуки, если это то, что нужно, — окажемся прямо в центре этого. Но в конце концов, Мерлин Атравес — или Нимуэ Албан — правда победит. И частью этой истины является тот факт, что группа своекорыстных, коррумпированных тиранов решила использовать Самого Бога в качестве тюрьмы для всех остальных. Я помню кое-что, что я читал в той «Истории Земной Федерации», которую оставил Святой Жерно. Что-то о поливании дерева свободы[38] кровью патриотов[37]. Лично я бы с таким же успехом полил его кровью нескольких тиранов, но это не меняет правды о том, что иногда людям приходится умирать за то, во что они верят, за свободу, которую они хотят для себя и своих детей. И это не делает тебя ответственным за это. Во всём виноваты люди, построившие эту тюрьму, те, кто так долго пытался задушить дерево. И не вини человека, который пытается эту тюрьму разрушить.

В кабине разведывательного скиммера на несколько секунд воцарилась тишина, а затем Мерлин Атравес криво усмехнулся.

— Я постараюсь, Ваше Величество, — сказал он. — Я постараюсь.

.XVIII. Комнаты Императрицы Шарлиен, Королевский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Черис

Императрица Черисийская сидела, свернувшись калачиком в удобном кресле в своих роскошных апартаментах в Теллесбергском Дворце, поджав под себя ноги. Именно так она сидела, когда волновалась, с тех пор как была маленькой девочкой, несмотря на все усилия её матери, барона Зелёной Горы, дяди и Сейры Халмин, пытавшихся избавить её от этой привычки. Она никогда не понимала, почему королева не должна сидеть так, по крайней мере, наедине, и её многочисленные родственники и верные слуги обнаружили, что её упрямство распространяется не только на государственные дела.

При этой мысли она почти тоскливо улыбнулась. Было приятно думать о таких обычных, повседневных спорах и решениях, а не о монументальных потрясениях последних двух дней. Каким бы пугающим ни был мир, с которым она сталкивалась раньше, по крайней мере, она всегда была достаточно уверена, что понимает его. Теперь же, словно открылась дверь, о существовании которой она даже не подозревала, открыв существование совершенно нового слоя реальности, который угрожал поставить каждый удобный, известный факт с ног на голову. Она начала чувствовать себя как дома здесь, в Черис, только чтобы снова оказаться в новой и неведомой стране, и на этот раз у неё не было ни карты, ни убежища, ни проводника, чтобы объяснить ей пугающие её тайны.

От этой мысли её пронзило чувство одиночества, и она оглядела свою комнату. Она была больше и просторнее, чем та, которой она наслаждалась в своём «собственном» дворце в Черайасе, с остроконечными арками, высокими потолками, толстыми, отводящими тепло стенами и застеклёнными дверями как это было принято в Черис. За месяцы, прошедшие после отъезда Кайлеба, она привыкла к её экзотичности. К чему она не привыкла — и не хотела привыкать — так это к отсутствию Кайлеба.

«Нашла о чём беспокоиться, дурында!» — строго сказала она себе. — «Ты замужем за этим человеком всего семь месяцев, а его нет уже почти шесть! Тебе не кажется, что было бы немного разумнее потратить своё время на беспокойство о том, демон Мерлин или нет, в конце концов, чем на то, как сильно ты скучаешь по человеку, которого едва успела узнать?»

Без сомнения, так оно и было. И, честно говоря, она провела довольно много времени, беспокоясь именно об этом, несмотря на все заверения архиепископа Мейкела. Её облегчение, когда архиепископ подтвердил, что он знал правду о капитане Атравесе с самого начала, было почти невыразимым, хотя он отказался говорить более конкретно об этой правде до тех пор, пока она снова не поговорит с Мерлином и Кайлебом. Это было более чем неприятно, но она должна была признать, что в данных обстоятельствах это имело смысл. И безмятежность архиепископа, когда он подтвердил, что знает о Мерлине, облегчила её душу больше, чем она могла себе представить, хотя тот факт, что Стейнейр искренне верил, что Мерлин не демон и не ангел, не обязательно означал, что архиепископ был прав. Тем не менее, сказала она себе, если архиепископ Мейкел готов предоставить Мерлину презумпцию невиновности, самое меньшее, что она может сделать, — это выслушать то, что скажет сейджин. Тем более что, как она сама указала ему в дыму, крови и телах от неудавшегося покушения, без него она наверняка была бы мертва вместе со всеми членами подразделения своей охраны.

Её глаза потемнели, и она почувствовала, как её нижняя губа снова попыталась задрожать, когда она подумала о мужчинах, которые умерли, чтобы сохранить ей жизнь. Это была их работа, их долг, так же как у неё были свои обязанности и ответственность. Она знала это. И всё же знание было хрупким щитом против лиц, которые она никогда больше не увидит… и лиц жён, детей, отцов и матерей, сестёр и братьев, которых они оставили после себя.

«Хватит», — сказала она слезам, щипавшим уголки её глаз. — «Ты не можешь их вернуть. Всё, что ты можешь сделать, это сделать так, чтобы их смерть была не напрасной. Ты — императрица, так и будь — императрицей. Ты знаешь, кто хотел убить тебя — кто убил твоих гвардейцев. Хэлком, может быть, и мёртв, благодаря Мерлину, но есть множество других Хэлкомов, таких же, как он. Теперь у тебя есть ещё одна причина не позволить им победить».

Это было правдой, и всё же временами она чувствовала, что становится слишком слабой для этого. Когда обязанности, ответственность и долги, маячившие перед ней, были такими, что казалось, были готовы сокрушить одного из самих архангелов. Когда всё, чего она хотела — это найти способ передать эти обязанности кому-то другому. Найти время для девичества, которое было украдено у неё троном. Несомненно, она имела право хотя бы на маленький кусочек жизни, которая принадлежит ей и только ей, а не Чизхольму или Черис. Только ей.

«И вот поэтому ты думаешь о Кайлебе», — подумала она. — «Потому, что он твой. Ты не владеешь им целиком, как и он не владеет тобой — мы оба принадлежим слишком многим людям, и у нас слишком много других обязанностей. Но Писание говорит, что тем, с кого многое спрашивают, многое и даётся. С тех пор как умер отец… и до текущего момента, мне так не казалось».

Её губы перестали дрожать и вместо этого изогнулись в нежной улыбке. Политический брак, да, но и так же и гораздо больше. Её сердце, казалось, волшебным образом осветилось, когда она вспомнила его улыбку, вкус его губ, магию его прикосновений и свою собственную реакцию на них. Архиепископ Мейкел сказал, что настоящий брак — это союз общих забот и задач, двух сердец, двух умов и двух душ, и он был прав. Не было такого вызова, с которым они не могли бы справиться вместе, и если с её стороны было глупо доверять насчёт этого человеку, которого она знала всего два месяца, то пусть будет так.

Костяшки пальцев мягко постучали по дверному косяку, и она услышала голос Сейры, что-то бормочущий. Мгновение спустя в дверях её спальни появилась и сама Сейра.

— Эдвирд здесь, Ваше Величество, — сказала она.

То, что она даже не нахмурилась от того, что её госпожа сидит с поджатыми под себя ногами, словно какая-то школьница, явно было признаком того, как Сейра потрясена попыткой её убийства. Шарлиен почувствовала желание усмехнуться при этой мысли, но вместо этого только кивнула.

— Попроси его войти, пожалуйста.

— Конечно, Ваше Величество.

Сейра сделала короткий реверанс и вышла из комнаты. Спустя несколько ударов пульса она вернулась с сержантом Сихемпером.

— Эдвирд, — тихо сказала Шарлиен. Она слегка поморщилась от боли в ушибленном до синяков плече, когда протянула руку, и сержант, вооружённый и одетый для дежурства в броню, склонился перед ней, поцеловал её, а затем выпрямился. — Я вижу, полковник Рейпволк всё-таки решил, что я могу заполучить тебя, — заметила императрица со слабым, горько-сладким огоньком в глазах.

— Ваше Величество, если вы хотите, чтобы я провёл всю ночь на вашем балконе, то я буду там, — просто сказал он ей.

— Я помню, когда ты обычно сидел у двери моей спальни, когда я была девочкой, — сказала она ему. — Сразу после смерти отца. Я всегда могла спать, зная, что ты был там, мой собственный оруженосец, чтобы держать кошмары снаружи, где им самое место. Может быть поэтому, сегодня ночью я тоже смогу заснуть.

— Надеюсь на это, Ваше Величество.

— Так же как и я. — Она взглянула на горничную. — Иди к себе в кровать, Сейра.

— Я не настолько устала, Ваше Величество. Если вам нужно…

— Даже если тебе кажется, что ты не устала, ты всё-таки должна устать. И я больше не маленькая девочка, даже если мне действительно нужен Эдвирд, чтобы помочь избавиться от плохих снов сегодня вечером. Иди спать. Если окажется, что ты мне нужна, обещаю, я позвоню и вытащу тебя из постели без колебаний. А теперь иди!

— Да, Ваше Величество. — Сейра слегка улыбнулась, сделала ещё один полуреверанс и удалилась, оставив Шарлиен наедине с Сихемпером.

— Она такая же вечно беспокоящаяся, как и ты, Эдвирд, — сказала императрица.

— Забавно, Ваше Величество, что вы так действуете на людей.

— Несомненно, потому, что люди не верят, что у меня хватит ума не выходить под дождь.

— Несомненно, Ваше Величество, — согласилась Сихемпер, и она чуть грустно рассмеялась.

— Мы действительно через многое прошли вместе, правда, Эдвирд?

— И, если вы простите меня за эти слова, Ваше Величество, я надеюсь, что мы ещё многое переживём вместе.

— Я полагаю, это было бы лучше, чем любые другие альтернативы. Тем не менее, я бы предпочла, чтобы у меня не было ещё двух таких напряжённых дней, как последние два, — сказала она, и на этот раз он только улыбнулся, его глаза были такими же грустными, как и её собственные, и кивнул в знак согласия.

— Что же, — сказала она более живо, — полагаю, нам стоит отправить тебя на балкон.

Она вылезла из кресла и, обхватив рукой его закованный в броню локоть, прошла рядом с ним босиком по прохладному мраморному полу спальни в трепещущем водовороте ночной рубашки и халате из стального чертополоха. Он открыл решетчатую дверь на огромный балкон и вывел её в прохладную вечернюю тьму.

Небо было как кобальтово-синий купол, начинавший слабо мерцать звёздами, а луна походила собой на полированную медную монету, которая только что выглянула из-за восточного горизонта, но было ещё не совсем темно. Она могла смотреть поверх крыш Теллесберга, через набережную на мерцающие огни галеонов, выходящих из гавани на крыльях отлива. Другие огни начали мерцать над столицей, и она подняла голову, смакуя прохладный поцелуй ветерка на своём лице.

Однако, несмотря на всю безмятежность настоящего момента, она подумала, что сегодня вечером Теллесберг ощущается совсем иначе. Это противоречило умиротворённости открывшейся перед ней сцены. Если у неё и были сомнения в том, что её новые подданные приняли её в свои сердца, волна ярости, захлестнувшая Теллесберг вслед за известием о покушении, навсегда заглушила их.

— Насколько всё было плохо на самом деле, Эдвирд? — тихо спросила она, глядя на завитки дыма, всё ещё поднимавшиеся над рекой. Она могла видеть их, несмотря на сгущающийся вечер, потому что они были освещены слабым красноватым светом, мягко пульсирующим там, где всё ещё тлели не погасшие угольки и головешки.

— Не так плохо, как могло бы быть, Ваше Величество. — Он пожал плечами. — Целители будут заняты какое-то время, но городская стража успела вовремя, чтобы никого не линчевали, а пожарные удержали огонь всего в одном квартале вокруг церкви.

— Лучше бы этого не было, — тихо сказала она, продолжая глядеть на дым, и Сихемпер снова пожал плечами. Она поняла, что его симпатии были откровенно ограничены. С другой стороны, её оруженосец всегда был… прямолинейным парнем. Но потом он немного удивил её.

— Они рассержены, Ваше Величество, — сказал он. — Рассержены и, я думаю, им стыдно. Насколько нам известно, все эти ублюдки — прошу прощения — были черисийцами, и им кажется, что виновато всё их королевство.

— Это такая глупость! — грустно сказала она. — Три четверти людей в отряде тоже были черисийцам, и они погибли, в попытке остановить это!

— Конечно, это так. И, в конце концов, остальная часть Черис тоже вспомнит об этом. Но не сейчас.

Шарлиен кивнула, зная, что был прав. Зная, что она не могла ожидать ничего другого, и, что она благодарна за то, что, как сказал Сихемпер, городская стража прибыла вовремя, чтобы, по крайней мере, предотвратить любые несчастные случаи. Ей хотелось бы, чтобы стража успела туда вовремя, чтобы помешать толпе поджечь Церковь Лангхорна Благословенного, но это, вероятно, было слишком большим ожиданием.

Время от времени она задавалась вопросом, действительно ли Кайлеб и архиепископ Мейкел поступили мудро, позволив Храмовым Лоялистам, открыто заявлявшим о своей неизменной верности Совету Викариев, объявить одну из самых больших церквей города своей. Она особенно обеспокоилась, когда люди, которые продолжали там молиться, начали переселяться вместе со своими семьями в многоквартирные дома и апартаменты, сгрудившиеся вокруг церкви, образовывая собственный маленький анклав в самом сердце Теллесберга. То, что произошло сегодня, только подчёркивало её прежние опасения, но она всё ещё не могла придумать лучшего решения, чем то, которое принял Кайлеб. Каковы бы ни были недостатки этого решения, она согласилась с ним и архиепископом, что последнее, что они могут себе позволить — это подтвердить утверждения инквизиции о «кровавом подавлении истинной Церкви в раскольнической Черис», фактически преследуя Лоялистов.

«Что же, мы не отняли у них их церковь… хотя Инквизиция ни на минуту не признает этого»!

Она стояла там, разделяя дружеское молчание с Сихемпером, пока не почувствовала, что темнота полностью не окутала всё вокруг, затем глубоко вдохнула.

— Полагаю, мне следует вернуться внутрь, — сказала она ему.

— Ну, если ты настаиваешь, — сказал другой голос. — Но мы только что прибыли сюда, знаешь ли.

Она подпрыгнула, затем повернулась с вскриком изумления — и радости — когда увидела двух мужчин, стоящих позади неё.

— Кайлеб!

Позже она так и не смогла вспомнить всё в деталях. Она помнила только его руки на себе, сокрушительную силу его объятий и горячий, сладкий вкус его губ. Она смутно сознавала, что Мерлин и Сихемпер стоят позади, наблюдая за ними с идеально подобранными улыбками, несмотря на удивление её оруженосца от их внезапного появления, и ей было всё равно.

Затем, наконец, руки Кайлеба чуть ослабли, по крайней мере, настолько, чтобы она могла дышать, и она услышала, как Мерлин хихикнул.

— Я подумал, что скоро им придётся глотнуть воздуха, — сказал он Сихемперу. — Хотя я уже начал думать, что, возможно, ошибся.

Сихемпер превратил свой собственный смешок в довольно неубедительный кашель, и Кайлеб улыбнулся.

— Надеюсь, ты не забыл захватить свои карты, — сказал он Мерлину.

— А почему так может быть, Ваше Величество? — вежливо осведомился Мерлин.

— Потому что вам с сержантом Сихемпером придётся провести здесь по меньшей мере час или около того, развлекаясь чем-нибудь!

— Ах, эта порывистость юной любви! — ответил Мерлин, и Шарлиен почувствовала, как запылали её щеки, хотя она засмеялась. Это было странно. Даже Сихемпер и Сейра никогда не проявляли подобной фамильярности, и всё же это казалось совершенно естественным — даже уместным — когда исходило от капитана Атравеса.

— Как вы двое здесь оказались? — требовательно спросила она, и Кайлеб покачал головой.

— Это часть того, о чём мы собираемся тебе рассказать, любимая, — сказал он. — И поверь мне, тебе будет трудно поверить в это, но всё это правда. И слава Богу за это! Если бы Мерлин не следил за тобой, он бы не успел вовремя…

Его голос затих, и Шарлиен ахнула, когда его руки снова почти судорожно обхватили её. Он понял, что пытается её раздавить, и ослабил объятия, бормоча извинения.

— Не волнуйся. Я не настолько хрупкая, — заверила она его, обхватив своими ладонями его лицо. Бакенбарды зашевелились под её ладонью, словно щёточка из тонкого шёлка, и она улыбнулась. — И когда же ты это всё отрастил? — спросила она, дёргая его за молодую бородку.

— Я просто был слишком занят, чтобы бриться, — сказал он ей с улыбкой.

— Ну конечно же. — Она дёрнула снова, достаточно сильно, чтобы он поморщился, затем посмотрела мимо него на Мерлина.

— Ты сказал, что привезёшь с собой свидетеля защиты, сейджин Мерлин.

— Да, Ваша Светлость. — Он отвесил ей поклон. — Честно говоря, я не думаю, что мог бы оставить его дома в Корисанде, даже если бы захотел. Не то чтобы не потребовалось немалая изобретательность, чтобы придумать, как прикрыть наше отсутствие. Во всяком случае, его отсутствие.

— А как вы это провернули?

— В данный, конкретный момент, любимая, — сказал ей Кайлеб — Личный Отряд Императора охраняет пустую палатку. Они знают, что она пуста, хотя и не подозревают насколько далеко от «дома» мы находимся в данный момент. По их мнению, мы с сейджином Мерлином крадёмся совсем одни, чтобы встретиться с представителями фракции в Менчире, которая, возможно, будет готова выступить против Гектора в обмен на надлежащие гарантии их собственных позиций. Они были не слишком рады тому, что я ушёл всего с одним гвардейцем, пусть даже и с Мерлином, но они не были готовы спорить. Во всяком случае, не долго и не упорно. Они — и Нарман — понимают, что очень важно, чтобы никто, даже генерал Чермин или Брайан, не знали об этих предполагаемых переговорах. Лейтенант Астин и Галвин готовы удержать кого угодно подальше от палатки до утра, но мы не можем гарантировать, что ничего не произойдёт. Так что, как бы мне ни было неприятно это говорить, у нас действительно не так много времени. И, — он лукаво улыбнулся глядя ей в глаза, — мы проведём час или два из того времени, что у нас есть, вместе, миледи.

— Что означает, — пробормотал Мерлин со своей собственной улыбкой, в то время как румянец Шарлиен стал ещё ярче, — что нам лучше приступить к тем объяснениям, которые я обещал вам, Ваша Светлость.

— Неудивительно, что ты всегда казался мне немного… необычным, Мерлин, — сказала Шарлиен почти два часа спустя. Она медленно покачала головой, её глаза всё ещё были огромными от удивления, когда она посмотрела на гвардейца, которому было больше девятисот лет.

Сихемпер выглядел практически ошарашенным. Впервые на её памяти он подчинился приказу сидеть в её присутствии, даже не вступая в символический спор, когда Кайлеб начал свои объяснения. Теперь настала его очередь взглянуть на Мерлина, и он покачал головой.

— Кажется, я уже не чувствую себя таким уж старым и слабым по сравнению с вами, капитан, — сказал он. — Я не претендую на понимание всего этого. Если уж на то пошло, я и половины не понимаю! Но, по крайней мере, теперь я знаю, как вам удаётся делать некоторые… странные вещи, байки о которых я слышал. Вы ведь действительно задушили трёх кракенов голыми руками?

— Не совсем, — ответил Мерлин с кривой улыбкой. Затем он повернулся к Шарлиен. — Мы ответили на ваши вопросы, Ваша Светлость? — тихо спросил он.

— О, вы ответили на те, которые у меня были, — заверила она его. — Чем, конечно, породили у меня, как минимум, пару дюжин новых!

— Похоже, так оно и есть, любовь моя, — согласился Кайлеб.

— Самое трудное — это признать, что всю мою жизнь всё, чему меня учили о Боге и Архангелах, было ложью. — Голос Шарлиен был низким и горьким, и Сихемпер сжал челюсти, как будто она говорила и за него.

— Ваша Светлость, вам действительно нужно обсудить это с архиепископом Мейкелом, — сказал ей Мерлин. — Вы уже и так знали, что такие люди, как Клинтан и Трайнейр, могут искажать и злоупотреблять верой других людей. Но всё, что они действительно сделали, знали они об этом или нет — это пошли по стопам Лангхорна и Бе́дард. Тот факт, что продажные и честолюбивые люди готовы лгать даже о самом Боге в своём стремлении к власти, боюсь, не является чем-то новым, но это не делает всё, во что вы когда-либо верили о Боге, неправдой. На самом деле, как бы мне ни было неприятно это признавать, такие люди, как архиепископ и Братство Святого Жерно, поверили в истину, когда увидели её, в значительной степени из-за ценностей, которым их учила религия, придуманная Лангхорном и Бе́дард, чтобы поработить каждого жителя Сэйфхолда. Такие вещи обычно случаются, когда люди используют Божью благодать как оружие. Моё собственное убеждение состоит в том, что, несмотря на все усилия Лангхорна или Бе́дард, они не в состоянии удержать Бога от того, чтобы он не прошёл сквозь щели, когда он захочет.

— «Прошёл сквозь щели», — тихо повторила Шарлиен и улыбнулась. — Полагаю, это один из способов посмотреть на это со стороны. И я действительно понимаю, почему архиепископ не желает оспаривать фундаментальные доктрины Церкви в этот момент.

— Но в то же время, однако, мы создаём своего рода собственный внутренний круг, — заметил Кайлеб. — Мы здесь вчетвером, Братство, доктор Маклин и ещё несколько человек из Королевского колледжа. Нам придётся продолжать быть почти безумно осторожными, с теми, кому мы ещё расскажем об этом, но это только начало.

— Да. — Шарлиен снова прикрыла глаза, и Кайлеб почувствовал, как напряглись её мышцы под объятием его рук. — И я боюсь, что сомнения архиепископа насчёт того, чтобы рассказать графу Серой Гавани всю правду, относятся и к Мареку. Он любит меня и доверяет мне, и он полностью осознаёт — и возмущён — разложение в Храме и Зионе. Но его фундаментальная вера так же сильна в нём, как была и вера дяди Биртрима.

Последние слова вышли надтреснутыми, почти дрожащими, и рука Кайлеба прижала её, успокаивая.

— Мне так жаль, любимая, — сказал он, наклоняясь ближе, чтобы прижаться щекой к её склонённой голове. — Я знаю, что ты любила его.

— Любила. Люблю, — прошептала она. — И я искренне верила, что и он любит меня.

— Я думаю, что он любил вас, Ваша Светлость, — тихо сказал Мерлин. Она открыла глаза, полные слёз, чтобы посмотреть на него, и он вздохнул. — Первоначальный план был его, это правда, но он никогда не хотел, чтобы вам причинили вред. Признаюсь, я не уделил ему достаточно внимания, и мне будет нелегко простить себя за это. К сожалению, есть предел той куче данных со СНАРКов, которую я могу просмотреть, и я предположил — ошибочно — что Бинжамин и архиепископ Мейкел будут приглядывать за ним недреманным оком. Очевидно, они думали, что я тоже буду присматривать за ним. Вот как весь этот заговор умудрился проскользнуть мимо всех нас, и это только подчёркивает, насколько важно, чтобы никто из нас ничего не принимал как должное. Но я прокручивал и просматривал заново некоторые записи наблюдения, которые раньше не проверял лично, и некоторые из них касаются вашего дяди.

— Я понятия не имею, насколько его план был продиктован честолюбием, а насколько — истинным ужасом от вашего неповиновения Церковной иерархии. Если уж на то пошло, я до сих пор не знаю, как он вообще связался с Хэлкомом. Должен был быть посредник, и кто бы это ни был, я уверен, он всё ещё здесь. Может быть, мы с Сычом сумеем выяснить, кто это был, продолжая просматривать записи СНАРКов, или, может быть, Бинжамин найдёт его. Но я знаю, что ваш дядя был непреклонен в том, чтобы вас захватили живой. Именно это привело его в Святую Агту, и именно поэтому Хэлком убил его.

— Не оправдывайся за него, Мерлин, — печально сказала Шарлиен. — Я всегда знала, что он любит власть. Он поддерживал меня, да, но это было отчасти потому, что без его родственных связей со мной он не стоял бы по левую руку от трона. Если бы он позволил отстранить меня, те же самые люди отстранили бы его из-за того, что он и Марек работали с отцом, а это означало бы, что он потерял бы доступ к этой власти. Да, он любил меня… но эта любовь всегда шла в паре с его собственными амбициями, и я её никогда по-настоящему не ощущала. Не тогда, когда я решила выйти замуж за Кайлеба и бросить вызов Церкви. И когда пришло испытание, он выбрал то, что выбрал. Никто другой не создал его, и, судя по тому, что ты сказал, должно быть, именно он был тем, кто примкнул к Храмовым Лоялистам, а не наоборот. Каковы бы ни были его доводы, каковы бы ни были его мотивы, он всё равно был предателем… и я всё ещё стояла у него на пути.

— Поверь мне, — сказал Кайлеб, — я точно знаю, каково это. Но, по крайней мере, он настаивал, чтобы тебя не убили. Мой кузен намеренно задался целью убить меня.

— Я почти желаю, чтобы и он тоже имел такую цель, — вздохнула Шарлиен. — В этом случае, я могла бы, по крайней мере, избавиться от этой… двойственности в его отношении.

— Это не помогает, — задумчиво сказал он. — Не сильно, во всяком случае. И после чего-то подобного трудно снова научиться доверять.

— Нет, — ответила она, и он посмотрел на неё с удивлением. — Не для меня, Кайлеб, — добавила она. — Но я выросла, сражаясь за свой трон. Тогда мне пришлось узнать, что некоторым людям можно доверять, даже если другим — нет. И иногда это происходит не потому, что те, кому нельзя доверять, злые или, по природе своей, поучающие, а лишь потому, что в остальном хорошие люди слишком далеко заходят в конкуренции быть лояльными. Это не делает предательство чем-то меньшим, но позволяет понять, как они дошли до этого.

— И всё это становится только хуже, когда в ситуацию вмешиваются вопросы веры, — согласился Мерлин.

— Я знаю. — Шарлиен несколько секунд задумчиво смотрела на что-то, что могла видеть только она, а потом удивила всех внезапной улыбкой.

— Ваша Светлость? — сказал Мерлин.

— Я просто подумала, что мне нужно будет вести письменные заметки о самых разных вещах, — сказала она. — И я должна признать, что никогда бы не подумала, что Нарман Бейтц может находиться где-то рядом с самым внутренним кругом.

— Я считаю, что у него кризис совести, — сухо сказал Мерлин.

— Чепуха, — фыркнул Кайлеб. — Ответ гораздо проще, Мерлин. Как ты всегда говорил, этот человек умён. Он, его княжество и его семья оказались между молотом и наковальней. Он должен был принять решение, и теперь, когда он его принял, пути назад нет. Клинтан определённо не примет его с распростёртыми объятиями, что бы он ни сделал! А это значит, что весь его немалый интеллект теперь на нашей стороне.

— Думаю, вы оба правы, — задумчиво произнесла Шарлиен. — Я знаю, как сильно меня возмущало то, что меня заставили сотрудничать с Гектором в нападении на королевство, которое никогда не причиняло зла ни мне, ни моим подданным. Не думаю, что Нарману это понравилось хоть не намного больше. На самом деле, я склонна думать, что именно то, что его заставили танцевать под дудку Клинтана, вероятно, и подтолкнуло его к открытому и настоящему разрыву с Церковью.

— Ну, что бы ни случилось, я думаю, он прав насчёт того, как мы должны справиться с этой ситуацией, — сказал Кайлеб более трезво, и Шарлиен кивнула.

Совет Нармана, как только он узнал о «видениях» сейджина Мерлина — что, на самом деле, он сделал довольно быстро — был лаконичным.

— Ваше Величество, — сказал он, — единственное, чего вы не можете себе позволить, по стольким причинам, которые я не могу сосчитать, — это попытаться скрыть участие Халбрукской Лощины во всём этом. Мне жаль, если это причинит боль императрице, но это так. Прежде всего, вам придётся объяснить, что с ним произошло. Во-вторых, необходимо, чтобы барон Волна Грома «обнаружил», что он был частью заговора, и чтобы Её Величество подтвердила это, предпочтительно лично, а не письмом, в Чизхольме. Даже сейчас, когда она стоит на земле Чизхольма, без единого черисийского оруженосца в поле зрения, найдётся кто-то, кто будет настаивать на том, что вы и ваши черисийцы действительно стояли за всем этим, и что императрица вынуждена об этом лгать. Я имею в виду кого-то, кроме Церкви. Им всё равно, кто будет свидетельствовать о его причастности. На самом деле, они, вероятно, будут считать его каким-то мучеником, убитым из-за его верности, а затем запятнанным ложными обвинениями его убийц. Во всяком случае, ничто столь незначительное, как правда, не изменит того, как их пропагандисты попытаются использовать это дело… против вас.

— Поскольку вы ничего не можете сделать с версией Церкви, особенно важно, чтобы вы донесли то, что действительно произошло, до всех ваших людей. И в дополнение к тому, чтобы ясно дать понять, что вы не просто избавились от него, потому что он был раздражающим препятствием, абсолютно необходимо, чтобы все в Чизхольме узнали, что, хотя убийцы, возможно, были черисийцами, два человека, наиболее ответственные за весь заговор — Хэлком и Халбрукская Лощина — оба были из-за пределов Королевства. Что на самом деле человек, который всё это организовал, не только не был черисийцем, но и был одним из первых дворян Чизхольма. Если вы сделаете это, и если Её Величество подчеркнёт, как её телохранители-черисийцы сражались до последнего человека, чтобы спасти её от убийства, запланированного её собственным дядей, вы действительно можете перевернуть всё это дело, по крайней мере, с точки зрения любого чизхольмца, который уже не является категорическим противником образования Империи.

— Я склонна согласиться, — сказала в свою очередь Шарлиен. — Но я не вижу способа вернуться в Чизхольм самой, по крайней мере, пока ты не вернёшься из Корисанда. Во-первых, если я сейчас покину Черис, разве твои черисийцы не увидят в этом доказательства того, что я им не доверяю? Что я убегаю от них, потому что всё дало мне право подозревать всех их?

— Я не знаю, любимая, — сказал Кайлеб со вздохом.

— С вашего позволения, Ваше Величество? — неуверенно спросил Сихемпер.

— Которое «Величество», Эдвирд? — спросила Шарлиен.

— В данном случае, оба Ваши Величества. — Её личный оруженосец слегка улыбнулся, но тут же вновь стал серьёзным. — Я считаю, что князь Нарман прав. И мне кажется, что если вы предстанете перед Парламентом, а возможно, и возможно в Теллесбергском Соборе вместе с Архиепископом в среду, и открыто объясните всем Черис, что вам необходимо как можно скорее вернуться в Чизхольм, чтобы заверить своих подданных в вашей безопасности и рассказать им, как погибла ваша черисийская стража, защищая вас, они, вероятно, вам поверят. И я уверен, что если вы оставите графа Серой Гавани и архиепископа Мейкела в качестве ваших регентов здесь, в Теллесберге, пока вы будете отсутствовать, вы можете рассчитывать, что всё пойдёт гладко, пока вы — или Император — не вернётесь. И тот факт, что вы доверяете им достаточно, чтобы сделать это, также должен помочь убедить остальных в Черис, что вы действительно не убегаете домой, потому что испугались.

— Я думаю, он прав, Шарлиен, — сказал Кайлеб после минутного раздумья. — Если бы тебя здесь не было, и если бы нам обоим не было необходимо продемонстрировать, что мы действительно равны, я бы всё равно оставил Рейджиса и Мейкела за главных. Они определённо способны «продержаться», как выразился Эдвирд, несколько месяцев. И теперь, когда я думаю об этом, то, что ты решила «по собственной воле» вернуться в Чизхольм — и продемонстрировала, что у тебя есть право, разум, и воля действовать по собственной инициативе, когда мы оба не можем посоветоваться друг с другом — это ещё больше укрепит нашу способность разделять процесс принятия решений, когда мы вынуждены действовать порознь.

— Я думаю, что Эдвирд и Кайлеб правы, Ваша Светлость, — сказал Мерлин. — Случилось так, что вся эта почти-катастрофа показала мне, что я далеко не так умён, как думал.

Шарлиен склонила голову набок, глядя на высокого, широкоплечего мужчину с сапфировыми глазами, о котором она всё ещё не могла думать как о женщине по имени Нимуэ. Она хотела узнать больше о Мерлине — и Нимуэ — и о странном, чудесном и ужасающем мире, из которого они пришли, но она уже поняла, что именно он был причиной того, к чему она никогда раньше не могла прикоснуться даже пальчиком, когда дело касалось менталитета Мерлина. Теперь она поняла, почему он относится к Кайлебу — и к ней — с такой спокойной фамильярностью. Даже Сихемпер, который умер бы за неё не раздумывая, который помогал её растить, и который, она знала, любил её так же сильно, как если бы она была его собственной дочерью, всё же никогда не мог забыть, что она была королевой, а теперь императрицей. Всегда была эта естественная, неотвратимая грань уважения, это внутреннее осознание ролей и мест. Но Нимуэ Албан жила в мире, где не было ни королей, ни королев, ни императриц, и, судя по всему, в том мире её отец был одним из самых богатых и влиятельных жителей. Мерлин глубоко уважал Кайлеба, в этом Шарлиен не сомневалась, но воспитание Нимуэ Албан сделало его невосприимчивым к этому автоматическому, инстинктивному почтению.

«А тот факт, что Кайлеб не ожидал от него этого почтения, и не чувствовал себя оскорблённым, когда он не проявлял его, так же говорит много очень интересных вещей о Кайлебе», — подумала она.

— Я всегда понимал, что ты не так умён, как думаешь, — с усмешкой сказал ему Кайлеб. — Что же привело тебя к осознанию этого незначительного факта?

— Ну, Ваше Величество, — с улыбкой ответил Мерлин, — я мог бы предупредить Её Светлость о попытке покушения прямо из Корисанда, если бы только оставил ей коммуникатор. И если бы я это сделал, — его улыбка внезапно померкла, — все эти люди были бы живы.

— Не надо, Мерлин. — Шарлиен покачала головой. — Ты не мог оставить мне никакого «коммуникатора» — что бы это ни было — не сказав мне всего этого перед отъездом. И хотя я не могу притворяться, что не жалею, что ты мне этого не сказал, я понимаю, почему ты этого не сделал. Если уж на то пошло, я думаю, что это было, вероятно, самое мудрое решение, учитывая то, что ты и Братство действительно знали обо мне в тот момент, хотя, очевидно, события изменили это.

— Я думаю, вы добрее ко мне, чем я того заслуживаю, — сказал Мерлин. — Хотя, возможно, вы и правы. В любом случае, это — коммуникатор.

Он сунул руку в поясную сумку и извлёк оттуда устройство размером меньше ладони Шарлиен, сделанное из какого-то твёрдого, блестящего чёрного материала. Он прикоснулся к почти невидимой кнопке на его поверхности, и крышка отскочила, показав ряд маленьких кнопок под прямоугольной панелью из чего-то, похожего на непрозрачное стекло. Глаза Шарлиен округлились от удивления, а затем она ахнула от восторга, когда непрозрачное стекло внезапно вспыхнуло, как волшебная грифельная доска, исписанная сверкающими буквами.

— Это называется «защищённый коммуникатор», Ваша Светлость, — сказал он. — В данный момент, я не буду даже пробовать объяснить всё о том, как он работает. Честно говоря, большинство людей, которых я знал, когда был Нимуэ, тоже не понимали этого. Всё, что им нужно было знать, — это как им пользоваться, и это всё, что вам нужно знать. Его основная функция заключается в том, чтобы позволить людям быстро и безопасно общаться на больших расстояниях, разговаривая друг с другом, хотя у него есть несколько дополнительных функций, которые я отключил, по крайней мере на данный момент, — сказал он ей. — Помимо всего прочего, это устройство способно отображать голографические изображения — по сути, картинки, Ваша Светлость — а также передавать простые голосовые сообщения. В конце концов, я уверен, вы захотите активировать некоторые из этих функций, но пока я решил, что лучше избегать осложнений. Например, было бы немного трудно объяснить, если бы вы случайно начали воспроизводить голографическую запись Кайлеба там, где её мог бы увидеть или услышать кто-то другой. Не думаю, что кому-либо из нас понравилась бы интерпретация, которую дали бы этому большинство людей, — закончил он сухо.

— Почему-то я тоже так думаю, — согласилась Шарлиен, когда он сделал паузу.

— Я так и думал, что вы согласитесь, Ваша Светлость, — улыбнулся он. — Кайлеб, со своей стороны, был немного не весел, когда я сделал то же самое с его коммуникатором.

— Что, — вставил Кайлеб, — произошло потому, что сначала он показал мне, как работают эти его «голографические записи». Он может называть их «картинками» сколько угодно, но на самом деле они больше похожи… похожи на статуи, которые двигаются и разговаривают. И, — он бросил на Мерлина суровый взгляд, — он начал с того, что показал мне «картинку» тебя.

— В таком случае, наверное, хорошо, что он не собирается показывать мне то же самое, — ответила Шарлиен.

— Показать тебе твою картинку? — Невинно спросил Кайлеб, затем пригнулся, когда она замахнулась на него.

— Как я уже говорил — сказал Мерлин чуть громче, — у него есть несколько полезных функций. Самое важное для наших целей — это способность вас и Кайлеба — или любого из вас и меня — говорить друг с другом, независимо от того, где вы или мы находимся. Конечно, у этого есть ограничения. Например, мне достаточно трудно найти что-то похожее на настоящую конфиденциальность, когда я хочу использовать что-то подобное. Вам двоим будет гораздо труднее сделать то же самое, но есть несколько вещей, которые мы можем сделать, чтобы упростить ситуацию

Он дотронулся кончиком пальца до мигающего символа — головы человека, с пальцем, прижатым вертикально к губам — на стеклянной панели. Панель погасла, затем заполнилась другой группой букв. Шарлиен наклонился ближе и прочитала их.

«Инициирована защищённая передача», говорили они. Несмотря на то, что все эти слова были ей знакомы, она понятия не имела, что они означают в данном случае.

— По сути, я только что установил связь между этим аппаратом и СНАРКом, который я постоянно держу на орбите над Котлом. Если уж на то пошло, над Чизхольмом тоже висит один. Когда вы касаетесь значка на экране — вот этого светящегося символа — которого я коснулся, коммуникатор автоматически ищет ближайший безопасный ретранслятор. Передача электронным способом перенаправляется на…

Он замолчал, затем покачал головой.

— Это начинает относиться к тем деталям, которые вам знать не требуется. В любом случае, когда вы касаетесь значка, коммуникатор подключается к защищённой сети, которую я настроил, чтобы поддерживать связь с Сычом и позволить мне получить доступ к СНАРКам. Даже если орбитальный комплекс, о котором я вам говорил, следит за несанкционированными передачами, он ничего не увидит. Но, как только связь установлена, Сыч может соединить вас со мной в любое время, когда вам нужно будет поговорить со мной, независимо от того, где мы оба можем находиться.

Она удивлённо посмотрела на него, словно даже сейчас не могла поверить своим ушам, и он улыбнулся.

— Смотрите, — сказал он и поднёс «коммуникатор» ко рту.

— Сыч, — сказал он.

— Да, лейтенант-коммандер? — ответил голос из «защищённого коммуникатора» после практически незаметной паузы.

— Сыч, я добавляю Императрицу Шарлиен, Императора Кайлеба и архиепископа Мейкела в список авторизованных пользователей сети. И раз уж я задумался об этом, давай добавим сержанта Сихемпера, просто на всякий случай. Пожалуйста, подтверди.

— Да, лейтенант-коммандер, — сказал голос. — Императрица Шарлиен, Император Кайлеб, архиепископ Мейкел и сержант Сихемпер добавлены в список авторизованных пользователей сети.

— Хорошо. Это всё, Сыч.

— Да, лейтенант-коммандер.

— Это действительно была твоя «компьютерная» штука? — в восторге воскликнула Шарлиен.

— Боюсь, что так, — сказал Мерлин, качая головой и криво улыбаясь. — Как компьютерный ИИ, он не самый острый кусок мела в коробке, но инструкция по эксплуатации от производителя обещала мне, что он станет лучше.

— Он и так кажется мне достаточно чудесным!

— Он может казаться таким прямо сейчас, но просто подождите до тех пор, пока вам не придётся объяснить ему что-то за пределами его обычных рабочих параметров. — Мерлин закрыл глаза и осознанно вздрогнул. Затем он снова открыл глаза и протянул ей устройство.

Она взяла его довольно осторожно, и он ободряюще улыбнулся.

— Не беспокойтесь, Ваша Светлость. Перед тем как отбыть, я ещё раз вам всё покажу. И я оставлю вам ещё один, чтобы вы передали его архиепископу.

— Ты думаешь, я смогу передать ему твои объяснения? — Шарлиен попыталась скрыть дрожь в голосе, но по выражению лица Мерлина было ясно, что ей это не удалось.

— Не волнуйтесь, — повторил он. — Это действительно намного проще, чем то, что вы делаете каждый день. Однако есть еще кое-что.

Он снова полез в сумку и извлёк оттуда что-то ещё. Очертания предмета, лежащего в его ладони, было трудно разглядеть, потому что он был сделан из чего-то, что было прозрачнее воды.

— Эту нужно вставить себе в ухо, Ваша Светлость, — сказал он. — И у меня есть такой же для архиепископа.

— И что, скажи на милость, это будет делать в моём ухе, сейджин Мерлин? — спросила она немного настороженно.

— На самом деле, вы, вероятно, даже не заметите, что оно у вас в ухе, — сказал он успокаивающе. — Эта вещь специально сделано так, чтобы быть невидимой и достаточно удобной, чтобы носить её постоянно. Что же касается того, что она делает: это аудио-ретранслятор от коммуникатора. Пока он находится в вашем ухе, и вы находитесь в пределах примерно тысячи футов от коммуникатора, вы можете услышать сообщения от меня — или от Кайлеба — и при этом их не услышит никто другой.

— На самом деле? — Её глаза загорелись, и она бросила быстрый взгляд на Кайлеба.

— Я думал об этом, когда Мерлин объяснял мне всё это по дороге сюда, — сказал её Кайлеб. — К несчастью, любовь моя, хотя ты сможешь услышать меня, так что на твоей стороне никто этого не заметит, мне всё равно придётся говорить в «коммуникатор» с моей стороны. И я боюсь, что если я буду сидеть и делать это во время… ну, я не знаю… военного совета, скажем, люди смогут это заметить.

Она рассмеялась и покачала головой, потом снова повернулась к Мерлину.

— Эта «ретрансляция» помешает мне услышать что-то ещё через это ухо?

— Нет, Ваша Светлость, — заверил он её. — Он разработан так, чтобы улавливать любой звук, который вы обычно слышите, и передавать его дальше. На самом деле, если бы вы захотели, то вы смогли бы переключить его на самый высокий уровень чувствительности и в принципе слышать то, что не смогли бы услышать в обычном случае. Однако я бы не советовал играть с настройками, пока вы к нему не привыкнете.

— О, я думаю, что смогу достаточно легко противостоять этому искушению!

— Хорошо.

Мерлин протянул ей прозрачную маленькую пробку и помог вставить её в ухо. Он был прав. Поначалу возник момент небольшого дискомфорта, когда ушной канал стал заблокирован, но затем «ретранслятор», казалось, почти исчез, так как он идеально соответствовал форме её уха.

— Эта вещь также сделана так, чтобы позволить уху дышать и предотвратить скопление пота, — сказал ей Мерлин. Его голос прозвучал немного странно. Он определённо принадлежал ему, но в нём был какой-то странный, новый тембр. Это была мелочь, и она была уверена, что быстро привыкнет к ней, но всё же её охватила дрожь, возбуждение от осознания того, что она использовала по крайней мере крошечную часть «технологии», которую Лангхорн и Бе́дард украли у человеческой расы много веков назад.

— Теперь о том, как запрограммировать «коммуникатор», — начал Мерлин, но внезапно остановился, так как Кайлеб поднял левую руку и помахал указательным пальцем перед носом сейджина.

— Ты сказал мне, что тебе понадобится всего несколько минут, чтобы объяснить ей всё это, — сказал император. — И теперь, когда я думаю об этом, ты же мог бы объяснить всё это с помощью этого «аудио-ретранслятора», в то время, когда мы полетим обратно в Корисанд, не так ли?

— Да — ответил Мерлин. — И вы упомянули об этом, потому что…

— Потому что вам с Эдвирдом пора найти колоду карт, — язвительно ответил ему Кайлеб. — Я не видел свою жену почти шесть месяцев. И я намерен наверстать упущенное, прежде чем мы с тобой вернёмся в Корисанд. Прямо сейчас.

— Ох.

Мерлин взглянул на Сихемпера. Сержант неприкрыто ухмыльнулся, и Мерлин пожал плечами.

— Просто помните, что нам нужно вернуться до тех пор, пока в Корисанде не наступит рассвет, — сказал он мягко.

— О, я запомню. Но ты, кажется, был тем, кто говорил мне, что мы могли бы вернуться обратно за девяносто минут, если бы захотели.

— Я сказал, что в случае крайней необходимости мы можем вернуться за полтора часа, — поправил его Мерлин.

— И если мое желание провести пару часов не считается «крайней необходимостью», тогда, чёрт возьми, так и должно быть.

Шарлиен изо всех старалась сил не захихикать, а Сихемпер покачал головой, глядя на Мерлина.

— Есть вещи, с которыми даже сейджин не может сражаться, даже если он на самом деле восьмисот- или девятисотлетний ПИКА, — сказал гвардеец.

— Да, я вижу, — сказал Мерлин с улыбкой на лице.

— Пошли, — Сихемпер дёрнул головой в направлении балкона Шарлиен. — Если ты забыл захватить карты, у Её Величества есть пара колод в её гостиной.