Мутация

Пять

Дверь открылась, и секретарь внесла чай на серебряном подносе. Мотрэм задумался, нет ли у Харвея за спиной кнопки, которую тот незаметно нажал в самый подходящий момент.

— С молоком или с лимоном?

— Ни то, ни другое, — ответил Мотрэм. — Просто чай, пожалуйста.

— Хороший выбор. Первосортный дарджилинг[4] не нуждается в сопровождении.

Мотрэм взял из рук секретаря чайную пару китайского фарфора, размышляя над тем, как давно он не держал в руках подобные предметы. На его собственном письменном столе стояла обычная кружка, давно нуждавшаяся в хорошей чистке.

— Что вы знаете о Бейллиол-Колледже, доктор?

— Насколько я понимаю, это старейший колледж в Оксфорде.

— Настолько старый, что дата его основания точно не известна, но считается, что это примерно 1263 год.

Мотрэм улыбнулся.

— Даже раньше, чем появилась «черная смерть».

— Вы правы, даже раньше, — отозвался Харвей. — Соучредителями нашего университета были Джон Бейллиол, состоятельный владелец имений во Франции и Англии, и его жена Деворджилла, дочь шотландского аристократа и сама по себе очень интересная женщина. Их отпрыск, названный в честь отца, Джон Бейллиол, стал королем Шотландии, хотя и совершенно непримечательным, надо сказать, и потому был довольно быстро забыт потомками. Деворджиллу, однако, помнят очень хорошо. Кроме того, что она была соучредителем этого колледжа — именно ей принадлежит первая печать колледжа, которая хранится у нас и по сей день — она пожертвовала деньги на строительство нового цистерцианского аббатства в Дамфрисе и Галлоуэе, которое являлось дочерним монастырем Дандреннанского аббатства. Его должны были назвать Новым Аббатством, но, по определенной причине, которая может показаться мрачноватой, в итоге он стал носить имя «Возлюбленное аббатство».[5]

Харвей остановился, чтобы глотнуть чаю. Этот человек всегда точно знает, где лучше всего сделать паузу в рассказе, отметил про себя Мотрэм.

— Когда в 1269 году муж Деворджиллы скончался, она была вне себя от горя. Она велела извлечь и забальзамировать его сердце, чтобы повсюду носить его с собой в шкатулке из серебра и слоновой кости. — Увидев выражение лица Мотрэма, Харвей с удовлетворением произнес: — Вижу, вы испытываете ту же смесь восхищения и отвращения, что и многие, слышавшие эту сказку.

— Простите, — Мотрэм улыбнулся. — И продолжайте, пожалуйста.

— Когда в 1273 году в память о муже леди Деворджилла основала аббатство, монахи решили назвать его «Dulce Cor» — «сердце возлюбленного», вместо «Нового Аббатства», как было задумано вначале, и это название сохранялось за ним на протяжении семисот лет. Деворджилла и ее муж лежат в одной могиле на кладбище этого аббатства, и шкатулка с сердцем покоится у нее на груди.

— Ну и история, — сказал Мотрэм, стараясь не подать виду, что больше всего его интересует, какое это имеет отношение к чуме.

— Недавно в распоряжении колледжа оказалось нечто, добавляющее подробностей к этой сказке, — продолжал Харвей. — В одном из домов Шотландских границ были обнаружены бумаги, в которых рассказывается о семействе Ле Клерков, занимавшемся бальзамированием сердца Джона Бейллиола. Судя по всему, они имели репутацию профессионалов в своем деле и передавали свои секреты из поколения в поколение. Когда в 1346 году «черная смерть»… — Харвей сделал паузу, чтобы насладиться блеснувшим в глазах Мотрэма интересом, — поразила Англию, Шотландию вначале эпидемия обошла стороной. Правительство Шотландии, давно ожидавшее подходящего момента, решило, что это отличная возможность начать вторжение. Шотландская армия расположилась лагерем в лесах вокруг Селкерка, ожидая приказа к атаке. Приказ так и не пришел — «черная смерть» опередила его. Люди сотнями умирали в лесах Шотландских границ.

— Могу себе представить, — сказал Мотрэм, и он знал, о чем говорит. Картина чумы, разразившейся в военном лагере и превратившей его в ад, грязь и антисанитария во всех подробностях встали перед его мысленным взором. Дезертиры бежали прочь во всех направлениях, но лишь распространяли инфекцию, а не спасались от нее. Повсюду горы гниющих трупов. Зловоние разлагающейся плоти наполняло воздух под аккомпанемент криков больных, стонов умирающих…

— Когда новости дошли до городов Шотландии, знатные шотландские семейства твердо заявили, что не могут позволить, чтобы тела их любимых детей сгребли в кучу, свалили вместе с другими в лесные овраги и предали общему погребальному костру. Семейству Ле Клерков было дано задание провести бальзамирование тел членов знатных семейств, которых они смогут разыскать, и переправить их в Эдинбург, чтобы похоронить подобающим образом.

Этого так и не произошло — «черная смерть» снова опередила людей. К тому времени, как процедура бальзамирования была закончена, чума уже распространилась на север и принялась опустошать Шотландию. Тела знатных воинов остались в Шотландских границах, где были захоронены в секретном склепе Драйбургского аббатства — в документах, о которых я говорил, рассказывается, где расположен этот склеп. Шестнадцать жертв «черной смерти», над которыми поработали мастера своего дела, лежат там нетронутые вот уже семь столетий… Вам интересно, доктор?

Мотрэм расплылся в улыбке.

— У меня такое ощущение, словно Рождество в этом году наступило раньше обычного, — сказал он. — Восхитительная история, и какая интригующая! Хотя… — Улыбка его померкла. — К сожалению, горизонт надежды закрыт облаками. Судя по всему, финансирование моих работ в этой области не возобновится, а без этого стоимость расходов на раскопки будет для меня неподъемной.

Харвей откинулся на спинку кресла, словно был хозяином положения, и сказал:

— Знаете, мы, кажется, в состоянии вам помочь.

— В самом деле?

— Вы слышали что-нибудь о фонде Хотспера?

Мотрэм покачал головой.

— Не припоминаю.

— Я тоже узнал о нем лишь несколько недель назад, когда нас — выбрав из нескольких других научных институтов страны — попросили рекомендовать подходящих кандидатов на финансирование, «ведущих ученых», выражаясь словами газетчиков, в определенных областях. Вы попадаете в одну из этих категорий.

— Со своими эпидемиями средних веков? — недоверчиво переспросил Мотрэм.

— Ну, фонд больше интересует несколько иная область ваших профессиональных интересов, — улыбнулся Харвей, — а именно ваши знания в области механизмов передачи вирусных инфекций. Но ведь никто не мешает убить двух зайцев одним выстрелом, а, доктор? Деньги можете тратить на свое усмотрение.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — задумчиво произнес Мотрэм. — Кто стоит за этим фондом?

— Неизвестно, — пожал плечами Харвей, — но это обычное дело в таких случаях. Может быть, одинокий миллионер, искупающий прошлые грехи, которые позволили ему разбогатеть… не хотел бы я о них знать. Пытается перед смертью купить себе билет в рай, простите мой цинизм.

Мотрэм улыбнулся.

— А что конкретно эти люди ждут от меня в ответ?

— Единственное условие — в течение нескольких следующих месяцев в любой момент могут понадобиться ваши профессиональные навыки, и вы должны быть к этому готовы. Подробностей не сообщается.

— Довольно туманно, — пробормотал Мотрэм. — Что ж, если этот фонд позволяет мне продолжить работу и дает возможность раскрыть секреты Шотландских границ — я полностью в его распоряжении.

— Значит, я предлагаю вашу кандидатуру?

— Будьте так добры… — Мотрэм запнулся. — Рискуя показаться невежливым и, возможно, даже неблагодарным, я все же хотел бы узнать, какая от всего этого польза вам и вашим коллегам?

Харвей улыбнулся.

— Престиж, доктор — то, что мы ценим более всего. Кроме того, если вы добьетесь успеха, получится, что мы поспособствовали разрешению важного научного спора, так ведь?

— Абсолютно, — кивнул Мотрэм.

— Вот и отлично! — воскликнул Харвей. — Тогда, думаю, нужно оформить наше соглашение как полагается. Я отправлю руководству вашего университета письмо с предложением назначить вас почетным научным сотрудником нашего колледжа на время исследования, и озвучу ваши права на получение финансирования от фонда Хотспера. А сейчас, может быть, вы найдете время пообедать вместе со мной?

Обед, предложенный Мотрэму, заставил его порадоваться тому, что он поехал в Оксфорд не на своем автомобиле, а на поезде. Он с недоумением размышлял, как люди, которые регулярно обедают так плотно, умудряются работать во второй половине дня, однако, надо признать, Харвей выглядел совершенно бодрым. Мотрэма интересовало еще кое-что, и он спросил:

— А почему вы решили обратиться именно ко мне?

Харвей улыбнулся.

— Мы не выбирали ваше имя наугад, если вы об этом, — сказал он. — Когда в нашем распоряжении оказались документы, добытые в Шотландских границах, мы принялись искать человека, который больше всех выиграл бы от этой находки. Ваша репутация и профессионализм — не говоря уже об известности научного спора, о котором мы говорили — подняли ваше имя в начало списка. Должен признаться, мы не предвидели появление на сцене фонда Хотспера, но зачем докапываться до истины, рискуя спугнуть счастливый случай? Сведение всех этих факторов вместе для обоюдной выгоды — в этом и заключается моя роль.

— И вы очень хорошо с ней справляетесь, — заметил Мотрэм. — Хотя, честно говоря, этот фонд Хотспера порядком меня заинтриговал.

— Как я уже сказал, благотворители-одиночки вполне обычное явление, хотя мне сообщили, что в данном случае размеры фонда более чем солидные.

— Ну, может быть, такие благотворители вполне обычное явление для Оксфордского университета, — отозвался Мотрэм, нарочно утрируя свой акцент. — Однако для нас, живущих на севере, все по-другому. Как это работает? В смысле — кто принимает решения, кто распоряжается расходами?

— В данном случае, мы имеем дело с известной лондонской адвокатской конторой, хотя было бы наивно предполагать, что именно они принимают решения. На самом деле контора отвечает за обеспечение анонимности своего клиента, выполняя роль передатчика их инструкций и пожеланий.

— Я припоминаю, что вы сказали, будто финансирование поддерживает исследования в «определенных областях», — сказал Мотрэм. — Не могли бы вы рассказать подробнее?

— Ну, если говорить в общих чертах, то сфера их интересов ограничивается вирусными инфекциями, иммунными реакциями, трансплантационными технологиями и послеоперационным уходом.

— Эх, мода, мода, — вздохнул Мотрэм. — Никто не стремится финансировать научные исследования артритов, глухоты и прочих болезней, которые превращают поздние годы жизни многих людей в сплошное страдание. К сожалению, на качество жизни пожилых людей не принято обращать внимание, все списывается на старость.

— Грустная правда, — сочувственно покивал Харвей. — Главным врагом человека считается смерть…

— …И мы будем жить вечно, если нам удастся справиться со смертельными болезнями, — с сарказмом докончил Мотрэм. — Своеобразное мышление…

— Порожденное страхом, — философски заметил Харвей. — Страхом великой неизвестности, так всегда было и будет. «Могилы — недурной приют, но нам обняться не дают».[6]

— Лучше и не скажешь, — невесело улыбнулся Мотрэм.

Харвей вновь наполнил бокалы из хрустального кувшина с надписью на латинском, которую Мотрэм все пытался прочесть целиком, но судьба никак не давала ему такого шанса.

— Расскажите мне подробней, почему вы так уверены в том, что чума была вызвана вирусом, а не бактерией, — попросил Харвей. — Уверен, вы знаете больше, чем кто бы то ни было, о том, как вирусы поражают человеческий организм. Изучая вашу кандидатуру по заданию фонда, я прочитал одну из ваших статей, и она произвела на меня очень большое впечатление. Я не ученый, но узнал из статьи много интересного. У вас потрясающие преподавательские способности. Вы больше стремитесь делиться знаниями, чем завоевывать авторитет с помощью сложности текста, что является бедой очень многих научных трудов.

— Ну что вы…

— Однако меня беспокоит один момент…

— Какой же?

— В разговоре вы упомянули о возможности того, что «черная смерть» была вызвана неизвестным нам сегодня вирусом?

— Всего лишь о возможности, — откликнулся Мотрэм.

— Все равно — если предположение окажется верным, не станет ли склеп в Шотландских границах чем-то вроде ящика Пандоры, открыв который мы выпустим на свободу безжалостного убийцу? Мне бы очень не хотелось, чтобы колледж призвали к ответу за то, что он «подарил» миру новую пандемию…

— Ну, если вас интересует мое мнение — я не считаю, что такое возможно, — успокоил его Мотрэм. — Вирусы не могут существовать вне живой ткани, а эти трупы пролежали в усыпальнице семь столетий.

— Однако мы надеемся, что они неплохо сохранились, — напомнил Харвей.

— Большинство методов консервации включает в себя прекращение жизни макроорганизма, — объяснил Мотрэм. — Когда хозяин перестает существовать, то же происходит и с вирусом. Конечно, есть метод консервации, который подразумевает поддержание процессов жизнедеятельности хозяина, но он основан на глубокой заморозке. Если этому семейству Ле Клерков, жившему в четырнадцатом веке, в самом деле удалось сконструировать морозильную камеру, которая беспрерывно в течение семисот лет поддерживала бы температуру в семьдесят градусов ниже нуля, тогда, конечно, перед нам встает большая проблема.

— Звучит вполне логично, — Харвей взял хрустальный графин, чтобы в очередной раз наполнить бокал Мотрэма. — Однако имейте в виду, что мы можем столкнуться с вирусом, о котором абсолютно ничего неизвестно.

— Согласен, — усмехнулся Мотрэм. — Если он прилетел к нам из космоса, тогда я, разумеется, ни за что не ручаюсь.