Музей Польди-Пеццоли Милан

Искусство Возрождения

Архаическая форма, в которой исполнена эта деревянная скульптура, красноречиво отсылает зрителя к истокам иконографии Марии с Младенцем, а именно изображениям древнеегипетской богини Исиды с младенцем Гором, пришедшим в западное искусство через Византию. Деревянные статуэтки святых были распространенным явлением в Средние века. В западноевропейском искусстве XII–XIII столетия называют «эпохой Мадонны».

Ребенок на коленях Богоматери в трактовке тосканского скульптора XIII века уже вышел из младенческого возраста. Его голова явно сделана в других пропорциях и, скорее всего, подновлена позже, после повреждения. Христос-мальчик в длинной синей блузе словно вполне осознанно протягивает руки по направлению к зрителю. С огромной долей вероятности и в руках Марии, и в руках Иисуса были некие предметы, ныне утраченные. Одним из них могла являться книга, которая позволяет идентифицировать иконографию изваяния как Богоматерь, сидящая на троне, именуемом «Седалищем мудрости» или «Троном Соломона», воплощением мудрости. Эта иконография явлена в произведениях самых разных видов искусства — живописи, в том числе иконописи, миниатюры, скульптуры.

Витале дельи Экви, видный мастер треченто, фигурирует в истории искусства не только как Витале да Болонья (по названию родного города), но и как Витале ди Альмо дель Кавалли. Он считается крупнейшим болонским художником первой половины проторенессансного XIV века. Дельи Экви известен полиптихами и фресками, в том числе в храмах Болоньи, Удине, Помпозы. В его творчестве готическая традиция сочетается с фантастическим натурализмом, основанным на традициях французской миниатюры. Тем не менее тип его Мадонны Смирения из коллекции Джана Джакомо Польди-Пеццоли восходит к местным образцам.

Синее платье Богоматери заткано богатым золотым узором геральдического характера, который говорит о принадлежности одеяния персоне высокого ранга. Красная ткань, покрывающая сиденье Мадонны и балюстраду заднего плана, украшена изображениями плодов граната, символа воскрешения. Однако не следует забывать и то, что именно гранатом Ева соблазнила Адама, поэтому искупительная жертва Христа за грехопадение также просматривалась в содержании образа. Иконография, предложенная художником, совершенно необычна: Младенец Иисус предлагает игольницу Богоматери, занятой вышиванием. По бокам от центральной группы — святая Екатерина Александрийская и святой в короне мученика.

Венецианец Николо ди Пьетро, ученик Джентиле да Фибиано, использовал популярнейшую иконографию изображения святого Бенедикта (480–543), католического святого, основателя монашеского ордена, названого его именем (бенедиктинцев). На представленной работе ангел, появляющийся в пустыне среди скал Субиако, предупреждает Бенедикта об опасности, которую создает дьявол в виде ворона, искушающий отшельника эротическими видениями. Чтобы избавиться от мучительных картин, святой обнаженным истязал себя колючим шиповником и крапивой. Тело отшельника, кусты и все вокруг него изображено с возможным натурализмом, однако фигурка ангела, расцвеченная ярче, чем остальные фрагменты картины, выдержана в условном готическом стиле.

Доска из Музея Польди-Пеццоли представляет собой одну из створок полиптиха, три другие хранятся во флорентийской галерее Уффици.

Итальянское слово «пьета» означает «сострадание, жалость, любовь, милосердие, почитание», а происходит оно от латинского Pietas — «набожность, благочестие, справедливость». В христианстве это понятие соответствует эпизоду Страстного цикла — оплакивания тела Христа после Распятия, Снятия с креста и перед Положением во гроб.

Именно такой, предельно экспрессивной, и предстает композиция Филиппо Липпи. Здесь Дева Мария непохожа на все другие изображения Мадонны, ее лицо словно постарело от неизбывной муки. Она поддерживает мертвое тело Сына перед положением во гроб, но и сама находится внутри него. С другой стороны — удивительно юный Иоанн Евангелист, самый любимый ученик Иисуса. Саван обволакивает тело Спасителя, покрывает Его голову. Эта скорбная, но «цветная» сцена происходит на фоне мрачных скальных образований, каверны, долженствующих создать аллюзию той пещеры, в которую Иосиф Аримафейский возложил упокоенное тело Богочеловека.

Образ был создан между 1435 и 1440. В представленной композиции ощущается соединение готических традиций и новой ренессансной пластики. К тому времени Филиппо Липпи, инок флорентийского монастыря кармелитов, где еще недавно работал первый гений возрождения Мазаччо, вел жизнь за стенами монастыря, полную приключений и вовсе не религиозных впечатлений.

Иконография «Мадонны на троне», помещенном среди растительности, совмещена здесь с иконографией «Мадонна на лугу» или «Мадонна в зелени».

Творчество венецианца Антонио Виварини относят как к эпохе поздней готики, так и к Раннему Возрождению, которое в Венеции наступило позже, чем в других государствах Италии. Готика в Венеции была пышна, роскошна, «золочена», но и строга. Это проявлено в декоре великолепного трона Богоматери, ее торжественного Седалища мудрости. От Возрождения же Виварини берет внимательное отношение к передаче объемов, точности светотеневой пластики, перспективным ракурсам. Поэтому он, наряду с Якопо Беллини, почитается пионером венецианского Ренессанса. Виварини обычно работал вместе с зятем, мужем сестры, Джованни д'Альманья, немцем по происхождению (отсюда и прозвище: Альманья по-итальянски значит «Германия»). Республика регулярно поставляла заказы своим художникам, и этот образ, как полагают, является лишь частью общего алтарного ряда, исполненного около 1450 и являющегося результатом их совместного творчества. Незадолго до этого мастера замечательно оформили алтарь в церкви Сан-Дзаккария в Вероне и триптих в венецианской Скуоле делла Карита.

Косме (Козимо) Тура был придворным художником графов д'Эсте и основателем феррарской школы живописи. В его ренессансном стиле сохранялись элементы поздней готики, поэтому композиции мастера причудливы и выразительны, имеют сложный линейный ритм.

Представленная картина является частью декорации студиоло владетелей Феррары Лионелло и Борсо д'Эсте в их загородном палаццо Бельфиоре. Студиоло — особое помещение в обиталищах просвещенных правителей итальянского Возрождения, отведенное под кабинет («кабинетик») или библиотеку. Его оформление в полной мере отражало вкусы владельцев. В данном случае наблюдается пристрастие к античной мифологии.

«Наслаждающаяся хороводами» — так с греческого переводится имя музы, покровительницы искусства танца. Хоровод на данной картине водят малыши-путти, но лишь один из них, правый шалун, видимо, получает удовольствие, два других крайне серьезны, как и, на удивление, сама Терпсихора, восседающая на троне. Ее поза, жесты и пропорции создают впечатление, будто муза — кукловод, а обнаженные пляшущие человечки всего лишь марионетки.

Исследователи итальянского портретного искусства Раннего Ренессанса спорят об авторстве представленного портрета. В. Н. Гращенков пишет: «…скорее произведениями круга Мантеньи, чем самого мастера, следует считать… близкий к манере Бонсиньори выразительный портрет старика с небритым подбородком в алой куртке и фиолетовомалиновом капуччо на темно-синем (теперь почерневшем) фоне из Музея Польди-Пеццоли в Милане». Он же указывает, что Р. Лонги полагает миланский портрет «автографом» Мантеньи, а Э. Румер, возвращаясь к атрибуции конца XIX века, приписал портрет мастерской Козимо Туры. Во всех случаях автор следует так называемой медальерной тенденции композиции портрета, профильного, с четко обозначенным пластическим рельефом. Когда-то его фон был создан яркой ляпис-лазурью, можно себе представить, как на нем звонко сияли краски одеяния пожилой модели. Именно высокое качество картины позволило сотрудникам музея все же атрибутировать ее как произведение раннего Мантеньи, но уже относящееся к началу его мантуанского периода, когда он только приступил к работе при дворе Лодовико Гонзага в качестве придворного художника и где оставался до самой своей кончины.

Доска с изображением этого святого входила в полиптих, то есть многочастный алтарь, который Пьеро делла Франческа создал около 1465 для церкви Сан-Агостино в родном городке Борго Сан-Сеполькро. Он оказался разрознен в XVII веке, сейчас створки, за исключением утраченной центральной (на ней, по всей вероятности, была изображена Мадонна), хранятся в лондонской Национальной галерее (святой Михаил), лиссабонском Национальном музее старинного искусства (святой Августин), собрании Фрик в Нью-Йорке (святой Андрей).

Полагают, что в представленном образе святого художник изобразил заказчика алтаря Джованни ди Симоне Анджели. Сам же Николай из Толентино, монах ордена августинцев, жил приблизительно в 1246–1305. Как и здесь, его обычно изображают в черной рясе («униформа» августинцев), перепоясанной черным поясом с металлической пряжкой. Плотная фигура монаха рельефно заполняет почти все пространство картины. Делла Франческа пишет рядом со святым золотую звезду, сияющую на голубом небе, видном сквозь мраморную арку. По преданию, звезда (или комета) появилась в небе тотчас с рождением на свет младенца Николая. Он был канонизирован в 1446, то есть незадолго до создания данного произведения. Мощи покоятся в крипте базилики, посвященной святому, в городе Толентино, где он и скончался.

Удивительная иконография, избранная Джованни Беллини, представляет щемяще скорбный образ Иисуса, восставшего из саркофага, еще в терновом венке, с сомкнутыми веками и ногами, погруженными в смертную обитель. Правильный прямоугольник гроба зрительно связан со строгим геометризмом тропы, уходящей к речному потоку (символ границы между Царством земным и небесным). Изображение Христа фланкируют скалы второго плана, а задний открывает долину, мягкий поэтический пейзаж, так контрастирующий с аскетизмом фигуры Спасителя. На правой скале — засохшее дерево, на левой — деревья, покрытые листвой — символ смерти и воскрешения.

Джованни, выдающийся представитель художественной семьи Беллини (сын Якопо, брат Джентиле, шурин Андреа Мантеньи), не раз исполнял темы Оплакивания, пользуясь схожей иконографией и с подобным же магическим натурализмом. Согласно преданию, именно таким, восстающим из гроба, Христос явился в видении папе римскому Григорию Великому (590–640) во время мессы. Этот образец, воплотивший одну из мистических идей поздней, интернациональной, готики, соединивший несколько эпизодов Страстного цикла (в том числе «Положение во гроб»), относится к раннему периоду творчества мастера.

Сотрудники Музея Польди-Пеццоли называют этот портрет его символом. Долгое время считалось, что он принадлежит кисти Антонио Поллайоло. В сегодняшних каталогах работа упоминается как произведение его младшего брата, Пьеро. (Когда-то автором картины вообще считали Доменико Венециано, по атрибуции М. Боде). Портрет той же женщины хранится в Берлине, однако образец в собрании миланского музея в большей сохранности, без роковых поновлений. Кроме того, в отличие от упомянутого произведения, на котором профиль молодой женщины красовался на фоне нейтральной лапидарной поверхности, здесь появляется фон небесный, воздушный, с облачками, рождающий уже пространственные отношения. В. Н. Гращенков пишет: «В миланском портрете… слабо моделированное тенями лицо кареглазой незнакомки с чуть вздернутым носиком имеет теперь желтоватый тон старой слоновой кости… Среди множества женских портретов кватроченто — и более условных, и более психологических — миланский портрет, пожалуй, самый привлекательный. В нем с редкостной целостностью воплощен светлый и гармонический идеал женственности, свойственный той эпохе и отраженный в произведениях искусств и литературы».

Винченцо Фоппа — брешианский живописец, основатель и крупнейший представитель ломбардского Возрождения (до приезда сюда Леонардо да Винчи). Русский художник, историк искусства Александр Бенуа писал: «В западной Ломбардии падуйское течение находит свое лучшее выражение в деятельности Винченцо Фоппы, одного из самых передовых мастеров второй половины XV века, переселившегося сюда из Венецианской области (родился он приблизительно одновременно с Мантеньей, около 1430 года, в Брешии)».

Тип «Мадонны Умиления» был выработан в итальянском искусстве под влиянием византийских образов. Как правило, он представляет собой кормящую Богоматерь либо с Младенцем на руках, нежно прижавшимся щекой к ее щеке. Здесь, в композиции Фоппы, мать и Сын не встречаются взглядами. Младенец смотрит на зрителя, Мария же печально опустила глаза, словно предчувствуя судьбу Сына. Фигурная группа расположена на фоне золотого полога, затканного крупными цветами чертополоха — символа страданий Христа. Слева — пейзаж, уходящий в даль за горизонт, причем пространство акцентируется тремя цветущими деревьями. Так, символика продолжается линией возрождения жизни.

Естественное освещение в картинах Фоппы иногда меняется на абстрактное, но в этой его зрелой работе свет мягко окутывает фигуры и предметы, позволяя светотени творить объемы без контрастов и драматизма.

Боттичелли ко времени создания этой работы находился в поре своей зрелости, а его живопись была высочайшего класса. В изображении Мадонн флорентийский художник утончен, декоративен, аристократичен, нежно чувственен и поэтичен.

Данный образ представляет собой вариант распространенного типа «Мадонны Читающей». В данном случае книга (возможно, часослов) находится не в руках Богоматери, а лежит на столе раскрытая, и Младенец тянется к ней. Пространство Боттичелли строит еще по правилам Раннего Возрождения: первый план с крупными, выдвинутыми на зрителя фигурами сразу же переходит в третий, раскрывающий пейзажное пространство в отверстии окна. Его мирная гармония вторит общему настрою изображения. На столе — ваза с фруктами, однако художником она интерпретируется вовсе не как бытовая деталь: каждый плод несет символическую смысловую нагрузку. Вишни ассоциируются с кровью, сливы — с любовью, царящей между матерью и ее Младенцем, инжир (фига) — символ Спасения и Воскрешения. Золотые гвозди в ручке Иисуса отсылают к Распятию, а терновый «браслет» — к Страстям Христовым. Символический ряд продолжен вышивкой на одеянии Мадонны, на нем сияет Вифлеемская звезда.

«Оплакивание Христа», алтарный образ для флорентийской церкви Санта-Мария Маджоре, создавался Боттичелли в трагическую для него пору. Он глубоко переживал смерть своего покровителя — герцога Лоренцо Медичи (? 492), с чьим именем связан расцвет местного искусства. С?494 по 1498 диктатором города был доминиканский монах Джироламо Саванарола, «личный враг дьявола». При этом он провозгласил синьором и королем Флоренции Иисуса Христа, представ в глазах народа Его избранником. Художник находился под сильнейшим впечатлением от истовых проповедей, в которых Савонарола бичевал пороки, его манера явно изменилась.

В представленной картине ритмы пульсируют предельно напряженно, линия жесткая и изломанная, цвета интенсивны и резки. (Похожая по стилю «Пьета» Боттичелли, сделанная в этот период, хранится в мюнхенской Новой пинакотеке). Семь персонажей создают цельную, компактную группу. Тела живых, глубоко скорбящих воистину переплетены с мертвым телом оплакиваемого Христа, создавая живую пирамиду. Ее вершина — фигура Иосифа Аримафейского, который сжимает в одной руке терновый венец, в другой — гвозди, снятые с распятия. Только этот персонаж вопрошающе обращен к небесам, лишь его глаза открыты, всех остальных горе заставило опустить головы и закрыть веки.

Совершенно очевидно, что представленное изображение святого апостола Павла на деревянной панели является частью полиптиха. Его фигура монументально вытянута по вертикали и доминирует над окружающим пейзажем, скалами на первом плане, замечательно ухоженным садом — на втором, и городскими постройками — на заднем. Святой опирается правой рукой на меч, орудие своей казни (однако эфес создает аллюзию креста), а левой прижимает к груди книгу, напоминая зрителю, что является автором Посланий, вошедших как неотъемлемая часть в Евангелие.

Точность прорисовки формы, детализация объемов в трактовке открытых участков тела и обобщенность в одеянии, его декоративная звучность обнаруживают влияние на этого художника Джованни Беллини, Андреа Мантеньи, Витторе Карпаччо.

В 1482 Монтанья принадлежал венецианской школе, работал в Виченце и Падуе, Бассано и Вероне. В Венеции выполнял заказ для Скуолы ди Сан-Марко, которую позже восславил своими масштабными полотнами Тинторетто.

Иконография Мадонны Млекопитательницы восходит к ранним христианским изображениям, как на фреске III века в катакомбе Прискиллы, а также к эллинистическому и египетскому искусству. Ее можно встретить на коптских памятниках, в византийских миниатюрах XI–XII столетий, в готических композициях.

Исследователи в разное время атрибутировали представленный образ как работу Винченцо Фоппы, у которого Амброджо да Фоссано учился мастерству, затем — Донато де Барди, но вернулись к первоначальному мнению и с большей уверенностью приписали его кисти Бергоньоне после обнаружения панели с тремя поющими ангелами, исполненной этим художником и совпадающей по формальным признакам с «Мадонной Млекопитательницей».

Полагают, что ранние работы да Фоссано создавал под влиянием Дзанетто Бугатто — ученика великого нидерландца Рогира ван дер Вейдена.

Картина «Мадонна с Младенцем на троне» — одно из недавних приобретений Музея Польди-Пеццоли. Дар был сделан коллекционером Торре Ланфранкони в 2004.

Лудовико Бреа родился в Симье (сейчас это фешенебельная Ницца на Лазурном берегу Франции, а в то время — владение Генуэзской республики), в семье ремесленников, его отец изготовлял бочки. Мальчик рано проявил художественные способности и, выучившись, стал востребованным мастером. Он расписал монастырскую церковь не только на родине, но и в соседних областях и в Генуе.

С Винченцо Фоппа Бреа исполнил полиптих для кардинала Джулиана делла Ровере, племянника папы Сикста IV, предназначенный в качестве алтарного украшения собора лигурийского города Савоны, туда он был помещен в 1490. Центральным образом явилась представленная работа. В строгом декоре трона Марии уже не осталось готических деталей, он, действительно, классичен. На его ровных подлокотниках устойчиво высятся фигурки ангелочков, музицирующих с ансамблем на верхней перекладине.

Ломбардец Винченцо Фоппа не был портретистом по преимуществу. И все же Джорджо Вазари, автор жизнеописаний итальянских художников, упоминает его фреску с изображением церемонии закладки миланского госпиталя в апреле? 457, на которой оказались представители «всего миланского духовенства в присутствии герцога Франческо Сфорца, синьоры Бьянки-Марии и всех их детей, маркиза Мантуанского и посланника короля Альфонса Арагонского и многих других синьоров».

Джованни Франческо Бривио происходил из аристократического миланского семейства и был советником при дворе герцога. Ранее портрет приписывался кисти Амброджо де Предиса, но историк искусства Руссоли установил авторство Фоппы. Среди знатоков Ренессанса работа ценится за высокие живописные достоинства. В ней прослеживаются уроки Леонардо в использовании столь красноречивой и богатой светотени в лепке лица. При этом художник вовсе не идеализирует модель, позволяя зрителю рассмотреть морщины на ее лице и шее (в пору, когда портрет создавался, Бривио было около сорока лет). Эта детализация вкупе с нейтральным темным фоном обнаруживает также влияние нидерландских мастеров. Роскошное, но в то же время строгое одеяние советника («турецкое платье») сшито из восточной ткани с тонкой меховой опушкой.

Один из самых талантливых учеников Леонардо да Винчи, Джованни Антонио Больтраффио, вслед за своим мастером прибыл в Милан в 1482. Влияние великого флорентийца легко ощущается в этом образе Мадонны Более того, полагают, что в его основе лежит рисунок самого Леонардо, однако и нежнейшая светотень, играющая на карнациях лика и шеи Марии и пухлого златовласого, кудрявого Младенца, — от Леонардо. (Хотя есть и обратное мнение: Младенец, изображенный на картине Леонардо «Мадонна Литта» (около 1490, Государственный Эрмитаж), мог быть написан Больтраффио. Действительно, сходство разительное.) С точностью передана и фактура богатого платья Мадонны из зеленого бархата с крупным узором — цветками чертополоха. Данный мотив создает аллюзию искупления, связанную со Страстями Христовыми. Чертополох в западном искусстве XV–XVII веков понимался как символ «терний земных» и страданий Христа, ассоциирующийся к тому же с терновым венцом. Здесь его изображение перекликается с еще одной цветочной символикой: справа в вазе — жасмин, который, как и лилия, является атрибутом Девы Марии. Младенец же тянется к алым розам — намек на будущую кровь, пролитую во искупление грехов человеческих.

Больтраффио, по свидетельству Джорджо Вазари, происходил из аристократической семьи. После обучения в мастерской Леонардо он стал придворным художником миланского герцога Лодовико Моро.

Артемисия (?-350 до н. э.) — любимая сестра и супруга царя Карии Мавсола. В истории их имена прочно сохранились благодаря постройке в городе Галикарнас величественной гробницы, которую еще при жизни начал возводить для себя правитель, а после его смерти закончила Артемисия, получившей название от имени властителя. Галикарнасский мавзолей в Древнем мире почитался как одно из семи чудес света (слева на заднем плане зритель имеет возможность увидеть знаменитую постройку такой, какой ее представлял себе художник). Однако анонимный автор XV века «иллюстрирует» другое предание: после кончины Мавсола в 353 до н. э. Артемисия высыпала его прах в сосуд со своими слезами и выпила жидкость, посчитав, что лучшая и достойнейшая урна для него — ее тело. Об этом говорит римский писатель начала I века Максим в сочинении «Замечательные деяния и изречения». В эпоху Возрождения, после пересказа данного сюжета Ф. Петраркой, он получил распространение как аллегория супружеской верности. На картине Артемисия изображена «канонически» — с чашей в руке.

Об анонимном создателе представленной композиции известно только, что он работал в последнее десятилетие в Сиене. Холодноватое изящество, характерное для сиенской школы, присуще и данному произведению.

Мафорий Богоматери (священное одеяние) традиционно для западноевропейской иконографии синего цвета, он в буквальном смысле служит покровом для Марии и Младенца. На полотне изображена юная Мадонна, меланхолично-печальная, предчувствуя трагическую судьбу Сына, она бережно прижимает к себе маленького Иисуса. Удивительна эта композиция, объединившая в единое, неразрывное целое две фигуры и явно противоречащая вечной характеристике почерка Мантеньи, сына дровосека, как жесткого.

Образ принадлежит к позднему периоду деятельности великого мастера. В Мантуе, где он состоял придворным художником и заслужил рыцарское звание, воцарился молодой герцог Джованни Франческа Гонзага с супругой Изабеллой д'Эсте. Для знаменитого Студиоло (кабинетика) Изабеллы живописец создал картины «Парнас» и «Минерва, изгоняющая Пороки из сада Добродетелей». Интересно, что первая половина творческого пути Мантеньи отмечена постоянным обогащением художественного арсенала, а в последние два десятилетия он словно отказывается впускать в свое искусство новшества, открытия Высокого Возрождения.

Святой католической церкви Франциск Ассизский (в народе его называли Поверелло (бедненький)) стал образцом для нового понтифика XXI века — папы римского Франциска, принявшего его имя. Он дал обет бедности и смирения, образовав в 1207 общину нищенствующих монахов, позже названную францисканской. Рясы коричневого или серого, как на этой картине, цвета (первоначально словно накидка умбрийского крестьянина), францисканцы подпоясывали веревкой с тремя узлами, символизирующими бедность, целомудрие и послушание. На представленной работе запечатлена мистическая сцена — святой Франциск собирает в золотую чашу Святую кровь из разверстой раны на груди Христа, нанесенной копьем Лонгина, которое видно на заднем плане. Тема эта чрезвычайно редко встречается в искусстве XV века. Предполагают, что образ предназначался для некоего нищенствующего ордена. Обращают на себя внимание стигматы на подошвах босоногого святого, возникшие от его преданной любви к Иисусу.

Венецианский художник Карло Кривелли обычно нагружает композиции множеством подробностей, правдивых и, тем не менее, имеющих символический смысл. Так, у ног Христа — гвозди, на перекладине креста — орудия Страстей.

Пять панелей-фрагментов алтаря помещены в иллюзорные, богато украшенные золоченые рамы. По их расположению можно предположить, что внизу, в центре, мог находиться табернакль. Этот полиптих, единственный в коллекции Джана Джакомо Польди-Пеццоли, был приобретен им до 1857. В центре — большая по размеру композиция «Благовещение». Интересно, что белая фигура архангела Гавриила доминирует в ней. Его поза, словно парящая в центре пространства роскошного интерьера, неустойчива, тело словно колеблется. Изысканный рисунок, холодный свет из окна на заднем плане, вместе с которым в покои Богоматери проникает луч со Святым Духом — манера исполнения полиптиха выдает руку северного, фламандского, художника. Предположительно, им может быть так называемый Мастер Святого Иоанна Евангелиста — автор полиптиха с историей святого, хранящегося ныне в палаццо Бьянко в Генуе.

Ваза с лилиями на первом плане — цветами, символизирующими непорочность Девы, становится изобразительным эпиграфом сцены. Красный цвет драпирующихся одежд героев во всех пяти панелях является объединяющим колористическим акцентом, как, впрочем, и не бросающийся в глаза, но формирующий направление взгляда инкрустированный пол. Наверху слева от зрителя — святые Лазарь и Антоний, с другой стороны — святые Екатерина Александрийская и Клара. Внизу слева вместе с Иоанном Крестителем — Антоний Падуанский, а с противоположной стороны — святые Франциск Ассизский и Иероним.

Ученик Джованни Беллини, Андреа Превитали в основном работал на севере Италии, в родном Бергамо. Представленный портрет принадлежит к раннему периоду творчества художника, который носил прозвище Кордельяги. Оно возникло как упоминание о происхождении: его отец был продавец иголок (по-итальянски — aghi) и ниток (corde). Превитали оказался в боттеге своего венецианского наставника, когда Беллини находился под влиянием Антонелло да Мессины, и именно воздействие пластических открытий последнего обнаруживается в этой работе в полной мере. На оборотной стороне портрета художник изобразил композицию, контрастирующую с витальной силой энергичного молодого человека, — «vanitas», напоминающую о бренности всего сущего, в данном случае — череп. Лента над ним содержит латинскую надпись, которая в переводе значит: «Это красота, это форма останков. Этот закон, равный для всех».

Мадонна на троне печально следит за двумя малышами — Иоанном и Младенцем Христом. Святой указующим жестом правой руки ведет взгляд зрителя к кресту, который держит в левой, Иисус же в левой руке сжимает птенца (птица — символ души), а правой благословляет друга. На заднем плане той части картины, где изображен Иоанн, видна процессия волхвов, идущих поклониться вифлеемскому Младенцу, с другой стороны — сцена бегства в Египет. Поэтичность линейной гармонии, подчиненной ритму тондо, совмещается в представленном образе с трогательными деталями, например сандаликами на ножках Младенца и пояском из плюща на тельце Иоанна. Изысканность пейзажа помогает определить руку живописца умбрийской школы, соученика Рафаэля в мастерской Перуджино. Вместе с наставником Пинтуриккьо (что по-итальянски значит «маленький художник», прозвище автор получил за маленький рост) работал над созданием фресок в Ватикане, но главным его творением стали росписи на тему жизни Энея Сильвия Пикколомини (папы Пия II) в библиотеке собора Сиены.

Минотавра — чудовища, полубыка-получеловека, которого родила критская царица Пасифая от быка Посейдона — еще по античной традиции рисовали с бычьей головой. Чима же изображает его как кентавра, что позволяет передать страдание на лице умирающего. Действие происходит в лабиринте, поэтому художник окружил своих героев строгими стенами (а между тем он любил писать идиллические пейзажи), таким образом сосредоточившись на центральной сцене. Передняя стена оказывается разрушенной, обнаруживая скругления плана замысловатой постройки без кровли. Композиция была бы почти монохромной, если бы не ярко-красная кираса афинского царевича и его обувь. Несмотря на немного скованную пластику фигур, группа, тем не менее, не лишена динамической выразительности, ведь живописец запечатлел кульминацию действия: Тесей замахивается мечом, чтобы нанести убийственный удар.

Нет точных сведений, но, предположительно, эта панель может быть связана с другой, хранящейся в музее, — картиной «Свадьба Вакха и Ариадны» кисти Конельяно (с. 42–43).

В то время когда Чима создавал свою панель, не только набирали популярность античные сюжеты (а именно к античным телесности и духу повернулась эпоха, которую позже назвали Возрождением), но и продолжали вызывать интерес рыцарские. Поэтому в данной сцене «по сценарию» «Метаморфоз» Овидия Вакх, бог плодородия и виноделия, изображен в виде прекрасного рыцаря, увенчивающего свою златокудрую возлюбленную и нареченную. Две черные пантеры впряжены в их золотую колесницу, а погоняют их менада и сатир, представители свиты этого сына Зевса. В руках у них ветви, «играющие роль» тирсов — деревянных жезлов, атрибутов Диониса (в римской мифологии — Вакха). Силен за колесницей с трудом удерживает на спине корзину с виноградом.

Интересно, что пейзаж вокруг сцены пустынен. Все внимание художника сосредотачивается лишь на мистической свадьбе бога и смертной, которой предстоит последовать за своим суженым на Олимп, а затем превратиться в созвездие. Брак был неожиданным сюрпризом для Ариадны, критской принцессы, дочери Миноса. Она спасла афинского царевича Тезея от страшной гибели в подземелье Минотавра и тот увез ее. Однако когда путешественники заночевали на острове Наксос по дороге в Афины, где Тезей должен был жениться на своей спасительнице, во сне к нему явился Гермес и велел оставить девушку, так как боги предназначили ее Дионису.

Панель, по всей вероятности, являлась фрагментом сундука с приданым невесты. Однако даже в этой, примитивной по сути, композиции легко обнаруживаются характерные черты почерка знаменитого венецианца: теплый свет, разлитый в пространстве; яркие цветовые акценты; ритмика фигур, словно постоянно вступающих в диалог друг с другом; тонкая, нежная прорисовка; общий поэтический и даже идиллический настрой.

Глубочайшая мука, смешанная с печалью, запечатлена на этом изображении Богочеловека. Иконография «Се человек» и предполагает образ страдающего Христа. Именно этими словами («Вот человек»), желая вызвать сочувствие у народа Иерусалима, согласно Евангелию от Иоанна, представил Иисуса после терзаний римский прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат. Соларио строго следует канону: на плече Христа — багряница, на голове — терновый венец, в руке — ветка, которой издевательски отдана роль скипетра. «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: „се, Человек!“ Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: „распни, распни Его!“ Пилат говорит им: „возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины“» (Ин. 18:33–40).

Этот сюжет был распространен в эпоху Возрождения. Иногда Христа изображали со многими персонажами, но часто, как и в представленной картине, Он одинок в своих муках и унижении.

Андреа Соларио принадлежал к известному миланскому семейству художников и ремесленников. К началу XVI века его творчество испытало влияние Леонардо да Винчи (здесь оно «прочитывается» в нежной светотени, обволакивающей лик Марии, а также во всей камерной атмосфере, созданной визуальной сферичностью расположения растительности). Однако Соларио сохранил и свою индивидуальность, сформированную восхищением произведениями северных школ, нидерландцев, Дюрера. В подтверждение сказанному можно отметить точность в передаче деталей, внимание к «эпизодам»: ослику, потянувшемуся к чахлой травке, круглой фляге на первом плане в углу, мешку со снедью, скудному скарбу беженцев. И хотя считается, что после возвращения мастера из Франции в 1510 (где, как полагают, он оказал влияние на Жана Клуэ) качество его религиозных композиций снизилось, эта панель из Музея Польди-Пеццоли представляет собой один из лучших образцов такого рода. Четкая пластика объемов обнаруживает знание законов скульптуры (родной брат творца был ваятелем, с ним он тоже работал). Из-за колористического богатства пейзаж на заднем плане считают эхом венецианской культуры.

Небольшого размера триптих флорентийца Мариотто Альбертинелли написан сияющими красками. В закрытом виде он, по сути, представляет собой диптих с монохромным изображением «Благовещения». В центре табернакля (с латинского — «будка», «шатер», «палатка»), окаймленного широкой, золотой, украшенной орнаментом рамой, — кормящая Младенца Мадонна. Линия абриса фигуры мягкая, певучая, вторят ее скруглению и полуарки боковых створок.

«Золотая легенда», собрание жизнеописаний святых, записанное Яковом Воррагинским, рассказывает истории святых Екатерины и Варвары. Екатерина была дочерью правителя Александрии Ксанфа, но, став христианкой, пошла против воли отца. Отвергнув всех знатных женихов, она предпочла оставаться «невестой Христовой». В спорах с философами, которых Максимин, племянник императора Максимиана, призвал убедить ученую деву отречься от своей веры, Екатерина одержала победу: ученые отказались от язычества и приняли христианство. Желая подвергнуть деву пыткам, Максимин приказал привязать ее к колесу с шипами, но орудие (на самом деле это был агрегат из четырех колес) было разрушено ударом молнии. После этого Екатерину обезглавили.

Святые на боковых панелях расположены ниже центральных персонажей, поэтому все вместе они создают одновременно иллюзорную и устойчивую пирамиду. Екатерина Александрийская, преклонившая колени на колесо с шипами, — на левой панели. На правой — Варвара, также изображенная на коленях, попирающая своего повергнутого отца и палача Диоскуруса (Диоскор), при Максимиане он замучил, а затем обезглавил собственную праведницу-дочь. На заднем плане — башня замка, в которой святая томилась в заключении. Совсем маленькими фрагментами, едва различимыми, даны сцены мученичества обеих героинь. У каждой в руках пальмовая ветвь — символ их страданий. На золоченой раме, в центре, ясно читаются две литеры — «MD», обозначающие начало того столетия, когда был создан триптих. Таким образом, перед зрителем — ранняя работа Альбертинелли.

На рубеже XV–XVI веков Бернардо Зенале был одним из ведущих художников Милана. Панель со Стефаном, первым святым христианской церкви, является парной к створке с изображением святого Антония Падуанского. Обе они находились с правой стороны алтаря Непорочного Зачатия для церкви Сан-Франческо в ломбардском городке Канту. Слева располагались святые Иоанн Креститель и Франциск (работы хранятся в музее Багатти Вальсекки в Милане), на центральной панели — «Мадонна с Младенцем и ангелами» (в музее Поля Гетти в Лос-Анжелесе).

Святой Стефан изображен молодым человеком в архидиаконском одеянии — далматике, на его голове можно заметить два камня, расположенных словно филактерии (кожаные коробочки, которые иудеи подвязывают во время утренней молитвы на лбу). На самом деле, здесь они — атрибут Стефана-Первомученика (по-гречески — протомартира). Он являлся одним из семи дьяконов, поставленных в Иерусалиме апостолом Петром (Деян. 6:1–6). Стефан в своих проповедях обличал иудейских священников за то, что они убили Мессию, и был побит камнями: пальмовая ветвь в руках героя — знак мученичества.

Представленный женский портрет Джакомо Пальмы Старшего получил также в истории искусства наименование «Портрет куртизанки». Однако благодаря знаковым деталям полотна, его «содержание», тем не менее, может рождать аллюзии иного толка, свадебного характера, ибо обнаженная грудь в символике того времени означала плодородие, готовность к любви, обольстительную привлекательность. Распущенные золотые волосы — прическа венецианских невест, у модели они словно излучают свет, который озаряет ее, заставляет люминесцировать рубаху и складки роскошной ткани верхнего покрова. Белая блуза также может символизировать целомудрие.

Ко времени создания работы в живописи утвердился тип женской венецианской красоты — пышное тело, белокурые волосы, нежность, чувственность, вне психологического драматизма, открытый Тицианом. В Венецию Пальма прибыл около 1510 из Бергамо и попал под воздействие Беллини и Карпаччо, однако большее влияние на него все же оказали Джорджоне и молодой Тициан.

На представленной маленькой доске изображен один из многих вариантов хорошо известной луврской композиции Леонардо да Винчи «Мария с Младенцем и святой Анной». Здесь фигура Анны, на коленях которой Леонардо разместил Богоматерь, отсутствует. (Предполагают, что такова была специфика частного заказа, требование клиента.) Однако поза Мадонны, сидящей на камне, почти в точности повторяет леонардовскую. Мать словно стремится отвлечь Младенца от агнца — символа Его страдания. Композиция сохранена пирамидальной, динамичной и в то же время гармонически сбалансированной. По сравнению с шедевром гениального предшественника упрощен пейзаж, но сохранена его пространственная глубина, проявились силуэты городских построек и крепостной стены североевропейского типа. Кроме того, живописец сменил теплый леонардовский колорит на холодный. Александр Бенуа писал: «Ближе всего из всех ломбардцев подошел к грации, к мягкой орнаментальности форм Винчи Чезаре да Сесто — один из первых характерных маньеристов истории искусства, красивый, но совершенно холодный художник. ‹…› …Искусство Сесто никогда не трогает — оно всегда остается каким-то внешним, „официальным“, лишенным душевной теплоты».

Эта работа датируется периодом, когда мастер вернулся в Милан из Рима, где мог общаться не только с Леонардо, но и с Рафаэлем.

Представленная картина находилась в первоначальном собрании Джана Джакомо Польди-Пеццоли. Сюжет ее действительно мистичен, однако содержит в себе глубокое религиознопоэтическое начало. К Екатерине, дочери правителя Александрии, сваталось множество знатных женихов, однако духовный наставник поведал ей о «женихе небесном», достойнейшем. Во сне девушка увидела Марию с Младенцем, который отворачивался от нее. Духовник растолковал сон, и Екатерина, следуя его совету, приняла крещение. Скоро ей приснилось, что Младенец ласково взирает на нее и надевает ей кольцо. Пробудившись, она увидела это украшение на своем пальце. Мистический брак Екатерины стал выражением ее духовного единения с Богом.

На картине Луини святая не коленопреклонена, как обычно, а сидит рядом с Мадонной. Художник, чтобы выровнять линию рук обручающихся, «усадил» Иисуса на круглую подушку, украшенную золотым кантом и кисточкой. Дорогие, яркие ткани одеяний Марии и Екатерины, велума (занавеса) и покрова стола резко контрастируют с прозрачными красками пейзажа, виднеющегося за окном. Особенно трогательна скромная хижина, крытая соломой. Гармоничная светотень, смягчающая пластические объемы лиц, — влияние Леонардо.

Судьба наследия Бернардино Луини, который был популярен благодаря своим многочисленным изображениям Мадонн, полна приключений. Многие его работы долгое время считались принадлежащими кисти Леонардо да Винчи, но, даже когда Леонардо «лишился» их после точных экспертиз, Луини, считающийся самым крупным и последовательным «леонардеском», тем не менее, не стал при этом самым ценимым. Кстати, один из вариантов представленной здесь картины находится в Калужском областном художественном музее.

Святой Иероним (автор толкований и полемических сочинений, переводчик Библии) изображен сидящим перед входом в пещеру, опустив одну руку на человеческий череп, а другой прижимая к себе камень. В Халкидской пустыне, близ города Антиохии Сирийской, святой истязал себя перед распятием ударами камнем в грудь во время искушающих эротических видений. На данной работе он представлен с устремленным на распятие взглядом. На заднем плане, на лоне идиллического пейзажа, виден лев, которого приручил Иероним, вытащив занозу из его лапы и прекратив тем самым страдание зверя.

Панель со святым Иоанном Крестителем является парной к другой, хранящейся также в собрании музея, «Пречистая Дева с Младенцем и двумя ангелами», и таким образом составляет часть диптиха. Художник позаботился, чтобы работы вместе создавали цельное впечатление. Фигуры на них занимают почти все пространство по вертикали. Пейзаж на заднем плане демонстрирует схожую растительность, и даже жесты Иоанна и Марии похожи: Богоматерь прижимает к себе Младенца, у святого же на согнутой руке — Библия, на которой уместился прелестный ягненок с сиянием вокруг головки, символ жертвенной земной жизни Спасителя, и крест. Над указующим перстом правой руки — узкий свиток с надписью: «Это был человек, посланный Богом, имя которому — Иоанн».

Святой Захария, священник из рода Аарона и отец Иоанна Крестителя, указующим перстом обращает внимание зрителя на надпись свитка из Евангелия от Луки, повествующую: «…услышана молитва твоя, и жена твоя Елизавета родит тебе сына и наречешь ему имя Иоанн». Пластической рифмой вторит ему жест Младенца Христа, однако не указующий, а благословляющий.

Художник создает напряженную композицию, почти не оставляющую свободного пространства, прочными узами, расположением фигур, устремленных друг к другу, пластикой жестов, ритмикой движений, перекличкой взглядов, связывая между собой «составляющие» группы. Судя по книге расходов из архива мастерской Лотто, такая композиция повторялась дважды. Вторая долгое время хранилась в Генуе, картина была создана в одном из «венецианских» периодов творчества Лотто. В ней ощущается и таинственность Джованни Беллини, и влияние теплого свечения Джорджоне и Тициана, придающего особую мягкость формам.

Замечательный мастер, Лотто страдал от отсутствия признания и нашел успокоение в конце жизни в монастыре в Лоретто. Александр Бенуа писал: «Мы знаем, что на старости лет художник, одержимый недугом потери голоса, отдался всецело религии, однако и на протяжении всей долголетней жизни эта склонность Лотто к мистицизму, черта характера Средневековья, просвечивала во всем его творчестве».

Портрет кавалера в полный рост — пример великолепной живописи при предельно ограниченной палитре. Полностью облаченный в черное молодой мужчина, воин, стоит на фоне монохромной серой стены. Пластичный и выразительный абрис его фигуры, который можно обрисовать одним росчерком, контрастирует со строгим геометризмом рельефа стены, ее горизонтальной тяги и широких пилястр. Взгляд кавалера направлен прямо на зрителя, он явно позирует, но психологическая характеристика мужчины вовсе не однозначна, а проницательна. Это, скорее, автор полотна вглядывается в свою модель. Портрет написан в типичной манере Морони из Бергамо, позволяющей отнести мастера к представителям ломбардского поэтического натурализма. Тициан настолько ценил художника, что некоторым клиентам советовал обращаться именно к нему. Работами Морони гордятся Государственный Эрмитаж, лондонская Национальная галерея и, конечно же, музеи Италии. Живописец оказал сильное влияние и на Фра Галгарио, и на Пьетро Лонги — мэтров следующего, XVIII, века.