Музыка Гебридов

Для всех это были тяжёлые дни, поездка в Форфар всё откладывалась, и взрослые в доме ходили хмурые и занятые. Амелия снова ощущала себя одинокой, брошенной, её словно тяготила любая новая мысль. Так продолжалось ещё несколько дней, пока, наконец, в день грозы и сильнейшего ливня Томас Стерлинг не появился на пороге дома. За воротами внутреннего двора его ожидал готовый экипаж и скромные пожитки, собранные в пару саквояжей.

Амелия услыхала взволнованные голоса ещё с парадной лестницы и тут же помчалась в гостиную. Томас стоял у дверей, слегка сутулясь, одетый в старомодный дорожный костюм и тяжёлый коричневый плащ. Небритый и хмурый, он терпеливо слушал своего отца, пока тот не умолк и вдруг швырнул пустой хрустальный бокал куда-то в стену. Заметив Амелию, лорд Стерлинг отвернулся к окну.

Ей действительно хотелось подойти поближе, но к девочке быстро пришло осознание происходящего. В голове молнией мелькнула мысль о том, что всё закончится именно здесь и сейчас, а её глаза уже начали слезиться.

Томас подскочил к ней, осторожно приобнял; от него пахло дождём и мокрой кожей. Амелия не шелохнулась. Тогда он взглянул ей в глаза и пожал плечами, кусая тонкие губы.

– Ты уезжаешь? – спросила девочка, и он кивнул. – И надолго?

Она уже беззвучно плакала, ибо знала ответ. Мельком взглянула в сторону лорда Стерлинга, затем снова на его сына.

– Я могу… я могу пойти с тобой? – промямлила она, смахнув со щеки слезу.

Томас покачал головой. Его плечи устало опустились.

– Я думала, что мы друзья.

Её слова прозвучали глухо, как из могилы, словно она говорила сама с собой, не с ним. Томас живо достал записную книжку и написал: «Мы всегда будем друзьями!»

– Но ты всё же уезжаешь…

Он снова написал и показал ей: «Сейчас это мой единственный выход. Для меня здесь больше нет места».

И тогда она рассвирепела. Никогда в жизни она не была так зла на кого-либо. Сильнее она злилась лишь на Камберлендского мясника, сына короля. Но тот не был ей другом, и она ненавидела его всеми фибрами души.

Амелии показалось, словно земля ушла у неё из-под ног. Сердце забилось часто и глухо; она подняла глаза к человеку, который был волен уйти, был волен делать всё, что ему заблагорассудится, который бросал её здесь, среди опостылевших ей людей, в обществе, которое она терпеть не могла, и она не имела права пойти за ним. Несправедливость обернулась в ней яростью. Амелия шумно втянула носом воздух и сказала:

– Что ж, идите. Приятной дороги, сэр. Надеюсь, их не слишком размыло от дождя.

Томас не дал ей вот так уйти, мягко взяв за запястье, но именно тогда его отец наблюдал за этой сценой; он так яростно и громко рявкнул, чтобы Томас убрал от девчонки руки, даже один из лакеев выронил от испуга трость.

Амелия зашипела, будто взбесившаяся кошка, и с отвращением воскликнула, бросив Томасу в лицо:

– Убирайтесь к дьяволу! Видеть вас не могу!

И она сбежала, едва не запутавшись в юбке своего домашнего платья.

Амелия вошла в спальню, в гневе громко хлопнув дверью. Она успела метнуть в сторону подушку и даже флакон с чернилами куда-то о стену. Девочка не слышала, как в комнату проскользнула Магдалена, оставшаяся стоять у двери. Амелия бросилась на постель, свернулась на ней калачиком и закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шум ветра и стук капель дождя по карнизу. Ей показалось, будто кто-то громко позвал её по имени, но Амелия не желала ни видеть, ни слышать. Она лежала так, пока гнев не стал утихать, пока пальцы не онемели окончательно, что даже заныли кости в теле. И тогда она снова услышала, как громкий мужской голос позвал её с улицы. Её имя слилось со звуками грозы, растаяло в грохоте грома, и девочка вскрикнула. Затем ещё, и ещё, и завопила вдруг, словно сумасшедшая. Только тогда Магда бросилась к ней и стиснула в своих медвежьих объятьях, пока та не замолкла.

Гроза ушла, заказной экипаж давно укатил со двора; лорд Стерлинг уже полчаса как топил своё горе в бокале хереса, восседая в кресле, в своём кабинете. Магдалена полулежала на кровати и ласково гладила по голове несчастную воспитанницу.

– Моё бедное дитя, бедное дитя… – приговаривала женщина тихо. – Я считала его неискренним и лукавым. Но ты лишила этого мальчика последней радости. Ты жестоко отомстила ему, милая, и будешь жалеть об этом до конца своих дней.

Амелия впала в забытье, а в её ушах до сих пор стоял отчаянный крик, призывавший её к прощанию. Крик, который она оставила без ответа. Тот самый крик, лишивший голоса единственного дорогого ей человека.

Тем летом всё было кончено.

Примечание к части

[9] философия, отрицающая принятые в обществе моральные нормы; сторонники либертинизма потворствовали плотским удовольствиям (даже групповой сексуальности), и всем проявлениям свободы, выходящей за пределы обычной морали.

Глава 8. Одинокая

Леди Кавендиш и леди Питт являлись одними из самых богатых и самых популярных светских львиц в округе Ангус. Ни одна сплетня, ни один дрянной слушок не могли проскользнуть мимо их ушей, а сплетен они собирали немало. Взять хоть тайну отставки герцога Камберлендского, внезапное увольнение пятого премьер-министра или же очередное нападение команды пиратов, которых видели где-то на востоке; леди даже не скупились на разговоры о болезнях короля и его возможной скорой кончине. На этот раз предметом их глумливого обсуждения стала графиня Монтро.

Тот ноябрьский вечер в особняке прусского посла обещал закончиться тухло, как любили выражаться молодые дворяне, если бы леди Кавендиш и Питт не предложили гостям напоследок сыграть в прятки в осеннем саду. Отказались только Амелия Гилли и Роберт Клайв[10].

Леди Кавендиш и Питт видели, как эти двое наблюдали за игрой со своего места на невысоком балконе с южной стороны особняка и о чём-то тихо разговаривали. Не обошлось без насмешек и осуждения: генерал в очередной раз пытался распушить холостой хвост перед богатой зазнайкой, известной своим скверным характером и консервативными взглядами.

– Только взгляните на эту парочку! Она никогда не согласится выйти за обыкновенного генерала, и все его награды и заслуги, заработанные во время войны, ему не помогут, – шептала леди Питт подруге. – Я уверена, всё дело в том, что у него до сих пор нет титула.

И она не стеснялась громко смеяться, предполагая, что графиня Монтро могла всё услышать. Но ведь так было куда интереснее сплетничать.

– Подумать только, всё наследство её многоуважаемого дядюшки достанется этой угрюмой старой деве! – возмущалась леди Кавендиш. – С таким характером она никогда не выйдет замуж, даже если очень того захочет. Говорят, она планирует передать все финансы своей родственнице, которая недавно родила мальчика. Ну конечно, она всё распланировала!

– Сущая эгоистка! Она решила окончательно разрушить всё наследие графа и прервать древнюю династию. Какой позор!

Игра в прятки давно завершилась. Подвыпившие джентльмены отыскали своих вдоволь повеселившихся дам и уже планировали расходиться по домам. Леди Кавендиш попрощалась с графиней Гилли, а едва девушка отвернулась, скорчила недовольную мину. Она обязательно поговорит с супругом и настоит на том, чтобы отныне не посещать приёмы, на которых бывает эта серая мышка Гилли, дабы не иметь несчастья встречаться с нею с глазу на глаз.

Роберт Клайв действительно был готов предложить Амелии руку и сердце; самоуверенный и привлекательный генерал успел зарекомендовать себя в качестве опытного военного, ему было всего тридцать три года. Победы в Восточной Индии обеспечили ему повышение чина, и Клайв уверял девушку, что в скором времени добьётся возведение в пэрское достоинство[11] и титула. Однако, казалось, графиню не трогали ни его положительная репутация в обществе, ни сладкие обещания любви и вечного обожания. В тот вечер Амелия мягко, но решительно поставила точку в их недосказанности:

– Я безумно рада, сэр, что вы возвратились живым из Бенгалии. Я также рада, что вас сделали компанейским губернатором Бенгала. Уверена, и в будущем вы не растратите свои таланты впустую. Что же касается вашего предложения, к сожалению, я не сумею сделать счастливым такого мужчину, как вы, поверьте мне. В этом у меня нет ни призвания, ни желаний.

Больше Амелия никогда его не встречала. Через два года Роберт Клайв вернётся в Индию, ещё через пару лет получит титул барона. Много лет спустя, обвинённый парламентом в злоупотреблениях своих полномочий, но оправданный, он в отчаянии и позоре покончит с собой.

***

Графиня Монтро на слухи внимание не обращала. Ей было не до светских сборищ, где дамы средних лет, заскучавшие от своих мужей, перемывали косточки всем своим недоброжелателям и соседям в том числе. Джеймс Гилли окончательно занемог и теперь редко поднимался с постели, поэтому на плечи молодой графини легли его бумажные дела, ведение хозяйства в обширных владениях, финансовое обеспечение штата прислуги, камердинера, личного секретаря в городе и далее, и далее.

После скромного празднования своего двадцатилетия на Амелию буквально обрушился шквал из слухов и сплетен о её «плачевном положении» в качестве старой девы. Графиня держала голову высоко и напрямую заявляла, что в замужестве не нуждается, и все её дела сосредоточены на ведении хозяйства и финансовом обеспечении младшей сестры, не так давно родившей сына. Её супруг, молодой генерал-майор, погиб в Индии, и оставшаяся без покровителя изнеженная Сара нуждалась в любой поддержке. Амелия не раз приглашала её перебраться в Форфар, но Синклеры не торопились потерять младенцанаследника из виду. Воссоединение сестёр снова откладывалось. Упрямство Сары и её родственников сказывалось на моральном состоянии молодой графини; она переживала, если намеченные планы не сбывались, а частые приступы Джеймса Гилли и вовсе выводили девушку из равновесия.

Разношёрстных женихов – богачей, родовитых наследников и просто охотников за наследством – Амелия категорически не принимала. Она целиком и полностью сосредоточилась на домашних делах, игнорируя советы знакомых и немногочисленных подруг, давно уже выскочивших замуж. И с каждый разом её неизменная няня и наставница Магдалена становилась всё напористее в своих причитаниях и мольбах. Она опасалась, что над её девочками нависало с новой силой проклятие: Амелия навсегда останется одинокой старой девой, а у овдовевшей так рано Сары обязательно отберут её малыша. Амелия не желала слушать и делала всё по-своему.

***

В феврале в особняке барона Виваче давали первый в том году большой камерный концерт его собственного оркестра. Графу Монтро больших усилий стоило уговорить племянницу посетить то громкое мероприятие, и она неохотно согласилась.

К концу вечера Амелия совершенно устала приветствовать многочисленных знакомых настолько, что даже шея заболела. Девушке было известно, что пряталось за этими дружелюбными улыбками, но она стойко играла свою роль, как и они – все, кто шептался за её спиной, и молодой графине не терпелось поскорее вернуться домой, чтобы быть подальше от этого лицемерного сборища. Однако в одном из залов особняка, когда девушка уже собиралась дать распоряжения об экипаже, к ней подошёл представительный мужчина средних лет. Он был одет в тёмно-серый камзол, бардовый редингот и до блеска начищенные сапоги для верховой езды. Амелия оглядела его с головы до ног, едва он успел её поприветствовать. Загорелый и подтянутый, с аккуратно подстриженной бородкой с проблеском седины, он являл собой пример строгого аристократа. И, судя по всему, вряд ли ему было больше пятидесяти лет.

– Я уже очень давно мечтаю познакомиться с вами, графиня Монтро, – произнёс он после краткого поцелуя её руки. – Многое о вас слышал. При столь юном возрасте вы так ловко управляетесь с делами вашего дяди.

Амелия удивилась, что он коснулся данной темы, но виду не подала.

– Моё имя Фредерик Халсторн. Возможно, вы в курсе, что…

– Постойте! Так вы представитель одного из горных кланов? – предположила девушка, припомнив вдруг его фамилию.

– Вы угадали.

Амелия тут же растаяла. Она всегда питала особую симпатию к своим родовитым соседям из Хайленд. Ещё приятнее было повстречать одного из них здесь.

– Безумно рада познакомиться, мистер Халсторн! – от волнения она даже умудрилась пожать ему руку, и мужчина смущёно заулыбался. – Так что же привело вас сюда, в Форфар? И почему вы искали со мною встречи?

Ненадолго ей показалось, будто он выглядел растерянным или даже обескураженным.

– Простите, дорогая, я считал, что вы уже всё знаете, поскольку слухи распространяются довольно скоро. И ваш многоуважаемый дядя должен был… – Что мой дядя должен был?

– Граф должен был рассказать вам о своей переписке с лордом Стерлингом, поскольку некоторые финансовые дела вашего дяди напрямую касаются и его.

Амелия ничего не понимала и стояла перед этим джентльменом, ощущая себя не в своей тарелке. Несколько гостей прошли мимо и любезно попрощались с нею.

– Я не имею понятия о делах моего дяди с лордом Стерлингом. Впрочем, он волен переписываться со своими старыми приятелями, сколько пожелает, – сообщила она, заметно помрачнев. – Раз уж он не соизволил рассказать, меня это не касается. А теперь извините, я тороплюсь домой. Экипаж уже подан…

– Но, леди Гилли, ваш дядя ведёт переписку с Томасом Стерлингом, – поспешил поведать Халсторн. – Лорд Стерлинг, его отец, скончался несколько месяцев назад.

Девушка никак не отреагировала, хотя Халсторн ожидал от неё определённой реакции. На её юном лице не дрогнул ни один мускул.

– Признаюсь честно, я думал, что граф Монтро сам успеет рассказать обо всём вам лично. Ну что ж, надеюсь, он не будет слишком строг, поскольку рано или поздно и вы узнали бы.

– Ближе к делу! – Амелия была нетерпелива.

Халсторн проигнорировал её тон, однако тут же отбросил маску любезности и напустил на себя деловой вид.

– Ваш дядя, графиня, после смерти лорда Стерлинга всячески подбадривал его сына и единственного наследника с помощью частых переписок. До своего возвращения в Шотландию Томас долгое время нёс службу при королевском совете в Виндзорском замке. Должен отметить, они с будущим монархом довольно близки, и молодой Георг относится к нему весьма тепло…

Амелия наиграно и вымученно вздохнула, скрестив руки под грудью.

– Хм, да, что ж… К огромному сожалению, большие амбиции Томаса обернулись против него. Он потратил баснословные суммы на некоторые собственные проекты по мореходству, отклонённые Его Величеством. В том числе он растратил и фамильное наследство. В дальнейшем финансировании ему отказали и действующий король, и премьер-министр Джон Стюарт, который относится к его присутствию рядом с наследным принцем не слишком благожелательно, – Халсторн сделал небольшую паузу, прочистив горло.

– Положение лорда Стерлинга весьма и весьма плачевно, леди Гилли.

Вложившись в те проигранные проекты, он почти погубил репутацию семьи. Ваш дядя желал бы оказать ему как моральную, так и финансовую поддержку, понимаете?

– Нет, сэр, не понимаю. Мы с дядей не имеем отношения к бедам этого человека. Не вижу причин, по которым наша семья должна финансово его поддерживать.

– Как поверенный в делах лорда Стерлинга, я представляю его интересы в обществе в связи с определённым… недугом, о котором вам должно быть известно.

Снова никакой реакции. Девушка не изменилась в лице и явно была раздражена.

– Думаю, ваш дядя всё более подробно сумеет разъяснить. А самое главное, причину, по которой он решился покровительствовать моему господину. Не смею более вас задерживать.

Халсторн пообещал Амелии скорую встречу, и что обязательно навестит графа Монтро от имени лорда Стерлинга.

Только в экипаже, оставшись наедине с собственными мыслями, Амелия излила своё негодование на маленькой подушке, несколько раз ударив её кулаком. Девушка была поражена тому, как ловко её дяде удавалось скрывать столь важную переписку, более того, она чувствовала себя обделённой и обманутой и очень злилась. Все свои претензии она незамедлительно высказала дяде, напрочь проигнорировав поздний час.

Джеймс Гилли отдыхал в кресле, в своём кабинете; он преспокойно выслушал племянницу, затем достал из ящичка своего письменного стола вскрытый конверт и протянул ей.

– Что это? – Амелия вгляделась в знакомую подпись на оборотной стороне. – От Стерлинга? Здесь недавняя дата. Мне прочитать?

Граф кивнул, и, пока девушка читала, он пристально наблюдал за нею. Он рассчитывал, разумеется, что напоминание от Томаса Стерлинга найдёт отклик в её душе, однако всё, что сделала Амелия – аккуратно сложила письмо обратно, в конверт, и вернула его на стол. Выглядела она больше раздражённой, чем удивлённой.

– Так ты ничего не скажешь, дорогая? – спросил мужчина, наконец.

– Что именно вы желаете услышать от меня? – она фыркнула и сняла с обеих рук кружевные перчатки. – Ваш старый друг скончался, и мне очень жаль, я об этом не знала. Но скрывать то, что вы с его сыном договорились о финансовой поддержке его проектов – бесчестно! Почему вы идёте навстречу чужому человеку и в то же время отказываете мне в просьбе о ежегодном содержании Сары и её ребёнка?

– О Саре позаботятся Синклеры! И к тому же, я вовсе не утверждал, что мы ничем не поддержим твою сестру. Я считал, что мы разобрались с этим…

– Нет, не разобрались! Сара будет жить здесь, со мной! Я добьюсь этого!

– Ты должна строить собственную жизнь, Амелия, и перестать опекать её. Я не всегда буду рядом, чтобы помочь тебе, – граф издал тяжкий вздох. – И ты понимаешь, что вскоре случится…

– Нет! Перестаньте повторять это!

– Но так будет, и никто не изменит моей судьбы. Для твоей я желаю лишь лучшего, милая! Ты – мой единственный ребёнок и наследница, и я хочу быть уверенным, что после моего ухода рядом с тобой останется человек, которому я доверил бы собственную жизнь.

Амелия отвернулась к окну, лишь бы не видеть этого жалостливого выражения на болезненном лице мужчины. Она бы пожалела его, как делала это много лет и каждый раз, едва его одолевал очередной приступ, но только не теперь. Сегодня ей безумно хотелось посочувствовать самой себе.

– О чём вы договаривались с лордом Стерлингом?

– Дорогая, когда-то давно вы знали друг друга и были близки…

– О чём вы договаривались?

Граф вздохнул:

– Он ведь к тебе очень хорошо относился…

– Я ничего подобного не помню! – процедила девушка сквозь зубы, едва сдерживая гнев. – Будьте же честны со мной, дядя. Я не невидимка, и имею право голоса! Я просто желаю знать о деталях вашей переписки!

– Так и быть. Перед смертью Эндрю просил меня позаботиться о Томасе, если тот вернётся домой. Вскоре я узнал о его возвращении в Шотландию и о тяжёлом положении, в котором он оказался. По некоторым причинам Томас потерял большую часть своих средств. Совет при королеве-регентше отказал ему в финансировании, однако за ним сохранилось место при дворе. Банк отказал ему в кредите, Амелия. Ему сейчас очень тяжело. Родственников не осталось. Особняк вместе с приобретениями отца пришлось выставить на торги, и всё, что у него есть сейчас – это фамильный замок где-то на Внешних Гебридах. Я пообещал ему поддержку за определённую услугу.

– Какую именно? – спросила девушка. – Ну же!

Джеймс Гилли молчал. Выглядел он жалко, но больше виновато. Наконец он откашлялся, утёр платком влажный лоб и медленно произнёс:

– Твоё приданое в том случае, если он попросит твоей руки. Это неотъемлемая часть моего завещания, Амелия, и я не стану его менять.

От удивления она едва вспомнила, как нужно дышать; будто из неё выбили дух одним мощным жестоким ударом. Девушка отвернулась ненадолго, схватившись за горло, и зажмурилась, пока граф пытался её успокоить:

– Послушай же! Знаю, для тебя это решение кажется внезапным и нечестным, но я прекрасно помню, как вы дружили когда-то. Тебе было около четырнадцати, верно? Он проводил с тобой очень много времени…

Она всё не оборачивалась, и граф забеспокоился, как бы от шока племянница не лишилась чувств.

– Я волнуюсь за тебя, Амелия! Я люблю тебя, и всегда любил, понимаешь? Но ты можешь погубить себя в этом ненужном одиночестве. Томас согласен взять тебя в жёны, обеспечить тебе защиту и спокойное будущее. Вот единственное, чего я желаю для тебя, пока я ещё жив, Амелия! Можешь распоряжаться своей долей наследства, как хочешь. Я не смею тебе в этом отказать. Можешь обеспечить Сару, слышишь? Но послушай же меня и не игнорируй лорда Стерлинга из-за детских обид…

– Детских обид?! Что за чертовщина? – воскликнула она в сердцах, обернувшись; её глаза яростно запылали, и несколько рыжих локонов выбились из высокой причёски. – Я не знаю его! И я не желаю знать его! Внезапно вы решили, будто мы с ним когда-то были близки, а потому имеете право обещать ему финансовую поддержку и меня саму в качестве супруги? Да вы в своём уме?!

Она сорвалась с места, и хотела было покинуть кабинет, но остановилась в дверном проёме и произнесла:

– Вы хороните себя и говорите об этом так буднично и спокойно, словно это правильно и естественно! Как вы можете? Вы просто покинете меня, оставите одну в этом мире, а вам кажется, что деньги и человек, возникший из ниоткуда, смогут заменить мне вас? Заменить мою семью, моё счастье? К дьяволу ваше завещание, дядя, и к дьяволу Томаса Стерлинга! Я не дам ему ни шиллинга, никогда и ни за что!

И она убежала, оставив Джеймса Гилли одного с его тяжёлым сердцем, обливающимся кровью. В ту ночь он долго не мог заснуть и всё время хватался за грудь, испытывая нестерпимую боль. Граф Монтро так остро ощущал приближение смерти, что в ту ночь молился ещё яростнее. Он просил Господа лишь о том, чтобы племянница смогла простить его и усмирить собственную гордыню.

Примечание к части

[10] (29 сентября 1725 – 22 ноября 1774) британский генерал и чиновник, утвердивший господство Британской Ост-индской компании в Южной Индии и в Бенгалии.

[10] включает в себя все существующие пэрства, созданные в Великобритании.Рангами великобританского пэрства, в порядке убывания, являются герцог, маркиз, граф, виконт и барон.

Глава 9. Пламя и лёд

«И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». (Откр.21:1-4)

***

В последнее время ей всё чаще стали сниться кошмары. Словно дуновения из прошлого, они приносили ей воспоминания о кровавом восстании, которое ей вместе с Магдой и сестрой удалось пережить. Иногда Амелия просыпалась от того, что плакала во сне, и подушка под ней была неприятно влажной. Но этой ночью всё оказалось много хуже, потому что, когда Амелия поднялась с постели и подошла к большому напольному зеркалу в своей спальне, она увидела в нём не себя. В отражении находился чёрный человек, высокий, пугающе похожий на фантомную тень. Он весь был закутан в чёрные одежды, а лицо скрывал за топфхельмом, однако в прорезях шлема не были видны глаза, лишь тьма. Эта бесформенная фигура всё же показалась такой реальной, что Амелия невольно потянулась к ней рукой. Пальцы дотронулись до холодной поверхности стекла, и в уши девушке ударил зловещий звон, со всех сторон окруживший её.

От внезапного ужаса Амелия упала на колени. Фигура чёрного человека возвышалась над нею, недвижимая и пугающая. Затем послышались голоса, тихие, едва различимые, они проносились по спальне вихрем, и девушка попросту не была способна распознать ни слова. Амелия сжала голову руками, стиснув зубы, и лишь тогда всё стихло. Всё, кроме одного единственного голоса, донесшегося до неё так, будто его обладатель стоял совсем рядом. Амелия узнала его. Это был её отец.

– Я не понимаю… папа, я не могу понять! – повторяла она в горячечном бреду, сложив руки в молитве. – Что происходит?

Она не знала гэльского наречия, никогда не питала к нему особой любви, даже если Магдалена просила её заучить хоть немного слов. Суровый голос отца словно ударил её мощной волной, от которой она, перепуганная и шокированная, отшатнулась и упала на бок.

– Прости меня, пожалуйста, прости! Я старалась делать всё правильно! Клянусь, я так старалась!

И она зарыдала, бросившись к зеркалу, протягивая к нему дрожащие руки. Именно такой её нашла Магдалена: она подскочила к своей воспитаннице, встав рядышком на колени, и подтянула её поближе, крепко приобняв. Когда плач прекратился, и Амелия вдруг осознала, что в зеркале отражалась лишь она и Магда, молодая графиня выпрямилась, высвободившись из объятий няньки.

– Я видела отца и слышала, как он говорил, но я ни слова не разобрала. Я знаю, он пришёл из-за меня, – Амелия потёрла глаза и всхлипнула. – Что-то не так, и в этом виновата только я.

– Ах, девочка моя, что за странные вещи ты говоришь! Тебе снился сон!

– Но я видела его в зеркале, Магдалена.

Набожная женщина тут же перекрестилась и сжала в руке чётки, что всегда и всюду носила с собой.

– Забудь ты об этих ужасах, милая. Это просто очередной кошмар и всё тут!

Попросим у доктора совета и какую-нибудь настойку, чтобы ты успокоилась…

Амелия лишь отмахнулась и поёжилась, поднимаясь с колен. Кожу холодил сквозняк, к тому же после столь странного видения она ощущала головную боль. Магдалена начала хлопотать, приводя девушку в порядок, и решила расчесать ей волосы. В ту же минуту в спальню без стука вбежала маленькая светловолосая служанка, бледная и дрожащая.

– Простите меня, графиня, ради Бога, простите, но хозяин проснулся и умоляет вас скорее прийти к нему! Он белый, словно снег, и наволочки и простыни вокруг него совсем влажные!

Амелия сорвалась с места и бегом направилась дальше по коридору, к большой хозяйской спальне. Рядом с постелью Джеймса Гилли уже находились его камердинер Филипп и двое слуг. Граф тяжело дышал, тихим голосом давая им некие указания, а когда приблизилась Амелия, жестом велел всем остальным удалиться.

Она ещё никогда не видела его таким слабым, усталым и больным. Что случилось с её покровителем и защитником за эти несколько месяцев, что она едва могла узнать его? Амелии вдруг стало так страшно приближаться к кровати, что она инстинктивно убавила шаг. Джеймс Гилли шёпотом попросил её подойти, и она пересилила себя. Босая, в длинной ночной рубашке, с распущенными рыжими локонами, Амелия осторожно присела на край постели.

Граф Монтро заговорил с трудом, однако ясность ума он умел сохранить даже в самые тяжёлые минуты своей жизни, и вот теперь он произнёс именно то, что хотел сказать:

– Моя девочка, скоро я встречусь со своими родными и с твоими родителями. Если Господь будет милостив, я увижу твоего отца и попрошу прощенья за то, что не был с ним в его смертный час, как его дочь со мной… Надеюсь лишь, он простит, ибо я вырастил и воспитал тебя, как собственное дитя, и он бы гордился.

Амелия ощутила, как по её спине пробежала холодная дрожь, когда она увидела лицо мужчины в момент его откровения. Его слова ненадолго вернули её в детство, девушка изо всех сил пыталась удержать слёзы. Резким движением она вытерла глаза.

– Что с тобой, моя дорогая? Ты так бледна, и ты дрожишь… Нет, не печалься. Не грусти. Иначе мне не будет покоя.

Джеймс Гилли приподнял с постели руку, чтобы Амелия прикоснулась к нему, и она вложила в его ладонь свои пальчики.

– Больше всего я жалею о том, что не сумею поддержать твои начинания. Ты всегда была такой смелой, стойкой и… далёкой. Совсем, как твой отец.

При упоминании об этом призраке из прошлого Амелия испустила горький вздох. После недавнего кошмара ещё свежо было ощущение его присутствия рядом и эхо его сурового голоса.

– Всё, чего я желаю этой ночью… всё, что сделает меня счастливым в последние часы – это твоё обещание, Амелия. Обещание, что ты будешь жить с воспоминаниями обо мне и своих родителях. Твой отец хотел, чтобы ты помнила свой клан. Так живи и помни! С тобой и Сарой он никогда не исчезнет…

Короткий кивок её поникшей головки стал для мужчины ответом, и он продолжил, слегка сжав её пальцы в своей руке:

– Моя последняя воля заключена в завещании, Филипп передаст его тебе, милая. И ты сможешь исполнить обязанности моей наследницы…

Будто бы оглушённая Амелия неожиданно убрала руку; чужое холодное прикосновение словно обожгло её.

– Что вы говорите, дядя? – прошептала она, не веря своим ушам. – Вы же ззнаете, я не смогу этого сделать…

– Сможешь, Амелия. Ты должна.

– Нет, нет, нет…

– Томас Стерлинг одинок и несчастен. Кроме его службы у него нет ничего… и никого. Не отказывай в просьбе умирающему, дитя! Прими его руку и сердце…

Джеймс Гилли потянулся к ней, но девушка отклонилась, дёрнувшись, словно к ней приближался живой мертвец. На измождённом лице мужчины скользнула тень удивления, она же сменилась печальным разочарованием. Когда граф нежно назвал её по имени, Амелия упрямо покачала головой, опустив глаза. В нос вдруг ударил терпкий запах лекарства, девушка до боли прикусила губу, а когда подняла голову, в ужасе ахнула. Перед нею лежала покойная супруга дяди, графиня Гилли. Вместо потухших глаз – впалые чёрные дыры, кожа посеревшая и иссушенная, словно всю кровь из тела выкачали, а руки, лежащие на постели – две костлявые конечности, обтянутые кожей.

Амелия вскрикнула, метнувшись прочь, и кошмарное видение испарилось. Её дядя – её всепрощающий, добрый и мудрый дядя, обожавший её и во всём потакающий – был здесь и снова произнёс дорогое ему имя. Но дрожащая то ли в ознобе, то ли от негодования или страха Амелия отступала прочь. Она вышла вон из спальни умирающего, не обратив внимание на камердинера и свою служанку, обратившуюся к ней с неким вопросом. Амелия ничего не слышала и не желала никого видеть. В её глазах застыли слёзы.

Только когда в коридоре её руку крепко стиснули пальцы Магдалены, девушка очнулась от этого короткого забытья.

– Что ты делаешь, глупая? Ты хоть понимаешь, что творишь?

– Оставь меня! – воскликнула Амелия и попыталась вырваться, но нянька настойчиво удерживала её за запястье. – Он умирает, Магда! Он умирает! Он бросает меня одну и всё, о чём он может думать – это его дурацкое завещание! Да будь оно проклято! Как он может так поступать со мной?

– Сейчас же вернись к своему дяде и скажи ему то, что он желает услышать! Не будь эгоисткой, побойся Бога! В последний час дай ему покой! Что же ты творишь, безбожница?! Ты хочешь повторить то, что сделала со своей несчастной тёткой перед её кончиной?

– Я ничего не сделала!

– Вот именно!

Тогда Амелия закричала, громко и надрывно, так что Магдалене пришлось ударить её. Пощёчина получилась хлёсткой и сильной, и девушка схватилась за покрасневшую щёку, уставившись обезумевшим взглядом перед собой.

– Боже, помоги этой несчастной! – произнесла Магда, прижав руки к груди, и поспешила в графскую спальню.

Амелия вернулась в свою комнату и заперла дверь. Она взглянула в зеркало, но увидела там лишь своё отражение – опустошённый и невесомый бледный призрак. Затем уселась на пол возле постели, прижала ладони к ушам и закачалась из стороны в сторону, желая лишь одного: чтобы вихрь голосов в её голове поскорее стих, чтобы они все оставили её в покое. Но они не уходили, и она слышала их безумные речи, распознав в этой какофонии голосов только одно слово: «peacach».

Грешница, грешница…

***

После долгих дней горя, подготовки к похоронам и погребения, Амелия ощущала себя разбитой. Она не могла заниматься бумагами дяди, и финансовый вопрос её наследственности оставался открытым. Графиня погрузилась в скорбный траур, понятный любому; она принимала слова сожаления от знакомых и соседей, а также пожелания видеть её на скорых мероприятиях. Амелия ещё никогда не была так убеждена в намерениях окружающих заполучить её в качестве невестки, хотя Магда пыталась заверить её, что то были банальная дворянская учтивость и вежливость. И всё-таки с каждым днём она ненавидела своё приданое лишь сильнее.

Граф Монтро был похоронен в городке Данди, что находился чуть южнее

Форфара, и Амелия вместе со своим сопровождением осталась здесь на неделю.

В своё время Джеймс Гилли спонсировал восстановление местного кафедрального собора Святого Павла, поэтому панихиду по нему отслужили здесь с большим уважением и страстностью. Племянницу графа местные клирики принимали, будто святую, и обещали молиться за её здоровье.

В соборе царило какое-то особое умиротворение, даже в вечернее время, и чтобы окончательно не пасть жертвой собственных кошмаров и видений, Амелия решила чаще здесь бывать; для неё врата всегда были открыты. Этим же вечером даже Магдалена не сопровождала её, и девушка осталась наедине с собственными рассуждениями посреди огромного нефа собора, склонив голову и сложив руки в молитве, хотя и не молилась по-настоящему.

Когда позади послышались тяжёлые неторопливые шаги, она не обернулась. Лишь только мужчина присел рядом, Амелия выпрямилась, подняла глаза и узнала Фредерика Халсторна. Он молча перекрестился и внимательно взглянул на графиню.

– Неожиданно видеть вас снова после похорон, – сказала Амелия, и он чуть заметно улыбнулся.

– Вы же знаете, это не так. Я пришёл ещё раз выразить вам свои соболезнования и передать послание от моего лорда. Ходят слухи, у графа обнаружили атеросклероз, это правда?

– В последнее время его сердце действительно ослабело, но я ничего в этом не понимаю. Медицина для меня – далёкая наука.

– Сочувствую, миледи. Лорд Стерлинг вам очень сопереживает…

– У вашего лорда едва хватает средств передвигаться по стране, выполняя важные указания короля. Чем же он вам платит при его положении, что вы столь охотно за мною следуете? – девушка думала достаточно, прежде чем забрать из его рук тонкий конверт. – Ах, да! Видимо, он уже пообещал вам небольшую долю из суммы моего приданого, как только он им завладеет.

– Вы очень скрупулёзно относитесь к этому вопросу, графиня, я бы даже сказал… чрезвычайно педантично. Не стоит быть настолько чёрствой в вашем-то возрасте. Мой лорд не торопит вас и не заставляет принимать решение прямо сейчас.

– Но вы так и не ответили на вопрос.

Халсторн угадал её настроение, и на его губах возникла лукавая улыбка.

– Случаются в жизни происшествия, которые оставляют в нашей памяти глубокий след. Есть иная причина, не касающаяся денег, почему я настолько ему предан.

– Вы о ней не расскажете? – поинтересовалась Амелия.

– К сожалению, я не вправе этого сделать. Это касается не только меня, но и лорда Стерлинга, а он бы этого не хотел. Не сейчас.

– Как занятно!

Амелия разглядывала некоторое время конверт и молчала, о чём-то раздумывая. Мимо прошли двое священнослужителей, оставив после себя ароматы ладана и мирры. Когда Халсторн начал рассуждать о развязавшейся на почве колониального соперничества войне[12], попутно подводя к тому, насколько Томас Стерлинг был занят судоходными перевозками грузов, и как тяжело оказалось осуществлять торговлю во время столь крупного военного конфликта, Амелия едва его слушала. Она вспоминала о своём недавнем сне, о таком реальном и впечатляющем видении, что так сильно напугало её. Она снова видела страшного чёрного рыцаря, только в этот раз он не просто явился ей: он занёс огромный меч над её головой, и проснулась Амелия в тот момент, когда ощутила его ледяное прикосновение к коже. Разумеется, никого рядом с нею не было, но страх, оставленный жутким кошмаром, не позволил ей заснуть той ночью. Она думала о дяде, о сестре и своём маленьком племяннике, которого ещё ни разу не видела. Тревожное предчувствие заставило Амелию пересмотреть некоторые планы, и она решила не задерживаться в Данди.

– Вы получили письмо с соболезнованиями от Его Величества?

Вопрос Халсторна заставил её очнуться, и она быстренько припомнила королевскую печать среди десятка прочих.

– Да, да, я читала его. Меня удивило, что король удосужился вспомнить о моём существовании.

– О покойном графе он был весьма высокого мнения. Лорд Стерлинг говорил с его внуком Георгом и поведал о вашем горе. Будущий король вам очень сочувствует, поскольку сам находится в подобном положении. Его дед болен и вряд ли проживёт более трёх лет. Принц обеспокоен вашим положением, он советует вам не взваливать на себя дела покойного графа, а поскорее…

– Поскорее передать их в крепкие мужские руки! Да, я знаю, уже слышала об этом от десятка-другого советчиков, благодарю. Принц не первый, кто так рассуждает. Надеюсь, вам не выдали письменного приказа, по которому я должна выскочить замуж здесь же, в этом соборе? Или ваш лорд не догадался об этом попросить?

Амелия поднялась, и Халсторн последовал её примеру, предварительно кивнув в знак почтения. Всё время, что ему довелось провести рядом с ней, он не мог отделаться от мысли, что столь юное и очаровательное создание, стройное и гибкое, с великолепными рыжими локонами, похожими на языки бушующего пламени, может быть такой холодной и пугающе рассудительной.

– Если бы мой лорд желал титула и богатую супругу, он получил бы всё это ещё несколько лет назад, не покидая страны, – сказал мужчина весьма строго. – Вам ли не помнить?

Графиня Монтро обернулась в проходе, остановившись между рядами скамеек, и смерила собеседника тяжёлым взглядом.

– Чего же он тогда желает, ваш лорд? Мы с ним далеки, а я была ещё ребёнком, когда мы впервые встретились, и совершенно ничего о нём не помню.

– К сожалению, его желания остаются скрытыми даже для меня. Да, он, несомненно, нуждается в деньгах, но ещё больше его заботит воля вашего дяди, который отнёсся к нему с отеческим пониманием. А граф не просил ничего, кроме вашей защиты.

– Я не нуждаюсь в защите, у меня нет врагов…

Халсторн устало вздохнул и после паузы произнёс:

– Прочтите его письмо, графиня, и не игнорируйте завещание покойного. Это всё, о чём он просил.

Амелии хотелось указать этому наглецу на его место. Ей безумно хотелось нагрубить и вспылить, выпустить пар и излить на нём свой гнев, накопленный за все эти недели, но услышала, как ударил церковный колокол, и внезапно передумала.

– Через два дня я отправляюсь на север, в Уоттен, к своей сестре. Как только Сара и её сын окажутся со мной, как только мы вернёмся в Форфар все вместе, я займусь завещанием дяди. Можете так и передать своему господину!

Удовлетворил ли Фредерика Халсторна её ответ или нет, она узнавать не стала. Как и было обещано, через пару дней вместе с Магдой и несколькими людьми из прислуги, без лишнего багажа, Амелия поехала за сестрой.

***

Горная местность, по которой петляла главная дорога, не показалась Амелии знакомой. Несмотря на то, что путь до крошечного городка на севере занимал меньше суток, она лишь несколько раз за десяток лет виделась там с сестрой. Синклеры довольно тщательно скрывали младшую дочь якобитского предводителя, врага нынешней королевской династии, и не стремились отсылать её далеко даже после свадьбы.

Трясясь в небольшом экипаже вместе с вечно зевающей Магдаленой и молчаливым камердинером дяди, настоявшем на том, чтобы сопровождать молодую графиню в поездке, Амелия погрузилась в глубокую пучину меланхолии, наблюдая скалистую местность за окошком. Но всё-таки было нечто близкое, родное в этих серых пейзажах, в озёрах и холмах, на которых так часто виднелись средневековые замки.

«Где-то там, на западе, стоит наш замок», – размышляла Амелия, глядя в окошко, подперев рукой щёку. – «Что с ним случилось? Что случилось с наследием нашей семьи?»

Джеймс Гилли никогда не предлагал ей посетить родовой замок, место, где он сам был рождён, поскольку опасался за безопасность племянницы. После якобитского восстания все владения их клана были розданы герцогом его же военачальникам, и кто-нибудь из них мог узнать в девочке с огненно-рыжими локонами её отца, Джона. Но сейчас она отправилась на север без страха за собственную жизнь.

Девушку разбудила Магда, слегка потрепав её за плечо.

– Кажется, мы скоро доберёмся! Осталось совсем немного.

После недолгого тревожного сна Амелии показалось, что на горизонте, за холмами, уже алел рассвет, однако, уточнив время, она поняла, что до восхода солнца оставалось несколько часов, и прибыть в поместье они должны были глубокой ночью. Но вдалеке несомненно светлело небо, и лишь вглядевшись Амелия поняла, что зарево то было следствием ужасного пожара, а тёмные тучи над ним – это дым. Едва она сообразила, с какой стороны разгорелось пламя, она тут же приказала кучеру остановиться и выскочила из экипажа, ступив прямо в жижу грязи.

– Амелия, куда же ты? – жалобно позвала её Магда, выглянув из окошка. – Что ты делаешь?

– Поезжайте по дороге, да погоняйте лошадей! – крикнула графиня на бегу себе за спину. – Я быстрее доберусь пешком!

Магдалена позвала её снова, но упрямица бежала вперёд, не оглядываясь. Приподняв юбку дорожного платья, она бежала так быстро, как только позволяли силы. Чтобы добраться до холма и спуститься, ей нужно было преодолеть болотистую, поросшую вереском равнину, так что её ноги в коротких сапожках то и дело увязали в грязи, но она упрямо неслась вперёд.

Когда же тяжелейший отрезок пути был преодолён, когда она оказалась на вершине холма и сумела перевести дух и осмотреться, всё стало ясно. Большой двухэтажный дом, три пристройки к нему и значительная часть ближайшего реденького леса уже превратились в пепелище. Внутренности особняка ещё были охвачены огнём, а вокруг сновали, будто стайка муравьёв, местные жители. Закричав, Амелия бросилась вниз, чуть не подвернув ногу; она скатилась по влажной траве, расцарапав руки и разодрав подол платья. Ноги оказались по колено в грязи и мокрыми, но ей было всё равно.

Очутившись внизу, она медленно обошла толпу зевак, видимо, наблюдавшую за пожаром. Амелия приблизилась к тлеющим останкам особняка и вдохнула дым. Её громкий кашель привлёк констебля, и этот высокий худощавый мужчина тут же оказался рядом.

От него она узнала, что пожар произошёл примерно сутки назад, его сложно было не заметить из города, поэтому зеваки прибежали быстро, и скорее всего, возгорание случилось где-то в кухне, находившейся на первом этаже дома. Констебль заметил, как побледнело лицо молодой незнакомки, одетой хорошо, но выглядевшей, словно она только что выбралась из могилы. Он поинтересовался её состоянием, а девушка остекленевшим взглядом уставилась на пепелище.

– Скажите мне, где хозяева этого особняка?

– Мисс, все детали я могу сообщить лишь родственникам…

– Я и есть родственница! – рявкнула Амелия осипшим голосом; она вся дрожала. – Где хозяева этого дома?

Констебль отвёл её в сторону, мимо толпы крестьян, где трое других офицеров, его подчинённые, укрывали простынями обгоревшие тела. Всего было пять трупов, и едва Амелия бросила взгляд в их сторону, у неё отнялись ноги. Она упала за землю, утёрла грязными рукавами платья глаза и закрыла рот ладонью, когда констебль сообщил, что все жители поместья погибли. Один человек сгорел заживо, остальные задохнулись в дыму.

Последнее, что она запомнила – это лицо её сестры, которое открыли ей офицеры, одёрнув ткань: почерневшее, холодное, застывшее, будто маска; и её руки, покоящиеся на груди, обтянутой остатками обгоревшей одежды. Её Сара, её прекрасная Сара с большими живыми глазами и ангельской улыбкой, которой она одаривала сестру при каждой редкой встрече! Её Сара сгорела в пожаре… вместе с ней сгорел весь мир!

Рядом с её телом покоилось что-то ещё, что констебль наотрез отказался показывать.

Вязкая от накрапывающего дождя земля ушла у неё из-под ног. Ладони увязли в грязи и пепле, покрывшем всё вокруг, и её саму. Оцепеневшая на минуту Амелия поднесла руки к лицу и увидела, что они были черны, затем вцепилась себе в волосы, уронив шляпку, дёрнула за локоны и закричала так, что у каждого, кто находился рядом, от ужаса замерло сердце.

Она упала в чьи-то руки, испустив свой самый яростный крик отчаяния и боли.

Примечание к части

[12] (1756—1763) – крупный военный конфликт XVIII века, один из самых масштабных конфликтов Нового времени.

Глава 10. Священный апокриф

Замок Гилли в то утро показался Фредерику Халсторну жутким серым изваянием на фоне желтеющего пейзажа. Особенно внутри так хорошо ощущалась его пугающая пустота. Все зеркала были занавешены чёрным полотном, в коридорах без окон свечи не горели, а прислуга, уставясь в пол, быстро пробегала мимо, как потревоженные во тьме мыши.

Халсторн и его спутник были удивлены, когда вместо камердинера их встретила невысокая женщина средних лет в чепце и строгом одеянии гувернантки; её приятное, пусть и заметно тронутое морщинами лицо было омрачено тенью печали. Последний месяц весь замок Гилли был в неё погружён.

Разумеется, мужчины узнали Магдалену, и, когда Халсторн поинтересовался, отчего Филипп как обычно не встретил их, обеспокоенная бонна ответила:

– Он в городе, по поручению графини, и прибудет только вечером. Ну же, джентльмены, поскорее проходите в гостиную, я сама приму ваши плащи! Вот так! Проходите, Дженни уже поставила чай, вы, вероятно, продрогли по дороге к нам. Уж простите, господа! Утро слишком раннее для напитков покрепче, покойный граф никогда не предлагал гостям бренди так рано…

Её голос сорвался вдруг, послышался приглушённый горький стон. Халсторн поспешил поблагодарить её за гостеприимство и заверил, что им с его спутником ничего более не нужно.

– Вы выглядите взволнованной, мисс Магда, вы здоровы? – заметил он, когда они втроём уселись в гостиной перед горящим камином. – Чем вызвана такая спешка, что графиня написала мне прибыть именно сегодня утром? Мы не хотели тревожить её какое-то время после произошедшего в Уоттене. Новость о гибели её сестры Сары меня шокировала! Но узнать о смерти новорождённого племянника, который только-только открыл этому миру свои глаза… я понятия не имею, каково графине сейчас!

Но Магдалена неотрывно следила своим беспокойным взглядом за другим молодым мужчиной. Как только она его узнала, тут же горячо произнесла, сжав в руке чётки:

– Вы совсем не изменились с тех пор, как я видела вас в последний раз! Хотя, когда вы вошли, я решила, что вы незнакомец… И всё же, вы практически не изменились, поразительно!

Затем она тряхнула головой, сделав глоток крепкого чая с ароматными травами, и вздохнула так тяжко, будто несла на своих плечах груз целого мира.

– Это я написала вам, господа. Графиня ничего не знает о вашем визите, – поведала она с грустью. – Надеюсь, эту вольность вы мне простите.

Халсторн сделал вид, что не удивился, лишь мельком взглянул на своего спутника.

– Разумеется, мы только счастливы оказаться здесь и поддержать вашу хозяйку любыми средствами. Но нам казалось, она соблюдает траур и не желает никого видеть.

– Именно так.

– Зачем же вы нас вызвали?

Магдалена отставила чашку на поднос и прижала руки к груди; на её лице отразилась болезненная мýка, и на глаза навернулись слёзы. Пока она говорила, за окнами стал накрапывать, а затем и вовсе разошёлся с новой силой, дождь.

– Я в отчаянии, господа! Я лишена достаточной сообразительности и средств, чтобы сделать всё правильно, так, как положено, оттого обращаюсь к вам, поскольку убеждена, что покойный граф был прав, доверяя жизнь своей племянницы вам… После его смерти Амелия постоянно страдала от кошмаров и мигрени, но случившееся с Сарой и её малышом буквально убивает мою девочку… Господа, она лишается рассудка! Эти четыре недели мы пытались сделать всё, что в наших силах, но Амелии не становится лучше. Я боюсь, как

бы…

Готовая вот-вот разрыдаться, женщина всё же пересилила себя, хоть и не сумела сдержать слёз; Халсторн подал ей свой белоснежный платок, и она приняла его с благодарностью.

– Вы вызывали докторов, беседовали ли они с нею?

– Да, да, разумеется! Ничего не изменилось! Она очень мало спит, почти не ест, никого не хочет впускать в свою спальню. Я постоянно слышу, как она разговаривает сама с собой, даже бьёт себя по лицу. Это так ужасно! Мне страшно посылать за докторами, ведь если они увидят её такой, не избежать ей лечебницы для душевнобольных. Стоит мне представить, что там с нею сделается… нет, нет, я не позволю им забрать её!

Магдалена утёрла покрасневшие глаза и пролепетала короткую молитву. Халсторн был поражён услышанным. Он переглянулся с приятелем, и тот кивнул. Халсторн понял его без лишних слов.

– Она всё время говорит, что слышит голоса, – продолжила женщина рассказывать. – Ей кажется, будто её отец приходит к ней в виде призрака, наказывая её тем самым за грехи. Она так боится, и я ничем не могу ей помочь! Господа, она истязает себя, но я не хочу запирать её в психиатрической больнице, я слыхала, что там порой творится… Но хуже всего, что она думает о смерти сестры.

– И что же она о ней думает?

– Амелия убеждена, что поместье подожгли по приказу герцога

Камберлендского. Якобы он узнал, чьей дочерью являлась Сара, и её убили вместе с родственниками из клана Синклер.

Женщина судорожно перекрестилась, а Халсторн стал обдумывать услышанное. Он не был лично знаком с сыном старика-короля, зато лорд Стерлинг общался с ним несколько раз. Уильям Август всё ещё был молод и крепок, хотя многочисленные неудачи на фронте заметно попортили ему и репутацию, и здоровье. На поле боя он был неумолим и жесток, а в жизни казался закрытым и грубоватым, имел целый букет любовниц, но до сих пор не женился и не обзавёлся потомством.

Лорд Стерлинг писал о нём, как о властном и самолюбивом генерале, помешанном на безукоризненном порядке как в политике, так и в военном деле. И, да, несомненно, до сих пор он хвастал своей победой при якобитском восстании и ничуть не смущался его кровавого завершения. Мог ли он прознать о том, что дети одного из его самых памятных врагов до сих пор живы? Вполне мог. Хотел бы он прервать их жизни, дабы предотвратить возможные волнения, способные напомнить о династии Стюартов и навредить нынешнему королю? Всё возможно! Герцога считали маниакальным блюстителем закона и страшным ненавистником Стюартов, которых так яростно поддерживали якобиты. К тому же его недавнее поражение при Хастенбеке было высмеяно как при дворе, так и в самых дальних поселениях Шотландии. Оскорблённый и униженный, он мог отыграться даже на дочери якобитского предводителя.

Все эти мысли Халсторн высказал вслух, и Магдалена выслушала его, едва сдерживая эмоции. В конце концов она вознесла руки к небу, осыпав герцога проклятьями.

– Так вы думаете, что всё это вполне возможно? И что Амелия не сошла с ума?

– С её версией произошедшего я мог бы согласиться. Но то, что вы нам рассказали о её душевном состоянии… я поражён и обеспокоен.

– О, господа, но в том случае, если герцог и правда приложил руку к гибели Сары и её младенца, стоит беспокоиться не за разум моей девочки, а за её жизнь! – Магда окончательно потеряла над собою контроль и залилась слезами.

– Если она оказалась права, тогда всё кончено, и она сама себя загнала в эту могилу…

– О чём таком ужасном вы пытаетесь сказать, мисс Магдалена? Прекратите причитать и объяснитесь!

– Несколько дней назад она отправила анонимное письмо в Лондон, в резиденцию герцога Камберлендского. Клянусь, до последнего момента я об этом не знала, она сама мне сообщила, но было уже поздно! Она потратила достаточно средств, чтобы письмо было вручено лично герцогу в руки, – Магда снова всплакнула. – Он ведь не такой идиот, чтобы не понять, откуда такая угроза…

– А что именно было в том послании?

– Понятия не имею! Амелия лишь вскользь упомянула, что это было короткое письмо из нескольких строк, в котором предупредила герцога, чтобы он «поостерёгся и помнил, что за ним придёт возмездие с гор».

Халсторн едва не ахнул. Его спутник молчаливо сидел рядом, подперев кулаком подбородок, и казался мрачнее тучи. Они оба понимали, что этот мстительный девичий порыв был настоящей угрозой.

– Несомненно, то, что она сделала, может настигнуть её в любом случае, даже если Уильям Август не при чём. Что за неосторожность! Граф Монтро умело скрывал её настоящее имя, его репутация при королевском дворе обеспечила защиту от последствий восстания. И теперь Амелия готова выдать себя и подвергнуть опасности собственную жизнь?

– Она определённо не ведает, что творит! Словно сама желает смерти… Но ведь она ещё так молода и так горделива! Господа, умоляю вас, поговорите с ней! Убедите её последовать завещанию дяди… Я прошу вас!

Магда готова была упасть мужчинам в ноги, но Халсторн удержал её, мягко усадив обратно в кресло.

– Вы благородные и честные джентльмены, я знаю, что вы не бросите её в таком положении! Я чувствую, что моей девочке грозит опасность! Боже Всевышний, ведь вся её семья лежит в могиле… Прошу… Я не знаю, у кого ещё просить защиты, кроме вас! Заберите её отсюда, увезите и спрячьте! Лучше уж затворничество, чем смерть или сумасшедший дом!

– Мы не бросим вашу графиню в беде. В конце концов мой лорд всегда держит слово, – постарался заверить несчастную Фредерик Халсторн; он очень внимательно взглянул на своего приятеля. – Разумеется, если лорд Стерлинг всё ещё готов следовать намеченным планам.

Магдалена тоже посмотрела на него. Суровое лицо молодого мужчины казалось непроницаемым, однако он утвердительно кивнул и подал некий знак своему спутнику.

– Значит, решено! Леди Гилли нельзя здесь оставаться, вам тоже. Я поговорю с ней и изложу позицию лорда Стерлинга. Ей придётся принять реальность в том виде, какой она является.

Заплаканная нянька не могла найти всех слов, чтобы отблагодарить этих мужчин. И что скажет сама Амелия, было уже не столь важно. Самое главное, что её несчастная воспитанница будет жить и однажды, возможно, успокоится.

***

Два дня спустя Халсторна проводили в рабочий кабинет покойного графа, здесь он и отыскал Амелию. Мужчина учтиво поклонился и оглядел девушку, постаравшись сделать это не слишком заметно. Выглядела она, мягко говоря, несобранной. Длинные волосы были плохо причёсаны, хоть и заплетены в косу под серым чепцом с белыми кружевами. Домашнее шерстяное платье землистого цвета ей не слишком шло, однако совсем не прибавляло ей лет, скорее наоборот, в нём она выглядела даже младше, как юная послушница из монастыря.

Амелия сидела за столом и что-то очень внимательно переписывала. Поскольку весь кабинет был захламлён книгами, журналами и тому подобным разбросанным везде барахлом, на чём гость решил не заострять внимание, молодая графиня среди этого хаоса показалась ему совсем крошечной и куда более несчастной. Её глаза неотрывно следили за тянущимися на бумаге строчками, но всё же чудились неживыми, словно потускневшими. «Тёмный малахит», – подумал Халсторн и откашлялся.

– А-а-а, это вы, сэр! Доброе утро, проходите, – сказала Амелия, лишь на секунду посмотрев гостю в глаза. – Надеюсь, я не оторвала вас от важных дел?

– Все мои дела связаны с лордом Стерлингом, а он, как вам известно, вами интересуется.

– Это хорошо, хорошо, – заметила девушка будничным тоном.

Халсторн подумал немного и решил, что в её настроении случился очередной перепад. Сегодня она казалась спокойной и тихой, даже достаточно деловой. Он очень надеялся, что Магдалене удалось поговорить с графиней по душам до его визита.

– Хорошо ли вы себя чувствуете? – поинтересовался он, когда Амелия жестом пригласила его в кресло напротив стола.

– Моё состояние соответствует обстановке, – последовал механический ответ.

– Понимаю. Ещё раз примите мои соболезнования по поводу… вы читали письмо лорда Стерлинга, надеюсь?

– Да, читала. Я благодарна ему за сочувствие. Его красноречие впечатляет.

– Что ж, у него многолетний опыт. Со своими коллегами и с принцем Уэльским он общается исключительно письмами. Многие к этому привыкли, но находятся и те, кто до сих пор питает к моему лорду неприязнь из-за его недуга.

Амелия прекратила своё занятие и отложила перо. Её строгий взгляд предупредил Халсторна о том, что он завёл разговор не в то русло. Мужчина слегка одёрнул свой жюстокор и продолжил:

– Я очень рад, что вы вызвали меня сегодня. Для меня знать, что вы в одиночестве предаётесь своему горю, весьма тяжело… Но не будем об этом, не хочу смущать вас или расстраивать!

– Ничто меня не смутит, – сказала она, как отрезала.

Халсторн не подал вида, что напрягся, и решил впредь с этой особой выбирать верные слова, поскольку не хотел ухудшать её моральное состояние. Они заговорили о завещании покойного графа Монтро, и девушка ответила, что уже изучила его содержание, на что подчинённый Стерлинга удовлетворённо выдохнул.

– Я отослала большинство прислуги, – преспокойно сообщила Амелия.

– Что-что, простите?

– Я говорю, что отослала свою служанку, второго садовника, четырёх лакеев, двух кухарок и ещё кое-кого, поскольку не намерена оставаться в этом замке. Конюх, повар и камердинер моего дяди вольны сами выбрать, будут они жить здесь и в дальнейшем, но уже при новых хозяевах, или изберут иные варианты.

– Так вы продаёте замок? – Халсторн был слегка ошеломлён.

– Не совсем. В завещании дяди сказано, что я имею право распоряжаться владениями Гилли, как пожелаю. Большую часть своих доходов, включая пожизненную ренту, он оставил мне, но в Англии проживают родственники покойной графини. Им он практически ничего не оставил. Думаю, это не справедливо. Я отдаю замок с прилегающими владениями им, а уж они сами решат, что со всем этим делать.

Возникла недолгая пауза, во время которой Халсторн попытался сформировать верный вопрос:

– Если вы не собираетесь здесь жить, куда же вы отправитесь?

– Вот об этом я и хотела бы поговорить с лордом Стерлингом. Умирая, мой дядя просил, чтобы я исполнила обязанности его наследника – исполнила завещание. Я это сделаю. Лорду Стерлингу нужны деньги, иначе его служба при королевском дворе станет невозможна, а значит, он потеряет авторитет в глазах будущего монарха, всё верно?

Халсторн кивнул, ощущая себя не в своей тарелке. Странно было слышать подобные слова от девицы, годившейся ему в дочери. Её суровый тон совершенно не вязался с хорошеньким, но бледным личиком, на котором пропали почти все веснушки.

– Томас Стерлинг получит обещанное спонсирование и сможет продолжить свою судоходную деятельность, осуществлять торговлю и прочее… А я получу супруга и новый дом в его владениях.

– Вы уверены, что хотите этого? Покинуть Форфар, к которому привыкли?

Амелия поднялась и подошла к единственному витражному окну, за мутным стеклом которого сгущались тучи.

– С некоторых пор меня не привлекает ни Форфар, ни любой другой город здесь, на равнине. Я никогда не любила местное общество, и я не стремлюсь оставаться в нём одинокой старой девой, сидящей у камина в огромном зале полуразвалившегося замка, в окружении гончих собак.

– Хотите, чтобы лорд Стерлинг увёз вас отсюда?

– Мистер Халсторн, вы, пожалуй, уже слышали о письме, которое я в порыве отправила герцогу Камберлендскому?

– Да, слышал, – ответил мужчина, ничуть не смутившись. – И знаю вашу позицию по отношению к их Ганноверской династии, поскольку вы пережили страшные лишения… Не могу сказать, что полностью поддерживаю вашу версию событий, но… я думаю, вам действительно стоит уехать. И хотя бы временно не появляться в обществе. Всё сойдётся к тяжелейшему трауру, который вы соблюдаете в действительности. Никто при дворе вас не осудит, а герцогу, если же он решится отыскать вас, потребуется много времени. Но старый король болен и расстроен военными неудачами сына, предполагаю, он не станет заострять внимание на поисках остатков вашего клана… Прошу прощение за то, как я выразился…

– Но это так! – Амелия обернулась, и он поразился беспечности, отразившейся на её измученном лице. – Всё предельно ясно! Если лорд Стерлинг на мне женится, он получит куда большую выгоду, нежели обещанная моим дядей сумма.

– А вы сами, леди Гилли? Вы сами разве этого желаете? Почему вы соглашаетесь на брак?

Он даже не стал задумываться над тем, о чём спрашивал. Халсторн просто не сдержался. Эта странная девушка, воспитанная в строгости и пережившая в детстве глубочайшее горе, виделась ему неприступной крепостной стеной, стойкой и независимой, а теперь она готова была раздарить всё своё богатство с лёгкой руки, вверив чужому человеку не только внушительное состояние, но и свою свободу, практически саму жизнь. Он просто не мог её понять. Ответ он услышал не сразу; голос графини прозвучал отчуждённо, словно она разговаривала сама с собой:

– А какая теперь разница? Мне не будет доступно желаемое, я никогда уже этого не получу, но… я способна дать хотя бы что-то другому человеку. Так пусть один из нас будет счастлив. Понимаете?

Халсторн кивнул, хотя на самом деле слукавил. Он мало что понимал в её решениях, в её настроении, в её мире. Возможно, она была безумна, и это как раз не было бы удивительно, однако в таком случае эту молодую, неискушённую, но несчастную женщину уже нельзя спасти. И всё-таки она согласна дать Стерлингу то, что ему необходимо.

Фредерик Халсторн недолго знал Томаса, но готов был поклясться в одном: сделать этого человека счастливым было непростой задачей, практически невозможной. Разве что со всеми богатствами мира? Халсторн сам себе улыбнулся. Стерлингу нужно было с чего-то начинать, и Джеймс Гилли оказался для него подарком судьбы. В отличие от родного отца, граф Монтро знал цену юношеским начинаниям.

Графиня устало вздохнула и вернулась на место за столом, всем своим видом давая понять, что разговор был окончен.

– Я бы хотела переговорить с лордом Стерлингом в самое ближайшее время. Когда вы сможете за ним послать?

– Не нужно ни за кем посылать. Он здесь, со мной.

Амелия подняла на него глаза. Мужчина кивнул и чуть заметно улыбнулся.

– Тогда будьте любезны, пусть Магда проводит лорда Стерлинга в библиотеку. Там намного просторней, и уже растоплен камин.

В библиотеке действительно было уютно, здесь, в отличие от остальных комнат замка, не ощущалась всеобщая вязкая тоска. Здесь, Амелия надеялась, она обретёт достаточно мужества, чтобы исполнить волю покойного графа, ибо никогда в жизни ей не было так страшно принимать собственные решения.

Когда Томас Стерлинг переступил порог библиотеки, она стояла за длинной кушеткой, расположенной вблизи камина. Амелия тут же узнала его, или ей всего лишь так показалось. В любом случае его образ не вызвал в ней никаких сомнений или душевного отклика. Пока она излагала содержание завещания покойного графа, он стоял на почтительном расстоянии от неё, заложив руки за спину, молчал и кивал, когда следовало.

Насколько ей было известно от Халсторна, его лорду было около тридцати. Одет он соответственно своему титулу, хотя от взгляда девушки не ускользнуло, что и кафтан, и кюлоты, и сапоги были далеко не новыми.

Очень высокий и стройный, он казался слишком крупным даже для этой комнаты, он всем своим видом не подходил к домашней обстановке. У него были густые вьющиеся волосы, в свете пламени камина и свечей их оттенок напоминал бледный янтарь; кожа даже чересчур загорелая, учитывая местный климат (всё тот же Халсторн предупреждал, что его лорд часто путешествует и мало бывает дома); серые глаза в прищуре пугающе пристально вглядывались в любое движение собеседника, а губы были сомкнуты в тонкую почти неподвижную линию. Многие леди отмечали, что он хорош собой и неплохо сложён, однако его немота в совокупности с непредсказуемым характером и этим тяжёлым суровым взглядом отталкивали людей; с ним предпочитали иметь исключительно деловые отношения, к тому же не было заметно, чтобы он сам проявлял к кому-либо симпатию.

Лишь несколько раз за все эти годы, что лорд Стерлинг отсутствовал дома, Амелия слышала о нём от соседок или знакомых леди на званых ужинах. Никто не стремился выскочить за него замуж, и всё же, учитывая его родословную и весьма привлекательную внешность, мало кто из дворян думал выдать за него своих обожаемых дочек. Богачи не жаловали неусидчивость в женихах, если только они не имели отношение к военному делу. Стерлинг сторонился войны и занимался лишь торговлей и немного кораблестроением. Кроме того, многие по суеверию своему боялись, что недуг, отнявший у молодого мужчины голос, мог бы передаться по наследству.

Его слишком долго не было в обществе, старые знакомые Стерлингов позабыли о нём, не знали о нём ничего, кроме его верности парламенту, а этого было недостаточно для статуса завидного жениха. Впрочем как и его скромного титула.

Обо всём этом Амелия уже знала, однако ничто не могло изменить её решения. Общение с этим мужчиной не было ей в тягость, писал он довольно быстро и разборчиво. Ради приличия, она попыталась выразить своё сочувствие по поводу его немоты, но вышло это суховато и неискренне. После того, как Томас Стерлинг принял все её скромные условия, девушка сама подвела черту под их разговором:

– Через неделю, как только я разберусь с делами замка и позабочусь о судьбе оставшейся прислуги, мы встретимся с Данди для венчания и заключения брачного договора. Завещание моего дяди останется у нашего нотариуса, я попрошу его прибыть в Данди для подтверждения соблюдения самых необходимых документальных пунктов. Вы сообщили мне, что после всех формальностей намереваетесь вернуться в свой родовой замок на Гебридских островах, затем отправитесь за Северное море для того, чтобы продолжить торговлю с… как вы написали? Норвегией? Швецией?

Его ответ на листке в записной книжке был короток:

«Не берите в голову. До моего возвращения на Гебриды вы останетесь под присмотром моих людей. Там вы будете в безопасности».

– Прекрасно! – из её уст это прозвучало слишком раздражённо, даже для такого пасмурного утра. – Благодарю за ваш визит, лорд Стерлинг… и за соболезнования. Ваше понимание для меня много значит.

Разумеется, он не поверил её притворной вежливости, и они оба это знали. При расставании в библиотеке Амелия всё же заметила тень беспокойства на лице будущего супруга. Он даже выждал достаточно долго, прежде чем уйти, словно собирался с духом написать о чём-то важном.

Только оставшись в одиночестве Амелия позволила себе вздох облегчения; она упала на кушетку, спрятав лицо в ладонях, и, наконец, заплакала от усталости.

Часть вторая. Грешница и пираты

Глава 11. Леди Стерлинг

Магдалена переживала одну из самых кошмарных трагедий в своей жизни. Она была из тех женщин, кто всегда полагался на милость Господа и возносил ему хвалу даже в самый тяжёлый час. Она даже пережила якобитское восстание и смерть любимых хозяев, ставших для неё настоящей семьёй, и в конце концов смирилась с этой утратой, продолжая ежедневно молиться. Затем пришла другая, и Джеймс Гилли, последний граф Монтро, единственный и первый мужчина в её жизни, покинул этот мир. А затем и Сара, и хоть Магда никогда не была к ней привязана, гибель этой юной души и её младенца казалась ей самой жестокой несправедливостью. Но худшим было наблюдать за тем, как страдала Амелия. Её стойкая, упрямая и сильная графиня увядала на глазах.

Когда Амелия объявила о переезде на Гебриды, Магдалена вздохнула с неким облегчением, ведь чем дальше от герцога Камберлендского и короля, тем лучше. Женщина буквально молилась на Томаса Стерлинга, больше он не казался странным, она перестала обращать внимание на его недуг, и будущий лорд стал внушать ей только уважение.

Две недели сборов прошли, как в тумане. Для окружающих молчаливая и хмурая Амелия несла траур по погибшим членам семьи, её брак с Томасом решили не афишировать раньше времени. Магдалена полностью это одобряла. Сначала они доберутся до Гебридских островов, а после судьба сможет распоряжаться слухами, как угодно.

Венчание в Данди так же пронеслось, словно дуновение ветра. Для Амелии сшили скромное свадебное платье нежного кремового цвета с закрытыми плечами и высоким воротом, кружева в форме листьев имелись только на рукавах; фасон самый простой, и тогда, глядя на свою подопечную за несколько часов до венчания, Магдалена заметила, что наряд скорее подходил для воскресной службы. Амелия никак не реагировала на её слова, а на просьбы хоть немного улыбнуться и пощипать себя за щёки, чтобы не выглядеть бледной, она молча отворачивалась.

Не таким должно быть венчание её девочки, совершенно не таким! Амелия была похожа на призрак. Худая и бледная, она совсем не улыбалась, почти не принимала участия в церемонии, лишь делала то, что было положено. До их встречи в соборе Святого Павла Магдалена поспешила увидеться с Фредериком Халсторном и предупредить его о состоянии молодой графини.

– Если вы опасаетесь за церемонию, хочу вас успокоить: мой лорд не собирается передумать, он сделает всё возможное, чтобы леди Гилли было спокойно и комфортно, – ответил ей тогда Халсторн. – Ей сейчас очень тяжело, и мы все должны это принять и постараться помочь пережить это горе.

Магда вздыхала и причитала, но соглашалась; она наблюдала за церемонией венчания со слезами на глазах и мысленно обращалась к Господу и всем святым, чтобы они помогли её несчастной девочке обрести счастье.

За Стерлинга говорил Халсторн, Амелия произносила нужные слова, словно заговорённая кукла. И вот, вскоре на её пальчике красовалось скромное обручальное кольцо, и её сухие бледные губы познали первый целомудренный поцелуй новоявленного супруга. Магдалена не знала, что и думать об этой внезапной связи двух отчаявшихся людей: оба были молчаливы и безразличны друг другу. И всё же перед тем, как покинуть собор, женщина ещё раз попросила защиты у Небес и скорейшего счастья для новобрачных.

***

Ей казалось, словно она попала в страшный сон, который не кончался. А возможно, она всё-таки погибла тогда, в горящем замке, вместе со своей семьёй, и теперь проходит очередной круг Ада? В детстве Магдалена и учителя вечно твердили ей быть послушной и скромной, но она обожала верховую езду и стрелковое оружие. Неужели за подобные увлечения ребёнок заслуживает такой беспощадной кары? Никто не мог ответить ей на этот вопрос, и Амелия только глубже увязала в собственной тоске.

Поездка через земли Хайленд показалась ей вечностью, но она ни разу не пожаловалась. К тому же отныне время для неё было мерой относительной, и, помня о своих планах, девушка старалась игнорировать любые неудобства, характерные для долгой дороги. Лишь пару раз за всё время до очередного пункта назначения – гавани Скорейг на севере Шотландии – они останавливались на постоялом дворе: Амелия сидела неподвижно в полупустом зале убогой таверны, пока Магда, старик-кучер Освальд и Халсторн, отправившийся с ними в качестве провожатого, хлопотали за обед или ужин.

К ночи становилось только хуже. Было холодно, хоть и безветренно, а к Рождеству всегда обильно шли ливни, но к счастью эту поездку не омрачали осадки, а лишь хмурые затяжные тучи и подавленное состояние молодой супруги лорда Стерлинга. Халсторн, как мог, пытался разговорить её, только всё, на что Амелию хватало – несколько слов, произнесённых безжизненным голосом.

Магдалена с тревогой наблюдала, как во сне её воспитанница произносила имя покойной сестры, затем почти сразу просыпалась. Амелия больше не рассказывала ей о голосах, которые она могла услышать в полнейшей тишине, или о пугающих тёмных видениях, о фантоме человека в чёрных одеяниях, то и дело вторгающемся в её сны. Они до сих пор не отпускали её измученного разума, но девушка решила не беспокоить больше свою набожную бонну. Женщина то и дело молилась, крестилась и трясла чётками в такт покачиваниям экипажа, и Амелия едва держалась, чтобы не заставить её всё это прекратить.

Рассвет встретил их ледяным ветром в Скорейге – крошечной гавани на три улочки, где всё было пропитано морем и запахами рыбы. Небольшое, но опрятное судно вскоре отходило к островам Внешних Гебридов, и путь этот занимал не более пяти часов. Тут же, на пристани, кипела работа: рослые моряки выгружали и разгружали грузы с рыболовных лодочек, тянули сети или латали мелкие пробоины. Перед отплытием Магдалена принялась оглядываться по сторонам и волноваться. Местные то и дело болтали о частых появлениях пиратов в проливе Норт-Минч, который им как раз предстояло преодолеть.

– Со скуки люди всякое любят болтать. К тому же ещё не случалось, чтобы эта знаменитая шайка нападала на безобидный пассажирский корабль, – заверил женщину Халсторн. – Будьте спокойны и присматривайте за вашей воспитанницей.

– Но я слышала, что пираты напали и разграбили французскую шхуну «Этуаль» в Бискайском заливе!

– Я тоже об этом слышал. Говорят, выжил только один французский матрос. Но это случилось далеко, и никто так и не подтвердил, что нападение совершил Диомар и его команда.

– Это поразительно, что столь кровавый и жестокий пират бесчинствует на морских просторах вот уже несколько лет, и никто его до сих пор не схватил!

– Когда-нибудь он остановится, поверьте мне, – заключил Фредерик Халсторн упрямо. – Или остановят его.

Он должен был расстаться с Амелией на положительной ноте, поэтому был рад, что она не слышала их с Магдой разговора. Он объяснил, что владения Стерлинга находились всего в получасе езды от Сторновея —

административного центра и крупнейшего городка на Внешних Гебридах, и что там её обязательно встретят и проводят прямиком в замок. Халсторн заверил, что едва Томас разберётся с делами в Эдинбурге, то сразу же отправится к ней.

– Возможно, через неделю или чуть раньше. Не печальтесь, дорогая! Помните, что ваша жизнь продолжается. Как только улягутся страсти, а вы поправите здоровье, всё вернётся на круги своя, и вы предстанете в обществе, как «Её Милость Амелия Стерлинг». Да, да, ведь ваш муж не хотел, чтобы я сообщил раньше времени… но, дабы приободрить вас, могу с уверенностью заявить, что по рекомендациям принца Уэльского Его Величество пожаловал вашему супругу титул барона. Это случится лишь в будущем году, но после возведения в пэрское достоинство принц пообещал ему внушительное поместье недалеко от Глазго. Понимаю, что титул графини был куда выгоднее, однако…

– Однако мне всё равно. Это был мой собственный выбор, господин Халсторн, остальное мне безразлично.

Мужчина нахмурился и вдруг понял, что будет скучать по этой меланхоличной девице, на чьих хрупких плечах покоился такой внушительный груз несчастий и бед. Однажды она сможет от них освободиться, ему действительно хотелось в это верить. Халсторн пообещал, что навестит её после Рождества, поздравил с грядущими праздниками, попрощался с Магдаленой и был таков.