Музыка лунного света

6

На перроне вокзала Монпарнас Марианна села на скамейку возле журнального киоска и стала следить, когда на табло появится скорый поезд «Тэ-Жэ-Вэ 8715 Атлантик», в десять часов пять минут отправляющийся в Кемпер.

Ее охватило радостное нетерпение.

Но вот буквы на табло поменялись, напротив ее поезда зажглись слова: «Путь номер семь», и Марианна встала со скамейки. Колено у нее снова заболело.

Несколько минут тому назад в кассе она выложила на прилавок большую часть своих наличных денег и показала пальцем на надпись на изразце. Но денег ей хватило только до Оре, дальше до Понт-Авена и Кердрюка ей придется добираться самой.

Озираясь, Марианна шла вдоль длинного, словно бронированного, «Тэ-Жэ-Вэ»; ей чудилось, что на нее вот-вот бросятся и арестуют.

С каждым шагом Марианне казалось, будто какая-то чуждая сила овладевает ее телом. Будто некое незнакомое существо пытается вторгнуться в нее, наполнить ее собой и пересоздать, и она раздраженно замерла.

Да что же это такое?

Она схватилась за поручни и попробовала было взобраться по высоким ступенькам «Тэ-Жэ-Вэ». На средней она внезапно остановилась. Еще не поздно спуститься, найти телефон, позвонить Лотару и попросить забрать ее отсюда.

Не дать ей осуществить задуманное.

«Но я все равно уже умерла. Какая разница, куда я поеду?»

Она решительно подтянулась, держась за поручни, втащила себя на последнюю ступеньку и стала искать свое место; оказалось, что оно у окна. Она обессиленно опустилась на сиденье, закрыла глаза и стала ждать, когда наконец поезд тронется. Место рядом с ней осталось незанятым.

Подняв глаза, Марианна заметила чье-то улыбающееся лицо, лицо женщины, умеющей противостоять трудностям, это было заметно по тому, как сияли ее большие светлые глаза. Встретившись с ней взглядом, Марианна поспешно отвернулась: она не понимала, почему незнакомка так на нее смотрит.

В зеркальном стекле она не узнала саму себя.

Наконец поняв, кто перед нею, она целиком отдалась собственному взгляду. Такой она хотела запомнить себя навсегда, с блестящими глазами, порозовевшими щеками и играющим в волосах солнцем.

Три часа спустя выйдя из поезда в Оре, она глубоко вдохнула: воздух здесь показался ей более шелковистым и прозрачным, чем в Париже, не таким спертым. Марианна решила купить бутылку воды и карту, а потом ехать автостопом. Уж как-нибудь она доберется до Кердрюка, даже если придется идти пешком.

Пройдя насквозь здание вокзала, она заметила на одинокой скамейке в тени монахиню: та завалилась набок, закинув голову за спинку, словно внезапно скончалась. Марианна огляделась – никто не обращал на монахиню внимания. Она медленно подошла поближе.

– Бонжур?

Монахиня молчала.

Марианна слегка прикоснулась к ее плечу. Монахиня всхрапнула. Из открытого рта на ее монашеское платье сползла струйка слюны. Марианна достала бумажный платок и осторожно отерла ей подбородок.

– Ну и что же мы теперь будем делать, когда познакомились?

Монахиня тихонько, мелодично пукнула.

– Содержательная беседа получается, – пробормотала Марианна.

Веки у монахини затрепетали, и она проснулась. Механически повернула голову сначала направо, потом налево и наконец уставилась на Марианну.

– Знаете, – солгала Марианна, – у меня так тоже бывает. В гостях и в поездках сплю лучше, чем дома. А вы приходите на вокзал, когда хотите выспаться?

Монахиня с тихим вздохом склонилась набок, привалившись к плечу Марианны. И снова заснула.

Марианна не решалась пошевелиться, чтобы ее не разбудить. С каждым вздохом она пыхтела Марианне в ухо.

Солнце перемещало тени. Марианна тоже закрыла глаза. Так приятно было просто сидеть и наблюдать, как мимо проходит жизнь, увлекая за собой тени.

В какой-то момент у вокзала, взвизгнув шинами, затормозил микроавтобус. Марианна, вздрогнув, пробудилась от полузабытья. Из микроавтобуса вышел человек в рясе, за ним – две, три, четыре… четыре монахини, и все они воззрились на Марианну и ее новую приятельницу, которая все еще подремывала, прильнув к ее плечу.

– Mon Dieu![6] – воскликнул священник.

Прибывшие окружили Марианну, помогли женщинам, не переставая вполголоса переговариваться, словно читая молитвы.

«По-видимому, монахиня выспалась», – решила Марианна.

Теперь священник в бело-зеленой рясе обратился к Марианне. Она вежливо его выслушала, не понимая ни слова. Потом она вздохнула и произнесла:

– Je suis allemande. Pardon. Au revoir[7].

– Allemande? – переспросил священник. Потом он ухмыльнулся, показав кривые, неровные, словно надгробные камни на затерянном лесном кладбище, зубы. – Ah! Allemande! Le football! Ballack! Tu connais Ballack? Et Schweinsteigöör?[8]

Он сделал вид, будто держит в руках мяч.

– Ballack! – повторил он и пнул воображаемый мяч.

– Oui, Ballack, – раздраженно протянула следом за ним Марианна, но, как и он, подняла кулак и нерешительно заулыбалась.

Священник засиял, а монахини стали увлекать Марианну и свою сестру, все еще пребывающую в легкой прострации, за собой.

– Нет-нет-нет, – поспешно запротестовала Марианна. – Здесь наши пути расходятся. Идите с Богом, а я пойду… Не важно. Au revoir, au revoir[9].

Она еще раз махнула им рукой и хотела было уйти.

Молодая монахиня дернула ее за рукав.

– Меня зовут Клара. Моя бабушка была немка… Понимаешь?

Марианна кивнула.

– Мы хотим вас поблагодарить, – пояснила монахиня. – Пожалуйста, проводи нас до… comment ça se dit…[10] до монастыря.

Марианна заметила, что другие монахини украдкой разглядывают ее и хихикают.

– Но… мне пора. Я еще сегодня должна добраться до Кердрюка.

Она вытащила карту и дотронулась кончиком пальца до точки – деревушки в устье реки Авен.

– Pas de problème![11] Туристы приезжают в монастырь на экскурсию, а оттуда отправляются по округе, – сказала Клара и постучала пальцем по городку Понт-Авен на карте, севернее Кердрюка. – Там жил Поль Гоген. И многие другие художники.

Ее товарки уже сидели в автобусе. Марианна на мгновение заколебалась. Может быть, и правда лучше поехать с монахинями, чем торчать на обочине, в ожидании, когда ее кто-нибудь подбросит?

И вошла следом за ними.

В маленьком микроавтобусе с потертыми кожаными сиденьями пожилая монахиня, подавшись вперед, нежно погладила Марианну по плечу.

– Merci[12], – произнесла она.

Клара, не вставая с места, обернулась к Марианне:

– Доминик… больна. Она вчера неожиданно ушла из монастыря и, наверное, заблудилась. Она по временам забывает, кто она, откуда, как добраться домой… Vous avez compris, madame?[13] Благодаря твоей помощи сейчас опять все есть хорошо.

Марианна сделала вывод, что Доминик страдает болезнью Альцгеймера.

Клара снова обернулась:

– Как тебя зовут?

– Меня зовут…

– Je m’appelle…[14] – мягко поправила ее монахиня.

– Je m’appelle Marianne[15].

– Marie-Ann?! Nous sommes du convent de Sainte-Anne-d’Auray! Oh, les voies de Dieu![16] – Монахиня перекрестилась.

– Да в чем дело? – удивилась Марианна, но монахиня, сияя от счастья, объяснила:

– Ты носишь то же имя, что и наш монастырь. Мария и Анна. Мы возносим молитвы святой Анне, матери Марии, мы из конгрегации дочерей Святого Духа из Кер-Анны, Filles du Saint-Esprit Ker Anna, для нас Анна – исток всей женской святости. Мари-Анн, ты явилась к нам с небес!

«И вновь возвращаюсь на небеса, милая моя, – подумала Марианна. – Ах нет, я двигаюсь в другом направлении».

– Вон он! – выкликнул из заднего ряда священник. – Монастырь Сент-Анн-д’Оре!

Он мог больше ничего не добавлять, вид говорил сам за себя.

Перед ним простиралась широкая площадь, окруженная живыми изгородями высотой с дом, кустарниками и пышными цветущими гортензиями. На фоне ярко-голубого неба выделялся силуэт высокого, величественного собора. Под ветром покачивались красные листья деревьев, Марианна увидела фонтаны, заметила мост со ступенями; он напомнил ей мост Риальто в Венеции на открытках, которые посылала ей соседка Грета Кёстер, одна из немногих женщин, устоявших перед обаянием Лотара. Ах, Грета…

– Святая лестница. – Клара показывала то одно, то другое. – Ораторий, статуя святой Анны, часовня Непорочного зачатия.

Они проехали под воротами к строгому трехэтажному зданию, монастырю Святой Анны. Клара и отец Баллак, как мысленно окрестила священника Марианна, провели ее мимо стойки информации, велели принести ей мятного чаю и поспешили к паломнической мессе – «messe de pèlerins», как торопливо пояснила Клара.

По пути в закрытый монастырский двор, простой и изящный, Марианна столкнулась со священником, более важным и серьезным, чем Баллак. Он приветственным жестом протянул ей руки.

– Отец Андреас. Добро пожаловать, – сказал он. Говорил он по-немецки. – Я из Гейдельберга, – пояснил он, заметив удивление Марианны. – От имени всего монастыря благодарю вас за то, что вы столь самоотверженно приняли участие в одной из наших насельниц. До меня дошли слухи, что вы не можете двинуться дальше по причине того, что французская транспортная компания не предоставила вам соответствующую услугу?

– Да… Можно сказать и так.

– Позвольте спросить, куда вы направляетесь и зачем?

– В Кердрюк. Я хотела… У меня там…

– У вас там друзья? Или вы там живете?

Марианна не успела придумать подходящий ответ на такие вопросы.

– Извините, это было бестактно. Несмотря на ваше желание ехать, я настоятельно приглашаю вас погостить здесь: еда в монастыре превосходная, у нас останавливаются паломники и гости. Вероятно, вы спасли жизнь сестре Доминик, за это не только я, но вся католическая церковь Франции приносит вам самую глубокую благодарность.

«А папе что, до этого дела нет?»

– Я бы хотела уехать, – взмолилась Марианна.

Священник минуту подумал.

– Пройдите по монастырской подъездной дороге. В конце увидите стоянку. Скажите водителю любого автобуса, чтобы он вас подвез, и передайте от меня привет! До свидания, мадам.

Он осенил ее крестным знамением и энергично устремился в своей развевающейся ризе по направлению к базилике Святой Анны.

– Большое спасибо, – пролепетала Марианна.

Раздался звон колоколов, и она вспомнила об отце. Одиннадцать часов. Марианна совершенно ясно, внутренне не дрогнув, осознала, что мать подавляла ее как личность, но она никогда не возмущалась именно потому, что берегла отца. Все его смирение не помогло бы ему, если бы Марианна восстала против матери.

Думая о любимом отце, Марианна пересекла внутренний двор монастыря. Как много их объединяло! Как они были похожи! Они оба любили природу, музыку и частенько рассказывали друг другу всякие небылицы. Марианна прислушалась к жужжанию пчелы, заблудившейся в соцветиях гортензии. Она завернула за угол серого здания, прошла мимо часовни из песчаника и вдруг ахнула от блаженного изумления. Какой сад! С могучими соснами, с кустами сирени, с бамбуком, пальмами, розами… Настоящая цветущая идиллия, укрытая от посторонних взоров.

Она заметила в глубине сада, окруженного высокими стенами, каменную скамью.

Как здесь красиво! Какая тишина вокруг!

Она медленно перевела дыхание. На миг Марианне показалось, что она хочет остаться в этом саду навсегда.

«Ах, Лотар!» Ее истерзала неутолимая тоска, она просто жаждала разделить с ним хоть что-нибудь, и теперь осознание того, что их ничто не связывает, обрушилось на нее со всей силой. С мужем ее ничто не объединяло. Даже желания и мечты у них были разные. Важно было только то, что хотелось ему.

Нежное, едва различимое облако – лента белой пены, растянувшаяся на много миль, – парило над ее головой на фоне ярко-голубого неба.

«Кучевые облака – это небесные танцоры, – услышала Марианна голос отца, – а их братья, слоисто-кучевые облака, – небесные процессии, шествия и кавалькады. Ни те ни другие терпеть не могут слоисто-дождевые облака, толстых лентяев. Они и двигаться-то почти не в силах и всем портят настроение. – Отец подумал и добавил: – Как твоя мама!» – и Марианна расхохоталась, но потом ее долго мучили угрызения совести.

Дети из детского сада при хосписе смеялись, когда она вот так сравнивала облака с людьми, и вместе с ней выходили на улицу посмотреть на небесных танцоров и небесные праздничные процессии.

От тепла ее больное колено перестало ныть. Икры больше не сводило. Марианна скинула туфли и босиком пошла по мягкой, чуть влажной траве.

Почувствовав спустя час, что она действительно могла бы остаться здесь навсегда, пересчитывая облака и травинки, Марианна со вздохом снова надела туфли.

Она уходила все дальше и дальше, теряясь в глубине роскошного, благоуханного сада, пока наконец не забрела на маленькое, обнесенное каменными стенами кладбище.

Белый, крупный, как жемчуг, песок покрывал дорожки и могилы, словно белоснежной сияющей простыней. Могильные холмики напоминали взбитые пуховые перины. На каждой белой песчаной постели цвел сладко пахнущий куст красных роз.

Как любовно все было устроено на этом кладбище, словно монахини хоронили здесь своих родных сестер. Они лишь спали, видели сны, и сны их были нежны, как эти лепестки роз.

Марианна опустилась на каменную скамью, изъеденную временем и непогодой.

«А почему мне не досталось места, где я могла бы помечтать?»

«Неужели для меня не нашлось никакой ниши?»

«Где же дети, которых я не родила, потому что оказалась не на своем месте? Куда ушла любовь, которую мне некому было подарить?»

«Почему навсегда умолк мой смех?»

«Я слишком многого в своей жизни не сделала. А теперь уже поздно».

Подняв глаза, она заметила у кладбищенских ворот Клару. Молодая сестра медленно подошла ближе.

– Я не помешаю? – спросила Клара, подождала, пока Марианна не кивнет, и только после этого села рядом с ней.

Она сложила руки на коленях и стала вместе с Марианной созерцать белые песчаные могильные холмики.

– Трудное тебе выпало странствие. – Эта фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение.

Марианна уставилась на собственные ногти.

– Вы думаете, со смертью все кончается, Мари-Анн?

– Надеюсь, что да, – прошептала Марианна.

– Здесь, в Бретани, на побережье океана, мы в это не верим. Мы думаем, что смерть – совсем не то, что однажды приходит к каждому, а что-то, что всегда пребывает рядом с нами. Здесь. – Клара неопределенно показала в пустоту. – Там. – Махнула в сторону деревьев.

Потом она нагнулась и взяла в ладонь горсточку белого песка.

– Смерть вот какая, – начала она, пересыпая песок из левой руки в правую. – Жизнь входит в нее и ненадолго в ней останавливается. – Тут она разжала правую руку, и горстка песка просыпалась на землю. – А другая выходит из нее. Жизнь никогда не замирает, она странствует как… вода, вода в… moulin. В мельнице. Смерть – это просто краткая остановка.

– В церкви меня учили иначе, – засомневалась Марианна.

– Бретань древнее церкви. Здесь же Арморика! Здесь суша обрывается в море, здесь край света! Бретань – сама ровесница смерти.

Марианна подняла глаза к небу.

– Так, значит, ада нет? И рая нет, где-то там, наверху?

– У нас есть много слов для обозначения страха, жизни, умирания. Иногда они описываются одним и тем же словом. Иногда небеса и земля – одно и то же. Ад и рай – одно. Мы умеем читать свою землю и видим в ее письменах, что смерть и жизнь – неразличимы. Мы лишь странствуем между ними.

– А говорят ли письмена земли, куда ведет странствие? Можно прочесть об этом, как в путеводителе?

Клара не рассмеялась:

– Tiens[17], ты должна научиться слушать, что говорит тебе земля. Камни повествуют о душах, которые плакали, уходя в потусторонний мир. Трава шепчет о людях, некогда по ней ступавших. Ветер приносит тебе имена тех, кого ты любила. А море знает имена всех умерших.

Марианне стало любопытно, не вымолвит ли когда-нибудь этот белый песок у нее под ногами ее имя: «Здесь сидела Марианна, а вскоре она умерла».

– Я боюсь смерти, – прошептала она.

– Не бойся, – откликнулась Клара, и в голосе ее звучало неподдельное сострадание, – не бойся. L’autre monde… другой мир во всем напоминает наш. Он заключен внутри нашего мира и похож на него, мы просто не видим тех, кто населяет этот другой мир. В ином мире обитают феи и волшебники. Богини. Боги. Демоны. Тролли-корриганы. И мертвые, покинувшие нас. И однако, они остаются с нами; возможно, даже сейчас сидят рядом, на этой скамье. Все наши сестры… – Клара показала на могильные холмики, – все наши сестры с нами и видят нас. Просто мы их не видим. Не бойся, пожалуйста.

Марианна подняла взгляд, но не узрела никаких призраков, одни лишь розы.

– Мне пора. Я должна… завершить свое странствие, – вырвалось у нее.

Она осторожно отняла у Клары руку и пошла прочь, а песок похрустывал у нее под ногами, словно только что выпавший снег.

Она нашла крохотную дверцу, протиснулась в узенький проем и выбралась из монастырского сада.