Музыка. Притворись ее знатоком

ИМПРЕСАРИО

Вы можете интересоваться музыкой всю жизнь, но так и не встретить импресарио. Эти богоподобные создания, имеющие тенденцию снимать жилье в наиболее фешенебельных районах, скорее похожи на издателей. Как и издатели, они тоже всегда говорят о своей бедности, хотя их дома увешаны картинами Пикассо и декоративными панно, а под ногами болтаются всевозможные экзотические животные.

Большую часть своей жизни импресарио проводят в перелетах между Нью-Йорком, Москвой, Веной, Парижем и другими центрами мировой музыки, снимая апартаменты в дорогих отелях. Их немного, но в музыкальном мире от них зависит все. Если завтра они вдруг решат, что Бетховен — так себе композитор, то о Бетховене скоро забудут. Конечно, им это и в голову не придет, потому что существует масса способов зарабатывать деньги и помимо Бетховена.

С музыкантами они обычно фамильярничают, поэтому, чтобы понять, о ком именно они говорят в данный момент, непосвященному придется изрядно поломать голову.

АГЕНТЫ

Люди, еще не достигшие уровня импресарио.

ФИРМЫ ЗВУКОЗАПИСИ

С того времени, как Томас Эдисон запечатлел песенку «Что за ягненочек эта Мэри...» на кусочке станиоли в 1877 году, граммофонная запись достигла своего Олимпа, став основным средством распространения музыки.

Ты никто в музыкальном мире, пока не сделал свою квоту записей; наиболее популярны те певцы и артисты, которые умудряются сделать больше записей. Ритуал записи на студии стал такой же частью повседневной жизни профессионального музыканта, как и концерт. Факт этот значительно поколебал баланс власти и здорово утер носы импресарио. Но настоящая слава приходит только тогда, когда в справочнике «Мир...» или «Лучшее из...» упоминается и ваше имя. Раньше пиком звукозаписи было появление эксклюзивного, уникального исполнения — теперь же ты должен делать карьеру на возможно более пошлом уровне и в самых разнообразных формах. И, будьте уверены, главный дирижер сумеет убедить свою компанию позволить ему записать все симфонии Бетховена за три сеанса — а нынче такое случается и с Малером!

Не так давно фирмы звукозаписи представляли собою обширные конгломераты, сорящие деньгами направо и налево и дающие рабочие места множеству людей. С появлением компакт-дисков, к счастью, наступила новая эра процветания: это означает, что каждая вещь требует переиздания в виде диска. Мир звукозаписи, тотально оккупированный (как, впрочем, и все остальное) Германией и Японией, стремительно завоевывает жизненное пространство.

Особенности процесса звукозаписи — излюбленная тема бесед среди музыкантов. Абсолютно все записи могут быть раскритикованы:

а) за отсутствие приличного звукового и темб- рального баланса;

б) за слишком большую громкость;

в) за слишком сильный «фон»;

г) за недостаточность музыкального ассортимента и, следовательно, плохую раскупаемость;

д) за слишком плотную запись большого количества музыки и, следовательно, за низкое качество;

е) за никуда не годный выбор репертуара — и так далее в том же духе.

Недостатки исполнения в концертном зале легко прощаются и

забываются, недостатки же исполнения в записи запечатлены навсегда. И если при вас похвалят новую запись, вы можете спокойно сказать, что медленный темп слишком быстр или что финал слишком затянут. И это далеко не все самое интригующее в мире звукозаписи.

ДИРИЖЕРЫ

На программах, обложках и буклетах имена этих людей отпечатаны, как правило, более жирным шрифтом, чем имена самих композиторов. Выглядит это примерно так:

ВАГГЕР

ДИРИЖИРУЕТ УВЕРТЮРАМИ ВАГНЕРА

В настоящее время дирижеры, несомненно, всесильны — они никому не кланяются, кроме импресарио и менеджеров по звукозаписи. Но так было не всегда, и становление искусства дирижирования происходило весьма бурно. Судя по истории музыки, и раньше прекрасно понимали необходимость в человеке, который следил бы за тактом и за тем, чтобы исполнители составляли ансамбль. Хор Сикстинской капеллы так бранили за небрежность в исполнении, что пришлось, в конце концов, специально назначить человека, который следил за темпом и вступлениями голосов, отбивая такт свернутым в трубку листом бумаги. Его так и называли — «соль-фа». В ранней итальянской опере музыкальный руководитель вообще играл на клавесине одной рукой и дирижировал другой. Во французских оперных кругах вскоре появилась введенная в моду главой Королевского оркестра привычка колотить по пульту палочкой.

Увы, при таком практичном подходе к делу любой предает может стать причиной несчастного случая, что и произошло с Люлли: он имел привычку использовать вместо дирижерской палочки метловище, которым он стучал о пол, отбивая такт. И вот, в волнующий момент исполнения песнопения «Те Deum», таким метловищем он и барабанил по большому пальцу собственной ноги. На этом месте образовался гнойный нарыв, и Люлли умер.

Некоторое время дирижеры пользовались исключительно руками, и тогда все обходилось без эксцессов. Ну а первооткрывателем современной дирижерской палочки считается немецкий дирижер Людвиг Шпор. Именно благодаря ему дирижеры превратились из простых отбивателей такта в педантов и зануд, каковыми они являются и поныне. Кроме того, существовали еще и сочинители, которые первыми попытались упорядочить процесс музицирования. Бах был великим композитором, преуспел он и на дирижерском поприще. И Гайдн, и Мендельсон тоже весьма заботились о качестве исполнения их музыки. Но лишь два композитора — Вагнер и Берлиоз — действительно превратили дирижирование в нечто великое, в настоящее искусство, но потом они зашли так далеко, что написали об этом книги. И все-таки композиторы поступили опрометчиво, уступив другим свое место за дирижерским пультом: для людей с диктаторскими замашками, которые в большинстве своем оказались композиторами-неудачниками, это занятие стало поистине отдушиной.

В середине девятнадцатого века дирижеры вдруг решили, что единственным и вполне обоснованным поводом для проведения концертов являются они сами. Облачившись во фраки и белые перчатки, взяв в руки позолоченные дирижерские палочки, они стали набирать огромные оркестры; именно они, дирижеры, изобрели променад-концерты. А началось это все с некоего типа по имени Луи-Антуан Жюльен.

Наблюдая за знаменитыми дирижерами, многие люди и по сей день недоумевают по поводу того, что именно дирижер считается средоточием всего происходящего. Разве оркестр не может играть так же слаженно и хорошо вообще без дирижера? Понятно ведь, что, если дирижер выполнил свою основную задачу — то есть провел сеанс интенсивного запугивания непосредственно перед концертом качественно и эффективно, то, разумеется, вечером музыканты вполне обойдутся и без него!

И вообще ответ на вопрос «А зачем нам дирижер?» прост и незатейлив: «Затем, чтобы довести оркестрантов до такой степени безумия, что они сыграют хорошо даже вопреки его воле!» На самом деле все это похоже на бой быков, где дирижер — матадор, а оркестр — бык. Что же касается самих дирижеров... Ну, они просто люди. И ковбои в душе. Только продюсер фирмы звукозаписи в силах противостоять им, а так они — кротки как ягнята. У них и амбиции-то самые обыкновенные: во-первых, записать все девять симфоний Бетховена, а во-вторых, продирижировать оперой «Дон Жуан». Они, в целом, нравятся музыкантам оркестра — многие дирижеры даже выслужились из рядовых оркестрантов; они успешно работают и с инструментальными солистами, правда вот с певцами — не очень.

Если вы хотите стать дирижером, вам необходимо научиться молчать с видом человека, который явно что-то знает практически обо всех музыкальных инструментах; к тому же любому человеку будет приятно, когда обращение к нему начинается со слова «Маэстро...»

ВИРТУОЗЫ Певцы

Говорят, что в общении с певцами существует одна трудность — они не в состоянии закрыть рот. Правда, многие критики сожалеют об обратном.

Настоящая же проблема заключается совсем в другом: почти все певцы страдают раздвоением личности. И вот почему. Если они действительно ограничиваются только пением, то с ними все в порядке. Но певцы, вынужденные выступать в том действе, которое называется оперой, почему-то считаются еще и актерами. Все мы знаем, что нравится актерам.

Певцам приходится жить с чувством своей актерской неполноценности, а для того чтобы хоть как-то компенсировать это неприятное ощущение, они пытаются вести себя, как теннисисты на первенстве Уимблдона. Уж эта извечная война между певцами и дирижерами, эта битва за лидерство, прекратить которую может только импресарио или продюсер фирмы звукозаписи, помахав в воздухе чековой книжкой.

Пробежав глазами по нескольким критическим статьям, вы легко освоите тот минимум фраз и терминов, который понадобится вам для вполне профессиональной беседы с певцом. Вот некоторые из необходимых образчиков: «от нот не оторвать», «вышколен, но невыразителен», «слишком давится», «яркий голос», «отсутствует чувство стиля», «искусственная экспрессия», «неприятное вибрато». Совершенству вокала нет предела, как нет его и для критических высказываний в адрес любого из исполнителей. Как истинный знаток музыки вы, конечно, знаете, что современные дирижеры и пианисты приравниваются в своем мастерстве к капризным виртуозам прошлого, что музыканты оркестра однозначно рассматриваются как люди, в совершенстве овладевшие своими инструментами, и что вокалисты (как, впрочем, и полисмены и игроки в крикет), всегда являют собой образчик явного упадка. Искусство bel canto (действительно означающее «прекрасное пение») мертво. Основными и единственными аргументами в пользу этого общепринятого мнения являются свидетельства ностальгирующих писателей-мемуаристов и их вечное брюзжание о том, что в прошлом все пели фальшиво. Миф, увы, существует, и певцам приходится мириться с этим. Правда, теперь мы слышим голос исполнителя так же хорошо, как и взятые им фальшивые ноты, это факт.

У помяните вскользь, что, помимо оперы, для вокалистов написано так много тусклых и невыразительных песен (вообще-то они так и называются — Lieder), что их исполнение (безусловно!) возможно только на концертной эстраде, да и сам певец (однозначно!) не стоит большего. Те же из сочинений, что исполнил бы с радостью любой вокалист (вроде малеровского «Волшебного рога мальчика» или вальсов «Песни любви» Брамса), то они звучат на концертах крайне редко, что сильно озадачивает многих дирижеров: они склонны расценивать это как своего рода конспирацию со стороны вокалистов.

Величайшим свершением в искусстве вокала считается карьера обожаемых всеми контральто. Рядовые и необожаемые кончают тем, что поют Гилберта и Салливена.

Пианисты

Предназначение этих людей — исполнение фортепианных концертов. Они, конечно, неплохо играют и другие вещи, как, например, камерные сочинения, сонаты, багатели или экспромты (так же неплохо они, предположим, играют и в бильярд), но фортепианные концерты являются все-таки наиболее важной частью современной исполнительской деятельности, и невозможно представить хороший фортепианный вечер без участия в нем маститого пианиста. Пианисты, следовательно, гораздо больше похожи на композиторов, чем сами композиторы, и производят такое же сильное впечатление, как дирижеры. Все удачливые пианисты знают наизусть все двадцать популярных и наиболее часто исполняемых концертов. Импресарио просто звонят им и говорят: «БЗ — Саймон — 15 июня», и все знаменитые пианисты непременно отвечают: «Сколько?» Пианист может даже немного поторговаться по этому поводу, но именно по этому, а не по поводу предложенной к исполнению музыки.

Не думайте, что великим пианистом стать просто. Помимо многочасовых ежедневных упражнений и регулярного омовения застрахованных (и с немалым трудом!) на несколько тысяч фунтов стерлингов рук горячим оливковым маслом, будущему виртуозу необходимо освоить еще некоторые премудрости, а именно: научиться регулировать вращающийся стул, аккуратно расправлять фрачные фалды (при посадке на вращающийся стул), артистично разминать руки и приподнимать брови; кроме того, придется поупражняться в том, как выглядеть увлеченным и беспечным во время пауз, а еще ведь надо попрактиковаться в пожимании рук дирижерам и политическим лидерам, выходя на «бис»и на поклоны.

Большинство пианистов просто тошнит от исполнения тех самых пресловутых двадцати фортепианных концертов. На самом деле им нравится разыгрывать вместе с дирижерами «Бетховенский» сет, а многие будут просто счастливы погрузиться во все двадцать семь фортепианных концертов Моцарта, но в общем-то, их несколько смущает отношение публики и критиков к столь экстравагантной, но приятной их сердцу мелочи. Кроме того, практически все пианисты обожают записывать в собственном исполнении всю обойму вальсов Шопена.

Пианист — легкая добыча для критиков, по мнению которых исполнителю всегда следует сомневаться в своем туше:

— «тенеподобном, легковесном и недостаточно

уверенном» — одно направление критики;

— «неуклюжем, невнятном, жестком» — другое направление критики.

Пианисты почти всегда игнорируют означенную композитором

динамику исполнения, играя тихо там, где надо играть громко, и наоборот. Рекомендации относительно педали они вообще склонны расценивать как шутку, справедливо полагая, что в этом вопросе композиторы ничем не отличаются от автомобилистов.

Но главная болезнь, поражающая пианистов, — это рубато! Термин рубато означает отклонение от темпа, замедление его на эмоционально содержательных фрагментах произведения или же убыстрение его в бурных пассажах. Пианисты викторианской эпохи маниакально любили рубато и пользовались им исключительно при исполнении произведений Шопена. Критики, видимо, так набрасывались на этот яркий технический прием, что последующие поколения исполнителей почти совсем отказались от рубато, за исключением немногих пианистов старой школы. Теперь же современные музыканты несутся сломя голову по Шопену без малейшего отклонения от темпа, даже не переключая скоростей, так что все это звучит как некий фортепианный ролик. Рубато, как и правилами пунктуации, надо пользоваться, но всегда умеренно. Кстати, весьма интересная тема для обсуждения.

Органисты

Странные создания. Несмотря на совершенно необычное телосложение, позволяющее им пользоваться руками и ногами независимо друг от друга и играть, манипулируя бесчисленными регистрами, на разных клавиатурах одновременно, они, в большинстве своем, определенно принадлежат к породе суперменов. Даже дирижер не обладает такой властью над массивным органом, часто занимающим целую стену кафедрального собора. Власть властью, но органисты почему то предпочитают играть длинные бессвязные токкаты и совершенно невразумительные фуги из покрытых плесенью музыкальных сборников. Их книги и журналы полны утомительных технических характеристик, относящихся к любимому инструменту, и, естественно, в них больше подстрочных примечаний, чем в любых других книгах и журналах вместе взятых.

Не связывайтесь с органистами, не пытайтесь вступать с ними в спор. Они принадлежат к особой породе, а их музыка пришла из другого мира.

Скрипачи

Постоянно разочарованы размером и возможностями своего инструмента. Пианисты полностью зависят от своих десяти пальцев и восьмидесяти восьми черных и белых клавиш; скрипачи же довольствуются лишь пя- тью пальцами и четырьмя струнами. Вынужденные время от времени играть на одной струне, они постоянно пытаются сыграть на двух и более струнах! Звучит это всегда ужасно, даже когда играет очень хороший скрипач. Проблема, видимо, заключается в том, что необходимо добиться удовлетворительного звучания энгармонических нот. Фортепиано пользуется темперированным строем, при котором ноты ре-диез и ми-бемоль являются одной и той же клавишей. Физическая природа звуков и застарелый консерватизм указывают на то, что это не так. Да, легкое различие безусловно есть, и скрипачи воображают, что они его слышат. И вот когда они играют две таких ноты одновременно, получается что-то кошмарное, псевдогармоническое. Но скрипачи это обожают. Они переделывают тщательно выписанные гениальными композиторами простые и короткие каденции в длинные замысловатые нотные нагромождения — ведь им так нравится играть на двух и более струнах! В настоящее время это стало вполне законной, утвердившейся практикой. И мы ничего с этим не можем поделать!

Скрипачи, в отличие от пианистов, располагают обоймой только из десяти канонических концертов, да и вообще в их распоряжении гораздо более скромный репертуар. Они вечно заняты аранжировкой и переложением для скрипки фортепианных концертов или партий гобоя, но им никогда не удавалось достичь лучшего звучания, чем было задумано. Они,

правда, все еще продолжают упорствовать в надежде на успех.

Самая гнусная вещь, которую вы можете допустить по отношению к скрипачу — это назвать его «пиликалкой». Правда глаза-то колет!

МУЗЫКАНТЫ

Именно те великолепно играющие в любых условиях здоровяки, которыми укомплектованы составы ведущих оркестров мира. Время от времени они снимают фраки и помогают (весьма небезуспешно!) поп-группам и музыкантам коммерческого происхождения.

В Лондоне насчитывается всего лишь 60 оркестрантов, и каждый работает по двадцать два часа в сутки; деньги они зарабатывают в свободное от основной работы время.

Музыканты оркестра в целом — весьма и весьма усталый народ, и в минуту музыкальной паузы они достают из кармана крепкий детектив или газету: некоторые практикуются игрой в гольф. Они, естественно, являются членами профсоюза, а любой член профсоюза всем философиям предпочитает одну единственную: максимальное количество денег за минимальный объем работы! Любая газета сообщит вам об этом.

Вопреки общему мнению, особой разницы между любителями и профессионалами не существует: все страдают одними и теми же дурными привычками, у всех них одни и те же

недостатки. Любителям, правда, требуется побольше практики.

А, между прочим, знаете ли вы, что если валторну раскрутить в обратную сторону, то она вытянется на длину целого автобуса? Делать этого не рекомендуется: слишком большой инструмент. Даже обычный, без всяких извращений фагот имеет в длину около девяти футов. А если распрямить да растянуть среднего оркестрового музыканта, то где ему жить?

КРИТИКИ

Эти незадавшиеся композиторы и музыканты лучше других знают, какие именно бывают промахи и почему, и пытаются долбить об этом с редкостным постоянством. Если вдруг они (неожиданно для себя) обнаруживают взаимное согласие хоть в чем-то, то сами изумляются и, конечно, перебарщивают и в этом!

Ахиллесова пята критиков — сотрудничество с органами печати. Высказанные в минуты раздражения сентенции (своего рода протест против уровня и качества оплаты их труда!) в конечном итоге неизбежно оборачиваются против них самих. Вот, к примеру, случай с американским критиком мистером Кребилом, который в 1907 году писал о симфонической поэме Клода Дебюсси «Море» следующее: «Последний концерт вечера отличался обилием цветовых пятен и мазков в духе импрессионизма, разбросанных хаотично по всей палитре тональности; полное отсутствие формы и стиля обусловлено, по-видимому, единственной целью — желанием создать новые звуковые сочетания... Ясно одно: океан композиторского замысла превратился в болото, квакающие обитатели которого исполняют время от времени партии медной группы».

Нам остается только поверить в искренность или бесстыдство мистера Кребила, писавшего уже в 1922 году об этой же симфонической поэме: «Поэтичное произведение, в котором Дебюсси удалось так удивительно тонко передать ритм и цветовую гамму моря...»

Не следует верить и этому. Как любой человек, он был, конечно, смущен и, как любой человек, надеялся, что никто не вспомнит о его предыдущем высказывании.

Некоторым критикам удавалось лишь потоком словесности загладить промахи и недоразумения, связанные с отношением к музыке. Так, Джордж Бернард Шоу некогда заявил, что Симфония си-мажор Шуберта представляется ему «раздражающим и бездумным сочинением», а Эрнест Ньюмен, в свою очередь, уподобил все без исключения сочинения Моцарта «детским проказам неглупого ребенка». Оба жили в эпоху, когда критикам было вольготно, потому что bel canto уже скончалось, а оркестранты еще не научились играть как следует. Они часто фальшивили, и привилегией критика было сообщать миру об этом. Нам об этом теперь не сообщает никто.

КОЕ-ЧТО ОБ ИНСТРУМЕНТАХ

Беседуя о музыке вообще и рассуждая о сочинениях в частности, непременно выскажите свое мнение по поводу концертов всех композиторов, начиная с Баха и включая Гайдна: «Ну конечно, этого не сыграть на фортепиано!»; а потом быстро добавьте: «Ведь это написано для клавесина!» Это срабатывает всегда, потому что мало кто из людей, даже специалистов, ясно отдает себе отчет в том, когда же фортепиано заняло главенствующую роль среди прочих инструментов. Уже в шестнадцатом веке есть упоминания о piano е forte; бытовала и мечта об инструменте, который мог бы играть как тихо, так и громко. В начале 1700-х годов Бартоломео Кристофори уже мог предложить на продажу хороший инструмент, но его замысел был еще только на стадии становления. Людям не нравилось заходить в магазин и говорить что-то вроде «могу-ли-я-получить-один- из-этих gravicembalo col piano е forte и-приме-те-ли-вы-к-оплате-чек?» Кристофори, однако, не оставлял усилий и к 1725 году осуществил свою мечту.

Хотя большинство ранних фортепиано звучало точь-в-точь как инструменты времен Второй мировой войны, композиторы вроде Моцарта, К. Ф. Э. Баха и Клементи рано взяли его на вооружение. Вы вправе заявить, и не без основания, что «Сочинения Моцарта (К. Ф. Э. Баха, Клементи), конечно, все-таки не стоит исполнять на современном фортепиано», то есть на фортепиано, которое звучит хорошо. Дальше сих материй лучше не обсуждать.

Саксофон назван так, потому что его изобрел мистер Сакс (первое имя Антуан-Жозеф, но среди друзей он пользовался известностью как Адольф). Он запатентовал свое изобретение в 1846 году. Зто не шутка, а достоверная информация. Случайный, но, тем не менее, достоверно установленный факт — хорошая зацепка в разговоре. Усвоив это, вы можете потом сообщить, что ксилофон изобрел некто мистер Ксил, граммофон — мистер Г рам — только не увлекайтесь, пожалуйста.

Рекомендуемый вариант беседы

Примерно такой разговор может произойти между двумя собеседниками, встретившимися на вечеринке у хозяйки, которая, к несчастью, знает о скромных коллекциях звукозаписи обоих:

— Вы были на сольном концерте Винкельского во вторник?

— Да... А что бы думаете о си-бемоль минорном?

— Не слишком впечатляюще. Думаю, ему больше удается ми-бемоль мажорный.

— О да! А как насчет Рихтера?

— И да и нет. Его allegro, на мой вкус, слишком быстро, и придает всему оттенок большего rubato!

— У Винкельского чудесное ухо на детали.

— У него твердое туше, но ему недостает разнообразия.

— И тенденция игнорировать динамические указания композитора.

— В музыке ему больше удаются яркие хроматические восклицания!

— Как во «Втором» Брамса.

— Точно!

Вам, разумеется, ясно, что ни тот, ни другой, не имеют ни малейшего понятия о том, что говорит собеседник (и что он сам думает на этот счет). Течение беседы напоминает бурление весенней реки. Потом они переберут длинный перечень композиторов и исполнителей и погорюют о бесцельно проведенных консерваторских годах, позволяя себе мимоходом слово снисходительного одобрения.

Это, как вы поняли, был разговор непрофессионалов. Беседа профессиональных критиков звучала бы примерно так:

— Вы были в Фестивэл-Холле во вторник?

— Боюсь, что так. Абсолютный хаос в си-бемоль миноре.

— Надо было держаться ближе к Листу.

— Думаю, что предполагался ми-бемоль мажор, но он не смог.

— Бездарность!

— Не успел выпить в перерыве даже чашки кофе!

— Зря потеряли время. Завтра увидимся в «Лордз»?

КОМПОЗИТОРЫ

Общественное мнение допускает, но весьма неохотно, что композиторы в музыке все-таки что-то да значат. Творчество четырех из них

— Иоганна Себастьяна Баха, Бетховена, Моцарта и вашего любимого композитора — явно выше всякой критики. Желание покритиковать одного их них заранее обречено на провал: ведь не придет же вам в голову заявить, что Шекспир не состоялся как драматург, а ажиотаж вокруг «Битлз», с вашей точки зрения, совершенно не обоснован. Нет нужды говорить, что вы восхищаетесь Бетховеном или Моцартом потому, что ими просто принято восхищаться. В отношении Баха дела обстоят несколько иначе (см. ниже). Что же до вашего собственного выбора (будь он так же неоднозначен, как и дискуссии о вкладе женщин-композиторов в мировую сокровищницу музыки), то вам придется отстаивать его не на жизнь, а на смерть: люди не прощают страстной привязанности к чему-то одному. Молодое поколение прогрессивно настроенных критиков приложит максимум усилий, чтобы эти имена были преданы забвению.

Бетховен (1770-1827)

Рассматривается как акционерное общество, члены которого владеют определенными долями, и тут важно понимать степень долевого участия каждого из акционеров. Таким образом, можно смело говорить о Бетховене Клемперера, Караяна, Шолти, Бернстайна и, после некоторых исследований, о Бетховене Фуртвенглера. Именно им принадлежит контрольный пакет акций с явным перевесом в пользу Клемперера. Все дирижеры мечтают в душе записать полный цикл бетховенских симфоний. Некоторым это удается, а кому-то суждено застрять на полпути.

Плодотворная беседа о творчестве Бетховена возможна только с точки зрения анализа сравнительных достоинств самих симфоний. Концерты упоминаются редко, особенно так называемый «Императорский» и «Скрипичный», поскольку оба достаточно известны и достаточно хороши, а потому и тут обсуждать нечего.

Не подлежит критике и третья, «Героическая» симфония. Она несказанно велика и не рекомендуется к исполнению на променад-концертах: очень уж долго тянется и, следовательно, нагоняет тоску. Однако саму «Героическую» клеймить не стоит; лучше будет высказаться в том смысле, что смутная концепция дирижера провалила исполнение шедевра.

И Пятая, и Шестая симфонии стали слишком популярны, и большинство людей, немного подумав, действительно в состоянии «пробу-бумкать» отрывки из них. Девятая, носящая характер оратории, опасна для обсуждения, и в беседе от нее лучше держаться подальше. Ни один человек в мире, кроме Воана Уильямса, ничего в Девятой не понимает, и это хороший повод для вдумчивого и серьезного раз-говора знатоков. В ходу весьма распространенное заблуждение, что Бетховен не мог писать для голоса, и это приводит к бесконечным спорам об опере «Фиделио» и об ораториях композитора.

Проявите трогательную снисходительность к Симфониям № 1 и № 2

— потрясающие бетховенские достижения; их обычно пропускают и мало записывают, однако они, безусловно, хороши. В моде Четвертая, Седьмая и Восьмая симфонии, хотя Восьмая, разумеется, едва ли так хороша, как прочие. Странно, но пронумерованные Бетховеном симфонии всегда были предметом восхищения (иногда чрезмерного) публики. Много говорят о силе и характере Седьмой, но ее всегда как-то меньше любили, чем Третью, Пятую и Девятую. Будем разрабатывать эту тему?

Настоящий энтузиаст и знаток Бетховена всегда будет восхищаться его сонатами для фортепиано или квартетами. Монополия на исполнение сонат давно принадлежит Артуру Шнабелю, и тот, кто плохо знаком с творчеством этого пианиста, вызывает явное подозрение. Посягательства прочих исполнителей вроде Ашкенази, Бренделя, Баренбойма, Аррау, Джона Лилла или Николаева должны рассматриваться исключительно как производные от Шнабеля. Или от Кемпфа.

Что касается квартетов, то они принадлежат всем, и вы имеете полное право сурово критиковать любого, кто вообще попытается их исполнить. Вполне корректным будет утверждение, что мало кто из ныне существующих музыкантов сможет исполнить все это на приличном уровне. Серьезное обсуждение самих квартетов оставим на долю специалистов.

Иногда полезно продемонстрировать более основательное знакомство с творчеством композитора и обсудить: Романс для скрипки с оркестром № 1 соль мажор ор. 40; Романс для скрипки с оркестром № 2 фа мажор ор. 50; Септет ми-бемоль мажор ор. 20 (действительно полное обаяния произведение); Квинтет для фортепиано и струнного квартета ми-бемоль мажор ор. 16. Не забывайте между делом заглядывать в свою записную книжку — это всегда производит хорошее впечатление на окружающих.

Моцарт (1756-1791)

Единственное его отличие от прочих авторов (и это известно всем!) в том, что он писал «кёхели» вместо «опусов» — ни один композитор не додумался до такого ни до, ни после него! Популярность Моцарта начинается именно с того момента, когда человек по имени Кёхель и совершил (по нелепой случайности, конечно) это потрясающее открытие. Цифровые обозначения с буковками придают произведениям Моцарта вид таинственный и чудесный, хотя, как можно было ожидать, вся эта цифирь просто от того, что с нотами не обращались как должно. Конечно, ни от кого не требуется знания номеров бетховенских опусов, и, разумеется, люди, держащие в голове весь баховский каталог произведений, не считаются сумасшедшими: но все-таки легкое знакомство с небольшим количеством номеров каталога Кёхеля вовсе не обременительно.

Человек мгновенно зарабатывает себе отличную репутацию, если оказывается способным сравнить, при случае, KV 375Ь с KV 375с. Да, хорошо, когда ваши аргументы в споре с оппонентом предпочтительнее!

Есть номера по Кёхелю, которые вы знать просто обязаны, например KV 525. Нет смысла ходить вокруг да около «Eine kleine Nachtmu- sik», хотя вы, конечно, вывернетесь, если упомянете эту вещь как Серенаду № 13.

Вы должны также знать KV 385 — симфонию «Хаффнер», KV 425 — симфонию «Линцскую», KV 504 — «Пражскую» симфонию, KV 551 — симфонию «Юпитер», и никогда, никогда не упоминайте этих симфоний по их порядковым номерам, за исключением тех случаев, когда вы будете за границей; и, хотя KV 543 — это Симфония № 39, a KV 550 — Симфония № 40, все же не называйте их по их порядковому номеру, как будто у них такого и вовсе нет!

Вы можете начать и с того, что полюбопытствуете, что же скрывается под KV 100, KV 200, KV 300, KV 400 и KV 500 — обычный фокус. Хорошая вещь также и KV 365 (Концерт ми-бемоль мажор для двух фортепиано с оркестром) — просто потому, что это нормальное количество дней в году. Время от времени все согласны считаться с нумерологией Моцарта.

Это все достаточно забавно и никто не ворчит. Никто ведь не вспомнит о Двадцать третьем концерте для фортепиано с оркестром до тех пор, пока о нем действительно не захотят подумать. И если вы не можете вспомнить, что это KV 488, то говорите о нем как о Фортепианном концерте ля мажор. То, что есть и другие вещи в ля мажоре, оставит вашего оппонента в крайнем недоумении, как если б вы сказали просто «концерт», не выделив его интонацией — концерт. И будьте внимательны, не давайте себя вовлечь в дискуссию о Симфонии № 34, для сочинения которой Моцарт воспользовался помощью постороннего человека, так как в тот день плохо себя чувствовал!

Опасными могут быть: KV 297Ь — Концертная симфония в ми-бемоль мажоре; KV 622 — Концерт для кларнета с оркестром; и KV 264 — Девять фортепианных вариаций на тему песеинки «Lison dormait».

Может быть, у вас появились свои «темные лошадки»?

Вы, конечно, думаете, что солидность такого каталога поможет произвести впечатление легко. Да, но ведь вы вообще-то мало что можете сказать о Моцарте, в том числе и о любом его сочинении, ибо все, что он написал, он написал в совершенстве, без единой фальшивой ноты! Подобающая реакция на Моцарта — остекленевший взор и безмолвный экстаз.

И если вы вдруг обнаружите, что музыка Моцарта наскучила вам, то лучше держать этот вопиющий факт при себе. С таким же успехом можете сказать, что вы не любите животных или не переносите вида крокетных воротец.

Самое замечательное в творчестве Моцарта то, что никто не в состоянии исполнить его музыки хотя бы удовлетворительно. Дирижеры, потрясающие нас Бетховеном и Вагнером и повергающие нас в шок Бартоком, становятся такими нервными, когда исполняют Моцарта, что можете быть уверены: девяносто пять исполнителей Моцарта из ста отнюдь не хороши! И не сомневайтесь в том, что именно так и надо выражаться. Идеалом будет оркестр ангелов со святым Петром в качестве дирижера и самим Моцартом за фортепиано, тогда и станет ясно, как часто ошибаются смертные.

Весьма популярные, но второстепенные произведения Моцарта состоят из музыки к балету «Les petits riens» KV 299b; Sinfonia Concertante KV 364 в ми-бемоль мажоре, Концерта для фагота с оркестром KV 191, Квинтета для фортепиано и духовых инструментов KV 452, Серенады № 10 для тринадцати духовых KV 361, Серенады № 4 в ре мажоре KV 203, арии «Un motto di gioia», KV 579 плюс любое количество немецких танцев и менуэтов, какие вы только можете вспомнить. В качестве особо тонкой штучки попробуйте запись Бичема KV 605 № 3.

Между прочим, Моцарт отличался добротой и непритязательностью. Он был такой же некрасивый, как я да вы, точно так же любил пиво и бильярд и всегда жил не по средствам. Насколько же композитор может быть близок к совершенству?

Иоганн Себастьян Бах (1685-1750)

К этому автору мы приближаемся не без некоторого трепета. Бах — это не только действительно музыка вообще — это религия. Его обожают все музыкальные девственники (равно и мужчины, и женщины). Как холодный душ и горячая ванна, Бах едва ли не заменитель секса. Его чистота вечно захватывает умы слишком утонченные, чтобы быть религиозными. Его музыке (как вокальной, так и инструментальной) следует только внимать, а обсуждать ее надо в выражениях религиозного экстаза. По сравнению с музыкой Баха усилия Бетховена и Моцарта — низменные дела грязных рук человеческих.

Можно любить только Баха и более ничего — это вполне вероятно. Несмотря на свою бесстрастную и требовательную природу, музыка этого композитора страшно популярна. Если вам встретится баховский фанат, то лучше сразу падайте в обморок или же притворитесь, что вам срочно требуется идти домой по поводу отсутствия няни. Высказав мнение, что Бах — добротная и ясная музыкальная шутка, вы можете заработать гнусную репутацию. Вы должны или воспринимать Баха всерьез, или вообще не воспринимать.

К счастью, существует только одна реплика, необходимая в нормальной беседе на эту тему — «О, Бах!». Понятно, что смысла особого в этом нет, но если вы станете повторять это постоянно и с разными интонациями, то это и будет самым безопасным способом выбираться из самых неприятных положений.

Вообще-то Баху надо простить все за одну только вещь: он пострадал от каталога BWV, совершеннейшего безобразия без крупицы поэзии. Любому композитору обидно покоится под таким типографским проклятием!

Поведать миру о его жизни вы сможете мало. В молодости он прошел более 400 миль, чтобы послушать игру Букстехуде на органе. Даже стоячие места на променад-концерте не могут сравниться с этим музыкальным самопожертвованием. После такой первоначальной епитимьи его жизнь прошла в тяжелой работе, и большую часть этой жизни он провел за клавиатурой и сочинением непрекращающегося потока умной и ясной музыки. Он вырастил и воспитал одиннадцать детей. Что еще можно сказать о таком человеке, кроме... «О, Бах!»

Те, которые и вовсе не млеют от того, что написал Бах, могут попробовать: Концерт ре минор для гобоя, скрипки и струнных, BWV1060; Итальянский концерт фа мажор, BWV 971; и даже кантату «Wachet auf», аранжированную для фортепиано или для оркестра.

ДРУГИЕ КОМПОЗИТОРЫ

Прочих можно считать чуть менее почитаемыми, чем боги. В отличие от Бетховена, Моцарта и И. С. Баха, которые кажутся суперменами (по сравнению с нормальными людьми), все последующие композиторы являются вполне обычными личностями и могут быть рассмотрены в алфавитном порядке.

Барток (1881-1945)

Большое разочарование для людей, чей менталитет работает только при игре в шахматы или при разгадывании кроссвордов. Действительно, ничего приятного в его музыке нет, но, смело погружаясь в нее, получаешь такое же бодрящее удовольствие как от купания в холодной воде, или от посещения матча чемпионов. Есть доказательства, что примерно восемьдесят восемь процентов людей, которые действительно любят посещать соревнования по крикету, любят и Бартока. Нет нужды заниматься поисками неизвестного Бартока, ибо все исполняется, и если вы знаете Концерт для оркестра; Музыку для струнных, ударных и челесты, а также Фортепианный концерт № 3 — то успех вам обеспечен!

Берлиоз (1803-1869)

Человек, которому не доверяют, потому что он был профессионален во всем. Он точно знал, что делал, и писал об этом толстые книги, сделавшие его весьма непопулярным среди критиков и историков музыки, которым не нравятся композиторы, слишком явно показывающие свою образованность.

Берлиоз писал музыку, весьма подходящую в качестве фона или музыкальных заставок для телевизионных программ, что подтверждает подозрения многих людей, будто он всегда и всюду находился в состоянии разорения. Он- то уж точно был в связи с дьяволом и, разумеется, получил от него двадцать тысяч франков, посланных через Паганини, правую руку сатаны. «Фантастическая симфония» теперь повсеместно исполняется в манере какого-то изысканного шабаша, и становится понятно, что у дьявола — самая лучшая музыка на свете! Вы можете восхищаться и даже наслаждаться произведениями Берлиоза, но учтите, что при этом вы заработаете репутацию музыкального сластолюбца.

Примите наши извинения, но мы должны обратить ваше внимание на то, что такие произведения, как увертюры «Тайные судьи» и «Римский карнавал», чрезвычайно хороши. Создайте впечатление истинного знатока, небрежно упомянув в разговоре оперную дилогию «Троянцы» — вот правильная линия нападения. Если это не сработает, вы всегда можете похвалиться тем, что встретили на вечеринке Колина Дэвиса.

Брамс (1833-1897)

Тот самый человек, чьей репутации вы ничем не сможете помочь, даже если вам нравится его музыка, потому что иногда она все равно кажется каким-то нагромождением. Он был

уютным, толстым человеком с большой косматой бородой, похожим на Эдварда Лира или на У. Дж. Грейса, и часто дирижировал, держа одну руку в кармане и позвякивая монетами, полученными авансом. Он желал писать вальсы И. Штрауса, ну и у него действительно было чем звенеть в карманах! Еще ему нравилось писать симфонии в духе Бетховена, но... с какой бы стороны он не приступал к делу, он неизбежно терпел поражение, и симфонии получались длинными и запутанными. Помимо прочего он поминутно терял счет числу инструментов, для которых писал.

В целом его жизнь бедна событиями, и он пытался ее как-то приукрасить, грубя людям и коллекционируя оловянных солдатиков. Он делал вещи, которые любили делать многие люди — вроде того, чтобы заснуть, в то время как Лист играл на фортепиано. На вечеринках этот человек имел обыкновение прохаживаться насчет Вагнера. Он отказался приехать в Англию на том основании, что англичане курят плохие сигары. Беря пример с самого Брамса, вы можете быть по-настоящему грубым в высказываниях относительно его музыки: во всяком случае, это никого не обеспокоит.

Большинство женщин обожают симфонии Брамса, поэтому едва ли их надо рекомендовать. Но только одна личность могла придать музыке этих симфоний нечто целостное — Тосканини.

Не очень известен, но в высшей степени хорош Концерт для скрипки и виолончели с оркестром ля минор ор. 102. «Венгерскими танцами» надо восхищаться лишь при исполнении их в оригинальном виде, т. е. в виде фортепианных дуэтов, как, впрочем, и прелестными Вальсами ор. 39. Демонстрируя некую оригинальность и извращенческий вкус, в разговоре о Брамсе особенный интерес проявите к Вальсам «Песни любви» ор. 52 и побалуйте себя другими его песнями.

Бриттен (1913-1976)

Сочинял музыку, которая звучит так, как будто она вот-вот покинет предписанную ей тональность, но почему-то не покидает! Этот композитор создавал два типа произведений: вокальные, написанные так, будто их собирается петь Питер Пирс¹ (и пел) и невокальные, звучащие так, будто они написаны именно затем, чтобы Питер Пирс их спел (и мог бы, но иногда бывал занят). На самом же деле имеются некоторые основания для утверждения, что Бенджамин Бриттен просто сочинил одноактную оперу (в ранний период своего творчества) под названием «Питер Пирс».

Бриттен писал бескомпромиссную современную музыку (главным образом, диатоническую) столь совершенную, что она сравнима только лишь с музыкой Россини в его лучшие времена. Обычно к его творчеству относятся слегка презрительно. Но особая личностная поэтика (смесь сказок братьев Гримм и Питера Пирса) абсолютно неотразима, и мы должны согласиться с тем, что он, очевидно, все-таки был гением.

Эмоциональный мир его музыки сводится к «глубокой ностальгии по невинности детства (представляемого в виде хора мальчиков) и «меркурианскому чувству юмора» (одержимости войнами и смертью) в сочетании со «страстным сочувствием к жертвам предрассудков и непонимания» (Питер Пирс).

Брух (1838-1920)

Известен среднему любителю музыки как человек, написавший Концерт для скрипки с оркестром № 1 соль минор ор. 26, и Вариации для виолончели с оркестром на тему «Kol Nidrei» ор. 47. Простое знакомство с его остальными сочинениями (общим числом около девяноста) впечатляет, порождая, тем не менее, ощущение тоски. Риманн в музыкальном справочнике 1922 года издания утверждает, что лучшее у Бруха — его ораториальные сочинения — и почему бы не повторять это до тошноты? Отношение Пирса к нему как к «невразумительному» Бруху кажется, однако, слишком суровым.

Брукнер (1824-1896)

В общем, если прислушиваться к мнению разных писателей, был очень прост и полон детской непосредственности. Но если, прослушав одну из его симфоний, вы все-таки почувствуете, что он действительно прост, то вы, судя по всему, не тот человек, которому следует читать эту книгу. На самом деле Брукнер глубок как океан. Помимо всего остального, он зарабатывал на жизнь игрой на органе, а органисты (см. выше) далеки от того, чтобы считаться простыми людьми.

Другая ошибка — ставить Брукнера рядом с Малером. Единственное, что роднит их, — это любовь к созданию длинных симфоний. Но Малер действительно хотел, чтобы люди любили его симфонии и наслаждались ими, а Брукнера, скорее всего, это мало заботило. В самом центре бьющей ключом музыкальной жизни Вены конца девятнадцатого века Брукнер услаждал себя неторопливым писанием длинных, никому не понятных симфоний и делал все возможное, включая короткую стрижку и усы, чтобы выглядеть как можно менее артистично. Только Элгар выглядел еще менее музыкально.

Когда Брукнер создавал свои произведения, которые могли увлечь разве только длинноволосых музыковедов, он разрешал любому порезвиться с ними; другое дело, что эти парни никогда не могли продвинуться дальше первых восьми нотных станов партитуры самых грандиозных симфоний! Имея деньги и влияние, они получали в полное распоряжение сочинения, при исполнении которых слышали лишь собственные партии. Поэтому обязательно требуйте «чистого» Брукнера и никогда не принимайте к исполнению партитуры его симфоний без пометы «оригинал Антона Брукнера». Иначе не получите музыки, полной непогрешимых простоватостей Брукнера.

Хороша его Четвертая симфония, а остальное можно выбрать самим. Брукнер не писал небольших, мелодичных, рекомендуемых для исполнения пьес.

Вивальди (1678-1741)

Согласно высказыванию одного недружественно настроенного критика провел свою жизнь за сочинением одного и того же концерта в пятистах вариациях. Это злостная клевета. Он сочинил всего 450 концертов (и часто брал на себя труд менять солирующий инструмент).

Кроме того, он создал свыше сорока опер, теперь звучащих редко, хотя, может быть, это была одна и та же опера под сорока разными названиями. Даже самый ярый его поклонник характеризует их как «сочиненные в спешке и полные отработанного материала».

Один концерт композитора из цикла «Времена года» завоевал большой успех. Тщательно культивируемое восхищение Вивальди может оказать большую услугу: кто же при этом спросит о сочинении Р 275 или Р 374, или о любом другом из 448 пунктов каталога?

Гайдн (1732-1809)

Отец симфонии. Вопреки обыкновению, никто не знает, кто ее мать. Но Гайдн решил, что симфония должна быть началом, серединой, концом, а также первой частью в произведениях, написанных в виде сонаты; кроме прочего, в ней должны встречаться еще трио и менуэты. Бетховен (как всегда) грубо пренебрег всем этим и испортил эту милую и славную тенденцию развития музыкальной мысли.

Общее мнение гласит, что Гайдн мог бы быть так же хорош, как Моцарт, если бы большую часть жизни не провел столь беззаботно и счастливо. Дух радости бытия ощутим во всей его музыке, что делает ее менее содержательной. Свои немногие последние симфонии он сочинял в Лондоне, получая гонорар наличными, и нависшая над ним в те времена тень контракта прибавила некоторый привкус нищеты, которого ему так недоставало. Поистине только бессердечный человек мог написать столь невероятно счастливую музыку как финал Симфонии № 88.

Многие из симфоний Гайдна сейчас не исполняются, и вы можете при случае совершенно спокойно причислить их к разряду своих любимых, однако хорошо невзначай заметить, что его самая удачная музыка — это мессы, причем нет нужды уточнять, какие именно.

Гендель (1685-1759)

Оставил после себя (и как это мило с его стороны) несколько сочинений: сюиту «Музыка на воде» (рекомендуется для любых водных праздников) и сюиту «Музыка фейерверка» (рекомендуется для пиротехнических фокусов любого рода), а также ораторию «Мессия» (рекомендуется для тех ситуаций, когда хоровые общества желают заполучить хорошую аудиторию и собрать при этом немного денег).

Мы же, неблагодарные создания, все-таки вынуждены признать, что в английской музыке он единолично царил так долго, что едва не придушил любые ростки композиторского творчества в этой стране! Только Элгар и «Край упования и славы» действительно спасли положение!

Григ (1843-1907)

Как и Дворжак, был приятным маленьким человечком, не желавшим никому зла. Будучи очень маленького роста, он, в общем, и писал небольшие произведения; единственным выдающимся исключением в классическом хит-параде является Фортепианный концерт № 1. Большая часть записей этого произведения продается лучше, чем другие. Следует (категорически!) держать это произведение подальше от себя и найти скрытые достоинства в других пьесах, сочиненных им в изобилии.

Самое замечательное из всего, что он сделал, — музыка к путаной драме Ибсена «Пер Гюнт». Она так резко отличается по своим достоинствам от пьесы, что они (музыка и пьеса) решительно расстались много лет назад. Привлеченные красотой и изысканностью музыки, многие пошли посмотреть «Пер Гюнта» и получили шок.

После «Пер Гюнта» само милое у Грига — сюита «Из времен Хольберга» ор. 40 и «Норвежские танцы» ор. 35, желательно в форме фортепианного дуэта.

Дебюсси (1862-1918)

См. раздел «Критики».

Делиус (1862-1934)

Всю жизнь страдал от того, что был сыном рожденного в Бредфорде торговца шерстью, немца по происхождению. Семья хотела, чтобы он тоже торговал шерстью, но смехотворность такого рода деятельности для человека с художественными наклонностями была очевидна, поэтому вместо этого он уехал во Флориду сажать цитрусовые. Бизнес прогорел, и Делиус покинул Америку. Минуя Англию (и оставив, конечно же, Бредфорд в стороне), он устроился на континенте, окончательно осев во Франции.

Для музыки Делиуса характерно в большей степени, чем для любого другого композитора, следующее обстоятельство: вы или любите ее, или нет. Все права на его произведения давно куплены Бичемом, и с тех пор никому не дозволено прилично исполнять их. На самом деле творчество этого композитора очень похоже на живопись импрессиониста Ромни Марга, а в пристрастил к ней можно не отчитываться и перед Бичемом!

К концу жизни Делиус ослеп и его разбил паралич — это явилось следствием любимой болезни музыкантов (а одним неутомимым исследователем замечено, что многие композиторы заняты собственным сифилисом гораздо больше, нежели всем остальным!). Данный факт может послужить предметом интересной дискуссии. Делиус нанял молодого музыканта по имени Эрик Фенби (секретаря, пишущего под диктовку), чтобы тот завершил его последние композиции.

После смерти Делиус был отчасти прощен за нежелание жить в Англии, и его останки перезахоронили на Суррейском кладбище.

Дворжак (1841-1904)

Был усердным и старательным сыном мясника, и выглядел он соответственно. Обуреваемый танцевальными ритмами и сельскими мелодиями, он легко прожил жизнь, сочиняя бесчисленные опусы и давая им неправильные номера. Пару лет он провел в Америке и действительно набрался там опыта, который использовал при создании своего шедевра — симфонии «Из Нового Света». Музыка Дворжака так наполнена атмосферой Чехии, что практически все оркестры довольно хорошо ее играют, но только Чешский филармонический заставит ваше сердце трепетать от восторга!

У Дворжака только один недостаток —слишком уж он обожал Вагнера и Брамса, пытаясь временами сочинять за них, вместо того чтобы писать свои собственные произведения. Ну и скучные акценты, звучащие в партитуре почти всегда несколько натянуто.

Особенно хороши у Дворжака Серенада для струнных ор. 22; Скерцо каприччиозо ор. 66; Фортепианный квинтет ор. 81 и трио «Думки» ор. 90.

Лист (1811-1886)

По мнению Шопена — «великолепный переплетчик, собравший под одной обложкой произведения других людей». Около двух третей непомерного количества сочинений, созданных им, принадлежит другим композиторам. Лист был признанным аранжировщиком да к тому же всегда хорошо соображал в финансах. Он брал партитуру другого композитора (как правило, попроще и получше) и заполнял там все пробелы массами черных нот, аккордами и пассажами, которые вряд ли кто, кроме него самого, мог исполнить, а также невозможными октавами и октавными скачками. Он в ужасе отшатывался, если видел простую тональность, и тут же спешил украсить ее подобающими арпеджио. Вся музыка казалась ему огромной, вечно длящейся каденцией фортепиано в концерте!

Положа руку на сердце, признаемся, что Лист скорее пианист, чем композитор. И как все пианисты, он думал, что лучшая часть концерта та, где оркестр и дирижер молчат, тогда как солист использует фортепиано, как конькобежец-стайер — беговую дорожку.

Став величайшим пианистом и признанным поедателем икры в мире, Лист вдруг преисполнился отвращением к шуму и суете и, подбадриваемый Вагнером, совершил акт покаяния, раздав все деньги и обратившись к религии. Но потом он вновь почувствовал тягу к веселой жизни и вновь прогремел успешным концертным турне, совершенно забыв о том, что по-прежнему одет как священник.

В последние годы жизни он опомнился и писал вполне приемлемую музыку, приобретя известность уже как аббат Лист. Композиторы никогда не любили его, потому что лишь годы и годы спустя их сочинения стали исполнять в первоначальном виде. Критики же окончательно простили Листа, диагностировав его случай как острую шизофрению. Пьесы, подобные «Кампанелле» (похищенной у Паганини) и «Grand marche chromatique», теперь рассматриваются как любопытные курьезы.

Малер (1860-1911)

Имел совершенно неизлечимую страсть к сочинению шумных и самых продолжительных по звучанию симфоний в мире (для их исполнения надо было собирать столько народу!). Тем не менее он их сочинил, и не удивительно, что прошло довольно много времени, прежде чем люди смогли убедить себя вслушаться в них, а импресарио предприняли что-то вроде попытки заставить их слушать.

И вдруг все поняли, что Малер писал не большие, длинные, скучные симфонии вроде симфоний Брамса, которые необходимо выслушивать от начала до конца, чтобы не упустить ни единой темы, а симфонии, которые на самом деле просто-напросто связывали воедино сотни милых, коротких мелодий. Только вот именно из-за этого можно впасть в кому... и пребывать в ней до тех пор, пока не придешь на новый концерт! Совершенно ясно, что все дирижеры теряли всякое чувство реальности во время исполнения произведения типа Седьмой симфонии, которую один писатель однажды назвал «Безумной». Никто и не сомневается, что однажды докажут и безумие Малера. Если он не безумен, то почему тогда он так упорствовал в желании писать длинные симфонии, хотя достигал результатов и получше, создав короткие симфонии вроде Первой и Четвертой?

Говорят, что он пришел в большое волнение, сочиняя Девятую симфонию, но, видно, композитор просто устал, поскольку был занят постоянно работой дирижера. Его шансы заполучить свою «Неоконченную» симфонию расстроил Дерек Кук, который так мило завершил за него Десятую.

Малер сейчас чуть ли не в моде, и о нем многое можно сказать, но вам стоит лишь намекнуть насчет расплывчатой темы в середине

Восьмой, а затем добавить, что она напоминает вам «какую-то песенку» — и немногие станут с этим спорить.

Мендельсон (1809-1847)

Теперь уже окончательно считается незрелым композитором. Все свои лучшие произведения, такие как Октет или увертюра из музыки к пьесе «Сон в летнюю ночь», он написал, когда ему было около семнадцати. Когда же ему исполнилось двадцать четыре, он счел себя вправе написать «Итальянскую» симфонию, а после занялся сочинением салонных пьес для фортепиано и огромных ораторий, послуживших образцом для всей последующей (и плохой) викторианской музы Англии. Он нравился королеве Виктории, которая имела достаточно причин быть презираемой всеми снобами от критики.

Хорошая тактика в разговоре о Мендельсоне — вдохновенная защита его малоизвестного фортепианного концерта и, в особенности, защита двойных концертов. Держитесь подальше от концертной увертюры «Гебриды», от нее ведь так и разит Альберт-Холлом!

Рахманинов (1882-1971)

Изможденный, печальный человек, похожий по характеру на Листа: его тоже раздирали противоречия между вполне плодотворным амплуа пианиста и исполнением более простых обязанностей композитора; он достиг компромисса путем сочинения фортепианных концертов (Второй концерт для фортепиано с оркестром включен в первую десятку мира) и их исполнением — сам Рахманинов играл лучше, чем какой-либо другой исполнитель. Критики вечно твердили, что с ним (как с композитором, конечно) покончено; однако именно тогда, когда они окончательно вычеркнули его из списков композиторов, он и сочинил «Рапсодию на темы Паганини», которая сейчас наиболее любима (и никто не извинился перед Паганини — как композитор он всегда ценился не высоко; его произведения обычно используются как фондовая библиотека тем для других сочинителей).

В России представители власти говорили, что музыка Рахманинова отражает «декадентское настроение нижних слоев среднего класса». Если б

они присутствовали на променад-концертах, то с благодарностью обнаружили бы, насколько правы они оказались!

Стравинский (1882-1971)

Взялся за сочинение музыки, которая никак не может быть признана симпатичной. Лишенная и намека хоть на какие-то человеческие чувства, она превратилась по сути в логически выстроенную систему звуков. Потом, в течение многих лет, композитор все больше и больше разочаровывался, понимая, что его претензии оказались несостоятельными, хотя некоторые из его ранних сочинений приобрели невероятную популярность, как, например, балеты «Петрушка» и «Жар-птица». Страстно желая быть в центре внимания, он кончил тем, что стал писать произведения в додекафонической манере, звучавшие часто всего по полторы минуты; но и они оказались до того посредственны и слабы, что даже самые ярые его поклонники не смогли бисировать их более чем полдюжины раз.

Стравинский не только стал излюбленным композитором двадцатого века, но и оказал самое большое влияние на музыку века в делом, большее, чем любой другой композитор. Его ученики писали музыку, которая была еще более отталкивающей, нежели музыка учителя, — и преуспели.

Слегка подобрев (в возрасте примерно восьмидесяти лет), он объехал весь мир, дирижируя собственными сочинениями и записывая их столь блистательно, что у любого слушателя создавалось впечатление, что он появился на свет только для того, чтобы полюбить их! Сопровождаемый верным «Босуэллом» по имени Роберт Крафт, композитор высказывался афоризмами — они были записаны Робертом Крафтом, который впоследствии и опубликовал их, издав книгу. Для мистера Крафта вполне приемлемо.

Конечно, Стравинский всегда высказывал миру свое мнение. Он даже сказал как-то, что джаз — это «гибельный хаос звуков», после чего сразу же сочинил «Весну священную». Поступая в том же духе, он создал энное количество пьес, базирующихся именно на джазе и рэгтайме. Действительно умный человек.

Типпет (1905-1998)

Хоть музыка сэра Майкла и весьма требовательна, и весьма изысканна, как, впрочем, и слова (которые он писал сам), все же нет оправдания высказыванию какого-то музыкального критика, которому просто нечего было сказать: «Да это же просто „петля¹ да яма"» Такого рода заявление недостаточно даже для книги нашей «Блеф»-серии!

Чайковский (1840-1893)

Родился слишком рано, чтобы писать для кино и, таким образом, упустил возможность достичь благополучия и успеха. Его насыщенная мелодикой музыка с роскошным оркестровым колоритом и сильным эмоциональным напряжением имела все, чтобы со временем стать весьма популярной. Чайковский очень печалился, что именно из-за этого его никогда не воспримут всерьез.

А вы и не должны воспринимать Чайковского всерьез. Однажды он даже женился — на одиннадцать недель — но быстро понял недостатки такого положения и устроился получше (за счет богатой вдовы). Он умер, выпив некипяченой воды.

Среди сочинений Чайковского совершенно

необходимо какое-нибудь неизвестное произведение, которое никогда не было и никогда не будет популярно в отличие от его лучших симфоний, балетов или увертюры «1812 год».

Рекомендуемые непопулярные произведения: Большая соната, Концертная фантазия для фортепиано, увертюра «Гамлет». Первые три симфонии тоже скучны до изумления.

¹ Tippet — петля (англ.).

Шёнберг (1874-1951)

Начинал совершенно нормально, оркеструя оперетты, и делал это хорошо. Решив стать серьезным композитором, начал с попыток сочинять под Вагнера и Брамса, но потом обнаружил, что Вагнер и Брамс это уже написали. Потерпев неудачу в этом направлении, решил, что должен найти другой метод сочинения. Когда он однажды лениво забавлялся кроссвордом, его озарила идея: сочинять музыку с помощью формулы, делавшей вдохновение необязательным. Композитор взял наугад двенадцать нот хроматической гаммы, употребив, каждую только один раз. Убедившись, что они нацарапаны точно, именно в этом порядке, он придумал новые правила, дававшие возможность

играть их задом наперед, боком или вверх ногами. Вы же, разнообразия ради, можете и сжульничать.

Сначала все это звучало очень по-новому, и идею приняли другие композиторы, которые

не могли писать лучше Вагнера и Брамса — и даже лучше Шёнберга. С той поры двенадцатитоновая музыка стала спасением для посредственности и для того, у кого недоставало воображения. Печально то, что система Шёнберга, созданная с целью разрушить условности старой школы, произвела нечто, чьей ошеломляющей характеристикой является «самодостаточность», и что оказалось еще большей условностью. Шёнберга следует считать человеком, сделавшим больше других для проявления публикой интереса к старой и затасканной музыке и бесконечного желания слушать фортепианные концерты Г рига и Чайковского. Это все- таки несправедливо, когда его имя используется любящими родителями только лишь для того, чтобы попугать шалунов.

Заявление о любви к музыке Шёнберга должно вызвать безусловное восхищение, но это не прибавит вам популярности в кругу друзей.

Шопен (1810-1349)

Опять входит в моду спустя много лет после того, как толпа пианистов викторианской эпохи представила его малозаметным сентиментальным автором. И все понемногу забывают, что у него была романтическая связь с писательницей романов, что умер он достойно и в молодом возрасте, и что именно он написал: «Я вечно искал радугу» и «О, как бездонна ночь».

В недавние времена появилось было мнение, что Шопен мало чего стоил как композитор и лишь способствовал дискредитации музыки как таковой. Но пианисты (начиная с Рубинштейна), игравшие железными пальцами его сочинения на жестко звучащих фортепиано, пианисты, игравшие с невероятной скоростью и блеском, эти пианисты убедили нас, что Шопен ничуть не хуже Листа, если не лучше. Сам Шопен понимал суть дела, когда говорил о Листе как об умном ремесленнике без проблеска таланта». Такое впечатление, будто мы должны извинить его за то, что он — существо столь мелодическое и совершенно очаровательное.

Шопеновские обожатели решительно ратуют за незатейливые и простые произведения вроде этюдов и прелюдий, но если вас восхищают вальсы и полонезы, постарайтесь блеснуть красноречием — может и повезет! Настаивайте на несомненных достоинствах Сонаты для виолончели и фортепиано в соль миноре ор. 65 и исповедуйте стойкое презрение к проклятым «Les Sylphides» (балет Фокина «Сильфиды» на музыку Шопена в оркестровке Глазунова), даже если вы втайне восхищаетесь последними. Другие вещи, достойные одобрения, — Интродукция и Полонез в до мажоре для виолончели и фортепиано ор. 3.

Штраус Иоганн (1825-1899)

Сочинил сотни полек, вальсов, мазурок и оперетт, большую часть которых услышать теперь просто невозможно. Он принял «перестановочный» метод сочинения — постоянное перемещение одинаковых групп нот то туда, то обратно, пока каждое произведение не становилось достаточно понятным. Приблизительно треть его композиций почему-то превратилась в шедевры. Довольно сложный способ достичь приличных результатов, но руководителю танцевального оркестра вроде Штрауса, который проводил время преимущественно в экипаже, от одного свидания до другого, он оказался по силам. Дюк Эллингтон во время гастролей сочинял свои вещи точно так же.

Милые вальсы Штрауса действительно очень хороши и теперь об этом композиторе можно рассуждать в любых, даже самых избранных музыкальных компаниях. «Летучая мышь» и «Цыганский барон» — две самые из когда-либо написанных совершенные оперетты.

Штраус Рихард (1864-1949)

Вероятно, весьма и весьма сожалел, что родился не Иоганном Штраусом (и не был даже родственником). Сочинил оперу «Кавалер розы», чтоб доказать, что он тоже может добиться успеха, если пожелает! Его, по-видимому, следует считать самым непопулярным композитором всех времен: критики никогда не воспринимали всерьез ни его стиль, ни ту манеру, в которой он сочинял произведения для оркестра, хотя зачастую он делал это лучше, чем большинство остальных композиторов. Налицо все признаки того, что Рихард Штраус действительно может стать одним из самых почитаемых композиторов в истории музыки, если только только ему простят грандиозный успех симфонической поэмы « Веселые забавы Тиля Улиншпигеля», претендующем и на понятность, и на приятность.

Неистовый, эмоциональный, вульгарный — вот эпитеты, звучавшие еще совсем недавно в

адрес Рихарда Шттауса. Его самое популярное произведение — это, несомненно, первые минуты звучания симфонической поэмы «Так говорил Заратустра».

Шуберт (1797-1828)

Единственный композитор, музыке которого просто радуются, не пытаясь сравнивать его ни с И. С. Бахом, ни с Бетховеном. По академическим стандартам он отличался совершеннейшей наивностью и настаивал на том, что каждая сочиненная им вещь должна быть просто напичкана мелодиями! Он любил ясные упругие ритмы и аккомпанементы, тяготеющие к постоянным ритмическим фигурам, — что-то вроде наркотического «буги-вуги» начала девятнадцатого века. Но даже Шуберту не дано было постоянно испытывать вдохновение, поэтому он и сочинил не одну сотню песен, исполняющихся на концертах только по случаю; правда, еще их можно найти в коллекции Фишера-Дискау. Тем не менее некоторые из этих песен (что-то около сотни) обладают тем изумительным совершенством, которого так страстно жаждет мир. Он обожал и неожиданные модуляции в другие тональности, но сегодня, в наш-то век, когда тональность вообще не в почете, все это звучит не слишком резко!

Симфонии Шуберта, вплоть до Шестой, написаны в стиле Моцарта. Начиная с седьмого номера, он вдруг охладел к симфониям и ограничился созданием того, что можно по праву считать чем-то вроде предварительных набросков к Седьмой симфонии. Новый взрыв энтузиазма позволил продолжить серию номером восемь, но он так никогда и не окончил оного произведения. Пытаясь исправить положение, он сочинил длиннющую и полную бессвязностей Симфонию № 9.

В целом простые (и поэтому популярные) симфонии Шуберта страдают от рук исполнителей так же, как и симфонии Моцарта: действительно очень редко можно услышать достойную их интерпретацию. Конечно это мог делать Бичем, но, пожалуй, это и все.

Все сказанное по поводу исполнения относится, между прочим, и к Песням Шуберта, но, увы, не к его Lieder. Жаль, потому что это — настоящие песни. Многие композиторы, включая Шумана, Брамса, Штрауса, Вольфа, сочиняли Lieder, а вот Шуберт создавал настоящие песни.

Элгар (1857-1934)

Самый что ни на есть английский англичанин, который мог легко стать и генерал-майором, если бы хоть на секунду захотел этого.

После счастливой юности, неразумно растраченной в велосипедных прогулках по холмам Молверна, он внезапно прославился, создав 14 вариаций на оригинальную тему «Загадка». Каждая вариация была музыкальным портретом одного из друзей Элгара, и после того, как некие умники вдруг поняли в чем дело, они тут же захотели узнать, вариациями чего были эти вариации. На самом деле об этом забыл и сам Элгар, но он сделал вид, что желает сохранить это в тайне. Потом он сочинил марши «Пышность и Обстоятельство» и безумно огорчался, когда слышал исполнение «Края упования и славы» на вокзале Ватерлоо.

Элгару удалось прослыть самым типичным английским композитором, поскольку явное предпочтение он оказывал скачкам, а вовсе не сочинению музыки, которая всегда раздражала его. Абсолютно непонятый и непризнанный при жизни, он сделался столпом английской респектабельности от музыки. Но эта не та точка зрения, с которой надо профессионально оценивать Элгара, как это сделали почти все.

В такой книге, как наша, невозможно рассмотреть под микроскопом каждого композитора, и любой из вас, конечно же, скажет, что многих мы пропустили и, разумеется, пропустили именно тех, кто действительно должен быть включен в состав алфавитного перечня композиторов!

В этом случае настоящий знаток и ценитель музыки должен попытаться найти композитора, о котором никто ничего не знает, и собрать всевозможные сведения о нем. Первое имя, которое приходит на ум, — Макс Регер, чья музыка так сложна и непонятна, что практически невозможно убедить критиков писать о ней. Но что может быть лучше вещей таинственных и непонятных?