Музыкант в Зазеркалье

[ПИСАВШИЕСЯ ИЗ ЧЕРНЯХОВСКОЙ СПЕЦПСИХБОЛЬНИЦЫ

с очевидным расчетом на прочтение «органами». – А.Л.]. Я НЕ

РАЗРЕШИЛ И НЕ РАЗРЕШУ [выделено мной – А.Л.], пока не

буду уверен в том, что они будут использованы только в интересах

истины. И прежде всего я считаю, что Майя обязана рассказать

правду об этом злополучном совещании. Кто ее пригласил на это

совещание, какие и кто вел с ней разговоры перед совещанием, что

ее так возбудило, привело в то состояние, в каком она выступала

[подчеркнуто мной – А.Л.]».

Этот текст в издании 1997 года опущен. Но была ли на то воля его

автора?

Ответ на этот вопрос дает сама М. Улановская:

«ВСЕ ПОПЫТКИ ОБЪЯСНИТЬСЯ С ГРИГОРЕНКО ЛИЧНО

ИЛИ ЧЕРЕЗ ПРЕССУ НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИВЕЛИ [выделено мной

– А.Л.].»

(См. Н. и М. Улановские. «История одной семьи». СПб, ИНАПРЕСС,

2003, с. 302.)

В заключение – еще две цитаты:

«П. Якир был столь крупной фигурой правозащиты, что КГБ вряд

ли ограничился бы приставлением к нему одного лишь такого

эпизодического наблюдателя как <…>. Кто-то более близкий и

постоянно с ним общающийся должен был наблюдать за ним.»

Григоренко П.Г. «В подполье можно встретить только крыс…», Нью-

Йорк, «Детинец», 1981, с. 677.

Этот текст в посмертном издании 1997 года книги П.Г.

отсутствует. Зато во вступительной статье Сергея Ковалева к

упомянутому изданию 1997 года сказано вполне определенно:

«Но там, куда спускался он [П.Г. Григоренко] сам, крыс не было и

быть не могло.»

Может быть, данная фраза и объясняет сделанные купюры?

Февраль – декабрь 2007

Видимо, эта моя статья (точнее – ее вариант, упомянутый выше) и

была причиной появления статьи М. Улановской [1]:

http://berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer6/Ulanovskaja1.php

Перед этим, однако, я получил от Майи Александровны письмо:

3. М.А. Улановская – А.А. Локшину 23.12.2007

Уважаемый Александр Александрович!

Понимаю Ваше стремление защитить память своего отца и даже

то, что Вы для этой цели прибегаете к любым средствам. Однако

путь, которым Вы упорно следуете: поиски «компромата» на меня,

повторившей в своих воспоминаниях рассказ своей лагерной

подруги об истории её ареста – путь этот ни к чему не приведёт.

Вы зря тратите своё и моё время. Вот, что я писала Е. Берковичу

13 ноября в связи с этим, ознакомившись с Вашей предыдущей

попыткой:

«За

меня многие тогда вступились: С. К

овалёв, М. С

и-нявская,

Л

. К

опелев с женой Раисой Берг, но втихаря, чтобы не обижать (а

после смерти не компрометировать) старика. Совсем недавно –

П

. Л

итвинов на сайте памяти А. Я

кобсона (который сам был

свидетелем эпизода в доме Григоренко и тоже высказался об

этом). И эпизод этот из следующего издания книги Григоренко –

также втихаря – убрали. Так и Бог с ним».

Чтобы окончательно Вас убедить оставить эту тему, не поленилась

отсканировать и привести ниже одно из писем П.Г. Григоренко

мне из Черняховской психушки, напечатанных в «Новом

журнале», Нью-Йорк, 1990, кн.180, с.254–286. [Письмо от 4.8.70

цитируется в [1], и я его здесь не повторяю. – А.Л.] Подборку его

писем нашей семье я специально передала в журнал с целью

защититься от его нападок в книге воспоминаний «В подполье

можно встретить только крыс». У него при написании книги

сложилась концепция – что бороться с несправедливостью

следовало открыто, а власть была заинтересована в том, чтобы

всех диссидентов обвинить в подпольной деятельности. И

некоторые, вроде Юлика Кима, меня, ещё кого-то, толкали

движение на этот пагубный путь.

Письма журнал с благодарностью напечатал, в том числе и

нижеследующее [т.е. письмо от 4.8.70 – А.Л.], где Григоренко

меня явно «реабилитирует» и даже извиняется за резкость,

выраженную им на том сборище. Журнал, однако, убрал, даже не

потрудившись мне об этом сообщить – ту часть, где я излагала

свои претензии к генералу.

Надеюсь, что Вас убедила.

Будьте здоровы, М. Улановская

4. О ПИСЬМЕ М. УЛАНОВСКОЙ, или ЕДИНОЖДЫ

СОЛГАВШИ

1) Прежде всего – и это главное – я рад, что мой анализ текста,

приведенный выше, оказался верным. Предположение о том, что

мы имеем дело с фальсификацией, подтвердилось в письме самой

М. Улановской. (« И эпизод этот из следующего издания книги

Григоренко – также втихаря – убрали».)

2) Мне странно, что использование брани («нелюдь», которого

хотелось «раздавить») и пересказ чужих наветов [2] – это

дозволенные средства, а анализ опубликованного текста –

средство недозволенное.

3) Мне странно, что прямое нарушение запрета Григоренко на

использование его писем из психушки – еще одно дозволенное

средство. (Понимает ли современный читатель, что в

андроповское время из психушки можно было не выйти, а можно

было выйти в виде овоща, если не дай Бог слишком далеко

заглянул за кулисы?)

4) Но еще более странно, что уважаемые правозащитники, имея

целью защитить М. Улановскую от критики, пожертвовали в

переиздании 1997 года великолепным отрывком о Якире,

чудовищно исказив рассказ Григоренко об этом дорогом для него

человеке.

5) Наконец, удивительно, что люди, сокращавшие текст

Григоренко, не заметили, что в результате их действий название

книги, в сущности, перестало соответствовать ее содержанию.

Что касается утверждения Сергея Ковалева о том, что «там, куда

спускался он [П.Г. Григоренко], крыс не было и быть не могло», то

имеется рассекреченный документ за подписью Андропова, из

которого следует, что С. Ковалев ошибался.

(См. Крохин Ю. Души высокая свобода: Вадим Делоне. – М.: Аграф,

2000, с.143–146).

Кто был осведомителем в группе диссидентов, близких к

П. Якиру, установить, видимо, невозможно. Слишком уж

изощренная техника прикрытия использовалась КГБ. Об этом в

свое время писал Игорь Маслов (Новая газета, 26–28 ноября,

2001).

А вот, что возможно установить: корпоративная солидарность

высокоморальных борцов против цензуры и за права человека

позволяет им, не поморщившись, переехать этого самого человека.

И ввести свою, правильную, цензуру.

Москва, 2008

ПОСТСКРИПТУМ. Логическая задача: Как объяснить, что

М. Улановской не удалось договориться с П.Г. Григоренко?

(Решение не должно содержать ссылки на то, что «Видно, в

последние годы П.Г. был очень плох»[1].)

Подсказка: Публикация писем П.Г. Григоренко в «Новом

журнале», осуществленная М.Улановской

после смерти

П.Г. Григоренко (и спустя много лет после самоубийства

Якобсона), предваряется такими ее словами:

<<Весной 1969 г. мой муж Анатолий Якобсон привел меня к

Петру Григорьевичу в его квартиру у Крымского моста

[подчеркнуто мной – А.Л.], где после ареста в Прибалтике

бывшего председателя колхоза Ивана Яхимовича собралось

несколько человек, чтобы обсудить положение. Помню, там были

П. Якир, В. Красин, Ю. Телесин, Б. Цукерман <…> >>

[1] См. Улановская М. «Прискорбный эпизод»/ Заметки по еврейской

истории, 2008, №6.

[2] См.Улановские Н. и М. История одной семьи. – СПб: ИНАПРЕСС,

2003, с. 242–244.

5. О ПРЕДСМЕРТНОМ ИНТЕРВЬЮ МОЕГО УЧИТЕЛЯ

В 1978 году, за несколько месяцев до своей трагической гибели,

мой школьный учитель истории и литературы диссидент Анатолий

Якобсон дал интервью своей бывшей жене Майе Улановской. В

этом интервью, говоря о преследованиях диссидентов в 1972 году,

он упоминает об одном интересном эпизоде, но дает ему странное

(на мой взгляд) истолкование.

В этой заметке я предлагаю свое собственное объяснение

случившемуся.

Итак,

<<Петр Якир был как бы девственник. Всех обыскивали, а его нет.

Потом, из разных источников, до нас стали доходить слухи, будто

он давно связан с органами. Но я и тогда считал, и сейчас считаю,

что Петя был «двух станов не боец», а боец одного, нашего, стана.

Тем не менее его не обыскивали.>>

(См. Интервью Анатолия Якобсона в книге Н. и М. Улановских «История

одной семьи». – СПб: ИНАПРЕСС, 2003, с.305)

Анатолий Якобсон дает этому феномену не то объяснение,

которое буквально напрашивается, а приводит явно

второстепенные доводы:

<<То ли КГБ не хотел трогать его мать, Якиршу, командармшу, то

ли у них были свои тактические соображения, потому что он вел

себя так, что давал КГБ очень много сведений. Скорее всего и то, и

другое.>> (См. там же, с. 305)

Странно, однако, что Якобсон не говорит о намного более

очевидном соображении, которым наверняка руководствовались

«органы».

А именно, с помощью описанных выше действий удавалось

скомпрометировать Якира – одного из лидеров диссидентского

движения. Это соображение мне представляется чрезвычайно

важным – по сути, мы имеем дело с уникальным свидетельством о

«технике компрометации».

Но есть и другое, еще более важное соображение. Из

рассекреченного документа за подписью Андропова (см. Крохин

Ю. Души высокая свобода: Вадим Делоне. – М.: Аграф, 2001,

с. 143–146) следует, что доверием диссидентов, группировавшихся

вокруг Якира, пользовался стукач. Понятно, что, компрометируя

Якира, Лубянка одновременно прикрывала своего агента. Думаю,

что это соображение и было для «органов» основным.

Якобсон всего этого не понимал или сработал какой-то

внутренний цензор?

6. ПРОЛЕТАЯ НАД ГНЕЗДОМ ПОДСЛУШКИ

Эту заметку объединяет с предыдущими фигура моего школьного

учителя Анатолия Якобсона.

Цитата первая

<< Людмила Алексеева (она была перепечатчиком многих номеров

бюллетеня [«Хроники текущих событий»]) вспоминала:

Наш домашний телефон, конечно, прослушивался. Поэтому с

материалами «Хроники» Таня [Великанова] приезжала ко мне без

звонка и – чтобы наверное застать – после 12 ночи. Молча

отдавала бумаги. Сверху лежала записочка: «заеду забрать через

2 дня». Если я видела, что не смогу справиться с работой за 2

дня, я зачеркивала эту цифру, писала вместо нее – 3 или 4. И Таня

уезжала. Что могла записать установленная «подслушка»?

Только звонок в дверь. >>

(См. Терновский Л. Сага о «Хронике»/ Воспоминания и статьи. – М.:

Возвращение, 2006, с. 102.)

Позднее Л. Алексеева внесла небольшие, но важные уточнения в

свой рассказ (речь здесь идет о 1974 годе и более поздних

временах):

<< [Татьяна Великанова] звонила в дверь. Я молча открывала. Мы

не знали, что именно прослушивается. (Потом выяснили: и

телефон, и квартира.)>>

(См. Новая газета, №8, 2007 г., с. 26.)

Цитата вторая

<< Самым надежным убежищем была квартира Надежды

Марковны Улановской, вдовы [разведчика] Александра Петровича

[Улановского, скончавшегося в 1971 году] (это он в свое время

упустил возможность избавить мир и от Гитлера, и от

Сталина). Деятель Коминтерна С МНОГОЛЕТНИМ ОПЫТОМ

ПОД-ПОЛЬНОЙ РАБОТЫ [выделено мной – А.Л.], Надежда

Марковна даже не интересовалась, что за материалы храню я в ее

кладовке.

– Проходите, дорогая, неизменно говорила она, когда бы я ни

появилась, – ОСТАВЛЯЙТЕ СВОИ БУМАЖКИ [выделено мной. –

А.Л.]. Все будет в порядке. >>

(См. Алексеева Л. Поколение оттепели. – М.: Захаров, 2006, с. 253.)

Н.М. Улановская – теща Анатолия Якобсона, выпускавшего

«Хронику» с весны 1969 по осень 1972 (эмигрировала в Израиль в

1975 году, спустя два года после Якобсона). Почему наверняка

прослушиваемая квартира Н.М. Улановской была самым

надежным убежищем и почему в сезон охоты за «Хроникой» в ней

можно было так изъясняться – для меня загадка.

P.S. Подслушивание (и подглядывание) в квартирах диссидентов –

не миф, а реальность. Об этом, кстати, пишет Юлий Ким в своей

вполне серьезной статье «Дело № 24», которую я неожиданно

обнаружил в Тридцать восьмом томе «Антологии сатиры и юмора

России ХХ века» (М.: ЭКСМО, 2005, с. 348):

<< Через некоторое время все-таки вышел 27-й выпуск [«Хроники

текущих событий» – последний выпуск, редактировавшийся

Анатолием Якобсоном; вышел в свет 15 октября 1972 года. См.

цитированную выше книгу Л. Алексеевой, с. 391]. На квартиру,

куда вечером принесли первые четыре экземпляра, утром

нагрянули с обыском. Вошедшие прямиком направились к шкафу и

выдвинули именно тот ящик, где лежал свежий оттиск. Их

машина работала не в пример лучше. >>

7. ЕЩЕ РАЗ О ПРЕДСМЕРТНОМ ИНТЕРВЬЮ МОЕГО

УЧИТЕЛЯ

Проходит время, и некоторые тексты приобретают новый,

дополнительный смысл. Цитирую:

<<… он [Г. Суперфин] просто гигант в своей области. А область

его очень обширна. Кратчайшим образом, единственным словом, я

охарактеризовал бы это как источниковедение. Архивы,

документы, библиография – это его стихия. У него колоссальные

знания, феноменальное чутье <…>. Помню его [Г. Суперфина]

разговор с Верой Прохоровой о генеалогии ее дворянско-

купеческого рода, неотделимого от русской истории и культуры.

Всем этим он не просто интересуется, а обладает какими-то

устрашающими знаниями. Это сказала мне потом и Вера, на

которую, кстати, он произвел самое лучшее впечатление.>>

(См. интервью Анатолия Якобсона в книге: Н. и М. Улановские, История

одной семьи. – СПб: ИНАПРЕСС, 2003, с. 310.)

Для сравнения: «Мышеловка», Заметки по еврейской истории, 2007,

№13.

Имел ли в виду Анатолий Якобсон, что русская история и

культура не страдает от отсутствия агентов НКВД на своих

славных генеалогических деревьях?

Москва, 2008

8. ПРАВО НА ЛЮСТРАЦИЮ

8.1.

В «Мышеловке» я привел новые красноречивые детали, делающие

абсурдность обвинений в адрес моего отца очевидной для всех.

Однако никаких извинений от М.Улановской не последовало.

Напротив, ее книга, переизданная в 2005 году, благополучно

продается.

Поэтому, перечитав книгу Н. и М. Улановских, я решил написать,

что я думаю о сути этой книги.

В 1948 и 1949 годах были арестованы родители Майи Улановской

– Н.М. Улановская и А.П. Улановский. А в октябре 1950 года 18-

летняя Майя вступает в «организацию, которая ставит своей целью

борьбу с существующим несправедливым строем, за возврат к

ленинским нормам».

(См. Н. и М. Улановские. История одной семьи. СПб.: ИНАПРЕСС, 2003,

с.194–196).

Далее цитирую по тексту (с. 196–207):

«Тамара о существовании организации не знала. После встречи у

меня [здесь и далее курсив мой. – А.Л.] она сказала, что у нее

больная сестра и она не хочет пускаться ни в какие авантюры. И в

дальнейшем в наших тайных разговорах не участвовала.

Итак, с конца октября 1950 до 7 февраля 1951 года я считала себя

членом «Союза борьбы за дело революции», сокращенно СДР. В

перерывах между лекциями мы с Женей вели крамольные

разговоры. Раз он пришел ко мне и прочел программу организации

и «тезисы».

<…> Я не предполагала, что приобщусь к судьбе родителей очень

скоро. 18 января арестовали Женю, Владика Мельникова и других

незнакомых мне ребят, 7-го февраля ночью – меня, а 14 апреля –

Тамару.

<…> Арестовано было только членов организации 16 человек

( причислили к нам и Тамару), кроме того, много родственников и

знакомых.

<…> Пыталась я разобраться, кто нас выдал. В деле находились

три доноса, но и мне, неискушенной, было ясно, что это – не

главный источник информации».

Далее Улановская, основываясь на собственных умозаключениях,

обвиняет одного из участников организации в доносительстве и

называет его имя.

Приведу теперь цитату, имеющую прямое отношение к стержню

книги Н. и М. Улановских – сбору компромата и последующему

аресту десятков людей.

«Улановская Надежда (Эстер) Марковна (1903/1904–1986),

революционерка, переводчица. <…> Сопровождала мужа,

А.П. Улановского, в его секретных миссиях в Германию, Китай,

США (1921–1933). Узница сталинских лагерей. <…>

Улановский Александр Петрович <…> (1891–1971) <…>

Разведчик (Германия, Китай, США, Дания). Узник сталинских

лагерей».

(См. Алексеева Л. Поколение оттепели. М.: Захаров, 2006, с. 419)

Как могла Майя Улановская, выросшая в семье

профессионального разведчика, не понимать в 2003 году, что ее

квартира находилась в сталинское время на прослушке и поиски

виновного в арестах ей следует начинать с себя? Ведь крамольные

тезисы зачитывались не где-нибудь, а у нее дома…

8.2. ПЕРВОЕ НЕОБХОДИМОЕ ДОБАВЛЕНИЕ

У современного читателя может возникнуть вопрос –

существовала ли в позднесталинское время прослушка? Ответ на

этот вопрос – в статье Сусанны Печуро, осужденной в 1951 году

по «делу СДР» (т.е. по тому же «делу», что и Майя Улановская ).

Статья называется «Я благодарна судьбе…» и опубликована в

правозащитном журнале «Карта», вып. 24–25, 1999 г.

Привожу цитату оттуда (с. 101):

<<А кольцо вокруг нас сжималось все туже. Наружная слежка

была почти открытой. В комнате Бориса [Слуцкого] под видом

проверки электропроводки было поставлено подслушивающее

устройство. Когда мы это заподозрили, то придумали очень

простой и остроумный способ помешать прослушиванию наших

разговоров. Мы закрепили лист плотной бумаги вблизи

комнатного электровентилятора…>>

Кстати, у Бориса Слуцкого родители в разведке не работали.

8.3. ВТОРОЕ НЕОБХОДИМОЕ ДОБАВЛЕНИЕ

По тому «делу», за которое сидела Майя Улановская, три человека

были расстреляны. Доля ответственности Улановской за это

очевидна из ее собственной книги. Как можно было после этого

заниматься общественной деятельностью, обличать других?

9. НАВАЖДЕНИЕ

Эта заметка завершает цикл моих статей об Анатолии Якобсоне.

Она – о той ловушке, в которую попадает простой и ясный ум в

эпоху развитого тоталитаризма.

<<Я [М.Улановская] написала ему [Локшину, моему отцу]

письмо, выражая свое презрение. Когда я поделилась на этот

счет с отцом [А.П. Улановским] и показала письмо, он его порвал

и сказал: «С предателями не переписываются, их убивают. Если

хочешь, пойдем к нему, и я его убью».>>[1]

<<[Якобсон] сказал, что Локшин безобразен: шея морщинистая,

черепашья, так и хочется ее раздавить.>> [2]

<<Про О. Ивинскую [Якобсон] сказал: – Я не колеблясь вынес бы

ей приговор [смертный? – А.Л.], хотя сам и не мог бы его

исполнить. >>[3]

<< [М. Улановская – А. Якобсону] Имел ли на тебя влияние мой

отец?>>[4]

<<Ум у Толи Якобсона был ПРОСТОЙ И ЯСНЫЙ: НЕ

СКЛОННЫЙ К ИЗОЩРЕННОЙ КАЗУИСТИКЕ [выделено мной –

А.Л.] <…> >> [5]

Вместо того, чтобы комментировать это самому, приведу

САРКАСТИЧЕСКИЕ суждения Якобсона о стихах революционно

настроенных романтиков (Багрицкого, Тихонова и других):

<<Итак, функции художника – это: сыск <…>; донос <…>;

расправа.>>

<<Перестраховаться, вопя, заклиная разящую без разбору слепую

силу: «Я не из тех, кого убивают! Я из тех, кто убивает! Сколько

угодно, кого угодно – только не меня!»>>

<<Что же после этого остается на долю карательных органов?

Сущий пустяк: добить растерзанного уже человека. >>

<<Какое жизненное кредо, какое откровение внушил железный

Феликс мятущемуся в чахоточном бреду герою «ТВС»?

Безраздельно, безраздумно подчинить себя своему времени, Веку:

…если он скажет: «Солги!», – солги

…если он скажет: «Убей!», – убей.

Это называется отчуждением личности – когда человек

отрешается от собственного «я» и действует, заражаясь чьей-

то волей; передоверяя свою совесть и свой разум какой-то

высшей силе, какому-то верховному закону, как его ни назови.>>

[6]

[1] См. Н. и М. Улановские. «История одной семьи». – СПб.:

ИНАПРЕСС, 2003, с. 243. Скорее всего, это была пустая угроза. Впрочем,

бывший разведчик А.П.Улановский, коллега «Горба» по работе в

Берлине (см. Айхенвальд Ю. Последние страницы. – М.: Изд-во РГГУ,

2003, с. 265) , наверняка был обучен тому, как это можно сделать без

шума. О том, насколько обширна была его практика, История

умалчивает.

[2] «История одной семьи», с. 244.

[3] См. Виктор Каган. Воспоминания. Статьи и рецензии. – Иерусалим:

МАХАНАИМ, 2007.

[4] «История одной семьи», с. 294.

[5] См. Юрий Гастев. «Красив да умен…» / Новый американец, Нью-

Йорк, 1984, 27 сентября, № 240.

[6] См. А.А. Якобсон. О романтической идеологии. В кн.: Почва и

судьба. – Вильнюс – Москва, 1992, с.166–168.

10. ИСТОРИЧЕСКИЙ АНЕКДОТ

Всего лишь курьезное наблюдение: в авангарде разоблачителей

Локшина – выходцы из ТРЕХ (!) семей, причастных к разведке:

1. Вера Прохорова (племянница господина «Лекал» и двоюродная

племянница знаменитой разведчицы Веры Гучковой-Трэйл).

2.Майя Улановская (дочь разведчика А.П.Улановского).

3. Юрий Айхенвальд (зять разведчика-терминатора «Горба») [1].

Двое последних делали ЭТО, не будучи знакомы с моим отцом и

положившись на чужое мнение. Сказались, видимо, какие-то

семейные традиции…

Москва, 2008

[1] См. гл. IV, Открытое письмо Александре Ю. Айхенвальд.

Глава IV. ОТКРЫТЫЕ ПИСЬМА

1. ПЕРВОЕ ПИСЬМО ДИРЕКТОРУ МУЗЕЯ И

ОБЩЕСТВЕННОГО ЦЕНТРА ИМЕНИ АНДРЕЯ

САХАРОВА Ю.В. САМОДУРОВУ

Уважаемый Юрий Вадимович!

На сайте возглавляемого Вами Сахаровского центра помещена

книга П.Г. Григоренко «В подполье можно встретить только

крыс…» (Нью-Йорк, Детинец, 1981), где П.Г. Григоренко весьма

впечатляюще высказался о М. Улановской, чья (совместная с

Н. Улановской) книга «История одной семьи» также представлена

на сайте Сахаровского центра.

Как пишет сама М.Улановская, в своей книге П.Г. Гри-горенко

придал некоему <<пустяшному эпизоду крайне зловещий

характер, намекая на мои [т.е. М.Улановской] связи с КГБ. Все

попытки объясниться с Григоренко лично или через прессу ни к

чему не привели.>>

Я пишу об этом неприятном обстоятельстве потому, что в книге Н.

и М. Улановских на стр.242–244 содержатся бездоказательные

(причем с чужих слов!) обвинения в адрес моего отца,

композитора А.Л. Локшина (1920–1987) , якобы посадившего

нескольких людей в сталинское время.

Абсурдность этих обвинений в настоящее время полностью

доказана – см., например, мою статью «Мышеловка» в «Заметках

по еврейской истории» № 13 за 2007 год. Адрес этой статьи в

Интернете таков: http:// berkovich-zametki.com/2007/Zametki/

Nomer13/ALokshin1.htm

Добавлю, что госпожа М. Улановская, не знакомая с моим отцом,

позволяет себе называть его «нелюдем», которого хотелось

«раздавить». Между прочим, на Западе моего отца называют

русским Малером…

Я считаю, что самое меньшее, что Вы можете сделать в

создавшейся ситуации, – это написать и поместить на сайт

Сахаровского центра Ваше личное предисловие к книге Н. и М.

Улановских, высказавшись по данной проблеме и дав ссылку на

мою «Мышеловку».

Искренне Ваш

А.А. Локшин, сын композитора

Москва, 20 октября 2007

2. ВТОРОЕ ПИСЬМО ДИРЕКТОРУ МУЗЕЯ И

ОБЩЕСТВЕННОГО ЦЕНТРА ИМЕНИ АНДРЕЯ

САХАРОВА Ю.В. САМОДУРОВУ

Уважаемый Юрий Вадимович!

Мое открытое письмо Вам было вручено сотруднику Сахаровского

центра для передачи Вам 2 ноября 2007 года. (Не могу себе

представить, чтобы его Вам не передали.)

Однако я до сих пор не получил никакого ответа. Тему моего

письма НЕВОЗМОЖНО СЧИТАТЬ НЕСУЩЕСТВЕННОЙ, и я

хочу знать Ваше личное мнение об аргументах в защиту моего

отца, приведенных в моей «Мышеловке».

Если мои аргументы несостоятельны и неубедительны –

ОБЪЯСНИТЕ, ПОЧЕМУ ВЫ ТАК СЧИТАЕТЕ.

Если они серьезны и заслуживают внимания – ОБЪЯСНИТЕ,

ПОЧЕМУ ЭТИМ АРГУМЕНТАМ НЕ МЕСТО НА САЙТЕ СА-

ХАРОВСКОГО ЦЕНТРА.

Может быть, кто-то из влиятельных людей оказывает на Вас

давление, не разрешая отвечать на мое письмо?

Искренне Ваш

А. Локшин, сын композитора

11 декабря 2007

P.S. Слышал я недавно такое суждение: «Невозможно

игнорировать доводы в защиту Локшина – ведь это такой крупный

музыкант!» Я же считаю совершенно иное. Невозможно

игнорировать доводы в защиту человека, независимо от того,

талантливый он или бездарный, если о нем С ЧУЖИХ СЛОВ

ВЫСКАЗАНО ТАКОЕ, КАК ПОЗВОЛИЛА СЕБЕ М.

УЛАНОВСКАЯ. Или, может быть, Вы со мной не согласны?

3. ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО АЛЕКСАНДРЕ

Ю. АЙХЕНВАЛЬД

Недавно прочел изданную Вами книгу воспоминаний Вашего отца

(Айхенвальд Ю.А. Последние страницы. – М.: РГГУ, 2003).

Говорить о достоинствах этой книги не стану. Поговорю о тех

изъянах, которые Вам не видны.

Ваш отец (а вместе с ним и Вы) повторили подвиг М.Улановской,

обвинившей моего отца в стукачестве С ЧУЖИХ СЛОВ.

(М. Улановская обвинила отца со слов В.И. Прохоровой.)

Поступать так, как выясняется, нельзя. Тем более, если жив

обвинитель и имеет полную возможность высказаться в печати.

На мое счастье, госпожа Прохорова опубликовала свои обвинения

в статье Трагедия предательства (Российская музыкальная газета,

2002, № 4). И я сумел ей ответить в №7/8 той же газеты за 2002 год

(статья « Трагедия предательства» как портрет эпохи), а затем – в

статье Мышеловка. Оба текста можно найти на

http://www.lokshin.org

В результате, как я полагаю, обвинения Прохоровой в адрес моего

отца рассыпались… И это еще самое малое, что можно сказать!

Теперь об обвинениях со стороны Вольпина.

Вашего отца – при его богатой биографии - должно было

насторожить, но не насторожило следующее обстоятельство. При

том фантастическом образе жизни, который вел Вольпин (см.,

например, воспоминания о Вольпине О. Адамовой-Слиозберг и

Н. Коржавина, помещенные на http://www.lokshin.org) Лубянка

наверняка была завалена доносами на него со стороны

перепуганных граждан. А следователь почему-то ведет дело так,

что подозрения в доносительстве падают на Локшина. Что бы это

значило?

А значило это следующее. У моего отца было в конце сороковых -

незадолго до ареста Вольпина – столкновение с человеком из

«органов», который во время выяснения отношений раскрылся, и

«органам» требовалось его прикрыть. Способ прикрытия –

дискредитация Локшина. Все на том же сайте

http://www.lokshin.org Вы найдете немало косвенных (и одно

прямое) подтверждений моим словам.

В условиях охоты за моим отцом Вольпин был использован как

инструмент дискредитации. Стоило только подслушать «фразы,

сказанные наедине» и затем предъявить их Вольпину!

Кстати, техника подслушивания уже к концу тридцатых была на

весьма высоком уровне. Цитирую слова Вашего отца из изданной

Вами книги (с. 280):

<< А делся Дюшен вот куда. Горб [РАЗВЕДЧИК, ВАШ ДЕД] его

сразу устроил на работу в лабораторию подслушивающих разных

устройств. Мне теща говорила еще, покойница: «Ты, – говорит, –

Юрочка, никогда ничего не говори в гостинице «Националь»: ее

еще Дюшен озвучивал.» Вот чем он, бедненький, занимался –

озвучиванием разных помещений, жилых. В 36 году его

арестовали.>>

А.А. Локшин, сын композитора

Москва, 5 января 2008

4. ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ДИРЕКТОРУ МУЗЕЯ И

ОБЩЕСТВЕННОГО ЦЕНТРА ИМЕНИ АНДРЕЯ

САХАРОВА Ю.В. САМОДУРОВУ

Уважаемый Юрий Вадимович!

То, что Вы упорно не отвечаете на мое письмо, полученное Вами

еще 2 ноября 2007 г., является для меня прямым свидетельством

убедительности моих аргументов и моей правоты.

Однако мои аргументы, приведенные в «Мышеловке»,

достаточные для того, чтобы снять с моего отца обвинения в

доносительстве, не объясняют другого – зачем «органам»

понадобилось направлять подозрения на моего отца.

Делалось это для того, чтобы прикрыть случайно засветившегося

перед моим отцом агента. Подробности можно найти в последнем

издании моего «Гения зла» на сайте http://www.lokshin.org Новые

подтверждения упомянутого обстоятельства продолжают время от

времени поступать.

И Вы уверены, что лубянскому сценарию место на сайте

Сахаровского центра?

Искренне Ваш

А.А. Локшин, сын композитора

Москва, 8 марта 2008

5. ПИСЬМО МИХАИЛА ЛИДСКОГО И МОЙ

КОММЕНТАРИЙ

Недавно мне стало известно адресованное мне открытое письмо

Михаила Лидского:

<<Глубокоуважаемый господин Локшин!

Я получил ссылку на Вашу реплику на форуме «Классика» (я

давно туда не пишу): http://www.forumklassika.ru/showpost.ph …

stcount=67

Процитировав мое давнее сообщение, где я называю Вашего

покойного отца высокоталантливым композитором с весьма

сомнительной репутацией, Вы даете ссылку на Вашу статью

«Мышеловка» и статью А. Штильмана о Б.Э. Гольдштейне.

Сославшись на эти материалы, Вы в форме риторического вопроса

предлагаете мне, свойственнику В.И. Прохоровой, извиниться

перед семьей Локшина.

Выражаю Вам почтение как сыну крупного композитора. У меня

вызывают симпатию усилия, которые Вы предпринимаете для

привлечения внимания к наследию отца.

В то же время должен сказать, что репутация А.Л. Локшина

продолжает оставаться для меня сомнительной, и, боюсь, еще

немалое время она останется таковой. (Форма, в к-рой эта мысль

была выражена мной на форуме «Классика», обусловлена более

или менее случайным возникновением этой темы в том потоке:

готов принести Вам извинения за, возможно, излишнюю вольность

выражения.)

Разумеется, презумпция невиновности не позволяет давать

однозначных оценок в этом деле. В то же время, у меня нет

оснований не доверять В.И. Прохоровой и покойному [???]

А.С. Есенину-Вольпину. Напротив, есть основания серьезно

относится к их словам. С тем, что довелось пережить прошедшим

тюрьмы, лагеря и ссылки, не шутят. В.И. Прохорову я знаю лично

и убежден, что она никогда бы не стала обвинять Вашего отца, не

будь она на 100% уверена. Здесь вопрос доверия конкретному

человеку приобретает особую важность, т.к. документально

доказать что-либо в этой сфере крайне трудно в принципе - как

правило, не остается никаких доказательств.

Для оговора не видно мотива: ни В.И. Прохорова, ни покойный

[???] А.С. Есенин-Вольпин – не музыканты. Впрочем, я допускаю,

что коллеги-недоброжелатели А.Л. Локшина могли использовать

свидетельства В.И. и А.С. для интриг против композитора. Но

цепочка косвенных доводов и контрдоводов, как правило,

бесконечна. А документ проясняет если не все, то многое.

Вспомним, к примеру, историю с секретным протоколом к пакту

Молотова-Риббентроппа: как только он был найден в Особой

папке, дискуссия перешла в принципиально иную плоскость.

На мой взгляд, единственным способом, могущим разрешить

сомнения, было бы получение соответствующих материалов из

архивов ФСБ. К примеру, М.Г. Нейгауз, как всем известно,

получила доступ к делу своего отца (правда, доносы из него были,

насколько мне известно, изъяты). Не считаете ли Вы возможным

официально обратиться с запросом о своем отце, максимально

конкретно поставив вопрос о его взаимоотношениях с МГБ и, в

частности, его роли в судьбах В.И. Прохоровой и А.С. Есенина-

Вольпина? Мне кажется, это следовало бы сделать.

Пока же я считал бы правильным чтить А.Л. Локшина как

большого композитора и изучать его наследие. Остальное

медленно, но верно уходит в историю. Быть может, все тайное

действительно со временем станет явным. А может быть, и нет. 2

008-02-28 15:58:37>>.

Вот мой комментарий:

1. По поводу причастности моего отца к арестам В.И. Прохоровой

и А.С. Есенина-Вольпина в ФСБ обращался. Получил ответ,

который М. Лидскому наверняка был известен (этот ответ

помещен на http://www.lokshin. org в «Гении зла»):

<<ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ РОССИЙСКОЙ

ФЕДЕРАЦИИ

Управление регистрации архивных фондов

16.02.01 № 10/А-Л-63

Москва А.А. Локшину

По поручению руководства ФСБ России Ваше заявление

рассмотрено в Центральном архиве Службы.

Сообщаем, что каких-либо сведений и документальных

материалов в отношении Локшина Александра Лазаревича в

архиве не имеется.

Заместитель начальника Управления Н.А. Чичулин

(подпись)>>

2. Мотив для дискредитации моего отца лежал не в музыкальной

сфере – перед отцом засветился человек ОТТУДА, и

дискредитация моего отца была средством прикрытия агента.

Об этом я подробно писал в своей книжке «Гений зла». Все это

М. Лидский, безусловно, читал, но, вероятно, забыл.

3. Людей к этому делу привлекли (естественно, без их ведома)

cвоеобразных. Во-первых, Веру Ивановну Прохорову,

родственницу СРАЗУ ДВУХ высококлассных агентов НКВД

(Веры Трэйл и господина «Лекал»). А также Александра

Сергеевича Есенина-Вольпина. Несмотря ни на что, я всегда

относился к этому талантливому математику и поэту с симпатией.

Однако то, что «органы» использовали его как подсадную утку, не

вызывает у меня сомнений. На http://www.lokshin. org [см. также

гл.II, п.4] помещены отрывки из воспоминаний Ольги Адамовой-

Слиозберг и Наума Коржавина – из их текстов все это очевидно.

4. Наконец, самое главное. Истину можно установить, не

дожидаясь открытия архивов. Для ее установления

ДОСТАТОЧНО тех свидетельств, которые приведены в моей

«Мышеловке» (Заметки по еврейской истории, 2007, № 13), а

также свидетельств Артура Штильмана (Еврейская старина, 2006,

№ 7), Ольги Адамовой-Слиозберг, Наума Коржавина.

P.S. Я предложил М. Лидскому извиниться, но чувствую, что

допустил досадную ошибку. Ведь свойственникам Веры Трэйл и

господина «Лекал», видимо, не свойственно извиняться.

Москва, 2008

P.P.S. Сегодня, 1 сентября 2008 года, я дозвонился в Мемориал и

узнал, что А.С. Есенин-Вольпин, слава Богу, жив.

6. В МУЗЫКЕ ВСЕ СЛЫШНО (добавление к переписке

с М. Лидским)

Недавно прочел интервью, данное Михаилом Лидским Ревекке

Фрумкиной (ноябрь 2008 г.):

h ttp : // u litsa . og

i . r u / a nalytics / 2008/11/20/ l ids . ht

ml

Цитирую слова М. Лидского:

<< Композитор Александр Лазаревич Локшин (1920–1987) –

фигура значительная: его называла гением Юдина, его ценили

Гилельс, Шостакович, его музыку играла Гринберг, дирижировали

Мравинский и Баршай… Но судьба Локшина сложилась

драматично: советские власти его «зажимали», а математик

А.С. Есенин-Вольпин и преподавательница английского языка

В.И. Прохорова, моя свойственница, обвинили Локшина в том, что

его доносы стали в конце 40-х годов причиной их арестов. Прямых

неопровержимых доказательств нет, но есть серьезные косвенные,

да и не шутят такими вещами... [Не могу не согласиться. Если

неопровержимых доказательств нет, то не шутят такими вещами. –

А.Л.]

Сын композитора уже после его кончины бросился за отца в бой, к

чему нельзя не отнестись сочувственно, хотя меня, признаться,

доводы Локшина-младшего не убеждают. ВПРОЧЕМ, РЯД МОИХ

ЗНАКОМЫХ, ЛИЧНО ЗНАВШИХ ЛОКШИНА-СТАРШЕГО,

УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ПО ОТНОШЕНИЮ К НЕМУ ТАКОЕ

ОБВИНЕНИЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ВЕРНО В ПРИНЦИПЕ

[выделено мной – А.Л.]. Как бы там ни было, я считаю, что к

м

узыке Локшина это не должно иметь отношения [подчеркнуто

мной – А.Л.] – тем более теперь, когда его нет в живых. Мало ли у

кого какая репутация – у Вагнера, например; о Шостаковиче

всякое приходится читать/слышать, о Чайковском, в конце

концов…>>

Замечу, что убедить М. Лидского я и не пытался. Он, как

свойственник Прохоровой, – лицо заинтересованное. Впрочем,

слова, выделенные мной, можно считать неким подобием

извинения.

Вообще, для того, чтобы извиниться в полный голос, как это

сделал Виктор Ванслов (см. гл. V), нужно иметь мужество.

Я оставил бы приведенный выше пассаж Лидского без внимания,

если бы не подчеркнутые мной слова о музыке.

Дело в том, что в музыке перечисленных Лидским композиторов –

Локшина, Шостаковича, Вагнера, Чайковского – все слышно.

Именно об этом писала Апраксина в своем эссе «По ту сторону

Реквиема», но осталась, по-видимому, непонятой.

7. ПИСЬМО К ЕЛЕНЕ БОННЭР И ЕЕ ОТВЕТ

Ниже я привожу свое письмо к Е.Г. Боннэр и ее ответ.

«Глубокоуважаемая Елена Георгиевна!

До меня дошел слух, что когда-то Вы прочли 1-е издание моего

«Гения зла» (М., 2001) – книжки, в которой я защищаю своего

отца, композитора А.Л. Локшина, от обвинений в доносительстве.

Книжка эта была достаточно наивной. С тех пор я опубликовал (в

частности, на портале Евгения Берковича) серию заметок, которых

ДОСТАТОЧНО ДЛЯ БЕЗОГОВОРОЧНОГО ОЧИЩЕНИЯ

ПАМЯТИ МОЕГО ОТЦА ОТ ПОДОЗРЕНИЙ. Самая важная

заметка – это «Мышеловка»

h ttp : // be

rkovich - z ametki . c om / 2007/ Z

ametki / N

omer 13

/ A

Lokshin 1.

h tm

однако тексты на форуме тоже существенны:

http://berkovich-zametki.com/Forum2/viewtopic.php?f=7&t=319

http://berkovich-zametki.com/Forum2/ viewtopic.php?f=7&t=63

http://berkovich-zametki.com/Forum2/ viewtopic.php?f=7&t=50

Тем не менее, невзирая на мои крики и стоны, обращенные к

начальству Сахаровского центра, ОЧЕВИДНАЯ КЛЕВЕТА в адрес

моего отца, содержащаяся в книге Н. и М. Улановских, по-

прежнему размещена на сайте Сахаровского центра:

http://sakharov-center.ru/asfcd/auth/au ... 5&page=229

Не соблюден даже минимум приличий в виде ссылки на мои

тексты!

Это поразительно еще и потому, что люди, близкие к основной

обвинительнице моего отца, В.И. Прохоровой, уже ФАКТИ-

ЧЕСКИ ИЗВИНИЛИСЬ ПЕРЕДО МНОЙ:

http://musica.4bb.ru/viewtopic.php?id=363

Прошу Вашей помощи.

С глубоким почтением,

А.А. Локшин, сын композитора

Москва, 5 января 2009

Я получил ответ Елены Георгиевны (8 января 2009); она пишет:

<< С некоторых пор я не имею никакого отношения к музею.

<…> так как я не нашла адреса Александра Локшина, [прошу]

довести до него, что я просила одного из членов общественной

комиссии просить директора музея убрать с сайта материал,

о котором Александр Локшин пишет. А если шире – я всегда

очень настороженно отношусь ко всяким якобы

разоблачающим кого-то материалам. И в большинстве случаев

не верю им.

Е.Г.>>

Ответ Е.Г. Боннэр публикуется с ее согласия.

Москва, 2009

Глава V.

НАГИБИН И РИХТЕР ПРОТИВ МОЕГО ОТЦА

1. МЫСЛИМО ЛИ ЭТО?

В 2004 году в издательстве ВЗОИ вышел том сочинений Юрия

Нагибина под общим названием «Вечная музыка». На странице

355 этого тома упоминается некий высокоодаренный, но, увы,

завербованный «органами» композитор, который посадил Веру

Прохорову (и не только ее). А затем следует предупреждение:

«Мне не хочется называть имени этого человека; его уже нет в

живых. Он нес наказание в себе самом. Но сейчас находятся люди,

которым хочется во что бы то ни стало его реабилитировать,

причем самым недопустимым способом: клеветой на тех, кто был

его жертвой. Лучше бы им помолчать. Пусть искупает свою вину

музыкой, которая так долго была под запретом, а сейчас начала

звучать. Иначе – я повторяю предупреждение Пушкина: «Но

если…»« (То, что в нагибинском тексте имя моего отца не

названо, не меняет сути дела: еще в декабре 2002 года в передаче

по 1-му каналу Российского государственного телевидения (!)

Вера Прохорова назвала это имя.)

Интересно, конечно, как такое могло случиться, что музыка

стукача оказалась под запретом. Поражает воображение и то, как

Нагибин, умерший в 1994 году, мог предвидеть скандалы,

разразившиеся совсем недавно. Вообще, похоже, что классик еще

не сказал своего последнего слова…

Но следует ли выбирать Нагибина своим путеводителем по

прошлому?

Вот что пишет по этому поводу А.И. Солженицын в своей статье

«Двоенье Юрия Нагибина» (Новый мир, 2003, №4, с.16):

«Вторая женитьба решительно повернула ход жизни Нагибина во

время войны <…> он взят в ЦК комсомола, в тайный штаб (хотя в

юности «я сумел избежать комсомола»). Там во множестве писал

какие-то секретные отчеты наверх и воззвания к оккупированному

населению – «о чем была эта писанина, убей бог не помню» –

мыслимо ли такое? <…> Но дальше еще невероятнее – вскоре же

наш герой взят без проверки (?!) в отдел контрпропаганды

Главного Политуправления Красной Армии – «у меня даже не

спросили документов»(?)»

Приведу еще один не менее красноречивый отрывок из

солженицынской статьи:

«Тут [т.е. в «Дневнике» Нагибина – А.Л.] и прямо о кино: «Я

делаю в кино вещи, которые работают на наш строй, а их портят,

терзают, лишают смысла и положительной силы воздействия. И

никто не хочет заступиться»; и даже вот его «вычеркнули из

едущих на летнюю Олимпиаду… А ведь я объездил двадцать пять

стран… и вел себя безукоризненно во всех поездках», я « заслужил

у властей.» Безукоризненно вел, положительное воздействие! –

все по меркам ЧК и ЦК – какой автопортрет преуспевшего

советского писателя-хряка и сколько сотен их он объясняет!»

В заключение – совершенно невероятная (по силе воздействия на

читателя) сцена из «Вечной музыки» Нагибина (с. 348–352):

«Зато вскоре там [т.е. в комнате, освободившейся [1] после ареста

родственников Прохоровой. – А.Л.] появился новый жилец

[Святослав Рихтер. – А.Л.] <…>. Из трех смежных комнат было

создано пространство, вместившее целую толпу гостей, которым

не было тесно. Тут разместился бар со столиками, эстрада –

крышка Славиного прокатного рояля <…>, а на крышке

поочередно появлялись две певицы-студийки, исполнявшие лихие

куплеты под Славин аккомпанемент. Когда одна из них по ходу

дела приподняла юбку над стройными ногами, посетители кабачка

дружно закричали: «Выше! Выше!»

Почему-то вспоминается «Мастер и Маргарита», не правда ли?

[1] Терминология В.И. Прохоровой. См. ее статью «Он был всецело в

жизни...»/ Вспоминая Святослава Рихтера. – М.: Константа, 2000, с. 47.

январь 2005 – октябрь 2006

2. НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ

О противостоянии Рихтер – Локшин писала Татьяна Апраксина в

своем эссе «По ту сторону Реквиема»; отрывок из этого эссе

помещен на http://www.lokshin.org. Впрочем, Апраксина не

называет имен. Я же хочу, по возможности, расставить точки над i.

После того как в 2000-ом году книга «Вспоминая Святослава

Рихтера» вышла из печати, меня спрашивали: «Отчего Святослав

Теофилович так скверно относился к вашему отцу?»

Похоже, что сейчас я могу дать исчерпывающий ответ на этот

вопрос. Но вначале процитирую статью М.Г. Нейгауз из

упомянутого сборника «Вспоминая Святослава Рихтера» (с. 34):

<< В августе 1950 года Веру [Прохорову] арестовали. Слава

[Рихтер] предупреждал Веру, что ее близкий друг – опасный

человек, может на нее донести. Она не верила и говорила с этим

человеком обо всем с полной откровенностью. В тюрьме Вера

убедилась, что Слава был прав. Вернувшись через шесть лет в

Москву, она спросила Славу, откуда он знал, что этот человек –

доносчик. Слава ответил, что он ничего не знал, но ему так

казалось.>>

Нет ни малейшего сомнения в том, что квартира Прохоровой

тщательно прослушивалась и с помощью этой прослушки органы

сумели внушить Прохоровой то, в чем она «убедилась» (см. мою

статью «Мышеловка»).

Мог ли Рихтер не понимать специфики квартиры Прохоровой?

Рихтер, который жил в этой квартире с 1942 по 1946 год (а потом

там регулярно бывал).

Рихтер, который знал, что за ним велось наружное наблюдение не

только во время войны, но и после.

Рихтер, у которого отец был расстрелян НКВД в 1941-ом.

Рихтер, у которого мать ушла на Запад с немцами в 1944-ом.

Рихтер, которого уже в 1950-ом выпустили с гастролями по

странам соцлагеря.

Рихтер, который играл на похоронах Сталина.

Рихтер, которого в 1960-ом выпустили с гастролями на Запад [1].

Но если Рихтер хотя бы догадывался о том, что в прохоровской

квартире просвечиваются вдоль и поперек приходящие туда

посетители, то КАК ТОГДА ПОНИМАТЬ ЕГО «СБЫВШЕЕСЯ

ПРЕДСКАЗАНИЕ» («ОН ТЕБЯ ПОСАДИТ»)?

Для ответа на этот мучительный вопрос имеет смысл прочесть

статью Артура Штильмана о Борисе Гольдштейне (Еврейская

старина, 2006, №7), где сказано, в частности, следующее:

<<Где-то в 1976 году, бывшая соученица артиста ещё по классу

Столярского, скрипачка Большого Театра М. Стыс волею судеб

попала как-то в «салон» Нины Львовны Дорлиак (жены пианиста

С.Т. Рихтера). По словам Стыс, среди многих тем текущего

момента вдруг возник разговор о Гольдштейне. Неожиданно

Нина Львовна сказала: «Пока мы (то есть, надо понимать, её муж

Рихтер – А.Ш.) ездим в Германию, Буся Гольдштейн там карьеры

не сделает…» Естественно, вскоре её слова стали известны очень

многим, да и, наверное, были адресованы многим потенциальным

эмигрантам, подумывающим о переезде на Запад.

Можно верить и не верить в совпадения, но факт остаётся фактом

– вскоре после этого импресарио Гольдштейна, очень успешно

начавшего свои выступления в Европе, встречая повсюду большой

интерес публики и полные залы, направил артисту письмо с

уведомлением о невозможности продолжать с ним контракт «по

причинам общеэкономическим, вызывающим необходимость

сокращения работы и обязательствам по отношению к своим

«старым» клиентам, которых не может бросить из-за многолетнего

сотрудничества». И это при неподдельном интересе к искусству

Гольдштейна, полным залам и восторженным рецензиям?! За всем

этим, несомненно, стояло давление извне. Примерно такая же

история произошла с моим другом певцом Мишей Райцином и

примерно в то же время, но в Америке.

Понятно, что этот эпизод не повлиял на дальнейшее развитие

концертной работы замечательного артиста, но история эта

совершенно ясно показала, что в Москве о нём не забыли…<…>

<…> Я [т.е. А. Штильман] рассказал ему [Борису Гольдштейну]

историю со зловещим предсказанием Н.Л. Дорлиак. Мне

показалось, что он об этом знал. «Ну что вы хотите? Они ведь

подневольные люди», – ответил он спокойно. >>

Не будь свидетельства Артура Штильмана, «сбывшееся

предсказание» Рихтера можно было бы интерпретировать по-

разному. Например, как всего лишь проявление минутной обиды

на моего отца, выразившееся в словах, адресованных Прохоровой:

«Он тебя посадит». (Мой отец бывал иногда несправедлив и резок.

Когда-то он высказался примерно в таком духе: у Рихтера рояль

звучит как разбитое корыто. )

Однако свидетельство А. Штильмана и моя «Мышеловка», взятые

вместе, в сущности, превращают «сбывшееся предсказание» в

неприятнейший вопрос, обращенный к самому Рихтеру.

[1] Все перечисленные факты взяты мной из упомянутого выше сборника

«Вспоминая Святослава Рихтера» и книги Б. Монсенжона «Рихтер.

Дневники. Диалоги» (М.: Классика-XXI, 2007).

3. ГОРЕЧЬ ЛЮСТРАЦИИ

6 июня 2006 года Ирина Корсунская, прочитав моего «Гения зла»

и, в частности, письмо И.Л. Кушнеровой от 28.07.2003,

высказалась [в интервью Елене Шварц] о причинах ареста своей

родственницы [пианистки, ученицы Г.Г. Нейгауза] Веры

Максимовой-Лимчер, обвинив в этом аресте моего отца.

Интервью Ирины Корсунской помещено на сайте IGRUNOV.RU.

Вот мой ответ.

Достаточно сопоставить две даты:

1944 год, арест Веры Максимовой по обвинению в заговоре

против Берии и в террористическом акте [см. текст И. Кор-

сунской];

1948 год, продолжение учебы в Консерватории (напомню – при

живом Берии) [см. упомянутое письмо И.Л. Кушнеровой], чтобы

понять – в судьбу Веры Максимовой вмешались ВЫСШИЕ СИЛЫ,

которые редко делают что-нибудь задаром.

Я считаю, что трагический выбор [т.е. самоубийство] Веры

Максимовой-Лимчер – это отрицание того, что ее заставили

говорить о моем отце.

А.А. Локшин, сын композитора

январь 2007

Этот текст, за исключением слов в квадратных скобках, был

послан в январе 2007 года Елене Шварц, но никакой реакции не

последовало. Поэтому я сейчас выскажусь подробнее.

В интервью Корсунской есть такие слова: «Во-первых, он [т.е. мой

отец] распространил про Веруську слух, что она стучит – это

излюбленная тактика».

На это я отвечу следующим образом. Если двое обвиняют друг

друга в стукачестве, то, видимо, один из них совершает

мужественный поступок, а другой распространяет клевету. Вопрос

только в том, кто есть кто. Соображение насчет «излюбленной

тактики» я могу вернуть Корсунской обратно, им можно затем

перебрасываться сколько угодно.

Как я полагаю, в противостоянии такого рода положение человека,

не имеющего отношения к «органам», осложняется тем, что его

запугивают (и ему приходится быстро замолчать), а «органы»

распускают о нем слухи по своим каналам, придавая клевете

видимость объективности.

Поэтому, расследуя взаимные обвинения такого рода, нужно

обращать внимание только на детали, которые не могли быть

сфальсифицированы. В данном случае – это упомянутые выше

даты: 1944 год – арест по обвинению в акте террора и 1948 год –

продолжение учебы в Консерватории.

Как известно, в те годы меньше пяти лет за «политику» не давали

(а за террор давали значительно больше). И досрочное

освобождение ПРИ ТАКОМ ПРИГОВОРЕ, как я полагаю, могло

произойти либо по личному распоряжению Сталина, либо по

согласованию с «органами». В случае Максимовой первая из двух

возможностей, на мой взгляд, отпадает. Для сравнения добавлю,

что досрочное освобождение Генриха Нейгауза в 1942 году (после

девяти месяцев отсидки в одиночной камере) вдова его ученика

Анатолия Ведерникова назвала в своих воспоминаниях «почти

немыслимым» по тем временам. Но за Нейгауза хлопотали

знаменитые музыканты, известные ученые…

* * *

Но это не все.

Из текста интервью Корсунской я узнал, что Вера Максимова

работала переводчицей с немецкого в лагере для военнопленных.

Можно ли себе представить, чтобы такая работа (выпытывание

всяческих немецких секретов) не была сопряжена со службой в

НКВД? Приведу цитату из книги Ирмы Кудровой «Путь комет»,

т. 3 (СПб: Изд-во «Крига», 2007, с. 222):

«В сегодняшней Елабуге мне удалось найти женщину, которая <…>

была переводчицей с немецкого в лагере для военнопленных. Лагерь

возник в начале 1942 года, и осенью сорок первого к его открытию

уже наверняка готовились, набирали штат. <…> Тамару Михайловну

Гребенщикову, с которой я беседовала, направили на эту работу

специальным распоряжением НКВД Татарии».

* * *

В заключение отмечу, что арест собственных агентов «в

оперативных целях» практиковался в НКВД еще в тридцатые

годы. (См. Штильмарк Р. «Падшие ангелы». – Душанбе, 1992, с.

210.) Приведу также еще одну любопытную цитату:

<<ДИРЕКТИВА НКГБ СССР О РАЗВЕРТЫВАНИИ

АГЕНТУРНО-ОПЕРАТИВНОЙ РАБОТЫ ОРГАНОВ

ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

1 июля 1941 г. Совершенно секретно

<…> 6. В качестве одного из методов зашифровки агентуры,

оставляемой на занятой врагом территории, практиковать

фиктивные аресты и заключение в тюрьму якобы за

антигосударственные преступления отдельных влиятельных

агентов, осведомителей. <…>

Народный комиссар

Госбезопасности СССР

комиссар госбезопасности

3-го ранга В.Меркулов

ЦА ФСБ РФ, ф.12 ос, оп.3, д.4, л.288–294.

Подлинник.>> (См. «Лубянка в дни битвы за Москву. По

рассекреченным документам ФСБ РФ». – М.: «Звонница», 2002, с.39–42)

Москва, 2008

В качестве приложения приведу упомянутое выше письмо

И.Л. Кушнеровой:

И. Л. Кушнерова – А. А. Локшину

28.07.2003

Дорогой Саша!

Узнала от Вас о новых обвинениях в адрес Вашего отца.

Вот, что я помню о Вере Максимовой. Однажды Александр

Лазаревич рассказал мне, что у него была подруга, студентка

консерватории, пианистка Вера Максимова. Она хорошо знала

немецкий язык и, кажется, работала переводчицей. Дружба

продолжалась совсем недолго, так как Вера внезапно исчезла. А.Л.

пошел к ней домой и ему сказали, что Вера арестована. В начале

1947 или в начале 1948 года (во всяком случае, до операции,

которую он перенес летом [1948 года]) в консерватории опять

появилась Вера и, узнав об этом, А. Л. пошел к ней. Дома он ее не

застал, но ему подтвердили, что она вернулась. Вскоре он слег в

больницу с обострением язвы желудка. Я поехала его навестить, и

он рассказал мне, что только что к нему приходила Вера и что она

очень изменилась, так что он не сразу ее узнал. Как он мне

рассказывал: «В палату вошла незнакомая женщина, которая

бросилась ко мне с объятиями». Ему понадобилось время, пока он

сообразил, в чем дело.

Вера сразу восстановилась в Консерватории под фамилией

Лимчер. Значит, она уже была замужем.

Я в то время ходила в класс симфонического дирижирования к

проф. Н.П. Аносову (отцу Г.Н. Рождественского). Тогда же к нему

на стажировку приехал дирижер из Болгарии Веселин Павлов. В

классе Аносова были только мужчины, аспиранты и студенты, и я

была единственной особой женского пола. Поэтому я хорошо

помню, как в классе появилась еще одна женщина. Это была Вера

Лимчер-Максимова. Занятия происходили таким образом: все

приходили утром, по очереди дирижировали, а остальные сидели,

внимательно смотрели и обсуждали урок.

Вера вела себя очень странно. Она старалась сесть рядом с

Веселином, открывала книжку и читала. Она НИ РАЗУ не

дирижировала, но каждую неделю приходила исправно на занятия

и читала, не глядя на тех, кто дирижировал. Однажды из

любопытства я села поближе к ней и заглянула в книгу. Она была

на немецком языке. Потом она перестала ходить на занятия.

В 1949 г. я окончила консерваторию и больше Веру никогда не

видела. А вскоре я узнала, что Вера покончила жизнь

самоубийством.

Ваша Инна Львовна

4. О ЛАГЕРЯХ ДЛЯ ВОЕННОПЛЕННЫХ

Выше я уже писал о том, что, по моему мнению, в лагерях для

немецких военнопленных штатная работа переводчика была

сопряжена со службой в НКВД, при этом я опирался на

свидетельство, приведенное в книге Ирмы Кудровой «Путь

комет», т. 3 (СПб.: Крига, 2007, с. 222).

Недавно мне удалось раздобыть книгу В.А. Всеволодова [1], где на

с. 221–222 я обнаружил штатное расписание Можайского

лагерного отделения лагеря для военнопленных №27 по

состоянию на 1 мая 1944 года.

В ШТАТЕ – ЕДИНСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОДЧИК, ПРИЧЕМ

ВХОДЯЩИЙ В СОСТАВ ОПЕРГРУППЫ, Т.Е. ЯВЛЯЮЩИЙСЯ

СОТРУДНИКОМ НКВД.

Надеюсь, что Вячеслав Игрунов, предоставивший на своем сайте

слово обвинительнице моего отца Ирине Корсунской, даст там же

ссылку и на этот текст.

Для полноты картины приведу еще цитату из книги

В.А. Всеволодова, характеризующую будни лагеря для

военнопленных.

<< В своей работе сотрудники оперотдела лагеря №27

использовали традиционный набор методов, применяемый НКВД

с момента образования этой организации: разрушение групповой

солидарности, изоляция оппозиционных сил, дискриминация,

террор, стукачество и специальные психологические приемы.>>

(См. [1], с. 135)

[1] Всеволодов В.А. Срок хранения – постоянно. Краткая история лагеря

военнопленных и интернированных УПВИ НКВД-МВД СССР №27

(1942–1950 гг.). – М.: Мемориальный музей немецких антифашистов,

2003.

5. ВОСПОМИНАНИЕ (разговор с О.Ю. Ведерниковой)

Когда-то, еще не имея в руках никакого фактического материала, я

пытался защищать своего отца, исходя из общих соображений…

Один из таких разговоров – с Ольгой Юльевной Ведерниковой

(близкой подругой пианистки Веры Максимовой-Лимчер) мне

хорошо запомнился.

В то время (конец девяностых) Ольга Юльевна занимала

благожелательную позицию по отношению к моему отцу (и я в

страшном сне не мог бы предположить, что спустя всего

несколько лет она открыто выступит против моего отца, обвинив

его в аресте Веры Максимовой).

Вот, что писала О.Ю. Ведерникова в 1998 году (см. [1]):

<< Прошло много лет, когда я, наконец, услышала Локшина –

композитора. Я не очень удивилась, услышав его 7-ю симфонию,

что-то близкое этому я себе представляла, но я не могла

представить себе масштаб, глубину, мастерство, звучание

оркестра, использование голоса в своем творчестве, а главное –

таинственность его музыки и красоту. Дальнейшее знакомство с

его сочинениями нисколько не изменило моего впечатления о его

музыке, а наоборот, укрепило мое мнение в том, что Александр

Локшин – крупнейший композитор середины XX века, и то, что он

сравнительно мало известен широким кругам слушателей, вина не

композитора, а вина «широкого слушателя», который очень

медленно развивается, не поспевая за неумолимо движущимся

временем.>>

Разговор же наш с Ольгой Юльевной был такой. Я сказал, что

музыкой моего отца восхищались Шостакович и Юдина, и что

гений и злодейство, как говорят, несовместны.

– А как же Вагнер, Чайковский? – возразила она.

Я растерялся. Сейчас-то я понимаю, что оба ее примера никуда не

годятся.

– Вы не понимаете, – продолжала эта милая и обаятельная дама, –

ПРОСТО У МУЗЫКАНТА ДУША ПОЕТ!

Так и окончился наш замечательный разговор. Смысл его был,

таким образом, следующий. Одной рукой можно писать доносы, а

другой – создавать прекрасные произведения искусства.

Мне захотелось вспомнить об этом разговоре именно сейчас, когда

история с Максимовой, как я полагаю, прояснилась.

Москва, 2008

[1] Ведерникова О.Ю. Воспоминания об А.Л. Локшине / В сб. «О

композиторе Александре Локшине». – М.: Диалог–МГУ, 1998, с. 40.

6. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО ОТБЛАГОДАРИТЬ

УЧИТЕЛЯ

Недавно в Википедии я обнаружил ссылку на книгу Ванслова

«О музыке в балете» (М., 2007), где имеется следующий

выдающийся текст:

<<В «Российской музыкальной газете» № 4 за 2002 год

опубликованы потрясающие материалы о доносах композитора

А. Локшина, по которым были посажены люди [Прохорова В.

Трагедия предательства // Российская музыкальная газета. № 4,

2002. С. 7.] Он был моим учителем в консерватории по

инструментовке и по чтению партитур, и я его хорошо знал. Он

был прекрасным педагогом, о чем я написал в книге «Постижение

искусства» (2005, с. 114–116), но [?!] очень резко, радикально

антисоветски настроенным человеком. ВИДИМО [выделено мной

– А.Л.], госбезопасность его на этом и заарканила: «не будешь

доносить на других – сядешь сам, на тебя есть более чем

достаточно материалов». И, спасая себя, [тут Ванслов явно

забывает поставить еще одно «видимо»] он согласился.

ВООБРАЖАЮ [выделено мной – А.Л.], какой ад был в его душе,

когда по его доносам [?!] сажали его товарищей, думавших, как

он сам, но становившихся жертвами его предательства [?!] .>>

И все это появилось в Интернете после моей Мышеловки и других

текстов, помещенных на портале Евгения Берковича, в частности –

письма Е.Г. Боннэр.

Удивительно также, что Ванслов не читал моего ответа

Прохоровой, опубликованного в 2002 году все в той же

Российской музыкальной газете, №7/8. Мне бы хотелось, чтобы

поступок Ванслова запомнили!

Москва, 12. 11. 2009

7. ТРУДНОСТИ МУЗЫКОВЕДЕНИЯ

Как и большинство моих статей в защиту отца, эта заметка

состоит, в основном, из цитат, которые я хочу столкнуть между

собой. Впрочем, некоторые пассажи настолько хороши, что их и

сталкивать ни с чем не надо. Все шрифтовые выделения сделаны

мной.

Цитата 1

( из книги В. В

анслова «Об отражении действительности в

музыке». – М.: Музгиз, 1953)

<<Отказ от законов музыкального языка, изобретение

СУБЪЕКТИВИСТСКИХ звуковых «систем» обрекает музыку на

ДЕГРАДАЦИЮ, что всегда [!] бывает обусловлено влиянием

РЕАКЦИОННЫХ КЛАССОВ. Так случилось с музыкальным

языком модернистов … Например, так называемая «атональная

12-полутоновая система» ОДНОГО ИЗ ГЛАВАРЕЙ МОДЕР-

НИЗМА А. ШЕНБЕРГА представляет собою … разрушение

музыкального языка, его отрицание и ликвидацию. (с. 108)

…замена пения НЕВРОПАТИЧЕСКОЙ декламацией под ТАКУЮ

ЖЕ музыку («Антигона» Шенберга)…(с.118)

Композитор, использующий звукоподражание, всегда должен

помнить слова А.Н. Серова, ПРИВЕДЕННЫЕ А.А. ЖДАНО-ВЫМ

НА СОВЕЩАНИИ ДЕЯТЕЛЕЙ СОВЕТСКОЙ МУЗЫКИ В ЦК

ВКП(б), о том, что звуки природы входят в музыку «не иначе как в

виде исключения». … Моменты звукоподражания лишь тогда

носят реалистический характер, когда они подчинены

воплощению в музыке ПЕРЕДОВОГО ИДЕЙНОГО

СОДЕРЖАНИЯ.…

ШОСТАКОВИЧ, В ПЕРИОД СВОИХ ФОРМАЛИСТИ-ЧЕСКИХ

ЗАБЛУЖДЕНИЙ отдавший дань натуралистическому

звукоподражанию, теперь в «Песне о лесах» дважды очень тонко

воспользовался приемом звукоподражания при создании

реалистических музыкальных образов. (с. 120)

АНТИНАРОДНАЯ музыка модернизма теряет всякую связь с

музыкой быта. Иногда она связана с возрождением старинных

полифонических жанров, воспринимаемых как совершенно

абстрактные, ВНЕ ЖИЗНИ СТОЯЩИЕ ЖАНРЫ (Хиндемит).

Иногда она УРОДЛИВО ИСКАЖАЕТ, окарикатуривает бытовые

жанры, отождествляя бытовое с БАНАЛЬНЫМ И ПОШЛЫМ

(Малер). (с. 126)

…квартет [Г. Попова] оказался ИДЕЙНО НЕПОЛНОЦЕН-НЫМ.

(с. 91)

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК ПАРТИИ ОТ 10

ФЕВРАЛЯ 1948 ГОДА, определившее пути подъема и расцвета

советской музыки, со всей непреложностью выдвинуло …(c. 3)>>

На этом первую цитату заканчиваю, хотя хочется продолжать,

очень уж хороша лексика:

«БРЕДОВЫЕ РАССУЖДЕНИЯ», «ИЗВРАЩЕННАЯ ИДЕА-

ЛИСТИЧЕСКАЯ ТРАКТОВКА», «БУРЖУАЗНЫЙ ЭСТЕТ И

МРАКОБЕС», «РАСЦВЕЛО МАХРОВЫМ ЦВЕТОМ», «ЗВЕРИ-

НЫЙ СТРАХ» (с.18–19). Ну, а кроме того, от Ванслова досталось

еще Дебюсси, Равелю, Стравинскому…[1]

А ведь мой отец учил его совсем не этому.

Цитата 2

(из книги В.Ванслова «Постижение искусства». – М.: Знание,

2005).

<<Именно Локшин [в период примерно с 1944 по 1948 – А.Л.], а

не преподаватели истории музыки, раскрыл для меня творчество

Брамса, Малера и Шостаковича, разъяснил образный смысл и

душу произведений этих композиторов. Он их хорошо знал,

высоко ценил и сумел заразить этим меня.

Я играл у него по партитуре, помимо других сочинений,

медленную часть Четвертой симфонии Брамса, первую часть

Девятой симфонии Малера, первую часть Шестой и третью и

четвертую части Восьмой симфонии Шостаковича (в четвертой

части остинатный бас играл он, то есть мы играли в четыре руки).

Это послужило поводом для его очень содержательных рассказов

о творчестве этих композиторов, произведших на меня

неотразимое впечатление. …

Локшин же раскрыл мне трагедийность музыки Шостаковича.

Локшин первый объяснил мне, почему в катастрофичном XX веке

нельзя уже сочинять благодушные красивые мелодии в духе Гуно

и Сен-Санса и по-своему обосновал современный музыкальный

язык Прокофьева и Шостаковича. Все это имело в моем духовном

развитии очень большое значение

После позорного и преступного Постановления ЦК ВКП(б) от 10

февраля 1948 года о музыке , как и многих других хороших

педагогов, А.Л.Локшина выгнали из консерватории за

«формализм». >>

Москва, 2009

[1] И вот, имея за плечами такой багаж, Ванслов зачем-то

подхватил сплетню о моем отце. Сказалась, наверное , привычка

обличать.

8. ПИСЬМО В.В. ВАНСЛОВА С ИЗВИНЕНИЯМИ

<< Уважаемый Александр Александрович!

Вы знаете, как высоко я ценю и чту Вашего отца, Александра

Лазаревича Локшина за то, что я получил от него во время

обучения в консерватории, развернуто написав об этом в своей

книге «Постижение искусства». Моя благодарность ему за это

остается неизменной.

Но когда я прочитал статью В. Прохоровой в газете

«Музыкальное обозрение» [на самом деле статья Прохоровой

была напечатана в Российской музыкальной газете. – А.Л.], она

потрясла меня. И я, опрометчиво поверив ей, сослался на нее в

главе о трагедийности творчества Шостаковича в новой своей

книге и сделал предположения, которые я, не имея никаких других

оснований, кроме статьи В.Прохоровой, конечно же, не должен

был делать.

Сознаю, что я необоснованно набросил тень на облик Вашего

отца, глубоко сожалею и раскаиваюсь в этом. Мне также горько

сознавать, что я причинил Вам боль, усомнившись в достоинстве

Вашего отца.

Сейчас, когда я вспоминаю о нем, он остается в моей памяти как

незаурядная творческая личность, целиком поглощенная

музыкальными и духовными интересами и не способная на какие-

либо черные дела.

Простите меня за мой срыв. Я постараюсь в дальнейшем

изыскать возможность, чтобы исправить свою ошибку.

С уважением

05.01.10 г.

В. Ванслов>>

Добавление I.

СКРЫТАЯ ПРУЖИНА

<<Как-то раз вечером <…> [Шостакович] с Нейгаузом сидели

рядом в концерте, где исполнялась не знаю уж какая симфония,

скверно дирижируемая Александром Гауком. Склонившись к уху

Шостаковича, Нейгауз шепнул: «Дмитрий Дмитриевич, по-моему,

это ужасно!» Шостакович повернулся к нему со словами: «Вы

правы, Генрих Густавович! Великолепно! Дивно!»>>

(См. Монсенжон Б. «Рихтер. Диалоги. Дневники». – М.: Классика-

ХХI, 2007, с. 100)

Эта заметка – о том, что в высокоразвитом тоталитарном обществе

человеческая жизнь построена на необычайных, во многом еще не

понятых психологических принципах. Я бы сравнил эту жизнь с

существованием глубоководных рыб, способных выдерживать

немыслимое давление. Поразительно, что этот феномен в

мемуарной (не лагерной) литературе совершенно не исследован.

Более того, этот феномен не осознается большинством мыслящих

людей. Но отчего же так происходит? Как говорят физиологи, то,

что мы видим вокруг себя, в громадной степени есть продукт

наших предшествующих представлений. И если этим

представлениям систематически мешают формироваться, то мы

оказываемся, в сущности, слепы.

***

Уже после смерти моего отца пианист Анатолий Ведерников как-

то раз специально приходил к другу отца М.А. Мееровичу и

настойчиво убеждал его в том, что «это Локшин посадил

Прохорову». Тут надо сказать, что в сороковые годы Ведерников

был дружен с моим отцом и, будучи также близким другом

Рихтера, часто бывал в доме их общей приятельницы Веры

Прохоровой, арестованной в 1950 году. (Надеюсь, что абсурдность

обвинений в адрес моего отца читателю очевидна.)

А вот другой случай. В начале восьмидесятых в нашем доме

появился приехавший из Новосибирска музыковед Карпинский,

желавший изучать музыку моего отца. До этого он уже успел

узнать от Анатолия Ведерникова, который был в Новосибирске на

гастролях, что «Прохорову посадил Локшин».

А вот еще случай. В семидесятые годы на мехмате МГУ вместе со

мной училась Вера Леонтович, дочь академика М.А. Леонтовича.

Спустя много лет она рассказала мне, что у них дома собирался

семейный совет: можно ли ей общаться со мной – сыном нелюдя?

Позднее я прочел книжку, посвященную памяти Ведерникова,

откуда узнал, что он был другом ее брата, физика

А.М. Леонтовича.

А еще – насколько я понимаю, ученики Анатолия Ивановича (и, в

частности, влиятельный Виктор Суслин) разделяли взгляды своего

учителя (со всеми вытекающими отсюда для моего отца

последствиями).

Поэтому, я думаю, простителен мой интерес к пианисту

Ведерникову. В конце концов, его история – это контекст истории

моего отца.

Итак,

Цитата первая

<<Обычно каждый день приходил к нам <..> Толя Ведерников,

ученик отца [т.е. Г.Г. Нейгауза], талантливейший музыкант. Он

был вундеркиндом в Харбине, концертировал мальчиком в

Японии, в 1936 году шестнадцатилетним решил учиться у

Нейгауза, приехал с родителями в Москву и поступил в

консерваторию. Вскоре [его] родителей арестовали, и Толя остался

один. ПАПА СКАЗАЛ ЕМУ, ЧТО ОН МОЖЕТ СЧИТАТЬ НАШ

ДОМ СВОИМ ДОМОМ [здесь и далее все выделения в тексте

сделаны мной – А.Л.]. С тех пор Толя подружился со всеми

обитателями нашей квартиры и стал регулярно бывать у нас.>>

Нейгауз М.Г. «Святослав Рихтер в семье Генриха Густавовича Нейгауза»/

Вспоминая Святослава Рихтера. – М.: Константа, 2000, с. 30.

Цитата вторая

<<НЕЙГАУЗ ПРИНЯЛ ЕГО [т.е. Анатолия Ведерникова] В

КЛАСС И ВСЕЙ ДУШОЙ БЫЛ РАСПОЛОЖЕН К НЕМУ.

Анатолий сразу почувствовал в Генрихе Густавовиче

исключительную личность, человека, который поднимет для него

занавес в мир искусства, раскроет ему то, о чем он только

подозревал <…>. Генрих Густавович, желая раскрыть своему

ученику музыку глубже, часто философствовал на уроках. Он

всемерно развивал в нем любовь к другим искусствам – к поэзии,

живописи, архитектуре. Проводил аналогии с явлениями природы,

особенно много говорил о духовной жизни.>>

Ведерникова О.Ю. «Анатолий Ведерников»/Анатолий Ведерников:

Статьи. Воспоминания. – М.: Композитор, 2002, с. 22–23.

Цитата третья

<<Наступил 1940 год. НЕЙГАУЗ РЕШИЛ ПОКАЗАТЬ ПУБЛИКЕ

ДВУХ СВОИХ ВЫДАЮЩИХСЯ УЧЕНИКОВ [Рихтера и

Ведерникова]. Они выступили в Большом зале консерватории,

сыграв Двойной концерт Баха C-dur. [Затем сыграли] Рихтер –

Концерт Шумана, а Ведерников – Концерт Равеля G-dur.

Дирижировал Николай Аносов. Концерт прошел с огромным

успехом. В газете «Правда» от 27 апреля 1941 года появилась

[восторженная] рецензия. >>

Ведерникова О.Ю. «Анатолий Ведерников», с. 25–26.

Цитата четвертая

(из письма Г.Г. Нейгауза – Б.С. Маранц и С.С. Бендицкому.

Москва, 11 октября 1941 г.)

<< ТОЛЯ [ВЕДЕРНИКОВ] И СЛАВА [РИХТЕР] ЧУДНО

ИГРАЮТ. На молодежь война все-таки не так действует, как на

меня, старика. Недавно состоялся мой «доклад» в ВТО о

Шимановском, потом играли я, Толя и Слава. Слава играет

гениально.>>

Цит. по: Нейгауз Г.Г. Письма. – М.: Дека-ВС, 2009, с. 245.

Цитата пятая

<<Г[енрих] Г[уставович] был арестован 4 ноября 1941 года. <…>

Г.Г. был искренним и открытым человеком, высказывал свои

мысли многим людям – некоторые из них писали доносы. Когда

следователь прочел ему ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДОНОСОВ, Г.Г. сказал

3 декабря [1941 года] (в изложении следователя):

«Убедившись в наличии у следствия материалов, я твердо решил

дать развернутые показания о своей антисоветской деятельности,

которая выражалась в моих антисоветских настроениях и

высказываниях» <…>

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА 28 ДЕКАБРЯ 1941 ГОДА. 10 ЧАСОВ

УТРА. <…>

Вопрос [следователя]: Назовите лиц, при которых вы высказывали

свои антисоветские настроения и обстановку, в которой это

происходило.

Ответ [Г.Г. Нейгауз перечисляет: Нейгауз М.С., Рихтер С.Т.,

Ведерников А.И., три сестры Блуменфельд, Яков Зак, Эмиль

Гилельс, сослуживцы]. <…>

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ 25 МАЯ 1942 ГОДА.

На основе поступивших в НКВД СССР агентурных данных [т.е.

данных, полученных от ВНЕДРЕННОГО АГЕНТА] о том, что

Нейгауз Г.Г. занимается антисоветской агитацией, высказывает

намерение дождаться прихода немцев и по этой причине отказался

от эвакуации из гор. Москвы, Нейгауз 4.11.41 был арестован и

привлечен к уголовной ответственности. <…>

Сознался частично. Изобличается агентурными материалами. <…>

>>

См. Нейгауз М.Г. «История ареста Генриха Густавовича Нейгауза:

воспоминания дочери». – М.: Ньюдиамед, 2000, с. 10, 17–20.

Цитата шестая

<< Девять месяцев просидел Генрих Густавович в одиночной

камере <…>. Многие известные музыканты, среди них Э. Гилельс,

видные ученые ходатайствуют о его освобождении. Хлопоты

увенчались успехом, что для того времени было немыслимо.

Нейгауза освободили, но обвинения с него не сняты, он должен

уехать в ссылку. Анатолий [Ведерников], узнав, что Генрих

Густавович уже дома, сейчас же приехал к нему.>>

Ведерникова О.Ю. «Анатолий Ведерников», с. 28.

Цитата седьмая

<< Г.Г. был выпущен из тюрьмы 19 июля 1942 года. Через три

недели Г.Г. был отправлен в ссылку в Свердловскую область. <…>

Осенью 1944 года Г.Г. приехал в Москву как член жюри смотра

молодых музыкантов. Группа деятелей искусств написала

ходатайство о том, чтобы Г.Г. разрешили остаться в Москве

[разрешение было получено, Нейгауз вернулся к преподаванию в

Московской консерватории – А.Л.] .>>

Нейгауз М.Г. «История ареста …», c. 21–22.

Цитата восьмая

<< В ноябре 1945 года объявляется всесоюзный конкурс. Рихтер и

Ведерников намереваются принять в нем участие. Тогда, сразу

после войны, играть было почти некому. Казалось, и конкурентов-

то практически нет. Анатолий показывает себя очень хорошо.

Каких-то неудач у него вообще не бывало, но ПРОИСХОДИТ

НЕЧТО НЕОБЪЯСНИМОЕ. А. ВЕДЕРНИКОВ НЕ ПРОХОДИТ

НА 3-Й ТУР И НЕ ПОЛУЧАЕТ ДАЖЕ ДИП-ЛОМА. Первое место

делят между собой С. Рихтер и В. Мержанов, остальные места

распределяются среди пианистов, теперь уже давно не играющих

или ныне никому не известных. ТРУДНО СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ,

КАК МОГЛО ЖЮРИ С ПРЕД-СЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИМ

Д

.Д. Ш

ОСТАКОВИЧЕМ ,

ОТЛИЧНО

ЗНАВШИМ

ВЕДЕРНИКОВА КАК ТАЛАНТЛИВОГО, БЛЕСТЯ-ЩЕГО

ПИАНИСТА, ПОСТУПИТЬ ПОДОБНЫМ ОБРАЗОМ – ТАК

ПРЕДАТЕЛЬСКИ ПОГУБИТЬ ЕГО.>>

Ведерникова О.Ю. «Анатолий Ведерников», с. 30–31.

Эти яростные строки, очевидно, представляют собой обвинение,

адресованное Ольгой Юльевной прежде всего персонально

Шостаковичу. Вполне возможно, однако, что ее гнев был

направлен по неверному адресу. Что касается реакции Нейгауза на

несправедливость жюри, то некоторое суждение об этой реакции

можно вынести на основании его письма своей ученице и

близкому другу, педагогу Свердловской консерватории:

Цитата девятая

(из письма Г.Г. Нейгауза – Б.С. Маранц; конец января 1946 г.)

<<Дорогая Базя! Спасибо за Твои милые письма, в особенности за

упоминание об истине. Если тебе попадется «Советское

искусство», почитай там мою статейку о Святославе [Рихтере],

здесь всем очень понравилось, но я огорчен [!], что самое лучшее –

цитату из Пастернака почему-то упразднили. ЕЩЕ РАЗ ОТ ВСЕЙ

ДУШИ ПОЗДРАВЛЯЮ ТЕБЯ С ПОБЕДОЙ ЮРЫ [МУРАВ-

ЛЕВА]. ( На Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в

1945 г. первые премии получили С.Т. Рихтер и В.К. Мержанов,

третью – Ю.А. Муравлев. – Прим. составителя собрания писем

Г.Г. Нейгауза). ПРИЯТНО, ЧТО ОСОБЕННОЕ ВНИМАНИЕ

ОБРАТИЛ НА НЕГО ШОСТАКОВИЧ. Твои планы насчет Юры

считаю совершенно правильными и поддерживаю. Надо будет

только их точно претворить в жизнь. Главная забота должна быть

о его здоровье, которое вызывает опасения. [Далее Г.Г. Нейгауз

довольно подробно пишет о предстоящих концертах и каникулах,

задает своей корреспондентке вопрос об аспирантуре. – А.Л.]

Сейчас спешу очень, потому коротко. Масса дел, хлопот, учеников

и т.д. и т.д. Как всегда. Жить некогда! СТАСИК ТОЖЕ МЕНЯ

РАДУЕТ, НЕ ТОЛЬКО МОИ УЧЕНИКИ [?! ]< …> >>

Цит. по: Нейгауз Г.Г. Письма. – М.: Дека-ВС, 2009, с. 283.

О Ведерникове в этом письме – ни слова, что, пожалуй,

поразительно.

Вообще, приподнятый, почти эйфорический тон

процитированного письма Нейгауза и благодарность, высказанная

им в адрес Шостаковича, и то, что «Стасик тоже меня радует, не

только мои ученики» – все это странно контрастирует с

тяжелейшим поражением его любимого ученика. (По словам

одного из очевидцев, присутствовавших на объявлении

результатов второго тура в Большом зале Консерватории,

Ведерников был «просто убит».) На мой взгляд, основным

содержанием процитированного выше письма является именно

КРИЧАЩЕЕ ОТСУТСТВИЕ УПОМИНА-НИЯ О ВЕДЕРНИКОВЕ

– НИ ОДНОГО СЛОВА СОЧУВСТВИЯ В ЕГО АДРЕС.

Цитата десятая

<<А[натолий] В[едерников]. <…> Я всегда считал, что мне

немножечко не везет. Вот был Первый Всесоюзный конкурс, когда

Мержанов и Рихтер получили первые премии, я же на третий тур

не прошел. НЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ.

А[натолий] Ш[елудяков]. Не могли припомнить [арестованных]

родителей или что-нибудь такое?

А[натолий] В[едерников]. НЕТ. [Как это можно было узнать?! –

А.Л.] Считают, что я там играл удачно, но там надо было дать

кому-то из Прибалтики премию или кому-то еще…

А[натолий] Ш[елудяков]. Конкурсы – это всегда политика.

А[натолий] В[едерников]. И я, в общем, выпал. Это сказалось на

отношении ко мне Москонцерта, потому что они долгое время

оставляли меня в «антураже», и если бы не Александр

Александрович Холодилин из Министерства культуры СССР,

который мне очень помог, я бы, наверное, из этого не выбился.>>

Беседа с А.И. Ведерниковым/ Анатолий Ведерников: Статьи.

Воспоминания. – М.: Композитор, 2002, с. 57.

Цитата одиннадцатая

<< Кстати, Нейгауз неприятную написал книгу [о какой книге идет

речь, мне так и не удалось выяснить – А.Л.]. Его текстами я был

возмущен предельно. <…> В СВОЕЙ КНИГЕ ОН ПРИНИ-ЖАЕТ

ТАЛАНТ ВЕЛИКОЛЕПНОГО ПИАНИСТА АНАТОЛИЯ

ИВАНОВИЧА ВЕДЕРНИКОВА. ТАМ ЖЕСТОЧАЙШАЯ КРИ-

ТИКА В ЕГО АДРЕС… Кстати, после войны, которую Нейгауз

провел в Свердловске [! – А.Л.], встал вопрос, кто же будет у него

ассистентом в Московской консерватории. Он пригласил человека,

который вопреки традиции не был концертирующим пианистом.

Хорошего теоретика, но не пианиста. А Ведерников попал в

консерваторию, только когда я получил здесь кафедру. Все

потому, что Ведерников представлял школу исполнительства,

отличную от школы Нейгауза.>>

Мержанов В.К. «Музыка – взволнованная речь»/ Интервью газете

«Завтра», 1.04.2003.

Цитата двенадцатая и последняя

<< Теперь я могу закончить мой автобиографический эскиз. С

начала будущего (1960/61) учебного года я сокращу мою работу в

консерватории раза в три-четыре, так как вышел на пенсию. Но

связь с моими учениками, которых люблю, не потеряю. Мне

хорошо помогают в работе мои три помощника и бывших ученика:

«полный» ассистент Л.Н.Наумов и два «полуассистента» (на

полставки) – Е.В. Малинин и мой сын С.Г. Нейгауз. До них

прекрасно помогала мне безвременно погибшая от рака моя

бывшая ученица Татьяна Хлудова.

< …> И, главное, мне хочется хотя бы в общих чертах записать то,

что я продумал, прочувствовал и частично проделал в моей жизни,

а также – что жизнь проделала со мной… >>

Нейгауз Г.Г. Размышления, воспоминания, дневники. Избранные статьи.

– М.: Классика-ХХI, 2000, с. 40.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Как известно, Анатолий Ведерников ОТКАЗАЛСЯ ПИСАТЬ

ВОСПОМИНАНИЯ О НЕЙГАУЗЕ (см. цитированную выше книгу

о Ведерникове, с. 151). Кто и почему встал на пути

пианистической карьеры талантливого Ведерникова, я думаю, не

такая уж сложная загадка…

Москва, 2007–2010

P.S. Я говорил (в 2007 году) с В.К. Мержановым по телефону, и он

подтвердил мне, что его интервью газете «Завтра» от 01.04.2003 –

не первоапрельская шутка. На мой вопрос о том, какую книгу он

имел в виду, Виктор Карпович ответил: «Да вот она, стоит у меня

на книжной полке». Если бы я был настойчивее в своих

расспросах, то, возможно, выяснилось бы, что речь идет не о

книге, а о выступлении или о частной беседе. Бывает, что память

подводит людей, искажая второстепенные детали.

Добавление II.

ФАБРИКА РЕПУТАЦИЙ

Дискредитация моего отца была первоначально задумана НКВД с

довольно скромной целью: прикрыть ценного агента. То, что речь

идет именно о спецоперации, было ясно, как я полагаю, уже из

моей предыдущей книжки «Гений зла» (2005).

Спецоперация прошла чрезвычайно успешно, что неудивительно.

Подслушка, психологические приемы – это для одних, угрозы –

для других, инструкции – для третьих…

Недавно к дискредитации моего отца приложил руку зав. отделом

культуры в «Нью-Йорк Таймс» господин Э. Маркс (это не шутка!).

Процитировав постыдные слухи о моем отце, он наотрез отказался

упомянуть тот факт, что Елена Боннэр заступилась за Локшина.

Как я ни убеждал его, что Е.Г. Боннэр разбирается в этих вещах

лучше, чем он, Э. Маркс был непреклонен [1]. Если бы Э. Маркс

проделал такое, живя в России, его роль в этой истории была бы

вполне однозначна. А так – кто его знает…

Дело приобрело прямо-таки вселенский масштаб из-за

музыкального дарования моего отца (Шостакович, Мария Юдина,

Рудольф Баршай называли его гением). И вот интерес к музыке

отца, а значит – и к его личности, вывел спецоперацию на новый

уровень. «Разоблачая» Локшина, люди приличные думали,

вероятно, что проявляют гражданское мужество, а люди

известного сорта ковали себе диссидентские репутации.

Одним из «разоблачителей» был Святослав Рихтер, о котором в

свое время убийственно высказался знаменитый скрипач Борис

Гольдштейн [2] (cм. гл. IV, «Необычайное предвидение»).

И здесь читатель, возможно, пожмет плечами: «Кто их там

разберет? Гольдштейн обвиняет Рихтера, Рихтер – Локшина…»

И это очень важный момент. Он позволяет в эпоху Интернета

узнать правду. Статью Артура Штильмана прочло очень много

народу. Ею интересовались и на портале Евгения Берковича, и на

музыкальных форумах. И – тишина. Страшно. Потому что –

правда.

Был, впрочем, в Интернете на forumklassika.ru один полный горечи

отклик (Agasfer, 15.10.2007):

«Большое спасибо за статью [А. Штильмана], я, честно говоря,

ничего о Гольдштейне не знал, кроме обычного: «был

вундеркиндом, а как зрелый мастер не состоялся». Записей, по

теперь понятным причинам, не слыхал. Оказывается – очередное

вранье и очередное… если не убийство, то очень близко. Уже,

казалось бы, мог и привыкнуть к подобным разоблачениям, а все

равно тошно».

* * *

Вообще, чтение истории моего отца – к сожалению – требует от

читателя повышенного внимания к способу установления истины.

Истина не лежит в этой истории на блюдечке. ОДНА ИЗ СТОРОН

– ЛЖЕТ.

Замечу, что для меня путеводной звездой в расследовании истории

отца была статья В.И. Прохоровой «Трагедия предательства»[3],

которую я подробно разбирал в [4]. Я с самого начала не

сомневался в том, что ненависть Прохоровой к отцу – совершенно

искреннее чувство и что факты, изложенные ею в этой статье (Т.Е.

ДО ТОГО, КАК ОНА ПОЗНАКОМИЛАСЬ С МОИМИ БОЛЕЕ

ПОЗДНИМИ ВОЗРАЖЕНИЯМИ [4]), нужно рассматривать

всерьез, отделять их от досадных недоразумений (которые в ее

статье также, к сожалению, имеются) и совершенно отдельно

рассматривать выводы, к которым «органы» умело ее подвели.

К недоразумениям, имеющимся в статье Прохоровой, я, из

уважения к ее сединам, отношу:

1) никогда не существовавшую «трехкомнатную квартиру

Локшина»;

2) неизвестно чей (скорее всего, дамский) почерк с похожими

буквами «м» и «ш», приписанный Прохоровой моему отцу.

Я считаю своей громадной удачей то, что не встречался с

Прохоровой и не приводил ей своих контрдоводов до ее

публикации.

Замечу, что в «Мышеловке» (гл. 1), где собраны наиболее яркие

аргументы, я не опирался на одно интереснейшее свидетельство

ученицы моего отца Инны Львовны Кушнеровой, так как у меня

не было возможности дать независимое подтверждение ее

рассказу о событиях 1949–50 гг.

Сейчас такая возможность появилась.

И.Л. Кушнерова писала мне 1 августа 2002 года (полностью

письмо приведено в «Гении зла»):

« Вот, что мне запомнилось. Прохорова много и охотно говорила

– о своих именитых родственниках и знакомых и о том, кто из

них что сказал. В ее речах, произносившихся НА ПУБЛИКЕ,

постоянно присутствовали так называемые «антисоветские

высказывания», за которые тогда нещадно карали. Мне было

страшно все это слушать, и я даже спросила Вашего отца, НЕ

МОГУТ ЛИ РЕЧИ ПРОХОРОВОЙ БЫТЬ ПРОВОКАЦИЕЙ, на

что он ответил отрицательно». (Здесь и далее все выделения в

тексте сделаны мной – А.Л.)

Это, конечно, не фунт изюму – во времена террора вести себя

столь раскованно… Наличие у Прохоровой по крайней мере

парочки развед-родственников (Вера Гучкова-Трэйл, агент

«Лекал», еще, возможно, кто-то…) придает этому стилю

неповторимое очарование.

– Но не выдумка ли все это? – может спросить критически

настроенный читатель, прочитав выдержку из письма И.Л. Куш-

неровой.

Дадим слово Прохоровой [5]:

« Все разговоры с ним [Локшиным] <…> были сугубо

политическими и крайне интересными. Таких разговоров она

[Прохорова] не вела ни с кем. Даже с самыми близкими? НИ С

КЕМ».

Ну а теперь – слово биологу и зоопсихологу Ю.А. Лабасу (1933–

2008), в книге которого пересказывается в чудовищно распухшем

виде сплетня о моем отце и которого трудно заподозрить в

желании мне помочь [6, с. 266]:

«В нашей квартире [т.е. в посещаемой многими знаменитостями

квартире Лабаса – А.Л.] впервые, еще в машинописи, читали вслух

«Доктор Живаго» (рукопись, полученную от Б.Л. Пастернака,

приносил Фальк), в авторском исполнении слушали «Крутой

маршрут» Е.С. Гинзбург, песни А. Галича и позже – Бачурина.

ЕЩЕ ПРИ СТАЛИНЕ В.И. ПРОХОРОВА, ДО ЕЕ АРЕСТА, ПЕРЕ-

СКАЗЫВАЛА «1984 год» И «СКОТНЫЙ ДВОР» ДЖ. ОРУЭЛЛА».

Итак, ложь локализована и названа. Причем – ложь

фундаментальная. Я позволю себе не называть лжеца, не

рассматривать возможных мотивов лжеца, а предоставляю эту

возможность читателю. Вообще, ложь необходимо отличать от

досадных оплошностей, недоразумений, забывчивости… Не

правда ли, все это довольно удивительно и не похоже на плоскую

картину тоталитарного (не-лагерного) бытия, излагаемую во

множестве мемуаров?

Теперь – об одной особенности кампании против моего отца. То,

что отец невиновен, непредвзятому человеку должно было стать

ясно уже после прочтения предпоследнего издания моего «Гения

зла» (2003). Однако, кампания против отца продолжалась. Со мной

не спорили, мои доводы просто не замечали.

Это, конечно, фирменный стиль, о котором писал еще Юлий

Марголин [7]:

«Нет такого лозунга, нет такой нелепицы и лжи, которых нельзя

было бы путем тысячекратных и многолетних повторений

навязать сознанию человека. <…> Не надо убеждать,

достаточно повторять».

Откомментировать возникшее в результате многолетней кампании

отношение в интеллигентных кругах к моему отцу можно словами

самого Лабаса (написанными им, впрочем, по совершенно иному

поводу [6, с. 288]):

«В медицине аналог такой патологии известен: организм

собственные ткани начинает принимать за чужие и энергично

разрушать фагоцитами. Конец обычно летальный...»

В заключение – еще два слова о Лабасе, потрясшем меня своими

мемуарами. Вот что еще пишет этот вернейший из друзей

Прохоровой:

« Рассказывали, вдова Локшина повстречала в Италии кого-то из

его бывших жертв и просила отпустить грехи ее покойному

супругу».

Это – полная чушь очевидного ГБшного происхождения. Как,

впрочем, и все остальное, написанное – с чужих слов! – Лабасом о

моем отце и принятое доверчивым зоопсихологом за чистую

монету (публикатор – д.б.н. М.Д. Голубовский). Но здесь можно

сразу поймать публикатора за руку. Фамилию «бывшей жертвы»

на бочку, господин Голубовский!

Москва, 2011

[1[ Lokshin, Alexander to Marks, Edward; 5 April 2010

Dear Mr Marks,

the fact is that when living outside Russia you really cannot appreciate these

things. But I want the only thing to be noted in your newspaper: the fact that

Mrs Elena Bonner stood for Lokshin (took the part of Lokshin) in this

conflict. You , probably, cannot appreciate her as an extremely clever person,

but other people will do that.

A.L.

Marks, Edward to Lokshin, Alexander; 5 April 2010

Dear Mr. Lokshin:

I have great respect for Mrs. Bonner but as I said earlier, there is nothing

further we can do.

Ed Marks

Culture Desk

[2] Артур Штильман. Судьба виртуоза. – Еврейская старина, № 7 (43),

2006.

[3] Прохорова В.И. Трагедия предательства. – Российская музыкальная

газета, № 4, 2002.

[4] Локшин А.А. «Трагедия предательства» как портрет эпохи. –

Российская музыкальная газета, № 7/8, 2002. Эта статья перепечатана

также в «Гении зла» (2005).

[5] Алла Боссарт. Сын за отца. – Новая газета, 6 марта 2003.

[6] Лабас Ю.А. Когда я был большой. – М.: Новый хронограф, 2008.

[7] Марголин Ю.А. Путешествие в страну зе-ка. – М.: АСТ, 2008.

Добавление III.

ВЕРА ИВАНОВНА ЗАБЛУЖДАЕТСЯ

Только что прочел недавно вышедшую книгу Веры Ивановны

Прохоровой – «Четыре друга на фоне столетия» (М., Астрель,

2012). Прохорова упорно продолжает утверждать, что мой отец

виновен в ее аресте (с.51–58).

Свои обвинения в адрес моего отца Прохорова подробно

сформулировала еще десять лет тому назад в статье «Трагедия

предательства» (Российская музыкальная газета, 2002, №4).

Сейчас эту газету невозможно достать, она стала

библиографической редкостью.

Однако в моем «Гении зла» (2005), доступном в Интернете,

содержатся большие цитаты из упомянутой статьи, и читателю

будет нетрудно проверить, что обвинения Прохоровой в адрес

моего отца, приведенные в ее новой книге, изменились до

неузнаваемости по сравнению с тем, что написано в «Трагедии

предательства». Что обвинения «поплывут», я, признаюсь, ожидал.

Прежде всего, в новой книге Прохоровой от упоминаний о 12

целенаправленных антисоветских разговорах с моим отцом

наедине в прохоровской квартире (см. ее статью «Трагедия

предательства») не осталось и следа. ТО ЕСТЬ СТЕРЖЕНЬ

ПРЕЖНИХ ОБВИНЕНИЙ ИСЧЕЗ! Это значит, что Прохорова,

наконец, согласилась с тем, что ее квартира прослушивалась.

Интересно, встречаясь с моим отцом в 1949 году, она это тоже

понимала? (Как я узнал из книги Прохоровой, она не только знала

о существовании своей родственницы разведчицы Веры Трэйл, но

и встречалась с ней; см. с. 28–29).

Единственное, за что пытается зацепиться Прохорова – это эпизод

с разговором на лестничной площадке про Маленкова (после

празднования дня рождения моего отца у него дома 19 сентября

1949 года). Эпизод, который в версии 2002 года представлялся

второстепенной, ничего не доказывающей деталью. Но в версии-

2012 он полностью переписан.

Разговор на лестничной площадке переехал в «кабинет»

(«кабинетом» была маленькая комната в коммунальной квартире,

в этой комнате кроме моего отца жили его мать и сестра), на стене

«кабинета» внезапно материализовался портрет Маленкова (этот

портрет перед выборами, как я полагаю, должен был висеть на

улице), а из «кабинета» в неизвестном направлении вопреки

логике были удалены моя бабушка и тетка (иначе не получился бы

«разговор наедине»). Логически связанное с этим эпизодом

описание разговоров со следователем и очных ставок с

М.А. Мееровичем и с моей теткой полностью переиначено –

следователь, моя тетка и отчасти Меерович дословно или почти

дословно повторяют в версии–2012 разговор про Маленкова (чего

не было в версии–2002!). А еще откуда-то возникла у моего отца

«секретарша»…

(Но и в полностью переиначенном виде этот единственный

оставшийся эпизод (разговор о Маленкове) по-прежнему

непригоден для обвинений моего отца. Дело в том, что

упомянутый разговор происходил спустя ровно два месяца после

ареста Вольпина. За моим отцом уже велась охота. Кстати,

ближайшей подругой Вольпина в те годы была дочь

(расстрелянного) разведчика, тесно связанного с лабораторией по

установке подслушивающих устройств в жилых помещениях.

Но даже если забыть о том, что мой отец был мишенью для

«органов», разговор в комнате коммунальной квартиры – это не

разговор наедине. Обвинения в адрес моего отца не имеют

никаких оснований – это всего-навсего чудовищная

пустышка).

А вот лагерные воспоминания Прохоровой весьма информативны.

В бараке она не мерзла («…какие ледяные нары? В лагере очень

жарко топили…»), конвоиры ей попадались добрые («…

удивительное дело, какими эти ребята оказывались порядочными

людьми»), от тяжелой работы освободили…(с. 58–60). См. также

интервью, взятое у Прохоровой журналисткой « Русской жизни»

Е. Пищиковой [1]:

«… я по своей природе не приспособлена к физической работе,

поэтому мне даже не пришлось притворяться».

Это великолепно согласуется с рассказом Вольпина о том, как ему

хорошо жилось в психушке, куда он был переведен из тюрьмы в

1949–1950 гг. (См.: Айхенвальд Ю.А. Последние страницы. – М.:

Изд-во РГГУ, 2003, с. 247. Цитата из книги Айхенвальда

приведена также в гл. II.)

И Вольпина, и Прохорову «органам» необходимо было уберечь от

гибели. Иначе кто стал бы распространять лубянскую чушь о моем

отце по всему свету?

А все-таки, уровень книги Веры Ивановны удивительный. В

заключение приведу две цитаты оттуда. Хотя они прямо и не

относятся к теме моей заметки, но зато характеризуют книгу в

целом:

<< Об Эфроне сегодня говорят и пишут много гадостей, что он,

мол, был агентом НКВД и все такое прочее. Я точно знаю, что

это неправда.>> («Четыре друга…», с. 29)

Правда, здорово? Прохорова точно знает. И еще:

<< Но его [А.Д. Сахарова] супруга! Это было исчадие ада, просто

исчадие! Глаза черные, вращаются вокруг своей оси. Она, видимо,

держала Андрея Дмитриевича в ежовых рукавицах. >> (там же,

с. 73)

А я-то всегда считал, что такая характеристика Елены Георгиевны

исходит из… ну, вы догадались…

[1] Пищикова Е. Суровая нить / Русская жизнь, 28 сентября 2007 г.

http://www.rulife.ru/mode/article/299

Добавление IV.

О КНИГЕ АНДРЕЯ ГАВРИЛОВА

Только что с большим трудом раздобыл и, наконец, прочел

целиком книгу Андрея Гаврилова «Чайник, Фира и Андрей»

(Вашингтон: Изд-во Юго-Восток, 2011). Впечатление сильнейшее.

Читать эту книгу необходимо. Хочу сделать небольшое замечание,

имеющее некоторое косвенное отношение к истории моего отца.

Вначале процитирую книгу Гаврилова (глава «Энигма», с. 166–

167):

<<С точки зрения официальной идеологии Советского

государства – отец Рихтера был врагом народа, а его мать –

предательница Родины. А Рихтер – сын расстрелянного врага

народа и предательницы – и дальше выступал, как ни в чем не

бывало на концертах.

КАК МОГ ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК НЕ ТОЛЬКО ВЫЖИТЬ, НО И

СДЕЛАТЬСЯ ВЕДУЩИМ ПИАНИСТОМ СТАЛИНСКОГО СССР?

На этот вопрос фильм [Монсенжона] не отвечает. Свободный

человек? О какой свободе может идти речь? Рихтер был ИХ

рабом, верным псом. Иначе – он не прожил бы и года после

расстрела отца и предательства матери.>>

В качестве возможного ответа на поставленный им же вопрос

Гаврилов приводит слова самого Рихтера: <<Во время тяжелой

депрессии Слава [Рихтер] два раза [!] процедил мне одну и ту же

фразу: «Молодая госпожа, как мне говорили, почему-то

увлеклась моими концертами, и это, кажется, спасло меня от

многих неприятностей». Рихтер имел в виду Светлану

Аллилуеву, дочь Сталина, которой в 1941 году было 15 лет. Тем не

менее, Светлана уже тогда встречалась с Каплером, который

культурно развивал ее, таскал на интересные концерты. Судя по

ее поздним воспоминаниям, Сталин ее безумно любил, она

поделилась с отцом своим восхищением от игры Рихтера, и

Сталин кому-то что-то шепнул. И Рихтер получил невидимую, но

самую надежную в СССР защиту.>>

Неточность второй из приведенных цитат состоит в следующем.

Светлана Аллилуева познакомилась с Каплером не в 1941 году, а,

по крайней мере, на год позже (см. книгу Аллилуевой «Двадцать

писем к другу»):

<<В ту же зиму 1942-43 года я познакомилась с человеком, из-за

которого навсегда испортились мои отношения с отцом, – с

Алексеем Яковлевичем Каплером.>> [1]

Напомню, что осадное положение было введено в Москве

20 октября 1941 года, а приказ о переселении немцев был издан

еще раньше – 8 сентября 1941 года.

Иными словами, тот факт, что Рихтер – фактически, не скрываясь

– уцелел в Москве после депортации немцев, по-прежнему ждет

своего объяснения.

Москва, август 2012

[1] Впервые Каплер и Светлана Аллилуева встретились в конце октября

1942 года (см. Аллилуева С.И. «Двадцать писем к другу». – М.: Книга,

1991, с. 163).

Добавление V.

«ИНВЕРСИОННЫЙ СЛЕД» ОТ СЕКСОТА

I.

При обсуждении на forumklassika истории моего отца возник

вопрос – почему сексот после столкновения не позаботился о

немедленном аресте Локшина. Ведь именно так и только так (по

мнению одного из моих оппонентов) можно было надежно

предотвратить раскрытие сексота в кругу знакомых Локшина. Ну,

во-первых, арест для моего отца спустя год после операции по

удалению трех четвертей желудка (1948 год) означал верную

смерть в тюрьме через две недели.

При этом нельзя не учитывать, что участники этой истории –

живые люди, связанные какими-то человеческими чувствами.

Отправить моего отца на верную скорую гибель сексоту было

просто невозможно. Был избран иной вариант – напугать отца и о

нем же распустить слухи. А для верности вполне можно было

время от времени приходить в гости, смотреть, как реагируют

родственники отца (так я это себе представляю). По-прежнему ли

они рады? Если – нет, то – сами понимаете... А если – по-

прежнему рады, то жизнь продолжается, а там и Вольпин

возвращается из своей высылки, а до этого письма шлет, Локшина

разоблачает. Конечно, для сексота есть при этом риск, но сексот не

чувствует себя убийцей близкого человека. Параллельно

обрабатывается круг знакомых, кого-то запугивают, кого-то

вербуют. Так что, с распространением слухов все в порядке. Слухи

распространяются только такие, Какие Надо...

II.

От агента, действующего под прикрытием, остается в истории

«инверсионный след». Сам агент – невидим, и каждый отдельный

эпизод может трактоваться разными способами, однако взятые в

совокупности эпизоды – если их набралось достаточное

количество – могут свидетельствовать о том, что поработал агент-

невидимка.

Такие эпизоды в истории моего отца имеются.

А. Эпизоды, в которых от читателя требуется доверять моему

отцу (а также мне):

1. Письмо отца от 19 сентября 1949 года («Труп вернулся…»).

2. Рассказ отца о столкновении с сексотом (слова сексота: «Я не

человек, я труп»).

Б. Эпизоды, документально подтвержденные либо

допускающие независимую проверку:

1. Неожиданный разгром отцовского сочинения на

композиторском пленуме 1949 года (и непосредственно

предшествующее этому разгрому отчаянное отцовское письмо от

19 ноября 1949 года). Напомню – все это случилось не до, а через

четыре месяца после ареста Вольпина.

2. Прохорова: <<Надо сразу сказать, что следствие у меня, по

сравнению с миллионами несчастных людей было легким

(наверное, в какой-то мере благодаря Шуре [Локшину]>> (см.

Прохорова В. Трагедия предательства / Российская музыкальная

газета, №4, 2002).

Это очень важное свидетельство. На следствие мог влиять ни в

коем случае не рядовой стукач, а только агент, работающий под

прикрытием. Но если бы это был мой отец, у него была бы

совершенно другая судьба в дальнейшем:

2.1. Выпускали бы такого влиятельного агента за границу на

исполнение собственных сочинений.

2.2. Пустили бы преподавать в Консерваторию или в Гнесинский

институт.

2.3. Сочинения не снимали бы с исполнения ( Шестая симфония,

«Тараканище»)[1].

2.4. Наконец, под старость – уж точно дали бы персональную

пенсию.

На самом же деле все было в точности наоборот, и это все

проверяемо. Приведу еще выразительный фрагмент из интервью

Иосифа Пастернака (2007): << Однажды ему [ Локшину]

предложили поменять всего несколько слов в его симфонии на

стихи Киплинга, а именно – Индию сделать актуальным тогда

Вьетнамом, а английских солдат переделать на американских. И

при этих уступках крупный чиновник гарантировал композитору

Ленинскую премию. На что Локшин ответил: «Я так и знал, что

найдутся непреодолимые препятствия для моей музыки».

Подумайте: он ведь мог писать симфонии, посвященные

комсомолу, целине и прочим святыням советского строя, как

это делали его коллеги. Но Локшин выбирал произведения

[ тексты для своих вокальных сочинений] , которые были обречены

на критику.>>

3. То, что Прохорову освободили в лагере от физической

работы (!), и то, что конвоиры ей попадались добрые – см.

с. 58–60 ее книги, а также статью: Пищикова Е. Суровая нить /

Русская жизнь, 28 сентября 2007 г.

4. Вольготная жизнь Вольпина в психушке (См.: Айхенвальд

Ю.А. Последние страницы. – М.: Изд-во РГГУ, 2003, с. 247.)

5. Вызов на очную ставку с Прохоровой ближайших

родственников отца и его лучшего друга. Это именно прием для

прикрытия настоящего агента. См. статью Игоря Маслова

(Новая газета, 26 ноября 2001 г.).

6. Активнейшее участие в дискредитации моего отца людей с

необъяснимостями в биографии.

Москва, октябрь, 2012

[1] Драматичная история с Шестой симфонией – в Интервью Виктора

Попова (см. ниже). Важность этого интервью как аргумента в дискуссии,

на мой взгляд, трудно переоценить. Я благодарен И.С. Пастернаку,

любезно предоставившему мне текст интервью, взятого им у В.С. Попова

в мае 2002 года и не вошедшего в его фильм «Гений зла». Текст

публикуется с небольшими сокращениями.

III.

В.С. Попов. Интервью после концерта (отрывок) [1]

Дело все в том, что действительно Локшин – это крупное явление

в нашей музыке, в русской музыке, крупное явление. И так мне

повезло, что в 70-е годы [я познакомился с Локшиным], благодаря

Рудольфу Борисовичу [Баршаю] как раз. Мы с ним в этот момент

активно работали, потому что у него был свой камерный оркестр, а

у меня хор мальчиков. Мы часто пели музыку Баха… И однажды

Рудольф Борисович мне сказал, что вот есть такая идея –

исполнить Шестую симфонию композитора Локшина. Я тогда,

естественно, почти ничего [о Локшине] не знал. Знал, что такой

композитор есть и знал, что находится он в довольно трудном

положении, потому что когда-то, написав кантату «Тараканище»,

попал в глубокую немилость в связи с тем, что нашлись такие

добрые люди, которые подсказали, что «тараканище – это наш

вождь и учитель». И поэтому, естественно, довольно трудная у

него была судьба и музыку его мало кто знал. И вот Рудольф

Борисович предложил мне исполнить Шестую симфонию, а

Шестая симфония написана на стихи нашего великого поэта

начала века – Блока. И поэтому с огромным удовольствием я

решил познакомиться с этой музыкой. И я пришел к нему

[Локшину] домой... Жил он недалеко от проспекта Вернадского, в

маленькой квартирке. Надо сказать, что условия жизни у него

были, конечно, весьма и весьма посредственные. Жуткий

инструмент, но он сел, стал играть и сразу захватил меня. Знаете,

потом с огромной радостью я работал со студенческим хором

института Гнесиных над этим сочинением, и мы должны были его

исполнить в открытом концерте. Но я уехал с детским хором

радио и телевидения на гастроли в Чехословакию. Когда вернулся,