Мы из ЧК

Ю. Кисловский В ОГНЕ

Очерк о работе органов ОГПУ по ликвидации политического бандитизма на территории Казахстана и, в частности, банды Серова, действовавшей в 1921—1922 годах на западе республики и сопредельных Самарской и Саратовской губерниях, освещает лишь отдельные эпизоды сложной и опасной чекистско-воинской операции.

Из здания Киробкома полпред ОГПУ Даниловский и командующий войсками ЧОН Воротков вышли вместе.

— Ты куда сейчас, Степан Ильич? — спросил Даниловский.

— К себе, в штаб, — ответил Воротков, принимая лошадь от коновода и готовясь вскочить в седло. — А что, Иван Кондратьевич?

— Сводку не забудь мне прислать.

— Не забуду!

Воротков ловко вскочил на коня и пропал в темноте ночи. Даниловский постоял, пока был слышен цокот копыт, затем подошел к фаэтону и сказал кучеру, чтобы тот возвращался в полпредство один.

В Киробкоме на заседании президиума Даниловский делал доклад о борьбе с политическим бандитизмом в Киргизской республике. И теперь, после многочасового напряжения, ему хотелось побыть на свежем воздухе одному, подумать, собраться с мыслями.

Осень 1921 года в Оренбуржье выдалась солнечной и теплой. Лишь редкие порывы ветра да падающие с деревьев пожелтевшие листья напоминали о том, что лето уже прошло.

— Не первое лето с начала революции, — вслух сказал Иван Кондратьевич. — Еще немного, и наступит мир для нас, чекистов.

…Экономические трудности, вызванные прошедшими войнами и неурожаем, резко осложнили политическую обстановку в республике и особенно в областях, прилегающих к Оренбургу. С каждым днем росло число голодающих. Недобитые в гражданскую войну эсеро-кулацкое охвостье и контрреволюционные элементы из мелкобуржуазных слоев поднимали голову. Одна за другой образовывались банды. Террористы убивали партийно-советских работников, грабили заготовительные конторы, вывозили и прятали хлеб, уничтожали скот.

Обдумывая план по организации более активной борьбы с шайками бандитов, полпред не заметил, как подошел к зданию ОГПУ и, привычно отдав честь часовому, направился в свой кабинет. На столе его ждала оперативная сводка. Прочитав ее, Даниловский подошел к висевшей на стене карте, отметил расположение войск ОГПУ, ЧОН, Красной Армии. Затем вызвал начальника военного отдела Клейменова.

— Дмитрий Иванович! Доложите о работе разведотрядов.

Когда на карте были отмечены места расположения банд, полпред поинтересовался работой разведотрядов, созданных из казахов-добровольцев, их нуждами, организаторскими способностями командиров. Это была надежная и весьма эффективная сила. С помощью разведотрядов органы ОГПУ получали точную информацию не только о передвижении банд, но и об их численном составе, вооружении.

— Обком партии, — сказал Даниловский, переходя к следующему вопросу, — поставил перед чекистами задачу ускорить ликвидацию банд, и в первую очередь банды Серова, как наиболее крупной и опасной. Опасной потому, что к ней тянутся мелкие бандитские шайки, примыкают кулаки. Наряду с чекистско-воинскими операциями следует организовать через наших разведчиков работу по отрыву от банд случайно попавших туда людей. Мы должны наперед знать о всех намерениях их главарей и своевременно применять силу. Ищите людей, способных войти в доверие к атаманам, их ближайшим помощникам. Мобилизуйте сотрудников своего отдела на решение этой неотложной задачи. Всем органам на периферии дайте по этому вопросу исчерпывающие указания.

Полпред немного подумал и сказал:

— Кстати, есть у нас полные биографические данные на Серова? Кто он такой, этот атаман?

— Серов Василий Алексеевич, как мне помнится, — ответил Клейменов, — дезертировал из Красной Армии, а затем принимал активное участие в контрреволюционной мятежной авантюре Сапожкова, который возглавлял эсеровский мятеж в Уральской губернии в 1920 году. До мая следующего года скрывался у себя на родине. Затем занялся политическим бандитизмом.

Около двухэтажного здания ОГПУ, щурясь от яркого солнечного света, взад-вперед прохаживался часовой. Он был в буденовке, поношенной шинели. На смуглом молодом лице играла вызванная теплом и солнцем улыбка. Мимо него прошел коренастый, лет двадцати, боец в дубленом полушубке. Можно было заметить, что он чем-то обеспокоен.

— Здравствуй, Семен! Ты что же, своих не узнаешь? — сказал часовой, нарочито загораживая бойцу дорогу.

— Прости, брат. Задумался…

— О чем, если не секрет?

Мысли Семена в эту минуту унеслись к небольшому домику с чистыми уютными комнатами, в котором жила его Маша.

Все началось с того зимнего вечера. Ему, Семену Бредихину, поручили встретить местных комсомольцев, приглашенных на трехлетний юбилей ВЧК. Маша была не единственной девушкой среди гостей. Но когда Семен увидел ее, то уже не мог оторвать взгляда. После доклада выступала самодеятельность. Маша пела старую казачью песню. В ее чистом голосе было что-то свое, родное, запавшее в Семенову душу. Зал аплодировал. Долго и страстно. Но Маша так и не вышла на сцену.

В перерыве заиграла гармошка. Образовался круг. Семен пустился в пляс. Еще раньше он заметил, что Маша внимательно наблюдает за ним, и старался вовсю. Уже гармонист устал, но Семен не выходил из круга. Он, как завороженный, без устали отплясывал коленца. И тогда в круг вышла Маша.

Пляску закончили под общий хохот и, взявшись за руки, отошли в сторону. Отдышались, вышли во двор. Поговорили. Когда закончился вечер, Семен проводил девушку. Дорогой рассказывали друг другу о своей жизни. Смеялись.

— А вот и мой дом, — сказала Маша, останавливаясь.

Семен стал прощаться, но девушка вдруг предложила:

— Прошу, гостем будешь.

Их встретила женщина средних лет, очень похожая на Машу. В небольшой комнате было тихо, уютно. Но Семен чувствовал себя как-то неловко. Он не находил слов для беседы, а когда ему предложили чашку чая, отказался и, сославшись на занятость, распрощался и ушел.

Однако с тех пор Семен стал часто заходить на Форштадскую улицу, где жила Маша. Познакомился с ее отцом, участником империалистической войны, пулеметчиком Чапаевской дивизии. Иван Максимович Степанов оказался добрейшим человеком, они быстро подружились. Семен стал приходить к Степановым как домой.

А вчера? Но не только это волновало Семена. Едва он зашел в казарму, как дежурный по эскадрону крикнул:

— Бредихин, к командиру!

У комэска сидели двое. В одном Семен узнал Клейменова. Повернувшись к Бредихину, тот попросил его рассказать свою биографию. Затем спросил:

— Кого вы помните из соседей в селе?

Бредихин назвал несколько фамилий и среди них Матцева. Клейменов тотчас достал из папки фотографию, показал ее.

— Да это же Тихон Матцев, лавошника сын! — воскликнул Семен.

— А вы знаете, где он сейчас?

— Нет. Он приезжал еще в империалистическую на побывку. С тех пор его не видел.

— Ваш земляк сейчас в банде Серова, его правая рука, — пояснил Клейменов. — Возглавляет карательный отдел, руководит расстрелами коммунистов и комсомольцев. А сколько от него пострадало ни в чем не повинных жителей…

Клейменов умолк, свел над переносицей густые, слегка выцветшие брови. Затем продолжил свою мысль:

— Мы посоветовались с вашим командиром и пришли к выводу: вам нужно вступить в банду Серова. Да, да, в банду! Думаем, что Тихон Матцев поверит вам. Подумайте хорошенько. Задание ответственное, трудное и разглашению не подлежит. Завтра зайдете с ответом. А сейчас — отдыхать!

Бредихин вышел в коридор и чуть было не столкнулся с девушкой, которая вышла из кабинета командира эскадрона. Это была Маша. Спросила:

— Что с тобой, Семен? Чем-то расстроен?

Бредихин не успел собраться с мыслями, как Маша, наклонившись к нему, зашептала:

— Приходи сегодня. Маманя пироги печь будет.

И выпорхнула во двор.

Бредихин зашел в конюшню, задал гнедому корм, похлопал его по шее и направился в казарму.

Вечером Бредихин вновь был у Степановых. Хозяйка радушно встретила гостя, извинилась и ушла на кухню готовить ужин. Маша тотчас подбежала к Семену, поцеловала его в щеку, помогла скинуть шинель.

— Ух, какой ты весь холодный! — сказала девушка. — Иди к печке, погрейся.

Семен зарделся от поцелуя и растерянно стоял на середине комнаты. Он чувствовал, что в их отношениях что-то изменилось. Его тревожила предстоящая разлука, ибо он согласился с предложением Клейменова.

Маша угадала состояние Бредихина и старалась помочь ему преодолеть скованность. Вскоре к Семену вернулась прежняя уверенность. Он шагнул к девушке, положил на ее плечо сбою озябшую руку. Маша не отстранила Семена. Она на какой-то миг прижалась к нему, обняла и закружила по комнате. Бредихину передалось ее веселье. Он забыл все на свете.

В горницу вошла мать Маши. Молодые люди, словно провинившиеся школьники, низко опустили головы.

— Вот и пироги поспели, — как ни в чем не бывало сказала Наталья Ксенофонтовна. — Кушайте, дети, поправляйтесь.

Поставив на стол тарелку с пирогами, вышла. Как ни трудно было с хлебом, Наталья Ксенофонтовна умудрялась выкраивать из скудных пайков мужа и дочери и этим удивляла близких и знакомых.

В эскадрон Бредихин возвратился поздно ночью. Тихо, чтобы не разбудить товарищей, Семен пробрался к своей койке, разделся и лег. Долго лежал с открытыми глазами и только под утро уснул.

В кабинете начальника войск ВЧК висела карта Казахстана. На ней синими кружками были обозначены места, где орудовали бандиты.

За большим письменным столом сидели Воротков, комиссар войск ЧОН Башилов и Клейменов. Вскоре в кабинет вошел Бредихин. Ему предложили стул. Наступила пауза. Понимая, что от него ждут ответа, Семен сказал:

— Товарищи! Я готов идти на любое задание и выполнить его.

— В этом мы не сомневались, — заметил Башилов. — Знаем тебя, Семен, как активного комсомольца, преданного товарища. О брате твоем, краснознаменце, понаслышаны.

— Но одной смелости для чекиста мало, — сказал Клейменов. — Нужна выдержка и еще раз выдержка. Какой бы враг ни был, его надо обхитрить. В своей работе чекисту приходится часто рисковать. Но риск должен быть оправданным.

— Я понимаю, что иду в логово врага, — ответил Семен. — Иду сознательно. Можете на меня положиться.

— Товарищ Клейменов вас проинструктирует перед выездом, — сказал Воротков.

Он поднялся из-за стола, подошел к Бредихину, крепко, по-товарищески, пожал ему руку.

— Желаю удачи, Семен. Будь осторожен…

Когда Клейменов доложил полпреду о выезде Бредихина из Оренбурга, о способах связи с ним, Даниловский заметил:

— Это все хорошо. Но один Бредихин не сможет до конца выполнить столь сложную задачу. Ему нужны помощники.

— Мы обсудили и этот вопрос. Подобрали еще несколько кандидатов, — доложил Клейменов.

— А нет ли среди наших сотрудников человека, который бы лично знал Серова?

— Как же, как же! Есть такой товарищ. Переверзенцев Иосиф Ефимович. Еще в империалистическую служил в одном взводе с Серовым. Он-то и подобрал еще двух кандидатов. Одного из них думаем забросить в банду Серова.

— Ну что же, неплохо. А что вы думаете о самом Переверзенцеве? Как давно он в чекистских органах?

— Иосиф Ефимович мой близкий товарищ, — не задумываясь, ответил Клейменов. — Вместе кормили вшей в окопах Галиции. Работая уполномоченным по борьбе с бандитизмом, он все задания выполняет беспрекословно, точно и в срок.

— Достаточно! Поручите Переверзенцеву подготовиться к беседе со мною. Завтра в 10 утра. Пусть расскажет о Серове.

— Иосиф Ефимович рассказчик неплохой и лишнего времени у вас не отнимет, — заметил Клейменов.

— Ну вот и хорошо, — задумчиво произнес Даниловский.

Ему почему-то вспомнились первые послеоктябрьские месяцы. Но, отогнав нахлынувшие воспоминания, он сказал:

— Приходите и вы, Дмитрий Иванович, вместе с ним.

На следующий день утром Переверзенцев был у Даниловского. Сюда же пришел Клейменов.

…Задача была не из легких. Ефрейтор Серов, солдаты Переверзенцев и Сдобнов получили приказ добыть «языка». Двое суток разведчики изучали передний край обороны немцев. Начавшаяся метель помешала им как следует организовать наблюдение. И тогда солдаты решили скрытно выдвинуться к вражеской траншее и во время смены полевого поста захватить «языка». Минные поля и заграждения преодолели быстро. Затем около двух часов пролежали в воронке: наблюдали за местностью. Вскоре подошла смена. Вражеские солдаты потоптались на месте, покурили, и отстоявший свою смену караул ушел. Недолго маячила каска нового часового. Густой снег, ограничивающий обзор, и пронизывающий холод заставили его спуститься в землянку. Этого только и ждали разведчики. Они подползли к двери землянки, притаились. Через некоторое время открылась дверь. Запахло жареной свининой. На порог шагнул рослый солдат, закутанный не то в женский платок, не то в лоскут ткани. Не ожидая нападения, он, что-то мурлыча себе под нос, вышел на бруствер окопа, отвернул лицо от ветра. И тут Сдобнов ударил его по голове. Вражеский солдат, точно сноп, упал на руки подоспевших Серова и Переверзенцева. Разведчики, захватив «языка», стали отходить. Преодолев заграждения, они вышли на нейтральную полосу. Опасность, казалось, миновала. Но вдруг раздался взрыв. Сдобнов, не приходя в себя, тут же скончался. Тяжело ранило Серова. Пленный вражеский солдат и ползший следом за ним Переверзенцев были невредимы.

Взрыв насторожил неприятеля. Затрещали пулеметы, ударила артиллерия. Били вслепую, так как густой снег закрывал обзор, слепил глаза. Пули и снаряды пролетали мимо.

Переверзенцев, взвалив на плечи Серова, приказал пленному ползти впереди себя. Вскоре показались окопы русских. Сдав Серова санитарам, Переверзенцев доставил пленного солдата в штаб.

Долго пришлось Серову проваляться по госпиталям. Потом его назначили в другую часть. До октября 1917 года так и не удалось встретиться сослуживцам. И только позднее, на солдатском собрании полка, делегат от корпуса Переверзенцев повстречал Серова.

Рядом с трибуной стояли офицеры. Среди них — Серов. Увидев его, Переверзенцев бросился к старому фронтовому Другу:

— Здравствуй, Василий! Не ожидал тебя здесь увидеть. Ты уже старшим унтером стал, второй крест получил?! Вот здорово!

И, обняв Серова, Иосиф по-мужски облобызал его. Растрогался и Серов. Сказал:

— Спасибо, Иосиф. Ты мне жизнь спас, родным братом, можно сказать, навеки стал. Если бы не вынес тогда, в шестнадцатом, кормить бы мне червей в галицийской земле. Спасибо…

Долго беседовали старые фронтовые друзья. Переверзенцев уловил в словах Серова какую-то обеспокоенность, недопонимание происходящих событий. Стремление во что бы то ни стало вернуться домой не батраком, который бы носил рваные штаны, а в офицерском мундире, видно, прочно завладело Серовым. Он почти не слушал Иосифа. «Мир», «земля», «свобода», «большевики», «равенство». Серову же хотелось быть полновластным хозяином.

— Вскоре, в начале октября, Серов выехал домой и в старую царскую армию уже не вернулся, — закончил свой рассказ Переверзенцев.

Он глубоко вздохнул, хотел еще что-то добавить, но Даниловский заметил:

— Да, психология атамана давно сложилась. А тебе, Иосиф Ефимович, больше не приходилось встречаться с Серовым?

— Нет, не приходилось. Но многие страницы из его атаманской жизни мне известны.

— Так, так… Ну что ж, продолжайте изучать руководителей банды. Свяжитесь с Саратовским и Самарским губ-отделами. Уточняйте сведения, которые будут поступать от наших разведчиков. А сейчас обсудим мероприятия по комплектованию разведгруппы, план заброски ее в банду Серова…

Чекисты разошлись поздно вечером.

Получив через связного первое сообщение от Бредихина, Дмитрий Иванович Клейменов сразу же доложил о нем полпреду.

В Джамбейты Бредихин приехал вовремя. Серовцы готовили налет на село и были где-то поблизости.

Остановившись в доме Галиева, добровольца разведотряда, Семен ждал выступления бандитов. В первую же ночь во многих домах раздались крики, по улицам поскакали всадники. Бредихин тотчас выскочил во двор и, заметив верховых, направился к ним.

— Кто будешь? — остановил Семена скуластый парень, одетый в солдатскую шинель.

— Кто буду, не тебе знать, солдат. Веди к атаману.

Скуластый, уловив в голосе Бредихина властные нотки, указал ему на стоявших у забора людей, о чем-то горячо споривших. Семен подошел к ним.

— Что надо? — спросил тот, который был выше ростом, в офицерской бекеше.

— С кем имею честь говорить? Мне нужен Серов или кто-либо из его помощников, — тоном уверенного в себе человека произнес Бредихин.

— Это что еще за птица? — поинтересовался второй. — А не хотел бы ты познакомиться вот с этим?

И он поднес к лицу Бредихина револьвер.

— Постой, Овчинников. С этим никогда не поздно, — заметил первый.

Семен спокойно рассматривал стоящих перед ним бандитов. Его мысль усиленно работала над тем, как вести себя дальше. Вдруг он услышал:

— Я — Буржаковский, начальник штаба атаманской дивизии войск воли народа.

— А я — Бредихин, бывший командир из отряда Вакулина. Подался было на Тамбовщину, но там красные житья не дают. Ищу вас вторую неделю, — выпалил Семен.

— А как с документами? — спросил Овчинников.

— Кто им сейчас верит, — ответил Бредихин. — Документы любые можно представить. Бумага, она все стерпит.

— Ну, что ж, валяй вон в те сени. Приедет Матцев, разберется, кто ты такой!

«Наконец-то! — подумал Семен. — Матцев вроде бы свой человек».

Ехали долго. Только что выпавший глубокий снег перемел дорогу. Кони проваливались, храпели. На санях вместе с Бредихиным примостились еще два бандита. «Караулят, — подумал Семен. — Ну и пусть, бежать не собираюсь». Закутавшись в предложенный возницей тулуп, он лежал на сене подремывая. Наконец, сани остановились.

— Пойдем, — сказал Буржаковский.

Вошли в небольшую крестьянскую избу. За столом, стоявшим посередине комнаты, сидел новоиспеченный командующий «армией воли народа». На полу валялись пустые бутылки. Один из бандитов держал в руках четверть.

Появление Бредихина не смутило сидящих за столом. Изрядно охмелевшие, они громко разговаривали между собой, старались перекричать друг друга. Буржаковский доложил атаману.

— Так, говоришь, у Вакулина был? — обратился к Бредихину сидящий справа невзрачный на вид человек с дергающейся при разговоре щекой.

«Серов», — решил про себя Семен и ответил:

— Был. Вместе…

Но не успел закончить фразу, как из-за стола к нему бросился Матцев.

— Сеня! Ты ли это? Вот так встреча!

— А ты откуда его знаешь? — спросил Серов.

— Да как же не знать Семена Бредихина! Ведь это нашего писаря сын. Вместе в школу ходили, вместе росли. А как началась война, потерялись. Я старше его. Призвали на империалистическую. А он остался в селе учительствовать.

— Вот и бери его к себе в писаря, — пьяно ухмыльнулся Серов и, взяв со стола полный стакан, протянул Матцеву. — Угости своего земляка.

Матцев поднес стакан Семену. Чокнулись. Выпили. И потекла беседа. Вспоминали о родном селе, детстве, школьных годах. Потом заговорили о том, как идут дела в банде. И вдруг Семен понял, что Матцев что-то не договаривает, что-то скрывает.

— Жить будешь вместе со мной, — заявил в конце беседы Матцев. — А работа разная. Больше по бумажной части. Появится желание — назначим командиром.

— Нет, зачем же? — возразил Бредихин, — Мне лучше бумагами заниматься. С детства привык, сам знаешь…

Не сразу поверили Бредихину. По приказу Матцева, а может быть, его заместителей, к Семену был приставлен Никифор, по прозвищу «Свинья». Он навязывался Бредихину в друзья, заискивал перед ним, часто приносил самогон, а подвыпив, заводил речь о житье-бытье. И как ни противно было Бредихину такое знакомство, приходилось «дружить» с Никифором.

Ежедневно в следственный отдел приводили захваченных в селах коммунистов, красноармейцев и просто местных жителей, не угодивших чем-то бандитам. Бредихин с трудом сдерживал себя. Он был свидетелем многочисленных расстрелов, зверских пыток над честными советскими людьми. Матцев лишь формально возглавлял следственный отдел, ибо всеми делами вершили Овчинников и его комендантская команда.

Семену вскоре удалось добиться расположения Овчинникова, который решил сколотить капитал и знал, что в сейфе следственного отдела собраны немалые ценности, изъятые у арестованных и расстрелянных граждан. Овчинников заискивал перед Семеном, под любым предлогом выпрашивал подачку. Бредихину это было выгодно, так как Овчинников, получая из сейфа некоторую долю, делился с Семеном секретами, военными планами Серова. Кое-что Бредихин узнавал от Матцева.

Прошло некоторое время, Семен стал «своим» человеком в банде. Он иногда выезжал в села, где встречался со связниками, а в городе вел «разведку» по заданию Матцева. Ему стали поручать расследование некоторых дел арестованных. И многие из советских граждан избежали смерти. Вскоре Бредихин освободился и от назойливого Никифора. Его убили в перестрелке с работниками милиции.

Прошло еще некоторое время, и чекисты Оренбурга стали получать подробную информацию о банде Серова, о ее планах, местонахождении. Все это позволило своевременно принять необходимые меры.

Первый серьезный удар по серовцам нанесли бойцы гарнизона поселка Калмыково, которым командовали секретарь уездного комитета партии Николай Иванович Попов и начальник уездного отдела ОГПУ Иван Чапурин. В конце ноября и начале декабря 1921 года банда потеряла около полтораста человек убитыми и ранеными, много лошадей. Крупное поражение потерпели серовцы под стенами Гурьева, куда направились после боев у Калмыково. В середине декабря банда была вынуждена отступить к поселку Тополи, откуда в начале января 1922 года планировалось совершить второй налет на Калмыково. В 50 верстах южнее Калмыково, в поселке Гребенщики, серовцы были перехвачены частями Красной Армии и разбиты. Пехота вместе с обозом попала в плен. С остатками кавалерии Серов бежал в сторону Бухары, откуда намеревался двинуться на Уил.

…Телефонный звонок полпреда о движении серовцев к Уилу определил дальнейшие действия Авдеева, руководителя уильских чекистов, которые много сделали для обороны поселка. Был создан отряд самообороны, роздано оружие. И когда к Авдееву собрались чекисты, он уверенно и четко отдавал распоряжения. В частности, приказал, чтобы из Уила были эвакуированы семьи чоновцев и коммунистов. Для прикрытия решили оставить небольшой отряд.

Покончив с делами, Авдеев провел по лицу ладонью и вспомнил, что уже несколько дней не брился. Не до этого было! Постоянные тревоги, экстренные совещания. В поселке участились убийства из-за угла, поджоги. Авдеев направился в соседнюю комнату за бритвой и по пути еще несколько раз провел пальцами по курчавой бородке. Остановился.

— Да ведь борода-то кстати, — вслух сказал Авдеев. — Указание полпреда об установлении связи с Бредихиным надо выполнять. Пройдет еще несколько дней, и во мне трудно будет узнать всегда чисто выбритого чекиста. Как я сразу не догадался об этом?!

…У здания, где размещались чекисты, несмотря на трескучий мороз, суетились мальчишки, помогающие бойцам грузить железные ящики, мешки, другое имущество. Прохожие украдкой поглядывали на отъезжающих. С наступлением сумерек колонна саней, сопровождаемая всадниками, тронулась в путь. Тяжело вздыхали женщины, всхлипывали мальчишки, неразлучные друзья и активные помощники бойцов-чоновцев. Лишь из-под навеса над тесовыми воротами неслась отборная брань. Это местный старожил, сыновья которого были осуждены за бандитизм, слал проклятия вслед уходящим чекистам. Легкая поземка заметала следы саней. Отряд затерялся в сумерках.

А на другой день после короткого боя Уил был занят серовцами.

…Стояла темная ветреная ночь. Рваные облака закрыли пытавшуюся прорваться сквозь них луну, а резкие порывы ветра поднимали снежную пыль, надежно маскируя следы идущих по целине людей. Ноги то и дело проваливались в глубокий снег, сугробы мешали движению. Через несколько верст путники спустились в неглубокий овраг и по нему подошли к окраине степного поселка. Остановились. Какая-то гнетущая и таинственная тишина обступила отряд со всех сторон. Где-то далеко, на северо-западной окраине села лаяла одинокая собака. Было за полночь.

Посовещавшись, путники по одному направились в поселок. Старший отряда в задумчивости постоял у глинобитного сарая и, прихрамывая, свернул в переулок, что вел к ближайшему дому. Послышался легкий стук. Дверь отворилась.

— Авдеич? Проходи! — пробасил человек в наброшенном на плечи полушубке. — Небось, замерз?

— Замерзнуть не замерз, а вот нога снова подвела. То ли оступился, то ли старую рану разбередил, когда шли. Бандитская пуля дает себя знать.

— Проходи. Ложись, коли так. Постель приготовлена в горнице.

— А как в поселке? — спросил Авдеев.

— Пока все спокойно. Серовцы не беспокоят…

…После захвата Уила бандой прошло две недели. Разгульная жизнь и пьянство захватили все лихое серовское воинство. Слышались выстрелы, крики, стоны. «Командующий» чуть ли не каждый день устраивал скачки. Пьяные бандиты носились наперегонки по улицам, орали песни. Затем наступило похмелье. Тогда-то и родился приказ по «Атаманской дивизии», в котором говорилось:

Припоминая отрывки из приказа, Семен Бредихин вышел на людную центральную улицу, зашагал вдоль заборов. Через несколько десятков метров его догнал мужчина, тихо спросил:

— Мы с вами где-то раньше встречались?

Семен несколько замедлил шаг.

— Не припоминаю. Может быть, в Саратове?

— В Оренбурге, — был ответ.

Человек обогнал Бредихина, свернул за угол дома. Стараясь не отставать, Семен последовал за незнакомцем. «Кто бы это мог быть? — думал он, переступая через порог калитки. — Ни на кого из наших не похож. Может, провокация?»

Бредихин, не вынимая руки из кармана, осторожно вошел во двор и увидел стоящего у двери дома человека. Он очень удивился, когда узнал в незнакомце Авдеева. Того самого Авдеева, что руководил облавой при поиске грабителей железнодорожных вагонов на станции Оренбург. В одежде крестьянина чекист был неузнаваем. На давно не бритом подбородке красовалась густая курчавая огненно-рыжая борода. Только проницательные глаза да сросшиеся над переносицей брови выдавали прежнего Степана Авдеева.

— Здравствуй, Семен, — шагнув навстречу Бредихину, сказал Авдеев.

Обнялись. Зашли в просторную теплую горницу. Сели на лавку. Помолчали. Первым заговорил Авдеев.

— Оренбург требует от нас более активной работы по разложению банды. Надо попытаться настроить массы против Серова. Нам помогут. Клейменов подготовил чекистов. Под видом бандитов они вольются в банду. Жди. Кто вошел в эту группу, полпред не сказал. Но, разговаривая со мной по телефону, дал понять, что ты их всех знаешь. Тебе, наверное, уже известно, что в междуречье Волги и Урала действуют 27-я Омская Краснознаменная стрелковая дивизия, 1-я Сибирская кавалерийская бригада, несколько бронепоездов. Войсками ОГПУ и ЧОН, частями Красной Армии уже разбиты многие банды. По существу остались недобитыми одни серовцы. Об этом надо распространять слухи, внушать бандитам всю безнадежность затеи Серова.

— Так-то оно так, — согласился Бредихин. — Но Серов снова взялся наводить порядок. Организовал занятия. Видно, к чему-то готовится.

— Вот и разузнай, — посоветовал Авдеев.

— Это не так легко, Степан. Раньше Матцев все мне рассказывал. А недавно его назначили командиром третьего эскадрона. Следственным отделом сейчас руководит сам Долматов, правая рука Серова. Боюсь, и меня переведут. Как-то заходит Долматов выпивши, говорит: «Ну что, писаришка, упекли мы твоего Матцева. Не будет язык распускать!»

— А за что Матцева перевели на эскадрон? — спросил Авдеев.

— Трудно сказать. Чего-то они не поделили с Долматовым. Да и Серову Матцев не очень нравился.

— Ты говоришь, Матцев к тебе относится хорошо. Делился с тобой секретами. А не использовать ли мам его против Серова?

— Очень трудно. Но попытаться можно.

— А часто ли к тебе он заходит?

— Вечерами. И всегда пьяный. Жалуется на жизнь, на Долматова, Серова.

— Нужно учесть. Но не забывай, Матцев колчаковский офицер-монархист, ярый враг Советской власти. Сколько людской крови пролито им, сколько принесено горя.

— Это я помню, — согласился Бредихин. — Об этом же говорил мне и Клейменов. Но вижу, Матцев хочет спасти свою шкуру, ищет выход из тупика. Поэтому пойдет на все.

— Нужно разобраться. И как следует, — посоветовал Авдеев.

Еще несколько часов обсуждали чекисты свой план работы. Расстались с наступлением сумерек, крепко пожав на прощанье друг другу руки. Авдеев достал из-за иконы пачку пахнущих типографской краской листков, отдал их Бредихину.

…В тот вечер Матцев не зашел в следственный отдел. Тогда Бредихин решил сам сходить к нему на квартиру. Стояла морозная ночь. Усыпанное звездами небо манило в бескрайнюю высь. Запахнув полушубок, Семен вышел за ворота и не спеша направился в третий эскадрон.

Матцев встретил своего земляка несколько необычно. Хмурый и злой, он расхаживал по комнате. Но, увидев Семена, обрадовался.

— Не ожидал, не ожидал. Спасибо, что наведался. Садись, гостем будешь.

Полез под стол, громыхнул пустыми бутылками. Крепко выругался.

— Хотел угостить, а нечем. Все вылакали, сволочи! И Пантелей ушел к соседке. Без него вряд ли чего отыщем…

— Не утруждай себя, Тихон, — сказал Бредихин и, достав из кармана бутылку самогона, поставил ее на стол. — Первач! Берег для тебя, Константиныч.

Матцев налил глиняные пиалы и, не дожидаясь Семена, выпил. Лицо его тотчас просветлело. Налив вторую пиалу, Тихон сказал: «Будем» и снова выпил.

Водка подействовала на обоих. Обнимая Бредихина, Матцев стал жаловаться на жизнь.

— Гложет меня все это, Семен. Ох, как гложет! Бессонница мучает. Как усну, родные края вижу. Стариков вспоминаю. Олечку свою. Дело наше, Сеня, пропащее. Дохлое, можно сказать. И Серов все понимает, но не хочет слушать об этом. Еще на что-то надеется. А чего ждать? Чего-о-о? Расплаты? Боится атаман Васько конца. Вот и затеял переговоры с комбригом Уваровым о сдаче. Хочет улизнуть из западни. Торгуется, время выигрывает. Троцкого на провод запросил. Но не верю я ему. Не собирается он сдаваться. Перед гибелью браваду разводит. Надоело все это. Пора кончать. Но где выход? Советская власть, Сеня, не простит нас. Да и войско наше ненадежное. Разбегаются солдаты. Вот и зверствует Серов.

Бредихин подлил первача, но Матцев резко отодвинул от себя пиалу:

— Хватит! От себя не уйдешь. Совесть в вине не утопишь.

— Ты прав, Константиныч. Водка сейчас не советчик. Но насчет выхода подумать надо, — заметил Бредихин.

— На что намекаешь, Семен? — привстал из-за стола Матцев.

— Видишь ли, Константиныч. Верные люди сказывают, будто амнистию продлили.

— Предателем я не был и не буду, — крикнул Матцев. — А тебе советую прикусить язык.

— Так-то оно так. Но разве Серов не предает нас, выговаривая для себя условия сдачи? Осечка выйдет, прикроется твоим же эскадроном, а сам убежит за границу. Ты, по-моему, говорил, что наша песенка спета. Но выход есть. Посоветуйся с бойцами эскадрона, они тебе подскажут.

— Ты на что намекаешь? — побагровел Матцев.

Потянулся рукой к револьверу, но никак не мог расстегнуть кобуру.

— Не горячись, успеешь! Лучше посмотри, что читают твои подчиненные. — Бредихин положил на стол несколько листовок. — Скажи спасибо, что ко мне попали, не то Долматов вмиг бы разогнал твой эскадрон. А тебя… к стенке.

Дрожащей рукой Матцев поднес к глазам небольшой листок с жирным текстом. Стал читать:

Прочитав листовку, Матцев как-то сразу обмяк, опустился на скамью. Долго и тупо смотрел в угол, где висели иконы. Потом схватил пиалу и на одном вздохе выпил ее содержимое до дна.

— Здорово мы запутались, Константиныч, — нарушил неловкое молчание Бредихин. — Но надо искать выход. Может быть, не такой, как в листовке. Но надо…

Семен оделся, вышел за дверь. Постоял прислушиваясь. В горнице стояла тишина. Бредихин чему-то улыбнулся и зашагал прочь.

…Прошло несколько дней. Бредихин сидел, как обычно, в избе следственного отдела, просматривал опись награбленных ценностей. Вдруг к нему вбежал Овчинников.

— Слыхал новость, Семен? Матцев с эскадроном хотел к большевикам уйти. Не вышло! Мефодий Тарута успел предупредить атамана. А то бы ушли. Матцева в кутузку отправили. Видишь, что подлец задумал. В кармане у него нашли вот это.

Овчинников бросил на стол знакомую Бредихину листовку. И тут же переменил тему разговора.

— Выпить есть? А то башка трещит после вчерашнего. Опохмелиться бы надо.

— Чего нет, того нет, — ответил Бредихин. — Подожди минутку. Я мигом сбегаю. Тут недалеко.

— Валяй! Когда вернешься — позови.

Семен вышел, но не на центральную улицу, где жила шинкарка, а в переулок. Перемахнул через глиняный дувал, пробежал через сад и оказался у дома, в котором остановился Авдеев. Ворота и калитка были заперты. Чтобы не поднимать шума, Бредихин, оглядевшись по сторонам, перелез через двухметровый забор.

Авдеев встретил Бредихина вопросом:

— Что случилось?

Семен рассказал, что Серов ведет переговоры с Уральском, оттягивая час расплаты и одновременно готовится к прорыву через Ташкентскую железную дорогу. Прорыв назначен через пять-шесть дней.

— Значит, через неделю, — уточнил Авдеев.

— Да. Так утверждает Матцев.

Бредихин подробно доложил о встрече с Матцевым. Но когда сообщил, что тот арестован и у него изъята листовка, Авдеев всплеснул руками:

— Как ты мог так опрометчиво поступить! На такой риск тебе никто санкции не давал. Ведь мы не знаем, как в данном случае поведет себя Матцев. Может, тебя уже разыскивают? Эх Семен, Семен!

— Матцева я знаю, — заупрямился Бредихин. — Кто-то должен рассказать о его гибели старикам. Он так дорожит своими родителями.

— Логика в твоих рассуждениях есть, — заметил Авдеев. — Но будь осторожен. От Матцева всего можно ожидать. Жди указаний. В случае опасности действуй по варианту номер один.

Бредихин захватив у шинкарки бутыль самогону, вернулся к себе.

…На другой день к илецким чекистам пришла смертельно усталая девушка. Ее проводили в кабинет начальника Илецкого ОГПУ, с которым она познакомилась еще в Оренбурге.

— С чем пожаловала, Маша? — по-отечески ласково обратился к девушке Наумов. — Может, вначале отдохнешь?

Маша отрицательно покачала головой. Она рассказала о подготовке Серова к прорыву, передала сведения, добытые Авдеевым. На тонкой бумаге перечислялись силы бандитов и сроки прорыва. Записка заканчивалась словами «До встречи».

Но встреча не состоялась. За связь с Матцевым Семен Бредихин был арестован. Чекист Степан Авдеев в перестрелке с бандитами был ранен, захвачен в плен.

Маша об этом еще не знала и, облокотившись на стол, сладко спала.

Когда Марк Башилов вошел в кабинет полпреда, там уже сидели Воротков, Клейменов, Бадейнов, Ксенофонтов. Начальник политсекретариата поздоровался со всеми за руку, сел рядом с Даниловским.

— Товарищи! — обратился к присутствующим полпред. — Обком снова рассматривал вопрос о состоянии борьбы с бандитизмом. Расширенное заседание, созванное по решению Совета труда и обороны Киргизии, совместно с представителями крайвоенкомата и ОГПУ обсудило создавшееся положение и предложило ОГПУ направить действия всех войск на разгром банды Серова. С этой целью создана Восточная группа войск со штабом в Оренбурге. Ее возглавит начальник войск ВЧК Кирреспублики Воротков. Военкомом назначен Башилов.

Последнее сообщение Бредихина подтверждает сделанные нами выводы об истинных намерениях Серова. Своими переговорами атаман пытается ослабить нашу бдительность. Можно предположить, что в ближайшие дни бандиты начнут активные действия. Наши уильские товарищи во главе с Авдеевым расстреляны по приказу Серова. Бредихин арестован. В своем последнем донесении он сообщил, что Серов имеет намерение перерезать Ташкентскую железную дорогу, углубиться в тургайские степи. Этого допустить нельзя. Для обеспечения успешных действий войсковых частей нам необходимо иметь у серовцев своих людей. Не менее важной задачей остается работа по разложению банды. Думаем направить в логово врага новую группу чекистов. Каково ваше мнение, товарищи?

Некоторое время все молчали. Но вот поднялся Клейменов.

— Разрешите доложить…

Полпред, очевидно, знавший о чем пойдет речь, перебил Клейменова.

— Мы, — сказал он, — не можем в такой момент отпустить, пусть даже на короткое время, руководителя военного отдела.

Полпреда поддержал военком штаба Бадейнов. Но Клейменов не уступал:

— Основная задача отдела, — продолжал он свою мысль, — борьба с бандитизмом. Почему же мне не могут доверить эту операцию? Если сумеем войти в банду, то скажем большую помощь товарищу Вороткову, попытаемся выяснить планы и намерения бандитов. При удобном случае сколотим группу внутри банды и нанесем ей удар с тыла.

— Я считаю предложение Дмитрия Ивановича обоснованным, — вмешался в разговор начальник политсекретариата. — Кто, как не он, знает повадки бандитов. Это при его активном участии были разгромлены банды Охранюка, Аистова, Петрова… Но нельзя не согласиться и с предложением Ивана Кондратьевича. Во главе группы надо поставить кого-то другого.

— Доложите, товарищ Клейменов, о составе оперативной группы, — попросил полпред. — Осталось двое: Иванов и Переверзенцев. Оба — сотрудники республиканского аппарата ОГПУ. Вы их хорошо знаете.

Уроженец Оренбурга, выходец из рабочих, Николай Терентьевич Иванов прошел большую школу политической борьбы. Моряк Балтийского флота, он вместе с революционными матросами участвовал в свержении царского правительства, а в дни Октября штурмовал Зимний, видел и слушал вождя революции В. И. Ленина. Затем вихри гражданской войны, бои в составе 24-й железной дивизии. В 1919 году Иванов — политкомиссар полевого штаба на Украине. Но родные места манили к себе, и Николай Терентьевич переехал в Оренбург. По рекомендации губкома его направляют на работу в губчека. Иванов как-то сразу вошел в среду чекистов, завоевал у них почет и уважение. Знали его как активного общественника, организатора политических мероприятий. К нему шли за советом, помощью.

Человеческая доброта сделала Иванова всеобщим любимцем. Иначе он выглядел в бою. Не щадил врагов и мародеров. Бандиты, прослышав, что против них действуют чекисты во главе с моряком, не решались принять открытый бой. В январе 1921 года Иванов был избран в состав Оренбургского горсовета.

— Такой не подведет, справится, — заметил Дмитрий Иванович.

Как нельзя лучше дополнял Иванова Иосиф Ефимович Переверзенцев. Крестьянин по происхождению, он хорошо знал состояние банд, их главарей, мог без подозрений примкнуть к серовцам.

— Какие будут мнения в отношении кандидатур, предложенных товарищем Клейменовым? — обратился к присутствующим Даниловский.

— Это лучшие наши кадры, — почти в один голос заявили Башилов и Бадейнов.

— Товарищ Иванов, думаю, возглавит группу, сумеет выполнить задание, — поддержал товарищей инспектор политкомиссариата Ксенофонтов. — Но им придется действовать в Илецком и соседних с ним районах. На мой взгляд, в состав группы необходимо включить хотя бы двух чекистов из Илецка. Они лучше знают местные условия, сложившуюся в районе обстановку, смогут поддерживать с нами бесперебойную связь.

Выбор пал на уполномоченных Илецкого ОГПУ Петра Авксентьевича Ткачука, в августе 1921 года окончившего Оренбургскую коммунистическую партийную школу, и Ефрема Филипповича Пятых, буденовца, направленного партийными органами на работу в ВЧК.

— Дмитрий Иванович, разрабатывайте подробный план проникновения группы в банду. Продумайте экипировку и необходимые реквизиты, проинструктируйте людей и через три дня будьте готовы к выполнению задания. Будете сопровождать группу до сводного отряда наших войск, — сказал в заключение Даниловский.

Три дня ушло на подготовку. Прибывшие из Илецка Ткачук и Пятых ознакомились с заданием, рассказали об обстановке в районе, помогли подобрать связников. Иванов в это время допрашивал захваченных бандитов, стараясь получить как можно больше сведений об одном из руководителей банды эсере Долматове.

Иосиф Ефимович Переверзенцев готовил обоз с подарками. Чтобы придать легенде больше достоверности, на одну из подвод погрузили двух баранов, несколько мешков муки, более ста аршин различной мануфактуры, якобы захваченной в разграбленной кооперации. Не забыли и о финансировании «бандитов». У «вожака» Иванова сто миллионов рублей наличными. Чекисты позаботились о вооружении. Каждый получил кроме винтовки еще и револьвер.

Доложив Даниловскому о готовности, Клейменов с разведчиками поздно вечером выехал из Оренбурга.

…Три недели держался трескучий мороз. И вдруг потеплело. Пошел снег. Густой и крупный, он валил целые сутки. Чистый воздух казался легким и невесомым.

Воспользовавшись снегопадом и временным потеплением, серовцы активизировали свои действия. Под Красноярским, в других местах развернулись жаркие бои.

Используя численное превосходство, бандиты перешли в атаку, но сводный отряд чекистов и курсантов стойко отражал натиск врага, хотя и занимал невыгодные позиции. Под дружным натиском пехоты и кавалерийского эскадрона серовцы дрогнули и отступили. Это значительно улучшило положение отряда, и когда противник вновь попытался перейти в наступление, пехота, зарывшаяся в землю, сумела отразить его яростные атаки. Не добившись успеха, серовцы сосредоточили все свои силы на левом фланге, где оборонялись два взвода 18-й Оренбургской пехотной школы. Превосходство серовцев не испугало курсантов. Залповым огнем они прижали наступающих к земле, затем обратили их в бегство.

Бой длился более 12 часов. Поздно вечером бандиты, потеряв около трехсот убитыми и ранеными, 106 лошадей, знамя банды, под прикрытием темноты отступили от поселка Красноярское в юго-восточном и восточном направлениях. Часть банды Серова, численностью до 150 человек пехоты, при двух пулеметах направилась в сторону аула № 8.

11 марта группа разведчиков Иванова в сопровождении Клейменова спешила в район сводного отряда. Свежие лошади быстро бежали по плотному насту, припорошенному пушистым снегом. Иванов то и дело посматривал в бинокль в сторону Красноярского, откуда доносился шум боя.

Недалеко от аула № 8 чекисты нагнали обоз с боеприпасами и продовольствием для сводного отряда. Его сопровождали курсанты Оренбургских командных курсов и чоновцы. Среди сопровождающих был и работник Илецкого райкома партии Наумов.

Не успели чекисты обменяться мнениями, как со стороны аула на дороге показался конный отряд. Черное знамя, развевающееся на ветру, смешанные ряды конников выдавали серовцев. Клейменов поднял к глазам бинокль.

— В колонне более ста всадников, — сказал он. — На двадцати подводах столько же пеших бандитов. Вот некстати!

Клейменов некоторое время молчал, а его товарищи смотрели на своего командира, ожидая решения. Мысль Дмитрия Ивановича усиленно работала. «Как быть? Ввязаться в бой? Но это не входит в планы группы: может сорваться выполнение задания. Еще есть время отойти. А что станет с курсантами? Они погибнут в перестрелке. Бандиты захватят обоз с продовольствием, боеприпасами. Сводный отряд окажется в тяжелом положении».

— Надо спасти обоз, — громко сказал Клейменов. — Чекисты и курсанты прикроют его отход.

Рассыпавшись в цепочку, чекисты спешились, стали обстреливать развернувшуюся для атаки конницу бандитов. Наумов с тремя чоновцами, яростно погоняя лошадей, развернулись и умчались по дороге на Соль-Илецк. Вырвавшиеся вперед бандиты с улюлюканьем скакали к обозу. Коротко, отрывисто щелкали выстрелы. Курсанты быстро, как на учениях, перезаряжали винтовки и посылали пулю за пулей. Несколько всадников вылетели из седел, но, запутавшись в стременах, волочились за разгоряченными, испуганными конями, оставляя на снежном насте красные полосы.

Дружный огонь курсантов поддержали залегшие справа, в лощине, чекисты. Они стреляли во фланг наступавшей конницы, нанося ей значительные потери. Прошло еще несколько минут, и налетевшие бандиты смяли курсантов. Чекисты дали залп, и еще три серовца слетели с лошадей. Остальные повернули вспять. Конная атака была отбита. Наступила короткая пауза. Но не успели чекисты дозарядить винтовки, как вражеская пехота, стреляя на ходу, приблизилась к горстке храбрецов, а конники, разбившись на группы, стали обходить их с флангов.

— Экономьте патроны, товарищи! — крикнул Клейменов. — Стреляйте только наверняка!

Еще несколько бандитов уткнулись в снег. Послышались крики, ругательства. Над полем боя прокатился пропитой бас: «Не стрелять! Взять живьем!»

Продолжая отстреливаться, чекисты не заметили, как кончились винтовочные патроны. Пришлось пустить в ход револьверы. Хладнокровно, с равными промежутками вел огонь Переверзенцев. Ни одна пуля, посланная им, не пропала даром.

С каким-то ребячьим озорством стрелял в надвигающихся бандитов Николай Иванов. После каждого удачного выстрела кричал: «Что, гады? Попало!»

Клейменов прицелился в пьяного верзилу, нажал на спусковой крючок. И… не услышал выстрела. «Неужели все?» — мелькнула мысль. Он оттянул затвор: патронов не было. На снегу валялись стреляные гильзы. «В горячке боя не заметил, как расстрелял все патроны?» — подумал Клейменов и в этот миг увидел перед собой разгоряченные бегом лошадиные морды. «Обошли, проклятые! Живым не дамся!» Схватив винтовку, Клейменов бросился на ближайшего всадника, вышиб его прикладом из седла, но тут же от удара по голове упал сам, потеряв сознание.

Израненных, оглушенных прикладами и нагайками, чекистов доставили в аул, завели в дом Кулумбека Уразбекова, где расположился штаб Серова. Начались пытки, истязания. Первым допрашивали Иванова. Когда рослый бандит попытался сорвать одежду, моряк, резко подавшись вперед, нанес ему удар головой в живот. Бандит, ойкнув, упал на пол. Серовцы схватились за оружие. Лицо красного военмора пылало гневом и ненавистью. Он был красив и страшен в эту минуту.

— Подходи, кто следующий? — крикнул Николай Терентьевич.

Но бандиты стояли оторопев. Не выдержал взгляда и Серов. Отвел глаза. Истерически крикнул:

— Расстрелять!

Иванова увели, закрыли в сарае. Бандиты с пристрастием допрашивали Клейменова, но, не добившись от него ни слова, полумертвого уволокли на улицу. Долго пытали Переверзенцева, других чекистов.

…Клейменов открыл глаза. Обвел взглядом потолок, посмотрел на стены. Нестерпимо болело простреленное в бою плечо, от потери крови кружилась голова. Рядом лежал избитый Иванов. Больше в сарае никого не было. «Где они? Что с ними? Где я?» — думал Клейменов. Но мысли путались, улетали куда-то в пустоту. Мутилось сознание.

В это время дверь со скрипом распахнулась, и двое бандитов швырнули в сарай окровавленного человека. Он застонал.

«Никак Переверзенцев», — подумал Клейменов и, с трудом подняв голову, спросил:

— Что с тобой, Иосиф? Ты ли это?

— Я. Проклятые бандиты всего изметелили. А этот подлец хотел склонить к предательству. Но запомнит мой ответ!

Переверзенцев подполз к Клейменову, зашептал на ухо:

— Дмитрий Иванович! Серовцы чем-то всполошены, собираются. Об Илецке разговор ведут.

— Значит, будут снова прорываться в уральские степи. К Волге, — заметил Клейменов, — уйдут!

— Предупредить бы наших. Но как?

— Поручите это мне, — послышался голос Иванова. Он, наконец, пришел в себя.

— А сможешь? — усомнился Клейменов.

— Я ведь целехонький, — попробовал улыбнуться моряк. — Башка вот только трещит. Здорово ударили, гады!

Иванов встал, осмотрелся. Затем присел, стал осторожно разбирать стену. Полуистлевшие бревна осели. Образовалась дыра. Стена была тыльная, глухая. За ней простиралась ровная, как стол, необозримая степь.

— Ну, с богом, — сказал Клейменов. — Любой ценой доберись до наших. Передай, что Серов собирается прорваться через Илецк…

Иванов на прощание обнял товарищей, полез в дыру. Клейменов и Переверзенцев помогли ему выбраться на волю и тотчас завалили лаз сухим кизяком.

Еще не осела поднятая пыль, как дверь в сарай снова распахнулась и на пороге появился серовец. Щуря ослепленные искристым снегом глаза, он крикнул в темноту:

— Эй, клейменый, или как там тебя? Выходи!

Дмитрий Иванович поднялся, но острая боль чуть не сбила его с ног. Переверзенцев подхватил друга, и они вдвоем, обнявшись, подошли к светлому проему двери.

— Ты оставайся!

Бандит пнул ногой чекиста. Но Иосиф Ефимович устоял. Сдерживая гнев, сказал:

— Человек на ногах стоять не может. Помогу ему выйти, доведу до штаба. Назад опять же надо будет поддержать.

Бандит посмотрел на окровавленного Клейменова, на свои руки, презрительно сплюнул:

— Валяй, веди! Только назад вам не придется идти. Батька дюже злой…

Серовец закрыл дверь сарая на засов, пинком подтолкнул Переверзенцева.

— Поехали!

В сенцах дома, где чинили расправу, сидели старый казах, две-три женщины, несколько бритоголовых малышей.

— Стой! — сказал Переверзенцеву бандит. — А ты иди!

И, схватив Клейменова за ворот шинели, поволок его в открытую дверь.

Переверзенцев, мешая казахские слова с русскими; вполголоса заговорил с аксакалом. Тот в знак согласия кивал головой, прикладывая ладони рук к впалой груди. Чекист хотел еще что-то сказать, но в этот миг в доме раздались выстрелы. На пороге появился пьяный Долматов.

— Входи! — закричал он. — Говорить будем…

Иосиф Ефимович шагнул через порог. Остановился. На глиняном полу лежал мертвый Клейменов. Из-под него вытекала тоненькая струйка горячей крови. В комнате находились уполномоченные Илецкого ОГПУ Петр Ткачук и Ефрем Пятых. Их также захватили серовцы.

Начались пытки. Затем Переверзенцева, Пятых и Ткачука вывели за дом, расстреляли. Когда пришли за Ивановым, сарай оказался пустым. Бандиты всполошились, подняли тревогу. На поиски сбежавшего во главе сотни выехал сам атаман.

Иванов уходил в сторону Красноярского. Но в степи, покрытой снегом, видно далеко. Николая Терентьевича вскоре заметили, догнали. Серов, вынув из ножен шашку, пытался зарубить чекиста. Но моряк уклонился от удара, стащил атамана с лошади. Завязалась борьба. Подоспевшие бандиты еле вырвали из крепких рук своего главаря. Николая Иванова изрубили шашками вдоль и поперек.

Напуганный нападением Иванова, а может быть, по другой причине, Серов отдал приказ собираться. Разграбив аул, бандиты ушли к поселку Покровскому, наказав местным жителям, чтобы те не хоронили убитых. Но как только стемнело, к избе Кулумбека Уразбекова, где останавливался Серов со штабом, потянулись и молодые казахи, и почтенные аксакалы. Недалеко от места, где были расстреляны Переверзенцев, Ткачук и Пятых, они вырыли яму, перенесли в нее погибших чекистов. Прибывшие на следующий день красноармейцы почтили их память винтовочными залпами. На могиле был поставлен скромный деревянный обелиск со звездой, старательно выкрашенной суриком.

…Разъезд кавалерийского дивизиона ГПУ вел разведку из Красноярского в сторону Соль-Илецка. Впереди скакали неразлучные друзья Иван Епифанцев и Сыздык Омыржанов. Вместе их связывала более чем двухлетняя совместная служба. В жарких боях часто приходилось выручать друг друга. Иногда сослуживцы то ли в шутку, то ли всерьез называли их братьями. Иван и Сыздык были уроженцами одного аула. Вместе росли, вместе были направлены по комсомольской мобилизации на работу в чекистские органы.

Вот и сейчас Омыржанов рассказывал Ивану о письме своего старшего брата, который учился в Москве. Он советовал, чтобы Сыздык обязательно шел в военную школу. Но Иван был против. Сам он любил родной аул, мечтал стать агрономом.

Увлекшись спором, Епифанцев и Омыржанов все дальше отрывались от разъезда. Вдруг Иван остановил коня.

— Смотри! — сказал он, протягивая руку в степь.

Вдали темнела фигура человека, быстро убегающего от дороги.

— Кто бы это мог быть? — спросил Сыздык.

Друзья пришпорили коней. Незнакомец, увидев скачущих всадников, побежал еще быстрее, но, заметив на головах бойцов буденовки, остановился.

Иван, подскакавший к незнакомцу, с трудом улавливал обрывки фраз. Старый человек очень торопился выполнить поручение расстрелянных серовцами чекистов. Из его слов Епифанцев и Омыржанов узнали о трагедии, которая разыгралась в ауле № 8.

Подъехал командир. Он поблагодарил аксакала за столь важное сообщение, предложил ему ехать вместе с бойцами. Старик отказался. В ауле его ждала большая семья. Дозор рысью направился к Красноярскому.

Получив новые данные, начальник объединенных войск Степан Ильич Воротков приказал усилить илецкое направление, перекрыть серовцам пути отхода. 23 марта в поселке Царевич, что в 65 верстах северо-западнее Илецкого городка, банда была обнаружена взводом разведчиков отдельного кавэскадрона ОГПУ. Завязался бой. Подоспевшие кавалерийские подразделения 1-го кавполка 27-й дивизии и 22-й илецкой роты ЧОН сходу атаковали бандитов и рассеяли их по степи. Но основные силы Серова прорвались и ушли в юго-западном направлении по границе Самарской и Уральской губерний. Только 3 апреля они были настигнуты в районе Шипово. После короткого боя банда разбежалась.

14 апреля в Сломихинском районе у Копан-Кусука сводный отряд чекистов и чоновцев разгромил остатки банды. Но Серову и на этот раз повезло. Бросив убитых, два пулемета, винтовки, шашки, он с небольшой группой единомышленников вырвался из окружения и убежал в северном направлении. Жена и сын атамана пришли в ЧК, попросили разрешения вернуться в родную Куриловку.

Третьи сутки небольшая группа всадников, избегая дорог и населенных пунктов, пробиралась на северо-запад. Впереди показался полноводный Урал. Подъехав к реке, конники спешились, бросились к воде. Утолив жажду, долго мыли руки, обветренные на сентябрьском солнце лица. Нехотя перебрасывались словами.

На берегу у самой воды сидели двое.

— Что будем дальше делать, Василий? — спросил наконец Долматов.

Серов не ответил. После недавнего боя, когда с трудом удалось выйти из-под огня преследовавшего бронеотряда, он думал об одном: как бы не попасть в руки чекистов, пробиться за Урал, в родные места. В нем еще теплилась надежда на благополучный исход.

Серов давно понял, что его «армия» таяла не только в жарких боях, но и от массового дезертирства. Никто не хотел умирать ради его идей. Страшно обозлился Серов, когда узнал, что два взвода увел Бредихин. Это его, писаря следственного отдела, Долматов просил расстрелять. Но он, атаман, помиловал парня и даже назначил его командиром взвода. А что вышло?

Но особенно больно было вспоминать добровольную сдачу чекистам жены Клавдии, сына. Этого атаман не мог простить никому. Но где взять силы, чтобы разбить большевиков и их отряды? Где?

Возвратившиеся дозорные доложили, в двух верстах, ниже по течению стоят несколько лодок. Серов поднялся с холодной земли.

На переправе всадников встретил старый перевозчик. Подошел к Серову, глухо спросил:

— Что за люди?

— А тебе какое дело?

Старик обиделся. Посопел малость, заметил:

— Мне оно, конечно, дела нету. Но течение коварное. Неровен час и лодку перевернуть может. Если хотите переехать на тот берег, то я сейчас Гришку, внучка мово, позову. Одному не справиться….

Серов подумал и сказал:

— Валяй, да побыстрей!

Дед Овсей, так звали перевозчика, нашел Гришку спящим. Разбудив внука, он зашептал: «Бандиты пожаловали, сынок. Зажигай хворост».

Сигнал увидели на противоположном берегу. Самарские чекисты приготовились к встрече бандитов.

Лодку, в которую сели Серов, Долматов и коноводы, вел сам Овсей. Овчинников и еще три бандита разместились в долбленке, которой управлял внук Гриша. Лошади плыли следом. Дед Овсей занятно рассказывал о походе казаков в Персию, о том, какие осетры попадают иногда в сети. Убаюканные байками старика, тихим шелестом волн, бандиты, не спавшие несколько дней кряду, задремали. Очнулись, когда лодки уткнулись в песчаный берег. Не успели подняться, как были окружены чекистами. Серов вынул из кобуры револьвер и протянул его красному командиру. Долматов, Овчинников и другие последовали примеру своего атамана.

— Прошу записать в протокол задержания, что мы сдались добровольно, — прохрипел Долматов.

Серов не мог говорить. Он плакал.

С тех пор прошло много лет. Но подвиги борцов за Советскую власть, их имена не забыты. На центральной усадьбе Джиреткупинского совхоза в тенистом парке поселка Ново-Алексеевка Хобдинского района Актюбинской области высится обелиск. На одной из мраморных плит золотом отливают слова:

На могиле, за железной оградой, много живых цветов. Их приносят пионеры и школьники, рабочие, все те, кому дорога память безвременно погибших героев.