Мы никогда не умрем

Занавес опускается Свет гаснет

Ты говорил, что нужно уехать. Туда, где мало людей. Туда, где мы сможем начать все сначала.

Говорил и сам не верил в свои слова. А я не терплю лжи. Что мы можем начать «сначала»? Где начало у нашей истории?

Может быть там, где я в опустевшей темноте впервые слышу твой голос. Тогда он означал сказку. Сбывшуюся, красивую сказку о верном друге, который спасет от темноты. Разве я мог тогда знать, что сказка о светящихся бабочках и белом крыле с теплым пухом для тебя — чужое отражение в зеркале, лицо, которое ты с отчаянием ощупывал кончиками пальцев, не в силах поверить, что это случилось с тобой? Что ты начал свою жизнь в сомнениях и страхе, а мне нечем было их развеять, ведь я всегда мог только брать?

Может быть, она начинается там, где ты впервые бросился мне на помощь? Как пугала тебя эта боль. Как пугало то, что я ее испытаю, сам-то ты ее не боялся.

А если я зачерствею. А если я озлоблюсь. Если боль сломает мой хрупкий, детский мирок.

Теперь-то ты знаешь, Мартин, что на самом деле ломает человеческий мир?

А может быть, история начинается у проклятой елки. С мертвой собаки и девочки, которая мечтала о театре.

Ничего не осталось. Ни елки. Ни девочки. Ни театра. Ни хрупкого мирка.

И тебя, Мартин, скоро тоже не станет.

Я верю, что однажды человеку было одиноко. И человеку нужен был… Бог. Каждый народ рано или поздно почувствовал свое одиночество и создал себе божество. То, с добрыми, страдающими глазами, то, что нельзя изображать, тот, которому мы только снимся… И сотни, тысячи других. Но что делать каждому человеку с его собственным, ничтожным одиночеством, если он не находит утешения в том, что ему уже дали? Те Боги давно мертвы, они не слышат, и только может только тот, Спящий, просто до сих пор не проснулся.

И, поняв это, человек в своем одиночестве создает своего Бога.

Ты же знаешь, что происходит потом, Мартин? «Gott starb». Иначе — не будет.

Я собрал немногие вещи, которые были мне дороги. Остались похороненными деревянный кораблик и тетрадь со сказками.

Я попрощался с Ритой. Что мне теперь до ее веры в людей и до ее Справедливого Мира. Моего не осталось. Рита мне больше не нужна.

С отцом я даже не прощался. До этого человека мне нет никакого дела. Пускай он остается в своем одиночестве и общается со своими Богами через бутылку сколько ему будет угодно.

Я смотрю в иллюминатор. На небе нет ни одного облака, и я вижу прямо под нами море. Ты видишь свое вожделенное, черт возьми, море в первый раз в жизни, и оно так же недосягаемо для тебя, как и все остальное. Я думаю о том, что, если мы сейчас упадем, ты, возможно, будешь счастлив. Мне не хочется опускаться до мелочной жестокости, и я не откидываюсь в кресле, позволяя смотреть на далекие волны моими глазами до тех пор, пока воду не сменяют зеленые и желтые квадраты земли.

Мне, наверное, стоило взять билет в портовый город. Дать тебе то, чего ты заслужил — твои чертовы волны, проклятые корабли и свободу.

Но не в этот раз. Там, куда я лечу, меня никто не ждет, но это неважно. У меня есть еще очень, очень много дел, и я не намерен позволять тебе и твоему непроходимому идеализму мне мешать.

Мир оказался так безгранично прекрасен. Потребовалось только стереть его границы. Не те черточки на картах, которые означают физические преграды. А те черточки в собственной душе, которые означают наши запреты.

Тот человек, чьего имени я не хочу знать, о котором уже пишут все газеты, и котого я не мог убить вместе с Мари. Он шел на поводу своих желаний и не искал причин их сдерживать. Он искал лишь возможности не нести за них ответственность. И он был, наверное, счастлив. Счастливее тебя, Мартин, с твоими догматами. Ты украдкой целовал девушку, в которую был влюблен, не надеясь, что она хотя бы имя твое вспомнит — это Правильный Мир?

И Мари, которая так бредила своим театром. Хотела бессмертия, хотела созидания. Красоты. Она даже имени своего лишилась, она теперь очередная Офелия. Вот ведь ирония.

Мне нравятся такие шутки.

Теперь я научился ценить то, что мне нравится. Свои желания. Свои потребности. Свои стремления.

У меня есть одна потребность. Одно желание, Мартин. Но тебе о нем знать не обязательно.

Эй, сверчок, ты спишь?.. Молчишь? И черт с тобой.

Так верил в меня… в правильность моего выбора. В то, что я никогда не стану жестоким. Неужели ты не видел, что происходит вокруг? Жалеешь ли теперь, что не утопил меня в озере в наше первое купание?

Наверное, нет. Ты не такой. Будешь верить до последнего.

В меня. И в мой выбор. Что же, я готов ждать.

Мне снится поляна, полная белых цветов. Я помню эти цветы, помню этот сон, и даже догадываюсь, что это может означать.

Но я больше не стану прятаться.

Самолет приземляется в маленьком аэропорту. Город встречает свинцовым небом и запахом сырости. Есть еще один, прохладный, смутно знакомый. Я улыбаюсь.

Это хвоя. В этом городе повсюду растут сосны и ели. Чертовы елки, на каждой можно крепить свою звезду.

Ты догадался, куда мы приехали, верно? Что-то говоришь мне. Ты очень зол. Надо же, как интересно.

Такси от аэропорта едет быстро. Меня интересует дом недалеко от вокзала — ехать нужно в другой конец. Мы проезжаем город насквозь за полчаса. Будет ли мне здесь тесно? Как скоро я захочу сбежать и отсюда на счастье тех, кто здесь живет?

Остановившись у крашенных в темно-синий дверей, я позволяю себе несколько секунд стоять, сжимая одной рукой ручку двери, а другой — сумку с вещами.

Я стою на пороге. В проеме, который ведет в темноту или к свету.

Зачем я здесь? О, я точно знаю. Я не ищу потерянного, не ищу любви, и даже новой жизни — не ищу.

Я пришел за своей тенью. Пришел сюда, чтобы обрести человека, который поможет мне пройти по той дороге, которую я выбрал. Я не смогу сделать это один. Я отвык быть один, Мартин. Понимаешь, что это означает?

Это могла бы быть Рита, глупая и влюбленная. К тому же повязанная со мной общей тайной. Но она не годилась по трем причинам: во-первых, она была глупа. Мне нужен умный союзник. Во-вторых, мне нужна была связь иного рода. Ну и наконец, в Риту ты, Мартин, влюблен. Это лишь мимолетное увлечение, но я все же не хочу причинять лишней боли.

Я захожу в подъезд. Откуда-то сверху звучит музыка. Bang Bang Нэнси Синатра? Если это из той квартиры, куда я направляюсь — будет забавно. Идеальная песня под занавес.

Музыка грохочет из-за черной двери, на которой сбита одна из двух цифр номера. Надо же, как интересно.

Приготовившись стучать в перерыве между треками, я на всякий случай толкаю дверь. Кажется, люди, живущие здесь, не задумываются о собственной безопасности — дверь легко поддается.

Квартира встречает прокуренным полумраком.

— Какого тебе черта здесь надо?! — раздается с кухни хриплый, женский голос.

Светловолосая девушка в черном платье стоит передо мной. Темные глаза полны ненависти.

Так похожа на меня.

— Лера? Я же обещал, что вернусь.