Мясной рулет. Встречи с животными

"БАНДИТЫ"

Мое первое знакомство с удивительными зверюшками, которых называют кузиманзе, произошло в Лондонском зоопарке. Я зашел в экспозицию грызунов поближе рассмотреть прелестных белочек из Западной Африки. Мне предстояла первая в жизни экспедиция для отлова животных, и я понимал, что задача значительно облегчится, если я заблаговременно познакомлюсь с животными, обитающими в тропических лесах.

Поглазев на белок, я пошел вокруг домика, заглядывая в другие клетки. Мне бросилась в глаза висевшая на одной клетке дощечка, где значилось, что здесь обитает животное, называемое кузиманзе (Grossarchus obscurus), и что родом оно из Западной Африки. Я же видел только кучку соломы на полу, которая ритмически и еле заметно приподымалась в такт доносившемуся до меня тихому похрапыванию. Убежденный, что мне вскоре предстоит встреча с этим животным, я счел себя вправе нарушить его покой.

В любом зоопарке существует строгое правило, которое я сам неукоснительно соблюдаю и советую соблюдать всем: никогда не тревожить спящих животных, тыкая в них палками или бросая орешки. У них и без того нелегкая жизнь - весь день на виду. Тем не менее на этот раз я нарушил правило: провел ногтем большого пальца по решетке туда-сюда. Вообще-то я не ожидал, что это подействует. Но треск еще не затих, а в недрах соломенной кучи что-то словно взорвалось, и тут же высунулся длинный, подвижный, вздернутый нос, а следом за ним показалась мордочка, напоминающая крысиную, пара аккуратных ушек и блестящие любопытные глазки. Зверек с минуту рассматривал меня, но, приметив кусок сахара, который я тактично держал у самой решетки, негромко вскрикнул, как восторженная старая дева, и принялся с бешеной скоростью выпутываться из своего соломенного кокона.

Пока была видна только голова, я думал, что зверек маленький, не больше хорька, но когда он наконец выкарабкался на пол и вразвалочку пошел ко мне, я поразился: тело было не просто большое, а почти шарообразное. И этот толстяк, шаркая короткими лапками, бросился к решетке и вцепился в кусок сахару с такой жадностью, как будто уже много лет не видел ничего вкусненького.

Насколько я понял, это был один из видов мангуст, только совершенно непохожий на других - ни у каких мангуст я не встречал такого вздернутого, шмыгающего носа, таких прямо-таки фанатически горящих глаз. Конечно, это круглое пузо у зверька было не от матери-природы, а от обжорства. Ножки у него были коротенькие, с довольно изящными лапками и двигались с такой скоростью, что, когда он бегал по клетке, они, как спицы в колесе, сливались в облачко, неся увесистое тело. Каждый кусочек лакомства он выхватывал из моих пальцев с негромким, жеманным аханьем, словно укорял за то, что я соблазнил его нарушить диету.

Зверек настолько меня очаровал, что я опомнился только после того, как скормил ему сахар весь, до последнего кусочка. Убедившись, что лакомства иссякли, зверек глубоко, страдальчески вздохнул и трусцой вернулся в свою кучу соломы. Секунды через две он уже снова крепко спал. Я не сходя с места решил, что если в тех местах, куда еду, водятся кузиманзе, то в лепешку разобьюсь, но хотя бы одного раздобуду.

Три месяца спустя я был уже в самом сердце камерунских джунглей, и мне предоставилась полная возможность познакомиться с кузиманзе. Оказалось, что этот вид - один из самых обычных видов мангуст, и мне частенько приходилось наблюдать за ними, поджидая в лесной засаде совсем других животных. Первый дикий мангуст внезапно вынырнул из кустарника на берегу лесного ручейка. Он долго потешал меня, демонстрируя оригинальный способ охоты на крабов: он шел вброд по мелкому руслу, переворачивая своим вздернутым носом (должно быть, дыхание он при этом задерживал) все попадавшиеся на пути камни, пока не выковырнул большого черного пресноводного краба. Без малейшего промедления он схватил его в зубы и молниеносным движением головы отшвырнул на берег. Потом догнал свою жертву и принялся плясать вокруг, взвизгивая от восторга и не забывая при этом пускать в ход зубы. Молниеносными укусами он наконец прикончил добычу. Но когда особенно крупный краб ухитрился цапнуть врага за вздернутый носик, я чуть не задохся от смеха и боюсь, звуки моего сдавленного хохота заставили кузиманзе поспешно нырнуть в чащу.

В другой раз я видел, как один зверек ловил тем же способом лягушек, но охота явно не удалась. По-моему, зверек был молодой, неискушенный и ловить лягушек явно не умел. Он долго вынюхивал и вытаптывал очередную лягушку, хватал ее зубами и швырял на берег, но, пока выбирался сам, лягушка успевала опомниться и прыгнуть обратно в ручей; бедняге приходилось начинать все сначала.

Как-то утром в наш лагерь пришел местный охотник с корзинкой из пальмовых листьев. Я заглянул туда и увидел тройку невообразимо забавных зверят. Размером они были с новорожденных котят, лапки у них были коротенькие, а хвостики словно побиты молью. Их рыжевато-бурая шкурка топорщилась хохолками и сосульками, так что они смахивали на каких-то невиданных ежиков. Пока я их разглядывал, пытаясь понять, что это за зверьки, они подняли мордочки и уставились на меня. Как только я увидел длинные розовые, словно резиновые, носы, я догадался, что это кузиманзе, причем совсем недавно появившиеся на свет: глаза у них только-только открылись, а зубов не было вовсе. В восторге от малышей, я расплатился с охотником, но, когда попытался научить их сосать, в мою душу закралось сомнение: а не взвалил ли я на себя непосильное дело? Ни одна из разнокалиберных бутылочек моего арсенала не годилась: рты были слишком маленькие, и пришлось прибегнуть к испытанной уловке - намотать на спичку немного ваты, обмакнуть в молоко и дать им пососать. Поначалу они решили, что я - чудовище, которое садистски старается их прикончить. Они выдирались из рук с диким писком, а как только я ухитрялся затолкать ватку им в рот, они ее в ужасе выплевывали. К счастью, они довольно скоро почуяли, что ватка пропитана молоком, и все мои мучения остались позади. Плохо только, что иногда эти крошки, неистово набрасываясь на еду, вместе с молоком заглатывали и ватку, отстававшую от спички.

Первое время я держал зверьков в корзинке возле кровати. Место было самое удобное, ведь мне приходилось вставать и кормить их среди ночи. С неделю они вели себя прекрасно, по большей части лежали, раскинувшись на подстилке из сухих листьев; были видны лишь тугие толстые животики да подрагивающие лапки. Но когда наставал час кормежки, они начинали отчаянно копошиться в корзине, громко пища и немилосердно топча друг дружку.

Вскоре у маленьких кузиманзе выросли резцы (теперь они еще крепче вцеплялись в ватку, а значит, подвергались еще большей опасности подавиться), лапки у них тоже окрепли, и окружающий корзинку мир все неотступнее манил их к себе. Первое на дню кормление было в то время, когда я пил свой утренний чай; я вынимал их из корзинки и пускал побегать по кровати, чтобы они освоились. Увы, мне пришлось очень скоро отказаться от этого обычая: однажды утром, когда я блаженно прихлебывал чай, один из младенцев приметил мою босую ногу, высунувшуюся из-под одеяла, и решил, что, если запустить зубы в большой палец, оттуда потечет молоко. Он вцепился изо всех силенок в новую "соску", а братишки тут же налетели и запустили в мой палец острые, как иголки, зубы - как бы не прозевать кормежку! Когда мне удалось снова водворить их в корзинку, привести в порядок залитую чаем постель и утереть забрызганное лицо, я принял решение прекратить утренние "прогулочки" - уж очень они болезненны!

Но это были лишь "цветочки" - впереди меня ждали новые испытания. Не успел я оглянуться, как младенцы превратились в настоящих малолетних преступников, так что я поневоле окрестил их "бандитами". Росли они как на дрожжах, и, когда у них прорезались все зубы, они стали получать вдобавок к молоку яйца и сырое мясо. Аппетит у них был зверский, и вся жизнь проходила в нескончаемых поисках пищи. Сдается мне, у них был один девиз: лопай все, а там разберемся, съедобное оно или нет! На закуску они слопали крышку своей корзинки. Слегка заморив червячка, зверьки вылезли наружу и отправились в разведку по лагерю.

К несчастью, они прямиком пустились к тому единственному месту, где могли нанести максимальный урон в минимум времени, - к складу пищевых припасов и медикаментов. Пока я их разыскивал, они успели разгрызть дюжину яиц и, судя по их виду, вываляться в содержимом. Они задали взбучку двум связкам бананов и, очевидно, одержали победу: вид у бананов был крайне помятый. Учинив бойню среди ни в чем не повинных фруктов, "бандиты" двинулись дальше и опрокинули две бутылки с жидким витамином. Затем они, к своему полному восторгу, обнаружили два больших толстых пакета боракса. Они вспороли пакетам брюхо и рассеяли содержимое далеко вокруг, не считая того, что пристало к их липким от расквашенных яиц шкуркам. Когда я добрался до мародеров, они как раз собирались хлебнуть жутко вонючего и ядовитого дезинфицирующего раствора; я сграбастал их буквально в последнюю секунду. Все они напоминали какие-то несусветные чучела вроде тех фигурок, что бывают на рождественском торте, только присыпанных не сахаром, а борной кислотой. Я возился битый час, отмывая их, потом заточил всю "банду" в более просторную и прочную корзину - уж оттуда-то, думал я, им не выбраться.

Но не прошло и двух дней, как они выбрались и оттуда.

На этот раз кузиманзе отправились наносить визиты всем обитателям моего зверинца. Должно быть, они неплохо подзаправились в чужих клетках, где всегда можно найти превкусные объедки.

В то время у меня жила крупная, необыкновенно красивая обезьянка, которую я назвал Колли. Это была самочка колобуса, или гверецы, - одной из самых красивых африканских мартышек. Шерсть у гверецы глубокого черного цвета, а вокруг тела, как шаль, идет белоснежная грива. Хвост у нее тоже черный, с пышной белой кистью на конце. Колли была кокетливая мартышка и уйму времени тратила на уход за своей нарядной шкуркой, а остальное время принимала картинные позы то в одном, то в другом углу клетки. На этот раз Колли решила провести послеобеденную сиесту на полу своей клетки, поджидая, пока я принесу ей фрукты. Она разлеглась, как купальщица на пляже, закрыв глаза и благонравно сложив ручки на груди. К несчастью, хвост ее высунулся сквозь прутья клетки и лежал на земле, как черный шелковый шарф с белой бахромой. И как раз когда Колли забылась глубоким сном, на сцене появились "бандиты".

Как я уже говорил, "бандиты" считали, что любой предмет, каким бы несъедобным он ни казался, надо прежде всего попробовать на зуб - просто так, на всякий случай. Увидев прямо перед собой валявшийся на земле и явно ничейный хвост, главарь "бандитов" решил, что это новое лакомство, свалившееся прямо с неба. Он бросился вперед и вонзил зубы в аппетитный кусочек. Двое братцев, не теряя времени, присоединились к нему - налетай, тут на всех хватит! Бедная Колли пробудилась от безмятежного сна, когда три пары челюстей, вооруженных острейшими зубками, впились почти одновременно в ее хвост. Дико вопя от ужаса, Колли вскарабкалась к потолку клетки. Но "бандиты" не собирались уступать свою добычу без боя и сцепили зубы в мертвой хватке. Чем выше влезала Колли, тем выше возносились и "бандиты", и, когда я прибежал на вопли несчастной, они болтались в трех футах над землей, держась зубами за "трос", - настоящие акробаты. Целых пять минут я пытался заставить их разжать зубы, но они сдались только тогда, когда я пустил им в носы папиросный дым и они расчихались. К тому времени, когда я снова посадил преступников под замок, на Колли было жалко смотреть.

Я решил, что надо сделать для "бандитов" настоящую клетку, если я не хочу, чтобы они своими вылазками сеяли панику среди моих зверей. Я соорудил прекрасную клетку со всеми удобствами. На одной половине была просторная спальня, на другой - площадка для игр и столовая. Там было две двери: через одну я мог просунуть руку в спальню, через другую - положить корм в столовую. Но кормить зверят было очень трудно: стоило им заметить меня с тарелкой, как они сбивались в кучу возле дверцы, вереща от нетерпения, а когда дверь приотворялась, они всем скопом вырывались оттуда, вышибали тарелку у меня из рук и летели вместе с нею на землю, где все смешивалось - кузиманзе, кусочки сырого мяса, сырые яйца и потоки молока. Когда я пытался поднять их, они частенько меня кусали - не со зла, а просто по ошибке, приняв мои пальцы за нечто съедобное. Да уж, кормить "бандитов" было не только накладно, но и очень больно. Пока я не доставил их в целости и сохранности в Англию, они кусали меня вдвое чаще, чем любой другой зверь, какого я вообще когда-нибудь держал. Признаюсь, я с искренним облегчением поместил их в зоопарк.

На другой день после их водворения на новом месте я зашел посмотреть, как они себя чувствуют. Кузиманзе топали по огромной клетке с совершенно потерянным видом, подавленные массой незнакомых форм и запахов. "Бедные крошки, - подумалось мне, - они совсем расстроились". Они были такие заброшенные, такие несчастные. Мне стало ужасно жаль своих малышей. Я сунул палец в клетку и поманил, потом позвал их. Мне казалось, что разговор со старым другом их приободрит. Пора бы мне быть поумнее: "бандиты" бросились ко мне со всех ног и вцепились в мой палец, как бульдоги. Я рявкнул от боли и с трудом стряхнул с пальца угрюмую семейку. Когда я уходил, вытирая окровавленную руку, мне вдруг показалось, что я не так уж горюю, расставшись с ними. Конечно, без "бандитов" жизнь лишена многих острых ощущений, зато и невыносимой боли можно не опасаться.