Сколько помню, меня всегда увлекало поведение животных, удивительное разнообразие их привычек и инстинктов. В этой части пойдет речь о поразительных уловках, какими они привлекают себе пару, о диковинных методах защиты и способах постройки гнезд.
Даже самое уродливое и страшное животное - как и уродливый, страшный человек - не бывает совсем лишено каких-то пусть самых маленьких привлекательных черт. Бывает, вас совершенно обезоруживает встреча с абсолютно неинтересным или даже отталкивающим животным, и вдруг оно завоевывает ваше сердце трогательным, милым поступком. Это может быть уховертка, прикрывающая своим телом, как наседка, гнездо с яичками и заботливо снова собирающая их в кучку, если у вас хватило жестокости разорить гнездо; паук, который, играя на струне паутинки, заворожил свою прекрасную даму, а потом спеленал ее шелковистой нитью, чтобы она, опомнившись после спаривания, не слопала его; морская выдра, старательно привязывающая себя к морским водорослям, чтобы спокойно спать "на якоре", не опасаясь, что течение или отлив унесут ее далеко в море.
Помню, в Греции, еще совсем мальчишкой, я сидел на берегу маленького сонного ручейка. Вдруг из воды вылезло создание, похожее на гостя из космоса. Оно с трудом вползло на стебель тростника. У него были громадные выпуклые глаза, бугристое тело, паучьи лапки, а на спинке горбом выпирало какое-то странное, аккуратно свернутое приспособление, похожее на марсианский акваланг. Насекомое деловито карабкалось все выше, а солнце мало-помалу высушивало уродливое мокрое тельце. Затем страшилище замерло - казалось, оно впало в транс. Я не мог отвести глаз от уродца - в то время мой жадный, всепоглощающий интерес к природе можно было сравнить только с моим невежеством, и я не понял, что это за тварь. Вдруг я увидел, что мой уродец, подсохший на солнце и побуревший, как орех, лопнул, и мне показалось, что через продольную трещину на спине пытается выбраться наружу что-то живое. Минуты шли, трещина расширялась, поддаваясь усилиям живого существа; внезапно оно сбросило уродливую оболочку и неуверенно выползло на стебель тростника. Тут я сообразил, что это стрекоза. Еще влажные и скомканные после столь странного рождения на свет крылья комочками липли к мягкому телу, но прямо у меня на глазах под теплыми лучами солнца они развернулись и отвердели, прозрачные, как снежинки, причудливые, как витражи в окнах собора. Тело тоже стало крепким, окрасилось в ослепительный небесно-голубой цвет. Стрекоза несколько раз затрепетала крыльями - они так и вспыхнули на солнце, а потом снялась и полетела еще не совсем уверенно, оставив позади уцепившуюся за стебель неприглядную оболочку, скрывавшую ее волшебную красоту.
Впервые в жизни мне посчастливилось наблюдать это чудесное превращение, и, все еще не сводя глаз с уродливой кожуры, под которой недавно таилось прекрасное, сверкающее насекомое, я дал себе слово никогда не судить о живом существе по его внешнему виду.