Мыслитель действует

6 ГЛАВА, чрезвычайно короткая, потому что содержит только запись, которую сделал Мыслитель в своем дневнике 1-го декабря (после обеда). Он опять стал писать шариковой ручкой с красной пастой, и почерк его был еще более неразборчивым и торопливым, чем в записи от 12-го ноября

1 д е к а б р я.

Я звонил Сэру не меньше десяти раз, но там никто не отвечает. Впрочем, возможно, что Сэр дома и просто не подходит к телефону. Но я думаю, что, скорее всего, он побежал к своей маме в ее магазинчик «Все для вязания» и сидит там в полном отчаянии среди мотков мохера.

Впрочем, не исключено, что Сэр еще ничего не рассказал матери обо всей этой истории. Случись со мной такое, я бы но своей воле и слова маме не сказал бы, потому что она тут же начала бы причитать, и жаловаться, и плакать, и, вполне возможно, сказала бы мне: «Погляди мне в глаза, Даниэль, ты правда этого не делал?» В течение этого года я заметил, что мама не испытывает ко мне большого доверия.

Но у Сэра совсем другая мать, чем моя. У нее глаза, как у сиамской кошки Сюзи Кратохвил. И вообще она очень красивая и почти всегда смеется. Если бы моя мама была такой, я бы к ней пошел и все ей рассказал, и она бы меня утешила.

Да, Сэр, скорее всего, в магазинчике у своей мамы. Я мог бы туда позвонить, но не знаю номера телефона. И в телефонной книге я его не нашел. Магазин зарегистрирован как будто на имя бабушки Сэра. Это мать его матери, а ее фамилии я не знаю.

В школе я вел себя сегодня неправильно. Когда математик уводил Сэра, я должен был встать и сказать, что он не вор. Это бы, конечно, ничего не изменило, но все же это было бы хоть сказано. Но я был словно скован страхом.

Во всяком случае, на следующей перемене (тут у меня уже нет никаких отговорок) я должен был обязательно пойти в канцелярию. Правда, не знаю, чего бы мне удалось там добиться, но ведь Сэр мой друг, и я обязан был его защитить. Просто я оказался слишком робким, слишком трусливым. Они меня выгонят, говорил я себе, они меня даже на порог не пустят. Но так рассуждать нельзя, пока сам ничего не предпринял. Быть может, они все-таки пустили бы меня на порог, быть может, они меня и не выгнали бы!.. Но даже если бы они меня выгнали, Сэр хоть знал бы, что я его защищал.

Туз пик и Лилибет тоже пальцем для него не пошевельнули. Мы только ждали, что он вернется в класс. И чуть не лопнули от злости, когда все остальные на него обрушились. Ни для кого в классе нет и тени сомнения в том, что Сэр – вор. И даже Ханак Михи, которого я всегда считал отличным парнем, не составляет исключения.

– Ну что тебе еще надо, – сказал он, – ведь часы лежали у него в парте. – Более неопровержимой улики не бывает.

А Сюзи Кратохвил, эта змея подколодная, сказала Розвите Фрелих, я сам слышал: «По-моему, он в одной шайке с этим дураком Тузом пик». (Хорошо еще, что Туз пик этого не слышал.) Седлак Роберт, я всегда знал, что он дурак, стал уверять, что с самого начала подозревал Сэра, потому что тот всем внушал, будто вор не из нашего класса, а из 3-го «А» или еще откуда-нибудь. Вот негодяи! Я бы их всех убил! Не считая Лилибет и Туза пик, все в классе против Сэра. За исключением, конечно, Анны Траутенштейн-Эршталь, потому что она никогда не бывает ни за, ни против кого бы то ни было, она ни во что не вмешивается. Она сидит, белокурая и вялая, за партой, получает свои троечки, и ничто ее не колышет. За Сэра она не выступит, это уж точно. Правда, Сэр единственный из нас, на которого она иногда поглядывает, потому что она никак не может взять в голову, что его дед – настоящий негр. Ее тухлый мозг не перерабатывает такой информации.

Отто Верле, который сидит за одной партой с Анной Траутенштейн-Эршталь, рассказывал мне, что она его уже несколько раз спрашивала, в самом ли деле мать Сэра метиска. И когда Отто ей это подтверждал (что, впрочем, неверно, потому что метисами называют тех, кто наполовину индейцы, а не негры), она всякий раз восклицала: «Ах, как это для него ужасно!»

Так что от этой Траутенштейн-Эршталь ждать нечего. Никак не могу себе объяснить, почему Сэр не вернулся в класс. Ведь математик увел его в самом начале одиннадцатого, а когда я около двенадцати, на четвертой перемене, спустился в канцелярию, чтобы узнать, что с ним, его там уже не было. Секретарша сказала мне, что она не в курсе дела. Она сама пришла только в одиннадцать, потому что перед работой бегала в поликлинику, у нее разболелся левый зуб мудрости. Во всяком случае, сейчас, сказала она, у директора находится представитель фирмы, изготовляющей шторы, и показывает ему образцы своих товаров – родительский комитет решил приобрести новые шторы для химического кабинета.

Может быть, они его уже исключили из школы?

Нет! Так просто это не делается. Да и директор не стал бы его сразу исключать, он не из таких!

Сумку Сэра я принес к себе домой. И от тоски срубал лежащую в ней плитку шоколада.

Сейчас я снова позвоню Сэру. А если у него снова никто не подойдет, я позвоню Лилибет и Тузу пик. И мы втроем поедем в магазин «Все для вязания», я знаю, где он находится.

Я, правда, не люблю никуда ходить или ездить, я предпочитаю сидеть дома и думать. Но пока я не узнаю, что случилось с Сэром, мне в голову не придет ни одной толковой мысли, а когда не удается думать, надо действовать.