На днях или раньше

4

Больше половины дня съедали вызовы к больным на дом. Один вызов был к мужчине тридцати пяти лет. Он сам не знал, что у него болело. Испуганная жена подставила стул к дивану. Мужчина, бледный от боли, все же шутил, когда Нина прощупывала печень на уже обозначившемся животе.

— И вам не страшно ходить одной по чужим домам?

Жена, нервно взглядывая на Нину, собирала раскиданные игрушки.

— Чего же бояться, — отвечала Нина, следя за его лицом и ловя гримасы боли, — бояться нечего, насильники перевелись.

— Точно, — отвечал он, вытирая полотенцем мокрый лоб. — Сейчас у всех ума хватает на что угодно, только не на любовь.

Нина выписала направление на анализы, назначила жене прийти за листком нетрудоспособности.

На улице, когда Нина полезла в сумку за адресом следующего вызова, то увидела коробку конфет. Хотела вернуться, но торопилась.

Когда назавтра жена Захаревского пришла, Нина успокоила ее, употребив входящую в моду поговорку врачей: не беспокойтесь, несмотря на все наши старания, больной выживет. Женщина несмело улыбнулась.

— Не пускайте его в командировки, мы его совсем не видим, — Вдруг заплакала и мстительно сказала, что болезнь ему в наказание за измены ей. — Будешь с ним сама больной.

Вечером Нина рассказала Сергею об этой женщине. Он седел, листая патентный медицинский журнал. Оторвался, пожал плечами.

— Мне кажется, что слово «измена» себя изжило. А что, если он ее разлюбил?

— Но это ужасно, Она говорит, что живет с ним только ради детей, — сказала Нина и тут же прикусила язык. — Послушай, — торопливо сказала она, — у него немного песо-чек, что ты посоветуешь?

— Да ведь вы — терапевты — рады человека одной болью в гроб загнать. Будешь вымывать?

— А что?

— Я бы запустил, довел до камней, а с ними под нож. Раз перетерпеть, и все. А тут эта режущая боль, да еще неизвестно отчего. Вымоешь, там новые отложения. И снова?

— Кто ж виноват, что такая вода.

Сергей отлистал назад несколько страниц.

— Как раз о воде. Воды на Земле — семьдесят процентов поверхности. И только процент ее — это пресная вода рек и озер. Если учесть степень всеобщей загрязненности, скверную фильтровку, ржавые трубы водопроводов… На четвереньках к Байкалу поползем.

— А сам из-под крана пьешь.

— Кипяти. Остатки минеральных солей выкипят, и останется тот самый песок, что у твоего пациента.

Нина любила, когда Сергей говорил о своих занятиях. Сейчас тем более, они отвлекали от разговоров о ребенке.

— Твои исследования важны для многих.

Он не выдержал:

— Опять эта идиотская теория пользы для неопределенного большинства в ущерб конкретному меньшинству! Поздно, — вдруг ласково упрекнул он себя. — Ужинай, Нинок. Посмотри там, я сегодня на рынке был.

Он ушел в ванную и громко говорил оттуда:

— Врачу полезно быть на рынке. Наблюдать. Какие драконовские цены на то именно, что полезно, что витаминно, то есть то, что помогает продлить жизнь. Пища всегда была простым насыщением, наградой за труд, сейчас нет — она и цель и средство выжить. Это тревожно, это оттого, что люди боятся смерти, но ведь… Нин!

— Да.

— Настоящий мужчина бреется не утром, а к ночи.

У нее резко заболела голова. Она ушла в спальную, открыла балконную дверь и сжала виски. Ей стало страшно, что вдруг когда-то ей станет противно, что Сергей — ее муж. Он встревожился, пришел к ней. Она выругала себя за плохие мысли и постаралась улыбнуться. Сергей заметил ее состояние укутал до горла, принес чаю. Чтобы не молчать, она спросила, что еще он вычитал в своем сборнике.

— Сплошная проблема головной боли. Перерастает гипертонию и рак. Я всерьез думаю, — засмеялся он, — тебе не холодно?

— Нет. — Она достала голую теплую руку и погладила его. — Что ты серьезно думаешь?

— Точно так же, как от малой подвижности и переедания наступает ожирение, так же от бездумья болит голова. Надо думать, давать ей нагрузку, требовать от сердца свежей крови. Головная боль — расплата за лень. Люди наивно думают, что мыслят, а в самом деле каждый запрограммирован надолго вперед. Ну и так далее. Ну, спи, спи…

Она знала, что и он не спит, когда потихоньку ворочалась, и старалась неслышно дышать.

Через три дня он принес новость, он просил, и удачно, ее переводили лечащим врачом в стационар. Конечно, врачи, как только могли, уходили из участковых, и она часто жаловалась на перегрузку, но тут вдруг воспротивилась, стала говорить, что кому-то надо и в участковых быть, не всем же в спецполиклиниках трех больных в неделю принимать, надо кому-то и по тридцать за полдня. Почему-то стала упрекать:

— Ты о другом бы подумал: как нагрузку распределить, а не о том, как жену пристроить.

— Я думал не о тебе, а о твоем здоровье.

— Спасибо. — И жестоко и несправедливо добавила: — О своем позаботься.

В обед, заканчивая с Наташей еще ту коробку конфет («Как все ординарны, — сказала Наташа, — ум дальше подношения конфет не идет, я весь желудок шоколадом испортила»), заканчивая конфеты, Нина напомнила об Анатолия.

— Уж прости, — весело ответила Наташа, — нормальный юноша, немножко торопливый, но это пройдет. К тебе не вернется, эти юноши щепетильны.

— Ты хочешь женить его на себе?

— Зачем? Пусть он женится на ком хочет, да он и дружит с какой-то, пусть женится. А ко мне вернется в будущем. Все они вспоминают о своих прежних любовях, когда у жен беременность и они противны женам. Так что тебя он забудет, меня никогда.

Но ты можешь сказать ему, что мне ничего не нужно, только… нет, противно!

Усмехнувшись, Наташа вытащила из сумочки круглый пузырек лака для ногтей.

— Угадай, сколько стоит? «Королевский».

— Мне сейчас до того? — упрекнула Нина.

— Обязательно до того. Дай руку. Дай, Нин, на счастье лапу мне. А стоит эта фиговинка пятнадцать рублей. Так что запиши, Нинон, современную пословицу: «Чтобы быть красивой, надо платить». — Наташа, щурясь, касалась кис точкой ногтей. — Я ведь не ханжа, книги — вот моя страсть. Они меня вывели в люди, они и развратили… Ты простишь мне? — спросила она через минуту. — Простишь: для тебя же. Сделаем так. Ты побудешь в ванной, он придет, мы немного посидим, потом я выйду, а ты войдешь к нему в темноте вместо меня.

— Ты что!

— Только немножко прибавь в бедрах и, — Наташа захохотала вдруг, глядя на растерянную Нину, обе седели в белых халатах, — ну да, прощай, коса — девичья краса. Не могу же я за неделю догнать тебя по длине волос. Не такая уж большая плата, между прочим. Вчера, кстати, Боря, наш юрист, водил меня в ресторан, и там все заказывали певице песню, названия не знаю, в ней слова: «Судьба решила все давно за нас». Ничего шлягер?

Нина взяла пустую конфетную коробку и медленно расчленяла ее.

Медсестра принесла из лаборатории результаты анализов, в том числе того мужчины, Захаревского.

— Не возись ты с ним, — посоветовала Наташа, — гони на стационар. Да! Нин, прости меня, ты или дура, или еще хуже: ты почему не хочешь идти лечащим?

— Он тебе сказал?

— Я же друг вашего дома.

— Иди сама.

— Уже иду. В реанимацию. Но не на выезды, пусть мальчики по ночам катаются, в отделение.

Еще не понимая почему, вечером Нина сказала Сергею, что погорячилась. Он назвал умницей, кому-то позвонил, что Нина согласна.

А еще через день, когда надо было выходить на новую т работу, Нина увидела, что кончился польский шампунь для волос, а такого же в магазине не было.

— Отрежу волосы, — сказала она Сергею.

— Жалко.

— На одних укладках разоришься. Причем я же в новый коллектив, кто там знает.

— Как хочешь. — И добавил еще энергичней: —Это твое личное дело.

В парикмахерской мастер — молодая девушка — предложила помочь Нине продать волосы, но Нина отдала их даром, как бы откупясь от назойливой мысли, что отрезала волосы после разговора с Наташей.

На улице услышала стриженым затылком холод и втянула голову в поднятый воротник.