На фига попу гармонь...

* * *

Латиносы разбили две палатки неподалеку от места боя, у поляны имени шалопутовских самогонщиков.

– Придется вести себя осторожнее, – погладил пробитую буратинским носом ягодицу Педро. – Одни вооруженные бандиты кругом… Поэтому начнем с разведки, – послал в деревню одного из своих.

Вернувшись, тот рассказал, что мак нигде не растет, мини-супермаркет закрыт, народу с гармонями не видать.

– Правда в одном огороде засек странную парочку… Здоровенный лохматый, как это у русских… дурак стоит на четвереньках и что-то ищет в траве… А другой, эта… дурылда… все тело в наколках, глаз подбит, лопатой копает…

– Ну-у-у, – стал анализировать ситуацию старший.

Все, затаив дыхание, ожидали высочайшее мнение.

– Гомики они! – сделал вывод студенческий главарь.

За время учебы в институте студенты успешно усвоили лишь русский мат, более всего сближающий народы…

– Ну што, шинок, легшает? – подойдя к Джонни, ласково потрепала бедолагу по густым черным волосам скрюченная бабушка с бадиком в руке и с рюкзачком на спине. – На шолнышке-то шпинка прогреетща, к тому же я тебе мажью ее помажала… В щельпо иду. Вам купить чего?

– О-о, ес, ес, – закивал головой Джинн и пошел за деньгами.

– Ешть хочешь… Понятное дело, – поправила цветастый платочек старушка, глядя, как ловко бывший гигант Джонни обирает с картошки колорадского жука.

Сельпо, переименованное в «шоп», приватизировал Кошмаров. С утра ему привезли товар, которым собиралась торговать необъятная его супружница. Когда скрюченная бабулька подошла к деревенскому «шопу», там уже толпился женский контингент Шалопутовки.

Заняв очередь за женой дядьки Кузьмы Клавдией и сняв со спины рюкзачок, бабка поинтересовалась:

– Бабы, почаму нашу щельпу шопой обозвали?..

Повисло молчание.

– А глянь на продавщицу… – тихо, чтоб не услышала Нина Матвеевна, произнесла Клавдия, растянув в улыбке полные губы и поправив на голове платок. – Проходи бабушка вперед, ноги-то, поди, устали?

– Да-а. Пока до шопы доберешщи… – захромала та к прилавку. – Нинка, – обратилась к продавщице, – мне колбашки, ширку, хлеба, водки и эти, как их, прокладки ш крылышками…

Нина Матвеевна хотела сделать замечание, что она никакая там не Нинка, а самая настоящая Нинель, но, услышав заказ, на минуту опешила.

Стоявшие вокруг деревенские бабы тоже открыли рты.

– У вас что же, месячные опять начались? – наконец выговорила продавщица.

– Типун тебе на яжик… даже годовых нет… а прокладки деду в валенки зашуну… штоб, значитша, пот впитывали… Шама жнаешь, он ведь у меня тоже, как его… бижнешмен… Щемечками торгует у церквы… А водовку гоштям… – обстоятельно и не торопясь разъяснила окружающим ситуацию.

– А ведь и взаправду… от прокладок ногам будет сухо и комфортно, – поддержала ее Клавдия, – надо тоже своему купить.

– Водки нет! Только джин-тоник, – брякнула на прилавок пластиковую полуторалитровую бутылку Нина Матвеевна.

– Тады три, – вновь удивила всех бабка и, заховав в рюкзачок товар, бодро почапала к перекособоченному дому местной целительницы и ворожеи, чтоб взять у нее снадобье для болящего гостя.

– Ну ты че, мать, запгопала? – встретил старуху дед Пашка. – Водягы-то пгитащила? – топырил губы в радостном ожидании.

Окружавшие лысину восемнадцать седых волос возбужденно приподнялись, наблюдая за рюкзачком.

– Нету водки! – отрезала бабка.

Все восемнадцать горестно рухнули на плешь.

– Зато какого-то джина ш Толиком купила, – достала она вместительную емкость.

– Вот це добге, – вновь воодушевился старичок. – Гобяты, – позвал он гостей, выскочив на крыльцо, – в избу идите, – но, заметив, что его четвероногий друг передвигается неважно, потащил свертки на улицу.

– Имя твое, Джонни, – разливал по стаканам напиток, – негусское какое-то. Будешь пгозываться Догофей… А ты, Джинн, – поднял он бутылку, – станешь, значится, Толиком.

«Мамма-мия, ну какая мне разница?» – подумал татуированный, поглощая слабоалкогольную жидкость и закусывая колбасой.

– Что это? – удивленно вытаращил глаза на группу трясущихся мужиков, бредущих на дергающихся ногах в сторону леса. – Болезнь Паркинсона… Эпидемия… – заволновался он.

Заинтересовавшийся Джонни, он же Дорофей, кряхтя, взобрался на широкий пенек и поднял лохматую башку над трухлявым забором.

– Га-а-в! – обессиленно поддразнил кудлатого зверюгу проходивший мимо дядька Кузьма.

Все туловище его тряслось и вибрировало, словно у давешних «электриков».

– Ва-а-у, гармо-о-нь… – засипел приятелю Джонни, пытаясь что-то схватить за забором, но, не удержавшись, рухнул с пенька.

Джинн, он же Толик, уже увидел инструмент за спиной дергунчика.

– Жалаете гагмонь послухатъ? – притопнул валенком взбодрившийся дедок. – Мы, Могозовы, отгодясь на гагмонях иггали, – через минуту вылетел из дома с инструментом на груди и растянул меха, с удивлением наблюдая, как к нему на четвереньках бодро засеменил Дорофей и сделал стойку, разглядывая гармонь.

С другой стороны впился взглядом в инструмент Джинн-Толик.

– Поиггать хотите? – немного струхнул дед. – Пожалте, – протянул им гармонь.

Но гости, повертев инструмент, разочарованно вернули его хозяину.