На фига попу гармонь...

* * *

Ночью взрывотехники, одевшись, вышли на дело.

«Подложим свинью нашим врагам!» – направились они безлюдной улицей к дому Кошмарова.

Перемахнув через ограду, каждый занялся своим делом – Джонни-Дорофей отвлекал волкодава, убеждая его, что нельзя рычать на своих, а Джинн-Толик искал окно, в которое можно залезть и поставить адскую машину. Как назло, все окна на первом этаже были зарешечены, а одно и вовсе закрыто металлическими ставнями с навесным амбарным замком.

«Дело мастера боится», – применил приобретенные на родине навыки профессионала-медвежатника, и замок упал к ногам. Потянув за створу ставни, он присел от противного скрипа и огляделся, но из дома никто не вышел.

Мари, лежа в постели на втором этаже, грезила о вечно женском! Как она ни пыталась уснуть и забыться, в голове всплывал образ того высокого, стройного парня с васильковыми глазами, которого встретила днем. «Но ведь он нахал, нахал… назвал меня, от одного вида которой трепещет весь Тарасов, Машкой», – зажмурилась она от счастья…

Пусть даже не от счастья, а от его предчувствия, но на душе стало так легко и радостно, что Мари, удивляясь себе, по-девичьи всплакнула в подушку. Ворочаясь в постели, она ощущала в душе какое-то неизведанное ранее чувство. И было оно столь сильно, необычно и приятно, что Мари в смятении закрыла ладонями глаза и засмеялась.

«Господи! Я схожу с ума!» – подумала она, услышав на первом этаже какой-то скрип. Замерев, вслушивалась в тишину ночи, но больше никакие звуки не беспокоили ее и не мешали мечтать.

Вторую ставню Джинн-Толик открывать не решился и, перегнувшись через подоконник, стал шарить по стене рукой, прикидывая, к чему бы незаметно прикрепить взрывчатку.

В этот момент его ладонь наткнулась на какой-то предмет, и он стал соображать – что это такое.

«Санта динамитто! – обрадовался взрывник. – Да ведь это часы, – повозившись, он снял с гвоздя механические ходики с кукушкой. – Само провидение мне помогает, – вставил тротил за жестяную панель часов. – Ага! Первый час ночи», – глянул на стрелки и, поколдовав, выставил время взрыва в двенадцать дня.

Водворив часы на место, резко закрыл ставню, успевшую только хрюкнуть, и навесил амбарный замок.

– Уходим! – велел напарнику, сидевшему в обнимку с псиной.

– Помни, что собака – друг человека, – постучал по плоскому шерстистому лбу своего коллеги Джонни-Дорофей, поднимаясь с земли и направляясь к кирпичному забору.

– Опаздываем, цигель… цигель, ай-люлю, – торопил друга Джинн-Толик.

– 0-о-й! Прикольный фильм, – галопом несясь на четвереньках, загавкал от восторга человек-собака. – Где бы мы в Америке такое кино поглядели? Очнулся, а на тебе уже – гипс… Га-га-гав-гав-гав, – зашелся он от смеха.

Миновав мост, углубились по заросшей травой нехоженой дороге в чащу.

– Стой! – задыхаясь, произнес Джинн-Толик, с завистью заметив, что его друг почти не запыхался. – Здесь и поставим мину-ловушку, – опытным взглядом окинул дорогу и прилегающий к ней лес. Ловко подсоединив запал к шашке с тротилом, стал раскручивать бикфордов шнур. – Иногда хочется по старинке, с огоньком, – расположившись под деревом, сообщил он товарищу, – а то все электрификация, компьютеризация… тьфу, а это – милое дело, душа радуется – поджег и бахнул… Будто в юности своего папы побывал.

– Комарики… Очень для спины пользительная гадость, – снял рубаху Джонни-Дорофей, усаживаясь рядом с товарищем. – Джинн, а во сколько рванет у наших тарасовских знакомцев? – вспомнил о теракте номер два.

– В двенадцать ноль-ноль, – радостно хлопнул в ладоши специалист по взрывам, окончательно разбудив спавшего на суку дятла.

«Расхлопался, как в театре», – недовольно стукнул клювом по стволу дерева радист и немного, так сказать, подумав, продолжил выбивать слово «дурак» Еще немного, так сказать, подумав, отстучал восклицательный знак.

– Дятел, что ли, над нами сидит? – встав на карачки, прислушался к стуку Джонни-Дорофей и попробовал почесать ногой за ухом.

Но у него ничего не получилось.

– Значит, как кукушка на часах за ставней прокричит двенадцать раз, в доме у Кошмарова рванет? – потерся спиной о дерево. – Жалят комарики-то…

– Рванет, рванет… – стал внимательно глядеть на дорогу Джинн-Толик, заметив вдалеке всполохи света, а вскоре услыхав и шум работающего двигателя.

Свет фар приближался, и через пять минут показалась мячиком прыгающая на кочках машина. Водитель медленно вел грузовичок, внимательно всматриваясь в дорогу.

«Мамой клянусь, какая-то подсвэ-э-тка попэ-э-рек дороги-и, – изумился Гогия, – да-а нэ-э, показалось, фары отсвэ-э-чивают», – успокоился он, заметив, что тонкая огненная полоса на глазах сокращается.

Автомобиль вдруг сильно тряхнуло, и шофер ощутил, что все четыре колеса оторвались от дороги и грузовик в воздухе заваливается набок.

Взрывники с чувством исполненного долга наблюдали за тем, как машина высоко подпрыгнула и со стороны водилы вылетело что-то темное и круглое, по размерам напоминающее зонт. Затем машина накренилась, и под доносящиеся из кабины вопли «Вай, вай, вай!» грузовичок перевернулся, опрокинувшись набок, покачался, будто раздумывая, и перевалился на кабину, захрустев и запиликав баянами.

Террористы, один стоя, другой на корточках, с удивлением обнаружили торчавшие из обоих окошек огромные сандалии.

– Видать, напополам Гогию развалило, – вслух размышлял Джинн-Толик.

Но его прогноз не сбылся, так как через пяток минут обе сандалии выглядывали уже из одного окошка. Потом они исчезли из вида, и в результате сложных манипуляций все окошко заслонила жирная задница. Еще через пять минут в окошке вновь появились сандалеты.

Террористы-взрывники с интересом следили за калейдоскопом событий, ожидая, чего фокусник Гудини[8] выкинет на этот раз.

– Издевается, что ли, над нами? – предположил Джонни-Дорофей, отмахиваясь от комаров рубахой.

– Бьюсь об заклад, что сейчас покажется колено, – с глубоким вниманием вглядывался в разбитое окошко Джинн-Толик.

– Ноу, ноу, – в волнении перешел на родной язык его четвероногий друг, – спорим на доллар, что он высунет руку.

Но пари проиграли оба, так как непредсказуемый Гогия вновь удивил их, совсем исчезнув из вида.

Через пять минут не в этом, а в соседнем окошке появился здоровенный горбатый нос, а следом – лысая голова с кучерявой окантовкой но краям.

Раз двадцать «вайвайкнув», голова начала выбираться из окошка, потянув за собой жирные плечи, спину, и еще на пять минут под растянутые «ва-а-ай, ва-а-ай» затормозилась задом, который застрял в окошке.

Наконец весь Гогия оказался снаружи.

Раз десять под «вай-вай-вай» обежав машину, он вдруг заметил в лунном свете две странные фигуры. Особенно его поразил голый по пояс, ощеривший белые, крупные зубы человек, стоявший на корточках. Две кровавые луны отражались в его зрачках.

Гогия замер, начисто забыв о машине и баянах, прикидывая лишь, в какую сторону ему збрызнуть, чтобы не достаться на шашлык людоедам.

Так ничего и не решив, с классическим воплем: «Вай-вай-вай…», к которому добавил страшную реалию ночи: «Обо-о-о-роте-е-нь», он рванул по заросшей травой дороге к мосту.

Проснувшиеся от далекого, глухого взрыва шалопутовцы через некоторое время услыхали на улице топот ног, равнозначный по шуму стаду мамонтов, постепенно удаляющийся в сторону деревни Гадюкино.

Мишане снилась Машенька, такая красивая и необычная. Он любовался ее лицом, длинными локонами темных волос, небольшой высокой грудью и стройными ногами. Ей грозила опасность: горел дом, и Мишаня вынес ее из самого пекла, прижимая к себе упругое, нежное тело.

На самом интересном месте, когда он опустил ее на землю, и Мари, стоя перед ним и подняв лицо, тянулась губами к его губам, вдруг ахнул взрыв.

Усевшись на диване, Мишаня прислушался, но, кроме далекого топота ног, больше ничего не услышал.

«Туристы веселятся, – опять улегся он. – Теперь не узнаю, поцеловала она меня или нет…» – укрылся одеялом, пытаясь заснуть и досмотреть сон.

Барабас храпел и, как положено опытному милиционеру, даже внимания не обратил на какой-то там хлопок – мало ли ночью в лесу шляется всяких машин, с которыми случается автомобильный выхлоп.

Южноамериканские токсикоманы, нанюхавшись пахучего наркотика, и вовсе пребывали в сладостной эйфории, которую не могли потревожить какие-то там взрывы, землетрясения или цунами…

Зато потусторонний мир в лице лешего Лехи просто рвал и метал, потому что практически над его головой вначале громыхнул чудовищный взрыв, от которого он упустил в постель все выпитое за день, а затем, когда немного пришел в себя, кто-то стал над ним прыгать и топать.

«Даже ночью нет от туристов покоя, – страдальчески заткнул волосатые уши пальцами. – По всему видать, придется уходить с насиженного места… Надо в тайгу подаваться, в самую глухомань, куды не смогут добраться даже долбанутые пилигримы… Чего они пьют, грим, что ли?» – задумался над словом Леха, отвлекшись на время от тягот лесной жизни.

– Что, что, что здесь произошло? – пулей примчалась на место громкого преступления кукушка.

– Да так, пустячки для нашего леса – машину взорвали, – указал дятел на перевернутое авто и двух мужиков, копающихся в баянах.

– Кого-нибудь разнесло в клочья? – с надеждой спросила пернатая садистка, с отвращением разглядывая двух уцелевших людей.

– Конечно! – не стал ее разочаровывать дятел. – От одного вот только фуражка осталась, – кивнул на висевший неподалеку головной убор, по размерам напоминавший канализационный люк с козырьком, – а шофер убежал… Теперь будет автостопом добираться, как канадский кенгуру.

«Везет же некоторым раздолбаям…» – позавидовала кукушка.

– Нет, это ж надо, все интересное мимо меня пролетает, – расстроилась она. – Так вот жизнь пролетит, и ничего не увидишь, – сгорбилась на ветке.

– А ты хочешь полюбоваться на взрыв? – простодушно поинтересовался дятел.

«Нет! Я хочу на твою пустую башку любоваться», – подумала кричалка, а вслух произнесла:

– Да хоть на са-а-мый плюгавенький взрывчик…

– Так у тебя, мать, есть возможность… – вспомнил о разговоре ковыряющихся в гармонях мужиков. – Завтра днем, как только механическая кукушка в доме Кошмарова прокукует двенадцать paз, все взлетит к едрене-фене-е… – зловещим голосом повторил услышанное дятел.

У живой кукушки от удовольствия аж перья дыбом встали.

– Дятлик, как ты на один глаз окривел, так у тебя память улучшилась, – отвесила двусмысленный комплимент стервозная птичка. – А ты, случаем, не врешь? – решила проверить раздолбая.

– Дятел – птица конкретная! – обиделся стукач. – Клянусь изнасилованной кукушкой.

– Ну ладно, ладно, – пропустила насчет насилия, – а как выглядел тот, что убежал? Наверное, ни рук ни ног не было? – балдела она.

– Хуже! Страшный, как кукушка после двенадцатого аборта… – еще разок клюнул пернатую фрау, услышав в свой адрес что-то несуразное про какого-то долбаиба, что ли.