На Гран-Рю

4

На улице они встретили Инессу Арманд.

— Смотрите, как она мигом усвоила здешние моды! — воскликнул Владимир Ильич.

Широкая юбка из клетчатой легкой материи, белая блузка с пузырчатыми рукавами и что-то среднее между шляпкой и чепчиком делали Инессу неотличимой от местных жительниц. Тем более что заговорила она по-французски.

— Вы куда? На прогулку? Чудесно! Захватите меня. Похвастаюсь, сколько я за день по хозяйству успела. Тот двухэтажный домик снимаю, как условились, целиком. Наверху мы с Андрюшей, внизу нечто вроде общежития для учеников. Внизу и столовая. Катя Мазанова, умница, тотчас принялась за стряпню, так что вечером ждем к ужину.

— Неутомимая наша Инесса! — ласково улыбнулась Надежда Константиновна.

— А вы утомимые? Владимир Ильич, верно, новую статью написал?

— Увы, борьба с ликвидаторами и прочими противниками партии не завершена. В разгаре. А сейчас приглашаю любезных дам прогуляться. Вырвемся на природу. Хороши здесь луга!

Луга и верно были хороши. Позади домов тянулись сады и огороды, аккуратные, как все в Лонжюмо. За ними красовались разноцветные луга, благоухая под вечер.

Раскинув руки, Инесса вступила на луг, по колено в душистые травы.

— «Благословляю вас, поля, леса, долины, горы… И посох сей благословляю…»

— Посох к вам не идет. Вы для посоха молоды, — возразил Владимир Ильич.

С шутками они дошли до Иветты.

Неширокая извилистая речка беззвучно несла прозрачные воды. Мелкие рыбешки резвились, шныряя взад и вперед у самого верха. Стая белых уток недвижно приютилась под берегом, будто облако, скользнувшее с неба. Где горделиво высились платаны, где низкорослые кусты клонили к воде весенние ветви.

— Славно, а все же не Россия, — сказал с легким вздохом Владимир Ильич.

Они устроились посидеть на бережку. Владимир Ильич заботливо постелил свой пиджак для Надежды Константиновны и Инессы, вечной путницы, как ее называли друзья. Молодая, в цвете сил и красоты — по виду далеко не дашь ее тридцати семи, — Инесса щедро и пылко отдавала себя труду для революции!

И представьте, мать пятерых детей! Муж — богатый московский фабрикант, а она? Революционерка!

Неожиданные сюжеты и человеческие судьбы показывает иной раз жизнь.

— Юг. Солнце. Весна, — говорила Инесса. — И вдруг наперекор цветению мая память рисует суровый мезенский год.

— Расскажите подробнее, — попросил Владимир Ильич. — Мне не случалось там бывать, а в детстве увлекался. Ледовитый океан, полярные ночи, северное сияние, оленьи стада… Книг о Севере перечитывал уйму. В гимназии, помню, писал сочинение: «Как Ломоносов учился грамоте дома и наукам в Москве».

Кстати, в Мезени отбывал ссылку Серафимович. И протопоп Аввакум, ярчайший публицист XVII века, противник воеводы, патриарха, царя, не избежал мезенской ссылки.

— Да, город ссылок, — кивнула Инесса.

А был когда-то богатым и вольным. Когда-то давно.

Поморы, жители Мезенского края, не знали крепостного права, оттого, может быть, славились отвагой. В поведении, плаваниях, в охоте на морского и пушного зверя, рыбной ловле. Белое море от города Мезени в сорока пяти верстах, по-тамошнему почти рядом. Неспокойное студеное море. Штормы налетают внезапно, и тогда выше дерева, выше церковного шатра или ветровой мельницы дыбятся волны. Не страшась волн, шли мезенцы по Белому морю на веслах или бежали под парусом.

Талантливые геройские характеры мореходов рождались в Мезенском уезде. По десять — двадцать раз ходили в дальнее плавание к Шпицбергенским островам. Гигантскими копьями высятся на островах остроконечные горы. Первооткрыватели таинственных необитаемых земель охотились вблизи них за моржами, белыми медведями, голубыми песцами. Несметные полчища драгоценных зверей и птиц в округе Шпицбергена. Но путь туда бурным морем далек и опасен. Немногие смельчаки решались. О них рассказывают сказки, написаны книги. И стар и мал в Мезени знают о зимовке в Арктике четырех матросов-рыбаков. Дошли до самого отдаленного острова в районе Шпицбергена. Там ладью рыбаков стиснули льды: по льдам пошагали охотники на землю. Слышно, земляки-мезенцы построили здесь избушку, чтобы было где переночевать потерпевшим в море крушение. Нашли матросы избушку, помянули добрым словом тех заботливых земляков. А утром вернулись к морю, хвать: ладьи нет. Ледяное поле за ночь разогнало ветром, ладью унесло.

Шесть лет и три месяца прожили зимовщики в арктических льдах. Выли ветры, гремел близкий океан, до крыши заносило снегом избушку. Матросы забыли запах хлеба. Кормились рыбой и мясом без соли.

Коротко лето, когда солнце чуть заденет краешком горизонт и снова ходит по небу. Долга полярная зима. Нескончаема ночь. Год сменяется годом. Придет ли спасение?

На седьмой год судно нашего Северного флота обнаружило зимовщиков. Чудо! Живы матросы. Сколько по ним панихид отслужили, а они живы. Спасли мужество, воля.

Инесса Арманд узнала о прошлом, понаслушалась сказаний и былей, когда обжилась в Мезени. Обжилась? Нет, не свыкнуться с унылым существованием в угрюмом городе.

Город Мезень весь деревянный. Деревянные тротуары, дома, церкви, амбары, бани, ветровые мельницы, выстроившиеся, как стражи, в ряд позади города в тундре. Не охватить взглядом плоскую равнину, где ни кусточка, только бурый мох стелется по земле да топкие болота грозят тысячеголосым комариным писком.

Бродят олени, щиплют мох.

По одну сторону города тундра, по другую — могучая северная река Мезень. Ширина ее здесь четыре версты. Неприветливая, даже солнце не разгонит хмури.

— Даже в редкий теплый день лета не тянет посидеть на берегу, как здесь, на французской речушке. Или на вашей симбирской вольной Волге, Владимир Ильич!

На сотни верст стали за рекой непроходимые леса. Ветры пригонят с моря и океана холодные туманы, тяжелой пеленой окутают реку, город — с крыльца не различишь соседнего крыльца, — и тоской сожмет сердце, и кажется, никогда не кончится ссылка…

— Вы на то и Инесса Арманд, что своими усилиями сократили мезенскую ссылку. Натянули полицейщине нос, — сказал Владимир Ильич.

Надежда Константиновна ласково погладила ее по плечу: «Умница наша».

…Завелись среди ссыльных знакомые, нашлись товарищи, а тосковала в Мезени Инесса Арманд, болела, скучала о детях. Держалась надеждой на побег. Придумывала несбыточные планы.

Планы сбылись. Группа польских рабочих отбыла срок ссылки. Санный обоз с освобожденными поляками готовился к отъезду в конце октября. Пала ранняя северная зима. Вьюжило. Дороги переметало поземкой.

Нашлись среди отъезжавших поляков добрые души. Сговорились. Ранним утром в назначенный день укутали Инессу в шаль, тулуп, втиснули в сани между своими. И, раскидывая из-под копыт снежные комья, лошади рысцой тронулись в путь…

— И вот я с вами! — смеется Инесса. — Рада. Пусть маленькая, но навсегда ваша помощница, Владимир Ильич. Люблю вашу мечту, Владимир Ильич! Вы политик, философ, ученый, реалист, и всегда в каждом вашем замысле и деле большая мечта. Вы писали: «Надо мечтать». Люблю вашу мечту.