На капитанском мостике

Н г у е н Т х и Х и е н.

Д о Т х и Т х а н ь — ее мать, 58 лет.

Л ы у К у о к О а н ь — ее отец, 63 лет.

Б у й Т х и Ч а — официантка.

Ч а н И е н Л и — школьная подруга Хиен, 26 лет.

Н г у е н В а н Ф а н — капитан, начальник лагеря «пленных» летчиков.

Ф р э н к Д и н г т о н — лейтенант, летчик.

Э л л е н — его жена.

Д ж е й н — его мать.

Б р е т т — его сестра.

Д е н н и с Х а р т л и — майор, врач.

Э в е р т Л а м б е т — лейтенант, летчик.

Д ж е й м с С т е ф ф а н с — лейтенант, летчик.

Г а р р и Х е й ф л и н — полковник.

Ч а н Д а о — капитан.

П е р в ы й в ь е т н а м е ц.

В т о р о й в ь е т н а м е ц.

К а т р и н.

М а й к л.

Ч т е ц.

Ж у р н а л и с т ы.

Плач матерей Вьетнама.

Ополченцы.

Штыки, всюду штыки.

Время действия — наши дни. Вьетнам.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Ночь на исходе. Тишина. Близится рассвет. На сцене группа ж е н щ и н, они расположились в шахматном порядке. Здесь же и Х и е н в праздничном костюме. Женщины, воздев руки к небу, стоят неподвижно, точно каменные изваяния. Но вот забрезжил рассвет, появились первые косые лучи солнца, и «статуи» ожили. Легки и красивы их движения. Женщины как бы плетут рыбацкие сети. Слышится мелодия вьетнамской народной песни.

Ч т е ц.

Утро было где-то рядом. На наших глазах голубое море слилось с голубым небом, черные скалы в море покрылись вдруг позолотой, а тихие морские волны внезапно заискрились тысячами огоньков. И даже ветки пальмы, выглядывающие откуда-то слева, вдруг выбросили вперед, как бы навстречу утру, свои огненные стрелы. Появляется д е в у ш к а. Под мелодию песни она начинает танцевать. Она кланяется небу, земле, солнцу, в ее пластических движениях радость, стремление к свободе, и кажется, нет счастливее ее на всем белом свете. Но вот раздается взрыв, и вокруг становится темно. Снова взрыв, огненная вспышка — и все пришло в движение. Женщины в страхе начинают метаться в поисках спасения, защиты. Они с мольбой поднимают руки к небу. Но вскоре все стихает, и снова чуть брезжит рассвет, и снова мы видим застывшие каменные изваяния. Появляется а м е р и к а н с к и й с о л д а т, огромного роста детина. Следом за ним ведут семерых в ь е т н а м ц е в, связанных одной веревкой. Мужчины обнажены до пояса. Женщины в изодранных белых блузках и широких черных шароварах. Они выбились из сил, но конвоиры неумолимы, они подталкивают свои жертвы прикладами. И вьетнамцы идут, идут…

Ч т е ц.

Женщины, что плели сети, встают. Они с укором и ненавистью смотрят на оккупантов.

Вечер. Небольшая комната в одноэтажном домике на окраине Сайгона. Два окна. На окнах бамбуковые шторы. Посередине комнаты стол, возле него две табуретки. У стены большая деревянная кровать. Рядом пирамида шляп конической формы, приготовленных для продажи на базаре. На столе, на банке из-под консервов стоит свеча. Ее свет ровно освещает всю комнату. На кровати, покрытой циновкой, сидит старик — Л ы у К у о к О а н ь. Он плетет шляпу из пальмовых листьев и тихо напевает[2].

Л ы у К у о к О а н ь.

Входит Д о Т х и Т х а н ь с корзинами и коромыслом.

Д о Т х и Т х а н ь. Легко живется тебе, Оань. Я из дому — он за песню!

Л ы у К у о к О а н ь. Ничего ты, Тхань, не понимаешь.

Д о Т х и Т х а н ь. Знаю я вас, мужчин!

Л ы у К у о к О а н ь. А, не цепляйся ты, Тхань, к словам. Долго, однако, ты нынче мои шляпы продавала.

Д о Т х и Т х а н ь. Кому нужны твои шляпы? Если бы не один хороший господин, я и теперь сидела бы с твоими шляпами на базаре.

Л ы у К у о к О а н ь. Сестриц, однако, навестила?

Д о Т х и Т х а н ь. Навестила, неблагодарный. Я у них целую неделю не была.

Л ы у К у о к О а н ь. Так бы и сказала, а то — шляпы плету не те!.. (Пауза.) Ну, а что нового там, на базаре, слышала?

Д о Т х и Т х а н ь (ворчит). Нового, нового… Что там может быть нового? В порт опять пришел пароход с американскими солдатами. А ночью, говорят, под конвоем провели в тюрьму семерых партизан. Чем песни распевать, пошел бы лучше Хиен встретил.

Л ы у К у о к О а н ь. Она так рано не возвращается.

Д о Т х и Т х а н ь. Невелика беда, мог бы и подождать возле бара.

Л ы у К у о к О а н ь. Придет, куда она денется.

Д о Т х и Т х а н ь. Опять он свое. Ну и упрямый же ты у меня! Упрямее буйвола! Ты что, не знаешь, что творится в городе? В Сайгоне теперь не то что ночью, днем стало страшно ходить. Вчера, говорят, солдаты драку учинили в самом центре города. Одному господину голову пробили.

Л ы у К у о к О а н ь. Не солдаты, а бандиты!

Д о Т х и Т х а н ь. Я про то и говорю. Ты вот распеваешь песенки, а сам того не знаешь, что со мной теперь все женщины на нашей улице перестали здороваться. А все после того, как Хиен пошла работать в бар, обслуживать господ летчиков да офицеров разных.

Л ы у К у о к О а н ь (мрачно). Невелика беда, Тхань. Их это меньше всего касается. (Вдруг вспылив.) Может быть, эти женщины мою семью к себе на иждивение возьмут? Может, по их разумению, я должен теперь с сумой по́ миру отправиться? Меня нечего укорять! Хиен честным трудом зарабатывает кусок хлеба.

Долгая пауза.

К тому же не я ее в бар устроил.

Д о Т х и Т х а н ь. А кто, разреши тебя спросить, ее туда устроил?

Л ы у К у о к О а н ь. У нее без нас дружков хватает.

Д о Т х и Т х а н ь. Не понимаю, и чего мы ее замуж не выдали? (Ласково.) Оань, а что, если нам ее к дядюшке в Тай-Нинь отправить, а?

Л ы у К у о к О а н ь. Так она нас и послушалась!

Д о Т х и Т х а н ь. А ты поговори с ней. Ты отец, тебя Хиен послушает.

Л ы у К у о к О а н ь. Можешь не просить! Ни о чем я с ней говорить не буду и тебе не советую!

Д о Т х и Т х а н ь (плачет). Нет у тебя сердца, Оань. Она же твоя дочь!

Л ы у К у о к О а н ь (сердито). Ты что? Не знаешь ее характер?

Д о Т х и Т х а н ь. О всемогущий Будда! (Молится, причитая.) Чтобы ни тем, кто по нашей земле ходят, ни тем, кто их послал сюда, ни дня покоя не было!

Входит Ч а н И е н Л и.

Ч а н И е н Л и. Я на огонек к вам, господин Оань, Добрый вечер, госпожа Тхань!

Л ы у К у о к О а н ь (недружелюбно). Добрый, добрый.

Д о Т х и Т х а н ь. С чего это, Ли, ты меня госпожой называешь?

Ч а н И е н Л и. А как же? У нас на машинах по городу разъезжают только господа богатые.

Л ы у К у о к О а н ь. Чего ты мелешь? Кто разъезжает? На каких машинах?

Ч а н И е н Л и. А как же, ваша дочь Хиен! Ей сегодня многие завидуют!

Л ы у К у о к О а н ь. Никаких машин у нас нет, и ты это хорошо знаешь. За такие слова у лжецов в старину язык вырывали.

Ч а н И е н Л и. Ай-ай, зачем же так близко к сердцу принимать, если все это ложь?

Л ы у К у о к О а н ь. А затем, что глупости говоришь. Когда ты молчишь, тебя можно и за умную принять.

Д о Т х и Т х а н ь. Хиен на работе, она не скоро придет, Ли.

Ч а н И е н Л и. Я ее видела. Она сказала, чтобы я теперь пришла.

Л ы у К у о к О а н ь. Ну, если сказала, тогда подожди, придет.

Ч а н И е н Л и. У меня к ней дело важное. Я ей что-то должна сказать.

Д о Т х и Т х а н ь. Ты вот, Ли, завидуешь, а чему — не знаешь… Хиен так устает на работе… Сама не рада, что пошла в этот бар…

Ч а н И е н Л и. Это не я завидую. Люди так говорят. Предложи мне такое доходное место, я ни минуты не стала бы раздумывать!

Шум подъехавшего автомобиля.

О, это Хиен!

Входит Х и е н, следом за ней — лейтенант Ф р э н к Д и н г т о н.

Х и е н (весело, звонко). Заходите, заходите, господин лейтенант!

Ф р э н к. Добрый вечер!

Х и е н. Это мой отец, господин лейтенант.

Фрэнк кланяется.

А это моя мама.

Ф р э н к. Очень рад. Лейтенант Фрэнк Дингтон.

Х и е н. А это моя школьная подруга.

Ч а н И е н Л и (кокетливо). Чан Иен Ли.

Х и е н. Ну как вам нравится моя хижина, господин лейтенант?

Ф р э н к. У вас очень мило, Хиен! Я не был в других домах, но у вас мне определенно нравится.

Х и е н. Я очень рада, господин лейтенант, что вам у нас понравилось.

Ф р э н к. В вашем доме, мисс, есть своя специфика. Я бы сказал — свой, неповторимый восточный колорит!

Х и е н. Да, но у вас в Америке, наверное, все выглядит иначе?

Ф р э н к. Да, конечно! Америка, мисс, очень богатая страна! Но мне ваша страна положительно нравится. Когда кончится война, обязательно приеду сюда со своей женой и покажу ей Вьетнам.

Ч а н И е н Л и. А я, господин лейтенант, мечтаю об одном — побывать в Америке. Так мечтаю, что слов нет! Я много читала о вашей стране. Хиен, там такие небоскребы, люди живут в таких роскошных виллах, ездят в таких машинах, что просто прелесть! И так много всяких миллионеров, миллиардеров, королей.

Ф р э н к. Но, мисс!.. Если вы думаете, что в Соединенных Штатах живут одни миллионеры, вы ошибаетесь, мисс! В Америке тоже есть и рабочие, и бедные, и даже безработные. Мой отец, например, всю жизнь был рабочим. Его капитал — это его рабочие руки, мисс!

Х и е н (указывая на стул). Прошу, господин лейтенант!

Ф р э н к. Благодарю, Хиен. Но я должен ехать.

Х и е н. Так вдруг?

Ф р э н к. Меня лейтенант Эверт ждет.

Х и е н. Да-да, я совсем забыла.

Ф р э н к. Я весьма вам признателен, Хиен! Сегодня я, кажется, увидел Вьетнам!

Х и е н. Что вы, господин лейтенант, разве может весь Вьетнам вместиться в одну хижину?

Ф р э н к. Может, Хиен, может! (Отцу Хиен.) Прошу прощения, сэр, за беспокойство!

Л ы у К у о к О а н ь. Доброму гостю мы всегда рады.

Ф р э н к. До завтра, Хиен!

Ч а н И е н Л и. Счастливого пути, господин лейтенант!

Ф р э н к. Благодарю, мисс! (Уходит.)

Пауза. Все смотрят друг на друга, и никто не решается первым заговорить.

Л ы у К у о к О а н ь. Хиен, ты зачем его сюда приволокла?

Х и е н (растерявшись). А я не приглашала его. Он сам вызвался подвезти меня до дома.

Л ы у К у о к О а н ь. Хиен, чтобы этого больше не было, ясно?

Ч а н И е н Л и. Гм… А что тут особенного? Человек предложил свои услуги, почему же не воспользоваться?

Л ы у К у о к О а н ь. Моя дочь, Ли, в услугах не нуждается.

Х и е н. Хорошо, отец, я тебя поняла…

Д о Т х и Т х а н ь (желая изменить тему). Оань, может быть, мы поужинаем?

Л ы у К у о к О а н ь (резко). Пора! И давно!

До Тхи Тхань уходит в соседнюю комнату.

Ч а н И е н Л и. Я к тебе на минутку забежала, Хиен.

Х и е н. Я очень рада, Ли.

Лыу Куок Оань тоже уходит.

Ч а н И е н Л и (убедившись, что они остались вдвоем, доверительно). Хиен, ты, конечно, знаешь, как я тебя люблю? Так вот, на днях я встретила в поезде одного человека. Мы разговорились… Он мне сказал, что в наше время никому из мужчин нельзя верить… Я, конечно, не согласилась и привела в пример твоего Фана. И что бы ты думала? Оказалось, он его знает.

Х и е н. Как интересно! Кто бы это мог быть?

Ч а н И е н Л и. И знаешь, что он сказал про твоего Фана?

Х и е н. Говори, говори! Я слушаю, Ли!

Ч а н И е н Л и. Он сказал, что твой Фан женился там, на Севере.

Х и е н. Фан женился?

Ч а н И е н Л и. Ну да! Еще он сказал, что у Фана родился ребенок, а в прошлом году он окончил в Ханое институт и стал теперь важным господином!

Х и е н. Ли, этот человек что-то перепутал. Не мог Фан жениться. Он дал слово мне.

Ч а н И е н Л и. Да, но он же мужчина.

Х и е н. Ли, ты хорошо знаешь этого человека?

Ч а н И е н Л и. Так, немножко. А что?

Х и е н. Ли, ты не могла бы меня с ним познакомить?

Ч а н И е н Л и. С удовольствием! Но он вчера уехал в Дананг и будет в Сайгоне не скоро.

Х и е н (грустно). Очень жаль!

Ч а н И е н Л и. Хиен, о, как я тебя понимаю! Вот и верь после всего этого мужчинам!

Х и е н. Он не виноват, Ли.

Ч а н И е н Л и. А кто?

Долгая пауза.

Х и е н. Война, Ли! Не век же ему быть холостяком.

Ч а н И е н Л и. Как? И ты после всего того, что он сделал, его оправдываешь?

Х и е н. Никого и ничего я не оправдываю. Я просто за время войны научилась трезво смотреть на события и факты.

Ч а н И е н Л и. Это, конечно, хорошо. Я надеюсь, ты на меня не в обиде?

Х и е н. За что?

Ч а н И е н Л и. Клянусь матерью, я ни одного слова от себя не прибавила. Я сказала только то, что слышала. Я не была бы подругой, если б скрыла от тебя.

Х и е н (после раздумья). Да-да, ты здесь ни при чем.

Ч а н И е н Л и. Ой, я, кажется, заболталась! Бегу, бегу!

Х и е н. Ли, может быть, ты поужинаешь вместе с нами?

Ч а н И е н Л и. Спасибо, Хиен! Но меня дома ждут.

Прощаются.

(Доходит до двери, останавливается.) Хиен, а этот лейтенант Дингтон, по-моему, симпатичный!

Х и е н (с горькой усмешкой). И даже очень, Ли!

Чан Иен Ли уходит.

А если все, что сказала Ли, правда, тогда как?.. Нет-нет, это неправда! Фан написал бы мне!

Долгая пауза.

Я, наверное, очень глупая. Ну и пусть! Нельзя жить и не верить! Да!.. Семнадцатая параллель!..

Появляется Д о Т х и Т х а н ь.

Д о Т х и Т х а н ь. Хиен, ужинать! Хиен, ты плачешь? Ты что? На отца обиделась? Он же тебе сказал от чистого сердца. Нечего им у нас появляться. Время-то сама знаешь какое смутное! Да что с тобой?

Х и е н (вытирая слезы). Ничего-ничего, сейчас пройдет.

Д о Т х и Т х а н ь. Хиен, случилось что-нибудь?

Х и е н. Пойдем, мама, ужинать.

Д о Т х и Т х а н ь. Я мать! Ты можешь мне сказать все.

Х и е н. Мама, скажи, ты бы поверила, если б тебе сказали, что Фан женился?

Д о Т х и Т х а н ь. Фан женился? Да кто тебе сказал такую чепуху? Ли?

Долгая пауза.

Х и е н. Да!

Д о Т х и Т х а н ь. Тебе такое сказала Ли? Дочка ты моя! Нашла тоже кому верить!

Х и е н. Мама! Моя старенькая мама!

С улицы доносится крик птицы.

Д о Т х и Т х а н ь. Что это?

Х и е н (прислушивается). Мама, это же филин. Они ночью не спят, вот и кричат.

Д о Т х и Т х а н ь. Ой, Хиен!.. Ты говоришь неправду.

Х и е н. Когда я жила у дядюшки в деревне, они тоже так кричали.

Д о Т х и Т х а н ь. О, всемогущий Будда!..

С улицы снова доносится крик птицы.

И ты говоришь, что это птица?

Х и е н. Да, мама. Я сейчас проверю. (Убегает.)

Д о Т х и Т х а н ь. Хиен, куда же ты? Убежала. Нет-нет, не к добру эти птицы по ночам кричат возле нашего дома, не к добру. Пойду Оаню скажу. (Уходит.)

Входит Х и е н.

Х и е н (вскрывает пакет). Политическая программа Национального фронта освобождения… (Читает.)

В дверях появляется Л ы у К у о к О а н ь.

Л ы у К у о к О а н ь. Чайник на плите, Хиен.

Ночь в Нью-Йорке. В спальне на подоконнике в одной сорочке стоит Э л л е н. Горят огни реклам. На фоне небоскребов видна статуя Свободы. Издалека доносится музыка — вьетнамская народная мелодия.

Э л л е н (тихо, почти шепотом). Фрэнк, тебе плохо? Ты ранен?.. Почему, ну почему ты молчишь?.. Письма идут так долго!.. Я теперь верю, в жизни нет ничего страшнее, чем неизвестность!.. Фрэнк, ты слышишь меня!..

В темном углу комнаты появляется Ф р э н к.

Кто это? Фрэнк, это ты? Фрэнк, что же ты молчишь? Ты не узнал меня, да? Я, кажется, опять начинаю разговаривать с человеком, который находится от меня за десять тысяч миль. О, как бы я хотела, чтобы Фрэнк оказался сейчас рядом! Мне так много надо ему сказать!..

Ф р э н к. Я слушаю тебя, Эллен.

Э л л е н (подходит к нему, ощупывает). Живой? Ну конечно, живой!

Ф р э н к. А ты что, решила, что я уже похоронен в джунглях Вьетнама?

Э л л е н. Я так не думала, но ведь война…

Ф р э н к. Она страшна для тех, кто от нее далеко. Для меня она стала работой, такой же будничной, как если бы я сегодня летал на пассажирском лайнере по маршруту Нью-Йорк — Париж или Нью-Йорк — Токио…

Э л л е н. Война стала работой?

Ф р э н к. Да-да, с той лишь разницей, что на войне чуть побольше опасности, риска.

Э л л е н. Нет, ты только подумай, что ты сказал. Война стала работой?

Ф р э н к. Я сказал правду, Эллен.

Э л л е н. Бомбить города, жечь чужие дома, убивать людей — и все это ты называешь работой?

Ф р э н к. Эллен, что я слышу? Ты, кажется, меня укоряешь? Что ж, ты не одинока! Да, я бомблю города, да, я убиваю, но почему? Может быть, ты тоже считаешь, что я должен подставить под огонь вьетконговцев свою башку? О нет! Этого от меня никто не дождется!

Э л л е н. Я так не думаю, Фрэнк! Но почему, почему именно ты должен там сражаться?

Ф р э н к. А кто?

Э л л е н. Не знаю.

Ф р э н к. Я выполняю свой долг, Эллен.

Э л л е н. Какой долг, перед кем? Нет, Фрэнк, ты не любишь меня!

Ф р э н к. Но ты же знаешь, Эллен!..

Э л л е н. Тогда сделай так, чтобы ты вернулся домой.

Ф р э н к. Это невозможно, Эллен!

Э л л е н. Я не хочу, я не могу, чтобы ты был от меня далеко. Мы молоды, Фрэнк, дорогой Фрэнк. Я хочу всего лишь немножечко счастья.

Ф р э н к. Эллен, мы еще будем счастливы!

Э л л е н. Да, но тебя же могут убить там?

Ф р э н к. На войне не всех убивают.

Э л л е н. Фрэнк, но твое участие в войне противоречит твоим же принципам. Ты же сам еще совсем недавно говорил, что вьетнамская война — порождение безумия!

Ф р э н к. Эллен, ты опять за свое? Подумай, что ты говоришь?

Э л л е н. Мы будем жить, как все. Мне ничего не надо. У тебя есть профессия, которую ты любишь. Что-то я заработаю. Этого нам вполне достаточно. Фрэнк, помнишь, ты говорил: «Будущее Америки зависит от того, каких граждан воспитает наша школа». Твоя мечта была и моей мечтой! И я верила в тебя. Мне хотелось помогать тебе. Да и что может быть выше, чем воспитание юных граждан Америки, достойных продолжателей наших великих предшественников — Тома Пейна, Уолта Уитмена, Томаса Джефферсона.

Ф р э н к. Да, но после колледжа я поступил на службу в военно-воздушные силы Соединенных Штатов, окончил школу, стал летчиком!

Э л л е н. В этом, наверное, я больше всего виновата.

Ф р э н к. Эллен, ты здесь ни при чем!

Э л л е н. Нет-нет, Фрэнк. Я должна была тебя отговорить. Я обязана была это сделать.

Ф р э н к. Бесполезно, Эллен! Лично я считаю для себя честью служить под американским флагом!

Э л л е н. Фрэнк, я не узнаю тебя. Нет-нет, ты не подумай, что я осуждаю. Я просто одного не могу понять: как случилось, что ты легко и быстро отказался от всего того, что тебе было так дорого, к чему ты так упорно стремился все эти годы?

Ф р э н к. Ты ошибаешься, Эллен! Я ни от чего не отказался! Как только кончится война, я на другой же день возвращусь к своим ученикам. Я убежден: чтобы проповедовать великие истины, учитель должен на это иметь моральное право. Я это право приобрету там, на войне, защищая свободу. Я — офицер! Этим все сказано!

Э л л е н. Ну хорошо, хорошо! Ты только не сердись. Я жена, и я обязана была тебе это сказать. Мы, можно сказать, еще и не жили вместе. Ты ведь не знаешь, а я каждый раз, когда от тебя письма, боюсь до них дотрагиваться. В наших газетах теперь все больше появляется сообщений о погибших во Вьетнаме.

Фрэнк удаляется в темноту.

Фрэнк! Где он? Ушел?.. О боже! Когда это кончится? Да!.. Уже третий месяц пошел, как он во Вьетнаме! Как медленно движется время!..

Слышится музыка.

Что я слышу? Музыка!.. Где это?.. Удивительно знакомая мелодия! Ну да, это же Бетховен! Я ее слышала на вечеринке у Барбары. На той самой вечеринке, где я познакомилась с Фрэнком. Он играл по просьбе Барбары для нее, а сам смотрел на меня. И я тоже смотрела. В тот вечер мне больше всего запомнились его руки: длинные, гибкие пальцы и такие быстрые-быстрые… А после вечеринки мы шли с ним вдвоем, взявшись за руки, по нашим улочкам и распевали модные песенки. Мне было так хорошо! Мне казалось, что так будет всегда… А потом?.. Потом Вьетнам!.. Джунгли!.. И Фрэнк там, в джунглях… Нет-нет, я должна была что-то придумать!

Ф р э н к (встает из-за пианино). Эллен, я уже тебе сказал — так надо было! И потом прошу, пожалуйста, ничего не придумывай!

Э л л е н. Я буду молиться, Фрэнк.

Ф р э н к. Успокойся, дорогая! Поверь, ничего страшного со мной не случится. (Обнимает Эллен.) Хорошо!.. Это то, чего мне так не хватает, Эллен. Ты должна беречь себя! Ты слышишь меня, мой приказ?.. Что с тобой? Ты же замерзла. Спать, Эллен, спать! До утра еще далеко! (Провожает Эллен к постели.)

Э л л е н. Хорошо, хорошо, а ты?

Ф р э н к. Мне пора возвращаться. Я должен идти, Эллен, у меня завтра трудный день.

Э л л е н. Опять?.. Понимаю!..

Ф р э н к. Спать, Эллен, спать!

Э л л е н. Но ты еще придешь?

Ф р э н к. Приду, Эллен, обязательно приду!

Э л л е н. Постой, Фрэнк. (Достает платок.) Возьми!

Ф р э н к. Платок? Зачем?

Э л л е н. На войне всякое может случиться. Я все здесь написала. И, пожалуйста, не отказывайся.

Ф р э н к (разворачивает платок, читает). «Глубокоуважаемый хозяин! Я, гражданин Соединенных Штатов Америки, попал в беду. Мне не повезло. Я прошу сохранить мне жизнь, еще я прошу накормить, спрятать и помочь мне перебраться к своим. Правительство Соединенных Штатов вас не забудет». Что ж, отлично составлено. Но я, Эллен, сдаваться в плен не собираюсь.

Э л л е н. Фрэнк, ради меня!

Ф р э н к. Понимаю, Эллен!

Э л л е н (прижавшись к нему). Милый Фрэнк! Ты, конечно, прав. Мы еще будем счастливы!

Ф р э н к. Спать, Эллен! Спать!

Эллен ложится в постель. Фрэнк бережно укрывает ее одеялом и тут же исчезает. Проходит секунда, вторая, третья, после чего Эллен вскакивает с постели, включает свет, достает из-под подушки платок, бежит к двери и отчаянно барабанит.

Э л л е н. Мама! Мама!.. О святая дева Мария!..

Голос Джейн из-за стены: «Что случилось, Эллен?»

Мама, я очень прошу зайти ко мне, и как можно скорее!

Голос Джейн: «Хорошо, хорошо, Эллен».

Что это? Неужели все это мне померещилось?

Появляется Д ж е й н. На ее худенькие плечи накинут халат. Она никак не может очнуться ото сна.

Д ж е й н (тревожно). Что случилось, Эллен?

Э л л е н. Мама, я разговаривала с Фрэнком.

Д ж е й н. Опять? О святая дева Мария!

Э л л е н. Он был вот здесь! (Указывает.)

Д ж е й н (растерявшись). Ну что ты говоришь?

Э л л е н. Мама, он в самом деле был здесь! Я даже могу пересказать все, что он говорил.

Д ж е й н. Эллен, ты сегодня же должна показаться врачу. Уверяю, это все нервы, милая девочка.

Э л л е н. Не понимаю, ничего не понимаю…

Д ж е й н. И вообще ты должна подумать о себе. Нельзя все время сидеть в четырех стенах со своими мыслями и своей тоской. Если бы Фрэнк знал, как ты себя тут ведешь, он бы тебя не похвалил.

Э л л е н. Мама, с ним определенно что-то случилось! Я знаю, я чувствую это!

Д ж е й н. Эллен, ты должна поберечь себя для Фрэнка.

Э л л е н. Мама, Фрэнк родился в феврале. А рожденных в феврале, по-моему, подстерегают в этом месяце опасности!

Д ж е й н. До февраля, Эллен, еще далеко. Эллен, ради бога, не сиди больше дома. У Фрэнка здесь осталось много хороших друзей. Ты могла бы с кем-нибудь из них, например, с Максом Эстеном, пойти в кино или в клуб.

Э л л е н. Зачем? Виски можно выпить и дома.

Д ж е й н. Я не настаиваю, Эллен. (Теряя выдержку.) О боже! Ни одна ночь у нас в доме не проходит спокойно!

Входит Б р е т т, сестра Фрэнка. Это тощая, поджарая брюнетка с ультрамодной прической, ярко накрашенными губами и тоже в халате. Бретт тридцать два года, но сейчас, без косметики, ей вполне можно дать все сорок пять. Голос хрипловатый, жесткий, какой обычно бывает у курящих женщин.

Б р е т т. Что у вас тут происходит?

Д ж е й н (робко). Эллен сон приснился.

Э л л е н. Да не сон это, совсем не сон. Бретт, я только что разговаривала с Фрэнком. Он был у меня. Мы долго говорили. Он стоял вот тут…

Б р е т т. Джейн, дай ей градусник!

Э л л е н. Вы мне не верите? Нет? Так вот: я здорова!

Б р е т т. Ее сегодня же надо показать врачу. Когда пьяница говорит, что он совершенно трезв, считай — его трюм заполнен до отказа.

Д ж е й н. Эллен можно понять, Бретт. Ей очень трудно. Конечно, самое лучшее было бы, если б она смогла найти какое-нибудь занятие по душе. Жить, как она живет: дом — работа, работа — дом, — немыслимо! Так ведь действительно можно дойти до сумасшествия!

Б р е т т. Джейн, ты гений! Только кому ты это говоришь? Разве она, с ее рыбьей кровью, способна увлечься? В ней же нет ничего современного! Ее строгие правила — девятнадцатый век! Что ж, у каждого свой вкус. Моему братцу пришлась по душе куколка, домашняя птичка. Я в свое время его предупреждала, но он не послушал. Дело его! Но я категорически протестую, Эллен, против подобных ночных сцен! Мне в восемь утра идти на службу. Быть секретарем у Симона Ральфа не такое простое дело! Совесть надо иметь, Эллен!

Э л л е н. Я вас не просила, Бретт…

Б р е т т (перебивает). Как вам нравится? Она меня не просила. А кто, скажи, барабанил в дверь? Кто кричал на весь дом?

Д ж е й н. Не надо ссориться, Бретт. Эллен — жена твоего брата, ее надо уважать…

Б р е т т. Спасибо, мама, за открытие!

Э л л е н (думая о своем). Нет-нет!.. С ним определенно что-то случилось!

Д ж е й н. Успокойся, Эллен. Успокойся, моя девочка! Фрэнк хорошо знает свое дело. Его охраняют наши молитвы. Бог даст, этот ужас кончится, и мы встретим его живым и невредимым. Когда он уходил, я просила его беречь себя. И это была моя единственная просьба.

Э л л е н. Да, но почему же тогда от него никаких известий?

Б р е т т. А вчерашнее письмо ты не считаешь? Ты что, еще не читала?

Э л л е н. А разве вчера от него было письмо?

Б р е т т. А это что? (Берет с туалетного столика письмо и передает Эллен.) Впрочем, можешь не читать, ничего особенного: летает, бомбит. Жив твой Фрэнк!

Д ж е й н. Бретт, ну что ты говоришь!

Э л л е н. Успокойся, мама! Я не слышала, что сказала Бретт.

Б р е т т. Эллен, ты делаешь успехи!

Д ж е й н. Бретт, замолчи!

Б р е т т. Хорошо, хорошо. Я мешать не буду. (Уходит.)

Э л л е н (читает). «Сайгон, восемнадцатого сентября». Как долго шло письмо… (Читает.) «Дорогая Эллен! Как видишь, я опять нарушил слово, опять причинил тебе боль. Я просто в отчаянии от того, что так долго не писал. За это время меня можно было похоронить, и не раз. Но, как видишь, я еще живой! Так что ты не торопись меня хоронить. Я не писал, но не было такого дня, дорогая, чтобы я не вспоминал тебя. Мне все дни не хватает тебя».

Джейн идет к выходу.

Мама, куда же ты? У меня нет от тебя секретов!

Д ж е й н. Ничего-ничего, я потом, ты мне расскажешь. (Уходит.)

Э л л е н (читает). «Я не писал, но в этом не моя вина…»

Г о л о с Ф р э н к а. Я теперь прикован к аэродрому. Мы бомбим и днем и ночью. У меня нет слов, чтобы описать весь этот кошмар. Мне порой кажется, что вьетконговцы простреливают каждый метр неба. Все горит, просто ад!..

Э л л е н. Мой милый Фрэнк! Ну чем, ну чем я могу помочь тебе?

Г о л о с Ф р э н к а. Знаешь, о чем я больше всего мечтаю? О том дне, когда я смогу отоспаться. Я вот уже месяц сплю, не снимая верхней одежды. Но разве это сон? Так что, как видишь, туго теперь приходится твоему Фрэнку…

Э л л е н (читает). «Из тех летчиков, что вместе со мной вылетали в Сайгон, остались единицы, их просто можно сосчитать по пальцам. Все было бы еще терпимо, если б не ракеты. Конечно, самое лучшее — это не встречаться с ними. Но как это сделать?..»

Г о л о с Ф р э н к а. Вчера наша эскадрилья бомбила Хайфон. Два экипажа не возвратились. А днем раньше не возвратился один экипаж после бомбежки Ханоя… Мы живем надеждой на замену, но когда это произойдет — не знаем. Во всяком случае, не раньше июня…

Э л л е н. Да, но до июня еще далеко!..

Г о л о с Ф р э н к а. Поверь, я страшно устал! Хочу домой, к тебе, моя радость. Только теперь я понял, сколько я теряю оттого, что я не с тобой. Об этом знает один бог!

Э л л е н (читает). «Перед каждым вылетом я молю об одном — чтобы меня не зацепило в воздухе. И нахожу, что это помогает…»

Г о л о с Ф р э н к а. Мне порой кажется, что я родился под счастливой звездой. Но как долго моя звезда будет хранить меня — не знаю. Ведь звезды тоже, к сожалению, не вечны, звезды тоже гаснут!..

Э л л е н. Нет-нет, Фрэнк, твоя звезда всегда будет с тобой!

Слышен вой сирены.

Г о л о с Ф р э н к а. Кажется, воет сирена? Ну да, два часа ночи, пора! У нас все по расписанию, Эллен. А как же без тревоги? Это же война! Прости, дорогая! Мне, кажется, надо бежать в убежище! А то, чего доброго, может плохо кончиться.

Вой сирены усиливается.

Э л л е н. Какой зловещий вой у этой сирены…

Г о л о с Ф р э н к а. Так помолимся же вместе, Эллен, чтобы война хотя бы на один день, на один час кончилась раньше. Час — это очень много! Я бегу! Будь счастлива, моя радость. Как только представится возможность, я тут же приеду. Я не задержусь ни на минуту. Береги себя, маму!..

Вой сирены смолкает. Тишина.

Э л л е н (после долгой паузы). «Береги себя, маму!..» (Складывает письмо.)

Просцениум. Едва закрылся занавес, как врываются звуки джаза. Это нечто вроде пародии на твист. Оглушительный шум, треск, грохот барабанов — все слилось с хохотом подгулявших американских офицеров. Но вот мощный гул американского реактивного самолета — и все замерло. Луч света высвечивает Х и е н . На голове у нее наушники, в руках передатчик и микрофон.

Х и е н (в микрофон). Пятнадцать — тридцать, пятнадцать — тридцать. Я — «Звезда Вьетнама»! Как меня слышите? Перехожу на прием!

М у ж с к о й г о л о с п о р а д и о. «Звезда Вьетнама», слышу хорошо! «Звезда Вьетнама», слышу хорошо!

Х и е н. Передаю очередное сообщение. Передаю очередное сообщение. «Ветер» — восемнадцать — сорок. «Пальма» — пять — двенадцать — сорок шесть. «Луна» — сорок пять — двадцать шесть. «Ураган» — тридцать восемь. «Дракон» — десять — двадцать восемь. Пятнадцать — тридцать, прошу повторить!

Луч света гаснет, но тут же вспыхивает в другой точке. За столом, лицом к зрителям, сидит полковник Х е й ф л и н, он слушает разговор корреспондентов, курит сигару.

М у ж с к о й г о л о с п о р а д и о. «Ветер» — восемнадцать — сорок. «Пальма» — пять — двенадцать — сорок шесть. «Луна» — сорок пять — двадцать шесть. «Ураган» — тридцать восемь. «Дракон» — десять — двадцать восемь. Как себя чувствуете?

Г о л о с Х и е н. Пятнадцать — тридцать, ошибок нет! Я чувствую себя хорошо.

Х е й ф л и н (выключает аппарат). Ветер — восемнадцать — сорок!.. «Дракон» — десять — двадцать восемь! Она чувствует себя хорошо! (Нажимает на кнопку, берет микрофон.) Капитан Чан Дао? Я надеюсь, вы слышали разговор корреспондентов? (Пауза.) Сектор передачи? Что у вас в этом секторе? (Пауза.) Ваше решение, капитан?.. Да, но завтра она может появиться в другом секторе Сайгона. Так можно за ней гоняться до бесконечности!.. Ваши заверения я уже слышал, одна болтовня… Я ничего не знаю! Она должна быть у меня! (Бросает трубку.)

З а т е м н е н и е.

Бар в Сайгоне. За столиком Ф р э н к и добродушный толстяк Д е н н и с. Здесь же лейтенанты Э в е р т Л а м б е т и Д ж е й м с С т е ф ф а н с. Их стол у окна. На окне висит бамбуковая занавеска.

Э в е р т (смеется громче всех). Деннис, ты нас уморил! Нет, это же надо придумать! Я не представлял, что этих вьетнамцев можно лечить таким способом. Деннис, ты просто гений!

Д ж е й м с. Деннису браво, друзья!

Э в е р т. Выпьем за нашего доктора, за Денниса!

Д е н н и с. Прекратите дурацкий смех! Я протестую, категорически протестую!

Э в е р т. Хорошо-хорошо! Скажи, ты и от расстройства желудка давал им витаминные таблетки?

Д е н н и с. Давал. А что ты, Эверт, сделал бы на моем месте?

Д ж е й м с. И от трахомы?

Д е н н и с. И от трахомы, и от язвы, и даже от туберкулеза.

Э в е р т. И от туберкулеза? (Смеется.)

Д е н н и с. Ничего смешного!

Э в е р т. Деннис, ради бога, не обижайся. Друзья, это же новое слово в медицине!

Ф р э н к (жует резинку, мрачно). Ну и они что, довольны были твоими таблетками?

Д е н н и с. Благодарили! Они ж не знали, какие это таблетки.

Д ж е й м с. Надо же так ловко выкрутиться!

Ф р э н к. Да, но как это все получилось?

Д е н н и с. Очень просто. Смотрите, какие мы хорошие! Мы даже бесплатно оказываем медицинскую помощь!

Ф р э н к. А тебя что, никто не поставил в известность?

Д е н н и с. О выезде? Зачем? Это совсем не обязательно, Фрэнк!

Э в е р т (жует резинку). Да, веселенькая история!..

Д е н н и с. Я бы не сказал. Эта история скорее грустная, Эверт! Нет, я еще никогда не был в таком дурацком положении. Когда я приехал в Дананг и увидел возле комендатуры толпу, я вначале подумал, что это очередная манифестация. И вдруг узнаю, что это ко мне на прием, больные! Комендатура, как оказалось, объявила во всех газетах, разбросала листовки, даже по радио ухитрилась дважды сообщить о моем приезде. (Достает газеты.) Вот, можете познакомиться!

Э в е р т. Ну-ка, ну-ка, любопытно! (Читает.) «Врач-майор Деннис Хартли дает консультацию для местного населения по всем болезням».

Д ж е й м с (читает). «Медицинский пункт — для вьетнамцев!»

Э в е р т (читает). «Медицинская помощь оказывается бесплатно».

Д ж е й м с. А что? Отлично составлено!

Д е н н и с. Гм… Отлично? Надо было видеть это зрелище! Каких больных там только не было. Многие отшагали сотни километров в надежде на то, что им будет оказана медицинская помощь. Нет, я еще никогда не был в таком дурацком положении.

Д ж е й м с (равнодушно). Ты, как всегда, преувеличиваешь, Деннис. Ничего страшного не случилось.

Д е н н и с. Я? Преувеличиваю?

Д ж е й м с. Скажи, ты оскорблен за себя или за своих пациентов?

Д е н н и с. Я — врач. Мой долг — оказывать людям помощь.

Д ж е й м с. Правильно! Людям, но не тем, кто в нас стреляет. Эти люди только и ждут, как бы нас отправить ко всем святым!

Д е н н и с. Да, но жестокостью, дорогой Джеймс, еще ни один гений к себе симпатий не завоевал. Жестокость рождает ответную жестокость! Наш долг здесь, насколько я понимаю, не ожесточать против себя местное население.

Д ж е й м с. У тебя, Деннис, явно устарелые понятия. Сегодня симпатия завоевывается силой!

Гул реактивного самолета.

Д е н н и с. А я повторяю, что я врач и я не хочу иметь ничего общего с шарлатанами… и политическими дельцами тоже!

Д ж е й м с. Да, но ты забываешь, что, кроме того, что ты врач, ты еще офицер американской армии.

Э в е р т. Друзья, что с вами? Так ведь можно и поссориться!

Д е н н и с. Не собираюсь!

Д ж е й м с. Я тоже!

У входа появляется официантка Б у й Т х и Ч а. Она приоткрывает бамбуковую штору, и в зал входят Г а р р и Х е й ф л и н, а за ним капитан Ч а н Д а о. Офицеры, сидящие за столиками, замечают их появление. Хейфлин окидывает беглым взглядом публику. То же самое делает и Чан Дао. Буй Тхи Ча быстро спускается по ступенькам.

Б у й Т х и Ч а. Прошу, господин полковник! Кабинет хозяина у нас находится там. (Показывает.)

Х е й ф л и н. Благодарю, мисс!

Д е н н и с. Эверт, это и есть Гарри Хейфлин?

Хейфлин и Чан Дао уходят в глубину сцены.

Э в е р т. Он! Начальник службы, глава Центрального разведывательного управления в Сайгоне!

Д е н н и с. Он что, имеет здесь свою кабину?

Э в е р т. Не думаю. Лично я еще ни разу его здесь не видел.

Д е н н и с. Решил рюмочку коньяку пропустить!..

Ф р э н к. А с ним что за тип?

Э в е р т. Старший следователь сайгонской разведки, капитан Чан Дао. Весьма легендарная личность! У него на допросах, я слышал, даже мертвые разговаривают!

Д е н н и с. Мастер человеческих дел!.. Это та профессия, которая у меня никогда не вызывала симпатий.

Д ж е й м с. Почему, если не секрет?

Д е н н и с. Потому что я считаю, что на земле разумный мир может наступить только тогда, когда люди освободятся от главного своего порока — недоверия!

Д ж е й м с. О, весьма оригинальная мысль! Но этого не будет, Деннис! Этого никогда не будет!

Д е н н и с. Очень жаль!..

Появляется Х и е н, она несет на подносе закуску и бутылку виски.

Х и е н. Извините, я, кажется, немножко задержалась?

Э в е р т. Хиен, побойтесь бога! Вы у нас само очарование! Кого-кого, а вас можно ожидать целую вечность! (Пытается обнять Хиен.)

Х и е н (ускользая). Господин лейтенант! У меня есть жених, и я его очень люблю!

Э в е р т. Небось партизан?

Х и е н. О нет! Мой жених не партизан!

Д ж е й м с. Он случайно не на Севере?

Х и е н. Он был в Ханое, учился в университете. Но где он теперь и что с ним, я не знаю. Я давно о нем ничего не знаю!

Ф р э н к. Хиен, скажите, у вас какая-нибудь неприятность?

Х и е н. Что вы, господин лейтенант! У меня нет неприятности.

Ф р э н к. Да, но я вижу, вы чем-то взволнованы?

Х и е н. У меня немножко болит голова.

Э в е р т. Хиен, и вы молчите? Майор, это по твоей части!

Х и е н. Спасибо, но я думаю, голова скоро пройдет.

Д е н н и с. У меня есть радикальное средство, Хиен. Одну таблетку примете — и вашу боль как рукой снимет.

Х и е н. Благодарю, господин доктор!

Д е н н и с. Как вам угодно, Хиен.

Х и е н. Извините, я, кажется, немножко заболталась.

Э в е р т. Хиен, о чем вы говорите? Мы всегда рады вам.

Х и е н. Я хотела бы знать: вам больше ничего не надо?

Д е н н и с. Благодарим, Хиен.

Э в е р т. Бутылку виски и четыре кофе.

Х и е н. Хорошо, хорошо! Я быстро-быстро! Но это, надеюсь, не отразится на ваших завтрашних полетах?

Э в е р т. О, Хиен заботится о нашем самочувствии! Это очень мило. Но у нас есть доктор, Хиен!

Х и е н. Я быстро-быстро! (Отходит.)

Д ж е й м с. Передайте вашим оркестрантам — пусть сыграют что-нибудь веселенькое, для души!

Х и е н. Да, но наш оркестр исполняет только вьетнамские народные мелодии.

Э в е р т. Ну и отлично!

К столу подходит официантка Буй Тхи Ча.

Б у й Т х и Ч а. Добрый вечер, господа!

Э в е р т. Добрый вечер, Буй Тхи Ча!

Х и е н. Ты ко мне?

Б у й Т х и Ч а. Да, я что-то должна тебе сказать.

Отходят от столика.

Х и е н. Что-нибудь случилось?

Б у й Т х и Ч а. Тебя просил хозяин зайти к нему в кабинет!

Х и е н. Сейчас?

Б у й Т х и Ч а. Да, конечно.

Х и е н. Ты не знаешь, зачем я ему понадобилась?

Б у й Т х и Ч а. Нет.

Х и е н. Гости еще не ушли? Они еще у него?

Б у й Т х и Ч а. Да, они пьют кофе.

Х и е н. Ну что ж, надо идти. (Офицерам.) Я сейчас принесу ваш заказ.

Д е н н и с. Можете не торопиться, Хиен, мы уходить не собираемся.

Хиен и Буй Тхи Ча уходят.

Э в е р т (посмотрев им вслед). Нет, что ни говорите, а вьетнамки — прелесть! Я теперь понимаю, почему один китайский император в свое время установил с Вьетнама дань — двести наложниц в год, и все семнадцатилетнего возраста, и трех поэтов, чтобы оды сочиняли в честь его величества. Старик был не дурак. Он, видимо, понимал толк в женщинах!

Д ж е й м с. Да, у этих куколок есть что-то притягательное.

Д е н н и с. Эверт, ты не знаешь, что за люди вон за тем столом?

Э в е р т. Знаю. В спортивном костюме, прямо к нам лицом, — Бобби Блэксберн, корреспондент «Нью-Йорк таймс». Отличный парень! Кстати, мой земляк, из Техаса. Я познакомился с ним на рынке. Любопытная личность! Он скупал там какие-то старинные монеты, черепки, горшки. Между прочим, большой знаток вьетнамской живописи. Заявил: пока не приобретет вьетнамскую мадонну, в Штаты не вернется.

Д ж е й м с. А у них что, есть своя мадонна?

Э в е р т. Видимо, есть.

Д е н н и с. А рядом что за леди?

Э в е р т. Мисс Мюрвель. Австралийская журналистка. Бомбочка, скажу вам, сто́ящая!

Оркестр исполняет вьетнамскую народную песню «При лунном свете».

О, слышите, мои молитвы, кажется, дошли до Хиен!

Д ж е й м с. Ты хочешь сказать — до оркестра?

Э в е р т. Точно! Ну, какова музычка?

Д е н н и с. К сожалению, у нас о ее существовании вряд ли кто знает… А музыка действительно прекрасна!..

Все прислушиваются.

Ф р э н к. Эверт, а это что за тип с перевязанной головой?

Э в е р т. Советник из Новой Зеландии. Шишку заработал в схватке с буддистами. А рядом с ним кореец. А вот за тем столом, в углу, в одиночестве, чанкайшист Чен Ли И, разведчик.

Д е н н и с. Отличная компания!

Из глубины сцены появляется Х и е н, следом за ней идут Ч а н Д а о и Г а р р и Х е й ф л и н.

(Увидев их.) Да-с! Визит, кажется, окончен. И, судя по настроению полковника, он вполне им удовлетворен!

Э в е р т. О, наша маленькая Хиен в роли хозяйки большого бара!

Д ж е й м с. А по-моему, она уже не хозяйка.

Э в е р т. Но-но, это ты брось, Джеймс! С чего ты взял?

Хиен, Чан Дао и Гарри Хейфлин уходят.

Д ж е й м с. Во-первых, если ты наблюдательный, то не мог не заметить одной маленькой, но весьма важной детали.

Э в е р т. Какой?

Д ж е й м с. Отсутствия на ее голове кружевной короны.

Д е н н и с. Ну, а во-вторых?

Д ж е й м с. А во-вторых, я не видел, чтобы «хозяйки» ходили со связанными руками.

Д е н н и с. Извини, но я этого что-то не заметил.

Ф р э н к. Я тоже!

Э в е р т. Джеймс, она же так шла — что тебе королева!

Появляется Б у й Т х и Ч а. Она несет на подносе бутылку виски и четыре кофе.

Б у й Т х и Ч а. Мне Хиен передала ваш заказ. Я принесла.

Ф р э н к. Да, но почему же она сама не принесла наш заказ?

Буй Тхи Ча молчит.

Д е н н и с. А что с Хиен?

Б у й Т х и Ч а. Хиен больше нет, господа!

Ф р э н к. То есть, что значит — нет?

Б у й Т х и Ч а (пожимает плечами). Нет Хиен!

Д ж е й м с. Ее что, арестовали?

Б у й Т х и Ч а. Нет Хиен.

Ф р э н к (встает). От нее, как я вижу, ничего толком не добьешься.

Б у й Т х и Ч а (преградив дорогу Фрэнку). Не ходите, господин лейтенант! Я вас очень прошу, господин лейтенант!

Ф р э н к. Почему? Тогда скажите: что с Хиен?

Б у й Т х и Ч а. Хорошо. Я сейчас. (Вытирает слезы.) Вам Хиен ничего не говорила?

Э в е р т. Нет.

Б у й Т х и Ч а. У нас в шесть часов вечера сегодня обыск был в баре.

Д е н н и с. Обыск? А что за причина?

Б у й Т х и Ч а. Не могу знать.

Э в е р т. Ну, и нашли что-нибудь?

Б у й Т х и Ч а. Кажется, так. Я не была в баре. Я была дома.

Э в е р т. Неужели, черт возьми, бомбу?

Б у й Т х и Ч а. Но нет! Мне Хиен сказала, что на складе у кладовщика в ящике из-под макарон они как будто нашли радиопередатчик.

Д ж е й м с. О, даже так?

Э в е р т. Ну, и задержали кого?

Б у й Т х и Ч а. Кладовщика! Его тут же увезли ваши солдаты.

Д е н н и с. Да, но при чем же здесь Хиен?

Б у й Т х и Ч а. Не могу знать, господин майор!

Свет гаснет.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Над пальмами и рисовыми полями повисли черные облака, и только вдали чуть виднеется зарево. Где-то далеко-далеко идет бой. Перед занавесом пирамида из винтовок. Слева от нее стоит ч а с о в о й - с о л д а т, а справа — д е в у ш к а в черных длинных брюках, в белой кофточке, на голове конусной формы шляпа. За спиной у нее винтовка, в руках гонг и деревянная колотушка. Появляются еще две девушки с винтовками за спиной, а в руках по гонгу и колотушке. Они ударяют в гонг, и мы слышим колокольный звон. Девушки исполняют гимн «Объединение». Отовсюду поднимаются на зов колоколов ополченцы. Они берут винтовки и уходят. Колокольный звон сопровождается чтением стихов.

Ч т е ц.

Ночь. Сайгон. Комната в отеле. Окна плотно закрыты изнутри деревянными ставнями. Широкая кровать. Над ней противомоскитная сетка. На спинке кровати пробковый шлем. На стене висит офицерский мундир. На кровати спит Ф р э н к. То и дело доносится гул американских самолетов. Отель находится по соседству с аэродромом. Открывается дверь, и в комнате появляется Э л л е н. У нее в руках черный шарф. Она вошла и остановилась. Молча смотрит на спящего Фрэнка, потом берет его летный шлем, рассматривает, вешает на прежнее место.

Ф р э н к (не вставая с кровати). Постой-постой, ты кто такая? Эллен?..

Э л л е н. Ты не ошибся, Фрэнк.

Ф р э н к. Да, но каким образом ты здесь очутилась? Когда я ложился спать, я сам закрыл дверь…

Э л л е н. Это несущественно, Фрэнк.

Ф р э н к (быстро вскакивает с кровати, одевается). Да, но что за причина привела тебя сюда?

Эллен молчит.

И даже не предупредила? Я бы встретил тебя. Ну вот, я, кажется, и готов. (Идет к Эллен.)

Э л л е н. Фрэнк, я прошу не подходить!

Ф р э н к. Что это значит?

Э л л е н. Я пришла к тебе ненадолго. Скоро рассвет. В девять часов я должна быть на службе. Я пришла спросить тебя, Фрэнк…

Ф р э н к. Я очень рад, Эллен! Но вначале я хотел бы спросить тебя. В прошлый раз ты ведь мне ничего не рассказала ни о себе, ни о своей жизни. Из твоих писем тоже трудно что-либо узнать.

Э л л е н. Как я живу? Если я скажу, что я живу хорошо, ты поверишь?

Ф р э н к. Нет!

Э л л е н. Тогда зачем же ты спрашиваешь?

Ф р э н к. Да, но я твой муж, Эллен!

Э л л е н. Ты хочешь, чтобы я тебе сказала все откровенно?

Ф р э н к. Разумеется!

Э л л е н (после паузы). Я знаю, очень возможно, что тебе это покажется странным, Фрэнк, но в последнее время я стала всего бояться. Я боюсь даже солнца! Мне кажется, оно только затем и светит, чтобы своими лучами сжигать все вокруг.

Ф р э н к. Эллен, но это же мистика! Солнце — это жизнь!

Э л л е н. Для других жизнь, а для меня солнце — это гигантская печь, в которой сгорает все: радости, надежды.

Ф р э н к. Это непостижимо!

Э л л е н (продолжает). Я боюсь цветов. Мне кажется, что их только для того и выращивают, чтобы украшать могилы.

Ф р э н к. И это так о цветах говорит Эллен? Эллен, которая еще совсем недавно не представляла себе жизнь без цветов?!

Э л л е н (продолжает). Я боюсь людей, Фрэнк. Мне почему-то кажется, что они слишком ядовитые существа. Если бы было не так, на земле не было бы войн!

Ф р э н к. Нет, это чудовищно!

Э л л е н. Ты удивляешься? Напрасно! Ты же сам просил быть с тобой откровенной.

Ф р э н к. Нет-нет, я весьма тебе благодарен, Эллен.

Э л л е н. Ну, а еще что ты хотел бы знать о моей жизни?

Ф р э н к (растерявшись). Расскажи, пожалуйста, что у тебя за отношения с Бретт?

Э л л е н. У меня, Фрэнк, нет с ней никаких отношений. У нас вообще нет ничего общего. По-моему, твоя сестра ненавидит меня.

Ф р э н к. Вы, значит, воюете?

Э л л е н. Нет! Мы просто не замечаем друг друга, точнее — стараемся не замечать.

Ф р э н к. Выходит, неправда, когда говорят — горе сближает, роднит, заставляет людей забыть обиды?..

Э л л е н. Фрэнк, я пришла спросить тебя…

Ф р э н к. О чем? О войне?

Э л л е н. Да!

Ф р э н к. Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, когда я приду домой?

Э л л е н. Да, это единственное, что меня сегодня интересует.

Ф р э н к. Но я не Иисус Христос, Эллен, и даже не президент, чтобы отвечать на подобные вопросы. Я знаю одно — что войну нам не выиграть, даже если мы все уничтожим, а проиграть ее мы не смеем!

Э л л е н. Как же это надо понимать?

Ф р э н к. Я все тебе сказал!

Э л л е н. Но так война может длиться бесконечно!

Ф р э н к. Может!

Э л л е н. Фрэнк, это же безумие?!.

Ф р э н к. Что ты от меня хочешь? Может быть, ты тоже считаешь, что у нас во Вьетнаме рай земной? Нет, ни одна душа не хочет понять, что нам самим здесь все осточертело, в этой Вьетнамии! Велика радость жить под чужим небом, ходить по чужой земле, жить в обстановке, когда на тебя смотрят тысячи чужих глаз, смотрят с презрением, с ненавистью и жаждут одного — твоей смерти!

Э л л е н. Ты напрасно злишься, Фрэнк. Я жена, и я обязана знать правду.

Ф р э н к. Она хочет знать правду! (Истерически смеется.) А кто ее, правду, не хочет знать? Кто? И вообще я тебя не понимаю. Что за повышенный интерес к политическим проблемам? Будь благоразумна, Эллен. Раньше ты ими не интересовалась, и меня это вполне устраивало!

Э л л е н. Тогда скажи, Фрэнк: сколько еще я должна буду изображать из себя счастливую жену? Год? Два? Три?..

Ф р э н к. Ах, вот оно что! Мне кажется, Эллен, я начинаю тебя понимать. Тебе нужна зацепка, предлог! Я правильно тебя понял?

Э л л е н. Какой предлог, Фрэнк?

Ф р э н к. Да, предлог! Что, нашла более выгодную партию? Что же ты молчишь? Все естественно! Только зачем же усложнять? Скажи, я тебя пойму. Слабая нитка рвется тут же! Мой отец говорил: когда в дом приходит несчастье, любовь выпрыгивает в окно.

Э л л е н. Фрэнк, о чем ты говоришь?

Ф р э н к. Что ж, мое отсутствие, я вижу, пошло тебе на пользу?

Э л л е н. Ты ошибаешься, Фрэнк. Я стала старухой, седой старухой.

Ф р э н к (быстро). Что?! Что ты сказала, Эллен? Нет-нет, ты пошутила?

Э л л е н. Этим не шутят, Фрэнк.

Ф р э н к. Что ты на меня так смотришь? Я ничего плохого не совершал! Я выполняю долг офицера — и не больше. Нет, что ты затеяла?

Э л л е н. Ничего!

Ф р э н к. А что означает этот черный шарф? Понял, понял! Ты прилетела на мои похороны? Ха-ха-ха! Черта с два! Но нет, я еще поживу!

Э л л е н. Фрэнк, дорогой, что с тобой?

Ф р э н к. Ложь! Ложь! Ложь! Никакой я тебе не дорогой. Ты змея. Самая что ни на есть лютая змея. Ага! Разгадал твой замысел? Все, все… до единого цента подчистила!.. (Выворачивает карманы.) Все, что я получаю здесь, — а получаю я немало, — я высылал тебе. Но тебе, как я вижу, недостаточно! Ты плачешь? Эллен, ты плачешь?

Э л л е н. Прощай, Фрэнк! (Идет к выходу.)

Ф р э н к. Эллен, Эллен, куда ты?

Эллен уходит.

Что со мной? Я, кажется, схожу с ума!

З а т е м н е н и е.

Та же комната в отеле. Сквозь деревянные ставни с улицы пробивается дневной свет. В коридоре шум голосов. Раздается стук в дверь.

Голос Эверта из-за двери: «Алло, Фрэнк! (Барабанит в дверь.) Фрэнк, это я, Эверт!»

Ф р э н к (вскакивает из-под марлевой сетки). Который час?

Голос Эверта: «Десять! В одиннадцать вылет. Ты не забыл?»

(Открывает дверь.) Заходи!

Э в е р т. Ну и здоров же ты спать! А я каждый день в пять утра просыпаюсь.

Ф р э н к (открывает ставни). Да, уже утро!

Э в е р т. Этак ты мог проспать и до следующего дня!

Ф р э н к (мрачно). Мог, я сегодня все могу!

Э в е р т. Вот что значит вовремя получить письмо от Эллен!

Ф р э н к (задумавшись). «Сколько еще… я должна буду изображать из себя счастливую жену? Год? Два?.. Три?..»

Э в е р т. Фрэнк, что ты несешь?

Ф р э н к. Цитирую свою жену…

Кабинет полковника Гарри Хейфлина. Стены обшиты красным деревом. На потолке вместо люстры гигантский вентилятор. Кабинет освещают боковые бра; письменный стол, на котором ни бумажки. Рядом с ним маленький столик. На нем телефоны, магнитофон. Возле письменного стола два кресла. Здесь стоит журнальный столик, на нем чайный прибор, конфеты, пачка сигарет, а на полу термос с кипятком. В кабинете Г а р р и Х е й ф л и н и Х и е н. С улицы доносится крик толпы: «Свободу Хиен! Свободу Хиен!» Полковнику за пятьдесят, он важный, солидный, но на вид добрый, интеллигентный. Хиен по сравнению с ним выглядит совсем девочкой.

Х е й ф л и н. Зеленый чай, говорят, утоляет жажду. Прошу, Хиен! (Указывает на стул.)

Х и е н. Спасибо, господин полковник.

Х е й ф л и н. Продолжайте, Хиен, я вас слушаю.

Х и е н. Я, по-моему, все сказала.

Х е й ф л и н. Да, но чем же кончилось ваше увлечение музыкой?

Х и е н. Ничем! Началась война. Музыкальную школу закрыли. Я была вынуждена пойти работать.

Х е й ф л и н. На склад?

Х и е н. Да. Не получилось из меня музыканта. Специальности никакой.

Х е й ф л и н. И там-то, надо полагать, вы и вступили в связь с вашим подпольным центром?

Х и е н. Ни о каком центре, господин полковник, я не знала и не знаю.

Х е й ф л и н. Да, но кому-то вы передавали свои сведения?

Х и е н. Я работала в баре и старалась работать честно!

Х е й ф л и н. Кстати, вы не помните, кто вам дал рекомендацию для поступления на работу в бар?

Х и е н. Меня никто не рекомендовал. Я пришла по объявлению.

Х е й ф л и н. Хиен, скажите, за кого вы меня принимаете? Вы думаете, если вы все будете отрицать, то рано или поздно я приду к убеждению, что вы ангел и что вы совершенно не причастны к подполью?

Х и е н. Я ничего не думаю. А что мне думать, если я и в самом деле ни с каким подпольем не связана?

Х е й ф л и н. Нет? Тогда, может быть, вы мне все же объясните, каким образом на складе вашего бара оказалась рация? Ключами пользовались вы и кладовщик. Вы были его, если можно так сказать, доверенным лицом.

Х и е н. Это не совсем точно, господин полковник. Он мне давал ключи только тогда, когда уезжал куда-нибудь.

Х е й ф л и н. Значит, вы считаете, что рацией пользовался кладовщик?

Х и е н. Я так не сказала.

Х е й ф л и н. В таком случае кто еще пользовался ключами?

Х и е н. Хозяин, иногда повара, официантки.

Х е й ф л и н. Вы хотите сказать, что он доверял им?

Х и е н. Да!

Х е й ф л и н. Хорошо, допустим!

Долгая пауза.

Хиен, вы не могли бы мне оказать услугу?

Х и е н. Если смогу — с удовольствием.

Х е й ф л и н. Я вот уже десять дней бьюсь и никак не могу опознать один голос. Я надеюсь, вы, человек, обладающий тонким музыкальным слухом, поможете мне? Но это, разумеется, будет нашей тайной. (Включает магнитофон.)

Долгая пауза.

Голос Хиен (по магнитофону): «Пятнадцать — тридцать, пятнадцать — тридцать. Я — «Звезда Вьетнама»! Как меня слышите? Как меня слышите? Перехожу на прием».

Мужской голос: «Я слышу хорошо, я слышу хорошо».

Голос Хиен: «Я — «Звезда Вьетнама». Я — «Звезда Вьетнама». Передаю очередное сообщение… «Ветер» — восемнадцать — сорок. «Пальма» — пять — двенадцать — сорок шесть. «Луна» — сорок пять — двадцать шесть. «Ураган» — тридцать восемь. «Дракон» — десять — двадцать восемь».

(Выключает магнитофон.) Ну, так так?

Х и е н. Кто это, господин полковник?

Х е й ф л и н. Очередное сообщение агента, разведчицы Хиен!

Х и е н. Господин полковник, это очень плохая шутка!

Х е й ф л и н. Нет, это вы шутите!

Х и е н. Значит, я и есть «Звезда Вьетнама»?

Х е й ф л и н. Да, вы!

Х и е н. У моего дяди, что работает в порту электриком, семь дочерей, а голоса у всех одинаковые…

Х е й ф л и н (перебивает). Ваши басни, Хиен, меня не интересуют! Нами точно установлено! Сегодня меня интересуют детали. Итак, будем откровенны, Хиен. Что вы можете мне сказать о Нгуен Ван Фане?

Х и е н. Фан мой жених, господин полковник.

Х е й ф л и н. Где и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

Х и е н. Я вам уже говорила, господин полковник. До поступления в бар я работала на базе, а Фан работал шофером у хозяина в провинции Тай-Нинь. Он иногда приезжал к нам за товаром на базу. Там мы и познакомились.

Х е й ф л и н. Он был у вас дома?

Х и е н. Да! Он очень понравился моим родителям.

Х е й ф л и н. Говорите, говорите, я вас слушаю.

Х и е н. А что говорить-то? Вы и так все знаете.

Х е й ф л и н. Ну, а что за товар он получал?

Х и е н. Разный, господин полковник.

Х е й ф л и н. Не помните? Я могу вам напомнить. Он приезжал в Сайгон за взрывчаткой, и вы, Хиен, оказывали ему содействие в ее приобретении.

Х и е н. Я?

Х е й ф л и н. Да, вы! Вы связывали его с дельцами. В последний раз, как нам стало известно, он увез из Сайгона две тонны. И всю эту взрывчатку не без вашей помощи он переправил в штаб к партизанам!

Х и е н. Фан всегда приезжал со своим хозяином.

Х е й ф л и н. Вы знаете, что он на Севере?

Х и е н. Да.

Х е й ф л и н. Вы поддерживаете с ним связь?

Х и е н. Нет! Вы же отлично знаете, что у нас нет связи с Ханоем.

Х е й ф л и н. Фан говорил вам о своем отъезде на Север?

Х и е н. Да, он собирался поступить в институт.

Х е й ф л и н. И он что же, предлагал бежать вместе?

Х и е н. Да, но я не согласилась. У меня болел отец.

Х е й ф л и н. Хиен, вы опять мне говорите неправду! Вас не отпустила ваша партийная ячейка.

Х и е н. Я уже сказала, что я ни в какой организации, господин полковник, никогда не состояла.

Х е й ф л и н. Вы больше того — вы секретарь ячейки!

Х и е н. Господин полковник, вы тоже секретарь?

Х е й ф л и н. Я?.. Что за бред? Что ты несешь?

Х и е н. Вот видите, вам не нравится неправда, а мне, по-вашему, должно нравиться?

Х е й ф л и н. Ваш Фан бежал, он бежал от казни!

Хиен громко смеется.

Что с вами?

Х и е н. Уморили! Все, что вы тут рассказали про меня, про Фана, — это же легенда! Знаете, мне даже захотелось стать героиней вашей легенды.

Х е й ф л и н. Да, но это вам будет стоить жизни, Хиен! Я надеюсь, вы знаете, чем кончилась история с Во Тхи Шау?

Х и е н. Да, господин полковник.

Х е й ф л и н. А история с Чоем?

Х и е н. С каким Чоем?

Х е й ф л и н. С тем самым Чоем, что решил взорвать мост, по которому должен был проехать Макнамара, министр обороны Соединенных Штатов Америки!

Х и е н. Вспомнила, господин полковник. Его расстреляли ваши солдаты.

Х е й ф л и н. И вы что же, хотите разделить его печальную судьбу?

Х и е н. Я ничего такого не совершила, господин полковник. О Чое я знаю только то, что он очень любил землю Вьетнама, небо Вьетнама…

Х е й ф л и н. И звезды Вьетнама! Что же вы не добавляете?

Из-за стены доносится крик женщины. Хиен вздрагивает.

Такое, Хиен, случается с теми, кто говорит нам неправду. Я надеюсь, с вами этого не произойдет. Это крайняя мера, Хиен! Еще один вопрос. Скажите, что у вас за отношения с Фрэнком Дингтоном?

Х и е н. У нас, господин полковник, нет никаких отношений. Он как-то однажды подвез меня к дому и тут же уехал.

Х е й ф л и н. Странно…

Х и е н. Разве это преступление? Тогда закройте своих офицеров в казармы на замок, и пусть они не ухаживают за нами.

Х е й ф л и н (закуривает). М-да! Так вот, Хиен, я жду ответа!

Х и е н. Я же сказала, что я ничего такого не совершала. И наговаривать на себя я не собираюсь, господин полковник. После того, как я пошла работать в бар, с моей мамой все женщины на нашей улице перестали здороваться…

Х е й ф л и н. Значит, вы отрицаете связь с подпольем?

Х и е н. Да, отрицаю!

Х е й ф л и н. Тогда объясните мне: чем вызваны протесты ваших организаций, сегодняшняя демонстрация возле нашего посольства?

Х и е н. Не знаю… Господин полковник, вы не имеете права держать меня под арестом. Я гражданка Вьетнама. Я буду жаловаться вашему послу. И вы, пожалуйста, не смейтесь! Ничего тут нет смешного. Никаких мостов я не взрывала!

Х е й ф л и н. Больше того! После того, как вы появились в баре, в авиаполку ни одного дня не обходится без потерь.

Х и е н. Неправда, господин полковник! Чем легенды сочинять, вы бы лучше своих крыс убрали из камеры.

Х е й ф л и н. Каких еще крыс?

Х и е н. Обыкновенных! Вас бы в камеру одного на ночку посадить.

Х е й ф л и н. Как? И вы до сих пор молчали? Обещаю, Хиен, сегодня же перевести вас в камеру на двоих.

Х и е н. Вы… вы не имеете права меня держать!

Х е й ф л и н. Ваша свобода целиком зависит от вас. После чистосердечного признания я и часа вас держать не буду.

Х и е н (выпрямляется). Господин полковник, разрешите вопрос?

Х е й ф л и н. Пожалуйста, я слушаю вас.

Х и е н. Скажите, что с моим отцом?

Х е й ф л и н. А что с вашим отцом?

Х и е н. Он… он не мог меня не навестить.

Х е й ф л и н. А кто вам сказал, что он приходил?

Х и е н. Господин полковник, я хочу знать правду.

Х е й ф л и н. Насколько я знаю, Хиен, ни ваш отец, ни ваша мать ко мне за разрешением и не обращались.

Х и е н. Это неправда! Их ко мне не пустили.

Х е й ф л и н. Если бы они приходили, я бы знал. Я одно вам могу обещать — если они обратятся ко мне, я удовлетворю их просьбу. Еще есть вопросы? Нет? Ну что ж, на сегодня достаточно. Благодарю за беседу. А теперь можете идти на отдых, вы его вполне заслужили. А что касается вашей просьбы, я дам указание. Вас сегодня же переведут в камеру на двоих.

Х и е н (смотрит в упор на полковника). Благодарю, господин полковник! (Уходит.)

Х е й ф л и н. Азия остается Азией! (Набирает номер, звонит.) Капитан Чан Дао? У телефона полковник Хейфлин. Я только что закончил разговор с официанткой из бара. Можете ее забрать к себе… Да, сегодня! Лично для меня вопрос ясен… Да, разведчица!.. Это делать совсем не обязательно! Это сделать никогда не поздно! Я считаю, ее надо отпустить на волю… Да, конечно, условно!.. Не сомневаюсь! У нас есть реальная возможность размотать весь клубок… Да, а вы сделайте так, чтобы они не выкрали ее. Ее дом должен стать объектом номер один!.. Да, сегодня! (Кладет трубку.)

Звонок телефона.

Слушаю!.. Благодарю, лейтенант. (Кладет трубку, включает микрофон, аппарат подслушивания.)

Ж е н с к и й г о л о с. «Пятнадцать — тридцать, пятнадцать — тридцать! Я — «Звезда Вьетнама». Передаю очередное сообщение. Дананг — двадцать шесть. Гуэ — одиннадцать — семнадцать. Сайгон — восемьдесят — восемнадцать. Тупан — двенадцать — девяносто один. Киньон — девятнадцать — сорок один. Мито — тридцать три — пятьдесят два. Пятнадцать — тридцать, пятнадцать — тридцать, прошу повторить!»

Х е й ф л и н (выключает аппарат). Что это?.. Еще одна «Звезда Вьетнама»?..

Утро. Обстановка та же, Что и во второй картине. По радио транслируется адажио из Восьмой симфонии Бетховена. В комнате Э л л е н. Она собирает посылку, аккуратно укладывает в ящик вещи. Достает из него игрушку и кладет на стол. Прислушивается к музыке, смотрит на часы. Появляется Д ж е й н.

Д ж е й н. Эллен, к тебе какой-то джентльмен пришел.

Э л л е н. Майкл?

Д ж е й н. Майкла я знаю, Эллен.

Э л л е н. Интересно. Кто бы это мог быть? Он военный или штатский?

Д ж е й н. Кажется, майор.

Э л л е н (радостно). Может быть, от Фрэнка?

Д ж е й н. Он заявил, что хочет видеть лично миссис Дингтон! Если бы он был от Фрэнка, он бы так себя не вел. Я мать, и я имею право на внимание со стороны друзей моего сына.

Э л л е н. Где он?

Д ж е й н. В передней.

Э л л е н. Спасибо, мама. (Уходит.)

Д ж е й н. Всю жизнь живешь для детей, а они как женятся — и ты уже совсем вроде чужая!.. (Уходит.)

Входят Э л л е н и Д е н н и с Х а р т л и. В руках у Денниса чемодан.

Д е н н и с. Прошу прощения, Эллен, что я так рано…

Э л л е н. Какой может быть разговор. Я очень рада. Каждый приезд кого-либо из Вьетнама — для нас событие!

Д е н н и с. Видите ли, я сопровождаю пароход. Он должен был прибыть в Нью-Йорк в два часа дня, но команда поломала график, вместо двух часов прибыли в шесть утра.

Э л л е н. Вы привезли раненых?

Д е н н и с. Да, восемьсот калек…

Э л л е н. И среди них Фрэнк?

Д е н н и с. О нет! Я был бы рад доставить вам Фрэнка. Но я не привез его.

Э л л е н. Майор, вы что-то скрываете от меня?

Д е н н и с. Мне от вас, собственно говоря, нечего скрывать. Я обязан сказать вам правду.

Э л л е н. Майор, что с ним?

Д е н н и с. Хорошо, хорошо, я все скажу. Но, видите ли, иногда бывает так, что сказать правду куда труднее, чем…

Э л л е н. Что с ним?!

Д е н н и с. Что с ним… Простите, миссис, вы не узнаете этот чемодан?

Э л л е н. Нет.

Д е н н и с. Это чемодан вашего мужа. Здесь его вещи, Эллен.

Э л л е н. Как — Фрэнк погиб?..

Пауза.

Что же вы молчите?.. Ну, говорите же что-нибудь!

Д е н н и с. Я все сказал, Эллен.

Э л л е н. Это неправда?!

Д е н н и с. Я тоже вначале не поверил. Но, к сожалению, это факт.

Э л л е н. О боже!..

Д е н н и с. Перед войной, как перед богом, все одинаковы. Пользуясь правом друга вашего мужа, я прошу вас, Эллен, чтобы вы подумали теперь о себе. Вам надо также подумать и о его матери, как ей сказать о случившемся, о сестре… Вы были ему другом…

Э л л е н. Да-да, я понимаю. Я должна взять себя в руки.

Д е н н и с. Именно об этом я и прошу!

Э л л е н. Скажите, майор, как же это все случилось?..

Д е н н и с. Видите ли, Эллен, я не был свидетелем. Он пилот, я врач. Как сбили его самолет, видел лишь один человек, пилот другого экипажа. Накануне мы вместе ужинали. Фрэнк, как обычно, смеялся, шутил…

Э л л е н. Это случилось ночью?

Д е н н и с. Да. Их эскадрилья в ту ночь бомбила в провинции Тхань-Хоа, в ДРВ, мост «Челюсть дракона».

Э л л е н. Скажите, а он не мог спастись?

Д е н н и с. Теоретически, конечно, мог. Но его самолет охватило пламенем в воздухе. Пилот второй машины видел, как самолет, пилотируемый Фрэнком, рухнул на землю. Если бы Фрэнк остался живым, он бы наверняка дал о себе знать.

Э л л е н. Да, но ведь бывают случаи?..

Д е н н и с. Бывают, но сейчас это маловероятно. У вьетконговцев сегодня в распоряжении имеется довольно мощная ракетная техника.

Э л л е н. Да-да, Фрэнк мне писал.

Д е н н и с. Эллен! Если бы он был жив или, к примеру, попал в плен, мы что-нибудь да знали бы. Но у каждого человека своя судьба. Эскадрилья потеряла прекрасного пилота, а мы, его друзья, — отличного товарища. Я по натуре не завистник. Но Фрэнку я завидовал. Каждый раз, когда он говорил о вас, Эллен, его глаза светились…

Э л л е н. Майор, не надо!

Д е н н и с. Мне, конечно, было бы куда приятнее передать вам от него письмо, посылку, просто привет, но (бросив взгляд на чемодан) не это.

Входит Д ж е й н.

Д ж е й н. Простите, вы, кажется, от Фрэнка?

Д е н н и с. Вы угадали, миссис.

Д ж е й н. Ну, как он там, мой мальчик?

Д е н н и с. Я тут рассказал Эллен…

Э л л е н. Мама, его нет. (Указав на чемодан.) Это все, что от него осталось…

Д ж е й н. То есть как — нет?

Э л л е н. Он погиб, мама.

Д ж е й н. Погиб?! Мой мальчик погиб?.. Скажите, сэр, что это неправда!

Д е н н и с. К сожалению, миссис, это правда.

Д ж е й н. Нет-нет, это неправда! Он жив!

Долгая пауза.

Э л л е н (стоя у окна). Этого я больше всего боялась…

Д е н н и с. Прошу прощения, Эллен, но мне надо бежать в порт. Я, кажется, опаздываю. В одиннадцать ноль-ноль у меня передача раненых… Жаль, конечно, очень жаль Фрэнка! Если представится возможность, с вашего позволения, Эллен, я еще загляну к вам.

Э л л е н. Я буду рада, майор.

Деннис кланяется, уходит. Долгая пауза.

Д ж е й н. Кто? Кто мне ответит за смерть моего сына?!

Э л л е н. Какой сегодня день?

Д ж е й н. Среда, Эллен.

Долгая пауза.

Э л л е н (ходит по комнате). «Он был хорошим пилотом!.. У него было много настоящих друзей!..»

Д ж е й н (раскрывает чемодан). Его… и костюм, и плащ — все его…

Входит Б р е т т.

Б р е т т. Мама, ты не забыла, что я должна идти на службу?

Джейн не отвечает.

Может быть, ты все же покормишь свою дочь? У тебя еще будет время обсудить с Эллен ее сны.

Д ж е й н. Какие сны? Что ты говоришь?

Б р е т т. Самые обыкновенные, после которых она поднимает на ноги весь дом.

Э л л е н (спокойно). Это неправда! Это было всего лишь один раз.

Д ж е й н. Бретт, к нам приходил майор, сослуживец нашего Фрэнка.

Б р е т т. Даже так? Ну, и что же он вам хорошего рассказал?

Д ж е й н. Он принес чемодан Фрэнка.

Б р е т т (равнодушно). Что ж, все естественно. Этого надо было ожидать. Он же был на войне и притом пилотом!

Д ж е й н. Да, но он же твой брат!

Б р е т т. Что ты хочешь этим сказать?

Д ж е й н. Бретт, он погиб!

Б р е т т. Какая чепуха! Он спасся и находится теперь в Ханое, в плену.

Д ж е й н. Эллен, ты слышишь?

Э л л е н. Она лжет! Она ничего не знает!

Б р е т т. Это ты лжешь, кроткое создание?

Д ж е й н. Бретт, замолчи! Эллен — жена твоего брата!

Б р е т т. У меня нет брата! У меня был брат, но его похитили. Воровка перед тобой! Мы пригрели в доме змею, которая лжет всем. Она лжет Фрэнку, уверяя, что жить без него не может. Она лжет тебе. У нее нет ни чувства любви, ни чувства гордости!

Э л л е н. Это неправда!

Б р е т т. Нет, это правда! Муж в этих… в джунглях сражается, можно сказать, нет того дня, чтобы он не рисковал своей жизнью, защищая честь нашей нации, а она в это время идет к тем, кто осуждает его.

Д ж е й н. Бретт, что ты говоришь?

Входит К а т р и н.

К а т р и н. Извините, миссис Дингтон, я к вам.

Э л л е н. Что случилось, Катрин?

К а т р и н. Меня просили сообщить, что вы с сегодняшнего дня в лаборатории больше не работаете. Шеф приказал, чтобы я вам сообщила перед вашим уходом на службу. Я очень рада, что застала вас дома.

Э л л е н. То есть как это я не работаю?

К а т р и н. Не могу знать. Вчера у нас появился какой-то господин. Он прошел к шефу, они долго о чем-то разговаривали в его кабинете, а когда он ушел, шеф вызвал меня и передал вот этот пакет. (Передает Эллен пакет.)

Э л л е н (вскрывает его, читает). Да, но здесь ничего не сказано о причине.

К а т р и н. Извините, миссис Дингтон, шеф сказал, чтобы я вернула конверт обратно. Но для этого вы должны расписаться на нем.

Э л л е н. Ничего не понимаю…

К а т р и н. Я очень вас прошу, миссис Дингтон. Вы хорошо знаете нашего шефа. Я женщина одинокая.

Э л л е н (расписывается на конверте). Получите, Катрин.

К а т р и н. Благодарю, миссис Дингтон. (Прячет конверт в сумочку.) Ничего не поделаешь, такая уж у меня работа. Желаю удачи, миссис Дингтон! (Уходит.)

Э л л е н. Мама, ты что-нибудь понимаешь?

Д ж е й н. Успокойся, Эллен. Надо сходить к шефу и все выяснить.

Э л л е н. Мама, но это же ужасно?!

Б р е т т. Ничего нет ужасного! Это всего лишь иллюстрация к тому, о чем я только что говорила.

Э л л е н. Так это, значит, твоя работа?

Б р е т т. Да, моя!

Д ж е й н. Зачем ты это сделала?

Б р е т т. Я это сделала после того, как я сама, своими глазами, увидела, как она выходила из комитета «Верните наших мужей из Вьетнама». Мама, это же был вызов Фрэнку!

Д ж е й н. Эллен, ты была в комитете?

Э л л е н. Да, я хотела узнать…

Б р е т т. Что ты хотела узнать?

Эллен молчит.

Нет ли свободного местечка, чтобы подписаться под обращением к президенту — верните наших мужей из Вьетнама? Это?

Э л л е н. Да, но я же не поставила свою подпись?

Б р е т т (матери). Ты слышишь?

Э л л е н (бросив взгляд на Бретт). Хорошо, я объявляю войну.

Б р е т т. Кому?

Э л л е н. Тебе!

Б р е т т. Мне? Поздно, Эллен! Войну объявила я. И моя война сегодня кончилась. Тебе остается одно: принять мои условия. Они вполне выполнимы. Я хочу, чтобы ты тотчас же оставила наш дом.

Д ж е й н (заслоняет собой Эллен). Этого не будет! В доме я хозяйка! Эллен — член нашей семьи. Эллен — жена твоего брата.

Б р е т т. А я требую, мама! Мы не можем с ней жить под одной крышей. Мы чужие!

Э л л е н. Бретт права!.. Но она поторопилась. Я и без ее условий сделала бы то же самое.

Д ж е й н. Эллен, не делай глупостей! Я не отпущу тебя! Никуда не отпущу! Бретт, запомни: Эллен останется у нас. Эллен — моя дочь.

Б р е т т. Ах, даже так? Хорошо, тогда я уйду!

Д ж е й н. Это твоя воля! Удерживать тебя я не собираюсь!

Б р е т т. Да, но я возьму все, что мне принадлежит. Я ничего вам не оставлю!

Д ж е й н. Бери! Все, что хочешь, бери! Но стены ты не возьмешь.

Б р е т т. Возьму, и стены возьму! (Уходит.)

Э л л е н. Мама, зачем вы все это?

Д ж е й н. Так надо, дорогая Эллен!

Входит М а й к л.

М а й к л. Доброе утро, миссис Дингтон!

Э л л е н. Доброе утро, Майкл!

М а й к л. Я за посылкой для Фрэнка. Надеюсь, вы приготовили?

Э л л е н. Да-да, Майкл. Можете взять. Вон, на столе!

М а й к л (подходит к столу). Да, но здесь же нет адреса?

Э л л е н. Берите, Майкл, берите!

М а й к л. А адрес?..

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Ночь. В море с шумом и воем падает американский самолет, охваченный пламенем. Горит крыло самолета. У пальмы лежит лейтенант Ф р э н к Д и н г т о н. Он в форме летчика США. Но вот он приходит в себя, с трудом поднимается, достает из кобуры пистолет, потом из брюк достает платок, рассматривает.

Ч т е ц (голос по радио). «Глубокоуважаемый хозяин! Я, гражданин Соединенных Штатов Америки, попал в беду. Мне не повезло. Я прошу сохранить мне жизнь, еще я прошу накормить, спрятать и помочь мне перебраться к своим. Правительство Соединенных Штатов вас не забудет».

Фрэнк, превозмогая боль, идет вправо, но тут же натыкается на штыки вьетнамских патриотов. Он пятится назад, идет влево и снова натыкается на штыки. Фрэнк идет в глубь сцены — и там штыки. Он понимает, что ему не уйти от расплаты, становится на колени, кладет перед собой пистолет и поднимает руки вверх. В одной руке белый платок.

З а т е м н е н и е.

Обстановка та же, что и в первой картине. Та же мебель и так же, как и в первой картине, в углу гора шляп, приготовленных для продажи. И, как прежде, горит свеча. На кровати лежит Х и е н. Рядом на табуретке пузырьки с разными лекарствами. Против горящей свечи стоит Д о Т х и Т х а н ь. Она в черном платье. Сложив ладони рук прямо перед собой, До Тхи Тхань молится Будде.

Д о Т х и Т х а н ь. О всемогущий Будда! Ты всегда был добр и милостив к тем, кто почитал тебя, всемогущего! Горе, великое горе пришло в мой дом. От слез я не вижу неба ясного, я не вижу солнца жаркого! О всемогущий Будда, покидают силы меня, помоги мне советом своим! Как мне горе перенести, выстоять? Не оставь в беде, всемогущий Будда, дочь свою. Стоном полнится нынче земля твоя от врагов. Один ты, Будда, в этот тяжкий час можешь прийти на помощь к нам, вернуть покой сестрам и братьям твоим, а моей дочери Хиен, попавшей в беду, здоровье и силы прежние! (Что-то шепчет.)

Х и е н (в бреду). Крысы!.. Мама, ты видишь?

Д о Т х и Т х а н ь. Нет, Хиен. Никаких крыс я не вижу.

Х и е н. Мама, они спускаются по стене! Они сейчас бросятся на меня! Мама, прогони!

Д о Т х и Т х а н ь. Успокойся, Хиен! (Поправляет компресс.) Успокойся, моя девочка. Я сейчас прогоню их. (Машет полотенцем.) А ну, уходите! Ишь чего захотели! Прочь, прочь!.. Спи, Хиен! Я прогнала их. Спи, мое солнышко!

Х и е н (приходит в себя). Где это я?

Д о Т х и Т х а н ь. Дома, Хиен. Дома.

Х и е н. Дома?! Мама, а где же отец?

Д о Т х и Т х а н ь. Он в аптеку за лекарством пошел. А после еще собирался к врачу зайти. Спи, Хиен! Спи, моя доченька! Как придет, я разбужу.

Х и е н. Мама, скажи, это правда, что меня хотят на Север отправить?

Д о Т х и Т х а н ь. С чего ты взяла, Хиен?

Х и е н. Я слышала разговор отца с дядюшкой Шанем. Он сказал отцу, что товарищи решили отправить меня на Север на лечение и что оттуда уже получен ответ.

Д о Т х и Т х а н ь. Ты слышала такой разговор?

Х и е н. Да, мама.

Д о Т х и Т х а н ь. Так сказал дядюшка Шань?

Х и е н. Да, мама.

Д о Т х и Т х а н ь. Но дядюшка Шань не был у нас. (Доверительно.) Он арестован, Хиен.

Х и е н. Как?.. Дядюшка Шань арестован?..

Д о Т х и Т х а н ь. Его в тот же день, что и тебя, сцапали и посадили. Так что не мог он у нас быть.

Х и е н. Мама, а Чан Тхо у нас не был?

Д о Т х и Т х а н ь. Тхо? Не знаю такого.

Х и е н. Ну как же ты не знаешь? Он приходил ко мне, я тебя еще знакомила с ним. Забыла? Ты еще сказала, что он слишком веселый и что мне надо его остерегаться.

Д о Т х и Т х а н ь. Ах, Тхо?.. Тот, что на почте шофером работал? Как же, помню. Нет, Хиен, не приходил. Если бы он был, мне бы Оань сказал.

Х и е н. Странно. А знаешь, мама, я теперь ни за что не поехала бы на Север!

Д о Т х и Т х а н ь. Хиен, почему?

Х и е н. Не хочу!

Д о Т х и Т х а н ь. Не надо, Хиен, волноваться. Разве я теперь отпущу тебя от себя? Что с тобой?.. Ты плачешь?

Х и е н. Нет-нет, это я так! Мама, ко мне так никто и не приходил?

Д о Т х и Т х а н ь. Как же, приходили! Много было народу. Буй Тхи Ча приходила. Твоя подружка Чан Иен Ли…

Х и е н. Мама, а дядюшку Шаня так и не выпустили?..

Д о Т х и Т х а н ь. Если бы его выпустили, он бы навестил тебя. У нас много было народу. Только врач мне строго-настрого приказал, чтобы я никого к тебе не пускала.

Долгая пауза.

Х и е н. Мама, а каким Фан оказался! Мне дал слово, а сам женился…

Д о Т х и Т х а н ь. Бывает, дочка. В жизни всякое бывает. Только на него что-то не похоже…

Х и е н. А знаешь, мама, мне почему-то тоже не верится. Он никогда меня не обманывал! Мама, который час?

Д о Т х и Т х а н ь. Да второй час ночи пошел!

Х и е н. Мама, с отцом ничего не случилось?

Д о Т х и Т х а н ь. А что с ним может случиться?

Долгая пауза.

Х и е н. Мама, а знаешь, это капитан Чан Дао надо мной издевался. Это он не давал мне спать. Это он морил меня голодом! Это он сделал меня калекой!

Д о Т х и Т х а н ь. Дочка моя, палача Чан Дао знает весь город. Он только на то и способен, чтобы выслуживаться перед хозяевами да перед господами американцами.

Х и е н. Ничего, только бы мне подняться на ноги!..

Д о Т х и Т х а н ь. Опять раскрылась. Ну как ребенок! (Укрывает ее.)

Х и е н. Жарко что-то! Мама, а где же отец?

Д о Т х и Т х а н ь. Сама не знаю! Придет.

Долгая пауза. Слышно, как тикают часы-ходики.

Х и е н. Мама, скажи, ты была когда-нибудь счастлива?

Д о Т х и Т х а н ь. О, у меня, Хиен, много было в жизни радостных дней. Я на свою судьбу не обижаюсь. Правда, твой отец иногда бывает слишком упрямым, но он добрый. Я от него за всю жизнь ни одного обидного слова не слышала…

Х и е н. Мама, спой мне что-нибудь.

Д о Т х и Т х а н ь. Что ты, Хиен! Ночь кругом!

Х и е н. Мама, а ты тихонечко, вполголоса. Помнишь, ты мне пела про моряка?

Д о Т х и Т х а н ь. Как же, помню. В каких бы странах ни был наш моряк, каких бы красавиц он там ни встречал, а лучше той девушки, что он оставил у себя в деревне, он так и не нашел.

Х и е н. Мама, спой!

Д о Т х и Т х а н ь. Нет-нет, Хиен! Все спят кругом!

Х и е н. Тогда расскажи мне про буйволенка.

Д о Т х и Т х а н ь (наливает в столовую ложку микстуру). Про буйволенка, пожалуй, можно. Только ты вначале должна выпить свое лекарство. (Передает ей ложку.)

Х и е н. Ой, опять ты мне эту отраву даешь… (Пьет.)

Д о Т х и Т х а н ь. Вот теперь можно и про буйволенка. (Укрывает Хиен.)

Кажется, уснуло мое солнышко!

Входит Л ы у К у о к О а н ь.

Л ы у К у о к О а н ь. Ну как Хиен? Так и не просыпалась?

Д о Т х и Т х а н ь. Да нет, просыпалась, Оань. Только вот ей какие-то крысы все время мерещатся. То ей кажется, что они по стене спускаются, то вдруг в окно…

Л ы у К у о к О а н ь. Вот что, Тхань… (Пауза.) За Хиен сейчас люди должны приехать.

Д о Т х и Т х а н ь. Кто должен приехать?

Л ы у К у о к О а н ь. Из больницы… санитары.

Д о Т х и Т х а н ь. В такой поздний час?!

Л ы у К у о к О а н ь. А тебе что поздний час?

Д о Т х и Т х а н ь. Как это — что? Хиен — моя дочь, и в такое время я никуда, Оань, ее не отпущу!

Л ы у К у о к О а н ь. Ты что? Не знаешь, что ей предстоит операция? Может быть, ты хочешь, чтобы она на всю жизнь осталась калекой? Ты думаешь, так легко было получить место в больнице?

Д о Т х и Т х а н ь. Да, но врач сказал, что она сейчас в таком состоянии, что ее даже с места нельзя трогать.

Л ы у К у о к О а н ь. Это тебе он так сказал, а мне сказал — можно. Тхань, мне добрые люди сказали, если мы Хиен не положим в больницу, американцы заберут ее к себе. Ты понимаешь, что это значит?

Д о Т х и Т х а н ь. Так сказали тебе верные люди?

Л ы у К у о к О а н ь. Да, так и сказали!

Д о Т х и Т х а н ь. Ой, Оань, ты что-то выдумал!

Л ы у К у о к О а н ь. Мне выдумывать нечего. Я — отец, и я не позволю больше издеваться над моей дочерью! Если ты думаешь, Хиен получила свободу, то ты ошибаешься! Это не свобода, Тхань! На нашей улице сегодня весь день дежурили шпики. Я одного заприметил и спросил, чем он занимается на нашей улице, и ты знаешь, что он ответил? «Я дышу, — заявил он, — свежим воздухом, ваша улица мне страшно нравится».

Д о Т х и Т х а н ь. Так и сказал?

Л ы у К у о к О а н ь. Так и сказал!

Д о Т х и Т х а н ь. Оань, я тут тоже выходила тебя посмотреть, и знаешь, что я заметила на улице? Возле нашего дома какой-то господин прохаживался.

Л ы у К у о к О а н ь. В плаще? С поднятым воротником?

Д о Т х и Т х а н ь. Кажется, так. Такой сутулый верзила.

Л ы у К у о к О а н ь. Ну, и что ты хочешь сказать?

Д о Т х и Т х а н ь. А то, что ты не дело затеял с отправкой Хиен в больницу.

Л ы у К у о к О а н ь. Да пойми же ты, наконец: нельзя ее дома оставлять, нельзя!

Д о Т х и Т х а н ь. Да, но разве он допустит, чтобы у него из-под носа человека увезли?

Л ы у К у о к О а н ь. Его уже нет, Тхань.

Д о Т х и Т х а н ь. Нет, говоришь?

Л ы у К у о к О а н ь. Ему теперь девятый сон снится!

Д о Т х и Т х а н ь. Как? Убили?..

Л ы у К у о к О а н ь. Не убили, а усыпили… Запомни, Тхань! Я ничего тебе не говорил!

Входят двое в ь е т н а м ц е в в белых халатах, у одного из них носилки.

П е р в ы й. Здравствуйте, тетушка Тхань! Мы за вашей дочерью приехали.

Д о Т х и Т х а н ь. Вижу, вижу, как не догадаться.

В т о р о й. Можно брать, дядюшка Оань?

Л ы у К у о к О а н ь. Да, только смотрите… осторожнее, ребята!

В т о р о й. Хорошо-хорошо, Оань!

Они кладут Хиен на носилки и уносят.

Л ы у К у о к О а н ь. Вот что, Тхань. Я поеду вместе с ними. Я скоро вернусь. Только провожу до больницы.

Д о Т х и Т х а н ь. Как? А я?..

Л ы у К у о к О а н ь. А ты побудешь дома. Нельзя ночью без присмотра дом оставлять. Я недолго, я скоро вернусь, Тхань.

Д о Т х и Т х а н ь. Хорошо-хорошо, Оань. Я буду ждать тебя.

Лыу Куок Оань уходит.

(Смотрит на кровать, на которой только что лежала Хиен, на пузырьки с лекарствами.) Вот и опять нет с нами нашей Хиен. (Убирает лекарства.)

В дом врываются две яркие полоски света — лучи автомобильных фар. Они пробегают по стене и тут же исчезают. С улицы доносится скрежет, какой обычно бывает при резком торможении автомашин. До Тхи Тхань настораживается. В дверях появляются капитан Ч а н Д а о и полковник Г а р р и Х е й ф л и н. Они в плащах.

Ч а н Д а о (улыбаясь). Добрый вечер, тетушка Тхань!

Д о Т х и Т х а н ь. Добрый!..

Ч а н Д а о. Не ожидали?

Д о Т х и Т х а н ь. Нет!

Ч а н Д а о. Охотно верю! Как видите, я не один. Я пришел к вам с высоким гостем — полковник Гарри Хейфлин! Прошу прощения, что так поздно. Но, видите ли, я хотел бы знать о состоянии здоровья вашей дочери.

Д о Т х и Т х а н ь. Это весьма благородно, господин полковник, с вашей стороны, но так поздно к нам чужие люди не ходят.

Х е й ф л и н. Я готов принести извинения, но, как вы знаете, произошла трагическая ошибка. Ваша дочь обвинялась в шпионаже против нашей армии. Я весьма сожалею о случившемся, и мы готовы искупить свою вину, взять ее на лечение, положить Хиен в наш офицерский госпиталь.

Д о Т х и Т х а н ь. Да, но Хиен нет, господин полковник!

Ч а н Д а о. То есть как — нет?

Д о Т х и Т х а н ь. Нет Хиен!

Ч а н Д а о. Нет, говоришь? А где она?

Д о Т х и Т х а н ь. Ей было очень плохо. Мы отвезли ее в больницу.

Ч а н Д а о (Хейфлину). Лжет! Лжет, старая ведьма!

Х е й ф л и н. Спокойно, капитан! (До Тхи Тхань.) В больницу, говорите? И как давно вы ее отправили?

Д о Т х и Т х а н ь. Еще светло было.

Ч а н Д а о (не выдержав). Адрес больницы?

Д о Т х и Т х а н ь. Не могу знать, господин капитан.

Ч а н Д а о. Я спрашиваю: адрес больницы?

Д о Т х и Т х а н ь. Мы отправили ее, господин капитан, в город Тай-Нинь. Там у меня брат живет. Он в больнице работает.

Ч а н Д а о. В Тай-Нине?

Д о Т х и Т х а н ь. Да. В Сайгоне нынче лечение стоит дорого. Мы не настолько богаты, господин капитан, чтобы купить место в приличной больнице.

Ч а н Д а о. О, как она красиво лжет!

Д о Т х и Т х а н ь. Я — мать, господин капитан. Я хочу добра своей дочери.

Ч а н Д а о. Одну минуту! (Бежит в соседнюю комнату и тут же возвращается.) Господин полковник, удрали! (Хватает До Тхи Тхань.) А ну, сука, говори правду! Где муж? Где Хиен?

Д о Т х и Т х а н ь. Отпусти! Слышишь, отпусти!

Х е й ф л и н. Оставь, Дао, оставь!

Ч а н Д а о. Все, что она тут нам наговорила, сказки из «Тысячи и одной ночи». Они бежали!

Х е й ф л и н. Что ж, капитан Чан Дао, я думаю, эта история вас чему-нибудь научит. Говорят, нет худа без добра.

Ч а н Д а о. Они не уйдут, господин полковник! Запомни, старая ведьма: Хиен сегодня же будет у меня. Да-да, у меня!

Д о Т х и Т х а н ь. О нет, господин капитан! Хиен вы больше никогда не увидите. Если хотите брать, берите меня, но Хиен я вам теперь не отдам!

Ч а н Д а о. Ничего! Мы это сделаем без вашего участия! Господин полковник, прошу! (Открывает дверь.)

Хейфлин уходит.

Молись, ведьма! За окном твоего дома смерть стоит!

Д о Т х и Т х а н ь. Все под богом ходим! И ты тоже!

Чан Дао уходит. Слышен шум отъезжающей машины.

Что же делать?.. Что же делать? Надо же предупредить!..

В дом врывается пламя. До Тхи Тхань в поисках спасения бежит к выходу, открывает дверь, но ее тут же охватывает пламенем.

Люди, помогите! Помогите!..

В дом врывается желтый дым и огонь. До Тхи Тхань теряет сознание, падает. Горит, потрескивая, хижина До Тхи Тхань.

Комната в казарме пленных американских летчиков. Белые бетонные стены, узкое окно, закрытое чугунной решеткой. В комнате железная койка, деревянный табурет, небольшой стол. На кровати спит Ф р э н к, остриженный наголо. Рядом с кроватью, на табурете, лежит его одежда. Здесь же, на полу, его шлепанцы. Ночь. Музыка. Возникают очертания Нью-Йорка. Огни реклам. В глубокой тишине раздаются шаги. В комнату входят п я т ь ж у р н а л и с т о в, среди них одна женщина. Они в черных костюмах, в белоснежных сорочках. У каждого по блокноту и по гигантской авторучке марки «Великан».

Ф р э н к (не вставая с койки). В чем дело, леди и джентльмены? Вы кто такие?

Первый журналист поднимает указательный палец.

Ах, вот что! Журналисты! На пресс-конференцию, значит, пришли. Послушать исповедь обманутого человека — обманутого пропагандой. Но, леди и джентльмены, я не собираюсь перед вами исповедоваться!

Журналистка поднимает указательный палец.

О мисс, вы так меня просите, что я не могу вам отказать. Вы меня просто убедили! (Быстро встает.) Но если вы рассчитываете, мисс, на сенсацию, то вы ошибаетесь! (Надевает рубашку, брюки, шлепанцы. На рубашке личный знак — 28 285.) Я знаю вашу братию, журналистов. Вы не очень-то любите вникать в существо вопроса. Вас больше интересуют скандальные фактики. Если это так, то вы обратились не по адресу. Я, леди и джентльмены, никогда не был поставщиком скандальных сенсаций. И на этот раз не собираюсь!.. Итак, будем считать, что мы договорились?

Журналистка поднимает указательный палец.

(Горячо.) Мне понятен ваш вопрос, мисс. Вы хотите, чтобы я рассказал о себе. Извольте, господа! Моя фамилия Дингтон. Имя — Фрэнк.

Все быстро записывают.

Родился в тысяча девятьсот тридцать девятом году в городе Нью-Йорке. Женат. Детей не имею. Личный знак — двадцать восемь тысяч двести восемьдесят пять. Военное звание — лейтенант. Летал на самолете Ф-4С «Призрак». Во Вьетнам прибыл первого сентября тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Через три месяца был сбит над территорией ДРВ. В бомбежках Демократической Республики Вьетнам участвовал двадцать шесть раз. До поступления в летную школу окончил колледж в Нью-Йорке.

Журналисты вполне удовлетворены ответом. Первый журналист тут нее поднимает указательный палец.

Я вас понял, сэр. Вы хотите знать о перспективах войны во Вьетнаме?

Первый журналист снова поднимает указательный палец.

Ну да, вас интересует мое мнение? Леди и джентльмены, я человек военный и потому буду говорить как военный.

Среди журналистов оживление.

Господа, я пробыл во Вьетнаме всего лишь три месяца. Но и этот срок дает мне право поделиться с вами некоторыми впечатлениями. В течение этого времени, как вы знаете, наше командование провело ряд кампаний, но ни одна из них не имела успеха.

Первый журналист снова поднимает указательный палец.

Дело не в климате и не в джунглях, сэр! Вопрос значительно глубже.

Второй журналист поднимает указательный палец.

Неправда, сэр! Наши солдаты воюют достойно! Наша армия сегодня так оснащена оружием и техникой, как еще никогда не были оснащены войска, сражающиеся под американским флагом.

Третий журналист поднимает указательный палец.

Чем это можно объяснить? Могу пояснить, сэр! Дело в мышлении тех, кто руководит сегодня войной во Вьетнаме.

Журналистка поднимает указательный палец.

Я вас понял, мисс! Когда нас отправляли во Вьетнам, нам говорили, что мы едем с освободительной миссией, и мы верили. Нам говорили, что мы призваны защитить свободу Юга от агрессии Севера, и эту версию мы не подвергали сомнению. Но вот мы прибыли в Сайгон и в первый же день столкнулись с враждебным отношением к нам со стороны местного населения. Для вьетнамцев, господа, мы — оккупанты и не больше. Нет, не улыбками и розами встретил нас Вьетнам, а презрением и ненавистью! В Южном Вьетнаме более семидесяти различных партий. Но ни одна из них, по существу, нас не поддерживает и — более того — ни одна из них не одобряет нашего присутствия. Если говорить начистоту, наши войска в Южном Вьетнаме — оружие защиты режима Нгуен Као Ки — режима, угодного Соединенным Штатам.

Журналистка поднимает указательный палец.

Мисс, о какой стратегии вы говорите? Стратегия наших полководцев напоминает мне водителя такси, который по карте Чикаго ищет дорогу в свой нью-йоркский коттедж, и чем дальше едет, тем он, естественно, еще больше сбивается с пути.

На лицах журналистов появляются улыбки. Журналистка поднимает указательный палец.

Это ложь, мисс! Наше командование не стремится к мирному урегулированию вьетнамской проблемы. Да, оно за мир, но за такой, какой бы его устраивал. Да, оно за переговоры, но за такие, на которых бы вьетнамцы безоговорочно приняли его условия.

Первый журналист поднимает указательный палец.

Это было бы идеально, сэр! Но, как я вижу, вы мало что знаете о Вьетнаме. Смею вас заверить, леди и джентльмены, вьетнамцы не потерпят сегодня никакого диктата, никакого вмешательства извне, чего бы это им ни стоило!

Второй журналист поднимает указательный палец.

Сэр, справедливость, жажда свободы, уверяю вас, куда сильнее атома!

Журналистка опускает палец соседа и тут же поднимает сама указательный палец.

Леди и джентльмены, сложность вьетнамской проблемы состоит в том, что мы упорно стараемся поделить неделимое.

Третий журналист поднимает указательный палец.

О каком гуманизме, сэр, вы говорите, если во Вьетнаме миллионы родителей лишились своих сыновей и дочерей, а сыновья и дочери — родителей? Деление на Север и Юг так же несправедливо, как если бы мы сегодня поделили Соединенные Штаты на две части.

Журналистка поднимает указательный палец.

Какой выход, мисс! Выход может быть один. Мы должны уйти из Вьетнама.

Журналистка не согласна, она снова поднимает указательный палец.

Мисс, о какой капитуляции вы говорите? Я не совсем вас понимаю.

Первый журналист поднимает указательный палец.

Я предателем, сэр, никогда не был. Я был офицером и старался быть хорошим офицером. Я двадцать шесть раз бомбил ДРВ и столько же раз мог погибнуть. Я не сам сдался, я попал в катастрофу, но это уже судьба.

Второй журналист поднимает указательный палец.

Вы ошибаетесь, сэр! Я люблю Америку. Но не ту, которую вы любите, сэр! Америку, которая сегодня посылает на бойню во Вьетнам своих сыновей, извините, эту Америку я не люблю! Америку, которая убивает своих президентов, сэр, я тоже не люблю!

Первый журналист поднимает указательный палец.

О, ошибаетесь, сэр, мы живем по законам Джонсона, а не демократии. Мы заменили на наших знаменах свободу — войной! Хороша демократия, если по воле Пентагона мы вынуждены хоронить тысячи солдат в джунглях Вьетнама! Если хотите знать, сегодня самая позорная страница в нашей истории. И самым разумным было бы теперь приспустить флаги и держать их приспущенными до тех пор, пока наши солдаты и офицеры не возвратятся домой, на континент! Леди и джентльмены, что же вы молчите?

Журналисты уходят.

Куда же вы? Леди и джентльмены, я еще не все сказал!

З а т е м н е н и е.

Но вот вспыхивает свет, и перед нами та же комната, напоминающая одиночную камеру, и так же беззаботно спит на кровати Ф р э н к Д и н г т о н, и в том же порядке на табурете лежит его одежда.

Светлая комната. На стене два портрета — В. И. Ленина и Хо Ши Мина. В комнате письменный стол, книжный шкаф, вдоль стены несколько стульев. В комнате капитан Н г у е н В а н Ф а н и бывший летчик лейтенант военно-воздушных сил США Ф р э н к Д и н г т о н. Фан стоит у окна. Фрэнк сидит возле стола на табурете. Он без погон, в зеленой рубашке, в зеленых брюках, на ногах шлепанцы.

Ф р э н к. Нет-нет, господин капитан! Я по радио выступать не буду!

Н г у е н В а н Ф а н. Почему?

Ф р э н к. Я не могу, господин капитан, выступать против страны, под флагом которой я сражался. Это было бы нечестно!

Н г у е н В а н Ф а н. Нечестно, лейтенант Дингтон, бросать бомбы на страну, которой вы даже не объявили войны.

Ф р э н к. Гм… Объявление войны — дипломатическая формальность, которая давным-давно устарела.

Н г у е н В а н Ф а н. Даже так? Любопытно. Но если не соблюдать эту формальность, лейтенант, этак можно стать на путь поощрения любого разбоя?

Ф р э н к. Вы меня неправильно поняли, господин капитан.

Н г у е н В а н Ф а н. Значит, отказываетесь? Что ж, это ваше право! Я не собираюсь вас убеждать и тем более настаивать. Но вы же сами только что заявили, что участие Соединенных Штатов в гражданской войне во Вьетнаме является актом агрессии.

Ф р э н к. Да. Я это сказал.

Н г у е н В а н Ф а н. Это ведь не я, а вы заявили, что сейчас самым разумным шагом для США является вывод своих войск из Вьетнама.

Ф р э н к. Это не только мое мнение.

Н г у е н В а н Ф а н (после паузы). Лейтенант, каждый день войны стоит сотни и тысячи жизней, и не только вьетнамцев.

Ф р э н к. Я не политик, господин капитан, я офицер!

Н г у е н В а н Ф а н. Это не делает вам чести, лейтенант Дингтон! Гитлеровские офицеры тоже в свое время говорили, что они не политики. Но жизнь заставила их быть политиками.

Ф р э н к. Да, но то были нацисты!

Н г у е н В а н Ф а н. Да-да, нацисты!..

Ф р э н к. Я очень сожалею, господин капитан, но я…

Н г у е н В а н Ф а н (перебивает его). Вы трус, лейтенант!

Ф р э н к. Я не трус. Господин капитан, я хотел бы знать, в чем конкретно проявилась моя трусость?

Н г у е н В а н Ф а н. Вы боитесь сказать правду. А правда состоит в том: вы решили, что о вашем выступлении завтра же узнают в Вашингтоне и тут же лишат вашу семью пенсии, которую они получают за вас как за погибшего.

Ф р э н к. Я не настолько богат, господин капитан.

Н г у е н В а н Ф а н. Знаю!..

Появляется Х и е н. Она в форме майора.

Х и е н. Разрешите, товарищ капитан?

Н г у е н В а н Ф а н. Хиен?!

Хиен молчит.

Хиен?! (Бросает взгляд на Фрэнка.)

Х и е н (застенчиво). Фан, я не помешала тебе?

Н г у е н В а н Ф а н. О чем ты говоришь?! Скажи, ты давно в Ханое?

Х и е н. Нет. Сегодня утром прибыла.

Ф р э н к. Извините, господин капитан. Мисс Хиен, вы не узнаете меня?

Х и е н. Лейтенант Фрэнк Дингтон?! Как? И вы тоже здесь?

Ф р э н к (виновато). Судьба, мисс.

Х и е н. Отлетались?

Ф р э н к. Да, для меня война кончена!

Х и е н. Молитвы, значит, не помогли?

Ф р э н к. Нет, почему же? Я остался живым, мисс, а это главное!

Н г у е н В а н Ф а н. Хиен, ты знакома с лейтенантом?

Х и е н. Да, он даже однажды провожал меня домой.

Н г у е н В а н Ф а н. Ты шутишь?

Х и е н. Нет, почему же? Я говорю правду.

Н г у е н В а н Ф а н. Ты хорошо знаешь лейтенанта?

Х и е н. Так, немножко.

Ф р э н к. Хиен работала у нас, капитан.

Х и е н. Вы ошибаетесь, господин лейтенант, я у вас никогда не работала. Майор Хиен работала в баре.

Ф р э н к. Прошу извинения, мисс! Я, кажется, допустил маленькую неточность.

Х и е н. Хиен, которую вы знали, осталась в Сайгоне, господин лейтенант!

Ф р э н к (с обидой). Я вас понял, мисс!

Н г у е н В а н Ф а н (закрывает папку). Все, лейтенант!

Ф р э н к. Я могу идти, господин капитан?

Н г у е н В а н Ф а н. Да-да! (Идет к двери.)

Фрэнк встает, гасит сигарету.

Сержант Хоанг Тхонг, отведите лейтенанта в камеру!

Голос за сценой: «Слушаюсь, товарищ капитан!»

Ф р э н к (остановившись у выхода). Мисс, я очень рад был встретиться с вами!

Х и е н. Я тоже, лейтенант. Судьба!

Фрэнк уходит.

Н г у е н В а н Ф а н. Хиен, а ты все такая же колючка? А ну, ежик, рассказывай все по порядку! Нет-нет, вначале ты мне ответишь на один вопрос. Скажи, только честно: ты не голодна?

Х и е н. Фан, не беспокойся, я нисколько не голодна.

Н г у е н В а н Ф а н. Вот чудак! Да что я спрашиваю? Я сейчас же дам команду. Хиен, а может быть, мы отправимся в Ханой? Ну конечно, в Ханой. Как, не возражаешь? Как скажешь, так и будет!.. (В сильном волнении.) Ну, ладно!.. Мы это сделаем чуть позже! Хиен, скажи, ты здорова?.. И вообще — как ты себя чувствуешь?

Х и е н. Хорошо, Фан. Теперь хорошо!

Н г у е н В а н Ф а н. То есть? Что значит теперь?

Х и е н. Видишь ли, я больше месяца лежала в госпитале.

Н г у е н В а н Ф а н. Так ты прямо из госпиталя?

Х и е н. Нет, после госпиталя я месяц была в санатории.

Н г у е н В а н Ф а н. Да… И мне — ни слова?..

Х и е н. Не сердись, Фан! Не надо! Я не хотела тебя беспокоить, Фан.

Н г у е н В а н Ф а н. Ну и зря! Если хочешь знать, я больше всего люблю, когда меня беспокоят!..

Х и е н. Фан, ты получил мое письмо?..

Н г у е н В а н Ф а н. Это то, что ты мне писала еще из Сайгона?

Х и е н. Да.

Н г у е н В а н Ф а н. Как же, получил. Но кто тебе сказал такую чепуху?

Х и е н. Моя школьная подружка Ли.

Н г у е н В а н Ф а н. Ли?.. Не знаю такую!

Х и е н. Фан, верни мне письмо. Я не имела права писать тебе такое.

Н г у е н В а н Ф а н. Хорошо. Будем считать, что его не было! (Обнимает Хиен.)

Х и е н. Я знала, что ты вернешь мне его. Хорошо!.. Я сегодня очень счастливая!

Н г у е н В а н Ф а н. Хиен, ты здесь надолго?

Х и е н. Я через час должна быть в Ханое. Меня товарищи ждут.

Н г у е н В а н Ф а н. Как? Снова на Юг?.. Пятнадцать — тридцать, пятнадцать — тридцать, я — «Звезда Вьетнама», так?

Х и е н (улыбается). Может быть, и так, поближе к экватору. Там он от нас в двух шагах.

Н г у е н В а н Ф а н. Вот что, Хиен! Я теперь тебя никуда не отпущу! Я шесть лет ждал этого дня, Хиен, шесть лет!

Х и е н. Я тоже, Фан… Скажи… ты знаешь о судьбе моей матери?

Н г у е н В а н Ф а н. Да! Об этом трагическом случае у нас писали все газеты.

Х и е н. А о моем отце ты тоже знаешь?

Н г у е н В а н Ф а н. Он расстрелян, Хиен, на площади, по приказу сайгонской администрации.

Х и е н. А о дядюшке Шань?

Н г у е н В а н Ф а н. Нет, о нем я ничего не знаю. А что с ним?

Х и е н. Он тоже… расстрелян. И Чан Тхо расстрелян.

Н г у е н В а н Ф а н (крепко сжимает ее руку). Мы отомстим за них. Но мы не должны расставаться.

Х и е н. Фан, я должна тебе что-то сказать…

Н г у е н В а н Ф а н. Говори, Хиен, я тебя слушаю.

Х и е н. Я очень тебя люблю, Фан! Для меня нет большего счастья, чем быть рядом с тобой! У меня нет теперь человека роднее тебя… Но я не могу оставаться в Ханое. Когда меня пытали, я дала клятву, Фан.

Н г у е н В а н Ф а н. Я тебя понимаю, Хиен.

Х и е н. Спасибо, Фан! Знаешь, у меня сегодня самый счастливый день. Я так боялась, что ты не поймешь меня.

Н г у е н В а н Ф а н. Хиен, дорогая Хиен!.. Самый счастливый день у нас впереди. И он придет.

Слышится музыка. Хиен и Нгуен Ван Фан стоят, взявшись за руки, смотрят друг на друга.

З а н а в е с.

Москва — Ханой, 1968