На краю

Глава 2

Через двадцать четыре часа мне предстояло оказаться в глубокой коме, с отеком мозга, распирающим череп. Но пока что я был в Бедфордшире, сидел на поле в «лендровере» и выбирал сор из собачьей шерсти — это странное занятие меня успокаивало. Я вспоминал подробности сегодняшней съемки.

Мы готовили программу о том, как мы делали собственное биотопливо. Для этого нужно было вырастить поле пшеницы, из которой в конце концов должно было получиться нечто, заменяющее дизельное топливо. Сначала надо было поле вспахать, для чего понадобились тракторы. Трактор Джеймса увяз где-то в дальнем углу поля, Джереми попахал немного, потом понял, что это процесс долгий, и стал рыхлить землю взрывчаткой, а я ухитрился намертво привязать свой здоровенный и дорогущий плуг к двадцатишеститонному гусеничному трактору, которым я с утра перекрыл главную улицу ближайшего городка.

Собаке Топ-Гир, которую мы дома ласково называем Ти-Джи, день чрезвычайно понравился. Мы назначили ее присматривать за овцами, которых она должна была согнать с поля перед пахотой. Мы предполагали, что с заданием она не справится и зрителям будет над чем посмеяться. И она не подвела — задание завалила. Шерсть у нее густая и светлая, и похожа она на овцу, так что ее подопечные воспринимали ее как одну из своих.

Когда Джереми собрался взрывать свой участок, я отвел Ти-Джи на безопасное расстояние. Прогремело семь или восемь глухих взрывов, сотрясших не только воздух, но и землю. С неба посыпались камни и комья земли. Ти-Джи подняла голову, лениво взглянула на меня, уткнула морду в лапы и опять заснула. Потревожить ее сон не так-то просто. После съемок ей предстояло отправиться со мной в Йорк. Я решил, что это будет забавный штрих — собака стоит на взлетной полосе и провожает меня, уносящегося на машине с реактивным двигателем.

Съемки закончились, и я отправился за Ти-Джи. Оказалось, что у нее в шерсти застряли миллионы остреньких осколков, которые доставляли ей изрядное беспокойство. Я вытащил сколько сумел, но толку от этого было чуть. Пришлось звонить Минди. Мы договорились, что наш шофер отвезет несчастную псину домой, где ей как следует вычистят шерсть. Так что в Йорк она не ехала. И машины с реактивным двигателем ей было не увидеть.

Члены группы собирали оборудование. Назавтра им предстояло ехать снимать в несколько мест. Когда мы готовим новый сезон, все работают на износ, чтобы отснять как можно больше до того, как мы начнем снимать сюжеты в студии. Джереми спросил, что я собираюсь делать. Я сказал, что отправляюсь в Элвингтон, где меня ждет авто с реактивным двигателем.

— Ты сам поведешь?

— Разумеется.

— Ну, до свидания. — Он протянул мне руку — как протягивают ее тому, кто отправляется на эшафот. Это у нас дежурная шутка. Он намекал на то, что я разобьюсь насмерть при выполнении этого идиотского трюка.

— Да ладно тебе! Все будет в полном порядке.

Я позвонил домой, поговорил с Минди. Она забрала Иззи из школы, Уиллоу из детского сада, рассказала мне, как прошел день. Я представил их, уютно устроившихся на кухне, и меня охватила тоска. Иногда я тоскую по ним так, что ощущаю это физически. Когда мы выезжаем на съемки «Топ Тир» куда-нибудь далеко, в семь вечера Джереми, Энди, я и все остальные молодые отцы звонят по мобильным пожелать своим деткам спокойной ночи. Мы обожаем работать, но наступают моменты, когда нестерпимо хочется поцеловать ребенка перед сном. Мы никогда этого не обсуждаем, но все отлично знаем, что так оно и есть.

До Йорка было часа три езды. По роду своей работы я ездил на разных машинах — чтобы написать сценарий к съемкам для «Топ Тир» или для колонки, которую я вел в «Миррор». На сей раз я взял спортивную двухместную «Хонду-5200». Всегда приятно протестировать незнакомую машину.

За рулем я думал в основном о машине с реактивным двигателем, которую мне предстояло вести на следующий день. Мы провели огромную подготовительную работу и написали отличный сценарий. Я предвкушал, каково это будет — управлять машиной мощностью десять тысяч лошадиных сил. Представлял мощность одиннадцати болидов «Формулы-1», слившихся в единое целое. Глядел на проносившиеся столбы и воображал, что они летят мимо меня с утроенной или учетверенной скоростью. Мне предстояло испытать совершенно новое ощущение, которое должно было в корне изменить мои представления о скорости.

В последние недели мы много говорили о том, как лучше использовать возможности такой особенной машины. И пришли к выводу, что не нужно зацикливаться на цифрах. Если бы я все время смотрел на спидометр и пытался выжать еще лишние пару миль в час до того, как кончится взлетная полоса, я мог бы допустить какую-нибудь роковую ошибку. Поэтому мы пришли к выводу, что в машине вообще не должно быть спидометра. Скорость, ускорение, перегрузки — все эти параметры нам сообщит телеметрическая бортовая система. Но сообщена эта информация будет уже в студии, после моей поездки. Учить меня управлять этой машиной должен был человек, который ее сконструировал. Я буду постепенно наращивать скорость — в том ритме, который устроит и владельца автомобиля, и меня.

Мой приятель, журналист Колин Гудвин, уже ездил на этой машине. И рассказы Колина очень пригодились нам во время подготовки к этим съемкам. К тому же я хоть немного удовлетворил свое любопытство и мог представить, что меня ожидает. Он говорил, что у него просто крышу снесло. Он промчался на скорости 270 миль в час и теперь вообще смотрел на скорость совершенно иначе. Он уверял меня, что автомобиль прост в управлении, и обещал, что я получу целое море удовольствия. Специалист с Би-би-си тщательно проверил машину: все было в полном порядке. Машина выглядела великолепно, и я с нетерпением ждал того момента, когда сяду за руль. В семь вечера я въехал в Йорк и отправился в гостиницу. Приехала съемочная группа, и мы собрались в баре выпить на ночь по кружке пива. Пришла и команда, доставившая машину. В углу сидел Колин Фоллоуз — конструктор машины. Я сел с ним рядом. Мне хотелось побольше узнать о том, что ожидает меня завтра.

Колин был отличным техником и опытным водителем. Он служил в военно-воздушных силах, многие годы занимался исключительно реактивными двигателями и был кладезем историй про моторы, самолеты и драгстеры. Мы тут же подружились. Он рассказывал, как собирал свое детище. Этот невысокий мужчина походил скорее на служащего банка, а не на человека, который выжимает из драгстера 300 миль в час. Что лишний раз доказывает, что судить о людях по внешнему виду не стоит.

Я рано отправился спать и перед сном позвонил Минди. Ти-Джи на следующий день должны были отвезти к парикмахеру. Девочки крепко спали. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Мне предстоял особенный день. И мне тоже надо было как следует выспаться.

Я шарил рукой под кроватью. Наверное, ключи от машины упали ночью с тумбочки, и я никак не мог их найти. Я закинул на плечо сумку и направился к двери и только тогда понял, что чего-то не хватает. А времени было в обрез. Я уже отказался от идеи позавтракать в гостинице — это можно было сделать и на летном поле, пока съемочная группа будет готовиться. Мне надо было только найти эти чертовы ключи. Я снова полез в сумку. Понимал, что делаю это, потому что нервничаю, но должен был все проверить еще раз. И, естественно, обнаружил ключи в переднем кармане, между паспортом и записной книжкой. Сначала я обрадовался — нашел то, что искал, а потом рассердился на себя: ну как можно быть таким безалаберным? Я подхватил сумки, открыл дверь и помчался.

Наша колонна не без труда добралась до Элвингтона. За аэродромом виднеется лес. Небо было голубое, по широкому ровному полю гулял легкий ветерок. Я подошел к группе людей, стоявших около фургона, где размещался буфет. Среди них был и наш режиссер, Скотт.

— Машину уже видел? — спросил он.

— Нет еще. Жду не дождусь. А где Колин?

— Проверяет ее перед стартом. Сейчас будет.

Я заказал чашку чая и бутерброд с ветчиной. Во время съемок мы питались как солдаты: видишь еду — ешь, неизвестно, когда поешь в следующий раз.

Мы со Скоттом еще раз обсудили детали. Дел предстояло множество, но планировать что-то было рано. Мне предстояло познакомиться с машиной, научиться ею управлять. И нельзя было сказать заранее, сколько на это уйдет времени. Нам нужно было снять несколько кусков — я собирался рассказать о машине, но мы решили отложить это на конец съемок. Взлетную полосу нам предоставили только до половины шестого вечера. Потом наступало время запрета на шум, и поездить нам бы уже не удалось. Я взял еще чашку чая и, сев в «хонду», перечитал сценарий. Перед такой съемкой мало что напишешь заранее, но мы постарались структурировать все насколько возможно. Мне предстояло рассказать о своих впечатлениях о машине, сравнить ее с другими скоростными автомобилями, которые мне довелось водить. Я позвонил Энди Уилману в Лондон. Во время съемок мы постоянно с ним общаемся — полезно поговорить с человеком, которого на съемках нет, который смотрит на все издалека. Энди снова заговорил о том, что не надо ставить рекордов скорости. Главное — ощущения, которые испытывает человек за рулем такого автомобиля. Я пообещал, что позвоню ему, как только первый раз проеду на этой машине.

Сначала Колин должен был сам проехать на «Вампире» по взлетной полосе. Он из тех людей, которые должны все лично проверить и перепроверить. И вот появилась машина. Я впервые увидел ее. И удивился тому, какая она длинная. Она напомнила мне драгстеры, которые я обожал в детстве. Тогда я собирал из «Лего» гоночные автомобили, которые выглядели точь-в-точь как «Вампир», — с длинным корпусом, мощными задними колесами и маленькими и относительно тонкими передними. Только в моих моделях не было странной цилиндрической конструкции за водительским сиденьем. Там располагался реактивный двигатель — сердце машины, можно сказать, ее душа. Колин остановил машину на линии старта. Мы стояли ярдах в двухстах. Механик Колина последний раз проверил автомобиль. Мы молча наблюдали.

Я слышал, как перекрикиваются Колин с механиком, и вот наконец раздался особый звук — гул набирающего обороты реактивного двигателя. Гул становился все пронзительнее, над машиной заметно завибрировал горячий воздух. И машина резко сорвалась с места. Из сопла вырвался сноп пламени, шум стал оглушительным. Колин использовал форсаж, значит, собирался разогнать машину по полной. Это я знал из нашего с ним вчерашнего разговора, и я пытался представить, каково это управлять мотором мощностью десять тысяч лошадиных сил и разогнаться до трехсот миль в час за время, которое нужно обычному автомобилю, чтобы разогнаться до шестидесяти. Через несколько секунд после старта за машиной раскрылся парашют. А когда парашют поник и машина остановилась в полумиле от старта, наступила оглушительная тишина. У меня засосало под ложечкой. Я только что видел, как чудовищная сила протащила очень маленькую машину по очень короткой взлетной полосе.

Для того чтобы проверить машину и вернуть ее на место старта, понадобилось полчаса. Колин с механиками снова проверяли материальную часть, а мы столпились у буфета. Меня спрашивали о моих впечатлениях — ведь мне предстояла такая же поездка. Я сказал, что немного нервничаю, но уверен, что справлюсь. О нервах забывать нельзя — не стоит только допускать, чтобы они тобой командовали. Нервы помогают разгонять по крови адреналин, обостряют реакцию, но, если они возьмут верх над мозгом, теряешь способность сосредоточиться.

Вскоре машина была готова. Мы с Колином пошли к ней вдвоем. Нашу беседу мы собирались снять позже, а пока что было отлично поговорить наедине, без камеры. Колин рассказывал о том, что умеет его детище. Мотор был установлен таким образом, что при нагрузках его прижимало к земле. Это меня успокоило — я уже начал волноваться, что машина может случайно взлететь к небесам. И вот Колин сказал, что мне пора за руль.

Забираться на сиденье нужно было осторожно — наклоняя голову, чтобы не удариться о защитные стойки. Колин подробно рассказал о панели управления. Оказалось, что все предельно просто. Машина состоит из двигателя, сиденья и парашюта. Здесь отсутствовали сложные механизмы передачи, связи мотора с колесами. Машина как бы приторочена к мотору, который и толкает ее вперед. Есть регулятор, который разгоняет мотор до определенного уровня, — примерно так же мы регулируем громкость радиоприемника. Справа на лаконичной приборной панели имеется металлический диск диаметром приблизительно с донышко чашки.

Под ним располагается рычаг. Как объяснил Колин, с его помощью можно заглушить мотор и одновременно раскрыть парашют. То есть это основной механизм торможения. Когда мотор запущен, тормозить колесами бесполезно, полагаться нужно только на парашют. Посреди панели управления находится руль — две рукоятки, соединенные по центру металлической бобышкой диаметром дюйма четыре. Я положил ладони на две рукоятки, ощутил прохладу металла. Через этот руль передается мощь мотора, расположенного футах в двух позади меня.

Больше никаких органов управления здесь не было. Не было педали сцепления — как и самого сцепления. Не было и педали газа. Мощность я задавал перед стартом — поворотом регулятора. Правая нога располагалась рядом с ножным тормозом, который использовался только для того, чтобы удержать машину, пока мотор набирает обороты. Левая нога стояла на педали автомата, который, стоило педаль отпустить, вырубал мотор. Это было предусмотрено на крайний случай.

Я представлял себе салон этого супермобиля совсем иначе. Думал, что здесь полно сложных приборов — кнопок, рукоятей, рычагов. А оказалось, что кнопок здесь не больше, чем на игрушечной панели управления — у меня в детстве была такая. Я даже немного расстроился. Однако успокаивало одно: мне проще будет научиться общаться с этой машиной.

Я смотрел на взлетную полосу и пытался представить, каково это будет пронестись по ней. По сигналу Колина я сниму ногу с педали тормоза, и машина рванет вперед. Как я это выдержу? Может, голову отбросит назад, и я не увижу, куда идет машина? Я спросил Колина, как пользоваться дожигателем. Он сказал, что в этом пока не будет необходимости, а включается он металлическим тумблером на левой рукояти руля. Стоит переключить тумблер, искра подожжет топливо в моторе, и машина превратится в нечто среднее между реактивным самолетом и ракетой. Мощность мотора возрастет в два раза. Я уточнил, когда это надо делать.

— Снимешь ногу с педали тормоза и нажмешь на кнопку, — ответил он.

— А если нога еще будет на педали?

— Не имеет значения. Нажмешь на кнопку и понесешься вперед.

— Понятно. — Я чувствовал себя десятилетним мальчишкой.

Мы собирались снять несколько эпизодов до поездки. Смешно рассуждать перед камерой о достоинствах «Вампира», обливаясь потом после сумасшедшей поездки. Поэтому я должен был надеть гоночный костюм, поговорить в камеру, а потом уже сесть за руль.

К нам в тот день присоединился еще один из членов съемочной группы, Грант Уордроп. Он дал мне сумку с костюмом и шлем. Я сказал, что шлем у меня есть. Но он настаивал на своем — он специально выбрал самую надежную модель.

Раздевалки здесь не было, и я попросил санитаров пустить меня в машину «скорой помощи» — гардеробную я решил устроить там. Они согласились при условии, что я не заставлю там все цветами и конфетами. Я разложил серебристый костюм на каталке. Сделан он был из плотного пожаростойкого материала — в четыре слоя. Я надел его прямо на футболку и трусы и понял, что выгляжу в нем комично и похож скорее на эльфа, чем на гонщика.

На дне сумки я нашел зажим для шеи — стеганую прокладку, которая надевается под шлем и фиксирует шею. Это предосторожность на случай аварии. Я надел его и понял, что выгляжу еще более смешно.

А вот шлем был удивительно хорош — белоснежный «Араи», разработанный специально для автогонок. Я вышел из фургона, и съемочная группа дружно расхохоталась. Я выглядел как инопланетянин.

Машина ждала меня на старте. Пора было браться за работу. Ребята возились с камерами и микрофонами. На машине тоже установили две крохотные цифровые камеры. Одна была нацелена на меня, вторая — на взлетную полосу.

Для меня в тот день главным было не то, как пройдут съемки, а как я поведу машину. Я вспомнил подробные объяснения Колина, подошел к машине и приготовился сесть. Колин был рядом. Я забрался на сиденье, механики застегнули на мне ремни безопасности. Пристегнули меня туго — я с трудом дышал. Эти ребята работали на совесть. И тут Колин застегнул и те ремни, которые зажали мне плечи.

— А это зачем? — спросил я.

— Чтобы ты руками не махал, если случится авария.

Я посмотрел на толстенную железную раму и поежился — не хотелось бы, чтобы такая штуковина придавила руку к земле.

Колин еще раз попросил меня рассказать все, что я смог запомнить о панели управления автомобиля. Это была последняя проверка. Мне вот-вот предстояло завести мотор. Впервые в жизни я должен был управлять реактивным двигателем. Я сосредоточился и шаг за шагом рассказал, что буду делать. Колин остался мною доволен.

Я сказал, что готов к старту. Колин нажал на тумблеры. И за моей спиной заработал мощнейший двигатель. Я испытал волнение, к которому примешивалась толика страха. Звук мотора напоминал звуки, которые раздаются во всех аэропортах мира. Только со мной не было ни пассажиров, ни пилота. Колин ободряюще махнул мне рукой.

Я чувствовал, как вибрирует машина, вмиг превратившаяся в дикого зверя, которого сдерживала только моя ступня, лежавшая на педали тормоза.

Разгон был сильный, но мозги, вопреки моим ожиданиям, у меня не вышибло. Неодолимая сила тянула меня вперед, и мне оставалось только покориться ей. Скорость росла стремительно. За 13,7 секунды я разогнался до 205 миль в час. Но об этом я не знал — внутри не было спидометра. А если бы и был, я бы боялся на него взглянуть. Из-за изгиба взлетной полосы мне нужно было держать отклонение на тридцать градусов — чтобы машина шла прямо. Я и не предполагал, насколько это важно. И вот я оказался не бездельником пассажиром, а водителем, у которого есть масса неотложных занятий.

Я неотрывно смотрел вперед. Скоро должны были показаться столбики, отмечавшие точку, миновав которую я должен был заглушить мотор и раскрыть парашют. Разглядеть что-нибудь было непросто. Колеса реагировали на малейшую неровность взлетной полосы. Машина вибрировала. Мотор оглушающе ревел.

Когда машина понеслась вперед, шлем сдавило непреодолимой силой. Я все думал, что будет, если я не разгляжу столбики. К тому же забрало шлема запотело. Я не мог даже руку поднять и расстегнуть застежку. А если бы и мог, то подставил бы себя под мощный поток ветра. И тут я все-таки увидел столбики.

Я нащупал рычаг справа, потянул его на себя. Двигатель перешел с рева на низкое рычание. Я не знал, раскрылся ли парашют, но тут меня что-то толкнуло в спину, и я понял, что он раскрылся.

Парашют с огромной силой тянул машину назад. При полном ускорении водителя вдавливает в сиденье с силой, в 1,8 раза превышающей силу притяжения. Но при торможении и машину, и водителя толкает вперед. У меня перехватило дыхание, но мне это ощущение даже понравилось.

За 9,3 секунды скорость сократилась до каких-то 60 миль в час. Я вел машину к тому месту, где меня поджидала съемочная группа. Засняв, как машина несется по взлетной полосе, оператор должен был подбежать к месту остановки, и мне предстояло сказать несколько слов о том, что я испытал. Красноречия от меня никто не ждал, ждали непосредственной реакции. Зрителю это порой важнее, чем отрепетированный текст. Это дает ощущение реальности происходящего.

Съемочная группа кинулась ко мне, я попытался описать, каково это — на несколько секунд оказаться в таком мощном автомобиле. Мой приятель Колин Гудвин рассказывал, что, прокатившись на этой же машине, он стал совсем иначе относиться к скорости. Теперь я понимал, что он имел в виду. Оказалось, что сейчас всего лишь час дня. И мне захотелось проехаться еще быстрее.

Я вылез из машины, перебросился парой слов с Колином. Мы с ним были людьми, побывавшими там, где почти никто не бывал. И этот эксперимент мне предстояло повторить сегодня еще несколько раз.

Я отвел нашего продюсера Пола в сторонку и рассказал про проблему с забралом. Мы дали ассистентам задание найти поблизости магазин, где можно купить жидкость, которая не дает шлему запотеть. Но я придумал способ попроще. Нужно было размазать по забралу каплю средства для мытья посуды. Таким приемом пользуются все мотоциклисты.

Я несколько лет назад бросил курить, но недавно закурил снова. Это случилось на очередных съемках «Топ Тир», когда за нами гнались по Алабаме разъяренные фермеры — им не понравились лозунги, украшавшие наши машины. Они схватили дробовики, сели в джипы и помчались за нами. Мы пулей пронеслись через два штата. И в тот день я закурил первую за три года сигарету. Теперь мне снова хотелось курить. Я тихонько забрался в «хонду» и взял сигарету. Настроение у меня было прекрасное. Я с самого начала знал, что сумею справиться с реактивным двигателем, что сначала понервничаю, но смогу взять себя в руки. Именно так все и вышло.

Однако еще многое предстояло сделать. Я должен был объяснить перед камерой, как работает двигатель, надо было еще раз снять машину в движении. Кроме того, мне нужно было включить дожигатель и запустить мотор на полную мощность — на все десять тысяч лошадиных сил. Этого я ждал с нетерпением.

Я позвонил домой, поговорил с Минди. Она, естественно, психовала, и я как мог ее успокоил. Потом я позвонил Энди Уилману и сообщил, что первая поездка прошла успешно, машина не загорелась. Мы перекинулись шуточками, но я знал, как искренне он рад, что все прошло хорошо.

Пока я курил, машину успели проверить и подготовить ко второй поездке. Я вылез из «хонды» и пошел по летному полю. Я шел и думал: мне тридцать лет и сейчас сбывается моя детская мечта. Я направлялся к машине с реактивным двигателем, которой мне предстояло управлять на глазах у миллионов телезрителей. Никогда не стоит слишком гордиться своими достижениями — гордость часто приводит к неудачам, но, пока я шел по полю, десятилетний мальчишка внутри меня просто лопался от гордости.

Колин пожелал мне ни пуха ни пера, и я пошел на второй заезд. Меня снова сразило ощущение мощи и скорости, и, когда я вылез из машины, я сказал еще несколько слов в камеру — поделился своими впечатлениями. А потом прокатился еще раз. День был на исходе. Теперь мне предстояло проехать с включенным дожигателем.

Я снова позвонил Энди Уилману. Он напомнил, что никаких подвигов от меня никто не ждет. Я успокоил его и пообещал, что буду осторожен.

Сев за руль, я осмотрел тумблер, который включает дожигатель. Эта крохотная металлическая штуковина запускает механизмы, высвобождающие неслыханную силу, подвластную, как думали люди тысячи лет, только богам.

Колин подробно описал весь процесс: пламя должно было пробить мотор по центру и зажечь недожженное топливо. От этого мощность двигателя возрастет в два раза. Я снова вспомнил порядок действий: завести мотор, отпустить педаль тормоза, нажать на кнопку, а через несколько секунд открыть парашют и порадоваться тому, что остался жив.

Мотор, наращивая обороты, загудел. Я сделал глубокий вдох, включил дожигатель и поднял правую ногу с педали тормоза. И тут же оказался в совершенно другой машине. И рев двигателя, и ускорение стали во сто крат сильнее. Машина не просто сорвалась с места — она едва не взлетела. И только тогда я понял, что реактивный двигатель без дожигателя — добрый зверь, который только легонько подталкивает тебя в спину. А двигатель с дожигателем — это яростная стихия.

Не могу сказать, что это сильно отличалось от быстрой езды на суперкаре, но я чувствовал, что что-то кардинально изменилось. Мои разум и чувства реагировали на все быстрее — чтобы хоть как-то поспевать за происходящим.

Всего за 17,2 секунды я домчался до столбиков. Потянул рукоятку, чтобы заглушить мотор и раскрыть парашют. Поездка длилась всего 23 секунды. Меня пронесла сила, которой не набрать и десятку болидов «Формулы-1», соединенных воедино. Таким бодрым я не чувствовал себя никогда в жизни. Колин был счастлив, съемочная группа тоже, а я пребывал в экстазе. Я сумел разогнаться до 314 миль в час — результат, побивший английский рекорд скорости. Впрочем, как рекорд его все равно бы не зафиксировали — из-за отсутствия официальных лиц. Кроме того, никто и не собирался рассказывать мне, с какой скоростью я шел, чтобы я не дай бог не решил проехаться еще быстрее. Впрочем, я все равно собирался это сделать.

Мы отправились к фургону с буфетом попить чаю и взахлеб обсуждали мои опыты. Все складывалось как нельзя лучше: мы сняли, как Колин показывает мне машину, сняли поездки без дожигателя, сняли и последнюю — с дожигателем. Я позвонил Энди, и мы договорились, что это будет традиционный сюжет про то, как человек на глазах у зрителей учится делать опасный трюк. Было уже почти пять часов дня. Взлетную полосу нам разрешили использовать только до половины шестого. Мы все обговорили. Машина работала безотказно, я научился ею управлять, погода стояла отличная. И мы решили сделать еще один дубль.

Пока ребята готовили машину, я беседовал с человеком, отвечавшим за взлетную полосу. Он уже знал, что мы хотим проехаться еще раз, но я хотел удостовериться, что он не возражает. Мы с режиссером помнили, что надо снять еще один эпизод — мне предстояло сказать несколько слов. Но это мы решили отложить на потом.

17 часов 25 минут.

После аварии многие врачи удивлялись тому, как отчетливо я все запомнил. Они предполагали, что эти воспоминания — игра воображения, пробудившегося, пока я находился в коме. Но я уверен, что все так и было. Кроме того, все, что я рассказывал, в точности соответствовало показаниям бортовой телеметрической системы, которая зафиксировала каждую миллисекунду аварии.

Идя к машине, я вспомнил разговор с одним техником гоночных машин. Он рассказывал, как опасно ехать с полным мочевым пузырем: «Случись авария, пузырь может лопнуть, и ты умрешь еще до того, как успеют подбежать врачи».

И не дойдя всего нескольких футов до «Вампира», я развернулся и зашагал к стоявшей неподалеку туалетной кабинке. Я не верю, что это было предчувствие грядущей аварии. Мне просто нужно было помочиться, что я и сделал — чтобы больше ничто меня не отвлекало.

Я надел на шею фиксатор и взглянул на машину. Мне еще предстояло рассказать в камеру, как этот автомобиль сконструирован. Тормоза были взяты от грузового фургона, бензонасос — от бетономешалки, а рулевой механизм — от «робин релиант». Ничего подобного в мире гоночных машин уже нет — там иной мир, корпоративный, где недостатка в средствах не бывает. Мне как раз и нравилось в «Вампире» то, что его собрал у себя в гараже парень, который четко знал, что ему нужно.

Меня снова пристегнули так туго, что я едва дышал. Я взглянул на свои перчатки и взялся за руль. Еще одна поездка, еще пара фраз в камеру, и я свободен. Сяду в «хонду» и поеду домой.

Мотор начал набирать обороты. Его гул перешел в грохот, и Колин отступил в сторону, дав знак, что можно ехать. Мне предстояло насладиться поездкой, в которой для меня уже не было ничего неведомого.

Поездка начинается: 17 часов 30 минут плюс 16,89 секунды.

Я нажал на кнопку и отпустил педаль. Внутри мотора полыхнуло пламя, достигшее недожженного топлива. Мощность увеличилась вдвое, и машина понеслась вперед.

Прошло времени: 14,25 секунды. Скорость 288,3 мили в час. Я вдруг понимаю, что что-то не так. Я не чувствую обычной отдачи руля.

Прошло времени: 14,64 секунды. Скорость 285,3 мили в час, поворотная сила 2,1 g. Я кручу руль и пытаюсь выровнять машину. Позже я вспомню, как пытался удержать курс, как отчаянно боялся, что что-то собьет меня с пути.

Прошло времени: 14,64 секунды. Отклонение 40 миллиметров. Я догадываюсь, что случилось нечто ужасное и у меня серьезные проблемы. Как оказалось, спустило переднее колесо. Скорость падает до 273 миль в час, на видеозаписи видно, как машина подпрыгивает, и второе переднее колесо уже не касается земли.

Прошло времени: 15,00 секунды. 279 миль в час, 3,9 g.

Я почти проиграл. Машину заносит вправо. Эксперты потом скажут, что быстрота реакции у меня была, как у современных летчиков-истребителей. Телеметрическая система показала, что я выворачиваю руль ровно так, как нужно, чтобы удержать машину прямо. Я жму на тормоз — это инстинктивное, но бесполезное движение. Я не паникую, я все еще борюсь. Но уже проигрываю.

Прошло времени: 15,71 секунды. 232 мили в час, торможение 6 g. Это последнее, что я помню. Машину тащит вправо, и я понимаю, что выровнять ее не удалось. Аварии не избежать. Я вспоминаю про парашют. Тяну за рычаг. Машина не останавливается и начинает переворачиваться. Я понимаю, что она сошла с трассы и сейчас окажется вверх тормашками. Больше я ничего не могу сделать. Я уверен в том, что умру. Я не боюсь, не вспоминаю в мгновение всю свою жизнь. У меня странное чувство отстраненности. И еще мне легко на душе — я наконец знаю ответ на вопрос, который мучает многих из нас: «Как я умру?»

Прошло времени: 16,17 секунды. Машина переворачивается вверх тормашками. Металлические скобы защищают мою голову от удара и врезаются в траву. Они работают как наземный якорь, и за 0,46 секунды машина сбрасывает скорость с 232 миль до 191. Мой мозг рвется вперед и бьется о череп. У меня рвутся нервы. В результате полученных повреждений я мог бы остаться на всю жизнь парализованным, слепым, глухим, потерять себя как личность. Но я нахожусь без сознания и ничего об этом не знаю.

Машина врезается в землю, вследствие этого еще раз переворачивается. Будь я в сознании, передо мной бы мелькнул краешек голубого неба — прежде чем машина, лежа на крыше, наконец останавливается. На меня обрушивается лавина камней и грязи, щиток шлема раскалывается. Левый глаз у меня поврежден, в рот и нос забивается земля. Мою голову кидает вправо, и часть шлема остается покореженной.

Все заканчивается через пять секунд после того, как лопается правое переднее колесо. Машина лежит на крыше. Я все еще без сознания, но происходят некоторые изменения. Мой мозг после полученных ударов начинает отекать. Дыхание затруднено — поскольку нос и рот забиты землей. Ремни безопасности частично помогли — тело мое, пока машину бросало из стороны в сторону, оставалось в одном и том же положении. Но я в критическом состоянии. Можно сказать, я только что повстречался с собственной смертью.