На краю

Глава 4

Не помню, как прошел день, помню только, что вечером пришли повидать Ричарда Джеймс и Джереми. Они терпеливо ждали внизу, пока сестры не сказали, что знакомые голоса могут повлиять на Ричарда положительно. Энди тоже пришел. Мы все старались быть веселыми. Джереми сел рядом и сказал Ричарду, что водитель он фиговый. Он вел себя как обычно, и Ричард слабо улыбнулся уголком рта. Джереми воодушевился.

Впрочем, все мы смертельно устали. Энди Уилман и Джереми собирались в Лидс, в гостиницу, которую им сняли от Би-би-си. Мы с Энди и Андреа ждали в коридоре. Вдруг дверь распахнулась, и в коридор выскочил Джереми:

— Минди, скорее! Он проснулся. Он сел! Идем!

Мы кинулись в палату, где действительно сидел мой замечательный, удивительный муж. Он посмотрел на меня, ухмыльнулся:

— Привет, детка!

Он узнал меня! Слава богу! Как же я соскучилась по его ехидному взгляду.

— Здравствуй, дорогой!

Он захотел помочиться. Ему предложили судно, но он хотел сделать все как положено. Мы с медсестрой взяли его под руки и повели в туалет. За нами шла вторая медсестра, катившая капельницу. Ричард удивился полному отсутствию координации в своем теле, но продолжал мне улыбаться.

Я еле сдерживалась, но старалась улыбаться в ответ.

Он был все равно что пьяный. Нам пришлось стоять с ним в кабинке, иначе бы он упал, но он очень злился из-за медсестры, и она пообещала, что не будет смотреть.

— Будет больно, — предупредила я его, вспомнив, как он вырвал катетор.

— Х-черт! — воскликнул он, и лицо его исказила боль.

Наконец мы добрались до кровати. Он сказал пару слов Джереми, крикнул Джеймсу: «Привет, дубина!» — после чего улыбнулся и немедленно заснул.

Все ушли, я уговорила Джереми ехать домой. Фрэнси должна была на следующий день уезжать, и ему надо было вернуться в Оксфордшир — сидеть с детьми. Но он отказывался уходить.

— Я никуда не поеду, пока ты не согласишься поспать.

— Со мной все будет в порядке.

— И со мной тоже. — Он закинул ногу на ногу.

Я согласилась поспать на диване в одной из приемных, поблагодарила Джереми за его поддержку, и он наконец уехал.

Диван занимал почти всю комнату. Мне было ужасно одиноко. Я привыкла быть сама по себе, но я всегда знала, что Ричарду можно позвонить. Он был частью моей жизни, даже когда его не оказывалось рядом. На этот раз все было наоборот. Он был в пятидесяти футах от меня, но все равно что на Марсе. Я физически ощущала пустоту. Подремав пару часов, я вернулась в палату. Все были рады, что я хоть немного отдохнула, и перестали на меня ворчать.

В восемь утра Джим сдал дежурство новой медсестре. Она решила почистить Ричарду зубы губкой, которую нацепила на пластмассовую палочку. Она попробовала открыть ему рот, но он стиснул зубы.

— Может, я попробую? — предложила я.

Она вручила мне губку.

— Отстань, — буркнул Ричард.

— Я просто хочу почистить тебе зубы, — ласково сказала я.

Он открыл глаза и злобно на меня зыркнул:

— Проваливай!

Я улыбнулась медсестре, но на самом деле ужасно расстроилась. Он не узнал меня. Он смотрел сквозь меня. Он снова все забыл.

Консультанты посмотрели его снимки. Они опасались, что есть еще какие-то травмы, но рентген их не показал. Состояние его явно улучшилось, и в конце дня его перевели из интенсивной терапии в палату для больных, нуждающихся в особом уходе. Это было замечательное известие.

После путешествия в туалет Ричард притих. Он лежал в забытьи, и медсестра решила, что сейчас самое время убрать одну из трубок капельницы на левой руке. Игла была приклеена пластырем, и медсестра попробовала осторожно его снять.

И вдруг он сказал с закрытыми глазами:

— Отвали!

— Ричард, мне надо снять пластырь, — ласково сказала медсестра.

— Пошла к черту! — Он отдернул руку, открыл один глаз и злобно посмотрел на нас.

— Похоже, ему лучше, — усмехнулась я.

Когда пришло время очередных тестов, Ричард все еще злился. Медсестра уговаривала Ричарда сжать ее палец.

— Ну же, Ричард!

— Не буду! — упрямо отвечал он.

— Ну давайте… — умоляла она.

— Да пропади ты пропадом! — завопил он и отдернул руку.

— Наверное, рука болит, — сказала я.

Медсестра со мной согласилась.

— Извините, Ричард. Я больше не буду трогать эту руку.

Он с надутым видом повернулся к нам спиной.

Когда сестры готовили Ричарда к переводу в другую палату, я ненадолго вышла. Как же было приятно увидеть его умытым и причесанным. Постелили свежее крахмальное белье, капельницу оставили только на одной руке. И катетер в другой. Он был готов к переезду.

Наверное, он проснулся на пару минут — когда я отошла налить себе кофе. Чистые простыни были забрызганы кровью, его грудь, халат медсестры и стена тоже. Он решил проверить, что будет, если он повернет зеленый винтик от штуковины, вставленной в тыльную сторону его ладони (этот винтик блокировал трубку, идущую в вену). Что эта штука делает, выяснили мы все. В новую палату я явилась с видом зомби, а он был похож на мою свежую жертву. Медсестра извинялась за то, в каком кошмарном виде прибыл ее пациент.

Я никогда раньше не бывала в палатах для больных, нуждающихся в уходе. Это было настоящим потрясением. Сюда кладут тех, кто может обойтись без персональной медсестры, которая положена в интенсивной терапии. Два соседа Ричарда дышали через трубки, вставленные в горло, а один бедняга вообще лежал здесь уже восемнадцать месяцев.

Сестры здесь были шумные и разговорчивые. Сразу было понятно, что ты среди людей, которые любят свою работу.

Ричарда это путешествие озадачило.

— Извините, я тут напачкал, — сказал он.

Он всегда смотрел на меня, когда искал поддержку. Хотя я не уверена, что он понимал, кто я такая.

На Би-би-си дали машину — забрать родителей Ричарда из нашего дома и привезти в Лидс. Энди с Андреа поехали забрать своих детей, но собирались вернуться как можно скорее. Ник планировал вечером поехать за своей женой Амандой и дочками.

Ричарду слали море цветов, открытки. Это было просто удивительно.

— Знаете, мы эту дверь заперли, — сказала мне медсестра, показав на дверь в отсек Ричарда. — Боимся, как бы журналисты сюда не полезли.

Ричард стал горячей новостью, и никто толком не знал, как он себя чувствует. К счастью, под вечер приехал помощник Ричарда Стюарт Росс и предложил сделать заявление для прессы — рассказать о состоянии Ричарда. Мне было очень приятно рассказать ему, как Ричард прогрессирует.

Всякий раз, когда Ричард бодрствовал, мы спрашивали его, помнит ли он, что произошло. Он знал, что находится в больнице, но не понимал почему.

— Дорогой, ты попал в аварию, — объяснила я.

— Правда? — вяло спросил он. — И здорово было?

— Впечатляюще.

— Да? — Его внимание переключилось на медсестру, которая несла чашку чая. — Мы можем попить чаю?

— Сейчас принесу, — сказала я.

— Спасибо, — улыбнулся он мне. Он был чересчур вежлив. Разговаривал со мной как с посторонним человеком. Переезд его утомил. Взгляд его стал стеклянным.

С минуты на минуту должны были появиться родители Ричарда, и я очень надеялась, что Ричард до их приезда не заснет. Зашел Энди, предупредил, что сам их встретит. Он боялся, что они начнут кого-то винить в том, что случилось с Ричардом. Мы обсудили эту проблему с Ником и решили, что такого быть не может. Энди вместе с нами прошел все круги этого ада, и он никоим образом не был виноват в аварии, хотя и считал, что должен за это отвечать.

Приехали родители. Ричард сидел в кровати, улыбался, шутил. Отец с матерью нарадоваться не могли. Только через три минуты стало ясно, что он не помнит того, что было только что. Он спрашивал родителей:

— Вы приехали на машине?

Они объясняли, что их привез водитель, а Ричард, хлебнув чаю, снова спрашивал:

— Так как вы сюда добрались?

Мы ходили по кругу. Я предупреждала всех, кто его навещал, что такое бывает. Если разговор касался прошлого или планов на будущее, Ричард мог сосредоточиться, и казалось, что он уже пришел в себя. Так было, когда к нему заехал директор Би-би-си Марк Томпсон.

Ричард об этом визите забыл начисто, но я его не забуду никогда. Марк приехал в Лидс на какую-то конференцию и не мог не навестить Ричарда. Энди метался по больнице, хотел, чтобы все было в лучшем виде, и директора мы встретили подготовленными. Ричард сидел, улыбаясь, в кровати, живо обсуждал с Марком будущее программы. Мне очень хотелось вмешаться и сказать: «Может, по его виду это и не заметно, но у него мозговая травма. Так что все это — просто спектакль, честное слово!»

Ричард был великолепен, и Марк в коридоре сказал, что просто потрясен. Я вежливо кивнула, хотя на душе у меня было неспокойно.

Когда я вернулась, Ричард оживленно болтал с родителями. И вдруг сник. Они сразу все поняли. Едва за ними закрылась дверь, Ричард заснул. Я спустилась вниз позвонить.

Я попросила Элю привезти в воскресенье Иззи и Уиллоу в Лидс. У Иззи только что был день рождения. Дома собрать гостей не удалось, и мы решили, что устроим Иззи праздник в гостинице, после того как она навестит папу. Не этого она ждала на свое шестилетие.

Медсестры решили перевести Ричарда в соседнюю комнату. И тут в палату заглянул Джеймс Мэй.

— Извините за вторжение… На Би-би-си позвонили из одной газеты и сказали, что в начале года Ричарда на три месяца лишали прав. Это ведь неправда? — спросил он.

— Разумеется, неправда! Откуда они взяли эту чушь?

— Я так и думал, — улыбнулся Джеймс.

Часа в четыре дня, уже в новой палате, я сидела рядом с Ричардом, и вдруг он сказал:

— Спасибо тебе. Ты — просто чудо.

— Спасибо, — ответила я.

— Но мне пора, — смущенно продолжил он. — Мне надо домой, к жене.

Это было ударом ниже пояса.

— Дорогой, я твоя жена!

— Нет, у меня жена француженка.

У меня голова пошла кругом. Я даже подумала, может, у него был роман с какой-нибудь француженкой?

— Я правда твоя жена.

— Этого просто быть не может. Мне с тобой так здорово! Ты слишком милая, жены такими не бывают.

— Значит, дорогой, тебе повезло!

Алекс, один из редакторов «Топ Гир», поднялся наверх вместе с Энди.

— Алекс будет твоим рабом, — сказал Энди, ухмыляясь. — Что тебе ни понадобится, он все достанет. Это его работа.

— Все, что пожелаешь, — кивнул Алекс.

— Отлично, — усмехнулась я. — Мне нужны трусы.

Оба вскинули брови и расхохотались. А я вовсе не шутила. Мне действительно срочно нужны были новые трусы. Беднягу Алекса послали в магазин с длиннющим списком: трусы, лифчики, футболки, пара джинсов и шампунь. Еще он должен был купить одежду для Ричарда — та, в которой он был на летном поле, пропала. Несчастный Алекс пришел в «Топ Гир» работать над увлекательной программой, а должен был покупать белье для жены ведущего. Алекс — отличный парень. Я много раз обсуждала с ним по телефону съемки и сюжеты программ, а вот встретились мы впервые.

Мы нашли укромный уголок в коридоре, чтобы нам никто не помешал. И тут я увидела милейшую пожилую женщину с глубокой раной на голове, на которую были наложены швы. Грустно было смотреть, как она шаркает по коридору, опираясь на медсестру, и все время повторяет: «Кис-кис-кис». Я предположила, что травму она получила, когда искала свою кошку. У нее было такое тонкое, интеллигентное лицо. Мне очень захотелось отвезти ее домой и ухаживать за ней. Я смотрела на нее и испытывала и жалость, и сострадание. И тут вдруг подумала: она так ведет себя из-за травмы головы или у нее какое-то другое заболевание?

Справлюсь ли я с Ричардом, если он так и не совладает с реальностью? Улучшится ли его состояние?

Следующий день выдался хлопотным. Все хотели видеть Ричарда. Приехали его братья с семьями, здесь же были его родители. Но было одно «но». Ричард вел себя как радушный хозяин — расспрашивал всех о жизни, о здоровье. А потом вдруг начинал повторяться, и разговор шел по кругу. Он путался все больше и больше и очень устал.

Я ненадолго вышла, а когда вернулась, обнаружила, что он стоит на коленях, обхватив голову руками, и раскачивается взад-вперед.

— Что такое? Голова болит?

— Да! Господи, да помоги же мне!

Я кинулась к сестрам на пост.

— Ему больно! Очень больно!

Две сестры побежали со мной в палату. Лицо его исказилось от боли. Ему дали морфий, я тяжело опустилась на стул и наблюдала, как выражение его лица постепенно меняется. Боль ушла, и он заснул.

До чего же невыносимо смотреть, как страдает человек, которого любишь! Словно это тебе больно. Когда он наконец заснул, я думала, меня стошнит. Меня трясло, не хватало воздуха. Медсестры долго уговаривали меня прилечь, оставить Ричарда хоть ненадолго. Но мне не хотелось упускать ни минуты, когда он бодрствует.

Он проснулся, и пришел врач. Он задал Ричарду несколько вопросов, посмотрел карту. Мы с ним вышли в коридор. Он подтвердил, что состояние Ричарда ухудшилось, и сказал, что в ближайшее время ему нужен покой. Слишком много внешних раздражителей его утомили. Он посоветовал, чтобы с Ричардом была только я, а родственники заходили бы минут на пятнадцать. Ричард хотел развлекать всех, кто его навещал, и это его подорвало. Он отлично умел показать, будто с ним все в порядке. Мог обдурить кого угодно, даже медсестер.

Еще меня беспокоил один и тот же разговор, который мы с ним вели постоянно.

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — говорил Ричард. — Чтобы мы с тобой пошли туда, — показывал он, — выпили бы пивка, покурили.

— Мы не можем, Ричард, — отвечала я. — Это больница, ты — пациент. Курить здесь запрещено, пить пиво — тем более.

— Да ладно тебе! — отвечал Ричард. — Я знаю, пива ты раздобудешь. А у меня есть «Мальборо». — И он начинал рыться в своей сумке.

— У тебя нет сигарет, — говорила я.

— Есть, я помню.

— Ричард, здесь запрещено курить.

— А знаешь, чего мне хочется? — снова начинал он. — Выйти с тобой на балкон, выпить пивка, покурить.

Всякий раз, когда начиналась такая беседа, мне нужно было ее как-то закончить — иначе мне было не уйти. Иначе бы он так и считал, что за окном балкон, а это было крайне опасно. Еще я боялась, что он раздобудет сигареты. Я решила бросить курить — чтобы его не будоражил запах табака.

Разговор о сигаретах длился минут по десять и повторялся, с небольшими изменениями, постоянно. Вот один из них:

Ричард: Я вот что подумал… Знаешь, чего бы мне очень хотелось?

Я: Нет. Чего же?

Ричард: Здорово было бы погулять где-нибудь за городом, посидеть под деревцем. Вдвоем.

Я: Да, это было бы здорово.

Я тут же представила, как мы романтично расположились под сенью старого дуба.

Ричард: А в ручье бы охлаждалась бутылка белого вина.

Я: Чудесно.

Ричард: И пачка «Мальборо».

Одно из самых приятных воспоминаний о том периоде — это безудержное счастье, которое я испытала, когда он вернулся. Он был ужасно инфантилен, все забывал, капризничал, но это был именно Ричард, и тогда я, наверное, любила его больше всего. В глубине души я боялась, что он потеряется навсегда. Но он все-таки вернулся.

Тогда Ричарда еще преследовали сильные головные боли, и ему регулярно давали морфий и еще кучу всяких лекарств. Он старался преодолеть боль, не хотел пить таблетки, но медсестры говорили, что нужно облегчать себе жизнь. И он их слушался.

Ричард был совершенно вымотан, и сестры сказали, что он проспит всю ночь. Они настаивали, чтобы я как следует выспалась, да я и сама понимала, что это необходимо. В половине десятого вечера я ушла из больницы, отправилась на такси в гостиницу, где остановились все родственники. Я туда попала впервые.

Я что-то съела с родителями Ричарда, а через час приехал Ник с семьей. Мы все были рады повидаться, только вот повод был совсем не радостный. Мы все волновались, и я хотела быть только в одном месте — рядом с Ричардом. Однако мне дали задание выспаться, и я вскоре отправилась в постель.

Спала я отвратительно и в половине седьмого уже была одета. Когда я ехала в такси, позвонили из больницы. Ричард проснулся и, не увидев меня, расстроился. Видно, он устроил настоящий скандал, раз сестры даже позвонили мне. Я твердо решила больше в гостинице не ночевать.

Такси ехало целую вечность. Я сидела, зажав в кулаке деньги, — чтобы сразу расплатиться и бежать в палату. Снова зазвонил телефон.

— Минди, Ричард сильно разволновался. Ты скоро приедешь?

— Через пятнадцать минут. Скажите ему, я уже в пути.

— Хорошо, дорогая. Не беспокойся.

Но как мне было не беспокоиться? Я не могла себе простить, что заставила его страдать. Как я могла так эгоистично поступить? Едва машина остановилась, я пулей выскочила из нее и кинулась к лифтам.

Палата Ричарда была на седьмом этаже, и лифт полз туда целую вечность. Я пронеслась мимо поста медсестры и влетела в палату.

— Привет!

— Привет! — просиял Ричард. — Как здорово, что ты вернулась!

Мы крепко обнялись. Уж не знаю, насколько путаное у него было сознание. Может, он действительно испугался, что я не вернусь. Посттравматическая амнезия — странная штука. Большую часть времени память у него была как у золотой рыбки (пять секунд). Из прошлого он помнил обрывки, после аварии — почти ничего. Он не мог положиться на свой разум, а это очень страшно. В медицине такое состояние называется спутанностью сознания. Одно он знал твердо — я его союзник. Не был только уверен, существую ли я на самом деле или являюсь плодом его воображения. Ему рассказали об аварии, в которой он выжил, хотя по всему должен был погибнуть. Никаких видимых подтверждений этому не было — разве что синяки и странное ощущение в голове — как будто он был под наркотиками. Он смутно узнавал знакомых, но не мог толком ничего про них вспомнить. Вдобавок его держали пленником в крохотной комнате.

Трудно описать, как развивались наши отношения и какой это был страшный процесс. Ричард продирался сквозь свои чувства и ощущения и пытался вычислить, какое все это имеет отношение к нам. Мне кажется, он принял тот факт, что я — его жена. Я постоянно говорила ему:

— Если тебя что-то беспокоит, если у тебя есть вопросы, задавай их. Я скажу тебе правду.

Очень часто те, кто приходил его навестить, не понимали, насколько важно говорить с ним серьезно. Он задавал вопрос, который казался им глупым, и вместо того, чтобы все спокойно объяснить, они начинали шутить.

Например, как-то раз он спросил:

— А где вечеринка? Куда все идут?

А ему ответили:

— Да это наверху. Мы там так оттягиваемся.

Я тут же вмешалась и сказала Ричарду, что никакой вечеринки нет. Такие вот шуточки только больше его путали. Я-то проводила с ним все время и знала, как важно каждое слово. Я думала, прежде чем ответить на его вопрос, научилась терпению. Но всем, кто общается с таким человеком, не объяснить, какой это сложный процесс, тем более что человек с виду выглядит совершенно нормальным.

Я была с Ричардом практически неразлучна. После того утра я уходила из палаты, только если он спал или к нему кто-то приходил. Причем когда он спал, я приклеивала скотчем записку на экран телевизора — сообщала, куда ушла и когда вернусь.

Я спускалась вниз, покупала в киоске то, что ему нравилось, — автомобильные журналы, сладости. Джеймс Мэй оставил ему «Авто трейд». Они оба обожали играть в покупку машин. Выбирали все, что им понравится. Но, увы, хоть я и клала журнал на самое видное место, он его даже не открывал. Это был не прежний Ричард Хаммонд, и я очень боялась, что ему прежним уже и не стать.

Как-то раз, вернувшись из киоска, я с удивлением увидела, что Ричард говорит по телефону. Он откопал у себя в сумке мобильный (батарейку я спрятала). А батарейку взял из моего мобильного.

Когда я вошла, он тут же закончил разговор и покраснел.

— С кем это ты? — спросила я как бы между прочим.

— Да так, с одним приятелем.

— Понятно. Хочешь посмотреть, что я купила?

Я стала показывать покупки, а о телефонном звонке больше не упоминала. Вскоре пришла медсестра, дала ему лекарство, и он заснул.

Как только он захрапел, я взяла телефоны и тихонько выскользнула из палаты. Включила оба, и мой тут же зазвонил. Это был редактор из «Миррор». Мы с ним постоянно общались после аварии, но сейчас он позвонил, потому что, как он выразился, «мы тут с Ричардом поболтали, и я хотел уточнить все с вами, прежде чем текст пойдет в печать».

Ричард говорил достаточно долго, и редактор успел сообразить, что с ним не все в порядке. Хорошо еще, что он поступил порядочно и связался со мной. Он пообещал ничего не печатать. Слава богу, остались еще честные журналисты!

Я отправилась искать Алекса. Он принес мне несколько пакетов с покупками. Я вернулась в палату, и тут меня охватила паника. Куда же мне спрятать одежду? Ричард так и не оставил безумной идеи сбегать за сигаретами, поэтому его ковбойские сапоги мне пришлось увезти в гостиницу — я дважды ловила его на том, что он надевал сапоги на пижаму.

Я зашла в ванную и закрыла дверь. У стены стоял матрац — я собиралась спать на нем на полу у кровати Ричарда. Я спрятала пакеты за матрацем.

Я вошла в комнату, и тут Ричард проснулся. Он так мило выглядел. Словно пропустил пару стаканчиков хереса. Он улыбался, был обворожителен и все забывал, но главное — он быстро уставал. Медсестры постоянно приходили мерить ему давление, температуру и так далее. Еще они непременно задавали ему вопросы. После их ухода его всегда клонило в сон.

Я попросила Элю привезти в Лидс девочек, а на Би-би-си нам дали машину с водителем. Зашел Алекс, сказал, что они уже подъезжают. Я побежала вниз их встречать. Я ужасно по ним соскучилась.

Увидев их, я чуть не расплакалась. Обняла дочек и Элю. И спросила администратора, куда мне отвести детей. Она пустила нас в комнату, где стоял широченный стол и штук двадцать стульев. Я усадила девочек рядом и присела перед ними на корточки.

— Вы понимаете, где мы?

— Понимаем, — ответила Иззи, сося большой палец. — В больнице.

Уиллоу серьезно кивнула.

— Помните, мне пришлось срочно уехать — надо было привезти папе одежду?

— Да, потому что свою он испачкал и порвал, — ответила Уиллоу.

— Правильно, солнышко. — Я улыбнулась им. — Так вот, когда он порвал одежду, он еще немного ударился головой.

Иззи задумчиво кивнула:

— И кровь была?

— Совсем немного. У глаза.

— Ой! Ему пластырь наклеили? — спросила Уиллоу.

— Да нет, забинтовали.

— Ого! Вот здорово, — восхитилась трехлетняя Уиллоу.

Я взглянула на Иззи. Она не вынимала пальца изо рта и смотрела серьезно и сосредоточенно.

— Поскольку папа ударился головой, — продолжала я, — он не совсем хорошо себя чувствует. Он очень устал и не похож на прежнего папу. Ему просто нужно выспаться как следует, и все будет в порядке.

— Я могу дать ему свою куклу. С ней хорошо спать. — До чего же Уиллоу милая! — А еще я обниму его крепко-крепко.

— Это ему наверняка поможет.

У Иззи глаза наполнились слезами.

— Вы нарисовали папе открытки?

Они сделали для него несколько открыток и рисунков. А Иззи даже письмо написала.

— Какие вы умницы!

— А можно к нему? — спросила Иззи.

— Да. Сейчас мы пойдем к папе.

Эля не пошла в палату — ждала снаружи. Я договорилась с медсестрой, и она наложила Ричарду повязку на глаз, потому что он выглядел довольно страшно и девочки могли испугаться. Когда мы вошли, Ричард сидел в кровати. Я заранее предупредила девочек, что мы пробудем с папой совсем немного, а потом поедем в гостиницу праздновать день рождения.

Ричард так обрадовался, когда увидел их! Но он совсем забыл про повязку на глазу и попытался ее сорвать.

— Пожалуйста, не трогай! — взмолилась я.

Но он все равно ее снял. Хорошо еще, что я подготовила девочек.

— Папочка, это сильно болит? — спросила Уиллоу.

Иззи молчала — оценивала ситуацию. Ричард встал с кровати, я схватила капельницу — чтобы носить за ним следом. Он забрал ее у меня.

— Сам справлюсь.

До этого он не мог сам сходить в туалет, но ни за что не позволил бы мне ему помогать на глазах у девочек. По дороге в ванную он споткнулся и схватился за шнур звонка экстренного вызова. Тут же появились две медсестры и усадили его обратно на кровать.

Иззи было не по себе. Она пыталась рассказать ему, как дела дома, но он никак не мог сосредоточиться. У него слипались глаза. Прогулка до ванной его вымотала.

— Пора прощаться, — шепнула я девочкам.

— Пока, папочка! — Уиллоу чмокнула Ричарда в щеку.

Иззи едва сдерживала слезы.

— Скажи «до свидания», — шепнула я ей.

— Пока, папа, — срывающимся голосом сказала она. Но Ричард уже засыпал и ничего не заметил.

— Пока, радость моя, — ответил он и тут же закрыл глаза.

Мы вышли в коридор, где нас ждала Эля. Иззи тут же разрыдалась, и я прижала ее к себе.

— Из, ты молодчина. Ты очень храбрая девочка. Я тобой горжусь.

Бедная Иззи. Папа, ее обожаемый папа, действительно был сам на себя не похож. Я присела на корточки.

— Из, он поправится. Обязательно поправится.

— Да, мама, — согласилась она, но, кажется, мне не поверила.

Ник ждал нас у двери.

— Давайте скорее! Нас ждет праздник.

— Мамочка, а разве ты с нами не едешь? — спросила Иззи.

— Мне нужно побыть с папой.

— Мам, ну пожалуйста!

— Я приеду попозже. Обязательно.

— А ты уложишь нас спать? Успеешь?

— Да, обещаю.

Мне было тяжело смотреть, как они уходят.

Я не знала, как мне удастся вырваться из больницы, но для девочек это было важно, и я пообещала. Да мне и самой хотелось побыть с ними. Да не просто хотелось — я мечтала поболтать с ними, поиграть, снова стать их мамой.

Ричард крепко спал. Значит, можно было хоть на несколько минут отлучиться. Я написала записку и повесила ее на экран телевизора.

«Ушла за кофе. Вернусь через 15 минут. Люблю, целую. Минди».

Встреча с девочками была для меня слишком большим потрясением. В лифте я стояла, устало прислонившись к стене.

Я купила кофе и села в уголке с телефоном. Только стала набирать номер, как вдруг какая-то женщина тронула меня за плечо.

— Извините, вы — миссис Хаммонд?

— Да, это я. А вы кто?

— Я журналистка.

Я ушам своим не верила. Надо же, только у меня выдалась свободная минутка….

— Простите, я не могу с вами сейчас разговаривать.

Я взяла свои вещи и заторопилась к лифту. И по дороге поняла, что кругом полно людей. Больница кишела журналистами.

Пожилая пациентка прогуливалась с медсестрой по коридору. Она перестала звать свою кошечку, и медсестра уговаривала ее с кем-нибудь поговорить. Проходя мимо нее, я шепнула:

— Храни вас Господь.

Надеюсь, она поправилась и вернулась домой.

Ричард как раз проснулся:

— Где девочки? Куда они подевались? Они ведь были здесь? Мне это не приснилось?

— Не приснилось. Они поехали в гостиницу.

— Поехали к ним! Смоемся отсюда, никто и не заметит. — Он спустил ноги с кровати, и я тут же подхватила капельницу. — Где моя одежда?

— Дорогой, тебе нужно остаться здесь. Давай посмотрим, что по телевизору.

— Ну давай…

Я поспешила включить телевизор.

Через тридцать секунд он спросил:

— Где девочки?

Я: Они вернулись в гостиницу. С ними все в порядке.

Ричард (в ужасе): А кто же с ними?

Я: Эля. Не волнуйся, все нормально.

Ричард: Может, поедем к ним?

Я: Дорогой, тебе лучше остаться здесь. Сделать тебе чаю?

Ричард (рассеянно оглядываясь по сторонам): Ну давай…

Мне не хотелось его оставлять, и к чайнику я кинулась чуть ли не бегом. А когда вернулась, глазам своим не поверила. Он отыскал у себя в сумке еще один мобильный, разобрал мой и вставил в него свою сим-карту.

Я: Что ты делаешь?

Ричард: У меня телефон не работает, и я вставил сим-карту в этот.

Я: Вообще-то это мой телефон.

Ричард: Нет, этот точно мой.

Он включил телефон.

Ричард: Странно, кажется, это действительно твой. А где же мой?

Он опять стал рыться в сумке. Мне было не по себе. Его телефон я спрятала в сейф. Врачи строго-настрого запретили ему говорить по телефону и даже думать о работе. Но это было практически невозможно. Большинство друзей Ричарда были и его коллегами. Была и другая проблема: многие журналисты знали номер мобильного Ричарда, а он бы с огромным удовольствием с ними болтал. Только что бы он им наговорил?

Вид у него был усталый. Он поморщился — снова заболела голова. Голова у него болела постоянно — только с разной силой.

Ричард: Поехали домой, а?

Я: Нет, дорогой, еще не время.

Ричард: Ну давай поедем, никто возражать не станет.

Я: Ричард… Ты попал в серьезную аварию. Тебе надо побыть здесь — пока тебе не станет лучше.

Ричард: Да-да. Ну поехали!

Пока я придумывала, что бы ответить, пришли две медсестры. Они спросили, что у него болит, и он сам попросил морфия. Выглядел он действительно неважно. Встреча с девочками его взбудоражила. Медсестер волновало, что он мало пьет и почти ничего не ест. В капельнице почти ничего не осталось, и они решили ее заменить.

Вскоре после их ухода он сказал:

— Ну что, может, чаю попьем?

— Давай.

Память у него настолько ослабла, что, съев завтрак, он мог спросить: «Так мы будем завтракать?» У него было спутанное сознание. Мне не хотелось еще больше усложнять ему жизнь. Я отправилась за чаем, а когда вернулась, Ричард уже крепко спал. Я вылила чай в раковину и написала новую записку: «Пошла укладывать девочек спать. Скоро вернусь. Люблю, целую. Минди».

Я примчалась в гостиницу на такси. Меня встретили совершенно счастливые дети. Энди, Андреа, Ник, Аманда и родители Ричарда расстарались и устроили для Иззи настоящий день рождения. Я радовалась каждой минуте, проведенной с дочками, но мыслями постоянно возвращалась в больницу. Я знала, что Ричард очень расстроится, если, проснувшись, не увидит меня. Я весело болтала, но внутри зрело беспокойство.

Мы с Элей отвели Иззи и Уиллоу в их номер. Девочки умоляли меня побыть еще немного, уложить их спать. Они впервые в жизни расстались со мной на целых два дня. Меня потрясло то, как они меня любят, и мне было грустно смотреть, как они стараются держаться. И в то же время я гордилась ими.

Я укрыла их одеялами, и Иззи сказала:

— Мам, я знала, ты обязательно придешь! Ты же обещала.

Я была так счастлива это слышать! Если я что-то обещаю детям, то всегда держу слово. Я обняла Иззи и поняла, что она тихонько плачет. Она не хотела показывать Уиллоу, как она расстраивается. Я шепнула ей:

— Детка, все будет хорошо. — Она кивнула. — Ты у меня умница. Очень смелая и сильная девочка. Я тобой горжусь.

Она снова кивнула, утерла нос рукавом.

Я подошла к кровати Уиллоу.

— Мам, а ты где спишь? — Уиллоу не проведешь!

— Мне надо вернуться к папе.

— Мам, но мы же тебя не увидим! — расстроилась Уиллоу.

— Конечно, увидите.

Уиллоу насупилась:

— Нет, не увидим! Мы будем здесь, а ты там.

— Обещаю, что вернусь утром, к завтраку. Мы вместе позавтракаем, договорились?

Девочки согласились. Я поцеловала их, поговорила с Элей и пошла к выходу. Такси я заказала перед тем, как мы начали купать девочек, и оно уже ждало меня. Дороги были забиты, и путь назад занял больше времени, чем я рассчитывала. Я начала волноваться. Такси подъехало к больнице, и я побежала ко входу. Открыла дверь в палату и тут же успокоилась: Ричард только-только просыпался.

Пришли медсестры — проводить тесты. Когда они ушли, я легла к нему под бочок, и мы немного поболтали. Потом я помогла ему сходить в туалет.

Когда Ричард вернулся в кровать, он задумался и спросил:

— А что у нас на ланч?

Я ответила, что ланч уже был, а сейчас пора ложиться спать.

— Правда? Ну ладно.

Он очень устал. Я вышла почистить зубы, а когда вернулась, Ричард спал без задних ног.

Я вытащила из ванной матрац, положила его около кровати. Было девять вечера. Я погасила свет и тоже заснула.

Проснулась я со странным чувством. Волосы у меня за ухом были мокрые и липкие. В полусне я пыталась понять, что произошло, и тут что-то капнуло мне на голову. Приглядевшись, я увидела, что Ричард свесил голову и спит с открытым ртом, из которого капает слюна.

«Очень мило», — подумала я и, улыбнувшись, пошла в ванную. Вернувшись, я смотрела на него и думала: «Господи, как же я его люблю!» И даже шепнула: «Господи, помоги ему!»

Я поцеловала Ричарда в лоб, положила ему голову поудобнее, проверила, достаточно ли жидкости в капельнице, и снова поцеловала его — в щеку. Он слабо улыбнулся. Я снова улеглась на матрац. Спать мне оставалось недолго. В пять надо было встать и ехать в гостиницу к девочкам.

В половине шестого я на цыпочках вышла из палаты Ричарда, сказала медсестрам, что постараюсь вернуться до того, как он проснется. А сама помчалась в гостиницу. Я заказала завтрак на семь часов, чтобы успеть немножко пообщаться с детьми.

Мы провели вместе замечательное утро. Для девочек это было увлекательное приключение. Мы старались не говорить о том, как папе плохо. Наоборот, мечтали, что ему станет лучше и он вернется домой. Как и все дети, они любят знать точные сроки, поэтому требовали, чтобы я сказала, какого числа папу отпустят. Но никто не знал, сколько времени потребуется, а врать им я не могла.

За завтраком мы дурачились и шутили. Не знаю, что бы я делала без Эли. Днем ей предстояло вернуться с девочками домой, и мы обе знали, что им будет тяжело.

Зазвонил мой мобильный. Звонили из больницы. Ричард вызвал медсестру — спрашивал, где я. Я сказала, что буду через двадцать минут.

Девочки ужасно расстроились:

— Мамочка, ну пожалуйста, останься с нами!

Иззи тянула меня на диван:

— Я тебя не отпущу!

Она крепко обхватила меня обеими руками. Это было так не похоже на Иззи. Обычно она гордилась своей независимостью. Но эта ситуация выбила ее из колеи.

— Радость моя, мне очень нужно поехать к папе. Он плохо себя чувствует, а если я помогу ему поправиться, мы сможем оба вернуться домой.

Она тяжело вздохнула и заплакала:

— Мамочка, я так по тебе скучаю…

— Я тоже очень по тебе скучаю, родная моя.

Я обняла ее, к нам подбежала Уиллоу и тоже прижалась ко мне.

Мне было так приятно обнимать их, и в то же время мне было страшно. У меня сердце буквально разрывалось на части. Но Ричарду я была нужна больше, чем им, и я честно сказала им, что должна быть в больнице, а им надо вернуться домой — ухаживать за животными, навести дома порядок к папиному приезду. Они согласились, и Уиллоу тут же начала рассказывать, чем она будет заниматься, а вот Иззи держалась сдержанно. Она молча сосала палец и только кивнула мне.

Позвонили снизу, сказали, что такси подъехало. Мне пора было уходить. Я сказала девочкам, чтобы они оделись и приехали в больницу сказать папе «до свидания». Я радостно обняла их, а в машине расплакалась.

Когда я приехала, Ричард сидел в кровати. Он очень мне обрадовался. Просто просиял от счастья. И очень разволновался, узнав, что скоро приедут девочки. Правда, он быстро устал и задремал.

Эля привезла девочек. Уиллоу взяла Ричарда за руку и объяснила ему, что, когда ему вылечат глаз, он вернется домой.

Иззи была очень расстроена, но старалась держаться. Она улыбалась папе, а потом спряталась за меня. Когда мы вышли, она расплакалась. Я отвела ее в сторонку и опять сказала, что она вела себя замечательно. Подошли Эля с Уиллоу, девочки обнялись. И когда уходили, не плакали. Меня они просто потрясли. Они старались изо всех сил, запомнили все, что я им сказала.

Мы спустились вниз, к машине, мы с Элей усадили в нее Иззи и Уиллоу. Как мне хотелось вернуться с ними домой! Но я не могла показать им, как расстроена, поэтому мы еще поговорили о нашем зверье, я напомнила, чтобы они поблагодарили наших соседей, Анну и Сида, которые за ними присматривали.

Я пообещала детям, что приеду, как только смогу, расцеловала их и Элю. Я дала Эле денег на хозяйство — сняла в больничном банкомате с карточки.

Как только Эля увидела, сколько я ей дала, она сразу поняла, что домой я вернусь не скоро.

— Минди, ты очень храбрая женщина! — сказала она мне на прощание.

— Чушь какая, — шепнула я ей и сглотнула слезы.

Я смотрела вслед машине, пока она не скрылась из виду. Мне хотелось упасть на землю и завыть в голос, но я понимала, что пора к Ричарду. Я сделала глубокий вдох, расправила плечи и пошла назад, в палату.

В тот день к Ричарду заходили только братья — попрощаться. Ричард почти все время спал. А когда просыпался, каждые пять минут задавал одни и те же вопросы:

— Где дети? — Он не помнил, что они уехали.

— Куда мы пойдем завтра? — Он думал, что мы в гостинице. — Когда ты встречаешься с остальными? — Он думал, что здесь какой-то праздник, что было вполне понятно: вся семья собиралась вместе только по особым случаям.

Я несколько раз объясняла ему, что это не гостиница, а больница, что никакого праздника нет. Он вроде бы все понимал. Но стоило ответить на один вопрос, как тут же следовал другой, а через несколько секунд Ричард повторял первый вопрос. Это было очень утомительно.

Хуже всего было, когда он спрашивал:

— Где моя одежда?

Я отвечала, что его одежда порвалась во время аварии и другой нет.

— Это точно? Ты везде смотрела? — неизменно говорил он.

И тут же хватался за свою сумку. Я заранее знала, что он будет искать.

— Мне ужасно хочется пива и сигарету. Давай найдем какой-нибудь ресторанчик, посидим у реки, выпьем и покурим.

Пришла медсестра, и я попросила ее объяснить Ричарду, почему ему нельзя пить и курить.

— В больнице строго запрещено курить. А если вы будете употреблять алкоголь, у вас может случиться припадок. Это очень опасно.

Когда она ушла, я снова рассказала ему, почему он оказался здесь.

— Ты попал в аварию, дорогой.

— Ты все время это повторяешь.

— А ты мне не веришь, да?

— Честно говоря, не верю.

До этого момента мне казалось не так уж и важно, помнит он про аварию или нет. Но теперь я поняла, что момент настал. Стоит ли рассказать ему мою версию случившегося? Наверное, нет. Раньше не помогало и теперь вряд ли поможет. Можно было включить телевизор, чтобы он все увидел в новостях. Нет, слишком уж это театрально. Может, попросить медсестру? Тоже не поможет. Пока я ее приведу, он успеет забыть о нашем разговоре.

И тут я придумала. Газеты. Статья Джереми во вчерашнем выпуске «Сан». Этому-то он наверняка поверит. Там были фотографии и Ричарда, и драгстера.

Я сомневалась, стоит ли это делать. Он мог очень расстроиться. Я убрала газету подальше. И тут наши взгляды встретились. И я сдалась.

— Ты уверен, что готов к этому?

Зачем я его об этом спрашивала? Откуда ему было знать, готов он или не готов? Может, ему лучше было ни о чем не знать? Да нет, такого быть не может. Он доверял мне. Я пообещала, что буду говорить ему только правду.

— Это была тяжелая авария, Ричард, — сказала я и почувствовала, что плачу.

Он взял газету, и лицо у него стало серьезным. Его поразил заголовок.

— Черт подери! Прямо на первой полосе?

Он читал, а я наблюдала за ним. Я отлично знала, что там написано, и все переживала заново — вместе с Ричардом. Он открыл разворот, и брови у него поползли вверх. Он был искренне удивлен. Там были фотографии драгстера и его с собакой.

— Это же Ти-Джи! — воскликнул Ричард испуганно. — А где она?

— С ней все в порядке. Она дома. Ты отправил ее домой вечером, перед аварией.

— Ах да. Ну слава богу. А когда мы поедем домой? Можно сейчас уехать?

Он снова отвлекся.

— Нет, дорогой. Ты в больнице. Тебе здесь придется еще немного полежать.

— Нет, я не могу. Во сколько нас ждут в ресторане?

— В ресторан мы не пойдем. Поужинаем здесь.

— А как же остальные? — Он попытался встать. Я подхватила капельницу. — Где мои сигареты? Должны же у кого-то быть сигареты. Пойдем в бар.

Он встал и направился к двери. Я шла за ним.

— Ричард, там больничный коридор.

— Да нет же! Это гостиница. — Он посмотрел на меня как на дурочку.

Останавливать его было бессмысленно.

Больно было смотреть, как он ковыляет к двери в надежде догнать остальных. Он уже собирался как следует повеселиться. И вот он открыл дверь и замер. Увидел медсестер в коридоре, пациентов с капельницами.

Я подхватила его, помогла сесть на кровать.

Мне было его безумно жалко. Я опустилась на колени, а он сидел, уставившись на дверь.

— Вот черт, — буркнул он.

Я взяла его за руку:

— Извини, дорогой. Это действительно больница, понимаешь?

Он кивнул. Видно было, как он расстроен. Я обняла его, прижала его голову к груди, стала целовать в макушку. Старалась утирать слезы, чтобы они не капали ему на голову. Он был такой потерянный, а я не знала, как помочь ему найти дорогу назад — к себе.

Он взял газету. Снова увидел статью Джереми.

— Какой кошмар!

Он снова удивился, и я была рада, что он отвлекся.

Газета так и лежала весь день на кровати. Он снова и снова читал про аварию. И каждый раз поражался.

Когда он задремал, я убрала газету, спрятала за занавеской. Он увидел доказательства, только я не знала, запомнил он что-нибудь или нет.

В тот вечер мы замечательно разговаривали. Несколько раз Ричард спрашивал, где Ти-Джи, и меня это радовало. Где-то в его сознании два обрывка прошлого совместились.

Он не хотел, чтобы я спала на полу. Хотел, чтобы я легла с ним рядом. Так здорово было снова стать «нами». Я слышала много историй про то, как люди возвращаются в прежнюю жизнь. Ты ждешь, молишься о том, чтобы человек, которого ты любишь, узнал тебя, чтобы заново сложилось то, что рассыпалось на куски. Только никакой гарантии, что так будет, нет. Нам повезло. Мы были вместе и до аварии, и в этой крохотной палате, заваленной открытками и подарками, детскими рисунками и письмами со всего света, мы заново полюбили друг друга. Мой Ричард вспомнил меня.

Мы всю ночь провели в объятиях друг друга. Так началась наша жизнь когда-то давно, так началась и наша новая жизнь. Я ни разу не спросила, как он ко мне относится. Я только объясняла ему, кто я и что я к нему испытываю, но никогда не напоминала о нашей прошлой совместной жизни. Могло случиться, что он отринет жизнь до аварии, забудет все о нашем прошлом. Он мог выбирать, любить меня или нет. Слава богу, он полюбил меня снова — сильнее, глубже, полнее. И тогда я поняла: каким бы ни было наше будущее, оно будет у нас общим, мы снова будем одним целым.

Медсестры знали, что я сплю с Ричардом, но ни слова мне не сказали. Их заботило только одно: чтобы их пациентам было хорошо. Если Ричарду удобно спать с женой, пусть спит. Не знаю, часто ли так случается, но, по-моему, любая женщина на моем месте хотела бы быть вместе с мужем и душой, и телом.

Я спала мало. Зато в любой момент могла помочь ему с капельницей, проводить до туалета. Мы с ним оба все время не то чтобы спали, скорее, дремали. Он перестал быть замкнутым, слегка застенчивым человеком, который не мог позволить мне себе помогать. Наоборот, он превратился в любящего мужа, который ценил мою помощь, радовался моему обществу, любил мою любовь.

Про посттравматическую амнезию нам рассказала медсестра из отделения трудотерапии. По сути, мы все заняли выжидательную позицию. Каждая мозговая травма — особенная. Разные люди по-разному приходят в себя. Она не говорила вслух того, о чем знали мы обе: нельзя сказать заранее, насколько восстановится тот или иной пациент. У Ричарда прогресс был очевиден, но нельзя было предугадать, когда он выздоровеет окончательно.

А на воле разыгрывались драмы — обсуждалось будущее «Топ Гир». Джеймс, Джереми и Энди твердо решили, что, если Ричард не сможет вернуться, программа закроется. В прессе появлялись высказывания насчет того, что программу ни в коем случае нельзя продолжать, потому что Би-би-си слишком безответственно относится к своим сотрудникам.

В газетах писали, что Ричард хотел установить новый рекорд скорости, что никак не соответствовало действительности. Джереми защищал программу как мог, твердил о том, как важно, чтобы место Ричарда никто не занял. Да и сам Ричард начал спрашивать о программе. Ему не терпелось вернуться к работе.

Представьте себе, что вы получили тяжелую мозговую травму, едва выжили, выкарабкались, добились главной цели и готовы вернуться к работе, только в этом уже нет никакого смысла, потому что программу сняли с эфира и вашей обожаемой работы больше нет. А виноваты в этом вы. Вы погубили ее, потому что она не погубила вас. Если бы «Топ Гир» сняли с эфира, думаю, Ричард бы так быстро не выздоровел. Его бы мучила совесть, и мне страшно даже представить, какая бы на него навалилась депрессия.

«Топ Гир» может показаться программой, построенной на энтузиазме и риске, но ее очень тщательно готовят, и в команде работают удивительно ответственные и трудолюбивые люди. Они очень гордятся тем, что делают. Джеймс, Джереми и Ричард — настоящие друзья. Энди называет их рок-группой. Когда Ричард еще был в интенсивной терапии, помню, Энди взглянул на неподвижное тело и сказал:

— Возвращайся, друг. Нам без барабанщика никуда.

Ричард разрабатывал все более сложные планы побега. Как-то ночью я проснулась и увидела, что он возится с оконными шпингалетами. Был только один надежный способ его остановить. Пока он спал, я спрятала его пижамные штаны.

Утром, приняв душ, он стал искать чистую пижаму. Нашел только куртку.

— Как странно! Штаны куда-то подевались.

— Да? — изобразила удивление я. — Наверное, забыли положить.

Я ждала от него ответа, но он забрался в кровать и стал рассматривать детские рисунки.

Энди Уилман связался с неврологом «Формулы-1» профессором Сидом Уоткинсом, сконструировавшим тот самый шлем, который был на Ричарде в день аварии. Этот шлем и спас ему жизнь. Сид неоднократно встречался со схожими травмами, которые получали гонщики. Он дал Энди свои домашний и мобильный телефоны и сказал, что я могу ему позвонить.

Он меня успокоил. Задав несколько вопросов, он сказал, что прогноз вполне благоприятный. А еще предупредил, что такие больные часто мечтают сбежать. Рассказал про человека, которому удалось сбежать из больницы. Сид тогда спросил, не пропала ли какая-нибудь машина. Оказалось, что исчезла машина «скорой помощи».

— Отправляйтесь к нему домой, — посоветовал Сид. — Он там.

И действительно, «скорую помощь» нашли у его дома.

Я не могла рисковать. Я знала Ричарда: он непременно выбрал бы самую быструю машину.

Ричард рвался из больницы, но врачи считали, что покой и уход ему просто необходимы. Но мы все-таки придумали, как выпустить его на свежий воздух.

Пришел санитар с инвалидной коляской, за ним — охранник. Ричард (штаны как нельзя кстати «нашлись») сел в коляску. Он смущался своей роли пассажира, шутил, что это женщины его довели до такого состояния.

Увидев охранника, он сказал:

— Слушайте, неужели это необходимо?

— Увы, да, — усмехнулся охранник.

Мы все были возбуждены — нам передалось настроение Ричарда.

Медсестра дала Ричарду темные очки, накрыла ему голову одеялом. Мы чуть не лопнули со смеху: Ричард выглядел как преступник, которого сопровождают до полицейского фургона.

Медсестра строго на нас прикрикнула, и мы попробовали угомониться. Когда мы выехали из палаты, Ричард отпускал шуточки, санитар хохотал, охранник пытался сдержаться, но все равно хихикал. А я поглядывала на Ричарда. Он наслаждался. Веселился, острил. То есть был самим собой.

Мы дошли до выхода в сад, который располагался на крыше. Охранник остался снаружи, а медсестра с санитаром отошли в сторонку, чтобы не мешать нам с Ричардом.

Был теплый солнечный день. Ричард с улыбкой подставил лицо солнцу.

— Приятно на свежем воздухе? — спросила я.

— Пожалуй. — Он взял меня за руку. — Прости меня, Минди. — Он заглянул мне в глаза.

— Глупости какие, — улыбнулась я. Но он хотел продолжить разговор.

— Я серьезно прошу у тебя прощения. Я люблю тебя. — Он поцеловал меня.

— Я тоже тебя люблю. — У меня с подбородка капали слезы.

Мы молча любовались крышами домов.

— Так, может, покурим? — сказал он.

— Господи, опять! — закатила глаза я.

Он привел все свои обычные доводы. И резко сник:

— Давай вернемся.

На обратном пути Ричард был притихшим. Неужели его так потрясла прогулка? Может, он понял, насколько слаб, и испугался? Настроение у него было задумчивое.

У меня было много бесед с нейрохирургом Стюартом Россом. Он понимал, что мы слишком далеко от дома, и считал, что Ричарда при первой же возможности надо перевести в больницу в Бристоле. Но Ричарду мы ничего заранее не рассказывали.

Эти недели в Лидсе были трудными для всех нас, но особенно для родителей Ричарда. Его мама старалась держаться, но ей было тяжело видеть любимого сына в таком состоянии. Она ведь знала его совсем другим, и никто не мог наверняка сказать, как пойдут дела дальше.

Врачи велели сократить количество посетителей до минимума. Я находилась при Ричарде постоянно, кроме меня пускали только его родителей. Когда мне надо было уйти, меня подменял его отец.

За день до того, как Ричард должен был покинуть Лидс, родители отправились к себе. Мы очень тепло попрощались. Его мама старалась выглядеть веселой, но поторопилась уйти. Папа сумел сдержать переполнявшие его чувства.

В тот день я начала собирать вещи. Энди организовал полностью оборудованный самолет, который должен был доставить нас из Лидса в Бристоль. Нейрохирурги считали, что Ричарду вредно трястись в машине. Нас должны были доставить из больницы прямо в аэропорт Бристоля, а оттуда на «скорой помощи» в больницу Бристоля.

Найти нужный самолет было непросто, но Энди — человек, который может невозможное. Посмотрите несколько сюжетов «Топ Гир», и вы поймете, что я имею в виду. Реактивные истребители «харриер», военная техника, авианосец — ему подвластно все.

Когда я рассказала Ричарду, что его переводят в реабилитационное отделение в Бристоле, он очень возбудился. Но скоро сник.

— Так, значит, мы завтра едем домой?

— Нет, дорогой. В Бристоль. В реабилитационное отделение.

— А просто домой нельзя?

— Пока рано, дорогой. А знаешь, как ты туда попадешь? Сначала на вертолете, потом на самолете.

— Ты тоже поедешь? — В его голосе слышался испуг.

— Естественно.

— Минди, ты меня не оставишь?

Я сразу поняла, что он имеет в виду не поездку. У Ричарда бывали моменты, когда он все осознавал. И сейчас этот отважный человек был искренне напуган.

— Никогда, — шепнула я.

Он прижался ко мне. Я держала его крепко. Таким я его никогда не видела и понимала, что он смутится, если встретится со мной взглядом. Я знала, что мне нужно все выдержать.

— Чаю выпьешь? — спросила я.

— С удовольствием.

Стараясь не глядеть ему в глаза, я направилась к двери. В коридоре я выдохнула. Медсестра посмотрела на меня, словно спрашивая: «Что с вами? Помощь не нужна?»

Я выдавила из себя улыбку и сказала:

— Чаю попросил.

Она подмигнула мне и пошла по своим делам.

На обратном пути медсестра сказала мне, что Ричарда в полете должен сопровождать медицинский работник и она полетит с нами. Мы пошутили насчет того, что назад ей придется возвращаться автостопом, поэтому ехать лучше налегке.

Мы с ней вместе пошли в палату, и тут нас нагнала еще одна медсестра — она несла Ричарду лекарство.

— Вы даже представить себе не можете, что творится снаружи! — сказала она.

Оказалось, что на крышу больницы доставили вертолетом пациента, а журналисты решили, что это приехали за Ричардом. До них дошли слухи, что его переводят.

— Журналисты повсюду, — сообщила она. — Сидят на крышах соседних зданий.

— Боже мой! — воскликнула я.

— Хорошо, что это все случилось сегодня, — добавила медсестра. — Завтра будет поспокойнее.

— Ну, извините меня, — покачал головой Ричард. — Вам со мной одним хлопот хватает, а тут еще пресса.

— А так даже интереснее, — уверили его медсестры.

Они ушли, а Ричард продолжал переживать. Мы с ним поговорили о спецсамолете, о деньгах, которые собрали ему на лечение, и, естественно, о его популярности (в которую он не очень верил).

— Все просто хотят знать, как ты. Не забывай, последний раз тебя видели, когда ты перевернулся вверх тормашками.

— Да с чего им так мной интересоваться! Я просто ведущий программы про машины.

— Да? — хмыкнула я и показала на коробки и мешки, которыми была завалена палата. — А эти письма, подарки? Да, ты, конечно, просто ведущий телепрограммы, но ты хотя бы помни, как все тебя ценят и любят.

— Да я — это просто я.

— Может, поэтому-то ты такой особенный.

Он кинул на меня лукавый взгляд.

Не помню, во сколько мы должны были лететь, но проснулась я рано. Странно было видеть Ричарда в обычной одежде. Постоянно заходили медсестры — проверить, как он. Я складывала в сумку какие-то вещи и болтала с Ричардом. А он сгорал от нетерпения.

— Во сколько они будут? — спрашивал он каждые десять минут.

— Не волнуйся, как только вертолет прибудет, нам тут же дадут знать.

Энди с Алексом слонялись по коридору. Энди посвятил меня в план действий. Алекс вызвался после нашего отъезда все, что останется, сложить в машину и отвезти в Бристоль. Это было серьезное задание. Я от всей души поблагодарила его за помощь.

Стюарт Росс зашел попрощаться и сказал Ричарду, что очень доволен достигнутыми результатами. Но не забыл повторить:

— Никакой работы. От этого зависит, как быстро вы поправитесь.

Мы с Россом понимали, что все свои обещания Ричард забудет через пару минут. Я постоянно держала оборону: не давала ему звонить Джеймсу с Джереми и коллегам по «Дейли миррор».

Я объяснила доктору Россу, что мы просим Ричарда отказаться от привычной жизни. Он согласился на компромисс: пусть Ричард разговаривает с друзьями, но только не о работе. Энди с радостью на это согласился, Джеймс с Джереми тоже.

Я просила коллег Ричарда написать ему и объяснить, что до его возвращения ничего происходить не будет. Чтобы я смогла всякий раз, когда он начнет волноваться о работе, показывать ему эти письма. Ему нужны были конкретные доказательства.

Вечером перед нашим отъездом Ричард, как всегда, распереживался по поводу работы.

— Дай мой телефон! Мне нужно позвонить Уилману.

Этот разговор он заводил несколько раз в день.

— У Уилмана все отлично.

— И еще мне нужно позвонить в «Миррор».

— Я с ними говорила. У них тоже все хорошо.

И тут вдруг Ричард рассердился не на шутку:

— Ты, конечно, решила, что знаешь, что делаешь, но речь идет о моей карьере! О моей жизни! Не смей разговаривать со мной как с идиотом!

Я так удивилась и обрадовалась, что даже расплакалась. Забрезжила надежда! Он помнил предыдущий разговор.

— Ричард, прости меня… Разумеется, это твоя карьера.

Но он все еще сердился.

— Прекрати разговаривать со мной так, — буркнул он.

Стараясь не говорить покровительственным тоном, я сказала:

— Я вовсе не хочу тебя унизить. Правда. Просто дело в том, что ты впервые за все это время вспомнил предыдущий разговор. Ты же помнишь, что мы об этом уже говорили?

Он посмотрел на меня как на дурочку:

— Разумеется, помню. Слушай… Ты просто… — Он запнулся. Память его опять подвела, а гнев остался. — Ты просто делай то, что должна делать.

— Хорошо.

Я кинулась принимать душ. Я минут пять стояла под горячей струей и лихорадочно думала. А если память к нему вернулась, а гнев останется? Выдержу ли я еще один тяжелый вечер? У нас уже было несколько таких — когда он не желал слезать с какой-то темы, «зацикливался», как говорили врачи.

Я осторожно открыла дверь. Он лежал в кровати и равнодушно смотрел телевизор. Увидев меня, он ласково улыбнулся:

— Привет! Что ты так долго? Что, кожа пересохла?

Я вздохнула с облегчением. Память потихоньку возвращалась к нему, и, хотя мысли его еще путались, это был огромный шаг вперед.

В аэропорт Лидса нас должен был доставить вертолет. А там ждал небольшой частный самолет с каталкой, кислородом и необходимым оборудованием. На нем нам предстояло лететь до маленького аэропорта под Бристолем. Оттуда на машине «скорой помощи» мы должны были доехать до Клифтона, где находилась единственная частная клиника интенсивной терапии. Там работали специалисты по лечебной физкультуре, был оборудован спортзал, и главное — она находилась неподалеку от реабилитационного центра для больных с мозговыми травмами. Тамошним специалистам и было поручено следить за состоянием Ричарда.

Я нервничала. Несмотря на то что и терапевты, и нейрохирурги, и медсестры уверяли меня, что это лучший вариант, я все-таки беспокоилась. В Лидсе, где Ричард успел ко всему привыкнуть, он пошел на поправку. Я боялась, что стресс, связанный с переездом, скажется отрицательно.

Когда настало время уезжать, поднялась суматоха. Кто-то сказал:

— Пора!

И Ричард, естественно, заупрямился и заявил, что пойдет сам.

— Ни в коем случае, — строго сказала медсестра.

Его уже ждала инвалидная коляска, и, сколько он ни возмущался, его в нее усадили. Я с парой сумок шла рядом. Энди тоже был там. Ричард пытался поговорить с ним о работе, но Энди упорно менял тему.

Это было такое счастье, что мы ехали в реабилитационный центр. Однако я переживала, что мы уезжаем, так и не поблагодарив как следует тех, кто нам помог.

Разумеется, все было не так уж и гладко. От Ричарда можно было ждать любых безумств. Да еще посадка в вертолет. Он наверняка захотел бы вылезти из коляски и забраться в салон самостоятельно. Он был чересчур уверен в себе. А меня предупреждали, что любой шаг назад может быть критическим.

Я не стала дожидаться сестры:

— Дорогой, тебе придется лечь на носилки.

— Ни за что! Да будет тебе…

— В вертолет вас погрузить можно только так, — тут же подхватила медсестра.

— Да? Ну ладно…

Так что в вертолет его, слава богу, внесли на носилках. Оказалось, что с нами летит тот же самый экипаж, который принимал участие в спасении Ричарда.

Ричард поблагодарил их за то, что они спасли ему жизнь, и стал оглядывать салон. Он шутил с летчиками, которые обрадовались, увидев, насколько ему лучше.

Надо сказать, что до этого я летала на вертолете всего однажды. В плохую погоду. Этот кошмар я запомнила на всю жизнь, поэтому теперь сидела ни жива ни мертва. Но все равно держала Ричарда за руку. Я опасалась, что он плохо перенесет взлет. Но он только восхищался видом из иллюминатора.

Мы заметили внизу, на лужайке перед больницей, толпу фотографов. Они нацелили объективы на небо, но было уже поздно. Снять отъезд Ричарда удалось только одному, который засел на крыше соседнего здания. Всех остальных обнаружили, а как прятался этот, мы так и не поняли.

В аэропорту Лидса нас ждал небольшой самолет. Ричарда на носилках перенесли туда. К его указательному пальцу прикрепили датчик, следивший за уровнем кислорода. Мы с медсестрой уселись друг напротив друга. Я не сводила глаз с Ричарда. Вид у него был усталый.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила я.

— Да-да, нормально, — попытался успокоить меня он.

Ричард притворился спящим, но меня было не провести. Он пытался сосредоточиться, боролся с одолевавшими его демонами. Несколько раз на меня накатывали приступы паники. Если ему станет плохо в самолете, что мы будем делать?

Как же я была счастлива, когда мы приземлились! Ричард категорически заявил, что сам дойдет до «скорой помощи». И хоть с трудом, но сделал это. По Бристолю мы проехали быстро. Ричард снова воодушевился, немного расслабился.

Понятия не имею, во сколько мы добрались до больницы. Помню, что Ричард заснул, едва улегшись в кровать. Бристоль мог стать новым шагом на пути к выздоровлению, но Стюарт Росс предупреждал меня, что худшее еще впереди. Теперь процесс выздоровления должен был пойти куда медленнее. И нам предстояла трудная работа.