На крыше мира

НА НОВОМ МЕСТЕ

Установилась настоящая зима. Кругом навалило такие сугробы, что пришлось расчищать дорожки. А снег всё сыпал густыми, крупными хлопьями. Снежинки падали медленно, как бы нехотя. В белом мелькании скрылись горы, очертания домов.

Сережа чуть не сшиб с ног мать. Он влетел в комнату красный, как кумач, весь в снегу. Ирина даже испугалась: не случилось ли чего-нибудь?

Мама! Ух и снег идет красивый! И, знаешь, и уже могу бегать!

— Побегаешь тут. Прямо за сердце тебя хватает, — буркнула Аксинья Ивановна.

— Это только сначала, бабушка! А потом ничего!

Первые два дня Сережа чуть не плакал: только попробуешь бежать — что-то сжимает грудь и мешает дышать — как в противогазе, когда он пробовал его надевать. Сережа знал, что это вызывается высокогорностью, мама объяснила, — в горах высоко, воздух разрежен. Но хоть и знаешь, от того не становится легче. Постепенно Сережа немного привык к высокогорным условиям и вот сегодня даже пробежался по-настоящему, как дома, на Украине, почти не запыхавшись.

Он уже успел побывать везде. Всё рассмотрел, обо всем расспросил. Кладовщик Мухтар обещал ему дать лыжи. У бригадира Савченко есть собака, Нерон. Она совсем не злая.

Ирина одевалась и с ласковой улыбкой слушала оживленную болтовню сына.

— Ну, что ж, пошли, что ли? — скомандовала Аксинья Ивановна. — Коль начальство вызывает, опаздывать не годится.

Секретарша в приемной Чернова попросила подождать.

Владимир Константинович занят.

Аксинья Ивановна поджала губы. «То приди сейчас, то ожидай! Показывает, что начальник!»

И хотя ждать пришлось совсем недолго, и как только из кабинета Чернова вышли посетители, начальник сразу же пригласил их к себе, Аксинья Ивановна настроилась воинственно.

— Ну, как устроились, товарищи? — приглашая женщин садиться, спросил Владимир Константинович.

— А чего же, устроились… не на курорт приехали. Потеснимся, — сдержанно ответила Аксинья Ивановна.

— Комната для приезжих — дело временное. Мы вам дадим квартиру, небольшую, правда. Как раз окнами против детского сада.

Чернов взглянул на Ирину. — Сейчас ее ремонтируют.

«Гм, а он, как будто, и ничего, заботливый», — уже теплее подумала Аксинья Ивановна.

— Понимаем, где уж тут в горах аппартаменты разводить… Мы — люди простые. И на том спасибо! — вслух сказала она.

Ирина поправила едва заметную прядку волос, выбившуюся из-под аккуратно завязанного платка. Ее словно вычерченные губы, чуть опущенные в уголках, дрогнули в улыбке.

Чернов спросил ее:

— Ну, как ваше впечатление о Сарыташе?

— Еще не разобралась. Я ведь украинка, привыкла к степным просторам… А в таких горах — впервые. Мне кажется, что я не смогу полюбить их!

— Почему же? Разве наши горы не красивы?

— Красивы, — согласилась Ирина. — Но в них есть что-то холодное… Как у некоторых людей: и красив человек, а сердце холодное…

Да, есть такие люди, — с неожиданно прорвавшейся горечью проговорил Чернов.

Ирина удивленно посмотрела на него.

— Есть люди, которые любят только себя, — жестко продолжал он и, усмехнувшись, невесело пошутил. — Должно быть, все женщины любят только себя.

— О, нет, что вы? — покачала головой Ирина.

И вдруг страстно сказала:

— Только женщины и умеют любить, забывая себя, жертвуя всем… Если бы мне сейчас сказали, что надо отдать жизнь, отказаться от всего… ради любимого человека, то я, не раздумывая… — Она вдруг замолчала и заметно смутилась.

Владимир Константинович невольно залюбовался ею. Ирина раскраснелась, ее большие глаза оживились. Поймав на себе его пристальный взгляд, она еще больше зарделась.

«Что это я разболталась о любви?»-подумала Ирина. Спокойное, открытое лицо Чернова, голос, весь его вид привлекали ее и внушали доверие. Он казался ей простым и сердечным. Может быть, это и вызвало ее на такой откровенный разговор. Ирина, испытывая неловкость, посмотрела на свекровь.

Аксинья Ивановна сидела по прежнему спокойная, но по слегка приподнятой брови и по глазам ее Ирина прочла немой вопрос: «Что это ты, голубушка, так разворковалась?»

Чернову понравилась непосредственность молодой женщины, но, заметив ее смущение, он перевел разговор на другую тему:

— Елена Николаевна уже с вами говорила о работе? Не возражаете?

— О, нет, конечно! Я так рада. Я думала, что здесь мне нечем будет заняться, и уже пришла в уныние.

— Что ж, товарищ начальник, только невестка работу получила? А я как же? — вмешалась Аксинья Ивановна.

— А может вы еще отдохнете с дороги?

— Время сейчас такое, что нечего сложа руки сидеть. Совесть не позволит. Не на горы же ваши я приехала любоваться.

Чернов с уважением склонил голову, подумал.

— В столовую заведующей пойдете?

«Ты смотри! Как по мыслям читает!» — изумилась Аксинья Ивановна.

— Пойду. Или сказал кто, что я столовой заведывала?

— Нет А вы, значит, работали в столовой? Очень хорошо, Аксинья Ивановна Как говорится, вам и тарелки в руки.

Только ведь вот чего… Требовать я буду.

— Требуйте.

— И от тебя в случае чего.

— И от меня требуйте.

Ну, значит, договорились, — сказала Аксинья Ивановна, поднимаясь. — Пойдем, доченька.

«Хорошая семья», — решил Чернов, оставшись один. Он надел шапку, меховую куртку и, сунув в карман коробку папирос, вышел из кабинета.

Не обиделась бы только Варя Савченко, что на ее место назначил нового человека. Впрочем, Варе трудно сразу и столовой заведывать, и в клубе работать. Она сама об этом поговаривала.

Снег продолжал падать. «Вот и зима», — подумал Владимир Константинович. Он посмотрел на мальчика, возившегося во дворе с собакой. Сын новой воспитательницы. Какие хорошие у него глаза, грустные, серьезные и светлые… Приятно смотреть, как барахтается в снегу мальчишка. Дочку бы сюда, Талочку. Взять бы ее и покатать на санках по этому пушистому снегу…

А Лидия не пишет…