На Лазурном берегу

ГЛАВА 36

8 мая 1986 года

Он, конечно, ожидал, что будет волноваться, и все-таки оказался не готов к буре эмоций, захватившей все его существо, когда увидел совсем рядом Карен Маерсон.

Понимая, что Стью Вагнер в недоумении от затянувшейся паузы, Макс взял себя в руки и произнес, ничем не выдавая своего смятения:

– Я счастлив наконец познакомиться с вами, мисс Ричардс. Я много слышал о вас. Вы очень понравились мне в «Райской бухте». – И, натянуто рассмеявшись, добавил: – Теперь вот жду не дождусь премьеры фильма «Одни сожаления».

Глаза Карен блестели, словно два огромных изумруда, но от них веяло холодом. Похоже, что эти четыре года нисколько ее не смягчили.

Она все еще судорожно сжимала бокал, но заставила себя расслабиться. Размытые огни люстр постепенно вновь обрели резкость, и Карен снова услышала смех и оживленные разговоры. Макс Прэгер продолжал улыбаться, а в ее голове проносились бесчисленные вопросы: «Что он здесь делает? Может быть, специально подстроил эту встречу? Как этот миллионер смеет вести себя так, будто они вовсе не знакомы? Словно забыл о том, во что однажды превратил ее жизнь?» Стараясь успокоиться, Карен оглянулась и увидела Стью, который участливо смотрел на нее. Актриса совсем забыла о нем. Забыла обо всех. Ее губы сложились в любезную улыбку, какую обычно Карен приберегала для папарацци и любителей автографов.

– Здравствуйте, – любезно выдавила она.

Надо было занять чем-то руки, и Карен поднесла к пересохшим губам бокал; ледяное шампанское оказалось как нельзя более кстати. Макс узнал ее. Об этом говорили его пристальный взгляд и то, как осторожно и тщательно он подбирал слова. Но зачем же притворяется, будто они незнакомы? Ради нее? Или ради себя?

– Макс – один из наших главных спонсоров, – объяснил Стью. – Приехал, чтобы завершить финансирование «Окаменевшего леса».

Несколько секунд Карен задумчиво смотрела на преуспевающего бизнесмена. Знал ли он до этого вечера вообще, что Карен Ричардс – это она? И если знал, то не потому ли решил финансировать фильм с ее участием? Карен не была в этом уверена. Она не была уверена ни в чем, что касалось Макса Прэгера. И тут вдруг ее пронзила более тревожная мысль. Что, если он из тех инвесторов, кто постоянно крутится на студии и неотступно следит за тем, на что тратятся их денежки? Большинство финансистов предпочитают оставаться в тени, всеми силами отгораживаясь от того, что называется «кухней, на которой варится кино». Но от Макса Прэгера всего можно ожидать…

Карен вежливо улыбнулась, снова вспомнив о том, что за ней наблюдает Стью.

– Долго вы собираетесь пробыть здесь, мистер Прэгер?

Ведь он такой занятой. Карен и представить себе не могла, что столь деловой человек задержится на фестивале дольше, чем на пару часов.

Макс улыбнулся в ответ:

– Несколько дней.

– О Господи! – пробормотал Стью, отставив свой бокал и приобняв Карен и Макса. – К нам идет Абигейл Ньюэн. Это последнее удачное пополнение в рядах голливудских хроникеров. Ее уши, как локаторы, а авторучка смертоноснее змеиного яда. Надеюсь, вы понимаете, что я намерен пожертвовать собой ради вас двоих? – И, подмигнув им, Стью пошел навстречу журналистке.

Бизнесмен и актриса остались молча смотреть друг на друга. Макс первым прервал неловкое молчание.

– Еще раз здравствуйте, миссис Маерсон, – произнес он. – Или вы теперь предпочитаете, чтобы вас называли мисс Ричардс?

С ее лица сразу исчезла вежливая улыбка.

– Да, предпочитаю, – коротко уронила Карен, обдавая собеседника холодом.

Карен была еще красивее, чем Макс запомнил ее. Теперь, когда к актрисе полностью вернулось самообладание, Макс уловил в ней какую-то отчужденность, которой не заметил четыре года назад. Казалось, Карен не обращает внимания ни на великолепие обстановки, ни на постоянные вспышки фотоаппаратов, ни на откровенно восторженные взгляды, устремленные на нее.

– Простите, если причиняю вам неудобство, – наконец проговорил Макс. – Но другого способа встретиться с вами и не нарушить данного Джеку обещания я просто не придумал.

Карен взглянула ему в глаза.

– Значит, эту встречу устроили вы.

– Не совсем. Поскольку я один из инвесторов, Стью предложил мне поехать на фестиваль.

– Понятно. А финансирование фильма? Это тоже его идея? Или вы все еще пытаетесь найти способ, чтобы снова вмешаться в мою жизнь?

Ее слова больно укололи Макса. Вряд ли он это заслужил – впрочем, как бы то ни было, разговора сейчас явно не получится…

– Послушайте, – начал Макс, – Я хорошо понимаю ваши чувства, но здесь не очень удобно беседовать. Я знаю маленький джаз-клуб в Антибе, где можно было бы…

– Не думаю, – отрезала Карен, но, увидев, как фотограф нацелил на них свой аппарат, изобразила лучезарную улыбку. – Вообще-то сегодня я уже устала от общения. Доброй ночи, мистер Прэгер.

– Мисс Ричардс!

Она раздраженно вздохнула.

– Что еще?

Слова сорвались с его губ прежде, чем Макс успел опомниться:

– Вы всегда так бесчувственны, или вам доставляет удовольствие бить лежачего?

Краска бросилась ей в лицо.

– Что вы сказали?

Удостоверившись, что репортер оставил их в покое, Макс тихо продолжил:

– Четыре года я пытаюсь извиниться перед вами. Но вы никак не позволяете мне сделать этого. Что ж, я отнесся к этому со всем уважением. Выполняя свою сторону договора, я, как вы и просили, оставил вас в покое. Но не кажется ли вам, что вы слишком далеко зашли? Может, стоит меня хотя бы выслушать? А вдруг вас ждет приятный сюрприз? А вдруг окажется, что в конце концов я не такой уж и злодей?

В ее глазах вспыхнул огонь, которого вполне хватило бы на большой фейерверк, устраиваемый в День независимости. Однако Максу уже было все равно. Хорошо или плохо, но он все-таки добился от нее ответа.

– Мистер Прэгер, – промолвила Карен с удивительным хладнокровием, – прежде всего только мне решать, насколько далеко, по вашему выражению, я зашла. Впрочем, ради Стью Вагнера – равно как и ради моих коллег-актеров – я не собираюсь впутывать в дело наши с вами отношения. Однако чтобы вы не льстили себя напрасной надеждой, должна предупредить вас: сколько бы денег вы ни вложили в «Карнеги пикчерс», обедать с вами или развлекать вас каким-либо другим образом я не намерена. – Карен немного помолчала, будто ждала возражений, но поскольку их не последовало, добавила: – Такой ли вы злодей, как кажетесь, или нет, меня совершенно не интересует.

Макс улыбнулся. Гнев этой удивительной женщины нравился ему гораздо больше, чем холодное равнодушие.

– Теперь, когда вы мне все это высказали, – нерешительно предложил он, – быть может, мы все-таки станем друзьями?

На мгновение ее глаза, казалось, потеплели, а губы тронула неуловимая улыбка. Но это выражение – то ли истинное, то ли возникшее лишь в его воображении – тут же исчезло.

– Всего хорошего, мистер Прэгер. – Передав бокал проходившему мимо официанту, Карен кивнула и ушла, оставив за собой аромат лимона и жасмина.

Макс следил, как она двигалась от одной группы гостей к другой, останавливалась, чтобы с кем-то поговорить или позволить себя сфотографировать, и с ее лица не сходила обворожительная улыбка… Он не мог бы сказать, что испытывал к Карен четыре года назад. Просто не помнил. Встретившись же с ней сейчас, Макс был захвачен новой волной чувств. Чувств, совершенно ему незнакомых. Чувств, которые будоражили кровь и затмевали разум.

Теперь он увидел в Карен не только красавицу, которая могла бы утолить его страсть, а пленительную мужественную женщину, сумевшую преодолеть обрушившиеся на нее несчастья и стать хозяйкой своей судьбы. «Да, у Карен, – мрачно подумал он, – есть все основания ненавидеть меня».

Вернувшись к себе, Карен в изнеможении упала на диван. Неожиданное столкновение с Максом Прэгером совершенно лишило ее сил. Однако, преодолев первое потрясение от этой внезапной встречи, она все же сумела выйти из довольно щекотливого положения гораздо лучше, чем сама ожидала.

Скандал с одним из влиятельнейших инвесторов «Карнеги» грозил настоящим бедствием. Впрочем, завтра же Джек позаботится о том, чтобы мистер Прэгер держался от нее как можно дальше. Ну а сейчас ей хотелось лишь поскорее забыть неприятный эпизод и немного поспать.

Через десять минут Карен скользнула под прохладные накрахмаленные простыни. Она лежала в темноте и тишине, и в ее мозгу нескончаемой чередой проносились события прошедшего часа. «Достаточно ли ясно я выразилась? – размышляла актриса. – Оставит ли Максимилиан Прэгер меня в покое? Бесчувственная… Да кто он такой, чтобы так говорить?»

Раздраженная тем, что думает об этом человеке слишком много, Карен перевернулась на живот и обняла подушку. Затем, упорно прогоняя мысли о Прэгере, она все-таки заставила себя расслабиться и закрыла глаза.

Обхватив колени руками, Макс сидел на берегу, решая, побегать ли ему еще полчасика или возвращаться в «Маджестик» к завтраку. Утро казалось сказочным. Солнце, едва поднявшись над сверкающим Средиземным морем, окружало бухту и сонную гавань бледно-золотой дымкой. «Скоро, – подумал он, – на тихую набережную хлынут полные надежд покорители Голливуда, кто больше, а кто меньше выставляя напоказ свою наготу, вездесущие фотографы и толпы энергичных туристов, кажется, никогда не устающих удивляться и восхищаться».

Максимилиан не понимал, к чему вся эта суета, и, будь другие обстоятельства, уже вернулся бы домой. Но сейчас… Он вдохнул полной грудью, наполняя легкие свежим соленым воздухом. Сейчас здесь Карен Ричардс.

– Вы Макс Прэгер, не так ли?

Обернувшись, он увидел высокого стройного человека. На незнакомце были розовый галстук с широкими, как у шарфа концами, заправленными за ворот расстегнутой серой рубашки, военно-морской китель, мятые, как и вся одежда, дорогие серые брюки и легкие белые кожаные туфли. Хотя глаза его были скрыты под темными очками от солнца, что-то в этом самодовольном красивом лице, тщательно завитых редеющих волосах и высокомерном тоне сразу внушило Максу антипатию.

– Что вам угодно? – спросил он.

Мужчина насмешливо улыбнулся и представился:

– Я – Нейл Хаммонд.

Макс надел бейсбольную кепку и прищурился. Ему показалось, что он откуда-то знает этого человека. Наверное, какой-нибудь актер, но явно не из тех, с кем приходилось встречаться недавно…

– Чем могу быть вам полезен, мистер Хаммонд?

Макса так и подмывало послать этого малого куда подальше. Но вдруг он окажется другом Стью?

– Я – бывший муж Карен Ричардс.

На мгновение Макс застыл; он вспомнил, что читал где-то о ее коротком браке с актером.

– И что же вы от меня хотите?

– В общем, так, – начал мужчина, слегка пошатываясь, – мне известно о тех неприятностях, которые вы причинили ей несколько лет назад. И я намерен позаботиться о том, чтобы впредь этого не случилось.

Этот осел начинал действовать ему на нервы, но внешне Макс оставался спокоен.

– Это что? Дешевый трюк, чтобы привлечь публику? – тихо спросил Макс и взглянул на набережную, надеясь, что там еще нет любящих подобные сцены фотографов; возможность впутаться в глупый скандальчик с этим актеришкой его совсем не прельщала.

– Это вовсе не трюк. В утренней газете я видел вашу с Карен фотографию, и позвольте заметить, что я не дам вам снова обидеть Карен.

От запаха перегара Макс поморщился. Ничтожество! Мало того, что он пьян, так еще и на драку нарывается…

Как ни хотелось Максу проучить наглеца, он заставил себя сдержаться. В любую минуту на пляже могут появиться жадные до «жареного» репортеры, и, если увидят, как он бьет морду ревнивому экс-мужу Карен Ричардс, это не принесет пользы ни ей, ни самому Максу.

– И кто же назначил вас на роль ангела-хранителя?

Ироническая улыбка сразу исчезла с лица Нейла Хаммонда.

– Да будет вам известно, мы с Карен остались друзьями. Мне небезразлично то, что с ней может случиться. Или, в данной ситуации, я озабочен тем, чтобы с ней ничего не случилось. – Нейл громко рыгнул. – Так что на вашем месте, уважаемый, я бы поостерегся, поскольку в противном случае я…

Этого Максу оказалось довольно. Пьян он или нет, но этот приятель явно злоупотребил его терпением. Схватив Хаммонда за грудки, Макс рывком притянул его к себе.

– Что в противном случае?

– Убери руки! – завопил Хаммонд.

Макс не ослабил хватку.

– Слушай, пьянь, плевать я хотел на то, кто ты такой и что тебе известно. Раз уж ты вздумал меня запугивать, позволь тебе кое-что сказать. Еще не родился человек, который посмел мне угрожать и не поплатился за это. – И так резко отпустил Хаммонда, что актер чуть не упал. – Пользуйся моей добротой, парень, и не путайся у меня под ногами. А не то смотри – пополам переломлю. – Последнюю фразу заглушил шум прибоя, но по тому, как внезапно побледнело лицо Нейла Хаммонда, Максу стало ясно, что тот все понял.

Стряхнув со спортивных трусов песок, Макс отвернулся и широкими шагами сердито зашагал к отелю.

Зажав раскалывавшуюся голову руками, он сидел на постели в отеле «Мондайэл». Какого черта ему понадобилось затевать ссору с Максом Прэгером? С человеком, которого он даже не знал? Нейл действительно беспокоился о Карен и ее судьбе – особенно после всего того, что она испытала по его милости. Но чтобы выразить свою заботу, можно было найти способ и получше…

До сих пор все шло как по маслу. Он не ошибся относительно сейфа в магазине. Два дня назад Рекс передал ему кассеты вместе с фотографиями и негативами Карен. Эта услуга стоила Хаммонду десять тысяч долларов, половину из которых пришлось «позаимствовать» у самой Карен. Вторую половину он наскреб, опустошив свой банковский счет и заложив часы фирмы «Ролекс».

В тот же день, пока Тони был в цветочном магазине, Хаммонд упаковал его вещи, выставил их на лестничную площадку и вызвал слесаря, чтобы сменить замок. Затем позвонил любовнику, сказал, чтобы тот не приходил домой, и объяснил почему. Когда Тони без единого слова повесил трубку и помчался проверить сейф, Нейл почувствовал удовлетворение, которое, хотя и не в полной мере, но компенсировало все, что ему пришлось перетерпеть от бывшего дружка.

Пронзительные крики снова вернули Хаммонда к действительности. Он подошел к окну и с высоты пятого этажа увидел на деловой улице Антиб двух девочек-подростков: выследив знаменитость, которую Нейл не смог разглядеть, они подбежали за автографом. Актер тяжело вздохнул. Сейчас он отдал бы все что угодно, включая деньги, которые скоро получит, чтобы оказаться на месте того человека. Снова стать кумиром, испытать поклонение сотен фанатов…

Именно тоска оттого, что он снова в Канне, заставила Нейла прошлой ночью набраться. Его так грызло одиночество и сознание собственной ничтожности, что, направившись обедать в приличное бистро, он закончил вечер в «Виски-э-го-го», где и пил всю ночь, не узнанный никем. В семь утра, злой как черт и не в силах избавиться от похмелья, Нейл прямо из пивнушки отправился на пляж. Когда он заметил Макса, которого сразу узнал по фото в газетах, искушение сорвать на ком-нибудь раздражение оказалось слишком велико. Нейл собирался лишь бросить пару саркастических фраз, но, как всегда во хмелю, не сдержался, и случайная встреча приняла дурной оборот. Слава Богу, что жив остался!

С тяжелым вздохом Нейл пошел в ванную принять душ. Если он хочет, чтобы Карен согласилась на его предложение, следует позаботиться о своей внешности.

ГЛАВА 37

За широким Английским бульваром на каменистом пляже распростерлись любители позагорать, подставив нагие тела знаменитым послеобеденным лучам – по словам местных жителей, несравнимым ни с какими другими в мире. Лишь немногие храбрецы отваживались заходить в воду – в основном девушки в бикини без верха. Каждый раз, когда ледяные волны настигали купальщиц, они начинали весело барахтаться в воде и визжать – к радости жителей Ниццы.

Остров, весь в цветах, отделяло шоссе с шестью полосами движения от величественно возвышавшегося отеля «Негреско» – его замысловатый фасад напоминал о лучших временах, когда Ницца слыла зимней резиденцией европейских монархов.

Билл Хардгров, одетый в безукоризненно отутюженные серые габардиновые брюки и легкий белый свитер, сидел на террасе отеля и любовался морем. Прошедшие четыре года почти не изменили его, разве что прибавили несколько дюймов в талии. Это был все тот же обаятельный мужчина, что когда-то пленил маленький городок Хэддонфилд. Впрочем, те, кто знал его лучше, все же заметили бы в нем некоторые перемены: некая неуверенность в себе, беспокойные взгляды через плечо и неизмененный тик при любом упоминании о миллионере Максе Прэгере.

Пальцы Хардгрова невольно скомкали газету, которую он только что читал. Там на первой полосе красовалась цветная фотография сияющей, элегантной и, очевидно, очень популярной Карен Маерсон – теперь кинозвезды. Хотя Билл видел прежде всего в ней женщину, виновную в крахе его карьеры.

Однако снова заглянуть в газету заставила Хардгрова фотография Макса Прэгера, тоже сделанная прошлым вечером на церемонии открытия Каннского кинофестиваля. Темные глаза, казалось, смеялись и дразнили, как будто Макс снова вел с ним свою жесткую игру. Господи, как же Билл ненавидел этого человека! Как страстно желал раз и навсегда стереть с его лица эту самодовольную улыбку!

Дрожащей рукой Хардгров взял стакан дорогого вермута. «Уже скоро, – подумал он, успокаивая нервы спиртным. – Скоро я навсегда избавлюсь от этого человека».

Потребовалось почти два года, прежде чем бывший мэр сумел оправиться от смертельного удара, который Макс Прэгер нанес ему в тот роковой день накануне нового, тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Два долгих болезненных года, заполненные лишь ненавистью к человеку, разрушившему его жизнь.

Тогда, сочинив историю о пошатнувшемся здоровье, Хардгров передал дела хэддонфилдскому городскому совету, перевел банковские счета, как договаривались, компании «Прэгер» и без лишних слов уехал, поручив все, включая продажу дома, своему адвокату. Стараясь держаться от Прэгера как можно дальше, но не желая при этом покидать восточное побережье, он вместе с Барбарой переехал в Балтимор, в роскошный дом, который достался ей от родителей. В то время как жена нашла в себе силы пережить неприятности, Хардгрова испытанное унижение надолго повергло в уныние и депрессию.

Постепенно он заставил себя выйти из затворничества, обзавелся новыми друзьями, стал играть в гольф с нужными людьми и даже упоминал о прошлых политических амбициях – тщательно придерживаясь своей версии. Многие из его новых друзей считали, что теперь, когда он достаточно оправился от болезни, следует снова подумать о службе. Штат Мэриленд, уж конечно, сумеет найти достойное применение человеку с таким опытом и рвением…

По мере того как росли надежды, росла и ненависть к Максу Прэгеру. Ведь до тех пор, пока он рядом, о политическом будущем не стоило и мечтать. Вот если бы раскопать в прошлом Макса нечто, способное подставить ему подножку… Тогда можно сделать все что угодно – вероятно, даже вернуть свой банк.

Через несколько недель Хардгров связался с детективным агентством, которое обещало полную тайну и быстрые результаты. Однако его попытки оказались пустой тратой времени и денег. Все, что сыщикам удалось выудить против Прэгера, это несколько вызовов в полицию за нарушение правил стоянки автомобиля в семнадцатилетнем возрасте и безобидная кулачная драка в таверне более двадцати лет назад. Макс оказался таким чистеньким, что в сравнении с ним бойскаут выглядел просто Аль Капоне.

Но вот буквально три недели назад партнер по гольфу Клейтон Фоксмор, мэр Балтимора, сделал Хардгрову предложение, вселившее в его сердце новые надежды.

– В конце мая Ричард Беллами уходит в отставку, – сообщил Фоксмор в одно прекрасное утро, едва они начали партию в гольф. – Его жена очень больна, и, сколько бы ей еще ни осталось, Ричард хочет провести все это время с ней и с детьми. – Мэр взглянул на Хардгрова с нескрываемой надеждой. – Я хочу, чтобы его кресло занял хороший человек, Билл. Человек, имеющий опыт в городском управлении и разбирающийся в экономике. Тот, кто понимает и принимает близко к сердцу нужды города. Тот, кому многое по плечу.

Хардгров был так ошеломлен, что на мгновение потерял дар речи. Ричард Беллами являлся президентом Балтиморской корпорации экономического развития, ответственной за разработку и организацию всех стадий расширения города.

– Я даже не знаю, – пробормотал Билл, помня о предупреждении Макса Прэгера. – А как относятся к этому остальные члены совета?

– Положительно. Они все за тебя, Билл!

Хардгров прошелся по густой сочной траве. Президент БКЭР. Не столь высок был сам пост, как то, что ему сопутствовало. Общественное положение, престиж, власть и контакты, которые могли бы пригодиться, пожелай он продолжить карьеру.

– К седьмому мая мне нужен ответ, – сказал Фоксмор, наклоняясь за мячом. – Надеюсь, ты хорошенько подумаешь?

Полночи Билл не мог заснуть. Слова Макса звучали так четко, словно были сказаны вчера: «Никогда снова вы не должны соглашаться на государственную службу. Если я услышу, что вы служите – а я непременно услышу об этом, – то обличу вас как грязного мошенника, каким вы и являетесь». Поскольку известный бизнесмен был не из тех, кто бросает слова на ветер, существовал единственный способ принять предложение мэра: добиться, чтобы Макса не стало.

Но как? Каким образом убить такого, как Прэгер, имея слишком мало времени, чтобы подготовиться? На мгновение пришла мысль нанять профессионального убийцу. Однако Хардгров быстро отбросил ее. Привлекать третье лицо было слишком опасно. Он получил хороший урок в истории с Галлиано. Значит, остается одно – сделать все самому…

Впрочем, спустя несколько дней Хардгров понял, что подступиться к миллионеру гораздо труднее, чем к президенту Соединенных Штатов. Попасть в «Прэгер-тауэр», где жил и работал Макс, было все равно, что проникнуть в военную крепость. Такое положение вещей грозило растянуть осуществление его замысла на несколько недель.

Решение пришло первого мая, когда он прочитал о поездке Макса на кинофестиваль. Да, это именно то, что нужно! Если его враг уедет во Францию седьмого мая, то шестого можно дать Фоксмору ответ, совершенно не опасаясь, что об этом узнает Макс. Затем Хардгров последует за ним на Ривьеру и там…

Однажды ему уже приходилось бывать в Канне во время фестиваля. В эти дни город превращался в сумасшедший дом с тысячами туристов, которые разгуливали по улицам и днем и ночью. В такой толпе легко затеряться. Для прикрытия можно взять с собой Барбару, кстати, пригодится, если ему понадобится алиби. Но Хардгров знал, что алиби не понадобится, потому что он разработает план так же тщательно, как разрабатывал атаки в Корее.

Самое главное – это достать пистолет. При столь жестком досмотре в аэропорту вряд ли можно провезти оружие с собой. Купить же его на Ривьере и оставить за собой след Хардгров боялся. Все-таки требовался помощник, который мог бы все быстро провернуть и держать язык за зубами. И Хардгров знал такого.

На следующее же утро он отправился в Вашингтон к старому армейскому другу, бывшему кадровому офицеру, с которым познакомился во время войны в Корее. Смелый и предприимчивый, после войны Эд Колфакс завоевал репутацию наемника. Как только требовалось провернуть рискованное дельце – перебросить наркотики или провезти партию оружия, – крупные корпорации, организации и даже правительства обращались к бывшему армейскому капитану Эдварду Колфаксу, который за определенную плату мог сделать все.

– Мне нужен пистолет, – сказал ему Хардгров за бокалом сухого мартини, зная, что не последует лишних вопросов, лишь бы заплатили. – Но не здесь, а за границей.

– Где именно?

– Во Франции.

Эд кивнул:

– Когда?

– На следующей неделе. Восьмого мая.

– Посмотрим, чем я смогу тебе помочь.

Через два дня Эд перезвонил:

– Все устроено.

Хардгров вздохнул с облегчением.

– Именно то, что я просил?

– Да.

– Где я должен его получить?

– Нигде. С тобой свяжется человек. Как тебя найти?

– Мой самолет прилетает утром в восемь сорок две. Я остановлюсь в отеле «Негреско».

Вздохнув, Хардгров поднял голову и увидел бесстрастное лицо официанта.

– Что?

– Не хотите ли еще вермута? – спросил официант по-английски.

– Да-да. С удовольствием.

Он оглядел уже наполнившуюся людьми террасу. Куда же запропастился дружок Эда? Достав из кармана носовой платок, Хардгров промокнул влажный лоб. Он сидел на этой проклятой террасе с десяти утра и успел раз десять проверить, не спрашивал ли его кто-нибудь в отеле. Скоро полдень. Сколько же еще ему придется тут торчать?

Боже правый! Вот уже и Барбара возвращается… Обернувшись, Хардгров увидел, как по ступенькам поднимается его жена, на ней было красное в горошек платье, купленное накануне в бутике «Сен-Лоран». Ее короткие русые волосы скрывала огромная соломенная шляпа, в руках множеством свертков.

«Да она скупит весь этот чертов город, – проворчал Хардгров про себя. – Такими темпами нас не хватит и на неделю». Затем, вспомнив, что сейчас ему следует беспокоиться совсем о другом, он улыбнулся. Прежде всего нужно увести отсюда Барбару, и побыстрее.

– Вы мистер Хардгров?

С бьющимся сердцем Билл опустил газету и поднял голову. Перед ним стоял толстый коротышка в яркой гавайской рубашке навыпуск, светло-зеленых брюках и желтоватой панаме. Из-за темных очков и густых усов было почти невозможно разглядеть черты его лица. Незнакомец производил впечатление откормленного американского туриста, не умеющего одеваться со вкусом.

– Да, это я.

Человечек уселся рядом с Биллом и отмахнулся от официанта, который хотел принять заказ.

– Я друг Эда, – представился толстяк, с опаской оглядываясь по сторонам.

– Я ждал вас вчера.

Незнакомец достал из нагрудного кармана жевательную резинку и развернул обертку.

– У меня возникли проблемы с вашим заказом.

Хардгров почувствовал, как у него похолодела спина.

– Так вы его не выполнили?

Согнув пластинку жвачки пополам, мужчина положил ее в рот.

– Пока нет. – Он подался вперед, обдавая собеседника свежим мятным ароматом. – Из-за этого военно-политического конфликта и угроз Ливии сорвать фестиваль силы безопасности утроились. За каждым, вызывающим хотя бы малейшее подозрение, следят, и чуть что – арестовывают и подвергают допросу.

– Боже мой, – разволновался Хардгров. – Значит, вы не сможете мне помочь? И я напрасно проделал весь этот путь, потерял столько времени?

«Со дня на день в газетах может появиться сообщение о моем назначении в БКЭР. Если об этом пронюхает Прэгер – все кончено», – лихорадочно думал Билл.

– Да успокойтесь вы. Я ведь не сказал, что все отменяется. Просто потребуется немного больше времени.

– Сколько времени?

– Два, три, а может быть, четыре дня.

– Четыре дня! Вы с ума сошли! Я не могу ждать четыре дня!

Коротышка пожал плечами:

– Это ваша забота, мистер Хардгров. Моя забота – провести товар по безопасным каналам. Как я уже сказал, сейчас особенный период. Месяц назад или через месяц – совсем другое дело.

Хардгров подавил досаду и разочарование. Что ему еще остается, кроме как ждать и уповать на то, что Прэгер задержится в Канне дольше, чем на четыре дня? И на то, что ему не попадется на глаза мэрилендская газета?

– Будьте у себя в номере каждое утро между десятью и двенадцатью, – продолжал друг Эда. – Если к полудню я не появлюсь, отправляйтесь по своим делам и ждите меня на следующее утро. Кстати, вы должны мне тридцать тысяч франков, причем половину я беру вперед. – Он произнес это так непринужденно, будто сообщил о приглашении на обед.

– А не дороговато ли? – возразил Хардгров.

– Конфиденциальность и надежность по дешевке не покупаются, мистер Хардгров. – Улыбнувшись, гость поднялся. – Завтра утром я зайду за задатком.

Коротышка ушел. Хардгров снова откинулся на спинку стула, его тонкий свитер прилип к мокрому от пота телу. А он еще надеялся уладить все за двадцать четыре часа, максимум – за сорок восемь. Теперь придется ждать четыре дня. Да за это время с ума можно сойти!

Хардгров выпил вермут и заставил себя расслабиться. Волноваться бесполезно. Это лишь поставит под угрозу дело. Через несколько дней все окажется позади. Макс Прэгер будет мертв, а очередным президентом БКЭР станет Уильям Дж. Хардгров. И это еще только начало.

ГЛАВА 38

Карен стояла перед огромным зеркалом и, склонив голову набок, поправляла серебряную пряжку на широком поясе белого костюма от Клода Монтана. Копну рыжих кудрей она собрала высоко на затылке в толстый хвост, открыв крупные серебряные серьги – последнюю абстрактную работу Паломы Пикассо.

Карен успела нанести на кожу за ушами несколько капель любимых французских духов «Мой стиль», когда услышала легкий стук в дверь.

– Войдите. – Она взяла со столика театральную сумочку из белой кожи и, увидев в дверях Джека, улыбнулась. – Я готова.

Он окинул ее долгим оценивающим взглядом.

– Отлично выглядишь, детка. Как всегда.

Что-то в голосе Джека заставило Карен пристальнее вглядеться в лицо друга. За этот день она уже второй раз заметила в его глазах тревогу и глубокую складку между бровей. Карен надеялась, что к Максу Прэгеру это не имеет никакого отношения.

– Так, – сказала она, бросая сумочку на диван. – Пока я не узнаю, что случилось, мы никуда не идем. Только не говори, как сегодня за завтраком, что мне снова все показалось. Во второй раз у тебя это не пройдет. – Сев в кресло, она закинула ногу за ногу.

Джек пригладил густые темно-русые волосы. Почти двадцать четыре часа он молчал о приезде Нейла, потому что очень не хотел портить Карен праздничное настроение, но Джек не был уверен в том, что так или иначе эта новость не дойдет до актрисы.

– Нейл здесь, – бросил он безразличным тоном. Карен выпрямилась, ее лицо сделалось мертвенно-бледным.

– Здесь? В Канне?

Джек кивнул:

– Прилетел вчера, вскоре после нас. Я ничего тебе не сказал, потому что надеялся уговорить его уехать. – Джек вздохнул и развел руками. – Но он и слышать об этом не желает. Даже после того, как я дал ему тысячу баксов, чтобы вернуться в Лос-Анджелес.

Карен сидела, не шевелясь.

– И что ему надо?

– Денег. Что же еще?

– Но ты же дал ему на прошлой неделе пять тысяч долларов!

– Говорит, что все потратил.

Карен почувствовала знакомую боль под ложечкой. «Когда же это все кончится? – с тоской подумала она. – Когда я наконец избавлюсь от постоянных угроз этого человека и гнетущего страха, что в любую минуту моя жизнь снова будет безжалостно разрушена?»

Удрученный, Джек по-прежнему стоял и смотрел на Карен.

– Тебе от него досталось? – спросила она, придя в ужас от мысли, что ее старому другу снова причиняют неприятности.

Джек пожал плечами:

– Нейл был пьян. Сказал, будто узнал, что Макс Прэгер здесь, и что всеми силами намерен защитить тебя от него.

– Ну, тогда мне нечего бояться! – горько рассмеялась Карен.

Она подошла к окну и вгляделась в невероятную дорожную пробку, которая образовалась перед отелем. Карен понимала: если надо, Джек и Мишель Лемэн надежно ее защитят. Но сколько можно прятаться? Скоро репортеры пронюхают о том, что Нейл здесь, и начнут задавать вопросы.

– Где он теперь? – спросила Карен, не оборачиваясь.

– Лемэн нашел ему комнату в отеле «Мондайэл».

– Кто-нибудь, кроме тебя и Мишеля, знает о том, что он приехал?

– В баре знают. Нейл наделал там немало шума. Наверное, там был репортер. В утренней газете появилась маленькая заметка.

– И что пишут?

– Что бывший муж Карен Ричардс – в Канне и еще что-то о его последнем пребывании здесь в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. Больше ничего.

Карен кивнула. Значит, пока она в безопасности. И до конца фестиваля, вероятно, ничего не изменится. Требуется лишь дать Нейлу то, что он хочет.

Джек остановился за ее спиной и заверил:

– Я не допущу, чтобы он приблизился к тебе ближе, чем на метр. Все, что тебе нужно сделать, это…

Карен обернулась, ее взгляд был холоден и спокоен.

– Я ничего не собираюсь делать, – твердо заявила она. – И уж конечно, я не намерена прятаться.

К часу Карен и Джек прибыли в казино «Палм-Бич» на официальный завтрак, который устраивала студия «Карнеги пикчерс». Роскошное здание с видом на живописную бухту, предназначавшееся для самых разных мероприятий, уже заполнили международные пресс-агентства.

Старательно избегая Абигейл Ньюэн, помахавшей ей из противоположного конца зала, Карен оставила Джека с репортером из «Хьюстон пост» и направилась к столу с закусками.

– На вашем месте я бы поостерегся, – раздался знакомый голос, едва она поднесла ко рту канапе. – Если вы решили отведать осьминогов, советую хорошо прожаренных.

Рука Карен застыла в воздухе – отчасти от слов Макса Прэгера, отчасти оттого, что никак не ожидала встретиться с ним здесь. Сначала Карен решила его проигнорировать и затеряться в толпе. Однако ее вновь остановило нежелание привлечь к себе лишнее внимание.

– Осьминогов? – Положив канапе на блюдо, Карен обернулась и встретила насмешливый взгляд Макса.

Он стоял рядом, засунув руки в карманы, и казалось, чувствовал себя на приеме как дома. На нем были безукоризненно сшитый светло-бежевый костюм и расстегнутая у горла светло-розовая рубашка.

– Здесь это самое любимое блюдо, – продолжал Макс непринужденно и очень дружелюбно.

Пытаясь придумать предлог, чтобы уйти, Карен невольно заметила, что их пара вызывает всеобщий интерес. Впрочем, актриса понимала, что дело было вовсе не в ней, а в Максе Прэгере, который привык овладевать вниманием сотен людей, словно магнит со всех сторон притягивая к себе взгляды.

Обычно бросавший Карен в нервную дрожь голос Абигейл явился для нее сейчас почти что милостью Божьей.

– Карен, можно вас на минуточку?

Оглянувшись, Карен увидела, как к ней пробирается худая некрасивая женщина лет сорока. По блеску в маленьких темных глазках актриса догадалась, что ведущая колонки новостей услышала какую-то сплетню и жаждет ее подтверждения. Ухватившись за возможность избавиться от Макса, она радостно улыбнулась репортеру:

– Абигейл! Я думала, вы совсем не обращаете на меня внимания! – Однажды Мэгги Дрейфус поделилась с Карен беспроигрышным способом расположить к себе репортера. – А какое на вас чудесное платье! От Армани?

Абигейл, год за годом старавшаяся войти в число тех, кто одевается лучше всех, зарделась от удовольствия.

– Да, от Армани. Ах, дорогая, боюсь, я спугнула вашего кавалера.

Карен не обернулась.

– Если вы имеете в виду мистера Прэгера, то он не мой кавалер.

Абигейл расплылась в лучезарной улыбке.

– Тогда кто же ваш? Ручаюсь, что не Нейл Хаммонд.

– Ну-у что вы, конечно, нет, – протянула Карен, принимая игривый тон собеседницы. – С чего вы взяли?

– Вы ведь знаете, что Нейл здесь.

– Во всяком случае, слышала об этом. – И сделала глоток шампанского, даже не почувствовав вкуса. – Вы его видели?

– Нет, Нейл Хаммонд давным-давно перестал интересовать публику, дорогая. Кстати, вы никогда не говорили мне, почему так быстро с ним разошлись. – От любопытства крошечное личико Абигейл стало похоже на мордочку хорька.

– Оказалось, что он не так уж вкусно готовит.

Абигейл разразилась пронзительным смехом. Улыбаясь, Карен перевела разговор на более безопасную тему. К счастью, объявили, что завтрак подан. За столом Карен оказалась рядом с лос-анджелесским кинокритиком.

– Как вам понравились «Пираты»? – спросил он, наблюдая за тем, как официант накладывает ему на тарелку тончайшие ломтики холодного лосося.

– Интересная картина.

Разница между часовыми поясами сыграла с Карен злую шутку, и она чуть не заснула в середине этого фильма, который показывался первым, и с большим трудом поняла его содержание.

– А мне он показался чертовски нудным. В сущности, по-моему, большинство кинофестивалей довольно скучны.

– Тогда зачем же вы на них ездите?

Критик жестом показал официанту, чтобы тот добавил ему еще укропного соуса.

– Из-за еды. Не могу отказать себе в таком удовольствии. Особенно здесь. Французы относятся к приготовлению пищи как к искусству. – Отломив кусочек хлеба, он обмакнул его в соус. – Раньше в Беверли-Хиллз тоже знали толк в кулинарии, ведь год за годом в Калифорнию десятками иммигрировали хорошие французские повара. Однако теперь… – Пожав плечами, журналист отправил в рот ломтик лосося. – У них там только и разговоров, что про холестерин. В любое время и в любой компании. Знаете, какое теперь в Беверли-Хиллз модное увлечение?

Карен покачала головой, надеясь, что ее равнодушие охладит соседа.

– Омлет из яичных белков. Теперь повсюду эти чертовы омлеты. Подумать только…

Карен оглядела гостей за столом. Макс Прэгер сидел, между журналисткой, из Швеции, с которой Карен встречалась прошлым вечером, и женой знаменитого немецкого кинокритика. Обе женщины оживленно беседовали и смеялись, вероятно, стараясь привлечь внимание Макса. С изяществом, которого Карен совсем не ожидала, он умудрялся поддерживать разговор с обеими, одновременно уклоняясь от прямых нападок чувственной шведки.

Прежде чем Карен успела отвести взгляд, Макс, словно под действием какой-то неведомой силы, повернул голову. На несколько секунд их взгляды встретились. Застигнутая врасплох, она почувствовала, как от смущения к ее щекам приливает горячий румянец, и быстро обернулась к своему собеседнику, который уже разглагольствовал о вине.

Через несколько минут подошел Мишель Лемэн и напомнил о сеансе фотосъемки на Круазетт.

Первое, что по прибытии в Монтре открывали для себя учащиеся из близлежащих пансионов, была «Ла Скала» на улице Гранд. Расположенная напротив отеля уютная чайная полюбилась уже многим поколениям местных студентов. Девушки из «Ле Берже» и парни из соседней школы «Форвиль» часто встречались здесь и, наслаждаясь горячим шоколадом и великолепными пирожными, делились последними сплетнями.

При каждом звуке колокольчика Элизабет Маерсон, короткие темные кудри которой нимбом обрамляли хорошенькое личико, бросала взгляд на входную дверь. Время от времени она с тревогой смотрела на изящные дорогие часы, которые в прошлом августе подарила ей мать. Вот уже и четыре. А ведь Элизабет необходимо вернуться в «Ле Берже» к пяти – иначе она на месяц потеряет право покидать пансион. Да где же в конце концов Питер?

В зал снова ворвался холодный воздух, и девушка увидела в дверях Питера. Его русые волосы были влажными от дождя.

– Ради Бога, – прошептала Элизабет, когда Питер сел напротив. – Почему так долго?

В свои семнадцать, высокий и долговязый, Питер Кантрель двигался с неловкостью человека, который слишком быстро и слишком сильно вырос. Серьезное красивое лицо и добрый характер сделали его всеобщим любимцем. Питер был застенчивым, умным и одним из самых многообещающих студентов «Форвиля».

– А ты как думаешь? – От раздражения стал еще заметнее его британский акцент. – Неужели я похож на фокусника, который достает автомобили прямо из шляпы?

Взволнованный юноша быстро оглядел зал. Успев привыкнуть к его бурным всплескам эмоций, Элизабет пропустила колкость мимо ушей.

– Конечно, нет, – ответила она. – Но я думала, тебе удалось взять машину Марселя.

– Нет, не удалось. – Поймав взгляд официантки, Питер заказал две чашки горячего шоколада.

– Но почему? Что случилось?

– Марсель узнал, что я собираюсь отмахать на его тачке столько миль, и отказал. Я говорил ему, что он в обиде не останется, но парень все равно не согласился.

Элизабет с досадой откинулась на спинку стула.

– Дерьмо.

Подождав, пока уйдет официантка, Питер снова заговорил:

– Послушай, какая разница? Все равно твоя затея была полным бредом. Или мадам Гилле, или мой директор школы так и так застукали бы нас прежде, чем мы добрались бы до границы.

Элизабет бросила на Питера полный ужаса взгляд.

– А почему это ты говоришь в прошедшем времени? Надеюсь, ты не собираешься сдаваться? Теперь, когда мы так близки к цели?

Питер сердито сверкнул на нее глазами.

– Элизабет, что ты от меня хочешь? Без машины мы никуда не поедем. К тому же ты сама сказала, чтобы добираться на самолете или на поезде, у нас слишком мало денег.

– Ох, Питер, хватит ныть, ладно? Тебе придется найти другую машину, и все дела. – Она немного помолчала, понимая, что теперь должна хорошенько взвесить свои слова. – Конечно, если ты не сможешь, мне придется попросить Гернхарта…

Услышав имя ненавистного соперника, Питер едва не подскочил со стула и прошипел:

– Ты этого не сделаешь.

Глаза Элизабет округлились от удивления.

– Тебе не нравится, что я попрошу помощи у Гернхарта?

– Еще бы мне понравилось! Да если на то пошло, он просто извращенец. Ты видела, как этот парень на тебя смотрит, как ухмыляется…

– Значит, он ко мне неравнодушен.

– Размечталась! У Гернхарта свои цели. Одному Богу известно, что с тобой станет, как только ты окажешься на шоссе с этим сексуальным маньяком. Скорее всего, кроме заднего сиденья его «опеля», ты вообще ничего не увидишь.

– Питер!

– Точно тебе говорю. Но я этого не допущу, слышишь? Ни за что. – Когда, скромно опустив ресницы, Элизабет принялась за свой шоколад, он добавил: – Если уж ты хочешь в Канн, то поедешь только со мной.

– Так ты найдешь другую машину?

– Разумеется. Только потерпи немного. И держись от Гернхарта подальше.

Питер позвонил в тот же вечер. Вместе с тремя другими девушками Элизабет и Эрин смотрели телевизор в холле пансиона, когда Кэтрин Брентверт сняла трубку.

– На проводе Питер О'Тул, – сообщила она и принялась ехидно хихикать.

Смерив ее уничтожающим взглядом, Элизабет вырвала у девушки трубку.

– Привет, Питер! Ты нашел машину?

Догадавшись, что разговаривает слишком громко, девочка огляделась по сторонам. Кэтрин пристально смотрела на нее и пыталась за телешоу разобрать слова Элизабет.

– Да. Луи Милле согласился одолжить мне свой «пежо». Его старушка пробежала немало миль, но Луи уверяет, что она еще будь здоров.

Элизабет с трудом скрыла радостное волнение.

– Питер, ты просто ангел, и я тебя обожаю!

На другом конце провода послышалось смущенное покашливание.

– Ты уверена в том, что о твоей затее никто не подозревает?

– Конечно, уверена. Знает только Эрин, но она меня прикроет.

– Тогда ладно. Завтра утром буду ждать тебя в одиннадцать пятьдесят у ворот.

Повесив трубку, Элизабет прислонилась к стене. Она так ликовала, что не решилась вернуться к подругам. Сработало! Она все-таки едет в Канн!

Карен, грустная, одинокая, сидела в летнем кафе напротив порта. В красном шарфике, полностью Закрывавшем волосы, и огромных темных очках она почти не привлекала внимания прохожих.

После серии фотоснимков для «Пари-матч» Карен отказалась последовать совету Джека, то есть оставаться в своей комнате до пышного обеда, который устраивался в отеле на мысе Антиб. Она отправилась в город и, смешавшись с туристами, окунулась в праздничную атмосферу фестиваля. Такие минуты, когда Карен могла оставаться сама собой, выпадали теперь слишком редко.

Не раз она признавалась Петри, что чувствовала бы себя совершенно счастливой, если бы ее успеху не сопутствовала столь шумная слава и ненужная суета. Хотя следовало признать, что здесь все было совсем по-другому. По каннским улицам разгуливало столько знаменитостей, что фоторепортерам всегда хватало работы. В такой толпе не составляло труда затеряться.

– Привет, Рыжая.

Услышав этот голос, она замерла. Карен знала, что в конце концов он ее выследит. Однако не ожидала, что так скоро…

– Не против, если я присяду?

Не дожидаясь ответа, Нейл обогнул стол. Карен отметила, как он постарел. Тщательно подстриженные волосы поредели, а складки вокруг рта стали еще глубже. В его глазах светилась бравада, однако, вглядевшись в них пристальнее, можно было заметить отчаяние – отчаяние, которое оставили в них страх и одиночество.

Нейл сел рядом с Карен.

– Потрясающе выглядишь! – Он нисколько не преувеличивал. Без макияжа, в обтягивающих джинсах и белой вышитой ковбойке, Карен была похожа на девочку-подростка. – Поздравляю с наградой Академии. Я горд за тебя.

Карен выпила немного легкого сухого вина.

– Хватит пустых разговоров, Нейл. Что тебе надо?

– Разве Джек тебе не сказал?

– Джек дал тебе еще тысячу долларов, чтобы ты вернулся в Лос-Анджелес.

– Я не мог уехать, Карен, не уладив дела с тобой. – Никак не отреагировав на его слова, она продолжала смотреть на машины, проезжавшие вдоль порта. – Я знаю, что порой способен достать кого угодно, и не виню тебя за наплевательское отношение ко мне. Но, по правде говоря, все шло не так, как я надеялся.

– Я так понимаю, что ты по-прежнему без работы.

Нейл пожал плечами:

– Во всяком случае, без такой, которая сделала бы меня богатым и известным. Наша страна слишком увлечена молодежью, чтобы дать приличный шанс таким, как я.

– Если бы ты бросил пьянствовать, думаю, все было бы иначе.

– Пожалуй. – Нейл вытянул ноги перед собой. – А пока… – Он набрал в легкие побольше воздуха. – Я готов утрясти то, о чем мы с тобой говорили, Карен. Фотографии и негативы всего за сто тысяч долларов.

Нейл заметил, как дрогнули ее плечи, однако Карен даже не повернула головы.

– Они у тебя?

– Да.

Почувствовав, как в груди гулко застучало сердце, она взглянула на Нейла.

– Покажи.

– Я не ношу их с собой, Карен. Еще потеряю. А кто знает, в чьи руки они попадут?

– Я хочу их увидеть, – заявила Карен ровным безразличным тоном. – Все. Вместе с негативами.

Нейл покачал головой:

– Об этом не может быть и речи.

– Почему же?

– Потому что этот твой бульдог Витадини непременно накинется на меня, как только я достану фотографии.

Карен улыбнулась. Хотя Джек скорее всего оценил бы этот план по достоинству, она об этом даже не подумала.

– Тогда встретимся там, где ты скажешь. – Карен снова перевела взгляд на поток машин. – Иначе больше ты не вытянешь у меня ни цента, – процедила она, надеясь, что голос не выдаст ее волнения. – Выбирай.

Нейл не сводил с нее глаз. Карен казалась спокойной, почти безмятежной, а рука, поднявшая бокал, была тверда.

– Хорошо, – наконец проговорил он. – Через полчаса в отеле «Мондайэл». И постарайся прийти одна, иначе сделка не состоится.

Карен смотрела, как Нейл лавировал между столиками, а затем пошел к улице Антиб, и не могла даже заставить себя почувствовать к нему жалость. И все же этого человека она когда-то полюбила или сильно увлеклась им. Человека, который хоть ненадолго принес им с Элизабет тепло, радость и чувство единения. Теперь у Карен осталось к нему лишь презрение.

– Интересно, что носят на международных кинофестивалях? – Бросив на кровать охапку одежды, Элизабет сложила руки на груди.

– Насколько мне известно, почти ничего, – авторитетно ответила Эрин Кармишель. Взяв в руки желтую ветровку, она осмотрела ее со всех сторон и лишь потом сунула в чемоданчик Элизабет. – Не могу поверить, что я замешана в эту сумасшедшую затею. Как только твоя мать узнает о том, что ты натворила, она тебя прибьет. Затем приедет сюда, и тогда мне тоже достанется за соучастие. – Эрин тяжело вздохнула. – А уж что она сделает с Питером, и представить себе не могу.

– С ума сойти, может, хватить причитать? Все будет отлично! А если ты будешь осторожна и сделаешь все так, как я сказала, никто даже не узнает о том, что ты меня прикрывала.

– Уверена, Кэтрин Брентверт что-то подозревает.

Элизабет вздохнула: все-таки ее подруга еще совсем ребенок…

– Это потому, что у тебя все на лице написано.

– А что я могу поделать? Я и правда ужасно беспокоюсь.

Сбросив с ног фиолетовые босоножки, Элизабет опустилась на кровать Эрин.

– Так не беспокойся! Все, что от тебя требуется, это притвориться, будто ты ничего не знаешь. Тогда с тобой ничего не случится.

– А вдруг дежурный по столовой заметит, что тебя нет?

– Эрин, мы уже сотни раз это обсудили. Ты скажешь, что я готовлю в своей комнате доклад по истории на среду. К тому времени когда кто-нибудь обнаружит мое отсутствие, я уже буду слишком далеко. – Она покровительственно похлопала Эрин по руке. – А когда во вторник я вернусь обратно, мама уже все уладит.

Похоже, Эрин это нисколько не убедило.

– Но тебя могут отстранить от занятий. Или вообще исключить. Забыла, что случилось в прошлое Рождество с Гретхен Веймар?

Элизабет бросила в чемодан еще одни джинсы.

– Не забыла. Но, как говорят французы, кто не рискует, тот не пьет шампанское. К тому же я нужна маме. Дядя Джек возвращается домой, и ей совершенно не на кого будет опереться. Ты ведь знаешь, она терпеть не может всякие сборища. И вообще всю эту суету вокруг звезд. А мне, наоборот, нравится. И мало ли, может быть, пока я там, кто-нибудь заметит меня и скажет: «А подайте-ка мне эту талантливую девушку. Плевать, во что это обойдется. Мне нужна только она».

Глядя на совершенно серьезную подругу, Элизабет расхохоталась и, швырнув в чемодан последнюю блузку, захлопнула крышку.

– А вдруг что-нибудь сорвется? – прошептала Эрин.

– Ради Бога, ну что может сорваться? Я еду повидаться с мамой, как уже делала много раз. Меня везет внушающий доверие водитель с правами, и, если что, у меня самой есть подписанный мадам Гилле пропуск.

– Который ты сама и подписала.

– Этого никто не знает, – парировала Элизабет. В это время зазвенел второй звонок. Не говоря больше ни слова, она взяла свои книги и выбежала из комнаты, Эрин бросилась следом.

ГЛАВА 39

– Черт бы его побрал!

Услышав, как выругался Питер, она открыла глаза и села.

– Что случилось? – спросила Элизабет, вглядываясь в ветровое стекло «пежо», выпущенного лет двадцать назад. – Что там за ерунда?

– Эта ерунда, – проворчал Питер, обеими руками держа руль, сгорбившись над ним и прищурив глаза, – туман.

– Почему ты не включишь противотуманные фары?

– У нас их нет.

– Ну тогда включи обогреватель. Мне холодно.

– Обогреватель не работает.

Прежде чем поджать под себя ноги и снова перевести внимание на дорогу, она бросила на Питера тревожный взгляд. Насколько Элизабет могла видеть – а видела совсем немного, – они ехали одни. Ни впереди, ни сзади фары машин не светились. Девушка посмотрела на часы. Половина четвертого. Чуть больше двух часов назад им удалось пересечь границу, и, хотя Элизабет боялась, все прошло гладко. Приближались выходные, у таможенников было полно работы, поэтому, едва просмотрев документы молодых людей, они тотчас же велели им двигаться вперед, стараясь побыстрее разобраться с длинной вереницей машин.

– Где мы? – спросила Элизабет, сообразив, что спала примерно полчаса.

– Только что выехали из Гренобля.

– Мы все еще на автостраде?

Не сводя с дороги глаз, Питер покачал головой:

– Автострада кончилась несколько миль назад. Теперь мы едем по семьдесят пятому шоссе. По-моему, – добавил он.

– Что значит, по-твоему? Разве ты в этом не уверен?

Казалось, обычное спокойствие изменило Питеру.

– В таком тумане я могу лишь догадываться.

– Неужели ты не заметил каких-нибудь знаков?

– Минут двадцать пять назад я видел знак: двенадцать километров до Лаффре. Так что скоро узнаем, туда мы едем или нет.

Элизабет почувствовала, как у нее заныло под ложечкой.

– А если не туда?

Питер подбадривающе улыбнулся ей:

– Как там в знаменитой американской поговорке: «Перейдем мост, когда доберемся до него»?

Элизабет взглянула на спидометр: хоть он работает. Машина ползла, как черепаха; двадцать пять миль в час. Да с такой скоростью они доберутся до Канна не раньше будущей недели!

– Мне холодно, – пожаловалась Элизабет, заворачиваясь в легкий синий кардиган.

Питер взглянул на нее.

– Хочешь достать что-нибудь из чемодана?

– Это самое теплое, что я захватила.

– Здорово! – Подогнав машину к обочине, Питер притормозил, снял кожаную куртку и протянул ее Элизабет. – А ну-ка, надень. – Затем он вышел из машины, открыл багажник и вернулся в лыжном свитере с ярким красно-серым узором. – Проголодалась? – спросил юноша.

Застегнув куртку, она кивнула. Тогда Питер достал с заднего сиденья два толстых сандвича – французскую булку с салями и сыром, которые купил в городе перед тем, как заехать за Элизабет. – Если хочешь пить, у нас есть бутылка минералки, а еще два яблока и шесть батончиков – твои любимые, с фундуком.

Элизабет принялась за сандвич. Утром у нее от волнения совсем не было аппетита, теперь же, несмотря на тревогу из-за непредвиденной задержки в пути, девочка умирала от голода. Пока они ели, Элизабет украдкой следила за Питером, который время от времени пристально вглядывался в туман – как будто мог его рассеять.

– Ты боишься? – спросила она.

Питер пожал плечами.

– Да нет, нисколько. Но я волнуюсь. Радио сломано…

– Ах, еще и радио сломано?! – в негодовании воскликнула Элизабет. – В этой машине хоть что-нибудь работает?

– Мотор работает. Скажи спасибо и за это. В любом случае без радио мы никак не узнаем, когда поднимется туман. А если это случится не скоро, мы не успеем попасть в Канн и вернуться в школу утром во вторник.

– Что ты такое говоришь?

– Я говорю, если мы не увеличим скорость, придется возвращаться в Монтре. Тебя могут только отстранить от занятий, а в «Форвиле» совершенно железные правила. Если во вторник обнаружат, что меня нет через два часа после переклички, я исключен.

Элизабет ничего не ответила. Питер прав. Как бы сильно ей ни хотелось попасть на фестиваль, в таких условиях она не могла требовать от юноши продолжать путь. Кроме того, теперь, когда их, словно пеленой, окутывал густой туман, Элизабет овладел страх.

– А может, остановимся в ближайшей деревеньке и выясним, где мы? – предложила она.

Питер включил зажигание.

– Я так и собирался сделать, но, к сожалению, нам давным-давно уже не попадались ни деревня, ни даже домик. Во всяком случае, с дороги я ничего не видел. – Он снова завел мотор и медленно выехал на узкую пустую дорогу. – Придется подождать, пока мы не доберемся до Лаффре.

Через два часа Питер остановился перед дорожным знаком, на котором было написано: «Отерив – 7,5».

– Где этот Отерив? – спросила Элизабет, наливая в бумажный стаканчик минеральной воды.

Питер снова углубился в изучение карты.

– Понятия не имею. На карте его нет. – Сложив карту, он сунул ее в «бардачок». – Все равно поехали. Наверное, это какая-нибудь деревушка. Найдем теплую пивную и переждем, пока туман не рассеется. Какой смысл ползти на такой скорости!

Однако у старенького «пежо» были свои планы. Едва Питер попытался завести мотор, тот, кашлянув пару раз, издал дребезжащий звук и затих.

– Что с этой колымагой? – в отчаянии крикнула Элизабет.

Сжав зубы, Питер упорно крутил ключ зажигания и давил на акселератор.

– У нас кончился бензин, – выдохнул он, откидываясь на сиденье.

– Кончился бензин! Питер, как же так?

– Послушай, – огрызнулся он, начиная терять терпение. – Давай не будем валить все на меня. Ведь эта нелепая затея полностью принадлежит тебе. Так что не смотри так, будто во всем виноват я.

– Да что ты говоришь? А кто же еще виноват в том, что у тебя пустой бак? Мог бы время от времени поглядывать на стрелку.

Обернувшись, Питер бросил на свою спутницу угрюмый взгляд.

– Моя дорогая, датчик бензина тоже не работает.

День оказался длинным и утомительным. Тем не менее, несмотря на усталость и великолепную постель, Карен не спалось. Она все думала о встрече с Нейлом и своем решении, после того как просмотрела фотографии и негативы, заплатить ему сто тысяч долларов. Поверив, что вскоре все будет кончено, Карен испытала тогда огромное облегчение. Однако теперь, в темноте, она с каждой минутой все больше боялась, что Нейл передумает. «Куда делась моя былая уверенность? – удивлялась Карен. – Та самая уверенность, которая помогла мне уговорить Джека возвратиться в Лос-Анджелес, как он и планировал, в тот же день после обеда».

«Я вполне справлюсь с Нейлом сама, – заявила Карен своему другу. – Лишь постарайся сразу, как только приедешь, переправить мне чек. Перестань волноваться и как следует повеселись на дне рождения близняшек».

Когда все это было… Вздохнув, Карен перевернулась на другой бок и взяла с ночного столика часы. Вот и полночь. Какой ужас! В девять тридцать у нее интервью на «Антенн-2», одном из трех основных французских телеканалов. Не поспав хоть немного, она предстанет перед камерой с мешками под глазами. Карен заставила себя расслабиться и думать о чем-нибудь приятном. Однако ничего не получалось.

Вспомнив, что сыгравшая вместе с ней в «Сожалениях» Хелен Парсонс собиралась зайти в бар и пропустить стаканчик на сон грядущий, Карен решила присоединиться к актрисе. Скорее всего, немного выпив, она наконец сможет заснуть. Через несколько секунд Карен без всякого макияжа и в тех же самых джинсах и ковбойке, которые надевала днем, уже спешила из своего люкса вниз.

Переполненный бар, очень удачно названный за свои размеры «Маленьким», гудел от смеха и голосов. Здесь заключались и расторгались многомиллионные сделки, вершились людские судьбы, и никому не известные люди наутро становились идолами.

Оглядывая зал из-за стеклянной двери, она пыталась отыскать Хелен. Однако ни подруги, ни кого-нибудь со студии не было. Разочарованная, Карен медлила: выпить в одиночестве или возвращаться в номер к ночным призракам.

– Ищете компанию?

Услышав голос Макса, она обернулась, снова удивляясь его сверхъестественной способности столь неожиданно врываться в ее жизнь. Миллионер стоял рядом с кружкой пива и улыбался.

– Мне просто нужна Хелен Парсонс, – ответила Карен, и на секунду ее глаза встретились с глазами Макса.

Он показал на дверь.

– Хелен только что ушла. А почему бы вам не составить компанию мне? Пить в одиночестве – не очень веселое занятие.

Ей не пришлось ничего отвечать, поскольку к ним как раз стремительно направлялся Мишель Лемэн. Карен помахала ему, надеясь, что он правильно воспримет неожиданное проявление дружелюбия. Однако Мишель в ответ даже не улыбнулся. Приветствуя Макса легким поклоном, он обратился к Карен:

– Вы отключили телефон?

– Да, – ответила она, вспомнив, как не хотела, чтобы ее беспокоил Нейл. – А в чем дело?

Глаза Мишеля за стеклами очков смотрели очень серьезно.

– Вам пыталась дозвониться директор школы, в которой учится ваша дочь.

Карен вся подобралась.

– Мадам Гилле? Почему? Что случилось с Элизабет?

Мишель покачал головой:

– Не знаю. Мне она ничего не сказала. Лишь просила вас сразу же ей перезвонить. – Он показал на вестибюль: – Как только выйдете, там есть телефон.

Не обращая внимания на Макса, стоявшего за ее спиной, Карен ринулась сквозь толпу, улыбаясь знакомым и стараясь преодолеть нараставшее в груди волнение. Хотя мадам Гилле знала, где застать Карен в любое время дня и ночи, она еще ни разу не позвонила. Какая беда могла заставить ее сделать это сейчас? Да еще так поздно ночью.

Карен быстро набрала номер школы, и, как только назвала себя, ее мгновенно соединили с мадам Гилле.

– Элизабет без разрешения покинула школу, – заявила мадам Гилле быстро и решительно. – И я хотела бы узнать, благополучно ли она добралась.

У Карен засосало под ложечкой.

– Куда благополучно добралась?

На другом конце провода ненадолго замолчали.

– Так вы ее не видели? И Элизабет вам не звонила?

– Да нет же! – воскликнула Карен, обеими руками сжимая трубку. – Зачем бы я тогда…

Словно сквозь пелену тумана снова раздался взволнованный голос мадам Гилле:

– Она уехала из школы вскоре после одиннадцати на машине, которую вел Питер Кантрель, студент «Форвиля».

Карен не хватило воздуха.

– В одиннадцать утра! Но прошло уже тринадцать часов! – И уже не в силах справиться с паникой, спросила: – Почему же мне раньше ничего не сообщили?

В голосе мадам Гилле слышался упрек:

– Я обнаружила, что ее нет, примерно час назад. И потратила этот час, опрашивая ее подруг, обзванивая местные больницы. Кроме того, я пыталась дозвониться вам.

– Простите, – выдохнула Карен и провела рукой по волосам. – Что вам удалось узнать?

– Кэтрин Брентверт, одноклассница вашей дочери, пришла ко мне после того, как нашла в холле оставленную Элизабет карту. Вероятно, Кэтрин не сразу обратила внимание на эту карту, а когда, уже вечером, увидела, то догадалась, что Элизабет отметила на ней дорогу от Монтре до Канна. Я сразу же отправилась в комнату вашей дочери и поговорила с ее подругой Эрин Кармишель. Она подтвердила, что Элизабет уехала к вам.

– Вы звонили в полицию?

– Мне не хотелось ничего предпринимать, предварительно не переговорив с вами, – ответила мадам Гилле. – Я знаю, как тщательно вы оберегаете свою частную жизнь и жизнь вашей дочери от посторонних. Впрочем, ввиду серьезности положения все-таки советую немедленно связаться с полицией.

– Я так и сделаю. – Карен продолжала бороться с холодным, парализующим ее страхом. – Сообщите мне маршрут, отмеченный Элизабет на карте, и марку автомобиля, который ведет Питер.

Тотчас же перед Карен оказались листок бумаги и авторучка. Она увидела рядом Макса и, не поблагодарив его, записала переданные мадам Гилле сведения.

– Эрин описала мне, как одета ваша дочь, – добавила директриса: – Голубые джинсы, рубашка из шотландки, синий кардиган, синие теннисные туфли. Еще у нее коричневый чемодан в красную и зеленую полоску.

Карен закрыла глаза – сердце давил леденящий страх. Лишь одна мысль удерживала ее от того, чтобы окончательно не поддаться этому ужасу: рядом с Элизабет рассудительный Питер. Несколько недель назад, ненадолго заезжая в «Ле Берже», Карен познакомилась с этим студентом. Его зрелость и преданность Элизабет произвели на мать огромное впечатление.

– Спасибо, мадам Гилле. Большое спасибо.

– Прошу вас, дайте мне знать, как только узнаете что-нибудь от нее или если от меня еще что-нибудь понадобится, – сказала директриса.

– Хорошо.

Она повесила трубку и сразу услышала голос Макса:

– Я мог бы помочь.

Карен тронула его забота. Однако она решительно взяла себя в руки и, покачав головой, вопросительно подняла бровь, глядя на подошедшего администратора.

– От Элизабет не было ни одного звонка, – ответил он на ее молчаливый вопрос. – Позвонить в полицию?

Карен кивнула, передавая сведения и следя за тем, как Мишель набирал номер местной полиции и по-деловому четко объяснил ситуацию.

– Они сообщат, как только что-нибудь узнают, – сказал Мишель, повесив трубку.

– Что значит, сообщат? Что они собираются делать? Они отправляют поисковую группу? Самолет? Что?

Казалось, администратор несколько смутился.

– Они звонят.

– Звонят?! И это все? Звонить могу и я, Мишель.

– Вы должны понять. Из-за фестиваля и политической ситуации с Ливией людей не хватает…

– И слышать не желаю, – бросила Карен, в отчаянии совершенно забыв о хороших манерах. – Дело касается жизни ребенка. Моего ребенка.

Понимая, что бедная женщина на грани срыва, Макс рванулся к телефону. Только бы один из его парижских директоров оказался дома…

– Морис, это Макс Прэгер. Что там с нашими вертушками?

– Один из «Дофинов» в Страсбурге, второй – в Довиле, а «Белка» – в Марселе, ждет, чтобы забрать марокканскую группу в Сен-Тропез.

– Найди для них что-нибудь другое, – распорядился Макс, – а «Белку» сейчас же отправь в Канн.

– Но это невозможно. В такое позднее время из Марселя нет ни одного гражданского рейса.

– Тогда размести где-нибудь группу. Объясни гостям, что это непредвиденные обстоятельства и я приношу им извинения за неудобства. Скажи что угодно, но мне нужна эта вертушка, Морис. Прямо сейчас.

Повесив трубку, Макс достал из кармана маленькую записную книжку и нашел номер телефона своего старого друга, полицейского детектива в отставке. Оставив пять лет назад Нью-Йорк, тот предался своим излюбленным занятиям – живописи, к которой имел очень скромные способности, и еде – своей легендарной страсти. Извинившись за столь поздний звонок, Макс сразу перешел к делу.

– Я отправляюсь на вертолете по маршруту, которым они должны были ехать, – добавил он. – Посмотришь, что можно сделать в том районе вместе с местными властями? Я буду тебе позванивать.

– Сможет он чем-нибудь помочь? Кто это? – спросила Карен, забывая о своей враждебности к Максу.

– Тео – первоклассный детектив, к тому же на ты с половиной французских полицейских. Уж если кто и найдет вашу дочь, так это Тео.

Макс с трудом подавил желание коснуться ее бледной щеки и сказать, что сделает все от него зависящее, только бы найти Элизабет. Все что угодно, лишь бы с лица Карен исчезло это испуганное, затравленное выражение. Однако он только посмотрел на часы.

– Пожалуй, мне пора. Скоро прибудет вертолет.

– Я хочу поехать с вами.

Макс покачал головой:

– Нет, не стоит. В любую минуту здесь может появиться ваша Элизабет. Поэтому вам надо оставаться в городе.

Изо всех сил стараясь сдержать наворачивавшиеся на глаза слезы, Карен кивнула – с одной стороны, ей хотелось принять в поисках дочери самое активное участие, а с другой – она понимала, что Макс прав.

– Вы будете мне звонить?

– Каждый раз, когда буду связываться с Тео. Вы узнаете, где я и с кем мы уже успели переговорить. – Макс крепко сжал ее ладонь, понимая весь ужас и беспомощность Карен и помня то отчаяние, которое охватывает, когда ребенок, собственный ребенок, в опасности. – Положитесь на меня.

– Ну пожалуйста, Элизабет, – попросил Питер, в десятый раз протягивая ей свой носовой платок, – не плачь. Ничего с нами не случится.

– Нет, случится, – просопела в ответ Элизабет. – Мы замерзли, проголодались и одни-одинешеньки – возможно, в сотнях миль от жилья.

Питер улыбнулся.

– Мы в семи милях от Отерива. Утром мы отправимся в деревню. Сейчас, когда туман поднялся, нам может попасться какой-нибудь транспорт. Тогда мы будем спасены задолго до завтрака.

Элизабет завернулась в легкое одеяло, которое у Питера хватило ума захватить с собой.

– Ты уверен, что нам ничто не угрожает?

Подмигнув ей, Питер извлек из кармана брюк шведский армейский нож и помахал им перед лицом Элизабет.

– С ним я не побоюсь никого, даже медведя, если он вдруг подвернется под руку.

Подтянув одеяло к подбородку, Элизабет закатила глаза. Только медведя ей сейчас не хватает…

Сидя рядом с пилотом в пятиместном вертолете «Белка», приписанном компании «Прэгер», Макс вглядывался в ночь. Порой видимость заслоняли клочки легкого тумана. Почти все время им удавалось держаться на высоте чуть меньше трехсот метров, а иногда и ниже. И хотя они преодолели уже двести километров, никаких признаков «пежо» не наблюдалось. В городке Динь пилот ненадолго приземлился, и Макс позвонил Тео, который уже подключил к поискам двадцать пять человек. Затем связался по телефону с Карен.

– Пока – ничего, но я и не ожидал, что они продвинутся так далеко на юг, – сказал он, стараясь казаться как можно более убедительным. – Позвоню через часок или, если мы уже найдем ребят, раньше. Мы обязательно их найдем, – добавил Макс.

Он промолчал о том, что несколько часов назад весь район окутал густой туман. А это означало, что теперь Элизабет и Питер могли оказаться где угодно.

В половине третьего ночи Тео сообщил о том, что накануне днем разыскиваемая машина миновала таможенный пункт за Греноблем. Таможенник сказал, что при таком густом тумане далеко они уехать не могли.

– Прочеши тот участок столько раз, сколько нужно, – приказал Макс пилоту, снова запрыгивая на свое место. – Держи курс на Гренобль, но все время отклоняйся по ту и другую сторону от Национального шоссе – семьдесят пять.

– Насколько далеко углубляться влево и вправо?

Макс взглянул на карту.

– На западе – до Банона, а на востоке – до Кольмара. Будем надеяться, что юные путешественники дальше не забрели.

Было почти четыре утра, когда на одном из ответвлений от шоссе они заметили темный «пежо».

Пилот искусно посадил вертолет на пустое поле футах в тридцати от машины. Макс быстро отстегнул ремень безопасности и, молясь, чтобы парочка оказалась жива и здорова, спрыгнул вниз и побежал к машине.

Измученная, с красными от волнения и бессонницы глазами, Карен не отрывала взгляд от телефона. Только бы он зазвонил… Регулярные звонки Мишеля в каннскую полицию ничего не дали, а Макс не выходил на связь больше часа. Она уже не знала, беспокоиться ей или надеяться.

В четыре двадцать две наконец раздался звонок.

– Мы их нашли, – сообщил Макс.

– Элизабет?.. – с трудом выдавила Карен.

– С ней все отлично. Оба в полном порядке. – И быстро объяснил, что произошло. – Питер повел машину обратно в Монтре. Парень ужасно переживает за последствия своей выходки, ведь директор его школы уже все знает. Мы вылетаем, как только Элизабет позавтракает.

– Спасибо. – У Карен перехватило дыхание, и она сомневалась, услышал ли ее Макс.

– Минуточку, – сказал он. – С вами хочет поговорить ваша дочь.

ГЛАВА 40

– Мадам Гилле очень злится? – спросила Элизабет, как только Карен повесила трубку.

– Она просто в бешенстве. Так же как и я – теперь, когда знаю, что с тобой ничего не случилось. – Удержавшись от того, чтобы в который раз не обнять и не прижать к себе свою маленькую мучительницу, Карен сложила руки на груди. – Ты хоть представляешь, какая паника была в школе из-за твоей выходки? И как перепугалась я?

– Извини. – Элизабет оглядела роскошные апартаменты с таким видом, будто всего лишь опоздала к отбою. – Если бы не этот дурацкий туман, мы успели бы сюда гораздо быстрее, чем нас хватились.

– Возможно. И тем не менее убегать из школы нельзя, а решаться на такую поездку в твоем возрасте – и вовсе безумие.

– Почему? Я уже взрослая. И вполне могу о себе позаботиться. – Девочка вздернула подбородок так, как всегда делала, когда старалась произвести на кого-нибудь впечатление. – Или ты мне не веришь?

– Верю я или нет, не важно. Сейчас не ты задаешь вопросы, а я.

– Разве ты мне не рада?

Карен оставила без внимания обращенную к ней очаровательную улыбку.

– Это тоже к делу не относится. Я хочу знать, понимаешь ли ты всю серьезность своего поступка. Да за такой финт тебя могут исключить из школы.

Элизабет поморщилась.

– Это мадам Гилле так сказала?

– Нет. Но она хочет видеть нас обеих в своем кабинете не позднее вечера в понедельник.

– В понедельник! Но, мама, ведь я только что приехала. Мне и так досталось, и ты по крайней мере могла бы оставить меня здесь до премьеры твоего фильма.

– Ни в коем случае. Я уже говорила, фестиваль – не для детей. И что бы ты по этому поводу ни думала, пока еще ты всего лишь ребенок. А будешь продолжать в том же духе, – добавила Карен, немного смягчившись, – так им и останешься.

В отчаянии Элизабет рухнула в кресло.

– Но это нечестно! Я столько пережила из-за этой несчастной поездки, а меня выставляют отсюда, как какую-нибудь преступницу!

Карен улыбнулась. Во многом ее дочь была похожа на нее. Эта уверенность, жажда независимости, и как горячо она отстаивает свои убеждения…

– Ну зачем тебе понадобилось сюда приезжать, Элизабет? И откуда ты взяла столько денег? – спросила Карен, взглянув на деньги, которые достала из кармана Элизабет.

– Ограбила всех, кого можно было. Эрин, Лизетт и, конечно, Питера.

– Ах да, конечно, Питера! – Несмотря на то, что злилась на парня, который пошел на поводу у Элизабет, Карен невольно подумала о нем с нежностью за трогательную заботу о ее дочери.

– Не сердись на Питера, пожалуйста, – попросила Элизабет. – Просто я не оставила ему другого выбора.

– Могу представить. Но ты еще не ответила на мой вопрос.

– Зачем я приехала? Я думала, и так все ясно. Мне хотелось к тебе.

– Но ведь эта причина не единственная!

Элизабет широко раскрыла глаза от удивления.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе хотелось доказать, что ты выросла, показать мне, что способна позаботиться о себе в самой сложной ситуации. А еще ты рассчитывала на то, что окажешься среди звезд и всего этого блеска.

Опустив голову, Элизабет ничего не ответила. В своих обвисших джинсах, рубашке из шотландки и грязных теннисках она казалась слишком несчастной, чтобы ее еще ругать. Карен положила руку на темные блестящие волосы дочери.

– Ах, деточка, известность не так прекрасна, как ты думаешь! По сравнению с тем, что приходится терять, часто получаешь не так уж и много.

– Но ведь тебе все удалось.

– Да, после немалых жертв, – согласилась Карен, отлично помня, как решение играть в «Небесных видениях» изменило всю ее жизнь. – Я не хочу, чтобы ты через это прошла.

– Тогда как же, по-твоему, я стану актрисой?

Закусив губу, Карен посмотрела в доверчивые глаза дочери, окинула взглядом ее девичью фигурку, только-только начинавшую обретать женственность.

– Неужели ты серьезно об этом думаешь, дорогая? Я имею в виду, привлекают ли тебя лишь блеск и слава? Или ты горишь желанием играть?

– Горю желанием играть, – повторила Элизабет.

Карен улыбнулась.

– А ты хоть знаешь, что значит гореть желанием?

Элизабет начала было что-то отвечать, однако вскоре запнулась и замолчала.

– Это когда необходимость играть заслоняет собой все остальное, – продолжала Карен, сев в кресло рядом с дочерью, и взяла ее руку в свои. – Заслоняет гордость, потому что твое «я» будет не раз раздавлено, и сострадание к другим, так как тебя могут выбрать на роль, которую месяцами репетировала другая актриса, и тем самым разрушить все ее надежды. Тебе придется подготовиться к долгим утомительным собеседованиям, во время которых ты встретишься с нетерпеливым, даже оскорбительным отношением режиссеров – причем многие из них окажутся такими же неудачниками, как и ты. Это борьба с собой за роль в пять строчек, за эпизод в радио– или телепередаче, которые, может, никогда не выйдут в эфир, за пьесу, которую через неделю отменят, – и все ради заработка, а его едва хватит, чтобы оплатить квартиру.

– Но это в театре, мама. А в Голливуде все по-другому.

– В Голливуде бывает и хуже. Он может стать волшебным и чудесным. А может быть грубым и жестоким. Тысячи девушек потеряли там не только мечты.

Элизабет уставилась на сломанный ноготь на мизинце.

– Разумеется, – немного помолчав, продолжала Карен, – все гораздо проще, если рядом есть свой человек – мама, например…

Элизабет тотчас же воспрянула духом.

– Ты серьезно? Значит, ты мне поможешь?

– При одном условии.

Девочка снова нахмурилась.

– При каком условии?

– Что ты получишь образование. Ты будешь брать уроки драмы и посмотришь, насколько ты талантлива и хватит ли у тебя на все это выдержки. И ты дашь себе немного времени, чтобы проверить, будешь ли ты так же гореть лет через шесть.

– По-моему, ты сказала «одно условие»? – вставила Элизабет.

– Прошу не умничать, сударыня. Так мы заключаем сделку или нет?

– А эти уроки драмы? Где я их буду брать?

– Ну, не знаю. Есть Американская академия искусств и наук, Театральная школа, Институт Ли Штрасберга.

– Но, мама, все это в Нью-Йорке. – Элизабет медленно встала – на ее лице читалась надежда и радость. – Неужели ты хочешь, чтобы я вернулась домой? И мне можно не оставаться в «Ле Берже»?

– Я думала, тебе там нравится…

– Мне нравилось. То есть нравится. Но Эрин так скучает по своим, в конце семестра она едет домой. Питер тоже заканчивает и переходит в Оксфорд. А без них… – Элизабет поколебалась. – По правде говоря, я тоже немного скучаю по дому, иногда…

Карен кивнула. Она и сама уже об этом догадалась. Однако у Элизабет слишком быстро менялось настроение, и было очень трудно разобраться, что она чувствует на самом деле.

– Тогда в понедельник мы можем поговорить об этом с мадам Гилле. Пока же, надеюсь, ты понимаешь, что я не потерплю плохих отметок, сумасшедших нарядов и мальчиков в твоей спальне.

Но Элизабет уже не слушала. Соскочив с кресла и схватив Карен за руки, она закружила ее по комнате.

– Обещаю! Я все обещаю. Мамочка, ты просто прелесть! Я так счастлива. – Неожиданно став серьезной, она перестала танцевать. – А ты думаешь, меня примут в «Ли Штрасберг»?

– Наверное, если ты покажешь себя подающей надежды и решительной.

Сияя от радости, Элизабет обняла Карен за шею и стиснула ее в объятиях.

– Я так и сделаю! Обещай, что ты будешь гордиться мной.

– Я уже горжусь тобой, детка. – Она шутя хлопнула ее пониже спины. – А сейчас прими-ка душ, надень пижаму, и мы с тобой пару часиков поспим.

Увернувшись, Элизабет озорно улыбнулась матери:

– Я согласна, но сначала, chere maman, ты тоже мне кое-что объяснишь.

Карен, которая уже стелила постель, засмеялась:

– И что же именно я должна тебе объяснить?

– Кто тот красавец, которого ты посылала меня спасать?

– Ну, что скажете?

Парикмахер Луизы Прэгер отступила назад с гордой улыбкой на круглом, как у пупсика, личике.

– О, Цецилия!

Сидя в своей спальне перед зеркалом, Луиза вглядывалась в собственное отражение с удовольствием и со страхом.

– «О, Цецилия!» – это хорошо или, наоборот, вам не нравится?

– Не знаю.

Поворачивая голову, Луиза робко трогала свои локоны. Цецилия перекрасила ее черные волосы в светло-каштановый цвет и сделала модельную пышную прическу, так что Луиза стала выглядеть на несколько лет моложе. Затем, выщипав ей брови, Цецилия «подняла» их выше и в завершение нанесла на веки бронзовые тени, на щеки – розовый румянец, а на губы – персиковый блеск.

– Не… не слишком ли все это?

– Ну что вы! Потрясающе выглядите. И честно говоря, вам давно уже надо было обновиться.

Луиза нерешительно коснулась пальцами щеки. «Какая ерунда!» – усмехнулась она про себя, чувствуя, как уже теряет интерес к своей новой внешности. С глупой затеей сменить имидж Луиза согласилась лишь потому, что ее мать считала, будто только так дочь сумеет вернуть Макса. Однако теперь, глядя на незнакомку в зеркале и думая об огромной сумме, потраченной на платья, которые скорее всего она так и не осмелится надеть, одинокая женщина уже засомневалась в правильности своего решения. Как этот новый облик может вернуть ей то, чего у нее никогда не было?

С губ сорвался вздох. Через два дня уезжать, а она уже совершенно расклеилась…

– Что-то не так, миссис Прэгер?

Луиза схватилась рукой за горло. Сердце снова забилось как-то странно, с перебоями.

– Нет-нет, все в порядке. Просто… – Она перехватила в зеркале взгляд Цецилии. – Ты не забыла?..

Парикмахерша не дала ей договорить.

– Конечно, нет. – И достала из косметички два полиэтиленовых пакетика: один с белыми, а второй с красными капсулами. – С ними вам совершенно не о чем беспокоиться. Только не смешивайте со спиртным, ладно?

С облегчением Луиза кивнула и отдала заранее приготовленные пять тысячедолларовых купюр.

– Я буду осторожна, – пообещала она, с нетерпением ожидая, когда Цецилия наконец уйдет.

– Увидимся, когда вы вернетесь, миссис Прэгер. От всей души желаю вам приятно провести время.

Едва оставшись одна, Луиза поспешила в ванную. Ее руки дрожали, пытаясь справиться с завязанным на пакетике узелком. «Да что это со мной такое? – удивилась Луиза. – Как я собираюсь ехать во Францию, если меня постоянно держит это проклятое напряжение?» Из зеркала на нее смотрели огромные, с лихорадочным блеском глаза. Быть может, стоит иногда добавлять еще одну «красную»? Только на время поездки…

Несколько секунд Луиза разглядывала на ладони капсулу, помня о предупреждении Цецилии. Затем, представив всю тяжесть испытания, которое ее ожидало, достала еще одну и проглотила обе капсулы.

ГЛАВА 41

Оружие было доставлено через два дня после первой встречи Хардгрова с безымянным другом Эда.

Все в той же панаме, черных очках и безвкусно подобранной одежде коротышка пришел к Хардгрову в субботу утром и положил на кровать синюю парусиновую сумку.

– Проверьте, – коротко скомандовал он.

Кроме пистолета, в сумке лежали еще коробка с девятимиллиметровыми патронами и две кожаные кобуры. Одна крепилась на лодыжку, вторая кобура на широкой петле прищелкивалась к поясу брюк.

– Все в порядке? – спросил гость.

– Да. – Сунув коробку с патронами и одну кобуру в ящик стола, вторую Хардгров повесил на пояс и вложил в нее пистолет; он застегнул пиджак и, взглянув на себя в зеркало, довольно кивнул. – Все будет отлично.

Затем отсчитал пятнадцать тысяч франков. Ему вдруг показалось символичным, что жизнь мультимиллионера унесет оружие стоимостью чуть больше пяти тысяч долларов.

– Благодарю вас, – сказал толстяк, проворно пряча деньги, и, коснувшись двумя пальцами панамы, он вышел из номера.

На то, чтобы передать оружие, не потребовалось и пяти минут.

В субботу Макс стоял возле отеля «Карлтон», где только что провел двухчасовую встречу со Стью и со своим адвокатом. Собравшись было в «Маджестик», Макс вдруг передумал и решил вернуться и тут же лицом к лицу столкнулся с Карен и Элизабет.

– А мы как раз собирались к вам! – рассмеялись они.

– Значит, вы прочитали мои мысли: я направлялся к вам. Стью сказал, что не видел вас вчера, и я хотел убедиться в том, что вы здоровы.

Макс отметил, как прекрасно и совершенно по-летнему выглядит Карен в желтом костюме с короткими рукавами и крупными черными пуговицами в форме парусников. Элизабет, скромно одетая в морскую юбку-брюки и красную тенниску, стояла рядом с матерью – молчаливая и настороженная.

– У нас все отлично, и мы здоровы, спасибо, – ответила Карен. – Ни у меня, ни у Элизабет еще не было возможности как следует поблагодарить вас за все.

Макса порадовали ее приветливая улыбка, искрившиеся от смеха зеленые глаза, мягкий дружеский тон.

– Я рад, что сумел вам пригодиться. – Он взглянул на Элизабет. – И мне приятно видеть, что, насколько я могу судить, вы, юная леди, совсем не пострадали.

Элизабет сдержанно улыбнулась – как будто еще не составила о новом знакомом окончательного мнения. В вертолете она казалась подавленной, но Макс приписал это тому, что они незнакомы, а также смущению подростка, попавшего в переплет.

– Звонил Питер, – продолжала Карен. – Он благополучно доехал и, судя по всему, звонок директору школы очень помог. Молодой человек просил передать вам огромное спасибо, пока у него нет возможности поблагодарить вас лично.

– А вы знаете его директора? – спросила Элизабет.

– Нет, но я прикинул, что мы ничего не потеряем, если чуть-чуть походатайствуем за Питера.

Девочка взглянула на Макса с новым интересом, словно немного недооценивала его раньше.

– Так, может, вы и за меня походатайствуете?

Макс от души расхохотался.

– Пожалуй, я предоставлю это вашей маме. – Увидев, что Карен достает из сумочки очки от солнца, он спросил: – Если вы не очень торопитесь, не желаете ли полакомиться мороженым? Я знаю одно местечко на бульваре Карно, где в это время как раз готовят новую порцию.

Элизабет взглянула на мать, лицо девочки вспыхнуло от радости.

– Похоже, вы знаете волшебное слово, – сказала Карен.

Вскоре все трое сидели на террасе кафе, пробуя несколько сортов фруктового мороженого и сравнивая их с теми, что подают в Соединенных Штатах и Швейцарии. Постепенно Элизабет забыла о своем настороженном отношении к Максу и разговорилась: о «Ле Берже», о своей лучшей подруге Эрин, немного трусливой для своего возраста; о Питере, который по уши влюблен в Элизабет, но скорее умрет, чем признается в этом.

Макс не переставал удивляться тому, как мать и дочь похожи. Глаза Элизабет, хотя и не зеленые, как у Карен, обладали той же глубиной, а черты лица были такими же утонченными. Обеих сближала манера говорить и даже есть.

– Не знал, что вы хотите стать актрисой.

Элизабет лакомилась мороженым со свежей черной смородиной.

– Да, хочу. Больше всего на свете! Жду не дождусь премьеры «Любимой игрушки». – Немного помолчав, она мрачно добавила: – Хотя теперь я уверена, что мадам Гилле вычеркнет меня из состава. В наказание. – Девочка закатила глаза. – Моя карьера закончится, даже не начавшись!

В душе Макса что-то дрогнуло – Элизабет так живо напомнила Джеми: его дочурка выражалась столь же театрально.

– Возможно, если ты объяснишь все мадам Гилле так же, как мне, – заметила Карен, – она изменит свое мнение.

– Насколько я понимаю, мадам Гилле и есть директриса «Ле Берже»? – спросил Макс.

– Скорее уж аббатиса, – уточнила Элизабет.

Макс с трудом скрыл улыбку.

– А ведь когда-то у меня тоже была похожая ситуация, – вспомнил он. – Я пропустил подряд две тренировки по футболу, так как помогал отцу на ферме, и тренер заявил, что на следующие две игры вынужден посадить меня на скамейку запасных.

Элизабет заглянула ему в лицо.

– И что же вы сделали?

– Два дня твердил ему, что он не прав, а когда это не помогло, убедил, что без меня «Ястребы» ни за что не выиграют у «Странников». На следующей тренировке я полностью выложился как никогда.

– Он взял вас на игру.

– Да.

– И «Ястребы» действительно выиграли?

– Не только выиграли, но и вышли в финал.

– Неужели вы стали победителями?

– Нас срезала другая команда. Наверное, я должен благодарить за это Бога. Вряд ли мое «я» справилось бы с такой славой.

Наблюдая за собеседниками, Карен удивлялась, как отлично они поладили друг с другом. Особенно если учитывать склонность дочери сравнивать каждого мужчину с Нейлом.

Когда Элизабет забежала в сувенирную лавку, чтобы купить подарок для Эрин, Макс заметил:

– Очаровательная девочка.

Карен наблюдала издали, как дочь перебирает вешалки с футболками.

– Да-да. А еще острая на язычок, упрямая и, боюсь, слишком избалованная. – Она немного помолчала. – И ничего мне с этим не поделать.

Макс молча слушал Карен. На солнце ее лицо, без макияжа и уже немного загорелое, казалось совершенным. В зеленых глазах, следивших за Элизабет, светились гордость и любовь. «Пожалуй, в домашней обстановке эта женщина не так шикарна и эффектна, – подумал Макс, не в силах оторвать от нее глаз, – но не менее красива и желанна».

– Вам когда-нибудь говорили, что смотреть так на собеседника невежливо? – шутливо спросила Карен.

Макс откинулся на спинку стула.

– Много раз. Но с вами очень трудно придерживаться этикета.

Ее щеки вспыхнули, однако Карен сделала вид, что не заметила комплимента.

– Я удивляюсь, как такая женщина могла выйти замуж за Нейла Хаммонда.

Макс заметил, что ее стройные плечи напряглись.

– Откуда вы знаете о Нейле?

– На днях он попался мне утром на пляже.

– И что сказал? – Взгляд Карен стал холодным и настороженным.

– То же самое, что вы мне: держаться от вас подальше. – Макс улыбнулся. – Только в более резкой форме.

– После определенной дозы спиртного Нейл становится просто невыносим. – Карен взяла ложечку своего любимого персикового мороженого. – По-моему, вы не восприняли его всерьез.

– Слава Богу.

Она улыбнулась, и непринужденная беседа плавно потекла дальше. Карен говорила о своей карьере, успехах и о надежде когда-нибудь самой снять фильм.

Макс вспоминал о детстве на родительской ферме и о том, как терпеть не мог там работать.

– Обычно я платил своему брату, Уолли, доллар в неделю, чтобы он доил за меня коров, а сам гонял с друзьями мяч.

– И много у вас было коров?

– Тринадцать.

– Наверное, Уолли здорово разбогател.

Макс засмеялся:

– Я буквально силком запихнул его в медицинский колледж.

Через некоторое время Макс рассказал о Джеми. Без скорби, а, напротив, с радостью и гордостью – как родители говорят обычно о ребенке, который вырос и… уехал от них.

– Она совершенно игнорировала всякий распорядок, – сказал Макс, и уголки его рта тронула легкая улыбка. – Несмотря на постоянные усилия матери подчинить ее жизнь строгой дисциплине. Но почему-то ни жена, ни я не могли долго сердиться на Джеми – что бы плутовка ни натворила.

Взгляд Макса устремился куда-то вдаль, и у Карен защемило сердце. За четырнадцать часов враждебность, которую она питала последние четыре года, сменилась чувством, намного сильнее, чем простая благодарность. Чувством, которое Карен не осмелилась бы ни назвать, ни даже объяснить самой себе. Пока она лишь наслаждалась обществом Макса, и ей было приятно сознавать, что благодаря этому сильному, властному мужчине Элизабет осталась жива и невредима.

– А как вы, дамы, смотрите на то, чтобы пообедать сегодня со мной? – спросил Макс, когда Элизабет вернулась с покупкой.

– Увы, сегодня не получится, – ответила Карен, не обращая внимания на разочарованный вздох дочери. – Мы с Элизабет собирались пообедать в номере, а затем хорошенько отоспаться.

– Тогда предлагаю прогуляться завтра днем по старому городу. Или, если желаете, можно отправиться на остров Лерен.

– Я страдаю морской болезнью, – выпалила Элизабет.

Карен перехватила руку дочери, потянувшуюся к ее мороженому.

– А если ты еще съешь и мое мороженое, то заболеешь гораздо раньше, чем мы куда-нибудь отправимся. – И посмотрела на Макса. – По-моему, прогулка по старому городу звучит заманчиво, а как ты считаешь, Элизабет?

Та пожала плечами:

– Не так заманчиво, как увидеть на Круазетт живого Мэла Гибсона, но сойдет.

За два дня до отъезда Ники на фестиваль позвонил Тейлор О'Грейди и снова заговорил о кинопробе в «Семейном достоянии».

– Я думала, у Карен Ричардс эта роль уже в кармане, – сказала она, и ее сердце забилось с новой надеждой.

– Производство картины ускорено на три месяца, – радостно объяснил агент, – и Карен Ричардс не может сниматься в ней из-за других обязательств.

– Когда пробы?

– Сегодня, милая. Сегодня в полдень.

Ники закрыла глаза. Есть все-таки Бог на свете…

Именно лорд Броуэм, канцлер Британии и редкий ценитель красоты, впервые открыл в тысяча восемьсот тридцать четвертом году невоспетую прелесть Канна. В конце девятнадцатого века популярный зимний курорт стал излюбленным местом русской аристократии, которая превратила старинный рыбацкий поселок в самое модное место отдыха в Европе.

Теперь Канн процветает и восхищает туристов круглый год – но только во время фестиваля наступает его звездный час. В эти две недели весь город старается угодить и толстосумам, и звездам, и примкнувшей к ним шушере. Естественно, степень подобострастия зависит от того, кто вы. И еще надо знать правила игры для того, чтобы вас обслуживали, как звезду Голливуда.

Нейл Хаммонд знал правила игры. Хотя ему пришлось поселиться в приятном, но скромном отеле «Мондайэл» на улице Антиб, обедал он в «Золотой пальме». Кухня отличалась там изысканностью, к обслуживанию не придрался бы и король. А коктейли Нейл Хаммонд любил пить в баре «Грей Альбион» – щедрые чаевые всегда обеспечивали ему столик и любезность официантов.

В воскресенье, так же как и в предыдущие четыре дня, разговор в баре крутился вокруг фестиваля. У каждого было свое мнение относительно того, чей фильм и почему станет победителем. Даже с его ограниченными знаниями французского Нейл мог понять суть спора.

Слушать глупую болтовню ему совсем не хотелось. Слишком живо вспоминались дни, когда центром внимания в подобных заведениях становился он сам… Нейл пребывал в скверном расположении духа. Не радовала даже мысль о ста тысячах долларов, которые вскоре должны были перекочевать в его карман. После того как он обращался с Карен последние три года, эта победа, если можно так выразиться, оставила в его душе чувство опустошения.

Проходя мимо афиши, Нейл увидел фотографию Карен и улыбнулся, вспомнив их утренний разговор возле отеля о побеге Элизабет из престижной швейцарской школы. «Вот так девчонка!» – думал он, одиноко шагая по затененному парку, который вел к старому порту.

Дорога привела Нейла на площадку, где старики играли в кегли. Один из игроков, коротышка в черном берете и флотской форме, вытащив изо рта недокуренную сигарету, спросил, не хочет ли Нейл составить им компанию. Нейл покачал головой: только этого ему не хватало. Убивать время со стариками. Хотя выглядели они, надо сказать, гораздо здоровее и счастливее его…

Именно тогда Нейл и заметил человека в зеленой рыбацкой шляпе. Тот стоял на противоположной стороне дороги. На шее у мужчины висела фотокамера; судя по всему, он разглядывал яхту, которая обошлась владельцу в несколько миллионов долларов. Казалось бы, обычная картина, но что-то в прохожем – Нейл даже не понимал, что именно, – навеяло смутные воспоминания. Черная шапка волос выглядела неестественной, да и борода тоже. И хотя он был в неплохой физической форме, желтые брюки и слишком свободный для него светлый пиджак делали его гораздо толще.

Нейл неодобрительно покачал головой. Нет, с такими он знакомство точно не водил. И все же…

Озадаченный, Нейл решил перейти улицу, чтобы рассмотреть прохожего поближе. Но к тому времени когда дорога освободилась от транспорта, внимание странного мужчины переключилось. Нейл проследил за его взглядом. По тротуару шли Макс Прэгер, Карен и ее дочь. «Ну-ну, – с горечью подумал Нейл, – этот сукин сын зря времени не терял. Успел подружиться не только с Карен, но и с Элизабет».

Нейл снова взглянул на брюнета, который отступил за лодку. Затем, воровато оглядевшись по сторонам, незнакомец надвинул шляпу на глаза и последовал за туристами в старую часть города.

Нейлу показалось было, что он ошибся. Какое дело обычному туристу до Прэгера и Карен? Неужели захотел их сфотографировать? Но он давно сделал бы это… Может, ему нужны автографы? Тогда почему старается, чтобы его не заметили? И почему у него такой подозрительный вид? И на кого же он так похож?

Одолеваемый любопытством, Нейл отправился следом за странным мужчиной, хотя понятия не имел, к чему приведет его легкомысленное шпионство. По совершенно необъяснимым причинам Нейлу Хаммонду вдруг страшно захотелось узнать, что у этого человека на уме.

ГЛАВА 42

– Мамочка! – воскликнула Элизабет, когда они поднялись на вершину холма. – Взгляни, какой вид!

Карен подошла к каменному парапету. Обняв Элизабет за талию, она посмотрела вниз: великолепная панорама побережья и порта, а чуть дальше – окруженного сверкающим на солнце морем острова Святой Маргариты.

Макс показал на возвышавшуюся над площадью башню:

– Это замок, о котором я вам говорил. Или, скорее, то, что от него осталось. Много веков назад леренские монахи построили крепость, чтобы защищать местных рыбаков от пиратов.

– А церковь рядом с ней? – спросила Элизабет. – Наверное, там и жили эти монахи?

– Нет. Церковь построили гораздо позднее, и на ее возведение ушло почти сто двадцать лет. – Он засмеялся. – Наверное, бюрократия была и в средневековье.

Элизабет спрыгнула со стены.

– Давайте пойдем туда? И в замок тоже. Может, если я скажу директрисе, что моя поездка в Канн носила образовательный характер, она учтет это и смягчит мне наказание.

Рассмеявшись, Карен растрепала дочери кудрявые волосы.

– Вряд ли тебе так просто удастся одурачить мадам Гилле. Но поскольку я ничего не имею против образования, давайте посмотрим церковь.

Хардгров не отличался тонкой интуицией, но в эту самую минуту нечто похожее на нее подсказало ему отложить вынесение приговора и подождать, пока Макс будет один.

Поднимаясь по крутым петлявшим улочкам старого города, Билл старался отогнать дурное предчувствие. Поймать Макса Прэгера одного оказалось совершенно невозможным, и хотя Хардгров старался, но не разузнал ничего ни о планах бизнесмена, ни даже о том, какой номер он занимал в «Маджестике». Служба безопасности в этом проклятом отеле – как, впрочем, и во всем городишке, – была способна спутать карты самому дьяволу.

Накануне, кроме прогулки в город вместе с Карен и Элизабет, Макс вообще не выходил из своего люкса. Экскурсия бизнесмена в старый город была для Билла редкой возможностью, и он никак не мог ее упустить.

Чувствуя, как по шее струится пот, Хардгров провел по волосам, проверяя, держится ли краска. Вспомнив лицо Барбары, когда та впервые увидела его в этом облике, он невольно усмехнулся.

– Поверить не могу, что ты доведешь до конца эту бредовую затею, – заявила жена, немного придя в себя после первого потрясения.

– И что же мне, по-твоему, остается делать? – спросил Хардгров. – Отказаться от предложения мэра Фоксмора? И прозябать до конца своих дней? Ведь тогда мне точно больше ничего не светит. Только ждать смерти.

Барбара разразилась слезами и, вцепившись в мужа, умоляла его передумать. Почти полчаса пришлось ее успокаивать, и вскоре жена согласилась помочь чем только сможет. Впрочем, он этого ожидал. Хардгров всегда знал, что может рассчитывать на Барбару.

Сразу после убийства Хардгров отправится в одну из общественных бань, которые все еще остались в старой части, избавится там от одежды, смоет нестойкую краску с головы и бороды, а затем вернется в «Негреско». Все казалось так просто….

Вот он увидел, как Макс пропускает женщину и девочку в церковь. Хардгров застыл на месте. Теперь или никогда.

Нейл спрятался под аркой. Никогда в жизни он никого не выслеживал, однако с тех пор, как вышел из порта, им руководила странная интуиция, точно подсказывавшая ему, что делать.

В церкви было темно, прохладно и пахло ладаном. Пару минут глаза привыкали к темноте. Затем он разглядел широкий главный проход между радами скамеек со спинками, далеко впереди – алтарь и восемь часовенок, встроенных в маленькие ниши вдоль боковых проходов. Человек в шляпе стоял спиной к Нейлу в первой часовенке. В тусклом свете Нейл заметил, что он не сводит глаз с идущих к алтарю Макса и Карен.

Нейл спрятался за деревянной исповедальней футах в десяти от незнакомца и затаился. Других посетителей в церкви не было – лишь один раз торжественную тишину нарушил взволнованный шепот Элизабет. Когда все трое повернулись и пошли к дверям, Нейл вдруг увидел, как черноволосый достал пистолет.

Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Вся картина показалась ему такой нереальной, а оружие столь неуместным, что Нейл на секунду растерялся. Однако времени на сжавший его страх и на раздумья не было.

Когда Макс оказался напротив туриста, тот поднял руку и прицелился. В то же самое мгновение Элизабет, о чем-то спрашивая Макса, встала прямо перед дулом пистолета.

– Элизабет, пригнись!

Услышав крик, незнакомец взвился на месте. Не давая ему времени опомниться, Нейл выскочил из-за укрытия с прытью, которой никак не ожидал от себя. Чтобы догнать преступника, ему понадобилось всего две или три секунды, но они показались Нейлу целой вечностью. Затем, словно отбивая, как в детстве, у противника мяч на футбольном поле, налетел на бородача, и оба рухнули на пол.

Будто во сне Нейл услышал звук выстрела. Грудь пронзила резкая боль, толкнувшая его назад.

Где-то за спиной раздался леденящий душу вопль Карен. Затем он, как в тумане, различил поднявшуюся вокруг суматоху – услышал топот бегущих ног, борьбу и звук сокрушительного удара в челюсть.

– Нейл! – закричала Элизабет, опускаясь рядом с ним на колени. – О Господи, Нейл, ну скажи хоть слово! – Очень осторожно, как будто его голова была сделана из тонкого фарфора, девочка подсунула руку ему под шею и приподняла ее.

Боль казалась невыносимой, становилось все труднее дышать. Что-то горячее и липкое – неужели кровь? – лилось из раны на груди. Взглянув в полные слез детские глаза, на ее дрожавший рот, Нейл сделал нечеловеческое усилие и улыбнулся.

– Хорошо, что ты пригнулась, золотце.

Затем теплым ватным коконом его обволокла тьма, и боль отступила…

Нейла срочно доставили в Американский госпиталь, где ему немедленно сделали операцию. По слезной просьбе Элизабет Макс договорился, чтобы им троим разрешили следовать за «скорой помощью» в полицейской машине. Теперь, глядя, как в приемной девочка свернулась калачиком на руках у матери, Макс постарался разобраться в происшедших за последние полчаса событиях.

Все случилось просто молниеносно, и Макс до сих пор не мог поверить в то, что это ему не приснилось. Еще минуту назад вместе с Карен и Элизабет они разглядывали в тихой церкви итальянский орган, как вдруг пошло-поехало: Нейл закричал, на полу завязалась драка, внезапно оборвавшаяся выстрелом, а затем Макс бросился за вооруженным человеком, который оказался… Биллом Хардгровом.

Подонок не шутил. Взглянув в его глаза, Макс понял, что тот переступил последнюю черту.

К тому времени, когда прибыли врачи и полицейские, в церковном дворике собралась толпа зевак. К счастью, взявшийся за расследование инспектор, рослый и степенный с виду, сразу разогнал любопытных и согласился как можно дольше хранить в тайне, что на месте преступления были известная актриса Карен Ричардс и ее дочь.

В госпитале Макс взялся за телефон и нашел двух толковых частных сыщиков, которые должны были круглосуточно охранять Карен и Элизабет. Не сомневаясь в том, что Хардгров мстил только ему, он не хотел рисковать – во всяком случае, до тех пор, пока, немного оправившись, Нейл не прольет свет на эту неразбериху. Или до тех пор, пока не выяснится, что Хардгров действовал без сообщников.

В семь часов вечера доктор Монтань, стройный, аристократического вида мужчина со спокойными голубыми глазами и густыми седыми волосами, пришел сообщить, что хотя ранение и серьезное, но жизненно важные органы не задеты и скорее всего больного можно будет навестить уже на следующее утро.

К восьми Элизабет уснула, и они смогли наконец перевести дух.

– Кстати, вы так и не ответили на мой вопрос. – Карен, расположившись на диване, поджала под себя ноги.

– На какой вопрос? – разыграл удивление Макс, прекрасно понимая, что именно она имеет в виду.

– Зачем Биллу Хардгрову понадобилось вас убивать?

Он отвел взгляд. Сказать правду – значит поведать о том, как Хардгров ее подставил. Как из-за жадности и жестокости одного подлеца она лишилась театра, дома, мужа. Макс не был уверен в том, что в данную минуту Карен готова выслушать все это.

– Я вам отвечу, – пообещал он. – Но только не сейчас. Пожалуйста. Вчера вы мне поверили, положитесь на меня еще раз. Придет время, и я обязательно вам все объясню.

– Вам все еще угрожает опасность? В этом дело?

– Нет.

– Хорошо, но я обязательно прослежу за тем, чтобы вы сдержали слово.

– Я в этом не сомневаюсь, – улыбнулся Макс. Понимая, что Карен тоже пора отдохнуть, он встал.

– Двое мужчин за дверью полностью в вашем распоряжении, – напомнил Макс. – Если что, сразу вызывайте их. А если понадоблюсь я – стоит вам только позвонить…

В ее усталых глазах было беспокойство.

– А кто позаботится о вас?

От этого искреннего вопроса, а также ее полного тревоги взгляда Макс почувствовал в себе силы в одиночку справиться еще с дюжиной хардгровов и ласково заверил Карен:

– Со мной ничего не случится.

ГЛАВА 43

В девять утра Карен и Элизабет приехали в Американский госпиталь. Через служебный вход администратор проводил их прямо на третий этаж, чтобы на них не налетели дежурившие возле больницы репортеры.

Элизабет несла огромный букет красных гвоздик и открытку, которую сделала сама.

– Бедный Нейл, – заметила девочка, ища на дверях нужный номер. – Мало того, что его ранили, так еще заперли в больничной палате во время фестиваля.

Карен улыбнулась. Слава Богу, что к Элизабет вернулось ее чувство юмора. Мать боялась, что девочка долго не сможет обрести душевное равновесие, но утром, обрадовавшись скорому свиданию с Нейлом, Элизабет расправилась с тремя рогаликами и двумя чашками кофе со сливками с таким аппетитом, что оставалось только позавидовать.

Карен же была как на иголках: пока Макс не расскажет ей о своих отношениях с Хардгровом, она не сможет выбросить этот кошмар из головы.

Наконец посетительницы нашли палату Нейла.

– Я знаю, как тебе не терпится увидеть Нейла, дорогая. Но можно сначала я на минуточку зайду одна? Обещаю, что не заставлю тебя долго ждать.

На лице Элизабет мелькнуло разочарование, однако она кивнула.

– Спасибо, детка. – Карен заглянула в палату: раненый лежал на узкой постели с закрытыми глазами. – Нейл?

Он открыл глаза.

– Привет, Рыжая. – Нейл был бледен, но его голос показался Карен гораздо тверже, чем она ожидала услышать.

– Сиделка сказала, что ты не спишь.

– Я и не сплю. Заходи, пожалуйста.

Карен остановилась возле кровати, не в силах вымолвить ни слова. Полночи она не спала, обдумывая, что сказать, и повторяя, что независимо от их последнего разговора Нейл спас ее дочери жизнь. А быть может, и всем троим. Сегодня горечь казалась неуместной, так как обычных слов благодарности просто не хватало.

– Тебе очень больно? – спросила Карен, придвигая стул поближе и усаживаясь.

– Только когда кричу. – Он выдавил слабую улыбку. – Что с Элизабет?

– Все отлично, ждет за дверью. Хардгрова посадили в тюрьму.

Карен оторвала взгляд от своих рук и подняла голову.

– То, что ты сделал вчера вечером, Нейл, можно назвать геройством, а можно и глупостью. Но это спасло Элизабет жизнь, и я очень тебе благодарна. Очень.

Нейл закрыл глаза. Она благодарна! Каково?! Впервые за три года он оказался ей нужен.

– Боюсь, что когда я бросался на Хардгрова, у меня и в мыслях не было ничего героического. Будь у меня время подумать, я, наверное, испугался бы и поступил совсем иначе.

Карен улыбнулась, и он мгновенно вспомнил ту милую нервную молодую женщину, которая пришла в театр «Мирэмар» три года назад. «Она нисколько не изменилась, – подумал Нейл. – Изменился лишь я сам…»

– По-моему, для Элизабет это не имеет никакого значения, – заверила его Карен. – Она мне все уши прожужжала о том, какой ты герой.

Нейл засмеялся и сразу же пожалел об этом, потому что грудь пронзила резкая боль.

– Поосторожнее, – с сочувствием сказала Карен, накрывая его руку своей. – Может, тебе здесь что-нибудь нужно?

Нейл вздохнул.

– Ага. Отбивную средней прожаренности и бутылку «Божоле».

– Рада, что ты снова шутишь. Вчера вечером ты здорово нас напугал.

На его лице отразилось удивление.

– Вы оставались здесь, пока меня оперировали?

– Да, мы все.

– Кто это все?

– Я с Элизабет и… Макс.

Нейл скривился.

– Боже мой, наверное, он был просто счастлив!

Карен ничего не ответила. Макс потом сам разберется с Нейлом.

– Теперь о твоих счетах за лечение, – продолжала она. – Ни о чем не беспокойся. Я сама обо всем позабочусь. Знаю, что сейчас это звучит довольно неуместно, но…

– Деньги, – иронично вставил Нейл, – всегда уместны.

Карен улыбнулась. Все-таки он неисправим.

– Сегодня я завтракала с Маршаллом Бранковичем, – сообщила она.

Нейл бросил на нее недоверчивый взгляд.

– Продюсером с телеканала?

– Он хочет поговорить с тобой о роли в своем новом сериале.

– Ого!

– Возможно, это будет неплохая роль, Нейл. А может, даже шанс начать новую карьеру. – Ей хотелось добавить: «Только не нагадь сам себе», но Карен сдержалась; правда, она покраснела, вспомнив, как больше часа уговаривала Бранковича хотя бы подумать над этим предложением.

– Спасибо, Рыжая. – Нейл сжал ее ладонь. – Я знаю, что тебе нелегко это далось. Но я очень ценю твою заботу. Что ж, услуга за услугу.

Нейл с трудом дотянулся до ключа на тумбочке.

– Я хочу, чтобы ты забрала фотографии прямо сейчас, – продолжал он, передавая ключ от гостиничного номера, который по его просьбе заранее принесла сиделка. – Конверт в моей комнате, завернут в полиэтилен и лежит под кожаной подкладкой на дне футляра с бритвенными принадлежностями. – Он уронил руку на белые накрахмаленные простыни.

– Нейл…

– Не перебивай. Я никогда не собирался тебя шантажировать, Карен. Мне бы и в голову такое не пришло. Понимаю, что это ни черта не меняет, но я не вру.

– Тебя подбивал этот… твой дружок?

– Он шантажировал меня видеозаписями, на которых я был заснят вместе с ним. Пугал, что разоблачит, если я откажусь.

– И ты все равно оставался с ним? – в ужасе спросила Карен.

Нейл закрыл глаза.

– Я и не надеялся, что ты поймешь. Порой я и сам не мог этого понять. Я любил его, Карен. Даже после того, как понял, какой он подонок… Что ж, о вкусах не спорят. Впрочем, теперь все кончено.

– А как же видеозаписи?

– Они у меня.

– Откуда…

Нейл покачал головой:

– Не важно. Главное, что те фото и негативы – твои. – Словно на сцене, актер выдержал паузу. – И совершенно бесплатно.

Карен почувствовала боль, которую ее бывший муж испытывал все это время, и поняла, что Нейл действительно настоящий актер, раз она ему верила. Спланировать шантаж казалось для него так же невозможно, как полететь на Луну.

– Спасибо, – просто сказала Карен, когда он отпустил ее руку, и вышла, чтобы позвать Элизабет.

В кафетерии наверху, куда Макс привел их перед рейсом до Женевы, было довольно тихо. Карен выглядела измотанной.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросил Макс так, словно рядом никого не было.

Она кивнула:

– Нет, просто очень устала. Прошлую ночь я почти не спала.

– Я тоже, – вставила Элизабет, допивая пепси. – И все из-за этого мерзкого Билла Хардгрова. Надеюсь, теперь он до конца жизни будет гнить в тюрьме.

– Элизабет! – воскликнула Карен.

– А что такого? Из-за него мог бы умереть Нейл. И мы тоже. – Девочка подняла полные гнева глаза на Макса, который смотрел на нее с усмешкой. – А вы как думаете, должен Билл Хардгров гнить в тюрьме за то, что он сделал?

– Вне всякого сомнения. И судя по тому, что поведал мне инспектор Жирон, этот тип угодит за решетку действительно надолго.

Заглянув сегодня в полицию, Макс узнал, что в надежде на снисхождение французских властей Хардгров во всем признался. Однако это ему не помогло.

– А что с его женой? – спросила Карен.

– Она тоже призналась и арестована за содействие.

– Так ей и надо! – уверенно заключила Элизабет.

Макс взглянул на нее. Какая славная девчушка! Открытая, сообразительная и, самое главное, преданная. Нетрудно догадаться, что Хаммонд ее просто обожает. Поэтому и не пожалел собственной жизни ради ее спасения.

Макс, правда, без особой охоты, навестил раненого. Ему никогда не удавалось выражать благодарность людям, к которым он испытывал неприязнь.

Поначалу актер поглядывал на бизнесмена с ухмылкой. Но, как ни странно, вскоре мужчины уже беседовали если не по-дружески, то по крайней мере вполне вежливо. Нейл, что было для него совсем не свойственно, отверг предложение Макса о денежном вознаграждении.

– Пожалуй, не будем с этим спешить, – предложил он, ничего не скрывая. – Для начала посмотрим, к чему приведет моя встреча с Бранковичем. – И с усмешкой, которая тут же сменилась гримасой боли, добавил: – Кто знает? Может, мне понравится зарабатывать деньги старомодным способом.

Уже в дверях Макс обернулся.

– Скажи мне одну вещь, Хаммонд. Сделал бы ты то, что сделал, если бы вместо Элизабет под пулей оказался я?

Нейл криво усмехнулся:

– Старина, я и сам не раз задавался этим вопросом.

Нетерпеливый тон Элизабет отвлек Макса от размышлений и заставил оглянуться.

– Ты обещаешь навестить Нейла, когда вернешься из Монтре? – спрашивала дочь у Карен.

– Обещаю. А ты обещаешь не впутываться в «Ле Берже» ни в какие неприятности и закончить семестр только с «А»-баллами?

Элизабет закатила глаза.

– Сколько можно это обещать?

– Только еще раз. Причем сейчас – при свидетеле.

Элизабет властно положила руку Максу на запястье.

– Этот свидетель тебе не, поможет. Он на моей стороне. Правда, Макс?

Он никак не мог решить, что очаровательнее: ее улыбка или ее доверие.

– В пределах разумного, барышня, – ответил Макс. – В пределах разумного.

Женский голос из громкоговорителя объявил их рейс до Женевы.

– Я вернусь в пять тридцать, – сказала Карен.

Они не строили планы, не давали обещания, однако Карен знала, что Макс встретит ее.

– Я буду здесь. – Он посмотрел на ребенка. – Надеюсь увидеться, когда вы вернетесь в Нью-Йорк, мисс.

Элизабет склонила голову набок, на ее губах играла понимающая улыбочка.

– Еще бы!

Девочка продолжала улыбаться, пока мать подталкивала ее в терминал на посадку. Смеясь, Макс помахал им рукой, чувствуя себя таким счастливым, каким давно уже себя не ощущал.

В тот же день Карен вернулась из Швейцарии.

– Ну, как все прошло? – спросил Макс, встречая ее в аэропорту.

– Лучше, чем я думала. Мадам Гилле оказалась более снисходительной, чем я предполагала. Наверное, на нее очень подействовало нападение в церкви, но, кроме того, мне кажется, директриса просто обожает Элизабет. Хотя по-прежнему намерена ее наказать.

Пытаясь представить себе, как сердитая двенадцатилетняя девочка, до конца семестра запертая в своей комнате, зубрит сонеты Шекспира, он улыбнулся.

– И каково наказание?

– На месяц отстранить от занятий, а поскольку Элизабет бегло говорит по-французски, прикрепить к ней англоязычных студенток, у которых трудности с французским. Конечно, сначала девчонка упиралась и жаловалась, что у нее будет меньше свободного времени и что это помешает ей репетировать пьесу. Но к тому времени когда я уезжала, она даже начала гордиться своими новыми обязанностями. Знаете, я заметила в дочке большие перемены. И за это надо сказать спасибо вам.

Макс удивленно поднял брови.

– Мне?

– Да, вам. Вы были с Элизабет совсем недолго, но после общения с вами девочка чувствует себя не только любимой нами, но и взрослой, и осмотрительной. И стала более спокойной, а главное, меньше занята тем, чтобы доказывать всем, как она уже выросла.

– Отлично. Как вы думаете, способен я совершить подобное чудо и с ее прекрасной мамой?

Карен бросила на него хитрый взгляд.

– Мне тоже надо доказывать, что я уже взрослая?

Макс засмеялся.

– Нет. Это я и сам вижу, большое спасибо. Я предлагаю мирно посидеть и выпить по коктейлю, прежде чем вы умчитесь на премьеру своего фильма.

Карен хотела сказать, что… но тут увидела направляющегося к ним Мишеля Лемэна.

– Что опять случилось? – спросила Карен, заметив, как он взволнован.

– Да репортеры! Они пускаются в самые невероятные измышления по поводу выстрела в церкви. Я пытался ответить на некоторые вопросы сам, но им этого мало.

– Тогда пошлите их к черту, – посоветовал Макс.

– Это лишь ухудшит положение. А возможно, и сорвет сегодняшнюю премьеру.

– Что я должна делать? – спросила Карен.

– Дайте пресс-конференцию. Вы вдвоем. Я уже договорился, все можно устроить в «Амбасадоре».

Макс взглянул на Карен.

– Если это поможет, я готов.

– Но почему в «Амбасадоре»? – удивилась Карен. – Почему не как обычно в «Карлтоне»?

– Потому что там слишком мало места. Интерес к этой истории привлек репортеров со всей Европы. Даже журналисты, которые сроду не ездили на Каннский кинофестиваль, теперь поджидают вас с Максом. Поверьте мне, успокоятся они только после пресс-конференции. Я отпущу такси и поеду с вами.

Мишель оказался прав. В ночной клуб «Амбасадор» втиснулось более двух сотен репортеров. Стоя на сцене рядом с Максом, Карен смотрела, как Мишель подходит к микрофону.

– Благодарю вас за то, что вы смогли приехать к нам так быстро, – начал он по-английски.

Его дипломатичное приветствие, равно как и лучезарная улыбка, тотчас возымели действие. Лица у репортеров прояснились, а плечи заметно расслабились. Кто-то даже улыбнулся.

– Мистер Прэгер и мисс Ричардс охотно ответят на вопросы, относящиеся к инциденту, который произошел вчера в старом городе. – Оглядев зал и изобразив извиняющуюся улыбку, Мишель добавил: – Но прошу вас касаться только этого инцидента. Спасибо.

Он передал микрофон Карен и Максу, и зал взорвался от фотовспышек и выкриков.

– Вы знали о том, что мистер Хардгров на Ривьере, мистер Прэгер?

– Нет, – ответил он. – Понятия не имел.

– Вам не пришлось разговаривать с ним после выстрела?

– Нет.

– Это правда, что вы знали мистера Прэгера до Канна? – спросила, протиснувшись в первый ряд, Абигейл Ньюэн.

Карен вся внутренне подобралась, надеясь, что Абигейл не так глубоко сунула свой острый носик в чужие дела.

– Да, несколько лет назад мы встречались.

– Можно ли назвать ваши отношения в то время романтическими?

Улыбка Карен стала напряженной.

– Они не являются таковыми и теперь, Абигейл. На ваш вопрос я отвечаю: нет.

– Вы женаты, не так ли, мистер Прэгер? – спросил стоявший перед ним репортер.

– Мы разошлись. Хотя я не понимаю, какое это имеет отношение…

К микрофону наклонился Мишель Лемэн.

– Прошу вас, дамы и господа, – напомнил он, – касаться только инцидента.

Руку с карандашом подняла высокая рыжеволосая девица в темных очках от солнца.

– Все еще непонятно, почему мистер Хардгров пытался убить вас, мистер Прэгер. Не могли бы вы пролить на это свет?

– Я тоже это не совсем понимаю, – ответил Макс. – Насколько мне известно, он ополчился на меня после того, как несколько лет назад я отказал ему в одной деловой сделке.

Пару часов назад Джад по телефону предупредил, что если Макс хочет защитить Карен от неприятной рекламы, то ему следует придерживаться именно этой версии. Тотчас же, несмотря на предупреждение Мишеля, слова Макса вызвали град новых вопросов по поводу его бизнеса.

Макс четко отвечал на вопросы или умело уходил от ответов. Однако когда один дотошный репортер в очередной раз попытался разузнать о причине, по которой Нейл Хаммонд оказался в Канне, опытный администратор снова выступил вперед и, закрыв пресс-конференцию, проводил Карен и Макса в лимузин.

– Ну, как по-вашему? – спросила Карен Мишеля.

– Все прошло хорошо, но точно могу сказать одно: это еще не конец. Подозреваю, что на фестивале всеобщий интерес вызвали только вы двое.

– Неужели вы ничего не можете с этим сделать? – проворчал Макс.

Мишель записал что-то в свой неизменный еженедельник и ответил, прикрепляя золотую шариковую ручку к карману рубашки:

– Не уверен, что я этого хочу. Подумайте только о бесплатной рекламе фильма.

– Что мне в вас нравится, Мишель, – пошутила Карен, когда лимузин остановился перед «Карлтоном», – так это то, что из любой ситуации вы умеете извлекать пользу.

Молодой человек улыбнулся так, будто услышал самую лестную похвалу.

– Стараюсь угодить, мэм, – произнес он, удивительно удачно копируя южный выговор.

Рассмеявшись, она наклонилась и чмокнула его в щеку.

– Спасибо, Мишель. За все спасибо. – Затем, опираясь на руку Макса, Карен вышла из лимузина.

– Ну вот, теперь уже не до коктейлей, – с огорчением заметил Макс, взглянув на часы. – Я встречу вас в вестибюле «Пале» в семь пятнадцать?

– Буду очень рада.

Торжественная премьера фильма «Одни сожаления», к радости зрителей, проходила в просторном зале отеля «Пале».

Когда на огромном экране замелькали титры, публика разразилась неистовыми аплодисментами и, встав, устроила овацию. Сначала – Майклу Харрису, который занимал режиссерскую ложу, а затем – Карен, сидевшей рядом со Стюартом и двумя партнерами по фильму в первом ряду.

Направляясь вместе с другими членами съемочной группы на прием, который устраивали в «Амбасадоре», Карен увидела Макса.

– Вы были великолепны!

Комплимент тронул ее своей безыскусностью.

– Вы по-прежнему считаете, что мне платят бешеные деньги? – поддразнила его Карен.

– Безусловно. Только теперь я понимаю, за что.

Карен едва успела улыбнуться, как к ней подлетела команда телевизионшиков. Когда актриса высказала свое мнение по поводу того, как зрители приняли картину, Макса уже не было.

Звонок Тейлора О'Грейди в понедельник утром пробудил Ники от крепкого сна.

– Ну, что ты еще от меня хочешь? – пробормотала она, устраивая белый телефонный аппарат на пуховой подушке.

– Найдется ли в твоем дивном холодильнике бутылочка шампанского? – спросил Тейлор.

Ники села и невольно стерла маску, которую каждую ночь перед сном накладывала на глаза.

– Кто может позволить себе шампанское с такой работенкой, которую ты мне предлагаешь?

– Ты, любовь моя. Теперь ты можешь позволить себе все, что твоей душеньке угодно.

– Что ты такое несешь? – спросила Ники, стараясь стряхнуть сон.

– Ты получила роль, детка! Ты и есть теперь новая Оливия Мессинджер! С жалованьем одиннадцать тысяч долларов в неделю на протяжении восемнадцати недель, с собственным модельером, гримерной и лимузином, который каждый день будет возить тебя на съемки и обратно.

Ники мгновенно проснулась. Заставив себя вздохнуть поглубже, она попыталась что-нибудь сказать. Господи, у нее получилось! И она обошлась собственными силами. Без Макса.

– О-о, Тейлор! – воскликнула Ники. – Спасибо тебе. Спасибо, спасибо, спасибо!

На другом конце послышался довольный смех.

– Подожди благодарить, – предупредил агент. – Мои комиссионные тоже взлетели.

Запрокинув голову назад, Ники рассмеялась вместе с ним – по-настоящему счастливым и искренним смехом, о котором уже давно забыла.

– Ну, тогда за шампанским бежать тебе, Тейлор.

ГЛАВА 44

В шесть часов утра глубокий сон Карен прервала пронзительная телефонная трель.

– Доброе утро, – приветствовал ее Макс.

– Не рановато ли вы начинаете общаться? – пробормотала Карен.

– Я вас разбудил?

– Нет.

– Лжете.

Она засмеялась, как будто болтала со старым другом.

– А вы сами-то когда-нибудь спите?

– Я, сударыня, ложусь спать когда положено, а не танцую, как некоторые, ночь напролет со всеми министрами, которые только есть во Франции.

– Министров было всего двое. И, к вашему сведению, в час я уже лежала в постели.

Макс неодобрительно хмыкнул.

– Все равно ужасно поздно. И поскольку перед отъездом Джек просил меня за вами присматривать, то, как официальный опекун, я вынужден настаивать на том, чтобы вы получили заслуженный отдых. Начиная прямо с этой минуты.

– Так вы разбудили меня только для того, чтобы отправить обратно в постель?

– Я разбудил вас, чтобы забрать из этого сумасшедшего дома.

– Интересно, куда?

– В прованскую деревушку под Любероном, но сначала позавтракаем. Мы могли бы провести день, собирая полевые цветы, изучая древние руины или просто ничего не делая. Это ваш день. Вам понадобятся лишь джинсы, свитер, удобные туфли и зверский аппетит. У моих друзей, к которым мы поедем, один из лучших в стране ресторанов.

Карен вздохнула. После безумных приключений последних дней короткое путешествие в Прованс казалось прогулкой в рай. Но как же интервью с «Нью-Йорк пост»? И завтрак в Британском павильоне?

– Боюсь, что я не смогу, – вздохнула она.

– Сможете. Я уже поговорил с Мишелем, который считает, что это идеальный способ на несколько часов ускользнуть от папарацци.

– А мой график?

– Мишель все отменил.

– Ничего себе. Как вам это удалось?

– Профессиональная тайна. Ну что, согласны? Обещаю вернуть вас к семи вечера отдохнувшей и еще более красивой.

«Безумство, – подумала Карен. – Как я могу с ним поехать? Ведь я только что заявила перед двумя сотнями репортеров, что в моих отношениях с Максом нет ничего романтического».

Черт бы тебя побрал, Карен, это всего лишь маленькая прогулка, а не предложение руки и сердца!

– Разве вы не принимаете сегодня вечером гостей? – спросила она.

– До девяти я спокойно могу там не появляться.

Его бодрое настроение передалось Карен.

– Так что вы там говорили насчет еды? – весело спросила она.

– Я обещал королевский завтрак. Значит, «да»?

Карен рассмеялась.

– Похоже на то.

– Вот и отлично. Сколько времени вам нужно на сборы?

– Полчаса.

– Тогда жду вас в вестибюле.

Положив трубку, Карен села в постели. «Что обо мне скажут? – думала она. – Как Стью отнесется к тому, что его главная звезда бездельничает на пару с его главным спонсором?»

– Карен Ричардс, – громко произнесла она, – с каких это пор тебе не наплевать на то, что говорят или думают другие? – И, рассмеявшись, она спрыгнула с кровати и побежала под душ.

К тому времени как Макс и Карен, позавтракав кофе с теплыми круассанами и сдобными булочками, покинули маленькую пивную, солнце над морем уже прошло половину своего пути к зениту, купая сонный пригород в мягких золотых лучах света.

Пока взятый напрокат голубой «мерседес» мчался по автостраде на запад, Карен старалась не думать о Хардгрове и, откинувшись на спинку сиденья, наконец решила просто наслаждаться этим незапланированным путешествием. Они поднимались на раскинувшиеся над Канном холмы, а перед их взором разворачивались великолепные картины: холмы, увековеченные Сезанном, необычные, похожие на зонтики, очертания сосен, густой лес мимоз, которые, по словам Макса, расцветают зимой.

Время от времени Карен отводила глаза от дороги, искоса поглядывая на то, как непринужденно Макс вел машину, одной рукой держа руль, а другой облокотившись на открытое окно. В выцветших джинсах и свободном джемпере он совсем не был похож на того строгого элегантного дельца, чьи фотографии регулярно появлялись в газетах всего мира.

Бросив удивленный взгляд на его старую бейсбольную кепку, сдвинутую на затылок, Карен спросила:

– Эта кепка входит в новый имидж Макса Прэгера, или он просто не может без нее обойтись?

Макс усмехнулся.

– Вам нравится?

– Она делает вас… обманчиво обыкновенным.

– Спасибо. Пожалуй, я приму это за комплимент. Кстати, эта бейсбольная кепка не простая. Когда-то она принадлежала Гилу Макдугалу.

– Что вы говорите?! – разыграла удивление Карен, хотя понятия не имела, кто такой Гил Макдугал. – И как же она оказалась на вашей голове?

– Я выиграл ее на соревнованиях в Малой лиге. Когда выяснилось, что Макдугал лично явился, чтобы вручить ее, мы так разволновались, что не смогли сделать ни одного приличного удара. Потребовалось целых две минуты, чтобы до меня наконец дошло, что выкрикивают мое имя, а потом еще две – чтобы собраться с силами и взойти на помост. – Улыбаясь воспоминаниям, Макс покачал головой. – Когда я все-таки там оказался, то так онемел, что не мог даже назвать свою школу.

Карен улыбнулась, пытаясь представить его мальчиком. Интересно, обладал ли он уже тогда такой энергией и решительностью? Этим страстным желанием быть первым? Или в то время был обычным парнем с обычными мечтами?

– Теперь ваша очередь, – сказал Макс. – Расскажите мне о себе.

– Вы и так уже очень много знаете.

– Мне хочется знать мелочи. То, о чем не знает никто.

Карен усмехнулась.

– Что ж, ладно. Дайте подумать. Я жаворонок, обожаю жареную картошку из «Макдоналдса», фальшиво пою и сплю в ночнушке от Блумингдейла.

Кровь быстрее побежала у Макса в жилах, когда он представил Карен в легкой ночнушке… и без нее. Остынь, парень.

– Расскажите о своих родителях. Где вы росли?

Карен бросила на него удивленный взгляд.

– Зачем вам это?

Макс пожал плечами:

– Не знаю. Наверное, мне хочется вас понять.

Она с удивлением обнаружила, как легко ей оказалось рассказывать Максу о брате, который одиноко умер на островах Фиджи, о боли утраты родителей и отчаянии, которое испытала после того, как отец оставил ее. Этими чувствами Карен не делилась еще ни с кем – даже с Брайеном.

– На двадцать восьмую годовщину свадьбы они планировали поехать в Египет. Они много лет мечтали об этом. Но потом неожиданно маме стало хуже, и поездку пришлось отложить. – У Карен перехватило дыхание. – Навсегда.

– Мне очень жаль. – Сильная и теплая ладонь Макса легла на ее руку.

– Уезжая в больницу, мама сказала мне одну вещь, которую я никогда не забуду.

– Что именно?

– Никогда не откладывать то, что тебе действительно хочется сделать. Жить настоящим.

– И вам это удалось?

Они взглянули друг на друга – ее сердце забилось чаще.

– Более или менее.

– Ну, тогда, – сказал Макс, – выше голову, потому что сейчас вам предстоит пережить один из прекраснейших моментов вашей жизни!

Его воодушевление передалось и Карен.

– Расскажите мне о людях, к которым мы едем.

Губы Макса тронула хитрая улыбка.

– О Рауле и Мадо? Вы их полюбите. Им уже за семьдесят, но по ним этого не скажешь. Мы познакомились десять лет назад, когда вместе с двумя моими менеджерами из Европы зашли в их гостиницу перекусить. Мы ехали тогда немного отдохнуть в Сен-Тропез, но так туда и не добрались. Нас всех так тронуло гостеприимство Шапленов и так понравились окрестности Люберона, что мы решили остаться там до конца отпуска.

– И часто вы теперь к ним приезжаете?

– При каждом удобном случае – даже если выпадает всего один день.

– Надеюсь, они говорят по-английски. Элизабет считает, что от моего французского Мольер перевернулся бы в гробу.

Макс захохотал.

– Мольер был бы так ослеплен вашей красотой, что не обратил бы внимания на ваш французский. Но можете не беспокоиться. Шаплены безукоризненно говорят на английском – как и на нескольких других языках. Что же касается вашего французского, я обещаю, что к тому времени когда вы вернетесь в Штаты, вы у меня заговорите, как настоящая француженка.

Карен быстро взглянула на него. Последнюю фразу Макс сказал так, будто с этой минуты они не собирались расставаться. Как ни странно, но эта мысль, которая каких-нибудь пять дней назад показалась бы ей нелепой, теперь приятно поразила. «Что ж, почему бы и нет», – подумала Карен, заставляя себя снова посмотреть в окно. Разве плохо, если она проведет время в обществе красивого и сильного мужчины? Ведь она совсем им не увлечена. И вряд ли после фестиваля их отношения продолжатся.

Возле Кавийона они съехали с автострады на маленькую дорогу, прорезавшую живописную Люберонскую долину – сердце Прованса, где пейзажи и даже запахи казались совсем другими. Воздух Ривьеры был свеж и солен, здесь же он отличался какой-то особенной сладостью и целой гаммой самых разных ароматов, особенно лаванды, которая росла повсюду. Краски тоже были богаче и сочнее – золотистые, ярко-розовые, огненно-красные…

– Ну вот мы и приехали.

Карен проследила за его взглядом, и у нее захватило дыхание. На вершине холма возвышалась старинная деревушка Жорде, которая казалась высеченной прямо из горы. Высокий и тонкий церковный шпиль венчал эту поразительную картину, четко вырисовываясь на фоне ярко-синего неба.

– О-о Господи, какая красота!

Снизив скорость, Макс направил мощную машину вверх по узкой петлявшей дороге, и через пару минут они уже подъезжали к простому деревенскому дому. Отштукатуренный фасад прятался за густой стеной цветущего кустарника. За каждым окном снаружи висел ящик с алой и розовой геранью. А под красной черепичной крышей красовалась табличка с надписью, сделанной от руки: «Хутор Провансаль».

Из-за высокого кипариса показался огромный пес – помесь немецкой сторожевой с дворнягой – и со скучающим видом уставился на посетителей. Затем, узнав Макса, пес радостно гавкнул и, виляя лохматым хвостом, бросился к нему по усыпанному гравием двору.

– Эй, Пату, ну как ты, мальчик мой? – приговаривал Макс, ласково гладя собаку.

Откуда-то из дома Карен услышала изумленное «Oh, mon Dieu!».[9]

Затем, раскинув руки, во двор выбежала сияющая от радости полная женщина с короткими черными волосами и в очках.

Макс побежал к ней и подхватил, словно пушинку.

– Как поживает моя любимая горянка? – спросил он, закружив женщину на руках.

– Поставь меня на место, сумасшедший, – смеясь сказала женщина, хотя и с акцентом, но на хорошем английском. – И дай мне взглянуть на эту прекрасную девушку.

Макс опустил хозяйку на землю и представил ей Карен. Не спеша опустив двухфокусные очки на кончик носа, женщина внимательно рассмотрела Карен.

– Нет-нет, – наконец произнесла пожилая француженка. – Ты нисколько не преувеличил, Максимилиан. Она действительно красива, как закат в Провансе.

Карен почувствовала некоторую неловкость.

– Благодарю вас, мадам Шаплен.

Та нетерпеливо замахала рукой.

– Нет, нет, нет. Никаких формальностей. Мы в деревне, так что зовите меня Мадо, договорились? Меня здесь все так зовут. Это сокращенно от Мадлен.

И, взяв Карен под руку, она повела ее по тенистому двору. А пес отправился обратно на солнцепек.

– Ответь мне, – продолжала Мадо, наклоняясь к Карен и понижая голос, – у вас с Максимилианом… серьезно, правда? – Хозяйка бросила на Карен красноречивый взгляд, полный истинно французского очарования.

Прямота вопроса заставила Карен улыбнуться. Ее мать точно так же пытливо и вопросительно смотрела на нее, когда хотела убедиться в какой-нибудь своей догадке.

– Нет, – столь же откровенно сказала Карен. – Мы с Максом друзья. – И сама удивилась, как просто сорвалось с ее языка последнее слово.

Мадо ехидно усмехнулась.

– Наверное, ты считаешь меня любопытной старушенцией. Нет-нет, – быстро добавила она, когда Карен принялась было возражать. – Не отпирайся. Я сама знаю, что так оно и есть. Это у нас в роду. Но, понимаешь, мы любим Макса, как сына, и я подумала, раз он говорит о тебе с такой… с таким огнем и раз ты первая женщина, которую он сюда привез… – Фраза осталась незаконченной, словно и не нуждалась в завершении.

– Я понимаю.

Почувствовав, что больше ничего не выведает, Мадо пожала плечами:

– Что ж, ладно, как бы то ни было, все равно хорошо. Я еще никогда не видела Макса таким счастливым. Ну вот мы и пришли. – И отступила в сторону, пропуская Карен в гостиницу.

– Макс, проказник! Давно пора было явиться!

Карен обернулась и увидела маленького человечка с редеющими седыми волосами и часто мигающими карими глазами. Хотя лицо его избороздили морщины, а плечи ссутулились от старости, двигался он легко и быстро – как человек, не привыкший сидеть без дела. Вокруг его пояса был повязан большой синий фартук с изображенным на нем пьяным поваром. В два огромных прыжка оказавшись возле старика, Макс по-медвежьи стиснул его в объятиях, тараторя по-французски что-то, видимо, очень приятное.

Наконец, выпустив старика, он представил ему Карен. Француз бросил на нее одобрительный взгляд.

– Рад вас видеть, мадам, – произнес он, взяв ее за руку и поклонившись. – И добро пожаловать.

– Спасибо. Но если уж я должна обращаться к вам по имени, так и вы зовите меня просто Карен.

– Ага! – отозвался Рауль. – Женщина с характером. Мне это нравится.

– Еще бы, – заметил Макс, подмигнув его жене. – Ты пятьдесят лет женат на такой. – И, потянув носом, спросил: – Похоже, пахнет петухом в вине?

– Разумеется. Неужели я дерзну готовить что-то другое к твоему приезду?

Следующие полчаса все четверо сидели на выстеленной плитами террасе под увитыми виноградом шпалерами и пили кофе со сливками, болтая обо всем на свете. Макс рассказывал о последнем бойкоте в двух его французских компаниях, а Рауль рассуждал об изменениях, произошедших в Любероне с тех пор, как к ним стало перебираться все больше парижан. Мадо, обожавшая кино, желала знать только о карьере Карен, о том, с кем она снимается и встречалась ли когда-нибудь с Джорджем Рафтом.

Вскоре хозяева вернулись к своим ежедневным заботам, а Макс и Карен отправились на прогулку. Следующие три часа они бродили по Жорде и ее окрестностям: плутали по тропинкам среди полевых цветов, взбирались на высокие холмы, любовались старинными каменными домиками пастухов. Куда бы Карен ни бросала взгляд, повсюду видела необъятные поля золотой пшеницы, темные оливковые рощи и виноградники, казалось, простиравшиеся до горизонта.

На обратном пути она затащила Макса в крошечную лавчонку, едва вместившую их обоих. Там Карен купила несколько мешочков прованских трав для Петри и Дебби, три флакончика лавандового масла для Элизабет и десять ярдов яркой прованской ткани для Ширли.

Отказавшись от помощи Макса, она достала франки, отсчитала ровно столько, сколько выбил древний кассовый аппарат, и вручила деньги женщине за прилавком.

– Merci, madame, – поблагодарила ее та, дружелюбно улыбаясь. – C'est parfait.[10]

– Это значит, что я нисколько не ошиблась, – с гордостью сказала Карен Максу.

Он взял ее покупки.

– Значит ли это, что я вам больше не нужен?

– А я уже говорю, как настоящая француженка?

Он задумался.

– Пожалуй, еще нет.

– Ну, тогда вам придется немного задержаться возле меня.

Карен попыталась протиснуться мимо него к двери, но в лавочке было так тесно, что ничего не вышло. Оказавшись вплотную к Максу, Карен застыла на месте, ощутив то же чувство невесомости, которое уже испытывала, оказываясь рядом с ним. Карен подняла голову, и от его пристального взгляда ее сердце забилось чаще, а лицо залил яркий румянец.

– Прошу вас. – Макс распахнул дверь, все еще не сводя с Карен глаз.

– Ну как, – спросил Макс, когда роскошный пир, который устроил им Рауль, подходил к концу, – надеюсь, вас не разочаровало наше маленькое путешествие?

Мадо усадила их на то же место, где они завтракали, – с великолепным видом на Люберонскую долину. Почти все столики были заняты, слышался смех и звон приборов. Хотя некоторые из обедавших узнали Карен, ни у кого не хватило дерзости помешать ее трапезе просьбами об автографе.

– Словами не описать то, что я чувствую, – сказала Карен, поднеся к губам последний кусочек сыра из козьего молока и закрывая глаза, будто теряет сознание от удовольствия.

Макс смотрел и улыбался. Приезжая на хутор уже десять лет, еще никогда он не чувствовал себя здесь таким счастливым и умиротворенным. Казалось, будто приподнялся некий занавес, открывая доселе неведомый мир или мир, на который ему было просто некогда обратить внимание. И в этом чудесном мире царила чудесная женщина – невероятно красивая, добрая и, несмотря на свою славу, очень искренняя и непосредственная.

И все же за беззаботными улыбками и остроумными ответами Макс ощущал в ней скрытую внутреннюю борьбу, которая время от времени отражалась в глазах Карен: она смотрела на Макса так, будто этот мужчина был загадкой, которую ей никак не разгадать. Максимилиан старался быть с ней честным, рассказывая о своих отношениях с Луизой, прошлых и настоящих, а также о недавнем разрыве с Ники Уэлш. Тем не менее, Карен что-то беспокоило. И Макс почти не сомневался в том, что именно.

– Я рад, что вам здесь нравится. Но я был бы еще счастливее, если бы вы рассказали, что вас беспокоит.

Карен откинулась на спинку стула.

– Почему вы решили, будто меня что-то беспокоит?

Ее голос остался беззаботным, но в глазах, удивленно на него взглянувших, Макс уловил какую-то неуверенность.

– Интуиция подсказывает.

– Понятно. – И подумала: «А он уже неплохо меня изучил».

– Надеюсь, вы мне скажете?

Карен кивнула.

– Что у вас произошло с мэром Хардгровом? – спросила она, выдерживая взгляд Макса.

– То есть вы хотите узнать, почему мерзавец пытался меня убить?

– Да, и о ваших сделках с ним. Я где-то читала, что вы купили его банк.

Макс согласно кивнул. Глупо воображать, будто она могла этого не знать.

– Да, купил. Но не потому, о чем вы думаете. Мы никогда не были с Хардгровом друзьями. Я его презираю.

– Тогда зачем вы купили его банк, когда он был тяжело болен?

Макс уставился на пустую кофейную чашечку, уповая на то, что их беседе кто-нибудь помешает и ему не придется продолжать. Но Рауль и Мадо, вероятно, догадавшись о важности разговора, шепнули официантам, чтобы те не беспокоили эту эффектную пару.

– Макс, я хочу знать, – настаивала Карен. – Я должна знать.

В его голове мелькнула и тут же исчезла мысль быстренько придумать какую-нибудь незамысловатую историю. Но так же, как он не хотел причинять ей горе, Макс не хотел ей и лгать.

– Когда-то давно я узнал о том, что сделал вам Хардгров.

– Я знаю. Джек сказал мне.

Макс покачал головой:

– Сначала я услышал это от другого человека. От того, кто знает об этой истории гораздо больше Джека.

– Не понимаю. Что еще может быть, кроме того, что произошло?

– Многое.

И, осторожно подбирая слова, он рассказал о том, как его адвокат узнал о махинации мэра Хардгрова и инспектора Галлиано. Увидев, как Карен побледнела, Макс взял ее за руку, которая стала холодной и безжизненной. И лишь когда он заговорил о том, как накануне Нового года вызвал Хардгрова к себе домой, плотно сжатые губы Карен тронула едва заметная улыбка.

– Вы правда так поступили? – спросила она, снова заглядывая Максу в глаза.

– Да.

– И он согласился?

– Я не оставил ему выбора.

Кивнув, Карен устремила взор куда-то вдаль.

– За что он меня так возненавидел?

– Не вас, – поправил ее Макс. – Хардгров поступил бы точно так же с каждым, кто встал на его пути. Ведь это всего лишь алчный провинциальный аферист!

– Мстительность которого вы недооценили.

– Он пытался убить меня не из мести, слишком труслив для этого. Хардгров признался, что сделал так, потому что недавно ему предложили политический пост, а он не мог его занять, не убрав меня с дороги – навсегда.

– Значит, «Карлейль-банк» теперь ваш?

Макс покачал головой:

– Мне не нужен был этот паршивый банк. Через три месяца я перепродал его пайщикам.

Карен отвела взгляд, давая себе время осмыслить услышанное. Любой другой на месте Макса передал бы мэра властям и заставил бы его самого расхлебывать все последствия. Но политик и банкир с таким обаянием и связями, как Хардгров, сумел бы выпутаться и уже через пару месяцев снова вернулся бы в бизнес. Мистер Прэгер придумал способ, который смог оценить по достоинству лишь такой человек, как Хардгров.

Поднявшись, Макс протянул руку.

– Пойдемте и забудем о Хардгрове. Позаботьтесь о счастливом выражении лица, потому что сейчас мы с вами посетим Авиньон.

Они прощались с Шапленами. Со слезами на глазах Мадо обняла Карен.

– Ты ведь обещаешь приехать еще?

– Обещаю, – сказала Карен, обнимая хозяйку.

Высунувшись из окна машины, Карен махала рукой, пока «Хутор Провансаль» не скрылся за поворотом.

– Я провела чудесный день, – призналась она, разглядывая моментальный фотоснимок, на котором была запечатлена вместе с Максом юным почитателем ее таланта. – Спасибо. Макс взял ее руку.

– Мы можем повторить это путешествие, стоит вам только захотеть.

В начале восьмого Макс высадил Карен из машины перед отелем «Карлтон».

– Увидимся вечером? – спросил он.

– Я могу задержаться.

– Постараюсь дождаться.

Он проследил взглядом за тем, как Карен легко взбежала по ступенькам в вестибюль отеля и помахала фанатам, которые ее тут же узнали. Когда поклонники поспешили за актрисой, она остановилась и две-три минуты любезно позировала для нескольких фотоснимков, улыбаясь так, словно встреча с этими людьми – самое интересное и важное, что ей выпало за день.

Макс вернулся в «Маджестик» и, поднимаясь на лифте в свой номер, вдруг понял, что уже скучает по Карен.

ГЛАВА 45

Несмотря на великолепную кухню и созвездие знаменитостей, в трехзвездочном ресторане «Мулен-де-Мужен» вечер казался Карен скучным.

«Господи, – думала она, спеша к лимузину, чтобы ехать на прием к Максу, – без него все теперь похоже на времяпрепровождение в пустой, лишенной воздуха комнате». В машине Карен вспоминала день, проведенный с Максом, его доброту и внимательность, как она совсем не чувствовала неловкости и необходимости притворяться, – до сих пор такое было возможно лишь с Петри, Дебби и четой Витадини.

В расположенном на крыше старого отеля «Пале» баре, который Макс снял на вечер, Карен остановилась перед высоким зеркалом и внимательно оглядела себя, со снисходительной улыбкой вспоминая, как одевалась сегодня, отбрасывая одно платье за другим, словно девчонка перед первым свиданием. После мучительных сорока пяти минут она наконец выбрала творение Жаклин де Рибе из белого крепдешина с открытыми плечами и длиной до щиколоток, гранатовое ожерелье и такие же серьги. В последнюю минуту Карен – не без лукавства – решила пренебречь своими неизменными духами «Мой стиль» и капнула на запястья несколько капель лавандового масла.

«Не глупо ли все это? – удивлялась Карен, отворачиваясь от зеркала. – Можно подумать, что я поклялась сразить Максимилиана Прэгера с помощью всех доступных женщине средств!..»

В числе гостей были режиссер Сидней Поллак, который в этом году возглавлял жюри, рок-звезда и актер Стинг, поглощенный игрой в бридж Омар Шариф и Урсула Андерс, чье дерзкое платье из леопардовой шкуры притягивало взоры всех присутствовавших.

Однако Карен сразу увидела в толпе Макса, окруженного мужчинами и женщинами, которых Карен не знала. Казалось, он внимательно слушал высокого угловатого человека, но время от времени взгляд Макса, словно лазер, скользил по лицам гостей.

Карен с интересом продолжала наблюдать, пытаясь угадать, не ее ли он так старательно выискивает. Понимая, что Макс может не увидеть ее за высоким экзотическим растением, Карен сошла со ступенек в зал.

– Это не Карен Ричардс? – услышала она чей-то восторженный голос.

Макс мгновенно обернулся. Их взгляды встретились, и по его восхищенному взгляду Карен догадалась, что ее невероятные усилия выглядеть сегодня особенной не пропали даром.

В течение следующего часа, пока Макс выполнял обязанности хозяина, Карен бродила по залу, слыша бесконечные разговоры о проблемах распространения фильмов, видеопроектах, совокупных бюджетах и пытаясь делать вид, будто впервые это слышит. Время от времени она оглядывалась, ища взгляд Макса, и в эти секунды к ее щекам приливала кровь.

– Не хотите ли потанцевать?

Карен вышла на террасу и не услышала, как Макс оказался за ее спиной. Он стоял так близко, что Карен ощущала на шее его горячее дыхание. Она обернулась и без единого слова скользнула в жаркие объятия… Оркестр исполнял популярную песню «Rien de Rien». Голос певицы на эстраде, хотя и не такой мощный, как у Мирей Матье, был сильным и проникновенным.

Шум прибоя утонул в звуках музыки, и Карен почувствовала, что растворяется, тает в объятиях Макса. На террасе никого не было. Но если бы даже смотрели сотни глаз, сейчас Карен было все равно. Она думала только о сильных, обнимавших ее руках, о сердце, которое билось рядом с ее сердцем. Все остальное просто не имело значения.

– Вы пользовались у этих японцев таким успехом, – прошептал Макс, еще крепче прижимая Карен к себе.

Ее волосы чудесно пахли лавандой, а стройное соблазнительное тело пробуждало страстное желание.

– Не то слово!

– Они сделали вам предложение, от которого вы не смогли отказаться?

Карен засмеялась.

– И даже несколько. Причем одно из них к кино не имеет ни малейшего отношения.

Слегка отстранившись, Макс заглянул ей в глаза.

– К вам кто-то приставал?

Карен кивнула.

– Пожалуй, это именно так и называется. Даже по-японски.

– Кто именно?

– Тот с огромными ножищами и глазами, как угли.

– Огромные ножищи меня нисколько не пугают. Только скажите, и я заброшу его в Средиземное море.

– Неужели ради меня вы готовы устроить международный скандал?

– Ради вас я готов даже прыгнуть следом и спасти нахального японца.

В любой иной ситуации или сказанные кому-нибудь другому, эти слова показались бы глупыми и неискренними. Но сейчас Макс лишь удивлялся тому, как легко срывается с губ то, что у него на сердце. Никогда еще Макс не говорил так с женщинами и даже представить не мог, что способен на это. Он и не мечтал о том, что когда-нибудь его захлестнет столь сильное чувство.

– Почему бы вместо этого нам не придумать что-нибудь более разумное? – предложила Карен.

– И что же, интересно узнать?

– Если вы поможете мне вежливо и быстро откланяться, то я предложу вам выпить на сон грядущий у меня. В моем номере есть великолепный, очень старый коньяк, который я так и не смогу оценить по достоинству, если кто-нибудь не даст мне повод открыть бутылку.

В мерцании зажженных на террасе факелов ее огромные глаза горели таким огнем, что Макс не смог вымолвить ни слова. В этих глазах не было ни вопроса, ни смущения – и Макс почти не сомневался в том, что нужен сейчас Карен так же, как и она ему.

Не прошло и получаса, как оба распрощались с гостями и вернулись в «Карлтон». Но, едва оказавшись в номере, они сразу забыли о коньяке и стояли друг против друга, совершенно отрешившись от когда-то волновавших их проблем.

– Карен…

Словно зачарованная, она смотрела на Макса. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Карен очутилась в его объятиях, отвечая на его поцелуй с такой смелостью, которая в иное время потрясла бы ее. Она почувствовала сладостную дрожь, когда пальцы Макса заскользили по ее голой спине. Карен охватила страсть, наполняя ее таким острым желанием, что она засомневалась: та ли женщина приехала сюда всего несколько дней назад.

Губы Макса коснулись ее шеи, и, запрокинув голову, Карен закрыла глаза, наслаждаясь мгновением: от корней волос до кончиков ногтей, как током, ее пронзило возбуждение. Словно во сне, она услышала вырвавшийся из своего горла стон, когда руки Макса замерли у нее на груди. Карен не знала, как оказалась в спальне, но внезапно поняла, что они сидят на кровати.

С бесконечной нежностью Макс раздевал ее, целуя в губы, в ложбинку на шее… Дрожащими пальцами Карен расстегнула его рубашку. Ее руки скользнули в распахнутый ворот. Крепкая заросшая волосами грудь Макса почему-то показалась Карен знакомой – как будто она уже видела ее в своих снах или тайком представляла себе.

Уже задыхаясь, Макс сбросил остатки одежды. Он почувствовал, как сначала нерешительно и робко, а потом все смелее Карен стала прикасаться и ласкать его тело, так что только дух захватывало. Ни одна женщина еще не казалась Максу столь родной и близкой, и никогда раньше он не испытывал такого всепоглощающего чувства.

– Макс, – выдохнула Карен, обхватывая его длинной стройной ногой. – Милый, я…

– Дай мне взглянуть на тебя.

Карен не шевелилась, пока Макс любовался ее грудью, талией, бедрами. Вся дрожа, она уступила его пальцам, которые мягко, но настойчиво развели ей ноги. Макс медленно и осторожно поглаживал внутреннюю поверхность бедер. Когда же он коснулся ее горячей влажной плоти, Карен едва не вскрикнула.

– Я люблю тебя, – вырвалось у Макса.

Руки Карен пробежались по его спине.

– Сильно?

Его дыхание участилось.

– Сильнее невозможно.

– Докажи мне, – прошептала Карен. – Сейчас.

Одним мощным движением он вошел в нее, оставляя дивное ощущение, которого Карен никогда еще не испытывала. Постепенно ее тело слилось с телом Макса, повинуясь его ритму. Мир медленно растворился вокруг них, и когда влюбленных настиг сказочный миг, только их миг, Карен поняла, что больше не сможет принадлежать никому, кроме этого сильного и великодушного мужчины.

В шезлонге возле бассейна Луиза Прэгер слушала, казалось, проникающий в душу мягкий голос Хулио Иглесиаса и легонько барабанила пальцами в такт музыке. Когда пленка закончилась, Луиза сняла наушники, открыла глаза и уставилась в темное звездное небо. Ночь выдалась душная, но Луиза почти не замечала жары. Две таблетки секонала, которые она приняла пару часов назад, помогли ей расслабиться, оставив ощущение необыкновенной легкости и невесомости. Но от них очень захотелось пить.

Не обратив внимания на графин чая со льдом, Луиза потянулась к бутылке виски, которую прихватила с собой из кабинета Макса. В этот вечер одинокая женщина нуждалась в чем-то более бодрящем, чем холодный чай, в чем-то, что соответствовало бы необычно возбужденному состоянию. К тому же ей хотелось отпраздновать предстоящую поездку и воссоединение с любимым человеком.

От теплого виски Луиза почувствовала себя несколько лучше, хотя вдруг стало жарко и душно. Раздумывая, не окунуться ли ей, она взглянула на манившую гладь бассейна. А почему бы и нет? Вода ее охладит, и раз уж сегодня такой чудесный день, можно обойтись и без купальника.

Улыбаясь собственной смелости, Луиза сняла платье из персикового шифона от Люсиль Кайт, которое три дня назад купила в одном из самых дорогих магазинов Нью-Йорка, и бережно разложила наряд на шезлонге. За платье пришлось заплатить более двух тысяч долларов, и оно стало самым любимым из всех, какие Луиза приготовила в дорогу.

Она и не отдавала себе отчета в том, почему сегодня надела именно его. Впрочем, Луиза даже не помнила, как это платье оказалось на ней…

Немного смущенно миссис Прэгер взглянула на свои белые трусики и бюстгальтер. Пожалуй, следовало бы купить и новое белье. Что-нибудь сексуальное, кружевное, ведь мужчинам очень нравится снимать такое.

Она засмеялась. Такой легкомысленной женщина себя не чувствовала уже… Интересно, сколько же? Несколько недель? Или несколько лет? Луиза медленно расстегнула бюстгальтер, перешагнула через трусики, и аккуратно положила белье рядом с платьем.

«Прощай, моя новая шикарная прическа, – подумала она, спускаясь по ступенькам в бассейн. – Но может быть, Цецилия заглянет завтра утром и все поправит, прежде чем Генри повезет меня в аэропорт».

Вода оказалась холодной, однако Луиза, поеживаясь, продолжала заходить дальше. Она не очень хорошо плавала и начинала паниковать, как только вода поднималась выше талии. Обычно Луиза оставалась в мелкой части бассейна, где под ногами чувствовалось дно. Джеми вечно поддразнивала ее за это…

Мысль о дочери снова острой болью пронзила сердце. На минуту Луиза закрыла глаза, прижав руки к груди, – будто могла унять боль. Неожиданно откуда-то издалека она услышала голос Джеми.

Луиза так резко обернулась, что едва не потеряла равновесие.

– Джеми? – Собственный голос показался ей чужим и сдавленным. – Джеми? – повторила Луиза, барахтаясь в воде и пытаясь понять, откуда доносился голос.

В ответ лишь легкий ветерок шевелил листвой. Потом она снова услышала… На этот раз смех. Звонкий, чистый. Так смеялась Джеми, когда солдатиком прыгала в глубокую часть бассейна, зажав при этом нос в совершенно несвойственной истинной леди манере.

Луиза была уже по грудь в воде. С бешено колотящимся сердцем она скользнула вперед и медленно, неумело поплыла… к дочери.

А на другом конце бассейна – там, где глубоко, – не прекращался смех и плеск воды. Джеми вернулась! В последнее время она часто так делала: появлялась, смеялась над Луизой, дразнила ее, а когда та уже, казалось, могла до нее дотронуться, вдруг исчезала.

Но на этот раз у дочки ничего не выйдет. Сегодня Луиза поймает Джеми прежде, чем она успеет выбраться из воды.

– Джеми, постой! – в отчаянии выкрикнула Луиза и, выпрыгивая из воды, еще сильнее заколотила ногами и руками.

Лицо погрузилось в воду, и, снова вынырнув на поверхность, Луиза взвизгнула и закашлялась. Она судорожно забарахталась, испугавшись, что не сможет достать ногами дна.

Хотя это уже было не важно. Нельзя же останавливаться, когда дочь, единственная, любимая, вот-вот снова исчезнет.

– Джеми, не убегай! Я плыву к тебе, милая! Подожди меня!

ГЛАВА 46

Пробившись сквозь приоткрытые тяжелые портьеры, на лицо ей упал яркий сноп света. Карен лениво потянулась и повернула голову. Макс лежал на боку, рука покоилась на бедре Карен. Его грудь плавно поднималась и опускалась с каждым вздохом.

Приподнявшись на подушке, Карен погладила плечи Макса, вспоминая прикосновение его крепкого нагого тела. Всю ночь он не выпускал ее из объятий и, даже погружаясь в сон, бормотал нежные слова.

Карен хотела осторожно убрать руку, но, открыв один глаз, Макс поймал ее.

– Что это ты делаешь?

– Смотрю, как ты спишь.

Макс открыл второй глаз.

– И как я сплю?

– Ты храпишь.

– Не может быть!

Карен засмеялась.

– Почему мужчины так возмущаются, когда им говорят, что они храпят?

– Потому что все мы знаем: женщины выдумывают это, чтобы убедить мужчин в собственной неполноценности.

Его пальцы принялись легонько ласкать любимую, пробуждая в ней желание. Карен скользнула вниз под простыни и почувствовала его восставшую плоть.

– Как интересно проявляется у тебя комплекс неполноценности!

– Что я могу сказать? Ты пробуждаешь во мне зверя.

Уже позже, держа ее в объятиях, Макс раздумывал над тем, долго ли сможет прожить без Карен. Всего за несколько часов она стала ему необходима, как воздух.

Гладя ее волосы, Макс попытался вспомнить слова, которые повторял Карен; яркие и образные, они свободно лились ночью неиссякаемым потоком. Но как ни старался, никак не мог вспомнить их. На ум просто ничего не приходило. К тому же сейчас эти слова казались лишними.

– А этот храп, – начал он, не в силах больше молчать. – Ты могла бы…

Карен рассмеялась.

– Ах, Макс, я пошутила. Ты не храпишь.

– Я знаю. Но если бы даже храпел, ты могла бы с этим смириться?

Карен нахмурилась, как будто вопрос требовал серьезных раздумий.

– Ну, это зависит от того, долго ли мне пришлось бы его терпеть. Час? Два? – Она посмотрела ему в глаза. – Или всю ночь?

– Всю жизнь.

Карен замерла. Макс смущенно усмехнулся.

– По-моему, у дамы нет слов.

Она выдержала его взгляд.

– Возможно, дама не совсем поняла…

– Ах вот как! Хочешь ли ты, чтобы, не забывая традиции, я повторил это, опустившись на одно колено?

Карен покачала головой, и Макс, отведя с ее лба прядь волос, тихо спросил:

– Ты выйдешь за меня замуж?

В среду утром Томас хозяйничал в кухне Прэгеров один. Всю ночь его жену терзал кашель, и он решил дать ей поспать лишний часок, пока сам готовил для миссис Прэгер завтрак.

Заварив чай и положив в серебряную вазочку ее любимый английский мармелад, Томас набрал внутренний номер телефона хозяйки, чтобы узнать, как сегодня утром ей следует приготовить яйцо. Трубку никто не взял.

Удивленный, он снова взглянул на часы. Полвосьмого. Обычно к семи часам миссис Прэгер уже давно на ногах. Наверное, сегодня она тоже заспалась. Вот и славно! Хороший сон ей только на пользу. Хотя следует признать, последние дни миссис Прэгер выглядит гораздо лучше. Возможно, из-за предстоящего путешествия во Францию, а может, из-за этой ее новой прически. Томас пожал плечами. Как бы то ни было, слава Богу, что она наконец выходит из своей раковины и пытается начать новую жизнь.

В семь сорок пять Томас снова позвонил. Не позднее одиннадцати миссис Прэгер должна приехать в аэропорт, и ему хотелось быть уверенным в том, что у нее будет достаточно времени, чтобы дать ему последние указания. Хозяйка так серьезно ко всему относится, хотя и знает, что он может поддерживать порядок в доме и с закрытыми глазами.

Лишь после восьми долгих гудков Томас повесил трубку. Затем, положив тост под крышку, чтобы не остыл, отправился наверх. Постучавшись и несколько раз окликнув хозяйку по имени, он вошел в спальню и, к своему удивлению, обнаружил, что постель на ночь не расстилалась.

Томас побежал вниз по лестнице, полный самых ужасных предчувствий, и стал поспешно заглядывать в одну комнату за другой. Он даже проверил солярий, хотя не сомневался в том, что никого там не найдет. Со дня смерти Джеми в эту комнату еще ни разу не входили.

Подумывая о том, что следует разбудить жену, Томас через холл побежал в кабинет мистера Прэгера. Раздвижные стеклянные двери были широко открыты, и зеленые шторы колыхались на ветру. Томас вздохнул с облегчением. Ну конечно же, миссис Прэгер в бассейне! И как только он раньше об этом не подумал? С недавних пор хозяйка проводит там много времени.

Томас почти спустился с выложенной плитами лестницы, когда увидел медленно качавшееся в воде нагое тело.

Попрощавшись со Стью, который возвращался в Лос-Анджелес на совещание по поводу предстоящих съемок «Окаменевшего леса», они поехали в порт. Там Карен собиралась присоединиться к съемочной группе «Сожалений» и нескольким избранным гостям, чтобы на весь день отправиться в Монте-Карло.

– Я буду скучать, – пробормотал Макс, провожая ее.

– Ты правда не хочешь поехать с нами? Уверена, что никто не стал бы возражать…

Но каким бы заманчивым ни казалось это приглашение, Макс чувствовал, что должен от него отказаться.

– Не надо давать репортерам пищу для сплетен, – сказал он, заботясь прежде всего о Карен.

– Хорошо. Ты меня встретишь?

– Конечно. В восемь часов. Пообедаем где-нибудь за городом, подальше от фотовспышек.

Карен надела очки от солнца и, глядя на Макса поверх стекол, заметила:

– Почему бы нам не остаться в номере и не заказать обед прямо туда? Устроим настоящий пир. – Она озорно посмотрела на Макса. – После целого дня, проведенного в море, у меня будет волчий аппетит.

От ее улыбки, дразнящей и таинственной, Макс испугался, что не сможет дождаться вечера.

Позавтракав, Макс вернулся в «Маджестик». Ему передали, что было два звонка: от репортера из журнала «Тайм» и от Джада Гринфилда. Зная, что друг не станет беспокоить по пустякам, Макс сразу набрал его номер.

– Что стряслось, приятель? – спросил он, когда адвокат поднял трубку.

Джад, обычно такой вежливый, не стал тратить время на формальности.

– Случилось несчастье, Макс. Дело в том, что Луиза…

ГЛАВА 47

В тот же вечер в восемь пятнадцать, когда экскурсионный корабль входил в Каннский порт, первым, кого увидела она, был Мишель Лемэн.

– Идемте со мной, – тотчас же заявил администратор, взяв ее за руку и собираясь отвести к поджидавшему такси.

– Мишель, прошу вас, только не сейчас. – Раздраженная тем, что в столь поздний час он намерен затащить ее на какое-то очередное мероприятие, Карен попыталась вырвать руку. – Меня встречает Макс, и…

– Нет, он вас не встречает. – Мишель показал куда-то за свою спину. – Пожалуйста, садитесь в машину, пока вас не догнали. Сейчас я вам все объясню.

Тут только Карен заметила мчавшихся к ним со всех ног нескольких репортеров во главе с Абигейл Ньюэн.

– Да в чем дело? – спросила Карен уже в такси. – Что, собственно, случилось?

– До отеля «Напуль» и обратно, – по-французски ответил Мишель на вопросительный взгляд водителя.

– Что вы делаете? Я не собираюсь в «Напуль». Я вообще никуда не хочу ехать.

– Я лишь сказал шоферу проехать до отеля и обратно, чтобы отвлечь внимание, – объяснил Мишель.

– Но зачем? Что этим репортерам надо?

– Вы. И желательно, хорошо зажаренная.

По ее спине пробежал холодок.

– Что произошло, Мишель? Где мистер Прэгер?

– Вы ничего не слышали во время круиза?

Карен покачала головой.

– Луиза Прэгер скончалась. Похоже на самоубийство.

– О Господи! – Карен невольно зажала рукой рот, упав на спинку сиденья. – Когда?

– Прошлой ночью. Сегодня утром дворецкий обнаружил ее в бассейне.

– Какой ужас! А где Макс? – повторила Карен.

– Улетел домой в Штаты.

Карен выпрямилась.

– В Штаты? Не дождавшись меня? Даже не поговорив со мной?

– Как только Максу сообщили, ему пришлось мчаться в Париж, чтобы успеть на «Конкорд» до Нью-Йорка, – объяснил Мишель. – Он пытался дозвониться на корабль, но линии были заняты. Мистер Прэгер обещал связаться с вами.

Карен молчала. Да что это с ней? Почему вдруг такая обида? Внезапная смерть Луизы – это ужасная трагедия, и Макс просто обязан был немедленно вернуться домой.

– Когда его самолет будет в Нью-Йорке? – спросила Карен.

Мишель взглянул на часы.

– Через десять минут.

– Тогда отвезите меня, пожалуйста, в мой отель. Я хочу быть на месте, когда он позвонит.

– Там вас поджидает толпа репортеров, – предупредил Мишель.

– Плевать! Я хочу к себе.

Наклонившись вперед, он похлопал шофера по плечу:

– В «Карлтон», пожалуйста. К служебному входу. – И, уже глядя на кинозвезду, добавил: – Надеюсь, там никто не караулит.

Карен кивнула, едва слушая его.

– Расскажите мне о Луизе. Макс знает, почему она?..

Администратор покачал головой:

– Пока еще ничего не известно.

Полная неожиданной грусти, Карен тяжело вздохнула. Хотя от Макса она слышала о Луизе совсем немного, но чувствовала, что каким-то образом странно связана с этой тихой несчастной женщиной. Наверное, потому, что она тоже была матерью, боготворившей своего ребенка. А может быть, потому, что Луиза так долго оставалась женой Макса…

– Спасибо, что спасли меня от папарацци, – поблагодарила Карен, понимая, каким незаменимым помощником оказался для нее Мишель, идеально выполнявший обязанности администратора; гораздо более полезным, чем она имела основания ожидать от обычного агента по рекламе и связям с прессой. – Могу я и впредь на вас рассчитывать?

– Конечно.

– Мне бы не хотелось появляться сегодня на запланированном банкете. Я совсем не готова к тому, чтобы веселиться и отвечать на глупые вопросы.

– Я прямо сейчас передам организатору ваши извинения.

Машина остановилась перед служебным входом, возле которого, к счастью, никого не оказалось, и Мишель быстро вышел. Открыв перед Карен дверь, он через узкий коридорчик провел ее к служебному лифту.

– Так вы минуете вестибюль. Надеюсь, ключ у вас?

– Да, – подтвердила Карен, радуясь тому, что всегда брала его с собой.

– Хорошо. Позвоните мне, если понадоблюсь.

– Да, конечно. Еще раз спасибо.

Несколько минут Карен с закрытыми глазами стояла в своем номере, прислонившись к запертой двери, и прокручивала невероятную новость. «Но почему? – недоумевала Карен. – Зачем Луизе понадобилось лишать себя жизни именно теперь?» Четыре года назад, сразу после смерти дочери, Карен бы еще это поняла, как в конце концов поняла, почему ее отец отказался жить после смерти матери. Но желание Луизы уйти из жизни сейчас, казалось, не имело никакого смысла…

Карен взглянула на часы: было девять вечера. Значит, в Калифорнии сейчас полдень. Возможно, что-нибудь знает Джек. Остальное расскажет, когда позвонит, Макс.

Витадини немедленно взял трубку.

– Привет, детка, ну как ты там?

– Неважно. Джек, это правда? Неужели Луиза Прэгер действительно покончила с собой?

Карен услышала, как Джек вздохнул.

– Пока все сходятся на этом.

По его голосу Карен почувствовала: он что-то недоговаривает.

– Тебе известно что-нибудь, еще, Джек? Ты от меня скрываешь…

– Где Макс? – спросил Джек.

– В Нью-Йорке. А что?

– Я разговаривал со знакомым агентом из Манхэттена. Слуги говорят, что Луиза собиралась лететь в Канн. К мужу.

Карен застыла от удивления.

– К Максу? С чего бы это?

Немного помешкав, Джек смущенно ответил:

– Она хотела помириться.

Из горла Карен вырвался неестественный смех.

– Какая нелепость! Я же говорила тебе, что Макс собирался подать на развод, как только вернется в Штаты… – Ее голос сорвался.

– Послушай, детка, давай не будем торопиться с выводами, ладно? Я подозреваю, что Макс понятия не имел ни о ее поездке, ни тем более о ее планах восстановить отношения. Не бери в голову и не накручивай себя. Уверен, Макс позвонит тебе и все объяснит.

Повесив трубку, Карен подумала, что ее друг, как всегда, прав. Она просто дала волю воображению. Конечно, Макс ничего не знал о том, что Луиза вдруг решила приехать. Он месяцами не разговаривал со своей женой. Возможно, идея помириться полностью исходила от Луизы, а может, это вообще домыслы прессы…

И все-таки чувствуя беспокойство, Карен встала и принялась мерить шагами комнату. Совсем как в ту ночь, когда узнала о побеге Элизабет. Тогда только благодаря Максу все закончилось быстро и хорошо. Ничего, и сейчас все выяснится, все уладится.

Время шло, Карен то и дело поглядывала на часы. Почему же Макс не звонит? Неужели не понимает ее состояния? Неужели не чувствует, что она не сможет ни есть, ни спать, пока не услышит его голос?

В одиннадцать часов Карен приняла ванну, на всякий случай оставив дверь открытой. Затем она накинула халат и встала у окна. Ночь снова благоухала, и по набережной Круазетт спешили люди, с ужина или на ужин, с просмотра или на вечеринку.

В три часа ночи, решив, что Макс уже не позвонит, Карен завела будильник на семь утра и легла спать. Долго глядя в потолок, она думала о Максе, о его жене и о себе, чувствуя, как с каждой минутой неприятный ком в груди становится все тяжелее и холоднее.

В среду после обеда она направлялась в аэропорт имени Кеннеди, когда услышала по радио известие о смерти Луизы Прэгер. Вместе с другими актерами, занятыми в «Семейном достоянии», Ники Уэлш принимала участие в пресс-конференции и к вечеру должна была вернуться в Лос-Анджелес на прием для журналистов.

При упоминании так хорошо знакомого имени она выпрямилась и вцепилась в спинку кресла шофера. По радио тем временем передавали: «Мистер Прэгер, посещавший международный кинофестиваль в Канне, возвращается домой на «Конкорде» и примерно через час прибудет в аэропорт имени Кеннеди…»

Ники уже не слушала. Значит, через час. Пожалуй, она успеет. Успеет встретить Макса у трапа и первой выразить ему соболезнования. Конечно, есть риск опоздать на свой самолет, но можно полететь и следующим рейсом.

Открыв черную сумочку из крокодиловой кожи, Ники достала круглую отделанную золотом пудреницу и придирчиво проверила свой макияж. В такое время она непременно должна быть рядом с Максом. «Ну а если там появятся еще и репортеры, – подумала Ники, захлопнув пудреницу, – а они обязательно будут там крутиться – то тем лучше». В конце концов, Ники была не из тех, кто отказывался от бесплатной рекламы.

Через час к терминалу Air France уже подбегала эффектная дама в черном полотняном костюме с выглядывавшим из-под него ярко-розовым топиком и такого же цвета атласных лодочках на высоченных каблуках.

– Макс! – Продравшись сквозь толпу, бросилась к нему Ники. – Я ехала в такси и услышала о несчастье, – начала она, обнимая Макса и окутывая его терпким ароматом «Опиума». – Дорогой, мне так жаль…

– Спасибо, Ники, – ответил он, похлопывая ее по спине. – Я ценю твои добрые слова, но, как ты догадываешься, очень спешу.

– Я знаю. И не задержу тебя. – Ники оглядела прилетевших за его спиной, в любую минуту готовая увидеть Карен Ричардс. Но Макс был один. Жаль! Ники ужасно хотелось блеснуть перед соперницей.

– Я и сама спешу. Но никак не могла улететь, не высказав тебе свои соболезнования. – Внезапно почувствовав неловкость, Ники опустила руки. – Ну что ж, тогда я, пожалуй, попробую успеть на свой рейс. Держись, Макс, хорошо? – Она снова нежно коснулась губами его щеки – и в этот момент фотограф успел щелкнуть еще один кадр. «Пусть Карен Ричардс делает из этого какие угодно выводы», – злорадно подумала очень довольная собой Ники Уэлш и через несколько секунд скрылась в толпе.

А Макс, мгновенно забыв о ней, направился к лимузину, на ходу бросая репортерам что-то невнятное.

После долгой и беспокойной ночи Карен позвонила администратору и убедилась в том, что ей действительно никто не звонил. Вопреки здравому смыслу она набрала номер нью-йоркской квартиры Макса и уже через минуту разговаривала с его экономкой Эдной Джордан.

– Нет, мадам, мистера Прэгера нет дома, – ответила женщина. – В семье случилось несчастье.

– Я знаю. Я лишь хочу узнать, не звонил ли он.

– Да, звонил. И если вы оставите для него сообщение, я обязательно ему передам. Но вы не назвали своего имени…

– Нет, передавать ничего не нужно, – отказалась Карен. – Большое спасибо.

И медленно положила трубку. «Мне совершенно плевать, почему он позвонил своей экономке, а не мне, – подумала Карен. – Я даже думать об этом не собираюсь».

Несмотря на такое трезвое решение, на душе стало серо, и, пытаясь хотя бы на время не думать о Максе, она стала готовиться к интервью с Джимом Брауном из шоу «Сегодня». Без особой радости Карен выбрала ярко-синий комбинезон от Донны Каран, подчеркивавший талию с помощью широкого пурпурного пояса, пурпурные с белым босоножки на низком каблуке, крупные серьги-кольца и белую театральную сумочку.

Как обычно, на террасе «Карлтона» было много народу. В углу справа операторы и осветители устанавливали аппаратуру. В центре съемочной группы уже сидел за столиком Джим Браун.

При появлении актрисы он встал ей навстречу – высокий красивый мужчина с низким приятным голосом – и тотчас расположил Карен к себе. Через несколько секунд она уже чувствовала себя как дома, а ведущий начал непринужденный разговор – в основном о ее карьере, успехах и о том, как она пришла к ставшей уже знаменитой финальной сцене в «Сожалениях».

Едва интервью закончилось, как репортеры, с нетерпением ожидавшие этой минуты, окружили актрису, наперебой выкрикивая вопросы.

– Какова была ваша реакция, когда вы впервые услышали о смерти Луизы Прэгер?

– Вы знали о том, что Прэгеры собирались помириться?

– Чувствуете ли вы себя виновной в том, что случилось?

– Нет, разумеется, не чувствую, – ответила она, едва не задыхаясь от гнева. – С какой стати? – Карен пыталась обойти репортеров, но те не давали ей прохода.

– Как эта трагедия повлияет на ваши отношения с Максом Прэгером?

– Ведь вы больше не утверждаете, будто этих отношений не существует, мисс Ричардс?

– Вы разговаривали с мистером Прэгером?

Карен отмахнулась от журналистов, отстраняя с дороги какую-то женщину с микрофоном.

– К сожалению, пока мне больше нечего вам сказать. Возможно, позже.

Наконец избавившись на какое-то время от назойливых журналистов, Карен оказалась в своем номере. Все еще дрожа после этой ужасной атаки, она пошла в ванную и ополоснула лицо холодной водой. Затем, взяв себя в руки, Карен спустилась вниз, чтобы узнать, не было ли звонков. Ей действительно звонили: из газет, журналов с теле– и радиоканалов.

А вот от Макса – снова ничего.

Разочарованная и обиженная, Карен спросила у администратора:

– Много ли у вас газет на английском языке?

– Уже ни одной не осталось, – ответил он. – Послать вам то, что мне удастся найти?

– Да, пожалуйста.

Через несколько минут коридорный принес ей номер «Геральд трибюн», а также лондонские «Сан» и «Таймс». Все три публикации в подробностях описывали нашумевшую историю – начиная от несчастного брака Макса и трагической смерти его дочери до недавней идиллии с известной киноактрисой Карен Ричардс.

Согласно версиям газет, накануне утром дворецкий обнаружил Луизу Прэгер мертвую в бассейне. Рядом на столике полиция нашла половину упаковки барбитурата и полбутылки виски. По словам слуги, миссис Прэгер бронировала билет до Канна и просила переправлять всю свою почту ее мужу в отель «Маджестик», где собиралась остановиться. Автор одной из статей зашел так далеко, что предположил, будто миссис Прэгер решила свести счеты с жизнью вскоре после того, как увидела фотографию Максимилиана Прэгера вместе с актрисой Карен Ричардс…

Чувствуя, как от этой жестокой выдумки слезы жгут ей глаза, Карен отложила газету. «Господи, послушать их, так в смерти Луизы только я и виновата!»

Немного успокоившись, Карен развернула следующую газету, гадая, много ли правды в этой версии. Быть может, решиться позвонить в «Маджестик» и спросить, предупреждал ли Макс о том, что приедет Луиза? Карен покачала головой. Нет, так не годится. Да и в любом случае ей ничего не скажут…

В отчаянии Карен вскочила и снова принялась взад-вперед ходить по комнате. Почему же Макс не звонит? Как мог он бросить ее, не сказав ни слова, зная, что известной актрисе предстоит вынести от представителей прессы?

Шли часы, администратор продолжал уверять в том, что из Соединенных Штатов ей никто не звонил, и отчаяние Карен постепенно сменилось горькой обидой, а потом и гневом. В полдень она заказала себе в номер салат из морских продуктов и, нехотя его ковыряя, слушала передававшиеся по телевидению новости. Как и ожидалось, дело Прэгера – Ричардс, как это преподносили, получило самое широкое освещение.

В четыре часа Карен позвонила Мишелю, но ему нечего было сообщить, поскольку мистер Прэгер оставался недосягаем.

«Недосягаем, – с раздражением проворчала про себя Карен. – Как удобно! Сам отсиживается в своей крепости, а мне приходится сражаться с папарацци и, словно преступнице, прятаться в номере».

К обеду Карен приняла решение. Оставаться здесь при таких обстоятельствах – просто безумие. Ведь нельзя было ни пойти куда-либо, ни что-нибудь сделать без того, чтобы на нее не налетели десятки репортеров. И хотя Стюарт просил ее задержаться до церемонии закрытия, вряд ли он желал для своей студии именно такой рекламы…

– Не могли бы вы заказать мне билет на ближайший рейс до Соединенных Штатов? – спросила Карен у Мишеля, когда вечером он заглянул в отель.

Француз раскрыл расписание, которое всегда носил с собой.

– Попробую посадить вас на рейс «Пан-Американ», который завтра утром вылетает из Ниццы в Нью-Йорк в десять сорок пять.

– Нет, только не в Нью-Йорк, – возразила Карен. – Мне нужно в Лос-Анджелес.

Луизу похоронили рядом с Джеми в субботу утром, когда из темно-серых туч хлестал дождь, уже два дня заливавший восточное побережье.

Вернувшись домой, Макс с грустью смотрел, как Джудит Купер обходит гостиную, прикасаясь то к антикварной горке с коллекцией фаянсовых птичек, то к отделанному позолоченной бронзой столику красного дерева, то к камину с мраморной полочкой. Макс вовсе не испытывал к своей теще неприязни, хотя и не сблизился ни с ней, ни в свое время с ее покойным мужем. Это была невысокая худенькая женщина с угловатыми чертами лица и с большими карими глазами, смотревшими с необычайной мягкостью. В черном костюме, бледная и осунувшаяся, она напоминала Луизу, и Максу стало очень жаль тещу.

– Джудит? – Макс положил руку ей на плечо.

– Сейчас я не могу ни с кем разговаривать, Макс. Пожалуйста, передайте им.

– Я уже сказал. Все разъехались по домам.

– Да? – Казалось, ее удивило столь естественное проявление сочувствия. – Спасибо. – Она стала медленно огибать кресло, пробегая пальцами по высокой спинке и подлокотникам, и спросила тихо и нерешительно: – Это правда, то, что пишут в газетах о… наркотиках?

Макс пожалел о том, что средства массовой информации с таким рвением ухватились за эту историю. Пока Джад не сказал ему в аэропорту, он и сам ничего не знал о барбитуратах и амфетаминах, которые Луиза прятала у себя в туалетном столике и оставила в ту роковую ночь возле бассейна. Результаты вскрытия подтвердили наличие в крови умершей обоих веществ и значительной дозы алкоголя. Несколько газет высказали даже предположение о самоубийстве. Однако медицинское освидетельствование в конце концов отвергло эту версию, объяснив, что причиной несчастного случая скорее всего послужило смешивание барбитуратов и алкоголя. Вероятно, это и привело к тому, что Луиза утонула…

– Да, правда, – подтвердил Макс, жалея о том, что причиняет несчастной женщине лишнюю боль.

Джудит недоуменно покачала головой:

– Макс, как же так получилось, что она принимала эти таблетки, а я ничего об этом не знала? Как я могла ничего не заметить, когда все разворачивалось у меня на глазах?

– Похоже, что совсем не на глазах. Ведь Томас и Маргарет тоже ничего не замечали.

– Полиция найдет того человека, который давал… который продавал ей наркотики?

– Вряд ли. Я попросил их продолжать расследование, но пока оно ни к чему не привело. Поскольку Луиза была знакома с очень ограниченным кругом людей, я думал, что найти поставщика не составит труда. Я сам опрашивал всех, кого только можно было, – слуг, ее портниху, даже парикмахершу. Все потрясены не меньше нас.

– Я уже говорила о том, что Луиза готовила тебе в Канне сюрприз?

– Да.

Похоже, Джудит не слышала его ответа.

– Знаешь, это я ее уговорила. Сказала, что если она поедет и постарается, то может вернуть тебя. – Джудит немного помолчала, как будто ожидала, что Макс подтвердит правильность ее рассуждений, но, не дождавшись ответа, вздохнула, вытирая слезу в уголке глаза. – После смерти Джеми она была так несчастна. – В ее глазах Макс заметил упрек, однако теща ничего больше не добавила.

– Могу я принести вам что-нибудь поесть или выпить?

Джудит покачала головой.

– Быть может, вы бы хотели побыть одна?

– Нет! – Поспешность, с которой она ответила, удивила его. – Не уходите, Макс, пожалуйста. Я… мне совсем не хочется оставаться одной. – Джудит подошла к камину и остановила взгляд на серебряном канделябре. – Она любила красивые вещи. Но на самом деле Луиза никогда не делилась ничем с окружающими. У нее даже не было друзей. – Джудит обернулась к Максу. – Вы знали об этом?

– Да.

– Мне известно, что когда-то давно вы делали попытку стать ее другом, – заметила Джудит. – Я говорила тогда Луизе, что порой она бывает слишком жесткой и бескомпромиссной, слишком уверенной в своей правоте, но она и слушать ничего не хотела. – Вздохнув, Джудит склонила голову. – Дочь никогда меня не слушала.

Макс заметил, как узенькие плечи тещи согнулись под тяжестью горя. Потерять мужа, внучку, затем дочь…

– Джудит, если здесь есть что-нибудь, что бы вы хотели, любые из вещей Луизы, прошу вас, не смущайтесь… – Сбившись, Макс замолчал, не зная, что для нее сделать.

Джудит кивнула, и из ее глаз неудержимым потоком хлынули слезы.

– Да-да, конечно. – Она улыбнулась вымученной улыбкой. – Спасибо.

Макс оставил ее одну и заторопился к себе в кабинет.

Он хотел услышать голос Карен.

– Что значит, вы не можете сказать, где Карен? – прокричал Макс в телефонную трубку. – Что за чушь? Мне нужно знать, где она. Карен ждет моего звонка.

Сквозь расстояние в три тысячи миль Джек Витадини рявкнул в ответ:

– Она ждала вашего звонка четыре дня назад!

– Господи помилуй, раньше я позвонить просто не мог! В дом понаехало полицейских – они везде копались, все разнюхивали, всех расспрашивали. Нужно было позаботиться о матери Луизы, подготовиться к церемонии, обзвонить людей.

– На телефонный звонок совсем не требуется много времени.

Нервничая, Макс пригладил волосы.

– Я понимаю. Просто я не подумал о том, что для нее так важно, когда я позвоню. Я знал, что Карен должна была остаться в Канне до закрытия фестиваля…

Макс снова вздохнул. Как же он вымотался! Все, что ему сейчас хотелось, это быть с Карен.

– Послушайте, скажите мне лишь, где она, а уж я сам ей все объясню.

– Я же сказал – не могу. Карен не хочет, чтобы вы узнали, где она, до тех пор, пока не будет готова с вами увидеться.

– И сколько мне ждать?

– Не знаю.

Макс сел. Все бесполезно. Десять минут он пытался сломить сопротивление Джека, а добился лишь того, что довел его до белого каления.

– Ладно, – наконец сдался Макс. – Позвоните мне, если передумаете.

Повесив трубку, он вызвал шофера и распорядился вывести машину. Макс подозревал, что еще один человек знает о том, где находится Карен. Однако не рискнул звонить и снова получить очередной отказ.

Петри стояла в дверях и удивленно разглядывала незнакомого мужчину, на лице которого ясно читалось, что с ним случилось какое-то несчастье.

– Быть может, вы зайдете в дом?

Едва хозяйка закрыла дверь, он решительно произнес:

– Мне необходимо знать, где Карен.

Его низкий исполненный искреннего чувства голос сразу расположил Петри. Она почему-то считала, что от подверженных сильным страстям мужчин не может исходить ничего дурного, хотя ее подругам не раз приходилось оспаривать эту точку зрения.

– Увы, вам придется подождать, пока она не скажет вам этого сама.

– Я не могу ждать. Я должен увидеть ее сейчас.

Петри села, жестом приглашая гостя последовать ее примеру, однако он остался стоять.

– Почему сейчас?

– Почему сейчас? – взорвался Макс. – Потому что я люблю ее, мисс Колини, и не могу допустить, чтобы это недоразумение продолжалось. Потому что всего несколько дней назад мы с Карен были счастливейшими людьми на свете. Потому что у нас друг перед другом обязательства. Общие планы, наконец.

– Я знаю. Она звонила мне из Канна.

– Тогда вы понимаете, почему я должен к ней поехать.

Петри тотчас же взяла досада на Карен за то, что она поставила ее в такое нелепое положение. И за ее упрямство.

– Я все понимаю. Но вы тоже должны понять, что Карен испытала. Днем и ночью бедняжку изводили репортеры, пока ей не пришлось уехать. На нее выплеснули ушат помоев. Даже обвиняли в смерти вашей жены.

– Но с Луизой произошел несчастный случай!

– Тогда Карен ничего этого еще не знала. Ей было нужно услышать ваш голос, а вы так и не позвонили.

– Я думал, она поймет…

Петри улыбнулась.

– У человеческого понимания есть границы, мистер Прэгер. Дайте же ей немного времени, чтобы успокоиться. Карен не из тех, кто надолго оставляет вопросы открытыми. Думаю, она вам скоро позвонит.

– Как скоро?

– Не знаю.

Макс решительно сел в кресло напротив хозяйки.

– Петри, скажите мне, где она.

Макс так естественно назвал ее по имени, словно они давно знакомы. Несмотря на то, что Петри прожила в Соединенных Штатах немало лет, столь открытое проявление дружелюбия часто казалось ей фамильярным. Однако что-то в этом мужчине вызывало у нее невольную симпатию. Ну конечно, его сила. И кроме того, внешность. Но больше всего ей нравилось, как горели глаза Макса, когда он говорил о Карен, – будто наслаждался самими звуками ее имени.

Петри вздохнула.

– Больше двадцати лет не прислушивалась к своему сердцу, – произнесла она скорее для себя, чем для него.

Макс затаил дыхание.

– Она в Кармеле, – наконец сказала Петри.

Приютом Джека Витадини в Кармеле служил незамысловатый коттеджик. Располагался он на скале прямо над Атлантическим океаном. Карен бывала там много раз, но всегда не одна и не в такой мрачный и печальный день, как этот. Все небо заволокли тяжелые тучи, из которых время от времени сеял дождь. Карен сидела на пляже, не обращая внимания ни на мокрый песок, ни на резкие крики круживших над водой чаек, ни на сердитый прибой, грозно бившийся о темные изрезанные скалы. И более чем за шестнадцать часов размышлений в уединении пришла к грустному, но неизбежному выводу: ее страстный роман с Максом Прэгером закончился.

Как только в пятницу Карен прилетела в Лос-Анджелес, на нее набросились репортеры. К этому времени смерть Луизы была признана несчастным случаем, однако известие о приверженности к наркотикам и ее планы после трех с половиной лет разлуки воссоединиться с мужем все еще распаляли воображение журналистов и того и другого побережья.

Однако огромный и нездоровый интерес во всей этой истории вызвала не смерть Луизы, а роман Карен с Максом. Хотя эта новость уже не попадала в разряд горячих, отношения популярной актрисы и известного магната привлекли такое внимание, что для сдерживания осадившей аэропорт толпы пришлось вызвать дополнительные наряды полиции.

К счастью, с помощью двух дюжих охранников Джеку удалось благополучно провести Карен к принадлежавшему киностудии лимузину.

В кабинете Стюарта Вагнера, извинившись за неприятности, доставленные «Карнеги», она сразу попросила исключить ее из съемочной группы «Окаменевшего леса», работа над которым должна была начаться в июле. Однако у Стью имелось на этот счет совсем другое мнение.

– Не в первый раз на студии вспыхивает скандал. И наверное, не в последний. Но, тем не менее, через недельку все это уже будет в прошлом. Так что успокойся, Карен, и взгляни-ка лучше на это.

Стью протянул ей распечатку с последними цифрами, показывавшими доход от «Сожалений». Хотя «Золотой пальмовой ветви» картина не завоевала, в Соединенных Штатах она получила баснословные отзывы и только за первую неделю проката принесла девять миллионов долларов.

– С такими цифрами, – продолжал Стью, – я готов иногда и закрыть глаза на не очень лестную рекламу, как ты считаешь?

Может быть, в бизнесе Голливуда скандал и помогал, но Карен эта шумиха уверенности в себе не придавала.

Как ни старалась, она никак не могла забыть отчаявшуюся женщину, которая ушла из жизни. Так же как не могла не обращать внимания на едкие заголовки статей, появлявшихся по всей стране, особенно в бульварных газетенках: «Оборвала ли одинокая жена магната свою ужасную жизнь, узнав о страстном романе муженька с красавицей актрисой?» Автор другой публикации заявлял: «Актриса, терзаемая угрызениями совести из-за смерти жены своего любовника, чтобы избежать нервного срыва, спешит скрыться в неизвестном убежище».

Карен могла бы смотреть сквозь пальцы на газетные измышления и, наверное, справилась бы с охватившим ее смущением и ужасным чувством вины, которое теперь испытывала. Но от чего она никак не могла отмахнуться, так это от совершенно неожиданного молчания Макса. И еще от этой проклятой фотографии.

Карен смяла свернутую в трубочку газету. Этот снимок Ники Уэлш, встретившей Макса в аэропорту, был весьма трогательным. Если они порвали друг с другом, то откуда бывшая любовница узнала о том, когда и куда именно Макс прилетает? И почему оказалась в его объятиях?

Подтянув колени еще ближе к груди, Карен на минутку забылась под завораживавший грохот волн. Да потому, безмозглая дуреха, что он вовсе не порвал с Ники. И даже не собирался. Так же как и со своей женой. Иначе зачем бы еще ему понадобилось так тщательно избегать прессы? И самое главное, избегать самой Карен? Ответ на этот вопрос был до боли ясен. Макса интересовало лишь одно – победа. И Карен значила для него не больше, чем десятки других женщин, которых он соблазнял, и, видимо, довольно часто.

Удрученная, она с тоской смотрела, как, прежде чем врезаться в берег, ускоряют свой бег пенившиеся серые волны. Начинался прилив, они подбирались к Карен все ближе.

– Я сделала так, как ты мне говорила, мама, – прошептала она, взглянув на крошечный синий просвет в небе. – Я жила мгновением. Только не представляла, что после этого будет так чертовски больно.

Измученная тем, что последние четыре дня изводила себя мыслями о Максе и своей глупой доверчивости, Карен уронила голову на колени и закрыла глаза.

ГЛАВА 48

В воскресенье в половине пятого личный самолет Макса приземлился в Монтерее. За исключением нескольких чашек кофе, почти сутки Макс не пил, не ел и не спал. Он взял с собой только небольшую спортивную сумку, в спешке побросав самое необходимое. Макс ожидал, что будет ужасно измотан, однако он совсем не чувствовал усталости. Вероятно, ее заглушал страх. Макс безумно боялся, что Карен может уже уехать или просто не пожелает его видеть. Боялся, что снова потерял ее.

Через сорок пять минут Макс припарковал взятый напрокат джип перед симпатичным коттеджиком. Сначала он хотел позвонить Джеку, чтобы узнать, как проехать к коттеджу, но передумал, положившись на туманные объяснения Петри и нескольких встретившихся в пути местных.

Макс обошел дом и направился на пляж. Его сердце забилось, как бушующий океан во время прибоя, когда он увидел Карен.

В мешковатых брюках защитного цвета и грубом свитере, самая прекрасная на свете женщина сидела лицом к океану. Ее волосы бились на ветру, и она совсем не была похожа на ту обласканную славой актрису, которую Макс встретил две недели назад. Сейчас его поразила детская беззащитность любимой, и до боли захотелось подбежать и обнять ее.

– Карен!

Она обернулась и медленно, не удерживая развевающиеся волосы, поднялась. В горле сразу пересохло, а сердце бешено заколотилось в груди. Господи, откуда он здесь? Как он ее нашел? Впрочем, что гадать, ну конечно, Петри! Ведь с самого начала верная подруга была против такого бегства.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Карен, чувствуя всю бессмысленность своего вопроса.

– А ты как думаешь? Ты уже убегаешь от меня, дорогая? – В его голосе слышался легкий упрек.

Карен покачала головой:

– Убежала не я, а ты.

– Неужели Мишель не объяснил, что я должен был…

– Успеть на «Конкорд». Да, он говорил. И еще сказал, что ты позвонишь.

Макс молча смотрел на Карен – ее холодный тон и безразличный взгляд пугали его.

– Прошу тебя, не надо так, Карен! Я не мог позвонить. Нет, вероятно, и смог бы, но не догадался, что это так важно для тебя. Слишком давно я не был так привязан к кому-либо. Я немного отвык. Забыл правила.

– Оно и видно. – И Карен швырнула в него газету.

Макс бегло взглянул на сделанный в аэропорту снимок, запечатлевший его вместе с Ники, и снова перевел глаза на Карен.

– Милая, это ничего не значит.

– Ах, не значит? – повторила за ним Карен тонким чужим голосом. – Ты обнимаешь женщину, Макс. Ту, которая стала тебе безразлична, как ты говорил! И ты целуешь ее.

– Не совсем так. Это она меня целует.

– Какая разница! – Карен сложила руки на груди. – Твой роман с Ники Уэлш никогда не заканчивался, не так ли, Макс? Ты солгал мне.

– Черт побери, я не лгал! Мы порвали друг с другом еще до фестиваля. Во всяком случае, если уж не она, то я точно. Что же до этого дурацкого фото, Ники застала меня врасплох, вот и все. Я не подозревал, что она там окажется.

– Но как удобно, что все-таки оказалась! К тому же знала и номер твоего рейса, и время прибытия.

– Она услышала это в такси, когда ехала в аэропорт, и задержалась, чтобы выразить соболезнования, а затем поспешила на свой самолет. – Макс покачал головой, не понимая, почему они все еще спорят. – Ты должна поверить мне, Карен. Ты должна знать, что я ни разу тебе не солгал, тем более когда речь идет о таком важном для нас… Но самое главное… – Его голос стал тише и проникновеннее. – Самое главное, ты должна знать, что я люблю тебя больше всего на свете и уж никак не хотел обидеть.

– А как же Луиза? – спросила она уже не так уверенно.

– Что Луиза?

– Ваше… примирение с ней. Ты приготовил объяснения и этому факту? – Ее затравленный взгляд заставил Макса на секунду отвести глаза.

– Я могу предложить только правду, Карен, – ответил он. – Пока Томас мне не сказал, я и понятия не имел о планах Луизы. Эта новость потрясла меня не меньше тебя. Такую перемену я могу приписать только действию таблеток, которые Луиза принимала. Да и про них, увы, я тоже ничего не знал.

– Тогда почему ты не обратился в прессу с опровержением?

– Потому что не хотел привлекать к тебе еще больше внимания. Я и представить не мог, через что ты прошла на фестивале. До сегодняшнего дня в самолете у меня не было времени развернуть газету или послушать новости. – Макс раскрыл объятия и притянул к себе Карен, радуясь тому, что она не сопротивляется. – Если бы я знал, то немедленно положил бы всему этому конец.

Карен колебалась, но уже чувствовала, как сковывавшие ее еще совсем недавно обида и отчужденность медленно исчезают. Теперь, когда Макс рядом, все, казалось, было просто и понятно. Карен взглянула на любимого. Его глаза, красные от бессонницы, следили за ней, с тревогой ожидая, пока она оттает.

– Я не бросал тебя, Карен. Господи, каждый день, каждая проведенная без тебя минута были для меня мукой!

– Для меня тоже, – наконец проговорила она. – Поэтому я и улетела из Канна. Мне было невыносимо оставаться там без тебя и видеть, как репортеры превращают то, что было между нами, в нечто пошлое. А потом, когда я увидела эту фотографию…

– Тс-с-с. – Макс нежно поцеловал ее в губы. – Теперь все позади. – И снова приник к губам Карен, на этот раз она ответила на его поцелуй.

– Вот так гораздо лучше, – обрадовался Макс, прижимая ее к себе. – По-моему, примерно на этом мы тогда и расстались? Не хватает лишь одного.

– А именно? – вопросительно взглянула Карен.

– Еды. Я вдруг ужасно проголодался. – Макс бросил на нее хитрый взгляд. – Ты обещала настоящий пир, помнишь?

– Минуточку, – уточнила Карен, глядя на Макса с очаровательным лукавством. – Я обещала тебе зверский аппетит.