На помощь, Дживс!

Глава 10

Поскольку я понятия не имел, какие комнаты в доме свободны и где можно разместить Селедку, пришлось вызвать папашу Глоссопа. Я нажал кнопку звонка, он тотчас же явился и, едва войдя в комнату, бросил на меня заговорщический взгляд – так секретарь тайного общества глядит на приятеля, фамилию которого недавно обнаружил в членских списках.

– Это мистер Сельдинг, Макпалтус, – сказал я, в свою очередь бросая на него заговорщический взгляд, потому что привык отвечать любезностью на любезность. – Приехал посетить наши палестины.

Он поклонился в пояс, хотя определить, где именно у него пояс, не так-то просто.

– Добрый вечер, сэр.

– Он у нас погостит. Где мы его пристроим?

– Позволю себе предложить красную комнату, сэр.

– Решено, Селедка, ты будешь жить в красной комнате.

– Прекрасно.

– Я жил в этой комнате в прошлом году. «Колодцы глубже и церковные двери шире, но довольно и этой», – вспомнил я присказку Дживса. – Макпалтус, вы не проводите мистера Сельдинга?

– Хорошо, сэр.

– И не могли бы мы после этого переговорить с вами в буфетной? – сказал я и бросил на него заговорщический взгляд.

– Разумеется, сэр, – сказал он и послал мне еще более заговорщический взгляд в ответ. Это было похоже на конкурс заговорщических взглядов.

Мне не пришлось долго ждать, и, как только он появился в буфетной, я выразил свое восхищение тем, как прекрасно он играет свою роль. Я был покорен всеми этими его «хорошо, сэр», «разумеется, сэр» и поклонами в пояс. Я сказал, что даже Дживс не прочел бы текст с большей убедительностью, и он просиял от удовольствия и со скромным видом ответил, что перенял эти профессиональные ухватки от собственного дворецкого.

– Кстати, – спросил я, – где вы откопали эту фамилию – Макпалтус?

Он снисходительно усмехнулся:

– Это была идея мисс Уикем.

– Так я и думал.

– Она призналась мне, что всегда мечтала иметь дворецкого, которого зовут Макпалтус. Очаровательная юная леди. Такая веселая.

– Ей-то, может, и весело, – сказал я с горькой усмешкой. – А как насчет несчастных исполнителей ее гениальных планов, которым по ее воле выпадает судьба лягушки, раздавленной бороной? Позвольте мне рассказать вам, что произошло после того, как мы с вами расстались.

– Сгораю от нетерпения услышать.

– Тогда повесьте уши на ветви внимания и слушайте.

Могу вас заверить, что я мастерски описал все перипетии моих приключений, не упустил даже самых незначительных подробностей. Он сопровождал мой рассказ многочисленными «О боже мой!» и, когда я закончил, долго прицокивал языком и сказал, что для меня все это должно быть весьма неприятно, на что я ответил, что слово «неприятно» как нельзя более точно передает впечатление, оставшееся у меня после описанных мною событий.

– Но на вашем месте я постарался бы придумать более убедительное объяснение вашего присутствия в комнате, нежели поиски мыши.

– Например?

– Ну, так с ходу трудно сказать.

– Но мне-то нужно было сказать как раз с ходу, – не без горячности возразил я. – Тут уж не до шлифовки диалогов и состыковки сюжетных линий, когда дама с лицом Шерлока Холмса застукала вас в спальне своего сына в позе, вызывающей в памяти последние минуты гибели «Титаника» – задранная кверху корма торчит из-под туалетного столика.

– Совершенно с вами согласен. Вот только…

– Что?

– Мне бы не хотелось задеть ваши чувства…

– Выкладывайте. Мои чувства уже столько раз задевали, что, если заденут еще раз, это уже ничего не изменит.

– Вы позволите мне быть с вами откровенным?

– Да, пожалуйста.

– Видите ли, я спрашиваю себя, разумно ли было доверять эту деликатную миссию столь молодому человеку, как вы? Я мысленно возвращаюсь к тому аргументу, который вы привели, когда мы обсуждали наш план с мисс Уикем. Вы сказали, что для этого предприятия требуется человек зрелый и опытный, а не молодой и неоперившийся, который к тому же в детстве никогда не блистал в игре «Найди туфлю». Вряд ли вы станете оспаривать тот факт, что я человек зрелый, и к тому же в юные годы я отличался особенным искусством именно в этой игре. Помню, в одном из домов, куда я в детстве ходил во время рождественских праздников, хозяйка сравнила меня со щенком добермана-пинчера. Своеобразный комплимент, конечно, но именно так она выразилась.

Я взглянул на него «в немом оцепенении». Его слова можно было истолковать только одним-единственным образом.

– Вы что же, решили сами обыскать его комнату?

– Именно это я и собираюсь сделать, мистер Вустер.

– Вот так компот!

– Никогда не слышал этого выражения прежде, но, если я его правильно понял, вы считаете мое поведение эксцентричным.

– Нет, я бы так не сказал, но… вы отдаете себе отчет, какой опасности себя подвергаете? Вряд ли встреча с мамашей Артроуз доставит вам удовольствие. У нее взгляд, как у… как они называются, эти – со смертоносными взглядами? Василиски – вот как. У нее взгляд василиска. А вдруг она снова нагрянет в комнату и испепелит вас взглядом?

– Да, я учел такую возможность. Но, мистер Вустер, опасность как раз и придает моей миссии особую привлекательность. Кровь быстрее бежит в жилах.

– У меня так наоборот – стынет.

– Возможно, вы не поверите, но я думаю о предстоящем приключении с удовольствием.

– С удовольствием?!

– Да. Как ни странно это звучит, оно дает возможность вновь ощутить себя молодым. Как в те дни, когда я учился в приготовительной школе и частенько ночью тайком проникал в кабинет директора, чтобы полакомиться его печеньем.

Я вздрогнул и взглянул на него со жгучим интересом. Его слова вызвали глубокий отклик в моей душе, на сердце у меня потеплело.

– Печеньем?

– Он хранил его в жестянке на письменном столе.

– Вы в самом деле таскали печенье, когда учились в приготовительной школе?

– Это было много лет назад.

– Я делал то же самое, – сказал я и с трудом удержался, чтобы не воскликнуть: «Брат мой!»

Он поднял кустистую бровь, и было видно, что на сердце у него тоже потеплело.

– Нет, правда? Подумать только! Я полагал, что это моя оригинальная идея, но, вне всякого сомнения, сегодня по всей Англии поколение, идущее нам на смену, занимается тем же самым. Значит, и вам довелось жить в счастливой Аркадии? А какое там было печенье? Мне обычно попадалось «Ассорти».

– Присыпанное розовым и белым сахаром?

– Совершенно верно, хотя иногда бывало и простое.

– А мне обычно доставался «Имбирный орех».

– Тоже очень вкусное, но я все-таки больше люблю «Ассорти».

– Я тоже. Но тогда приходилось брать то, что есть. И вас ни разу не застукали?

– С гордостью могу сказать, что нет.

– А я один раз попался. До сих пор ноет перед ненастьем.

– Да, не повезло. Бывает. Кстати, возвращаясь к задуманному мной предприятию: меня поддерживает мысль, что, если случится худшее и меня обнаружат, мне, во всяком случае, не грозит полдюжины горячих по казенному месту, как это у нас тогда называлось. Так что можете смело доверить мне решение этой проблемы, мистер Вустер.

– Зовите меня просто Берти.

– С удовольствием, Берти.

– А можно, я буду звать вас Родериком?

– Был бы счастлив.

– Или Родди? А то Родерик натощак не выговоришь.

– Как вам больше нравится.

– И вы в самом деле пойдете искать туфлю?

– Непременно. Я глубоко уважаю и люблю вашего дядю и прекрасно сознаю, какое горе он испытает, узнав, что бесценный экспонат навсегда исчез из его коллекции. Никогда не прощу себе, если, принимая меры для возвращения принадлежащих ему ценностей, я не сделаю…

– …все от вас зависящее?

– Я собирался сказать «все, что в моих силах». Я напрягу все свои…

– …умственные способности?

– По-моему, «душевные силы» будет точнее.

– Да, вы правы. Вам надо улучить момент…

– Несомненно.

– Дождаться удобного случая…

– Именно.

– И тут уж не зевать!

– Я так и понял.

– Один совет, если позволите: не ищите на шкафу; там этой штуки нет.

– Спасибо, это полезно знать.

– Разве что он положил ее туда уже после моего ухода. Что ж, Родди, ни пуха ни пера.

– Спасибо, Берти.

Какое тепло разлилось у меня внутри, когда я возвращался на лужайку за книжкой мамаши Артроуз, чтобы поставить ее на полку в спальне тетушки Далии, – словно я принял двойную дозу желчегонной микстуры доктора Гордона. Я был до глубины души восхищен мужеством Родди. Он ведь уже в годах, ему никак не меньше пятидесяти, а сколько жизненной энергии, оказывается, еще бурлит в этом старикане, просто удивительно. Это свидетельствует о том, что… ну, не знаю о чем, но о чем-то свидетельствует. Я стал размышлять о старине Глоссопе, пытался представить, каким он был во времена ночных вылазок за печеньем. Но ничего вообразить не смог, вот разве что в ту пору он еще не был лыс, как репка. Так часто бывает, когда речь идет о людях намного тебя старше. Помню, я был потрясен, когда узнал, что дядя Перси, этот старый пень, в котором невозможно заподозрить ни малейшей искры человеческих чувств, был рекордсменом Лондона по числу скандалов и его регулярно выставляли из зала во время балов в «Ковент-Гарден».

Придя с книгой в берлогу тетушки Далии, я обнаружил, что у меня есть еще целых двадцать минут, прежде чем надо будет переодеваться к ужину, поэтому я уселся в кресло и продолжил чтение. Мне пришлось прерваться на той странице, где мамаша Артроуз, поплевав на ладони, уже готовилась повергнуть читателей в трепет ужаса. Не успел я дойти до первых улик и пятен запекшейся крови, как дверь распахнулась и предо мной предстал Селедка. И едва я на него взглянул, как действительно почувствовал трепет ужаса – лицо его пылало, как багряный закат перед ветреной погодой, и весь вид выражал полное смятение. Он выглядел как Джек Демпси в конце финального матча с Джином Танни – как вы, вероятно, помните, в тот раз он не успел «нырнуть», когда Джин выполнял свой коронный прямой правой.

– Берти, – завопил он с порога. – Я тебя по всему дому ищу!

– Я задержался с Макпалтусом в буфетной. А что стряслось?

– Что стряслось!

– Тебе не нравится красная комната?

– Красная комната!

По его виду я догадался, что он пришел не затем, чтобы выразить недовольство по поводу спальных апартаментов.

– Тогда в чем загвоздка?

– В чем загвоздка!

Тут я понял, что пора принимать решительные меры. Через десять минут переодеваться к ужину, а в эту игру можно играть часами.

– Послушай, дурья башка, – терпеливо сказал я. – Решай, да побыстрее: либо ты мой старый друг Реджинальд Сельдинг, либо эхо в Швейцарских Альпах. Если ты собираешься повторять за мной каждое слово…

Тут появился папаша Глоссоп с коктейлями, и нам пришлось прекратить обмен любезностями. Селедка залпом осушил свой бокал и немного успокоился. Когда дверь за Родди закрылась и мы смогли продолжить разговор, он заговорил уже нормально.

– Берти, – сказал он и взял второй бокал, – случилось нечто ужасное.

Должен признаться: у меня упало сердце. Вы, наверное, не забыли, как я в разговоре с Бобби сравнил Бринкли-Корт с усадьбой из рассказов покойного Эдгара Аллана По. Если вы знакомы с его произведениями, то, конечно, помните, как несладко приходилось у него тем, кто останавливался на ночь в загородном доме, – в любую минуту в комнату мог войти закутанный в окровавленный саван мертвец. В Бринкли до этого пока не доходило, но атмосфера становилась все более и более зловещей, а тут еще Селедка заявляет, что готов поведать нечто ужасное, и еще сильнее нагнетает ощущение надвигающейся беды.

– Что случилось? – спросил я.

– Я расскажу тебе, что случилось, – сказал он.

– Да, будь так добр, – попросил я.

И он рассказал.

– Берти, я думаю, ты понимаешь, что я был в полном отчаянии, когда прочитал это объявление в «Таймс»? – сказал он и взял третий бокал.

– Разумеется. Это вполне естественно.

– У меня голова шла кругом, и…

– Да, ты мне уже рассказывал. У тебя потемнело в глазах.

– Жаль, что ненадолго, – с горечью произнес он. – К сожалению, скоро это прошло. Через какое-то время тьма рассеялась, и меня охватила страшная ярость. Я буквально клокотал от злобы, а потом встал со стула и написал Бобби оскорбительное письмо.

– О Господи!

– И уж постарался от души.

– Ах ты, черт!

– Открыто обвинил ее в том, что она дала мне от ворот поворот из корыстных побуждений, чтобы выйти замуж за более богатого претендента. Назвал ее распутной Иезавелью с морковными патлами и добавил, что очень рад, что наконец-то от нее избавился. Написал, что… не помню, что я еще там написал, но выдал ей по первому разряду.

– Но ты ни разу не упомянул про письмо.

– Я был вне себя от счастья, когда узнал, что объявление в «Таймс» – всего лишь уловка и что она меня по-прежнему любит, и напрочь забыл про злосчастное послание. А сейчас вдруг вспомнил – прямо как обухом по голове. Я даже по… по…

– Поперхнулся?

– Пошатнулся. Ноги стали как ватные. Но у меня все же хватило сил дотащиться до телефона. Я позвонил в Скелдингс-Холл – мне сказали, что она только что приехала.

– Видать, неслась, как поддавший автогонщик!

– Не сомневаюсь. Одно слово – слабый пол. Короче говоря, она уже была там. И жизнерадостным тоном сообщила, что обнаружила на столе в холле мое письмо. И что ей не терпится его поскорей прочесть. Я дрожащим голосом попросил ее не читать письмо.

– Значит, ты поспел как раз вовремя.

– Вовремя – черта с два. Берти, ты же не первый день живешь на свете, и тебе приходилось сталкиваться со многими представительницами противоположного пола. Что делает девушка, когда ей говорят не вскрывать письмо?

Я понял, к чему он клонит.

– Она его вскрывает.

– Совершенно верно. Я услышал звук разрываемого конверта, и… Нет, даже вспомнить жутко.

– Она что, приняла это так близко к сердцу?

– Вот именно, настолько, что мое сердце оказалось в пятках. Тебе никогда не доводилось плавать в Индийском океане во время тайфуна?

– Нет, ни разу не бывал в той части света.

– И я тоже. Но, судя по рассказам очевидцев, это очень похоже на то, что мне пришлось испытать минуту спустя. Она говорила без остановки четверть часа, не меньше.

– И что же она сказала?

– Не могу всего повторить, да и не хочу – даже если бы смог.

– А что ты сказал?

– Она мне слова не дала вставить.

– Очень знакомо.

– Женщины трещат, как пулемет.

– Уж я-то тебя понимаю. И чем закончился матч?

– Она сказала, что очень рада за меня, наконец-то я от нее избавлюсь, но еще больше она рада, что избавится от меня: теперь она свободна и сможет осуществить свое самое заветное желание и выйти за тебя замуж.

В душеледенящем романе мамаши Артроуз, который я начал читать, есть персонаж по имени Меченый Маккол – разумеется, гангстер, – который в одно прекрасное утро садится в свою машину, поворачивает ключ зажигания и разлетается на мелкие кусочки, потому что его конкурент подложил в двигатель бомбу. Когда я прочел это место, то подумал: интересно, а что Меченый в тот миг почувствовал? Теперь я это понял. Я вскочил и бросился к двери. Селедка взглянул на меня с удивлением.

– Тебе наскучило меня слушать? – сухо спросил он.

– Вовсе нет. Просто хочу выгнать машину из гаража.

– Собираешься прокатиться?

– Да.

– Но сейчас будет ужин.

– Я не голоден.

– Куда же ты едешь?

– В Херн-Бей.

– Почему именно в Херн-Бей?

– Потому что там сейчас Дживс, он должен взять это дело в свои руки, и немедленно.

– Но что может сделать Дживс?

– Этого я сказать не могу, – ответил я, – но он непременно что-нибудь придумает. Ведь он отдыхает на морском курорте и ест много рыбы, значит, его мозг сейчас в отличной форме; поэтому все, что требуется, это предоставить дело Дживсу и не путаться под ногами.