Глава 9

От Лондона до Бринкли-Корта около ста миль, а телеграмму я послал всего две минуты назад, поэтому, увидев Селедку у дверей дома, я не мог не подумать про себя: «Быстрая доставка, ничего не скажешь!» Он побил рекорд того парня из шуточной сценки, которую любит исполнять Китекэт Поттер-Перебрайт на концертах для курящих в клубе «Трутни», где один говорит, что собирается поехать на машине в Глазго, а другой спрашивает: «А далеко это?», и тот ему отвечает: «Триста миль», а второй спрашивает: «И сколько же ты туда будешь ехать?», на что первый отвечает: «Полчаса, приятель, примерно полчаса». Вот почему, когда я окликнул Селедку, в моем голосе прозвучало неподдельное изумление.

Услышав голос старого друга, он повернулся ко мне с резвостью кота, которого бросили на раскаленную печку, и я увидел, что его физиономия, обычно сияющая радостью бытия, на этот раз искажена душевной мукой, словно он только что проглотил несвежую устрицу. Я сразу же догадался, в чем дело, и едва заметная улыбка заиграла на моем лице. Очень скоро, сказал я себе, я верну на его щеки румянец счастья.

Он сделал судорожное глотательное движение и произнес замогильным голосом, каким говорят духи во время спиритических сеансов:

– Привет, Берти.

– Привет.

– Стало быть, это ты.

– Стало быть, я.

– Я так и рассчитывал тебя здесь встретить.

– Твоя мечта сбылась.

– Ты сам мне сказал, что едешь сюда.

– Сам.

– Как жизнь?

– Грех жаловаться.

– Тетушка здорова?

– Вполне.

– А ты?

– Более или менее.

– Замечательно. Давненько я не был в Бринкли.

– Давненько.

– Здесь мало что изменилось.

– Да, не много.

– Вот, стало быть, такие дела…

Он опять судорожно сглотнул, и я понял, что мы приступаем к разговору по существу, а все, что было до этого, – лишь неофициальный предварительный обмен репликами. Я имею в виду ту чепуху, которой потчуют друг дружку политические деятели на встречах, проходящих в атмосфере дружбы и добросердечности, перед тем как вцепиться друг другу в волосы и перейти к делу.

Я оказался прав. Он скорчил такую гримасу, словно за первой несвежей устрицей последовала вторая, уже и вовсе тухлая.

– Я прочел объявление в «Таймс», – сказал он.

Я продолжал играть свою роль. Гуманнее было бы тотчас вернуть на его лицо румянец счастья, но мне захотелось еще немного помурыжить дуралея, и потому я не спешил снять маску.

– А, ну да. В «Таймс». Объявление. Понятно. Так ты его прочел?

– В клубе. После обеда. Я глазам своим не поверил.

Что ж, и я поначалу не поверил своим глазам, но не стал ему об этом рассказывать. До чего же это похоже на Бобби – придумать хитроумный план и не известить в первую очередь его. Наверное, у нее просто выскочило из головы, а может быть, она нарочно от него скрыла, по каким-то ей одной понятным соображениям. Никогда не знаешь, что от нее ждать.

– И я скажу тебе, почему я не мог в это поверить. Как ни дико это звучит, но еще два дня назад она была помолвлена со мной.

– Да что ты говоришь?

– Можешь мне поверить.

– Помолвлена с тобой, говоришь?

– Помолвленнее не бывает. И все это время она замышляла гнусное предательство.

– Да уж, признаюсь…

– Если ты когда-то слышал о предательстве более гнусном, поделись, буду рад. Вот что такое женщины. Это ужасные создания, Берти. Нужно издать закон. Надеюсь дожить до того дня, когда женщин запретят законом.

– А как же с продолжением рода человеческого?

– А зачем ему продолжаться?

– Что ж, понимаю. В чем-то ты прав.

Он в сердцах отбросил носком ботинка проползавшего мимо жука и задумчиво нахмурился.

– Больше всего меня поразила ее холодная, бесчувственная жестокость, – продолжал он. – Ни единого намека на то, что она собирается дать мне отставку. Не далее как на прошлой неделе, за обедом, она с величайшим увлечением обсуждала, где нам лучше провести медовый месяц. И вот, пожалуйста. Хоть бы предупредила! Естественно ожидать, что девушка, решившая растоптать твою жизнь с безжалостностью парового катка, черкнет на прощание пару строк, хотя бы на почтовой открытке. Видимо, ей такое и в голову не пришло. Предпочла, чтобы я узнал об этом из утренней газеты. Прямо как обухом по голове.

– Еще бы! Наверное, в глазах потемнело.

– Весь мир померк. До конца дня я обдумывал случившееся, а утром отпросился на работе, сел в машину и приехал, чтобы сказать тебе…

Он замолчал, не в силах побороть охватившие его чувства.

– Сказать мне – что?

– Сказать: что бы ни случилось, это не должно отразиться на нашей дружбе.

– Разумеется, нет. Как тебе такое могло прийти в голову!

– Такие старые друзья.

– Старее не бывает.

– Мы подружились еще мальчишками.

– В итонской форме и с прыщами на физиономиях.

– Точно. Мы были как братья. Я, бывало, отдавал тебе последнюю ириску, а ты по-братски делил со мной заветный пакетик леденцов. Когда ты болел свинкой, я подцеплял ее от тебя, а когда у меня была корь, ты заражался от меня корью. Каждый помогал другому, чем мог. Так что мы должны и дальше дружить, будто ничего не случилось.

– Именно.

– Иногда обедать вместе, как прежде.

– Ну, разумеется.

– Играть в гольф по субботам, а иногда в сквош. А когда ты женишься и обзаведешься собственным домом, я стану время от времени заходить к вам выпить пару коктейлей.

– Да, пожалуйста.

– Непременно. Хотя мне потребуется нечеловеческое самообладание, чтобы сдержаться и не треснуть шейкером по башке эту тупорылую притворщицу миссис Бертрам Вустер, урожденную Уикем.

– Неужели обязательно называть ее тупорылой притворщицей?

– А ты что, можешь придумать что-нибудь позабористее? – спросил он с видом человека, готового обсудить любые разумные предложения. – Слышал когда-нибудь про Томаса Оттуэя?

– Не припоминаю. Это твой приятель?

– Драматург семнадцатого века. Он написал «Сироту». Так вот, в этой пьесе есть такие строки: «Какое зло на свете не совершалось женщиной? Кто предал Капитолий? Женщина. Кто погубил Марка Антония? Женщина. Кто стал причиной бесконечных войн, повергших в прах славную Трою? Женщина. Вероломная, коварная, все разрушающая женщина». Оттуэй знал, что говорил. Он взглянул на женщин под верным углом. Можно подумать, что он лично был знаком с Робертой Уикем.

На моем лице снова заиграла едва заметная улыбка. Все это меня ужасно забавляло.

– Знаешь, Селедка, может быть, я заблуждаюсь, но мне что-то подсказывает, что на данный момент ты не слишком высокого мнения о Бобби.

Он пожал плечами:

– Нет, отчего же. Не считая того, что мне хочется задушить ее собственными руками, а потом поплясать на останках в подбитых гвоздями сапогах, я к ней вполне равнодушен. Она предпочла тебя мне, и больше здесь разговаривать не о чем. Самое главное, чтобы наша с тобой дружба не пострадала.

– И ты проделал столь длинный путь лишь для того, чтобы в этом убедиться? – растроганно спросил я.

– Честно говоря, я надеялся, что мне удастся получить приглашение на ужин и отведать кулинарных изысков Анатоля прежде, чем я сниму комнату в «Безрогом быке» в Маркет-Снодсбери. Анатоль готовит все так же восхитительно?

– Лучше прежнего.

– Могу себе представить – все, наверное, так и тает во рту. Прошло два года с тех пор, как я имел счастье приобщиться к его шедеврам, а я до сих пор не могу забыть их вкус. Великий артист!

– Что и говорить! – воскликнул я и с удовольствием обнажил бы в знак уважения голову, не окажись я без шляпы.

– Как ты считаешь, есть у меня шанс напроситься на ужин?

– Разумеется, мой дорогой друг. В этом доме никогда не откажут нищему и убогому.

– Вот и чудесно. А после ужина я сделаю предложение Филлис Миллс.

– Что?

– Я знаю, что тебя смутило. Она родственница Обри Апджона, подумал ты про себя. Но, с другой стороны, Берти, разве это ее вина?

– Пожалеть, а не осуждать?

– Именно. Нужно шире смотреть на вещи. Она милая, славная девушка, не то что некоторые медноволосые Далилы, не буду уточнять, кого я имею в виду. Мне она очень нравится.

– Мне казалось, вы едва знакомы.

– Вовсе нет, в Швейцарии мы много времени проводили вместе. Мы с ней большие друзья.

Тут я понял, что пора наконец открыть миру благую весть.

– На твоем месте, Селедка, я не стал бы делать предложение Филлис Миллс. Бобби это может не понравиться.

– Но в этом-то весь смысл – показать этой змее, что на ней свет клином не сошелся, и, если ей я не нужен, кое-кто думает иначе. Чего это ты ухмыляешься во весь рот?

На самом деле на моем лице играла едва заметная улыбка, но я решил не цепляться к мелочам.

– Слушай, Селедка, – сказал я. – Я расскажу тебе одну занимательную историю.

Не знаю, доводилось ли вам когда-либо принимать «Желчегонную микстуру доктора Гордона» – «дает мгновенное облегчение при расстройствах печени, обладает чудодейственным лечебным эффектом и вызывает приятное ощущение теплоты внутри». Самому мне не доводилось, потому что состояние моей печени всегда держится на одном и том же, пусть и не лучшем, уровне, но я видел рекламный плакат. На нем изображен печеночный страдалец до и после приема микстуры, сначала с перекошенным лицом и ввалившимися глазами, кажется, он вот-вот прилюдно продемонстрирует все, что съел за обедом, потом – весь излучающий энергию, довольство и то, что французы называют bien etre[9]. Я это все к тому, что занимательная история, которую я рассказал Селедке, произвела на него такое же действие, как суточная доза для взрослых. Он тотчас воспрянул духом, он весь пришел в движение, он снова ощущал струение жизни под килем и хотя вряд ли прибавил несколько фунтов, как было обещано в рекламе, но мне показалось, что он на глазах расправляется, точно резиновый утенок, которого надувают, прежде чем пустить в ванну.

– Чтоб мне сдохнуть! – воскликнул он, когда я выложил карты на стол. – Да я теперь… я просто не знаю, что готов сделать!

– Не сомневаюсь.

– Господи, ну что за умница! Много ли найдется девушек, у которых так варит серое мозговое?

– Считанные экземпляры.

– Да, это то, что я называю спутница жизни! В смысле служения друг другу и сотрудничества. Ну и как, по-твоему, план уже действует?

– По-моему, пока все идет как по писаному. Прочитав объявление в «Таймс», Уикем-старшая забилась в истерике, а потом грохнулась в обморок.

– Ты ей не нравишься?

– Такое у меня сложилось впечатление. Впоследствии оно было подкреплено адресованными Бобби телеграммами, где она называет меня дебилом и имбецилом. Кроме того, она считает, что я олигофрен.

– Но ведь это же прекрасно! Похоже, после тебя она примет меня, как… Господи, прямо вертится на языке…

– Как освежающий фруктовый десерт?

– Именно. Ставлю десять фунтов против пяти, что в финальных кадрах фильма мы увидим, как леди Уикем заключает меня в объятия, целует в лоб и выражает уверенность в том, что я сделаю ее девочку счастливой. Берти, Берти, как представлю себе, что она скоро станет моей – я имею в виду, конечно, Бобби, а не леди Уикем – и что сегодня после захода солнца я буду наворачивать за обе щеки яства Анатоля, мне хочется станцевать сарабанду. Кстати, как ты думаешь, у меня есть шанс получить здесь не только стол, но и кров? В «Путеводителе для автомобилистов» неплохо отзываются о «Безрогом быке», но я не очень доверяю этим деревенским трактирам. Я предпочел бы остаться в Бринкли-Корте, с которым у меня связано столько счастливых воспоминаний. Не мог бы ты замолвить за меня словечко перед тетушкой?

– Ее сейчас нет. Уехала ухаживать за Бонзо, он в школе заболел корью. Но она сегодня звонила и велела послать тебе телеграмму с просьбой приехать в Бринкли.

– Шутишь!

– Считай это официальным приглашением.

– Но с чего она вдруг обо мне вспомнила?

– Хочет тебя кое о чем просить.

– Она получит все, о чем просит, – хоть полцарства. А что, собственно… – Он умолк, и по его лицу пробежала тревожная тень. – Только не говори, что она просит меня вручать призы в местной школе, как некогда Гасси.

Он имел в виду нашего общего друга, Гасси Финк-Ноттла, на которого престарелая родственница возложила прошлым летом эту почетную миссию, а он назюзюкался в хлам и выставил себя во всей красе, подняв планку ораторского искусства на высоту, недостижимую для завистливых потомков.

– Нет, ничего похожего. Призы в этом году будет вручать Обри Апджон.

– Слава Богу, прямо гора с плеч. Кстати, как он? Ты с ним уже виделся?

– Да, мы встречались. Я облил его чаем.

– И правильно сделал.

– Он отрастил усы.

– Это утешает. По крайней мере не придется смотреть на отвратительное голое пространство над его верхней губой. Помнишь, как мы все умирали со страху, когда он начинал подергивать верхней губой? Интересно, что он запоет, когда ему придется иметь дело не с одним бывшим учеником, а сразу с двумя, причем именно с теми, кто являлся ему в ночных кошмарах на протяжении последних пятнадцати лет. Я готов в бой хоть сейчас, скажи только слово.

– Его сейчас здесь нет.

– Ты же сказал, он в Бринкли.

– Правильно, он был здесь и снова будет, но сейчас он уехал в Лондон.

– Но кто-то же здесь остался?

– Конечно. Филлис Миллс…

– Милая барышня.

– …и миссис Хомер Артроуз из Нью-Йорка, штат Нью-Йорк, с сыном Уилбертом. И в этой связи я хочу рассказать, о чем тебя просит тетя Далия.

Я просветил его насчет проблемы Уилберт – Филлис и той роли, которую ему предстоит сыграть, и с облегчением отметил, что он, кажется, не собирается воспользоваться правом вето. Он внимательно выслушал мой рассказ и сказал, что будет рад сделать все, что в его силах. Совсем незначительная услуга для человека, столь глубоко уважающего тетю Далию; с тех самых пор, как она с таким гостеприимством принимала его в своем доме два года назад, он только и думал, чем бы ей отплатить.

– Можешь рассчитывать на меня, Берти, – сказал он. – Мы не допустим, чтобы Филлис связала свою судьбу с человеком, который на поверку может оказаться законченным шизиком. Я буду находиться рядом с Артроузом денно и нощно, буду следить за каждым его шагом. Всякий раз, когда он заманит несчастную девушку на Тенистую поляну, я уже буду там, притаюсь за лютиком или ромашкой, неожиданно выскочу из засады и прерву матч, как только увижу, что он готов перейти к телячьим нежностям. А теперь покажи мне, пожалуйста, мою комнату, чтобы я успел принять ванну, переодеться и предстать бодрым и свежим на сегодняшнем ужине. Скажи, Анатоль по-прежнему готовит биточки из телятины с рисом в кляре по-тулузски?

– И сильфиды с раками под взбитыми сливками.

– Никто не может с ним сравниться, – сказал Селедка, облизнувшись, как волк, заметивший на опушке леса русского мужика. – Нет ему равных…

Загрузка...