На пути к перелому

Ласкин Иван Андреевич

На пути к перелому

{1} Так помечены ссылки на примечания редакции. Примечания в конце текста

Аннотация издательства: Генерал-лейтенант Иван Андреевич Ласкин в боях под Севастополем командовал дивизией, в Сталинграде был начальником штаба 64-й армии, а затем начальником штаба Северо-Кавказского фронта. В его воспоминаниях читатель найдет новые страницы о героизме советских воинов в годы войны. В частности, автор возглавлял группу офицеров, которая пленила фельдмаршала Паулюса, и рассказ об этом из уст очевидца представляет большой интерес.

С о д е р ж а н и е

К читателю

Часть первая. Непокоренный Севастополь

Глава первая. До начала сражения

Глава вторая. Идем защищать Севастополь

Глава третья. Первый отпор фашистам

Глава четвертая. Враг снова не прошел

Глава пятая. Завершающие бои

Часть вторая. У волжских берегов

Глава первая. Враг рвется к Волге

Глава вторая. У стен волжской твердыни

Глава третья. Решающее сражение в городе

Глава четвертая. Разгром

Глава пятая. Крах

Примечания

К читателю

Меня заставило взяться за перо желание рассказать о пережитом в годы Великой Отечественной войны, вспомнить боевые эпизоды, сведения о которых по разным причинам не попали в архивные фонды, о боевых подвигах моих товарищей и этим отдать долг памяти погибших. Повествуя о кровопролитных боях и героических подвигах, я хотел бы помочь нашему молодому поколению глубже понять, какой великой ценой завоевывалась победа над врагом.

Мемуары состоят из двух частей.

Основное содержание первой части - оборона Севастополя в 1941-1942 годах. В ней рассматриваются главным образом боевые действия сухопутных сил, составлявших ядро севастопольской обороны, А поскольку в этот период мне довелось командовать 172-й стрелковой дивизией, то, естественно, основное внимание уделяется боевым делам ее частей и подразделений, героизму воинов.

Вторая часть посвящена Сталинградской битве. В этот период я возглавлял штаб 64-й армии, которая более шести месяцев вела бои с противником на подступах к Сталинграду и непосредственно в городе.

Книга создавалась спустя 30 лет после описываемых событий. Естественно, что время в памяти стерло многое, в том числе имена некоторых участников боев, и это не позволило показать большое число солдат и офицеров, совершивших поистине героические боевые подвиги. Но зато последующий опыт и время позволили полнее и глубже осмыслить и оценить сами события.

При написании книги мною использованы документальные исторические материалы, воспоминания некоторых боевых товарищей, но более всего в книге личных впечатлений и размышлений.

В работе над первой частью мне оказал большую помощь бывший комиссар 172-й стрелковой дивизии Петр Ефимович Солонцов, за что приношу ему сердечную благодарность.

Автор

Часть первая.

Непокоренный Севастополь

Глава первая.

До начала сражения

Накануне Великой Отечественной войны я был начальником штаба 15-й Сивашской моторизованной дивизии, которая дислоцировалась на территории Молдавии - в двух городках, разделенных рекой Днестр.

Поздним вечером 21 июня 1941 года командир дивизии генерал-майор Н. Н. Белов и я были вызваны в штаб 2-го механизированного корпуса. Комкор генерал-лейтенант Ю. В. Новосельский сообщил нам, что на границе отмечается тревожная обстановка и что командующий войсками округа приказал привести части в полную боевую готовность, вывести их из пунктов дислокации и замаскировать.

2-й механизированный корпус предстояло сосредоточить в лесах близ Кишинева и Оргеева. Наша дивизия к рассвету 22 июня должна была переправиться по железнодорожному мосту через Днестр и разместиться в лесных массивах юго-западнее Оргеева.

А заполночь была получена телеграмма Наркома обороны с сообщением о том, что утром 22 июня ожидается нападение Германии на Советский Союз, и с требованием привести войска в боевую готовность. О выдвижении их к границе указаний не было.

В 4 часа 30 минут 22 июня, когда по мосту проходили последние колонны машин нашей дивизии, в воздухе появились две группы бомбардировщиков, с черно-желтыми крестами на плоскостях, по 30 самолетов в каждой. С небольшой высоты они начали сбрасывать бомбы. Ни одна бомба, правда, в мост не попала, и он остался невредимым. Нас всех удивило, что в 150 километрах от границы фашистские стервятники разбойничают безнаказанно, воздушное пространство совсем не контролировалось нашей истребительной авиацией.

Около 8 часов 22 июня было получено распоряжение выдвигаться к государственной границе для выполнения боевой задачи по плану войны. В пути, на аэродроме вблизи Кишинева, мы увидели обгоревшие самолеты. Летчики рассказывали, что примерно в половине четвертого утра немецкая авиация произвела массированный налет на все аэродромы авиационной дивизии. Вот, оказывается, почему не было в небе наших истребителей.

В этот час, как мы потом узнали, авиация врага бомбила почти все аэродромы, расположенные на территории западных военных округов, важнейшие пункты управления, а также ряд городов. Вслед за этими ударами огромная гитлеровская армия, разделенная на три стратегические группировки, перешла в наступление. Северная группировка была нацелена для захвата Прибалтики и Ленинграда, центральная устремилась через Белоруссию к Москве, а южная имела задачу овладеть Украиной, Крымом и Кавказом.

24 июня 15-я моторизованная дивизия с ходу вступила в бой на подступах к переправам через реку Прут севернее Унген и наголову разгромила румынские части, проникшие на советскую землю. Уцелевшие солдаты врага бросали пулеметы, минометы, ящики с боеприпасами, бежали назад к реке Прут и вброд переправлялись на западный берег.

В последующие дни наше соединение вместе с 11-й и 16-й танковыми дивизиями, в которых было всего по 20-25 танков, вело бои с переправившимися на восточный берег пехотными дивизиями гитлеровцев.

В один из дней в районе Корнешт 14-й танковый полк нашей дивизии совместно с небольшими группами танков 11-й и 16-й танковых дивизий нанесли внезапный удар по флангу 22-й немецкой пехотной дивизии и при поддержке мотострелковых полков, действовавших с фронта, почти полностью истребили ее.

В дальнейшем 2-й мехкорпус и другие стрелковые соединения 9-й армии прочно удерживали рубежи на территории Молдавии.

Но севернее, на киевском направлении, где противник наносил более сильные удары, к двадцатым числам июля создалась крайне тяжелая обстановка. Захватчики приближались к Умани и обходили крупную группировку советских войск.

В этих условиях 2-й мехкорпус был выведен из боя и 20 июля направлен под Умань, где поступил в подчинение командующему 12-й армией генералу П. Г. Понеделину, войска которого вместе с 6-й армией генерала И. Н. Музыченко вели тяжелые оборонительные бои в районе Умани, Христиновки, Тального. Корпус занял выделенный участок обороны. Обстановка здесь несколько улучшилась, но не надолго.

В ходе первых же боев в 11-й и 16-й танковых дивизиях совсем не стало боевых машин. А из нашей дивизии командарм забрал 14-й танковый полк.

Командир корпуса генерал Ю. В. Новосельский включил в Сивашскую мотострелковые полки 11-й и 16-й танковых дивизий. Таким образом, с конца июля 2-й мехкорпус фактически перестал существовать, а наша моторизованная дивизия превратилась в обычную стрелковую.

В последующих боях войска 6-й и 12-й армий продолжали удерживать занимаемые рубежи. Но южнее и севернее их образовались большие разрывы в линии фронта. Противник стал обходить нас, угрожая выходом на тылы армий. Вскоре мы были отрезаны от баз снабжения и перестали получать боеприпасы, а штабы армий лишились связи с фронтом и Москвой.

Командование 12-й армии решило силами 15-й Сивашской нанести удар по противнику восточнее Христиновки, облегчить положение обороняющихся здесь частей и создать условия для их отвода в случае получения на это указаний.

28 июля соединение нанесло контрудар по противнику и с тяжелыми боями продвинулось на 5-6 километров. Но ни справа, ни слева от нас не было войск, которые смогли бы поддержать наступление.

К вечеру совершенно неожиданно нас с двух сторон атаковали танковые части 6-й и 9-й танковых дивизий противника. Завязались ожесточенные бои. Противотанковый дивизион под командованием майора Ю. С. Рожанского и зенитный артдивизион в упор стреляли по танкам. Бил по ним и гаубичный артполк. И все же около сорока машин прорвалось через наши боевые порядки и вышло к артиллерийским позициям. Завязалась борьба с ними внутри наших боевых порядков, которая продолжалась до ночи.

В этих условиях управление войсками затруднялось. Сражаться на этом рубеже дальше - значило потерять дивизию. Поэтому было принято решение о выводе частей из боя.

К рассвету все полки вышли в свой прежний исходный район. Сразу же в дивизию прибыли генерал Ю. В. Новосельский и комиссар корпуса С. П. Семенов.

- Да, очень сильный танковый удар пришелся по вашим частям! - сказал комкор. - Мы сочувствовали вам, но помочь, увы, ничем не могли.

Обескровленные полки и дивизии продолжали вести неравные бои на широком фронте, часто не имея ни единого снаряда.

Противник теперь слабыми ударами сковывал нас, а крупными силами с севера и юга глубоко обходил. 2 августа войска 6-й и 12-й армий оказались в полном окружении.

Крепко зажав нас в огневое кольцо, гитлеровцы танковыми и моторизованными соединениями стали развивать наступление на внешнем фронте. О том, что происходило за пределами кольца, мы тогда мало что знали. Окруженные войска еще шесть суток продолжали удерживать свои позиции, мужественно сражаясь с вражескими полчищами.

Наконец командующие 6-й и 12-й армиями генералы П. Н. Музыченко и П. Г. Понеделин дали право подчиненным командирам действовать согласно обстановке. Командир 2-го механизированного корпуса генерал Ю. В. Новосельский и бригадный комиссар С. П. Семенов 7 августа собрали командировки комиссаров, в числе которых был я. После короткого совещания командир корпуса огласил свое решение: в полночь с 7 на 8 августа прорвать кольцо окружения врага и двинуться на соединение с нашими войсками.

До наступления темноты весь немногочисленный состав нашей дивизии и соседних частей подготовился к ночной атаке. Бросок должен был начаться одновременно. Но за полчаса до установленного времени противник открыл сильный артиллерийско-минометный и пулеметный огонь. Наши боевые порядки оказались расстроенными, и мы понесли новые потери. В числе других погиб и командир нашей 15-й Сивашской дивизии генерал-майор Н. Н. Белов. В командование остатками дивизии вступил я. Мы снова собрали и организовали людей для прорыва.

В час ночи 8 августа началась наша атака. Рядом со мной с винтовкой бежал комиссар корпуса С. П. Семенов. А несколько левее вел людей в атаку боевой командир 47-го мотострелкового полка полковник А. В. Якшин. Враг вначале нас не обнаружил, но потом, спохватившись, почти в упор открыл огонь из орудий и пулеметов. Снова у нас большие потери. Но и мы уничтожили немало фашистов.

Через некоторое время нам все-таки удалось выйти к своим войскам. На базе сохранившихся тыловых частей и подразделений 15-я Сивашская дивизия стала переформировываться, а я был сразу же направлен снова в Действующую армию.

* * *

Крымский полуостров, глубоко вклиниваясь в Черное море в центральной его части, занимает выгодное стратегическое положение на всем черноморском побережье. А расположение на нем главной военно-морской базы Черноморского флота - Севастополя - еще более повышало его значение. Отсюда наш флот мог наносить удары по морским силам врага в любой точке Черноморского бассейна, здесь можно было предотвратить высадку морских десантов на северное его побережье, контролировать вход в Азовское море и прикрывать глубокий тыл юга нашей страны.

Крым мог использоваться и для базирования крупных сил авиации. Именно с полуострова советские летчики наносили удары по фашистским войскам, по портам и нефтеносным районам Румынии.

Кроме того, удержанием Крыма мы лишали врага возможности использовать Керченский полуостров в качестве трамплина для броска через пролив к Тамани и наступления на Кавказ по кратчайшему направлению. Начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников отмечал, что "из Крыма один шаг на Тамань и к кавказской нефти"{1}.

Для гитлеровского командования Крымский полуостров с Севастополем имел особое значение. Не захватив его и не обеспечив фланг своей южной стратегической группировки, оно не могло бы двинуть войска на Кавказ для захвата бакинской нефти. Крымские равнины нужны были гитлеровскому командованию и для базирования авиации. Как известно, Гитлер в августе 1941 года, говоря о необходимости овладения Крымом, назвал его "непотопляемым авианосцем". Кроме того, захват Крыма позволил бы Германии еще больше усилить свое влияние на правителей стран юго-восточной Европы, и в частности - Турции. Начальник штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдер в своем дневнике писал: "Мы должны продолжать стремиться изменить в нашу пользу политическую позицию Турции. Это приведет к значительному улучшению нашего военного положения на юго-востоке"{2}.

С захватом же Севастополя враг рассчитывал лишить Черноморский флот главной морской базы и этим резко ослабить его боевые возможности, что обеспечивало бы Германии господство в бассейне Черного моря. И видимо, поэтому Севастополь подвергся варварской бомбардировке с воздуха уже в первые часы войны.

После того, как была сорвана первая попытка врага овладеть с ходу Москвой, Гитлер подписал приказ: "Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа"{3}.

В связи с быстрым продвижением противника на восток Ставка 14 августа принимает решение сформировать для обороны Крыма 51-ю Отдельную армию, включив в ее состав все сухопутные соединения, расположенные на полуострове, создать мощные укрепленные оборонительные полосы на перешейках, связывающих полуостров с материком.

Командующим армией был назначен генерал-полковник Федор Исидорович Кузнецов, членом Военного совета армии - корпусной комиссар Андрей Семенович Николаев, а заместителем командующего армией - генерал-лейтенант Павел Иванович Батов.

Ставка считала, что успешно решить задачи по обороне Крымского полуострова можно только совместными усилиями сухопутных войск и флота. Поэтому, требуя удержать полуостров во что бы то ни стало, она обязала командование Черноморского флота оперативно подчинить часть сухопутных сил и авиации командующему 51-й армией. Вместе с этим флот должен был вести самостоятельные действия, обеспечивая на Черном море наше господство.

Командующий армией решил создать главную полосу обороны по линии Геническ, станция Сальково, Чонгар, южный берег Сиваша, Перекопский перешеек. Ее занял на фронте протяжением 120 километров 9-й стрелковый корпус в составе 276, 106 и 156-й стрелковых дивизий. Первые две были вытянуты на широком фронте - от Арабатской стрелки до Перекопского перешейка, а 156-я, которой командовал генерал-майор П. В. Черняев, занимала оборону на самом главном и опасном направлении - Перекопском перешейке. Остальные пять стрелковых соединений предназначались для ведения противодесантной обороны и поэтому дислоцировались в основном вдоль западного и южного побережья полуострова.

А три кавалерийские дивизии (40, 42 и 48-я) располагались в районе севернее Симферополя и выполняли задачи противодесантной обороны в центральной части Крыма и роль резерва армии.

Как видим, для противодействия возможным десантам выделялась большая часть сил армии.

Чрезмерные опасения, касающиеся возможности высадки морского десанта в Крыму осенью 1941 года, так сильно сказавшиеся на решении командарма, были явно необоснованными. У немцев не было реальных возможностей для высадки крупного десанта в таком удаленном районе и в условиях полного господства нашего флота на Черном море. Ведь по своей боевой мощи он превосходил все вместе взятые военно-морские силы причерноморских государств.

К 15 сентября гитлеровские войска вышли к Перекопскому перешейку, заняли станцию Сальково, Геническ и закрыли выход из Крыма на материк.

Для овладения Крымом гитлеровское командование выделило 11-ю немецкую армию под командованием генерала Э. Манштейна. В оперативное подчинение ему передавались румынский горный корпус, артиллерийская группа резерва верховного командования и авиационная группа 4-го воздушного флота. Всего группировка противника насчитывала около 124 тысяч человек, имея около двух тысяч орудий и минометов и 150 самолетов-бомбардировщиков.

С утра 24 сентября после мощной артиллерийской и авиационной подготовки основные силы 11-й армии перешли в наступление на Перекопском перешейке. На всем Турецком валу завязались ожесточенные бои. Главный удар немцы наносили в направлении Перекоп, Армянск.

156-я дивизия сражалась в очень тяжелых условиях, защищая каждую позицию до последней возможности.

Лишь к вечеру следующего дня гитлеровцам удалось вклиниться в оборону, занять большую часть Турецкого вала, город Армянск, а на отдельных участках выйти к артиллерийским позициям.

Оборона на Перекопе стала терять свою устойчивость.

В этой обстановке командующий армией решил создать оперативную группу в составе 271-й, 172-й стрелковых и 42-й кавалерийской дивизий под командованием генерала П. И. Батова и этими силами 26 сентября нанести контрудар по прорвавшемуся противнику.

Но 172-я дивизия все еще находилась в районе юго-западнее Симферополя, а 271-я - в Евпатории, на удалении свыше 100 километров от перешейка. Их пришлось спешно выдвигать к линии фронта своим ходом и по железной дороге.

К утру 26 сентября к Перекопу смогли подойти только головные стрелковые полки этих соединений.

А враг упорно стремился как можно быстрее выйти из горловины на крымские просторы, поэтому вводил в бой свежие резервы, танки. К 11 часам 26 сентября ему удалось прорвать оборону 156-й дивизии. А так как других наших войск на перешейке не было, то гитлеровцы, продолжая наступление, уже на следующий день могли бы выйти на рубеж Пятиозерья, так называемые Ишуньские позиции, и тут же вторгнуться в Крым.

Эту опасность предвидел генерал Батов и поэтому решил нанести контрудар силами трех подошедших полков, не ожидая полного сосредоточения дивизий, направляемых в его распоряжение.

Первыми с ходу атаковали противника в направлении на Армянск 383-й полк 172-й дивизии (командир - подполковник П. Д. Ерофеев, комиссар - В. М. Гнездилов) и 865-й полк 271-й дивизии.

Под сильным огнем артиллерии и бомбовыми ударами вражеской авиации советские воины неудержимо рванулись вперед, отбросили гитлеровцев и овладели Армянском. За короткое время захватчикам был нанесен значительный урон и остановлено их наступление. Однако в ожесточенных схватках и мы несли немалые потери, особенно в 172-й дивизии. Погиб начальник штаба дивизии майор Жуковин, осуществлявший руководство боевыми действиями прибывающих частей, были ранены заместитель начальника оперативного отделения штаба дивизии капитан Б. А. Андреев и комиссар 383-го полка В. М. Гнездилов, мужественно сражавшиеся непосредственно в боевых порядках.

Гитлеровцы не хотели смириться с потерей Армянска. Они яростно и остервенело сопротивлялись, отчаянно контратаковали. Северная часть Армянска не раз переходила из рук в руки. С утра 27 сентября начали действовать главные силы 172-й дивизии под командованием полковника И. Г. Торопцева - 514-й стрелковый полк подполковника И. Ф. Устинова, 747-й стрелковый полк подполковника В. В. Шашло, а также 5-й танковый полк, которым командовал майор С. П. Баранов. Танкисты были с ходу введены в бой в направлении Кулу, Армянск.

Десять тридцатьчетверок ворвались в Кулу. Там было до сотни фашистов. И ни один из них не ушел, все нашли гибель под огнем и гусеницами наших танков. Танк Баранова протаранил стену хаты, чтобы подавить гусеницами укрывшихся в ней немцев. Крыша, оседая, обвалилась на машину, заклинилась башня. Танк не мог двигаться и оказался в окружении немцев. Гитлеровцы стали стучать по броне прикладами автоматов и кричать: "Рус, сдавайсь!" Баранов приказал механику-водителю Топоридзе дать вторую скорость и резко повернуть влево. Маневр удался. Машина рванулась в сторону, и немцы, стоявшие вокруг нее, были смяты. А танк снова вступил в бой.

Успешно били противника также 514-й и 747-й стрелковые полки 172-й дивизии. К исходу 27 сентября наши войска почти вплотную подошли к линии Турецкого вала.

С утра 28 сентября все части 172-й стрелковой продолжали атаки и вновь полностью овладели Армянском, а 5-й танковый полк, преследуя отходящего противника, выдвинулся далеко вперед и вступил в борьбу с подошедшими танками и пехотой. Тяжелый бой длился весь день. Наши воины подбили несколько танков и остановили продвижение врага.

Но к полудню немцы бросили против наших полков до 70 танков и свежие резервы. На линии Турецкого вала с новой силой разгорелась ожесточенная борьба. Вал в районе Перекопа переходил из рук в руки четыре раза.

Только огромное превосходство противника в силах позволяло ему постепенно вгрызаться в нашу оборону. К вечеру 28 сентября за Турецкий вал уже перевалило полностью три его дивизии, и отдельные наши части оказались в полуокружении. Удерживать фронт на рубеже главной полосы обороны имеющимися силами стало невозможно. Поэтому командующий армией приказал в ночь на 29 сентября отводить части на Ишуньские позиции.

Непосредственная оборона их возлагалась на ту же 156-ю стрелковую дивизию генерала П. В. Черняева, которая в течение пяти суток непрерывно сражалась на Турецком валу и в полках которой теперь сохранились лишь немногие ослабленные подразделения. Другие же части и соединения, участвовавшие в боях на перешейке, в том числе и 172-я дивизия, отводились южнее.

И все же при первом наступлении противника на Ишуньские позиции он не прошел. Упорные бои на рубеже и огромные потери, понесенные немцами в предыдущие дни, побудили Манштейна наступление приостановить.

В течение двадцати дней гитлеровцы готовили новый удар для вторжения в Крым. На перешеек были выдвинуты три свежие дивизии.

Из советских войск, как уже было сказано выше, им на перешейке могли противостоять только ослабленные полки 156-й дивизии. А 172-й дивизии было приказано занять оборону на реке Чатырлык и далее по южному берегу Каркинитского залива на фронте шириной свыше 20 километров. Этот рубеж представлял собою как бы вторую линию в системе оборонительной полосы Ишуньских позиций.

Командир дивизии полковник И. Г. Торопцев поставил в первый эшелон все три стрелковых полка.

Предстояли суровые бои с крупными силами противника.

К этому времени тяжелая обстановка складывалась не только на подступах к Крыму. Для Красной Армии она продолжала ухудшаться на всем советско-германском фронте.

30 сентября группа немецко-фашистских армий "Центр" перешла в наступление на московском направлении. Одновременно враг стал развивать наступление и на юге. Здесь нашим 18-й и 9-й армиям снова пришлось начать отход на восток.

Крымский полуостров противник обошел с севера, и 51-я армия, таким образом, полностью утратила связь с сухопутными войсками Южного фронта.

Ставка Верховного Главнокомандования 30 сентября приняла решение эвакуировать Приморскую армию из Одессы и направить ее в Крым для усиления его обороны.

Одновременно Ставка требовала от командующего 51-й армией до прибытия войск Приморской армии всеми силами удерживать крымские перешейки и не допустить прорыва врага на полуостров.

1 октября 1941 года я прибыл в 172-ю дивизию на должность начальника штаба, но через шесть дней получил приказ вступить в командование этим соединением.

А двадцать один год тому назад, осенью 1920 года, мне, тогда курсанту 3-й Киевской курсантской бригады, довелось участвовать в боях за Крым против белогвардейцев, пройдя путь от Екатеринослава (ныне Днепропетровск) до Перекопского перешейка. Тогда врангелевцы, отойдя на полуостров, прочно прикрылись на перешейке сильными укрепленными полосами. Но под натиском частей Красной Армии они не устояли и бросились бежать к морским портам. Теперь с севера через Перекоп наступала фашистская армия, а нам надо было удерживать Крым.

16 октября Приморская армия, оборонявшая Одессу, оставила город и на кораблях пошла в Севастополь. Об этом в тот же день стало известно немецкому командованию. Манштейн принял решение начать наступление 18 октября, чтобы нанести поражение обороняющейся 51-й армии на Ишуньских позициях до подхода сюда частей Приморской.

За двадцать дней затишья немцы серьезно подготовились к решительному наступлению. На перекопском направлении была сосредоточена почти вся 11-я армия, в которой насчитывалось теперь 320 тысяч человек, 1428 полевых орудий и 375 танков. Кроме того, Манштейну была подчинена вся 3-я румынская армия в количестве 36 тысяч человек.

В оперативной же группе генерала П. И. Батова, непосредственно оборонявшей Ишуньский рубеж, было всего около 16 тысяч человек и не более 50 артиллерийских орудий{4}.

Войска Приморской армии начали высаживаться в районе Севастополя только 17 октября, то есть в день перехода немцев в наступление. Часть ее войск была передана в состав 51-й армии, и теперь в Приморской остались только три стрелковые дивизии (25-я Чапаевская, 95-я Молдавская и 421-я), 2-я кавалерийская, а также армейские части.

Рано утром 18 октября авиация противника обрушила на Ишуньские позиции мощные бомбовые удары. Одна группа бомбардировщиков за другой летели на больших высотах и весь свой груз сбрасывали на довольно узком фронте. Затем загрохотала артиллерия врага, и два немецких корпуса (54-й и 30-й) начали штурм наших позиций. Главный удар противник наносил по левому флангу обороны на Красноперск. Здесь вместе с частями 156-й дивизии оборонялся и батальон 172-й дивизии, которым командовал капитан С. Т. Руденко.

На позиции этого подразделения наступало свыше полка пехоты, а впереди двигалось 11 танков. Открыла огонь наша артиллерия. Но он был довольно слабым, и противник быстро приблизился к батальону. В течение часа воины отразили три атаки пехоты и, кроме того, бутылками с горючей жидкостью подожгли четыре танка. Однако гитлеровцы, наращивая силы, продолжали рваться вперед, обошли батальон с флангов, и к вечеру он оказался в окружении. Капитан Руденко повел красноармейцев на прорыв вражеского кольца. Бой продолжался всю ночь. Но к рассвету 111 бойцов все-таки пробились к своим. В течение непрерывного суточного боя батальон Руденко уничтожил более 500 фашистов.

К вечеру 20 октября враг прорвал Ишуньские позиции. 170-я немецкая пехотная дивизия при поддержке более 60 танков вырвалась к устью реки Чатырлык, где оборонялась 172-я стрелковая.

Заговорили орудия нашего 340-го гаубичного артиллерийского полка. На правый фланг обороны через русло реки Чатырлык, где более свободно могла проходить боевая техника, был выдвинут 5-й танковый полк майора Баранова. Вступили в бой артиллерия и пулеметы 514-го и 747-го стрелкового полков. Продвижение врага было задержано.

В этом бою наши танкисты истребили до сотни гитлеровцев, а уцелевших отбросили назад.

С того дня на Чатырлыке не затихали бои.

После того как мы потеряли Ишуньские позиции, линия фронта стала представлять слегка выгнутую дугу, обращенную выпуклой стороной к югу. Протяженность ее увеличилась, и плотность обороны нашей 172-й дивизии, таким образом, еще больше ослабла. У генерала Батова и в дивизиях не было уже ни вторых эшелонов, ни резервов.

А Манштейн торопился покончить с войсками 51-й армии на Чатырлыке до подхода сюда сил Приморской. И с утра 21 октября на нас снова обрушились сильнейший огонь артиллерии и удары авиации. Вперед пошла немецкая пехота. Особенно упорно враг рвался на позиции 514-го стрелкового полка подполковника И. Ф. Устинова. Он бросил туда свыше 20 танков. Но стойкость, мужество советских воинов были непреодолимы.

На следующий день суровые схватки разгорелись с новой силой. Пехоте противника все же удалось преодолеть Чатырлык и довольно близко подойти к переднему краю 514-го полка, где оборонялась рота лейтенанта Степаненко. Тогда командир поднял своих красноармейцев в контратаку. Гитлеровцы от неожиданности и стремительности натиска наших бойцов сперва опешили, потом бросились бежать назад, но не многим удалось спастись.

Однако противник на некоторых участках проник в оборону и создал непосредственную угрозу нашему наблюдательному пункту.

В этой критической ситуации очень мужественно действовал заместитель командира дивизии полковник В. В. Бабиков. Это был человек прекрасной души и храброго сердца. Командиры, красноармейцы уважали его за справедливость, личную отвагу. Василий Васильевич воевал в гражданскую, до прибытия в нашу дивизию командовал 361-м стрелковым полком, участвовал в боях на Перекопе, был ранен.

Бабиков быстро собрал всех находившихся в этом районе, разделил их на две группы, организовал бой, а потом повел людей в контратаку. Часть гитлеровцев была уничтожена, а часть отступила. По возвращении Василий Васильевич сказал мне, показывая два немецких автомата:

- Поздравьте с победой, товарищ комдив! Хоть и маленькая она, но все же победа - и трофеи есть, и энпе теперь в безопасности...

Несколько позже, уже в Севастополе, Василий Васильевич все же ушел снова командовать полком в другую дивизию. Дальнейшая судьба его мне не известна: говорили, что погиб. В памяти моей этот замечательный человек и командир остался на всю жизнь.

Вскоре к нам на должность комиссара дивизии прибыл полковой комиссар Петр Ефимович Солонцов. Боевым командиром он, прямо скажем, не выглядел: небольшого роста, худощавый, даже какой-то хрупкий. Но скоро мы все узнали Петра Ефимовича поближе, и перед нами раскрылись прекрасные качества этого человека - коммуниста, комиссара: светлый ум, исключительная честность, скромность и вместе с тем личная храбрость воина и мужество руководителя.

Вспоминается наш первый с ним разговор. Оценивая бои первых месяцев войны, я был склонен ожидать более тяжелых ударов врага, чем они потом оказывались на самом деле.

- Может быть, это и к лучшему, - ответил Петр Ефимович, когда я ему об этом сказал. - В этом случае как бы заранее обдумываются возможные решения на случай, если положение окажется труднее, чем предполагалось. Да и военная теория, кажется, говорит о том, что при оценке врага никогда не следует считать его слабым. Тем более это относится к гитлеровской армии. Очень сильный противник. Опыт первых месяцев войны показывает, что он может наносить и мощные, и неожиданные удары...

Мне этот нестандартный ответ понравился. Потом я узнал, что Солонцов родом из воронежских крестьян, только недавно блестяще окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Поэтому по вопросам философии, диалектического материализма, общей истории, учения о войне и армии он был, пожалуй, самым осведомленным человеком в соединении.

...Но продолжим разговор о боевых делах нашей дивизии. А они были не совсем утешительны. Хотя свои позиции полки и удерживали, но понесли большие потери.

Вечером 21 октября позвонил генерал Батов и потребовал доложить об обстановке на участке дивизии и о состоянии полков. Я сообщил, что позиции пока удерживаются, хотя силы и на пределе, а чтобы полнее уяснить ситуацию, попросил разрешения сделать дополнительный доклад после того, как побываем в полках.

- А разве вы не были в полках? - довольно резко спросил Павел Иванович, и по его вопросу чувствовалось, что он был не в духе. Однако, когда я сказал, что мы только часа два тому назад вернулись из батальонов полка подполковника Шашло, а несколько ранее были в полку Ерофеева и что надо непременно еще побывать в полку Устинова, у которого день был очень тяжелым, генерал Батов смягчился, согласился с нашими доводами и потребовал доложить все обстоятельно не позже чем через час, так как он готовит свой доклад командующему армией.

За короткое время совместного с генералом П. И. Батовым пребывания на фронте я успел уже подметить в нем отдельные черточки характера и стиля работы. Он очень требовательный, волевой командир, но способен выслушать мнение подчиненного, отличное от своего собственного, и согласиться с ним, если получит обоснованные доводы. Однако, если покажешь недостаточно полное знание дела, с просьбой лучше не обращайся и делай только так, как он сказал. А вообще Павел Иванович был очень самостоятелен в оценке обстановки и в принятии решений, и это говорило о его высокой оперативной подготовке и большом боевом опыте.

Уяснив до деталей обстановку в 514-м стрелковом полку, мы доложили генералу Батову, что против нас наступало до двух дивизий, что главные усилия направлялись на правофланговый полк Устинова, но все атаки врага отражены. Подкрепили этот участок за счет полка Ерофеева. Однако правый сосед - кавалерийская дивизия полковника В. В. Глаголева - несколько отошел. Поэтому завтра следует ожидать ударов врага на стыке наших дивизий.

Генерал Батов теперь говорил спокойно. Он сориентировал нас в обстановке на всем фронте и сказал, что наши данные о положении дивизии Глаголева неточны, поскольку она, мол, продолжает полностью удерживать все свои позиции, и потребовал от нас крепко держать оборону. Наши мероприятия по сосредоточению усилий на правом фланге Павел Иванович одобрил.

После этого разговора комиссар П. Е. Солонцов сказал:

- О том, что у Глаголева тяжелая обстановка, генерал Батов, безусловно, знает. Но он намеренно не говорит нам о ней. Ведь потеря соседом позиций могла бы побудить и наши части оставить их для выравнивания фронта.

В этот день был такой случай. На ничейной полосе оказался небольшой стожок сена. От термитного снаряда он запылал. Кто-то сказал, что там несколько тяжелораненых бойцов. Надо было срочно спасать людей. Как раз в этот момент офицер службы тыла А. И. Находкин привез боеприпасы, и бойцы переносили ящики в окопы. Узнав о раненых, Находкин упросил командира батальона поручить ему и его бойцам спасти их. Свистели вражеские пули. Находкин и три красноармейца по-пластунски добрались до горящего стога и так же ползком перенесли трех раненых в свои окопы.

А через день или два с этим Находкиным пришлось встретиться и мне. Группа гитлеровцев подошла очень близко к нашему наблюдательному пункту, и мы приняли бой. Вдруг метрах в шестидесяти от нас из тыла появилось человек двадцать бойцов, которые перебежками продвигались к переднему краю. Но один из них, выделявшийся своим высоким ростом, ни разу не лег на землю и под огнем маячил на поле боя. Я подозвал его к себе:

- Откуда эти люди и кто вы такой?

- Красноармейцы собраны из служб тыла и направлены начальником тыла Николаевым в район наблюдательного пункта командира дивизии. А я назначен старшим.

- А почему вы под огнем противника выхваляетесь своим ростом?

- Виноват, но у меня тяжелая контузия позвоночника еще с гражданской, так что очень тяжело ложиться и вставать.

- Как вас зовут?

- Находкин Александр Иванович.

- Это вы спасали тяжелораненых у горящего стога?

- Бойцы спасали под моим командованием, - ответил он.

- Как же вы с таким позвоночником могли нести на себе раненого?

- Их выносили на себе красноармейцы. Я только руководил.

Позже я узнал, что Александр Иванович Находкин в гражданскую был комиссаром полка, стал инвалидом, а в 1941 году добровольцем пошел на фронт.

...С утра 22 октября противник снова всеми силами обрушился на дивизию. Атаки его стали еще более яростными. Авиация бомбила нас с каким-то остервенением. Видимо, Манштейн решил во что бы то ни стало прорвать нашу оборону. Ведь четыре дня немцы, по существу, топтались на одном месте.

Командиры стрелковых полков подполковники И. Ф. Устинов, В. В. Шашло и П. Д. Ерофеев удачно маневрировали артиллерийским и минометным огнем. Метко накрывали врага батареи 340-го гаубичного артиллерийского полка.

Однако на стыке дивизии с правым соседом - 42-й кавалерийской дивизией полковника В. В. Глаголева - явно определился прорыв обороны. И часть сил врага стала обходить правый фланг 514-го полка.

Я обратился за помощью к командующему оперативной группой генералу Батову.

- Готовых резервов у меня под рукой нет, - ответил он. - Имеется лишь одна только что отмобилизованная рота. Она на подводах. Если это вас устроит, могу послать.

Мы и этому были, конечно, рады.

Но что может сделать рота, состоящая из одних новобранцев? Бросить ее в контратаку против превосходящих наступающих сил врага - абсурдно. Занимать оборону на необорудованных позициях тоже толку мало: людей быстро истребят танки и автоматчики противника.

Пока рота выдвигалась к нам, гитлеровцы успели продвинуться еще дальше. Обходя фланг нашего 514-го полка, они, однако, подставили под удар и свой фланг. В этой обстановке мы все-таки решили прибывающую роту немедленно использовать для контратаки в направлении заходящего фланга противника.

Я на броневике выехал в роту и вывел ее в исходный район для атаки. Все прибывшие красноармейцы были в солидном возрасте. Я тут же поставил задачу на наступление. Рота развернулась в цепь и быстро стала продвигаться вперед. Внезапный выход ее почти в тыл противника ошеломил его. С нашего НП было хорошо видно, как гитлеровцы в панике отступали. А рота почти без потерь громила и теснила их в сторону 514-го полка. Командир этого полка подполковник И. Ф. Устинов сумел подтянуть на свой участок огневые средства, активно их использовал, и враг, оказавшись в ловушке, понес большие потери. Но мне в этой атаке не повезло: я был сильно контужен и ранен.

Дивизия продолжала удерживать свой прежний рубеж обороны. В сводке штаба армии Генеральному штабу за 22 октября 1941 года говорилось, что на всех участках Ишуньских позиций в течение дня продолжались ожесточенные бои, что противник вводит новые резервы и на участке 172-й стрелковой дивизии проявляет особую активность.

Утром 23 октября наши войска были подвергнуты ураганному огню минометов и артиллерии, авиация крупными группами в буквальном смысле слова утюжила пехоту. Особенно ощутимый огневой налет проводился в районе Воронцовки, которую обороняли части 172-й.

Вслед за этим противник опять стал обходить правый фланг дивизии и проникать к артиллерийским позициям. Командир 1-го дивизиона 340-го гаубичного артиллерийского полка майор Мирошниченко выдвинул батареи вперед, и гаубицы прямой наводкой ударили по наступающим гитлеровцам. Мощные снаряды, начиненные шрапнелью, как ветром, смахнули фашистов.

Но несколько левее автоматчики врага неожиданно обошли позицию роты 747-го полка, которой командовал совсем молодой лейтенант комсомолец Плотников и рядом с которой находились артиллерийские орудия батареи лейтенанта Г. Лукашева. Фашисты открыли сильный огонь с флангов и с фронта и тут же перешли в наступление. Бойцы от неожиданности несколько растерялись. Но оба эти лейтенанта проявили завидное самообладание, волю и командирскую распорядительность. Они твердо потребовали от красноармейцев выдержки, спокойных и расчетливых действий. По приказу Лукашева орудия тут же были развернуты на прямую наводку в сторону флангов, и выстрелы грянули по наступающей пехоте. Подносчиком снарядов здесь стал на место погибшего артиллериста фельдшер артдивизиона Г. И. Филатов.

А рота лейтенанта Плотникова била наступающую пехоту с фронта. Буквально за десять минут вражеские автоматчики были уничтожены. Около сотни фашистов нашли здесь свою гибель. Но растеряйся командир, потеряй самообладание, задержись на минуту-две с отдачей приказа, не потребуй твердо его выполнения, и поражение наших воинов было бы неизбежным.

Дня через два-три мы с болью узнали, что в новом ожесточенном бою комсомолец лейтенант Плотников был сражен пулеметной очередью врага.

Но вот новая угроза: артиллерийские наблюдатели доложили, что к рубежу обороны дивизии движутся три колонны пехоты. Они самое большее через час могли подойти к линии фронта. На таком удалении нанести удар по колоннам могла только артиллерия. Но в артиллерийском полку оставалось всего десять орудий. А было ясно, что подходившие резервы будут использоваться для развития наметившегося прорыва.

Мы снова обратились к генералу П. И. Батову за помощью. Нам было известно, что в его распоряжении находится особо секретный минометный дивизион РС. Тогда у нас реактивные установки еще не называли "катюшами", а об удивительных поражающих свойствах этого оружия ходили самые невероятные слухи. И мы попросили направить дивизион под Воронцовку, чтобы сделать один-два залпа.

Павел Иванович, всегда быстро принимавший решения, на этот раз помедлил, а потом спросил:

- А есть ли там для дивизиона подходящие цели? Ведь он используется главным образом для массированных ударов по крупным скоплениям живой силы.

Я доложил о трех приближающихся колоннах и о том, что через час они могут быть введены для развития образовавшегося прорыва обороны в направлении Воронцовки. Своим артогнем мы сможем накрыть толы" одну колонну. Батов тихо и с расстановкой сказал:

- Да-а, цели вроде бы подходящие. Хорошо, направляю к вам Черняка. Но вы сами-то видели работу эрэсов?

Я ответил, что пока не приходилось, и тогда генерал предупредил меня о том, что нужно подготовить людей, иначе после залпа может возникнуть паника и среди своих.

Минут через пятнадцать к нашему наблюдательному пункту подошла полуторка. Из ее кабины выскочил офицер в гимнастерке с черными петлицами, на которых виднелись по две шпалы. Это и был майор Черняк. Я показал ему три пехотные колонны, движущиеся к линии фронта. Черняк посмотрел на них невооруженным глазом, затем в бинокль и спросил, где проходит наш передний край. Узнав, что немецкие колонны находятся сейчас от него в полутора километрах, майор сказал огорченно:

- Пока мы изготовимся к пуску, немцы подойдут совсем близко. Бить нельзя, рядом свои...

Я стал убеждать его, что колонны еще очень далеко от переднего края, что они движутся медленно и что наши бойцы, укрытые в окопах, находятся в полной безопасности.

- Ну хорошо, - согласился Черняк. - По какой колонне бить?

- По средней.

- Но она ближе других к нашему переднему краю, давайте-ка накроем левую, что подальше.

- Но для нас опаснее средняя, - подсказал я майору. - Ведь она держит направление на участок, где немцы вклинились в нашу оборону. Если резерв успеет здесь войти в бой, то вся оборона дивизии может рухнуть.

Доводы, видимо, показались Черняку убедительными. Он еще раз посмотрел в бинокль на колонну, показал рукой район, откуда дивизион будет производить пуск, и, сев в машину, полным ходом помчался в тыл.

А 340-му гаубичному артполку был дан приказ накрыть огнем левую колонну.

Мы наблюдали за ходом боя под Воронцовкой, за подходом колонн врага и беспокоились о том, как бы они не развернулись до ударов Черняка.

В этот момент 340-й гаубичный артиллерийский полк накрыл огнем левую колонну, часть фашистов была уничтожена, остальные разбежались по полю. Мы опасались, что средняя колонна станет развертываться, и тогда "катюшами" придется бить правую.

Но тут же нам доложили: "Машины Черняка развертываются на позициях". Установки выстроились в цепочку и, как нам показалось, на малых интервалах друг от друга. Прошло минут пять-шесть. И вдруг раздался резкий, пульсирующий звук. Тут же над нашими головами зашелестели летящие реактивные снаряды. Мы хорошо видели полет почти каждого из них.

И вслед за этим в районе уже расчленившейся средней колонны гитлеровцев всплеснулось множество огневых вспышек, накрывших довольно большую площадь, и, словно частая барабанная дробь, послышались разрывы снарядов. Ввысь взметнулись густые клубы темно-серого дыма, постепенно расплывающегося по полю. Всюду на линии фронта сразу прекратилась стрельба, наступила оцепенелая тишина, - видимо, внимание всех приковал к себе массированный удар "катюш". А в районе позиций машин Черняка поднялось большое облако пыли или, может быть, белесого дыма. Можно было ожидать, что по ним противник сейчас же откроет артиллерийский огонь, но этого не случилось. Буквально через две-три минуты после пуска снарядов все машины отошли назад в укрытия.

Определить степень поражения колонны противника сразу было невозможно: все прижалось к земле.

Мы запросили по телефону командиров полков. Устинов вначале спросил, кто вел огонь, а потом ответил:

- Снаряды взрывались вблизи передовых окопов. Но даже на наблюдательном пункте чувствовалось, как дрожала земля. Да и звук разрывов снарядов непривычный, очень сильный, похожий на раскаты грома. Не знаю, как чувствуют себя наши ребята в окопах. Дайте время на выяснение результатов удара...

А через несколько минут командир полка доложил:

- Удар пришелся по центру продвигавшейся колонны противника, и до сих пор на поле не поднялся ни один человек. Всех будто бы корова языком слизнула.

Артиллеристы в свою очередь доложили, что две другие колонны рассыпались по полю.

О результатах удара дивизиона Черняка мы тут же доложили генералу П. И. Батову и попросили при необходимости прислать его еще хоть разок.

- Значит, хорошо помог вам Черняк, - удовлетворенно сказал Павел Иванович. - Рад. Но на большее не надейтесь: нет, к сожалению, снарядов...

* * *

Вечером 23 октября генерал Батов позвонил нам и предупредил, что со стороны Севастополя подходят резервы - Приморская армия генерала И. Е. Петрова. Нам необходимо крепко удерживать оборону до их подхода во что бы то ни стало. Мы попросили его дать нам хотя бы скромный резерв.

Павел Иванович сказал как отрезал: нет и не будет.

- Поищите резервы у себя, товарищ Ласкин. И учтите, что вам предстоит не только держать оборону, но и вместе с армией Петрова участвовать в нанесении контрудара.

В полученном вслед за этим приказе говорилось, что 172-й стрелковой дивизии с отрядом морской пехоты во взаимодействии с частями 95-й стрелковой дивизии следует восстановить положение, выйти и занять оборону по южному берегу реки Чатырлык{5}. Это был наш последний разговор с генералом Батовым на севере Крыма и последний его приказ 172-й стрелковой.

Через некоторое время выяснилось, что по приказу генерал-полковника Ф. И. Кузнецова в оперативную группу Батова дополнительно включалось пять дивизий, и она должна была вместе с подходившей Приморской армией нанести контрудар по противнику в направлении Воронцовки и устья реки Самарчик, сбросить его в Каркинитский залив и овладеть Ишуньскими позициями.

Это решение - нанести крупными силами контрудар с двух направлений и дать решающее сражение на Ишуньской рубеже - с оперативной точки зрения было разумным. И надо было бы немедленно отдать дивизиям приказ на выдвижение их в определенные районы, а командованию армии непосредственно включиться в руководство по организации удара. Но ничего этого, к сожалению, сделано не было. Таким образом, пять дивизий, разбросанных по всему Крыму, не были собраны в срок для нанесения контрудара.

К тому же части Приморской армии после выгрузки с кораблей только закончили сосредоточение в районах северо-восточнее Севастополя, удаленных от линии фронта более чем на 100 километров.

Наносить контрудар было нечем. 22 октября командующий 51-й армией Ф. И. Кузнецов был освобожден от должности.

Теперь вместо него командующим всеми войсками Крыма был назначен заместитель Народного комиссара Военно-Морского Флота вице-адмирал Гордей Иванович Левченко, а его заместителем по сухопутным войскам и командующим 51-й армией - генерал-лейтенант П. И. Батов.

В десятом часу утра 24 октября фронтовую тишину нарушили редкие пушечные выстрелы. Это должно было означать артиллерийский огневой налет перед наступлением Приморской армии. Затем слева от нашего наблюдательного пункта началось выдвижение стрелковых подразделений 95-й дивизии, вступивших в бой группами, по мере подхода. На равнинной, открытой местности их хорошо было видно. К ним подключились и наши ослабленные полки. Но загремела артиллерия противника. Сотни разрывов снарядов и мин окутали дымом наступающую пехоту. И она залегла. Полчаса шел огневой бой.

Затем полки приморцев и нашей дивизии снова стали продвигаться вперед. Немцы были потеснены. Но этот успех был слишком небольшим и кратковременным.

С утра следующего дня без артиллерийской подготовки, совсем не имея танков и авиационной поддержки, в наступление вместе с нами перешла и подошедшая 25-я Чапаевская дивизия. Но сильный артиллерийско-минометный огонь остановил наше продвижение.

А во второй половине дня немцы сами перешли в наступление, нанося главный удар в стык 51-й и Приморской армий. Соседняя справа кавалерийская дивизия стала все более оттесняться на восток, и правый фланг Приморской оказался открытым.

Как видим, замысел нашего командования - нанести контрудар совместными усилиями войск 51-й армии генерала Батова и Приморской армии и выйти на Ишуньский рубеж - был сорван врагом. Войска Батова были крайне обескровлены еще до подхода Приморской, а ее контрудар силами двух стрелковых дивизий оказался слабым, запоздалым и решительного изменения в обстановку на Ишуньской рубеже не внес.

Итак, из-за недостатка сил наше наступление было сорвано. Но и враг в течение восьми суток на Ишуньско-Чатырлыкском рубеже не смог полностью прорвать нашу оборону и выйти на просторы Крыма. В боях войсками 51-й армии генерала Батова силы гитлеровцев были серьезно потрепаны и ослаблены. Вот что об этом пишет сам Манштейн: "В бою с противником, упорно обороняющим каждую пядь земли, к наступающим войскам предъявлялись чрезвычайно высокие требования, и потери были значительными. С беспокойством я видел, как падает боеспособность. 25 октября казалось, что наступательный порыв войск совершенно иссяк. Командир одной из лучших дивизий уже дважды докладывал, что силы его полков на исходе"{6}.

Но в этот же день Манштейн понял и другое: слабые атаки наших войск полностью отражены. Поэтому он решил ввести последние резервы и продолжать наступление.

Бои разгорелись с новой силой. Несмотря на мощный артиллерийский огонь врага, наши полки стойко удерживали свои позиции. За день было отбито семь атак гитлеровцев.

Вечерело. Мы думали, что наступит затишье. Но вдруг разрывы снарядов и мин покрыли все поле, и тут же появились цепи наступающей пехоты и танки врага. До предела ослабленные подразделения 514-го и 747-го полков стали отходить. А две танковые группы противника, в которых насчитывалось до 40 машин, вышли на артиллерийские позиции. И тут батареи 340-го гаубичного артполка и одна полковая батарея из 25-й дивизии, которой командовал политрук Я. О. Пилипенко, вступили с ними в бой.

Наши орудия выпускали снаряд за снарядом. Танки врага загорались один за другим. Гитлеровцы выбирались из них, некоторые пытались бежать, но, объятые пламенем, падали на землю. Остальных настигали пули стрелков. Бой продолжался около часа. Было выведено из строя около 20 танков, а атакующая пехота почти полностью истреблена. Сотни убитых и раненых гитлеровцев остались на поле боя. В схватке и наш 340-й гаубичный артиллерийский полк понес серьезные потери, погибло немало артиллеристов, несколько орудий были выведены из строя.

В последние дни 5-й танковый полк боевых задач от нас не получал, так как в его строю осталось всего три танка. Майор Баранов, о котором я уже рассказывал, был назначен командиром бронепоезда "Войковец", действовавшего на железнодорожном участке Симферополь - Альма. Семен Петрович пришел попрощаться с нами.

Позже мы с ним встречались еще не раз. И я узнал, что "Войковец" много раз подвергался артиллерийскому обстрелу и бомбежке с воздуха. Во время одного из огневых налетов артиллерийский снаряд угодил в бронеплощадку. Были жертвы. Серьезно пострадал и майор Баранов: в него впилось 23 осколка. Был пробит и партийный билет этого мужественного человека.

Павел Иванович Батов совершенно правильно считал, что боевые дела 5-го танкового полка и его командира С. П. Баранова надо золотыми буквами вписать в историю обороны Крыма.

...Бои продолжались.

Ночь на 26 октября 1941 года для нас была очень тревожной. Разведка доложила, что перед передним краем обороны наблюдается скопление больших масс пехоты и танков. Несколько позже выяснилось, что это подошли пополнившиеся в тылу 132-я и 22-я пехотные дивизии врага.

Было о чем призадуматься. Ведь наши полки истекали кровью в тяжелых боях.

26 октября Манштейн бросил в наступление шесть пехотных дивизий и свыше 100 танков. Их поддерживали крупные силы авиации. Главный удар наносился снова (в который раз!) на Воронцовку и несколько правее. Особенно свирепствовала авиация. Летая на низких высотах, фашистские летчики бомбили и обстреливали из пушек и пулеметов боевые порядки войск.

Истощенные до крайности, наши части уже не могли сдержать мощного удара врага, и после ожесточенных боев противник завершил прорыв оборонительных позиций. Войска вынуждены были отходить на неподготовленный рубеж. А так как оборонявшиеся правее нас части еще до этого потянулись на юго-восток, то наш правый фланг оказался совершенно открытым. Гитлеровцы стали глубоко обходить его.

Как бы ни хотел на войне командир создать для подчиненных выгодное положение, сохранить их жизни, удержать рубеж, нанести уничтожающий удар по врагу, ему далеко не всегда это удается, особенно в условиях огромного превосходства сил и техники врага.

И все же очень многое зависит от командира. В этом отношении мы высоко ценили мудрость, опыт и распорядительность генерала П. И. Батова. Он всегда умел определить главное, предвидел замысел врага, знал его тактику использования танковых клиньев, тактику клещей. И получалось так, что Манштейну до сих пор ни разу не удалось достичь окружения наших войск, хотя на равнинной местности при наличии подвижных войск и большой массы авиации и артиллерии все условия для этого были. П. И. Батов каждый раз своевременно предпринимал маневры скромными силами на угрожаемых участках. Но теперь даже таких сил не стало.

По гулу артиллерийской канонады и светящимся зеленым ракетам можно было определить, что бой уходил вправо, на восток. С этого дня была полностью нарушена связь нашей дивизии с соседом справа и со штабом генерала Батова.

Не раз офицеры управления дивизии направлялись для поисков штаба армии, но связаться с ним не удавалось. Если до этого времени он всегда, даже в период самых напряженных боев, информировал нас о положении на фронте армии, то теперь мы не знали, где проходила линия фронта правее нас и что там делается, какие меры предпринимает командование.

Нам еще не сообщили о том, что 172-ю еще 25 октября было приказано включить в состав Приморской армии, в ней мы пока не считались своими, и поэтому многие информации и боевые распоряжения либо не получали вовсе, либо они приходили с большим опозданием.

Неизвестность или неясность на фронте иногда тяготит людей больше, чем пребывание в сложной, трудной, но ясной обстановке. Несмотря, на то, что по соседству с нами теперь находились дивизии Приморской, все же мы считали себя в составе 51-й армии. Поэтому и стремились осмыслить сложившуюся обстановку не только на фронте Приморской армии, но и на всем севере Крыма. Нам ясно представлялось, что оставаться далее на занимаемых позициях хотя бы и вместе с приморцами, но в отрыве от основных сил 51-й, не было смысла, так как эти силы не могли изменить общую обстановку на перекопско-симферопольском направлении. Но принять решение на отход вслед за частями 51-й армии без приказа старшего начальника я пока не решался.

Настало 30 октября. Теперь оба фланга Приморской армии оказались открытыми. Противник не замедлил использовать это для обходов и охватов наших войск и ослабил свои удары с фронта. Поскольку мы все еще держали свои позиции, то враг хотел взять нас в ловушку, чтобы потом окружить и истребить.

Требовалось новое решение нашего командования.

В этот момент к нам прибыл офицер и передал распоряжение генерала И. Е. Петрова о том, чтобы командование 172-й дивизий прибыло к нему в селение Экибаш, где располагался командный пункт 95-й стрелковой дивизии.

Так как после контузии я все еще передвигался с трудом, а на участке дивизии была сложная обстановка, то хотел было послать за себя своего заместителя полковника В. В. Бабикова. Но комиссар дивизии П. Е. Солонцов сказал, что командарм непременно потребует полного доклада о составе и боевых делах дивизии и, может быть, поставит новую боевую задачу. Поэтому, мол, хоть и хромому, но лучше поехать мне самому, а он останется с Бабиковым в дивизии. Довод комиссара был веским, к генералу Петрову поехал я.

Глава вторая.

Идем защищать Севастополь

Около 17 часов 31 октября я приехал в селение Экибаш. На его окраине в небольшом домике с верандочкой находился командующий армией генерал-майор Иван Ефимович Петров. Я представился ему. Передо мной был стройный, подвижный и красивый генерал, немного выше среднего роста, в пенсне. На вид ему можно было дать лет под пятьдесят. Командарм пожал мне руку и жестом пригласил к столику.

Тут же к нам подошел рослый офицер со свежим, мягко очерченным лицом. Здороваясь с ним, я вплотную увидел по одному рубиновому ромбу на его петлицах. Бригадный комиссар назвал себя членом Военного совета армии. Это был Михаил Георгиевич Кузнецов, до войны - первый секретарь Измаилского обкома партии.

Петров расспросил о составе и боевых качествах дивизии. У нас к тому времени осталось не более 2000 человек. Артиллерийский и танковый полки фактически уже не существовали, так как в первом осталось всего четыре гаубичных орудия, а второй имел лишь три танка. Но личный состав был надежен, и можно было с уверенностью сказать, что бить врага он научился. Об этом я и доложил Ивану Ефимовичу.

Мне показалось, что он невнимательно меня слушал: непрерывно рисовал карандашом на листе бумаги какие-то стрелы и другие топографические знаки, по ходу доклада не записал ни одного слова, не сделал никаких заметок и ни разу меня не перебил.

Зато М. Г. Кузнецов часто склонялся к своей маленькой записной книжке и непрерывно что-то записывал в нее. По окончании доклада Петров, так и не задав ни одного вопроса, сокрушенно сказал:

- Да, дивизия у вас слабенькая...

Слово "слабенькая" как-то неприятно прозвучало для меня. Поэтому я пояснил Ивану Ефимовичу, что мы более месяца вели непрерывные и тяжелые бои на Перекопе и Ишуньской рубеже против очень сильного врага, что в боях за Крым дивизия потеряла около десяти тысяч человек, но рубежей обороны не сдавала.

- Вы неправильно меня поняли, Иван Андреевич, - мягко произнес командарм. - Под понятием "слабенькая" я подразумевал только малочисленность дивизии, а отнюдь не ее боевые качества.

Потом Петров как-то оживился и уже повелительно, с нотками суровости в голосе сказал, что на данном участке фронта он является старшим начальником и ввиду отхода 51-й армии на восток, в направлении Керченского полуострова, а также отсутствия с ней связи подчиняет 172-ю дивизию себе и включает в состав Приморской армии.

Затем, снова перейдя на товарищеский тон, Иван Ефимович сообщил, что Военный совет армии вызвал сюда всех командиров и комиссаров дивизий на совещание, которое скоро начнется, и отпустил меня.

Я вышел во двор и увидел там группу старших офицеров, о чем-то оживленно беседующих, а в стороне двух генералов, с которыми мне встречаться не приходилось. Я спросил о них у знакомого мне подполковника Р. Т. Прасолова. Оказалось, что один из генералов, тот, что поплотнее, Трофим Калинович Коломиец, командир 25-й Чапаевской дивизии, а другой Василий Фролович Воробьев, командир 95-й стрелковой. Оба эти соединения воевали под Одессой.

Последнее в моем понятии приобретало какой-то особый смысл. Воевали под Одессой... Этим подчеркивались высокие боевые качества дивизий и их командиров, целых три месяца сражавшихся в отрыве от остальных сил Красной Армии и прославивших себя настоящей стойкостью и героизмом. Еще с гражданской войны во мне жило чувство глубочайшего уважения к людям, проявлявшим храбрость на поле боя. И теперь, хотя я тоже был командиром дивизия и уже не раз побывал в жарких боях, как-то постеснялся подойти к боевым генералам, а присоединился к группе полковников, на гимнастерках которых были синие и черные петлицы.

Мы стали знакомиться. Здесь были командиры двух кавалерийских дивизий: 2-й - Петр Георгиевич Новиков и 40-й - Филипп Федорович Кудюров. Из их разговора я впервые узнал, что при эвакуации из Одессы распоряжением соответствующих начальников были потоплены тяжелые артиллерийские орудия и оставлено много автомашин и лошадей. Я спросил, почему были потоплены орудия. П. Г. Новиков Сказал, что на этот вопрос может точнее всех ответить начальник артиллерии армии полковник Николай Кирикович Рыжи.

Когда я познакомился с начартом, он объяснил, что в Одессе не было больших кранов, чтобы поднять тяжелые орудия на транспорты, а лошадей просто некуда было грузить. Эти сведения еще раз подтверждали, насколько трудно было войскам Приморской армии не только сражаться, защищая легендарный город, но и потом избежать больших потерь, сохранить силы, боеспособность для обороны Крыма.

* * *

...Генерал Петров развернул на столе карту и открыл заседание Военного совета армии, назвав его расширенным. Он проинформировал нас о том, что по приказу Ставки Приморская армия должна была войти в подчинение командующего вооруженными силами Крыма и вместе с 51-й армией оборонять полуостров.

- Но нам до сих пор не удалось встретиться и даже установить связь ни с одним командующим, - продолжал генерал. - Не имеем мы связи и с Москвой. Есть неофициальные данные, что генерал-полковник Кузнецов теперь освобожден от командования войсками Крыма и пятьдесят первой армией. А обстановка здесь резко меняется не в нашу пользу. Немцы заняли Воинку и продвигаются в направлении Джанкоя и на юг, к Симферополю, а войска пятьдесят первой отходят в направлении Керченского полуострова. Хотя перед фронтом нашей армии противник ослабил удары, но его вторая группировка - моторизованные части - начала продвигаться по северной дороге в направлении Евпатории. Иван Ефимович замолчал на несколько секунд, видимо подбирая нужные слова, потом решительно продолжал: - В сложившейся обстановке мы должны найти самое разумное решение. Ясно, что на занимаемом рубеже армия оставаться не может. Ее с обоих флангов обходит противник. Перед нами два пути: на Севастополь - главную военно-морскую базу Черноморского флота, чтобы вместе с его силами защищать город и базу, или на Керченский полуостров для соединения с пятьдесят первой армией и занятия там обороны. Путь на восток противником пока не закрыт, и мы можем без особых трудностей соединиться. Отход же на Севастополь возможен только с боями. Этот город с суши не прикрыт, так как там нет полевых войск, а силами одних моряков удержать его трудно.

Потом генерал Петров сказал, что Военный совет хочет посоветоваться с командирами и комиссарами дивизий, как лучше вести борьбу с противником в сложившейся обстановке и в каком направлении отходить.

Чтобы каждый из нас мог высказаться вполне самостоятельно, командарм предложил всем очень коротко изложить свои мысли письменно, причем никакого обмена мнениями друг с другом не разрешил.

Мы разошлись. Через несколько минут я написал свое предложение на листке командирской книжки и, войдя в домик, вручил его генералу Петрову. Он туг же прочитал написанное, передал листок члену Военного совета, а мне сказал:

- Ваше мнение нам ясно.

Я вышел из комнаты. Один за другим входили к командарму другие офицеры и генералы.

Через несколько минут нас снова пригласили в просторную комнату.

- Продолжим заседание Военного совета. - Генерал Петров еще раз просмотрел наши листки и разделил их на две части.

"Значит, мнения разделились", - подумал я.

Потом Иван Ефимович через пенсне внимательно посмотрел на собравшихся и, видимо убедившись, что все на месте, сказал:

- Нам уже известны ваши мнения, но хотелось бы послушать их авторов. Начнем с полковника Капитохина.

Поднялся командир 161-го стрелкового полка 95-й дивизии, единственный из офицеров этого звена, прибывший на заседание:

- Я за то, чтобы оборонять Севастополь.

" Потом были опрошены еще несколько человек, в том числе командир 25-й Чапаевской дивизии генерал Т. К. Коломиец. Все сходились на том, чтобы отходить на Севастополь.

Я тоже сказал, что армию надо вести на защиту Севастополя, как и было написано в моей докладной.

Но затем высказались еще четверо, и все - за отход не на Севастополь, а на Керчь. В их числе были командир 95-й дивизии генерал В. Ф. Воробьев и комиссар этого соединения полковой комиссар Я. Г. Мельников, комиссар 40-й кавалерийской дивизии полковой комиссар И. И. Карпович. Последний даже разошелся во мнении со своим комдивом полковником Ф. Ф. Кудюровым.

Наконец командарм объявил свое решение: армия отходит на Севастополь, чтобы совместно с силами Черноморского флота оборонять город. Отход генерал Петров приказал совершать дивизионными колоннами и начать его немедленно с наступлением темноты в максимально высоком темпе, чтобы успеть пройти рубеж Бахчисарая до подхода к нему крупных сил противника.

Начальнику артиллерии армии была поставлена задача немедленно направить армейские артиллерийские полки в Севастополь через Алушту и Ялту.

172-я стрелковая дивизия составляла левую колонну армии и должна была совершать марш на Наймин, Новый Комрад, Битень.

Каждому из нас было ясно, что объявленное командующим решение было им обдумано и принято заранее, еще до проведения совещания. Петров, конечно же, собирал нас не для выработки коллективного решения, чтобы потом разделить ответственность за него с другими; он, совершенно очевидно, хотел еще раз убедиться в том, что его выбор более всего соответствует сложившейся обстановке.

Очевидно, генерал Петров хотел одновременно выяснить настроение своих ближайших помощников, на которых он должен будет опираться в боях, и для того предложил необычную процедуру предварительного сбора мнений, записанных на листках.

...Итак, Приморская, присоединив к себе из 51-й армии 172-ю стрелковую дивизию, остатки 40-й и 42-й кавалерийских дивизий и два артполка, отходит на Севастополь.

Конечно, идти в направлении Керченского полуострова было бы намного легче: местность равнинная, дороги хорошие, да и силы противника на этом направлении были невелики. К тому же 30 октября его передовые части находились еще в сорока километрах от Симферополя, поэтому не могли угрожать нам ни ударом по флангу, ни тем более окружением.

На отход в этом направлении могла побудить и перспектива соединения армии с другими силами Красной Армии.

Несколько позже генерал В. Ф. Воробьев так аргументировал свое мнение о необходимости отхода на Керчь: "Противник обходит армию слева, - значит, без боя в Севастополь не пробиться. А у нас снарядов почти нет. К тому же местность гористая и дороги очень тяжелые. Можно растерять армию еще до выхода к Севастополю. А при отходе на Керчь армия сохраняется, и мы соединяемся с основными силами Южного фронта".

Резонно, не правда ли? Генерал Петров не мог этого не видеть. И все же решил отходить на Севастополь, считая оборону его в тех условиях главнейшей задачей армии и Черноморского флота.

Опыт борьбы под Одессой, очевидно, подсказывал командарму, что сухопутная армия вместе с силами флота может отстоять Севастополь.

Да, армия при отходе на Севастополь подвергалась серьезным опасностям, но Петров проявил дальновидность, личное мужество и высокое чувство ответственности за последствия своего решения, начав отход армии более чем на 150 километров. Вместе с этим он показал твердую веру в силу войск армии и способность своих ближайших помощников выполнить труднейшую задачу.

Принятие решения на отход - это очень ответственный шаг командарма. Но оказалось, что и командующий войсками Крыма вице-адмирал Г. И. Левченко, как и И. Е. Петров, считал невозможным и нецелесообразным продолжать оборону на занимаемых рубежах. В своей директиве от 29 октября он указывал, что противник, введя все наличные силы на Крымский полуостров, при поддержке сильной бомбардировочной авиации и танков отбрасывает наши части на Севастополь и на керченское направление.

Поэтому перед войсками 51-й армии ставилась задача, оборонять подступы к Керченскому проливу, а перед Приморской армией - защищать главную морскую базу - Севастополь.

Одновременно Черноморскому флоту ставилась задача занять сухопутный обвод главной базы и привести в боевую готовность гарнизоны Ялты, Феодосии и Керчи, чтобы быть в готовности к поддержке сухопутных войск огнем корабельной артиллерии.

Но директива эта в армии была получена только 31 октября 1941 года уже на марше. В этом случае мы с отходом запаздывали бы на целые сутки, и противник имел полную возможность перекрыть нам путь.

А Гитлер сразу же после прорыва Ишуньского рубежа приказал Манштейну развивать наступление в глубь Крыма и уже к 1 ноября овладеть Севастополем.

Манштейн решил выполнить поставленную задачу так: главные силы 11-й армии в составе 54-го и 30-го армейских корпусов и мотобригады Циглера направить для захвата Севастополя, а в направлении Феодосия, Керчь - один 42-й армейский корпус в составе трех пехотных дивизий (73, 46 и 170-й) и бригаду румын.

Но на севастопольском направлении немецко-фашистским войскам противостояли две группировки наших сил в разных районах - Приморская армия и гарнизон Севастополя.

Поэтому мотобригаде Циглера ставилась задача стремительно продвигаться к Севастополю по северной дороге на Саки и далее на юг, а основными силами 54-го армейского корпуса наступать на Севастополь по кратчайшей дороге Симферополь - Бахчисарай, чтобы внезапными ударами разгромить малочисленные части, обороняющие Севастополь, с ходу ворваться в город и заставить сложить оружие весь гарнизон. Одновременно отрезались бы пути отхода Приморской армии к Севастополю.

30-й армейский корпус должен был продвигаться главными силами из Симферополя на Алушту, Ялту, а его 56-я пехотная дивизия - за 54-м армейским корпусом через Бахчисарай на Балаклаву, чтобы перехватить все дороги и не допустить выхода Приморской армии к Севастополю.

Таким образом, с 30 октября Севастополь являлся главной целью борьбы для немецкой армии Манштейна и для Приморской армии Петрова.

Поскольку в Севастополе не было сухопутных войск, Манштейн рассчитывал на захват главной морской базы с ходу. Но тут он просчитался. Длительное удержание Ишуньской) рубежа войсками 51-й армии дало возможность Черноморскому флоту серьезно усилить зенитно-артиллерийское прикрытие Севастополя с воздуха, повернуть тяжелые орудия береговой обороны для стрельбы с моря на сушу, подготовить позиции для обороны города. Поэтому мы можем определенно говорить, что Перекопский перешеек с Ишуньскими позициями был не только основным рубежом в обороне Крыма, но одновременно являлся в передовым рубежом обороны Севастополя.

* * *

...Нанеся на свои карты маршруты отхода дивизий, мы уже собирались выезжать в свои войска. Но в этот момент к генералу Петрову подошел офицер штаба армии и о чем-то тихо доложил ему.

Петров приказал нам задержаться, а сам с офицером вышел в соседнюю комнату. Через несколько минут он вернулся и сообщил, что, по самым последним разведданным, подвижные части противника подходят к Саки, а его джанкойская группировка продвигается в двух направлениях - на Керчь и на Симферополь. Значит, нам придется пробивать себе путь на Севастополь с боями.

Итак, 172-я дивизия оставляла 51-ю армию и уходила на Севастополь с Приморской. Я сожалел, что мне не пришлось дружески, по-фронтовому распрощаться с нашим непосредственным начальником генералом Павлом Ивановичем Батовым. И теперь хочется хотя бы коротко сказать об этом замечательном человеке и видном полководце, так много сделавшем для защиты Родины.

Удивительна его судьба, неразрывно связанная с армией, с защитой Отечества. Сын ярославского крестьянина, он восемнадцатилетним юношей попал в царскую армию, участвовал в первой мировой войне. Когда свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, Батов, не раздумывая, вступает в Красную Армию. В годы гражданской войны он мужественно защищал Республику Советов, в 1936-1937 годах сражался против фашистов в Испании, был там тяжело ранен. Довелось ему участвовать и в войне с белофиннами. С первого дня Великой Отечественной войны Павел Иванович снова на фронте.

Немного ниже среднего роста, худощавый, подтянутый, жизнерадостный и энергичный, генерал Батов постоянно был в курсе событий на каждом участке фронта, умел верно раскрывать замыслы врага, быстро реагировал на изменение обстановки. Он был тесно связан с войсками, отлично знал своих подчиненных, ценил их, доверял им, заботился о них и вместе с тем предъявлял ко всем справедливые требования. И подчиненные любили своего командующего за отвагу и бесстрашие, за человечность и душевную щедрость.

В тот период в оперативной группе штаба у генерала Батова было всего человек пять. Несмотря на это, мы в ходе боев на севере Крыма постоянно чувствовали четкое оперативное руководство.

В Павле Ивановиче мы видели не только большого мастера военного дела, крупного военачальника, но и храброго генерала, часто бывавшего в передовых частях на самых опасных участках боя, под артиллерийско-минометным огнем и под бомбежками. Может быть, именно поэтому его знали не только офицеры, но и многие бойцы. И появлялся он в дивизии и полках не в периоды затишья, а в наиболее ответственные моменты боя.

Нравились мне и прекрасные человеческие качества Павла Ивановича Батова: он не был знаком с унынием, пессимизмом, всегда в нем была какая-то жизнерадостная уверенность в нашей победе.

Было и еще одно важное достоинство у этого человека - он всегда прислушивался к мнению и просьбам подчиненных и стремился всегда помочь им, особенно если они оказывались в тяжелой обстановке. Нам пришлось познать это на собственном опыте не один раз.

Но вернемся к боевым делам.

С наступлением темноты наша 172-я дивизия двинулась по степи в сторону Бахчисарая.

Примерно в час ночи 31 октября к нам прибыл офицер штаба армии и вручил распоряжение командующего армией генерала И. Е. Петрова. В нем говорилось, что передовые части противника в районе Бахчисарая перекрыли дороги, идущие от Симферополя на Севастополь. Поэтому 172-й стрелковой было приказано изменить направление отхода и двигаться на Симферополь. Офицер штаба армии сообщил, что соответствующие распоряжения на изменение направления отхода посланы и командирам других дивизий.

Принятое генералом Петровым решение - изменить направление движения целой армии - решительный и очень правильный шаг. Оно вытекало из того, что враг на открытой местности и при своем абсолютном превосходстве в танках и авиации мог бы навязать бой в самых невыгодных для нас условиях, нанести нам серьезный урон, а затем всеми силами обрушиться на Севастополь. И командарм совершенно правильно решил в той обстановке уклониться от боевых действий. Ведь главной целью армии он считал быстрейший отход к Севастополю и сохранение сил для его защиты.

Наступившее утро было солнечным, ясным и необычно для нас спокойным. Не было слышно ни артиллерийской стрельбы, ни гула фашистских самолетов в небе.

Значит, начало нашего отхода противник не обнаружил.

Утром 1 ноября дивизия подошла к северной окраине Симферополя, и полки заняли рубеж для временной обороны.

Вскоре поступил приказ командующего армией продолжить отход на Севастополь. И снова в путь через горы по одной проселочной дороге.

172-я дивизия назначалась в арьергард и должна была прикрывать отход армии. Вслед за 25-й Чапаевской мы выступили на юго-восток.

Недостаточно искушенному в военном деле человеку отход войск может казаться более простым делом, чем наступление или оборона. Но это далеко не так. Суметь вывести из-под удара противника части и сохранить их для ведения нового боя - сложное дело. Как правило, во время отхода войск инициатива оказывается в руках противника. Не встречая подготовленного огня, он стремится обогнать отступающих, выйти им на фланги, зажать в узких местах, окружить и уничтожить. В этой обстановке командир должен многое предвидеть, своевременно определить очередную ловушку, сорвать намерения врага.

Когда Манштейну стало известно о том, что наступающие на Севастополь мотобригада Циглера и 132-я пехотная дивизия на дальних подступах к городу задержаны, а Приморская армия, оставив Симферополь, начала отход на Севастополь по горным дорогам, он пробует новый вариант: 50-ю пехотную дивизию, двигавшуюся через Бахчисарай, направляет не на Балаклаву, как намечено раньше, а поворачивает резко на юго-восток, чтобы перерезать пути отхода приморцев севернее Ялты, ударить по ним всеми силами 30-го армейского корпуса с северо-запада и востока и уничтожить армию в горно-лесистых районах.

Разгадав новый замысел противника, генерал Петров тут же, в 2 часа ночи 2 ноября, отдал распоряжение командиру 40-й кавалерийской дивизии полковнику Ф. Ф. Кудюрову: "Противник стремится прорваться на Ялту. Любыми усилиями не позднее 10 часов утра 2 ноября перехватить дорогу на Ялту в районе Альбап (8 км юго-восточнее Бахчисарая)"{7}.

А буквально через полчаса командующий подписывал боевой приказ, в котором указывалось, что противник, концентрируя крупные силы к западу и югу от Симферополя, стремится овладеть Севастополем. Одновременно обозначилась попытка наступлением с севера перехватить дорогу Симферополь Алушта в районе Шумхай Средний. В этой обстановке генерал Петров ставит 421-й стрелковой дивизии задачу - закрыть дорогу из Симферополя на Алушту и не допустить продвижения противника на Севастополь по Алуштинскому шоссе{8}.

Эти своевременные меры, предпринятые И. Е. Петровым, срывали замысел немецко-фашистского командования по разгрому Приморской армии в горных районах.

Но мы в 172-й стрелковой дивизии пока об этих решениях ничего не знали и, выполняя роль арьергарда армии, продолжали следовать за 25-й Чапаевской, сдерживая передовые части немцев.

Днем 2 ноября соединения армии остановились на большой привал. Не получая необходимой информации о событиях на других участках фронта, мы с комиссаром дивизии П. Е. Солонцовым решили догнать штаб Чапаевской, чтобы узнать у генерала Коломийца обстановку. И вот мы в красивейшей долине, покрытой осенней, но еще зеленой травой и крупным кустарником. Неподалеку от дороги, под небольшим деревом мы увидели командиров 25-й и 95-й дивизий - генералов Т. К. Коломийца и В. Ф. Воробьева.

После взаимного ознакомления с обстановкой генерал Коломиец пригласил к "столу" - скатерти, разостланной на траве, на которой была разложена еда.

Не успели мы присесть вокруг этой "самобранки", как почти рядом стали рваться снаряды. Генерал Воробьев реагировал на это удивительно спокойно, как-то нехотя посмотрел в сторону разрывов и потихоньку поднялся.

"Вот это хладнокровие!" - подумал я.

Генерал Коломиец к обстрелу отнесся по-иному. Несмотря на свой солидный вес, он мгновенно вскочил с земли, зорким взглядом осмотрелся вокруг, затем с укоризной взглянул на нас с комиссаром:

- Это так прикрывает нас сто семьдесят вторая? Перекусить не дали. Откуда бьют немцы? Если так пойдет дело дальше, то мы приведем в Севастополь не дивизии, а роты. - Он поднял с земли автомат, папаху и громко скомандовал: - Продолжать поход!

Выяснилось, что на одном из направлений противник скрытно вышел на высоты, откуда хорошо просматривались наши войска, расположившиеся на привал, и открыл огонь из орудий прямой наводкой.

Когда Манштейн узнал, что 50-я пехотная дивизия не смогла продвинуться из Бахчисарая на Ялту, он начал искать новые способы не дать Приморской армии выйти к Севастополю. На этот раз он решил перекрыть пути отхода армии в самом опасном для нас районе - Байдарском ущелье - и направил дивизию из Бахчисарая к перевалу Байдарские ворота. В случае выхода немцев сюда мы оказались бы в исключительно тяжелом положении. Петров этот замысел врага быстро разгадал и поставил командиру 40-й кавалерийской дивизии новую задачу - незамедлительно выдвинуться в район Биюк-Мускомья, занять и удерживать высоты севернее Байдарских ворот на время прохождения всех частей армии на Севастополь.

Это распоряжение Петрова было весьма своевременным и предотвратило сильный удар по войскам армии в районе глубокого и узкого Байдарского ущелья.

3 ноября начальник штаба армии полковник Николай Иванович Крылов (в будущем Маршал Советского Союза) передал нам приказ командарма о том, чтобы 172-я дивизия продвигалась на Севастополь либо по более южным горным дорогам, либо по дороге через Ялту и любыми способами ускорила передвижение. Задача по прикрытию отхода армии с нас снималась. А 25-я и 95-я дивизии будут продолжать отход по прежнему маршруту, чтобы скорее выйти на рубеж реки Кача.

Вскоре выяснилось, что путь отхода главных сил Приморской (95, 25 и 172-й стрелковых дивизий) был перехвачен противником, и управление армии, выехавшее во главе с командующим вперед, оказалось отрезанным от войск.

Узнав о занятии противником селений Шуры, Улу-Сала, Мангуш, через которые должны следовать части армии, генерал И. Е. Петров приказал командиру 25-й Чапаевской дивизии генералу Т. К. Коломийцу возглавить руководство всеми отходившими частями армии, разгромить противника, который преградил путь отхода войск, и продолжать движение на Севастополь кратчайшим путем через Керменчик, Айтэдор, Шули.

В 2 часа 4 ноября части 95-й стрелковой дивизии и 287-й стрелковый полк 25-й Чапаевской дивизии атаковали противника.

Гитлеровцы, ошеломленные неожиданным нападением, открыли беспорядочный огонь. Ночью, среди домов, садов и кустарников трудно было понять, где свои, где враг.

Наши подразделения еще добивали метавшихся фашистов, а обоз и артиллерия полным ходом двинулись по шоссе. В бою был полностью разгромлен мотоотряд и 72-й противотанковый дивизион немцев, было взято 18 вражеских орудий, 28 пулеметов, до 30 автомашин и 19 мотоциклов{9}.

В этой ночной схватке принимали участие 747-й полк и другие подразделения 172-й стрелковой дивизии.

Саперному взводу 172-й дивизии под командованием лейтенанта Петра Терентьевича Лепехи было приказано выбить немцев, засевших в домах и садах на окраине селения. Лепеха скрытно через огороды вывел взвод. Бойцы внезапно открыли огонь из винтовок, забросали врага гранатами, а затем с криком "ура!" атаковали гитлеровцев. Вражеская группа была полностью разгромлена.

Так, уничтожая на своем пути противника, 95-я и 25-я дивизии продолжали движение по прежнему маршруту, а 172-я стрелковая повернула на Ялту, чтобы оттуда начать отход на Севастополь по шоссе вдоль берега Черного моря.

Утром 4 ноября части дивизии спокойно вошли в город-курорт Ялту. Здесь мы встретились с командиром 2-й кавалерийской дивизии полковником Петром Георгиевичем Новиковым и от него узнали, что 421-я стрелковая дивизия под командованием полковника Семена Филипповича Монахова в тяжелых боях задержала продвижение врага со стороны Симферополя и удерживает Алушту.

На берегу моря у причалов толпилось множество людей в ожидании пароходов и катеров для эвакуации. Но не все хотели уходить в тыл. К нам обращались женщины, пожилые люди, подростки с просьбой взять их в наши части: они хотели воевать с фашистами. Многие из них действительно пошли с дивизией в Севастополь.

В Ялте мы достали десятка два грузовых машин, погрузили на них отдельные подразделения полков и направили в Севастополь. А 5 ноября выступили и все остальные силы. Когда они приблизились к Байдарскому ущелью, где дорога, круто петляя, проходила вдоль обрывистых скал, а внизу зияла бездна глубиной до полукилометра, водители заглушили двигатели. Попытки даже очень осторожно вести здесь машины привели к тому, что первый же грузовик упал в пропасть. За ним чуть не свалился и второй. Поэтому, оставив на дороге машины до рассвета, мы двинулись пешком и вечером 6 ноября прибыли в Севастополь.

Глава третья.

Первый отпор фашистам

В то время когда на севере Крыма шли последние бои, Севастополь готовился во всеоружии встретить врага с суши. Приводилась в боевую готовность крупнокалиберная артиллерия береговой обороны, была усилена противовоздушная оборона, создавались оборонительные рубежи на подступах к городу.

Один из них, названный передовым, проходил от окраины города на удалении 12-15 километров и обеспечивал за нами ряд важных высот: 386,6, Госфортову с Итальянским кладбищем, 440,8, высоты восточнее Инкермана и севернее долины реки Бельбек.

К началу боев непосредственно за Севастополь на этом рубеже было создано четыре опорных пункта - Чоргунский, Черкеш-Керманский, Дуванкойский и Аранчинский, прикрывавшие подступы к Севастополю со стороны Ялты и Бахчисарая.

Еще 29 октября Военный совет Черноморского флота объявил Севастополь на осадном положении.

31 октября, когда в Приморской армии решился вопрос об отходе с полей Северного Крыма, немецко-фашистское командование направило моторизованную бригаду Циглера по северной дороге Ишунь - Саки с задачей пересечь главную дорогу Симферополь - Севастополь, а затем штурмом с ходу захватить главную базу Черноморского флота. Не связанная нашими войсками бригада противника могла продвигаться довольно быстро, и ей в тот же день удалось взять Саки и выйти к станции Альма. Выход врага на дальние подступы к Севастополю для вашего командования был неожиданным.

О судьбе города в те дни большую заботу проявили заместитель командующего Черноморским флотом по обороне главной базы контр-адмирал Г. В. Жуков и комендант береговой обороны генерал-майор П. А. Моргунов. Как только 30 октября было обнаружено движение противника от Саки к Альма, по приказу Жукова гитлеровцы были немедленно обстреляны артиллерийским огнем батареи береговой обороны No 54, расположенной в районе деревни Николаевка на берегу моря, в 40 километрах севернее Севастополя. Командовал батареей лейтенант Иван Иванович Заика. Этот день считается началом обороны Севастополя.

К тому времени Севастопольский гарнизон состоял всего из двух батальонов местного стрелкового полка, двух полков морской пехоты и трех артиллерийско-пулеметных дивизионов (всего 12 тысяч человек). Они сразу же были выдвинуты на рубеж обороны.

В течение трех дней батарейцы лейтенанта И. И. Заики, несмотря на бомбардировки с воздуха, атаки танков и пехоты, сдерживали наступление передовых частей врага. К 13 часам 2 ноября были выведены из строя три орудия. Пришлось бить врага из одной пушки, пулеметов и пустить в ход винтовки и гранаты. Многие артиллеристы погибли или были ранены. И тогда вместе с бойцами, взяв оружие в руки, вступили в бой три женщины - жены командира батареи Заики, рядового Портова и старшины Зарицкого.

Несмотря на героизм защитников батареи, обстановка там была критической. В 16 часов 40 минут лейтенант И. И. Заика донес: "Противник находится на позиции батареи. Связь кончаю".

И тем не менее батарейцы и артиллерийско-пулеметные дивизионы нанесли серьезный урон передовым частям противника на северном направлении и в значительной мере их ослабили.

И. И. Заике удалось прорваться через кольцо окружения, он вышел к партизанам и сражался в их рядах.

Буквально на ходу было сформировано еще несколько боевых частей морской пехоты за счет личного состава кораблей, частей береговой обороны и военных училищ.

К 2 ноября в составе войск гарнизона уже находились два полка, несколько отдельных батальонов и одна бригада морской пехоты, в которых было 22 300 бойцов и командиров. Кроме того, были введены в бой девять стационарных батарей береговой обороны, авиагруппа в количестве 82 самолетов и 160 зенитных орудий.

А немцы рвались вперед. К вечеру 2 ноября они смогли приблизиться к передовому оборонительному рубежу на участке Заланкой, Дуванкой, Аранчи. Здесь их встретили огнем успевшие занять оборону 3-й полк морской пехоты (командир подполковник В. Н. Затылкин), 8-я бригада морской пехоты (командир полковник В. Л. Вильшанский) и местный стрелковый полк (командир подполковник Н. А. Баранов).

3 ноября противник предпринял наступление на широком фронте. Наиболее сильный натиск был на дуванкойском направлении, где враг пытался прорваться к Севастополю через долину реки Бельбек. Вступившая в тяжелый бой 8-я бригада морской пехоты, не имевшая ни одного орудия, отбила, однако, все атаки, Но на участке 3-го полка гитлеровцам удалось занять деревню Заланной и выйти на дорогу Бахчисарай - Балаклава.

Враг торопился до подхода Приморской армии разгромить малочисленные обороняющиеся части и ворваться в город. Сражение за Севастополь с каждым днем становилось все ожесточеннее. Советским морякам приходилось почти в упор вести огонь по противнику из пулеметов, винтовок, отбиваться ручными гранатами, вступать в рукопашные схватки.

3 ноября Военный совет Черноморского флота обратился к личному составу флота с воззванием. В нем говорилось: "...В этот грозный час еще больше сплотим свои ряды для разгрома врага на подступах к Севастополю. Каждый боец, командир и политработник должен драться с врагом до последней капли крови, до последнего вздоха"{10}.

В тот же день Военный совет телеграфировал Верховному Главнокомандующему и Наркому Военно-Морского Флота: "Приморская армия, отжатая противником на юго-восток, в настоящее время... отходит к Севастополю. Оборону Севастополя осуществляют морские части, которые слабо оснащены оружием и не имеют полевой артиллерии. Для отражения наступления врага введена в действие артиллерия береговой обороны главной базы"{11}.

И все же в ходе этих первых тяжелых боев на дальних подступах к городу наступление передовых частей врага было задержано.

А главные силы 54-го армейского корпуса немцев, ослабленные и измотанные в боях на Ишуньских рубежах, все еще не могли приблизиться к Севастополю. Только 4 ноября к фронту в районе Шули подошли части 50-й пехотной дивизии. Но, встретив здесь упорное сопротивление наших моряков, они не смогли ни продвинуться вперед, к Балаклаве, ни повернуть к Байдарскому ущелью, чтобы вместе с основными силами 30-го армейского корпуса зажать Приморскую армию в этом районе.

Однако этому опасному замыслу врага не суждено было осуществиться. Ввязавшись в бой с нашими моряками, которые действовали очень активно и угрожали ударами по флангам и тылу немецкого соединения, командование 50-й пехотной имело возможность направить в сторону Байдарского ущелья лишь часть сил. Но и они были задержаны на высотах севернее Байдарских ворот подразделениями нашей 40-й кавалерийской дивизии.

Таким образом, небольшие силы морской пехоты и береговая артиллерия облегчила отход Приморской армии и сорвали замысел немецко-фашистского командования - с ходу захватить Севастополь к 1 ноября.

В свою очередь Приморская армия, оттянув на себя преследующий ее 30-й армейский корпус, ослабляла силу ударов немцев на город и этим облегчала борьбу краснофлотцев.

Немецко-фашистское командование, безусловно, допустило крупную оперативную ошибку, разбросав свои силы по всему юго-западному району Крыма в стремлении одновременно решить две крупные задачи - захватить Севастополь и разгромить Приморскую армию.

Теперь оно было вынуждено создавать более сильные группировки и для этого спешно подтягивать главные силы 54-го армейского корпуса.

* * *

Советское командование понимало, что если в первые дни боев благодаря исключительному героизму моряков удалось задержать продвижение передовых частей немцев, то теперь отразить удары крупных сил врага будет намного труднее. Требовались срочные меры по укреплению обороны.

В такой обстановке 4 ноября состоялось заседание объединенного Военного совета, на котором присутствовали: от Черноморского флота командующий вице-адмирал Ф. С. Октябрьский и член Военного совета дивизионный комиссар Н. М. Кулаков; от 51-й армии - командующий генерал-лейтенант П. И. Батов и член Военного совета корпусной комиссар А. С. Николаев и от Приморской армии - командующий генерал-майор И. Е. Петров и член Военного совета бригадный комиссар М. Г. Кузнецов.

Объединенный Военный совет, заседанием которого руководил командующий войсками Крыма вице-адмирал Г. И. Левченко, проанализировал крайне тяжелую обстановку, сложившуюся на полуострове, и определил характер дальнейшей борьбы.

Не следует упускать из виду, что борьба за Севастополь начиналась, когда обстановка на всем советско-германском фронте складывалась неблагополучно для нашей страны. Поэтому решения местного командования флота и сухопутных армий на таком удаленном фронте имели решающее значение.

Директивой командующего войсками Крыма были определены два основных района обороны - на Керченском полуострове и в Севастополе.

Руководство всеми войсками на керченском направлении возлагалось на командующего 51-й армией генерал-лейтенанта П. И. Батова. Ему подчинялась и Керченская военно-морская база.

Для обороны Севастополя создавался Севастопольский оборонительный район (СОР). В состав его включались: вся Приморская армия, береговая оборона и все сухопутные части главной базы Черноморского флота, а также военно-воздушные силы флота, выделяемые для обороны Севастополя по особому указанию.

Командующим Севастопольским оборонительным районом был назначен командующий Приморской армией генерал-майор И. Е. Петров, начальником штаба - полковник Н. И. Крылов. Назначение на этот ответственный пост генерала Петрова было не случайным. Ведь он уже был известен как один из способных руководителей героической обороны Одессы.

Однако следует отметить, что назначение командующего сухопутной армией руководителем обороны главной морской базы Черноморского флота Севастополя имело и свои минусы. Дело в том, что ему не были подчинены в ходе борьбы за Севастополь Черноморский флот, бомбардировочная авиация флота и морские транспортные средства, обеспечивающие все необходимые перевозки в осажденный город и эвакуацию из города.

Но в тот критический период обороны города, когда судьбу его решали не дни, а буквально часы, Иван Ефимович Петров оказался на месте. Он ясно понимал сложившуюся обстановку, трудности борьбы, осуществлял нужные мероприятия, могущие обеспечить устойчивость, обороны, разработал план немедленного усиления ее за счет прибывающих частей Приморской армии и до деталей продумал вопросы управления войсками.

А противник, подтянув главные силы 132-й и 50-й пехотных дивизий и до 100 танков, повел наступление на центральном участке фронта в направлении Черкез-Кермен, Мекензия, восточная оконечность Северной бухты.

Здесь у нас было слишком мало сил, поэтому враг мог бы при первых же ударах выйти на Мекензиевы горы. В этом случае была бы серьезно нарушена вся система обороны города. Поэтому в 19 часов 5 ноября вице-адмирал Ф. С. Октябрьский в телеграмме И. В. Сталину и Н. Г. Кузнецову доносил, что Севастополь под угрозой захвата, что активно действует авиация противника, оборону держат только моряки и до подхода частей Приморской армии резервы полностью отсутствуют.

Но все же эти части подходили. 4 ноября в район Севастополя прибыли два полка 172-й и 80-й отдельный разведбатальон 25-й стрелковой, 6 ноября 31-й Пугачевский стрелковый полк Чапаевской дивизии, 265, 51, 52-й артполки и 3-й артиллерийский дивизион 134-го гаубичного артиллерийского полка, а 7 ноября - 7-я бригада морской пехоты. Генерал Петров немедленно ввел в бой 383-й и 514-й стрелковые полки нашей дивизии для обороны высот северо-восточнее Балаклавы и в районе деревни Камары и прикрытия направления Ялта, Севастополь, а 31-й Пугачевский полк подполковника К. М. Мухамедьярова - на слабо прикрытый участок в районе Мекензия. Там же он сосредоточил и 7-ю бригаду морской пехоты.

Таким образом, в наиболее критический момент обороны Севастополя части морской пехоты не были одиноки.

Но в течение 6-7 ноября противник бросил в бой подошедшие резервы и начал наступление одновременно на нескольких направлениях. В результате ожесточенных схваток врагу удалось овладеть станцией Бельбек, селением Черкез-Кермен и выйти в долину Кара-Коба к деревне Верхний Чоргунь.

Меня и комиссара дивизии П. Е. Солонцова вызвал к себе генерал Петров. Мы подготовили командующему армией доклад о состоянии соединения после длительного его отхода от Симферополя.

Тягостным для нас был этот доклад. Ведь к тому времени в дивизии оставалось только около полутора тысяч бойцов, три гаубичных орудия и два танка. Правда, в Севастополь продолжали прибывать новые части, и мы надеялись получить пополнение.

В тот день генерала Петрова трудно было узнать. Он выглядел очень утомленным и каким-то осунувшимся. Все говорило о том, что человек устал до предела. Думается, что он сильно беспокоился и за армию, которая все еще полностью не подошла к Севастополю.

Иван Ефимович, однако, очень сердечно встретил нас, тепло поздравил с 24-й годовщиной Великого Октября и внимательно, с ободряющим пониманием выслушал доклад: ведь он сам знал, в каких жестоких боях довелось участвовать нашим подразделениям, какие трудности пережили мы при отходе.

Во время нашего разговора с командующим к нему то и дело заходили офицеры штаба с докладами об обстановке на различных участках фронта. Слушая их, мы с Солонцовым все глубже начинали понимать характер боевых действий под Севастополем.

В конце беседы генерал Петров дал нам указание встретиться с контр-адмиралом Н. О. Абрамовым, который руководил сектором на ялтинском направлении, ознакомиться с положением дел на этом участке и помочь Абрамову в руководстве частями, так как он не знает тактики ведения сухопутного боя. Одновременно командарм предупредил, что мы должны быть готовыми взять на себя руководство этим сектором обороны.

Когда мы вышли из полутемных комнат убежища, где размещался командный пункт армии, комиссар дивизии Солонцов, встретившийся с Петровым впервые, сказал:

- Умнейший человек и сильная личность. Так сжато и четко изложил суть обороны города.

Мы направились на командный пункт коменданта сектора контр-адмирала Н. О. Абрамова, находившегося в английском редуте "Виктория". Абрамов посетовал на трудности в руководстве войсками: сам, дескать, моряк, штаба нет, а отдельные отряды и полки обороняются на очень широком фронте и мало управляемы. К тому же в распоряжении коменданта совсем нет артиллерии.

Мы тут же пошли на участок, где оборонялся 2-й полк морской пехоты майора Н. Н. Тарана. Он вел бои с передовыми подразделениями 50-й пехотной дивизии немцев, наступавших на Чоргунь. На безымянной высоте у селения Верхний Чоргунь - наблюдательный пункт командира. Небольшого роста, но крепко сложенный, с приятным улыбчивым лицом, майор Таран был одет в смешанную, полуморскую, полупехотную форму одежды. Он пристально смотрел на нас и одновременно по телефону очень громко отдавал распоряжения, сводившиеся в основном к требованиям усилить огонь, бить противника в долине, удерживать высоту, не допустить обходов...

Шел ожесточенный бой. Совсем близко от наблюдательного пункта рвались снаряды и мины. А с нашей стороны огонь почти не велся. Лишь изредка пророкочет короткая пулеметная очередь да сухо хлопнет одиночный выстрел винтовки. Метрах в трехстах от НП мы увидели наступающие цепи гитлеровских автоматчиков.

- Почему не открываете огонь? - спросил я Тарана.

- В нашей батарее нет снарядов, - ответил майор. - А из пулеметов и винтовок надо бить наверняка, с близких расстояний.

- А минометчики? Ведь немцы и так едва ли не в двухстах метрах от ваших позиций.

- Тоже выжидают, когда противник подойдет поближе, ведь и у них боеприпасов совсем мало. Поэтому стреляют только по моему приказу.

А обстановка на поле боя менялась на наших глазах. Все новые и новые группы гитлеровцев наступали на Верхний Чоргунь, отдельные просочившиеся вперед автоматчики уже завязали бой на окраине населенного пункта.

- Связь с минометной ротой есть? - обеспокоенно спросил Солонцов.

- Есть, телефонная, - кивнул майор Таран в сторону телефонистов и тут же приказал связать его с командиром минометной роты.

Глядя на приближающиеся вражеские цепи, Таран явно нервничал. Громким, срывающимся голосом он отдавал распоряжения командирам батальонов Запорожченко и Слезникову, употребляя многократно одну и ту же фразу: "Слепые вы, что ли, черти!"

Вскоре над всем районом Чоргуня и северо-восточными скатами высоты, где мы находились, раздался рокот пулеметных очередей. Строчили отовсюду.

Майор Таран вызвал по телефону кого-то из батальонных командиров:

- Как там у вас?

По крепким фронтовым словечкам, которые бросал изредка в трубку майор, и по его одобрительным "так... хорошо-о-о" можно было понять, что противник прижат к земле и что все наши позиции удерживаются. Закончив разговор, Таран повеселел, оживился:

- Я же докладывал вам, что все будет в порядке! Мои люди не подведут... Ведь я с ними из-под Одессы, - с какой-то особой многозначительностью и гордостью проговорил он.

И не зря. Мы с комиссаром сразу же стали смотреть совершенно по-иному и на полк и на самого Н. Н. Тарана.

А огневой бой полыхал все жарче. Вдруг доклад комбата Слезникова: автоматчики противника обходят Чоргунь. Таран снова занервничал и попросил разрешения направиться в этот батальон.

Мы не возражали, но поскольку не видели на его наблюдательном пункте ни одного офицера штаба, то спросили, кто же и откуда будет управлять остальными силами полка в этот период. Таран, не раздумывая ни мгновения, приказал телефонисту передать начальнику штаба, чтобы тот следил за боем на правом фланге. Покидая НП, командир успел попросить нас сузить участок обороны его полка, передав часть его соседу справа - 514-му полку 172-й дивизии. Мы пообещали об этом доложить коменданту сектора.

А он, пригнувшись, побежал вперед. За ним поспешил матрос с телефоном и катушкой.

Зная, что 514-й полк нашей дивизии наполовину уже был укомплектован и что на него пока никто не наступает, я позвонил коменданту сектора Н. О. Абрамову и предложил сузить ширину участка обороны Тарана.

- Можете отдавать от моего имени любые распоряжения, направленные на укрепление обороны, - ответил контр-адмирал. - Вам виднее...

В этот же день 1-й батальон 514-го стрелкового полка перекрыл Ялтинское шоссе.

В день 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции группа коммунистов и комсомольцев 18-го батальона морской пехоты совершила героический подвиг, один из самых ярких за время обороны Севастополя.

Этот батальон под командованием старшего политрука Е. О. Мельника оборонял высоту севернее селения Дуванкой. На небольшую группу моряков, возглавляемую политруком Н. Д. Фильченковым, двинулось семь танков. Завязалась неравная схватка. Морские пехотинцы не дрогнули. Бутылками с горючей жидкостью они подожгли один за другим три танка. Остальные четыре повернули вспять. Но вскоре на смельчаков ринулось уже пятнадцать танков врага. Связками гранат моряки уничтожили еще четыре танка. Остальные продолжали продвигаться вперед. Пали под свинцовыми струями Иван Красносельский и Василий Цибулько. Теперь в группе осталось только трое: политрук Фильченков и морские пехотинцы Данила Одинцов и Юрий Паршин. Но они не отступили ни на шаг, уничтожили еще три танка, но уже ценой своих жизней: стальная лавина смяла героев-моряков.

Десять танков остались полыхать на крошечном пятачке. У механиков уцелевших гитлеровских машин и автоматчиков, видимо, сдали нервы: они стали поспешно отходить.

Всем пятерым морякам - коммунисту Н. Д. Фильченкову и комсомольцам Ивану Красносельскому, Даниле Одинцову, Юрию Паршину и Василию Цибулько было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Несмотря на то что в эти дни взломать оборонительные рубежи Севастополя пытались довольно крупные силы врага, прорваться к городу он не мог. Да, немногие защитники уцелели в первых жестоких боях под Севастополем, но своих рубежей не отдали и сорвали приказ Гитлера захватить город к 1 ноября.

Теперь становилось ясным, что гитлеровские полчища не способны ни задержать, ни тем более обескровить отходившие силы Приморской армии. Это сразу же увидела Ставка Верховного Главнокомандования и поэтому своей директивой от 7 ноября 1941 года потребовала: "Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами"{12}.

9 ноября на севастопольском плацдарме уже были 25-я и 95-я стрелковые дивизии и некоторые подразделения нашей 172-й дивизии.

В последующие дни, пробиваясь по горным тропам и лесам, к нам стали подходить отставшие бойцы, отдельные подразделения.

В Севастополь прибывали закаленные в боях воины. Каждый из них по смелости и мужеству был под стать героям-морякам, ратная слава которых уже гремела по стране. Итак, Севастопольский гарнизон усилился теперь более чем на 30 тысяч бойцов и 350 стволов полевой артиллерии и минометов.

9 ноября 1941 года командующий СОР генерал И. Е. Петров издал приказ о создании секторов. В целях объединения действий всех частей и отрядов и организации надлежащего управления ими, с учетом опыта обороны осажденного города Одессы и первых дней борьбы в Севастополе, создавалось четыре сектора обороны. Был определен состав каждого из них и назначены коменданты секторов из числа командиров дивизий Приморской армии.

Первый сектор прикрывал балаклавское (приморское) направление. В него входили 40-я кавалерийская дивизия полковника Ф. Ф. Кудюрова и 383-й стрелковый полк 172-й стрелковой дивизии. Комендантом сектора был назначен полковник П. Г. Новиков, военкомом - полковой комиссар А. Д. Хацкевич.

Второй сектор прикрывал важное направление Ялта, Севастополь. В составе его были 172-я стрелковая дивизия (без 383-го стрелкового полка), 2-й Черноморский полк морской пехоты (командир майор Н. Н. Таран), 1-й Севастопольский полк (командир полковник П. Ф. Горпищенко), 31-й стрелковый полк 25-й Чапаевской дивизии (командир подполковник К. М. Мухамедьяров), 134-й гаубичный артполк (командир майор И. Ф. Шмельков) и 52-й артиллерийский полк (командир подполковник И. И. Хаханов). Обязанности коменданта были возложены на меня, а военкомом стал комиссар П. Е. Солонцов.

Третий сектор, в который входили 25-я Чапаевская стрелковая дивизия (без 31-го стрелкового полка), 3-й морской, 2-й Перекопский полки и 7-я бригада морской пехоты (командир полковник Е. И. Жидилов, комиссар Н. Е. Ехлаков), прикрывал центрально-восточное направление. Комендантом сектора назначался командир Чапаевской генерал-майор Т. К. Коломиец, военкомом комиссар этой же дивизии бригадный комиссар А. С. Степанов.

Четвертый сектор прикрывал направление Бахчисарай, Севастополь. Здесь держали оборону 95-я стрелковая дивизия, 8-я бригада морской пехоты (командир полковник В. Л. Вильшанский, позднее - полковник П. Ф. Горпищенко) и местный стрелковый полк. Комендантом сектора стал командир 95-й стрелковой генерал-майор В. Ф. Воробьев, военкомом - полковой комиссар Я. Г. Мельников{13}.

Каждый сектор имел довольно сильную полевую артиллерию и получал мощную огневую поддержку дальнобойных береговых батарей. Такой сектор в оборонительном бою вполне мог противостоять ударной силе двух немецких дивизий.

Мы решили, что в нашем секторе главные бои развернутся за опорный пункт Камары, расположенный несколько южнее Ялтинского шоссе, и за гору Гасфорта, которая господствовала над Чернореченской долиной и Ялтинским шоссе (с севера) и на которой находилось старое кладбище с высокой кирпичной церковью. Сюда во время первой обороны Севастополя (1854-1855 гг.) свозили останки итальянских солдат и офицеров, осаждавших Севастополь в союзе с англичанами, французами и турками.

Теперь все защитники Севастополя называли эту гору высотой с Итальянским кладбищем. Будем так называть ее и мы. Так вот, на оборону селения Камары и высоты мы сосредоточили все наши усилия. Это решение одобрил командарм, и, как показал потом ход боев, оно оказалось правильным.

В условиях осадного положения Севастополя создание оборонительного района, включающего в себя силы армии, береговой обороны, авиации и кораблей флота, представляло собой классический пример самого тесного оперативного и тактического взаимодействия различных родов войск. Это придало качественно новый облик каждому из них и позволило создать в высшей степени эффективную систему сухопутной обороны. При неглубоком (из-за отсутствия сил) оперативном построении общей обороны было создано глубокое расположение артиллерийских средств - до 14-16 километров.

В результате мер, принятых командованием СОР, и помощи Ставки Приморская армия была быстро восстановлена и снова обрела полную силу. На 10 ноября в СОР насчитывалось уже 52 тысячи человек. Большое значение имело то обстоятельство, что тыл главной базы флота имел значительные материальные запасы, в том числе и артиллерийские снаряды.

Теперь был образован сплошной фронт обороны, увеличена ее глубина и улучшено управление войсками, в несколько раз повысилась плотность пулеметного, артиллерийского и минометного огня. Защита города коренным образом изменила свой облик. Критический момент в обороне Севастополя миновал.

Нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов писал: "Части Приморской армии и Черноморского флота стали теперь единым целым, дополняя друг друга. Сочетание отваги моряков с умелым и грамотным руководством со стороны армейских товарищей дало знать себя с первого дня прибытия в Севастополь командующего Приморской армией И. Е. Петрова"{14}.

Это понимало и немецко-фашистское командование. В своих мемуарах Манштейн признавал: "Благодаря энергичным мерам советского командования противник сумел остановить продвижение 54-го армейского корпуса на подступах к крепости. В связи с наличием коммуникаций противник счел себя даже достаточно сильным для того, чтобы при поддержке огня флота начать наступление с побережья севернее Севастополя против правого фланга 54 ак.