На пути к перелому

Известно также, что после трудных и продолжительных боев люди очень переутомлены, истощены духовно. Но как они умели поднимать боевой дух друг друга, добрый настрой! Острое словцо, бодрый куплет веселой песенки, хорошая шутка, душевный разговор о любимых - все это чудодейственно преображало бойцов. Ни с песней, ни с шуткой они никогда не расставались на войне и потому легче выдерживали любые испытания.

Не могу не сказать и о такой черте нашего воина, как гордость за героическое прошлое своего народа, и в частности - за героическое прошлое Севастополя и моряков-черноморцев, защищавших Севастополь.

А о замечательной храбрости советского солдата свидетельствовал каждый бой, в котором он участвовал, и об этом, собственно, все мое повествование.

Все эти качества советского солдата были воспитаны партией, всем образом жизни Советского государства. А чтобы они стали в бою материальной силой в достижении успеха, нужна была огромная, целенаправленная, гибкая и умелая работа политработников, командиров и коммунистов. Это они были душой коллектива, в котором мужал и действовал солдат, именно их напряженная работа на фронте воспитывал в каждом человеке прекрасные черты бойца, порождала массовый героизм.

В последующие дни события под Севастополем развивались стремительно. Каждый час вносил резкие изменения в обстановку. Танки противника теперь уже безнаказанно проходили в глубину нашей обороны и в упор наносили удары по оставшимся горсткам защитников города. За танками шли группы автоматчиков. Управление войсками нарушалось. На каждом отдельном участке подразделения и группы действовали чаще всего по своему усмотрению, не зная, что делается у соседа. И хотя оставшиеся в живых командиры и политработники принимали все меры к тому, чтобы из бойцов различных частей и соединений образовать фронт сопротивления, но сделать это под сильным артиллерийско-минометным огнем и ударами авиации было почти невозможно.

Все понимали, куда склоняется чаша весов, но люди все так же упорно дрались за каждую пядь севастопольской земли, стремились как можно больше уничтожить фашистских захватчиков. Оставаясь в окружении, никто не сдавался в плен. Каждое подразделение, все воины продолжали биться до последних сил, и при первой возможности стремились прорваться к своим.

Конечно, находясь в течение целого месяца под непрерывным огнем, ежедневно теряя своих боевых друзей, люди неимоверно устали, их нервы были напряжены до предела, но никто не поддавался панике, не проявлял трусости.

Мы понимали обстановку. Здравый рассудок подсказывал нам, что если в ближайшие двое-трое суток не будет проведена организованная эвакуация, то в последующем ее осуществить уже не удастся. Враг приближался вплотную к побережью. Уже никакие варианты действий наших войск изменить или остановить ход событий не смогут. Если за все время с начала генерального июньского наступления гитлеровцев на Севастополь никто из нас не сомневался в том, что город устоит, то теперь стало очевидным, что задержать наступление противника нечем и что удержать город невозможно. Да, собственно, города, как военно-морской базы флота, по существу, уже не стало. В душе каждого таилась надежда на то, что наше командование сделает все, чтобы эвакуировать оставшихся два с лишним десятка тысяч людей.

Севастопольский оборонительный плацдарм теперь превратился в маленький кусочек земли, простреливаемый врагом вдоль и поперек. Снаряды, мины и пули летели на защитников, уже не имевших оборонительных позиций. Теперь такие понятия, как "линия фронта", "тыл" потеряли свое значение. Всюду был фронт.

В ночь на 28 июня между мною, начальником политотдела дивизии Г. А. Шафранским, его заместителем А. Г. Нешиным и секретарем дивизионной партийной комиссии М. Р. Нейгером состоялся разговор о том, что же нам делать дальше. Было признано целесообразным, если не будет производиться эвакуация севастопольцев, смело идти на прорыв линии фронта врага и уходить в горы для продолжения борьбы совместно с партизанами. Иначе все наши люди будут уничтожены. Было определено, что прорыв должен быть осуществлен одновременно хорошо организованными силами на ряде участков на фронте от Ялтинского до Симферопольского шоссе. И начать его надо не позднее как часа через полтора после наступления темноты.

С нашим планом мы ознакомили начальника оперативного отдела штаба капитана Б. А. Андреева, который, являясь жителем Крыма, очень хорошо знал местность. Андреев с радостью принял такой план действий, причем доложил, что и у офицеров штаба шел разговор на эту тему.

Мы, конечно, учитывали, что прорываться через передовые линии врага будет очень тяжело. Тяжело будет и воевать в его тылу без материальной базы, хорошего вооружения, боеприпасов, продовольствия и в условиях ограниченной территории Крымских гор. Надежды на успех мало. Неизбежны большие потери. Но все погибнуть не могли. А внезапными действиями мы истребили бы немалые силы противника.

Ну а пока надо было продолжать обороняться. Мы снова из числа раненых и артиллеристов, оставшихся без орудий, сформировали небольшой отряд под командованием помощника командира 514-го полка по хозчасти капитана Д. И. Сидоренко (комиссаром отряда стал старший инструктор политотдела З. К. Лактионов) и поставили перед ним задачу в уличных боях истреблять врага и задерживать его продвижение. Отряд вместе с воинами 25-й Чапаевской дивизии, 79-й бригады и моряками других частей вел бои на Историческом бульваре и только в ночь на 1 июля, до предела ослабленный, оставил Севастополь и вышел в район бухты Камышовой.

В течение целого дня 28 июня враг проводил наступление на всех направлениях. Танки и пехота глубоко проникали в оборону. Поздним вечером командующий армией И. Е. Петров вызвал всех командиров и комиссаров соединений на свой командный пункт на совещание. И вот мы встречаемся друг с другом в опустевшем артиллерийском погребе, вырытом в небольшой скале. Здесь в маленьком каменном отсеке, слабо освещенном светом керосиновой лампы, собралось человек двадцать. Хотя за восемь месяцев мы хорошо познакомились друг с другом, по сейчас не сразу узнавали боевых товарищей. Все мы были слишком утомлены и измучены. При встрече не было обычных шуток, улыбок, лица у всех до предела озабоченны, суровы.

До прихода командования армии мы накоротке ознакомили друг друга с состоянием обороны на своих участках и наличием сил. Картина оказалась намного хуже, чем каждый из нас предполагал до этого.

И вот в тесный отсек-комнату вошел весь состав Военного совета Приморской армии: командующий И. Е. Петров и члены Военного совета И. Ф. Чухнов и М. Г. Кузнецов.

В комнате не было ни одного стула и ни одного стола. Да столы-то и не нужны были. Ведь карту никому раскладывать не пришлось, потому что местность на оставшемся кусочке севастопольской земли мы знали до последнего метра.

Командарм информировал нас о положении на фронте обороны Севастополя. Он отметил, что все резервы использованы до предела, что враг упорно продолжает наступать, что обстановка создалась очень тяжелая, и призвал нас принять все меры к организации более устойчивой обороны. Называя по фамилиям командиров соединений, он определял им участки и рубежи обороны. Затем генерал И. Е. Петров сказал:

- Военный совет СОРа убежден, что Верховное Главнокомандование примет все меры к тому, чтобы нас эвакуировать и не оставить в беде. А мы будем до конца выполнять свой долг перед Родиной.

С утра 29 июня ясно определилось, что противник повел решительное наступление на всех направлениях и начал заметно продвигаться вперед. Создав густую дымовую завесу над бухтой Северной и южным ее берегом, он открыл ураганный огонь по нашим войскам и начал переправу на катерах и шлюпках. Форсировав бухту, гитлеровцы вышли в район Килен-балки и стали приближаться к Севастополю.

Одновременно противник повел наступление и на южном участке фронта в направлении высоты Карагач и Сапун-горы, где оборону держали 9, 7 и 8-я бригады морской пехоты и 386-я стрелковая дивизия.

Используя сильный огонь, удары авиации, танки и пехота врага прорвали линию обороны 396-й дивизии и 8-й бригады морской пехоты, вышли на Сапун-гору и овладели районом хутора Дергачи.

Чтобы не допустить здесь дальнейшего стремительного продвижения противника, командующий армией И. Е. Петров перенацелил сюда отдельные ослабленные подразделения 25-й дивизии и 9-й бригады морской пехоты и ввел в бой 142-ю стрелковую бригаду, только что прибывшую в Севастополь.

Однако огромное превосходство противника в силах не позволило изменить ход событий. Ведь по защитникам города били тысяча пятьсот орудий и минометов, на них падали с неба тысячи бомб, а по черноглинистой изрытой земле наступали части восьми немецких и трех румынских дивизий. Конечно, и они были очень ослаблены, но в сравнении с нами, да при наличии танков и мощного огня, представляли огромную силу.

* * *

Теперь в Севастопольском оборонительном районе все людские и материальные ресурсы были исчерпаны полностью. От дивизий и полков остались лишь их разрозненные остатки, а чаще только названия. На передовой одну треть составляли раненые. Подготовленных рубежей не стало. Артиллерийского огня из-за отсутствия боеприпасов не велось. У обороняющихся остались только винтовки, автоматы и ручные гранаты. Кольцо вокруг Севастополя все более сжималось.

В 23 часа 29 июня 1942 года Военный совет СОРа доносил в Генштаб, Наркому ВМФ Н. Г. Кузнецову и Маршалу Советского Союза С. М. Буденному о том, что в результате бомбежки части СОРа понесли тяжелые потери в живой силе и материальной части, а некоторые подразделения полностью уничтожены, что положение Севастополя тяжелое и возможен прорыв противника в город ночью или на рассвете.

А враг все продолжал наращивать силу ударов. На правом участке фронта немцы обошли Балаклавские укрепления, сломили оборону на участке 9-й бригады морской пехоты и вышли к мысу Фиолент. Образовать новую линию обороны стало невозможно.

Бои вступили в фазу разрозненного очагового сопротивления отдельных подразделений и групп бойцов, часто окруженных противником. На некоторых участках танки и автоматчики противника проникали настолько глубоко, что в любой момент могли ворваться в город, выйти на КП командующих СОРом и Приморской армией и отрезать их от войск.

Поэтому Ф. С. Октябрьский к рассвету 30 июня сосредоточивает органы управления СОРа и Приморской армии в одном месте - на 35-й стационарной береговой батарее.

О характере боев в этот день правдиво рассказал минометчик 172-й дивизии рядовой Яков Васильевич Харченко:

"Мы вели бой неподалеку от берега моря. Но отдельные подразделения фашистов просачивались почти к самому берегу. Наша небольшая группа оказалась в окружении. Мой сосед - моряк заколол фашиста, захватил его автомат и передал мне.

Началась новая атака. Моряк крикнул мне; "Батя, бей сам и считай, сколько уложу я!" При каждом выстреле он говорил: "Есть гад!" Я насчитал, что мы уже ухлопали 19 фашистов. А к нам приближались танки я группа автоматчиков. Моряк приказал мне оттащить в укрытие нашего раненого бойца, а сам стал поджидать танк. Тут же я вернулся, и мы начали вести огонь по наступающим. Фашисты заметались, а танк стал немного сворачивать в сторону. Моряк сказал: "Все равно уничтожу тебя, гад!" - и перебежками от воронки к воронке побежал наперерез машине. Когда я, отбившись от наседавших врагов с другой стороны, оглянулся, танк уже горел. Нас стала бомбить авиация. В этом бою я был ранен второй раз..."

30 июня противник возобновил удары с воздуха и перешел в наступление по всему фронту, сосредоточивая основные усилия на южном участке, в направлении Ялтинского шоссе и вдоль Балаклавского шоссе на Куликово поле.

Снова тяжелые бои. Наши солдаты и матросы часто вступали в рукопашные схватки. Многие падали, сраженные огнем врага, а оставшиеся в живых отходили к берегу.

Спустились к берегу моря и мы. Морские голубые волны то ласково всплескивались, обкатывая прибрежные камни, то вдруг, после взрыва упавшей в море бомбы, ошалело бросались на берег крупными грохочущими валами. Вообще же море в этот час было тихим. Но на его берегу у Севастополя спокойствия не было. Кто-то сказал: "Как я любил море раньше и как ненавижу его сейчас!" Оно становилось нашим врагом, закрывая нам с тыла пути к отступлению.

Организованная оборона Севастополя доживала последние свои часы.

В 9 часов 50 минут 30 июня командующий СОРом Ф. С. Октябрьский докладывает Наркому ВМФ и командующему Северо-Кавказским фронтом: "Противник вышел на Корабельную сторону. Боевые действия приняли характер уличных боев. Оставшиеся войска продолжают героически драться.

Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что мы продержимся максимум 2-3 дня. Поэтому просим разрешения в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200-300 человек ответственных командиров и политработников.

Одновременно прошу разрешения самому покинуть Севастополь, оставив здесь генерал-майора Петрова"{42}.

А противник, видя почти полное отсутствие нашего огня, продолжал наступать. К полудню он вышел к Историческому бульвару, начал усиленно обстреливать Малахов курган, где оборонялись отдельные отошедшие группы и батальон флотского экипажа майора К. С. Санина. Этот крошечный гарнизон дрался с исключительным героизмом в течение суток.

- Перед вечером моряки были окружены, и фашисты кричали: "Рус матросен, сдавайсь!" А им в ответ продолжали лететь гранаты, С наступлением темноты оставшиеся в живых храбрецы прорвали кольцо окружения и отошли к своим.

Передний край передвигался все ближе к морю. Часто слышались вопросы:

- Как дальше воевать, что будет с нами?

- Будем бить врага до последней возможности! - каждый раз отвечали командиры, политработники, коммунисты. И делали все для этого.

Артиллеристы, у которых не стало орудий и снарядов, летчики, у которых не было самолетов, офицеры штабов, работники политотделов, тыловики - все шли к бой вместе с рядовыми матросами и пехотинцами.

Но теперь у нас было очень мало гранат и бутылок с горючей смесью. У каждого оставались только винтовка да сама жизнь, принадлежащая Родине. И люди бросались в рукопашную, чтобы либо погибнуть, уничтожая фашистов, либо отбросить врага подальше от берега и дать возможность подойти нашим катерам.

Я был бы неправ, если бы не сказал, что в эти последние трагические часы борьбы за Севастополь в душу защитников не вкрадывалось жуткое предчувствие плена. Конечно, каждый опасался, что не выберется из Севастополя, но еще больше страшился плена. Были у многих мгновения, я в этом абсолютно уверен, когда хотелось, чтобы не оказаться в руках врага, оставить последнюю пулю для себя. Но каждый тут же преодолевал возникшую в себе минутную слабость. Ведь было перенесено столько страданий... Да и жизнь у каждого одна, и бороться за нее надо было до последнего дыхания, а если уж отдавать ее, то как можно дороже и только в бою...

В районе Инкермана есть скалистая высота. Под ней в штольнях был главный склад боезапасов, в котором еще сохранилось около 400 вагонов пороха. Гитлеровцы, заняв Инкерман, начали с высот обстреливать штольни артиллерийским огнем прямой наводкой. Фашистские танки и автоматчики вышли в Инкерманское ущелье и к штольням. Дальнейшая оборона склада исключалась. Поэтому по приказу начальника арсенала П. П. Саенко 30 июня он был взорван. Огромная монолитная скала вздрогнула, раскололась с грохотом, тяжело осела, придавив много танков и сотни гитлеровцев, подступавших к хранилищу.

Впоследствии об этом взрыве фельдмаршал Манштейн писал так: "Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена... Когда наши войска ворвались в населенный пункт Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно тридцать метров обрушилась на протяжении около трехсот метров"{43}.

Часы нашей обороны истекали. В тот день 30 июня мы рассчитывали в случае получения приказа на эвакуацию быстро оторваться от противника и выйти в район бухты Камышевая, к местам посадки на плавсредства, которые должны быть туда поданы.

Но вечером я был вызван на командный пункт СОРа - 35-ю батарею. Возле нее находилось много людей. Войдя в полутемное помещение, освещаемое откуда-то тусклым светом керосиновой лампы, я встретился сразу со всем составом Военного совета Приморской армии: командующим генералом И. Е. Петровым и членами Военного совета И. Ф. Чухновым и М. Г. Кузнецовым. Увидев меня, Петров объявил, что нам Ставка разрешила эвакуацию.

Только что закончилось заседание двух Военных советов. На нем принято два важных решения: эвакуировать некоторых ответственных командиров и политработников флота и армии поименно, а командование всеми остающимися здесь войсками поручить генералу П. Г. Новикову и его штабу. Эвакуация начнется в эту же ночь. В последующие ночи будут эвакуированы и войска.

- Командование и штаб армии, - сказал мне генерал Петров, эвакуируются в эту ночь на подводной лодке, а вы и генерал Коломиец - на самолете. Военный совет вручит вам предписание. Надо скорее найти Коломийца...

Разыскивать Коломийца я послал адъютанта Ляшенко, а сам вошел в комнату, где работал начальник штаба армии генерал Н. И. Крылов, чтобы узнать, как будут эвакуированы люди. В штабе жгли бумаги, люди бегали взад и вперед, мешая друг другу. Выйдя ни с чем из помещения батареи, и тут же повстречался с генералом Т. К. Коломийцем. Несмотря на жару, он был в шинели, за плечом автомат. Вместе с ним мы направились к генералу Петрову. Командарм сидел за столом, смотрел на развернутую карту и карандашом писал что-то на листе бумаги - готовил какой-то документ. Рядом с ним - начштаба Н. И. Крылов, он тоже что-то писал. Оторвавшись от карты, Петров сказал Коломийцу примерно то же, что за несколько минут до этого сказал мне, затем взял лист бумаги, написал: "Непременно принять на самолет двух командиров дивизий - генерала Коломийца и полковника Ласкина".

- Передайте это командиру самолета, - протянул Иван Ефимович записку Т. К. Коломийцу.

Мы распрощались с И. Е. Петровым и Н. И. Крыловым и пошли к своим воинам, чтобы проинформировать их о решении командарма.

Здесь уместно, думаю, подробнее рассказать о том, что происходило на только что закончившемся заседании двух Военных советов.

Около 19 часов 30 июня вице-адмирал Ф. С. Октябрьский объявил собравшимся о содержании ответа Кузнецова, в котором говорилось о том, что эвакуация ответственных работников Ставкой разрешена. Он подчеркнул далее, что наши силы смогут продержаться максимум два-три дня, что если не начать эвакуацию немедленно, то позже ее провести будет просто невозможно, и тут же объявил свое решение: эвакуацию начать в ночь на 1 июля на самолетах и подводных лодках. В группу, подлежащую эвакуации, кроме оперативных работников штабов флота и Приморской армии персонально включались командиры и комиссары соединений. Для руководства действиями остающихся здесь войск Ф. С. Октябрьский предложил оставить генералов И. Е. Петрова и П. А. Моргунова.

Члены Военного совета армии И. Ф. Чухнов и М. Г. Кузнецов, выразили сомнение в целесообразности оставления Петрова и Моргунова в Севастополе, поскольку соединений и частей, по существу, нет, а разрозненные пехотные подразделения, как и вся артиллерия, не имеют боеприпасов и, значит, не смогут удержать противника. К тому же в Севастополе остался совсем небольшой кусочек территории, на котором даже не было подходящего рубежа, где можно было бы дать бой. Значит, здесь достаточно оставить одного командира дивизии со штабом.

Затем выступил генерал И. Е. Петров. Он оценил обстановку на фронте, боевое состояние войск и сделал вывод, что удержать Севастополь в течение трех дней вряд ли удастся. Иван Ефимович сказал, что если командование так решило, то он готов остаться здесь и сделать все, чтобы до конца выполнить возложенную на него задачу.

В таком же духе высказался и генерал П. А. Моргунов.

Однако член Военного совета Черноморского флота и СОРа Н. М. Кулаков заявил, что, учитывая обстановку, оставлять генералов И. Е. Петрова и П. А. Моргунова нет никакой необходимости. Правильнее будет принять предложение И. Ф. Чухнова и М. Г. Кузнецова.

На вопрос Ф. С. Октябрьского, кого оставить здесь, И. Е. Петров назвал командира 109-й стрелковой дивизии генерал-майора П. Г. Новикова. Район Херсонеса, сказал командарм, входит в его сектор обороны, и войска сейчас отходят в этот район.

С доводами Петрова адмирал Ф. С. Октябрьский согласился, и тут же по списку назвал командиров и комиссаров соединений, подлежащих эвакуации. После этого был вызван генерал Петр Георгиевич Новиков. Октябрьский лично дал ему подробные указания на дальнейшие действия и эвакуацию.

Новикову была поставлена задача обеспечить удержание небольшого плацдарма с причалами в течение двух суток до подхода кораблей, которые должны были прийти за севастопольцами, а если не будет возможности эвакуироваться, пробиваться в горы к партизанам.

Помощником Новикова по морской части оставался офицер штаба флота капитан 3 ранга А. И. Ильичев.

После этого Петров быстро набросал короткий боевой приказ, подписанный в 21 час 40 минут 30 июня. В нем говорилось, что противник прорвался к окраинам города с востока и севера и дальнейшая организованная оборона исключена. Для продолжения обороны из оставшихся сил армии образовывалась группа под командованием генерал-майора П. Г. Новикова, которая оставалась на рубеже мыс Фиолент, хутор Пятницкого, истоки бухты Стрелецкой.

Петров вручил генералу Новикову приказ и дал ему последние советы и напутствия.

Теперь мне хочется сказать несколько слов о руководящих органах и отдельных лицах, сыгравших наиболее важную роль в севастопольской эпопее.

Военный совет СОРа представлял собою единое оперативно-стратегическое и политическое руководство в Севастополе. Он распоряжался всеми силами и боевыми средствами, организационно объединенными в Севастопольский оборонительный район, четко определял задачи различных боевых и вспомогательных сил, согласовывал их действия.

Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, как командующий СОРом, давал правильные оценки событиям, принимал с учетом мнения И. Е. Петрова все наиболее ответственные оперативные решения, смело ставил важнейшие вопросы перед высшими военными инстанциями.

Член Военного совета СОРа дивизионный комиссар Н. М. Кулаков сделал многое для длительной обороны города. Очень суровый внешне, он был мужественным человеком и хорошо подготовленным военным и политическим работником. Нам было известно, что Николай Михайлович принимал самое активное участие в выработке оперативных решений и проведении других важных мероприятий по укреплению обороны. Являясь членом Военного совета Черноморского флота, он никогда не подчеркивал особой роли моряков, хотя их боевая слава была уже известна, и требовал от командиров-моряков учиться воевать у приморцев. Известно, что все севастопольцы: моряк, пехотинец, летчик, горожанин - составляли единую и славную боевую семью. И в этом была немалая заслуга Н. М. Кулакова.

Особая роль в обороне Севастополя принадлежала Военному совету Приморской армии. Это под его руководством учились, мужали и крепли все соединения и части армии и морской пехоты. Это он до последнего дня умело организовывал действия всех войск. Непосредственным же инициатором, выразителем и организатором всех оперативных решений на сухопутном театре был командующий армией генерал-майор Иван Ефимович Петров.

Этого человека я знал хорошо, так как он был моим непосредственным начальником в течение полутора лет - в период обороны Севастополя и в 1943 году, когда он командовал войсками Северо-Кавказского фронта, а я был у него начальником штаба.

Иван Ефимович по натуре был очень энергичным, исключительно деятельным человеком, а по опыту и умению понимать события, я бы сказал, - еще и мудрым. Особенно заметно его военная квалификация проявлялась в вопросах обороны. Его все знали как мужественного, храброго и волевого генерала.

И. Е. Петрову пришлось командовать армией во время обороны двух будущих городов-героев - Одессы и Севастополя. В течение целого года он в отрыве от основных сил Красной Армии, в очень сложных условиях был вынужден принимать исключительно ответственные решения самостоятельно. И в них, в этих решениях, каждый раз отражались глубокое понимание Иваном Ефимовичем государственных задач, своей роли и ответственности за их выполнение, яркие качества глубоко партийного человека. Петров не терпел равнодушия, умел находить и ценил людей мыслящих, живых, работоспособных.

Иван Ефимович отличался скромностью и безукоризненной честностью. Он не любил позы, всегда оставался простым и доступным, стремился быть среди масс, интересовался жизнью бойцов, и поэтому его знала и вся армия, и моряки, находившиеся в Севастополе. А как он умел по лицам читать душевное состояние и мысли человека! В коротких беседах командарм для каждого человека умел найти и нужные слова, и добрую шутку. В условиях осады это имело первостепенное значение для повышения морального духа войск.

Кипучая и разумная деятельность генерала И. Е. Петрова в Севастополе, его умелое руководство армией, безусловно, оказали самое положительное влияние на ход обороны Севастополя.

Под стать командарму в деловых качествах был и член Военного совета армии Иван Филиппович Чухнов. Этот немногословный, вдумчивый партийный руководитель, человек тонкого ума и щедрой души разумным советом и высокими требованиями часто оказывал нам помощь в выполнении решений Военного совета на каждом этапе борьбы. Он вместе с Петровым часто бывал в войсках, знал людей, их боевые качества и нужды, с сердечностью и душевной теплотой заботился о защитниках Севастополя.

Нельзя не сказать и о большой роли штаба Приморской армии, возглавляемого генералом Николаем Ивановичем Крыловым. Очень вдумчивый, спокойный, удивительно трудолюбивый человек, он был первым помощником Петрова: всегда знал обстановку на фронте до мелочей и умел в отсутствие командарма искусно распорядиться силами и средствами на любом участке фронта.

Исключительно большая роль в решении боевых задач обороны принадлежала артиллерии, возглавляемой талантливым организатором массированного огня генералом И. К. Рыжи, а по линии береговой артиллерии - генералом П. А. Моргуновым. Полевая и береговая артиллерия являлась основной ударно-огневой силой, которой располагали севастопольцы, и часто в бою решала главную задачу. Деятельность генералов И. К. Рыжи и П. А. Моргунова трудно переоценить.

Очень велика была роль политотдела армии, возглавляемого замечательным человеком и высокоподготовленным политическим работником бригадным комиссаром Леонидом Порфирьевичем Бочаровым.

В обеспечении высокого морального и боевого духа, в воспитании непреклонной воли воинов к борьбе в самых тяжелых условиях этому руководителю и подчиненным ему начальникам политотделов соединений принадлежит большая заслуга. Бочаров умел своевременно разглядеть ближайшие перспективы событий и правильно определить главнейшие конкретные задачи коммунистов и всех воинов.

* * *

1 июля меня уже не было в Севастополе, поэтому ход борьбы. здесь в последние дни обороны будет излагаться на основе многочисленных рассказов непосредственных участников этих боев, с которыми мне пришлось позже встречаться.

Утренний рассвет 1 июля тяжелым камнем лег на душу каждого из оставшихся на кусочке севастопольской земли. В этот день встретились все командиры и комиссары частей. Было принято решение немедленно собрать разрозненные группы и организовать борьбу.

Образовались группы воинов из остатков 345, 95, 172-й дивизий, 138-й, 79-й бригад, 7-й и 8-й бригад морской пехоты, во главе которых теперь были полковники И. Ф. Хомич, Д. И. Пискунов, майор И. П. Дацко, комиссары полков В. В. Прохоров, П. С. Коновалов и другие под общим командованием генерал-майора Петра Георгиевича Новикова.

В этот же день П. Г. Новиков отдал следующий приказ: "Наше положение серьезно ухудшилось. Немцы находятся в непосредственной близости от берега и исключают возможность подхода наших кораблей. Надо контратакой отбросить врага".

По команде "Все на переднюю линию в последний бой!" бойцы и командиры ринулись на врага. Но что могла сделать горстка людей, вооруженных лишь винтовками! Смельчаки попали под такой плотный и губительный огонь, что атака сразу же захлебнулась.

Враг стремился скорее кончить с Севастополем. Гитлеровцы подвергли интенсивному артиллерийскому обстрелу сосредоточившихся на мысе Херсонес и прибрежной кромке земли защитников города. Затем пошли вперед танки и пехота. И советские воины отважно вступили в единоборство с этой грозной силой врага.

Бои были неимоверно тяжелыми. Только в районе 35-й батареи за день было отбито более десяти атак. Борьба продолжалась и днем и ночью. В ночных контратаках наши воины часто выбивали противника с боевых позиций, обращали фашистов в бегство.

В одном из боев в районе 35-й батареи погиб мужественный комиссар дивизиона 134-го гаубичного артиллерийского полка 172-й стрелковой дивизии Иван Федорович Фатичев. Он был дважды ранен до этого, но с поля боя не уходил и до последнего дыхания продолжал истреблять врага.

А в ночь с 1 на 2 июля были вторично тяжело ранены, обожжены и контужены начальник политотдела 172-й дивизии Георгий Андреевич Шафранский и секретарь дивизионной партийной комиссии Михаил Романович Нейгер. Сколько раз они сплачивали, подчиняли своей воле моряков и красноармейцев и вели их в атаку! Теперь их схватили фашисты. Нейгер тут же был убит, а Шафранского потом расстреляли в тюрьме.

Очень важно отметить, что партийно-политическая работа не прекращалась и теперь - в самые последние часы борьбы. Командиры, политработники и коммунисты из числа матросов и красноармейцев, обращаясь ко всем, призывали продолжать борьбу, не даваться врагу до последнего дыхания. И это находило у людей живой отклик.

* * *

2 июля в окопчиках вблизи херсонесского аэродрома оборонялась группа воинов 172-й дивизии, и в их числе капитаны Н. Ф. Постой, Д. В. Халамендык, М. А. Макаренко, лейтенант В. Р. Куцинский. На них шли танки и автоматчики, их обстреливали минометы и пулеметы, но воины не сдавались, отразили несколько атак и уничтожили десятки гитлеровцев. Это был последний их бой. Все, кроме Д. В. Халамендыка, погибли здесь смертью героев.

На ночь измотанные боями и бессонницей люди собирались в группы, а на рассвете все снова занимали позиции для обороны. Приказов на это отдавать не нужно было. Но у воинов совсем не оставалось боеприпасов. Они собирали патроны и гранаты у раненых и убитых на поле боя. А противник наступал. Он овладел бухтами Стрелецкая и Омега и вплотную приблизился к позициям 35-й батареи. 2 июля орудия этой батареи были взорваны. Болели раны у каждого артиллериста, но неизмеримо сильнее болели души за такой исход. И люди самоотверженно дрались, не теряя надежды на прибытие кораблей.

Но вот израсходованы последние гранаты и патроны. Сопротивляться врагу нечем. Остатки людей стали спускаться под береговые кручи. Гитлеровцы боялись приближаться к ним, не хотели идти на рукопашную схватку и кричали по-русски:

- Матросы, сдавайтесь в плен! Уничтожайте командиров, комиссаров и коммунистов. Сохраняйте себе жизнь...

- Не сдадитесь, все пойдете на дно...

Суровое молчание наших воинов было ответом на эти призывы гитлеровцев. Без хлеба, без питьевой воды, под палящим июльским солнцем, до предела измученные, они продолжали держаться.

В течение двух-трех ночей к защитникам подходило несколько тральщиков, катеров и шлюпок, чтобы принять людей. Но по району противник вел сильный огонь, и далеко не все плавсредства могли приблизиться к берегу. Но люди стремились попасть на корабли. Одни раздевшись, другие прямо в обмундировании бросались в море. Некоторым удавалось попасть на борт, иные, выбившись из сил или попав под пули, тонули. Все же за эти ночи было снято с берега около тысячи двухсот человек.

А оставшиеся на берегу бойцы продолжали драться с противником насмерть. Их девизом теперь стали слова: "Погибаю, но не сдаюсь!" Очень жаль, что история не сохранит многие имена. Но Подвиг этих людей и слава о них будут жить в веках.

Раненый комиссар 134-го гаубичного артиллерийского полка 172-й дивизии П. С. Коновалов подозвал к себе лейтенанта С. Н. Гонтарева.

- Одолели гады, ничего не поделать, - сказал он. - И все-таки будем бить их, пока есть хоть один патрон. - И, увидев приближающегося гитлеровца, комиссар тут же снял его выстрелом из винтовки.

Перед вечером П. С. Коновалов снова был ранен и схвачен врагами. Когда привели переводчика, Коновалов бросил в лицо фашистам:

- Мне не о чем с вами разговаривать. Скажу только, что я большевик, комиссар, и знаю, что вы обречены, что вы будете уничтожены.

У каждого человека на войне есть надежда остаться живым и вернуться в семью. Но такой ответ фашистам, конечно, исключал всякую надежду. Озверевшие гитлеровцы свалили комиссара с ног ударами прикладов, долго издевались над ним, а потом расстреляли.

Те, кто слышал эти мужественные слова комиссара, еще более почувствовали и в себе непобежденных советских воинов.

Комиссар 602-го стрелкового полка 109-й дивизии батальонный комиссар Василий Васильевич Прохоров был серьезно ранен, но продолжал метко бить врага и призывал бойцов сражаться до последнего патрона. Последний свой патрон командир израсходовал, выстрелив в фашиста почти в упор, но тут же сам был прошит пулеметной очередью.

А неподалеку вела смертельный бой другая небольшая группа, которую возглавлял заместитель начальника политотдела 172-й дивизии Александр Григорьевич Нешин - стойкий, верный коммунист, обаятельный, душевный человек. Прижатая к морю горстка бойцов также сражалась до последнего патрона. В неравной схватке пали А. Г. Нешин и его боевые друзья. Погиб здесь и руководитель комсомола нашей дивизии Леша Гузынин - бывший работник Симферопольского горкома ВЛКСМ, молодой, умный и деятельный молодежный организатор.

В ночь на 3 июля отдельные группы воинов неоднократно стремились прорваться через кольцо окружения, но все их попытки кончались неудачно. Только некоторым одиночкам удалось проскочить в горы и присоединиться к крымским партизанам.

О борьбе наших людей в эти дни Манштейн писал: "Противник предпринимал неоднократные попытки прорваться в ночное время на восток в надежде соединиться с партизанами в горах Яйлы. Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии"{44}.

На мысе Херсонес 4 июля еще продолжались бои. Но из строя непрерывно выходили командиры, политработники и бойцы. Был ранен и генерал П. Г. Новиков. Прибрежная кромка покрывалась телами погибших и раненых воинов. Всюду валялись их бескозырки и пилотки.

В этот день заместитель начальника Генерального штаба генерал Н. Ф. Ватутин направил командующим Северо-Кавказским фронтом и Черноморским флотом телеграмму с требованием принять все меры для эвакуации отдельных групп бойцов и командиров, продолжающих оказывать сопротивление врагу.

Вечером собрались старшие командиры и комиссары. Было решено провести организованное наступление, чтобы прорваться через фронт и уйти в горы. Но теперь генералу П. Г. Новикову намного сложнее было осуществить прорыв из окружения, чем 28 июня, когда мы его готовили. Кольцо врага сжалось еще теснее. Наши силы уменьшились, кончились боеприпасы, да и местность здесь была совсем открытая. Но все же в ночь на 5 июля воины бросились на прорыв. Однако даже самая отчаянная смелость бойцов и командиров не могла принести им успеха.

И ценой больших потерь вырваться из согнутого обруча не удалось. Чтобы укрыться от сильного огня, группы воинов стали спускаться под скалистые обрывистые берега. Почти все имели ранения, но и здесь, разъединенные между собой, бойцы продолжали сопротивление.

Теперь вся верхушка берега была в руках врага. Гитлеровцы расхаживали по берегу и на ломаном русском языке кричали: "Рус матросен, сдавайсь!" Возможности сопротивления были полностью исчерпаны.

Тогда люди попытались небольшими группами уйти ночью в море на плотах из бревен, бочек и кузовов грузовых автомашин. Некоторым удавалось за ночь уйти довольно далеко в море. Их потом подбирали наши корабли и доставляли в Новороссийск. Но большая часть таких попыток кончалась неудачей. Люди попадали в лапы врагу, были расстреляны с самолетов или снова прибивались к берегу.

Начальник штаба 134-го гаубичного артиллерийского полка капитан Леонид Иванович Ященко организовал группу в 20 человек и предложил попытаться проникнуть вдоль берега за Балаклаву в лес. План был прост и вселял, надежду. До наступления сумерек они пробрались к мысу Фиолент. Услышав немецкую речь наверху, решили обойти этот участок берега вплавь по одному. Плыть пришлось очень долго, силы иссякли. Решили приблизиться к берегу. Но тут бойцов ждала неудача. Обрывистые берега не позволяли выйти из воды. Только к рассвету, цепляясь за скалы, двенадцать человек из двадцати выбрались на берег, но тут же были замечены немцами. Лишь двое имели пистолеты. Оказать сопротивление группа уже не могла и была пленена. Попал в плен и старший инструктор политотдела вашей дивизии Захар Кириллович Лактионов.

В конце августа 1942 года немцы пленных командиров погрузили в железнодорожный эшелон и отправили на северо-запад. На ходу взломав решетку окна товарного вагона, Л. И. Ященко и З. К. Лактионов бежали и пробрались к своим. В 1943 году они опять были в составе Красной Армии и принимали участие в разгроме врага. Ященко в одном из боев лишился ноги, а Лактионов успешно прошел до Берлина.

По-своему сложилась судьба у генерал-майора Петра Георгиевича Новикова - командира 109-й стрелковой дивизии, оставленного руководить войсками в Севастополе после эвакуации командования СОРа.

Он был очень близким моим другом. В первые месяцы обороны Севастополя наши дивизии сражались по соседству. Мы оба руководили секторами. Поэтому мне часто приходилось встречаться с Петром Георгиевичем, согласовывать наши действия, помогать друг другу.

Генерал Новиков был среднего роста, или чуть ниже, с приятным русским лицом, худощавый, стройный, резкий в движениях, энергичный. Это был глубоко военный человек. Участник гражданской войны, борец за. республиканскую Испанию, Великую Отечественную войну он встретил в Должности командира стрелкового полка, а в период обороны Одессы был назначен командиром 2-й кавалерийской дивизии, которую в ходе боев под Севастополем преобразовали в 109-ю стрелковую. И вот теперь П. Г. Новиков оказался единственным генералом, оставшимся с войсками. Многие бойцы и командиры сражались под его командованием до последнего. Не раз генерал сам водил их в контратаки. И за личную храбрость его любили. А теперь все севастопольцы под его руководством вели самые последние и самые страшные схватки.

Когда не удался организованный прорыв через линию фронта, раненый Петр Георгиевич покинул берег. Ему удалось добраться до катера с бортовым номером "112" и отойти от севастопольского берега в море. Но в районе Алупки их катер встретили пять немецких морских охотников.

Завязался неравный бой. "Сто двенадцатый" пошел на морской таран. Генерал Новиков был ранен вторично. Катер потерял ход и начал тонуть. Все наши люди были пленены, в том числе и генерал П. Г. Новиков.

В плену он держался мужественно и достойно, вместе с советским генералом Дмитрием Михайловичем Карбышевым руководил антифашистской борьбой пленных.

В феврале 1944 года Петр Георгиевич Новиков был расстрелян.

Этот человек был представителем замечательной плеяды советских военачальников, выпестованных партией.

* * *

Итак, Севастополь был оставлен нашими войсками. Такими были официальные сообщения. А мне хочется сказать, что Севастополь мы не оставляли и не сдавали. Враг захватил его, когда некому и нечем было обороняться.

Длительная борьба защитников Севастополя, приковав к себе крупные силы противника, нарушила планы немецкого командования. Осенью 1941 года она способствовала срыву плана по захвату Кавказа, а весной и в первой половине лета 1942 года не позволила использовать армию Манштейна для наступления на южном крыле советско-германского фронта. Она была сильно обескровлена{45}.

250 суток понадобилось сильнейшей 11-й гитлеровской армии, поддержанной крупными силами авиации, для преодоления кусочка севастопольской земли глубиной в 16-18 километров.

С потерей нашими войсками Севастополя весь Крым оказался в руках врага. Это обстоятельство резко изменило обстановку в бассейне Черного моря и на южном крыле советско-германского фронта. Вражеская группировка, действовавшая на кавказском направлении, избавилась от угрозы, которую создавали для ее фланга и тыла советские войска, находившиеся в Крыму{46}.

Подводя итоги восьмимесячной обороны Севастополя, Совинформбюро сообщило, что за это время противник потерял около 300 тысяч убитыми и ранеными.

"Правда" 4 июля 1942 года писала: "Защитники Севастополя показали и невиданную силу духа, и беззаветное мужество, и ярость в борьбе с врагом, и пример стойкости, являя собою гордость нашего народа и пример героизма для многих поколений".

А через несколько дней "Правда" отмечала: "Бессмертен их подвиг, потрясший мир".

Сила сопротивления Севастополя была основана на хорошо продуманной, тщательно организованной обороне, эффективном и согласованном использовании всех сил Приморской армии и различных сил и средств Черноморского флота: боевых кораблей, авиации, береговой и зенитной артиллерии в интересах ведения сухопутной обороны. А за всем этим стоял решающий фактор - высокое политико-моральное состояние защитников города, их преданность Родине и непреклонная готовность выполнить свой воинский долг по ее защите.

Коммунисты, являясь подлинными носителями боевых традиций партии, ее дисциплины и организованности, были той силой, которая цементировала всю массу защитников и направляла их усилия к единой цели. Они воодушевляли воинов на героическую борьбу с врагом, вселяли веру в победу и личным примером поднимали бойцов на подвиг во имя счастья народа.

Алексей Толстой писал: "Вся наша страна болела душой за легендарных героев, обороняющих славу и честь нашей Родины. С каждым новым днем, узнавая, что стоит Севастополь, дымясь развалинами на берегах исторических бухт, гордостью и благодарностью, болью и тревогой полнились наши сердца. Севастополь, выполнив задачу, приспустил флаг, но лишь для того, чтобы скоро-скоро, в час боевой тревоги, снова поднять его. Не отдали защитники славу и честь Родины нашей, но возвеличили свою и нашу славу и честь. Севастополь был и будет крепостью Черноморского флота"{47}.

Да, массовость героизма, свойственная советскому народу в дни трудных исторических испытаний, в обороне Севастополя проявилась особенно ярко.

Защита черноморской твердыни нашла широкий отклик в иностранной печати.

Английские газеты писали: "Второй раз в истории России Севастополь озаряется блеском мировой славы. Севастополь оказался вполне достойным своей великой исторической традиции".

О Севастопольской обороне много говорила и гитлеровская печать.

В газете "Нойес цайт" за 12 июля 1942 года, издававшейся в Берлине, сказано: "...повесть о том, как большевики защищали Севастополь, является одной из самых страшных всех времен и всех народов.

К Севастополю можно полностью применить известное выражение: от него действительно не осталось камня на камне. Нигде еще в этой войне, ни на западе, ни на востоке, мы не видели такой страшной картины полного опустошения.

Название Севастополь - ныне не более как только географическое понятие" {48}.

Итак, Севастопольская оборона закончилась. Перестала существовать и славная Приморская армия. Закончилась и моя служба в ней. Ее воины - и те, кто пал на поле боя, и те, кому посчастливилось остаться в живых, показали себя настоящими героями. И я горжусь тем, что в годину самых суровых фронтовых испытаний мне было доверено командовать 172-й стрелковой дивизией, входившей в эту армию, и быть в одном строю с прекрасными людьми, сыновьями великой ленинской партии и беспартийными, одинаково мужественно отдававшими пламя своих сердец, кровь и жизнь во имя защиты любимой Родины.

По прибытии Военного совета Приморской армии из Севастополя в Новороссийск им были подготовлены боевые характеристики соединениям и частям Приморской армии, участвовавшим в обороне Севастополя.

Вот что сказано в боевой характеристике 172-й стрелковой дивизии: "...По организованности и высокому политико-моральному состоянию эта дивизия была лучшей в составе Приморской армии. В последних боях за Севастополь 172-я стрелковая дивизия с первых дней боев приняла на себя удар трех пехотных и одной танковой дивизий.

В течение трех дней 172-я стрелковая дивизия выдержала бешеный натиск врага. Многочисленные случаи беспримерного героизма, доблести и глубокой преданности своему долгу проявили воины этой дивизии.

Когда личный состав пехотных полков весь погиб, убиты были оба командира полка, начальники штабов, один комиссар убит, другой тяжело ранен, а в ротах почти не осталось бойцов, дивизия продолжала драться личным составом управления дивизии и специальными подразделениями, пока не вышли все из строя.

В результате боев 172-я стрелковая дивизия предотвратила прорыв главной группировки немцев, занесла врагу огромные потери"{49}.

Не одна тысяча наших героев сложила головы под Севастополем. Но в этой книге показаны только отдельные бойцы, матросы и офицеры. Имена многих и многих еще пока не названы. Но подвиг, совершенный ими, их бесстрашие, мужество и величие духа вошли в героическую летопись нашей Родины и стали ярким примером для многих поколений. И севастопольцы гордятся тем, что так честно и до конца выполнили свой воинский долг.

В знак того, что севастопольцы свято и храбро защищали родную землю, в 1942 году была учреждена медаль "За оборону Севастополя". Ею награждены десятки тысяч человек.

Несколько позже под боевым знаменем славной Приморской армии была возрождена отдельная Приморская армия, которая в 1943 году вместе с другими советскими армиями и Черноморским флотом громила немецко-фашистские войска в Крыму и освобождала Севастополь.

А под боевым знаменем нашей стрелковой дивизии в конце 1942 года была возрождена новая 172-я, которая прославила себя в сражениях Великой Отечественной войны, начиная от Дона под Сталинградом и до самых последних дней войны, чем мы, севастопольцы, хотя и воевали потом в других соединениях, очень гордимся.

Часть вторая.

У волжских берегов

Глава первая.

Враг рвется к Волге

В июне 1942 года гитлеровское командование заканчивало подготовку к проведению нового крупного стратегического наступления.

Однако после больших потерь, понесенных в операциях 1941-1942 годов, немецко-фашистская армия уже не имела достаточных сил для осуществления крупных наступательных операций с решительными целями на всем советско-германском фронте, как это было в начале войны. Поэтому гитлеровское командование в летней кампании 1942 года намеревалось на центральном советско-германском фронте удерживать занимаемое положение, а все основные усилия армий сосредоточить для проведения крупной стратегической операции на юге нашей страны, чтобы разгромить здесь советские войска, захватить нефтеносные районы Кавказа, а затем выйти к Ирану и Ираку.

Одновременно ставилась цель достигнуть Волги и захватить Сталинград крупный военно-промышленный центр страны и стратегический пункт. Но кавказское направление в гитлеровских планах летней кампании 1942 года считалось более важным.

28 июня из района восточнее Курска ударная группировка "Вейхс" (2-я, 4-я танковая немецкие и 2-я венгерская армии) группы армий "Б", поддержанная всей авиацией 4-го воздушного флота, перешла в наступление в общем направлении на Воронеж.

А 30 июня из районов Волчанска, Славянска и Артемовска начали наступать 6-я армия и войска группы армий "А" (11, 17 и 1-я танковая армии), чтобы вместе с силами группы армий "Б" окружить и уничтожить войска Юго-Западного и Южного фронтов западнее Дона и открыть себе дорогу на Северный Кавказ и к Сталинграду. Вначале задача по захвату этого города и выходу к Волге возлагалась на 4-ю танковую и 6-ю армии.

В завязавшихся сражениях сильные танковые группировки фашистов прорвали оборону и стали развивать наступление в восточном направлении. На левом фланге Брянского фронта, куда Ставка направила свои резервы, враг был задержан перед Воронежем. Но южнее войска Юго-Западного фронта, понеся в тяжелых боях большие потери, не смогли остановить противника, и его танковые группировки продолжали углубляться в нашу оборону.

Уже к 7 июля прорыв достигал около 300 километров по ширине и до 170 километров в глубину.

Для усиления своей кавказской группировки, в которую входили 17-я и 1-я танковая армии, Гитлер повернул из-под Воронежа 4-ю танковую армию вдоль Дона на юг. Следовательно, теперь на главное, кавказское направление немцы бросили обе танковые армии. А в сторону Сталинграда наступала 6-я армия, считавшаяся, правда, одной из самых боеспособных в германских вооруженных силах и имевшая очень сильный состав.

В те дни войска Юго-Западного и Южного фронтов не могли оказать упорного сопротивления сильным ударным группировкам противника.

Создалась реальная угроза прорыва врага к Волге и на Северный Кавказ. ЦК ВКП(б) и Государственный Комитет Обороны придавали сталинградскому направлению первостепенное значение и принимали срочные и решительные меры для того, чтобы создать здесь устойчивый фронт обороны, организовать отпор врагу, максимально обескровить его, остановить наступление и сорвать гитлеровский замысел захвата Сталинграда и кавказской нефти. Вместе с тем надо было надежно обеспечить с юга фланг и тыл центральной группировки советских войск.

К 10 июля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение выдвинуть из своего резерва в район западнее Сталинграда войска трех армий (63, 62 и 64-й), чтобы создать фронт обороны на дальних подступах к Сталинграду по линии Павловск, Клетская, Верхне-Курмоярокая. Одновременно предусматривалось развертывание усиленного строительства трех оборонительных рубежей на подступах к Сталинграду.

Для руководства военными действиями на всем сталинградском направлении на базе управления Юго-Западного фронта 12 июля был создан Сталинградский фронт. В состав его вошли кроме трех названных выше армий отходившая 21-я, а также 8-я воздушная армия.

Несколько позже Сталинградскому фронту были переданы отступавшие с большими потерями 28-я и 38-я армии, на базе которых потом сформировались 1-я и 4-я танковые армии.

Командующим фронтом был назначен Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, членом Военного совета фронта стал Н. С. Хрущев, а начальником штаба - генерал-лейтенант П. И. Бодин.

Фронту было приказано силами 62-й и 64-й армий создать прочную оборону западнее Дона (в большой его излучине) по линии Клетская, Суровикино, Верхне-Курмоярская и не допустить прорыва немецко-фашистских войск к Волге, а 63-ю и 21-ю армии предполагалось развернуть вдоль северо-восточного берега Дона, от Павловска до Клетской, фронтом на юг, чтобы не дать противнику продвинуться через Дон на север.

К середине июля гитлеровцам удалось захватить Валуйки, Россошь, Кантемировку, Миллерово и оттеснить советские войска за Дон на фронте от Воронежа до Ростова. И только в большой излучине Дона на линии Клетская, Цимлянская держались наши отдельные части. Именно здесь и стремился теперь враг прорваться к Сталинграду.

К тому времени 62-я армия генерала В. Я. Колпакчи выходила из района Сталинграда для занятия рубежа обороны, а основные силы 64-й армии только еще выдвигались в эшелонах по железной дороге к фронту от Тулы, и лишь головные ее соединения выгружались и сосредоточивались под Сталинградом.

Вот в таких очень невыгодных для советских войск условиях начиналась битва на Волге.

Командование Сталинградского фронта потребовало от командования 62-й и 64-й армий выдвинуть вперед сильные передовые отряды (по одному полку с артиллерией от каждой дивизии) на рубеж рек Чир и Цимла, чтобы задержать продвижение противника, не допустить форсирования им Дона и выиграть время, необходимое для обеспечения развертывания войск на оборонительном рубеже, указанном Ставкой.

17 июля передовые отряды 62-й и 64-й армий вступили в бой с авангардными частями противника на рубеже рек Чир и Цимла и упорным сопротивлением задержали их продвижение. Этот день и считается началом Сталинградской битвы. Только 22 июля передовые отряды 64-й армии оказались обойденными противником с флангов и, попав в тяжелое положение, начали отход.

Шесть суток потребовалось врагу для преодоления сопротивления передовых отрядов, чтобы приблизиться к главной полосе обороны наших войск. А за это время основные силы 62-й и часть сил 64-й армий смогли подойти к своим рубежам и запять оборону в большой излучине Дона от Клетской до Верхне-Курмоярской.

Немецкая разведка вскрыла сосредоточение наших сил в районе Сталинграда, и Гитлер потребовал от командования группы армий "Б" и командующего 6-й немецкой армией генерала Паулюса немедленно нанести по ним удар, захватить город, после чего развивать наступление вдоль Волги и выйти к Астрахани.

Командующий 6-й армией сосредоточил против Сталинградского фронта 26 дивизий, 7500 орудий и минометов, около 740 танков и 1200 самолетов{50}. 23 июля эти силы ударили по правому флангу 62-й армии и дивизиям, стоявшим на стыке двух армий, с расчетом прорвать оборону, окружить советские войска, сделать стремительный бросок вперед и с ходу овладеть Сталинградом.

Развернулись ожесточенные бои. Танковые и моторизованные войска противника упорно рвались вперед. Но советские полки 62-й и 64-й армий смело и упорно отстаивали свои позиции.

Только огромное превосходство врага в силах подводило ему прорвать оборону южнее Клетской, на правом фланге 62-й армии, и к 26 июля выйти к Дону севернее Калача. Создалась крайне серьезная обстановка. Враг мог отрезать от Сталинграда войска обеих наших армий.

В этих условиях Ставка Верховного Главнокомандования передала в распоряжение командования Сталинградского фронта 1-ю и 4-ю танковые армии, находившиеся еще в стадии формирования, чтобы нанести контрудар по прорвавшейся группировке противника, разгромить ее и восстановить положение.

Но 4-я танковая к решению такой задачи еще не была готова, поэтому армии в сражение пришлось вводить в разное время.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский, который тогда же был послан в район Сталинграда как представитель Ставки, позже писал: "Изучение сложившейся на фронте обстановки показало, что единственная возможность ликвидировать угрозу окружения 62-й армии и захвата противником переправ через Дон в районе Калача и к северу от него заключалась в безотлагательном нанесении по врагу контрударов наличными силами 1-й и 4-й танковых армий"{51}.

Первый контрудар был нанесен 25 июля из района Калача в северо-западном направлении на Верхне-Бузиновку силами 1-й танковой армии генерала К. С. Москаленко, а второй - силами 4-й танковой армии генерала В. Д. Крюченкина 27 июля из района Трехостровской в западном направлении на Верхне-Бузиновку.

Немецкое командование, стремясь сорвать этот контрудар, бросило 26 июля силы 24-го танкового и 51-го армейского корпусов против правого фланга 64-й армии, где оборонялись дивизии полковника А. И. Колобутина и генерал-майора Н. И. Бирюкова (29-я и 214-я). Враг при поддержке более ста танков потеснил их и вышел к Дону в районе Нижне-Чирской, что южнее Калача. Это побудило Ставку в директиве от 28 июля указать командующему Сталинградским фронтом, что направление Нижне-Чирская, Сталинград является кратчайшим путем к городу, что противник, переправившись через Дон, может использовать его для обхода города с юга и выхода в тыл главным силам фронта.

Но удар врага севернее развития не получил. Хотя поставленные перед 1-й и 4-й танковыми армиями задачи полностью и не были выполнены, противник, однако, понес большие потери. Советские войска задержали продвижение гитлеровцев, не позволили им осуществить стремительный бросок на Сталинград.

Ожесточенное сражение в большой излучине Дона продолжалось до 31 июля. Упорной обороной и решительными контрударами советские войска замедлили, а потом и остановили продвижение 6-й армии перед внешним обводом Сталинграда.

Гитлеровское командование начало усиливать сталинградскую группировку войск. В состав 6-й армии дополнительно были переданы 17-й и 11-й немецкие корпуса. Но и ввод в сражение этих сил не принес врагу серьезного успеха.

Не мог противник сломить нашу оборону и на кавказском направлении. В этих условиях гитлеровское верховное командование посчитало необходимым в первую очередь разделаться с группировкой советских войск под Сталинградом.

30 июля на совещании в ставке Гитлера начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль говорил, что судьба Кавказа решится под Сталинградом, поэтому необходима передача сил из группы армий "А" в группу армий "Б", и это должно произойти как можно дальше к югу от Дона{52}. Того же мнения был и сам Гитлер.

И вот 4-я немецкая танковая армия, которая была повернута с северного участка на кавказское направление, теперь снимается оттуда, снова включается в группу армий "Б" и перебрасывается на север, чтобы совместно с 6-й армией Паулюса захватить Сталинград. На это направление гитлеровцы перенацеливали и основные силы своего 4-го воздушного флота.

А вскоре на сталинградское направление начали выдвигаться войска гитлеровских сателлитов: 8-я итальянская армия и соединения 3-й и 4-й румынских армий.

Эти резкие изменения в перенацеливании крупных германских сил с одного важного направления на другое в ходе одной военной кампании, бесспорно, говорили о слабости стратегии фашистского руководства.

Нетрудно понять, что к такому повороту в оценке военных событий Гитлером привел ход развития вооруженной борьбы, навязанный советским Верховным Главнокомандованием.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал, что сталинградское направление "вопреки расчетам и желанию нацистских стратегов, из вспомогательного превратилось в решающее направление борьбы на всем советско-германском фронте"{53}.

* * *

Итак, выполняя приказ Гитлера, его 4-я танковая армия 30 июля переправилась у станицы Цимлянской на левый берег Дона и двинулась на север вдоль железной дороги Тихорецк - Котельниково на Сталинград.

Оборонявшаяся у Котельникова малочисленная и ослабленная в длительных боях 51-я армия оказалась изолированной от основных сил Северо-Кавказского фронта. В связи с этим Ставка 30 июля включила ее в состав Сталинградского фронта. Действуя на очень широком фронте, 51-я не могла оказать должного сопротивления танковым ударам врага, и уже 2 августа противник занял Котельниково.

С выходом сюда фашистской танковой армии образовалось второе важное направление на Сталинград с юга. Назревала серьезная угроза не только для левого фланга 64-й армии, но и для всего тыла главных сил Сталинградского фронта, создавалась опасность выхода противника к Волге.

Учитывая это, командование фронта развернуло на рубеже Красный Дон, Райгород (левее 64-й армии) находившуюся в резерве 57-ю армию генерал-майора Ф. И. Толбухина.

В связи с тем что силы 64-й армии частично вели бои южнее реки Аксай, в 40 километрах от основного рубежа обороны, управлять боевыми действиями было затруднительно. Поэтому вновь назначенный командующий 64-й армией генерал-майор М. С. Шумилов 2 августа принял решение о создании отдельной оперативной группы под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова. В состав группы вошли 29-я стрелковая дивизия полковника А. И. Колобутина и 154-я бригада морской пехоты полковника А. М. Смирнова. С августа в нее были включены также 138-я и 157-я стрелковые дивизии, отходившие со стороны Котельникова, 6-я гвардейская танковая бригада и два полка гвардейских минометов.

После подчинения 51-й армии Сталинградскому фронту ширина его полосы обороны достигла почти 800 километров, а в его составе уже находилось восемь армий. Поскольку управление таким количеством войск вызывало затруднения, а противник мог проводить наступление крупными силами на двух направлениях (с запада и с юга), Ставка 5 августа выделила из Сталинградского еще один фронт - Юго-Восточный. Все войска, находившиеся севернее и северо-западнее Сталинграда (21, 62, 63 и 4-я танковая армии и 28-й танковый корпус), вошли в Сталинградский фронт, командующим которого был назначен генерал-лейтенант В. Н. Гордов. В состав Юго-Восточного вошли 64, 51, 57-я армии, 13-й танковый корпус, а также 8-я воздушная армия. Командующим фронтом стал генерал-полковник А. И. Еременко.

9 августа Ставка указывала обоим фронтам: "Иметь в виду.., что оборона Сталинграда и разгром врага, идущего с запада и юга на Сталинград, имеет решающее значение для всего нашего советского фронта"{54}. Ставка обязывала командующих фронтами принять все меры для того, чтобы отстоять Сталинград и разбить врага на ближних подступах к городу.

А немецкое командование стремилось во что бы то ни стало пробиться к Волге и Сталинграду. Поэтому 4-я танковая армия из района Котельниково сразу же перешла в наступление и стала быстро продвигаться на север.

Оперативная группа генерала В. И. Чуйкова вступила в тяжелые бои. Враг стал обходить ее с востока и повел наступление на глубокий фланг, угрожая группе полным окружением, направив одновременно основные силы армии вдоль железной дороги Котельниково - Сталинград. Командующий 64-й армией генерал М. С. Шумилов решил отвести войска генерала Чуйкова на рубеж реки Аксай. Здесь они снова вступили в тяжелые бои, и снова противник стал угрожать им окружением. Тогда Шумилов с разрешения командующего фронтом оттянул группу на основной рубеж обороны по реке Мышкова.

Следует сказать, что соединения генерала В. И. Чуйкова в ходе тяжелых шестидневных боев выполнили важную оперативную задачу. Притянув к себе свыше трех дивизий 4-й немецкой танковой армии, они серьезно ослабили ударную группировку врага, наступавшую на основной рубеж обороны.

6 августа 4-я танковая армия противника, поддержанная крупными силами авиации, перешла в наступление. Наиболее сильные бои разгорелись на левом фланге 64-й армии (Абганерово, Тингута). Танкам врага удалось сделать в наших позициях прорыв шириной девять километров, глубоко вклиниться в оборону, занять железнодорожный разъезд 74-й километр, станции Тингута, Абганерово и приблизиться к Сталинграду на расстояние 40 километров.

Наши воины сражались мужественно.

На стрелковый батальон старшего лейтенанта Куликова из 126-й стрелковой двигались 11 танков и пехота противника, поддерживаемые артиллерийским огнем. На помощь подошли артиллеристы дивизиона лейтенанта Малахова, которые со стрелковыми подразделениями отразили атаки, подбили несколько танков и уничтожили до сотни фашистов. Но тут же на батальон стало наседать до полка фашистов, на его позиции шло более двадцати танков. И снова было отбито пять атак, уничтожено 10 танков и около 250 гитлеровцев.

С этого времени главная тяжесть борьбы на фронте 64-й армии переместилась на левый ее фланг. Учитывая обстановку, сложившуюся здесь, штаб Юго-Восточного фронта направил в распоряжение командарма 64-й 204-ю стрелковую дивизию, 13-й танковый корпус, 133-ю отдельную тяжелую танковую бригаду, а также несколько артиллерийских и гвардейских минометных полков, поставил перед армией задачу нанести контрудар по вклинившейся в нашу оборону группировке противника и восстановить положение.

Ранним утром 9 августа ударила по врагу наша артиллерия, а полчаса спустя на первый эшелон фашистов обрушили огонь гвардейские минометные полки. Такой массированный удар "катюш" был применен здесь впервые. Когда стихли громовые раскаты и погасли огненные трассы реактивных снарядов, в атаку ринулись танки и стрелковые полки.

Противник был ошеломлен и мощью огня, и внезапностью наших действий, и силой удара. Гитлеровцы дрогнули. Уцелевшие танки и недобитая пехота начали отходить. А танкисты 13-го танкового корпуса, 133-й отдельной тяжелой танковой бригады, 254-й танковой бригады, а также 38, 126, 204-я стрелковые дивизии, курсантские полки продолжали громить врага.

Смело и дерзко действовали танкисты. Так, командиры танков 133-й тяжелой танковой бригады лейтенанты Малоземов, Андреенко и Антонов ворвались в боевые порядки врага и за двадцать минут уничтожили десять танков противника, раздавили шесть орудий и истребили около сотни фашистов. А танкисты батальона капитана Мотяева за несколько минут схватки подбили пять боевых машин врага.

Успешно проведенный армейский контрудар по сильной группировке 4-й танковой армии врага был высоко оценен Военным советом фронта и Ставкой.

В двухдневных боях главная группировка врага была отброшена на 10 километров. В этом сражении наши войска наголову разгромили более трех вражеских полков, сожгли и подбили более 60 танков и 40 исправных танков захватили. 64-я армия снова вышла на внешний оборонительный обвод по северному берегу реки Мышкова.

Немецкое командование вынуждено было наступление приостановить. Но хотя попытка врага силами 4-й танковой армии прорваться к Сталинграду с юга была отражена, он стал сразу же подтягивать новые силы. Ожидались новые схватки.

* * *

Вот в такое суровое время я ехал из Сталинграда в 64-ю армию на должность начальника штаба армии. По дороге мы обгоняли много небольших колонн пехоты, следовавших к линии фронта, встречались с машинами, на которых везли раненых, с группами мирных жителей, в основном женщинами с детьми, которые уходили в тыл.

Мы въехали в небольшой населенный пункт, где располагался командный пункт армии. Грохотали выстрелы наших орудий, огневые позиции которых были где-то впереди, изредка слышались взрывы вражеских снарядов вокруг деревни. Шла огневая дуэль.

Когда я подошел к небольшому деревянному домику, возле которого стоял часовой, меня чуть не сбил с ног выскочивший из дверей небольшого роста полковник с полуразвернутой картой в руках. Он побежал куда-то вдоль траншеи, начинавшейся во дворе. "Должно быть, получил за что-то нагоняй от командарма, - подумал я, - если так стремглав выбежал от него". В тот же вечер я узнал, что это был заместитель начальника оперативного отдела штаба армии Петр Михайлович Журавлев.

Поправив гимнастерку, фуражку, ремни, я вошел в домик и увидел двух незнакомых мне генералов. Первый, лет сорока пяти, полный, плечистый, сидел за деревенским столиком, на котором была разложена карта и стояли два телефонных аппарата, сосредоточенно рассматривал карту и даже не посмотрел в мою сторону. Другой, смугловатый, совсем молодой генерал, сидел в стороне от столика. Он цепким взглядом окинул меня, но не проронил ни слова.

Стоя у двери, я пытался определить, кто из генералов командующий. Наугад представился генералу, склонившемуся над картой, и не ошибся. Это был Михаил Степанович Шумилов. Он как-то слишком долго задержал на мне строгий, проницательный взгляд своих небольших серых глаз. Казалось, будто он сомневается в том, что перед ним стоит новый начальник штаба армии. Чувствуя это, я поторопился вручить командарму предписание. Генерал Шумилов медленно прочитал его, вновь ощупывающе взглянул на меня.

- Прошу удостоверение личности, - сказал он и, внимательно ознакомившись с документом, спросил грубоватым, с легкой хрипотой голосом: - На фронте были или из тыла?

Выслушав мой ответ и вроде бы удовлетворенный им, Шумилов вышел из-за стола, пожал мне руку и кивнул в сторону молодого генерала:

- Представьтесь члену Военного совета армии...

Генерал привстал, поздоровался со мной, назвался коротко:

- Абрамов.

Командарм снова сел за стол, еще раз прочитал мое предписание, снова повертел в руках удостоверение, долго всматривался в меня, потом неторопливо сказал:

- Обстановка на фронте сложная. Войска дерутся хорошо, но управление ими отстает. Начальник штаба армии полковник Новиков - человек грамотный, исполнительный, но в сложной обстановке порой теряется и многое упускает в работе. Вот я и попросил Военный совет фронта найти ему замену...

Слова "многое упускает в работе" меня несколько озадачили, ведь эта оценка относилась к работе начальника штаба.

- Предстоят тяжелые бои, - продолжал генерал Шумилов, - так что постарайтесь как можно быстрее вникнуть в обстановку.

Мы пошли в блиндаж начальника штаба. Полковник Н. М. Новиков стоял, склонившись над картой, развернутой на столе, и не сразу нас заметил. Когда мы подошли совсем близко к нему, он повернулся, встретился лицом к лицу с командармом и как-то растерялся. "Нервный и боится командующего", - подумал я. И хотя Новиков еще не знал, что он уже не начальник штаба армии, но, видимо, догадался, что ничего хорошего от прихода Шумилова ждать ему не приходится.

Командующий, не глядя на Новикова, с какой-то особой суровостью бросил:

- Передайте дела новому начальнику штаба товарищу Ласкину, а сами направляйтесь в распоряжение Военного совета фронта.

Полковник Новиков не шевельнулся и не вымолвил ни единого слова. Было ясно, что все эти тяжелые, ошеломляющие слова командарма для него были полной неожиданностью. Шумилов вышел. Я хорошо понимал душевное состояние Новикова. Он хотел ознакомить меня с положением дел на фронте, но, заметив его растерянность, я сказал, что обстановку мне доложат операторы.

Да, первая моя встреча с генералом Шумиловым была, прямо скажем, несколько сухой, официальной и не совсем товарищеской. Глядя на бывшего начальника штаба, я подумал, что, возможно, и мне уготована такая же судьба. Ведь она на фронте не всегда зависит от самого офицера, а часто определяется всякого рода обстоятельствами. А иногда - волей начальника.

...Наступила темная ночь. Мы с операторами изучали и анализировали обстановку. В блиндаж неожиданно вошел командарм.

- Ну как выглядит обстановка на фронте? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: - У противника танковые и моторизованные дивизии. Маневрируют они умело. Надо постоянно следить за ними, для борьбы с танками всегда держать наготове артиллерию, особенно истребительные противотанковые артполки. Следует хорошо подумать и над определением районов, по которым будем использовать залпы реактивных минометных полков. Такого мощного массированного огня "катюш" мы до последних дней еще не применяли. Ни в коем случае нельзя допустить их ударов ближе километра от своей пехоты. И вместе с тем надо, чтобы войска быстро использовали их огневой удар для атаки...

Потом командарм внимательно выслушал некоторые мои мнения, которые я основывал на опыте севастопольской обороны, в частности, относительно создания резервов и оборонительных полос.

Этот короткий разговор сразу убедил меня в хороших деловых качествах командарма. Всегда считалось, что достоинства военачальников такого масштаба нужно оценивать по трем качествам: первое - высокая оперативная подготовленность, то есть способность глубоко анализировать обстановку, уметь оценивать противника, раскрывать его замысел, грамотно использовать в бою свои силы и средства; второе - умение организовать взаимодействие; третье - твердое и умелое руководство войсками в ходе сражения. Всеми этими качествами в полной мере, как я потом убеждался многократно, обладал генерал Михаил Степанович Шумилов.

В эти дни войска изучали приказ Народного Комиссара Обороны СССР И. В. Сталина No 227 от 28 июля 1942 года, в котором указывалось, что немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду и Волге и хотят любой ценой захватить Северный Кавказ с нефтяными и другими богатствами, что отступать дальше значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину, что немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Поэтому надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской земли. Ни шагу назад без приказа высшего командования! Таков призыв нашей Родины.

Конечно, каждый боец и командир должен был проникнуться глубоким пониманием сложившейся обстановки, требований приказа и сознанием личной ответственности за судьбу Родины. В этом направлении проводилась большая партийно-политическая работа. И конечно, такой приказ не мог не найти самого горячего отклика среди людей.

Глава вторая.

У стен волжской твердыни

Ожидалось новое крупное наступление врага, поэтому советское командование проводило наращивание сил в районе Сталинграда и укрепление рубежей обороны.

Основная группировка войск Сталинградского фронта - 4-я танковая и 62-я армии - прикрывала западное направление.

Войска Юго-Восточного фронта оборонялись на юго-западном направлении. Наша 64-я занимала участок от Логовской на восток по реке Мышкова до Тингута. Левее располагалась 57-я армия, а 51-я стояла на широком фронте между озерами Барманцак и Сарпа. Правее от нас продолжала обороняться 62-я армия.

Мы считали, что гитлеровцы будут наносить удар вдоль железной дороги Котельниково - Сталинград, то есть по левому флангу 64-й и в стык ее с 57-й армией, на наиболее опасном и кратчайшем к городу направлении с юга, чтобы выйти на тылы армии и фронта. Поэтому генерал М. С. Шумилов принял решение основные усилия армии сосредоточить на левом фланге, на участке Капкинский, Тингута.

Сюда были поставлены наиболее полнокровные стрелковые дивизии: 126-я полковника В. Е. Сорокина, 204-я полковника А. В. Скворцова и 38-я полковника Г. Б. Сафиулина. Они были усилены истребительными противотанковыми артиллерийскими полками. Здесь же сосредоточивались три армейских артиллерийских полка, устанавливались противотанковые минные заграждения и вкапывались в землю танки. А в глубине на этом же направлении располагался общевойсковой резерв - 29-я и 138-я стрелковые дивизии, 13-й танковый корпус, подвижной противотанковый резерв и один гвардейский минометный полк. Создание такого крупного резерва в армии в условиях обороны, думается, было достигнуто впервые за четырнадцать месяцев войны. Это говорило и о новых наших возможностях, и о том, что в сражении за Сталинград советские войска будут вести самые активные действия.

Немецко-фашистское командование считало, что 6-й и 4-й танковой армиям, наступавшим с разных направлений, не удалось до сих пор с ходу прорваться к Сталинграду потому, что их действия не были согласованы по времени, а сами удары были недостаточно сильными. Теперь гитлеровцы более тщательно готовили новое наступление. Прикрыв фланг ударной группировки с севера подошедшими войсками 8-й итальянской армии, они планировали силами 6-й и 4-й танковой армий осуществить одновременный концентрический удар с запада и с юга, чтобы стальными клиньями пробить нашу оборону, взять в клещи войска 62-й и 64-й армий, составлявших главные силы, оборонявшие город, разгромить их и захватить Сталинград.

А для осуществления взаимодействия между двумя этими армиями и привлечения внимания нашего командования к центральному участку фронта планировалось нанесение вспомогательного удара в направлении Калач, Сталинград, в стык 62-й и 64-й армий.

Безусловно, это был замысел опытного и коварного врага.

Для достижения поставленной цели противник сосредоточил 39 дивизий (в том числе четыре танковые и три моторизованные), 1040 танков и 7400 орудий и минометов. Наступление этих сил поддерживал весь 4-й воздушный флот в количестве 1200 самолетов. Это позволило врагу обеспечить превосходство над нашими войсками в орудиях и минометах в 2,2 раза, в танках - в 4 раза, а на южном участке - даже в 6 раз{55}.

Ударная группировка 6-й армии Паулюса в составе десяти дивизий наносила удар с северо-запада по нашей 4-й танковой армии, занимавшей оборону в малой излучине Дона, а 4-я танковая армия Гота, имевшая десять дивизий, - с юга, из района Абганерово, Плодовитое, по войскам 64-й армии.

На рассвете 17 августа, едва взошло солнце, в небе показалась армада фашистских самолетов.

Тяжелые бомбардировщики шли на высоте 2-2,5 тысяч метров большими группами, развернувшись на широком фронте.

- Будут бомбить Скворцова, - уверенно сказал командарм и, посматривая то и дело на самолеты, медленно зашагал туда-сюда по траншее.

- Началась бомбежка! - крикнул кто-то.

Нам было хорошо видно, как от самолетов отделялись бомбы и летели вниз с нарастающей скоростью.

Это была авиационная подготовка наступления. А затем в бой вступила артиллерия.

Мощные бомбы, снаряды и мины взрывались всюду, поднимая вверх фонтаны серой земли. Песчаная пыль слепила людей. Вскоре вся полоса обороны оказалась в сплошном дыму и в огне. Мы смотрели на этот бушующий смерч и думали, уцелеют ли наши люди, на которых обрушены эти удары.

Все знали, что вслед за огневой подготовкой начнется наступление танков и пехоты. Но в какую минуту точно? Упустить момент начала атаки упустить многое. И хотя за противником следили тысячи глаз, все же командиры постоянно отдавали распоряжения: "Усилить наблюдение за танками и пехотой, быть готовыми к отражению наступления".

Бомбежка закончилась, по встречный огневой бой продолжался. Вскоре в небе снова появились вражеские самолеты. Они произвели какие-то перестроения, и большая группа бомбардировщиков ринулась в пике. Легкие бомбардировщики один за другим пыряли вниз, сбрасывали бомбы и тут же с сильнейшим ревом уходили ввысь. И снова плотный артиллерийский огонь врага. А вот и танки устремились в атаку. Три корпуса танковой армии Гота (48-й танковый, 4-й армейский и 6-й армейский румынский) перешли в наступление.

Это было 17 августа около шести часов утра, то есть в тот же день и час, когда Паулюс двинул свою 6-ю армию на Сталинград с северо-запада.

По мере приближения немецких танков в бой вступали одна за другой наши истребительно-противотанковые и артиллерийские полевые батареи. Но и противник усиливал огонь, он велся с обеих сторон с небывалой силой.

В первые минуты истинное положение дел на каком-либо участке более или менее точно могли знать лишь командиры передовых подразделений. Но каждый из них видел обстановку только на своем небольшом участке. А так как с началом схватки эти командиры лишились телефонной связи, да к тому же перед ними были вражеские танки и пехота, то им было не до докладов. Не могли передать обстоятельной информации в это время командиры и штабы дивизий. Поэтому штаб армии оценивал общий ход боя по активности бомбежки, плотности артиллерийско-минометных разрывов и количеству танков врага на том или ином участке. Командующий хорошо чувствовал пульс боя и сделал вывод, что главное сражение развертывается на левом фланге армии.

Первые короткие доклады командиров стрелковых дивизий сводились к тому, что враг наступает крупными силами, но встречен мощным артиллерийским огнем, несет потери.

Но вскоре стали поступать и первые тревожные данные. Командир 204-й стрелковой полковник А. В. Скворцов докладывал, что на его участке, от совхоза имени Юркина до Тингута, наступает свыше 100 танков и более дивизии пехоты, на левом фланге враг прорвался к первым траншеям. Однако полки удерживают свои позиции.

Поступали сведения о переходе в наступление противника и от соединений, оборонявшихся на центральном участке. Но не было вестей из 38-й стрелковой полковника Г. Б. Сафиулина, так как связь с ней нарушилась. Поэтому туда направились офицеры штаба, чтобы на месте выяснить и оценить обстановку. И именно на участке этой дивизии ситуация оказалась наиболее сложной. Там прорвались танки и пехота противника. Командарм Шумилов поспешных выводов не делал и пока не докладывал начальству обстановку. Воздерживались информировать о ней штаб фронта и мы в штабе армии.

Лишь к восьми часам командарм сделал обстоятельный доклад командующему фронтом А. И. Еременко. Суть его сводилась к следующему: фашистский генерал Гот бросил в наступление все силы 4-й танковой армии. Общая ширина наступления достигает сорока километров, во наиболее сильные и яростные атаки проводятся на пятнадцатикилометровом фронте в направлении железной дороги Абганерово - Тундутово. Здесь действуют более четырех дивизий, не менее 300 танков и едва ли не вся авиация противника.

Таким образом, наш прогноз о направлении главного удара со стороны противника полностью подтвердился.

Наступление врага, докладывал генерал М. С. Шумилов, встретило упорное сопротивление обороняющихся частей 126, 204 и 38-й дивизий, огонь ведет вся артиллерия армии. Полки удерживают свои позиции. Противник несет большие потери. Несколько десятков танков подбито и подожжено. На отдельных участках 204-й и 38-й дивизий танкам, однако, удалось прорваться к первым траншеям. Отмечен подход резервов противника из глубины.

Командарм попросил в заключение нанести удар по подходящим колоннам пехоты фронтовой авиацией.

Нам было известно, что командующий фронтом генерал А. И. Еременко всегда считал доклады М. С. Шумилова исчерпывающими, ясными и правдивыми, поэтому вопросов, как правило, почти не задавал. Так было и на этот раз. Но просьбу о выделении авиации он все же не удовлетворил, объясняя это тем, что армия Паулюса ведет крупное наступление на 4-ю танковую армию генерала В. Д. Крюченкина, имеет там успех, и поэтому, дескать, вся авиация направляется на северный участок.

Шли напряженные бои. Враг подводил новые эшелоны танков и пехоты.

Ценой больших потерь гитлеровцам удалось на стыке 120-й и 204-й дивизий прорвать первые позиции и вклиниться в оборону на глубину 4-5 километров, а на участке 38-й стрелковой, которую атаковали около 70 танков и более дивизии пехоты, вели тяжелейшую борьбу полки первого эшелона, которыми командовали майор Петров, майор Четвертухин и капитан Давиденко. Воины проявляли исключительный героизм и мастерство. Некоторые батальоны, окруженные вражескими танками, дрались до самой темноты, но своих позиций не оставили. Быстрым маневром на это направление были переброшены два истребительных противотанковых артиллерийских полка и полк "катюш", затем введена в бой часть сил 13-го танкового корпуса полковника Т. И. Танасчишина. Они нанесли противнику большой урон, и наступление его здесь было приостановлено.

Чтобы лучше понять, насколько упорными и кровопролитными были бои, вспомним о том, как действовал батальон 706-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии, которым командовал коммунист капитан Муратов. В предыдущих боях подразделение было очень ослаблено: в нем оставалось немногим более 20 активных штыков. А сейчас на этих людей обрушился сильный артиллерийско-минометный огонь, сброшен бомбовый груз с самолетов, а затем ринулись танки и автоматчики. Но наши бойцы не дрогнули. Пропустив машины, они вступили в тяжелый бой с пехотой, расстреливая гитлеровцев в упор и во фланг и отсекая их от танков. А они все наседали. Таяли ряды наших воинов, держаться становилось все труднее. Не выпускал из рук пулемета и Муратов. К исходу дня в строю остались лишь два бойца и тяжело раненный командир. Когда стало вечереть, капитан написал донесение: "Отражено шесть атак. Уничтожено несколько десятков солдат и офицеров противника. Нас осталось двое. Продолжаю вести огонь. Муратов".

Капитан Муратов погиб, не оставив своей позиции.

За два-три часа до захода солнца уже стало очевидным, что накал сражения вот-вот должен стихнуть. Поэтому в дивизии, оборонявшиеся на важнейших участках, были направлены офицеры штаба армии для выяснения обстановки.

* * *

Много старательности, настойчивости и умения вкладывали операторы, разведчики, артиллеристы, танкисты и инженеры, чтобы сказать свое слово при выработке оперативного решения.

Конечно, командарм самостоятельно готовит свое решение. Но штаб обязан дать ему необходимые сведения о противнике, своих войсках, подготовить самые разнообразные расчеты. А начальник штаба, конечно, всегда должен быть готов доложить свои соображения по всем этим вопросам.

Как же оценил обстановку и какое принял решение командарм?

Было ясно, что в течение ночи противник подведет вторые эшелоны танков и пехоты и завтра с утра продолжит наступление. Наиболее сильные удары следует ожидать на направлении Абганерово, Тундутово, где враг достиг наибольшего успеха. Исходя из этого, главные огневые и ударные силы армии сосредоточиваются на стыке 126-й и 204-й стрелковых дивизий. Для усиления обороны передовой линии на этом направлении в первый эшелон вводится резервная 29-я стрелковая дивизия, усиленная двумя истребительными противотанковыми артиллерийскими полками и танками, которые вкапывались в землю.

На этом же участке сосредоточивались армейские пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки "катюш", а также армейские инженерные батальоны для установки противотанковых заграждений.

Поздно вечером нам стало известно, что 4-я танковая армия генерала В. Д. Крюченкина, державшая оборону в малой излучине Дона северо-западнее Сталинграда, не выдержала сильных ударов 6-й армии врага и оставила свои оборонительные позиции.

Гитлеровцы в нескольких местах форсировали Дон и расширили плацдарм на участке в 45 километров. Все попытки нашего командования оттеснить противника назад не удались. Угроза прорыва обороны там возрастала. Поэтому Военный совет фронта указал генералу М. С. Шумилову на то, что теперь особенно важно, чтобы 64-я любой ценой удержала свои рубежи обороны.

За короткую летнюю ночь не успели полностью рассеяться пыль и гарь от взрывов многих тысяч бомб, снарядов и мин. Поэтому утро 18 августа было сумрачным и тусклым. Наступление враг начал не с самого раннего утра, как было накануне. Мы с волнением ждали этого часа. И он настал, и снова разразилась артиллерийско-минометная канонада, снова повисли в небе бомбардировщики, методично освобождаясь от бомбового груза, а вскоре крупные силы танков и пехоты возобновили попытки продвинуться вперед.

По силе огня было видно, что, как и накануне, самый ожесточенный бой снова развертывается на левом фланге армии. Но теперь многие наши противотанковые батареи были поставлены на самые передовые позиции, и поэтому артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, очень метко разили танки и пехоту на подступах к первой линии окопов. Одни за другими вспыхивали танки врага. Многие из них вынуждены были менять маршруты, чтобы уклониться от губительного огня противотанкистов. Но, изменяя направление, они подставляли под снаряды бортовую броню, и наши артиллеристы это немедленно использовали. За весь день, несмотря на многократные яростные атаки, немцы смогли лишь несколько потеснить на отдельных участках полки 204-й и 38-й дивизий, но оборону армии нигде не прорвали.

Ничего, в сущности, не добившись в попытках продвинуться вдоль железной дороги Абганерово - Сталинград, Гот перенес направление главного удара несколько восточнее - в полосу обороны 57-й армии, рассчитывая прорваться к Сталинграду вдоль Волги через Красноармейск.

20 августа гитлеровцы снова перешли в наступление.

К исходу второго дня напряженных боев на этом направлении соединениям 4-й немецкой танковой армии удалось прорвать оборону на правом фланге армии, где стояли 15-я гвардейская и 422-я дивизии, и к вечеру 21 августа 90 вражеских танков и пехота вклинились в нашу оборону на глубину 10-12 километров. Это значило, что танки врага могли вскоре выйти к Волге в район Красноармейска.

Командующий 57-й армией генерал Ф. И. Толбухин немедленно выдвинул к участку прорыва 56-ю танковую бригаду, истребительные противотанковые артиллерийские полки и часть сил 36-й гвардейской стрелковой дивизии.

А генерал М. С. Шумилов приказал повернуть фронт двух левофланговых стрелковых дивизий 64-й армии (204-й и 38-й) с юга на восток, чтобы не допустить удара противника по левому флангу. Одновременно туда подтягивались противотанковые артиллерийские средства и армейский резерв 13-й танковый корпус и 138-я стрелковая дивизия.

В это же время командующий фронтом генерал А. И. Еременко для предотвращения угрозы флангу и тылу всего Юго-Восточного фронта срочно направил в состав 57-й армии четыре истребительных противотанковых артиллерийских и четыре гвардейских минометных полка. Оборона здесь была серьезно упрочена, поэтому все дальнейшие попытки врага развить наступление на Красноармейск были отражены. Не добившись успеха на красноармейском направлении, немецкое командование снова перенесло главные усилия 4-й танковой армии на левый фланг нашей 64-й и создало здесь сильную ударную группировку в составе 24-й и 14-й танковых дивизий, в которых было до 300 машин. Наша разведка своевременно обнаружила этот маневр фашистов, и им срочно были противопоставлены 20-я истребительная противотанковая артиллерийская бригада, 186-й и 665-й истребительные противотанковые артиллерийские полки и 133-я тяжелая танковая бригада.

В полдень 22 августа противник нанес сильнейший удар западнее Тингута. Начались кровопролитные бои. В целях психического воздействия на наши войска противник в тылу нашей обороны поджигал все, что мог. Пожары полыхали в приволжской степи днем и ночью. Горели сухая стерня, стога соломы и сена, отдельные строения, разбитые автомашины.

А группы гитлеровских автоматчиков, проникающие в нашу оборону, вели бесприцельный огонь во фланг и тыл подразделениям. Враг надеялся надломить дух наших воинов.

Перед вечером фашистам удалось овладеть станцией Тингута. Командарм после этого ввел в бой истребительные противотанковые полки, и мощный натиск врага был сдержан.

Тяжелые бои, летняя жара в песчаной степи крайне изнуряли людей. Гимнастерки солдат и офицеров были серыми от пыли и белесыми от пота, выпаренного немилосердным солнцем, а лица их опалены и тронуты пороховой гарью. Но никто не падал духом, все держались стойко.

С утра 23 августа ударная группировка 4-й танковой армии Гота снова бросилась в наступление. И снова двое суток непрерывных ожесточенных боев с танками.

Очень нелегкое это дело - борьба с танками, когда они применяются массово, идут эшелон за эшелоном. Ни полк, ни дивизия своими средствами с этой грохочущей лавиной стали и огня не справятся. Тут большую роль могут сыграть средства армейского подчинения. И у нас в 64-й умело организовывали противотанковую оборону. Когда машины противника выходили из своих исходных районов (3-4 километра от переднего края обороны), по ним начинала бить с закрытых позиций полевая артиллерия, применяя подвижный заградительный огонь по рубежам. А как только танки приближались на 1000-1500 метров, в борьбу вступали гвардейские минометные полки. Реактивные снаряды "катюш" не пробивали толстую броню, но крошили гусеницы, поджигали сам танк. Когда же крестоносные громадины были на расстоянии прямого выстрела противотанкового орудия, начиналась горячая работа для батарей истребительно-противотанковых полков. А с подходом танков к переднему краю огонь вели одновременно все виды артиллерии и пехота. Тут завязывался самый жаркий и беспощадный бой. Танки, грозно рыча, надвигались прямо на окопы. Бойцы, затаившись в укрытиях, выбирали наиболее выгодный момент и подбивали их ручными гранатами, поджигали бутылками с горючей смесью.

Но вот часть машин прорывалась через передний край, и создавалась угроза прорыва их в глубину. В действие немедленно вводились армейские подвижные противотанковые резервы - полки истребительной противотанковой артиллерии и танки. Они развертывались для боя либо на заблаговременно предусмотренных и отрекогносцированных рубежах, либо вступали в борьбу с ходу.

В этих суровых схватках войска армии закалялись, воспитывали в себе высокую стойкость и упорство, избавлялись от танкобоязни и учились выдерживать массированные налеты авиации. Так, воины 29-й стрелковой дивизии, которую в районе совхоза близ Абганерова в течение целого дня утюжили немецкие танки, ни на шаг не сдвинулись с места и бесстрашно стояли против брони и огня.

В район наблюдательного пункта командира этой дивизии полковника А. И. Колобутина внезапно ворвалась группа танков противника. И хотя офицеры штаба быстро приняли меры самообороны, все же справиться с такой лавиной им было трудно. Гитлеровцы стреляли в упор. Но в это самое время метрах в четырехстах от наблюдательного пункта передвигалась на новую позицию артиллерийская батарея младшего лейтенанта Н. Н. Савченко. Заметив танки противника, офицер быстро развернул батарею, и она немедленно открыла огонь. С прямой наводки четыре орудия буквально за несколько минут уничтожили семь танков противника. Никто из артиллеристов тогда не знал, что на НП в это время находились командир, комиссар, начальник штаба дивизии и другие офицеры. Успешные действия батареи позволили полковнику Колобутину вывести личный состав штаба, эвакуировать раненых и занять новый наблюдательный пункт.

В течение дня батарейцы младшего лейтенанта Савченко подбили 12 танков. Кстати, в сорок третьем Н. Н. Савченко так же мужественно сражался на Курской дуге и при освобождении города Мерефы, уже в звании капитана, погиб смертью героя.

В эти тяжелые дни генералы М. С. Шумилов и В. И. Чуйков особенно хорошо показали себя в руководстве войсками.

Мне вспоминается такой случай. 23 августа В. И. Чуйков выехал на передовые позиции в район Абганерова. На одном из участков он заметил наших отходящих бойцов, которые оказались, как выяснилось, без руководства. Генерал остановил солдат и быстро организовал оборону.

Вскоре на этом участке обозначилось наступление еще более крупных сил противника, чем раньше, и Василий Иванович решил непосредственно руководить боем. Обычно, когда он прибывал в часть, тут же его адъютант или он сам звонил в штаб армии и сообщал, где находится. Но в этот день не было ни одного звонка. Приближался вечер. Все руководство армии собралось на командном пункте, а генерала Чуйкова не было. Мы обзвонили все штабы дивизий, но никто толком ничего не мог сказать. Все были всерьез обеспокоены. Тогда член Военного совета армии генерал К. К. Абрамов направил на передовую заместителя начальника штаба армии по политчасти подполковника Б. И. Мутовина и работника политотдела подполковника Валиковского с задачей во что бы то ни стало найти Чуйкова.

Мутовин потом рассказывал, что, пока они через офицеров и бойцов искали В. И. Чуйкова, стало совсем, темно. Жаркий бой затих, но совсем близко взлетали сигнальные и осветительные ракеты. Значит, линия фронта рядом. Наконец солдаты указали место, где стоял "виллис" Чуйкова. Василий Иванович спал на разостланной у машины шинели, а адъютант и водитель дремали в кабине. Когда Мутовин разбудил их, Чуйков по взлету ракет мгновенно понял, что они находятся неподалеку от линии фронта, и строго сказал адъютанту:

- Я разрешил немного отдохнуть себе и водителю, а вам поручил смотреть за полем боя. А вы тоже спать? Похоже, что вы, товарищ адъютант, из тех, которые охраняли штаб Чапаева, да потеряли чувство ответственности, уснули и этим погубили народного героя... Обидно было бы из-за вашей безответственности попасть в лапы немцев. Правильно я говорю?..

Адъютант стоял как вкопанный и не проронил ни одного слова. Стоял молча и водитель машины: тоже вроде бы чувствовал себя виноватым.

Потом, обращаясь к Мутовину, Чуйков сказал:

- Спасибо, что своевременно появились тут. Четверо суток, знаете, не спал. Измучился. Прилег на шинель, чтобы немного передохнуть, да вдруг задремал...

Нужно сказать, что Василию Ивановичу ежедневно приходилось выезжать на самые опасные участки, и его хорошо знали в войсках. Известно, что каждый человек имеет свою особую натуру, свой особый нрав, свой характер, свой образ мыслей и действий. Наиболее полно личность человека проявляется в трудной, опасной обстановке. А генерал В. И. Чуйков уже не раз побывал в таких ситуациях, и все отмечали его боевые достоинства.

Вместе с тем многие говорили, что в отношении штабных офицеров генерал Чуйков бывает несправедлив.

Однажды он вошел ко мне в блиндаж, где кроме меня были начальник штаба артиллерии армии полковник А. Н. Янчинский, заместитель начштаба по политической части подполковник Б. И. Мутовин и старший офицер оперативного отдела майор А. Г. Полнер. Генерал Чуйков, всмотревшись в мою карту, сказал:

- Вы, товарищ Ласкин, следите за своими штабистами, а то они могут подвести вас. Вот уже вижу их работку. - Взяв карандаш, Василий Иванович прочертил на карте красную линию, более точно, по его мнению, определяющую передний край на одном из участков.

Стоявший у стола майор Полнер, отвечавший за своевременное нанесение на карту изменений в обстановке, растерянно смотрел то на Чуйкова, то на нас, то на карту. Чувствовалось, что он в памяти перепроверял свою работу. Я приказал Полнеру выяснить, не допущена ли ошибка.

Через несколько минут Полнер доложил, что обозначение на карте переднего края полностью соответствует действительности.

- Идите доложите об этом генералу Чуйкову, - сказал я.

- Но генерал ведь мне все равно не поверит, - засомневался Полнер, однако пошел.

Вскоре позвонил мне Василий Иванович.

- Видно, что штаб стал работать лучше, - сказал он. - Но я допускаю, что там внизу с местностью не совсем разобрались.

- Вот это упорство! - сказал Мутовин, а полковник Янчинский добавил:

- Что штабных он недолюбливает, это верно. Зато ценит настоящих вояк. И сам первый из них...

Тут все вспомнили случай, происшедший в конце июля на Дону.

Противник сильно обстреливал и бомбил с воздуха наши позиции. Чуйков наблюдал за полем боя. Вместе с ним в неглубокой траншее находились и некоторые офицеры штаба. На наблюдательный пункт посыпались бомбы. Но ни один офицер не ушел в находившееся рядом укрытие, потому что не уходил Василий Иванович. Взрывной волной сбило с ног полковника П. М. Журавлева, который был всего метрах в пяти от Чуйкова, слегка засыпало землей полковника А. Н. Янчинского и других, а генерал будто ничего этого не замечал и спокойно продолжал стоять в окопчике.

Когда бомбежка кончилась, подполковник Б. И. Мутовин, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил:

- Во время налета надо бы уходить в укрытие. В. И. Чуйков, услышав эту фразу, сказал резко:

- Если старший начальник от каждой бомбы будет бегать по укрытиям и терять наблюдение, то он не заметит, как над его головой начнут ходить танки. И что за авторитет будет иметь такой начальник у подчиненных, как он сможет требовать от войск удержания позиции при бомбежках?

В тот же день наши зенитчики сбили самолет и захватили в плен немецкого летчика с картой. Начальник разведки армии привез его на наблюдательный пункт и доложил генералу Чуйкову о том, что пленный является жителем Эльзас-Лотарингии.

- Показал ли пленный, где находятся аэродромы и по каким дорогам сюда продвигаются танковые и моторизованные колонны немцев? - прервал Василий Иванович майора вопросом.

Тот доложил, что пока он таких данных не дал, и почему-то опять повторил, что пленный из Эльзас-Лотарингии.

- При чем тут Эльзас-Лотарингия?! - сердито спросил Чуйков. - Все они лезут бить нас. - Потом он взял карту пленного, на которой все названия населенных пунктов были обозначены на русском и немецком языках, быстро просмотрел ее и сказал: - Пустая карта. Но линия фронта есть. Только она совсем приближена к Дону. Торопятся, гады...

Разведчик, видимо стремясь реабилитировать себя в глазах Чуйкова, спросил пленного:

- Какова была ваша задача?

Чуйков снова резко прервал его:

- Их задача ясная - бить нас. А мы их должны бить. Но уничтожать надо прежде всего авиацию и танки. Они нам больше всего мешают. Вот и надо узнать, где они сейчас находятся.

Генерал тут же сам допросил пленного. Не прошло и десяти минут, как на карте появились кружки - немецкие аэродромы, протянулись линии танковых и моторизованных колонн.

- Ясно! Колонны идут на шестьдесят вторую, соседнюю, - сказал Василий Иванович и хмуро добавил: - Видно, что для разведывательной работы вы, майор, не годитесь.

* * *

...Итак, события 24 августа.

64-я продолжала вести ожесточенные бои. К исходу дня враг смог продвинуться на участке обороны 29-й и 204-й дивизий на глубину 3-4 километра. Своевременно подтянутыми и введенными в действие огневыми и ударными силами противнику был нанесен большой урон в танках и живой силе, и оборону армии удалось восстановить.

Иначе развивались события на северо-западном участке фронта. Здесь тремя днями раньше Паулюс сосредоточил на плацдарме ударную группировку в составе 8-го, 51-го армейских и 14-го танкового корпусов, и 23 августа эти силы при мощной поддержке авиации перешли в наcтупление в направлении Вертячий, Бородин, северная окраина Сталинграда. 14-й танковый корпус, сломив сопротивление оборонявшихся частей, в высоком темпе двигался в стык наших танковой и 62-й армий и вскоре вышел на средний оборонительный обвод.

Для парирования этого удара ни у командования армий, ни у фронтов на этом направлении готовых резервов не было. Поэтому танковой группировке противника вскоре удалось вонзить клин в оборону советских войск на глубину до 60 километров и в этот же день выйти к Волге севернее Сталинграда на участке Латышанка, Рынок.

Упершись в Волгу, противник сразу же повернул острие удара на юг, непосредственно на Сталинград. Другая его группировка начала развивать наступление в юго-восточном направлении, угрожая левому флангу 62-й и тылу 64-й. А чтобы сломить организованное сопротивление Сталинградского гарнизона, парализовать управление, вызвать панику среди защитников и населения города, немецкое командование во второй половине этого же дня подвергло город массированному налету авиации, в котором участвовало до 600 тяжелых и легких бомбардировщиков 4-го воздушного флота под командованием опытнейшего генерала Рихтгофена, того самого, что вместе с Манштейном воевал в Крыму, наносил авиационные удары по войскам Крымского фронта, по защитникам Севастополя.

Горели дома, нефтехранилища, суда на Волге. Вверх поднимались огромные огненные языки, тянулись длинные шлейфы темного дыма. Вскоре весь город потонул в зареве пожаров, окутался дымом.

На подступах к Сталинграду, на северной его окраине и в воздухе шли непрерывные бои. Только нашими авиаторами в воздушных схватках и зенитной артиллерией 2-го корпусного района ПВО страны в этот день было сбито 90 немецких самолетов.

С выходом противника к Волге Сталинградский фронт оказался расчлененным на две части. Нарушен был и волжский водный путь, по которому шло снабжение фронтов.

Высшее гитлеровское командование стремилось расширить фронт наступления на Сталинград и требовало от Паулюса усилить удары с северо-запада, а от Гота - вбить в оборону глубокий танковый клин силами 4-й танковой армии с юга. Тогда войска 62-й и 64-й армий окаpались бы в клещах между двумя немецкими армиями, попали бы в большой оперативный мешок и были бы отрезаны от баз снабжения. Не надо быть крупным стратегом, чтобы понять особую роль 64-й армии в прочном удержании своих рубежей в этих условиях.

Глубокий танковый прорыв противника к Сталинграду оказался неожиданным для нашего командования. И вот в такой сложной обстановке командование Юго-Восточного фронта сумело быстро собрать и в ночь на 24 августа выдвинуть на северную окраину города группу войск, состоявшую из полка 10-й дивизии НКВД, 124-й стрелковой бригады, 99-й танковой бригады, курсантов военно-политического училища и батальона морской пехоты. Руководство всеми этими силами было возложено на командира 124-й стрелковой бригады полковника Горохова.

Одновременно по решению Сталинградского городского комитета обороны в заводских районах формировались рабочие батальоны для защиты города, охраны предприятий и наведения порядка в городе. Уже 24 августа около 2000 рабочих Тракторного завода с тридцатью танками под командованием генерал-майора Н. В. Фекленко вступили в бой с врагом в районе своего завода. Вскоре к ним присоединились батальоны, сформированные из рабочих заводов "Баррикады" и "Красный Октябрь".

Таким образом, в критический для Сталинграда момент вместе с воинами Красной Армии на защиту города с оружием в руках выступили рабочие.

24 августа Ставка дала своему представителю генерал-полковнику А. М. Василевскому и командованию фронта следующие указания:

"У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага. Деритесь с противником не только днем, но и ночью. Используйте вовсю артиллерийские и эресовские силы... Самое главное - не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе"{56}.

Одновременно было приказано выдвинуть 4-й и 16-й танковые корпуса и 64-ю стрелковую дивизию в район северо-западнее Сталинграда.

Исполняя эти указания Ставки, командование Сталинградского фронта создало в районе станции Котлубань (20 километров северо-западнее Сталинграда) ударную группу в составе 298, 35, 27-й стрелковых дивизий, 28-го танкового корпуса, 169-й танковой бригады и поставило ей задачу нанести контрудар в юго-западном направлении по флангу прорвавшихся к Волге вражеских войск. Командование возлагалось на заместителя командующего фронтом генерал-майора К. А. Коваленко. Одновременно штаб Юго-Восточного фронта создал в районе северо-западнее станции Гумрак группу из остатков 2-го и 23-го танковых корпусов под командованием начальника бронетанковых и механизированных войск фронта генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева и приказал ей нанести контрудар в северо-западном направлении, чтобы совместно с соединениями генерала Коваленко отрезать вражеские силы, прорвавшиеся к Волге, и восстановить положение на фронте 4-й танковой и 62-й армий по левому берегу Дона.

Для отвлечения резервов противника и ослабления его натиска на Сталинград Ставка, кроме того, приказала командующему Сталинградским фронтом частью сил 63-й и 21-й армий провести наступление в направлении Еланское, Серафимович против глубокого северного фланга 6-й немецкой армии, форсировать Дон и выйти на ее тылы и коммуникации.

Но проведенные фронтами контрудары успеха, к сожалению, не принесли.

А между тем враг на всех направлениях рвался к Сталинграду. 24 августа вторая группировка армии Паулюса перешла в наступление в районе Калача, форсировала Дон и стала обходить левый фланг 62-й с юга. Положение этой армии, открытые фланги которой находились под ударами с севера и с юга, становилось очень тревожным. Открывался и правый фланг 64-й армии.

Что касается наступления частью сил 63-й и 21-й армий на фронте Еланское, Серафимович, то четыре стрелковые дивизии этих армий форсировали Дон, отбросили части противника и к 27 августа отвоевали и удержали плацдарм шириной в 50 и глубиной до 25 километров. Это вынудило Паулюса перенацелить сюда часть своих резервов и этим несколько ослабить наращивание сил группировки, идущей непосредственно на Сталинград. Однако в 6-й немецкой армии было еще достаточно сил, чтобы продолжать развивать наступление.

Верховное главное командование вермахта требовало от командующего 4-й танковой армией Гота нанесения новых и новых ударов, чтобы сломить оборону нашей 64-й и войти в Сталинград с юга. Этих ударов ждал и Паулюс.

И генерал Гот делал все, чтобы войти в Сталинград первым. Используя внутренние коммуникации для перегруппировок, он создал новую танковую группировку и 25 августа нанес сильнейший удар по левому флангу 64-й армии (38-й стрелковой дивизии) и по правому флангу 57-й армии на красноармейском направлении.

События там развивались быстро, и вскоре после трудных боев на участке 38-й стрелковой сложилась серьезная обстановка.

В это время там находился заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков.

- На самом левом фланге армии и восточнее танки и пехота противника прорвали передний край, - сообщил он мне по телефону. - Разрозненные группы нашей пехоты отходят. Так как противник атакует весь участок этой дивизии, то Сафиулин не сможет что-либо направить на самый левый фланг. Знаю, что ваши резервы израсходованы, но требую изыскать и направить сюда все, что найдется под рукой. И в первую очередь артиллерию. На стыке армий надо непременно задержать противника...

Мы быстро смогли перебросить туда две батареи противотанковой артиллерии. Генерал Голиков, приняв их, сам возглавил борьбу с прорвавшимися силами противника, и продвижение врага было остановлено.

При очередной встрече с генералом Ф. И. Голиковым я спросил:

- Как получилось, что вместо координации действий двух армий вам пришлось командовать полусотней стрелков и двумя батареями?

- Вы, товарищ Ласкин, хорошо знаете, - ответил генерал, - что на фронте даже небольшое преимущество врага, если не принять мер, может развиться в крупный для него успех. А ведь в тот момент на опасном участке не оказалось наших сил. Вот и пришлось взяться за руководство боем малого масштаба. Ну а задача-то была решена большая, согласитесь...

Откровенно скажу, что с этим человеком мне всегда было интересно беседовать. Из его скупых фраз, отдельных слов, а иногда только намеков можно было почерпнуть много важного и полезного. Во всем чувствовалась высокая эрудиция генерала Ф. И. Голикова. Имея непосредственный контакт с Военным советом фронта, находясь постоянно в курсе событий на всем сталинградском направлении, он при рассмотрении обстановки в полосе армии непременно увязывал ее с событиями на других участках. И как-то само собой получалось, что мы в штаарме могли осмысливать и оценивать положение дел не только на юге и юго-западе, но и на всем сталинградском направлении. А это было очень важно в то тяжелое время.

Хочу отметить, что Филипп Иванович не спешил категорически излагать свои выводы и решения. В этом отношении он придерживался русской пословицы: "Семь раз отмерь, один раз отрежь". Каждую фразу генерал произносил тихо, не торопясь, как бы взвешивая слова. Эта привычка, видимо, осталась у генерала Голикова от того времени, когда он перед войной был начальником Главного разведывательного управления и не раз докладывал важные материалы лично И. В. Сталину. А там нужны были очень скупые, но самые веские слова.