На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мира.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Коммуна в провинции

Чтобы понять положение, сложившееся в провинции в тот момент, когда в Париже разразилась революция 18 марта, необходимо знать, что происходило там после поражения при Седане и падения Второй империи.

Хотя 4 сентября 1870 года под давлением народных масс в Париже была провозглашена республика, в провинции, в целом ряде мест, префекты и мэры Второй империи продолжали управлять, как если бы ничего не случилось.

Так, например, в Корбейе, вблизи Парижа, мэр-бонапартист Дарблэ приказал населению не оказывать никакого сопротивления продвижению прусских войск. В то же время он разоружал местные части национальной гвардии.

Во многих случаях местные власти еще в конце сентября отказывались провозгласить республику, а «правительство национальной обороны» проявляло крайнюю снисходительность к реакционерам, которые поступали подобным образом.

Но так было не везде. В некоторых провинциальных городах вспыхнули революционные волнения, которые могли бы развиться в серьезное движение.

Но буржуазия была начеку. Она все пустила в ход, чтобы ликвидировать коммуны, провозглашенные в Лионе, Марселе и Тулузе, и уничтожить революционные завоевания трудящихся.

В 1871 году Карл Маркс писал в этой связи:

«Коммуна после Седана была провозглашена в Лионе, затем в Марселе, Тулузе и т. д. Гамбетта

приложил все усилия, чтобы подавить ее» [93].

Около середины сентября, когда кратковременное существование коммуны в Лионе и Марселе близилось к концу, на юге страны началось массовое демократическое движение, поставившее своей целью борьбу против внешних и внутренних врагов.

Участники этого движения не питали никакого доверия к «правительству национальной обороны», ибо не считали его способным успешно осуществить эту двойную задачу. 18 сентября на собрании представителей республиканских комитетов департаментов Юга было решено создать Федерацию департаментов Юга, чтобы организовать «национальную оборону» и спасти департаменты от «религиозной и монархической угрозы».

Новая организация единогласно решила принять название «Лиги Юга для защиты республики». В ее состав вошли делегаты от департаментов Буш-дю-Рон, Изер, Воклюз, Дром, Эро, Гар, Вар, Ардеш, Нижние Альпы, Верхние Альпы, Приморские Альпы, Верхняя Луара.

Эти факты говорят о том, что если позиции реакции в провинции были довольно сильны, то и силы республиканцев вовсе не были столь уж ничтожны. Известие о революции 18 марта в Париже привело к двойному результату. С одной стороны, оно вдохнуло веру и мужество в рабочие массы и в передовые республиканские элементы, а с другой – вызвало гнев реакционеров против Парижа.

Как известно, события 18 марта и провозглашение Парижской Коммуны привели к провозглашению Коммуны в Лионе, Сент-Этьенне, Крезо, Марселе, Тулузе, Нарбонне и Лиможе. Это говорит о том, что три города- Лион, Марсель и Тулуза, которые провозгласили у себя революционную Коммуну еще 4 сентября, не забыли о своей прежней борьбе.

Лион

В Лионе парижская революция получила тем больший отзвук, что у лионского населения отняли в сентябре 1870 года те революционные завоевания, которых ему удалось добиться в результате провозглашения Лионской Коммуны.

В самом деле, в Лионе после провозглашения утром 4 сентября республики (сразу же, как стало известно о капитуляции при Седане) произошли важные события. Лионские рабочие завладели ратушей и среди всеобщего энтузиазма провозгласили Коммуну, водрузив над мэрией красное знамя. Был создан Комитет общественного спасения, в который вошли как рабочие, являвшиеся членами Интернационала, так и буржуазные радикалы. Был создан также Комитет общественной безопасности.

Комитет общественного спасения осуществил серьезные изменения в административном аппарате. Префект, генеральный прокурор и некоторые другие бонапартистские чиновники были арестованы и заменены республиканцами.

Помимо того, Комитет общественного спасения принял следующие решения: о прекращении всех преследований по политическим делам и за участие в стачках, союзах и собраниях; об отмене субсидий религиозным учреждениям и передаче светским школам коммунальных помещений, предоставленных религиозным школам; о безвозмездном возвращении владельцам их постельного и носильного белья и орудий труда, заложенных в ломбарде на сумму, не превышающую 20 франков; об упразднении октруа [94]; о введении налога на недвижимую собственность и на капитал, превышающий тысячу франков.

Были приняты и другие декреты – об установлении максимального оклада служащим Коммуны в размере 1800 франков в год, о конфискации имущества лиц, покинувших город без уважительных причин и уклонившихся от его защиты, о смещении комиссаров полиции времен Второй империи и замене их представителями народа, избранными в каждом квартале города путем всеобщего голосования.

Из этого видно, что поведение Комитета общественного спасения в Лионе коренным образом отличалось от поведения «правительства национальной обороны». Но этот комитет не смог провести в жизнь все принятые им решения. Министр внутренних дел Гамбетта направил в Лион в качестве префекта одного из своих друзей, Этот новый префект, Шальмель-Лакур, сделал все возможное, чтобы свести на нет действия лионских революционеров.

Бывший префект-бонапартист, генеральный прокурор и все чиновники Второй империи, арестованные в свое время, были теперь освобождены. Лионская Коммуна была объявлена незаконной. После этого префект принялся за ликвидацию Комитета общественного спасения; среди 80-100 членов этого комитета он сумел найти с десяток человек, которые помогли ему расколоть революционное движение.

И в то время как в Париже правительство отказывалось от проведения муниципальных выборов, префект департамента Рона решил провести их в Лионе 15 сентября. Избранный в этот день муниципальный совет состоял из консерваторов и умеренных республиканцев, которые и заняли место Комитета общественного спасения. Но рабочие Лиона не забыли, что в течение нескольких дней они были хозяевами города, и вспомнили о поражении, которое они потерпели в сентябре 1870 года, когда пришло известие о парижских событиях 18 марта 1871 года.

Уже 19 марта трудящиеся и республиканцы Лиона выразили свои симпатии парижской революции, а 21-го на заседании лионского муниципального совета несколько граждан открыто заявили: «Найдем в себе смелость провозгласить Лионскую Коммуну».

22 марта днем 800 делегатов национальной гвардии направили в ратушу делегацию с требованием расширения муниципальных свобод и предоставления мэру командования национальной гвардией и функций префекта. Эти требования явно не соответствовали намерениям членов лионского муниципалитета.

Во время заседания муниципального совета национальные гвардейцы проникли в зал заседаний и назначили Коммунальную комиссию, во главе которой оказалось пять муниципальных советников. Красное знамя снова было водружено на балконе ратуши, где оно уже развевалось 4 сентября 1870 года. Но на следующий

день, 23 марта, пять муниципальных советников, членов Коммунальной комиссии, отказались от своих обязанностей, что привело к изоляции комиссии.

Мэр назначил командующего национальной гвардии. Тем временем были собраны все находившиеся в Лионе солдаты, а офицеры батальонов «порядка» [95] предоставили себя в распоряжение мэра. К сожалению, революционному движению не хватало твердости: Коммунальная комиссия сама предложила муниципальному совету снова расположиться в зале заседаний, в то время как национальные гвардейцы занимали часть зала, отведенную для публики.

Вечером два делегата Центрального комитета национальной гвардии, прибывшие из Парижа, обратились к толпе с балкона ратуши, но, по выражению Лиссагарэ, это был только демонстративный жест.

24 марта национальные гвардейцы Лиона – радикальные, либеральные и клерикальные – осудили восстания в Париже, Лионе и других городах. Ударили сбор, но массы не откликнулись на него. Распространился слух, что пруссаки угрожают через 24 часа занять Лион. Разумеется, этот слух был пущен, чтобы породить в массах пассивность и покорность.

Это был конец. Коммунальная комиссия исчезла. Лионская Коммуна стала отныне лишь воспоминанием.

Сент-Этьенн

Но в тот же день, как угасла Коммуна в Лионе, революционное движение вспыхнуло в Сент-Этьенне, где еще 31 октября готовы были провозгласить Коммуну.

Революция 18 марта в Париже была с восторгом встречена рабочими Сент-Этьенна. 23 марта революционный клуб на улице Вьерж направил в ратушу делегатов, чтобы потребовать провозглашения Коммуны. На другой день муниципальный совет, осаждаемый делегациями, подал в отставку, в то время как префект заклинал население не провозглашать Коммуну. Но в 7 часов вечера рота национальных гвардейцев подняла национальную гвардию под клики «Да здравствует Коммуна!» Радикалы, которых Центральный комитет местной национальной гвардии призвал принять участие в выступлении с целью захвата ратуши, отказались под тем предлогом, что «движениям в Париже и Лионе недостает ясности».

Тогда народные массы, собравшиеся в клубе на улице Вьерж, решили направить в ратушу новых делегатов и отправиться туда вместе с ними. В 10 часов вечера две колонны манифестантов, по четыреста человек каждая, подошли к решетке ратуши. Ввиду отказа мэра провозгласить Коммуну делегаты заявили, что не выпустят ни одного человека из ратуши, которая была окружена манифестантами.

Споры продолжались всю ночь. В 7 часов утра, после того как мэр пообещал провести опрос населения относительно создания Коммуны, толпа покинула ратушу. В полдень 25 марта к мэру явилась делегация и потребовала выполнить обещание относительно референдума. Но этому решительно воспротивился префект, некий де Леспе. Префект грозился даже окопаться и забаррикадировать подступы, но пожарные, которые несли караул, подняли ружья прикладами вверх. Де Леспе вынужден был принять делегатов и вступить с ними в переговоры.

Толпа проявляла беспокойство и недовольство, видя, что переговоры затягиваются. В 4 часа дня, с прибытием рабочих оружейной мануфактуры, толпа еще более возросла. Выстрелом из окна одного дома был убит рабочий-позументщик Лионне. Прогремели ответные выстрелы, после чего народные батальоны национальной гвардии ворвались в ратушу. Около 9 часов вечера толпа, удалившаяся уже из ратуши, вернулась еще более многолюдная. Префект де Леспе согласился подписать прокламацию о провозглашении Коммуны, хотя подчеркнул, что его принудили к этому силой. Но в ходе столкновений, происшедших в ратуше, префект и один из манифестантов были убиты.

Некоторое время спустя образовался комитет, в состав которого вошли офицеры национальной гвардии и члены клуба с улицы Вьерж. Этот комитет приказал занять вокзал, завладел телеграфом и пороховым складом и назначил созыв избирателей на 29 марта.

К сожалению, в прокламации, извещавшей о выборах, не было ни слова о социальных вопросах, которые особенно интересовали рабочее население Сент-Этьенна и его окрестностей – Рикамари и Фирмини.

Поэтому, когда ударили сбор, это не принесло ожидаемых результатов: рабочие остались в стороне от движения.

На другой день, в воскресенье 26 марта, население Сент-Этьенна читало афиши Коммуны, но рядом с этими афишами висели другие, подписанные генералом и прокурором и призывавшие муниципальный совет взять назад свою отставку. Генерал заявил муниципальным советникам, что его солдаты не хотят сражаться, но что у него имеется тысяча шаспо, которые он может предоставить в их распоряжение, но поскольку муниципальные советники не чувствовали в себе особого военного призвания, они оставили без внимания это предложение генерала.

27 марта созданный за два дня до этого комитет принял делегатов, прибывших из Лиона, и был поднят вопрос об организации сопротивления [96]. Но сам комитет доживал свои последние дни, его сторонники уже покинули ратушу. Там оставалось не более сотни людей, когда к зданию подошли войска под командованием генерала. Посланный генералом парламентер убедил национальных гвардейцев сложить оружие. Так была оставлена ратуша.

Разумеется, были проведены многочисленные аресты, а на сент-этьеннских коммунаров обрушились потоки ужасающей лжи. Их выступление отличалось невероятной политической путаницей, которая и обусловила недостаточную активность революционных сил, а ведь им противостояла буржуазия, классовое чутье которой никогда не изменяло ей.

Итак, 28 марта, когда избранная за два дня до этого Парижская Коммуна водворилась в Ратуше, Коммуна в Сент-Этьенне пала вслед за Лионской Коммуной. Это должно было, конечно, значительно ухудшить и без того тяжелое положение парижских коммунаров.

Kpe зo

Аналогичная развязка подготовлялась в Крезо -вотчине Шнейдера, бывшего председателя Законодательного корпуса Второй империи, хозяина металлургического завода. С 4 сентября городом управляли социалисты, а бывший рабочий этого завода, Дюмэ, был его мэром.

25 марта, когда в Крезо узнали о том, что произошло в Лионе, был поднят вопрос о провозглашении Коммуны. На следующий день во время смотра национальные гвардейцы кричали: «Да здравствует Коммуна!» Вслед за ними толпа отправилась на площадь мэрии, занятую войсками. Полковник кирасиров Жерар приказал открыть огонь, но пехотинцы отказались стрелять. Тогда полковник решил пустить в ход своих кирасир. Но национальные гвардейцы бросились в штыковую атаку и завладели мэрией. Мэр Дюмэ объявил о низложении версальского правительства и о провозглашении Коммуны. Но, так же как в Лионе и в Сент-Этьенне, повстанцы ничего не сделали, чтобы закрепить первый успех и воспользоваться поражением, нанесенным врагу.

Настроения и поведение пехотинцев Крезо свидетельствовали, однако, о возможности расколоть вооруженные силы сторонников Версаля и привлечь большое число солдат на сторону революционного лагеря.

Реакционеров охватил страх. Но вскоре силы «порядка» вернулись еще в большем числе, и на другой день, 27 марта, они рассеяли толпу и заняли мэрию. Это был конец Коммуны в Крезо.

Марсель

Энтузиазм народа в связи с провозглашением Коммуны в Лионе, Сент-Этьенне и Крезо был не очень велик; коммунарам не удалось увлечь за собой широкие массы и организовать их, а поэтому их быстро разбили. В Марселе же движение за Коммуну приняло более бурный и более боевой характер.

Но для того, чтобы лучше представить себе условия, в которых возникла Коммуна в Марселе, необходимо напомнить, что произошло в этом городе после капитуляции при Седане и падения Второй империи.

В Марселе существовала сильная секция Интернационала. 4 сентября тут была провозглашена революционная Коммуна. Состоялась мощная народная манифестация, участники которой разбивали на своем пути статуи Наполеона III и эмблемы империи. Войска братались с манифестантами под звуки «Марсельезы» и «Походной песни».

В два часа дня народные массы ворвались в ратушу, где заседал муниципальный совет. Манифестанты водрузили красное знамя над мэрией. Тут же был создан Комитет общественного спасения, а также Департаментская административная комиссия. На место префекта- бонапартиста был назначен временный префект. Чиновники империи были арестованы. Генерал Орель де Паладин, командовавший вооруженными силами департамента, был смещен.

Но Комитет общественного спасения не мог оправдать ожиданий народных масс из-за своего социального состава: буржуазные элементы, вошедшие в комитет, препятствовали принятию решительных мер. То же было и в Департаментской административной комиссии.

Создание реакционного правительства во главе с Тьером вызвало возмущение марсельского населения. Известия о революции 18 марта в Париже произвели огромное впечатление на жителей города, нервы которых были напряжены до крайности.

22 марта известия о событиях, происшедших в Париже, подтвердились. Тотчас же трудящиеся и республиканцы заполнили клубы; они жаждали действий и ждали лишь указаний.

Выступая в Клубе национальной гвардии, Гастон Кремьё обрушился на версальцев, но в то же время проявил некоторую сдержанность в оценке Центрального комитета национальной гвардии, составленного, как он сказал, из людей неизвестных. Таким образом, он привел один из аргументов, использовавшихся в Париже врагами Коммуны.

Но затем, отказавшись от своей первоначальной сдержанности, Гастон Кремьё занял весьма четкую позицию, заявив:

«Версальское правительство подняло свой костыль против того, что оно называет парижским мятежом, но костыль раскололся в его руках, и из этого родилась Коммуна… Поклянемся же, что будем едины в защите парижского правительства, единственного, которое мы признаем».

Это было сказано ясно и вызвало злобу марсельских реакционеров. Префект адмирал Конье, посоветовавшись с мэром, с прокурором республики и с генералом Эспиваном де ла Вильбуане, отдал приказ мэру и полковнику, командовавшему национальной гвардией, подготовить на завтра манифестацию национальной гвардии в поддержку Версаля.

Но население Марселя было начеку. 23 марта, в 7 часов утра, народные батальоны национальной гвардии ударили сбор, и в 10 часов они уже выстроились на проспекте Шапитр; в то же время артиллерия национальной гвардии была размещена на улице Сен-Луи. В 12 часов дня национальные гвардейцы, франтиреры и солдаты различных родов войск сосредоточились на проспекте Бельзенс. «Да здравствует Париж!» – кричали солдаты прибывших батальонов Бель-де-Мэ и Андума [97]. А пресловутые батальоны «порядка», которые должны были устроить манифестацию в поддержку Тьера, отсутствовали.

Страх охватил муниципальный совет при виде этой демонстрации мощи народного движения. Он тотчас же отказался от манифестации в поддержку Версаля, которой требовал адмирал-префект, и опубликовал республиканскую прокламацию. Со своей стороны Клуб национальной гвардии присоединился к муниципальному совету и потребовал возвращения Национального собрания в Париж, а также удаления с государственной службы всех сообщников империи.

«Да здравствует Париж!» – кричали народные батальоны, в нетерпении топтавшиеся на месте. В конце концов они двинулись с барабанным боем по направлению к префектуре. Делегаты Клуба национальной гвардии продолжали еще вести переговоры, как вдруг раздался выстрел. Тогда толпа ринулась вперед, арестовала префекта, двух его секретарей и одного генерала.

На балкон префектуры выходит Гастон Кремьё. Он говорит о правах Парижа и призывает к сохранению порядка. Но по требованию масс он отправляет две колонны на металлургические заводы и на верфь Манпанти, чтобы раздобыть там ружья.

Тут же была создана комиссия из шести человек, в основном из рабочих; в нее вошел и Гастон Кремьё. Комиссия объявила, что она берет всю власть в свои руки, и, желая усилить свой представительный характер и расширить сферу своего влияния, предложила муниципальному совету и Клубу национальной гвардии выделить в ее состав по три делегата.

После того как войска покинули Марсель и отступили в Обань, великий средиземноморский город оказался в руках народа. Департаментская комиссия, к которой присоединились делегаты от муниципального совета и от радикального клуба, казалась пролетарским элементам слишком умеренной. Они требовали, чтобы Марсельская Коммуна также избрала своей эмблемой красное знамя, против чего возражал, в частности, делегат радикального клуба некий Буше. Вечером 24 марта он даже подал в отставку и отказался от этого шага лишь по настоянию Гастона Кремьё.

В городе знали об этих внутренних раздорах. И если Департаментская комиссия заявила 25 марта, что «полнейшее согласие царит между нею и муниципальным советом», то этот последний объявил себя единственно существующей властью. Это, конечно, не могло не породить политической сумятицы, выгодной для реакционеров.

Тем временем генерал Эспиван де ла Вильбуане использовал тактику отхода, которую Тьер применил в отношении Парижа. Он эвакуировал в Обань все административные учреждения и государственные кассы департаментского центра, чтобы поставить Марсельскую Коммуну в безвыходное положение.

26 марта влияние Марсельской Коммуны не возросло ни на йоту. Никто не восставал против нее, но никто и не присоединялся к ней; она оставалась совершенно изолированной в департаменте. Почти все мэры департамента Буш-дю-Рои отказывались распространять прокламации Марсельской Коммуны. Попытка организовать манифестацию с красным знаменем, предпринятая в Арле, потерпела неудачу.

Первоначальный энтузиазм народа сменился равнодушием, несмотря на прибытие делегатов из Парижа во главе с Амуру. Разрыв с радикалами завершился. Департаментская комиссия, понимая, что ее изолированность возрастает с каждым днем, не проявила, однако, должной энергии и не приняла тех мер, каких требовала оборона города.

Марсельская Коммуна вела себя так, как если бы братание солдат с народом могло считаться делом решенным. А между тем оно возможно лишь в определенных условиях и преимущественно тогда, когда народные массы действуют сплоченно и смело. К сожалению, в тот момент в Марселе не наблюдалось уже этих условий.

Муниципальный совет, боровшийся против Департаментской комиссии с помощью прокламаций, укрылся на каком-то судне и очистил таким образом поле действий для репрессий, подготавливавшихся генералом Эспиваном де ла Вильбуане в Обани.

Утром 3 апреля генерал, не перестававший поддерживать связь с командирами реакционных батальонов национальной гвардии, предупредил их, чтобы они были наготове. 4-го он начал наступление против Марселя. Департаментская комиссия смогла противопоставить ему только несколько сот человек, которые сражались геройски.

Подвергшись бомбардировке с высот Нотр-Дам-де-ла- Гард и одновременно из форта Сен-Никола, префектура пала. Начались репрессии. Было убито примерно 150 человек и около 500 арестовано. Арестован был и Гастон Кремьё, которого впоследствии расстреляли [98].

На следующий день, 5 апреля, генерал Эспиван де ла Вильбуане вступил в Марсель под приветственные возгласы реакционеров и свист людей из народа, а спустя еще день в город возвратился и муниципальный совет, первой мерой которого было разоружение национальной гвардии;

Это новое поражение еще более увеличило изолированность Парижа.

Тулуза

В Тулузе многие рабочие состояли в рядах национальной гвардии. Уже 19 марта смена ее караулов проходила при возгласах: «Да здравствует Париж!» Префект Дюпорталь, изгнанный в свое время, в 1851 году, из Франции [99], был человеком с довольно твердыми республиканскими убеждениями. Клубы, заставившие офицеров национальной гвардии дать клятву защищать республику, потребовали у Дюпорталя патронов.

Но этот префект был тотчас же заменен Кератри, бывшим префектом полиции правительства 4 сентября. Прибыв в Тулузу в ночь на 22 марта, новый префект узнал, что 500 солдат гарнизона находятся в состоянии полного разложения, а национальная гвардия настроена в пользу его предшественника – Дюпорталя. Применив, как и Тьер, тактику отхода, Кератри удалился в Ажан.

22 марта национальная гвардия Тулузы собиралась организовать манифестацию с целью захвата арсенала. Дюпорталь и мэр тотчас же отправились в ратушу, но мэр не замедлил удалиться оттуда. Что касается генералов, то, напуганные мощными народными манифестациями, они укрылись в арсенале. Дюпорталь, стараясь успокоить их, заявил, что он будет поддерживать порядок именем версальского правительства, законность которого он признал.

В этих условиях генералы обратились к Тьеру с просьбой сохранить Дюпорталя на посту префекта. Но Кератри, основываясь на успокоительных заверениях Дюпорталя, попросил последнего помочь ему занять префектуру. Дюпорталь назначил ему свидание на следующий день, 24 марта, и уведомил, что примет его в присутствии офицеров мобильной и национальной гвардии, которые были созваны с этой целью. Кератри не захотел оказаться в подобной компании и не явился на свидание.

На собрании, назначенном на 24 марта, предполагалось провести вербовку добровольцев для версальского правительства; но только четыре офицера мобилей из шестидесяти предложили свои услуги. Тем временем национальная гвардия собралась на площади Капитолия для участия в манифестации, направленной против Кератри. Во второй половине дня Дюпорталь принял в префектуре офицеров национальной гвардии, которые заявили о своей готовности выступить против версальского правительства. Повсюду раздавались крики: «Да здравствует Коммуна!"

Офицеры национальной гвардии, не ограничиваясь выражением симпатий парижской революции, арестовали Кератри. Они провозгласили Коммуну и потребовали, чтобы Дюпорталь возглавил ее. Последний отказался. Тогда офицеры стали обвинять его в слабости, в то время как толпа, плохо осведомленная, приветствовала его, когда он появился на площади среди манифестантов, направлявшихся к Капитолию.

Инициаторов провозглашения Коммуны в Тулузе стесняло отступничество Дюпорталя. Они предлагали пост председателя Коммуны мэру и различным муниципальным деятелям. Все они отказались. Наконец Дюпорталь, к которому снова обратились, составил манифест, который и был прочитан с балкона Капитолия. Хотя этот манифест был встречен одобрительными возгласами, на нем лежала печать страшной путаницы. Действительно, в нем говорилось, что Коммуна Тулузы хочет единой и неделимой республики; в то же время манифест призывал депутатов Парижа выступить в роли посредников между Парижем и правительством Тьера, требуя, чтобы этот последний распустил версальское Собрание. Это Собрание рассматривалось как некий носитель зла, который следовало устранить. Наоборот, Тьер оценивался скорее благоприятно, а роль депутатов Парижа была представлена в положительном свете, тогда как их действия имели только одну цель – расколоть и уничтожить революционные силы Парижа, победившие 18 марта.

Была избрана Коммунальная исполнительная комиссия. Но она не проявила той активности, какой требовали обстоятельства, и не приняла необходимых мер для организации обороны города. Воспользовавшись этими ошибками Комиссии, председатель судебной палаты и генеральный прокурор присоединились к генералам, укрывшимся в арсенале, и обратились оттуда с призывом к населению Тулузы.

Национальная гвардия хотела ответить на этот призыв захватом арсенала. В то же время жители квартала Сен-Сиприен [100] собрались на площади Капитолия, желая организовать манифестацию. Час вооруженной борьбы настал, но Исполнительная комиссия решила вступить в переговоры и послала уведомить генералов, укрывшихся в арсенале, что она сама распустит себя, если правительство назначит префекта-республиканца на место Кератри. Переговоры, которые велись подобным образом, способствовали лишь демобилизации масс. Национальные гвардейцы разошлись по домам, решив, что все кончено.

Кератри, разумеется, информировали обо всем происходящем, и 27 марта он направился к арсеналу с тремя эскадронами кавалерии. Он прервал переговоры, которые генералы старались всячески затянуть, и отдал приказ о выступлении силам «порядка», насчитывавшим 200 кавалеристов и около 600 пехотинцев. В их ряды можно было внести разложение. К сожалению, никто не попытался это сделать.

Капитолий был осажден. Национальная гвардия, несомненно, оказала бы сопротивление, и это позволило бы мобилизовать народные силы. Но в дело вмешались умеренные элементы, которые стали убеждать защитников Капитолия отступить. Совершенно очевидно, что члены Исполнительной комиссии [101] не проявили того мужества и боевого духа, какие были присущи населению Тулузы. Оно было побеждено, ибо во главе его не оказалось твердых и решительных руководителей, достойных того благородного дела, за которое оно боролось.

Нарбонн

Как только в Нарбонне узнали о революции 18 марта в Париже, население этого города встало на ее сторону.

Народные массы Нарбонна были полны решимости провозгласить Коммуну и поставить во главе ее бывшего изгнанника времен империи – Дижона, к которому они и обратились. 23 марта Дижон попытался убедить муниципальный совет в необходимости провозгласить Коммуну. А так как мэр Реналь отказался созвать муниципальный совет, народные массы вечером марта захватили ратушу и завладели ружьями, которые имелись в муниципалитете. После этого с балкона ратуши Дижон провозгласил Нарбоннскую Коммуну, заявив о ее присоединении к Парижской Коммуне, и немедленно принял меры к обороне города.

На следующий день, 25 марта, мэр попытался собрать солдат гарнизона, и несколько рот появилось перед ратушей. Но женщины быстро разоружили солдат; один капитан и один лейтенант были задержаны в качестве заложников.

Ввиду такой ситуации остальные солдаты гарнизона заперлись в казарме Сен-Бернар. А так как мэр продолжал призывать к сопротивлению, то его тоже арестовали и объявили заложником.

Поместив впереди своего отряда этих трех заложников, национальные гвардейцы захватили здание супрефектуры, затем они выставили пикеты у вокзала и у телеграфа. Чтобы вооружиться, нарбоннские коммунары овладели арсеналом, где вопреки приказу офицера солдаты не стали стрелять в нападающих и отдали им свои ружья.

В тот же день в город прибыли делегаты от целого ряда коммун. Дижон, возглавлявший Коммуну Нарбонна, был очень доволен этим, так как сознавал необходимость объединения революционных действий и установления связи между повстанческими движениями в различных городах.

План повстанцев Нарбонна заключался в том, чтобы облегчить действия народных масс, которые выступили

марта в Перпиньяне и собирались выступить в Безье и Сете. Но 28 марта из различных городов в Нарбонн прибыли войска и тюркосы [102]. Это заставило Нарбоннскую Коммуну заняться обороной города, на улицах были возведены баррикады. 31 марта мэрия была захвачена тюркосами и Коммуна Нарбонна прекратила свое недолгое существование.

Л имож

В Лиможе Народное общество, основанное адвокатом Лавалеттом, направило 23 марта национальной гвардии Парижа приветственный адрес. Когда стало известно о неудаче, постигшей 3 апреля колонны федератов, выступивших против Версаля, а также о резне, учиненной над парижскими коммунарами по приказу Галиффе, лиможские рабочие выразили свой гнев и возмущение и под крики: «Да здравствует Коммуна! Приклады вверх!» – побратались с солдатами.

Офицеры национальной гвардии провозгласили в ратуше Лиможскую Коммуну. Была занята префектура и даже возведено несколько баррикад. Но войскам удалось удержать город в своих руках. Лиможские эмиссары, посланные в департаменты Крёз и Коррез, не смогли поднять их население.

Лиможская Коммуна, возникшая последней, была

задушена в самом зародыше.