На суше и на море - 1964

Евгений Артизанов Среди улыбок

Территория Японии — это девятьсот тихоокеанских островов. Четыре больших острова и огромное число маленьких. Все острова — вулканического происхождения.

В Японии и сейчас больше тридцати действующих вулканов. Гора Фудзияма тоже вулкан. Знаменитая Фудзияма, самая высокая, самая прекрасная, самая любимая японцами гора. Зона Фудзи наиболее сейсмичная, а поэтому Фудзияма не только самая любимая гора, но и самая беспокойная. Здесь очень часты землетрясения — этот страшный бич японцев.

Каждый день в Японии отмечается несколько слабых толчков, и они непрерывно напоминают японцам, что 1923 год может в любой момент повториться. А тогда, в 23 году, землетрясение за несколько часов оборвало почти сто тысяч жизней в Иокогаме и Токио. Произошла потрясающая катастрофа!

Но Японию терзают не только землетрясения. Тайфуны, пожалуй, еще страшней и разрушительней. Ураганный ветер и тропический ливень сметают все на своем пути; огромные приливные волны обрушиваются на густонаселенное океанское побережье и производят невиданные опустошения.

В общем, природа оказалась слишком щедрой на катастрофы для японского народа. Зато она скудно одарила японцев различного рода ископаемыми: нефтью, рудами, минералами. Их в японской земле очень мало, и все нужное для промышленности, по существу, ввозится из соседних стран.

Да и почва-то в Японии не первоклассная. Хорошо, если плодородной земли, пригодной для земледелия, наберется процентов пятнадцать от всей площади. Остальная же часть — это горы да камни!

Такова Япония. Наша маленькая восточная соседка, которую через два-три дня мне предстоит увидеть.

А почему, собственно, маленькая?

Площадь ее равна 372 тысячам квадратных километров, население составляет почти сто миллионов человек. Следовательно, по площади она равна обеим Германиям и больше, чем Англия, Италия, Югославия. А по численности населения она всего лишь вдвое меньше таких признанных гигантов, какими являются Советский Союз и Соединенные Штаты Америки!

Так что название «маленькая» к ней совсем не подходит. И применяется, очевидно, только потому, что в Японии большая плотность населения. Ведь равнинных земель там всего двадцать процентов, а живет на этих землях восемьдесят процентов населения…

Под самолетом огни ночного Токио. Бесконечное море огней. Больших и маленьких, ярких и тусклых, белых, желтых, разноцветных. По этим огням в синем мраке ночи угадывается огромный город, границ которого не видно даже с такой высоты!

Самолет снижается. Огни быстро растут и делаются необычайно яркими.

Вот они уже проносятся близ иллюминаторов и, кажется, готовы ворваться в салон самолета…

Наконец огненный вихрь замирает. Самолет приземляется, и я ступаю на японскую землю. И тут же возникает вопрос: как-то встретят меня японцы?

Должны бы встретить хорошо, потому что я и мои спутники, специалисты железнодорожного транспорта, приехали в Японию по приглашению. Но могут же найтись и любители испортить не только встречу, но и все наше пребывание в этой стране.

На память приходят тридцатые годы, когда газеты и радио приносили одно за другим сообщения о массовых арестах рабочих, зверских расправах с коммунистами, о военных путчах и непрерывных сменах правительства. Тогда японские монополисты рвались к власти и устанавливали милитаристскую диктатуру. Они умело использовали самурайские традиции для воспитания солдат и создавали армию, слепую и покорную, готовую на все во имя императора и каких-то «высших идей».

Милитаризм тогда победил, и Япония стала самой агрессивной страной, рвущейся к сырью и рынкам, жаждущей мирового господства. Япония вторглась в Монголию, Китай и совсем недвусмысленно простерла свои лапы к нашим землям. Разыгрались памятные события у озера Хасан и реки Халхин-Гол.

…А в сороковых годах японская военщина развязала войну в районе Тихого океана и сто тридцать миллионов жителей Филиппин, Сиама, Бирмы, Индонезии превратила в своих рабов.

…Но наступила развязка. И народу пришлось расплачиваться за необузданную алчность милитаристов. «Великая империя» лишилась самостоятельности, потеряна армия, разорена промышленность, погублены миллионы человеческих жизней…

Все это было.

Но с тех пор прошло двадцать лет. И нужно думать, что за это время в Японии произошли большие изменения.

Так ли это — я скоро увижу.

…К самолету спешат работники посольства и большая группа японцев — сотрудников «Ассоциации содействия развитию международной торговли». Это уже хорошее предзнаменование. Ни субботний вечер, ни поздний час не остановили японцев от встречи. Знакомимся и, как всегда бывает при первом знакомстве, незаметно приглядываемся друг к другу…

Японцы держатся очень просто. Вместе с тем они очень любезны, внимательны и предупредительны. Все это производит на нас приятное впечатление.

Контакт устанавливается очень быстро, и разговор принимает оживленный характер. Я уже здесь, в аэропорту, узнаю, что нам предстоит путешествие по стране. Мы посетим Осаку, Киото, Нагою, Кобе, Хиросиму… Очевидно, увидим много интересного. Конечно, я очень доволен и считаю, что лучшей встречи трудно было и ожидать…

Но вот проходят пятнадцать, двадцать минут. Полчаса. Возбуждение от первой встречи исчезает. Жизнь входит в спокойное русло. Даже в прозаическое русло, свойственное скучным пограничным процедурам.

Японцы, разговаривая с нами, почему-то продолжают улыбаться. И меня это несколько озадачивает. Мы привыкли видеть улыбки на лицах тех людей, которым весело и радостно, у которых хорошее настроение. Улыбка, по нашим понятиям, — это символ счастья и веселья.

Привычны для нас улыбки и при встречах. Даже поцелуи. Какие же действительно могут быть встречи без улыбок и поцелуев?

Но если улыбки не сходят с лиц и после встречи? Или если они появляются на лицах и тогда, когда видимых причин для этого совсем нет? Что же тогда означают улыбки? Пока не знаю. Во всяком случае, не радость встречи, не счастье и не веселье.

И началось необычное…

Дальше я замечаю, что японцы говорят очень тихо. Так, как будто бы боятся кого-то разбудить или кому-то помешать думать. Я начинаю понимать, что если буду продолжать разговаривать так же громко, как говорил дома, то внимание японского общества мне будет бесспорно обеспечено. Могу, пожалуй, даже прослыть здесь крикуном и скандалистом. Тем более что смысл моих слов большинству японцев будет непонятен.

И наконец я обнаруживаю, что японцы говорят не только тихо, но и на редкость невыразительно. Без каких бы то ни было интонаций.

Речь японца так же монотонна, как речь оратора, читающего не им самим составленный текст. При этом речь может быть и правильной, и содержательной, даже красивой. Но обязательно будет какой-то мертвой речью. Поэтому очень трудно понять, что чувствует говорящий японец. Являются ли его слова искренними, или это просто словесная шелуха. Об этой манере говорить и о том, что в основе ее лежит отличное умение управлять своими чувствами, я знал и раньше. Но я не знал, что ее, эту манеру, никак нельзя назвать приятной. Она как-то настораживает и совсем не располагает к откровенности…

Итак, первое знакомство состоялось.

Токио встретил меня дождем. Тем знаменитым японским дождем, о котором «сведущие» люди говорят, что он не имеет конца и может поэтому ввергнуть в уныние любого оптимиста. Действительно, мелкий дождь лил на редкость старательно и при безветрии выглядел совсем миролюбиво. Поэтому, накинув плащ, я отправился бродить по городу. Кстати, было воскресенье, и очень хотелось как можно полнее использовать свободный день.

Улицы города были многолюдны, и дождь, видимо, нисколько не портил японцам праздничного настроения. Зато я очень скоро почувствовал себя «не в своей тарелке». Туфли мои промокли, потому что на тротуарах стояли лужи. Костюм напитался моей собственной влагой, так как в плаще было нестерпимо жарко…

Я возвратился в отель. День был безнадежно испорчен.

Да, дождь оказался действительно коварным, способным ввергнуть в глубокое уныние. Примитивный европейский подход к дождю, что в плаще он не страшен, был, конечно, недопустим. Теперь я это хорошо понимаю, как и многие туристы, испытавшие прелесть купания в «собственном соку». А японцы к таким дождям уже приспособились.

Лужи не пугают их, так как в период дождей они носят невысокие резиновые сапожки. От жары их спасают тетроновые рубашки и костюмы из «тропика», предельно легкие и способные пропускать испарения тела. От дождя защищают огромные зонты. В дождь все японцы одеты одинаково. Так же оделся и я. И сразу почувствовал, насколько эта форма одежды разумна и целесообразна.

Теперь я мог изучать город.

Токио — это город-гигант. И по площади, и по числу жителей. В Токио живет свыше десяти миллионов человек, то есть больше, чем в Бельгии, Португалии, Швеции, Венгрии и в ряде других стран. Токио напоминает собой муравейник, разбросанный по земле, потому что жизнь в нем кажется необычайно суетливой и беспорядочной и потому что в общем-то Токио — город плоский.

Но поражает Токио не гигантскими размерами, а рекламой. Совершенно необычной, я бы сказал, фантастической рекламой.

Главное в рекламе — размах и иероглифы. Причудливые и непонятные иероглифы, полонившие все улицы города. Они украшают стены и заполняют крыши домов. Они раскачиваются на транспарантах, переброшенных через улицы. Они парят высоко над городом, поднятые огромными воздушными шарами. Их, этих иероглифов, так много, что на отдельных улицах стен домов почти не видно…

Особенно хороша реклама ночью, когда зажигаются миллионы разноцветных огней и потоки света врываются в улицы. Кажется, что иероглифы оживают и начинают прыгать, бегать, плясать…

Может быть, такая роскошная реклама и не имеет большого практического смысла, но то, что она украшает город, — это бесспорно. И днем, и ночью. И в центре города, и на окраине. У города из-за рекламы всегда какой-то радостный, праздничный вид, как у новогодней елки.

И если снять всю рекламу, то город будет выглядеть будничным и серым. Да, да! Он станет неприметным. Потому что в Токио красивых современных зданий сравнительно немного, и они ни в коем случае не смогут прикрыть собой миллионы одноэтажных и двухэтажных домишек.

Не меньшее впечатление производит и токийская торговля. Такая же грандиозная и красочная, как и реклама. Магазинов в городе огромное количество. Больших и маленьких, шикарных и простеньких — каких угодно. И все они уютны, чисты и очень привлекательны. Магазины разбросаны по всем улицам. Но есть и целые торговые кварталы, где сосредоточено сразу несколько десятков, а иногда и сотен магазинов. Такие кварталы часто перекрыты легкими прозрачными тентами для защиты покупателей от дождя и солнца. Тогда торговые кварталы напоминают наши крытые рынки.

Есть даже специализированные торговые кварталы, где продают товар только одного вида. Например, шерстяные ткани, бумажные ткани и так далее. Токийские же универмаги — это подлинные храмы торговли. Они занимают великолепные многоэтажные здания с мощными кондиционирующими установками, люминесцентным освещением, эскалаторами.

Покупатели чувствуют себя в универмагах как рыба в воде и не торопятся уходить из них. Тем более что в универмагах есть и уютные кафетерии, где можно закусить и прекрасно отдохнуть. А заодно посмотреть и телевизионную программу…

Выбор товаров в универмагах необычайно велик. Товаров модных, всегда отвечающих требованиям сезона и очень высоких по качеству. Впрочем, товарами полны и другие магазины. Причем среди товаров очень много изделий из искусственных волокон и пластических масс: тканей, трикотажа, сумочек, портфелей, чемоданов, посуды, мебели… Все эти изделия привлекательны на внешний вид. И вместе с тем они сравнительно недорого стоят. Это результат больших достижений химической промышленности.

Зато в Японии очень дороги изделия из натурального сырья. И особенно дорога обувь. Потому что натурального сырья, и в частности кожи, в Японии мало.

Для туристов в японских магазинах наибольший интерес представляют радиотехнические и фотографические отделы. Здесь продаются знаменитые транзисторы (миниатюрные приемники на полупроводниках), прекрасные автоматические фотокамеры и кинокамеры с плавным пятикратным изменением фокусного расстояния. Все эти вещи действительно хороши и заслуженно пользуются успехом во всех странах мира.

Хороши, однако, и японские игрушки. Очень занимательны, удивительно остроумные и разнообразные. Игрушки сделаны, можно сказать, на базе современной техники: с применением крошечных электродвигателей и аккумуляторных батарей (для приведения игрушек в движение) и фотоэлементов (для управления движением). Традиционные скрипучие пружины в японских игрушках отсутствуют. Игрушки настолько хороши, что покоряют сердца не только малышей, но и взрослых. Около игрушек всегда многолюдно.

Жаль только, что замечательные японские мастера игрушек много внимания уделяют и военной тематике. Делают танки, самолеты, ракеты. Грохочущие, свистящие, пугающие…

Товаров в японских магазинах много. А вот покупателей мало. Даже очень мало. И это, конечно, яснее ясного говорит о том, что жизненный уровень японцев низкий. Борьба продавцов за покупателей ведется ожесточенная, и проявляется она в первую очередь в первоклассном обслуживании. В отменной вежливости и предупредительности продавцов. Создается такое впечатление, что продавцы больше думают не о том, как продать товар, а о том, как сделать покупателям приятное.

Хозяин магазина любезно приветствует покупателя у входа в магазин. И тем самым сразу же дает понять покупателю, что в магазине он желанный гость, что хозяин полон решимости услужить ему. В этом покупатель скоро убеждается, видя, с каким рвением хозяин ворошит содержимое магазина, чтобы найти нужную покупателю вещь. Но цена этой вещи может и не устроить покупателя. Тогда хозяин снизит ее. Он покажет покупателю, что даже в этом жизненно важном для себя вопросе идет ему навстречу. Конечно, хозяин не обидит себя (это было бы противоестественно), но внешне его жест будет выглядеть подкупающе. И если все же продажа не состоится, хозяин проводит покупателя, поблагодарит его за посещение магазина и выразит надежду на повторный визит…

Любопытна и еще одна особенность японских торговцев. Они удивительно изобретательны на различного рода «приманки». В магазинах, например, часто практикуется приложение к покупке какого-нибудь подарка. В качестве сюрприза, который обнаруживается уже дома. Недорогого подарка, но всегда удачно подобранного и очень нужного. Ну, например, в коробке с туфлями можно обнаружить крем для чистки именно этих туфель или рожок для их надевания. И хотя покупателю ясно, что подарок — это совсем не подарок, а оплаченная им же вещь, кажущаяся забота продавца производит приятное впечатление и даже трогает покупателя.

А в универмагах покупателям с каждой покупкой выдают специальные лотерейные билеты. По ним в конце года можно выиграть какую-нибудь ценную вещь. Здесь расчет предельно прост, но эффективен: хочешь выиграть вещь — покупай товары в этом универмаге. Счастье к тебе может прийти с каждой покупкой. Не упускай счастья! И токиец в погоне за счастьем покупает в универмаге…

Таков японский сервис в торговле. Сервис, доведенный до высокого совершенства. Не крикливый, не навязчивый, а, я бы сказал, тонкий сервис. Нужда, как говорится, научила японцев торговать красиво.

Улицы в Токио узкие. Даже главные улицы города. Второстепенные же улицы — настоящие щели. Дома в этих щелях почти прилегают друг к другу, как ласточкины гнезда. Очень много домов практически не имеют своих дворов или даже двориков. Поэтому часто на крышах создаются площадки, заменяющие дворы. Здесь лежат хозяйственные запасы, кое-какой инвентарь, здесь сушится белье…

Подавляющее большинство жителей Токио (да и не только Токио) живет в очень стесненных условиях. Из-за ужасной тесноты над Токио постоянно висит угроза пожара. В Токио пожары часты и невероятно опустошительны. В 1962 году здесь было 8660 пожаров, которые уничтожили 150 тысяч квадратных метров жилой площади. Огонь погубил 84 жизни и искалечил еще 1800! Токийский «красный петух» удивительно прожорлив. Он больше похож на «красного дракона».

Уличное движение в Токио я не назвал бы организованным. В часы пик души токийцев полны тревоги — и тех токийцев, которые идут пешком, и тех, которые едут в автомашинах. Потому что и те, и другие ежеминутно рискуют получить увечье или отправиться на тот свет.

Токийские улицы-щели не могут пропустить мощного потока пешеходов и автомашин, если они движутся с нормальной скоростью. Поэтому пешеходы, трамваи и автомашины спешат как только могут. Они прорываются через улицы на больших скоростях, и хотя ни пешеходов, ни водителей нельзя обвинить в недисциплинированности, несчастных случаев в городе огромное количество.

К тому же и правила уличного движения в японских городах в известной степени способствуют авариям. Автомашинам разрешается развивать на улицах повышенные скорости, следовать друг за другом на расстоянии чуть ли не четверти метра, в любом месте улицы обгонять друг друга…

Здесь правила движения подчинены не заботе о человеке, а стремлению обеспечить большую пропускную способность улиц. И как это ни странно, в настоящих условиях других правил как будто бы и не может быть. Стоит внести какие-то общепринятые ограничения, и движение на улицах немедленно остановится. Будут создаваться пробки. А пробки для Токио это уже маленькие национальные бедствия, парализующие на длительное время крупный район города.

Любопытна в этом свете и роль полиции. Она смотрит в основном за тем, чтобы скорость уличного потока была всегда на должной высоте и чтобы (боже упаси!) не образовалась пробка. Все остальное в уличном движении, в том числе и некоторые вольности в поведении пешеходов и водителей, мало интересуют полицию.

Когда-то считалось, что характерным шумом японских городов является стук гета — деревянных японских сандалий. Теперь характерным шумом города стало шуршание автомобильных шин. Автомашины в буквальном смысле слова заполнили улицы города. Шикарные американские и европейские лимузины, простенькие седаны и фургоны японского производства, огромные автобусы и чрезвычайно удобные для погрузки низенькие японские грузовички.

Очень много такси. И нужно сказать, что они в Токио пользуются большой популярностью. Но основная масса токийцев пользуется, конечно, метрополитеном — быстрым, удобным и наиболее дешевым видом городского транспорта. Линии токийского метро располагаются у самой поверхности земли и прокладываются они открытым способом. Этим метро резко отличается от метро в Москве, Ленинграде, Киеве. Станции метро очень скромные и тоже мало чем напоминают наши. Однако поезда удобные и работают очень четко. Причем этой четкости во многом способствует высокая дисциплинированность пассажиров, совершающих удивительно организованно посадку в вагон и выход из вагона.

Имеются в Токио и воздушные железные дороги, грохочущие и отравляющие жизнь токийцам. Вместе с трамваями, не только шумными, но и загромождающими улицы, эти воздушные дороги составляют еще одно зло города. Но снять их и заменить новыми линиями метро очень трудно. Мешают частная собственность и бешеные цены на землю. Поэтому сейчас в Японии усиленно работают над созданием так называемой монорельсовой дороги — бесшумной и стоящей значительно дешевле, чем метро.

Дорога представляет собой мощный бетонный рельс, уложенный на бетонных же колоннах на высоте восьми-десяти метров от поверхности земли. По рельсу движется поезд, состоящий из двух-трех вагонов, у которых такие же колеса, как и у автомашин большой грузоподъемности. Поэтому вагоны движутся мягко и совершенно бесшумно. Устойчивое положение вагонам придают катки, упирающиеся в боковые поверхности бетонного рельса…

На таком, правда, опытном поезде я ездил. И должен сказать, что получил большое удовольствие. При значительной скорости движения в вагоне не ощущаешь ни шума, ни тряски. Ничего подобного не ощущаешь и тогда, когда поезд проносится над твоей головой. Мне кажется, что монорельсовые дороги весьма перспективны. Особенно для больших городов и крупных курортных мест.

Теперь немного о такси. Вернее — о шоферах такси. Во-первых — это удивительные труженики, а во-вторых — это настоящие виртуозы.

В Токио, видимо, нет стоянок такси. Отчасти потому, что для стоянок трудно подыскать место на улицах. Отчасти же потому, что в них нет и надобности. Ведь шофер должен привезти своему хозяину определенную сумму сменной выручки, и поэтому он не может стоять без дела и ждать пассажира. Он ищет пассажира. Ищет настойчиво, разъезжая по улицам города и тратя на это уйму сил и нервной энергии. Пассажиров такой порядок, конечно, тоже устраивает: такси можно взять на любой улице. Были бы желание и деньги.

Езда шоферов просто поражает. Это настоящий каскад скоростных бросков вперед, молниеносных остановок, неожиданных поворотов и новых бросков… Непривычному к такой езде пассажиру лучше не смотреть в окно автомашины, чтобы не портить себе нервы. Особенно в ночное время, когда огни создают ощущение бешеной скорости движения и неминуемого столкновения.

Я думаю, что если бы не отточенное мастерство шоферов и не их удивительная реакция на всякие неожиданности, то несчастных случаев в городе было бы во сто крат больше. Но самое замечательное в японском шофере то, что за проезд в такси он получает с вас иена в иену (копейка в копейку). И считает личным оскорблением предложение чаевых. Впрочем, чаевых в Японии не берет никто. И никто не дает их.

Токио неимоверно быстро растет. В 1955 году в городе было около семи миллионов жителей, а сейчас в нем уже свыше десяти миллионов.

Территория города расползается как блин на сковороде. Окраины Токио уже слились с окраинами Иокогамы, и теперь трудно сказать, где кончается Токио и где начинается Иокогама. Города сливаются и в других районах Японии. Поэтому тихоокеанское побережье острова Хонсю быстро превращается в сплошной жилой массив. Плотность населения здесь достигает огромной величины — двести пятьдесят человек на один квадратный километр!

Проблема расселения и создания новых городов для Японии стала проблемой номер один. И нужно сказать, необычайно трудной проблемой, требующей для своего решения и знаний, и опыта, и зрелости, и фантазии. Земли-то ведь нет, и нужно использовать или воздух, или воду… Японские инженеры в своих проектах предпочитают использовать воду.

Один из них, например, предлагает строить огромные площадки и поддерживать их на поверхности океана при помощи понтонов. На этих площадках размещать фабрики, заводы, сады, стадионы… Жилые дома, представляющие собой герметические коробки, подвешивать к площадке и опускать в океан на различную глубину.

Для любителей подводного царства дома делать из прозрачного пластика и опускать поглубже… Дома оборудовать люминесцентным освещением и подавать в них кондиционированный воздух… Смелое, конечно, предложение и на первый взгляд фантастическое! Но совсем недавно и полет в космос казался ведь фантастическим.

Видно, современная техника настолько чудодейственна, что грани реального и фантастического сделались совсем условными. В любом проекте решающим теперь стало стремление осуществить его. И если это стремление велико, то даже фантастический проект приобретает реальные формы. А у японцев для осуществления проекта плавающих городов есть не только горячее стремление, но и острая необходимость.

…Пока же японцы теснят море и отвоевывают у него все прибрежные отмели. Окружают отмели дамбами, осушают окруженную площадь и строят на ней дома и заводы.

Незаметно прошла неделя моего пребывания в Токио.

Я посетил несколько заводов и учреждений, научно-исследовательских институтов и школ. Встречался с рядовыми инженерами и директорами, преподавателями и научными работниками, служащими и руководителями учреждений. С людьми разными по возрасту, социальному положению и обеспеченности…

Каждый день я видел токийцев в цехах и конторах, на улицах и в магазинах, в трамваях и поездах… За эту неделю я рассмотрел японцев поближе и составил о них более полное представление. Японцы низкорослы. Но сложены хорошо, вполне пропорционально.

Особенно миниатюрны японские женщины. Но, к сожалению, они уже не так обаятельны, как «в доброе старое время», когда носили национальный костюм. Короткие юбочки с кофтами и модные прически превратили японок в вихрастых подростков…

Кстати, японцы вообще выглядят очень молодо. Внешние признаки старости у них проявляются поздно, но, начав проявляться, развиваются бурно. Поэтому они длительное время пребывают в каком-то «юношеском» состоянии, а затем сразу превращаются в стариков. Пожилых же японцев — полнеющих, седеющих, лысеющих — как будто и не существует…

В большинстве своем японцы скромны и нетребовательны. И к пище, и к одежде, и к жилью. Японский народ всегда и во всем испытывал большую нужду. Поэтому японцы привыкли к ограничениям потребностей и приспособили к ним свой образ жизни.

Они, например, удовлетворяются такими нормами питания, при которых европейцы, по всей вероятности, не могли бы существовать.

Одеваются японцы тоже очень скромно. Подчеркнуто строго и однотипно, словно по какому-то неписаному стандарту. Летом, например, все мужчины носят белоснежные рубашки с галстуками и легкие костюмы; женщины носят такие же белоснежные блузки и темные юбочки. И нужно сказать, что выглядят они очень приятно. Тем более что японцы удивительно аккуратны и чистоплотны, и их одежда всегда отличается свежестью и опрятностью. Никакой пестроты, крикливости и вычурности в одежде деловой и рабочий мир Японии не терпит…

Японцы очень трудолюбивы. Как пчелы. И это, пожалуй, является их важнейшим достоинством. Деловитость и трудолюбие позволили японцам в прошлом веке превратить свою полудикую страну в великую державу. Теперь же, после войны, деловитость и трудолюбие помогли им быстро залечить военные раны и вновь вывести Японию в число развитых капиталистических стран…

Но Японцы не только деловиты и не только трудолюбивы. Они еще умеют делать всякое дело на редкость обстоятельно и фундаментально. Делать так, чтобы вторично к нему не возвращаться. Если японцы создают, например, какой-то научно-исследовательский институт, то они так его оснащают и так комплектуют кадрами, что этот институт оказывается способным решать любые задачи в своей области. И не только задачи сегодняшнего дня, но и глубоко перспективные.

Кстати, замечу, что деловой размах у японцев отнюдь не связан с ненужными тратами. Деньги и силы они расходуют только на то, что обязательно окупится.

Прошедшая неделя внесла некоторую ясность и в оценку японской улыбки. Теперь я уже не сомневаюсь, что она не отражает ни счастья, ни радости, ни веселья. Потому что в жизни подавляющего большинства японцев и счастья, и радости мало, а улыбаются они очень часто.

Японская улыбка искусственна и играет, мне кажется, ту же роль, что и монотонная речь. Она маскирует подлинные чувства и создает впечатление большого жизненного благополучия. И я уже не обольщаюсь при виде улыбки и считаю ее чем-то вроде части лица. Теперь улыбка не удивляет меня, как не удивляют нос, рот, глаза…

Дизель-экспресс «Хатсукари» мчится на юг. Ярко-красная лента вагонов четко рисуется на зеленом фоне полей, вьется в ущельях гор. В мягких креслах вагонов экспресса удобно расположились пассажиры. Они читают, по-японски тихо беседуют, любуются природой, закусывают, дремлют…

А я фотографирую. Старательно щелкаю затвором фотокамеры, надеясь запечатлеть на пленке японский пейзаж. За окнами вагона мелькают клочки рисовых полей и ослепительно блестит вода на полях между сочной зеленью всходов. По колено в воде стоят согнувшиеся фигурки крестьян. В туманной дымке видны цепи лесистых гор. Иногда среди горных вершин мелькают снежные шапки.

Дизель-экспресс «Хатсукари» — это один из лучших пассажирских поездов. Быстрый и комфортабельный. И если реклама всегда преувеличивает достоинства, то экспрессу «Хатсукари» она дает правильную оценку.

— Поездка в экспрессе, — говорит реклама, — не только не утомляет, но и доставляет большое удовольствие.

И это действительно так. В вагонах чисто, светло, прохладно. До минимума сведены тряска, болтанка, шум. Не слышны удары на стыках рельсов, скрипы рессор и скрежет металлических деталей экипажа. Кажется, что едешь не в железнодорожном вагоне, а в легковой автомашине.

И все это потому, что вагоны экспресса весьма совершенны по своей конструкции. Они герметичны и оборудованы кондиционирующими установками; имеют тепло- и звуконепроницаемые пол, стенки и крышу; амортизированы при помощи воздушных рессор. И, конечно, радиофицированы. Причем при прослушивании передач пассажиры пользуются крошечными ушными телефонами. Репродукторов в вагонах нет. А поэтому нет и ненужных споров о том, когда можно включить репродуктор и какую установить громкость.

Экспресс «Хатсукари» — это дневной экспресс, и все его вагоны оборудованы креслами. Мягкими, вращающимися креслами с откидными спинками, подножками и разборными столиками.

Пассажир может неплохо поспать в таком кресле, закусить, а при желании и записать что-нибудь. В путевой дневник, например. Он может повернуть кресло к окну, чтобы удобней было любоваться пейзажем, и может развернуть его на сто восемьдесят градусов, чтобы побеседовать с сидящим сзади знакомым человеком. В таких универсальных креслах пассажиры проводят по восемь — десять часов и чувствуют себя великолепно.

Глядя на просторный, светлый салон японского вагона, невольно вспоминаешь наш спальный вагон. Отдельные купе с койками, множество дверей, узкий коридорчик. Конечно, такие вагоны совершенно необходимы для дальних рейсов. Путь из Москвы во Владивосток в креслице, конечно, не просидишь. Но зачем эти спальные вагоны применяются и для кратковременных поездок? Зачем пассажиры сидят на койках и в купе-мышеловках, когда едут из Ленинграда в Москву или из Москвы в Киев? Это объяснить трудно.

Разумней, конечно, в таких случаях применять вагоны с креслами. Потому что такие вагоны много удобней, несравненно гигиеничней и проезд в них стоит значительно дешевле…

А экспресс все мчится вперед. Мчится с большой скоростью и почти не задерживается на станциях. Он стоит у перрона ровно столько, сколько нужно для смены пассажиров в вагонах. Приготовились, вышли, вошли…

И экспресс мчится дальше.

Ни в одной стране мира железнодорожный транспорт не работает так напряженно, как в Японии. Особенно в центральном районе Хонсю, где сосредоточены почти половина населения и основная часть промышленности. Дневное время здесь отведено только для пассажирского движения, ночное — для грузового.

Пассажирские поезда развивают скорость до ста двадцати — ста тридцати километров в час и идут друг за другом с интервалом в три-четыре минуты. Идут почти так же часто, как поезда метро. И хотя движение поездов организовано хорошо, аварии на дорогах следуют одна за другой.

С огромной скоростью поезда проносятся через жилые массивы и пересекают при этом множество оживленных дорог. Вот здесь, на переездах, и разыгрываются страшные трагедии. Поезда врезаются в автомашины и друг в друга. Гибнут десятки и сотни людей… И так ежедневно. А в результате — двадцать одна тысяча человеческих жертв только за пять последних лет!

Осака тоже огромный город. С многомиллионным населением и теми же характерными особенностями, что и Токио. Если бы заснуть в Токио, а проснуться в Осака, то существенной перемены в обстановке сразу обнаружить не удалось бы. Та же потрясающая реклама, то же огромное и хаотичное движение, та же торговля и тот же великолепный сервис.

Я поселился в отеле «Новая Осака». Это первоклассный современный отель, как, впрочем, и большинство японских отелей в крупных городах. В нем образцовый порядок, прекрасное обслуживание и какая-то неправдоподобная чистота. И, конечно, кондиционированный воздух.

Это обстоятельство я подчеркиваю теперь особо, потому что кондиционированный воздух в странах жаркого климата имеет для туристов особое значение. Лучше сказать — особо важное значение. И, пожалуй, не только для туристов, но и для местного населения.

Жара снижает трудоспособность, расслабляет людей, делает их какими-то апатичными. Туристов — в большей степени, местных жителей — в меньшей. Кондиционированный же воздух бодрит, освежает, восстанавливает силы. Это настоящий источник энергии и жизнедеятельности. Но пока кондиционеров в Японии мало. Они очень дороги и являются достоянием только очень богатых людей.

Впрочем, и отели типа «Новая Осака» недоступны для простых тружеников. Недаром они, эти шикарные отели, заселены в основном интуристами и частично японскими предпринимателями.

Обслуживание в японских отелях еще лучше, чем в магазинах. И опять-таки наибольшее впечатление производит не образцовая постановка дела вообще, а десятки на первый взгляд незначительных мелочей.

Рано утром в ваш номер как бы случайно подбрасывается свежая газета. На тумбочку ставится термос с ледяной водой (это в жару-то!). В ящик письменного стола укладывается почтовая бумага, конверты, карандаши. А в ресторане вам охотно подается даже не отмеченное в меню блюдо. И не какое-то изысканное и потому баснословно дорогое (что не вызвало бы удивления), а самое простое и дешевое. Да еще делается это так, как будто бы только такого заказа от вас и ждали…

Меню в ресторане самое обычное — европейское. Причем оно всегда содержит много хорошо приготавливаемых рыбных блюд. Кстати, рыбные блюда в Японии, пожалуй, самые дешевые, потому что Япония по улову рыбы занимает одно из первых мест в мире. Зато мясные блюда очень дорогие. И мясо в рационе подавляющего большинства японцев почти отсутствует.

В меню много и фруктовых блюд, тоже отменно приготовленных. В большинстве случаев это фруктовые смеси, составленные с большим вкусом, залитые соком или покрытые кремом и сильно охлажденные. Часто такие смеси подаются с кусочками льда. Холод в жаркую пору придает фруктам особую прелесть, и они съедаются с особым удовольствием.

В ресторанах уютно и очень тихо. Здесь нет ни музыки, ни танцев. Посетителям обеспечивается возможность не только хорошо поесть, но и отдохнуть от городской суеты. Однако посетителей в ресторанах мало. Потому что цены на ресторанные блюда слишком высоки.

Любопытны попытки предпринимателей привлечь посетителей в рестораны. Однажды я посетил ресторан, в котором взималась как бы только плата за вход и предоставлялось право есть любые блюда из меню и в любом количестве. А для того чтобы посетитель чувствовал себя свободней и не стеснялся повторить порцию, в ресторане действовала система самообслуживания. Посетители сами брали кушанья со специальной стойки, систематически пополняемой, но никем не контролируемой.

И казалось с первого взгляда, что в этом ресторане были созданы все условия для того, чтобы посетители как можно больше ели и как можно меньше стеснялись. По существу же в ресторане просто демонстрировался эффективный трюк. Хорошо придуманный и приносящий немалую прибыль (а не убытки, конечно). Потому что даже предельно голодные японцы при своей природной воздержанности не могли нанести кухне большого ущерба.

А в общем, беспокоиться о питании перед отъездом в Японию совсем не следовало. И теперь мне трудно без улыбки вспоминать, что я в ту пору чуть-чуть не уподобился известному Бомбару. Хотел было приучать желудок к планктону и сырым тунцам, считая, что в Японии приемлемых блюд немногим больше, чем в открытом океане.

Июль приближается к середине, а ртуть в термометре — к сорокаградусной отметке. Солнце все чаще и чаще загоняет меня в японские оазисы — уютные, прохладные кафе, в которых можно слегка закусить и съесть холодных фруктов, можно выпить бокал ледяного напитка и отдышаться. Цены в таких кафе и закусочных значительно ниже ресторанных, и поэтому они пользуются большой популярностью у населения.

Сегодня особенно жарко, и я со своими спутниками раньше положенного времени уже сижу в кафе. В первом попавшемся на нашем пути — крохотном, чистеньком и очень приятном.

Дочка хозяина принесла ледяной воды и фруктов. А через некоторое время, когда уже было ясно, что к нам вернулись силы и дар речи, к столу подошел и сам хозяин. Пожилой, типичный японец. Его привлекла русская речь, и он не мог удержаться от соблазна поговорить с нами.

Оказалось, что в сороковых годах он был у нас в плену. И теперь очень интересуется жизнью советских людей. Он называет сибирские города, знакомые ему, и сожалеет, что среди нас нет жителей этих городов. Ему очень хочется поделиться воспоминаниями! Военнопленный говорит словно турист, побывавший в Советском Союзе. Ни тени недовольства пленом, ни тени злобы на победителей в его разговоре не чувствуется.

Для нас это приятный сюрприз. Блестящее подтверждение политики гуманного отношения к пленным. Впрочем, японский народ и вообще-то симпатизирует русским людям. Любит русские песни, русскую музыку, русский балет. Высоко ценит наши достижения в технике.

Японцы по-«императорски», как они говорят, встретили Анастаса Ивановича Микояна. Как своего национального героя они чествовали Юрия Гагарина. Даже сейчас еще чувствуется в людях возбуждение от этих замечательных встреч. Нас останавливают на улицах прохожие. Убеждаются, что мы действительно русские, и восторженно, совсем не по-японски, восклицают:

— О, мы видели господина Микояна! Мы видели Гагарина, космонавта номер один!

Однажды я попал в «Мюзик-холл». Я знал, что этот театр эстрадного жанра, но то, что увидел там поразило меня. Поразило бы, бесспорно, и любого другого советского зрителя бессодержательностью номеров, их дурным исполнением и потрясающей вульгарностью.

Добрую половину времени сцену занимают молодые японские девушки в трусиках. По тому, что эти девушки, перемещаясь по сцене, делают какие-то движения руками и ногами, можно догадаться, что выступают танцовщицы. Но для нас их танцы были очень странными. В промежутках между «танцами» на сцене появляются безголосые певицы и посредственные юмористы.

Гвоздем же программы обычно бывает выступление какой-нибудь американской или европейской «артистки» совершенно оригинального жанра. Она выходит на сцену уже почти голая, а по ходу действия сокращает свой туалет до одной горжетки. Скажем прямо — до «фигового листа»! «Артистка» тоже поет, но поет уже нестерпимо плохо. Просто не верится, что все это происходит в японском «Мюзик-холле»! Ведь японцы считаются тонкими ценителями красивой музыки, хороших песен и изящных танцев. Как же тогда могла появиться эта низкопробная пошлятина на театральных подмостках Японии? Могла. Если правящие классы хотят следовать западному образу жизни и если это к тому же приносит большие прибыли.

Кетч — это профессиональная борьба. Борьба без ограничений в применяемых приемах, так называемая вольная борьба. Если верить буржуазной печати, то кетч (в Японии его называют реслингом) — это вид спорта. Но что это за «спорт»?

На ринг выходят одна или две пары здоровенных парней. По свистку судьи начинается схватка. Парни бьют друг друга кулаками, награждают пинками, выворачивают ноги и руки, стараются свернуть шею. Бьют друг друга, как у нас говорят, «смертным боем». И тем не менее все остаются живыми. Хотя и одного настоящего удара такого парня вполне достаточно для того, чтобы отправить партнера в преисподнюю.

К тому же и видно достаточно хорошо, что удары фальшивые. Эффектные, но по существу безвредные. И парни эти совсем не бойцы, а хорошо тренированные акробаты. «Бой» они разыгрывают как по нотам и надувают наивного зрителя.

Смотришь на реслинг и удивляешься тому, что японцы увлекаются этим зрелищем и реагируют более бурно, чем футбольные болельщики. И куда только исчезает в это время знаменитая японская сдержанность?

Помещение до отказа набито мужчинами. И наполнено монотонным стуком металлических шариков. Стук этих шариков вырывается на улицу и привлекает мое внимание.

— Чем занимаются эти люди? — спрашиваю я у японца.

— Играют в пачинко, в рулетку, — отвечает японец и добавляет: — только пачинко — невинная рулетка. Ей далеко до рулетки в Монте-Карло. Она совсем не похожа на азартную игру. В пачинко нельзя проиграть много денег. Правда, нельзя ничего существенного и выиграть.

— Так зачем же играть в пачинко?

— Просто для того, чтобы скоротать время.

Приглядываюсь к игре и игрокам.

Для того чтобы играть в пачинко, никакого умения не нужно. Нужно купить горсть шариков и бросать их по одному в ящик рулетки. Зато нужно уметь терпеливо ждать выигрыша. И игроки ждут. Час, два часа, ждут до тех пор, пока не опустеют карманы. Ждут с тупым безразличием, потому что ждать-то, собственно, и нечего. Все равно выигрыш ничтожный.

А затем игроки уходят. С пустым сердцем и атрофированным мозгом. Расплатившись за бестолково проведенное время двумя-тремя часами собственной жизни и сотнями иен.

И так каждый день. О, пачинко далеко не безобидное увлечение!

Мюзик-холлы, стриптизы, реслинг, развращающие кинокартины и пошлая литература… Все это есть в Японии. Но есть и прекрасные национальные театры «Кабуки» и «Но», национальный хор «Поющие голоса», прогрессивные кинокартины вроде «Голого острова», прогрессивная литература, живопись, музыка…

Есть первоклассные гимнасты, великолепные волейболистки, замечательные пловцы, штангисты, борцы…

Есть настоящее искусство, действительно художественная литература, есть и большой спорт.

Но эта подлинная национальная культура заслонена крикливой и наглой лжекультурой, импортируемой из США.

Ровно в восемь к отелю подъехал автобус. Он отвезет нас на один из заводов, выпускающих локомотивы и вагоны для железных дорог. Около дверцы автобуса, приветливо улыбаясь, стоит девушка в белоснежной кофточке и таких же перчатках, черной юбочке и пилотке. Внешним видом и манерами она очень напоминает самолетную стюардессу.

Девушка приглашает нас войти в автобус, входит сама и отправляет автобус в путь. Девушка стоит у входной дверцы и не сводит с нас взгляда. А мы, как всегда, жадно смотрим на улицы. Шумные, оживленные, красочные улицы японского города.

Но постепенно порыв любознательности затухает, и тогда мы замечаем, что девушка по-прежнему стоит у входной дверцы, хотя свободных мест в автобусе много. Кто-то из нас жестами приглашает ее сесть. И видя, что она не садится, просит переводчика передать девушке его слова. Тогда переводчик разъясняет:

— Нет смысла, господа, просить девушку сесть. Она этого не сделает до тех пор, пока в автобусе будет хотя бы один пассажир. Это предусматривается служебным уставом.

Переводчик говорит спокойно. Без тени негодования. Видимо, полностью разделяя требования устава. А мы возмущаемся, потому что больно смотреть на человека, вынужденного подчиняться такому издевательскому уставу. Но возмущаемся мы, конечно, внутренне, помня мудрую русскую пословицу: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».

В Японии за последнее время многое изменилось во всех областях жизни. Но отношение к женщине во многом осталось тем же. В далекие времена японец смотрел на женщину как на свою собственность. По японскому домострою идеальной считалась женщина не ревнующая, не перечащая мужу и ни в чем не упрекающая его. Идеалом была женщина-рабыня.

Теперь женщинами не торгуют. Во всяком случае, этого не делают открыто. Но равноправия между женщиной и мужчиной, конечно, нет. На заводах женщины выполняют только подсобные работы. Убирают, моют, чистят. Правда, в электро- и радиопромышленности, оптической промышленности женщины выполняют те же производственные операции, но получают за работу значительно меньше, чем мужчины.

В ресторанах и отелях женщины работают официантками, лифтерами, уборщицами. Все «руководящие» должности, даже старшего официанта, заняты только мужчинами. Зато все домашние дела лежат на плечах женщин. Дом пожирает все их силы и все время. Поэтому женщина редкий гость в зрелищном предприятии. Кстати, этим и объясняется тот факт, что зрелища в Японии по своей форме и содержанию рассчитаны исключительно на мужской вкус.

Дискриминация женщин зашла так далеко, что даже игрушек для девочек в Японии несравненно меньше, чем для мальчиков.

Словом, о равноправии женщин пока говорить не приходится. Но говорить придется. И очень скоро. Потому что среди женщин уже появились борцы за равноправие в быту и на производстве.

Неловкость от присутствия стоящей девушки мы чувствовали добрых полчаса, пока автобус проталкивался к заводу через уличную сутолоку. Но вот, наконец, и завод. На арке ворот плакат: «Добро пожаловать». У подъезда главной конторы большая группа встречающих.

Улыбки, рукопожатия, обмен приветствиями…

Пятиминутный отдых с дороги, традиционный стакан ледяной воды или чая, и мы начинаем осмотр завода. К сожалению, нам показывают только то, что считают нужным.

Завод, на котором мы находимся, один из заводов крупной японской фирмы. Он выпускает тепловозы и электровозы, дизель-поезда и электропоезда, товарные и пассажирские вагоны. Другие заводы этой фирмы выпускают другую продукцию.

Бывает, что фирма изготавливает широчайшую номенклатуру изделий — от детских колясок до самолетов включительно. Некоторые фирмы имеют даже свои универмаги и реализуют в них часть выпускаемой продукции.

Завод ничем не примечателен. Ни корпусами цехов, ни оборудованием, ни методами производства. Это рядовой завод, характерный для группы заводов транспортного машиностроения. Но продукцию он выпускает, прямо скажем, отличную. Отличную и по внешнему виду, и по качеству. И опять-таки отметим, что такую же продукцию выпускают и другие осмотренные нами заводы.

Многое в отделке и качестве достигается здесь ручной работой (труд-то рабочего дешевый), но основное все-таки определяется на редкость продуманной и рациональной технологией производства. При этом нельзя не отметить, что технология, не допуская лишних затрат, предусматривает, там где это нужно, и крупные расходы.

Япония бедна металлом, и неоправданный расход его в Японии совершенно недопустим. Поэтому отход металла в стружку при механической обработке деталей сведен к завидному минимуму. И сделано это за счет изготовления литья, поковок и штамповок с незначительными припусками. Большая часть заготовок перед поступлением в механические цехи подвергается контролю. Это, мне кажется, неплохой пример бережливости, обеспечиваемой технологическим процессом.

А вот пример больших, но целесообразных затрат. Огромные сварные конструкции, такие, например, как железнодорожная цистерна, после сварки подвергаются отжигу. Это, конечно, дорогое удовольствие. Но оно полностью исключает возможность появления трещин в сварочных швах при эксплуатации и довольно-таки частых простоев подвижного состава по этой причине. А бесперебойность работы локомотивов и вагонов с лихвой окупает первоначальные затраты на отжиг и другие технологические мероприятия, повышающие качество изделий.

Кстати, отмечу, что работники депо и железных дорог охотно подтверждают, что транспортные машины работают надежно. Надежно и долговечно. Дефекты редко беспокоят железнодорожников и редко выводят машины из строя.

На заводе обращает на себя внимание четкая организация труда. Несмотря на то что номенклатура изделий велика и разнообразна, никакой неразберихи и сутолоки в производстве не чувствуется. Завод работает как хорошо налаженный механизм.

Этому не в малой степени способствует и суровая трудовая дисциплина, превратившая рабочего в настоящий придаток машины. Такая «дисциплинированность» объясняется, в основном, страхом оказаться без работы, этот страх и заставляет выполнять любые требования хозяина.

Капитализм есть капитализм.

Кстати, капитализм проявляется не только в жесточайшей требовательности к рабочим. Еще ярче он проявляется в вопросах организации труда.

…Заинтересовавшись процессом окраски вагонов, я зашел в красильный цех. Я ожидал увидеть там какой-нибудь ультрасовременный метод нанесения краски, а увидел дедовский. Японцы красят вагоны пульверизаторами. При этом в помещении нет никакой вытяжной вентиляции, а у рабочих — никаких защитных приспособлений, кроме марлевых повязок на лицах. Едкая красочная пыль насыщает воздух, и дышать в помещении совершенно невозможно. Моему удивлению не было границ. И, по всей вероятности, это отразилось на моем лице. Я не сказал ни слова, но меня поспешно вывели из цеха.

А вот сушка крашеных вагонов производится инфракрасными лучами в специально оборудованном помещении. И в этом нет ничего удивительного.

Хорошую покраску просто требуют от рабочего, не создавая ему никаких специальных условий, не затрачивая средств. И под страхом все той же безработицы рабочий старается сделать так, чтобы удовлетворить требования хозяина.

Хорошей же сушки с рабочего потребовать нельзя. Голыми руками он ее все равно не выполнит. Даже под страхом смерти. Поэтому предприниматель сооружает специальную камеру, вкладывает в производство дополнительные средства.

Я покидаю завод. И увожу с собой, за некоторыми исключениями, хорошие впечатления. От завода, выпускаемой им продукции и от встречи, оказанной нам хозяевами.

Конечно, теплой эту встречу назвать трудно. Но хорошей нашу встречу с японскими предпринимателями назвать можно. Хорошей и полезной. Полезной для нас и особенно полезной для японцев, потому что такие встречи приводят к прочным деловым связям, а японским предпринимателям они нужны сейчас как воздух.

Японская промышленность в послевоенное время развивалась чрезвычайно быстро. И так же быстро рос объем выпускаемой продукции. А вот сбыт продукции развивался плохо. Внутренний рынок из-за бедности населения поглощал мало, а внешние связи ограничивались торговлей с капиталистическими странами Азии и Соединенными Штатами Америки. При этом страны Азии, не располагая материальными ресурсами, покупали очень мало, а Соединенные Штаты искусственно сдерживали долю своего участия в японском экспорте.

В результате этого в Японии создалось много нереализованных товаров и появилась тенденция к сокращению производства. В настоящее время период бурного роста для японской промышленности безусловно прошел и наступил период кризиса. По данным печати, в 1962 году в Японии обанкротились 1779 предприятий, и это, конечно, говорит о многом. Прежде всего говорит о том, что нужно немедленно отказаться от губительной ориентации только на Соединенные Штаты Америки. Нужно заводить новые связи и искать платежеспособные внешние рынки сбыта.

И деловые круги Японии хорошо понимают, что нужно действовать именно так. Этим, собственно, и объясняется хороший прием советских делегаций и частые визиты японцев в Советский Союз.

В город Киото я приехал уже в качестве настоящего туриста. С единственной целью — ознакомиться с достопримечательностями бывшей японской столицы. И нужно сказать, что только здесь, в этом городе, я реально почувствовал, что нахожусь в Японии. Множество старинных храмов самых различных оттенков, старый императорский дворец, чудесные парки… От всего этого веет настоящей Японией. Тихой, сдержанной, на редкость живописной.

…Императорский дворец. Дворец без роскоши, мишуры и без других привычных признаков богатства. И тем не менее действительно дворец. Дворцовый парк. Он создан человеком, но этому поверить очень трудно. Настолько все естественно и гармонично. Густая зелень. Зеркальный пруд в тени деревьев. И груды валунов, покрытых мхом.

Дворец и парк производят большое впечатление. И невольно начинаешь фантазировать, пытаясь представить себе их прошлых обитателей. Живого бога — императора. И его фанатичных слуг — суровых и коварных самураев. Изящных женщин в красочных одеждах, приученных терпеть, повиноваться и молчать…

Но фантазируешь недолго. Городская улица быстро возвращает к действительности. Шум, суета, движение… Здесь уже нельзя фантазировать. Здесь нужно зорко смотреть по сторонам, чтобы самому не оказаться в царстве теней прошлого.

Город Киото не избежал печальной участи других японских городов. Он тоже подвергся американскому влиянию, и яркий национальный облик его в значительной мере потускнел.

Вместе с японцами, сопровождающими нас в экскурсии по городу, мы обедаем в чрезвычайно оригинальном ресторане. Одна половина зала занята обычными столами и стульями, другая — детскими. Не низкими столами и стульями современного стиля, а именно детскими. Как будто бы предназначенными для детей четырех-пятилетнего возраста.

Глядя на обстановку, можно подумать, что в ресторане для взрослых имеется детское отделение. И это кажется тем более вероятным, что официантками в ресторане работают молоденькие японки, почти девочки. Да еще облаченные в национальную одежду, которая выглядит здесь, в ресторане, как маскарадный костюм. Чтобы не мучить себя догадками, спрашиваю у одного из японцев, показывая на вторую половину зала:

— Что это такое — детский уголок?

— Нет, — отвечает он, — это полуяпонский ресторан. У нас есть европейские, японские и полуяпонские рестораны.

Полуяпонские рестораны в Киото! Конечно, это звучит по меньшей мере странно. Один из японцев, словно прочитав мои мысли и желая как-то объяснить такое странное название, сказал:

— Старые привычки и обычаи японцы, по сути дела, теперь соблюдают только дома. Может быть, не все японцы, но значительная часть их. Дома японцы носят кимоно, едят национальные блюда, имеют национальную посуду и мебель… Официальная же жизнь, если так можно выразиться, больше похожа на европейскую. Подлинно японского в ней совсем мало. А все, что еще сохранилось, часто выглядит показным и фальшивым. Полуяпонские рестораны — это тоже показное. Но японские рестораны к показным затеям, пожалуйста, не относите. Они заслуживают серьезного внимания. Вы должны посетить японский ресторан.

И вот мы уже в японском ресторане. Даже не в ресторане, а в японской гостинице. В совершенно необычной, ничего общего не имеющей с гостиницами европейского или американского типа. Кроме, пожалуй, очень высокой платы за номер.

Гостиница размещается в деревянном двухэтажном доме, построенном в виде квадрата. Ни дверей, ни окон обычной конструкции в этом доме нет. Они образуются отодвигающимися частями стенок, как и во всех японских домах. Гостиница имеет живописный внутренний дворик с небольшим бассейном, в котором плавают черные лебеди.

При входе в гостиницу нас встречает группа женщин. Конечно, японок и, конечно, в кимоно. Японки забирают наши чемоданы и туфли и предлагают надеть на ноги шлепанцы. С этого и начинается наше знакомство с японским образом жизни.

Нас приглашают ужинать, и мы в сопровождении женщин входим в небольшой зал. Здесь мы лишаемся и шлепанцев, потому что пол устлан циновками, а по ним полагается ходить только в носках. Мы незаметно переглядываемся. Нас беспокоит вопрос, какие детали туалета мы можем еще потерять в дальнейшем? Но опасения излишни. Потеря шлепанцев — это предел.

Посредине зала стоит стол. Длинный и широкий, но чрезвычайно низкий. Всего сантиметров тридцать от пола. На столе множество различных кушаний, и это объясняет нам назначение стола. Чтобы поужинать, нужно сесть к столу. И мы начинаем садиться. Тяжело и неуклюже, как и подобает людям, делающим что-то в первый раз. Японки старательно помогают нам, и все равно получается плохо. Кое-как усаживаемся, но сидеть неудобно, и в голове все время вертится мысль: зачем люди осложняют себе жизнь, придумывая что-то противоестественное.

Правда, женщины усаживаются молниеносно, и по всему видно, что они чувствуют себя хорошо. Они организуют персональную опеку всех присутствующих, и с этой минуты их заботам нет предела. Они наполняют тарелки пищей, подливают в рюмки сакэ (японскую водку), угощают сигаретками… И что-то непрерывно щебечут, заглядывая в глаза и улыбаясь.

Нужно есть, но ни вилок, ни ножей не оказывается. Около тарелок лежат одни традиционные японские палочки. Вооружаемся этими палочками, пробуем хватать ими кусочки пищи, но, конечно, безуспешно. Тогда под общий смех и возгласы нам подают ножи и вилки. А японцы ловко орудуют палочками.

В этот вечер мы ели много необыкновенных блюд. Ели и сырую рыбу. Ту самую сырую рыбу, которой «бывалые люди» пугают едущих в Японию. Но пугают совсем напрасно. Рыба очень вкусная, потому что это не просто сырая рыба любой породы (ну, например, треска), а рыба особая. Она настолько нежная, что в этом отношении превосходит даже вареную рыбу лучших сортов. В общем, японская кухня нам понравилась. И необычный ужин прошел весело, шумно и непринужденно. После ужина пели и танцевали.

Японки поразили нас своим знанием русских песен. Можно было подумать, что они специально разучивали их перед встречей с нами. Но этого, конечно, не было. Просто сказалась любовь к русской музыке, к русским песням.

Номер, предоставленный мне в гостинице, в японском понятии был безусловно комфортабельным. Мне же в нем очень многого не хватало. В ванной комнате, например, стояла деревянная кадка с горячей водой. Здесь же лежал тазик и висело полотенчико. Для японца этого было вполне достаточно, чтобы помыться, так как он знал, для чего предназначен тазик. А я долго стоял над кадкой, прежде чем сообразил, что тазиком следует черпать воду из кадки и обливаться этой водой. Проще было бы залезть в нее и вымыться. И если бы не боязнь ошпариться, я бы так именно и сделал.

Короче говоря, душ в ванной комнате меня бы устроил больше.

А в спальной комнате не было кровати. Там на тростниковых циновках под белоснежной простыней лежали матрац и подушка. Над матрацем висел легкий голубой полог. Выглядело все это оригинально и даже внушительно, напоминая ложе восточного принца. Но я бы предпочел видеть в спальной комнате просто кровать.

В общем, быстро заснуть в эту ночь мне не удалось. Пришлось предварительно приспосабливаться к обстановке. Зато японский образ жизни я узнал во всем его своеобразии.

Есть в Японии и еще одна достопримечательность — дети. На редкость дисциплинированные, удивительно спокойные и очень волевые. Можно сказать, дети, наделенные лучшими качествами взрослых, но не потерявшие своей детской прелести. Они очень бросаются в глаза и буквально покоряют иностранцев.

…Вот за спиной у матери висит, как рюкзак, годовалый карапуз. Его голова покоится на материнском плече, а руки и ноги свободно болтаются. Карапуз спит.

Ему не очень-то удобно, да и скучно. Куда приятней, например, сидеть на маминых руках. Но карапуз молчит. И, чтобы не поддаться искушению слезами или писком выразить свой протест, спокойно спит. А мать в это время делает свои дела. Руки у нее свободны, карапуз ей не мешает.

А вот в кафе сидит японская семья. Отец, мать и двое детей. Малышам по два-три года. Они сидят на высоких детских стульчиках, потому что с обыкновенных стульев им до стола не дотянуться (кстати, в любом кафе, в любом ресторане такие стульчики имеются). Отец и мать закусывают и смотрят телевизионную программу, а малыши едят фрукты. Едят молча и совершенно самостоятельно, не мешая родителям смотреть телевизионную программу.

…По тротуару парами идут десять маленьких школьников. Головы их на уровне пояса взрослых людей — так дети малы. Но идут они очень степенно, не нарушая порядка в строю.

Я глазами ищу их руководителя или по крайней мере старшего товарища. И делаю это совершенно напрасно, так как ни руководителя, ни старшего товарища с детьми нет. Дети идут одни. Но в сопровождении незримых спутников — внимания со стороны взрослых людей и величайшей заботы о детях.

Вот дети подошли к уличному переходу. Их белые рубашки и кофточки хорошо видны на фоне темных брюк и юбок взрослых людей. Дети подтянулись к бровке тротуара. И поток машин немедленно замер. Движение остановилось, чтобы пропустить малышей на другую сторону улицы. Остановилось без участия светофора, просто потому, что к переходу подошли дети.

Однажды, совершая прогулку на катере, я попал на небольшой островок. Был жаркий, солнечный день. Один из тех летних дней, когда вода притягивает с какой-то непреодолимой силой. Когда трудно удержаться от соблазна залезть в любую лужу, чтобы покупаться. Даже в луже!

А у нас под ногами лениво плескался целый океан. Прохладный, искристый, прозрачный… И не успел наш катерок порядком подойти к причалу, как мы уже барахтались в воде. Другого не могло и быть, так сильно было желание искупаться.

А в это время причал заполнился гурьбой японских школьников. Чистеньких, аккуратных, одетых в школьную форму. Завязалась оживленная беседа.

— Что вы, ребята, здесь делаете?

— Отдыхаем… У нас очередной отпуск на пять дней. Мы живем на этом острове в школьном лагере…

— А почему же вы не купаетесь? Жарко же!

— Да, конечно, жарко. Но купаться мы будем через два часа. Сейчас время купания наших девочек. Так установлено расписанием.

Мальчик объяснил очень убедительно. И заставил о многом задуматься.

Японцы очень любят детей, почти обожествляют их, но любят разумно. И, обожая детей, воспитывают их как спартанцев. Развивают в детях трудолюбие, волю, дисциплину и скромность, считая, что эти качества сослужат им добрую службу в будущем.

Ради будущего детей японцы в какой-то степени даже «ущемляют» их интересы. И считают эту меру нужной и оправданной самой целью формирования настоящего человека. Тем более что «ущемление» проводится так умело, что ребята практически не замечают его. И ни в коем случае не чувствуют себя обиженными.

Но о японской системе воспитания можно и поспорить. Можно соглашаться с ней и можно отрицать ее.

А вот детям разных оценок дать нельзя. Они просто хороши. Настоящие «цветы жизни» и притом «без шипов». Без капризов, без ненужного писка и напрасных слез. Правда, таковы только дети. Маленькие дети.

Но о некоторых японских юношах и девушках этого уже не скажешь. «Американский образ жизни» развратил какую-то часть молодежи и превратил в типичных представителей «свободного мира». Он, этот «образ жизни», создал в Японии нечто вроде японо-американцев, морально разложившихся молодых людей, не знающих ни рода, ни племени.

Город, окутанный голубой дымкой, лежит в ложбине на берегу моря. Красивый, современный город с широкими асфальтированными улицами и многоэтажными домами. Город залит солнечным светом и украшен зеленью парков и скверов. Я любуюсь этим городом с одного из холмов, окружающих его.

…По улицам бегут крошечные автомобильчики, по зеркальной глади реки скользят пароходы и во всех направлениях движется человеческий муравейник. Город живет полнокровной жизнью.

…И вдруг ослепительная вспышка.

Оглушительный взрыв потряс воздух, и ввысь рванулся исполинский «гриб». Солнечный город мгновенно исчез. Исчезли улицы, дома, парки. Исчез человеческий муравейник, исчезла жизнь.

И в долине остались лежать груды пепла и пылающих развалин.

Какое счастье, что взрыв — это лишь видение прошлого, возникшее в моем воображении! Страшное видение, навеянное тем, что передо мной лежит не просто город, а многострадальная Хиросима. Город атомного ужаса. Символизирующий теперь истребление, варварство, бесчеловечность.

И хотя я смотрю на новую Хиросиму, возрожденную из руин и пепла, я вижу над ней зловещий атомный гриб. Хиросима и «гриб» в моем сознании неотделимы.

Теперь я твердо убежден, что язык наш в общем-то беден. Описать можно далеко не все. Трагедию Хиросимы, например, описать нельзя. Потому что нельзя описать главного в трагедии — беспредельных страданий людей. Но показать можно. Показать хотя бы в фотографиях, сделанных очевидцами на месте взрыва.

Недаром говорят, что «лучше раз увидеть, чем сто раз услышать». Даже если увидеть можно только на фотографиях.

Фотографии Хиросимского музея буквально потрясли меня. Произвели впечатление во сто крат большее, чем любое описание, любой рассказ о Хиросиме.

В музее сотни уникальных снимков. На этих снимках — люди. Пока еще живые, но смертельно изуродованные взрывом, огнем, радиацией. На этих снимках руки, ноги, тела. Обгоревшие, гниющие, с облезшей от страшного жара кожей… На этих снимках лица, искаженные страхом и нестерпимой болью.

А есть снимки, на которых людей нет. На них видны только тени людей, отпечатавшиеся на каменных плитах. Тени людей, испарившихся при взрыве. Не погибших при взрыве, как мы говорили раньше, а испарившихся! И эти снимки производят самое большое впечатление, потому что такого история еще не знала!

Люди с фотографий проклинают, кричат, стонут! И предупреждают — не шутите с атомной бомбой!

Когда смотришь на фотографии, то невольно возникает вопрос, как же они делались. По размерам и четкости изображений чувствуется, что фотографы находились где-то очень близко от объектов съемки. А это значит, что они подвергались смертельной опасности — могли получить лучевую болезнь. Да, они этой опасности подвергались. Но об этом ничего не знали. Как не знали и еще десятки тысяч людей, пытавшихся по доброй воле или по долгу службы оказать помощь раненым.

Японцы после взрыва не сразу поняли, что имеют дело с атомной бомбой. И, не принимая никаких мер против радиации, ухаживали за ранеными, ходили по зараженной территории, фотографировали. Очевидно, никого из тех фотографов, которые делали музейные снимки, в живых уже нет. Они жизнью заплатили за то, чтобы показать нам страшный каприз «литл боя»!

«Литл боя»! Всего лишь «маленького мальчика»!

А что же мог бы сделать «биг мэн» — «взрослый мужчина»?

И что может сделать современная водородная бомба, имеющая взрывную силу в сотни раз большую, чем атомный первенец? Наверное, такая бомба может в клочья разнести всю Японию! Японский народ, понимая это, не хочет видеть свою родину растерзанной и испепеленной. Он хочет жить в мире и дружбе с другими народами.

Миллионы японцев говорят войне — нет!

И вот я опять в Токио. На душе и радостно, и грустно. Радостно потому, что я уже соскучился по родине. Грустно же потому, что не хочется покидать эту интересную и гостеприимную страну. Говорят, что так бывает всегда и со всеми путешествующими.

И опять я брожу по городу. Вижу знакомые улицы, наблюдаю шумную столичную жизнь, даже встречаю знакомых людей.

Для меня совершенно ясно, что ни улицы, ни жизнь, ни люди за время моего отсутствия не изменились. Но кажутся они мне уже другими: покрытыми европейским и американским налетом, скрывающим их японское существо. И это, видимо, потому, что в путешествии по стране я приобрел некоторый «жизненный опыт» и стал лучше понимать японскую действительность.

Теперь мое внимание привлекают такие мелочи, мимо которых раньше я спокойно проходил. А между тем они-то и характеризуют наилучшим образом современную японскую жизнь. Эту фантастическую комбинацию японского, американского, европейского.

Промышленная выставка в Токио.

Здесь показываются главным образом достижения в области транспортного машиностроения. Локомотивы, макеты станций и железнодорожных узлов, различные автоматические устройства. Словом, показываются технически сложные объекты, требующие к себе большого внимания и серьезного отношения.

И вдруг тишину выставочных помещений нарушает неистовый вой оркестра. На одной из открытых площадок играет женский джаз. Дирижер в бюстгальтере и трусах. Музыканты тоже.

Исполняются «шедевры» легкого жанра. Выступает экстравагантный женский джаз!

Не оригинально, конечно, не остроумно и весьма легкомысленно со стороны организаторов выставки.

И вот таких нелепых контрастов очень много.

…Нежная любовь к цветам и увлечение изуверским кетчем.

…Классический театр «Кабуки» и беспрецедентный стриптиз.

Над головой шофера такси укреплен пластмассовый щиток. Довольно-таки толстый, но прозрачный.

Я не раз видел в такси такие щитки, но раньше почему-то не задумывался над вопросом о их назначении. А сейчас задумался. Действительно, зачем они установлены? Для красоты? Не может этого быть, потому что щитки даже уродуют машину. Чтобы облегчить труд шоферов? Конечно и не для этого, так как щитки в известной степени мешают шоферам. Тогда зачем же?

— Скажите, пожалуйста, Курода-сан, зачем над головой у шофера приделан щиток?

— О, это нужное устройство. Оно мешает напасть на шофера. Ударить его сзади по голове, оглушить и ограбить. А может быть, и убить. Такие нападения у нас часто бывают. Щитки очень нужны — они спасают шоферов!

Ответ предельно ясен.

Предельно ясным становится и то, что в Японии еще распространены воровство и бандитизм. Иначе не стал бы хозяин таксомоторного парка оборудовать такси такими конструкциями. Не стал бы тратить деньги, если бы случаи налета на шоферов были единичными.

А совсем недавно я думал иначе. Я считал, что воровство в Японии — это редкое явление. И имел для этого некоторые основания.

…Как-то мы ехали в поезде на завод. И один из моих спутников оставил в вагоне сверток. Внушительных размеров, довольно-таки тяжелый и очень красиво упакованный. И хотя этот сверток не имел большой ценности, он своим внешним видом должен был кого-то соблазнить. Поэтому мой рассеянный спутник мысленно уже простился со своим «красавцем». А часа через два сверток был привезен на завод и вручен хозяину.

Кто-то обнаружил его в вагоне, кто-то передал во встречный поезд, кто-то снял его на нужной станции и кто-то привез на завод. И никто на сверток не польстился!

На последнем этаже универмага производится распродажа так называемых «залежавшихся» вещей. То есть вещей, по сути дела, хороших, но не отвечающих требованиям сезона или требованиям моды. Цены на «залежавшиеся» вещи резко снижены, и это привлекает к ним многих японцев.

Распродажа производится весьма оригинально. В огромных залах расставлены широкие прилавки, и на них грудами свалены эти товары. Покупатели сами, без помощи продавцов, роются в этих грудах, отыскивая нужную вещь. Роются старательно и бесцеремонно. Вытаскивают из груды вещей отдельные предметы, примеряют их и бросают обратно. Сотни японцев ворошат эти груды, и поэтому кажется, что в магазине происходит настоящий погром.

В общем, обстановка в зале на редкость благоприятствует действиям «рыцарей легкой наживы». И если бы в Японии процветало воровство, то разорить хозяина магазина ничего бы не стоило. Но вещи при распродаже не воруют. Или воруют так мало, что это просто не учитывается.

Итак, щитки свидетельствуют о массовых налетах на шоферов, а распродажа подтверждает, что воровства в Японии по существу нет.

Чему же верить?

Верить нужно и тому, и другому. Потому что в Японии есть бандитизм, гангстерство и воровство денег. Но почти отсутствует воровство вещей. Это положение опять-таки представляет собой один из японских парадоксов. Странных парадоксов, но вполне объяснимых.

Социальные условия толкают некоторых японцев на преступления. Но преступления в Японии строго наказываются. Поэтому если японец идет на воровство, то он ворует крупно, не желая рисковать головой из-за мелочи. Если же жизнь заставляет прибегнуть к мелкой краже, то японец ворует только деньги. Воровать вещи явно бессмысленно, потому что вещами забиты все магазины, и продать их с рук просто невозможно. Зато легко навлечь на себя подозрение и оказаться в полиция.

Но особенно процветают в Японии фальшивомонетчики, наводняя страну потоком поддельных ассигнаций. Правительство уже не в силах бороться с ними, и Национальная федерация банков обещает миллионные вознаграждения за разоблачение аферистов.

В общем, преступный мир в Японии не менее богат и не менее разнообразен, чем в любой капиталистической стране. В этом отношении Япония исключения не составляет.

Последние рукопожатия, последние пожелания счастливого пути. И самолет стремительно набирает высоту. Теперь он несет нас в Москву.

…Сначала даль поглощает Токио, а затем в голубой дымке растворяются и контуры японских берегов. Исчезает и сама Япония. Остаются одни приятные воспоминания о гостеприимной стране, которые я и увожу на родину. Воспоминания и некоторые выводы.

До войны считалось, что японцы обладают завидным умением заимствовать только то, что способствует развитию их родины. Тогда японцы удачно использовали экономическую помощь, широко применяли лучшие достижения науки и техники, прививали в своей стране подлинную культуру Запада.

Все же чуждое традициям японского народа, разлагающее его жизненный уклад, отметалось. И казалось поэтому, что Япония надолго сохранит свою самобытность.

А случилось иначе. Случилось так, что Япония теперь испытывает большое влияние «американского образа жизни». Приняв экономическую и техническую помощь американцев, правящие японские круги допустили и их идеологическое вторжение в свою страну.

Но простые люди Японии не хотят больше слепо подчиняться «сильным мира сего», тем более умирать во имя императора. Не хотят больше нищенствовать и лишать себя всех земных благ ради обогащения кучки власть имущих.

Стачки, митинги, демонстрации потрясают Японию. Народ требует мира, прав, благополучия! Требует так громко и так настойчиво, что его голос слышит весь мир.