На углу, у Патриарших...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТИХАЯ НОЧЬ.

Телефон зазвонил резкой тревожной трелью. Впрочем, здесь любой телефонный звонок нес в себе заряд тревоги: от хорошей жизни люди сюда не звонили. Дежурный по отделению снял трубку.

— Милиция!

— Приезжайте скорее! — заверещал в мембране женский голос. — Убийство! Труп во дворе! Я, понимаешь, скребу дорожку…

— Адрес! — властно перебил собеседницу капитан Митрофанов. — Называйте адрес, где труп!

Она подчинилась. Милиционер быстро записал координаты злополучного двора.

— Кто обнаружил покойника? — спросил Митрофанов деловито.

— Дворничиха я местная, — отозвалась женщина. — Заступила на уборку, а тут, понимаешь…

— Дождитесь опергруппу! — приказал капитан не терпящим возражений тоном.

— Слушаюсь! — по-военному четко ответила дворничиха.

Несколько минут спустя из двора отделения, надсадно ревя сиреной, выскочил служебный УАЗ.

В поздних сумерках тихий московский двор был беспросветно черен. Фары милицейской машины, разворачивавшейся от въезда, осветили дворничиху, стоявшую у редких кустов так называемого садика.

Человек в потертой курточке — капитан Сергей Никольский — вышел из автомобиля и спросил:

— Где труп?

— Украли, товарищ начальник! — Немолодая толстая женщина в форменной желтой безрукавке поверх одежды недоуменно подняла плечи.

— Как украли? — спокойно поинтересовался Никольский. За годы работы в милиции он привык ничему не удивляться.

— Пошла вам звонить, вертаюсь, а его нет, — заторопилась дворничиха. — Чечены, наверное. Они своих всегда увозят.

— Увозят, говоришь? — механически откликнулся Никольский и включил свой сильный милицейский фонарь, осветив им место предполагаемого убийства. Все выглядело достаточно характерно: замятая человеческим телом слабая городская трава, непонятные темные пятна и хорошо заметная дорожка по еле заросшей земле — видимо, вероятного покойника действительно волокли.

— Донцов, пускай собаку! — приказал Сергей.

Овчарка сразу взяла след, резко натянула поводок и скрылась вместе с проводником за недалекими кустами.

Тем временем из парадного появился амбал в кожанке нараспашку, в несвежей рубашке, мятых джинсах и новых, дорогих, но ни разу не чищенных ботинках, с чемоданчиком в руке. Увидев милицейскую машину, малый замер, попятился и скрылся за дверью подъезда.

Овчарка вдруг остановилась возле одного из кустов и громко залаяла. Донцов склонился над ней, дернул носом и вдруг расхохотался.

— Ты чего? — вскинул голову Никольский.

— Шемяха! — радостно сообщил милиционер. — Он, скотина! Я сразу так и подумал, что он!

— Как догадался? — серьезно спросил Сергей.

— Чую по запаху, товарищ капитан. Хорошо накушался, — разглядывая неподвижное тело, отметил Донцов.

— Вот сволочь пьяная! — завопила дворничиха. — Из-за тебя, паразита, людей от дела оторвала!

И от злости хлестнула бесчувственного Шемяху метлой по заднице.

Амбал в кожанке, притаившийся в парадном, внимательно следил за происходящим. С милицией сейчас ему встречаться было нельзя.

— Лепилов, вызывай перевозку, — приказал между тем Никольский. Потом обернулся к дворничихе: — А ваше, простите, имя-отчество?

— Шакурова я, Рая, — почему-то застеснялась она.

— Большое спасибо, Рая. И просьба к вам: постойте здесь, пока не подойдет машина из вытрезвителя.

— Обязательно, товарищ начальник, покараулю, покараулю, чтобы шпана его, дурака, не ограбила.

— Не беспокойся, мамаша, его в вытрезвителе обчистят, — усмехнулся Лепилов: он отлично знал, что там произойдет.

Усевшись в машину, оперативники облегченно вздохнули. Тревога оказалась ложной, а значит, не надо проводить дознание, бегать по подъездам, опрашивая жильцов в надежде найти случайного свидетеля преступления, не надо писать длинные отчеты начальству и ожидать неминуемого нагоняя… Не будет и очередного «висяка». Вечер складывается пока удачно.

УАЗ медленно выкатился со двора.

Амбал, прятавшийся в подъезде, перевел дух. Он вышел из парадного и споро зашагал мимо садика. Но судьба сегодня была явно против него. Из темноты на него внезапно налетел не сумевший вовремя свернуть мальчишка-велосипедист.

Амбал выронил чемоданчик, отпрянул в сторону и выхватил нож. Потом, поняв, в чем дело, он злобно сплюнул:

— Ах ты, падла! — рявкнул он пацану. — Разуй глаза, сопляк, пока я тебе их не вырвал! Щенок чертов!

Мальчишка лежал на земле. Рядом валялся чемоданчик амбала: оттуда выпали подсвечники, бронзовые статуэтки и какие-то свертки.

Увидев обнаженный нож, пацан испугался.

— Ты чего, дядя? — пробормотал он, косясь на сверкающую сталь. — Нечаянно ведь я…

— Тихо, гаденыш! — сказал амбал, успокаиваясь. — А ну, собирай! — Он кивнул на разбросанные по асфальту вещи.

Ползая по земле, мальчишка принялся собирать их, затем уложил в чемоданчик, защелкнул замки. Встать он не решался.

Амбал взял чемоданчик, подумал, врезал пацану тяжелым башмаком по заднице и скрылся в темноте.

В дежурной части отделения милиции непрерывно трезвонили телефоны. Войдя с улицы, Сергей бросил капитану Митрофанову:

— Саша, отбой опергруппе города. Ложная тревога. Обычный алкаш.

— Никольский! — послышался начальственный рык.

— Здесь я, товарищ подполковник, здесь! — Сергей, пряча усмешку, обернулся на знакомый голос.

В дежурку спускался со второго этажа начальник отделения Беляков. Был он слегка грузен, но мундир придавал его рыхловатой фигуре значительность и столь необходимую при общении с подчиненными строгость. Подполковник очень хотел казаться грозным отцом-командиром. Но служившие под началом Белякова офицеры и сержанты знали: человек он вовсе не злой и от гнева высших чинов из главка всегда прикроет — конечно, если это не в ущерб самому себе. А суровый вид и голос громовержца — всего лишь поза, не более.

— Вижу, что ты здесь, — загрохотал Беляков. — Но в каком виде! Почему не в форме?!

— Она у меня дома, — пожал плечами Никольский.

— Рядом живешь! — Подполковник сменил гнев на милость. — Сходи, переоденься. Известно тебе, что сегодня у нас на территории? Прямо рядом с отделением?! — Он опять слегка завелся.

— Презентация, — фыркнул Сергей.

— А что такое презентация, знаешь? — продолжал Беляков таким тоном, будто пытался «расколоть» матерого рецидивиста.

— От слова «презент». Подарок. Халява. Пьянка за чужой счет, — Никольский едва сдерживал смех,

— Мне неважно, от какого это слова! — вновь загремел подполковник. — Мне важно, что на ней сам генерал Колесников будет! Не дай Бог, попадешься на глаза!

— Убьет? — лукаво поинтересовался Сергей.

— Хуже. Сколько я хлопотал, чтобы он тебе майора присвоил!.. А все без толку… — Беляков даже вздохнул.

— Не имеешь вида — ходи в капитанах, — подал голос дежурный.

— Правильно, — не заметив иронии, согласился Беляков. И вдруг, резко развернувшись в сторону, почти зарыдал: — Как ты несешь, как несешь, Черныш! Побьешь все к едрене фене! Пузом, пузом поддерживай!

Через дежурку, мягко и осторожно ступая, следовали к выходу два милиционера со здоровенными ящиками в руках. Провожая их глазами, подполковник весь напружинился, словно сам тащил ценный груз. Беляков расслабился, только когда сержанты вышли за дверь.

— Знаешь, почем кафель каминный мне обошелся? Пять долларов за штуку, — пожаловался он Никольскому.

— Трудно живется вам, товарищ подполковник, — с преувеличенной серьезностью посочувствовал Сергей.

— Язва ты, — заметил Беляков. — Ну, я отбываю. Убери, пожалуйста, от наших дверей свою развалюху.

— Почему?! — На сей раз шутливость Никольского как рукой сняло: он понятия не имел, куда ему перегнать собственную машину.

— Она позорит органы внутренних дел! — Важно изрек подполковник. Он направился к выходу, но остановился в дверях и отомстил сразу всем: — Спокойной ночи, ребятки! Благополучного дежурства… А на даче как хорошо сейчас!

Менты дружно вздохнули. Да, ночное дежурство — не подарок, до утра торчать в отделении — и то тяжело. Но это если обойдется без вызовов. Только ведь наверняка не обойдется. Не те времена нынче…

Сергей посмотрел в окно на отъезжающую машину начальника и сказал Митрофанову:

— Я отлучусь ненадолго.

— Переоденешься? — невинно полюбопытствовал капитан.

Никольский в ответ озорно сверкнул глазами: он умел ценить юмор, даже столь незатейливый.

По дороге домой Сергея охватила легкая грусть. Пуста, безлюдна была его родная улица, не то что раньше… Теперь здесь не гуляли, не прохаживались — лишь редкие прохожие, опасливо озираясь, торопились куда-то.

Навстречу Никольскому попалась привычная взгляду москвичка. Красивая, как молодая ведьма. Одетая в турецкий ширпотреб. С неподъемной сумкой. Нельзя было сказать, что она несла ее — она ее перла.

— Нинка, ты? — воскликнул Сергей, загораживая дорогу девушке.

Она остановилась, хмуро уставившись на Никольского.

— Неотразима! — восхитился Сергей

— Еще чего?.. — угрюмо буркнула Нинка, окидывая милиционера мрачным неприязненным взглядом.

— Просто хотел сказать, что рад тебя видеть. Очень рад. Замечательно выглядишь. А как упакована!

Он говорил почти искренне, откровенно любуясь женщиной. Даже губы Сергея растянулись в истинно голливудской улыбке, открыв ровные белые зубы. Нинка подумала и смягчилась.

— Я тоже хотела тебе сказать… Давно хотела… — почти нежно произнесла она и, оглянувшись по сторонам, поманила Сергея поближе. Он наклонился к ней, не гася улыбки, ожидая ответного комплимента. И тогда, подурнев от ненависти, она крикнула ему прямо в ухо:

— Чтоб ты сдох, гад ползучий! Тварь поганая! Чтоб тебе век бабы не иметь!

Потом отступила на шаг, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Однако впечатления-то особого и не видать было. Не первый год Никольский работал в милиции и давным-давно привык к оскорблениям, зачастую так и сыпавшимся из уст его «клиентов».

— Ну, про бабу — перебор, Нинка. Возьми назад, — ответил Сергей беззлобно, даже продолжая улыбаться, но теперь несколько насмешливо.

— Это за мужика моего, который срок мотает — по твоей милости! — фыркнула Нинка, удивляясь в душе совершенно неадекватной, по ее мнению, реакции мента.

— А ты думала, я его на курорт отправлю за воровство? — Сергей лихо подмигнул девушке: мол, что ты, не понимаешь что ли, свои ведь люди…

Однако она его тона не приняла.

— Ничего, отольются тебе мои слезы! Ох, отольются! — почти выкрикнула Нинка с истерическим надрывом. Однако ясно было: истерика ее — на три четверти игра. Конечно, обида переполняет Нинку, но чтобы ненавидела — этого нет.

— Неужели? — усмехнулся Сергей.

— Ага, — убежденно подтвердила Нинка. Злость распирала ее. — Жена-то бросила? Бросила! И никто на такого не позарится. Попомни, зараза, глаз у меня дурной и слово верное!

— Жалко мне тебя, — тихо сказал Никольский. — Ей Богу.

Он сочувственно потрепал ее по плечу. Глаза женщины вдруг повлажнели. Резким движением она стряхнула с себя его руку, обошла Сергея, как столб обходят, и поперла свою неподъемную сумку дальше. Никольский проводил ее взглядом. «Эх, бабы… — подумал он. — Русские бабы… Всех ведь мер вы: и красивые, и добрые, и верные… А нормальных мужиков не хватает: либо подонки, либо пьянь да рвань… Вот и рада такая Нинка прилепиться хотя бы к уголовнику, к урке поганому, лишь бы был у нее свой мужик! Эх, Россия, Расея… Ни конца, ни спасения…»

Сергей встряхнулся, отгоняя тоску, и решительно зашагал вперед. Родной дом был уже близко. Вот и подъезд. Кошками пахнет, наскальная живопись на стенах… Заглянешь в такой парадняк мельком — и решишь безоговорочно: дикари здесь живут, не иначе. А вот поговоришь с этими «дикарями» — совершенно неожиданно обнаружишь в них и глубокую внутреннюю культуру, и образованность, и ум. Откуда что берется? Парадокс, однако…

Сергей возился с ключом, когда дверь напротив распахнулась и в ее проеме возникла весьма даже изящная женская фигурка. Без предисловий и без приветствия девушка заявила:

— Жду, жду, жду! Ты мне нужен, мент.

Сергей не спеша повернулся, расплылся в нарочито широкой улыбке и изобразил бурное ликование:

— Яночка, радость моя, Яночка, счастье мое! Ну, во-первых, здравствуй, а во-вторых, на хрена тебе понадобился мент?

— Есть серьезный разговор. — Яна не поддалась на игривые интонации.

— Ну, какой может быть серьезный разговор с представительницей бульварной прессы? — словно бы даже увещевая соседку, сказал Сергей и руками развел.

— Играем на равных: я — бульварная журналистка, а ты — продажный мент! — отбила она атаку.

— Тогда заходи, — решил Сергей и открыл дверь в свою квартиру. Она отличалась теплым старомосковским уютом. В прихожей по-доброму щетинились рогатые вешалки, отливали бронзой модернистские бра, многозначительно поблескивало огромное зеркало от пола до потолка, оправленное ореховой рамой. Все здесь говорило о любви хозяина к домашнему очагу, но и о чисто холостяцком неумении следить за бытом. Уют квартиры Никольского был уютом запустения.

На ходу снимая куртку, Сергей предложил Яне:

— Я душик приму, а ты кофейку приготовь.

— Обойдешься. Некогда мне за тобой ухаживать! — задиристо ответила девушка.

— Ну, Бог с тобой, золотая рыбка… — хмыкнул Никольский.

Они миновали прихожую. И столовая была хороша. Здесь гостей встречали мореного дуба буфет необъятных размеров, дубовый же на крутых мощных ногах круглый стол, шесть стульев вокруг него с резными спинками и мягкими сиденьями, неброские, но старомодно милые картины и картинки по стенам, а еще широченный диван с пристройками и полками. Конечно, все было заметно потерто, продавлено, поцарапано, но как-то мило, спокойно, уютно.

— Значит, не любишь меня? — с наигранной горечью произнес Сергей. — Верно сказала мне сегодня одна роковая женщина: кто на такого позарится?

— Никто, — раздраженно подтвердила Яна.

Сергей посмотрел на нее и, потеряв кураж, серьезно спросил:

— Слушай, а почему, в самом деле?..

— Потому что урод, — объяснила Яна. — Кость у тебя белая, а работа черная.

Сергей достал из буфета банку кофе и направился на кухню. Яна — за ним.

— Долго будешь меня конвоировать? — поинтересовался он.

— Пока не выслушаешь.

— Ладно, излагай. — Он налил в кофейник воды, поставил на плиту и включил газ.

— Ты мои репортажи смотришь? — агрессивно поинтересовалась девушка.

— Это про старушек в рваных башмаках, бродящих по замусоренной Москве?! — воодушевился Сергей. — Как же! Обязательно смотрю! Только их и смотрю, Яночка! Ничем другим вообще не занимаюсь!

— Не старайся, не достанешь, — осадила его Яна. — Месяца три назад у меня сюжет прошел о честном торговце. Видел?

— Во-первых, честных торговцев не бывает… — изрек Никольский, глядя на девушку глазами государственного обвинителя. — А во-вторых, это о недоучившемся студенте Димке, что ли, что кукушечкой у нас на углу в палатке сидит? Видел, видел. Не наврала про честного-то?

— Не наврала. Правда честный малый… — посерьезнела Яна. — А теперь на него наезжают.

— На всех наезжают, — пожал плечами Сергей.

— Ваши наезжают! — вдруг заорала Яна. — Родимые защитники из твоего отделения, гражданин капитан!

— В кои-то веки кофейку спокойно попить собрался… — вздохнул Сергей.

— Не судьба! — съязвила девушка.

— И переодеться мне надо…

— Ждешь кого-то?

— Ага. Презентацией зовут. Слыхала о таком звере?

— Слыхала! — Яна упорно не желала замечать ироничного тона Сергея. — После переоденешься! — непреклонно заявила она.

Никольский выключил газ и сказал с нарочитой безнадежной тоской в голосе:

— Ладно, пошли…

Войдя в палатку, Никольский в изумлении поинтересовался:

— Как ты в такой духоте сидишь?

— А я через окошечко дышу, — серьезно пояснил торговец Дима.

Все у него было в порядке: и холодильник для скоропортящихся продуктов, и маркированные ценники на всех товарах, и кассовый аппарат в рабочем состоянии. Душновато, конечно, но вонючего магазинного духа не ощущалось.

— Говори, Дима, — предложила Яна, усаживаясь на картонку с «Анкл Бене», — это капитан Никольский из нашего отделения.

— Я знаю, — не глядя на гостей, ответил Дима.

— Испугался, что ли? — зло спросил Сергей.

— Надоело пугаться. Так что — нет, не испугался. Веры вам пока нет… — Торговец совсем спрятал глаза.

— Я слушаю тебя, рассказывай! — Никольский стоял, не садился. Его слегка трясло. Не привык он к обвинениям в продажности и мздоимстве милиции. Сам никогда мзды не брал и коллег, ее берущих, ненавидел. А в выражении «честь мундира» главным считал слово «честь». Сколько уж лет стукнуло российской демократии, сколько уж лет все моральные ценности в грязь втоптаны, а капитан Никольский так и не привык, что потеряно многими милиционерами само понятие «честь». Не привык и не смирился.

— Каждую пятницу подъезжает ко мне на служебной машине ваш сержант, — начал излагать Дима. — Мордатый такой. Валентином зовут…

— Значит, и сегодня приезжал? — перебил Сергей.

— Приезжал, — опустив глаза, ответил парень. — И как всегда: ящик «Зверя», две упаковки «Туборга», десять банок растворимого кофе и еще кое-что по мелочи прихватил. На коробках я незаметно надпись сделал: «Бесплатно».

— Заявление напишешь? — напрягся Сергей. Он чувствовал привычный, знакомый любому оперу азарт сыщика при подходе к раскрытию очередного преступления. Тот самый азарт, который еще удерживает на службе настоящих честных ментов — удерживает вопреки нищенской зарплате и постоянным плевкам в душу от прессы и общественности.

— Напишу, ох и напишу! — глядя теперь Никольскому прямо в глаза, с тихой яростью сказал Дима.

У входа в отделение покуривал Лепилов — видимо, дежурный сюда выгнал его дымить. Во дворе, обнесенном бетонной оградой, стояли три машины. Одна из них — с разноцветными крыльями — принадлежала Никольскому. Сергей осмотрел родную милашку и спросил у Лепилова:

— Черныш в отделении?

— Здесь, — ответил тот и ловко кинул окурок в урну.

— Позови, — сказал Никольский, влезая в свой драндулет.

Пока он загонял машину в соседний двор (подальше от начальнических глаз), из отделения вышел здоровенный красномордый усатый сержант. Огляделся, увидел Диму и Яну, кое-что понял и спросил ни у кого:

— А Никольский где?

— Туточки, — откликнулся незаметно подошедший Сергей.

— Слушаю вас, товарищ капитан! — Черныш приосанился, встав почти по стойке «смирно». Он прекрасно понимал: ничего хорошего ему не сулит сегодняшняя встреча с Никольским. Но нарушать из-за этого субординацию сержант просто не мог. Въевшаяся в кровь привычка тянуться перед старшим по званию проявлялась автоматически.

— Ты сегодня на машине? — ровно поинтересовался Никольский.

— Так точно!

— Открой багажник, — распорядился Сергей.

— Зачем? — спросил сержант обреченно.

— Затем, что я приказываю! — Голос капитана зазвенел металлом.

Сержант нехотя подошел к новенькому «Москвичу» с гербом и номером отделения на дверцах и открыл багажник. Там аккуратненько лежали и ящик «Зверя», и упаковки «Туборга», и кофе, и сладости по мелочам.

— Откуда все это? — тихо спросил Сергей.

— Купил, — буркнул Черныш.

— Зачем тебе столько?

— Свадьба у брательника.

— У кого купил?

— Вот у него, — Черныш кивком указал на Диму.

— Чеки, — потребовал Никольский.

— Выбросил! — уже с вызовом заявил Черныш.

Никольский наклонился над багажником, поднял короб со «Зверем», перевернул. На дне картонки толстым фломастером было написано «Бесплатно».

— Пошли, — приказал Сергей Чернышу.

Первым в дверь отделения вошел Дима. Яна последовала было за ним, но Сергей спокойно сказал ей:

— Ты мне больше не нужна, Яна!

Она презрительно скривилась и, резко развернувшись, зашагала прочь.

Черныш, словно конвоируемый Никольским, проследовал в здание. В дежурке Сергей указал на угловой стул.

— Сиди и жди! — строго велел он сержанту.

В кабинете Никольский открыл окно, достал из ящика чистый лист бумаги, шариковую ручку и протянул все это Диме:

— Садись за мой стол и пиши.

— А что писать?

— Начальнику отделения милиции подполковнику Белякову В.П. от такого-то заявление. И все подробно излагай.

Дима приступил к написанию документа, но его отвлекли фотографии, разложенные под настольным стеклом.

— А это что за мужик? — не вытерпев, поинтересовался он.

— Ты пиши, пиши.

Дима снова принялся писать. Но все-таки опять не утерпел: вопрос будто сам собой соскочил с его языка:

— Ну, а все же, что за типы?

— Особо опасные рецидивисты, которых мы еще не поймали, — без воодушевления пояснил Сергей. Его сейчас более всего волновало, решится ли все же торговец заявить на Черныша, не струсит ли в последний момент. Ведь это не шутка — обвинить милиционера в рэкете. А Никольскому очень хотелось уличить нечистого на руку сержанта. Не выносил Сергей тех из ментов, кто грабил тех самых граждан, которых присягал защищать от грабителей. Предателями считал он таких, и пощады от него им не было.

Дима поднял спокойные глаза на капитана и пальцем постучал по одному из портретов под стеклом:

— Вот этот у меня раза три, не меньше, воду покупал.

— Когда? — быстро спросил Никольский.

— Последний раз — вчера.

— А ты не ошибся? — Сергей вытянул карточку из-под стекла и протянул ее Диме. Тот посмотрел и так, и эдак, твердо ответил:

— Не ошибся!

— Ну, нашел ты на свою задницу еще одно приключение, Дима! — Никольский сочувственно похлопал парня по плечу. — Теперь придется допросить тебя по всей форме. А свою бумажку потом допишешь.

Сергей спустился в дежурку, наклонился через барьер и негромко сказал Митрофанову:

— Саша, немедленно сообщи дежурному по городу: на нашей территории был трижды замечен бежавший с этапа Пономарев Виктор Алексеевич по кличке Разлука.

— Во невезуха! — огорчился Митрофанов.

В углу дернулся было Черныш, но Сергей тотчас отреагировал на это:

— А ты сиди, Черныш! Сиди и жди!

Никольский вышел из отделения. К освещенному подъезду особняка, расположенного рядом, караваном катили иномарки. Презентация. Вдруг одна из машин — «Мерседес» последней модели, свернув к тротуару, по которому шел Сергей, резко остановилась. Мягко щелкнула дверца, и перед Никольским возник элегантнейший господин. Высокий, одетый с неброским шиком богача, вальяжный и снисходительно-добродушный — явно от сознания собственной силы и веса в обществе, он выглядел настоящим «хозяином жизни».

— Серега! — заорал господин, заступая Никольскому дорогу и раскрывая объятия.

Несколько секунд Сергей пытался узнать этого барина. Потом весело воскликнул:

— Алеша! Тарасов!

Это был его сокурсник по юридическому факультету. Не то чтобы друг, но знакомый давний. Однако не виделись они давненько. Обнялись.

— Тоже на презентацию? — спросил Тарасов, отстраняясь и не без сомнения оглядывая потертую курточку Никольского.

— У меня каждый день презентация. — Сергей указал кивком на светившуюся вывеску отделения.

— Так ты до сих пор здесь? — изумился Тарасов. — Тянешь лямку? С твоими способностями?.. — Он открыл дверцу «Мерседеса», и оттуда появилась молодая женщина. — Познакомьтесь, Наташа. Мой товарищ. Вместе учились на юридическом. Сыщик! Вы встречали когда-нибудь настоящего сыщика?

— Никогда, — сказала Наташа и взглянула на Никольского с некоторой робостью.

— Наташенька у нас искусствовед, — представил ее Тарасов. — В музее работает. Специалист по малым голландцам. Не то что, Серега, мы с тобой — валенки.

— Очень приятно, — кивнул Сергей девушке.

— Мне тоже, — застенчиво улыбнулась в ответ Наташа.

Выглядела она лет на двадцать пять, а одета так гармонично, с таким изысканным вкусом, что ее предельно недорогой наряд смотрелся ничуть не хуже роскошного «прикида» Тарасова. Умело наложенная косметика — хоть тоже дешевенькая — великолепно оттеняла неброскую, но чистую красоту точеного лица Наташи. И бижутерия была к месту и к лицу.

— А в каких же ты чинах, Сережа? — спросил Алексей.

— Мой чин господин д'Артаньян получил тридцать лет спустя, — хмыкнул Никольский, кривясь. Он то ли над собой иронизировал, то ли над отважным недотепой-мушкетером… А может, и над собеседником: забыл он, что ли, характер Сергея? Разве с таким характером в больших чинах ходят?

Тарасов поморщил лоб.

— Это какой же?

— Капитан, — подсказала ему Наташа.

«Она точно не содержанка Лешкина, — думал между тем Никольский, исподтишка любуясь девушкой. — И не любовница: не так держатся на людях любовники, даже если стараются скрыть свою связь… Значит, просто знакомая. И явно не млеет от внимания к себе столь „отпадно упакованного“ кавалера, как Тарасов… А вдруг и у тебя есть шансы, мент!» — мысленно подмигнул себе Сергей.

— Ты серьезно? Все еще капитан? — недоуменно уставился Тарасов на Никольского. И, спохватившись, добавил. — Хотя, с другой стороны, все путем. Старший опер. Тоже кое-что… — Он вздохнул. — Как жена?

— Развелись…

Сергей заметил, что глаза Наташи посветлели при этих словах. Девушка тотчас подавила свою радость, но глаза ее продолжали сиять. «Есть! — подумал Никольский радостно. — Тебе сегодня ломовая удача прет, мент! Смотри, не упусти!»

Тарасову между тем стало совсем трудно продолжать разговор.

— Круто… — пробормотал он, смущенный полным, по его мнению, жизненным крахом старинного знакомца: и общественным крахом, и личным… На фоне собственного благополучия Алексей чувствовал себя чуть ли не виноватым перед Сергеем. И не знал, что сказать.

— А ты чем занимаешься, Алеша? — пришел ему на помощь Никольский.

— Да так, на вольных хлебах. Консультирую помаленьку. — Он обвел глазами импозантную тусовку, толпившуюся у подъезда. — Всю вот эту шпану…

Рядом остановился сверкающий лимузин. Все дверцы его разом распахнулись, выскочили люди с нештатской выправкой. Следом за ними не без труда выбрался на тротуар плотный мужик с каменным начальническим лицом.

Тарасов слегка поклонился ему.

Мужчина нахмурился и, сопровождаемый свитой, проследовал в особняк.

— Кто это? — тихо осведомилась Наташа.

— Мое начальство, — ответил Никольский с чуть пренебрежительной гримаской.

Тарасов уточнил:

— Генерал Колесников, Павел Николаевич. Гроза преступного мира.

— А почему он так на нас посмотрел? — спросила девушка. — Как будто мы тоже преступники.

— Не на вас, а на меня, — объяснил Никольский. — Мой вид позорит органы внутренних дел.

— Чушь какая! — воскликнула Наташа. — Очень даже симпатичный вид! Ваш генерал ничего не понимает! Вы расстроились?

— Много чести! — усмехнулся Никольский. — Не впервой…

— Ну и порядки у вас в милиции! — Девушка обернулась к Тарасову за поддержкой. — Как вам это нравится, Алеша?

— Мне не нравится, что вы влюбились друг в друга с первого взгляда, — заявил Тарасов с шутливо-покровительственной миной. — Я чувствую себя лишним.

Все трое рассмеялись, будто слова Алексея были всего лишь шуткой. Но Сергей и Наташа быстро переглянулись. Между ними словно искра проскочила — та самая искра, из которой может потом разгореться большое пламя…

А гости все прибывали и прибывали к празднично освещенному особняку.

Никольский сидел на лестнице в парадном давно поставленного на реконструкцию, но до сих пор не реконструируемого дома и ждал, покуривая. Темновато было здесь, но в свете уличного фонаря, через круглое лестничное окно Сергей мог видеть пространство перед подъездом.

Сначала Никольский услышал бойкое и мастерское насвистывание «Чаттануги», а потом увидел знакомый силуэт мужчины, входившего в парадное.

— Я здесь, Василич. — Улыбающийся, добрый на вид человек без возраста — и сорок можно дать, и пятьдесят — присел на ступеньку рядом с Никольским. — По делу позвал или просто по мне соскучился?

— Ну, во-первых, соскучился, а во-вторых, разговор есть, — Никольский говорил с нажимом, желая внушить собеседнику серьезность предстоящего разговора.

— : Мы же позавчера встречались, — несколько удивился тот.

— Значит, за два дня ты так ничего и не узнал интересного, Стас?

— Обижаешь, Василич! — Стас хихикнул.

— Живописуй! — сказал Сергей.

— Витька Резников, твой сосед с верхнего этажа, сегодня к вечеру приволок домой тротиловую шашку и две гранаты «Ф-1», — затараторил Стае. — Я говорил, что он с крутыми связался, а ты не верил. Теперь, Василич, прямо под бомбой живешь. Гляди, взлетишь к небесам, как ангел.

— Вот же сучонок Витька! — зло огорчился Никольский. — Еще что?

— Хватит с тебя.

— Слушай, Стас, я тут Нинку встретил. Сказала, глаз у нее дурной… — Сергей заинтересованно заглянул в лицо собеседнику. — Правда дурной, не слыхал чего?

— Стерва она баба, Нинка, — кивнул Стас, якобы ответив на вопрос Никольского, но смысл ответа так и остался туманен.

— Напророчила она мне… — поморщился Сергей. — Хотя, похоже, что ошиблась! — добавил он и довольно улыбнулся.

— Ты о чем? — удивился осведомитель.

— Да так, болтаю… — Никольский отвел глаза. — Очень она ошиблась! — вновь воодушевился он. — Но выглядит прилично, — продолжал уже деловито. — Разбогатела?

— Точно, — подтвердил Стае. — В последнее время прикинулась как надо, с «Кавказа» на «Амаретто» перешла, меня угощала.

— Никак на работу пошла? — удивился Сергей.

— Ее работа — ханку жрать да на спине лежать, — бросил Стас пренебрежительно.

— Тогда откуда деньги? — не отставал Никольский.

— Деньги законные, — успокоил его Стас. — Она приезжему бизнесмену комнату сдает.

— А что за бизнесмен? — наседал Сергей.

— Откуда-то из Сибири, говорят.

— Ты его видел?

— Один раз случайно. В подъезде столкнулись.

— Узнать сможешь?

— Глаз-алмаз, Василич. На всю жизнь срисовал! — похвастался секретный сотрудник милиции, ощущая себя сейчас не иначе как Штирлицем.

Никольский достал из кармана фотографию и осветил ее фонарем.

— Этот?

— Этот. Только сейчас получше выглядит.

— Цены тебе нет, Стас, — сказал Никольский, выключил фонарь и спрятал фотографию.

— Цена-то есть. Но не дают ее, настоящую-то… — Он хитро ухмыльнулся: мол, недовоздаете вы мне, граждане начальники, за мои заслуги, недовоздаете… — Кстати, Василич, хотел я завтра шары покатать, а с деньгами…

Никольский достал тощую пачку, отсчитал три купюры и протянул Стасу:

— На. Расписку потом напишешь.

— А ты говоришь, цены нет. Вот и вся моя цена, — меланхолически резюмировал Стас, пряча деньги.

В дежурке все было как обычно: Митрофанов отбрехивался по телефону, Черныш сидел в углу, а из «аквариума» пьяный голос очень громко, но со скверной дикцией сообщал, что он племянник Президента и что вся эта ментовка завтра будет стоять перед ним раком.

— Чем порадуешь, Сашок? — спросил Никольский Митрофанова.

— Это у вас, как в американском кино, трупы крадут, а у нас нормально: две драки. Одна у Дома журналистов, другая бытовуха, — доложил дежурный. — Да, наверху тебя Котов из МУРа ждет.

— Черныш, — негромко позвал Сергей. Черныш встал. — Ты мою квартиру знаешь?

— Так точно, — хрипло доложил засидевшийся Черныш.

— Бери наряд, все как надо: бронежилеты, автоматы — и в квартиру прямо надо мной. Там живет Резников Виктор Константинович. У него тротиловая шашка и две гранаты «Ф-1».

— Сделаем, товарищ капитан, — бойко заверил Черныш. — Постановление об обыске будет?

— Саш, — обратился Никольский к Митрофанову. — Напиши ему что-нибудь.

Черныш рванул было в ленинскую комнату, где сидел наряд, но Сергей остановил его:

— Вернешься и опять сюда сядешь. И будешь ждать.

— Слушаюсь! — прокричал Черныш и мгновенно скрылся с глаз долой.

В кабинете Никольского Лепилов и сыщик из МУРа Котов играли в шахматы.

— Лошадью ходи, — не преминул дать ценный совет обоим игрокам вошедший Сергей. — Ты по поводу Разлуки приехал? — спросил он Котова.

— Ага, — отозвался тот. — Проветриться решил. Заодно поучить вас, как надо работать.

— Неужели? Вот удостоились! — засиял Никольский, подсаживаясь к столу. — Мы счастливы, правда, Миша?

Лепилов дипломатично промолчал.

— Пользуйтесь, пока я жив. — Котов отодвинул шахматную доску. — Ситуация вот какая, Серега: Разлука свалил с этапа в Твери, а месяц назад стали трещать богатые квартиры в Москве. Почерк один и тот же. Звонит в дверь, говорит: «Я ваш новый домоуправ». Открывают ему, он бьет первого, остальных вяжет. По словесному портрету, составленному потерпевшими, точно он.

— Кто же его наводит?

— У всех пострадавших очень дорогие иномарки. Идет по машинам.

— Раньше при задержании оружие применял? — уточнил Сергей.

— Раньше — нет, — сказал Котов. — А теперь — знаешь, какое время? Каждый сопляк палит… — вздохнул муровец.

— Ясно. Давай це у, — Никольский ухмыльнулся.

— Во-первых, надо сориентировать агентуру.

— Так, а мне-то и в голову не пришло! — хлопнул себя ладонью по лбу Сергей.

— Потому и ходишь до сих пор в капитанах, — парировал Котов. — Во-вторых, оповестить патрульных. Поговорить с дворниками. Всем раздать фотографии.

— Вот, Миша, как работают профессионалы с Петровки! — подытожил Никольский, гордо указывая на Котова. — Мотай на ус! Раздадим фотографии, и преступник немедленно будет найден!

Лепилов прыснул, а Котов обиделся:

— Выпендриваешься?

— Учусь у старших по званию, — скромно потупился Никольский.

— Ну, а сам-то что предлагаешь?! — Муровец уже злился.

— Да я бы просто тихонечко взял этого бандита, — пожал плечами Сергей, с самым невинным видом глядя на коллегу. — И никого не тревожил: ни дворников, ни патрульных, ни крокодилов в зоопарке…

— Где ты его возьмешь?! — Всю злость Котова как рукой сняло. Он уже всем своим сыщицким нутром чуял: знает что-то Никольский, знает, не зря насмехается!

— На хате, — пояснил Сергей благодушно.

— А хата где?! Узнал, что ли?! Ну, не томи! Узнал?! — выкрикнул Котов, дрожа от нетерпения.

— Делов-то… — Никольский сочувственно посмотрел на муровца.

Лепилов рухнул головой на стол — парня просто сотрясало от смеха.

— Зацепил ты меня, мерзавец, — нехотя признал Котов, не глядя на Сергея. — А источник информации у тебя надежный?

— Так точно! — козырнул Никольский.

— Если Разлука в дому, то надо вызывать ОМОН! — выдал Котов безапелляционно.

— А если нет? — возразил Никольский. — Твой ОМОН всю малину зашухарит, и Разлука больше туда не придет.

— Тоже верно, — согласился Котов и погрустнел.

— Надо идти, Слава. Давай для начала просветим эту хату втроем: ты, я и Миша.

Котов вздохнул:

— Подвалила нам госпожа удача.

Все трое встали, разом закурили. Помолчали, потом Сергей сказал:

— Миша, в дежурке возьми себе «Калашников».

В подъезде дома, построенного в начале тридцатых в стиле нищенского конструктивизма, они остановились.

— Миша, ты останешься здесь, — сказал Никольский и кивнул на закуток рядом с лестницей. — Если Разлука спустится вниз, а нас не будет, открывай огонь на поражение.

— А где же вы будете? — удивился Лепилов.

— Значит, на том свете, — объяснил Котов.

— Типун вам на язык! — Лепилов перекрестился истово и испуганно.

— А если он придет с улицы, — продолжал Сергей, — спокойно пропускай.

Котов и Никольский пешком поднялись на третий этаж. За одной из дверей гремела музыка. Котов пальцем указал на эту дверь и вопросительно взглянул на Сергея. Тот кивнул.

— А тут, — шепотом поведал Никольский, указывая на соседнюю дверь, — надежный общественник живет.

Он подошел к этой двери и позвонил. Загремели цепи, защелкали замки, и дверь растворилась. На пороге стоял суровый гражданин немалых лет в форменной военной рубашке и тренировочных штанах. Он только раскрыл рот, как Сергей втолкнул его в квартиру, шагнул вслед за ним и закрыл за собой дверь. Котов остался ждать. Ждал он недолго: сопровождаемый Сергеем суровый гражданин вышел на площадку, решительно направился к Нинкиной двери и длинно позвонил. Котов и Никольский достали пистолеты.

— Ну, кто там? — раздался лихой бабий голос.

— Егоров, — четко доложил суровый гражданин.

— Что надо?

— А ну-ка, дверь открой и музыку заглуши, шалава!

Дверь распахнулась. В дверном проеме, уперев руки в бока, стояла шикарно декольтированная развеселая Нинка.

— Ах ты, козел старый! — только и успела сказать Нинка, как Котов и Никольский уже ворвались в квартиру. Котов мгновенно зажал Нинке рот и прошептал ей на ухо:

— Тихо!

— Постоялец дома? — тоже шепотом спросил Никольский.

Нинка отрицательно помотала головой — говорить-то не могла. Котов отпустил ее.

— Ну что, майне кляйне Нинон, допрыгалась? — поинтересовался Никольский.

А Котов добавил:

— Была ты веселая потаскуха, а стала пособницей убийцы.

— Ты чего, мент, несешь?! Какого еще убийцы?! — И без того большие Нинкины глаза, казалось, стали величиной с блюдца. В них застыл нешуточный испуг. Но проглядывала в расширившихся ее глазах и отчаянная, залихватская какая-то готовность сопротивляться — остервенело, до истерики.

Никольский указал на дверь смежной комнаты.

— Это комната постояльца?

— А тебе какое дело?! — тотчас окрысилась Нинка.

— Открой.

— Покажи ордер! — визгливо потребовала девица. Истерика у нее была уже на подходе: вот-вот заблажит надсадно, с подвыванием и зубовным скрежетом да вцепится ногтями в физиономии обоим ментам.

Котов переложил пистолет из правой руки в левую и отвесил Нинке жесткую пощечину. Добавил только:

— Вот и показал.

Нинка вздрогнула, пошатнулась, ухватилась за щеку. Зато дурь сразу осыпалась с нее, как разорванные бусы. Она зашлась в театральных рыданиях.

— Еще один ордер показать? — поинтересовался Котов. Нинка мгновенно перестала рыдать, хлюпнула носом и сказала:

— А там открыто.

В соседней комнате был свободен лишь пятачок перед тахтой, на которой, видимо, и спал постоялец. Все остальное пространство занимали радио — и видеотехника, свернутые в трубки картины, антикварные вазы, фарфор, фигуры из бронзы и серебра. Тут и там лежали дорогие шубы.

— Твой постоялец комиссионку открывает, что ли?

Котов изучал бумагу, которую достал из кармана. Поизучал недолго и сообщил:

— Сходится, Сережа.

— Что сходится? — влезла в разговор Нинка.

— Все сходится, — ответил ей Котов. — Твоему постояльцу — вышка, тебе — срок, а нам — по медали.

— А я знала, я знала?! — заверещала Нинка, испугавшись окончательно. — Подруга привела мужика, сказала, председатель акционерного общества из Тюмени!

— Что за подруга? — быстро спросил Никольский.

— Лидка-барменша!

— Из «Аистов», что ли?

— Ну да!

— Давно он у тебя живет? — задал вопрос Котов.

— Второй месяц.

— Краденое помогала сбывать?

— Краденое, не краденое — я не знаю. Он просил — я вещи Лидке относила.

— Какие вещи? — потребовал уточнить Котов.

— Три шубы норковых и песцовый жакет.

— Она тебе деньги за них отдавала? — спросил Никольский.

— Про деньги я ничего не знаю.

— А постоялец за эти труды с тобой расплачивался?

— Он мне только за квартиру платил.

— Ты фраерам лапшу на уши вешай, — сказал Никольский. — Нам не надо.

И выдвинул верхний ящик ближе всего находившегося к нему комода. В ящике лежали пачки денег, перетянутые резинками. Котов присвистнул. Никольский за ручку дернул второй ящик комода. Ящик не поддавался, он был закрыт на ключ. Спросил:

— Где ключ?

— У постояльца.

— Придется нам твою мебель попортить, — вроде бы огорчился Никольский.

— Да делайте, что хотите! — заорала Нинка.

— Тихо. Не ори, — сказал Котов

Он достал связку ключиков, пластиночек, крючков, выбрал подходящий инструмент, поковырялся им в замочной скважине и легко выдвинул ящик. В нем лежали обрез, двустволка, три пачки охотничьих патронов, финка, две фомки и россыпь патронов к пистолету «ТТ».

— Дура ты, дура, Нинка! — окончательно расстроился Никольский.

— Помоги, начальник! — взвыла уже без притворства Нинка.

За Никольского спокойно ответил Котов.

— Ты нам будешь помогать, и мы тебе поможем.

Никольский направился в столовую. Нинка и Котов — за ним. Втроем уселись за обеденный стол. По-прежнему лилась из магнитофона веселая музыка. Пела группа «На-на».

— Эх, выпить бы! — вздохнула Нинка.

— Да и выпей! — разрешил Никольский.

Нинка кинулась к буфету, схватила бутылку «Амаретто», фужер и, только вернувшись за стол, поняла свою бестактность:

— А вы?

— А мы клиента подождем, — ответил Сергей.

Хорошо одетый народец перемещался в броуновском движении по залу, где проходила презентация. Наташа и Тарасов остановились возле буфетной стойки.

— Что вам, Наташенька?

Не знаю, — пожала плечами девушка. Не привыкла она к подобным мероприятиям, столь любимым демократической интеллигенцией, противны были ей царившие здесь халява, спесь и холуйство. Наташа словно в зверинец попала, к неким экзотическим животным, название которых вроде бы вертится в голове… Ага, вспомнила девушка, свифтовские йэху, конечно же!

— Компари и перье даме, — заказал бармену Тарасов. — И мне тоже.

— Может, водочки, Алеша? — обратился к нему высокий красавец с седой бородой, оказавшийся рядом. — Такая непруха!

— А в чем дело? — спокойно поинтересовался Тарасов.

— Месяц лицензию выбиваю. Всех обошел. И никак! — Седой в отчаянии всплеснул руками. — Посоветуй, — добавил он просительно.

— Дорого, Боря. Потянешь? — с наигранным сочувствием осведомился Алексей.

— Лучше сейчас дороже, чем потом! — воскликнул бородач с деланной обреченностью, сквозь которую сквозила радость.

— Погуляй пока! — властно велел Тарасов.

Красавец отошел.

— Занятная публика? — спросил Алексей у Наташи.

— Очень. Спасибо, что привели, искренне ответила девушка.

Действительно занятное местечко, размышляла она. Зоопарк человеческих типов, если можно так выразиться. Здесь, пожалуй, не менее интересно, чем в питерской кунсткамере. Незаметно, исподтишка Наташа внимательно изучала окружающих.

— Тут почти как у вас в музее, да? Но экспонаты поновее, — хохотнул Тарасов.

Наташа от души рассмеялась: прямо в яблочко он попал, почти угадал ее мысли. Только выразился помягче: среди своих он здесь все же, сам из йэху, негоже ему слишком уж унижать «соплеменников» перед чужеродной экскурсанткой.

К стойке приблизилась царственного вида брюнетка.

— Здравствуй, Алешенька! — Наташу она игнорировала.

— Ирэна, ты ослепительна, как всегда, — Тарасов поцеловал ей руку.

— Да что ты!.. — отмахнулась Ирэна. — Вчера на приеме во французском посольстве была одна… Алеша! Какие у нее камешки! Все бабы позеленели.

— И ты?

— А я до сих пор синяя — не видишь?

Царственная взглянула наконец на Наташу и, удивленно подняв брови, удалилась.

— Будет о чем рассказывать друзьям? — улыбнулся Тарасов.

— О-о! — протянула Наташа и снова рассмеялась.

Они перебрались от стойки в тихий уголок.

— Весь музей придет слушать? — жадно поинтересовался Тарасов. Он уже ясно представлял себе, как все эти голоштанные музейные служаки сбегутся внимать откровениям редкой счастливицы из их круга, волею щедрого и благородного кавалера случайно оказавшейся на настоящем великосветском рауте.

— Мы на работе не собираемся, — сказала Наташа просто.

— А где? — азартно спросил Алексей.

— У меня на кухне. Где же еще?.. — пожала плечами девушка.

Тарасов вдруг как-то разом сник. Внезапно он понял: на эгой кухне не будет восторженных воспоминаний Золушки о сказочно прекрасном королевском дворце. А будет спокойный, насмешливо-снисходительный рассказ о кучке разряженных, как индюки, надутых от чванства придурков, воображающих себя элитой, солью земли. И о толпе их холуйствующих прихлебателей, и о стаде безмозглых самок, обвешанных бриллиантами, как папуасский вождь — консервными банками… На миг Алексей даже растерялся: слишком уж ясно он себе все это представил. Но тотчас взял себя в руки.

— Обожаю кухонные посиделки! — воскликнул он с воодушевлением. — Пригласите как-нибудь, ладно?

— Не та компания, Алеша, не ваш крут… — смутилась Наташа. — Вам будет неинтересно с нами…

— Наоборот! — с энтузиазмом заявил Тарасов. — Вам интересно здесь, а мне — там. Договорились? — И не услышал ответа. — Вот как?.. Недостоин, оказывается… — Он был ошарашен. — Что же за друзья у вас такие — на белых «Мерседесах»?

— Какие там у них машины, что вы!

Девушка, конечно, смущалась. Но она прекрасно понимала, насколько неуместен будет Тарасов среди ее друзей, насколько нелепо он будет выглядеть, да и чувствовать себя в атмосфере неспешных бесед или горячих споров о духовных ценностях. Ведь Алексей бесконечно далек от их интересов и, наверное, давно считает их разговоры всего лишь словесными играми неудачников. И пускай, его дело. Но Наташа не станет позорить человека перед людьми своего круга, выставлять перед ними Тарасова как экзотическое чучело, под прицел их умных, брезгливо-любопытных глаз… Стыдно.

— Да уж я догадываюсь, что ваши друзья сплошь «безлошадные»… — произнес Алексей брюзгливо. — Мне другое непонятно. Зачем я тебе вообще, солнышко? Если даже на кухню пускать стесняешься? Может, объяснишь? — Он чуть наклонился и посмотрел ей в глаза.

Вопрос прозвучал жестко, требовательно. Взгляд Тарасова сверлил девушку. «А он опасен!» — подумала она тревожно. И разозлилась: — Типичное высокородное хамло, быдло аристократическое, уверенное в своей избранности и безнаказанности! Надо ж, уже права на меня предъявляет, хотя даже формального повода я ему не давала!.. Отшить немедленно и беспощадно! Да бежать из этого обезьянника, пока не влипла всерьез!»

— Хорошо, я объясню… — Наташа потупилась. — Но мне бы не хотелось переходить на «ты»! — Тут она вскинула голову и вдруг опалила Тарасова взглядом, полным такого жгучего холода, такой надменности, что Алексей вздрогнул, смешался. Несколько секунд он нервно теребил собственные пальцы, не зная, как с честью выйти из сложившегося положения. Затем расслабился, улыбнулся — виновато, мягко, по-доброму.

— Ладно, извините меня пожалуйста, Наташа… — сказал он просительно. — Одичал я, отвык от общества настоящих женщин… Одни куклы кругом, вроде дуры Ирэнки, — припомнил Тарасов царственную брюнетку. — А вы… Что ж, как прикажете. Соблюдем дистанцию. Но ответьте все же. Итак, зачем я вам?

Наташа тоже смягчилась. «Похоже, не такой уж он йэху, — решила она. — Вон как огорчился… Неловко вышло…»

— Любопытство кошку погубило! — объявила она весело. — Я раньше не сталкивалась с людьми вроде вас, вот и…

— Понятно, — перебил Тарасов. Я-то думал, что я экскурсовод. Оказывается — экспонат, — он с усмешкой покачал на собравшихся. — Как и все прочие.

— Ну, что вы, Алеша… — На сей раз смущение девушки было не вполне искренним.

— А разве не так? — В голосе Тарасова прозвучала надежда. Но напрасно.

— Простите. Ужасно глупо получилось… — вздохнула Наташа, исподволь как бы подтверждая, что Алексей для нее — действительно экспонат, не более.

— Вовсе не глупо. Правильно… — вздохнул и Тарасов. — Поставили на место. Я не обижаюсь.

— Перестаньте, прошу вас! — Чувство справедливости не позволяло Наташе так опускать человека морально.

— Тогда мир? — спросил Алексей радостно. — Наши отношения продолжаются?

— С условием, — сказала девушка, поколебавшись.

— Каким?

Наташа немного помолчала, раздумывая.

— Вы придете ко мне на кухню! — решилась она наконец.

В квартире Нинки трое по-прежнему сидели за обеденным столом. Теперь пел Шуфутинский.

Вдруг загудел лифт. Никольский и Котов вытащили пистолеты. Лифт остановился на их этаже. Они кинулись к двери квартиры и замерли. Заскрипели створки лифта, на площадке раздались шаги. Секунда, другая, третья… И послышался звонок в соседнюю квартиру.

— Генка Егоров со смены вернулся, — от стола объяснила Нинка.

Никольский и Котов возвратились на исходные позиции.

— И долго вы у меня сидеть будете? — как бы между прочим поинтересовалась хозяйка.

— Пока постоялец не придет, — ответил Никольский.

— А если он три дня не придет?

— Три дня сидеть будем! — твердо заверил Котов.

— А чем мне вас кормить? — совершенно не к месту, но, очевидно, следуя женской логике, озаботилась хозяйка квартиры.

На презентации разносили горячее. Генерал Колесников выбрал котлету по-киевски и орлиным взором зацепил находившихся неподалеку Наташу и Тарасова.

— Кто это там, Дудко? — откусывая от котлеты, спросил он у стоявшего рядом с ним явно подчиненного ему человека.

— Тарасов Алексей Владимирович! — отрапортовал тот.

— Откуда я его лицо знаю?

— Мелькает постоянно, Павел Николаевич.

Тарасов понял, что говорят о нем. Он извинился перед Наташей и подошел к генералу.

— Здравствуйте, Павел Николаевич. Давненько с вами не виделись.

— Давненько.

— Где же это было? Ах, да… На заседании комиссии по борьбе с организованной преступностью! — якобы только что вспомнил Алексей.

— Точно! — обрадовался генерал и с облегчением доел котлету. — Хотя в последнее время я вас там не встречал.

— Надоело заседать впустую, — развел руками Тарасов. — Говори не говори, а проблему эту могут решить лишь высокопрофессиональные кадры.

— Где их найдешь?.. — посетовал генерал.

— Есть, Павел Николаевич, — заверил Алексей. — Я юрфак заканчивал, и мой выпуск почти весь в милицию ушел. Как на подбор — толковые, деловые ребята.

— И куда они подевались? — спросил Колесников без особого интереса.

— К примеру, Гриша Метелин — ваш замминистра, — нанес первый удар Тарасов.

— Григорий Иванович? — почтительно удивился генерал.

— Все хочу в гости к нему заехать, да никак не соберусь… — закрепил успех Алексей. — Или, скажем, только что встретил на улице своего однокашника. Умница, интеллигент. А до сих пор капитан.

— Видел, — насупился генерал. — У Белякова служит. Как его?..

— Никольский. Должен сделать вам комплимент, Павел Николаевич. Редко кто знает так своих людей.

— Не зря хлеб едим. Лежит у меня представление на Никольского, лежит… Все хочу приказ подписать, да никак не соберусь. Ладно, получит он майора.

— Когда? — азартно спросил Алексей.

— Завтра, — генерал зорко глянул на собеседника. — Будете в гостях у Григория Ивановича — поклон от меня.

— Обязательно передам! — просиял Тарасов.

— А вообще, скажу откровенно, кадры — моя головная боль, — посетовал Колесников. — Вы пройдитесь по коридорам на Петровке. Бардак! Понять нельзя: то ли рэкетир допроса ждет, то ли оперативник вроде Никольского отдыхает. Вызовешь такого к себе — на все у него собственное мнение, понимаешь…

— Но разве это плохо? — слегка удивился Алексей.

— А когда генералы любили подчиненных с собственным мнением? — хохотнул Колесников. — По себе помню. Тоже опером был.

Тарасов рассмеялся — надо признать, с максимальной долей искренности.

В Нинкиной квартире Маша Распутина просила, чтобы ее отпустили в Гималаи. Котов встал из-за стола, потянулся, подошел к серванту, взял лежавшую там ярко раскрашенную, сверкавшую глянцем книжку и вслух прочитал название:

— «В объятиях ведьмы».

— Это про нашу Нинку, что ли? — невинно поинтересовался Сергей.

— Чего это вы? — вскинулась задремавшая было Нинка.

— Да ничего. Отдыхай пока, — посоветовал ей Сергей.

Распутина приступила к рассказу о тете Соне в белом «Мерседесе». А тут и лифт подъехал. И железно лязгнули его створки.

Котов правой рукой вытащил пистолет, а левой чуть увеличил звук магнитофона. На площадке кто-то стоял. Видимо, прислушивался. Котов и Никольский прижались к стене по обе стороны входной двери. Щелкнул замок. Дверь сначала раскрылась ненамного, затем распахнулась, и в квартиру шагнул тот самый амбал — в распахнутой кожаной куртке поверх прочего одеяния и с чемоданчиком в руке.

Котов рукоятью пистолета ударил амбала по шее, тот выронил чемоданчик, качнулся, и в то же мгновение Никольский сдернул его распахнутую куртку на локти, блокируя руки. Вдвоем они завернули ему кисти рук назад. Клацнули наручники. Котов прекрасно знал, куда обычно бандиты прячут оружие, сразу вытащил из-за пояса задержанного припрятанный на пояснице «ТТ».

— Долго гуляешь, Разлука! — отдуваясь, сказал Котов. — Быстро в комнату.

Сделав шаг, амбал вдруг взмахнул правой ногой, опираясь на левую. Страшный удар тяжелым башмаком пришелся Никольскому в голову. Сергей свалился на пол. Котов с разворота врезал амбалу в челюсть. Тот икнул и на заднице въехал в столовую.

— Взяли?! — взволнованно выкрикнул возникший в дверях Лепилов с автоматом на изготовку.

— А то! — ответил Котов и спросил у Никольского. — Башка-то цела?

Сергей поднялся с пола.

— Вроде.

Котов вошел в столовую, где Разлука пытался встать, упираясь скованными руками в пол. Муровец немного подождал, пока бандит чуть приподнимется, и ударил его носком ботинка в солнечное сплетение. Разлука, надолго потеряв дыхание, завалился на бок.

— Что ж ты делаешь, мусор поганый! — заблажила проснувшаяся Нинка.

Ей никто не ответил. Трое стояли над Разлукой и ждали, когда он отдышится.

— Оклемался! — решил Никольский и, рывком приподняв амбала, водрузил его на стул.

— Миша, положи автомат и садись писать протокол, — приказал Лепилову Котов.

— А бланки? — удивленно спросил Лепилов.

— Формалист ты, Миша, — укорил Котов, вытянул из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо пачку бланков и протянул ее Лепилову. — Пиши. Год, число, место. Написал? Я, старший оперуполномоченный УМУР майор милиции Котов допросил в качестве подозреваемого Пономарева Виктора Алексеевича… Партийность прочеркни… Проживающего — пиши «без определенного места жительства». Год рождения какой у тебя, Витя? Разлука назвал.

— А место рождения?

— Омск. Дай закурить, начальник.

Никольский вставил ему в рот сигарету, щелкнул зажигалкой.

Бандит губами пристроил сигарету поудобнее, глубоко затянулся и, глядя на сидевшую на диване Нинку, сказал:

— Я на тебя зла не держу, Нинка.

— А теперь давай считать, Витя, — предложил Котов. — Сто восемьдесят восьмая — пятерик за побег. Двести восемнадцатая, за ношение огнестрельного оружия, — еще пятерик. Сто девяносто первая. Сопротивление представителям власти. Годик. Сто сорок шестая. Разбой. До пятнадцати лет. Вот такой букет Абхазии. Теперь думай. Ты вор опытный.

— Что ты от меня хочешь, начальник?

— Я хочу и тебе помочь, и себя от лишних забот избавить.

— Чистосердечное, что ли?

— Ну, явку с повинной я тебе дать не могу, сам понимаешь.

— Избавлю я тебя от лишних забот и сколько тогда получу?

— Сопротивления не было. — Котов посмотрел на Никольского и получил его молчаливое согласие. — Пистолета я в глаза не видел. Побег, сам понимаешь, дело не мое. Ну, а за квартиры по низшему пределу попросим.

— Это ты тому говори, кто по первой ходке идет! — отрезал Витя.

— Мое дело — предложить. Значит, не договорились?

— Да иди ты!.. — по-блатному ощерился Пономарев.

— Миша, зови понятых, — распорядился Котов. Он проследил, как Лепилов проследовал к дверям, и вновь обратился к Разлуке: — Скоро мы с тобой на Петровку поедем, Витек. Только там не отнимай у меня время, не лепи горбатого, что пистолет на улице нашел, а вещи у залетного барыги купил.

— Что докажешь, то возьму! — не сдавался бандит.

— У нас все возьмешь, — заверил его Котов. Никольский подошел к телефону, набрал номер и, подождав, сказал в трубку:

— Саша?.. Мы тут с одним интересным человеком беседуем. Сообщи дежурному по городу и машину пришли.

Митрофанов положил трубку и поделился с несчастным Чернышом:

— Никольский Разлуку повязал.

— А с этим что?.. — Черныш кивком указал на лежавшие на столе дежурного гранаты и толовые шашки:

— Пускай здесь лежит. Утром пиротехника вызовем. — Митрофанов нажал на клавиши дисплея, и фотография Виктора Пономарева по кличке Разлука исчезла с экрана вместе с текстом ориентировки.

—

Слегка светало, когда Разлуку вывели на улицу. Вещи были уже загружены в машину, и Лепилов с Разлукой на заднем сиденье роскошно устроились в мехах. Котов по-хозяйски сел рядом с водителем и крикнул Никольскому:

— Залезай, Сергей!

— Куда? На колени к Разлуке? Я пешком дойду, — откликнулся Никольский. Машина тронулась, а Сергей неспешно пошагал знакомым путем.

Презентация кончилась. Гости, покидавшие особняк, толпились на тротуаре. Одна за другой отъезжали машины.

Никольский пробирался сквозь толпу, когда из подъезда появились Тарасов и Наташа.

— Ну вот, на ловца и зверь, — обрадовался Тарасов и добавил нечто не совсем понятное. — Хотя вопрос, кто из нас кто. Но с этим после разберемся. — Он был чуть-чуть навеселе, а потому возбужден и раскован. — Легок на помине, Сережа, мы говорили о тебе. Или ты специально тут поджидал?.. Нет, не меня, конечно, а Наташеньку.

Они подошли поближе.

— Что с вами?.. — ужаснулась Наташа, разглядев лицо Сергея. Под глазом у него цвел роскошный синяк.

— Производственная травма, — чуть смущенно усмехнулся Никольский, слегка отворачиваясь. Неудобно ему было: взрослый мужик, а на физиономии фонарь, как у сопливого пятиклассника или алкаша позорного. Стыдоба.

— Весело погулял, майор, — заметил Тарасов.

— Капитан, — поправил его Сергей. — Все шутишь, Алеша.

— Такими вещами не шутят! — строго заявил Тарасов, подняв вверх указательный палец. — Считай, что приказ подписан. Понял? Дай-ка я тебя, старик, от всей души!..

Никольский охнул, стиснутый в объятиях, и получив свирепый поцелуй, взмолился:

— Легче, Алеша! Голова гудит… — Он приложил руку к синяку.

— Вам надо в травмопункт, — озабоченно сказала Наташа. — Немедленно! Вдруг сотрясение?.. Алеша, давайте отвезем Сергея! — повернулась она к своему спутнику.

Тарасов и Никольский переглянулись, усмехнувшись.

— Спасибо, не надо, — Сергей застенчиво опустил глаза, возя носком ботинка по мостовой. Он весь был смирение и покорность судьбе.

— Напрасно вы так! — Наташа не приняла иронии. — Нельзя относиться к себе так наплевательски. Нужно следить за собой, — добавила она с невольной нежностью.

Никольский улыбнулся — на сей раз широко, открыто, искренне.

— Трудно, но попробую, если хотите. Если вы хотите, — уточнил он серьезно.

Наташа взглянула ему в глаза. Он не отвел взора — смотрел в упор ласково и открыто. И опять между ними проскочила искра, и их словно магнитом потянуло друг к другу. Оба качнулись вперед и едва удержались, чтобы не сомкнуть объятия, не слиться губами…

— Нам пора! — сварливо объявил Тарасов, от ревнивого взгляда которого ничто не укрылось. Открыв дверцу «Мерседеса», Алексей усадил туда Наташу и уселся сам. — Надо обмыть это дело, Сережа. Повышение твое, — уточнил он. — Утром заеду, лады?

«Мерседес» плавно тронулся и укатил.

И у входа в отделение милиции было оживленно. Понаехавшие муровские оперы, руководимые Котовым, увозили Разлуку.

В последний раз оглядел он вокруг себя вольную жизнь, приметил нарядную толпу возле особняка, усмехнулся:

— Гуляй, братва, пока не замели. На зоне свидимся.

И полез в машину.

Наступило утро.

В дежурной части бодрый, хорошо выспавшийся подполковник Беляков давал инструкции вытянувшемуся перед ним милиционеру:

— Езжай в дом семь, найди в РЭО Сережку-бригадира. Он тебе даст четыре банки чешской эмульсионной краски. Куда везти, знаешь. Только осторожно! А то вчера эти криворукие две плитки разбили. Им в валюте цена — пять долларов каждая. А они разбили!

— Кошмар! — ужаснулся из-за перегородки Митрофанов.

— Все подковыриваешь, умный больно! — по-стариковски ворчливо огрызнулся Беляков. — Ты до моих лет доживи!

Зазвенел телефон.

— Дежурный слушает, — весело сказал Митрофанов и вдруг сразу изменившимся голосом отчеканил: — Так точно, товарищ генерал!

Потом сделал страшное лицо и шепнул Белякову: — Сам! Подполковник одернул китель и подошел к телефону.

— Слушаю.

— А я тебе в кабинет звоню, звоню… — послышался в трубке суровый голос.

— Здесь я, товарищ генерал. На посту! — доложил подполковник, вытянувшись в струнку.

— Докладывай лучше, что новенького, — скомандовал генерал недовольно.

— Сегодня ночью взяли Разлуку! — бодро отчеканил Беляков, будто стоял перед строем, а высокопоставленный собеседник принимал у него рапорт.

— Обрадовал, Виталий Петрович, обрадовал! — Голос генерала потеплел, зарокотал ровным басом, как исправный мотор бронетранспортера.

— И еще кое-что, товарищ генерал… — таинственно сообщил подполковник.

— Ну-ка, ну-ка… — подбодрил его Колесников.

— Обезврежен склад взрывчатых веществ! — радостно выпалил Беляков.

— Ты сегодня, как молодой прямо. Действуешь оперативно, азартно, с огоньком. Рвешься в бой, словно только вчера еще курсантом был! И результаты выдаешь на гора. Орел! — похвалил Колесников чуть насмешливо.

— А я еще и в правду ничего, товарищ генерал! — улыбаясь, подхватил Беляков.

— Старайся, старайся, Виталий Петрович, — одобрил его рвение большой начальник. — Кстати, как в этом деле Никольский себя проявил?

— Ну, что сказать… — промямлил Беляков, нащупывая нужные собеседнику слова. — В общем, оперативно действовал. Хотя… вы же его знаете…

— Знаю, — послышался ответный генеральский вздох. — Но работать надо с теми людьми, которые у нас есть. Воспитывать их, поднимать до своего уровня.

— Так точно. — В голосе подполковника промелькнули нотки уныния.

— Поздравь мужика. Приказ подписан. Он — майор и твой зам! — ошарашил подчиненного Колесников.

…Беляков положил трубку и на лице его отразилось глубокое непонимание происходящих в мире процессов.

— Чудны дела твои, Господи… — пробормотал Виталий Петрович, изумленно вглядываясь в телефонный аппарат.

Но в кабинет Никольского подполковник вошел с торжествующей улыбкой.

— С тебя причитается, Сережа! — объявил он с порога.

— Знаю, — кивнул Сергей.

— Что знаешь? — насторожился Беляков.

— А то, что я уже майор, — усмехнулся Никольский.

— Вот ведь падлы! — огорчился Беляков. — Растрепали! А человека, который представил и хлопотал, лишили возможности первым тебя поздравить! Все настроение испортили, черт… И ты тоже хорош: не мог промолчать!

— Виталий Петрович, ничто не может помешать мне быть вам искренне благодарным, — заверил Никольский.

Беляков снова расплылся в улыбке.

— И я тебе благодарен, Сережа. За Разлуку и за склад взрывчатых веществ.

— Какой склад? — удивился Сергей.

— Который по твоему приказу Черныш взял.

— Кстати, о Черныше, — Никольский протянул Белякову бумаги.

Подполковник внимательно прочитал заявление потерпевшего, небрежно перелистал рапорт Никольского и сказал потускневшим голосом:

— Ты с ума сошел, Сергей. Думаешь, я дам этому делу ход?

— Так положено, товарищ подполковник, — пожал плечами Никольский.

— Ох, какой же ты… неужели не понимаешь? Начальство будет судить о нас не по Разлуке, а по Чернышу, — Беляков подождал, пока новоиспеченный майор осознает его правоту, но не дождался и категорически заключил. — Я сам этим займусь. Понял?!

Сергей не ответил.

Беляков повернулся, собираясь уйти, но в дверях задержался и не отказал себе в удовольствии заметить:

— А не слабо тебя Разлука разукрасил. Совсем не слабо! Красавец.

Туча-тучей спустился подполковник в дежурную часть и остановился перед Чернышом, который по-прежнему томился в углу. Сержант встал.

— Брал, Черныш? — тихо спросил Беляков.

— Никак нет, товарищ подполковник! Оговор! — на голубом глазу соврал Черныш громовым голосом, вытаращившись при этом, как шибко исполнительный дурак-робот из фантастического фильма.

— Брал, сукин ты сын! — Беляков потряс бумагами, полученными от Никольского. — Видишь документы? Еще один твой проступок, и бумажки эти в ход пойдут. Заруби себе на носу! От парня этого, торговца, отстань, за семь верст объезжай. — Он задумался слегка и добавил. — Но в правовой защите не отказывай. Пошел вон!

Черныша как ветром сдуло.

Брезжило утро, когда Никольский начал собираться домой: убрал стаканы и кипятильник в стол, бумаги закрыл в сейфе, снял со стула пиджак. И в это время к нему в кабинет ворвались Лепилов и Котов.

— Я с Петровки сбежал, летел как угорелый, думал, что здесь уже стол накрыт!.. — вроде бы расстроенный говорил Котов.

— А в дежурке вас человек дожидается, — сообщил Лепилов. — Сказал, что друг.

— Алеша Тарасов, — догадался Никольский. — Так о чем речь? Пошли ко мне.

— Сядем — заведемся на весь день, — понял опасность такой перспективы Котов. — Давай где-нибудь накоротке вот эту штуку обмоем.

И достал из кармана майорскую звезду.

Дружной гурьбой направились они к выходу из кабинета и столкнулись в дверях с заплаканной женщиной.

— Сергей! — сказала женщина и разрыдалась.

— Идите, я скоро, — сказал Никольский. Веселья в нем как не бывало.

Лепилов и Котов вышли.

Женщина села за стол. Никольский налил ей воды.

— Что мне делать, Сережа? — спросила посетительница, всхлипывая. — Он же на твоих глазах вырос. Без отца. Мухи не обидит.

— Я тоже раньше так думал, Ольга Владимировна.

— Мальчик совсем. Восемнадцать лет! — Она всплеснула руками, пытаясь передать Никольскому всю глубину своего отчаяния.

— Да, мальчик… С гранатами, — невесело хмыкнул Сергей.

— Он эту гадость принес, чтобы рыбу глушить! — заверила Ольга Владимировна пылко и убежденно.

— Это он вам сказал? — В последний момент Никольский спохватился и успел сдержать насмешку в голосе. Фраза прозвучала деревянно.

— Ну, конечно! — Она приняла вопрос всерьез и ответила со всей убежденностью.

— А я считаю, на продажу! — сказал Никольский жестко. — Теперь подумайте, кто и для кого это покупает.

Ольга Владимировна на какое-то время замолчала, горестно покачивая головой. Лишь глаза ее говорили — говорили убедительнее и пронзительнее любых ораторов. Но Сергей не дрогнул. Сколько таких вот материнских глаз повидал он на своем веку — не счесть.

— Мне можно с ним встретиться? — попросила наконец женщина. — Я заставлю его сказать правду! — добавила она с угрюмой решимостью.

— Нет, нельзя, — покачал головой майор.

— Тогда передай сигареты и бутерброды, — Ольга Владимировна протянула Никольскому сверток.

— Передам, — кивнул Никольский.

— Помоги ему, Сергей! Очень тебя прошу! — Она не умоляла, не клянчила, — она взывала о справедливости.

— Постараюсь… — вздохнул Никольский.

Ольга Владимировна встала из-за стола и не прощаясь, не оглядываясь направилась к выходу тяжелой походкой. Она постарела за эти пять минут на много лет.

…Они славно устроились во дворе, посреди которого чахло зеленел так называемый садик. Лавочка, кусты, тишина… лепота!..

Лепилов достал из сумки четыре стакана, Тарасов открыл бутылку водки, Котов ловко порезал колбасу на бланке протокола. Никольский не принимал участия в этих приготовлениях — держался именинником.

Тарасов разлил водку, Котов бросил в стакан Никольского звезду, Лепилов провозгласил:

— За майора! До дна!

Они чокнулись, выпили, закусили.

— А теперь за дружбу, ребята, — сказал Тарасов, разлив по второй.

— Ничего мужик, — заметил Котов Никольскому. — Не пижон. Мне нравится.

— А я всем нравлюсь, — сообщил Тарасов. — Ну, чтобы черная кошка между нами не пробежала!

В это время из парадного вышла дворничиха Рая Шакурова с метлой. Не разглядев издалека, какие важные гости пожаловали в ее владения, она закричала:

— Алкашня проклятая! С утра зенки заливают! Милиции на вас нет!