На Варшавском шоссе

МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ

Мало осталось курсантов подольских училищ, героически защищавших Москву в трудные октябрьские дни 1941 года.

Многие эпизоды этого подвига остаются еще нераскрытыми. И каждая встреча автора этих строк, Ивана Семеновича Стрельбицкого, с участниками боев на ильинском рубеже — это новая страница…

Даже через толщу лет, прошедших после окончания войны, чувствовалось ее горячее дыхание. Это можно было заметить и на лицах, и в интонации голоса участников боев на ильинском рубеже. Особенно обращал на себя внимание Александр Иванович Оношко — бывший курсант Подольского пехотного училища. Взгляд его больших, выразительных глаз был взволнованным, лицо нервно подергивалось.

Направляемся к рубежу обороны. Миновав мост через речку Выпрейку у села Ильинское, мы оказались возле пулеметного железобетонного дота. На нем еще сохранились следы вражеских снарядов и бомб. Слушаем взволнованный рассказ Оношко.

— Я родился в двадцатом, в бронепоезде на Туркестанском фронте. Командиром и комиссаром поезда был отец. Мать служила там же медицинской сестрой. Рос я среди военных и еще мальчишкой мечтал стать военным. — Он на минуту остановился и снова продолжал: — В начале войны нас, нескольких бойцов, окончивших полковую школу, направили в Подольское пехотное училище. Пятого октября сорок первого с пулеметной установкой мы выехали на фронт. Нас привели к этому бетонному доту и объявили: «Ваша боевая задача — не допустить фашистов к мосту и прикрывать своим огнем расположенный слева орудийный дот».

Оношко осмотрелся по сторонам, как бы уточняя местность, затем быстро поднялся на боевое покрытие дота.

— Тогда здесь было открытое поле. Лес, который шумит сейчас, вырос позднее. Взяв с собой несколько коробок с патронами, мы разместились в доте, установили пулемет «максим». Дот был замаскирован под стог сена. Я был командиром пулеметного отделения, в расчете — пять курсантов, из них четверо из Коми АССР. Вскоре начались ежедневные бомбардировки. Тогда мы не догадывались, что вражеские летчики стремились сорвать маскировку и тем самым обнаружить железобетонные огневые точки. Вдруг мы увидели, как прямым попаданием бомбы разметало сарай над орудийным дотом. Во все стороны разлетались комья земли, обломки досок, и обнажились его светло-серые бетонные стены.

— А как же с артиллеристами? — спросил кто-то из ветеранов.

— Мы сразу же бросились к ним на помощь. К счастью, бомба не пробила метровую толщу боевого покрытия, по пушкарям досталось: амбразура дота была широкой, и осколки залетели в каземат, ранив двух курсантов. Кстати, и нам доставалось. Броневой заслонки на амбразуре тоже не было. Залетали осколки, проникала гарь. А налеты с каждым днем усиливались.

С ребятами из орудийного дота мы быстро подружились. Это были курсанты Подольского артиллерийского училища, комсомольцы. Душа радовалась, глядя, как они били фашистские танки перед мостом. Мы тоже не терялись и пулеметным огнем пришивали вражескую пехоту к земле! — Оношко размахивал руками, глаза его горели. Он снова переживал радость боевых успехов.

— Когда гитлеровцы убедились, что в лоб нас не возьмешь, они перешли к ночным действиям, стали засылать к нам диверсантов. Ночью то справа, то слева слышались автоматные очереди, взрывы ручных гранат. А утром нам сообщили, что гитлеровцам удалось пробраться к одному из наших дотов и забросать гарнизон ручными гранатами.

Артиллеристов в орудийном доте было больше, чем нас, — десять курсантов и два командира. Особенно запомнился лейтенант, кавказец. Это был настоящий герой. Он не мог усидеть на месте и все придумывал, как бы больше уничтожить фашистов. Жаль, фамилию его забыл!

— А если я покажу вам фотографии артиллеристов — узнаете?

— Да, конечно!

Среди десяти фотографий Оношко сразу указал на карточку лейтенанта Деремяна и радостно воскликнул: «Вот, вот он!» И продолжал свой рассказ:

— Как-то под вечер пришел к нам лейтенант Деремян и говорит:

— Пехоты у нас осталось мало. Давайте на ночь устроим засаду у самой речки. Фашисты хотят забросать наши доты гранатами, а мы перехватим их.

Лейтенант мне нравился, и я согласился. Оставил за себя одного бойца, а сам с ручным пулеметом поступил в его распоряжение. С наступлением темноты мы укрылись в кустарнике у самой речки. Холодно, зуб на зуб не попадает. Ждали долго. Но вот послышался шорох, показались силуэты ползущих фашистов. Много ли их? — мелькнула мысль. А лейтенант шепчет: «Не стрелять, пока не переправятся через речку. Нам их автоматы нужны!»

Как так не стрелять? Он почувствовал мое нетерпение и снова шепчет: «Спокойно, дарагой, шашлык будет первый сорт!» Его шутка меня успокоила.

Без шума гитлеровцы переправились на наш берег. «Ползут прямо на нас, видимо, наш дот их интересует», — подумал я. Гитлеровец улегся в одном шаге от меня. Слышно его прерывистое дыхание, вот он отвинчивает пробку на фляге и, стуча зубами, жадно пьет. «Пора!» — думаю, делая движение, но лейтенант молча сжимает мой локоть. Лежу не дышу, кажется, сердце разорвется, ведь сейчас немец перестанет пить и услышит мое дыхание. Не помню, по команде или так мы открыли огонь из пулеметов в упор. Что произошло — трудно передать! Даже сейчас волнуюсь, когда вспоминаю: ни один из них и выстрела не сделал. Кто уцелел, сразу плюхнулся в воду.

— Ну а много автоматов вы добыли тогда? — спросил кто-то Александра Ивановича.

— Тогда ночью? Ни одного…

— Как же так?

— Левее взорванного моста вновь прибывшая рота еще с вечера заняла окопы, и мы не успели с бойцами договориться. Пехотинцы, услышав стрельбу, застрочили из пулеметов в нашу сторону. К своим дотам мы добрались, можно сказать, чудом. Перед рассветом поползли к речке, собрали десятка полтора автоматов, взяли у убитых обоймы с патронами.

Бойцы нашего дота хорошо выполняли свою задачу, и артиллеристы не раз благодарили нас за точность огня. Но вот наступили тяжелые бои. Мы отказывали себе в воде, берегли ее для «максима», опасались, как бы от перегрева не разорвало кожух ствола. Кипела вода, а когда фашисты приближались к реке, пулемет снова и снова преграждал им путь. Я вел огонь, а остальные бойцы набивали ленты патронами.

На пятый день мы увидели, что к нам приближается группа «юнкерсов» — семнадцать самолетов. В результате бомбежки наш дот замолк. Пришел я в сознание спустя двое суток в подольском госпитале. Мои товарищи погибли.

После выздоровления курсант Оношко получил звание младшего лейтенанта и приказ об отправке на фронт. Командуя стрелковой ротой, он был снова тяжело ранен. Встал на ноги офицер, и ему предложили должность в запасном полку, вдали от фронта, но Оношко не согласился.

В октябре 1943 года старший лейтенант Оношко прибыл в ровенские леса. Здесь орудовали бандеровцы. Вначале все благоприятствовало Оношко, и он со своим отрядом одержал несколько побед над противником. Но нашелся предатель, небольшой отряд советских патриотов был схвачен бандитами. Первой жертвой стала девушка — комсомолка, радистка. Но она не выдала врагам тайны. Может быть, ее стойкость придала твердость и силу духа советским бойцам в тяжкие минуты испытаний. Никто из них не просил пощады.

Последним подтащили к могиле Оношко. От него потребовали стать на колени спиной к бандитам. Обессиленный, он истекал кровью, но не склонил головы перед врагами, не стал на колени. Он встретил смерть стоя…

Очнулся Оношко ночью с двумя пулевыми ранениями. Окликнул своих, никто не отозвался. Все восемнадцать разведчиков погибли от рук бандитов. Лейтенант с трудом выбрался из ямы и пополз. Всю ночь, окровавленный, медленно передвигался он, временами впадая в беспамятство. Бил озноб. Ему казалось, что он замерзает. Не помнил Оношко, как подобрали его свои люди, был без сознания. А потом, словно через мутную пелену, он вдруг услышал приглушенные голоса:

— Ну и счастливый парень! Сразу видно, что ушел из-под расстрела.

— А сегодня ночью он будет в Москве!

Оношко очнулся окончательно: «Как в Москве?.. Кто вы такие?»

— Мы — советские люди. Нашли тебя случайно, вот здесь на тропе. А насчет Москвы, придем на место — узнаешь.

К полудню они бережно принесли его в свое расположение. Тщательно замаскированный на поляне стоял транспортный самолет.

В сумерки Оношко погрузили в самолет, а через несколько часов он был уже на операционном столе. Организм у него оказался крепкий. Через полгода он вышел из госпиталя и снова попросил направить его на трудное дело…

Кто он, этот офицер? За какие подвиги ветераны войны отдают в Ярославле почести курскому гражданину, а пионеры приносят цветы и клянутся быть достойными Ивана Докукина?

В Ярославском краеведческом музее-заповеднике есть уголок, посвященный разведчикам-докукинцам, сообщил подольским ветеранам полковник запаса В. И. Малков.

В центре уголка — бронзовый бюст и фотографии командира разведроты Ивана Докукина. Он изображен в маскировочном халате, в шапке-ушанке, на груди автомат, в руке бинокль, за поясом противотанковая граната. Серьезные, умные глаза. Внизу на фотографии надпись, сделанная им самим в сорок пятом году: «Достоин жизни тот, кто борется за жизнь и не достоин ее тот, кто боится борьбы».

Еще одна фотография. Офицер в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, фуражка надвинута на лоб. Это фуражка курсанта Подольского пехотного училища, с ней лейтенант Докукин не расставался даже на фронте, берег ее как талисман. Рука сжимает приклад автомата. И опять надпись: «Жизнь моя — жизнь народа. Родине — вечная свобода».

Здесь же рядом с фотографией Докукина — портреты разведчиков: командиры взводов — украинец лейтенант Яков Шевченко и чуваш Петр Васильев; веселый, вовсе мальчишка — боец Михаил Голубев. Это о нем писала газета: «Рота залегла под пулеметным огнем, и тогда Михаил Голубев подполз с правого фланга по косогору к амбразуре дзота и за ствол выдернул пулемет из рук гитлеровца. Затем, забросав дзот гранатами, лейтенант Докукин, старший сержант Борисов и красноармеец Голубев ворвались внутрь и захватили „языка“».

У старшего сержанта Борисова строгое волевое лицо. Вот друг Голубева — Михаил Круглов. Здесь же ярославец Владимир Чистяков, Дмитрий Ершов из села Брейтова. Суровое, умное, как будто высеченное из гранита лицо пулеметчика Алеши Сотскова. Это он прикрывал отход групп захвата, а когда было необходимо, вызывал огонь на себя.

В каждом портрете разведчика есть что-то общее с командиром: это и внутренняя сила, и душевная чистота, и твердость характера. Они, как бы вглядываясь в будущее, хотят разгадать: «А каким ты будешь, наш преемник, за счастье которого отдано столько жизней?»

Отец лейтенанта Докукина Афанасий Андреевич служил на броненосце «Потемкин». В 1905 году моряки перешли на сторону революции и под красным флагом привели свой броненосец в Одессу. За докукинцами на всю жизнь установилось прозвище «Матросовы». Спросят в селе: «Вам кого? Докукиных? — А! Матросовых!»

Окончив школу, Ваня Докукин поступил в Подольское пехотное училище. Боевое крещение принял под Москвой, на ильинском рубеже. А затем с группой лейтенантов — выпускников училища Докукин был направлен в Ярославскую коммунистическую 234-ю дивизию командиром отдельной 225-й моторазведывательной роты.

В первых боях на Калининском фронте бойцы роты Докукина уничтожили из засады штабную автомашину противника, захватив важные документы. Вскоре разведчики берут своих первых «языков». Затем, получив задание, идут в рейд по тылам врага. Подрывают мосты на железной и шоссейной дорогах, склады с боеприпасами.

В одном из вражеских складов лейтенант Докукин обнаружил ящики с патронами.

— Нам везет! — сказал он своему помощнику, указывая на патроны. — Они нам будут очень кстати для трофейных автоматов. Подготовьте десяток ящиков. Возьмем с собой.

— А кто же их понесет?

— Рабочая сила есть, — улыбнулся Докукин, — нести ящики заставим пленных! Дайте каждому по два ящика, обеспечьте веревками, чтобы могли нести через плечо.

И как же пригодились потом эти патроны!

Дивизия, отрезанная от основных коммуникаций, вела тяжелые бои. До сих пор о них вспоминают ветераны.

Лейтенант Докукин получил задание пробраться в тыл противника и разгромить его гарнизон в одной из деревень.

Саперы заминировали перекресток дорог. Оставив в засаде часть сил, Докукин повел роту на деревню, где расположился противник. Пытаясь уйти от огня, гитлеровцы отступали к перекрестку дорог. На рассвете там прогремели взрывы. На воздух взлетали танки и автомашины с немецкими захватчиками.

Новое важное задание. Докукин тщательно готовился к проведению операции: изучал оборону противника, регламент жизни его гарнизона. Возглавив группу захвата, офицер ночью, обойдя опорный пункт оврагами, снял часовых и прошел по селу в белом маскхалате, засекая огневые точки. Разведчики взорвали здание немецкого штаба и, захватив «языка», исчезли.

Много замечательных боевых дел совершили разведчики во главе со своим отважным командиром.

Подразделение готовилось к выступлению. Воины давно ждали этого часа. Но не суждено было майору Докукину возглавить бойцов. В один из дней 1943 года он был тяжело ранен.

На занесенной снегом железнодорожной станции стоял одинокий состав. Здесь разведчики простились со своим командиром. Его образ каждый солдат уносил в своем сердце.

Опираясь на палку, подошел подтянутый сухощавый майор с Золотой Звездой Героя Советского Союза.

— Товарищ генерал-лейтенант, бывший курсант Подольского артиллерийского училища Дмитрий Трофимович Иванов, — четко доложил он. — А сейчас старший инженер орехово-зуевского завода «Респиратор».

Трудно было узнать в нем того, семнадцатилетнего, ловкого и порывистого в движениях курсанта. А его бывшие товарищи, ныне ветераны войны Мусерадзе, Пилац и Бутурлов, едва не задушили бывшего курсанта в своих объятиях.

— Это ведь вы, именно вы, Митя Иванов, сообщили, что курсанты между собой называют взводного лейтенанта Мусерадзе «Бусол нол-нол!».

— Так точно! — улыбаясь, подтвердил Мусерадзе. — Такую команду я подавал на занятиях с буссолью.

Все рассмеялись. Громче всех смеялся Мусерадзе.

Мы начали обход участка. Несмотря на протез, Иванов шагал уверенно, твердо, поспевал за Мусерадзе и Ремезовым. Они довольно быстро нашли свой участок.

Все остановились возле развалин дота, гарнизоном которого в то время командовал Мусерадзе, а пулеметчиком был Дмитрий Иванов.

— Вон там впереди, — указал рукой Дмитрий Трофимович, — проходил противотанковый ров. Помню, получил ручной пулемет. Моей обязанностью было охранять подступы к доту. Больше всего запомнился бой 15 октября. Фашисты, чтобы сломить нас, кружным путем направили к нам в тыл колонну танков, бронетранспортеров и грузовиков с автоматчиками. — Как бы проверяя себя, Дмитрий Трофимович умолк и через минуту снова продолжил рассказ. — Ведя бой, мы все посматривали в сторону Малоярославца, откуда ожидали подхода подкрепления. Но вот послышался гул моторов. Наблюдатели доложили, что с тыла, прямо по шоссе, приближается колонна танков, бронетранспортеров. Я заметил на переднем танке большой красный флаг и учуял в этом что-то подозрительное. Не могут быть эти танки нашими. Наши не ездят с такими огромными флагами, — подумал я и тут же крикнул: «Фашисты!» Мусерадзе подал команду «К бою». Сначала было трудно разобрать, но вскоре мы различили кресты на бортах танков. Мусерадзе и Белов скомандовали: «Бронебойным, огонь!»

Наводчик поймал в прицел головной танк с заданным упреждением. Выстрел! И танк вспыхнул. Но с наводчиком произошло что-то неладное: он присел на землю, закрыл руками глаза, по лицу текла кровь. Оказывается, он не рассчитал отката, и прицелом повредило ему глаз. Секундная заминка. За наводчика встал другой курсант, и стрельба продолжалась. Вижу, как башни вражеских танков поворачиваются орудиями в сторону нашего дота. Тут, как назло, три снаряда прошли мимо танка. Наконец четвертый попал, и бронированная машина загорелась.

Слева вело огонь орудие Юры Добрынина. Оно поразило еще один танк. Включились в бой и те орудия, которые стояли на позициях возле шоссе, и в том числе пушки капитана Прокопова. Один за другим загораются танки, но фашистская пехота изготовилась к бою и ринулась на наши позиции. Этого словно ждали пулеметчики, и вскоре гитлеровцы под ожесточенным огнем поползли с поля боя. Но не таковы курсанты, чтобы не воспользоваться выгодным моментом: они поднялись в решительную контратаку…

Через две недели после этого боя, уже в Куйбышеве, был произведен в училище досрочный выпуск. Тем курсантам, которые отличились в боях, присвоили звание лейтенанта. В их числе оказался и Дмитрий Трофимович Иванов.

— В сорок втором мне не повезло, — говорит Иванов. — Был ранен. Но в сорок третьем был снова на фронте — стал командиром отдельного противотанкового дивизиона. Участвовал в освобождении Белоруссии, Польши. Особенно запомнились бои на Висле…

Однажды командир дивизии крепко отчитал меня за то, что сам берусь за наводку. Он правильно указывал — артиллерийский командир должен управлять дивизионом. Однако в бою бывали такие обстоятельства, когда приходилось вставать за орудие и стрелять. В то время дивизия, прорвав оборону противника, наступала. Орудия, как и полагается, следовали в боевых порядках пехоты, их продвигали на руках. И вдруг противник, собрав силы, контратаковал нас. Пехотинцы залегли. Пушки остановились в мелком кустарнике. Ни ровиков, пи окопов. Кругом свистят пули. А тут еще на бреющем полете проносятся вражеские истребители и строчат из пулеметов по нашим пушкам. Расчеты тоже залегли. Во фланг нашей пехоте выходят два бронетранспортера и открывают огонь из пулеметов. Я подбежал к ближайшему орудию, дослал в патронник снаряд и выстрелил, да так удачно, что бронетранспортер сразу же загорелся. Потом нагнулся за другим снарядом, но тут меня ослепило и отбросило в сторону. Оказалось, из-за бронетранспортеров вышел легкий танк и, обнаружив наше орудие, выстрелил по нему. Снаряд разбил левое колесо пушки. Но расчет соседнего орудия не растерялся, уничтожил все три вражеские машины. Меня в тот раз контузило. Командир дивизии снова отчитал, но представил к ордену Красного Знамени.

— А Золотую Звезду где заслужили? — спросил кто- то из ветеранов.

— В сорок четвертом, — начал Иванов, — под ударами войск Первого Белорусского фронта фашисты отходили к Висле. Стрелковая дивизия, в составе которой находился и наш отдельный противотанковый дивизион, преследовала врага. Легко сказать, преследовала, когда гитлеровцы уничтожали все переправы, минировали дороги. Командир дивизии создал передовой отряд, в состав которого включили и противотанковый дивизион. Задача состояла в том, чтобы вырваться вперед, выйти к берегу Вислы и закрепиться там до подхода основных сил дивизии.

К исходу дня, пройдя с боями до 120 километров, отряд вышел к Висле в районе села Застув Полянувски, южнее города Казимеж. Все бойцы — пехотинцы, артиллеристы и танкисты понимали, что им придется преодолевать эту широкую реку, на противоположном берегу которой противник создал прочную оборону. Командир дивизии усилил передовой отряд стрелковым подразделением, и с рассветом начали форсирование Вислы «на подручных средствах». В ход пошли лодки, самодельные плоты. Дивизион поддерживал высадку своим огнем и, как позлее рассказывали стрелки, очень удачно. Но надо было торопиться переправлять на противоположный берег орудия, иначе противник своими танками сомнет пехоту. Вместе с первыми пушками переправился и командир дивизиона.

Вовремя подоспели наши орудия. Когда появились вражеские танки, их встретили сосредоточенным огнем. Несколько раз гитлеровцы бросались в контратаки, но откатывались назад, неся большие потери. Наступила пауза. Мы понимали, что затишье будет коротким, и приступили к отрывке орудийных окопов и щелей для номеров. Свежевыброшенную землю надо было немедленно маскировать. Для маскировки использовали снопы недавно скошенного хлеба. Вражескую авиацию долго ждать не пришлось. Началась бомбежка, и снова я вспомнил Ильинское. Когда загорелась маскировка на орудиях и снарядных ящиках, артиллеристы бросились прочь. Тут припомнился подвиг моего однофамильца Николая Михайловича Иванова, который, спасая снаряды, бросился в горящий автомобиль. Раздумывать было некогда. За мной поспешили все пушкари.

Пламя обжигало лицо и руки, но нам удалось растащить снопы в стороны. Снова пошли в атаку вражеские танки. И снова они попали под наш губительный огонь…

Среди ветеранов находился и командир 3-го батальона Подольского пехотного училища, участник боев на ильинском рубеже, ныне полковник запаса Григорий Афанасьевич Бабаков.

— Удалось ли разыскать свои позиции? — спрашивают его.

— Конечно! — возбужденно ответил он. — Сохранились остатки блиндажей и дотов, полузасыпанные траншеи.

Многие боевые события ожили в его рассказе…

— Командир взвода нашей разведки лейтенант Докукин доложил, что перед фронтом нашей обороны в лесу сосредоточено до двух батальонов вражеской пехоты и десять танков. Мне стало ясно — противник готовит новый удар. Прорвав оборону нашего батальона, гитлеровцы получили бы возможность ближайшим путем выйти через деревню Зайцево в тыл боевой группе курсантов. В сведениях, которые доложил воспитанник Подольского пехотного училища, никто не сомневался, мы хорошо знали этого офицера.

Утром противник открыл артиллерийский и минометный огонь по всему району обороны 3-го батальона. Его авиация наносила бомбовые удары по противотанковому рву. И вот гитлеровцы перешли в атаку. Пять танков, преодолев ров, вместе с пехотой медленно продвигались к деревне Большая Шубинка, тесня курсантов. Бой длился до вечера и носил ожесточенный характер. Устоять перед численно превосходящим противником, ураганной силой его артиллерийского и минометного огня, танков и авиации мы не смогли. Фашистам удалось вклиниться в нашу оборону на глубину до пятисот метров и овладеть деревней Большая Шубинка.

Батальон не имел достаточной артиллерийской поддержки, мы надеялись лишь на стойкость и мужество курсантов. Приказал командирам рот готовить личный состав к атаке, назначенной на полночь.

Командиры рот в 23 часа доложили о готовности к атаке. Захватив деревню, гитлеровцы подожгли ночью на ее окраине ряд построек, и при свете пламени мы видели, как они резали поросят, кур, готовя ужин. Все это они делали под прикрытием охранения, которое выставили по окраинам деревни.

Цепи наших рот приблизились к домам на бросок гранаты. И по сигналу курсанты с криком «Ура!» бросились в решительную атаку. Это была у них первая ночная атака. Курсанты забросали гранатами крайние дома, где находились вражеские солдаты, приготовившиеся к ужину. Гитлеровские вояки, побросав оружие, в панике бежали. Наши воины, воодушевленные успехом атаки, начали преследовать противника. К трем часам ночи положение на переднем крае было восстановлено. Приготовленный фашистами ужин пришелся по вкусу курсантам, которые весь день ничего не ели. Пять танков противника, расположенных на восточной окраине деревни, были сожжены бойцами старшины Китаева. Затем мы занялись восстановлением траншей.

Было ясно, что фашистское командование не смирится с потерей деревни и постарается отбросить нас, выйти в тыл нашей боевой группе. Поэтому мы организовали разведку перед передним краем обороны.

На рассвете начался артиллерийский и минометный обстрел нашего расположения. Огонь вели до двух артполков. Фашистская авиация бомбила передний край. Почти полностью разрушив противотанковый ров и большинство дзотов, значительную часть первой и второй траншей, минные и проволочные заграждения, гитлеровцы атаковали наши позиции. Курсанты под командованием старшины Китаева отбили три атаки врага. Решающую роль сыграл артиллерийский и пулеметный огонь из района обороны 9-й роты. Противник, овладев второй траншеей, вклинился в оборону на глубину до трехсот пятидесяти метров и подставил сбой левый фланг под огонь. Наша батарея уничтожила пять фашистских танков и этим ослабила натиск врага.

Курсанты самоотверженно отстаивали каждую позицию. Однако остановить противника не удалось. Подразделения были отведены в третью траншею, проходившую по опушке леса восточнее деревни Большая Шубинка. 9-я рота частью своих сил удерживала основные позиции.

Но к исходу дня гитлеровцы полностью овладели районом обороны 11-й роты, первой и второй траншеями и деревней Большая Шубинка. Однако овладеть районом обороны батальона и выйти в тыл им не удалось. Хорошо развитая система ходов сообщения и траншей позволяла нам маневрировать, укрываться от огня.

Подлинный героизм проявили курсанты взвода лейтенанта Тимофеева. Занимая оборону в деревне Малая Шубинка, они отбивали все атаки противника. 14 октября к концу дня взвод оказался во вражеском кольце, но и в таких условиях не давал фашистам передышек. В ночь на 15 октября курсанты прорвали кольцо и соединились со своими. Правда, силы во взводе были уже на исходе: все оказались ранеными.

В полдень 15 октября лейтенант Докукин сообщил, что в деревню Зайцево минувшей ночью противник выбросил десант. Об обстановке, сложившейся на участке, было доложено генерал-майору В. А. Смирнову, его просили оказать помощь в восстановлении обороны, уничтожении вклинившегося противника. Командир боевой группы выслал на участок 3-го батальона свой общевойсковой и противотанковый резервы в составе роты курсантов под командованием капитана Черныша и старшего политрука Курочкина. Пополнение прибыло до наступления рассвета. Группа резерва во взаимодействии с подразделениями батальона, при поддержке артиллеристов смелой атакой отбросила противника на участке 9-й роты. Почти весь район обороны роты был восстановлен. Фашисты при сильной огневой поддержке не раз предпринимали атаки, чтобы сбить нас с позиций.

9-я рота и группа резерва, понеся значительные потери, вынуждены были отойти к третьей траншее и закрепиться там.

Группы вражеских самолетов по 20–25 машин с малой высоты бомбили весь район обороны. Часами не умолкал гром артиллерийской канонады и вой авиабомб. Все поле было изрыто воронками. Столбы пыли и дыма поднимались вверх. Это был настоящий ад.

И выдержать его могли только советские воины. В этом бою пали смертью храбрых капитан Черныш и старший политрук Курочкин.

Обстановка с каждым днем обострялась. 15 октября 3-й батальон совместно с резервом командира боевой группы отразил семь яростных атак противника.

С утра 16 октября небо было затянуто облаками, шел снег. Стояла тишина, лишь отдельные выстрелы предвещали новые бои. Во второй половине дня противник усилил натиск, намереваясь прорвать нашу оборону и выйти во фланг Ильинскому опорному пункту, но все атаки были отбиты. Однако нам с каждым днем все тяжелее было отражать эти атаки. На переднем крае обороны одни доты были разрушены, другие же сооружения и опорные пункты настолько ослаблены, что уже не могли активно сопротивляться, как это было пять дней назад. Курсантские гарнизоны, проявляя взаимную выручку, кинжальным и фланговым огнем наносили врагу большой урон. Раненные в боях курсанты были вывезены в Подольск. Помню, начальник боевого участка генерал Смирнов подошел к нам на опушке рощи и спросил:

— Как у вас дела?

— Оборону Большой Шубинки привели в порядок, но вот разведка принесла плохие вести: противник снова сосредоточил крупные силы…

— А вы проверили данные? — спросил генерал.

— Проверили, — отвечал я, — ведь сам Докукин подтверждает эти сообщения!

— Тогда это правильно, — промолвил генерал. — Докладывайте по порядку!

Я развернул немецкую карту, испещренную черным и красным карандашами.

— А карта откуда? — спросил генерал.

— Докукин принес час тому назад. И «языка» взял — обер-лейтенанта.

— Молодец Докукин, — похвалил генерал. И улыбнулся…

— Товарищ генерал, а как же было с загадочной тяжелой батареей? Помните, которая продолжала стрелять, даже когда противник уже подошел к командному пункту, — взволнованно спросил один из участников встречи, бывший курсант Саша Ремезов.

— Возможно, сегодня мы выясним, — ответил генерал. — Приехал бывший командир взвода этой батареи, и если ему удастся найти через три десятка лет свои орудийные окопы, то еще одна тайна будет раскрыта.

Не успел он досказать, как к группе подошел Онуфриев.

— Василий Иванович! Ветераны интересуются «загадочной батареей»…

— Как же, как же, окопы я нашел. Пойдемте на тот рубеж…

Василий Иванович быстро отыскал следы орудийных окопов, ровики для номеров с прогнившими бревнами.

— Вроде вчера это было, — начал он. — Не верится, что прошло столько лет, все так свежо в памяти. — Он замолчал, хмуря брови. — Да в то время ничего не было известно о тяжелой артиллерийской батарее, поддерживающей курсантов в самое трудное время. Кто же вел огонь?.. А было так… Но сначала не об этом.

…Было нам, комсомольцам-лейтенантам, по девятнадцать, когда тревожным летом сорок первого мы прибыли в Подольск. Там формировался тяжелый артполк, и мы получили назначение в третью батарею. Но здесь нас охватило разочарование и уныние. Вместо отличных, мощных орудий мы увидели пушки старого образца на массивных деревянных колесах. Музейные экспонаты! Больше одного выстрела в пять минут не сделаешь! Да и накатывать их надо каждый раз на свои места, и дальность стрельбы всего лишь 8 километров. Плохи были дела, плохи!

Мы мечтали вести огонь из современных орудий, а своих артиллеристов представляли кадровыми рабочими, призванными с передовых московских предприятий, которые хорошо знали технику. Однако в орудийных расчетах были люди самых различных, далеко не рабочих профессий.

Война, казавшаяся еще где-то далеко, приближалась к Москве. По Варшавскому шоссе тянулись в столицу беженцы из подмосковных деревень, везли раненых воинов.

И вот на станции Подольск выгружаются новые, самые современные орудия. Настроение изменилось. Мы ликовали. По-хозяйски подготовили орудия и все необходимое для боя артиллеристы, призванные из запаса.

Нашему дивизиону была поставлена задача задержать врага на дальних подступах к столице.

Почти трое суток передвигался на тракторах наш дивизион к Ильинскому. Бойцы учились на ходу. В первый день на огневой позиции оборудовали орудийные окопы, ровики, блиндажи, возвели прочные укрытия. Бои наступили быстро.

Батарея вела огонь по противнику, поддерживая действия курсантов. Телефонисты и разведчики батареи докладывали о решительных контратаках воинов- комсомольцев. Противник нажимал. Но курсанты, хорошо понимая сложность обстановки, отвечали усиленным огнем. «Умрем, но не пропустим врага!» — так думал каждый воин.

Связь была повреждена, и линию восстановить не удалось. Раненый связист с трудом добрался до батареи, чтобы передать приказ командира дивизиона: «В случае выхода из строя связи батарее самостоятельно вести огонь по шести ранее пристрелянным участкам скопления противника».

Вражеские автоматчики много раз пытались прорваться к орудиям, но получали отпор.

Перед последним боем на батарее осталось всего лишь пятнадцать бойцов и по десять снарядов на орудие. В полдень над лесом появились «юнкерсы». Они начали забрасывать бомбами огневую позицию батареи. Грохот разрывов. Пушечно-пулеметная стрельба. Едкий дым. Нечем дышать! Когда последний самолет отбомбился, стало удивительно тихо. Командир батареи тяжело поднялся из полузасыпанного землей окопа и увидел одно из орудий искореженным, а в трех метрах от себя группу фашистов. «Юнкер, сдавайсь!» — завопили они истошными голосами. Эти голоса и вывели командира из оцепенения.

— Вперед, за мной! — скомандовал он. За командиром батареи поднялось несколько воинов.

А потом целую неделю батарея воевала в окружении…

— Ну теперь-то, Василий Иванович, вы назовете командира? — спросили Онуфриева.

— Он перед вами, — смущенно ответил Василий Иванович.

— А почему же батарея не ушла на новое направление — под Боровск, как приказывал командир полка?

— Такого приказания я не получал. Посыльный по пути на нашу батарею погиб. Я же считал, что мое место — на курсантском рубеже.

— Окончив московскую артиллерийскую спецшколу, я с группой ребят десятого июня сорок первого года прибыл в Подольское артучилище, — говорит Геннадий Позняк.

5 октября по тревоге мы всем училищем выехали на фронт, на ходу формируясь в боевые подразделения. Меня назначили во взвод разведки лейтенанта Маловатова — помощником командира. Бои были горячие, и нам приходилось помимо ведения разведки вместе с другими подразделениями училища участвовать в боях.

На всю жизнь запомнился бой 10 октября. Впереди Ильинского, левее Варшавского шоссе, два наших орудия вступили в схватку с танками и пехотой противника.

Расчеты наших орудий отбили уже несколько атак: три фашистских танка замерли вблизи огневых позиций. Но вскоре одно орудие замолчало. От прямого попадания снаряда весь расчет погиб. Замолчало и второе орудие. Мы устремились к артиллеристам. Противник открыл бешеный автоматный и пулеметный огонь. Прижав гитлеровцев своим огнем к земле, мы упорно, шаг за шагом продвигались к огневым позициям. Нам уже было видно, что у второй пушки действует только один курсант. До него оставалось пройти метров двести, как снова двинулись танки.

Фашисты, видимо, полагали, что орудийный расчет подавлен, и весь огонь сосредоточили на нас, стремясь проложить дорогу своей пехоте. Но неожиданно орудие вновь открыло огонь. Три выстрела — и два танка остановились, задымили. Тут наводчик, обессиленный, упал на станину. Третий танк надвигался на пушку. Казалось, еще мгновение — и танк раздавит ее. Но здесь произошло неожиданное. Наводчик поднялся, дослал снаряд, надавил на спуск. Выстрел был сделан в упор. Танк какое-то мгновение полз вперед, навалился на орудие и взорвался. Оставшиеся танки повернули назад. Больше в этот день фашисты не решались предпринимать атаки.

Мы так и не узнали имени героя курсанта…

Особенно памятны последние бои на ильинском рубеже. Фашисты оттеснили нас от Варшавского шоссе к лесу. Но и здесь, несмотря на огромное превосходство в силах и боевых средствах, противник не смог сломить сопротивление курсантов. Они вели по врагу ожесточенный огонь. Помню, решили мы занять более выгодные позиции. Пробежав с цепью метров тридцать, я провалился в канаву. Это был ход сообщения, который привел меня в землянку. В ней лежали ящики со снарядами. Значит, рядом должно быть и орудие. Огляделся и, действительно, метрах в семи справа увидел пушку, вокруг разбросаны стреляные гильзы. Расчета нет. Фашисты, заметив меня, открыли огонь по дверному проему землянки. Бросил одну из имевшихся у меня гранат. Фашисты отпрянули, но усилили огонь, не позволяя подойти к орудию. Я понимал, что с карабином против автоматчиков устоять трудно. К тому же осталась лишь одна граната. И тут созрело решение: взорвать последней гранатой снаряды и себя вместе с фашистами, если они приблизятся.

Мысленно попрощался с товарищами, открыл ящик со снарядами, взвел гранату. Взглянул на меленький ящик у входа, отбросил ногой крышку и увидел в нем ручные гранаты. Тут же одну за другой метнул несколько гранат. Бросал и кричал «Ура!» от злости и радости. Слышались стоны и крики фашистов, которые откатывались назад. Забросив карабин за спину, схватил сразу четыре снаряда и кинулся к орудию. Выпустил два снаряда — разогнал отступавших фашистов. Потом увидел три танка, которые приближались к нам, ведя пулеметный огонь. Снарядом разбил гусеницу головному танку, и тут возле орудия появился старший сержант Носов, зарядил орудие. Вместе с ним мы подбили еще один вражеский танк, третий уполз в низину и больше не появлялся. Мы перенесли огонь на автоматчиков. Поддержали курсантов, которые отразили натиск противника.

В последний день боев на ильинском рубеже нас, четырнадцать курсантов, направили разведать маршрут по лесным дорогам в направлении Малоярославца. Мы выполнили приказ.

Но я не попал в тот раз в Подольск. Решил остаться на фронте. Встретил там же лейтенанта Васендина, который командовал батареей «катюш». С этим дивизионом и прошел по фронтовым дорогам немало боевых верст…

Так много лет спустя встретились ветераны боев на Варшавском шоссе. Почти все, кто вернулся в октябре 1941 года в училище, вскоре стали коммунистами. Среди них были лейтенанты Павел Александрович Карасев и Ирадион Илларионович Мусерадзе, курсанты Забаркин, Лебединский, Бычков, Лебедев. Перфильев…

В книге названы имена многих подольских курсантов. Рядом с ними сражались бойцы стрелковых и артиллерийских частей, стремившихся любой ценой задержать вражеские войска, остановить их, отстоять столицу нашей Родины. Героические подвиги курсантов, как и всех участников беспримерной битвы под Москвой, не могут быть забыты.