На высочайших вершинах Советского Союза

Летом 1931 года на Кавказе во время подъема на западный гребень Миссес-тау на высоте около 4000 метров погибло четыре опытных альпиниста: москвичи С. Левин и О. Гольдовский и швейцарцы Хеглин и Меглин. В числе других спортсменов они готовились к штурму Дых-тау. На поиски пропавших товарищей отправились все участники предстоящего восхождения. Среди них была группа молодых альпинистов, в которую входили Евгений и Виталий Абалаковы и Валентина Чередова.

В течение нескольких суток братья Абалаковы и В. Чередова лазали по скалам, осматривая каждый подозрительный выступ, спускались на веревках в многочисленные трещины, исследовали ледники. Вместе с присоединившимся к ним Эмануилом Левиным (братом погибшего С. Левина) они прошли перевал Миссес, побывали под северной Стеной Дых-тау, пересекли Мижиргинский цирк. По пути были осмотрены ледник и вершинный гребень Миссес-тау, но ничего обнаружить не удалось. От дальнейших поисков пришлось отказаться. Э. Левин уезжает в Москву, а Валентина Чередова, Евгений и Виталий Абалаковы решают штурмовать Дых-тау.

Через день группа подошла к жандарму[7] на седловине между Миссес-тау и Дых-тау. Трудности встретились уже при подъеме по гладкому ледяному желобу правой стены жандарма. Твердый лед легко крошился при забивании крючьев, скалывался при рубке ступенек. Сверху на головы восходителей сыпались оттаявшие на солнце сосульки. С большим трудом, вырубая ступени, достигли они скалистого гребня жандарма, миновали его и вновь двинулись по льду. На высоте 4700 метров был устроен ночлег. Кругом в холоде сентябрьской ночи дремали горы.

Утро следующего дня они встретили уже в пути, когда по колено в снегу проходили плато северной вершины Дых-тау. Чтобы попасть на ее гребень, участникам штурма пришлось буквально прорубаться сквозь нависший край подгорной трещины, а затем подниматься по отвесной ледяной стене. Всех их мучила жажда — они не взяли примус и поэтому не могли растопить снег. Лишь один раз восходители смогли попить воды, да и то она имела привкус резины (снег удалось растопить на согретом солнцем прорезиненном дне палатки).

Е. Абалаков, В. Абалаков и В. Чередова упорно продолжали подъем и 5 сентября 1931 года в 12 час. 30 мин. взошли на вершину Дых-тау. Высота 5198 метров. Здесь они обнаружили банку с запиской о восхождении немецких альпинистов. На ее место участники штурма вложили свою записку и… несколько конфет для будущих покорителей Дых-тау. Пробыв на вершине до 13 час. 30 мин., группа начала спуск. Обратный путь казался им нетрудным, и они быстро достигли места последнего ночлега у перемычки.

На другой день Е. Абалаков, В. Абалаков и В. Чередова совершили восхождение на гребень и вершину Миссес-тау а благополучно спустились по юго-западному кулуару.

Так закончились первые советские восхождения на труднодоступные вершины Кавказа Дых-тау и Миссес-тау.

Летом 1932 года Е. Абалаков снова на Кавказе. Вместе с А. Гермошновым и В. Абалаковым он участвует в траверсе[8] вершин Безингийской стоны от Гестолы до Шхары. До этого времени на вершинах Катын-тау, Джанги и юго-западной вершине Шхары были только иностранцы.

А. Гермогенов, Евгений и Виталий Абалаковы, поднявшись по южной стороне плеча Гестолы, перешли на ее ребро и вскоре взошли на вершину Гестолы. Спуск происходил в густом тумане. Евгений и Виталий, спускаясь, сняли очки и у них наступила временная потеря зрения. Группа встала на вынужденный отдых.

Через день их зрение улучшилось, в участники траверса двинулись к ребру Катын-тау. По-прежнему стоял туман. Глубокий снег сильно мешал продвижению вперед, его пробивали коленями, делая в минуту два-три шага. На вершину Катын-тау вышли в тумане. При спуске по гребню в сторону Джанги в одну из трещин провалился Виталий, но товарищам удалось вовремя задержать его.

По пути к вершинам Джанги пришлось преодолеть несколько труднопроходимых жандармов. И вот, наконец, первая, самая высокая вершина Джанги — небольшой гребешок, изогнутый к югу и заканчивающийся снежным конусом. У изгиба гребешка А. Гермогенов, Евгений и Виталий Абалаковы сложили тур и оставили в нем записку. Через час они уже взошли на вторую вершину Джанги.

Почти шесть суток сложного нелегкого пути осталось позади. Восходители подошли к началу гребня Шхары. Однако у них оставалось слишком мало продуктов, и они вынуждены были отказаться от восхождения на ее вершину. Начался тяжелый спуск по северной стене на Безингийский ледник. Временами до них долетало холодное дыхание снежных лавин. Методично вырубая во льду ступени, с двойным охранением шли вниз А. Гермогенов, Евгений и Виталий Абалаковы. Они боролись за каждый метр пути. На одном из участков спуска неожиданно сорвался и полетел в пропасть Виталий, но Евгений был на чеку и быстро удержал брата…

Наконец лабиринт ледопада остался позади. Утомленные, но довольные участники первого советского траверса Безингийской стены подошли к Караул-кошу.

В марте 1933 года Е. Абалаков принял участие в первом в СССР зимнем восхождении на Эльбрус. Это восхождение входило в план тренировок перед штурмом высочайшей вершины Советского Союза — пика Коммунизма (7495 метров). В зимний поход на Эльбрус отправилось восемь альпинистов. Начальником отряда был А. Гермогенов.

Перевалив в тяжелых метеорологических условиях через Местийский перевал и проведя четыре дня среди гостеприимных сванов, участники восхождения 22 марта пришли на Кругозор. На другой день они двинулись к вершине Эльбруса. Перед участниками похода открывалась чудесная панорама Главного Кавказского Хребта, простирающегося на сотни километров.

Путь был не очень трудным, и к вечеру группа подошла к хижине «Приюта одиннадцати», расположенного на высоте 4200 метров. Впервые в зимнее время в хижине появились люди. После разведки, проведенной Евгением Абалаковым и Андреем Малейновым, группа решила штурмовать Эльбрус без лыж.

Ночью отряд вышел на штурм. Кругом лежало ледяное безмолвие. Участники восхождения шли двумя связками. Первую вел А. Гермогенов, вторую — Е. Абалаков. Оба беспрерывно рубили во льду ступени.

На высоте 4800 метров в «Приюте Пастухова» восходители остановились для отдыха. Многие из них так устали, что в изнеможении валились на снег и, положив под голову рюкзаки, безучастно смотрели в голубое небо. Не выдержав утомительного подъема, ушли вниз Лавров и Донской. Заболевший А. Гермогенов решил продолжать штурм.

Сгибаясь под напором шквального ветра, вперед пошли Е. Абалаков, Д. Гущин, А. Малейнов и В. Любский, связанные одной веревкой. Внезапно кто-то из них поскользнулся и вся связка полетела вниз. Пролетев по крутому склону метров 150, им удалось задержаться и они опять продолжали подъем к седловине Эльбруса, откуда лежал прямой путь к его Восточной и Западной вершинам.

Начавшаяся метель еще больше усложнила подъем. С каждым шагом Гермогенову становилось все хуже. Вскоре он отстал. С помощью спустившихся к нему Абалакова и Любского он с трудом добрался до седловины. Здесь в небольшой палатке они провели тревожную ночь. Было очень холодно — мороз доходил до 45 градусов. Под утро Гермогенов потерял сознание и не приходя в себя, скончался. Участники штурма решили спускаться, не дойдя до вершины Эльбруса 250 метров.

Спуск тела Гермогенова взяли на себя Абалаков и Гущин. Они пошли наиболее коротким путем. Остальные возвращались прежним. Уже в темноте Абалаков и Гущин подошли к самому опасному участку спуска. Очень трудно было тащить тело Гермогенова, каждый неверный шаг грозил провалом в глубокие трещины. Они были связаны одной веревкой. Неожиданно случилось самое страшное: Абалаков провалился в трещину и потащил за собой тело Гермогенова. В последнюю минуту Гущину удалось схватить Абалакова за руку. Однако силы его были подорваны бессонными ночами и недоеданием, Гущин медленно заскользил к провалу…

Друзья считали, что одному обязательно нужно остаться наверху, иначе их никто не найдет. Быстро скользнула вниз перерезанная вереска, и Абалаков вместе с телом Гермогенова полетел в трещину. Во время падения ему удалось зацепиться за выступ и удержаться на нем. Так они и провели ночь: Гущин — на краю трещины, Абалаков с мертвым товарищем — на выступе внизу.

На рассвете Гущину с большим трудом удалось вытянуть Абалакова из трещины. Заметив место, они начали спуск к «Приюту одиннадцати».

Через два часа после прихода в «Приют одиннадцати» Абалаков с товарищами ушел за телом Алеши Гермогенова. Возвратились они лишь к ночи.

27 марта участники восхождения спустились к Кругозору.

Летом того же года Е. Абалаков вместе с группой альпинистов принимает участие в Таджикско-Памирской экспедиции Академии наук СССР, во время которой совершает восхождение на самую высокую точку нашей страны — пик Коммунизма. О том, как проходил этот поход, о трудностях, которые встречались на пути у исследователей Памира, о покорении высочайшего пика СССР рассказывают публикуемые ниже статьи Е. Абалакова, его путевой и штурмовой дневники.

Покорение высочайшей вершины Советского Союза[9]

Начиная с 1928 года, исследователи вели планомерное наступление на Памир. Из года в год сужалась площадь белых пятен.

Многочисленные отряды ученых всех областей знаний всесторонне изучали огромную территорию Советского Памира, вздыбленную высочайшими вечно снежными хребтами, изрезанную глубокими долинами — либо пустынными и каменистыми, либо заполненными огромными ледниками. И первыми в самые недоступные высокогорные уголки Памира проникали альпинисты.

К 1932 году были составлены карты наиболее высокогорной северо-западной части Советского Памира, пройдено и изучено огромное оледенение бассейна ледника Федченко — одного из величайших ледников мира, вытянувшегося широкой лентой на 77 километров.

Однако гигантский хребет Академии наук не позволял нам проникнуть с востока на запад и соединить две разрозненные карты восточного и западного Памира. Хребет Академии наук венчала высочайшая вершина Памира и Советского Союза.

С древних времен таджики считали самой высокой вершиной Памира пик Гармо. В 1932 году две альпинистские группы проникли к хребту Академии наук с запада и востока. Перед ними стояла задача подняться на гребень севернее пика Гармо и встретиться на перевале.

Но группы не встретились. Отряд, двигавшийся с запада по леднику Гармо, совершил подъем на гребень хребта севернее пика Гармо и установил полную возможность спуска на восток. «Восточному» же отряду, поднявшемуся по леднику Бивачному (левый приток ледника Федченко), дальнейший путь преградила непреодолимая двухкилометровая стена.

При обсуждении итогов работы экспедиции выяснилось, что пик Гармо, видимый с запада, и самая высокая вершина хребта Академии наук, видимая с востока и также принимавшаяся за пик Гармо, — в действительности две различные вершины, отстоящие одна от другой на расстоянии около 15 километров.

Южная вершина, имеющая высоту 6615 метров, оказалась подлинным пиком Гармо, а северная — наивысшая точка Памира, имеющая высоту 7495 метров (невидимая с запада), оказалась новой, ранее не известной вершиной[10]. В том же году был ориентировочно намечен возможный путь на эту вершину по восточному гребню, по которому альпинисты поднялись тогда до высоты 5900 метров.

Естественно, что еще в 1932 году возникла мысль совершить восхождение на эту высшую точку СССР. Эта мысль поражала не только своей новизной, но и смелостью. К тому времени у нас был еще очень мал опыт высотных восхождений. Но мы верили, что молодость, сила и опыт, накопленный нашими альпинистами на Кавказских вершинах, победят любые трудности.

Московская горная секция направила на это ответственное восхождение лучших своих альпинистов. Весь коллектив дружно взялся за подготовку, люди были твердо уверены в своих силах.

Новый председатель Московской горной секции Коля Николаев, сменивший талантливого организатора и прекрасного альпиниста — Алешу Гермогенова, погибшего в марте 1933 года на седловине Эльбруса, говорил: «Пик 7495 должен быть взят любой ценой». Вероятно, не все соглашались с романтичными, приподнятыми словами председателя, но каждый решил приложить все силы и добиться победы.

Наш альпинистский отряд, состоявший из 12 человек, был включен в состав Таджикско-Памирской экспедиции Академии наук СССР.

Первая партия экспедиции выехала на Памир еще в мае 1933 года с задачей подготовить караван и разведать наиболее удобные пути подхода. Вторая партия отправилась из Москвы в июне. С ней шли основные грузы альпинистского снаряжения и специального теплого обмундирования. Третья и последняя партия задержалась до конца июля для получения метеорологической автоматической радиостанции, которую следовало установить на пике Коммунизма.

Среди бесконечных садов знойной Ферганской долины, близ северных отрогов Алтайского хребта, раскинулся, утопая в зелени пирамидальных тополей, небольшой киргизский город Ош. Он стал центральной базой почти всех отрядов Таджикско-Памирской экспедиции Академии наук, планомерно изучавшей богатства Памира.

От города Ош до Хорога на 700 километров протянулся высокогорный Памирский тракт. Извиваясь среди хребтов, он то пересекает пустынное плато, то зигзагами взбирается на перевалы, достигающие 4800 метров высоты.

Миновав перевал Талдык, машины подвозили участников 29-го отряда Таджикско-Памирской экспедиции (так назывался отряд, организованный для восхождения на пик Коммунизма) до базы в Бордобе, расположенной в широчайшей высокогорной Алтайской долине на высоте 3600 метров, и уходили дальше на юг.

В Бордобе формировался караван верблюдов и лошадей, участники получали винтовки, наганы. Здесь же нас обучали стрельбе на случай встречи с еще бродившими по Памиру разрозненными бандами басмачей. Отсюда караваны отряда, нагруженные снаряжением и питанием, в сопровождении красноармейцев уходили по Алайской долине на запад и вскоре терялись среди зеленых холмов северных предгорий величавого, заснеженного почти до подножья Заалайского хребта.

Альпинисты несли ночные караулы, следили за погрузкой и разгрузкой каравана, варили пищу и… восхищались небывало грандиозными масштабами Памира.

Остались позади 86 километров Алайской долины. Караваны свернули влево на один из двух проезжих перевалов через Заалайский хребет — перевал Терс-агар. Здесь, не отставая от каравана, участники экспедиции попытались покорить небольшую вершинку (около 5200 метров), но были «посрамлены горой». Когда до вершины оставалось метров двести, непривыкшие к высоте любители быстрых побед почувствовали страшную слабость и вынуждены были отступить по крутым снежным склонам.

С перевала Терс-агар открылась грандиознейшая более чем 3,5-километровая северная стена вершин Мусджилги, Сандала и Шильбе. Алтын-мазарские высоты скрывали находившийся где-то уже совсем близко хребет Академии наук и цель экспедиции — пик Коммунизма. Однако для ее достижения потребовалось немало времени и сил.

В глубине широкой плоской долины Мук-су среди зарослей арчи и облепихи виднелись маленькие мазанки последнего на пути нашего отряда селения Алтын-мазара. Широкая, не менее двух километров, долина Мук-су казалась лишь узким коридором, настолько высоки окружающие долину хребты.

Впереди ущелье перекрывали темные моренные бугры языка ледника Федченко. До них было не более 10–12 километров, но препятствий на пути оказалось немало. Высокими кофейного цвета волнами встретили альпинистов грозно грохочущие потоки рек Саук-сая и Сельдары, вытекающей из ледника Федченко. Целый день отыскивали опытные караванщики-киргизы броды через десять рукавов бешеных рек. Кружилась с непривычки голова, плыли берега, и грязные волны плескались с ревом под мордой лошади, готовые поглотить ее и седока.

Через десятый и последний рукав, сильно вздувшийся к вечеру, караван переправиться не смог и должен был отступить на высокий берег, снова преодолевая в обратном направлении пять рукавов.

На утро по малой воде караван перешел Сельдару и у мрачных бугров ледника Федченко разбил Базовый лагерь.

Дальше начинался путь уже по леднику Федченко. Более 18 километров прокладывали альпинисты тропу для лошадей по скользким буграм ледника, покрытым зыбкой мореной.

Караван медленно продвигался вперед. Через 12 километров на западе, изобилуя крупными ледниковыми озерами и срезами льда, открывался приток ледника Федченко — ледник Бивачный. В глубине его, между хребтами, альпинисты, наконец, увидели заветную шатрообразную вершину, убеленную снегом, — пик Коммунизма.

Казалось, до цели уже недалеко. Но 30 километров по ледникам до подножья пика Коммунизма экспедиции удалось преодолеть (проложить тропу и провести караван) лишь через полмесяца. Оползали морены ледника, осыпались камни бесконечных осыпей, таял лед на острых иглах (сераках) в верхней части ледника. Природа уничтожала результаты упорного труда. Тропу делали вновь и вновь и настойчиво вели караван вперед.

К концу июля среди хаоса диких камней и ледяных игл у подножья пика Орджоникидзе на высоте 4600 метров раскинулись палатки Ледникового лагеря — основной базы для восхождения на вершину.

От лагеря верхние сверкающие на солнце фирновые[11] поля пика Коммунизма заслонялись нависающими и крутыми склонами его подножья. Горную тишину внезапно нарушал грохот камнепадов и огромных лавин, низвергавшихся с пика. Плотные клубящиеся снежные облака быстро проносились по леднику и долго не могли улечься и рассеяться. Огромная мульда[12] висячего ледника верхнего плато постоянно рождала лавины, с шумом летевшие по пути нашего подъема к восточному гребню.

Первые атаки альпинистов (так же, как и попытка подъема на пятитысячную вершину) принесли лишь неудачи и заронили сомнение в успехе восхождения.

Но вот, наконец, после новых попыток, успешно миновав лавиноопасный склон, шесть альпинистов поднялись до высоты 5600 метров и вышли на восточный гребень. Однако высота снова сразила половину из них. Жестокие приступы горной болезни не позволили двинуться дальше, и группа, обескураженная, с большим трудом спустилась в базовый лагерь. При второй попытке самочувствие улучшилось настолько, что альпинисты сочли возможным двинуться вверх по гребню и попытаться проложить путь по грозным скальным башням (жандармам), выступающим на остром восточном гребне.

Первая группа преодолевала крайне сыпучую скалистую стену второго жандарма. В задание второй группы входило: сбросить слабо державшиеся камни и закрепить на крючьях веревки, которые могли бы облегчить продвижение идущим за ними.

Вторая группа веревкой почему-то не связалась. Николаев, вися над обрывом и перехватываясь за выступы скал, медленно поднимался вверх. Внезапно ему на руку упал камень. Он вскрикнул, разжал руку, которой держался за выступ скалы, и начал падать. Груда камней рухнула вместо с ним… Его поиски не увенчались успехом. Так погиб наш товарищ, энтузиаст-альпинист Коля Николаев…

Потрясенный гибелью Николаева выбыл из строя еще один участник экспедиции — А. Харлампиев.

Однако откладывать штурм восточного гребня было нельзя. От этого зависел успех всей экспедиции. И вот несколько альпинистов (среди которых были Е. Абалаков и Д. Гущин) вновь пошли на штурм восточного гребня. На этот раз все успешно преодолели второй жандарм и на высоте 5900 метров организовали второй высокогорный лагерь.

Третий жандарм оказался еще более трудным. Медленно, повиснув на веревках над километровым обрывом, альпинисты упорно прокладывали путь вверх по скалам. Вначале болела и кружилась голова, мучила одышка, но день ото дня самочувствие улучшалось.

Усталые, но довольные результатами работы альпинисты вечером возвращались в лагерь «5900». В легкой алюминиевой кухне на сухом спирте сварили калорийный ужин и быстро заснули в теплых спальных мешках.

Чем выше альпинисты поднимались по гребню, тем больше увеличивались трудности. Шире открывался горизонт, показывались все новые вершины.

Наконец, преодолев при помощи железных крючьев отвесные скалистые стены четвертого и пятого жандармов, отряд разрешил основную проблему: нашел и обработал путь по гребню. Выше оставался последний, шестой жандарм, но он казался более легким для прохождения, хотя абсолютная высота увеличивалась. В тяжелой борьбе на высоте 6000 метров над уровнем моря прошло семь дней. За время этой работы альпинисты окрепли, получили акклиматизацию, а главное — обрели уверенность в успешном исходе экспедиции!

Для отдыха спустились вниз. В ожидании прибытия последней группы с радиостанцией, в частых тренировках и обучении технике шести носильщиков (киргизов и таджиков) и кинооператора незаметно проходили дни. После тяжелой и напряженной работы на гребне они казались особенно безмятежными и спокойными.

Однако и в эти дни произошло немало событий. Кинооператор не отличался большой охотой к лазанью среди трещин и ледяных игл ледника. На просьбы альпинистов снять на пленку хорошую лавину он отговаривался тем, что обычная лавина на экране не «играет» и что ему нужна громадная лавина на темном фоне с боковым освещением. Наконец, чтобы отвязаться от назойливых альпинистов, оператор сдался на просьбы, уверенный в том, что ничего из этой затеи не выйдет. Однако природа подшутила над ним. Едва оператор приготовил для съемки аппарат, как раздался грохот и с верха двухкилометровой стены понеслась на черном фоне скал густыми клубами снежной пыли огромная лавина, освещенная с боку лучами солнца. Забыв испугаться, оператор с профессиональным азартом принялся крутить ручку киноаппарата, а остальные щелкать фотоаппаратами. Лавина стремительно неслась на «охотников за кадрами», и лишь в последний момент глубокие трещины ослабили ее мощность и изменили направление. Когда группа вернулась в лагерь, она не нашла там обеда: повар решил, что готовить его незачем.

Носильщики постепенно подносили в верхние лагеря снаряжение и питание. «Смотрите, как они странно спускаются», — заметил однажды Гущин. К лагерю несли на руках носильщика Джамбая Ирале. Тяжелого заболевания (воспаление легких) на высоте 4600 метров — он не перенес. После смерти маленького Джамбая суеверные носильщики превратились из друзей альпинистов в их ярых врагов. «Нас ведут на смерть», — твердили они. На следующий день мы узнали, что все носильщики решили спуститься вниз и разойтись по домам. Создалось напряженное положение.

Товарищеской беседой, рассказом о целях и задачах экспедиции и о необходимости дружной работы всех для выполнения задания удалось поколебать их решение. Носильщики, хотя и не сразу, вновь стали преданными друзьями альпинистов.

После этого возникло затруднение с транспортом. На трудной, все время разрушавшейся тропе побились лошади. Караваны приходили с перебоями, ощущался недостаток продуктов. Решено было большую часть группы до подхода последнего отряда направить в нижние лагери. Однако в тот же день они вернулись. Вместе с ними пришел последний отряд с метеорологической станцией и начальник экспедиции Н. Горбунов.

К концу августа все было готово к штурму вершины. В нем должны были участвовать шесть человек (две тройки).

24 августа, в день выхода, пришлось сразу же нарушить план восхождения. Альпинист Шиянов накануне вечером заболел и на утро не смог выйти с первой связкой.

Альпинисты Гущин и Абалаков с тяжелыми рюкзаками пошли вверх вдвоем. Четвертый раз поднимались штурмовики по крутым фирновым склонам к восточному гребню. Им знакома была каждая трещина, каждый ледяной выступ. Однако альпинисты зорко и беспокойно вглядывались в висящие на огромной высоте ледяные глыбы мульды. Три предыдущие подъема к гребню прошли удачно. Альпинисты изучали закономерность падения ледяных глыб. Но на всякое правило есть исключение и это исключение давящим беспокойством томило их, пока они не взошли на восточный гребень.

Сила лавин иногда была так велика, что кипящие снежные облака с бешеной скоростью устремлялись вверх по склону, достигали гребня и, перевалив его, обрушивались на палатки лагеря «5600». Снежные вихри трепали палатки, снег набивался внутрь. Палатки уцелели лишь потому, что были установлены на обратном скате гребня.

Когда достигли лагеря «5900», то оказалось, что он находится в катастрофическом состоянии. Со дня его организации до начала штурма прошло две недели. На крутом снежном гребне образовались трещины и палатки свалились в них. Пришлось опять нарушить план и вместо подъема вверх долбить ледорубами во льду площадки для установки лагеря. Еще день простоя.

Наконец; альпинисты подошли к наиболее трудным стенам пятого жандарма. Тяжелые рюкзаки настолько сильно тянули вниз, что несмотря на помощь веревок, спущенных по отвесным участкам скал, лезть было чрезвычайно трудно. Носильщики опять отказались двигаться дальше. Но после длительных уговоров они сдались и миновали трудный участок.

«Ну здесь наши помощники будут иметь бледный вид», — заметил Гущин, едва переводя дыхание после преодоления второй наиболее отвесной стены. Его беспокойство оказалось преждевременным: взглянув вниз, альпинисты увидели на скалистой площадке три оставленных рюкзака и далеко внизу меж камней удаляющиеся спины носильщиков. Как быть? Неужели спускаться вниз?.. Да, пришлось снова спуститься на площадку, дополнить свои и без того увесистые рюкзаки совершенно необходимыми вещами и вновь проделать акробатические упражнения над обрывом в полтора километра.

Вдали высится убеленная снегом вершина пика Коммунизма

Знакомые скалы кончились. Двойка полезла на шестой, самый огромный жандарм. На обледенелых скалах плохо держат стальные гвозди трикони. Гущин внимательно страхует Абалакова при помощи веревки, закрепленной на железном крюке. Каскады ледяшек летят из-под ледоруба Евгения, звенит лед, и одна за другой вырубаются ступени.

Прямо вверх идет скалистый желоб. Обходов нет. Гущин, страхуя Абалакова через выступ, зорко, с беспокойством наблюдает за каждым его шагом — порода слишком сыпуча. Осторожно лезет Абалаков, но вот из-под ноги у него вырывается камень, сбивает по пути другой, третий, и вскоре целый каскад с грохотом валится на Гущина. Один камень перебил веревку, связывающую альпинистов, другой упал на руку Гущина. Он содрогнулся, рука беспомощно повисла и, пошатнувшись над обрывом, он припал к выступу.

Рука Гущина начала кровоточить. Абалаков осторожно спустился вниз, связал по пути перебитую веревку и сделал перевязку раздробленной кисти Гущина.

— А я и удержался только потому, что думал, что ты меня держишь, — тихо сказал Гущин, глядя на узел веревки.

— Ну, что будем делать?

— Надо двигаться вверх, — после некоторого раздумья проговорил Гущин…

Вскоре наступила ночь. Неведомые сыпучие скалы по-прежнему круто уходили ввысь. Ощупью, отыскивая зацепки, Абалаков лез вверх, уже не надеясь на страховку Гущина. Он не мог быть уверен в надежности страховки Гущина, настолько круты и сыпучи были скалы. Товарищи могли лишь слышать друг друга.

Гребень! Достигли маленькой площадки. Вбили крючья, обмотали веревкой палатку, закрепив ее на крючьях, и влезли в нее, как в мешок.

Всю ночь Гущин стонал. Бинты врезались в распухшую руку, их пришлось разрезать.

На утро альпинисты организовали новый лагерь на высоте 6400 метров. Проблема преодоления восточного гребня была решена! Страшно измученные, поднялись к этому лагерю и носильщики. Сбросили груз и немедленно пошли вниз. Эта высота оказалась для них предельной.

Через два дня к вечеру снизу донеслись обрывки слов. Абалаков пошел навстречу. Близ выхода на гребень увидел четверку альпинистов второй группы. Они медленно поднимались по веревке, спущенной с гребня. Ослабевшие, они едва могли подтягиваться на веревке. На гребне Горбунов вынужден был оставить свой рюкзак.

Наступила ночь. На этот раз вся штурмовая группа была в сборе, уместившись в двух маленьких палатках, поставленных на небольшом плоском камне острого скалистого гребня. Кругом мрак, головокружительные обрывы, снег и мороз. Горбунову недоставало спального мешка, оставленного им в рюкзаке далеко внизу. Абалаков вновь спустился по знакомому гребню, ощупью находя путь и цепляясь за скалы, и вскоре рюкзак был доставлен хозяину.

Метеорологическую станцию нужно было поднять выше. Гущин даже с больной рукой чувствовал себя крепче каждого из последней четверки. Снова вдвоем, Абалаков и Гущин, пробивали путь. Каждый нес более пуда деталей метеорологической станции. Они шли уже не по скалам, а по глубокому снегу гребней и обширному наклонному плато, лавируя между многочисленными и огромными трещинами. Было трудно: сказывалась высота, большой груз и глубокий снег. Сорок, пятьдесят, сто шагов — затем в изнеможении валились в снег. «Никогда в жизни не думал, что может быть так тяжело», — признавался потом Гущин.

Стрелка альтиметра подошла к 6900 метрам. Довольно! Сложили метеорологическую станцию и легко пошли обратно к лагерю «6400». Тяжелая работа не пропала даром. На следующее утро уже весь отряд, забрав все необходимое, двинулся по готовым следам вверх. На этот раз тяжело было идти тем, кто вчера отдыхал внизу.

Абалакову проторенный путь казался уже легким, особенно без груза метеорологической станции. Он уходил далеко вперед, поджидая группу, садился на рюкзак и, напевая песни, любовался перламутровым переливом первозданного хаоса, скопищем огромных вершин, гребней, пиков, поднимавшихся в бескрайнее пространство темно-синего неба. Группа медленно приближалась, и Абалаков опять уходил вперед. Когда отряд подошел к оставленной ранее радиостанции, около нее были уже очищены две площадки для палаток.

Последний штурмовой лагерь перед вершиной пика Коммунизма. Две палатки затерялись в обширных снежных полях верхнего плато пика. Как шатер над ними высился острый вершинный гребень. Еще одна попытка поднять станцию выше не дала результатов. Основной кожух станции удалось поднять лишь Абалакову. Двое товарищей, несших остальные детали, так и не смогли подняться до него. Пришлось Абалакову свой груз спускать обратно вниз. Станцию решили ставить близ лагеря.

Трое альпинистов возвращаются вниз в лагерь «5600». Их состояние не позволяет им не только подниматься вверх, но и находиться на высоте последнего лагеря. К тому же и продуктов оставалось очень мало.

Тревожный признак непогоды: альтиметр резко, на 200 метров, набрал высоту. Через день ровной пеленой заволокло небо, снежные вихри побежали по снежным полям пика. Началась высокогорная буря. Спускавшихся она застала на отвесных стенах восточного гребня. Выбиваясь из сил, хватались альпинисты за скальные выступы, покрытые снегом, и обледенелые веревки. Шквальные порывы ветра срывали их со скал. Стоя, прислонившись к скалам, провели они эту ночь.

Ураган продолжался следующий день с нараставшей силой. Прижавшись к скалам и пряча лицо от вихрей снежной пыли, Шиянов страховал Гущина. Измученный организм Шиянова не выдержал: Гущин, заснеженные выступы скал — все куда-то уплыло; возникли видения другого, знакомого мира — Москва… знакомая комната… Стук в дверь. Войдите!.. Никого нет. Опять стучат… Шиянов очнулся. Это стучал Гущин, стоя на конце карниза и забивая крюк. Шиянов похолодел от ужаса. Жизнь Гущина зависела сейчас от него, а он позволил себе забыться…

К концу дня альпинисты спустились в лагерь «5600», где им была оказана помощь врача. К лагерю «4600» Гущин и Шиянов подходили медленной шатающейся походкой, как будто другие люди.

От опустившихся альпинистов внизу узнали о положении трех штурмовиков, оставшихся наверху. Были все основания беспокоиться за их судьбу. Однако пробиться к ним было некому, да и невозможно при таком урагане. Пришлось ограничиться тщательным наблюдением за вершиной, да принять все меры к тому, чтобы спустившиеся альпинисты как можно быстрее восстановили свои силы: они могли быть нужны для помощи штурмовикам, оставшимся наверху.

В лагере «6900» продолжалась буря. Снежные вихри налетали на тоненькие палатки. Вскоре снегом занесло стенки палаток, а затем и крышу.

Бороться с наваливающимися массами снега становилось возможным лишь изнутри (снаружи морозные вихри сбивали с ног и леденили тело). Абалаков не допускал оседания крыши, подпирая ее рюкзаком, деталями станции, ледорубом.

У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной (рвотой и не мог принимать ни пищи, ни питья.

Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся… помогите…». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.

Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом… За стенами палатки крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кухни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им помощь.

Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и шекельтоны[13] — было все же страшно холодно. И не удивительно. Достаточно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять причину: он показывал 45 градусов мороза.

Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот, наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?

— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.

В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.

Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину. Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Особенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.

Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в благополучный исход.

3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура на этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы, колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к вершине.

Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика, медленно поднимающиеся вверх!

Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к ним стальными кошками глубоко проваливались в снег; глаза слепило даже в темных очках; кожа на лице потрескалась и облупилась, несмотря на защиту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому, что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва мог идти даже и таким медленным темпом.

Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало время. В 12 часов стало ясно, что до вершины не дойти.

Абалаков предложил развязаться. Решили здесь же написать записку о восхождении. В ней было указано, что на высочайшую вершину Советского Союза — пик Коммунизма (7495 метров), 3 сентября 1933 года совершено первое восхождение. На вершину поднялся Е. Абалаков. Горбунов поднялся на вершинный гребень. Удастся ли оправдать текст записки — было неясно. Но им хотелось этого больше всего в жизни.

Штурмовики вытащили последнюю банку рыбных консервов. Открыли. Горбунов отказался от своей половины (отнюдь не потому, что был сыт). Мерзлые шпроты потеряли вкус, однако Абалаков съел их с наслаждением. В банку вложили записку. Абалаков взял рюкзак с приборами и необходимым снаряжением, Горбунов — веревку.

Расстояние между альпинистами быстро увеличивалось. Уже маленьким казался Горбунову Абалаков, но вдруг он увидел идущего рядом с ним самого себя. Видение исчезло. В следующую минуту ему показалось, что вблизи Абалакова запрыгали снежные смерчи. Опять начинается буря, подумал Горбунов и закричал: «Остановись! Буря! Нужно рыть пещеру и заночевать…» Эти видения и нелепые мысли могли быть порождены лишь крайним утомлением и большой высотой.

Но Абалаков уже не слышал. Он шагал все выше и выше. Снег становился плотнее. Путь пересекла огромная трещина. Вот снежный мост. Абалаков переполз его по снегу.

Вершинный гребень… Назад круто падает снежный склон и, как застывшие волны моря, — необозримые просторы новых, еще невиданных вершин!

Рюкзак оставлен в небольшой расщелине. Скорей по гребню к высшей точке!

Снег вдруг стал плотным, как фарфор. Острые зубья кошек едва оставляли на нем след. Гребень становился все острее и острее. Под шквальными порывами ветра альпинист, балансируя, старался сохранить равновесие.

Солнце, казалось, было где-то совсем внизу. Его красный диск приближался к краям дальних гор. Скорей, скорей!

Но больше двадцати шагов подряд пройти было невозможно. Сердце, как молот, тяжело стучало в груди. Вот уже видно острие вершины. Как она близка и далека в то же время!

У Абалакова закралось опасение — не хватит времени! Он сделал рывок, пошел быстрее, упал на четвереньки. Немного отдышавшись, преодолел последние метры.

Гладкая скалистая площадка вершины!

Как хорошо лежать на спине, смотреть в темно-синее небо и дышать!.. Абалаков взглянул на альтиметр. Стрелка показывала 7600 метров. Температура 25 градусов мороза.

Какая глубина, какая широта вокруг! Совсем как в плане смотрелись змеевидные ледники, запрятанные в темнеющие ущелья. А вдали бесконечные ряды вершин и наиболее высокие из них ясно видны на расстоянии не менее 400 километров.

Солнце отбрасывало гигантскую тень вершины на облака, клубившиеся восточнее пика. Что это?.. Гигантский двойник человека на мощной вершине встал в облаках. Повторяя движения Абалакова, он поднимается, машет руками…

Солнце близилось к горизонту. Абалаков делал схемы и зарисовки хребтов, ледников, вершин.

Банка с запиской, придавленная несколькими с трудом найденными Камнями, осталась знаком покорения человеком высочайшей вершины СССР.

Пора вниз. Осторожно вонзая кошки по обе стороны острого гребня, спускался Абалаков вниз, стараясь как можно крепче забить ледоруб.

На плато, у выхода на вершинный гребень его встретил Горбунов. Сделали засечки вершин. Лейка замерзла. Абалаков внес последние схемы-зарисовки в альбом. Он был удовлетворен: теперь две разрозненные карты Памира можно слить в одну.

При луне глубокой ночью вернулась двойка в лагерь «6900».

Гетье уже свыкся с мыслью о гибели. У него не было надежд на возвращение вниз. Голоса штурмовиков вернули его к жизни. «Вершина взята! Все благополучно», — сообщил ему Горбунов.

Однако не все было благополучно. Три часа оттирал Абалаков пальцы ног Горбунова, превратившиеся в ледяшки, но оттереть не удалось. Уже на следующий день они почернели и начали болеть.

Окончательно установили станцию близ лагеря. «6900».

Гетье не верил, что сможет спуститься вниз. Однако все же нашел в себе силы подняться и с помощью Абалакова начать спуск к лагерю «6400».

Трудно одному здоровому спускать двух тяжелобольных по отвесным километровым скалам. Кругом безмолвствовала снежная пустыня… С величайшим напряжением всех сил дотащил Абалаков больных до лагеря «6400».

Что это?.. На снежном гребне лагеря «6400» показалась одна, вторая, третья фигурка… Альпинист Цак с двумя носильщиками поднимался к лагерю «6400».

Не было времени на душевные излияния. Нужно было спасать больных и продолжать спуск. Но теперь вышел из строя Абалаков. Установка станции потребовала несколько часов кропотливой работы, во время которой приходилось сбрасывать очки. Вечером он почувствовал резь в глазах и к ночи уже не видел ничего.

Целые сутки больные ждали, когда Абалаков прозреет. На вторые сутки с утра начали спуск по скалам. Цак спускал Гетье, Абалаков — Горбунова. Нужно было большое самообладание как больных — они от слабости и боли все время были на грани падения, так и здоровых — им нужно было неослабно следить за больными и надеяться только на себя, так как больные не могли обеспечить страховку.

Е. М. Абалаков, 1933 год

К вечеру подошли к лагерю «5900». Не верилось, что все отвесные стены уже позади. Последняя ночь в высокогорном лагере.

В лагерь «5600» поднялись почти все обитатели Ледникового лагеря. Радостно светились лица. Крепко целовались «нижние» с «верхними». Врач оказал первую помощь больным.

К вечеру все альпинисты спустились вниз. С удивлением и уважением смотрели носильщики на штурмовиков, как на людей, сделавших невозможное. Повар Усумбай внес свою лепту — хорошие отбивные котлеты из мяса горного козла-киика.

Возвращение казалось уже легкой прогулкой. Караван спускался вниз по леднику. И все дальше удалялся величавый пик Коммунизма.

Таджикско-Памирская экспедиция АН СССР Восхождение на пик Коммунизма[14]

20 июня. Широкой выжженной долиной движемся к перевалу Талдык. Деревца попадаются лишь по самому руслу речки, а по бокам уже громоздятся огромные скалистые хребты. Шоссе хорошее, и часа через полтора мы в Софи-кургане. Вскоре выехали. Шоссе и тут доброе. Ветер в спину. В радиаторе вода кипит ключом. Приходится часто останавливаться доливать машину или менять воду. Запылились мы жутко.

Кругом замечательные горы и по цвету, и по форме. Внизу — глубокий каньон речки, отвесные края промыты глубокими кулуарами и стоят гигантской колоннадой. Выше — горы из красной глины с ясно выраженной слоистостью принимают пластичные и самые неожиданные формы. Зелень лугов, необычайно ярких, и деревьев — изумрудом вкраплена в красный фон. Еще выше — нагромождение серых с разными оттенками огромных скал с вершинами, убеленными снегом. На цветных лугах группами приютились юрты киргизов. Дети бегут к дороге посмотреть на машину. Смех, шум, говор.

С 2800 метров свернули в боковое ущелье, а с 3000 дорога пошла зигзагами по склону. «Перевал Талдык» — гласит дощечка на столбе. Высота 3625, а на моем высотомере — 3550. В будущем будем примерно на 50 метров делать поправку.

Конечно, не взойти на ближайшую «кочку» совершенно невозможно.

Пригласили и Ивана Георгиевича Волкова — нашего топографа. Он очень лениво поплелся за нами. Первая вершина под нами. Но, увы, и отсюда почти никаких видов на Заалайский хребет, лишь в одной выемке показались окутанные снегом белые громады. Конечно, этот уголок попал на пленку.

Гудит клаксон. Спешим к машине. Шофер поражен: «быстро умеете бегать!». Еще один зигзаг, изобилующий скелетами верблюдов, и машина плавно несется по долине, затем круто сворачивает влево — в долину, выходящую уже в Алайскую.

У самого поворота открываются могучие вершины. Необычайно белые, стеной стоят вершины Заалая. Гигантский массив Курумды открывается первым с уходящими влево вершинами (Заря Востока и Мальтабар). На запад высятся остроконечный пик Пограничника и пик Архар, эффектно заканчивающий скалистый, очень крутой и обледенелый гребень. Затем, после небольшого понижения — четыре очень похожие друг на друга вершины: это пик Е. Корженевский, горы Баррикад и Кзыл-Агын. За ними высится громадный массив пика Ленина, явно доминирующий над всем хребтом, но не имеющий характерной формы пика, настолько пологи его ребра. Большое понижение — и вновь вздымается красивой округлой вершиной пик Дзержинского.

Характерная и необычайная особенность Заалая: снежники его спускаются очень низко к расположенной на высоте 3200–3300 метров Алайской долине, как бы цепляясь за нее пальцами. Поэтому Алайская долина даже в летние месяцы нередко бывает засыпана снегом.

Не велика, кажется, Алайская долина, а пересекали мы ее на машине часа полтора. Дорога пошла хуже, кое-где ее размыло, кое-где она еще не достроена. Приходилось пользоваться старой. К Бордобе небольшой подъем. Несколько домиков — база и один домик на отлете — контора Памирстроя. А дальше — долина с сетью речушек, до крайности насыщенных глиной, и стена белых громадин. Напротив базы большая поляна. Здесь лагерь.

Стало совсем не жарко. Полушубки — одно удовольствие. К тому же и дождик накрапывает. От нашего завхоза Михаила Васильевича Дудина узнали много новостей: путь по Балянд-киик оказался для каравана непроходимым. Придется двигаться через Алтын-мазар, и нужно спешить, пока еще речки невелики.

22 июня. Утром, пока не покажется солнышко, достаточно прохладно. Без полушубка просто тоскливо. Доупаковываем вещи. Вес груза получился основательный — 2,5 тонны. Все взять — нечего и думать. Остается надежда на обещанных в Дараут-кургане верблюдов.

Я занялся чисткой винтовки, грязной до жути. Вычистил здорово, и все пошли потренироваться — стреляли в мишень. Стрелки здесь хорошие. Живут на мясе кийков и архаров, так что поучиться у них не грех.

23 июня. Утро очень хорошее.

Вьючим на полный ход. Необходимые верблюды пришли, и это сразу вывело нас из затруднения. Восемь верблюдов и десять лошадей. В Бордобе нам выделили в помощь четырех верховых и еще две лошади, и мы, распрощавшись, пошли догонять уже ушедший караван.

Широкое галечное русло бывшего ледника абсолютно ровно. Перепрыгнули через несколько рукавов желтой речки, но последний преодолеть прыжком не удалось — широк. Чтобы не разуваться обоим, я сел верхом на товарища и так транспортировался до другого берега. Одна долина соединяется с другой, еще большей. Долго идешь и, кажется, ничуть не продвигаешься. Речка Корженевского. Эта речка дала себя знать. Разуваться пришлось уже обоим. Ледяная вода сводит ноги.

Вступили на моренные холмы левого берега. Масса цветов и все как в далеком Красноярске. И сурков не меньше. Целыми семьями, штук по пять, стоят у норок большими рыжими столбиками; и так по всем окрестным холмам. Вскоре их свист стал надоедать.

Наконец показалась и наша кавалькада красноармейцев. Выехав за морену, она поднялась на нее и поехала правым берегом. Так, на разных берегах двигались мы километров десять. Но вот с того берега отделились двое с двумя лошадьми на поводу. «За нами, видно», — решили мы, и не ошиблись. Сели на лошадей, и продвижение пошло быстрее. Вскоре после подкормки лошадей и остальные решили перебраться на левый берег.

Выезжаем на широкую равнину. У предгорий движется ленивым шагом верховой. Обратили на него внимание красноармейцев. Двое отделились и поскакали наперерез. Лишь только верховой заметил их, как повернул к горам, и сразу взял в галоп. Еще двое наших дали шпоры и вчетвером в хорошем темпе понеслись догонять всадника. Тот мчался к долине и скрылся. Наши взяли в холмы, наперерез, но расстояние большое, надежды настигнуть мало.

Догнали караван. Я иду пешком, ничуть не отставая от лошадей. Раз даже взял рысцой, за мной побежали и лошади. Даниил Иванович взмолился. Караванщики поймали заблудившегося верблюда (это уже девятый) и наваливают на него груз без стеснения.

Лагерь устроили в цирке холмов. Палатки в ряд. Верблюды жалобно кричат, когда их ставят на колени, чтобы развьючить. Из вещей караванщики делают подобие шалашей, накрывая их кошмами.

Приехали наши бойцы и, конечно, с пустыми руками — ушел! К вечеру распределили дежурства: один из нас и один красноармеец по два часа. Настроение тревожное. Кроме винтовок, у нас есть одна граната, которая и передается каждой смене. Я уже начал засыпать, когда пошел дождь. Досталось дежурным порядком. Спал чутко, будить на дежурство не пришлось. Натянул гольфы, полушубок, винтовку наперерез. Кругом тьма. Верблюды легли тесной массой и свистят, как змеи. Храпят усталые лошади и люди. Контуры холмов неясны. Смотреть сверху нет смысла. Лучше видно снизу, на фоне неба. Долго тянулись два часа. Все время напряженно вслушиваешься, вглядываешься. Что-то высовывается на ровной черте холма. Приглядываюсь, кажется движется. Долго наблюдаю — оказывается камень. Смочило дождиком. Приятно будить следующего на смену.

24 июня. Утро облачное. С пяти часов варят суп. К семи часам управляемся с ним, быстрые сборы, вьючка — и в путь!

Сегодня еду на молодом верблюде. Печет солнце. Широкая сухая долина. Направо в дымке сероватой гаммой в скалистых вершинках — Алайский хребет. Налево белыми призраками стоят громады Заалайского. Прямо перед нами — массив пика Ленина. Размашисто и мерно покачивается верблюд. Нападает дрема. Мертвая тишина иногда нарушается резким жалобным криком верблюда. Солнце клонится к западу. Очень надоело качаться. За бродом кормежка лошадей. Сполз с верблюда — на ногах стоять трудно, словно чужие стали. Дальше с удовольствием пошел пешком.

Опять встреча с подозрительным всадником у кишлака. Долгие поиски пастбища и воды. Лагерь разбили за широким каньоном охристой речки на чудесной зеленой поляне. Меркнет нежно-розовый пик Ленина. Лишь одно облако долго лежит на его фирнах, но вот и оно расплылось.

Сегодня дежурю третьим — с двух до четырех часов утра. Тепло. Чудесная ночь. Хожу и как привороженный смотрю на небо. Кончилось тем, что потерял наган. На рассвете нашел его с помощью Даниила Ивановича.

25 июня. Сегодня у меня новый вид транспорта — еду на вьючной лошади без седла и стремян. Уздечка импровизированная. В довершение из-за стертой холки сижу на крупе. Ничего, даже удобно.

Дудин с двумя красноармейцами поехал в Дараут-курган договариваться насчет верблюдов и прочего, сказав, что к вечеру догонит нас на повороте к Терс-агару или в колхозе, куда ориентировочно мы должны прибыть к этому времени.

К 4.30 доехали лишь до мазара и остановились. Лошади и верблюды устали. Кругом трава, чистый ручей — для ночлега лучшего места желать нельзя. За Дудиным решили послать одного из караванщиков; но они категорически отказались. Рассудив, что Дудин сам догадается и найдет нас, успокоились.

Подзаправившись недоваренным супом, распределили дежурства. Расчет на возвращение Дудина с приближением вечера сильно уменьшился. Приходилось располагать лишь наличным составом. Решили: я один с вечера буду дежурить полтора часа, затем по парам по два с половиной часа.

Я вышел на горку — кругозор хороший. Сегодня нужно быть особо внимательным и осторожным ввиду теплившейся надежды на появление Дудина. Резко стемнело. Ползет туча. Блеснуло: гром, еще и еще. Ветер рвет по долине, едва устоишь. Ослепительно полыхнула молния, затем черный мрак и раскат. Пошел дождь. Почти ощупью спускаюсь к палаткам. Сажусь на корточки около нашей палатки. Снизу еще еле-еле видны ближние предметы: вещи, два-три силуэта лошадей. Стараюсь успеть всмотреться во время вспышек молний. А дождь все льет и льет. Со шляпы побежало за шиворот. Ноги до колен насквозь промокли. Хорошо хоть полушубок защищает. Понемногу светлеет. Дождь кончился как раз к половине двенадцатого. Повезло Даниилу Ивановичу! С наслаждением скидываю мокрую одежду и лезу в мешок.

26 июня. В восемь часов уже вышли, предварительно осмотрев мазар. Он интересной архитектуры, глинобитный, с волосом и сухой травой. Внутри могила. Масса молитвенников, каких-то восточных письмен. На стене иероглифические рисунки — очень хороши. Видимо, до нашего прихода здесь молились; пахло чем-то вроде ладана. Остались и свежие тряпочки на многочисленных рогах кийков и архаров. Фотографировали со всех сторон.

Высота 2700. Спустились почти на километр от Бордобы. Караванщик, показавшийся сзади верхом на верблюде, крикнул, что надо сворачивать. Внизу я с радостью отдал свою клячу Позыр-хану.

Начался легкий подъем по долине реки. Встречный охотник сказал, что видел наших на расстоянии одного камня (около пяти километров). Однако самого Дудина встретили почти сразу: он выехал к нам навстречу. Слегка ругнул нас (самый пыл прошел). Ругали они нас ночью во время грозы, промочившей их до нитки и при неудавшихся попытках перейти через взбухнувшую речку. Пошли к месту их ночлега, захватив предварительно съестного: они со вчерашнего дня не ели. Речка действительно бурная, хотя сейчас уже небольшая. Переехали вдвоем на лошади.

Под языком ледника Федченко был разбит лагерь.

Рисунок сделан Е. Абалаковым из лагеря «2900»

Опять брод. На этот раз моя лошаденка чуть не свалилась в воде; я едва успел выпрыгнуть на берег. В хорошем темпе вполне успеваю за лошадьми и так разогнался, что чуть не пробежал свой лагерь.

Караван стал довольно рано, расположившись в стороне от дороги среди холмов. Кругом открываются хорошие вершинки. Пришла блестящая идея: а почему бы не сходить вон на ту, снегом запорошенную вершинку? Завтра все равно в Алтын-мазаре. Решено! Докладываем Михаилу Васильевичу — ему не совсем «по шерсти», но мы уговорили, обещав завтра к четырем часам пройти в Алтын-мазар. Быстрые сборы. На ходу пообедали. Двинулись размеренным шагом.

Высота лагеря 3100. Прикинули — вершинка более 4500 метров не должна быть. До вечера еще часа два.

«Травянистый ледник» буграми уходит вверх. Вдали на горе появились, три всадника. Подозрительно. Но тут же за ними показалась собака. Видимо, охотники. Да и все равно не нагнать — высоко.

По главной гряде поднялись почти до морен. Начало вечереть. Высота 3900 метров. Нашли огромный камень и под ним с двух сторон залегли. Погодка — снег, прохладно. Надели белоснежные телогрейки и по телу приятно разлилось тепло. Я забился под камень. В трусах влез в мешок и занялся шоколадом — неплохо! Снег не заставил себя ждать, пришлось с головой влезть в мешок. Под камнем тает, и вода каплями скатывается как раз на голову. Неприятно, но все же под монотонные звуки скоро заснул.

27 июня. Высунул голову — кругом бело, нас присыпало. Встали, конечно, без задержки. Закусить решили выше. У первого ручейка, покрывшегося за ночь толстой коркой льда, подкрепились шоколадом, сахаром и галетами. По моренам двинулись дальше. Немного выше 4000 метров вступили на снег. Сюда спадает небольшой ледник с левого склона (орографически), образующий ледопад, а левее довольно ровный фирновый взъем на седловину.

Траверсируя левый склон в нижней части, подошли к нему, обойдя с левой стороны, и начали подъем в лоб. Снег местами проваливается и затрудняет передвижение, но в общем хорош. Я иду первым, сильно врубая ботинки. Делаю траверс вправо, затем опять в лоб, обхожу небольшие каменистые выходы. Взъем становится положе. Вот и седловина. Ах, черт! Да, вправо она ниже. Кричу ребятам: траверсируй на другую сторону.

Исключительная панорама: богатые оснежением стены, с массами сбросов; образуют большой ледник, уходящий на юго-восток. На востоке высится вершина со скалистым гребнем высотой примерно 5700–5800 метров. На запад — намеченная нами вершина, образующая две главы. До нее нужно пройти несколько вершинок на гребне седловины.

Разгорелась дискуссия: кто за вершину, кто против… Очевидно, что к четырем часам в Алтын-мазар не успеть. Я стоял за вершину. Даниил Иванович воздерживался. Но в конце концов стало ясно: без ночевки с вершиной не справиться. Пришлось апеллировать к остаткам благоразумия и начать спуск. Написал записку, и маленький тур остался стоять на маленьком пике. Пошли.

Как только стало круче, мы сели на лед и «взяли курс». Ледоруб сзади регулирует ход, ноги впереди, если нужно бороздят. Получается целый снежный каскад, который окончательно забивает очки. Ничего не видно. Попали в полосу тумана. Я слегка торможу, потому что обогнал ребят порядочно. Выскочил из тумана. Спуск положе. Ход замедлился. Стоп! Смотрю: высота 4500. Здорово — 500 метров в пять минут!

Пошел пешим ходом, с подбежкой, а там опять испытанным способом. На пологом спуске несет плохо. Пришлось применить новый метод: поднять ноги и сильно отклониться назад. На пологом месте ход развивается приличный. Далеко обогнал ребят. По морене идем, только камни сыплются.

Внизу показывается большой караван — лошадей семнадцать. Чей бы это мог быть? Не Бойкова ли?[15] Решили идти, не заходя на старое пепелище, влево по верхней тропе. Вершины заволокло. Сыплет мелкий дождичек — приятно освежает. С холмов вышли на равнину.

Родник вытекает прямо под дорогой и ниже образует озерко, чистое, как слеза. Я моментально раздеваюсь и стою в задумчивости на камне. Выглянуло солнце. Я рысью побежал в воду и поплыл. Как ошпарило! Рысью на берег, и пляска в хорошем темпе. А ребят после такого эксперимента купаться не потянуло. Мне же понравилось и я еще раз «освежился». Быстро накинул трусы, рубаху, рюкзак и, не дожидаясь остальных, понесся в гору и вполне согрелся.

Долина стала положе. Речка бежит в изумрудных берегах, иногда образуя плесе. До перевала подъем почти незаметен. Сам перевал крайне оригинален. С правого склона бурно сбегает поток и, немного не доходя долины, делится на две части — одна бежит на север, другая на юг. Терс-агар бежит к Алтын-мазару.

Долина сходит на нет. Перед нами огромная белая стена с массой сбросов. Вершину окутали облака, понемногу рассеивающиеся. И вдруг высоко вверху выплыла вершина. Масштабы потрясающие. За ней другая, третья. Это уже на той стороне Мук-су. Все это основные вершины, образующие хребет Академии наук. Высшая, правая — Мусджилга, левее, трапециевидная, с острым гребнем — Сандал и затем Шильбе. Но удачно сфотографировать не пришлось. Все снова закрыло облако.

Крутая часть спуска началась неожиданно, сразу по выходе из долины. Змейкой вьется дорожка с высоты 3300 до высоты Алтын-мазара — 2700. Итого на 600 метров.

В Алтын-мазаре теплая встреча. Здесь оказался Аркадий Георгиевич Харлампиев со своим неизменным поваром Усумбаем. Дудин был уже и тому рад, что мы сегодня пришли. Усумбай угостил обедом, и не плохим. Вечером и кибитке занялись проявлением фотоснимков — получилось удачно.

Приятная особенность Алтын-мазара: здесь много зелени, деревьев, цветов. Это оазис среди громадных скалистых обрывов, ограничивающих ровную, как стол, широкую долину, перерезанную сеткой бурных речек.

28 июня. Сегодня день бродов. Собрались довольно быстро, и кавалькада двинулась. Первый и самый серьезный брод через Саук-сай, вырывающийся из крайнего левого ущелья, бурлящий желтыми бурунами. До брода переходили бесконечное количество старых русел.

Аркадий Георгиевич Харлампиев — коновод. Гуськом пересекаем Саук-сай вверх по течению. Я еду последним. У берега самое глубокое место, а сзади уже буруны. Но конишко упорно идет к берегу, ноги его уже еле держат. Все старания направить вверх ни к чему не приводят. Я озлился, взмахнул плеткой, но она зацепилась за луку и сломалась. Тогда я поддал ногами, направил коня и удачно «вынесся на берег пенистый». Товарищи поздравили меня с успехом.

Вторая светлая река Коинда далась совсем легко.

На третьей, Сельдаре, всадники переправились через все рукава удачно, но одна вьючная лошадь с неопытным караванщиком взяла ниже, попала в глубокое место и перевернулась. Мы уже отъехали далеко, когда поднялась паника.

Караванщики сбросили одежду — и в воду. Попытки поднять лошадь с грузом ни к чему не привели, и лишь, когда обрезали веревки, удалось вытянуть уже не раз перевернувшуюся лошадь. Подмокли манная крупа и ячмень.

Громадные скалистые стены высятся с обеих сторон долины. Высоко нужно задирать голову, чтобы глянуть на небо. Впереди вылезает черный язык ледника Федченко.

Через час мы у места бивуака. Несколько березок и зеленый склон приятно оттеняют суровую панораму. Горячо палит солнце, рядом ледяная речка с ледника Малый Танымас (температура 1,5 градуса тепла). На больших камнях поставили палатки. Много суматохи с вещами. Разборка и пересмотр всего снаряжения и продуктов.

После обеда погода несколько испортилась. Подул холодный ветер. Чуток брызнул дождь. Полушубки опять оказались не лишними. Пробудем здесь, видимо, дня три. Необходимо передохнуть, поохотиться на кийков и продумать организацию дальнейшего пути.

29 июня. Хорошая прохладная ночь, чудесное утро. Вершины сияют белым блеском.

Сегодня уезжает в Алтын-мазар наш караванщик узбек Елдаш. Готовим срочно письма. Три красноармейца уехали еще вчера; здесь нечем кормить лошадей. Решили сегодня же выйти на Балянд-киик на охоту. Уже собрались, как показался всадник, за ним долгожданный караван с необходимыми продуктами. Это изменило наши планы. Вечером решено идти охотиться на Малый Танымас. Пока занялся печатанием фотоснимков на дневной бумаге, получается хорошо.

Вышли в семь часов. Я и еще несколько человек поднялись сразу вверх по скалам. Остальные пошли берегом по камням. Впереди отвес. Пришлось взять еще и еще выше.

Широкая долина между двумя языками. Подошли к нашим. Они в трагическом положении: припертые к стене потоком, уныло бросают камни, пытаясь сделать переправу через рукав. Безнадежно. Пришлось всем бродить в ботинках.

Опять стена. Обход через верх. Вышли на язык, эффектно вклинившийся в ущелье. Ждем отставших и обсуждаем, где ночевать. Решили на противоположном правом берегу. Приятно залечь в мягкий мешок. Утром решено встать со светом, подняться по первой лощине и взять ее в кольцо.

30 июня. Уже стало светать, когда Аркадий Георгиевич разбудил незадачливых охотников. Холод подгонял. Быстро оделись и сразу же вышли. Киргизенок, сын одного из караванщиков, как всегда, впереди, за ним я. Вошли в ущелье и по ущелью вверх.

Вдруг киргизенок затаился и нам машет. Залегли и мы. Но я лично ничего увидеть не смог. (Вот зоркий чертенок!). И только спустя порядочное время над скалами увидел козла. Рога его, как ниточки, — далеко! Крадучись, долезли выше — козел скрылся и больше ого уже не видели. Наконец киргиз сел и заявил: «Киик теперь далеко ушел». И сам дальше не пошел.

Кругом вершины изумительные. Мощный пик Коминтерна — 6600 метров. Правее, за острой, как бы гофрированной, вершиной Сандала виднеется пик Мусджилги и правее, еще более мирный, но тоже мощный Шильбе. Ниже они обрываются очень крутыми голыми скалами, изрезанными узкими кулуарами. Кулуары заполнены изорванными ледниками; а в нижней части черными ледниковыми моренами. Танымас тоже, насколько видно, покрыт целиком моренами.

Я решил лезть выше — по крутым травянистым склонам, изрезанным скалами и осыпями. «Вот до выступа долезу, посмотрю — и обратно». Долез. Дальше опять уходит склон вверх и венчается скалистым пиком. Ну конечно, как же на него не влезть, к тому же и кийков, наверное, с него увидеть можно. Долго пришлось «поцарапаться» до него. Вот уже снежники начались. У скал перелез один снежник. Скалы обошел справа и вылез на гребень. Надо спускаться. На снежнике применил старый способ. Съехал удачно, хотя внизу оказался лед, выходящий прямо на камни. Дальше вперепрыжку быстро пошел вниз.

На скалистом спуске из-под ног выскочил камень, и я съехал как-то неудобно, боком. Немного поцарапался, но задержался. Дальше без особых приключений спустился до места нашего ночлега.

Наши ушли! Оставлен. Ну что же делать? Галеты и лепешку сунул в рюкзак (хочется лишь пить). Туда же в мешок и страшно надоевший свитер и штурмовку. Пошел правым склоном. Следы ребят: видно, пошли тем же путем. Начались осыпи. Впереди песчаный склон с деревцами арчи, похожими на тую.

Увлекшись хорошей дорожкой, взял ниже и попал в узкие сыпучие и крутые кулуары. Пришлось опять лезть вверх, песок сдает — тяжело. Дальше, осторожно, по осыпи. Спустился до речки — отлегло. Прошел долинку под правым обрывом и около ледника с наслаждением напился чистой ледяной воды. Опять подъем по леднику, засыпанному мореной. С холма вышел на караванную дорожку. Напротив палатки. Аркадий Георгиевич издали приветствует меня.

1 июля. Опять сборы на охоту, и удержаться я, конечно, не смог. На Балянд-киик вышли довольно рано. Первая забава переходить реку Малый Танымас. «Старички» пошли ниже. Я же переправился против лагеря. Бой отчаянный, холод сводит ноги. Вылез мокрый выше пояса.

Вот старое русло Сельдары. С прошлого года эта река отступала к долине Балянд-киик и сейчас огромным ключом бьет из самого правого угла ледника, клубясь дальше огромными бурунами.

До лагеря на Балянд-киик прошли больше двух часов.

Иван Георгиевич сразу же значительно отстал. Аркадий Георгиевич тоже не спешит. На скалах, почистив винтовки, решили сделать засаду и ночлег. Иван Георгиевич подошел значительно позже, предварительно аукнув (это в засаде-то!).

Настигнув нас, заявил: «Ну, знаете, очень высоко залезли, тут и кийков не бывает!» А залезли не более чем на 200 метров. Засада неплохая. Но тут и Аркадий Георгиевич заявляет, что Абдурахман еще давно сказал ему, что кийков здесь не бывает. Оба они решили идти в лагерь (вот так номер!). Мы, конечно, остаемся. Повыше на склоне заночевали. Чудесная ночь. Луна мягко освещает склон. Прислушиваюсь к шорохам: видимо, повлияли россказни про барсов.

2 июля. Когда встали, утро было уже не раннее. Кийков, конечно, нет. Начали подниматься с расчетом осмотреть склон, направленный к Казыл-кургану. Подъем небольшими скалами и травянистыми склонами нетруден. Дошли до самых обрывов. И здесь ни одного кийка! Долина Кызыл-курган с левой стороны увенчана белыми конусами хорошей формы. Я начал подъем выше. Поднялся опять до снежка — и тут никого! Зато панорама на самые верхние скалистые вершинки исключительная. Спустился быстро.

С аппетитом поели, запивая кристальной водой. Взглянули вниз — там движется вторая группа и почему-то только двое. Где Даниил Иванович? Нагоняем уже полную тройку в кустах. Выяснилось: попытка перебродить через Кызыл-куро не удалась. Говорят — глубоко очень. И засели «орлы» в скалах, под нами же (а мы-то пеклись об их участи!). Начался дождик. Торопимся «до дому».

Перейдя «мост», решил срезать путь прямо через ледник. За мной и остальные пошли. Поломали ноги крепко, но дошли быстрее — часа за полтора.

Приехали караванщики. Сборы. Завтра отправляемся в дальнейший путь. Еще новость: один из старателей утонул в Саук-сае. Вот тебе и малая вода!

Последняя ночь под шум Малого Танымаса.

3 июля. Втроем отправляемся в девять часов маркировать дорогу. За нами выйдут красноармейцы. Они должны привести дорогу в порядок, и затем уже пойдет караван. Вначале бойковская дорога — как шоссе и прилично маркирована. Дальше пошло хуже. С передвижкой ледника целые куски дороги пропали совсем или были едва заметны. Приходилось подолгу искать новые пути и ставить бесконечное количество туров. На первый лед вышли в четвертом часу. Итого шесть часов на проклятой морене!

Здесь нас подозрительно быстро догнали красноармейцы, вышедшие на час позже. На наши вопросы о дороге заявили, что она готова для каравана. Дальше пошли быстро, с одного ледяного камня на другой (как на Безингийском). За два часа проделали добрый конец.

Опять морена. Пересекаем наискось, прямо на выступ, заканчивающий правый берег Бивачного. Открылись пик Орджоникидзе и нижняя часть пика Коммунизма. Масштабы колоссальные. На морене пометок не делали — ровная. Вторая, рядом, пошла ехиднее, но проходима.

Впереди вздымается высокая гряда морен. Проход нашли быстро и удачно. Опять полоска грязного льда. Идем вверх и отсюда начинаются основные поиски. Врезались в трещины. Даниил Иванович ушел дальше, кричит: «Путь есть». Пришлось рубить и строить всерьез. К самому вечеру добрались до «чертова гроба». Действительно, дыра чертова.

Сидеть и отдыхать некогда. Иду обратно навстречу каравану. Ребята залезли на ближние морены и подняли крик. Дальше я услышал три выстрела. (Это, видимо, вернулись ушедшие вперед посмотреть кийков). Вышел на первый ледок и встретил Аркадия Георгиевича с Абдурах-маном. Оказалось, что караван не смог пройти по нашему пути. Вызвали завхоза Дудина. Он ушел навстречу каравану в четыре часа. Из всего этого можно было заключить, что караван сегодня не дойдет.

По моему настоянию Аркадий Георгиевич пошел со мною навстречу каравану. Уже темнеет. Морена, лед, опять морена, опять лед. Идем вниз, кричим и непрерывно стреляем. Все зря, никакого ответа. Они или совсем не вышли, или прошли очень мало.

Идем обратно уже явно механически — зверски хотим есть (целый день ничего не ели). При чуть просвечивающей сквозь тучи луне отыскиваю путь и довольно удачно. К «гробу» сгустились — Аркадий Георгиевич прямо повалился: «Дальше не пойду». Я слышал ответные крики с верха ледника, видимо, ребята залезли туда. Пошел по морене почти ощупью, а больше на четвереньках… Вырастает фигура, ближе, оказался Абдурахман.

Сразу же за выступом морены открылся пик Орджоникидзе

— Где ребята?

— Там, Бойков, дрова, чай, — и показывает на пальцах три.

Обратно Абдурахман идет впереди по едва заметной тропе, за ним я и Аркадий Георгиевич.

Ура, внизу огонь. В лагере Бойкова нас встречают мрачные фигуры. На мои приветствия отвечают туманно. Потом выяснилось: киргизы.

Снизу раздаются знакомые голоса. Лежит «банда» кучей, прикрытая одним полушубком. Кому рукав, кому пола. Я подклинился и получил кусочек полы.

4 июля. Встали, когда солнце обдало теплыми лучами.

Залезли на склон, а я на самый гребень и там разлегся. Временами привставал и вглядывался в грандиозные дороги ледника, но все выделяющиеся точки оставались неподвижны: караван не появлялся. Жаль, пик Коммунизма отсюда рассмотреть не удалось — закрывал ближний гребешок. Зато пик Калинина (6300) весь открыт. К двум часам спустился вниз.

Решили возвращаться к языку Федченко. Аркадий Георгиевич с красноармейцами пошли верхней тропой, договорившись на случай встречи с караваном выстрелить два раза. Дошли до второго льда и… ура! караван. Вот и Михаил Васильевич показался на своем верном коне, а за ним другие… Мы несколько холодно поздоровались, потребовав объяснения столь крупного опоздания. Но те в свою очередь навалились на нас, заявив, что дорога проложена черт знает как, что все лошади перекалечены и хорошо, что они вообще дошли. Доводы, судя по их виду, достаточно основательны, возражать не приходится. Вспомнился быстрый пробег красноармейцами самого тяжелого участка. Очевидно они сделали там слишком мало!

Перекусили наскоро лепешками с сахарным сиропом. (Одна лошадь с грузом сахара и конфет купалась в ледниковом озере). Дали залп и рысью пошли подправлять оставшийся уже прилично разработанный участок дороги. Перед носом лошадей забрасывали большие дыры, скапывали склоны. Прошли удачно; лишь в одном месте лошадь дала кульбит через голову, завязла ногой в камнях и оставалась в этом положении до тех пор, пока мы не обрезали веревки с грузом. Удивительно, как ноги целы остались.

Мы в лагере. Первое дело — есть, есть! Консервы всех видов и рисовая каша с мясом в заключение. Как только наелись досыта — половину усталости как рукой сняло! Тут же решили идти на охоту.

Часов в пять вышли с рюкзаками. Идем по прошлогодней тропе. Вот поворот к Бивачному. Открывается пик Коммунизма во всей мощи. Самая трудная часть — обход над ледниковым озером: тропа почти целиком съехала. Дальше хорошая дорога по береговым моренам.

Условились: Михаил Васильевич садится в засаду на гребешке с обзором левой долины и небольшого ледничка, а мы значительно далее, в моренных столбах. Разошлись.

Уже стало темнеть, когда мы подошли к нашим местам. Я начал подъем к первым столбам, условившись насчет мест и сигнализации. Увы, от первых столбов засады не видно, да, к тому же самый столб принял форму гриба и ночевать под шляпкой что-то не хочется. Полез к следующей колоннаде. Ни одного сколько-нибудь подходящего места! Лишь на третьей колоннаде нашел гребешок, ножеобразный, меж двумя столбами. Потрудился здорово, пока гребень превратился в узенький мостик, на который и удалось положить спальный мешок.

Луна ярко освещает противоположные вершины. Вылез на вышестоящие столбы и увидел всю панораму. Изумительная картина! Правда, в мягком свете луны пик Коммунизма терял свою грандиозность, перспектива пропадала.

Укладываюсь с величайшей осторожностью. От всякого движения каскады камней с грохотом сыплются вниз. Винтовку девать некуда. Кладу с собой в спальный мешок, сплю чутко. Тепло.

5 июля. На рассвете несколько раз просыпаюсь. Сонным глазом обвожу склоны — никого. И вновь засыпаю. Солнце уже здорово пригрело. Спросонок слышу — рядом камни валятся, а затем голос: «Женя! Выше стадо. Идем!» Балансируя, оделся.

Подходим с двух сторон. Еще до бугорка заметил мирно пасущегося козла. Пригнувшись, крадусь. Не замечает. Шагах в двухстах лег, взял на прицел, но решил, что нужно ближе подползти. Совсем почти на бугор выполз, но лишь успел залечь — выстрел, за ним второй. Встрепенулся козел — и наутек влево в ложбинку. А из зеленой ямки рядом со мной — целое стадо, штук шесть! Еще выстрел, стадо врассыпную. Один киик — прямо вниз, совсем мимо меня. Щелкнул затвором — не выходит патрон! Еще и еще — все без толку, выдернул шомпол и тогда лишь выбил. Киик тем временем скрылся.

Вдогонку стаду, пересекающему осыпь, веду беглый огонь. Пули ложатся рядом, лишь кийки не ложатся. Вижу в скалах поднялась подозрительная пыль, затем выбежал козел и резко подался вниз. Огонь по нему, но далеко уже. Все скрылись. Охотнички возвращаются домой. Вносится предложение — пойти посмотреть места, где паслись кийки. Смотрим — кровь. Значит ранили. Дальше по кровавым следам. Неожиданно впереди в ущелье облаком поднялась пыль. Что есть духу кинулись по осыпи. На ходу загоняю патрон прямо в ствол. С края увидали: козел скатился с обрыва и лежит на дне. С винтовками наготове спустились, но в них уже нет нужды — мертв. Рана в живот и все кишки смотаны на рога.

Освободили рога и поволокли козла вниз по ущелью. Иногда он легко катился сам, стукаясь о камни. На остатках лавины в узком ущельи мы его оставили. Место пометили туром. Поздравили себя с удачей, распределив каждому по полкозла.

За полтора часа дошли до «Гроба». Михаила Васильевича нет. Ну, видимо, решил не отступать. Наши рассказы об охоте привели Абдурахмана в страшный восторг.

Уже около четырех, а Миши нет. Беспокоимся. Не свалился ли со скал, а может быть, барс задрал? Масса предположений о конце жизни славного завхоза. Мы опять идем на поиски, отказавшись от помощи красноармейцев.

На пути вдруг вынырнул маленький человек.

— Миша! а мы уже твой труп искать пошли.

— Ну, я живучий!

Оказалось, что мы разошлись. Он, заслышав нашу пальбу, пошел навстречу, а мы тем временем, видимо, оперировали с козлом в ущелье. Нас он искал с полдня, а затем, не спеша, пошел дорогой, расставляя туры.

Договорились: он сходит в лагерь, вернется, а мы тем временем вскроем козлу брюхо (я взял Мишину финку), и у ручья сойдемся, а затем пойдем в засаду к перевальчику.

Оставив рюкзаки и винтовки у ручья, налегке пошли по осыпям к лавинным сбросам. Немного не дойдя до ущелья опешили, глаза протираем: по сбросам на переломленных ногах ковыляет козел: то свалится, то вспрыгнет, перевернется, опять свалится. Воскрес из мертвых. Без кишек бегает. Что делать? Ножом бить — рука не поднимается. Камнем тоже. Глаза огромные, печальные и умные. Решили моим ремнем ноги связать. Козел свалился и не встает. Побежали за винтовкой вниз, а я полез вверх, чтобы окончательно убедиться тот или не тот киик. На полпути обнаружил — нет ножа (выронил, когда снимал ремень).

Вот тур. Приподнимаюсь над обрывчиком и вижу рог. Здесь! Поддавшись волнению, рванулся вперед и… опрокинул на себя огромный камень. Он свалился на кисть. Боль зверская. Пробую согнуть — гнется и пальцы тоже: костя, видимо, целы. Опираясь ободранными локтями, все же влез и убедился — козел не воскрес. Значит это был второй. Здорово! С трудом спустился. Рука опухла, как подушка. Глухая боль.

Второй козел еще больше первого и, видимо, это он первым запылил в скалах. Через час с небольшим рассказываем в лагере необычайную историю. Ну теперь мясо есть, пятая часть нормы нами выполнена.

Ложимся, выбирая место с меньшими шансами на камнепад. Луна залила все мягким светом.

6 июля. Утром киргизенок, Абдурахман, я и два красноармейца двинулись вперед. Мы — спустить и выпотрошить козлов, а красноармейцы привести в порядок Перевал пяти.

Абдурахман, как заправский хирург перед операцией, по дороге вымыл тщательно руки и, пока мы лазали за верхним козлом, разделал нижнего, а затем и за спущенного принялся. Ловко работает! Затем — за рога и волоком донизу, с передышками. Козлы тяжелые, пудов по пять каждый. Прикрыли их камнями и курткой Абдурахмана.

Подходим к перевалу и видим: красноармейцы разрабатывают совсем не тот путь. Пришлось начинать сначала.

Наконец показался и караван, замеченный, конечно, Абдурахманом, которого и послали сказать насчет козлов. Началась перевальная эпопея. Первые лошади взошли еще ничего, а затем пошло! Одна перевернулась, за ней другая, сшибли третью и четвертую. Вьюки рассыпались. Пришлось самим взяться за переноску. Однако все осталось цело, лишь банку с рыбой помяли, ее же и съели с аппетитом, пожалев, что пострадала только одна. Позже я серьезно волновался за судьбу высотомера, спрятанного в суме.

Дальше хорошая дорога на грани морен и осыпи. Погода изумительная. Второй день ни облачка на темном небе. Ослепительно блестят пики Калинина, Орджоникидзе и в центре — массив пика Коммунизма.

В одном месте врезались. Гривка, на ней большой тур. Михаил Васильевич говорит, что в прошлом году дорога шла низом. Но Аркадий Георгиевич уверяет, что верхом. Пошли верхом, тем более, что ребята сверху не сигнализировали, и попали в такие развалы — ужас, все кончилось обрывом. Даниил Иванович кричит: «Низом нужно». Ну где ж тут возвращаться!

Пришлось наскоро делать дорогу и с большим риском проводить лошадей. Одна все же сорвалась и чудом как-то сбежала на собственных ногах. Часа через два по хорошей дороге добрались до Подгорного лагеря.

Начался пир. Козел, жаль один (второго лошадь не подняла), пошел в ход. Высотомер оказался цел. Спим без палаток. Тепло. Высота около 4000 метров.

7 июля. День совещаний. Остро стоит вопрос о носильщиках, которые так и не появляются. Любителей еще раз ехать за ними не нашлось. Если не подойдут, придется из местных сил набирать.

Мы с Аркадием Георгиевичем остановились на таком плане: идем с красноармейцами и Усумбаем до Ледникового лагеря «4600», ищем дорогу для каравана. Затем отправляем «носильщиков» обратно, а сами лезем на плечо пика 5600, ставим палатку и по возможности пытаемся взять гребень и установить лагерь на 6200 метрах.

Взяли питания на шесть дней, три палатки. Вес получился солидный.

8 июля. В девять часов выходим солидно нагруженные. Красноармейцы с рюкзаками из простых мешков, а Усумбай — верх кустарщины — даже фляжку с керосином в руках несет.

Застряли в сераках и вскоре действительно полезли. Для лошадей пути здесь нет. Пройдя дальше, обнаружили: есть обход по левой (орографически) морене.

Отсюда разделились: Даниил Иванович с красноармейцем Шибшовым пошли правой мореной, Аркадий Георгиевич с остальными — средней, я — левой, наиболее бугристой. Условились сойтись на углу пика Орджоникидзе. Мне много идти не пришлось, чтобы убедиться, что каравану здесь не бывать. Частые морены покрывали тонким слоем крутые ледяные склоны, на которых и с ледорубом корячишься, а из-под ног все плывет. Рядом трещины, обходов нет, а там сплошные бугры. По бокам путь замыкают стены и иглы белоснежных, чудесной формы сераков, с протекающими в промежутках потоками. Вылез на возвышение, впереди впадина, подъем, еще впадина и тогда лишь желанный угол. Иду на грани сераков у потока, нависают ледяные громады, готовые рухнуть. Руки без действия не остаются: лезть приходится на всех четырех конечностях. Впереди береговая морена и вот, наконец, вылез на склоны. Снял рюкзак и хоть бегом в гору беги — легко стало. Залез повыше, кричу — нет ответа. Лишь через полчаса показались Аркадий Георгиевич со «свитой».

У озерка начали варить кофе и суп. Даниил Иванович что-то запаздывает. Успели доотвала наесться и напиться, а их все нет. Пошли к ним навстречу. С высокого серака я заметил на той стороне фигуру. Кричим. Лишь после долгих усилий разобрали фразу: «Пойдем выше» я что-то еще. Но и этого достаточно, целы — выше перейдут.

Путь между льдом и склоном труден: скалы и крутые осыпи, страшно сыпучие, с одной стороны, и ледяная стена — с другой, а внизу озерами вода, достаточно холодная и глубокая, чтобы отбить всякое желание искупаться в ней. Едва удерживаясь на ледорубе, траверсируем осыпи. Красноармейцу Рынкову и Усумбаю пришлось лезть черт знает куда к скалам, чтобы обойти проклятые местечки. Отстали здорово. Я ожидал их с веревкой: на тот печальный случай, если придется вылавливать их из озера. Легче пошло по моренам и лавинным сбросам.

Выше на склоне фигура, другая — это группа Даниила Ивановича. Подтянулся и я. Оказалось, здесь они совсем легко перешли ледник, а ниже из-за трещин у них не вышло. Идем верхом среди крупных обвалов. Даниил Иванович отстает. И вот конец. Большая выемка меж осыпью и льдом. Здесь лагерь.

Подошел Даниил Иванович, позже Аркадий Георгиевич и уже под вечер остальные, уходившись весьма крепко. Я не терял времени, занялся рисунком. Вечер. Стоят две палатки. Одна с белой крышей, наша будущая кибитка, пока спим без нее. Раздевшись до трусов, быстро ныряю в теплый мешок. Высота 4400 метров — выше «Приюта одиннадцати», но высоты еще не чувствуем. Температура — плюс 1,5 градуса.

9 июля. Температура — на нуле. Ночь проспали, не мерзли. «Носильщики» покушали и отправились восвояси. Мы не спешим и лишь в одиннадцать часов выходим.

Спор, как пройти сераки ледника левого цирка. Взяли правее. Пролазали 50 минут, но вылезли удачно, почти прямо к подъему. Сераки красивейшие. С высоты 4500 метров начали подъем на пуп полувисячего ледника. Порядок: 15 минут ходу, 5 минут отдыха. За первый переход, идя сугубо медленным шагом, поднялись примерно на 100 метров. Тут же прикинули — если подниматься даже по 200 метров в час и то часов за пять дойдем.

Пошли трещинки, связались веревкой. Больная рука не дает мне с нужной силой втыкать ледоруб. На кошках легко поднимаемся по крутеньким склонам. По мосту прошли через крупную трещину. Выше таких уже не заметно. Проблема обходов на невидимый карниз решилась в пользу обхода ледяных сбросов справа (орографически), как предлагал Аркадий Георгиевич, а не между скал и льда. Есть еще один возможный путь — по скалам через левое седлышко, но не видя, я не мог точно сказать, выведет ли он на карниз.

Высота 5000 метров. Начались более свежие сбросы, но и эти, видимо, давние — весенние. А сверху грозно нависает грандиозный висячий ледник. Траверсируем сбросы. Подъем круче.

Высота 5200 (седловина Эльбруса). Поперечные трещины. Обходим правой стороной. Солнце скрывается за жандармом пика. По настоянию Аркадия Георгиевича, к которому присоединился и я, траверсируем влево. Исключительно удачно вышли на карниз. Мерзнут ноги. Подкрепляемся и пьем, видимо, последнюю воду. Даниил Иванович идет первым. Левые склоны грозят камнепадом. Начались скалы. Долой кошки и веревку. Я и Даниил Иванович впереди. Высота дает себя знать: 5400 метров. Часто отдыхаем. Седловинка и полуосыпной скат.

Вылезаем на гребень. Высота 5600 метров. Немного правее находим меж карнизом и склоном осыпь, достаточно широкую и удобную. Принялись за площадку для лагеря. Аркадий Георгиевич пошел дальше к прошлогоднему лагерю — он оказался засыпан снегом. Работы порядочно. Две палатки прочно встали рядом на высоте Эльбруса.

10 июля. Сон часто перерывался: будили лавины. Одна, видимо, была громадной. Даниил Иванович говорит, что хотел выскочить из палатки. Во всяком случае наши палатки крепко обдало снежной пылью. Чуть сыплет снежок из застрявшей на пике тучи.

Сегодня решили сходить вверх по гривке к жандарму, обследовать его — и вниз. Хороший подъем по гривке и осыпи вдоль карниза. На первый маленький жандармик взобрались легко. Снежный гребень рядом со скальным — иди, где удобнее. Второй жандармик, пустячный. Лишь на третий ушло довольно много времени и то из-за расчистки на редкость сыпучей породы.

Впереди снежный гребень, прерывающийся еще несколькими жандармиками, а затем — жандарм, и на сей раз не пустяковый и по величине и по трудности.

Лавины грохочут очень часто. Особенно грандиозны две. Нас обдало снежной пылью. Однако до нашего пути они не докатились. Быстро сбежали назад. Спустили палатки, в них сложили оставшиеся продукты, кое-какое снаряжение, примус, высотомер. Все это привалили камнями и в пять часов начали спуск.

За 25 минут прошли скалы, надели кошки и, обвязавшись веревкой, двинулись по карнизу. Кошки держат хорошо. С карниза прошли несколько ниже (я иду первым) и дальше — по старой дороге. Несколько спрямили путь сбросами, а затем удачно обошли трещину с правой стороны.

У сераков спустились на километр за 1 час 25 мин., (а вверх шли около девяти часов). В сераках резво разбежались, и каждый шел своей дорогой. «Залевили» здорово и вышли значительно выше. Пролазали до лагеря 35 минут, а в общей сложности, со всеми остановками — два с половиной часа.

11 июля. Сегодня день отдыха и дневника. Сидим преимущественно в трусах. Печет зверски. Изумительная панорама. Чудесная сияющая вершина близлежащего пика и искрящиеся грандиозные сбросы. Видны пять бастионов пика Коммунизма со свисающими меж ними громадными висячими ледниками. Стоят они, как крепкое основание трона вершины.

Выходим с расчетом просмотреть дорогу и заночевать на той стороне, чтобы утром подняться на гребень, обследовать его, а также заснять и зарисовать пик Коммунизма.

12 июля. Меня разбудил Даниил Иванович. Фото графы забеспокоились: пик, мягко залитый утренним солнцем, обнажен. Холодно. Страшно не хочется вставать. Даниил Иванович уже ушел. «Ну его к черту!» — отвечаю спросонья и влезаю с головой в мешок. Мысленно пытаюсь себя оправдать: «Фотографам еще щелкать можно, ну а рисовать в такой мороз удовольствие маленькое…» Но как-то стало не по себе. В одних трусах быстро выскочил из мешка; сразу прошибло ветерком. Схватил рубашку — она мокрая и покрылась инеем. Штаны тоже обледенели. Надел. Сверху натянул пуховку и штурмовку, обулся. Вот теперь ладно! До снежника долез — жарко стало. Довольно быстро по снежнику добрался до наклонных плит. Ярко ударило солнце, — теперь совсем жарко, а тут еще пришлось не в шутку карабкаться по гладким плитам. Вылез на хребет выше ребят — увы, за время восхождения весь пик влез в облака. С выступа хорошо виден Бивачный со всеми завершающими вершинами.

Решили подняться на Довольно большой выступ. В облегченном состоянии быстро пошли по страшно сыпучей гривке. Скалистым препятствием встала ближняя вершинка. Траверсируем справа на заключительной оледенелой стенке. Вдруг с Даниила Ивановича соскочила и полетела вниз шляпа. Чуть замедлит и дальше, дальше, пока не скрылась в кулуарчике. Даниил Иванович переживал каждый прыжок своей единственной и любимой. Решили на обратном пути достать ее. Однако Даниил Иванович с горя дальше не пошел. Мы, пройдя снежник, уперлись в крупный жандарм-вершину. Помучились порядочно, облезая вправо по карнизу и дальше по лривке.

Вершина! Чудесно виден весь Бивачный. Смотрим по карте — слева, несколько отдельно, охристый острый пик ГПУ, за ним венчает большой цирк Дарваз, дальше цепь заканчивается значительной вершиной, чуть ниже первой. Ясно видна перемычка, отделяющая долину Бивачного от Ганди) (предположительно), правее две вершинки: 5400 и 5600 метров. Севернее опять впадина, образующая с северо-запада прекрасную, мягкой формы вершинку. Вершина перемычкой соединена с большим пиком, закрытым, к сожалению, от нас облаками. Эти две вершинки образуют еще цирк со спадающим большим ледником, ползущим вдоль нашей гривки. А над перемычкой вдали видна еще одна прекрасная и громадная вершина. Какая? Засел за рисунок.

Спустились с вершинки. Вторую обошли справа, сделав лихой траверс отвесной стены. Вышли недалеко от наших вещей. Свитера Даниила Ивановича не нашли, зато я обнаружил записку: «Шляпу нашел, буду ждать внизу». Значит все в порядке.

Спуск. Взяли вправо и врезались. Отсюда спадает на первый взгляд безобидный снежник, с которого мы и собирались съехать. Но при ближайшем рассмотрении склон оказался почти ледяным, и камень, сброшенный нами, развил сразу же бешеную скорость. Чтобы нам так же съехать, нужно иметь по крайней мере прочность этого камня.

Пришлось лезть по невероятно сыпучим, чуть не съехавшим под нами плитам, а затем с ледорубной работой траверсировать снежник. Лишь спустившись не совсем приятными наклонными плитами, сошли на более глубокий снег и покатили сидя, подпрыгивая на кочках, к ждущему нас внизу Даниилу Ивановичу. Баночки сгущенного молока и языка приятно подкрепили и прибавили резвости на дальнейший спуск.

Кругом большие камни, надоедает лазать по ним. У конечного ледопада пришлось полазить всерьез по неприятным сыпучим скалам. На лед вылезли, лишь подрубив ступени, и после сотни обходов спустились вниз. Чудесный вид назад на пик Ворошилова. Гордо стоит он над ущельем, охраняемый громадными иглами белых сераков. Пересечь ледник большого труда не составило. По тропе кийков резво добежали до лагеря.

Начался пир горой — и консервы, и киик (вернее, остатки, так как в наше отсутствие уплели почти всего), и кофе, и какао, и каша рисовая с молоком.

Вечером Аркадий Георгиевич и Даниил Иванович перебрались на «дачу», где и были сейчас же залиты водой разбушевавшегося ручья. Даниил Иванович с лопатой в руках с воинственным видом, не успев даже облачиться в одежды, бросился вверх отводить злосчастный ручей. Работал он с жаром, до тех пор, пока опасность не миновала.

13 июля. Первая зарядка на высоте 4000 метров. Даниил Иванович с противоположной стороны озера снимает в двойной проекции наши неторопливые движения. В заключение небольшая пробежка и купанье. Так как это не стадион «Динамо», то даже от такой зарядки легким большая работа.

Аркадий Георгиевич приглашает к себе побеседовать. Устроившись поудобнее, приготовились слушать речь начальника. После небольшого вступления о наших успехах, он полностью перешел на роль начальника. Попало всем. Стало тоскливо. Вечером палатку поставили, а спали все же на воле.

Пик Реввоенсовета

14 июля. Солнце разбудило горячими лучами. Чудесное утро, озеро спокойно отражает величавые снежные шапки вершин. Позавтракав, Аркадий Георгиевич тоном приказания, но не очень уверенно сказал:

— Разведчикам идти левой стороной, к серакам; туры будете ставить через каждые двадцать шагов.

Мы не выдержали.

— Да там непроходимо. Нужно правой стороной!

Аркадий Георгиевич тут же согласился, изменил приказ и мы отправились действовать, конечно, по своему усмотрению.

Закипела работа. Вначале искать пути особенно не приходилось — морены хорошие. Лишь в одном месте нужно было обдумать переправу через поток. Дальше встала проблема: идти ли вверх, вдоль сераков? Едва ли целесообразно — до них не было и вполне хорошего перехода. Все же мне пришлось просмотреть весь путь вдоль сераков и убедиться в невозможности перехода. Думаю, дорога должна быть правее. Завтра посмотрим еще раз.

Издали кричат: «Кончай, обедать ушли».

Я сложил еще тур, огромный, и пошел обратно. У лагеря Аркадий Георгиевич раздвигал камни. В общем дорога получилась неплохая. Только наши камнесвалы перестарались: наставили такой частокол туров, что глаза разбегаются и не знаешь куда идти. На обед — остатки кийка, затем каша и какао (уже без всякого энтузиазма). Нам выдали премиальные: по баночке рыбных. Нет соли. Рынков отправился за ней галопом на лошади. Через полчаса вернулся с сообщением: идет караван. Какой? С кем?

И вот картина: в авангарде каравана Иван Георгиевич на белом коне, руки в боки и рядом адъютант Белов. Караван въехал под звуки фанфар.

15 июля. На зарядку нынче вышли все, включая Ивана Георгиевича и Белова. Потом — омовение: брюхом в ил, а в спину — холод ледяных вод. Занялись печатанием вчерашних снимков на дневной бумаге.

Много ледорубной работы. Аркадий Георгиевич крикнул клич: «Давай, ребята, проведем дорогу до потока!» Опять зазвенел лед под ледорубами, с грохотом покатились отваливаемые камни. Дорога становится длинной.

Вечером чтение «Евгения Онегина» (на высоте 4000 метров). Занятие удивительно приятное. Иван Георгиевич возвратился лишь к темноте. Долго болтаем о былом.

16 июля. Трубный, хриплый, со срывами звук раз будил меня. Собственно, я уже не спал — солнце будит раньше. На зарядке опять полный состав. Даже Усумбай в кальсонах трусит за нами. Иван Георгиевич явно недоволен утренним беспокойством и стоит за снижение нормы зарядки.

А погода изумительная. Немногочисленные облака лишь сели на пик Коммунизма и на пик Орджоникидзе. Солнце печет. Тихо. Глубока синева неба, ярки и сильны белизной вершины.

На этот раз решено идти на прокладку дороги после обеда. Занялся акварелью. Привел в систему высохшие краски и, прикинув заранее (как Делакруа), довольно быстро набросал приличный эскиз нижней долины.

Обедали без соли, спасаясь консервами. Работаем впятером. Проложили дорогу через поток и дальше, в глубь последней морены. За мной установилась специальность разведчика.

Прекрасен пик ГПУ. Видимо, из мрамора, охристо-теплого. Мощными готическими башнями и стрельчатыми арками убегает он ввысь. Решено — завтра беру альбом.

Вечер. Дочитываем «Евгения Онегина»; даже Аркадий Георгиевич пришел слушать.

17 июля. Зарядка. Потом всплески и вопли. Завтрак. Зарисовал общий вид лагеря. Перед обедом вторично освежающее купанье.

После обеда, отдохнув, выходим на работу. Ведем путь вверх по последней морене.

С увлечением рисую пик ГПУ. А ближе и левее еще один не менее интересный, особенно по богатству красок, пик. Долго присваивали ему различные имена и остановились на имени Менжинского. Сделал еще один беглый, но удачный набросок — вид с береговой морены.

18 июля. Утренняя зарядка. Усумбайка бойко скидывает рубаху и бегом бежит в строй; ревностный физкультурник в усердии готов носом землю пахать. Очередное купанье. Лишь Аркадий Георгиевич отказался: плохие сны видел — и других отговаривает купаться.

Дорога дошла до грядообразных морен. Я опять бегу вперед. Смотрю — уж близок переход. Елдаш оказался ретивым работником. Кончили работу, забрались на моренный холм, сидим, дорога вьется к нашим ногам.

Сегодня, по расчетам Аркадия Георгиевича, должен подойти караван. Завтра с караванщиками прокладываем путь до гривки. Послезавтра караван отправляется по новой дороге, а мы тем временем прокладываем ее дальше. Затем новая вылазка на высоту 5600 метров и прокладка пути на 6200 метров.

Это — планы, а факты иные: караван вечером не пришел. Явные признаки ухудшения погоды. Тяжело заложило восток. Облака пошли с юга. Все же решили лечь на воле. Лишь заснули — молния как-то особенно продолжительно осветила небо, и пошел дождь. Паника. С кошмой, полушубками, песком, камнями и спальными мешками мокрые вдвигаемся в палатку. Дождь застучал по крыше.

19 июля. Сыро. Низко сели облака. В палатке лужа. Не вылезая из мешков, завтракаем. Уже поздно. Немного расступились облака, солнце пригрело нас и подсушило вещи. День нарушен, зарядки нет. Скоро обед, а мы только встали. На работу все же вышли и путь с Елдашем проложили отменный. А я и переход нашел, поставил большой строй туров. Облака бурным потоком несутся низко над лагерем, окутывая подножья гор. (Полное подобие Миссес-коша.)

Начальник предложил нам полудатскую палатку. Вот палок только нет. От двух палаток Шустера мы взяли палки, составили их и, потрудившись, поставили на камнях палатку.

На новоселье, на траве, у палатки, расстелив мешки, пьем какао и ведем долгую беседу о своем ремесле, о наших сподвижниках, заслуженных и рядовых, молодых и старых.

Ночь. Не спится. В полумраке мерцают полчища ярких звезд. Красиво прорезав полсвода, блеснет и меркнет падучая звезда.

Уснул. И вдруг на меня начало капать, Я терпеливо жду. Но капли все крупнее. Видно, не избежать палатки. Мы вдвинулись в нее, а дождь забарабанил еще сильней.

21 июля. Я отправился с альбомом в кулуар, к леднику. И вскоре в альбоме остался след и висячего ледника, и легких призрачных вершин.

Сегодня опять поработали на славу. Разрыли всю гряду морен, дорогу провели почти до спуска и вернулись в темноте.

Опять крутит непогода, сыпется снежная крупа. Зажженный фонарь освещает палатку, спальные мешки, две фигуры и томик Пушкина с историей Гринева.

22 июля. Ясное утро, хоть и холодно. Но это уже не страшит и купаемся без дрожи.

Я решил взобраться повыше и с высоты зарисовать мощные хребты. Сперва легко поднимаюсь по травянистым склонам, по первой гривке. Пошли крутые осыпи, скользит нога. Двигаюсь по киичьим тропам, осторожно прощупывая путь. Иду уже час, а ближайший гребень все на месте. Но вот горы и ледники лежат подо мной, а впереди необозримая панорама.

Какие чудные громады, белые, как перламутр, а ниже выпирают грозные темные массивы, в ущелье сползают ледники и в глубине чешуйчатой змеей средь черных скал поблескивают речки. Подавляющей громадой возвышается пик Коммунизма. Правее белой пирамидой — пик Орджоникидзе, затем пик Ворошилова, рядом прекрасная стена РККА. Что за вершина над цепью подняла голову? Незнакома, но величава! Притупился карандаш. Но не зря — образы ваши, вершины, я увезу в Москву.

На обратном пути взял вправо и понесся вниз. Пыль, шум, грохот, едва ногами успеваешь работать и голову от камней уберегать. Так скакал донизу. Внизу спешу стащить ботинки; они имеют жалкий вид! Запудренный пылью, бегу к ручью, а потом к обеду.

Еще не окончен обед, а Даниил Иванович уже торопит провести дорогу к спуску (а ведь еще до спуска работы уйма!). Я ушел вперед, побегал — искал переход меж сераками. Нашел, и мы поставили тур. Скатывали камни. Установили переход. Кончили поздно. Обратный путь длинен. Через час извилины выводят к крутой морене и лагерю.

На ужин вкусная каша и чай с шоколадом, вечером три главы из «Капитанской дочки» и сон.

23 июля. Зарядка явно разладилась. Остались лишь двое. Но мы за всех усердно проделываем упражнения над озером. В воде отражаются все наши движения.

Скалы манят. Идем снимать и зарисовывать. Все выше и выше. Ноги ступают осторожно. Стена загородила путь, но на помощь приходят руки — и стена покорена. Порода ужасно рыхлая. На гривке так рвет ветер, что с трудом можно устоять. Гул падающих камней. Летят, как снаряды. Грохот, пыль! Возвращаемся назад, лавируя в зыбких камнях. Одна стена заставила нас изрядно покрутиться.

Лагерь оживлен. Приехал Усумбай и привез отрядную весть: вдалеке он видел караван, а впереди его пять человек. Пошли догадки, толки и началась подготовка к встрече.

Шум, говор, рассказы, вопросы. Гурьбой идут в лагерь носильщики, караванщики, среди них Абдурахман.

— Ну, Коля, как бутылки? Привез?

— Вы знаете, ребята, разбились бутылки, попортили все вещи. Довез только две…

Довольны и этим. Вечером банкет. Закуска: сыр, колбасы, по чашкам разлит коньяк. Первый тост за взятие высот, за дружный коллектив. Глаза блестят. Коля уже поет романс. Шум, смех.

Вырос новый строй палаток.

24 июля. Все вошло в норму. Утром трубный глас на зарядку. Абдурахман сзывает всех носильщиков. У таджиков усердия хоть отбавляй. Замелькали руки, торсы согнулись, разогнулись, влево, вправо, ногу вверх, глубокое приседание, бег легким шагом и под конец веселый плеск в озере.

Сегодня отдыхаем. Сортируем вещи и понемногу собираемся в дорогу. Занялся рисунком. Вечером рвет ветер и заставляет поспешно обновить новые ватные штаны, они вздуваются. Не альпинист, а рыжий в цирке, зато приятное тепло. Получаю пару пуховых рукавичек, теплое белье, рюкзак. Сзади хохот. Костюмы приводят всех в веселое настроение: у каждого свой оригинальный покрой. Особенно забавен Коля.

Сборы в основном закончены. Завтра — в дальний путь по Бивачному.

25 июля. Приподнял голову. Лагерь освещен косы ми лучами солнца. Подъем. Суматоха. Надо еще кое-что уложить, позавтракать и вперед, не дожидаясь каравана, готовить дорогу. Лицо дороги изменилось: там мост разрушен, там оплыл кусок грунта, здесь яма, тут открылся лед. Мы идем вперед доделывать неоконченный участок. Время пробежало быстро. Нас нагнал караван.

Вот перевал. Хотя работали мы дружно, но он задержал нас на два часа. На поворотах поддерживая лошадей, вывели их удачно наверх. Далее пошло благополучно, лишь у одной лошади завязла нога. Лошадь ободрала живот и ноги — едва жива. Я с Масловым поспели кстати. Весь груз навьючили на себя и потащили вверх. Лошадей вытягивали за хвосты.

Была уже вторая половина дня, когда мы спустились в котловину. Там, около озера остановились на отдых и ночлег. Поужинав, залегли в две шеренги и после трудного пути быстро смолкли. Я читал вслух Маяковского, но вскоре обнаружил, что все спят. Залез в мешок, пригрелся и заснул.

26 июля. Солнце ярко светит и гонит сон. У ручья зарядка. Потом купанье и приятный завтрак. Подняли на плечи рюкзаки и вновь помечаем дорогу. Туры растут, катятся камни. Близок переход, но еще не ясно, где он будет. Наконец Даниил Иванович его находит. Нужно лишь в одном месте подрубить, засыпать дыры и оформить проход между крупными сераками. Срубаем между сераками кусок крутого льда, вырубаем на нем ступени и присыпаем все мелкими моренными камнями.

Но самое сложное — ледяной мост. Здесь бездна рубки! Громадный камень, с трудом сдвинутый с насиженного места, летит в воду и островом торчит из озера. Я с усердием выбил во льду полдороги, но ледоруб нагрузки не выдержал — сломалась рукоятка. Однако мост получился эффектный!

Спешим провести к нему дорогу. Ворочаем крупные камни, закладываем дыры. Даниил Иванович недоволен, что мы расточаем силы, которые нам будут нужны потом. Но караван уже идет, и разговоры бесполезны.

Быстро бежим среди сераков кончать спуск. И вот уже растянутая за хвост и за повод первая лошадка благополучно проходит мост, скользя среди сераков и задерживая ход на морене. За ней другая (крепко держу за хвост) — не менее удачно. Итак, по очереди все. Путь дальше уже нетруден.

Первая гряда сераков. Берем легко. Опять морена. Идем вдоль нее и… новый переход! Снова держу хвост лошади, она скользит, а я за ней, лавируя и хватаясь за руки Даниила Ивановича. Забавная картина. Но все же лошадей вывели.

Последняя морена. Легко идем вверх. Один небольшой переход и можно считать, что мы «дома». Наспех разгребаем последнюю извилистую тропу среди моренной зыби.

Мы довольны успехом. На лошадях под самый пик! Довольны, что отмаялись с дорогой. По этому случаю закатили пир. Чудесный вечер. Ветер стих, совсем тепло. Спим на старом месте — на площадке, среди камней. Звезды светят ярко. Все погрузилось во мрак. Лишь грохот лавин часто нарушает тишину ночи.

27 июля. Жизнь идет обычным порядком. Утром зарядка. Пробиваем в озере лед и из чашек обливаемся ледяной водой, которая хватает за сердце и обжигает, но зато прибавляет энергии и бодрости и возбуждает аппетит.

Караван уже подходит. Прошли хорошо. Радостные крики. Все довольны. Якши!

Лагерь опять занят раскладкой. Банки, лестницы, веревки, сумы, рюкзаки, кунган. Всюду живописный беспорядок — прелюдия походов.

28 июля. Ребята гурьбой спешат на сераки и там дают таджикам первые уроки альпинизма.

Ярким блеском сверкают сераки. На одном из них, подобно цветку на стебле, копошатся люди. Слышен звон льда, идет рубка ступеней, натягиваются веревки и с серака в глубину, напрягая руки, вонзаясь кошками в лед, спускаются таджики. Смелые ребята! Абдурахман скользил не раз, но выпрямлялся и не трусил. Лазание закончил я, «проделав для лейки» эффектный подъем и спуск. Коля волновался, в результате всего не сняли. Он был страшно недоволен.

К вечеру закончили все сборы. Ребята опять проявляют, и на этот раз результаты приличные.

29 июля. Усумбай еще до света занялся варевам. В 7.10 выходим.

Зрелище солидное: шесть альпинистов и шесть носильщиков вытянулись цепью, лавируя по морене. В сераках, как и всегда, путаемся. Отсюда же увидали грандиозную лавину, заполнившую весь кулуар, половину ледника. Снежная пыль перелетала через гривку. На носильщиков лавина произвела подавляющее впечатление.

Связались, надели кошки и вытянулись гуськом. Первая пара, возглавляемая Аркадием Георгиевичем, берет сугубо медленный темп, так что отдых решили уменьшить, делая Переходы по полчаса. Вторая пара — Коля и Витя. Коля усиленно водит Витю, соблюдая сверх меры теорию зигзага. Затем идут две связки таджиков. Шествие завершаю я и Даниил Иванович.

Высота 5000 метров. Здоровенный таджик Ивай на остановках валится; у него болит голова. Немного выше и со старшим носильщиком происходит то же самое. Больших усилий стоит поднять их и уговорить идти дальше. Помогал довольно сильный аргумент: мы идем по лавинному желобу. С помощью жестикуляции удавалось показать всю опасность стояния на месте. Но дойдя до карниза, двое свалились окончательно. Мы убедились в атом, когда были уже на скалах. Пришлось возвращаться. Все старания поднять их не увенчались успехом. Они передали нам свои рюкзаки. Мы должны были поднять свои рюкзаки до лагеря «5600», спуститься и вторично подняться с их грузом. Приятно сознавать, что чувствуешь себя хорошо и голова не болит.

Быстро поднялись, оставили рюкзаки и сбежали вниз. Второй рейс пошел медленнее, но все же я обогнал Колю, Маслова, таджиков и залез первым. По гривке до лагеря — захватил еще и совой рюкзак. Затем три раза возвращался, помогал ребятам дотащить груз. Маслов чуть сдал, но в общем для первого раза все прошли очень хорошо. Носильщиков сейчас же отправили с Витей назад.

Разместились в трех палатках. Сделал набросок на хребет Бивачный — Федченко, захватив вершину Алеши Гермогенова. Так названа нами одна из вершин Памира.

30 июля. Плотно поели. Аппетит у всех хороший. Вышли не спеша в 11 часов. С собой взяли лишь веревки, по два крюка и молоток. До первого жандармика путь чудесный. Снег за наше отсутствие отступил на метр. Здорово разворотили жандармик, сделав приличную дорогу. Далее путь снежной гривкой. Внезапно Аркадий Георгиевич проваливается в трещину, спешим на помощь. Все оканчивается благополучно, и кто-то уже кричит: «Фотографируйте скорее».

В одном месте крутой подъем. Рубим ступени и надеваем кошки. Наконец первый сложный жандарм позади!

Наша тройка лезет на второй жандарм. Остальные остаются для расчистки первого. Камень страшно сыпучий. Лезем связанные. Вторая часть жандарма тяжела; отвесные стены, ненадежные камни. Вылезли все же с охранением и вполне удачно. Еще один «камешек» взяли приступом. До второго — снежный, местами довольно крутой гребень.

Не прошли и половины, как слышим снизу крик:

— Обратно!..

— Почему?

— Обратно!..

Продолжаем допытываться.

— Несчастье!!!

— Что такое?

— Разбился Николаев!..

Спешим вниз. Я лично не верил, что с Колей все кончено. Я был уверен, что он жив.

Ниже узнали — Коля погиб!

Его сшибло камнем, когда он чистил дорогу, убирая шаткие камни. Так, с огромным камнем в руках и полетел он вниз, стукнулся о скалы, камень снова сшиб его, и он полетел по снегу уже как тряпка… И так донизу, иначе говоря, километр по стене…

…Долго вбивает Аркадий Георгиевич крючья, четыре сразу, наматывает веревку трясущимися от волнения руками, связывается и с тысячей предосторожностей медленно спускается вниз. За ним Даниил Иванович тоже с охранением и по веревке. Последним спускаюсь я. На кошках быстро спускаемся до жандармика. Здесь несколько неожиданно Аркадий Георгиевич начинает смотреть в бинокль. Все сердятся — нашел время жандарм рассматривать!..

— Женя! Посмотрите, черная точка на склоне. Это он!..

Смотрю и ясно вижу камень, застрявший в фирне.

Даниил Иванович свалился в палатке. Аркадий Георгиевич готовит чай, а самого трясет. Страшно подавлен. «Ваше счастье, — говорит, — что вы не видали, как он погиб». В эту ночь все не спали.

31 июля. В 7 час. 30 мин. вышли, оставив почти все снаряжение. Внизу увидали четырех человек (здорово поднялись!) Поравнялись — носильщики. Доктора нет. Значительно ниже, у первых трещин, еще двое и доктор. Двоих отправил дальше и затем сообщил о происшедшем доктору. Скорчился и закрыл руками лицо.

Не заходя в лагерь, огибаем выступ. Берем один лишь рюкзак. Остальное оставляем на леднике. Идем по ледниковой морене среди сераков. Залезли в колоссальные трещины, пришлось вылезать на берег. Вскоре увидели впереди торос. Вон и висячий ледник, но несколько неожиданно под ним до самого низа — скалы.

Старательно прощупываем местность в бинокль. Сбросы, есть трещины. Если Коля не попал в них, то, пролетев сбросы, должен был застрять на скалах. Осмотр ничего не дал. Тщательно облазали все подножье, все сбросы. Я поднялся до бергшрунда[16]. Ничего не обнаружил.

Аркадий Георгиевич набросал на бумаге жандармы и путь следования Коли — последний путь. Неоправданная смерть, непростительная и поэтому необычайно трагическая!..

Снизу лезть невозможно, скалы, лавинный кулуар. Подавленные, ослабевшие идем обратно. Камень с жужжанием летит мимо. Стая воронов с криком кружится над скалой. Прощай, друг!

К вечеру подошел караван — пять лошадей с караван-баши. Кстати, ибо продуктов уже почти нет. Караван еле прошел наш мост, который местами рухнул. Пришлось обходную дорогу делать. Миша прислал мяса кийка, и Усумбай сварил хороший каурдак. Вечер прохладный. Ночью ветер, и лошадь за палаткой стучит копытам о камни.

1 августа. Мы еще в мешках. Усумбайка угощает каурдаком и уходит с караваном. Холодный сильный ветер рвет палатки: боимся, как бы не сорвал их. Идет снег. Сегодня передышка. Я занимаюсь починкой штанов, ставлю громадную заплату. Греемся чаем с конфетами, шоколадом и жаревом.

Аркадий Георгиевич опять в бинокль разглядывает горы.

Ветер чуть стихает, но с запада все еще гонит снежные тучи, закрывающие пик до половины.

К вечеру стало тише, прояснилось. Ярко светит луна, заглядывает в палатку. Легли рано. Грустно.

2 августа. В одиночестве проделываю зарядку и обтирание. Идем рисовать на изумрудное озеро. Сделал пару акварелей, и, по общему мнению, не плохих. Маслов и Аркадий Георгиевич тоже по одному рисунку унесли.

Завтра выходят четверо альпинистов и пять носильщиков. У Абдурахмана нога еще не зажила. Подготовляем груз для носильщиков и долго, уже при луне, пьем чай.

3 августа. Аркадий Георгиевич остается в лагере. Идем втроем и носильщики. В 7 час. 45 мин. выходим.

У палаток — в 1.15. Итого шли пять с половиной часов. Воды мало, чуть каплет. Только успели рассортировать вещи и поставить палатки, как пошла крупа. Занесло крепко, ничего не видно, зато воды сразу прибавило, потекло вовсю, хватило с избытком и на чай и на кашу. Самочувствие у всех хорошее.

Начало сильно подмораживать, и ветер рвет здорово, есть надежда, что разгонит тучи. Залез в мешок не раздеваясь, и жарко не было. В палатке 4 градуса мороза.

4 августа. Солнце пригрело, встали. Мало надежды на хорошую погоду. Однако к девяти часам раздуло и в 9.10 вышли. Кошек до второго жандарма не надевали, и зря; промаялись дольше с рубкой ступеней. Осторожно, с тройным охранением и на поясе влезаю на злосчастный жандарм. Следующие за мной — с еще большим охранением. Зовем, больше знаками, носильщиков. Те неохотно, но лезут. У трещины место прошлогоднего лагеря. Носильщики сваливают «шара-бара» — и обратно. Мы не спеша поднимаемся острой гривкой.

На третий жандарм лезем без рюкзаков под тщательным охранением. Я первый отрезок времени пути взял неплохо, но с камнями приходится быть сугубо осторожным.

В лагерь пришли около восьми, стало темнеть. Носильщики заждались нас. Со зверским аппетитом поужинали и спать. Очень приятно, переодевшись в теплое белье, залечь в спальный мешок. Не успели задремать — грохот, все сильнее и сильнее.

Вылез наполовину из палатки, смотрю: освещенные луной клубы снега, как облака, заполнили всю ложбину и со страшной скоростью летят вверх. Едва успел затянуть палатку — налетела, вихрю подобно, снежная пыль. Рвет палатку. Пронесло!..

Лавина заполнила весь кулуар, вылетев на висячий ледник. А в верхнем висячем недостает огромного куска.

На вершине одного из многочисленных сераксов

5 августа. Прекрасное утро. Встаем не спеша. Решили сегодня отдохнуть, а завтра идти с ночевкой под третьим жандармом.

6 августа. Сборы. Веревки, крючья… Почти все свое снаряжение и питание берем с собой. У старшего носильщика голова сегодня не болит, он здоров и весел. Клубятся облака, но не угрожающе. Выходим в 8.45. Носильщики убежали несколько вперед. Но около второго жандарма обгоняем: видимо, не хотят лезть первыми.

По веревке с охранением медленно и осторожно лезу на злополучный жандарм, по пути тщательно выбрасывая все шаткие камни. Сверху приглашаем таджиков последовать за нами. На месте лагеря долго не задерживаемся. Даем задание носильщикам поставить две палатки и поднести на третий жандарм веревки и крючья.

Медленно поднимаемся по довольно крутому снежному гребню. На первых камнях кошки долой. Покатыми плитами обходим вправо вверх. Тяну веревку, и когда Даниил Иванович кричит: «вся!», нахожу щель, загоняю крюк и закрепляю веревку.

Даниил Иванович прицепляется на карабин и медленно взбирается ко мне. Я подбираю веревку и иду дальше, а Даниил Иванович подтягивает следующего. Хороший кулуарчик. Расчищаю от камней, чтобы они не полетели на головы идущих ниже, — дальше по скалистому гребню. Путь ясен — из кулуара по скальной гривке и в обход последнего жандарма с правой стороны. Таджики подтаскивают веревки, предпочитая все же левый обход.

Пора кончать. Возвращаемся с неменьшей осторожностью. У палаток уже темнеет. Двое таджиков ушли вниз, двое, затащив нам веревку, спустились и «скучают» — болит голова, даже чай себе кипятить не хотят.

Холодно, ветер, а в палатку влезть нельзя: Даниил Иванович принялся варить магги и чай, заняв, конечно, все место. Зато с каким удовольствием принялись за горячее!

Проблема: как влезть втроем в палатку? Даниилу Ивановичу совсем тяжело пришлось. Палатки поставлены со зверским наклоном, в данном случае в его сторону. Пришлось «страдальцу» выдерживать нашу тяжесть. Я лично спал хорошо.

7 августа. Было желание выйти рано. Но носильщиков пришлось отправить вниз. Затем подошел старший носильщик, подтащил консервы, снаряжение. Провозились долго и вышли в 11 часов. По проложенному пути подняться было не сложно. Обойдя уже по веревке последнюю скалу, вышли на снежник. Прошли длинный гребень, и опять на кошки. Продвигаемся медленно.

Опять под скалами — жандарм четвертый! Сначала путь не труден, но дальше стенка. Она отняла много времени. Разбираю шаткие камни, а потом выкарячиваюсь наверх. Вытянул веревку, закрепил и облегчил путь для других.

Новая проблема — покатые плиты. Влез справа — закрыто, пропасть. Придется лезть влево на снежник. С рубкой добрался до снежника. Неужели до верха рубить? Нет. Срубил край, и трещина в каменной плите сразу облегчила путь. По ней добрался до гривки.

До верха уже близко. Добираемся быстро и здесь стопорим. Очень голодны. Подкрепились парой банок языка и обратно. Вот и палатка. Сегодня устал. Не дожидаясь живительного чая, влезаю в мешок. Засыпаю мгновенно и сплю хорошо. Хотя я в пуховке и гольфах, но не жарко. Ночью град. Температура 15 градусов мороза.

8 августа. Сегодня решающий день. В 9.15 уже вышли. Погода чудесная, ни облачка. К часу — на снежнике. Забираем веревки, которые вчера своей тяжестью здорово подавили нам плечи. Надеваем кошки и идем по последней, видимо, короткой и пологой гривке.

Пятый жандарм! Не утешительно.

Пробую обследовать: он обрывается стеной. Пробую траверсировать справа, предварительно сбросив сверху рыхлую породу. С грохотом сыплются камни, слетая вниз на километр.

С напряжением облезаю первые камни, затем пару карнизов. Вбиваю второй крюк и продеваю веревку через первый. Меня охраняют. Пара ступеней во льду. Взбираюсь на стенку и подтягиваю Даниила Ивановича. Вверху снежник. Его обхожу по скалистому карнизу.

Опять стена! Подходит Даниил Иванович с сугубой осторожностью, хотя веревка закреплена на крюке. Лаз настоящий. Камни как живые. С большим напряжением влезаю на более легкое место. Траверс. Вся веревка! Еще бы хоть метр!

Ура! Прекрасный путь. Кулуар не крутой, внизу снежник. Вылезает Даниил Иванович. Связываем еще веревку, и я рублю в снежнике редкие ступени, больше расклинкой взбираясь вверх. Дальше — по страшно рыхлой гривке. Каскадом летят камни.

Вся веревка! Закрепляю и лезу уже без оной — посмотреть путь. Чудесно! Дальше небольшая гривка. Затем приятный траверс по скалам до основного снежника и по снежнику на вершину жандарма.

Обратно спускаемся с охранением, но значительно резвее. В мягких местах идем даже одновременно. Уже темно. Дошли до палаток. Чудесный вид: луна восходит, как желтый блин, и ярко освещает вершины.

Пою песни, пока Даниил Иванович варит чай. Радостно закончился очень трудный день, путь открыт!

Ночь теплая, лавин нет.

9 августа. Спускаемся вниз, даже не подкрепившись.

Погода опять хорошая. Высота 5600 метров. Жарит здорово. Пошла вода, пьем вволю и завтракаем. На камнях, как на пляже, загораем в трусах.

В 12.30 вниз. Вышли в лавинный кулуар. Он изменился: все трещины завалены, сравняло неровности, все блестит белизной и нижние трещины тоже засыпаны почти целиком. Вот уже сераки и Ледниковый лагерь.

Радостная встреча — подходит караван! Кто это? Юрка Шиянов и кинооператор.

10 августа. День жаркий. Решено идти на озеро для генерального омовения. Я и Даниил Иванович значительно опередили «тяжелый вес». Но что за черт?! Нет озера!.. Подошли ближе и видим: от прекрасного голубого озера лишь серый осадок на камнях, да жалкие лужицы в глубине меж камнями. Спешим захватить последние остатки воды. Скидываем одеянье, и пошел плеск! Подходят остальные.

— Скорей, скорей! Озеро уходит! — С этими словами Даниил Иванович пробил дыру и нырнул.

Грандиозное разочарование. С досады все стали мыться уже в грязных и довольно холодных лужах. Я долго и упорно занимаюсь стиркой. В купальном отделении смех и вопли. Оператор на тощих ножках голышом суетится с лейкой, с опаской лазает по камням, запечатлевая кадры.

Сегодня должен явиться Усумбай с лепешками. Пока же самостоятельно готовит обед Даниил Иванович.

К вечеру совещание с вновь прибывши ми. Они посвятили нас в свои планы, мы их — в свои, рассказали о прошедших восхождениях. Затем зачитали схему сценария будущего фильма. Оператор сделал кое-какие пояснения. Коллективно внесли некоторые дополнения относительно съемки места гибели Коли Николаева.

Ребята начали собираться. Завтра выход. Маслов, Шиянов и носильщики возятся до позднего вечера.

11 августа. Поднялись рано.

Юрка рьяно собирается у себя на отлете. Вылез Маслов. Вскоре и остальные поднялись. Торжественно засняли со всех сторон отходящих, распрощались, и они двинулись. Носильщики, конечно, ушли значительно раньше и уже маячили на снежнике ледника. Как-то выдержат ребята в первый раз? Они надеются подняться до 5900 метров и даже выше.

Мы занялись разборкой и учетом продуктов. Наводим общий порядок. Дошли до того, что соорудили стол и торжественно на нем отобедали. Блестящий обед сготовил Аркадий Георгиевич.

Усумбая все еще нет, уже решили наказать его за прогул вычетом из зарплаты. Но вдруг под вечер под мореной тихо появляется его тощая фигура с большим мешком. «Лепешка бар?» Оказалось, там не было муки. Уже в первый ужин разочаровались в Усумбае. Действительно, с примусами он себя скомпрометировал. Эта шайтан-машина принесла много мучений бедному Усумбаю.

12 августа. С утра занялся акварелью. Первый на бросок — лагерь — не удовлетворил. На втором разошелся и закончил портретом Даниила Ивановича, начатым еще раньше.

К вечеру показались носильщики. Но странная вещь: одного волокут. Видимо, живой, потому что временами постоит с поддержкой, а затем опять волоком. Подошли первые четыре носильщика. Узнать от них что-нибудь трудно. Вот и остальные показались. Послали им на помощь еще двух и дотащили больного Джамбая до лагеря. Жуткий вид. Рвота, смертельная слабость, слабое сердцебиение. Положили в мешок — и в палатку. Дали кофеина, растерли грудь. Долго не прекращалась рвота. Трудно поверить, что это горная болезнь, хотя симптомы сходятся. Но обычно при спуске даже очень сильная болезнь прекращается. Бедный Джамбай! Скромный и славный паренек! Киргизы заботливо ухаживают за ним. Вечер хмурый. Чуть сыплет снежок.

13 августа. Решаем обследовать скалы пика Орджоникидзе. Отправляюсь в коротеньких штанишках и в старых ботинках (не так жаль рвать). Медленно и осторожно ставлю ногу на камни, осыпи — редкий пошевелится или скатится. Небольшие выходы. Иду скорее и легче. Опять осыпь. Но вот и первые скалы. Осторожно лезу. Становится круче. И вот почти отвесная стена. Стараюсь очень мягко и осторожно ставить ноги и браться за уступы. Небольшое, но приятное возбуждение. Тщательно ощупываю камни, то подтягиваясь на руке, то задирая ногу до руки, боком около самого камня поднимаюсь до следующего уступа.

Стена подо мною. Приятное чувство победы! Сердце учащенно бьется. Дальше легче. Вот только камни совсем стали ненадежны. С двойной осторожностью, не уронив ни одного, кулуарчиком добираюсь до верха жандарма. А высота заманчиво манит дальше! Вон там за пологим склоном опять группа скал, доходящих до горизонта. Обязательно сюда, на левые скалы! Оттуда, должно быть, чудесный вид на пик Коммунизма… Быстро, и как-то легко поднимаюсь и одышки ни малейшей.

Пологая часть — позади. Впереди опять скалы. Поднимаюсь по ним, траверсирую. Стена заворачивает полукругом. Иду под ней, в удобном месте вылезаю по кулуару наверх. Еще немного, и я на крайнем жандарме.

Пик Коммунизма высится предо мною гигантским массивом. Но его верх закрыт; тяжелая завеса плотно легла на него. Ветер резкий. Укрылся на небольшом карнизике и принялся за рисунок.

О черт! Завеса спустилась и закрыла наиболее интересную верхнюю часть гребня — наш путь. Вскоре и снег повалил. Сделав еще беглый набросок вершины Орджоникидзе, пошел вниз, быстро скользя по осыпи, следя лишь, чтобы камни, съезжающие сзади, не развили скорость и не обломали мне ноги.

Джамбай внушает опасения. Рвота не прекращается. Слабое сердцебиение, одышка, хрипота. Доктор смотрел, нашел что-то вроде бронхиального воспаления.

14 августа. Печальный день. Джамбаю с утра хуже. Пульс едва прощупывается. Кофеин совершенно не помогает. Доктор находит воспаление легких, захватившее целиком оба легких. Делает ему укол. Но помочь невозможно. В 11 часов Джамбай Ирале умер.

Все были подавлены. Киргизы подняли плач и стенания. Успокоившись немного, начали обряд. Затем зашили тело в белый кусок материи. Сперва было хотели сразу же зарыть, но затем решение изменили, вспомнив, что у Джамбая есть мать в Алтын-мазаре. Решили увезти труп туда. Это решение, видимо, не окончательно, так как зависит от прихода каравана. Караван же ожидать раньше чем через два дня не приходится. Долежит ли Джамбай до тех пор? Мы предложили положить его пока для сохранности в лед. Отказались, упрямо твердили, что «он ото льда умер».

Вечером устроили поминки, и всю ночь в палатке покойника горела свеча. Ночь прошла тихо-мирно.

15 августа. Погода установилась исключительная: ни облачка на ясном небе.

Событие! Явился топограф Иван Георгиевич со «свитой». Первым вестником, конечно, был Белов. Глядя на него трудно понять, человек сие или верблюд — нагружен потрясающе. Сейчас же пошли расспросы насчет высот. Оказались некоторые изменения. Пик Коммунизма оказался на 300 метров ниже предполагаемой высоты. Несколько ниже оказался и пик Орджоникидзе. На старой высоте остались пик Калинина, а пик Дарваз — даже выше на 200 метров.

Иван Георгиевич в этом районе работу закончил. Конечно, без конца охает насчет трудностей и непроходимости, в том числе и до перевала по Бивачному (слабо верится!). Тут же не преминул попросить оператора заснять себя: «Знаете, — говорит, — за работой, — вот планшетка, дальномер и меня, конечно»…

16 августа. Решено сегодня подняться по склонам пика Орджоникидзе. Инициаторов было немного, но пошли почти все. Остались лишь Аркадий Георгиевич по болезненному состоянию, топограф да носильщики.

Я несколько отстал, провозившись с фляжкой и рисовальными принадлежностями. Догоняю группу уже на осыпи. Оператор идет последним и упорно выворачивает камни. Даю несколько советов хождения по осыпи. Он искренне удивлен и обрадован.

— Вы всегда так медленно ходите?

— Да, в горах всегда.

— Это очень хорошо, а то я уже сейчас выдохся.

На этом наша тирада прерывается. На ходу говорить неудобно, к тому же я медленно, но все же обгоняю его. Добираюсь до Шиянова. Маслов забрел вправо, идет по неудобной мелкой осыпи и проклинает ее (что совершенно справедливо), но с нее на скалы все же не сходит.

Втроем идем до поворота в левый кулуар. Доктор отстает от нас при возгласе Юры: «О, да тут здорово!». Действительно впереди небольшая стенка, которую доктор еще не увидал. Однако возглас Шиянова произвел должное впечатление, и он решил отстать от нас и присоединиться к группе Даниила Ивановича, который шел моим первым путем. Как мы узнали после, доктору и там не повезло. Штурмовики страшно долго сидели на стенке, но в конце концов все же одолели ее. Доктор тоже долго сидел, но, не дождавшись разрешения проблемы, присоединился к третьей группе и уже с ними совершил восхождение.

Я продолжаю путь с Юрой. Со стенки пришлось сбросить пару здоровых и явно неустойчивых камней, после чего довольно легко выбрались наверх. Шиянчик лезет, хотя местами не совсем уверенно, но бодро и с улыбкой на лице.

В преддверии вершины нужно было преодолеть еще один каминчик[17]. Порода в нем оказалась необычайно сыпучая. Крикнув Шиянчику: «Подожди я залезу, тогда ты», я пролез еще несколько скалок и вскоре был на вершине жандарма. Юры нет. Кричу ему — не отзывается. Спускаюсь ниже, опять кричу — ответа нет. Что-то неладно.

Спускаюсь до каминчика, заглядываю вниз — никого. Что за чудеса? Вверх пойти незамеченным почти невозможно. А если бы сорвался — был бы виден внизу. Опять поднимаюсь вверх. У, черт! Карабкается у вершины.

Даниила Ивановича еще нет. Он появляется значительно позже, отчаянно поругивая проклятую стенку. Подтягиваются и остальные, за исключением кинооператора. Позже внизу узнали: у него порвался ремешок от аппарата, пленка срывалась и катилась вниз. Обдумав создавшееся положение, он решил, что ждать подкрепления от нас сверху безнадежно, что осыпь крута и во избежание аварии нужно отступить. Мы же очень жалели об отсутствии оператора: панорама чудесная, пик Коммунизма грандиозен, даже гребень (путь нашего восхождения) виден неплохо. Здесь же был продуман и принят план будущей съемки восхождения.

Щелкают лейки и аппараты. Я тоже не теряя времени рисую пик. Все уже ушли вниз, когда я закончил и начал спук. Спустившись до стенки, обнаружил отсутствие альбома. Он каким-то образом вылетел из кармана. Пришлось опять подняться вверх. Долго шарил кругом. Наконец нашел и засунул уже за рубашку.

Спускаюсь быстро. Спрыгиваю со стенок, камни веером разлетаются из-под ног. Соскальзываю по осыпи зигзагообразно, чтобы сзади камнем не шлепнуло. Вот и лагерь. С громадным аппетитом уничтожаю оставленный обед. Все очень довольны. Вечером проявляем и печатаем в палатке кинооператора.

17 августа. Опять чудесное утро.

День отдыха. Основное занятие — чистка винтовки. Оказалась не так заржавлена, как я думал.

Много рисую. Набросал сераки. Вечером опять печатаем.

18 августа. Аркадию Георгиевичу пришла гениальная мысль построить стадион, и уртаки с готовностью и рвением принялись расчищать площадку.

К вечеру стадион готов. Открытие. Грандиозный праздник на высоте 4600 метров. Сперва с носильщиками проводится занятие «Вступление в акробатику». Исполнение потрясающее. Приходится и мне принять участие в качестве страховщика. Ребята увлечены. Страдают и ноги и шеи. Абдурахман даже язык прикусил и долго плевался кровью.

Второй номер — цикл игр с наградами победителям. Смех! Игры занятные, а в исполнении носильщиков — потрясающие. Победители с довольной улыбкой принимают сахар, конфеты, шоколад, печенье. Все, конечно, в малых дозах. Сногсшибательная игра «собачья тяга» прошла особенно живо, когда в ней принимали участие я и Аркадий Георгиевич. Праздник заканчивается грандиозным волейбольным матчем с «поплавком Полянского» вместо мяча. Чудесно! Большой азарт. Все очень довольны и оживлены.

Сегодня обязательно уже должен быть караван. Увы, все ожидания и встречи — впустую. Неужели и завтра не прибудет? Положение создается серьезное: горючего почти нет, питания на один день.

Опять печатаем. Засняли носильщиков и красноармейцев. Погода портится. Хмарь, появляются облака. Обидно пропустить столько дней чудесной погоды, имея впереди полную неопределенность.

19 августа. Унылая погода и у всех унылое настроение. На приготовление завтрака израсходовали весь керосин и остатки дров. К обеду объявили субботник по собиранию бумаги и других горючих «внутренних ресурсов». Обед талантливо готовим на бумаге, а ужин на ее остатках. Последний рыбный суп с макаронами и гречневая каша с салом. Все чудесное, да мало.

Накрапывает дождик. Низко сел туман. Сиреневой завесой закрыл громады полумрак. И сегодня, видимо, каравана не будет. Забрались все в палатку и от нечего делать занялись рассказыванием всяких занятных случаев. Полились воспоминания.

Вечер. Начальники маячат живописной группой на горизонте. Совещаются. Положение напряженное. Продуктов нет.

Выносится решение: завтра лишние люди, все, кроме штурмовиков, идут в Подгорный лагерь. Шиянов с Шибшовым — к языку ледника, расследовать, в чем задержка. Они должны быстро вернуться, желательно с караваном. Срок четыре дня. К 23 августа хотя бы ночью, у нас должен быть гонец с сообщением. В неблагоприятном случае 24 августа эвакуируемся вниз и мы. Настроение несколько тревожное.

Последняя ночь вместе. Жаль: привыкли и полюбили друг друга, несмотря на многие недостатки. Вот Шиянов — чудесный малый; он недавно явился, а чувствую — будем друзьями.

20 августа. На остатках всякой мелочи вскипятили по чашке чаю. Пили впустую. Уходящие стали собираться. Личное взяли далеко не все, в надежде еще вернуться. Но набралось все же порядочно.

Лагерь опустел. Тишина. Чудесной синевы небо и обновленные блестят снега.

Из штурмового дневника

22 августа. Лагерь «4600». Носильщики ушли на рассвете.

У нас неожиданные осложнения. У Шиянова всю ночь была рвота, и сейчас он чувствует себя явно плохо. Доктор его осмотрел и оставил в лагере.

Продолжительная съемка отходящих штурмовиков. Провожают все. Оператор суетится, снимает в сераках и в начале подъема. Прощание через трещину. Двое товарищей провожают нас до 4800 метров. Там 25-минутный отдых и трогательное прощание: расцеловались и разошлись.

Жарко. Ни облачка. Высота 5200. Температура плюс 5 градусов. Быстро поднимаемся на карниз. Эффектные лавины с ближайшего пика. По скалам идем 30 минут.

Лагерь «5600». Рекорд: поднялись за 4 часа 50 минут. В лагере носильщик, прозванный «Голова болит», увидев нас, в восторге захлопал в ладоши. Ну, все в порядке! Настроение у носильщиков прекрасное. Солнце жарит крепко. Отовсюду течет. Накормив двух носильщиков, отправили их вниз. Для остальных выделили усиленные порции — ребята очень довольны.

Решаем самостоятельно с Даниилом Ивановичем изменить план: завтра — на «5900». День там. Затем — на «6400», сразу без спусков, по пути проводя дорогу.

Погода портится. С ближайшего пика снежок начал заносить путь. Ветер рвет шквалом, на пике большие смерчи. В 6.15 ложимся в палатки. Температура — 0 градусов. Тепло и уютно. Но палатку целую ночь рвало ветром, и спалось плохо.

23 августа. Лагерь «5600».

Встали, когда достаточно пригрело. Состояние у всех приличное. Тщательно подкрепляемся. Температура — 0 градусов. Солнце иногда скрывается за прозрачные облака. Над пиком Коммунизма ясно. Носильщики уходят чуть раньше, солидно нагруженные продовольствием и радиостанцией. Мы выходим в 10.20. У нас тоже рюкзаки раздулись. Пришлось сверх своего снаряжения забрать все необходимое для кинофотосъемки, да еще забытую носильщиками палатку. Киносъемка отходящих.

Идем сугубо медленно. После первого жандарма заметили внизу ораву носильщиков (девять человек), поднимающихся к повороту. Идут не спеша. Догоняем их у второго жандарма и отсиживаемся под ним, потому что сверху «спускают» громадные камни. Еще киносъемка на жандарме. Страшно неудобно лезть с чересчур раздутым рюкзаком — всюду цепляешься.

В 12 час. 45 мин. мы у лагеря «5900». Увы, «все течет, все изменяется», и трещины окружили палатки. Ударная работа по выравниванию площадки на новом месте. Лишь к заходу солнца за жандарм управились. Три палатки стоят уютно, правда, большого простора нет.

Носильщик Нишан страдает от головной боли. Дал ему лекарства. К половине пятого несколько носильщиков, провожавшие нас, спустились на «5600». Перекликаемся.

Чуть мерзнут ноги. Высотомер показывает 5700 метров. Носильщики поют. Видимо, все в порядке. Северо-восточная часть пика Коммунизма чуть закрыта облаками.

24 августа. Лагерь «5900».

Чудесное утро. Выступили вместе с носильщиками в два часа утра. Рюкзаки явно тяжелы. Значительные перемены в снежных гривках — отступили и обледенели. Лезем быстрее, чем в предыдущие восхождения. Носильщики несколько отстали, но идут бодро. Повесили одну лестницу — удобств мало. До пятого жандарма дошли хорошо и тут, увы, носильщики, забастовали. Мы подтащили лестницу, я ее укрепил. Даниил Иванович уговорил их лезть выше. Носильщики поднялись до стенки, но тут окончательно застопорили. Нечего делать! Нагрузили на себя самое необходимое, а носильщиков отослали назад. В кулуарчике снег весь стаял. Залезли легко. Зато на стенке, несмотря на лестницу, тяжело было зверски.

Хотели рюкзаки отдельно вытянуть — не тут-то было: цепляются и никак не лезут. С большими усилиями выволокли на себе.

Траверс по непройденному месту за гривкой оказался не прост, как мы думали. Сыпучая порода и обледенелые снежники перемешаются, хотя в общем и не очень круто. Однако опасность съехать вниз большая.

Началась ледорубная работа. Осторожно под моим охранением переходит Даниил Иванович. Я также осторожно лезу вверх к скалистому выходу. Едва касаюсь рукой камня, как вдруг он валится. Кричу: «Камень, камень!». Даниил Иванович вертит голову влево, вправо. Увернулся, но последний небольшой камешек все же попал ему прямо в руку. Пригнулся к земле, прилег и молчит. Кричу ему. Он тихо отвечает: «Руку разбило»… Оставляю рюкзак и спешу к нему, достав предварительно бинт. Вся рука в крови. Промываю — рана до кости, однако кость цела. Перевязал, взял его рюкзак и, связав предварительно перебитую веревку, мы кое-как добрались до скалистого выступа.

Здесь пришлось надеть кошки. Начались рыхлые неприятные снежники вперемежку со скалами. Даниил Иванович часто припадает, стонет, а тут еще темнеть начало. Тороплю его, но он еле идет. Скалы чуть покрыты осыпью и снежниками, страшно неприятны. Я лезу на веревку вперед, закрепляюсь и тяну Даниила Ивановича — лезет.

Стало совсем темно. Лезем ощупью. Конца не видно. Еще пролезли веревки на три, как-то совсем механически.

Впереди над головой просвет — отлегло! Еще веревка, и я стою в выемке. Маленькая площадочка служит нам ночлегом. С большим трудом влезли прямо в нерасставленную палатку, предварительно обвязавшись веревкой, укрепленной за крючья. Даниил Иванович станет и просит меня разрезать бинт. Все слиплось — не поймешь, где мясо, где бинт.

25 августа. Спалось, хорошо. Голова не болит. Все делаем сугубо не спеша. К полудню перетаскиваю груз на гривку и здесь на площадке (метра полтора на три) ставлю палатку — лагерь «6400».

У Даниила Ивановича сильно разболелась рука. Соображаю насчет воды. Уже каплет. В увлечении свалил на себя камень. Удалось отпрыгнуть, хотя свалился и проехал по камням. Но кончилось все удачно. Лишь чуть поранил руки.

Часам к двум показались носильщики — три человека. Принесли палатки, чуток консервов и письмо от Николая Петровича Горбунова. Дышит гневом. Неоднократно упоминается правительственное задание. Завтра должны подняться и они.

Чудесная погода. Пока солнце — очень тепло. Высотомер с 6400 метров поднялся до 6700. Аппетит приличный. Самочувствие хорошее.

26 августа. Лагерь «6400». Ясное утро. Высотомер поднялся до 6950. Вначале хотели сделать обследование и подняться по гривке, но я занялся рисованием и время ушло, а у Даниила Ивановича идти большого желания не было.

К двум часам опять показались носильщики, на этот раз двое. Говорят: «Идут начальники». Пошел встречать. Цак и Шиянов уже поднялись по спущенной мной вчера на скалах веревке. Старательно помогаю им. Измотались они крепко. Юрка Шиянов бледный, едва двигается. Антон Цак тоже «хорош».

Проводил их до самого лагеря и опять вниз — вытаскивать вторую пару. Они на том же месте. Совсем едва живы.

Спустил веревку закрепил на крюк и вытянул поочередно.

У гривки уже темнота застала. Николай Петрович ничего не видит. Предложил ему снять рюкзак и оставить его на гребне: «Я после за ним схожу». Страшно долго лезли, почти на ощупь.

От лагеря я опять возвращаюсь, на этот раз за рюкзаком Горбунова. Тщательно ощупью раскидываю камни, шарю, разыскиваю в темноте рюкзак. Нашел! С ношей обратно, со всей осторожностью, удачно дошел до лагеря.

Все свалились. Из палатки носильщиков слышны стоны. Спим втроем. Ночь не холодна: температура минус 12 градусов.

27 августа. Лагерь «6400». Туман скрыл почти все, лишь видна вершина пика. Неприятный ветерок.

В девять часов выходим с Даниилом Ивановичем нагруженные станцией. Тяжелая штука! Сразу на кошках по острой гривке. Шаг медленный. Несколько передышек.

До первого «пупа» около двух часов хода. Вот и вершинка! Кажется рукой подать, а идешь, идешь — конца нет…

Скалистое обнажение. Даниил Иванович с видом полного безразличия едва дотащился и ухнул рядом в снег. Попили из фляжки — ценная вещь! Дальше пологий широкий гребень. Тщательно прощупываю путь ледорубом — снег рыхлый, с трещинками, но в общем дорога пока ничего.

Подъем берем справа, слегка траверсируя. До него долго блуждаем в поисках перехода скрытой трещины. Наконец удачно перебираемся ползком.

Через каждые 25–30 шагов отдых. В горле пересыхает. Дыхание частое. Охватывает чувство какой-то подавленности: кругом снежная пустыня, метет, клубятся облака… Даниил Иванович плетью висит на ледорубе или валится в снег. Сердится, что я быстро иду. Банка рыбных консервов ободрила, а конфеты хорошо «смазали» горло — меньше сохнет.

Выбрались. Впереди громадное плато, влево цирк, заканчивающийся вершинным гребнем. Прямо перед нами острый и изорванный гребень, напоминающий мост в преддверие вершины, которую закутали облака. Мрачно!

Бесконечные остановки, бесконечный путь. Вот до гребня уже кажется близко…

«Давай здесь оставим груз», — предлагает Гущин. Уже без двадцати пять. Вырыли яму и сложили туда чертовски надоевший ящик и прочие части радиостанции, а Даниил Иванович оставил и пуховую куртку. Громадное облегчение!

Вниз сбегаем быстро. Уже без былого чувства опасения проходим через трещины. Даниил Иванович фотографирует, а я жалею, что надоумил его заняться фотосъемкой: слишком долгое занятие.

Дошли до скалок. Даниил Иванович свалился. «Не могу, — говорит, — давай отдохнем!» Делать нечего! Хотя до лагеря совсем близко. Вот и «пуп», а вот выглянул и лагерь, забавно торчащий на острой гривке.

В лагерь прибыли без двадцати минут шесть. Ровно час спуска. Сразу же спать, почти не поев. Даниил Иванович говорит: «Никогда в жизни так не уставал».

28 августа. Лагерь «6400».

Бурная ночь. Опасались, как бы не сорвало палатки.

Туманное утро, туманное настроение.

Носильщиков вчера пришлось отправить вниз: сильно заболели, и лекарства не помогли. Обещали, если «голова пройдет», подкинуть еще питания. Но вряд ли… А с питанием тяжело — почти ничего нет, едим только кашу. Решено отправить Александра Федоровича Гетье и Антона Цака к пятому жандарму за оставшимся продовольствием.

Николай Петрович и Шиянов решили подняться вверх и закинуть палатки и кое-какие инструменты. Но, поднявшись на несколько шагов (я было уже по заданию стал их фотографировать), Юра сел, а вскоре и назад повернули. Так и кончилась первая попытка. У Юрия слабость страшная, бледен и сильно осунулся.

Погода лучше. Солнышко. Начало капать. Спешу запасти воду. Пора встречать Гетье и Цака. Беру веревку, и знакомый спуск начался. Здорово! Они уже почти у гривки! По укрепленной мною веревке вконец измотавшиеся товарищи поднялись несколько быстрее. Рюкзак Александра Федоровича я взвалил на себя и довольно легко пошел вверх. На гривке не выдержал и обогнал их. Как выяснилось позже, носильщики подкинули груз на пятый жандарм, чем очень облегчили поднимающимся альпинистам доставку груза и значительно сократили время.

Наконец-то удалось вдоволь напитаться всем. Вечером богатый ужин: магги, язык, компот.

Решено: завтра все выходят на вершину! Двое в качестве носильщиков: вечером они должны возвратиться на гривку, в лагерь «6400». Четверо остальных ночуют на высоте станции, а затем, если возможно, забрасывают ее к вершине, устанавливают, и штурмуют вершину.

Я лично предполагаю, что станцию поднять выше не удастся.

Хорошая ночь.

29 августа. Лагерь «6400». Утро, обещающее приличный день.

Долго варится завтрак. Половина девятого, а мы еще не поели. Наконец, тщательно распределив все съедобное, двинулись.

Первая связка (Горбунов и Гетье) была уже на первом «пупе», когда в 11.30 вышла наша — я и Даниил Иванович. Он несколько оправился, но все же еще слабоват. Идем довольно быстро и уже у трещины нагоняем первую связку. Считаем пульс: у меня 80, у Гетье 90, у Горбунова за 100. Тепло. Солнце печет здорово.

Спустя примерно час появилась третья связка (Цак и Шиянов) Юра опять стал что-то опускаться на снег.

Вот и скалы. По гривке шли не спеша, но ждать первую связку пришлось очень долго. Наконец, появились Горбунов и Гетье. Николай Петрович вновь старательно измеряет пульс.

Прошло полчаса, а третьей связки — Шиянова и Цака все нет… Иду навстречу им. Лезут.

— Ну как, Юра, самочувствие?

— Прекрасное.

Мы опять значительно обгоняем всех. Даниил Иванович стал чаще останавливаться. Долго отдыхаем у подъема после трещины и закусываем сахаром и галетами. Гущин от галет отказался. Настроение у меня чудесное — ору песни.

Наконец, показалась первая связка. С комичной осторожностью перебралась через трещину. Обступили меня.

— Ну, сколько еще до станции? — спрашивают.

— Да часа три будет!

— Неужели?..

— Это если хорошо идти, — подзадориваем мы.

Подъем мы взяли неожиданно хорошо. Но наверху Гущин сдал. Через десять шагов остановился. Я не выдержал. «Посиди, отдохни, Даниил Иванович, лучше будет». И пошел довольно быстро вперед.

Вот и станция. Вся засыпана снегом. Спешу разгрести площадку для палаток — скоро начнет темнеть. Работаю и ногами и ледорубом, а сам удивляюсь, как на высоте 6900 метров столько энергии набралось!

Показались остальные. Нога за ногу. Первый Даниил Иванович, как дошел, так и рухнул и не встает. Помог Антону Цаку дотащить рюкзак. Юрик Шиянов бледный, но еще улыбается. Деловитее и энергичнее всех, хотя тоже смертельно устал, — Николай Петрович.

Палатки поставили рядом. По три человека в каждой. Набьемся, как сельди в бочку. В нашей — Антон. У Николая Петровича — «кухня» и продукты.

А крутить стало не в шутку. У ребят мерзнут ноги, и все желают скорее попасть в палатку. А как улечься втроем, да еще быстро? Даниил Иванович стонет, залезая в мешок: все не знает, как больную руку положить. А тут еще Антон неосторожно стукнул по ней. Ну, мне-то вклиниться — дело привычное. Скомандовал: «На бока!» и втиснулся. Даниил Иванович только охнул.

Высота 6500 метров. Все ближе заветная вершина пика Коммунизма

Из «кухни» получаем порции магги, язык, чай. Достаю я, поэтому и лежу посредине. Холодом обдает протянутую руку и тут же обжигает горячей посудой. Даниил Иванович от языка отказывается (значит в нашу пользу). Антону даю фенацитин. Ну, теперь, кажется, все.

Спал не плохо, тревожил ураганный ветер, который кое-что в конце концов покалечил.

30 августа. Лагерь «6900». Вид у всех пасмурный.

Решили так, мне с Цаком идти вперед со станцией. Остальные немного позже донесут части к ней. Цак должен проводить меня метров на двести, потом спуститься и с Шиянчиком «скатиться» вниз до Ледникового лагеря.

Увы, не дошли еще до подъема на гребень, как Антон взмолился: «Не могу, ноги замерзли, не дойду…». И через пять шагов остановился.

«Ну, отвязывайся, давай станцию — я один пойду». Взваливаю двойной груз на спину. Тяжело, но шагаю все же успешно. Уже до половины крутой части поднялся, когда отделилась от лагеря фигурка.

Глубокий снег: Тащить станцию тяжело, но до трещины все же дошел. Закусываю сахаром и шоколадом.

Из лагеря кричат: «Даниил Иванович заболел, идет вниз…» И вскоре от лагеря вниз начинает спускаться третья фигурка. Двигаются страшно медленно и все еще по ровному месту. Часто садятся.

Туман причудливо застилает все кругом, лишь надо мной кусок ясного неба, Сильно печет солнце. Поджидая отставшую пару, занялся рисунком.

Александр Федорович подтянулся к Николаю Петровичу, сели оба и… безнадежно. Я не выдержал, без рюкзака спустился к ним.

— Ну, Николай Петрович, с такими темпами мы у вершины станцию не поставим.

— Вы правы, давайте спускаться! Женя, идите за станцией и спускайте ее вниз. Поставим у лагеря…

Мои предположения сбылись, а как этого не хотелось!.. Николай Петрович продолжает:

— Станцию ставим близ лагеря и, отдохнув, совершаем восхождение на вершину.

Они едва дотащились до лагеря. Ноги у обоих подкашиваются, особенно у Александра Федоровича. Иду за ящиком.

Основание станции — доска от ящика, положенная чуть ниже снежной поверхности. Колья вошли крепко в наст, растяжки натянулись.

Радиоантенну тоже установил неплохо. Жаль, ветер слаб, не крутит пропеллер.

Кухмистерская теперь у меня. Варю, жарю: магги, язык, чай. С удобствами забираюсь в мешок. Сплю хорошо. Ночью ветер и снег.

31 августа. Лагерь «6900». С утра мрачно. Ветер, снег, туман.

Принимаюсь за чай. Две кастрюли сразу опустошили. Вылез, отгребаю снег около палаток. Туман, ничего не видно. Снег тает на палатке и вода бежит внутрь.

Николай Петрович с Александром Федоровичем занимаются составлением «высокогорного ассортимента» продуктов. (Платоническое занятие, особенно когда продуктов ничтожное количество и в животе урчит).

Готовлю «язык по холодному», желая накормить одним видом, как во французском кабачке.

А снег все валит. Был просвет, но и тот затянуло тучей. Завтра, если погода будет сносная, выступаем на вершину. Если нет — еще ждем день на самом умеренном пайке.

Не спится. Все на луну смотрю. Светит ярко. Иногда снежком пересыпает.

1 сентября. Лагерь «6900». На рассвете начался сильный ветер, и вскоре разразилась снежная буря. Пришлось восхождение отложить на завтра.

Продукты экономим. Вместо какао готовлю лишь чай. Светит солнце, но кругом ничего не видно.

Ставить станцию сегодня, конечно, невозможно. Решили вначале попробовать у палатки… Только вылез — моментально замерз. Адские порывы смерча! Пропеллер крутится.

Очистил от снега обе палатки. Замерзли ноги. Снял шекельтоны — и в мешок! А станция осталась за палаткой. Николай Петрович сильно сердится. Но над палаткой проносятся такие смерчи, что вылезать нет никакого желания! Но замучила совесть — уснуть не мог. Вылез до половины и снял пропеллер. Палатку мгновенно наполнило сугробом. Залез с головой в мокрый мешок и тут же заснул.

Порывы ветра невероятные. К утру порвало растяжку, и в моем распоряжении остался кусочек палатки. Ноги и бока крепко прижаты сугробами снега. Температура 27 градусов мороза.

2 сентября. Лагерь «6900».

Кругом свистит и ревет. Николай Петрович молит о помощи. Их палатку завалило наглухо. Не могут шевелиться. Задыхаются.

Я вылез из палатки. Сейчас же едва не сбило с ног, а палатку забило снегом.

Крышкой от кастрюли начинаю кое-как откапывать заживо погребенных. Освободив пострадавших, откапываю и их оторванную палатку. С большим трудом натянул ее вновь.

Затем натянул и край своей палатки. Закоченел. Влез в нее. Долой шекельтоны! Спальный мешок — ледяной. Немного отошел. Принимаюсь за кухмистерскую. Главная трудность — передача еды в другую палатку.

К вечеру стало стихать, и наконец, прояснилось. Вылез на работу по раскопке палаток. Работы — жуть! Нас завалило на метр. Кругом побелело. Выглядит все особенно мощно и как-то призрачно. Минимальный термометр показывает 45° мороза.

Завтра — последний шанс на восхождение. Продукты кончаются. Александр Федорович чувствует себя плохо.

3 сентября. Лагерь «6900».

Рассветает. Изредка метет. Дали туманны, но в общем ясно. Решено: выходим!

До трещины идем не связанные. Я довольно быстро обогнал Николая Петровича. Старые следы мои замело и надуло глубокого снега. Медленно лезу по колено в снегу. Николай Петрович у трещины сел:

— Посмотрю ногу, не чувствует ничего.

Жду. Разувается страшно долго. Нога оказалась в порядке. Связались, и я полез. Ноги уходят глубоко в снег. Я весь в снегу, но все же медленно продвигаюсь вверх. Круто. Николай Петрович с одышкой медленно пробирается по моим следам.

Крутая часть оказалась длинной и утомительной. Снег необычайно глубок. Продолжительный отдых на первой вершинке. Дальше тревоживший нас карнизик оказался очень простым, и мы легко обходим его по правой стороне. Еще один подъем и опять глубокий снег. Николай Петрович все чаще садится, видимо, ему тяжело поспевать за мной.

Пологий подъем и гребень пройден. Но сколько времени прошло! Если и дальше так будем продвигаться, то прощай вершина! До темноты не добраться.

Предлагаю Николаю Петровичу отвязаться. Пойду вперед до седловины, а потом прямо на вершину. Николай Петрович пойдет там, где будет удобно, без большого подъема, и постарается подняться по северо-восточному гребню, сколько возможно. Предложение принято.

Иду один (Николай Петрович все сидит). Пологий подъем к траверсу вершинного гребня. Иду легко и быстро, склон 35–40°.

Встретил глубокий снег. Лезу по 15–20 шагов, затем отрыхаю. Обдумал план траверса. Иду под кубическими сбросами. Из глубокого снега выхода нет. Резкий поворот вверх вывел, наконец, на жесткий фирн.

Николай Петрович шевелится где-то далеко внизу. Кричит… Что — понять не могу. Доносятся лишь обрывки фразы: «Буря!.. влево…» По гривке, действительно, помело здорово и закружились смерчи.

Громадная трещина. По мостику переползаю на противоположную сторону. Беру резко вправо. Траверсирую над трещиной с большой осторожностью. Склон 45 градусов. Боюсь делать большие остановки. Солнце уже спустилось низко!

Вот и северо-восточный цирк. Он залит солнцем и в глубоком снегу. Возникает новый план: затащить рюкзак на северо-восточный гребень — все равно по пути к вершине.

Тяжело лезть по крутому склону и в глубоком снегу. А вершина зовет и требует все новых усилий! Но какое облегчение и радость — на гребне, как фаянс, жесткий наст. Спешу посмотреть на запад — чудесная картина!

Слева огромная вершина — пик Е. Корженевской — за ней резкое понижение. Вершины слабо оснежены. На запад тоже массив: гребень с рядом вершин, уходящий дугой на северо-запад. Меж вершинами пика Коммунизма и Корженевской целая система красивейших, чешуйчатых ледников, спадающих в северо-западном направлении, но куда именно, проследить не удалось — закрыл туман. Поднимаюсь на острый гребень. Все же высота сказывается: шагов двадцать сделаю — и отдыхаю.

Начал спуск в основную выемку. Гребень, как нож, и небольшие карнизики. На восток почти полный отвес, около километра.

Последний крутой тяжелый кусочек преодолен. Справа гряда скалистых более пологих выходов. Первые плиты камней.

Вершина!.. Вот она! Не выдержал, от волнения и радости на четвереньках вполз и лег на чудесные, чуть тепловатые и защищенные от холодного ветра плиты.

Первое — вытащил альтиметр. Стрелка прибора ушла на последние деления — 7700 метров. Это приятно удивило. Если даже взять поправку (он показывал несколько более), то цифра все же остается солидной, близкой к 7500. Температура по альтиметру 20 градусов. Это не точно. Он обычно здорово не дотягивает. При сильном ветре морозит крепко. С моих усиков свисают две огромные сосульки. Борода тоже стала ледяной.

Дыхание восстановилось. Вытащил из кармана полплитки шоколада, сжевал (рассыпается, как песок, и безвкусный какой-то).

Делаю схемы и зарисовки ледников, вершин и хребтов. Как обидно: вся южная, восточная и юго-восточная сторона закрыта от вершины огромным облачным флагом. Юго-запад тоже в туманной дымке и очень плохо различим. Лишь северо-запад очищается от тумана и видна грандиозная глубина, вызмеенная красивейшими и мощными ледниками, и громады хребтов, уходящих и снижающихся вдали. Отсюда чувствуешь всю громадную высоту пика. Все вершины, тоже немалой высоты, — глубоко внизу. Лишь пик Корженевской «пытается подняться» до пика Коммунизма, но все-таки значительно уступает.

Солнце не ждет и неуклонно опускается вниз. Приходится спешить. Тревожит состояние Николая Петровича.

Последняя задача — сложить тур и вложить в него банку с запиской — оказалась не такой простой. Вершинные плиты представляют породу исключительно мягкую, пористую, красноватого цвета с округленными краями. Небольших отдельных камней рядом с вершиной почти не нашлось. Видимо, свирепствующие ветры срывают их и сбрасывают вниз. Лишь немного отойдя от вершины, удалось найти несколько камней и заняться не легким в этих условиях перетаскиванием их к вершинному левому (по ходу) пику, отделенному небольшой трещиной, полунаполненной снегом; через трещину приходилось широко шагать, и это утомляло еще больше. Притащив таким образом плит пять-шесть, сложил их вокруг плоской банки и сверху покрыл наиболее крупной плитой. Кончена работа!

Встал, огляделся. На туманном фоне востока тоже встала огромная фигура. Я замахал руками — и там поднялись огромные лопасти и тоже замахали.

Пора на спуск. Забрал альтиметр, ледоруб и не спеша полез среди камней. Увы: то, о чем столько думал, — забыл! Забыл захватить камень с вершины. И еще пожалел, что тур сложил на самом вершинном камне, его наверняка сдует (а все из-за того, чтоб не сомневались, что до вершины дошел). Правда, кроме записки ниже в щель заткнул обертку от шоколада, но и она вылететь может.

На крутой гривке пришлось спускаться очень осторожно. Но слез довольно легко и быстро. Несколько неудобней стало идти дальше, по острому гребню. Приходилось сугубо аккуратно и не спеша ставить ноги и прочно всаживать кошки, стараясь не зацепить о штанину, иначе полет обеспечен.

Так, почти без отдыха, выбрался из выемки и увидел на гривке, на месте моего подъема, фигурку Николая Петровича. Спешу к нему по острой гривке. Один раз зацепил штанину, но удачно — хорошо воткнутый ледоруб удержал. Сбежал с гривки, траверсирую трещину. Вот уже скалы и встреча с Николаем Петровичем! Пожали руки, поздравили друг друга. Он видел меня на вершине.

— А где же рюкзак? Я не нашел его, — говорит Горбунов.

— Да вот он, в трещинке, к нему и следы ведут… — Чуть не рысью бегу к рюкзаку (досадно, сколько времени ушло, а измерения еще не сделаны).

Достаю инструменты, планку для лейки. Николай Петрович заряжает трясущимися руками. Замерз он очень. Щелкает фотоаппаратом, но лейка работает явно плохо. Я беру бусоль и начинаю делать засечки. Записываю цифры в альбом и тут же спешу сделать наброски вершины Корженевской, западного гребня и других. Выходит коряво, трудно сосредоточиться, но хорошо и это, потому что (как позже выяснилось) зарисовки оказались единственными документами, характеризующими западные вершины. Лейка замерзла и ни одного снимка не вышло.

Николай Петрович спешит на спуск. Замерз окончательно. Солнце уже садится.

Я остался дорисовать и собрать инструменты. Захватил три камня с гривки (но позже забыл их на высоте 6800).

Ну, прощай, пик! Быстро пошел по крутому спуску догонять Николая Петровича. На седловине догнал.

Под мощными стенами кубических сбросов, маячащих силуэтами, совсем темно. Но скоро выручила луна. Желтым блином вылезла из туманной дали, не сразу, но осветила нам спуск. А подход к гривке был освещен уже исключительно ярко.

Николай Петрович немного отстает, делает передышки. Я покорно дожидаюсь. Вот и крутая часть спуска. Глубоко приходится приседать, чтобы без рывка опустить ногу в рыхлый грунт. Выше колена увязают ноги в старых следах. Кричу Николаю Петровичу:

— Легче ставьте ногу…

Но уставший Горбунов топает грузно, во весь мощный вес. Однако снег не сдал, и Николай Петрович удачно дошел до низа. Трещина также благополучно осталась позади. Ну, теперь дорога ясна и легка.

Очень тревожит состояние Александра Федоровича. Когда мы уходили, он был очень плох. Как-то он? Не случилось ли чего-нибудь непоправимого в наше отсутствие?

Быстро с подбежкой иду к лагерю. Луна ярко заливает фирны пика зеленоватым таинственным светом, отчетливо выделяя наши следы. Маленькими квадратиками показались палатки. Еще ускорил ход — и вот я уже около них. Тихо. Приоткрываю палатку.

— Александр Федорович, вы живы?

— Жив, жив, и о вас страшно беспокоюсь…

— Ну, как видите, и мы живы, и вершину взяли!..

Пока говорили, подошел и Николай Петрович. Опять поток взаимных расспросов.

«Хорошее самочувствие, очень удачно спустились», — говорит Николай Петрович и разуваясь, и вдруг замолк, пощупал ноги — они ледяшки и носки к пальцам примерзли. Вот так удачно!..

Сейчас же (о чае уже некогда думать) перетащился Николай Петрович в мою палатку и пошла работа оттирания. Одну ногу тру снегом и рукавицей. Другая одета в носок и сам Николай Петрович трет ее. И так по очереди — бесконечная, нудная, но необходимая работа. Постепенно разминаются пальцы, появляется гибкость. Пальцы уже сами гнутся, но чувствительность никак не возвращается. Прошло много времени. Высоко взошла луна — я все тер. Наконец, пальцы пришли в приличное состояние, совсем оттаяли, но чувствительности добиться так и не удалось. Решили кончить. Спать клонит (о чае уже забыли думать).

Скорее в мешок. Влез в него во всем снаряжении, исключая ботинки. Ноги оказались тоже чуток подморожены, однако оттирать не стал. Попробовал — гнутся, ну и ладно, отогреются сами. Заснул быстро и спал здорово.

4 сентября. Лагерь «6900».

Встали не рано. Чудесное ясное утро. Принимаюсь за приготовление чая. На магги что-то не тянет.

Ноги Николая Петровича двигаются нормально, но чувствительность, увы, не вернулась.

Занялся сборкой станции, Николай Петрович — кухней. Беспрерывный чай — это почти единственное, что у нас осталось. Есть еще банка шпрот (порция Николая Петровича). Но вот и она дружно опорожнена. Осталось немного шоколада — доели и его. В общем подчистили все остатки, а чай разливался рекой на все лады. Так часа два и прочаевничали.

Начали сборы. Пока вытряхивали все из палаток, да укладывались — времени прошло уйма. Все мокрое, все в снегу, все обледенелое. Нужно немного подсушить (с трудом свертывается), да и больным нужно помочь уложиться.

Сборы закончились, когда солнце сильно склонилось к вершине. Я навьючил на себя огромный рюкзак, захватил остатки деталей к станции и отправился кончать установку.

Радиостанцию подтянуть — дело нескольких минут. Соединил контакты, затем начал заклепывать пропеллер, чтобы не сорвало. При помощи кусачек довольно добросовестно укрепил его. Осталось подтянуть растяжку, установить стойку по отвесу, надеть тормозной винт.

Я уже кончал работу, когда со склона раздались крики. Приподнявшись, я увидел Николая Петровича и Александра Федоровича. Они беспомощно сидели и усиленно звали меня. Поспешил скорее собрать разбросанные инструменты, привел в порядок станцию и, вскинув свой рюкзак, быстро двинулся к ним.

Состояние Александра Федоровича тяжелое. Связались. Впереди я, затем Николая Петрович, последним Александр Федорович. Часто отдыхаем. Александр Федорович дышит страшно тяжело. Бледный, как мертвец, и странно заострился весь, смотреть жутко. Тут и поспешить не мешало бы: вечер скоро и ноги Николая Петровича опять могут замерзнуть, но никак нельзя!

Пошли трещины. Следы во многих местах передуло и намело целые сугробы, что еще больше затрудняет передвижение.

Александр Федорович опять свалился. Терпеливо ждем. До каменистых выходов еще три раза отдыхаем, а на оных расположились всерьез. Целая процедура поднять Александра Федоровича: ослаб он страшно.

Солнце уже зашло за вершинный гребень пика. Длинная тень закрыла Бивачный ледник, лишь гребни соседних вершин еще ярко сияют. Александр Федорович жалуется:

— Николай Петрович, идите ровнее, вы сейчас меня свалите…

Еле тащу связку. Наконец последний снежный бугор. Еще немного… Вот последняя гривка, а вон и палатки лагеря «6400» венчают скалистую гривку.

Но что это? Из палатки кто-то выходит. Кричу:

— Антон!..

Незнакомая фигура в гольфах спешит навстречу. Фигура приблизилась. Носильщик? Нишан! Вот так щеголь! И где это он гольфы достал? Пока он обходит камни, по огромной заплате сзади на гольфах узнаю свои. Ну, хорошо, носи, да лазай только получше!

С его помощью довольно успешно транспортируем вниз Александра Федоровича. На мои плечи легли все вещи. Груз получился увесистый, но плечи выдерживали, в помощи не нуждались, и все довольно быстро дошли до лагеря.

Трогательная встреча. Расцеловались с Антоном и Зекиром. Они, оказывается, поднялись совсем недавно, за полчаса до нас и подтащили продукты.

Уложили Александра Федоровича и Николая Петровича в палатку.

Я устроился в нижней палатке с уртаками, и они сразу же принялись меня угощать. Язык, колбаса, сыр, печенье, чай… С жадностью навалился на все сразу. Даже спать тяжело.

Увы, не все хорошо кончается. Часа через три характерная боль в глазах. Всю ночь не мог заснуть.

5 сентября. Лагерь «6400».

Утро печальное… Глаз открыть не могу — страшная резь. Было трудно собирать станцию в очках и я снимал их! Провозился со станцией целый день на высоте 6900 метров на ярком солнце. И вот я слепой.

Носильщиков нагрузили увесистыми рюкзаками и отправили вниз. Пошли без особого энтузиазма; внизу есть, говорят, нечего, а здесь всего много.

Спускаюсь быстро — частично по лестнице, частично по скалам

Антон переселился ко мне. Ухаживает за «слепым» и кормит, как на убой. К вечеру боль стала утихать. Решили на ночь никаких снадобий не прикладывать. Александр Федорович чувствует себя значительно лучше. Но у Николая Петровича ноги отнюдь не поправляются, а наоборот, ходить ему становится все труднее.

6 сентября. Лагерь «6400».

Я уже немного могу смотреть, хотя обильно бежит слеза и перед глазами туман. Спускаться решили сегодня. Медлить нельзя. Сборы заняли много времени. Опять в рюкзак набралось слишком много. Пришлось мои ватные штаны оставить. Палатку свернули, и, привалив камнями, тоже оставили. Зато злосчастную кинамку уже никак нельзя было оставлять — взвалил на себя.

Выходим поздно, около 11 часов. Первая связка — Николай Петрович и я. С сугубой осторожностью лезет Николай Петрович. Я охраняю. Конец веревки короткий. Пройдя его, Николай Петрович отдыхает. Задняя двойка нервничает. Просят, чтобы их вперед пустили. Но они с Александром Федоровичем не пошли бы быстрее.

Наконец, дошли до спуска по склону. Опять верхние ждут, чтобы не спустить на нас камни.

Присыпанный снегом скалистый склон требует еще большего внимания. Помогают вбитые раньше крюки. Говорят, скоро и веревка должна быть, укрепленная Александром Федоровичем, Долго искали, и лишь у самого снежника действительно оказался короткий конец, который немного помог.

Со снежника все сдуло. Кое-где обнажился лед. Пришлось подрубать. Сверху торопят и волнуются. Александр Федорович взял у Антона ледоруб, когда тот снимал рюкзак, что-то крикнул нам, взмахнул ледорубом и… выпустил его. Сделав несколько огромных прыжков, злосчастный ледоруб попал на камень, да так, что дальше уже полетели две части, а вскоре и все четыре скрылись за ближайшим уступом.

Осторожно спускаемся с последнего снежника, охраняя друг друга.

Самая неприятная часть позади. Впереди пять жандармов, но уже значительно обезвреженные навешенными веревками, лестницами и, что, пожалуй, главное, — очищенные от шатких камней.

Отдохнули. Сыпучим кулуарчиком пошли скорее, хотя и тут требовалась осторожность: камни сыплются здорово.

Еще кулуарчик, но более безобидный, и Николай Петрович страхует меня уже с площадки пятого жандарма. Спускаюсь быстро — частично по лестнице, частично по скалам. Не успели мы выбраться, как сверху уже посыпались камни: опускаются Антон с Александром Федоровичем.

Наиболее неприятный траверс по стене тоже отнял много времени. Горбунов сначала не знал, как к нему приступить, но благодаря своему длинному росту спустился удачно.

Четвертый жандарм уже кажется пустяковым, хотя охранение не оставляем и здесь. Вот и траверс у снежника, заваленного свежим снегом, остался позади. Николай Петрович обошел кругом и снизу охраняет. Я быстро подхожу к нему. Вообще за мной задержки не бывает. «Вы идете вдвое быстрее», — замечает Горбунов.

Впереди кусочек с наклонными плитами, требующий большого внимания. Еще немного и последняя лестница прощается с нами. А отсюда до второй снежной гривки — рукой подать. Но без кошек тут не обойтись. Спуск пошел быстрее. Охраняем лишь на самых крутых участках. Прошли уже почти весь снежник, а вторая связка только выходит на него.

Опять снимаем кошки. Надоедливая процедура, особенно когда время дорого — дело совсем к вечеру. Знакомый траверс скалистой стенки. Гривка. Кулуар и спуск к третьей снежной гривке, требующий осторожности, дабы не наградить нижнего хорошим камешком. Все прошло удачно.

Ба! Знакомое лицо улыбается навстречу. «Ураим! Якши, джигит! Лезь выше, там начальник, помоги, рюкзак возьми», — и разошлись. Спешим скорее спуститься, чтобы невзначай шишка сверху не прилетела, и все-таки парочку камней он нам бросил. Опять встали на кошки.

У лагеря «5900» встречают уртаки. Кроме Зекира все налицо. Рады страшно! Решили было отправить их на «5600», но пока сматывали «шара-бара» стемнело совсем, да и они не выражали энтузиазма к спуску. Решили оставить ребят, благо и палатка еще одна прибыла. Ребята довольны.

Мое зрение восстановилось окончательно. В сухом и мягком мешке спать прекрасно.

7 сентября. Лагерь «5900».

Утро чудесное. Уже чувствуется, что спустились порядочно.

Солнце хорошо пригревает и воздух теплый — минус 3 градуса (вчера вечером было минус 5). Александр Федорович поправляется страшно медленно. Все еще очень слаб.

Со скалы виден лагерь «5600». Нам кричат, видимо, горят нетерпением нас увидеть. А мы не спешим. Сначала отправили уртаков, затем собрались и сами. Пошли опять в том же порядке.

Носильщики ушли недалеко. На втором жандарме догнали их и помогли спуститься. Старательно охраняем; лезут ребята тихо и неуверенно. Потом полез Николай Петрович. Что-то ужасно долго, ждать надоело. Оказалось, изменение в пути: выпали некоторые камни, и спуск затруднился.

Дальше уже пустяковое дело — идем «пешком». Ух, как приятно! Почти вся действительно серьезная армия жандармов побеждена и осталась позади. Впереди длинный волнистый гребень, еще одна скалистая кочка, пологий гребень и мы уже совсем дома — в лагере «5600».

Носильщики резвятся, дурят, скатываются по снежнику. Снег растопило, мокроватый, скользит. От прошлой бури еще остался толстый покров, местами ноги вязнут в следах. Последний раз снимаем кошки. Через жандарм перебираемся быстро и по снежнику уже топаем без кошек. Из лагеря на ближнюю кочку вышли встречать нас все его обитатели. Первой затрещала кинамка. Оператор страшно суетится. Миша Дудин торжественно говорит поздравительную речь. Сошлись, обнялись и крепко расцеловались… Приятно все же, когда так тепло встречают и радуются нашей общей удаче. Оператор продолжает щелкать и трещать, снимая со всех сторон и в разных комбинациях. Доктор сейчас же занялся больными.

Н. Горбунов и Е. Абалаков в лагере «5900»

Появилось еще одно новое лицо и приветствует нас. Это длинный юноша — строитель станции радист Маслаев. О его прибытии мы уже знали, знали и о том, что он привез самопишущую годовую станцию. Мы хотели поставить ее на «5900», но Маслаев поторопился и поставил ее на «5600». Однако получилось совсем неплохо. Тот же Маслаев ободрил совсем было упавших духом «низовиков», увидав 3 сентября со склона пика Орджоникидзе две наши фигуры, поднимающиеся к вершине пика Коммунизма.

Передохнули. Наговорились вдоволь. Наконец, смотали свое «шара-бара», и лагерь «5600» был ликвидирован.

Начали спуск.

На карнизе глубокие следы, поэтому кошек решили не надевать. С легким подкатыванием сбежали вниз. Дорожка заметна, но уже здорово подтаяла, местами обнажился лед. Скалы уходят назад. Грозно нависающий ледник тоже отступает. Наградит ли он на прощанье лавиной или помилует? Давно уже не было больших лавин, а там наверху явно готовится огромная лавина, она уже медленно отделяется от основной массы, готовая ежечасно нарушить грохотом горную тишину. Но нас помиловала.

С подкатцем прошли лавинный кулуар, по крутой части съехали сидя и дальше с подбежкой вниз по извилистой тропе. Отставших еще не видно.

Знакомый шум ледникового потока. Так бы и выкупался в нем! Теперь только стена сераков отделяет нас от лагеря. Меня берет радостное нетерпение, и я все время убегаю вперед. Кончилась ледяная готика. Вышли на серую зыбь морен, но на этот раз они не удручают: ведь лагерь уже на виду и там нас ждут! С вершинной морены кричу его обитателям.

В лагере зашевелились. Люди в полушубках, похожие на зверей, двинулись нам навстречу. Даниил Иванович с рукой как в люльке. За ним Шиянчик. Данила растрогался, а при упоминании о руке даже всплакнул. Юрочка все еще бледноватый, но выглядит уже бодрей.

Темно, а Александра Федоровича, давно спустившегося с последнего ледникового крутяка, все нет и нет. Уже произошла перегруппировка палаточных обитателей и место ждет больного. Я не выдержал, иду навстречу, ковыряя в темноте морену. Сверху услышал, наконец, голоса и скоро встретил отставших. Обняв за шею Мишу и Витю, как на костылях, медленно передвигается Александр Федорович. Я сменил Маслова, и мы заковыляли.

В лагере уложили Александра Федоровича в палатку.

Спим втроем в старой нашей палатке. Из палаток доносятся стоны, хриплое дыхание, многие во сне вскрикивают. Кажется, один я здоров и сплю за всех.

8 сентября. Лагерь «5600».

С утра начались сборы. Закончились они лишь к 12 часам.

Я пошел с рюкзаком раньше, с расчетом успеть подняться на гривку и порисовать пик Коммунизма.

Погода исключительная. Легко идется по знакомой легкой дороге вниз. Вот первая гряда сераков. Как все изменилось! Сераки растаяли чуть ли не наполовину. Особенно неузнаваема дорога у озера: из трудно проходимой среди грандиозных сераков она превратилась в пустяковую. От нашего моста не осталось никаких следов: дорога и здесь упростилась — проходит теперь по берегу. Озеро разрослось и изменило очертания.

Устроился рисовать. Закончив акварель пика Коммунизма, нельзя было не соблазниться панорамой цирка пика Ворошилова. Но здесь, к сожалению, пришлось ограничиться рисункам. По богатству цвета это исключительное местечко.

Караван из маленьких фигурок прошел подо мною и исчез. Спешу вниз. Небольшой неприятный участок плит, остальное — крутые осыпи. Только посматриваю, чтоб сзади камень не влетел. Подбегаю к рюкзаку, с ходу на спину — и айда дальше! Подкрепиться даже не захотелось. До спуска прошел быстро, а под ним обнаружил и караван.

Опять морены. Лошади поскальзывают. Однако до подъема добрались удачно. Зато при попытке подняться по крутой и полуразрушенной тропе полетели вьюки. Пришлось лошадей выводить порожняком и вьюки подтаскивать наверх самим. Дорогу развезло здесь жутко. На южном склоне большие оползни сделали ее непроходимой. Обходы страшно плохо разработаны.

Часть каравана отстала. Начинает темнеть. Ну, будет работа! Народ там остался свежий. Доктор, оператор да носильщики — поблуждают. Караванщики нагонят — выведут.

Догнал ребят. Идем в потемках, отгадывая дорожку. Она кажется бесконечной. Из лагеря усердно кричат и палят. Вдали появился огонек. Он все ближе, ближе и вдруг вынырнул из-за холма совсем рядом. Э! Абдурахман, Шибшов, Алеша!

— Ну, хоп, валите навстречу каравану!..

Огонек зашатался и начал удаляться…

Караван и остальные застряли крепко, нужно выручать. Однако сейчас так темно, что помочь чем-либо трудно, а лучшего проводника, чем ушедший навстречу Абдурахман, не найти. Придется ждать. Подкрепились кийком (остатки от загубленной Мишей пары), вдоволь почаевничали.

Тем временем луна осветила вершины и полезла на ледник. Ну теперь, пожалуй, придут! Действительно, снизу слышны голоса, бряцание копыт. Показались люди, лошади. Идем навстречу.

— Ну как, все? — спрашиваем.

— Нет. Часть осталась ночевать там, на подъеме.

Оказалось, застрявшие поднимались пешком, что было нелегко и Николаю Петровичу и Александру Федоровичу, а затем начали путать и решили заночевать. Поставили палатки и в общем устроились неплохо. Хорошо, что караван дошел.

Чудесно выспались под открытым небом.

9 сентября. Рано утром отправили к «осажденным» гонцов с питанием и лошадьми.

Чудесное ясное утро, чувствуем себя после холода и снега как на курорте. Обстоятельное омовение сопутствует плотному завтраку. А как приятно печет тело, расставшееся со штурмовками, горячее солнце! Вот и последние, говорят, продвигаются. Сейчас настроение у всех хорошее. Опять у озера вырос большой лагерь.

В связи с успешным окончанием восхождения носильщики устроили сабантуй с чехардой и цыганской борьбой. Фурор произвела схватка, в которой Абдурахман перевернул Елдаша — чемпиона, уже сугубо тяжелого веса. Веселы — резвятся, смеются.

Меня, наконец, осмотрел доктор и нашел мое состояние исключительно хорошим: даже пульс 62 удара.

Наши планы таковы: под редакцией Николая Петровича составить телеграмму ЦК Партии и Правительству. Маслаев, оператор, я и еще несколько человек должны дойти до метеорологической станции и оттуда по радио передать ее в Москву. Николай Петрович показал нам на карте две точки, где может находиться метеорологическая станция. С тем и пошли.

Пройдя первую речку, повстречали наших охотников, весь цвет: Миша, Юра, Антон. Они забрались высоко, но кийков не видали.

И стало темнеть. С Перевала пяти услышали внизу голос. Оказалось, оператор преодолевает нижнюю часть спуска. Спустились чуть не ощупью. Никакой видимости. Прошли немного, вдруг еще один знакомый голос…

— Аркадий Георгиевич! Вот встреча!

— Ну, поздравляю! Мы хотим добраться к Подгорному лагерю. Со мною художник Котов.

Консервы взяли очень кстати. За чаем пришлось коротенько рассказать историю восхождения. Уже забравшись в спальный мешок, долго беседовали с Котовым. Рассказывал об Алтае (он тоже сибиряк, из Томска). Говорили об искусстве.

Взошла луна. Картина кругом столь мощная и сказочная, что долго не мог уснуть.

10 сентября. Встал с восходом солнца — решил сделать наброски пика Коммунизма и соседних вершин. Поднялся на чудесную скалистую гривку. Маслаев меня сопровождает. На соседней гривке увидал наших охотников. Кийки и на этот раз не желали, видимо, их баловать. Стала очевидна вся безнадежность дальнейшей охоты.

Хороший вид способствовал желанию подняться еще выше. Маслаев, упорно шагавший за мной, не выдержал и сел. Я занялся рисунком. Внизу прошел наш караван. Маслаев начал спуск и быстро исчез. Сделав три наброска, начал спускаться и я.

Внизу застал еще Аркадия Георгиевича и бородатого дядю, никак не подозревая, что это и есть художник Котов, с которым я разговаривал ночью. Продемонстрировал свои наброски вершин под хвалебные гимны Аркадия Георгиевича и поддакивание бородатого.

Распростившись с товарищами, быстрым шагом подался вниз. Караван остановился недалеко, и вскоре я его нагнал.

Мои спутники, рассчитывая вернуться сегодня, оставили свои рюкзаки караванщикам. Посему и я решил пойти налегке, оставив также рюкзак у караванщиков. Засунув альбом за рубаху, с подбежкой зашагал к «чертову гробу».

Вот и озеро в глубине, обходная по крутой насыпи тропа уже хорошо разработана. Какой изумительный отсюда цирк Калинина, я раньше и не замечал! Подъем, тропа крутит по морене. Владина «чертова гроба» пуста. Вот и перевал выползает меж острых пиков. Знакомые места! Юрта подстанции. У входа кинооператор. Он совсем недавно здесь. Маслаев не появлялся. (Без приключений не может).

Радушные хозяева (два техника-строителя станции и караванщик, здоровенный киргиз Козыбай) угощают нас супом из кутаса[18].

Тревожит судьба радиста Маслаева. Пошел навстречу. Вышел на морену — вижу уже к самому низу спускается фигура. Маслаев!

— Где ты пропадал? — спрашиваю.

— Очень высокий перевал. Лез, лез… Осыпи очень крутые, сыплются… (Представляю, какой грохот был!). Устал очень.

— Ну, хоп. Подзакуси, да пойдем! Времени уже много.

Я расспросил зимовщиков о дороге к станции. Надо было идти по леднику, а там на выступе будет видна станция куполообразной формы, издали похожая на камень. Вышли на морену.

На льду, поджидая отставших, сделал пару рисунков. Вдали увидел что-то похожее на станцию. Расстояние показалось подходящим. Правда, не совсем совпадала форма, но на камень во всяком случае было похоже. Объявил о своем открытии. Все смело зашагали вперед.

Но чем ближе мы подходили, тем все больше нарастало скептическое отношение к моему открытию. Подойдя вплотную, убедились, что это таки действительно камень. Огляделись несколько растерянно. Новых признаков станции не обнаруживалось. Уныло пошли вперед, шаря глазами по склонам. Я опять наемного опередил остальных. Маслаев несколько раз палил. Мы упорно кричали, но, увы, все без ответа…

Солнце зашло за хребет. Холодная тень легла на ледник. В коротеньких штанишках и рубашке начало крепко пробирать. Дошел до последнего большого массива, дальше которого предполагать существование станции трудно — ни одного подходящего места. Решил податься обратно. Посредине ледника резво прыгаю через трещины.

Вот и наши тащатся. Усомнились в существовании станции и тоже очень озабочены. Достали карту, и тут я впервые установил, что эти две точки, указанные нам Горбуновым, находятся здесь. Ближняя примерно у места, куда мы подошли, а вторая у самого Кашал-аяка. Это обстоятельство смутило. Что ж, придется еще пошагать!

Хребты потемнели, лишь левые вершины еще блестят на солнце, отливая сталью; ледники бурно, ледопадами сбегают из боковых ущелий и успокаиваются на леднике Федченко, покрытом темно-синей тенью, с черными дорогами морен. Только «Шпора» с огромными пологими фирнами сияет белизной.

Неожиданно впереди, вдали на морене, что-то задвигалось. Всмотрелся — лошади и люди идут навстречу. Спешу вперед. Наконец, поравнялись.

— Салям алейкум! Станция где?..

Караванщик показывает рукой на последний выступ. О-го-го! Далековато! Считая дальнейшие расспросы бесполезными, пошел по направлению к выступу. Пройдя порядочно, решил перейти ледник. Маленькими точками движутся позади остальные спутники. Ледник в этом месте спокойный. Переходить легко. Впереди впадина и моренка, отделяющая ледник Федченко от ледника, впадающего слева.

Перешел по морене еще кусок ледника, и вот видна уже дорожка по фирну вверх, к станции. Начало темнеть. Длинный кусок фирна вывел к скалам, а по ним уже нетрудно было добраться и до цели. Вначале показывается красный флаг, затем большое, как ангар, здание станции…

Прошло много времени, когда, наконец, появились остальные.

Встала проблема ночлега. Учитывая наше южное одеяние и отсутствие рюкзаков, пришлось выдать нам серьезное отепление.

11 сентября. Спал совершенно изумительно. Наконец стало жарко, пришлось раскрыться и одеться. Видимо, по случаю нашего прихода налегли на мясо. Поваренок отлично с ним расправился и сотворил вкусные вещи. Все попытки Маслаева связаться по радио с Ташкентом пока еще не увенчались успехом. Оператор уже вдоволь натрещал кинамой.

Покончив с делами и поручениями, я заинтересовался исключительным по мощности пиком Комакадемии. Спешу сделать набросок. Рядом с левой стороны, значительно глубже, еще пик. По моему определению — Дарваз. Меня оспаривают. Разложив карту, по компасу определяем направление — совпадает. Торжествую. Тут же подоспел неутомимый оператор. Трещит кинамка, запечатлевая нас с картой в руках. Я решил пойти исследовать Кашал-аяк.

Станция стоит на скалистом выступе, уходящем глубоко в ледник. Ледяные массивы, наталкиваясь на него, образуют большой ледопад, довольно значительно расщепленный. Первая же ледяная стенка заставила меня прибегнуть к помощи ледоруба. Ступени приходится рубить тщательно, ибо стена почти отвесна. Под душем струй с верхнего края спешу пробиться кверху. Острый ледяной гребень — и опять без ледоруба не обойтись. Срубаю острив гребня и, балансируя, продвигаюсь вперед.

До ровного места осталось траверсировать крутой склон. Но, сделав два шага, вдруг проваливаюсь в яму, наполненную водой и затянутую ледком. Хорошо — неширока, задержался руками. Выскочил по пояс мокрый. «Приятная ванна».

Не успел пройти и пяти шагов, как нога опять свободно пошла вниз. Вынуждено осев на одну ногу, почувствовал довольно резкую боль ниже колена. Высвободить ногу — пустяк. Посмотрел на другую — неприятный глубокий разрез от подвернувшегося острого камня. Удачно спустившись до ровного фирна, протер рану снегом и перевязал платком. Рана кровоточила слабо, хотя пробито до кости. Решив, что срывать поход из-за ерунды не стоит, быстро зашагал к перевалу.

Вначале ровное поле расщепилось трещинами и чем дальше, тем более неприятными.

Трещины здесь носят особый характер, отличаясь колоссальной глубиной и шириной. Сверху они мало заметны, едва расходятся, но ниже образуют громадные вместилища. Разодранные, соединенные мостами карнизы нависают бахромой колоссальных сосулек. Заглянешь, внизу сказочные, иглистые, переливающиеся отсветами гроты. Но попасть в них — значит остаться там навеки.

Учитывая свое одиночество, пробираюсь особенно осторожно. Аккуратно перепрыгиваю узкие щели, обхожу широкие. Понемногу щели оттесняют меня вправо. Целая система еще более широких трещин окончательно заставляет свернуть к цирку Комакадемии и сделать большой обход, который очень удачно вывел меня из лабиринта трещин.

Памирская метеорологическая станция на леднике Федченко

Рисунок Е. Абалакова

Перейдя снежную гривку, иду дальше, уже по прямой, к перевалу. Пологие скаты изобилуют трещинами колоссальной ширины и длины. Прощупывая путь, продвигаюсь к черте перевала. Пик Комакадемии, заслоняемый ближайшими вершинами, вновь выполз в новой форме, еще более отвесный и мощный.

Солнце хорошо греет. Иду в очках, досадно, что очки так меняют цвета, хотя яркость остается почти та же. Слева «Шпора» сияет фирнами, лишь в некоторых местах обнажая скалы. У самого перевала плато становится почти совсем горизонтальным и даже трудно установить, где место перевала.

Прошел еще порядочное расстояние и, наконец, начался легкий спуск. Направо открылись изумительной красоты вершины. Как перламутр, переливаются отвесные стены и убегающие смелыми зигзагами острые гребни. Ледники чешуйчатыми стенами заполняют низины. Я дошел до встающей неожиданно, как нос корабля, гривки, разрезающей ледник с правой стороны. Здесь начался лабиринт трещин.

Сел и принялся за наброски. Почти панорамой, подряд, зарисовал все до пика Комакадемии. Затем отошел на середину ледника и набросал его спуск и синеющий вдали хребет Ванча. Пройдя на левую сторону, попытался оттуда разглядеть вершину, принятую мною за вершину пика Коммунизма, и сделал еще один набросок. В дальнейшем при проверке оказалось, что эта вершина к пику Коммунизма имеет мало отношения; пик расположен восточней. (Во всяком случае отсюда вершина должна быть видна, потому что с подходов к Кашал-аяк мы чудесно видели ее).

С Дарвазом вышло не совсем удачно. Не захватив с собой карты, я не мог сразу сориентироваться. А после по рисункам разобраться было нелегко. Однако предположение о местонахождении данной вершины осталось. Думаю, что оное название носит вершина, открывающаяся всем массивом с перевала — первая большая вершина влево от Комакадемии. Влево от этой вершины уходит глубокий цирк, с сильно оснеженными, тоже мощными вершинами и значительным ледником. Левая сторона заканчивается еще одной вершиной с крутыми ребрами, уступами спускающимися к леднику Географического общества.

Времени прошло много. Сделав еще набросок пика Комакадемии, начал с подбежкой спуск. Переваливая гребень в обратную сторону, пытаюсь найти старые следы — и не могу. Лишь в конце спуска натыкаюсь на них. Первую обходную часть прошел по следам, но у трещины потерял их и пошел прямо, в направлении станции.

Нога тревожила несильно, часто я совсем забывал о ней. В общем, событиями остался доволен, особенно после огромной порции жирного супа, приподнесенного мне симпатичным парнишкой-поваром.

Набросок станции из-за темноты не закончил, решив доделать его утром. Здание станции необычайно как по форме, так и по месту расположения. Если бы заранее не знал, что это станция и что здесь есть люди — не поверил бы своим глазам.

Сплю опять в той же палатке и не менее крепко. Немного тревожит снег, загоняемый в окошечко ветром.

Схема маршрута восхождения на пик Коммунизма и расположения лагерей

12 сентября. Метет. Бледное утро. Туман. Так и не пришлось сделать порядочный рисунок станции. Вчерашний наскоро кончаю из палатки. Ждем лошадей. Их запорошило снегом, они жмутся. Седла вьючные, деревянные. Наконец распрощались с гостеприимными хозяевами.

По фирну ведем лошадей за повод. Часты скрытые трещины и нужна осторожность. Перед трещиной лошадь подбирается и затем быстро перепрыгивает, иногда чуть увязая задними ногами. На леднике все сели верхом. Лишь я еще долго веду своего «рысака» на поводу. Жаль, уж больно маленький конишка! Впечатление такое: как сядешь — так завалится. Но совершенно неожиданно этот пигмей оказался дюжим и симпатичным коньком. Он изумительно знал дорогу, редко спотыкался и хорошо выводил из лабиринта трещин.

Вершины скрыты в туманен Неприкаянными бродят клочья облаков. Внезапно тишину нарушил страшный грохот. Оборачиваемся — ничего не видно, лишь несколько позже из-под завесы выскочили громадные каменные бомбищи. Они снарядами рвутся по скалам и осыпи, шрапнелью засыпают склоны и, нашумев, успокаиваются на леднике. И вдруг опять грохот, и снова громадными прыжками, словно с облаков, валятся каменные глыбы. Пыль завесой долго ползет по склону.

Козыбай успевает всюду: то впереди идет, то отбивающихся боковых коней в строй вводит, то отставших подгоняет, иногда рысцой, разбрызгивая талый снег и лужи, разгоняет лошадей. Быстро уходят назад хребты и ступени боковых ледников. Уже недалеко и подстанция. Скорей бы! Импровизированные веревочные стремена начинают выворачивать щиколотки.

Знакомые морены, где дорожка выписывает восьмерки, а лошади скользят и судорожно цепляются на крутых спусках и подъемах.

Подстанция. Обжигаемся жирным супом из кутаса. На фанерном ящике расставлены кружки, сахар, печенье. Ждем чая. Получили громадную пачку газет и писем. Увы, мне ничего нет.

Козыбай опять наседает на нас — торопит. С явной неохотой сажусь на коня. Потянулись тени от хребтов. Решил — доеду как-нибудь до морены, а там уже обязательно поведу коня на поводу, ехать нет никакого терпения.

Шумят речки в ледяных желобах. Сверкают и журчат бесчисленные потоки, покрывая водяной сеткой ледник. Сдавило лед моренами, полоса его уже совсем неширокая, бугрится гривкой. Моя лошадь прошла.

Хороший выход на гривку. Решив сойти несколько позже на явно крутом месте, я доверился лошади. Судорожно цепляясь копытами, залезла почти доверху и… не осилила, скользнула и съехала. Едва успел кое-как задержать. Остальные давно уже идут пешком.

Вдали показался лагерь.