На южном фронте без перемен

Глава 1

— Так, мы пойдем тремя колоннами, параллельно друг другу — 135-я, 131-я и 136-я бригады, — объяснял мне Найданов.

— Погоди, — удивился я. — Как 131-я? А разве их не всех положили в Грозном?

— Да ну, ты чего, — усмехнулся Андрей. — Конечно же, нет! Не всех. Плюс новые формирования… Да там полно народу.

— Интересно, у меня там однокурсник служит — Колюжный, — подумал я вслух. — Что с ним? Может и встретимся?

— Может быть, — сказал Найданов. — Но маловероятно. Мы пойдем параллельными дорогами, но между нами будут горы. Так что вряд ли увидимся… Может быть, услышим, если кто сильно громко стрелять будет.

— Ага, ну да… — я покачал головой.

Но, в общем-то, это была приятная новость. Осточертел мне это Курчалой хуже горькой редьки. Пора сваливать куда-нибудь на новое место.

Перед самым выездом нас еще раз нагрузили боеприпасами. Да так, что моим расчетам стало в кузове даже как-то ощутимо тесновато.

— Ничего! — утешил я их. — Скоро все расстреляем. Зато сколько досок для печки!

Они дружно закивали головами. Доски от снарядных ящиков горели изумительно. Это была крайне ценная вещь.

На этот раз в поход выступал весь наш сводный батальон, так что делится на две части, как было до этого, нам с Найдановым не пришлось.

Сначала отправились в путь приданные нашей части танки, потом пошли БМП, затем мы, за нами еще рота на БМП, за ними артиллерия, а дальше мне было уже не видно. Зато я смог посмотреть, как чеченская семья сажает картошку.

По нашим, волгоградским, меркам это было явно рановато. Но здесь — гораздо южнее — были свои порядки и сроки. Забор у семейства состоял из натянутой между железными столбиками сетки-рабицы, и огород просматривался насквозь. Копали землю, не обращая на нас ни малейшего внимания, старая бабка в черном платке, молодуха, также закутанная чуть ли не по самые глаза, и подросток лет пятнадцати. Хоть он и не смотрел на нас, но его ненависть чувствовалась даже через стекло кабины.

Я вообще-то, строго говоря, думал, что чехи совсем работать не умеют. Хотя, с другой стороны, кто же все это построил? Вряд ли рабы — рабы в массовом порядке у них вот только начали появляться. Да и до войны, еще при Союзе, бригады чечен-шабашников колесили по стране не просто так. Но все равно, даже зная об этих упрямых фактах, я не представлял себе, как они могут работать. Грабить, убивать, пытать, насиловать — представлял. Очень хорошо представлял. В деталях и подробностях мог смоделировать. А вот чтобы они работали…. Нет, мозг отказывался от такой неразрешимой загадки, зависал как компьютер и требовал срочной перезагрузки.

И пока я думал об этом, улицы поселка закончились, и мы поехали в сторону гор.

Глава 2

Все, весна закончилась. Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось, все чаще небо хмурилось густыми темными тучами, и засыпало нас снегом.

Странно, неужели до нас тут никого не было? Люди стали попадаться какие-то пугливые. Бросали все свое хозяйство и убегали прятаться в лес. Или наоборот, кто-то такой здесь уже прошел так, что местные от одного нашего приближения берут ноги в руки?

Не знаю, но, во всяком случае, пару небольших, если не сказать крошечных поселков, мы прошли именно так. А уж если в домах никого нет, наших бойцов не удержишь. Прочистили они эти поселки так, что у хозяйственного Восканяна вскоре оказался целый мешок сахара. А сахар, скажу я вам — это вещь!

Я брал кусок хлеба, посыпал его сахаром…. Боже, как вкусно! Я дома не ел ничего вкуснее! Все время вертелась мысль: «Ну почему дома-то я такой вкуснятины не ел? Почему не догадывался?». Но так думал только мой желудок. Голова, конечно, соображала лучше: «Да потому, что дома есть вещи гораздо вкуснее. Дома ты этого есть не будешь»! Я мысленно аплодировал голове, но кусок хлеба с сахаром жевал так, что за ушами аж трещало.

К сожалению, с похолоданием оживились и вши. Кусались они теперь, почему-то даже злее, чем раньше. «Живьем съедят!» — думал я ночами, непрерывно почесываясь. — «Господи! Ну зачем ты придумал этих жутких тварей! За какие грехи они мне?».

Здесь, в горной местности, с водой стало еще хуже, чем на равнине, и приходилось экономить. Разговора о том, чтобы искупаться, или, на крайний случай, постирать свои шмотки, даже и не шло. Оставалось только терпеть.

Кстати, приятная новость. Игорь Молчанов прибыл в войска. Как оказалось, информация о его тяжелом состоянии была сильно преувеличена. Да, контузия, да, потерял сознание. Но все оказалось гораздо легче, чем предположили тогда, в горячке. Немного оклемавшись, капитан начал терзать начальство просьбами вернуть его в действующую армию. Другой, наверное, на его месте срочно запросил бы отпуск, да и убыл в него минимум месяца на три. Но Игорь был не такой человек. Как только он почувствовал себя в норме, сразу же решил вернуться.

Прибыть-то он прибыл, но вот куда его назначить? У комбата вакансий пока не было. Он оставил Игоря при штабе, разумно рассудив, что на войне какие-нибудь задачи для капитана Молчанова обязательно найдутся.

Впервые после ранения мы столкнулись с ним… Ну, где бы вы думали? Ну, конечно же около машин Васи Раца.

Его техника расположилась на гребне, здесь же он выставлял свои ПМ. Больше всех суетился турок. Васе была поставлена задача обстрелять какой-то квадрат осколочными минами, а такой стрельбы у Раца не было давно. Для Турка это было вообще впервые. Вася пообещал ему, что за спусковой шнур будет дергать именно он.

Наши с Найдановым машины и минометы стояли внизу, под косогором, нацелившись на выход из этой маленькой долины, поэтому чтобы посмотреть на стрельбу, мне пришлось изрядно попотеть, поднимаясь вверх. Тут уже сидел Сэм.

— Хочешь кайфа? — спросил он, увидев меня. — Вот сигаретка с анашой.

Он и правда курил что-то, глаза у него были осоловевшие, но речь довольно связная и отрывистая. Как и всегда.

Однако я отказался. Я вообще не курил никогда. Даже ни разу не пробовал. Совсем. И прежде, чем научиться курить анашу, надо было бы вообще научиться курить. Но и это не главное. К наркотикам, даже таким легким, как этот, я относится крайне отрицательно. Я в Чечне даже к водке охладел, и мне ее совсем не хотелось. Что уж говорить о плане?

Я отказался в самых изысканных выражениях.

— Странно, — ответил мне Сэм. — Покурил бы немного, расслабился…

— Предложи Васе, — сказал я. — Может, он согласиться?

Ну, нет, конечно. Васе также не курил, искусственный кайф не любил также как и я, а в данный момент был вообще очень занят.

И тут подошел Игорь.

— Здорово, братва! — сказал он. — Чем занимаетесь?

— Сейчас стрелять будем! — ответил Вася.

Сэм медленно проговорил, растягивая гласные, (видно, его все-таки уже торкнуло):

— О-о! Иго-орь! Как де-ела-а?

— План что ли куришь? — спросил Молчанов, принюхавшись к Поленому. — Ну, ты даешь! И где только достал?.. А я сейчас у начштаба знатно пообедал! Знаете, картошечка жареная с салом, огурцы соленые, мясо жареное!… Ух! Винца выпили!

Игорь упивался перечислением. Он зажмурился, и защелкал языком.

— Во-от ты, бли-ин, Иго-орь! Изде-ева-аешься! Не-ет, что-обы прине-ести на-ам по-опробо-ова-ать! Все-е в одно-ого тре-еска-аешь! — пожурил его Сэм.

М-да! Игорь как-то не учел такой реакции, и поспешил перевести разговор на другую тему.

— Куда стрелять будем? — спросил он Васю деловито.

— По заранее намеченным целям, — заученно ответил Рац, а потом объяснил по-простому. — Квадрат надо обстрелять с закрытой огневой. А там корректировщик поможет.

Вася работал на ПУО. Меня, честно говоря, это шокировало. Сколько раз я у него бывал в машине, а ПУО не видел. Интересно, где же он его прятал? Прибор не такой уж и маленький, его в щель не засунешь!

Но спрашивать об этом у Васи в данный момент я счел неразумным. Он был занят настройкой прибора, и установлением связи. За связиста работал Ваня, а он хоть был человек и старательный, но, все же, довольно бестолковый.

— Связь есть? — спросил его Вася.

— Да, есть, товарищ лейтенант, — ответил ему Ваня, протягивая наушники.

Вася надел их, что-то выслушал, молча кивая головой в такт своим мыслям, и отдал приказ заряжать. Все три миномета были «беременны» минами, и номера расчетов только ждали команды, чтобы дернуть за спусковые шнуры.

— Огонь! — взмахнул рукой Рац, и в небо с низким воем ушли эти здоровенные мины, неся кому-то большие — пребольшие неприятности. Разрывов, мы, естественно, не увидели. Район целей был закрыт для нас возвышенностями и лесом. Именно минометы, с их навесной траекторией стрельбы и могли достать противника там, куда прямой наводкой попасть было просто невозможно.

Вася выслушал по рации результаты, склонился над ПУО, и сделал пару быстрых движений. Вообще, работал он очень быстро. Чувствовалось, что лейтенант делает все это далеко не в первый раз. Видимо, действительно настрелялся в училище. Вася внес поправки в прицел и угломер, наводчики изменили наводку, и был дан еще один залп.

Снова прошло несколько минут. Снова Рац получил данные от корректировщика. Он опять рассчитал поправки, передал их наводчикам, они ввели новые данные в прицелы, довернули стволы, и дали третий залп.

Прошло еще несколько минут.

— Все, — внезапно сказал Рац, снимая наушники с головы. — Цель поражена. Задача выполнена.

Мы открыли рот.

— А в чем задача-то состояла? Что ты темнишь? — неожиданно обиделся Игорь.

— Да ничего я не темню, — ответил ему Вася. — Говорю же, квадрат сказали обстрелять. Вот, все — попали точно в этот квадрат. Если там кто-то и сидел, вряд ли ему поздоровилось.

Вася потянулся, и сказал, что ему очень сильно приспичило, и сейчас он сходит в лесок для облегчения. А если вдруг его будут спрашивать, то пусть кто-нибудь за него пока ответит.

Он осмотрел нас всех. Сэм был не в состоянии отвечать, Игорь — не артиллерист…

— Ладно, Вася, — сказал я. — Иди, облегчайся. Я за тебя подежурю.

Он улыбнулся и ушел. А я присел около ПУО, рядом с Ваней. Боец пытался куда-то дернуться, но я ему не посоветовал, и он остался. Недовольный, но молчаливый.

Да, прибор был расчерчен, можно сказать, почти идеально. Вот точка — положение корректировщика, вот — мы. Данные он снял с карты. Вот цель — середина обстреливаемого квадрата. Здесь Вася снял первоначальные установки для стрельбы, а вот он доворачивал линейку до места фактического разрыва, а потом снимал поправки. Я, помню, на экзамене делал тоже самое. В принципе, это у меня прошло хорошо. Загвоздка оказалась в определении местоположения цели по снятым с трех участков углам. Треугольник получился у меня уж больно широкий. Хотя, вроде бы, я все делал правильно…

Задачи-то делали сами офицеры кафедры! Или данные записали неточно, или вообще измеряли халатно. А потом у меня с ними ответ не сходится, и оказывается, что это я и виноват!

Поставили мне «четверку», но расстроился я не сильно. «Четверка» — это нормально. Это даже хорошо. Это ведь не «удовлетворительно», и тем более не «двойка».

Васи не было довольно долго, так что и Сэм, и Игорь куда-то ушли. Я же терпеливо ждал, и не отпускал Ваню, хотя остальные бойцы уже давно ускакали в свои «шишиги». (Бойцы Раца, как и мои подчиненные, в палатках жить не хотели, предпочитая цивильный кузов).

Наконец пришел и командир батареи: довольный, умиротворенный, с легкой улыбкой на устах. Не хватало только одной детали.

— Вася, — спросил я. — А где твоя портупея?

Рац несколько секунд смотрел на меня круглыми, бездумными хохляцкими глазами, а потом просипел:

— Черт возьми!.. На дерево повесил, а уходил — забыл снять…

— Пойдем, поищем, — предложил я ему.

Он благодарно кивнул:

— Да, да! Надо пойти найти. А то без портупеи неудобно, где еще такую найдешь?

Мы вдвоем прошли прочесывать лес. Увы, но Вася совершенно не помнил, где именно он вошел в него первый раз. Не задумывался, не запоминал… А вот теперь пришлось искать точно.

Деревья были невысокие, какие-то слегка корявые, темные, молчаливые. Невеселые, одним словом. Под ногами пружинила вылезшая из-под снега прошлогодняя трава…. Я представил себе, как было бы хорошо, если бы можно было просто погулять в таком лесу, а потом прийти домой, в тепло, к камину, выпить чего-нибудь приятного, например, рюмку коньяку. Закусить. Посмотреть телевизор, сладко заснуть в кресле…

Дома я любил гулять по сырому осеннему лесу, смотреть, как падают листья, как капли воды висят на ветвях, как хмурится небо над головой, как свеж, чист и прозрачен воздух…

Я вздохнул, шмыгнул носом, поднял глаза вверх, и увидел васин ремень, болтавшийся прямо над моей головой.

Глава 3

«Шишига» не без труда поднималась вверх по дороге, к вершине очередного холма. Почва здесь была какая-то странная — ни черная жирная земля, ни желтый сыпучий песок, а нечто среднее. Что-то серо-желтое, рассыпающееся и вязкое. Тем не менее, лес здесь чувствовал себя хорошо. Попадались и высокие мощные лиственные деревья, и высокий, хорошо разросшийся кустарник, и стройные сосны.

За неимением лучшего, я разглядывал унылый, серый пейзаж за стеклом кабины, прижавшись головой к правой дверце, на которой был подвешен мой бронник. Такой же бронник находился и слева, защищая от возможных осколков моего водителя. Естественно, Армяна.

Наша колонна двигалась для очередной блокировки очередного местного поселка, как это бывало уже не раз. Ничего нового. Снова двигалась рота Урфин Джюса, два приданных нам танка, и три моих расчета на двух машинах. Найданов почему-то не слишком любил такие поездки. Наверное, потому, что домом для него была палатка, а не кузов автомобиля. А чтобы куда-то переехать, надо было сворачивать палатку, выволакивать из нее все добро… И тому подобное… Короче, я его вполне понимал. То ли дело мы: в любой момент свернули минометы, сложили в кузов, и готовы к переезду.

Вот и поехали.

До верхушки холма оставалось совсем чуть-чуть. Она была лысой, как голова Горбачева, и я надеялся увидеть оттуда панораму долины, вдоль которой мы и продвигались…

Бац!! Что-то со страшной силой ударило в наш второй танк. Его даже сдвинуло вбок. Однако он не задымился, не загорелся, и не развалился на части. Он, страшно завывая, пополз вниз, прочь с вершины, надеясь уйти из-под обстрела.

Растерянный Армян резко затормозил, и начал разворачивать машину обратно. Когда мы повернулись бортом к дороге, на верхушке раздался еще один взрыв. И у нас а машине появились дырки.

— Из машины! — завизжал я, в ярости дергая ручку двери, которая почему-то никак не хотела открываться. Водила уже вылетел из кузова, и скользнул куда-то под «шишигу». Пока я все еще дергал ручку, кто-то позади моей машины выпустил мину. От неожиданности я пришел в себя, спокойно открыл дверь, и выпрыгнул на землю.

Это был Боев. Сержант своей волей установил миномет, и стрелял куда-то в том направлении, откуда, как нам показалось, и велся огонь противником.

Я даже не стал ничего спрашивать. Я только крикнул Абрамовичу и Адамову делать то же самое, а сам вернулся в кабину за рацией. По нашим «шишигам» уже никто не стрелял, и лично мне это сильно нравилось.

— Урфин! — закричал я в тангенту открытым текстом. — Что происходит? Куда стрелять? Я не пойму ни хрена.

Раздался выстрел из танка, которому вторила трескотня небольших пушек БМП.

— Это танк! — прорезался у меня в ушах голос Бессовестных. — Это чеховский танк. Он в засаде стоял. А сейчас мы его вычислили, и гасим.

— Куда стрелять? — опять спросил я.

— Да никуда уже, — ответил мне ротный. — Он отползает. Наши танки его будут преследовать.

Я вернулся к расчетам.

— Все, прекратить огонь! — скомандовал я. — Противник отошел.

Шура Эйнгольц, уже схвативший очередную мину, медленно положил ее обратно в ящик.

— Все, все! Молодцы! — похвалил я бойцов. — А сержанту Боеву отдельная благодарность за инициативу и расторопность. Я доложу об этом командиру батареи, а он начальнику штаба… А если он не доложит, то я ему сам скажу.

Боев с серьезным лицом отдал честь.

— Меня же могли убить! — воскликнул Армян, разглядывая дырки в дверце своей машине. Из дыры в броннике вывалилась пластина. — Меня же могли убить!

— Ну, не убили же, — сказал Абрамович. — В следующий раз, как-нибудь.

Армян не обратил на его слова никакого внимания. Он задумчиво ковырялся пальцем в пробоинах.

Как потом рассказал мне Игорь, в это время подполковник Дьяков пытался устроить свою засаду на чеха- танкиста. Два наших танка должны были вынудить его отступить по лощине вниз, а внизу лощины планировалось уничтожить врага из гранатометов.

— Давай нормальных «карандашей»! — орал в трубку Дьяков, требуя от Франчковского немедленных действий. — Давай! Давай! Самых сообразительных! Пусть сидят и ждут его с гранатометами!

Вообще-то, строго говоря, танкист этот был не чех. Это был кто-то из славян, из хохлов, кажется. Бывший советский офицер, пошел к Дудаеву рубиться за бабло. И может, и из принципа. Западенец какой-нибудь. Для совмещения, так сказать, приятного с полезным. И за идею побороться, и баксов поднакопить.

Мастер он был неплохой. До сих пор ему еще и везло. Обстреляет из засады колонну, и отходит. И удачно отходит.

Может быть, он спокойно ушел бы и сейчас. Оказывается, еще до того места, где должна была поджидать его наша пехота, был съезд в сторону. Видимо, туда он и направлялся, чтобы уйти от преследования совсем другой дорогой.

Однако именно в этот раз ему и не повезло. Совсем случайно, но он наткнулся на бойцов 135-й бригады, которые, на самом деле, просто заблудились, и нарвались на танкиста совсем случайно. Если бы этот баран был поумнее, и не нарисовал у себя на броне зеленого чеченского волка, все для него сложилось бы гораздо лучше. Но он нарисовал. У капитана из 135-й бригада, увидевшего подползающий к ним почему-то задом танк, не было никаких сомнений — кто это. Тем более что стрельбу до этого он слышал прекрасно.

Подставившийся танкист — ренегат был немедленно расстрелян из гранатометов. В плен он не попал. Умер в танке, вместе со своим экипажем. А вот кто еще, кроме него, был у предателя в соратниках, уже никто и не знал.

Жаль, немного, что не нам выпала честь завалить этого зверя, но здорово то, что его вообще завалили.

А мы снова расселись по машинам, и продолжили путь к назначенному месту.

Глава 4

Вот и произошло то, чего я так боялся — мне стало по-настоящему плохо. У меня сильно заболел живот.

Если со вшами еще можно было мириться, я почти к ним привык, то к боли в животе привыкнуть нельзя в принципе.

Не знаю, что такое я съел, (ведь, собственно говоря, никаких деликатесов у нас уже почти не было — мы питались с общей кухни), но скрутило меня довольно конкретно. Понос.

Первые два раза я пережил философски, думал — пройдет. Поголодаю немного, и все закончится.

Однако содержимое желудка действительно закончилось, а вот спазмы остались. И сколько я не тужился, из меня уже ничего не выходило. А вот боль — оставалась.

Знаете, наверное, как это бывает. Сначала накатывает жуткая боль, и стараешься сжаться в комок, перетерпеть, скрипя зубами, потом боль потихоньку отступает, отступает… И вроде уходит совсем… Ты уже расслабляешься, и надеешься, что вот оно — все; все закончилось. Куда там! Проходит совсем немного времени, и все накатывает снова.

Я, конечно, предвидел, что такое возможно. Грязь, плохое питание, и все такое… Подхватить что-то вроде «дизеля» — это не проблема. Странно, что этого не случилось со мной раньше, например, после того, как я попробовал-таки эти осклизлые закрутки из Новогрозненского. Вот тогда я очень боялся, что отравлюсь! Но нет, тогда все прошло отлично. А с чего сейчас?

Короче говоря, предвидя такого рода опасности, я взял с собой левомецитин. Мощнейшая вещь, я вам скажу. Сколько раз он меня выручал! Я полез в вещмешок, нашел таблетки, проглотил, и запил водой из фляжки. Горечь, конечно, заставила меня скривиться, и я знал, что теперь на горлышке фляжки эта горечь будет держаться еще очень и очень долго… Но это ерунда! Главное, чтобы ушла боль.

Я вытер рукавом губы, и отправился по своим служебным делам. А точнее, пошел искать Васю или Игоря. Однако внезапно, на полдороге, меня скрутило снова. Я успел в ближайшие кусты, не обращая ни малейшего внимания на окружающих… Ничего! Из меня не вышло ничего. Боль слегка попустила, я передохнул… И вернулся, на всякий случай, обратно в кабину.

Вскоре я понял, что одна таблетка мне не помогла. Вот тут я испугался по-настоящему. Я проглотил вторую таблетку. Неужели и это не поможет!?

Не помогло!

Увы, не помогло…

Мы всем батальоном двинулись дальше, но я очень мало внимания уделял тому, куда мы едем, а только прислушивался к своему животу, и бешено соображал, что же мне делать, если боль не прекратится? А она, казалось, и не думала.

Хотя нет, не совсем так. Перерывы между схватками существенно возросли, что, в принципе, позволяло мне хоть как-то функционировать в качестве командира взвода, но все вместе взятое — вши, боль в животе, невозможность нормально поесть, (потому, что все тут же из меня вылетало обратно), и общая неухоженность, доводили меня почти до бешенства.

Тем временем наш батальон проехал какой-то очередной чеченский поселок, и остановился на узкой горной дороге. Вниз шел крутой спуск, поросший густым лесом. Вверх вел несколько более пологий подъем — так же весь в деревьях. И в кустарнике, куда я почти непрерывно бегал, пока мы там стояли.

Между тем на землю пала мгла, а мы так и остались на этой дороге. Я пытался уснуть, хотя, сами понимаете, это было почти безнадежно.

Мне было уже не до выполнения служебных обязанностей. Слава Богу! Сейчас со мной были и Найданов, и Чорновил. Папоротник бегал, и организовывал ночной караул. Мне было не до этого. Но меня никто и не трогал.

Я допил последнюю таблетку левомецитина. Она почти никак не подействовала. Все, что я мог, это переждать ночь, а утром пойти искать медиков. Мне было все равно, что они со мной сделают. Я изнемог в борьбе с болью, и согласен был на что угодно — даже на полевую операцию.

А ночью выпал снег, и подморозило.

Утром все кругом стало белым-бело, только деревья и кусты чернели на фоне снега. Я поел черных сухарей, запил разбавленным чаем… И тут же пожалел об этом.

Ну, все! С меня хватит. Я вылез из кабины, и пошел вдоль колонны, выглядывая медиков. Любых, каких угодно. По дороге мне попалась машина связи. Я заглянул туда. Мне повезло: там, в одиночестве, сидел Юра Венгр — начальник связи нашего дивизиона. Да я его еще раньше по второму батальону знал — он и там связью командовал.

— Юра! — взмолился я. — Подскажи мне, пожалуйста, где мне медиков найти? Я — все!

— А что с тобой? — спросил меня старлей.

— Да третий день уже понос такой, что дрищу дальше, чем вижу. Это что-то серьезное. Я уже весь свой левомецитин сожрал, а он не помогает!

— Ну, еще машин пять — шесть пройди. Там увидишь машину с кунгом. Там есть медики.

Я пожал ему руку, и отправился дальше.

Действительно, через пять машин оказалась нужная, дверь в ней была распахнута настежь. Я зашел так, чтобы увидеть снаружи, что там есть, в этой машине. Да, там были аптечки. И не одна. Похоже, так оно и есть — медики.

Я поднялся в кунг, и постучал кулаком в дверцу. Старший лейтенант медицинской службы поднял голову от книги и посмотрел на меня. Он был из местных, из дагов.

— Что тебе? — спросил он.

Я рассказал ему все, что происходило со мной за последние дни. Старлей выслушал меня, не перебивая, но то, что он сказал мне потом, прозвучало для меня, как погребальный колокол.

— Могу дать левомецитин, — предложил мне он. — Все, что в моих силах.

Я сел на лавку, вздохнул, и ответил на предложение:

— Ну, хорошо, давайте это. Раз ничего другого больше нет.

Он оказался щедр — дал мне двадцать таблеток. Я поблагодарил медика, и отправился обратно. Не пройдя и ста метров, я вытащил сразу две штуки и отправил их в рот. Он наполнился мерзкой горечью. Я запил его из фляжки — всем, что там еще оставалось.

Я шел, и от ходьбы мне становилось будто даже и легче. «Что же, идти теперь куда глаза глядят»? — подумал я. — «Или ходить вдоль колонны туда и обратно»? Я хмыкнул.

Внезапно мне пришла в голову идея купить автомобиль. Сначала она показалась мне дикой, и я изумился собственным мыслям. О чем я думаю здесь? В этой глуши, посреди снега, грязи и холода? С больным животом, голодный, терзаемый вшами? Об автомобиле?! О новом автомобиле?!

Еще неизвестно, как закончится для меня эта война; как закончится, и когда. И чем. Я настолько уверен в своем будущем?

Я остановился, и хрипло рассмеялся. Смех мгновенно отозвался в кишечнике, и я сцепил зубы, сжал ягодицы, и застонал, пережидая сильный позыв. Наверное, с минуту я стоял столбом. Потом, когда все утихло, медленно — медленно распрямился, и пошел дальше. Однако мысль об автомобиле меня не оставляла.

— Да, — сказал я вслух. — Куплю права, а потом куплю машину. И буду дома кататься на машине. Чем я хуже других? Поленый собирается купить машину, Шевцов каждый года меняет одну «убитую» тачку на другую… Даже Вася планирует купить машину. Чем я хуже? Я обязательно ее куплю!

Найданов разобрал ЗиПы к «Василькам», и что-то заставлял сделать командиров расчетов. Они упорно увиливали, там было шумно, горячо. Встрял прапорщик, толпились мои бойцы, громко ржал сержант Ослин, ласково называемый не Ослом, а Осликом, но я прошел мимо. Меня захватила мысль о личном автомобиле. И пока я об этом думал, мой измученный кишечник молчал.

Я забрался в кабину, и принялся подсчитывать, сколько денег я получу, если вернусь обратно в Темир-Хан-Шуру целым и невредимым. Денежное довольствие за все те месяцы, что я здесь и боевые. Я складывал их и так, и этак, но все получалось, что на новую машину мне нужно было воевать в горах как минимум до самого января следующего года. И то не факт. Если я пробуду в Чечне до августа, когда меня по любому должны демобилизовать, то всех денег хватит только на весьма подержанную машину. Но это с учетом того, что я на машину спущу абсолютно все полученное. Понятно, что это не реально. Чтобы получить заработанное, (читай — завоеванное), надо еще отвоевать это у начфина. И даже будь наш новый начфин Бута милейшим человеком, все равно придется с ним поделиться. Хотя бы по тому, что ему тоже нужно кому-то отстегивать.

«Ладно! Все ясно», — подумал я, — «новая машина мне не светит — это совершенно точно. Поэтому выбирать будем между «Жигулями», «Москвичом» и «Волгой».

Вариант с «пирожком», на котором ездил наш местный батюшка, меня совершенно не устраивал. Там всего два места, сзади никакого обзора, и зачем мне такой огромный багажник? Картошку, что ли, возить? В «Запорожец» я бы не сел под страхом смерти. «Пять минут позора, и я на даче» меня совсем не устраивало.

— Это вовсе неравнозначно «Пять минут позора, и полгода безделья» — как сказал после осенней проверки командир четвертой роты Башмаков, — громко высказал я сам себе.

Вообще, в последнее время я стал ловить себя на том, что говорю вслух. Это было опасно: меня могли услышать те, кому мои мысли вообще не предназначались.

Не так уж много знал я о легковых автомобилях — у меня даже прав не было. Мне изначально не повезло с этим.

В школе нам обещали подготовку на водителей категории «С». Но школа была новая, производственный корпус не был даже до конца достроен. А так как в этот момент я учился в десятом, выпускном, классе, то руководство школы не нашло ничего лучшего, как организовать нам вместо учебно-автомобильного процесса производственно-строительную практику в виде достройки этого самого производственного корпуса.

Чем только я не занимался! И таскал доски, и пилил, и прибивал, и размешивал цемент, и носил кирпичи…

Правда, несколько занятий по автотранспорту у нас все-таки было. Но так, бессистемно: отрывочные знания об устройстве автомобиля, кое-что из ПДД, об особенностях управления грузовиками… Сесть за руль нам так и не дали.

Понятно, что с такой «подготовкой» вопрос о сдаче экзаменов в ГАИ даже не становился. Следующий за нами класс уже сдавал на права. А мы — нет.

В институте технику мы изучали подробно — но сельскохозяйственную. Понятно, что к легковому транспорту отношение это имеет довольно отдаленное. А учиться на курсах при институте я не смог — не было ни времени, ни, если честно, денег. Ведь подготовка на категорию «В» была, увы, платной.

После окончания института я уже почти записался на курсы. Занятия должны были начаться в сентябре… Ну и все. В июле меня и взяли. В армию. Так что с правами я пролетел. Обидно.

Сидеть в кабине и размышлять о том, в чем я плохо разбираюсь, мне надоело. Я осторожно вылез на дорогу, (живот промолчал), и отправился искать Игоря. Уж он-то в машинах толк знал. У него, судя по рассказам, машин было много. И знаете, я ему верил.

Мне пришлось осторожно обойти бойцов и Найданова. Но они не обратили на меня ни малейшего внимания, так как были заняты выяснением чрезвычайно важной вещи — кто именно виноват в том, что лоток, который подает мины в канал ствола, заклинил. Шумели все, но особенно выделялся голос Джимми Хендрикса. Еще бы — ведь это был именно его миномет!

— Игорь! — спросил я. — Ответь мне на такой простой вопрос — что мне лучше купить — «Москвич» или «Жигули»?

Молчанов поперхнулся чаем, который пил, закашлялся, и мне пришлось дружески похлопать его по спине. (Не забывая при этом, что, если я излишне напрягусь, могу наделать прямо в штаны; а этого, если честно, очень не хотелось).

— «Мерседес»! — с сарказмом ответил мне Игорь, когда, наконец, откашлялся. — Или «Форд», на худой конец.

Я не стал не обижаться, ни шутить в ответ, а спокойно сказал капитану, что ни «Мерседес», ни даже «Форд», мне не по карману. А по карману мне только отечественные машины, да и то, подержанные.

— Тогда купи «Запор», — продолжал иронизировать Молчанов. — В принципе, на боевые ты можешь купить даже два «Запора». И кататься по очереди… А что? Прекрасная идея — одна машина сломалась — пересядешь на другую, пока ту будут ремонтировать.

Тут я все-таки обиделся.

— Ну, хватит тебе! — сказал я. — Я тебя серьезно спрашиваю.

Мне пришлось подпустить капельку лести:

— Ты же вроде бы, знаток машин. У тебя их много было.

Игорь допил чай, отдал кружку денщику, и приказал, чтобы он принес еще одну кружку. Солдат вытаращил глаза.

— Я тебя уже бил? — спросил, повернувшись к нему вполовину корпуса, капитан.

— Не-ет… Нет! — ответил чумазый рядовой.

— Тогда чего ты тут дожидаешься? — закричал на него Молчанов, и боец испарился.

— Так вот, Паша, — начал Игорь, снова повернувшись ко мне лицом. — Все зависит от того, как именно ты собираешься ездить, и как собираешься обслуживать машину. Я ездил и на тех, и на других. Так вот, в чем принципиальная, я бы даже сказал — принципиальнейшая, разница? А в том, что «Жигули» — это передранная итальянская модель. «Фиат». Лучшая модель своего — 1976 — года. Конечно, сто раз переделанная, измененная, усиленная, и так далее…

— Но, — поднял Игорь вверх палец, — итальянская основа сохраняется. И никакие наши доморощенные конструкторы до конца испортить ее не смогли. В общем, она меньше ломается, и видок у нее поприятнее.

Денщик принес еще одну кружку чая.

— «Москвич», — продолжил Игорь, — это наша, полностью отечественная разработка. Для своего времени, очень даже ничего была модель. И все-таки, как обычно, идиотизм в конструкции встречается не малый… Ну, тебе это пока не нужно. В общем, «Москвич» легче ремонтируется, но это полезно только тому, кто ремонтирует машину сам. Ты не собираешься ее сам делать?

Я подумал, и покачал головой. Нет, я не специалист, что я там могу сам сделать?

— Ну, понятно, — прокомментировал мой кивок Игорь. — В общем, покупай «Жигули», и не парься!

— Я что я смогу купить? — Я не отставал. Уходить мне не хотелось.

— На что денег хватит! — сурово ответил Игорь, допил вторую кружку чая, и все-таки не удержался, добавил. — Скорее всего, тебе только на подержанную «шестерку» хватит. Впрочем, для начала тебе и этого за глаза. А там сам посмотришь, какую машину тебе будет лучше купить… У тебя же все равно прав нет? Правда?

Я опустил глаза и кивнул. Мне было очень стыдно.

— Вот на «шахе» и научишься! — подытожил Игорь.

Мне было хорошо. Мне стало очень хорошо потому, что я впервые за последние дни мой живот начал успокаиваться. Мне больше не хотелось присесть где-нибудь в кустах, и боль не скручивала меня пополам.

Я не знал ни причины своего недуга, ни того, почему он стал выдыхаться, а потому продолжал мечтать о собственном автомобиле. Мне казалось, что если я перестану это делать, то боль снова ворвется в меня.

На всякий случай я выпил еще одну таблетку левомецитина. Снова пошел снег.

Глава 5

Я выздоровел окончательно. Поел пшенной каши, и она осталась у меня в желудке — перевариваться, а не вылетела тут же наружу со скоростью экспресса. Это не могло не радовать.

И снова стало тепло. Снег растаял, грязь подсохла, и мы тронулись вперед. Правда, перед этим начальник штаба избил трех отмороженных пехотинцев. И было за что. Эти чокнутые наведались на местное кладбище, и каким-то образом, даже не хочу думать каким, (надеюсь, просто случайно нашли), добыли себе человеческий череп. Ну что они могли с ним сделать? А вот что. Прикрепить на своем БМП!

Вот, блин, дивизия СС «Мертвая голова»! У них не хватило мозгов понять, что так делать нельзя, но где были их мозги, когда они прокатились на своей боевой машине вдоль колонны! Кто-то должен был их увидеть. Или комбат, или замполит, или командир роты, или начальник артиллерии, или… Увидел их начальник штаба. Он кинулся чуть было не под колеса, запрыгнул на БМП, ударом ноги отправил череп в пропасть, (прикиньте, тоже довольно цинично), а потом этой же ногой стал бить солдат на броне, и страшно ругаться матом. Когда прибежал Тищенко, (а это были его бойцы), то сам чуть не получил по шее. Но не получил, я принял активнейшее участие в экзекуции.

— Мы не фашисты! — орал начштаба. — Мы не дудаевцы! Мы — федеральные войска! Мы — цивилизованные люди! Не надо уподобляться местным дикарям!

Впрочем, я привожу только то, что можно напечатать. Все остальное было строго непечатное.

Армян, который увидев череп на БМП, уже чуть ли не собирался рвануть на кладбище на «шишиге», резко присмирел. И даже на какое-то время притих.

Когда инцидент был исчерпан, колонна тронулась. Я покидал место своих телесных мук с большим удовольствием. Мне почему-то казалось, что на новом месте будет легче. Во всяком случае, здешнее навевало неприятные воспоминания.

Впрочем, пейзаж по мере движения менялся очень слабо. Мы огибали огромную долину; слева была пропасть, справа — почти отвесные скалы, тем не менее, покрытые непонятно как растущими там деревьями и кустарниками. Иногда мы въезжали в ущелье, и скалы были с обеих сторон. В одном из таких ущелий Армян проявил себя во всей своей «красе».

Наша «шишига» пилила всю дорогу за одной и той же «бэхой», и два пехотинца на ее броне — тонкий и толстый — уже намозолили мне глаза. Толстый все время сморкался, а тонкий все никак не мог пристроить свой тощий зад поудобнее. Конечно, когда его кости трескались о броню, ему было неприятно. Понимаю.

Проезжая довольно узкий проход между скал, БМП зацепило старое, наполовину трухлявое, дерево, которое упало так неудачно, что перегородило нам дорогу.

Мой водитель выпучил глаза, и резко затормозил. В кузове озлобленно заорали. Я выделил из какофонии мата хриплый голос Боева, и гортанные крики Восканяна. Однако Армян не обратил на это никакого внимания. Я — тоже.

В этот момент остановилась вся колонна. Не из-за нас, конечно, просто так совпало. Но у нас с водилой появилась пауза, чтобы решить проблему.

— Эй, пехота! — заорал Армян, высунувшись из кабины по пояс. — Да, да! Вы двое. Оттащите дерево с дороги! Ваши «бэха» свалила!

И тонкий, и толстый смотрели на Армяна тупыми коровьими глазами. Толстый даже вроде бы лениво отвернулся. Это он зря. Я посмотрел на своего водителя: на его лбу вздулась синяя жила.

«Все!» — подумал я. — «Сейчас пойдет пена и будет взрыв». Точно! Как молния, Армян выскочил из кабины, стрелой пронесся к БМП, и сдернул толстого за ноги на землю. Также мгновенно, не дожидаясь, пока «наглый» толстый пехотинец что-то сообразит, Армян начал его бить. Причем бил он его довольно ловко. Нет, не мастерски — тут особой техники не чувствовалось. Однако было совершенно понятно, что на улице Армян дрался много и охотно.

Толстяк почувствовал это на себе. После града ударов он сполз на землю пятой точкой, и завыл. Тонкий же замер на месте, как сурок, и не шевелился.

Я же чувствовал себя совершенно по-идиотски. Что я должен был сделать? Броситься останавливать Армяна? Когда он в бешенстве, это не так-то просто, поверьте. Бессмысленно кричать, чтобы он остановился? Я же не учительница, чтобы визжать в истерике, прекрасно понимая, что это не только бесполезно, но и дискредитирует меня по полной программе. Потом не отмажешься. Выстрелить в воздух? Да на хрена! Что тут — убийство, что ли, совершается? Да таких столкновений в казармах каждый день не по одному бывает.

Короче, я принял самое спокойное, последовательное, китайское решение проблемы — я сидел на месте и смотрел, ожидая, что все рассосется само.

Так и получилось. Повергнув соперника, Армян моментально успокоился, и приказал тонкому, да и толстому тоже, убрать ветку с дороги. Битый и небитый одинаково быстро схватились, подбежали к поваленному дереву, поднапряглись… И убрали помеху с нашего пути.

Мой водитель вернулся в кабину, пехотинцы залезли на БМП, и вовремя. Почти тут же колонна снова двинулась вперед.

— Ну, ты даешь! — сказал я Армяну.

— А то! — ответил он.

Так я узнал своего водителя еще с одной стороны…

К вечеру мы выехали к месту, где спуск был не только слева, но и справа. Причем направо вела дорога, а слева от этой дороги располагалось поле. В это поле мы и съехали. Здесь и заночевали. Верный своим традициям Найданов приказал ставить палатки. Я только посмеялся про себя. Зачем ставить на ночь палатки, если утром все равно отсюда уедешь? Впрочем, ему-то что? Не он же копает. Вон они — Рамир, Папен и прочие работяги — копают. Сержанты подгоняют, а сам Найданов ушел на вечернее совещание. Меня на такие мероприятия не приглашали. Да мне и не хотелось. Честное слово! На хрена мне лишняя ответственность? Вон есть командир батареи — пусть он и думает!

Армян ушел к друзьям во все-таки поставленную палатку слушать музыку, играть в карты и общаться, а я остался в кабине. Что-то мне надоело сидеть. Я вышел наружу — постоять, подумать. Холодно не было. Я так, больше по привычке, запахнул бушлат, вжал голову в плечи, и дышал в воротник. Но и правда, холод совсем не чувствовался. Я распрямился, и всей грудью вдохнул этот полезный, если верить врачам, горный воздух.

Черт побери! Куда меня занесло?! В горах, в войсках, во вшах. Грязный, полуголодный, измученный одновременно и усталостью и бездельем, (никогда бы раньше не подумал, что такое возможно одновременно). А все мои далеко — далеко. Может быть, также как я, смотрят на звезды, думают обо мне. А я даже не могу им сообщить, где нахожусь и что делаю. Да и зачем? Что я могу написать? «Привет! Я в Чечне. На передовой». Вот здорово! Вот они обрадуются от такого письма!.. Лучше уж промолчать. Пусть думают, что я на полевом выходе. Им вроде так из штаба части написали.

Я подумал, стоит ли пойти поискать Васю или Молчанова? А потом решил, что не стоит лишний раз бродить в темноте, по грязи, в незнакомом месте. Завтра утром будет светло, солнце… Тогда и пообщаемся.

Впрочем, и спать мне совершенно не хотелось. Я так и остался стоять у «шишиги», рассматривая созвездия, и думая о бесконечности мироздания и собственной ничтожности.

Глава 6

Я уже говорил, кажется, что по типу минометов наша батарея была разделена ровно на две части. У Найданова было три расчета «Васильков», а у меня — три расчета «подносов».

Конечно, «Василек» — вещь классная. Это миномет на колесах. И стрелять может как по навесной, так и по пологой траектории. И при желании — очередями. О нашем «подносе» такого, конечно, не скажешь.

Однако, хотя «Василек» — вещь, бесспорно, замечательная — нечто среднее между минометом, пушкой и пулеметом — но для войны в горах не очень удобная. Увы! Там где используется колесо — должны быть дороги. А в горах и на гусеницах не везде пройдешь. А вот солдат может пройти почти везде: в ущелье спуститься на своих двоих, на скалу подняться таким же макаром… И что он с собой туда сможет дотащить, тем и воевать будет.

Так вот! «Поднос» разбирается. К разобранным частям крепятся лямки, лямки на плечи… И расчет может затащить свой миномет куда угодно. Конечно, тому, кто тянет плиту, я не завидую. Это должен быть не человек — богатырь! У нас же в части самую тяжелую часть миномета вечно доставалась самому хилому — тому, кто не имел силы отказаться, и подкрепить свой отказ весомыми кулакастыми аргументами. Потом эти доходяги, как правило, падали под весом плиты, и тащить ее все равно приходилось всему расчету. (Впрочем, каждый раз все начиналось сначала — есть люди, и таких много — которых ничему не учит не только чужой, но и свой опыт).

К чему я все это рассказываю? А к тому, что как только солнце слегка осветило землю, ко мне примчался Найданов, и сообщил, что сейчас я со своими расчетами в пешем порядке пойду вместе с пехотой дальше по дороге.

— Почему в пешем? — удивился я.

— Потому, что здесь совсем недалеко сегодня ночью 135-ю раздолбали чехи! — ответил мне комбат. — Так что пойдете в пешем порядке. Может быть, тут где засада…

Я пожал плечами, поднял расчеты, и объяснил им задачу. Паче чаяния, никто не возмутился. Видимо, пройтись хотелось всем. Я и сам с радостью предвкушал разминку для ног. Бежать никто не будет — это точно. Погода отличная — теплая, солнечная. Даже ветер не такой холодный, как обычно. Чувствовалось приближение настоящего, почти летнего, тепла. После зимы, проведенной в полевых условиях, наступление весны и лета ощущалось гораздо острее и желаннее.

Я все-таки надел бронежилет, а кроме автомата и гранат взял с собой бинокль. Мы пристроились где-то в середине колонны, (так и положено), и вскоре тронулись. Дорога была практически ровная, без резких подъемов и спадов, и шагать было одно удовольствие. (По крайней мере, мне). Где-то впереди суетился замполит Косач: я его особо не видел, но слышал хорошо. Вскоре я догнал Молчанова. Игорь заметно хромал.

Все-таки, тот бой не прошел для него даром. Сначала он хромал почти незаметно, потом заметно, а сейчас — очень заметно.

— Слушай! — сказал я ему. — У тебя же скоро день рождения!

— Водки нет, — буркнул мне в ответ Игорь.

— Да при чем тут водка?! — обиделся я на столь грубое замечание. — Я, вообще-то, о подарке хотел спросить.

— Да? — Молчанов посмотрел на меня с любопытством. — И что?

— Я думаю, — значительно сказал я. — Тебе нужно подарить хорошую палку. В смысле — тросточку.

— А я уже подумал, личный состав воспитывать! — засмеялся капитан.

— Нет, — суховато сказал я, — это чтобы ходить.

Внезапно впереди послышались сначала возгласы, потом — громкие крики. В них было и удивление, и негодование, и страх, и боль… И много чего.

Колонна хаотично растеклась по поляне, на которую нас привела горная дорога. А поляна была залита кровью. На глаза мне попалась оторванная кисть. Она лежала отдельно, сам по себе. А я прилип к ней взглядом, и не мог оторваться. Она… была какая-то… Ну, как сказать… Неестественного коричневого цвета. Не так, как у негра, более светлая. Но все равно — эта рука не была белой, как у меня, или у всех моих солдат. И потом… Она была какой-то уж очень большой. Или ее обладатель был огромным, как циклоп, или… Нет, не понимаю. Странная и страшная мертвая кисть.

В конце — концов, меня оторвали от созерцания оторванной взрывом конечности, потому что в кустах нашли миномет. «Поднос».

— Забирай! — скомандовал мне командир батальона.

— Куда я ее заберу, товарищ майор?! — сразу запротестовал я. — Кто ее нести будет? У меня три подноса на всех бойцов раскиданы… А я один его при всем желании не донесу… Да у меня и мин-то с собой только на три миномета. Кто из этого будет стрелять?

Я был убедителен, потому что за мной стояла правда. Так оно и было. Я, конечно, как человек слегка жадноватый, этот «трофейный», (а точнее утерянный 135-й), миномет забрал бы. Но кто бы его тащил?

Майор слегка помрачнел, потом махнул рукой:

— Оставим его тут. За нами машины пойдут, подберут. Я по рации прикажу. А отсюда он все равно никуда не денется.

— Это здесь 135-ю накрыли? — спросил я у комбата.

— Ты что? — с недоумением посмотрел на меня майор, — Сам не видишь?

Я закивал головой и поспешил убраться с глаз Санжапова. Мало ли, что ему еще придет в голову. От начальства лучше держаться подальше.

— Хорошо, что мы не поехали сюда вчера! — сказал я Игорю.

— Да, было такое мнение, — признался мне Молчанов. — Но решили не рисковать. Не знаю, чего прохладненские-то поперлись в такой туман, по незнакомой местности. Тем более, была информация, что здесь где-то нас кто-то ждет… Вот и нарвались.

Мы уже шагали снова. Я все смотрел на хромающего капитана, и все больше и больше убеждался, что ему нужна тросточка. Мне представлялась какая-то изящная, резная, но достаточно тяжелая и крепкая вещь, которую с равным успехом можно было бы использовать, чтобы опираться на нее при ходьбе или треснуть кого-нибудь по голове. Такая уникальная вещь Игорю явно бы понравилась.

Он хромал все сильнее и сильнее, и я начал беспокоиться, как же нам идти дальше. Вообще-то, я должен был находиться рядом со своими бойцами… А мне приходилось поддерживать Молчанова, и уйти от него мне казалось неудобным. Нехорошим. В то же время я все больше отставал от своих расчетов.

Положение спасла неожиданно догнавшая нас БПМ. На броне восседал замполит сводного батальона. Увидев, как хромает Игорь, он приостановился, крикнул своим бойцам, там спустились, и с моей помощью мы впихнули капитана наверх. Я убедился, что Игорь сразу расслабился, заулыбался, и я, полностью успокоенный, резвой рысью устремился за своей батареей.

БМП обогнала меня, обдав облаком пыли, а Игорь помахал рукой, и что-то прокричал. Что? Я не расслышал, просто, на всякий случай, улыбнулся ему в ответ и тоже помахал.

Еще через час мы все снова остановились. Это был привал. Кроме того, и это самое главное, наши разведчики нашли брошенную базу боевиков. Прямо около дороги! Может быть, как раз тех, кто этой ночью стрелял в 135-ю. Ну, как сказать — база… Не лагерь, не большой лагерь — как это бывает. Так, несколько землянок. Недалеко был источник. Хороший обзор всей долины. В общем, приятное местечко.

Видимо, драпали боевики все-таки в спешке, так как оставили и фотографии, и много разных бумаг.

Конечно, по идее, все это надо было сдать в контрразведку. Конечно, потом и сдали. Но сейчас вокруг никакой контрразведкой и не пахло. Сабонис дал Молчанову посмотреть найденные документы, а Игорь показал мне.

Я внимательно разглядывал моментальные фотографии из «Поляроида». Их было несколько, в основном — групповые. Так в школах фотографируются, в институтах… В трудовых коллективах. Первый ряд, за ним — чуть выше — второй, выше всех — третий. Бородатые мужики с лысыми головами, или в папахах. Были среди них и женщины. Естественно, в платках. Куда же без этого!

— Передадут фотографии в особый отдел. Там этих кадров идентифицируют, — сказал Молчанов. — И все. Тогда им придется всю жизнь в лесу сидеть… Если, конечно, их родственников не начнут за них таскать по разным инстанциям… Хотя, это все вроде незаконно… Да плевать на законы!

— Вот, на, почитай! — передал он мне бумагу, исписанную с двух сторон крупным корявым почерком. Написано было по-русски.

Как оказалось, какой-то местный кадр написал объяснительную, почему он имел контакты с местными ментами. Получалось, из его довольно путанных оправданий, что он работал и на наших, и на ваших. Но на наших, естественно, больше.

— Еще один кадр для разработки, — засмеялся я. — Странно, что чехи такие документы не уничтожают. Это же почти приговор! И почему на русском? Они что, по своему разговаривать разучились?

— Может, писать не умеют? — предположил встрявший в разговор Косач. — Бывает такое. А может, командир отряда здесь не чех, а, скажем, араб какой-нибудь. Или даг. Или бандеровец. Хотя это маловероятно, конечно.

— Пусть особисты разбираются, — широко зевнул Молчанов, — это их дело… Ты, лучше, Паша, скажи, где моя трость?

— Ну, отец… — протянул я, — ты даешь! Сначала надо какое-нибудь селение разграбить. А где же я тебе здесь в лесу найду тросточку? Сам, что ли, вырежу?

В общем, я прекратил эту бесполезную дискуссию тем, что отправился набрать воды из источника. Она была хорошая, вкусная, бойцы набирали ее во все, что только было можно. Бог знает, где еще потом встретишь такую замечательную воду?

Я набрал полную фляжку, конечно, но… Но фляжка — это ведь очень, очень мало! Набрать бы канистру!.. Канистры у нас были — даже две, по одной на машину. Однако машины были где-то там, а мы — конкретно здесь. И кроме как на фляжки, рассчитывать было больше не на что.

Возможно, это понимал и рядовой Данилов — один из двух человек в моих расчетах, который тащил на себе плиту. Для начала он выпил одну фляжку воды целиком, а вторую набрал про запас.

— Дурачина! — сказал я ему. — Чем больше ты пьешь — тем больше потом хочется! Зря ты целую фляжку сразу выпил.

— Не могу я не пить, — простонал Данилов. — Я уже так упахался! Не могу напиться! Само в меня льется!

Я усмехнулся, и «утешил» бедолагу:

— Это мы еще по почти ровной дороге идем. Прикинь, что будет, когда в гору полезем.

Я оставил Данилова с расширившимися глазами, и отвисшей челюстью. Да, пусть подумает! Хотя вот интересно: неужели и правда — полезем в горы? Как-то не очень это весело. Я посмотрел на скалы, прикинул, что на них придется забираться… Тут и без плиты хрен залезешь, а уж с плитой…

Мимо меня пронесся Косач. Почти не тормозя, он хлопнул меня по плечу, и прокричал:

— Все, дальше на машинах!

Я расслабился, и снова пошел к Данилову. Ведь приятно приносить людям хорошие новости, не правда ли?

Глава 7

Та прямая дорога, по которой мы до сих пор двигались, заканчивалась — я это видел уже невооруженным глазом. Она упиралась в другую — строго ей перпендикулярную. Справа от перекрестка было что-то похожее на… Я протер глаза — нет, я не сошел с ума — действительно, это самый настоящий памятник! Скорее, правда, стела. Из белого мрамора, стройная, как стрела.

Моя машина уже была на поперечной дороге, мы поворачивали налево, и я мог видеть ту часть колонны, которая следовала за нами, через голову водителя, когда перед «Шилкой» взорвалась черное облако. Мне даже показалось, хотя поклясться в этом, я, конечно же, не могу, что я видел полет гранаты, и видел, как она разорвалась, немного не долетев до цели. Это был выстрел из гранатомета, и это стреляли по нам!

«Ого!» — подумал я. — «Я мог быть на его месте! Всего лишь пару минут назад…».

Чехи не рассчитали расстояние. Они хорошо затаились в зеленке, но не рассчитали расстояние. И верный, точный выстрел оказался произведенным впустую. К счастью для нас, и к горю для них.

Почти не теряя ни секунды, пулеметы «Шилки» развернулись, и она дала очередь. Хрен его знает куда. Куда стрелять-то? Но ответить было нужно. Обязательно нужно. Ведь когда в тебя стреляют, тебя хотят убить, что надо делать? Да что угодно! Но что-то надо делать!

«Шилку» поддержали ЗУ, которые были закреплены на «Шишигах». БМП еще не успели присоединиться к огню, как впереди меня раздался выстрел из танка. И вдруг все стихло. Никто больше никуда не стрелял — ни с той стороны, ни с этой. Батальон продолжал выполнять поставленную задачу, которая в данный момент заключалась в том, чтобы занять позиции вдоль дороги, насколько хватит сил, и ждать дальнейших распоряжений.

Машины нашей батареи скатились вниз, и оказалось, что мы будет стоять как раз недалеко от памятника. Найданов наметил позиции для минометов, и пока расчеты занимались оборудованием огневой позиции, я пошел на левый фланг, туда, где стрелял танк, так как там явно собиралась толпа, и там явно было что-то очень интересное.

Когда я туда подошел, лейтенант Костя, (тот самый зенитчик, который стоял рядом с нашей артбатареей в памятном бою за Первомайский), изображал произошедшее здесь событие в лицах, и очень смеялся, заражая своим задорным хохотом всех окружающих.

— Прикинь, танкист едет, вдруг перед ним вырастает фигура с гранатометом, танкист с перепугу стреляет… И чеха нет! Куда делся? Нет его. Только рация — маленькая такая валяется. Вот она!

Костя показал всем маленькую черную элегантную коробочку. «Неужели это такая рация?» — подумал я. — «Даже по сравнению с нашим «Арбалетом», который постоянно ломается, это просто чудесная маленькая вещь… Да уж — нехило чехи экипированы! Не то что мы…».

— Я бегу сюда, — продолжил Костя. — Поднимаю эту хрень, а там кричат: «Русик! Русик! Ты где? Выходи на связь… Русик! Русик!». Ну, я и сказал им, где их Русик, и куда им следует идти!…

— А они что!

— Матерятся по-русски. Обещали яйца отрезать! Ха-ха! Ну, пусть доберутся, если смогут!

— Так погоди, А куда сам Русик-то делся?

Костя снова засмеялся, и показал рукой направление:

— Его аж туда отнесло.

Я пошел посмотреть вместе со всеми. Немного впереди по правую сторону от дороги находился огромный котлован, густо поросший лесом и кустарником. Почти на самом дне этого котлована лежало тело в камуфляже.

— Это Русик! — сказал Костя.

— А почему за ним никто не лезет? — спросил кто-то из столпившихся у края котлована.

— Да кому он нужен! — с чувством ответил Костик, и даже сплюнул.

Но он был не прав — Русик после смерти оказался не менее востребованным, чем был, вполне возможно, при жизни. Лейтенант — зенитчик недооценил потребности нашей доблестной пехоты.

Во-первых, (конечно же!), они сняли с мертвого чеха всю амуницию. Я сам это видел: когда снова подошел к краю котлована, то внизу деловито копошились два бойца, сдирая с мертвеца штаны. Когда я увидел труп в следующий раз, то он уже был почти голый. На нем оставались только трусы. Майку сняли тоже. Как выяснилось, она была камуфляжной, а такими вещами не разбрасываются.

Во-вторых, (но это я уже, к счастью, не видел, а только слышал от Найданова), чеха пытались съесть. Меня это глубоко и неприятно поразило, но правда это или нет — сказать не берусь. Вроде бы два отмороженных бойца решили отрезать от мертвеца кусок, и пожарить. Идиоты! Каннибализма им захотелось. Вообще-то, неплохо было бы им иногда посещать уроки в школе. Тело уже не первый день лежало в этой яме, и есть его, (отбрасывая всю мораль и лирику), было просто нельзя — чтобы не отравиться. М-да… У нас в армию набирают всех кого только можно. Вот и попадаются такие… Уникумы. То череп на БМП хотят присобачить, то людоедством заняться… Ну, тем не менее, они пошли. Однако, вроде бы, кто-то из офицеров об этом услышал, (или ему сказали), он догнал эту парочку, набил морду, и на этом все закончилось.

Впрочем, не факт, что они действительно хотели сделать то, о чем говорили: может быть, они так прикалывались.

Я тоже спускался в котловину. Зачем? Сам не знаю. Меня потянуло посмотреть на мертвеца врожденное человеческое любопытство и ужас перед таинством смерти. Ничего таинственного я там не обнаружил.

Лицо застыло в смертном оскале, а левая его сторона была разорвана, так что была видна красная, белая и желтая плоть.

Однако ни малейшего сочувствия я к нему не испытывал. «Если бы мы не убили его», — холодно подумал я, — «он бы с удовольствием убил нас. Еще может быть, наступил бы сапогом на мое лицо, смеялся и хохотал бы». Мне совсем не трудно было представить эту картину. Для чехов это было так естественно! Даже напрягать воображение не пришлось. «Меня отправило на войну государство», — снова заговорил я про себя, (или, кажется, все-таки вслух?), — «я стреляю и убиваю потому, что оно требует этого от меня. Это моя служба. Ты пошел воевать, потому что тебе так захотелось. Ты не защитник родины — ты мятежник. Я воюю за то, чтобы люди любых национальностей могли жить в Чечне спокойно. Ты — за то, чтобы только чечены жили здесь свободно, а остальные — в качестве рабов. Ты — нацист и варвар! Так тебе и надо!».

Через два — три дня труп разрешили забрать родственникам. Солдаты вытащили его, завернули в ковер, и Франчковский на БМП отвез его в условленное место.

Глава 8

Наш батальон растянулся вдоль дороги на весьма приличное расстояние. Во всяком случае, соседей нашей минометной батареи я скорее чувствовал, чем видел. И так получилось, что чеченский памятник оказался в нашей зоне ответственности. Поэтому первое, что я сделал, когда развертывание батареи было закончено — это сходил посмотреть на него.

Выглядел он, честно говоря, как инопланетный артефакт на нашей грешной земле. Среди грязной земли, травы, грунтовой дороги, и при отсутствии признаков близкого человеческого жилья белоснежный мраморный памятник; мраморные плиты вокруг него и черные, хорошо покрашенные чугунные цепи ограждения. А надпись на стеле была сделана позолотой.

Я даже открыл рот. Ничего себе! Какое же событие произошло здесь? В честь чего чечены вбухали столько денег? Причем любоваться этой красотой, прямо скажем, было некому.

Мне было страшно любопытно. Я вообще всегда очень интересовался историей. А здесь передо мной была загадка, которую мне очень хотелось разгадать!.. Но, увы! Абсолютно все, что было написано на памятнике, было написано по-чеченски. Причем не чеченские слова русскими буквами, как я видел в некоторых книгах, а именно каким-то особым алфавитом, совершенно не похожим ни на латиницу, ни на кириллицу.

Я взял из планшетки листок бумаги, ручку и тщательно переписал эти малопонятные знаки.

«Вот черт!» — подумал я. — «Какие странные знаки! Может быть, все-таки это не местные? Может, это правда артефакт?». Я посмеялся сам над собой, покрутил пальцем у виска, и решил показать кому-нибудь из прапорщиков. Некоторые говорили, что понимают по-чеченски.

Вскоре совсем стемнело, и я отправился на дежурство. Мы были на передовой, пехота на этот раз нас совершенно не прикрывала, поэтому к несению службы я отнесся гораздо, гораздо серьезнее, чем обычно.

В окопах, вырытых прямо на склоне у дороги, располагались часовые. А чтобы они там не замерзли, и не уснули, у самого подножия склона мы соорудили что-то вроде площадки под костер и сидений. Свободная смена, и командиры дежурных расчетов сидели там со мной, протягивая руки к костру.

Вскоре Боев и Восканян принесли чайник, и стало совсем хорошо.

— Куда дальше пойдем? — спросил меня Адамов.

Вопрос, конечно, был риторический; в принципе, какая ему и мне разница? Пойдем, куда пошлют. Но, все-таки, ради поддержания беседы…

— А черт его знает! — Я все же решил быть до конца честным. Если я сам ничего не знаю, то зачем других обманывать? — Может быть, направо пойдем, а может быть — налево. Куда партия направит. А комсомол ответит — «Есть!».

— Вы, кстати, кто-нибудь в комсомоле-то были, — спросил я.

Все промолчали.

— Не успели, — подытожил я.

— А вы сами-то были? — спросил меня Абрамович.

— Конечно! А как же. Был обязательно. Я еще в 86-м году вступил. В райкоме комсомола принимали.

Вопросы задавали, потом билеты вручали, поздравляли. Сейчас все это смешно кажется, а тогда вроде бы все серьезно выглядело. Пионеры, комсомольцы, коммунисты.

Я вздохнул. Но не из-за того, что исчезли и КПСС и комсомол. По дому вздохнул. Конечно, у костра с чаем было неплохо… Но дома!.. Дома-то по любому лучше.

Пришла с постов смена, подбросили в костер сушняка, и заново поставили чайник.

— Расскажи что-нибудь, товарищ лейтенант! — попросили меня сержанты. — Скучно.

Я недолго думал: просто посмотрел на небо, которое хотя и было облачным, но все же позволяло видеть большинство созвездий. Я начал рассказывать о космосе, показывать созвездия, рассказал о планете Фаэтон. (Правда, весь свой рассказ построил на романе Казанцева «Фаэты», но никто из бойцов его все равно не читал, а потому я смело излагал чужие мысли, выдавая их чуть ли не за истину). Меня слушали.

Внезапно Адамов задал вопрос, который никакого, (пожалуй), отношения к этой теме не имел:

— Товарищ лейтенант! А вы в загробную жизнь верите?

А что мне было скрывать?

— Да, верю, — ответил я твердо. — Верю. Мне кажется, не может просто так разум кануть в вечность навсегда. Должно же быть что-то еще.

— А, да ладно! — махнул рукой циничный Боев. — Умер мозг и все тут. Живи пока живой. А потом все.

— Э нет! — сказал я. — Не все так просто, как тебе кажется.

Кажется, мы нащупали тему гораздо интереснее, чем космос и звезды. Я начал с того, что ученые никак не могут получить искусственную жизнь. Даже те несчастные аминокислоты, из которых все якобы и началось. Ставят, ставят опыты, воспроизводят условия первичного океана, а ничего. Нету жизни! Хоть тресни!

И тут я начал тачать бойцам и о необъяснимых возможностях мозга, который, получается, создан с какими-то дополнительными, страховыми системами, которые включаются только в экстремальных ситуациях.

— Такое впечатление, — заинтриговал я всех, — что мозг человека создали раньше, чем его самого. В принципе, мозг может жить намного больше, чем сам человек. Если бы не тело, которое его обычно и подводит, он мог бы функционировать бесконечно долго.

Потом я перешел на бытовой уровень, и начал вспоминать случаи, когда люди узнавали о смерти близких родственников за сотни километров от места трагедии в тот же момент, как только это произошло. О снах, в которых мертвые рассказывали, что нужно сделать то-то и то-то…

Естественно, что у многих нашлись такие же примеры, они начали рассказывать об этом, спорить… И сна как ни бывало. Мы вместе ржали над Волобуевым, который принимал на веру все, что было написано в «желтой» прессе, разубеждали его, а я пытался объяснить ему — почему то, о чем я говорю, это действительно сфера непознанного, а то, о чем пишут в газетах — это брехня и лажа.

Мы так увлеклись, что не заметили, как подошел Найданов со своими сержантами, и, зевая, отправил все мои расчеты спать. Я отправился за ними.

Ничего прошло время — довольно весело. Я прогулялся еще раз по дороге, посмотрел, как командир батареи меняет посты, а потом отправился к себе в кабину. Завтра будет новый день, и нужно его как-то пережить.

Глава 9

Утром произошла «встреча на Эльбе». Прибежали ребята — саперы, не наши, из какой-то другой части, чумазые, очень злые, весьма энергичные, быстро осмотрели памятник, заложили взрывчатку…

— Ребята, — сказал я. — зачем? Красивый же памятник. Пусть бы себе стоял, он нам не мешает.

Лейтенант саперов посмотрел на меня недоуменным взглядом:

— Какой, на хрен, памятник! Кому, на хрен! Взорвать, на хрен! Это же нохчи поставили! Давай!

Все отбежали на почтительное расстояние, громыхнуло, в воздухе засвистели камни… Все, стела исчезла. На ее месте располагалась теперь груда обломков, чугунные цепи почти все сорвало, площадку разворотило. Саперы с чувством выполненного долга также быстро, как здесь появились, исчезли. Я тихонько вздохнул, и возблагодарил Господа, что еще вчера догадался переписать надпись себе в тетрадку.

Еще я подобрал осколок от стелы. На нем еще виднелась позолота. «Память будет», — подумал я, — «буду потом вспоминать, что я здесь был, и что видел, и теперь этого нет. А я почти тот последний человек, который присутствовал при существовании этого сооружения».

На развалинах деловито крутился Армян, придумывая, как бы распорядиться халявным добром. Увидев, что Армян что-то ищет, остальные водители потянулись к нему — все знали, что если Армян что-то учуял, то это явно что-то полезное.

Я же спустился на другую сторону дороги, немного походил по лесу, и нашел… Нет, ну надо же! Я нашел бутылки! Пустые бутылки, по-видимому, из-под пива. Точнее сказать я не мог, потому что этикетки под действием влаги давно с них слезли. «Ну, вот», — обрадовался я. — «Теперь можно пострелять»!

Я вернулся назад, закрепил одну бутылку на ветке дерева, отошел на приличное расстояние, стоя прицелился, и выстрелил… Бутылки как ни бывало. Не такой уж я и хороший стрелок, хотя в школе долго ходил в тир, но вот сейчас повезло — попал с первого выстрела. Водители, ковырявшиеся в обломках, и на мгновение замершие, чтобы посмотреть на меня, присвистнули. Зерниев даже зааплодировал.

— Здесь еще пустые бутылки есть, — сказал я.

Зерниев сорвался с места и побежал ко мне. За ним ломанулись остальные. Я не собирался разбираться с их неизбежными спорами, а сразу ушел к себе в машину. Мне хорошо слышались, крики выстрелы, хохот… Но Армян упорно ковырялся в обломках. Перспектива пострелять его почему-то совсем не прельстила.

Вскоре ко мне подошел Найданов.

— Комбат просит пострелять, — сказал он.

— В каком направлении?

— Во-он туда!

Андрей показал куда-то влево. Туда вела дорога, уходящая в лес, и дальше ничего не было видно.

— Как скажет. Хоть сейчас.

— Ну да, правильно. Только им нужен корректировщик. Сейчас комбат на МТЛБ подъедет, тебя заберет, и поедете. А ты там огонь подкорректируешь. Хорошо?

— Да ради Бога! — ответил я. — Только давай тогда мне бойца с рацией. Я на себе таскать эту дуру не хочу.

— Нет, не надо. У комбата своя рация, ей и будешь пользоваться.

— Это если он только даст. Ему, наверное, своя волна нужна. А мне своя. Как мы с ним ее делить будем?

Найданов почесал в затылке, и кивнул:

— Ладно, сейчас отправлю с тобой Данилова.

— Это что? Новый радист?

Андрей замялся и засмеялся.

— Да ладно тебе привередничать! — сказал он. — Пользоваться ей не сложно. А он парень здоровый и исполнительный. Как раз таскать может.

— Ну, если только так…

Я согласился.

Как я и подозревал, Данилова задание в восторг не привело. Он пошел, нашел у меня в машине рацию, принес ко мне, поставил на землю, и уселся на нее.

— Ты хоть бы бронник одел! — сказал я ему отеческим тоном.

— Если я еще бронник одену, — мрачно ответил рыжий Данилов, я где-нибудь упаду и не поднимусь.

— Ну ладно, смотри сам. Только потом, когда тебя убьют, ты не жалуйся. Ладно?

— Ладно, — буркнул он, не поднимая глаз. Найданов скрылся из виду, мы вдвоем с радистом ожидали МТЛБ комбата. Я от нечего делать периодически осматривал окрестности в бинокль. Слабенький бинокль, честно говоря. Единственный плюс в нем и был, что на окулярах были нанесены измерительные шкалы. Вот дома у меня был бинокль «Байкал». Вот это вещь! Мы с братом долго копили деньги, и, наконец, смогли пойти в магазин и купить это чудо. Увеличение классное. Не помню, сколько, но намного лучше, чем этот стандартный армейский бинокль. Правда, на том шкалы не было… Да на хрена она мне в мирное время! Как-то и без нее обходились.

Вскоре я услышал звук приближающейся техники. «Комбат», — подумал я, и угадал. Но не угадал все последующие события.

За комбатом двигалась колонна. Собственно говоря, это было и не удивительно. Я меланхолично дожидался подхода тягача.

— Где Найданов? — спросил меня Санжапов, даже не слезая с МТЛБ.

Я повернулся в сторону нашей техники и закричал:

— Андрей! К комбату!

Дважды повторять мне не пришлось; Найданов резво вынырнул из палатки, на ходу поправляя бушлат.

— Так, — сказал командир батальона. — Быстро сворачивайтесь, и пристраивайтесь в колонну. Ваше место — перед ротой Бессовестных. Давайте энергичнее, а то не успеете.

Конечно, Андрей был не готов к такому повороту событий, но приказ есть приказ, и рассуждать нечего.

— Батарея, сворачиваемся! — крикнул он.

Я подмигнул Данилову. Он радостно убежал ставить рацию обратно. Когда я подошел к своим расчетам, они уже были готовы. Чего там: покидали минометы и пару ящиков с минами в кузова, и готовы к переезду.

Расчетам Найданова пришлось гораздо хуже — палатки они собирали как на пожаре, Папену и Рамиру постоянно доставались пендели и затрещины, что-то у них не получалось с запорным устройством одного из «Васильков», и Найданов носился весь в мыле.

— Останови Бессовестных, — попросил он меня, — а то придется за ним плестись.

Я пожал плечами, и отправился караулить Урфин Джюса. Пропустить его было бы трудно: на своих БМП ротный, видимо проникнувшись духом Волшебника Изумрудного города, нарисовал что-то вроде Железного Дровосека. Сам Урфин Джюс, правда, уверял, что это китайский иероглиф, означающий «победу», но мне что-то в это очень слабо верилось. В Железного Дровосека верилось как-то больше.

Перед первой же «бэшкой» с нужной отметиной я вышел на дорогу и замахал руками. Из люка показался сам ротный.

— Подожди, — крикнул я ему. Сейчас наша батарея перед вами встанет.

Все-таки Бессовестных неплохой парень. Он без лишних вопросов и вони кивнул головой и остановился. Я вернулся в «шишигу» и уже сам принялся ждать, пока расчеты Найданова, наконец, справятся со своими проблемами и погрузятся в машины…