На задворках галактики. Книга 1

Глава 1

2 сентября 152г. по темискирскому календарю группа благополучно высадилась на территории государства Сокара. Высадка прошла в лесополосе всего в нескольких километрах от южного пригорода Фалонта. Точка высадки была выбрана со всем тщанием, дабы исключить малейшую возможность обнаружения шлюпа местными (хоть и примитивными) радарами. Просто-напросто вокруг Фалонта не было никаких радаров, ближайший находился в сотне километров отсюда на военно-морской базе Островного Союза. Арендованная у Сокары земля, стараниями островитян была превращена в мощный укрепрайон, который прикрывал новейший радарный комплекс. Были ещё корабли на рейде со своими локаторами, но их способности были гораздо скромнее. Вообще-то с высадкой можно было не проявлять такой щепетильности – что сто километров, что полста, да хоть бы и пять – шлюп для местных радаров был невидим. По идеи невидим. А вот как обстоит на самом деле проверять не хотелось. От греха подальше поставили помехи (интересно, поднялась ли суматоха среди операторов станции?) и высадились в лесочке, чтоб не было ненужных свидетелей. И помахали ручкой взмывшему свечой шлюпу.

Планета встретила группу хмурым затянутым небом, прохладным ветром и мелким дождём. Такая погода в приморской зоне Сокары была нормой и совершенно не зависела от сезона.

Почему был выбран именно Фалонт? Да потому, что этот огромный портовый город считался мировой клоакой, из года в год бессистемно разраставшейся вширь сточной ямой, где по слухам можно поправить дела, попробовать начать жизнь с чистого листа, затаиться от заморских недоброжелателей, укрыться от кредиторов, отлежаться на дне или безнаказанно 'разоблачать' своих политических врагов. Кто ты и откуда – никого в Фалонте не интересовало. Город жил своей отдельной жизнью, плюя на остальной мир, как и мир на него.

А жизнь на планете шла своим чередом. Велгон, Хакона и Новороссия третий год перемалывали в жерновах войны свои человеческие и экономические ресурсы. Островной Союз и Ютония вели очередной раунд бесперспективных переговоров о демаркации границы на острове Просветления. Великий герцог арагонский расправился с очередной баронской хунтой и торжественно перевешал всех до одного, а заодно и вторую жену, успевшую порядком ему надоесть. В горных кантонах в энный раз поменяли конституцию, три дня всенародно на радостях пили, а под конец в алкогольно-патриотическом порыве приняли идиотский закон 'Об изгнании из страны всех иностранцев и подлых шпионов'. Для посольских служащих в законе предусмотрительно было сделано исключение, остальных же, кому не посчастливилось оказаться в кантонах, начали спешно депортировать. Близь берегов Новой Бразилии ушёл на дно пассажирский самолёт, на котором летел лидер бразильской оппозиции и ещё шестьдесят человек, в том числе гениальный живописец и скульптор Мануэль душ Сантуш. Через все СМИ оппозиция моментально раструбила об аварии, в которой узрела коварные происки правящей партии, для которой главный оппозиционер был как кость в горле. В тот же день горячие бразильцы стихийно стали поджигать правительственные здания. И чихать им было на оппозиционного лидера, в толпах всё больше вспоминали душ Сантуша. К вечеру стали гореть оппозиционные штабы.

А в Южной и Северной Ракониях – двух половинках некогда единого целого, на всякий случай готовились к войне. Но не друг с другом, как бывало раньше, а с Велгоном и Хаконой и, возможно, с Новороссией.

Все эти мировые страсти были для Фалонта чем-то очень далёким, а значит – как бы не существующим. Далёким и для коренных сокарцев, и для эмигрантов. Фалонт – это не страдающие брезгливостью банки, это вполне легальные бои без правил, это самые дешёвые шлюхи, это организованные уличные банды, это полицейские, которые не задумываясь стреляют на поражение, это нейтральная территория разведок, это самые влиятельные профсоюзы докеров со своими отрядами самообороны, это сплошные тотализаторы и казино, это тайные дома пороков, где можно оставаться инкогнито сколь угодно долго. Затеряться в Фалонте было легко, как и стать местной знаменитостью.

Сразу после высадки группа разделилась. Каждый был экипирован на 'все случаи жизни': иглострел с тремя обоймами парализующих игл и одной с боевыми (с ядом мгновенного действия); индивидуальный биоиндикатор; спутниковый переговорник (правда – связь не через спутник, а через 'Реликт'); пеленгатор; походная аптечка со встроенным экспресс-анализатором; всякого разного по мелочи и, конечно, НЗ из запасных батарей, блоков и тому подобного. Согласно утверждённому плану, Оракул, Кочевник и Красевич должны были изображать местных работяг. Соответствующая одежда не явилась для них такой уж проблемой. С горем по полам, но в корабельных трюмах нашлись спецовки, весьма внешне похожие на профессиональную одежду фалонтских докеров. А вот у Краснова и Кометы с одеждой возникли трудности. По плану они должны были изображать авантюристов среднего пошиба, а можно и аферистов, но подобная публика в спецовках разгуливать не стремится. По крайней мере в Фалонте это у них не принято. Так что подобрать что-нибудь соответствующее стало настоящей проблемой. В итоге, после долгих раздумий, решено было остановиться на не таком уж и редком в городе милитарном стиле – подражание всему военному, естественно без атрибутики принадлежности к какой-либо армии. От этих полувоенных шмоток Краснов решил избавиться сегодня же. Комета была за. Но сначала надо было решить вопрос с деньгами.

То ли дождь был тому причиной, то ли здешний уклад жизни (время было послеобеденное – вторая половина рабочего дня), но прохожие на улицах почти отсутствовали. Что поначалу радовало, но четверть часа спустя от хляби и малолюдности становилось всё больше тоскливо. А тут ещё здоровенный кот с облезлым хвостом расселся в аккурат на разрушенном временем тротуаре, как раз между домом и огромной, на полдороги, лужей. И до фени ему и сырость, и все мировые проблемы. Вслед за Красновым, Комета впритирку прошла мимо котяры, не обходить же из-за него лужу другой стороной(!), на что этот самый котяра никак не отреагировал, не смотря на вторжение в его личное пространство. Только проводил двух наглецов-людей флегматичным взглядом.

– Это нам подойдет для начала, – произнес Краснов, свернув за угол, где прямо напротив увидел одноэтажное кирпичное здание с выцветшей вывеской, на которой угадывалось слово 'Ломбард'.

Комета поспешила за ним. От уличной прохлады она уже успела озябнуть, а здание обещало хоть немного тепла.

Ломбард оказался настоящим гадюшником. Прямо с порога их обдало спёртым душком с примесью кисляка. Под самым потолком додыхала тусклая лампочка, полусокрытая заляпанным абажуром, отчего её труды делались вдвое напрасными. За кошмарной перекошенной пародией на прилавок торчал желчный тип в засаленном пуловере. В дальнем затемнённом углу этой сомнительной канторы на стульчаке восседал дородный детина в затрапезном костюмчике. Если бы он изредка не затягивался зажатой в губах сигаретой, его вполне можно было бы принять за окоченевший труп, потому как и поза, и неподвижность вкупе с глазами, похожими на халтуру таксидермиста, вызывали сомнение в его одушевлённости.

Краснов прошёлся к прилавку и уставился на хозяина (а хозяина ли?), оценив его немытые всклокоченные волосы и точно такую же безусую бородку.

– А скажи-ка мне, господин хороший, – с расстановкой проговорил Краснов, поймав безучастный взгляд мутных рыбьих глаз, – могу ли я тут заложить одну вещичку?

– Оружие и награды не беру, – с полным равнодушием ответил хозяин, быстро оценив нежданных посетителей, сделав при этом какие-то свои выводы.

– А я разве об этом спросил? – наигранно удивился Краснов. – Рискну предложить что-то другое.

Он извлёк из кармана грязную тряпицу и возложил её на покрытый облупленным лаком прилавок. Ломбардщик раскрыл свёрток и взял в руки изящную брошь с изумрудом, застыл от неожиданности и часто заморгал. Про себя Краснов посмеялся, хельгина фамильная драгоценность никак не соответствовала этому дерьмовому ломбарду, да и тряпку, оскорбившую брошь, пришлось накануне специально запачкать. Вдруг подал признаки жизни и дородный детина, но вскоре снова превратился в истукана.

– Дорогая вещь, – промямлил хозяин. 'Это я и сам знаю', – подумал Пётр Викторович и с нажимом произнёс:

– Во сколько оценишь?

– Оценю – не обижу. Но на оценку время надо.

– Мы, как раз, особо-то и не спешим.

– И это… – ломбардщик замялся, – документики имеются? Вещичка-то – больно броская.

– У-у-у, – протянул Краснов с деланным разочарованием и повернулся к Комете. – Тут нас определённо за кого-то принимают.

– Эта брошь мне досталась от бабушки, – резко сказала Хельга. – Или ты, малохольный, считаешь, что я её украла?

Её слова не произвели на хозяина никакого впечатления. Как он стоял с постной миной, так и остался с ней, ничуть не обидевшись на 'малохольного'.

– А может мы, по-твоему, фараоны? – поинтересовался Краснов. – Право же, не дороговат ли крючок для подставы?

На вопросы ломбардщик отвечать не собирался, его постная мина никуда не делась, а глаза говорили, что он им ни капельки не верит.

– Что ж, – резюмировал Пётр Викторович, забирая брошь и заворачивая её обратно в тряпку, – выходит, мы сильно ошиблись в выборе заведения. Идём отсюда. У самой двери их нагнало: 'Постой!'

– Незачем так торопиться, – поспешил заверить ломбардщик. – я готов войти в ваше трудное положение, господа.

'Ага, ты бы ещё в братской любви поклялся', – подумал Краснов, а в вслух сказал:

– Вот и хорошо. Вот и чудно. Только насчёт брошки я передумал. Во сколько ты, любезный, оценишь вот это?

Вернувшись к прилавку, он выложил перед хозяином банковский платиновый слиток, на котором значился стограммовый номинал высшей пробы и неизвестный здесь герб одной галактической державы. На этот раз хозяин по-настоящему оживился, вертя в руках слиток.

– Я должен его проверить, – извиняющимся тоном сказал он, – это не долго – всего несколько минут.

– Мы подождём, – Пётр Викторович выдавил улыбку.

Ломбардщик нырнул в подсобку, а детина заёрзал на стуле, наверное готовясь к разным неожиданностям, вроде полицейской облавы. Ломбардщик вернулся быстрей, чем обещал. Слиток он демонстративно положил в выдвижной ящик.

– Даю по сорок шесть, – сказал он. – Это хорошая цена.

Краснов прикинул заявленную цену. По всему выходило, что цена и впрямь нормальная. Можно, конечно, отправиться в ближайший банк и получить за слиток или слитки адекватную цену – около пятидесяти трёх сокарских даблеров за грамм платины, тридцати за грамм золота и тридцати девяти за палладий. Но в том-то и дело, что это в банке, а они, банки, для его плана не годились.

– По рукам.

Хозяин кивнул. В этот момент в ломбард ввалился низкорослый угрюмый паренёк с промокшими от дождя волосами и вымазанной куртке. Глядя на хозяина, паренёк отрицательно мотнул головой и прошмыгнул мимо прилавка в подсобку. Ломбардщик облегчённо выдохнул, что сказало об его недавнем напряжении, и даже на глазах повеселел. На сей раз он провёл в подсобке гораздо больше времени. Наконец он вернулся с самопально перемотанными пачками дензнаков и аккуратненько выложил их на прилавок. Храня молчание, он молча следил, как его клиенты пересчитывают похрустывающие ассигнации.

А Краснов, убедившись что сокарских даблеров он получил ровно четыре тысячи шестьсот, оставил перед хозяином шесть полусотенных банкнот со словами:

– Хотелось бы получить золотой эквивалент.

Пожав плечами, ломбардщик сгреб оставленные деньги в обмен на десятиграммовую золотую монету достоинством в триста даблеров.

– Вот теперь порядок, – остался доволен Краснов, с интересом рассматривая монету. – Всех благ.

– Ух, и дыра! – оценила ломбард Комета, когда они шли по улице, наугад выбирая направление. – Небось, клиентура у этого заведения насквозь специфическая.

– А как же, – согласился Краснов. – Теперь надо подождать.

– Долго?

– Зависит от того, как быстро ломбардщик сольёт информацию кому надо, потом как быстро она дойдет до того, кто принимает решения.

– А потом ещё нас начнут пасти и выяснять кто мы и откуда.

– В общем, несколько дней у нас есть, – подытожил Краснов. – Эта публика редко отличается терпением и выдержкой. Кстати, насчёт 'пасти'. За нами увязался хвостик.

– Вот дьявол, не заметила!

– Это наверно оттого, что нашему хвостику лет этак около десяти. Держи свою брошку.

– Спасибо. Куда теперь, Пётр Викторович, В номера?

– Пока нет. Прогуляемся, дождь уже перестал.

– Из-за этого дождя я чуть не впала в уныние. И представить не могла, что когда-то попаду в дыру, где совершенно не знакомы с управлением погодой! Надо бы обзавестись этими смешными штуками – зонтиками.

– Обзаведёмся. Куда ж мы без них? – пошутил Краснов. – Кстати, о номерах. Где в Фалонте гостиницы поприличнее?

– Насколько я успела разобраться, в западном районе города. Там кварталы побогаче. Но по градостроительной традиции, таковые должны иметься и в центре.

– Значит, идём в центр.

– И ищем по пути магазин модной одежды, – предложила Комета.

– Модное не всегда тождественно хорошему вкусу, – высказал Краснов, но наблюдая энтузиазм Хельги, добавил: – Так и быть, начнём с одежды. Только уговор – не превращать примерку в культ.

– Слушаюсь и повинуюсь, – приняла уговор Комета, вовсю воображая, как могут выглядеть в живую образчики местной текстильной индустрии. Ведь одно дело – исследовать темискирскую моду просматривая телепередачи, находясь при этом на борту 'Реликта', другое дело – пощупать и потрогать собственными руками, самой примерить понравившуюся вещь и придирчиво осмотреть результат в зеркале. А ещё Хельга сделала неожиданное для себя открытие, что на Темискире имя модельера имело значение постольку поскольку. Никому здесь не пришло бы в голову переплачивать в три или вдесятеро за торговую марку. Цены зависели от материала, качества пошива и конечно от моды (куда ж без неё!). В этом Темискира отличалась от её Родины, да и многих других планет.

Чем дальше от окраин, тем многолюдней становилось на улицах. Чаще стала попадаться на глаза здешняя техника, с непривычки слишком шумная, заванивающая воздух выхлопами – так называемые автомашины, в основном легковые, реже – малотоннажные грузовички. Не мало было и конных экипажей – двух-четырёхместные брички, перевозившие желающих за умеренную плату. Полицейские патрули попадались в основном верховые, вооруженные саблями и карабинами. Пройтись, например, по мостовой вслед такому патрулю было сродни пикантной диковинке – из-за следов лошадиного пищеварения.

– По-моему, я нашла.

Краснов посмотрел в указанном направлении, где над большими витринами красовалась яркими тёплыми тонами вывеска: 'МАГАЗИН ОДЕЖДЫ ГОСПОДИНА ПАРВАНА'.

– Интересно поглядеть на этого господина Парвана.

– Чем же он может быть интересен? – удивилась Комета.

– Не огнепоклонник ли он? Лет, примерно, двадцать назад, я проездом побывал на одной планете, называлась она, кажется, Аша или Ашья. Так вот, там половина населения всерьез верила в некромантию, а вторая половина поклонялась огненным богам и все богоогненные жрецы назывались парванами. Впрочем, это всего лишь фамилия.

– Фи, Пётр Викторович, – Хельга улыбнулась, – чем забивать голову пустяками, гораздо интереснее посмотреть товары этого господина.

За толстым стеклом витрины были выставлены гипсовые манекены, наглядно демонстрирующие образцы имевшейся в магазине одежды. В брешах между манекенами стояли массивные деревянные кадки с вечно юными деревцами. И как не приглядывайся к этим деревцам, признать в них представителей терранской флоры было не возможно. Скорее всего, они были местными – темискирскими. И зачем, спрашивается, они торчат среди манекенов? Обычай такой что ли?

Краснов приник к стеклу для изучения внутреннего магазинного пространства. С улицы многого разглядеть не удалось, однако просматривался стол с секретером, за которым откровенно скучал хозяин магазина. По-видимому, в коммерции господина Парвана наступил мёртвый сезон.

Входная дверь открылась со звонким тиликаньем колокольчика. Господин Парван оказался премилым пухлощёким коротышкой лет пятидесяти и, несмотря на возраст, глаза его излучали детскую наивность. Облегающий жилет подчеркивал его брюшко, а нервное поигрывание пальцами выдавало его обеспокоенность. И в самом деле, вот уже второй месяц дела в разладе, настроение паршивое, а тут ещё приперлась странная парочка с угрюмыми физиономиями. Одеты как иностранные дезертиры (кого только нет в Фалонте!), а может просто любители пресловутого милитарного стиля. Парочка или явно ошиблась, заглянув сюда, или таким образом боролась со скукой.

– Чем могу служить, господа? – не скрывая неудовольствия, выдавил дежурную фразу владелец магазина, когда подошёл к посетителям. Краснов изобразил самую благодушную улыбку из своего арсенала.

– Мы бы хотели открыть у вас нечто вроде кредита.

– Сожалею, но тут не банк и не кредитная кантора, если вы об этом. Если же вы имели в виду доверительный счет, то, простите, это только для постоянных клиентов.

– Возможно, я не правильно выразился, я не совсем, знаете ли, знаком с обычаями вашего города. Впрочем, вот… – Краснов поставил на журнальный столик золотой даблер. Поставил на ребро и выждал пару секунд, чтобы скучающе-рассеянный взгляд коротышки смог сфокусироваться на монете. После чего заставил даблер завертеться волчком.

Господин Парван воззрился на монету. Глаза его заблестели, а пухлые губы вытянулись трубочкой.

– Конечно, конечно, – затараторил он и в один момент сгрёб монету в карман. – Очень рад, оч-чень рад, что вы выбрали именно мой магазин и… э-э-э… проходите, господа. Проходите, прошу вас! Он просеменил к секретеру, схватил колокольчик и азартно зазвенел им.

– Элоиза!… Эло-иза!! Где тебя носит, негодница?!

Потом он оббежал вокруг стола, выдвинул какой-то ящичек, что-то там поискал, хлопнул себя по лбу и вернулся назад.

– Располагайтесь, господа, – указал он на огромные кресла, в которых можно было запросто утонуть. – Итак, я вас слушаю.

– Дело в том, – начал Краснов, – что мы оказались в щекотливом положении. Наш багаж, по пути в славный Фалонт… как бы это сказать… таинственным образом исчез…

– Понимаю, ах как я вас понимаю, – перебил его Парван, сокрушенно покачивая головой. – Ах, эти жулики! Но не извольте сомневаться, господа, мой магазин – один из лучших в Фалонте. Да, да, один из лучших! Вы можете подобрать одежду на все случаи жизни. Именно так, господа, на все случаи жизни!

– Я бы хотела… – неуверенно произнесла Хельга, рассеянно скользя взглядом по развешанным на стене фотокарточкам манекенщиц и актрис сокарского кинематографа. Одну из актрис она вроде бы узнала. – Мне бы хотелось подобрать что-то в стиле Аннеты Лорки.

– Ах, Аннета Лорка! – Парван чуть не закатил глаза. – Значит, слава блистательной Аннеты докатилась и по ту сторону океана. А вы, должно быть, из Новой Бразилии? Хотя нет, на бразильцев вы не похожи. Никак не разберу ваш акцент…

– Вы правы, господин Парван, – Краснов нахмурился, демонстрируя нежелательность темы, – мы не из Бразилии.

– Да, да, конечно. Бразильцы ведь должны быть смуглыми, – Парван вновь схватил колокольчик и зазвонил. – Эло-иза! Ты не умерла там ещё?!

Рекомая Элоизой девица наконец появилась из лабиринтов ширм и с вызовом уставилась на хозяина.

– Элоиза, окажи госпоже помощь.

Парванову работницу можно было назвать каланчёй, и за её высокий рост, и за широкие плечи, и за манеру держаться так, словно она нависает сверху. Правда, в случае с её хозяином, эта манера выглядела естественной.

Хельга поднялась с кресла, и, улыбнувшись, сказала девице: 'добрый день'. Брови Элоизы дрогнули.

– Добрый день, госпожа, – ответила она. – Давайте я вас провожу. Посмотрите наши коллекции… Оставшись с господином Парваном вдвоём, Краснов прищурился и объявил:

– А для себя я хочу подобрать что-то такое, в чем пристойно будет появиться в приличном месте.

Тут Парван засуетился. Он провёл клиента за ширму, заставил раздеться до исподнего. Ловко начал снимать мерки, то крутясь вокруг, то залезая на стульчик. Закончив обмером, он довольно осклабился и поинтересовался:

– Желаете костюм на заказ? Это займет каких-то три дня.

– К сожалению, мы не располагаем этими тремя днями.

– Тогда прошу вас подождать здесь несколько минут, пока я подберу из готовых моделей.

Следующие четверть часа протекли в бесконечных набегах Парвана в примерочную со всё новыми моделями. Откровенно говоря, Краснов устал от бесконечных одеваний-раздеваний и почувствовал нешуточное облегчение, когда, наконец, была выбрана последняя из вещей. В итоге его гардероб разросся десятком длиннорукавных рубашек, по большей части – однотонных белых, строгими костюмами, жилетами к ним, несколькими жабо, которые здесь принято было носить наряду с галстуками (сами галстуки на Темискире были настолько узкими, что походили скорее на плоские шнурки, и распространены они были, главным образом, среди флотских офицеров, профессуры и чиновничьей братии). Плюс ещё высокая стопка нижнего белья и пара шляп. Про шляпы разговор особый – появляться на улице без головного убора у темискирцев было не принято, не то чтобы это было не пристойно, скорее это считалось дикостью. И такое отношение к головным уборам, с присущим темискирцам консерватизмом, сохранялось очередное по счёту столетие. Так что, оставалась только одна не решённая проблема – отсутствующая в этом магазине обувь.

– О таком пустячке не извольте беспокоиться, – прощебетал господин Парван. – Тут неподалеку как раз есть прекрасный обувной магазин, принадлежащий моему брату. Вам даже не надо самому туда идти. Заказ можно сделать через меня.

Естественно, выходить на улицу в 'старых', не подходящих обновкам ботинках Краснову показалось не удобно, поэтому он с облегчением пролистал каталог товаров брата господина Парвана, прослушал несколько сопутствующих комментариев и остановил свой выбор на трёх понравившихся моделях.

А господин Парван, между тем, успел сбегать с точно таким же каталогом к женским примерочным, узнать там размер хельгиной стопы, да отметить выбранные ею образцы. После чего он быстро-быстро просеменил куда-то в подсобку, где по-видимому находился телефон, чтобы осчастливить заказом братца.

– А пока вы ждёте, – сказал он, возвратившись, – не желаете ли настоящего сокарского кофе? Конечно, у вас там – за океаном, все больше пьют кофе из Кантонов. Но помилуйте, разве в Кантонах растет настоящий кофе? Там – в их горных низинах не может вырасти ничего приличного! Их кофе – это форменное недоразумение!

– С удовольствием попробую настоящего сокарского кофе, – охотно согласился Краснов.

– Превосходно! Я уже взял на себя смелость заказать его в соседнем ресторанчике.

– Случайно, ресторанчик этот не принадлежит какому-нибудь вашему родственнику?

– Ой, нет, – Парван захихикал, оценив шутку.

Разносчица из ресторана появилась как только его смех естественным образом стих. Стараниями Парвана и разносчицы, перед Красновым появился передвижной столик на колесиках, на который были выставлены кофейник, сахарница, странного вида сосуд со сливками, отдалённо похожий на изогнутую реторту, и аж три вида чашек на соответствующих блюдечках – пятидесяти, ста и стапятидесятиграммовая. Три вида чашек говорили всего лишь о желании угодить вкусам клиента ресторана, ведь у каждого свое представление о нормальной порции.

Расплатившись с разносчицей и договорившись о возврате посуды, господин Парван снова скрылся в лабиринтах магазина. Краснов налил ароматную жидкость в стограммовую чашку, положил пару ложечек сахару, не спеша расколотил. Попробовал расхваленный сокарский кофе и остался доволен. И впрямь было вкусно. Сделав несколько глотков, добавил из 'реторты' сливок. Опять же – вышло вкусно.

Когда кофе был выпит, а мельтешение что-то бубнящего себе под нос господина Парвана приелось, звякнул входной колокольчик, возвестивший о появлении рассыльного мальчишки. В каждой руке мальчуган держал по связке картонных коробок, которые он тут же поставил у порога и, получив за труды вознаграждение, быстренько удалился.

Пока Краснов переобувал 'старые' тяжёлые ботинки на соответствующие костюму туфли из чёрной лакированной кожи, Парван подхватил, предназначенные для Кометы, коробки, и направился в женскую половину.

– А вот и я! – лицо Хельги прямо дышало удовольствием. – Ну и как?

– Во! – ёмким жестом оттопыренного над кулаком большого пальца, Краснов выразил все полагавшиеся комплименты. Жест этот, Элоизе и Парвану был неизвестен, судя по их реакции, но что с того? Он-то для них – 'иностранец' с той стороны океана. Затем с интересом наблюдая, как кружится перед ним во всех ракурсах соратница, уловил, как её восторженность передаётся и ему.

На Хельге было облегающее светлое платье, переливающееся всеми оттенками синего – в зависимости от освещения, с длинной – почти по щиколотку юбкой с боковым разрезом до правого бедра, плотные тёмные чулки, изящные полусапожки на высоком каблуке и элегантная шляпка, из-под которой выглядывали кудряшки. Брошку она не нацепила, ограничившись простенькими на вид серёжками и неброским перстнем – старинными семейными украшениями. После демонстрации, Элоиза помогла ей надеть длиннополый приталенный плащ и подала миниатюрную дамскую сумочку.

– Теперь не стыдно и оперу посмотреть, – подытожила Хельга.

С гордостью от сопричастности к её столь чудесному преображению, господин Парван вновь ожил и засуетился, собственноручно укладывая покупки в заранее приготовленные коробки. Причем коробок набралось просто нескромное количество, одних только хельгиных – свыше двадцати. С той же суетливостью, весьма обрадованный сегодняшним днём Парван раскрыл на столе тяжёлую счетоводную книгу, сделал какие-то записи и пометки, и в результате Краснов выложил перед ним две с половиной тысячи даблеров. Словом этот день для господина Парвана выдался удачным, на заработанные сегодня деньги можно было прожить три месяца ни в чём себе особо не отказывая.

– И вот ещё что, – обратился к нему Краснов, – не могли бы вы посоветовать гостиницу? Желательно, где-нибудь поблизости.

– О, с удовольствием! Советую остановиться в 'Адлоне' – достопримечательности Фалонта. Вы не поверите! По приданию, 'Адлону' свыше четырёхсот лет. Конечно, он не раз перестраивался, но традиции там чтят свято. Вы сами увидите! Я немедленно позвоню и забронирую вам номер. И позабочусь о доставке ваших покупок.

– Благодарю вас, вы очень любезны.

Распрощавшись с господином Парваном, они вышли на улицу. Как по заказу, рядом остановился конный экипаж, что вызвало подозрение – а не побеспокоился ли о нём предусмотрительный владелец магазина? Кучер, хмурый дядька с дублёным лицом, молча выслушал куда ехать, получил плату и тронул вожжи.

Экипаж был открытым, но при желании можно было натянуть складной водонепромокаемый навес, ведь частые дожди в Фалонте были явлением привычным.

– Со мной это впервые, – восторгалась Комета, наблюдая неторопливо проплывающие мимо местные виды, – никогда ещё не путешествовала подобным способом. В этом есть что-то романтическое.

– Наверное, это так, – поддержал её восторг Краснов. – Если конечно такой способ передвижения не есть самая заурядная обыденность.

'Адлон' располагался в самом центре бульвара. Вполне возможно, что бульвар этот в свое время был спроектирован как раз, чтобы выгодно обозначить старинную гостиницу. Вдоль фасада 'Адлона' на миниатюрных флагштоках трепыхались на ветру светло-зелёные флажки, расчерченные диагональными жёлтыми полосками. У центрального входа, начинавшегося высоким портиком с двумя колоннадами, подпирающими вычурный козырёк, дежурил швейцар в гостиничной униформе. Ливреи, как профессиональная одежда, у швейцаров и прочих дворецких в Фалонте, да и во всей Сокаре, были не приняты, за исключением так называемых злачных мест. С непривычки, униформа адлонского привратника выглядела вызывающе – всему виной аляповатая расцветка из тех же, что и флажки, жёлтых полос на зелёном поле. Видать, это и было проявлением тех самых традиций, о которых господин Парван сказал, что вы их увидите.

Внутри, по крайней мере в холле, ничего аляповатого заметно не было. Здесь господствовали натуральное дерево (на Темискире не знали полимеров, синтетики и многих эрзац-материалов) и мрамор, которым здесь называли близкую по составу горную породу. Да и откуда здесь взяться настоящему земному мрамору? Толстые ковровые дорожки, яркое освещение от огромной люстры, вокруг которой хороводы водить можно, будь она не на потолке, да множество вычурных электрических светильников вдоль стен.

Осведомившись, не те ли они господин и госпожа, для которых мэтр Парван забронировал номер, портье поинтересовался как им угодно будет себя назвать, чтобы можно было внести запись в книгу постояльцев. Интересная, однако, политика у администрации 'Адлона', раз мэтр Парван не назвал их имен, значит имеются на то причины. Что ж, такой подход Краснову понравился. Говорил портье с акцентом, что не удивляло, Фалонт, как-никак, был на треть эмигрантским городом. Заплатив за недельное проживание по семьдесят шесть даблеров за сутки – такса для Фалонта выше средней, чета Корф (под этой фамилией их записали в книгу) проследовала за портье на пятый этаж. Лифта в 'Адлоне' не было, да и на кой чёрт он в пятиэтажном здании? Хотя причина отсутствия лифта была не в этом. Гостиница-то старинная, а лифт считался относительно новым техническим достижением, не нашедшим, правда, серьёзного распространения. Дело в том, что во всех темискирских городах преобладали двух-трёхэтажные здания. Четырёх-пятиэтажными строились, как правило, правительственные учреждения, гостиницы, торговые павильоны. Крайне редко возводились строения в шесть или семь этажей. Так что, лифты, как инженерная новинка, появлялись только в новых 'высотках' и то, преимущественно, грузовые.

Хоть им и предстояло поселиться в одном номере, благодаря любезному Парвану, принявшему их за семейную пару, но комнат в их апартаментах оказалось аж три – гостиная и две спальные. Почему их поселили именно здесь, гадать не хотелось. Может другого номера не нашлось, а может тут все номера такие. Интересно, сколько тогда комнат в номере 'люкс'? А на счёт заблуждения господина Парвана – то так даже удобней, семейная пара не привлечёт лишнего внимания.

Войдя в номер, они первым делом обследовали его на наличие 'сюрпризов'. Сделали это скорее по привычке – так, на всякий случай. Ни визуальное обследование, ни зондаж 'нюхачами' ничего не дали.

Засиживаться в номере желания не возникало, хоть он им и понравился. Хотелось побродить по здешним улицам, поглазеть вокруг, набраться свежих впечатлений. Поэтому, дождавшись прибытия багажа и потратив полчаса на разбор упаковок и на обустройство гардероба, покинули 'Адлон'.

Как и положено, по сравнению с окраинами центр Фалонта выглядел гораздо обустроенней. Улицы – чистенькие, фасады домов – подновлённые, аккуратненькие ухоженные деревья (земные, кстати, среди которых чаще всего попадались каштаны и пихты), да и публика здесь в большинстве была солидная. Даже полицейские здесь расхаживали в начищенных сапогах и опрятных мундирах с надраенными латунными пуговицами. Благопристойные магазинчики и салоны, многочисленные преуспевающие конторки, рестораны и кафешки, которые почему-то сплошь и рядом назывались семейными. На вывеске любого кафе обязательно присутствовало слово 'семейное'. То ли в них принято было ходить семьями, то ли персонал в них состоял из членов одной семьи. А вот жилых домов было маловато – хорошо если половина. Состоятельные фалонтцы в большинстве предпочитали селиться в западном районе, где и покупали себе особняки, обнесённые высокими заборами.

Насытившись впечатлениями, а точнее обоим наскучило бесцельно бродить, Краснов начал склоняться к мысли о посещении какого-нибудь ресторанчика. Но тут, пройдя под аркой, они вышли прямо к приземистому одноэтажному зданию, без единого окна. Входная дверь из толстого стального листа была закрыта, хотя рядом с ней на новенькой табличке висело расписание. 'Без выходных. Открыто с 9:00 до 19:00'. Слева от двери торчал нажимной электрозвонок. А над самой дверью, сразу над козырьком, вывеска: 'ОРУЖЕЙНЫЙ МАГАЗИН ЙОЛОПА', пониже мелкими буквами приписка: 'с разрешения департамента полиции Фалонта'.

– Что-то я недопоняла, – произнесла Комета. – А разве для подобных магазинов разрешение полиции не само собой разумеется? Или тут без всяких лицензий оружием приторговывать можно?

– Сомневаюсь. Скорее всего – эта дописка имеет какой-то архаичный, утративший значение смысл. Ты заметила, как здесь цепляются за традиции? Я думаю, всё дело в этом. Тебе слово 'йолоп' ничего не говорит?

– Нет, вроде, – пожала плечами Хельга.

– С некоторых славянских языков йолоп переводится как болван, олух, а может – бездарь, точно не помню.

– А что, интересная фамилия. Если это фамилия.

– Зайдём?

– Зайдём.

После пятого звонка в двери открылось смотровое окошко, сильно смахивающее на триплекс. Их внимательно осмотрели, а потом раздался глухой металлический лязг и дверь плавно отворилась. На пороге стоял плотно сбитый скуластый торговец, обладатель короткой ухоженной бородки и цепкого немигающего взгляда.

– Господин Йолоп? – спросил Краснов.

– Нет. Но магазин принадлежит мне, – голос торговца был тихим и хриплым. – Если интересуетесь оружием, то прошу!

Внутри было много металла – и длинный прилавок, и стеллажи с образцами оружия, и пирамиды, даже на скрипящем паркетном полу – и то попадались заплаты из тонких стальных пластин. Кстати, душно тут не было, несмотря на отсутствие окон как источников естественной вентиляции. В противоположных концах потолочной плиты располагались вентиляционные отверстия, в центре потолка лениво гонял воздух широколопастной вентилятор.

– А отчего у вас на вывеске 'магазин Йолопа' написано? – с обезоруживающей улыбкой поинтересовалась Комета, когда хозяин закрыл за ними дверь. – Я подумала, это фамилия владельца.

– Вы правильно подумали. Господин Йолоп открыл этот магазин лет двести назад. Потом продал его и уехал из Фалонта. Новый владелец не стал переименовывать магазин. А зачем? Все и так его называли 'магазином Йолопа'. С тех пор все новые владельцы не покушаются на название.

– Приятно услышать, что есть в этом мире постоянные вещи, – высказался Краснов и переглянулся с Кометой, от которой не укрылась двусмысленность фразы.

– Я тоже ценю постоянство, – заметил торговец. – И стабильность.

– А вы давно здесь хозяин? – спросила Хельга, всё так же улыбаясь.

– Да не так чтобы очень. Года полтора.

– Вы были военным моряком, ведь правда? – в её вопросе прозвучало столько неподдельного интереса, что лёд в глазах торговца растаял.

– Неужто так заметно?

– Заметно. Во-первых, ваша выправка, во-вторых, когда вы идёте, то ноги расставляете так, словно вы на раскачивающейся палубе.

– А вы очень наблюдательны, госпожа…

– Хельга.

– …Госпожа Хельга. Да, в прошлом я военный моряк. Но это было очень давно. Шестнадцать лет минуло.

– Расскажите, прошу вас! – Хельга наивно заморгала, успев перехватить одобряющий взгляд Краснова.

– Мне, безусловно, льстит ваше внимание, – он украдкой бросил на неё оценивающий взгляд, окончательно уверившись, что оба вероятных клиента – люди состоятельные, далёкие от будничных обывательских проблем (вон какие у неё ручки холённые), к тому же в Фалонте они новички, судя по незначительным мелочам в ношении одежды, – но, простите, я вас не понимаю. Что такая барышня, как вы, находит интересного во мне?

– Что ж вы так себя не цените? Почему-то мне кажется, что ваша жизнь овеяна романтическим ореолом.

– Ну что с вами делать? – подобрел торговец, доставая из помятой пачки сигарету и щёлкая зажигалкой. – Жаль вас разочаровывать, только никакой романтики в моей жизни не было. Родом я из Хаконы. Окончил геронское военно-морское училище, дослужиться успел до оберлейтенанта. Потом началась гражданская война. Новую власть я не принял, перевёлся со своего минного заградителя в отряд мониторов речной флотилии. Воевал. За три года ни разу не зацепило. Потом разгром. Чудом вырвался в Новороссию. Русские пограничники к таким как я настроены были благожелательно, а хаконская погранстража тогда уже перестала существовать. Осел я в небольшом портовом городке под Памфилионом – это в норвейской губернии Новороссии. Сначала перебивался чем придётся, потом двенадцать лет в торговом флоте. Получилось скопить денег. И вот, наконец, судьба занесла меня сюда.

– То-то я и смотрю, хоть произношение у вас, как у природного сокарца, – поделился своим наблюдением Краснов на чистом русском, – а некоторые ваши обороты свойственны новоросу.

– С языками у меня никогда проблем не было. Русский и испанский знаю, как родной. Не плохо говорю по-португальски. И эту языковую помесь, на которой говорят в Сокаре, я освоил без труда. А вот вы, хоть и прекрасно говорите по-русски, но сразу видно, что вы не родом из Новороссии. Ни один русак никогда не назовёт себя новоросом. Так русских могут назвать только иностранцы.

– Спасибо, я это учту. А теперь, собственно, хотелось бы взглянуть на ваш арсенал.

– Да, конечно, – торговец обошёл прилавок и, оказавшись по ту сторону, спросил: – Вас интересует что-то определённое?

– Не сказал бы, – ответил Краснов. – У нас нет строгих предпочтений.

– Хм, тогда, может быть, пистолеты? Осмелюсь предположить, карабин или, скажем, гладкостволка вам ни к чему. К тому же для них необходимо специальное разрешение. Или вас интересует охотничье оружие?

– Нет, охотиться мы не собираемся. Давайте остановимся на пистолетах.

– А на автоматическое оружие тоже разрешение надо? – спросила Комета.

Брови торговца поползли вверх. Медленно и задумчиво он выпустил через ноздри дым и, едва заметно улыбнувшись, ответил:

– Владеть автоматическим оружием частным лицам в Сокаре запрещено. Так что, не обессудьте, чего нет – того нет.

– Тогда, что бы вы порекомендовали? – Хельга провела указательным пальцем по прилавку, слегка надув при этом губки, искусно изображая, что ей стало неловко от предыдущего вопроса. Её фокус удался. Торговец оценил её изящную ладошку и ответил:

– Лично вам я бы порекомендовал 'Ланцер-2' хаконского производства – лёгкий, можно даже сказать, дамский пистолет, да простят меня его создатели. Со снаряжённым магазином весит всего шестьсот грамм. Калибр – 4,8 миллиметра. Сейчас я вам его покажу. Здесь на стеллажах его нет. Подождите минутку.

И он скрылся за решётчатой дверью, преграждавшей вход в не просматриваемое из торгового зала помещение.

– Какой мужчина, – мечтательно сказала Комета.

– Это да, – согласился Краснов, – мужик, по-моему, что надо. А перед тобой, моя 'женушка', снимаю шляпу. Умеешь ты вызывать мужчин на откровенность, умеешь. И вот смотрю на тебя и что-то мне кажется, что пора мне переквалифицироваться в твоего папашу. Я прав?

– Ну-у-у… – задумчиво протянула Хельга, но сказать ничего не успела – послышались шаги.

Протягивая пистолет, торговец ощутил затаённую радость. Ещё бы! Восхищение покупательницы, когда она взяла 'Ланцер', было настолько искренним, что его даже хватило недоумение, как это прелестное создание может так сильно радоваться, держа в руках смертоносную игрушку. Такой реакции от прекрасного пола он до сего дня ещё не встречал.

– Маленький какой. И правда лёгкий. Ой, тут рукоятка костью отделана. Пап, здесь даже единорог вырезан! Представляешь? Какая детализация! Грива, мышцы! Даже глаза! Прелесть какая…

Хельга все вертёла в руках свою игрушку, ну пусть пока ещё не свою, высунув от удовольствия кончик языка.

– Хромированный?

– Хромированный, – подтвердил торговец.

– А как он ведёт себя? В смысле, точность?

– Точность зависит от стрелка. Кучность хорошая, работает по принципу отдачи ствола с коротким ходом. В обойме семь патронов. Самозарядный. Эффективная дальность – до сорока метров.

– Главное, он в мою сумочку поместится.

Торговец разулыбался во весь рот. Но тут же спохватился, собственное зубоскальство показалось ему бестактным. Краснов посмеялся про себя, наблюдая за 'доченькой'. Ай, да Хельга! Ну, умора! А ведь она не играла. Ей и в самом деле понравился этот пистолетик. Конечно, все эти сюсюканья предназначались для ушей торговца, но в остальном она была верна себе. Уж кто-кто, а Краснов прекрасно знал, что она с самого детства не вписывалась в общепринятые представления о слабом поле.

Для себя, тем временем, он принялся изучать стеллажи, на которых в специальных контурных нишах были представлены образцы посерьёзнее. Под каждым пистолетом имелась табличка с наклеенным плотным ватманом, на котором были пропечатаны название изделия и краткие тактико-технические характеристики. Что ж, посмотрим что у нас здесь. 'Борм'. Производство – Велгон. Калибр – 7,65-мм, левая нарезка, шаг такой-то, принцип работы – отдача ствола с коротким ходом, самозарядный, ёмкость магазина – 8 патронов, боевой вес – 910 грамм. Дальность до 50-ти метров. Так, длина оружия такая-то, длина ствола такая-то, способ запирания такой-то, начальная скорость пули… Далее, PF66. Производство – Островной Союз. Калибр – 9-мм, нарезка…, шаг резьбы…, бла-бла-бла, самозарядный, ёмкость магазина – 10 патронов, боевой вес – 1,06 кг. Дальность – до 50-ти метров. И т.п. Далее, ПВ 'Воркунов'. Производство – Новороссия. Калибр – 7,7-мм, бла-бла-бла, самозарядный, ёмкость магазина – 8 патронов, боевой вес – 0,85 кг. Дальность тоже до 50-ти метров. Далее, ПС-3 'Сичкарь'. Производство – Новороссия. Калибр – 9-мм, бла-бла… стоп… режимы стрельбы – одиночными выстрелами или очередями по три выстрела. Угу. Ёмкость магазина – 12 патронов, боевой вес – 1 кг. Дальность – 50 метров. Дальше. 'Ланцер-1'. Производство – Хакона. Калибр – 8,89-мм (3,5 линии) – а в линиях-то зачем? То да сё. Удлинённый ствол. Ёмкость магазина – 18 патронов, боевой вес – 1,7 кг. Дальность – 80 метров. Дальше. 'Берта'. Производство – Велгон. Калибр – 9-мм, принцип работы – отдача свободного затвора, огонь только одиночный (без автоспуска что ли? непонятно), бла-бла-бла. Ёмкость магазина – 21 патрон, боевой вес – 1,97 кг. Дальность – до 60-ти метров. Так. 'Сцилла'. Производство – Южная Ракония. Класс – штурмовой. Калибр – 11,43-мм (4,5 линии)… отдача ствола с коротким ходом, тоже самозарядный. Удлинённый ствол, съёмный приклад. Ёмкость магазина – на 16 выстрелов, боевой вес – 2,11 кг. Эффективная дальность поражения – 100 метров. Ого, дура какая! Под плащом такую штуку не поносишь. Так, так…

– Мне кажется, вы сделали свой выбор, – обратился к нему торговец.

– У? А да, вы правы. Хочу взглянуть на ПС-3.

– Не плохой выбор, – торговец вынул из ниши пистолет и протянул его в руки Краснову. – Вы ведь раньше не сталкивались с 'Сичкарём', верно?

– Верно, – Краснов попробовал пистолет в руке, оценивая вес и удобность хватки. – До этого мне приходилось обращаться с совсем другим оружием. При этих словах торговец как-то пристально и задумчиво посмотрел на него.

– Глушитель к нему имеется? – поинтересовался Краснов.

– Увы! Свободная продажа глушителей в Сокаре запрещена законом.

– А жаль. А попрактиковаться в стрельбе, надеюсь, не запрещено?

– Это пожалуйста. На любом пустыре. Кстати, если после такого практикума вы останетесь чем-то не довольны изделием, я приму его обратно с пятипроцентной комиссией. Или поменяю на другой пистолет.

– Договорились. Сколько, кстати, он стоит?

– Сто пятьдесят шесть даблеров. В Новороссии он обошёлся бы вам в сто двадцать, а то и дешевле.

– Идёт. Подплечную кобуру к нему и, думаю, пачек пять патронов. Заодно и оружейное масло.

Не прошло и минуты, как перед Красновым было выставлено всё необходимое, после чего торговец подсчитал:

– Двадцать пять за кобуру, по даблеру за патрон и два даблера за масленку. Итого – триста три.

Краснов выложил четыре сотни. И пока ему отсчитывали сдачу, повертел в руке пачку с патронами, в которой их содержалось двадцать четыре штуки, потом изучил кобуру, сделанную, как и ремни, из толстой кожи. Кобура была с открытым верхом и, видимо, родной для 'Сичкаря', входившего в неё впритык. Закончив с изучением, он прямо здесь в магазине надел кобуру под пиджак и для проверки пару раз подпрыгнул и повертел торсом. Сковывания не чувствовалось.

А торговец, тем временем, насчитал сдачу, среди которой в банкнотах затесалась серебреная монета достоинством в двадцать пять даблеров. Её Краснов приметил сразу. Сам не зная почему, но к монетам из благородных металлов он питал слабость, хоть вовсе и не был нумизматом, да и расплачивался ими без сожаления.

Наблюдая его затруднения, сложить пачки было некуда, а при распихивании их по карманам, те начинали неприглядно выпирать, торговец из любезности ловко соорудил упаковку на манер почтовой бандероли. Видать, проделывать подобное ему приходилось не впервой.

Попрощавшись с хозяином магазина, да обронив Комете, мол подождет её на улице, Краснов направился к выходу, давая возможность соратнице пообщаться с торговцем наедине. Что ж, деньги у Кометы были, их-то она первым делом стребовала ещё в 'Адлоне' на карманные нужды, так сказать. А хочется ей полюбезничать с отставным морячком, пусть любезничает.

Как оказалось, бронедверь имела электропривод и электрозапор и могла открываться дистанционно. А на улице он сунул бандероль под мышку, и подкурил предпоследнюю в арсенале инопланетную сигарету.

Не спеша покурил. Посчитал облака. Четыре раза прошёлся к арке и обратно. Наконец дверь открылась. Настроение у Хельги было явно приподнято.

– Ай-я-яй! Нехорошо заставлять старика ждать так долго.

– Ну, вам ли, Пётр Викторович, в старики записываться? Познакомилась вот. Его зовут Петер Бертник. Взяла с него обещание преподать мне уроки стрельбы.

– А они тебе нужны? – смягчился Краснов. – Женские хитрости?

– А как же без них?

– Ну-ну, – а про себя подумал, что последние недели на борту 'Реликта' достаточный повод, чтобы девочка возжелала романтической интрижки. Как не крути, а Хельгу в группе воспринимали как 'в доску своего парня'. Столько водки вместе выпито, да и крови пролито… Какие там служебные романы…

– Как там наш хвостик?

– Наш хвостик, между прочим, никуда не делся. Мальчишка умеет прятаться, но не достаточно ловко. Минут пять назад появился ещё один, на этот раз взрослый. Я его только почувствовал.

– Что-то быстро они созрели.

– Пока что нет. Просто не хотят нас прохлопать.

– Раз так, тогда, может, ну их на сегодня? Предлагаю закатиться в ресторан и отведать местную кухню.

– Хорошее предложение. Идём.

Владелец доходного дома долго возился со старым замком кладовки, пока тот всё-таки не щёлкнул. Дом был старой двухэтажкой, V-образной формы, с одним единственным подъездом как раз в самом стыке сходившихся крыльев. Жильцы жили здесь годами, а некоторые и десятилетиями, в основном семьями, хотя и холостяков обоих полов хватало. В общем, дела у владельца шли неплохо, но были и пустующие квартиры. Бывало кто-то съезжает, найдя жильё поприличнее, а бывало кто-то и умирает. Район-то не самый благополучный, ночью на улицах всякая сволочь пристать может, и порезать тоже может. Тут всякое случиться может.

Справившись с замком, владелец запыхтел вонючей сигаретой марки 'Блэрт', к которой привык ещё в голодной юности. Тут ему на глаза попался проходивший мимо консьержа новый постоялец. Как и все эмигранты, этот тип владельцу не нравился. Эмигрантов он недолюбливал, слишком много их было в Фалонте. Снимал квартиру постоялец вместе со своими дружками, из экономии платя за неё в складчину, как и принято было среди эмигрантов. Проблем они не доставляли. Вели себя тихо – никаких пьяных загулов, с соседями не скандалили, да и шлюх не водили. И платили исправно – наперёд за каждую неделю. Но всё равно, они не сокарцы. Валили б обратно в свою Хакону или Аргивею! Или куда-то ещё.

Выйдя на улицу, Кочевник не добрым словом помянул домовладельца, по темноте чуть не влетев в лужу. Нет бы замостить вымоину, что возникла от частых дождей в аккурат у самого подъезда, так ещё и фонарь вторые сутки не горел, а домовладельцу нет до него дела. С наступлением осени темнело в Фалонте рано, уже к восьми вечера сплошная темень.

Подходила к концу третья неделя, как они обосновались в припортовом районе. И с самого начала столкнулись с нехваткой денег. Финансовый вопрос обсуждался ещё на кануне высадки, тогда же сам Кочевник и предложил полное самообеспечение. Раз уж им троим предстояло, под видом вновь прибывших иностранцев, обретаться в городских низах, то разумно было бы не выпячиваться, не навлекать подозрения. Откуда у искателей лучшей доли лишние деньги? Сейчас полмира наводнено беженцами из Хаконы и Аргивеи. Из Хаконы бежали спасаясь от террора, из Аргивеи – боясь оккупации и ужасов войны. Красевич и Оракул доводы Кочевника поддержали, а Краснов одобрил. Теперь вот они – реалии эмигрантской доли. Из-за наплыва рабочих рук, вакансий в Фалонте не сыскать. А если они всё же и случались, то более-менее приличную работу можно было получить только через профсоюзы. Вступить же в профсоюз, когда ты здесь без году неделя, практически не возможно. В итоге один вариант – перебиваться случайными заработками, что почти всегда означает тяжелую неквалифицированную работу с грошовой почасовой оплатой. Из них троих относительно не плохо устроился только Оракул. Он как-то случайно забрёл в одну мелкую газетёнку и по наитию справился, не нужны ли им репортёры. Нашлась добрая душа – как раз репортёр, с характерным лицом пропойцы, который и отвёл Оракула к редактору. Тот и объяснил, что в штат его, конечно, не возьмут, но если есть навыки и желание, то приноси статейки на такие-то темы. Если статья подойдет, оплата тут же, правда скромная, газета не из богатых. Потом выяснилось на сколько, в самом деле, оплата была скромной.

Существовал и другой способ заработать. Этот способ открыл Красевич пару дней назад, случайно попав на вполне легальные бои без правил. Однако, в боях этих, как оказалось, правил было побольше чем в спорте. Присмотрелся что к чему, приценился и вышел на ринг. Затянув бой, так как обязательным условием была зрелищность, он без особого труда поверг крупногабаритного бойца – здешнего завсегдатая, и получил свой приз – сотенную банкноту.

А по дороге домой за ним увязалась компания нервных от ломки гопников. Сперва они 'по-хорошему' предложили расстаться с засвеченным призом, а потом 'попросили' его добротные ботинки. Их было четверо и происходило всё это на заднем дворе бойцовского клуба. В качестве аргументов были показаны ножи и железные пруты. Разговаривать с ними Красевич не стал, какие разговоры когда тебя грабят? Сразу зарядил ближайшему в челюсть и вырвал прут из просквозившей мимо руки. Тут же пресёк в зародыше попытку продырявить его ножом, стеганув трофеем по ключице второго грабителя. От удара перебитая ключица глухо хрястнула. Ещё двоих он приземлил одновременно, одним экономным ударом полоснувшего по плоти прута. Лоб оказавшегося вблизи грабителя моментально залился кровью – прут чуть не снял ему скальп, у другого видимых повреждений как будто не было, но он скрутился на земле в позе эмбриона и завыл. В это время лишившийся прута гопник передёрнул затвор пистолета. Пришлось сломать ему кисть – быстро и болезненно-эффективно. Теперь трое валялись, один опрометью бросился в заросли, но был внезапно сбит с ног дежурившим неподалеку охранником клуба.

– Ботиночки тебе! – рычал охранник, пиная грабителя по голове. – Совсем, уроды, оборзели!

Только через несколько секунд до Красевича дошло, что говорил охранник по-русски.

– Теперь что, полицию ждать? – спросил он, не горя желанием пересекаться с местными правоохранителями.

– Да нахрена они легавым? Щас команду вызову, будем сук у пристани топить.

Вернувшись на квартиру, Красевич поведал о своих приключениях да занялся изучением трофейного пистолета. Оружие оказалось, мягко говоря, в плачевном виде – давно не чищенное, исцарапанное, с изношенными деталями. Обойма почти пуста – всего три патрона, четвёртый в патроннике. В общем, радости трофей не вызывал…

Существование клуба Кочевник взял на заметку, не отметая возможности собственного участия в боях. Само по себе, выживание в Фалонте для их троицы было задачей второстепенной, сопутствующей основной. А главных задач, поставленных перед ними Красновым, было две. Номер один – выявить способ легального обзаведения удостоверяющими личность документами, например паспортами. На инструктаже Пётр Викторович сделал упор на легальность. Задача номер два – отслеживание всех странных происшествий, необъяснимых явлений, бредовых слухов и тому подобного.

Задачи поставлены, цели ясны, но результата – пшик. Почти три недели – и ничего. Фалонт, как первичный пункт оперативной базы, был выбран не только как место, где иностранец не вызовет подозрения, но и по причине особых местных обычаев и обособленного от остальной Сокары законодательства. Разумеется, общесокарские законы работали здесь исправно, но в этом портовом городе существовали особый миграционный режим и ряд локальных законов о статусе граждан и не граждан, и о правах личности. Например, при устройстве на работу, покупке средства передвижения или поселении в гостинице спрашивать документы никому в голову не придёт. Хочется, скажем, купить автомобиль – пожалуйста, выложил в автосалоне наличность или перевёл через банк, и сразу езжай на все четыре стороны. Ни паспорт ваш никому не нужен, потому что и регистрировать машину никто не будет, ни прав у вас никто не спросит, потому что на Темискире до них пока не додумались. Но ценность этих преимуществ постепенно померкла, когда выяснилось то, что установить, находясь на борту 'Реликта', было не возможно. А именно – сложность и запутанность делопроизводства, чудовищная громоздкость и неповоротливость бюрократического аппарата. В итоге, если исполнить весь длинный перечень обязательных условий, необходимых для подачи документов на гражданство, то ждать оного можно и пять лет, и семь, и более. А ещё документы могут потеряться. А если вникнуть в сокарское законодательство по серьезному, то можно убедиться, насколько оно пропитано ксенофобией. Как пример – иностранцам запрещено селиться дальше пятидесятикилометровой зоны от городской черты Фалонта. Вот и сатанел потихоньку Кочевник, выясняя премудрости местного крючкотворства.

Что же касательно второй задачи, то и здесь ничего. Полная тишина. Все эти таинственные случайности, загадочные и необъяснимые происшествия, которые молва обычно списывает на проявление потусторонних сил или относит к байкам и небылицам, в общем, все эти непонятности, которые пыталась обнаружить группа Кочевника, служили косвенными признаками наличия рунхов. Особенно, если идёт серия подобных происшествий. Оракул, пользуясь служебным положением в своей газете, изучал её архивы, носился по городу и вынюхивал 'дешёвые сенсации'. Красевич и Кочевник внимали фольклору и побасенкам землекопов, портовых грузчиков и прочих работяг, с которыми они шабашили. Вечерами посещали бары, закусочные, пивные, где потихоньку накачивались хорошей и не очень выпивкой, затевали разговоры, заводили знакомства и просто провоцировали словоохотливость окружающих. Как недавно узнал Кочевник, даже Комета регулярно наведывалась в центральную библиотеку, где изучала подборки старых фалонтских, впрочем, не только фалонтских газет. И пока ничего. Скоро три недели, а результата всё нет. Фалонт, судя по всему, был чист. Или, как вариант, чужакам в городе незачем было активизироваться.

Поэтому, когда Кочевник не торопясь опустошал бокал в пивной, настроение его было препаршивым. Пиво здесь было хорошее, но дороговатое – даблер и сорок соренсов. Музыкальный автомат по третьему кругу крутил доставшую песню, за заляпанными столиками гомонили сгруппированные по профессиональной принадлежности компании, где-то в углу периодически ржала как кобыла потасканная девица. И над всем этим пивной дух и дым коромыслом. И не сразу его внимание привлёк развесёлый моряк, втолковывающий радужные перспективы своим дружкам за соседним столиком.

– …говорю же, дело верное. Подумаешь, каботажный флот! Моран и Леврон в ус не дуют. Да за два месяца я куплю чёртов аргивейский паспорт и плевал я на эту дыру! Консульскую таксу все знают. Мне это сокарское дерьмо – во где!!!

Вот оно! Кочевник застыл, так и не донеся бокала к губам. Эх, морячок, морячок, где ж ты раньше был? Стало быть, в Фалонте есть аргивейское консульство, о чём Кочевник до сего момента не знал. Стало быть, в консульстве можно купить аргивейское гражданство. Нонсенс! Просто в голове не укладывается. Да и кому он нужен, паспорт оккупированного государства? Правительство в изгнании – это понятно. Посольский корпус, заграничное имущество и эмигранты – это тоже понятно. Но какой смысл продавать паспорта? Надо бы всё это проверить. Правда – не правда, но хоть что-то. Кочевник отхлебнул пива, его настроение начало улучшаться.

Глава 2

Леонель Фабрегас не отличался щепетильностью методов. Вообще-то он был большой сволочью и за это партнёры за глаза называли его не иначе как канальей. То, как его называли, Фабрегаса ничуть не трогало, к своему прозвищу, намертво приклеившемуся в Фалонте, он относился философски. Естественно, назвать канальей босса одной из крупных фалонтских группировок, контролирующего городской юг, часть центра и имеющего долю в проходящей через порт контрабанде, мог далеко не каждый. Многим и в голову бы такое не пришло, за длинный-то язык можно и поплатиться. Ведь помимо неразборчивости в методах, он отличался и взрывным темпераментом.

В криминальных кругах города он был фигурой влиятельной и достиг своего положения для многих не заметно, как-то даже через чур быстро по местным меркам, всего-то тринадцать лет назад прибыв в Фалонт. А начинал молодой Леонель свой 'трудовой' путь мелким сбытчиком веселящей травки на улицах провинциального города Евангелисты в Великом Герцогстве Арагонском. В те годы он был обычной мелкой шушерой по кличке 'el gusano', то бишь червяк, и ни о каких перспективах карьерного роста даже не задумывался. Потом его сцапала полиция, когда он по глупости стал наведываться в скверики евангелистского университета, где не мало училось дворянских отпрысков. Жадность сыграла с ним плохую шутку, но в последствии та же жадность определила его дальнейшие успехи за океаном. Срок он получил по арагонским законам не суровый – всего-то шесть лет. Тюрьма, в которой Леонель заработал язву, в корне переродила его. За шесть лет, проведённых в душных вонючих стенах в атмосфере всеобщей вражды, когда зачастую многое решают кулаки и несгибаемая воля, Червь приобрел много полезных качеств и навыков. А выйдя на волю, он был примечен серьёзными людьми. Начал с сутенёра, а позже переквалифицировался в контрабандиста. Налаженная жизнь продлилась не долго, очень скоро в провинции настали чёрные времена.

Дело в том, что в Великом Герцогстве формой государственного устройства был неофеодализм. Нет конечно, никаких земельно-приписанных крестьян там не существует, как не существует и многого другого, свойственного классическому феодализму. В Великом Герцогстве контроль в провинциях осуществляется родовой аристократией и сводится к административно-экономическому управлению и собственному судопроизводству. Права нобилитета обширны – собственная полиция, владения большей частью земель, на которых 'сидят' свободные земледелы-арендаторы или промышленники, преимущества в занятии должностей, и наконец, не всегда понятные иностранцам дворянские вольности. Однако же, наряду с частной полицией существует и коронная, подчинённая самому великому герцогу. Так вот, чёрные времена для Фабрегаса и его подельщиков наступили в день кончины старого маркиза. Старик был бездетен и Евангелисту вместе с прилегающими землями наследовал его племянник. Около полугода молодой маркиз ничем себя не проявлял, потом разразилась буря. Сперва должностей, а то и голов, лишились многие полицейские чины. После было объявлено чрезвычайное положение, что лишило заработка адвокатов, отменило судебное дознание и послужило сигналом к широкомасштабным облавам. Потом за городом начали строить виселицы. Наблюдая все это, Фабрегас раздумывал не долго. Он прикарманил грозившие вот-вот стать бесхозными деньги (а сумма вышла кругленькая), и первым же судном смылся в Фалонт…

Около полудня 21 сентября у Фабрегаса появился повод для беспокойства. Причиной стало известие, что за 'золотой уткой', как он про себя называл таинственного господина по фамилии Корф, появился чужой хвост. Подобного вмешательства в свои планы Фабрегас терпеть не собирался. Корф с дамочкой привлекли его внимание в тот самый день, когда заявились в ломбард и оставили в нём платиновый слиток. Ломбард стоял на его земле, а сам хозяин был многим ему обязан, поэтому через несколько часов слиток оказался в его руках. Сам по себе слиток не представлял бы интереса, за исключением того, что платина, да ещё в стограммовых слитках, ни в одной стране свободного хождения не имела. Не представлял, если бы не неизвестный герб и несколько слов выполненных мелким оттиском на латинице на незнакомом языке, среди которых можно было определенно понять только – 'La banque'. А 'd'Etat' вероятно означало государственный. Остальные слова ничего сказать не могли и, наверное, обозначали какое-то географическое название или имели отношение к самоназванию одного из древних государств. О том, что в древние времена Темискира не была раздроблена на государства, Фабрегас понятия не имел. Вывод, однако, он сделал вполне определённый – новоявленным иностранцам, а по словам ломбардщика, они были явно не сокарцами, посчастливилось разыскать один из древних, чудом сохранившихся, городов. А может они побывали в каких-нибудь хорошо изученных руинах и нашли то, до чего за последние века не добрались многочисленные кладоискатели. О последних всегда и во все времена ходило не мало баек, особенно в портовых тавернах. Рассказывали о ходивших на юг, на свой страх и риск, в запретные широты, кораблях. Об отчаянных моряках, многие из которых бесследно там исчезали. То говорили, что всему виной радиация, то обвиняли островитян. Правдой было и то, и другое. Смельчаков-кладоискателей действительно не мало гибло от радиации и от отсутствия достоверных лоций, когда незнакомые коварные течения запросто могли снести судно на прибрежные скалы. И военный флот Островного Союза ревностно оберегал свою монополию на право владения южными акваториями. Топить, конечно, никого флот островитян не топил, но вот пострелять, дабы принудить лечь в дрейф, это было делом обычным, после которого следовала конфискация судна. А то, что не все страны признавали их исключительное право на южные широты, островитян не волновало. Да и кто с ними всерьёз мог поспорить? Одних только линкоров Островной Союз имел почти столько же, сколько все остальные страны вместе взятые.

Так что, вертя в руках загадочный слиток, в воображении Фабрегас рисовал древние банковские хранилища, битком набитые заветными драгметаллами. Со свойственной ему жадностью, он смекнул, какой куш можно будет срубить на этом деле, если поприжать удачливых кладоискателей. Смекнул, помечтал, но действовать начал осторожно. Прежде всего, он распорядился выяснить о 'чете' Корф как можно больше. Не легавые ли они? Через прикормленных фараонов и по своим каналам, что известно о них полиции, не связаны ли они с другими группировками? Не светились ли они в колонии? (Колонией называли военный городок в пятидесяти километрах северней Фалонта, где квартировался гарнизон военно-морской базы островитян, а сама база размещалась ещё в полусотне километров на север). Наконец, швартовалось ли в порту в последнее время быстроходное судно (а иначе как можно удрать от даже устаревшего эсминца островитян)? Время шло, информация проверялась, подозрения понемногу развеивались, а нетерпение и азарт Фабрегаса всё возрастали. Прошли неделя, вторая, за это время Корф сплавил ещё несколько слитков и в воровском мире поползли слухи. Теперь подходила к концу третья неделя, когда Фабрегасу стало понятно, что не он один заинтересовался древней платиной. И это в тот момент, когда он смог увериться, что наскок на Корфа не сулит неприятных неожиданностей.

Делить 'золотую утку' Фабрегас, естественно, ни с кем не желал. Чьи люди в данный момент пасли Корфов, удалось установить довольно быстро. Молодого, бритоголового с высоким лбом, не раз видели до этого среди людей Губастого. Второго, среднего возраста и ничем внешне не примечательного, кроме разве что худобы, установить не удалось. Но действовал он в связке с молодым. С Губастым Фабрегас до этого в делах не пересекался, в Фалонте они контролировали разные территории, не посягая на чужое, и потому повода враждовать у них не было. До сего дня не было. Сказался темперамент Фабрегаса. Во-первых, ему напросто надоело ждать, а во-вторых, он хотел чётко обозначить, кому принадлежит 'золотая утка'.

Судьба глаз Губастого была решена. Под вечер, когда на улицах центра города стало по обыкновению многолюдно, а Корф со своей 'пассией' отправился привычным маршрутом в полюбившийся им ресторан, в людской толпе послышались оханья. Пасший Корфов худой начал медленно оседать, вяло и неуклюже пытаясь дотянуться рукой до спины. Опустившись на колени, он уткнулся лицом в мощённый камнем тротуар и застыл. Из-под лопатки у него торчала рукоять ножа. Вокруг неподвижной фигуры начали собираться люди. И сразу же по ушам резанул короткий женский взвизг.

Его молодой напарник в это время пребывал в кафе на этой же улице, чуть дальше по маршруту Корфов, откуда открывался хороший обзор и самой улицы, и парадного входа в ресторан. После того как официант поставил перед ним заказанный безалкогольный коктейль, он успел сделать лишь два глотка и у него начался жесточайший приступ удушья. Лицо бедолаги окрасилось багрянцем, на лбу и на шее вздулись вены, на висках проступил пот. С выпученными безумными глазами, безуспешно ловя воздух ртом, подобно выброшенной на берег рыбине, он в корчах опрокинул столик и испустил дух на полу под обалдевшими взглядами посетителей и персонала кафе. Немного позже разрыдался официант, принёсший злополучный коктейль. Среди его вытья, перемежавшегося размазыванием слёз и соплей, с трудом можно было разобрать, что он-де на полминуты отлучился, оставив коктейль без присмотра, а рядом кто-то крутился, кого он не запомнил.

На следующее утро мимо швейцара 'Адлона' прошмыгнул посыльный мальчишка, сунувший в руку портье запечатанный конверт без единой надписи, со словами: 'для господина Корфа'. В записке Фабрегас убедительно предлагал принять приглашение отужинать вместе с ним в ресторане при казино 'Фунт счастья'. Конечно, можно было бы 'случайно' встретиться с Корфом в одном из тех мест, что он обычно посещал. Но этот сноб Корф, как назло предпочитал те заведения, где Фабрегас в любой момент рисковал услышать, что его присутствие здесь крайне не желательно. Рассчитывать, что ему удастся остаться для всех прочих инкогнито, хозяину городского юга не приходилось. Как-никак, а в определённом смысле он был знаменит. Он и завсегдатаи респектабельных клубов и не менее респектабельных ресторанов существовали в разных мирах, обретаясь в параллельных сферах жизни. И ни одна из сторон не любила проникновения чужаков.

– Для вас письмо, господин Корф, – протянул конверт портье.

Краснов взял конверт, повертел. Ни строчки, ни подписи. Рука портье, между тем, уже превращена в клешню, губы заученно растянуты в дежурной улыбке, невыразительный взгляд устремлён в вечность. Чаевых ждёт, как же ж, обычай такой, понимаем. Пётр Викторович вложил в клешню заготовленную мелкую монетку в десять соренсов. Дежурная улыбочка мгновенно стёрлась.

– Примите заказ. Завтрак в номер, на двоих. Как обычно.

Портье исчез с глаз, а Краснов закрыл дверь и оторвал тоненькую полоску бумаги по краю конверта. Внимательно прочёл записку, потом ещё раз. Текст отпечатан на машинке. Подписи нет. Неважно, собственноручно печатал ли автор записку или под диктовку, в манере строить предложения сквозила большущая, прямо таки огромная самоуверенность, что приглашение в 'Фунт счастья' будет принято. Что ж, если принять приглашение, то до назначенного часа времени валом. А если не принять?

– А не послать бы тебя к чёрту? – вслух подумал Пётр Викторович.

– Кому это вы? – поинтересовалась Комета, выйдя в гостиную в одной пижаме, видимо только-только проснувшись.

Краснов молча протянул ей записку и уселся на стул, машинально шаря рукой по журнальному столику, где обычно оставлял сигареты. Вытащив из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и несколько секунд придирчиво наблюдал появившийся сизый дым.

– Зачем же сразу к чёрту посылать? – Комета положила записку на столик. – Можно и сходить. Послушать, что там имеет предложить наш 'доброжелатель'.

– Можно-то, можно… – Краснов затянулся и стряхнул пепел в пепельницу. – Но скажи-ка мне, а на кой нам теперь это надо?

– Не вижу причин избегать встречи с местным криминальным боссом.

– Хм. Хорошо, давай порассуждаем. Сколько мы здесь уже сидим? Правильно, три недели. Согласен, само по себе, это ещё не показатель. Но чёрт возьми, три недели, вообще-то, достаточно, чтобы произошло хоть что-нибудь. Получается, мы без пользы форсируем ситуацию, толкая платину всяким хмырям. Без пользы посещаем сборища местного бомонда…

– А мэра мы тоже без пользы прощупали? – перебила Хельга. – А прочие городские власти? И ребята, получается, без пользы уродуются?

– Да так и получается.

– Что-то я вас не узнаю, Пётр Викторович. Куда же пропал непогрешимый патриарх?

– Не пыхти. Будь я непогрешим, мы б не застряли в локусе Темискиры. Лучше вспомни, о чём мы не раз говорили на борту 'Реликта'. Вспомни, сколько лет здесь безнаказанно действуют рунхи. Не ты ли с Оракулом в один голос утверждала, что Фалонт – ну просто идеальное место для рунхов? Согласен, я тоже так думал, да и сейчас так думаю. Но, похоже, их здесь просто нет. По всему выходит, что всё самое интересное происходит за океаном. Поэтому, торчать здесь больше нет смысла. Не сегодня-завтра на нас обратят внимание эмбэшники вкупе с полицией. Насчёт последней, это вполне уже могло произойти, после вчерашнего-то.

– Но откуда полиция узнает, кого пасли те покойники? Сильно сомневаюсь в способностях фалонтской полиции. Уровень преступности говорит сам за себя.

– Как знать, Хельга, как знать, – Краснов выпустил дым и скомкал записку. Потом положил её в пепельницу и поднёс горящую зажигалку. Пламя с жадностью лизнуло бумагу и вот она уже догорает в пепельнице, превращаясь в лохмотья. – Теперь ещё этот королёк уголовного мира. Три недели про нас вынюхивал, небось. Решился, наконец. Если бы мы здесь нащупали 'друзей' наших – рунхов, я бы, скрипя зубами, как неизбежное зло, пошёл бы на обналичивание некоторого количества слитков. Теперь же, я не вижу в этом смысла.

– Но ведь в городе есть и иностранные банки. Можно спихнуть слитки в один из них. Очень сомневаюсь, что информация о нас так уж быстро просочится к эмбэшникам.

– Это было бы так, если бы в этих банках не работали сокарцы.

– Значит, – подытожила Комета, – ужин в 'Фунте счастья' не состоится.

– Боюсь, что придётся принять предложение. Иначе этот наш 'доброжелатель', по простоте своей, сделает какую-нибудь глупость. Тогда мы точно станем объектом пристального интереса всех кому не лень.

Краснов раздавил окурок в пепельнице и бросил взгляд на наручные часы – непременный, в этом мире, атрибут уважающего себя человека. Часы были дорогие, из золотого корпуса, но вместо такого же золотого браслета – добротный кожаный ремешок. Расточительно, конечно, но других часов себе не позволишь, если посещаешь тот же клуб, что и властная верхушка города, где помимо всяких там департаментских начальников и иже с ними, можно было встретить и крупных промышленников, и банкиров, да и знаменитостей сокарского кинематографа из тех, что калибром поменьше (самые-самые из них Фалонт не жаловали).

– Чувствую, с собой вы меня не берёте? – её вопрос прозвучал как утверждение.

– Верно. Она ответила осуждающим взглядом, на что Краснов спокойно произнёс:

– Мало того, сегодня вечером тебе лучше не покидать гостиницу, – он сгрёб со столика пепельницу и продолжил: – Я к себе. Принесут завтрак, начинай без меня.

В его комнате было душновато. На днях в гостинице начали топить, паровое отопление превосходно расправлялось с сыростью, а от нагретого воздуха поначалу было очень даже приятно. Но вот беда, 'Адлон' не был лишён всеобщего фалонтского недостатка – плохо развитой вентиляции. Поэтому, помещения приходилось периодически проветривать. Краснов приоткрыл окно, желая вдохнуть свежую струю воздуха. Но в нос шибанул гадкий запах выхлопов, перемешанный с растворённой в воздухе влажностью. С нарастающим гулом под окном прокатил двуосный автомобиль с открытым водительским отделением, управляемый усачом в клетчатом костюме и в такой же клетчатой кепке. Кажется, такие экипажи назывались – ландо. Кого вёз усач различить было не возможно, из-под навеса выглядывали только носки чьих-то ботинок. Вслед за автомобилем не спеша прокатила бричка, запряжённая громко фыркающей пегой кобылой. Прикурив новую сигарету, Краснов какое-то время рассматривал редких прохожих, пока не почувствовал, что за ним наблюдают. Зевак на улице не было, в окнах напротив никто не маячил, но ощущение, что его внимательно изучают только окрепло.

Он задвинул оконную дверцу обратно и вообще зашторил окно. Потушил окурок и взял в руку переговорник, чтобы вызвать 'Реликт'.

– Слушаю, Пётр Викторович, – почти что сразу отозвался Еронцев, включив видеоканал.

– Как там наверху, Григорий Романович, не скучно?

– Нет вообще-то. Не в первый же раз на орбите болтаюсь.

– Это хорошо. Теперь к делу. Оракул сообщит координаты одного интересного здания. Думаю, где-то к обеду управится. Возьми-ка здание под контроль. Меня особенно интересует возможность скрытого накопления отдельных групп в прилегающих окрестностях. Пусть даже в какой-нибудь подворотне покажется ватага старух, я должен о ней знать.

– И само собой, пеленг исходящих радиосигналов, – от себя добавил капитан.

– Это лишним не будет, – кивнул Краснов, про себя подумав, что основная связь на планете осуществляется по телефонным кабелям. Откуда у криминального лидера дорогостоящая по местным условиям радиостанция? Которая к тому же должна быть достаточно компактной. Все это выглядит логично, если только этот лидер не обложен теми, кому надлежит. – Да, лишним не будет. До связи, капитан. Теперь мне нужен выход на ребят.

– До связи, Пётр Викторович, – кивнул Еронцев и отключился.

На вызов Кочевник не ответил. Краснов немного подождал и попробовал ещё – с тем же результатом. Странно, раньше таких выкрутасов со связью не было. Вызвал Красевича. Снова молчок. Спустя секунду от Красевича пришло, высветившееся на экранчике переговорника, сообщение: 'В ДАННЫЙ МОМЕНТ КОНТАКТ НЕ ЖЕЛАТЕЛЕН'. Что ж, это было стандартное сообщение стандартной функции, когда одним сигналом можно скрытно уведомить вызывающую сторону, мол, вокруг полно глаз или ушей, или и тех и других сразу.

Оракул ответил сразу. Изображения не было, откуда-то рядом слышался звук сбегающей по водостоку дождевой воды.

– Одну минуту, Пётр Викторович, – бросил Оракул.

Пока Краснов ждал, успел различить неблизкое тарахтение грузовика, которое вскоре заглушил металлический скрип то ли двери, то ли калитки.

– Слушаю, – Оракул включил видеосигнал.

Оказалось, он находится где-то в тупике между мокрыми стенами домов. Моросит мелкий дождь. Вот ведь странно, Фалонт – город даже по местным меркам не такой уж большой, до полумиллиона жителей, однако в южном районе непогода, а в центре сухо.

– Как успехи на журналистском поприще?

– Да какие там успехи? Так, беготня одна.

– Сегодня, Саш, тебе предстоит побегать не для газеты. Про 'Фунт счастья' слышал что-нибудь?

– Доводилось. Казино не с самой хорошей репутацией. Говорят, там не любят когда клиенты крупно выигрывают. Принадлежит братьям Борх. Это по документам. Ходят слухи, что сливки с 'Фунта' снимает Леонель Фабрегас по кличке 'Каналья'.

– Интересная у него кличка.

– Угу, упаси бог, кому-нибудь его так назвать.

– Где расположено казино знаешь?

– Нет, но найду без труда.

– Тогда слушай. В казино надо провести рекогносцировку. Только сильно там не мелькай от греха подальше.

– Ничего. Если что, отбрешусь как-нибудь. Я ж ведь теперь, как-никак, репортёр. Кому, как не мне засовывать нос во все дыры?

– Ну-ну. Срисуешь координаты по сетке. Передашь Еронцеву. С этим не затягивай. Карта, кстати, есть?

– Обзавелся. Масштаб один к десяти тысячам.

– Нормально. Почему ребята молчат?

– Им сегодня что-то там на товарной станции подвернулось. Бригады там большие, да и вообще многолюдно.

– Это что же им подвернулось такое, что они и в туалет отлучиться не могут? Ладно. Когда, ориентировочно, они освобождаются?

– К шестнадцати, а может к семнадцати.

– Поздновато. Впрочем, нет. В самый раз. В общем, Саш, как справишься, доложись. И на всякий случай будь готов лететь на товарную.

– Так я и думал.

– Пока всё. Конец связи.

Краснов отложил переговорник. Постоял немного, задумчиво прошёлся по комнате, потом вспомнил про завтрак.

Никуда 'лететь' Оракулу не понадобилось. На поиски 'Фунта счастья' он потратил ровно пятьдесят минут. Здание, в котором располагалось казино, оказалось старой постройки и первоначально предназначалось для других целей. Не смотря на то, что это была трёхэтажка, здание выделялось среди прочих высотой, так как каждый этаж насчитывал аж четыре с половиной метра. Казино тесно соседствовало со старыми домами, причём настолько вплотную, что при должной сноровке можно было сигануть на карниз под его крышей с соседней, а оттуда уже вскарабкаться наверх. Обдумывая такой способ проникновения, Оракул даже произвел некоторые подсчёты, пользуясь одним только глазомером, и с досадой признался себе, что подобные трюки не для него. Тут скорее справится Ярема Красевич, ну и ещё Кочевник.

Прогуливаясь по кварталу, он изучал все подходы и подъезды к 'Фунту'. То зашёл в удачно расположенную угловую парикмахерскую с большими стеклянными витринами, где неторопливый пожилой мастер привёл в порядок его шевелюру, не высказав ни слова удивления оттого, что клиент предпочёл созерцать уличные виды, вместо любования собственной внешностью в большом зеркале в полный рост. То не спеша перекусил в семейной кафешке. То зашёл в пивную на противоположной улице, откуда удобно было наблюдать за служебным входом в казино, из которого периодически выходили на перекур охранники – все в приличных костюмах при бабочках, но вот смотрелись на них эти костюмчики несуразно, потому как физиономии их носили неизгладимый отпечаток бывшей мелкой шантрапы. А потом, описав окружность вокруг квартала, решительно вошёл в призывно распахнутые двери.

С наличностью у Оракула было туговато, но не играть он не мог. Клиентов в этот час в казино было мало, поэтому надеяться, что получится послоняться туда-сюда ни во что не играя и не привлечь при этом внимания, не приходилось. К тому же он не знал принципа здешнего наблюдения за клиентами. Видеокамеры в этом мире были слишком дорогой игрушкой, но ведь и казино – заведение не из бедных, так что вполне могло быть, что здесь имеется видеонаблюдение. Правда, переходя от стола к столу, где неизменно продувал в карты мелкие суммы, он так и не заметил ни одной камеры. Конечно, видеонаблюдение могло быть скрытным, но исходя из собственных познаний темискирской экономики да и законов, подобное оборудование могло быть по карману разве что организациям вроде сокарского министерства безопасности. Так что, ошиваясь зевакой у рулеток, да просаживая последнее на игровых автоматах, он натыкался только на скучающих охранников.

Сейчас был разгар светлого дня, что для любого фалонтского казино означало вялое, почти бесполезное время суток. Настоящая жизнь здесь начиналась с наступлением сумерек. Оракул посетил все здешние туалеты, даже служебные, выпил кофе в буфете и, пользуясь малочисленностью охраны (для неё настоящая работа начиналась с темнотой), в одном из безлюдных коридоров без особого труда вскрыл замок на двери с надписью: 'ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА'. Так он оказался в длинном коридоре, выводящем в анфиладу служебных комнат, безлюдных по большей части, только из одной слышался чей-то храп. Заглянув куда смог, он вышел к запасному лестничному пролёту и несколько минут провозился с проржавевшим замком, открывавшим доступ на улицу. Когда замок поддался, дверь даже не скрипнула. Соблюдая осторожность, Оракул изучил подход к двери со стороны улицы и, наконец, сориентировавшись по видневшемуся углу соседнего дома, закрыл дверь, придав замку первоначальный вид, не много испортив его, чтобы замок можно было отворить с наружи небольшим усилием. Поднявшись по лестнице, проник на второй этаж, где четверть часа потратил на изучение доступных помещений. С третьим этажом вышло хуже, там постоянно кто-то ходил, поэтому изучение его вышло поверхностным.

Спустившись вниз, Оракул вернулся тем же путем, затворив за собой дверь и услышал так не вовремя приближающиеся шаги. Кажется, это цоколи каблучки. Ускользнуть, пожалуй, было не возможно. Даже нырнув обратно за дверь, он оказался бы в длинном коридоре, а ведь шаги совсем близко и, похоже, их хозяйка идёт именно к этой двери. Тогда Оракул развернулся к двери лицом и постучал так, чтобы стук был отчётливо слышен. Выждав момент, он постучал ещё раз.

– Что вы здесь делаете? – спросили за спиной.

Он обернулся и встретил строгий взгляд пышнотелой дамы лет сорока, одетой в казиношную униформу.

– Простите, я, кажется, заблудился. Я ищу как пройти к управляющему казино или хотя бы к его помощнику. Я журналист и хотел бы взять интервью для очерка о Фалонте, как об игровой столице мира. В буфете меня направили куда-то сюда. А может и не сюда. В общем, я заблудился. Дама оценивающе осмотрела его с головы до ног и спросила:

– Из какой же вы газеты?

– Ой, прошу прощения, я не представился. Меня зовут Януш Кроль, – он приподнял шляпу, – из 'Еженедельного биржевого обозрения'. По совместительству работаю в 'Южнораконском финансовом вестнике'. Я только сегодня утром сошёл на берег и вот решил сразу же приступить к делу. Ещё загодя навёл кое-какие справки и отметил для себя 'Фунт счастья' как первое казино, которое стоит посетить в вашем городе. Так что…

– Я вам помогу, – смягчилась дама. – Вам сейчас надо пройти обратно в главный холл, откуда по центральной лестнице подымайтесь прямо на третий этаж. Там спросите у кого-нибудь как найти мэтра Вундера. Только поспешите, мэтр Вундер может отправиться на обед и тогда вы несколько часов его не увидите.

– А если я всё же с ним разминусь? Может тогда вместо мэтра…

– Мэтр Вундер – единственный помощник братьев Борх. А их не будет до самой ночи. Поторопитесь.

– Премного благодарен, – Оракул ещё раз приподнял шляпу и поспешил прочь.

Встреча с мэтром Вундером в его планы, естественно, не входила. Тем не менее, он поднялся по центральной лестнице, на ступенях которой был зачем-то выстелен новенький ворсистый ковер, и следующие полчаса побродил где было возможно. Попытался даже заговорить с охранником, но тот оказался настолько недружелюбен и неразговорчив, что Оракул поспешил ретироваться подальше от охраняемого верзилой коридора. Большего, похоже, он здесь добиться не мог.

Покинув 'Фунт счастья', Оракул заскочил в подъезд соседнего дома, где поднявшись на последний этаж, попробовал открыть люк на чердак. Попытки оказались тщетны. Выход на чердак был наглухо заколочен. Та же картина ожидала и в соседних подъездах. Не теряя надежды, он отправился к следующему дому, где его ждала удача. Чердачный люк был вскрыт без труда и без шума, что особенно радовало, ведь совсем не хотелось привлекать внимание жильцов. На чердаке было темно, ни смотровых окошек, ни вентиляционных отверстий здесь, видимо никогда не предусматривалось. И всему причиной – частые обложные фалонтские дожди. Если бы не карманный фонарик, Оракул набил бы не мало шишек, а так обошёлся всего-то двумя.

В темноте, разгоняемой маломощным фонариком, он присел на корточки и вытащил старую потёртую карту города с нанесённой сеткой координат, указанием магнитного склонения и обозначением высот. Эту карту он по дешёвке приобрел в редакции, где ему объяснили, что этими списанными секретными картами иногда приторговывают сокарские военные, вместо того, чтобы их, как полагается, предать огню. На карте он довольно быстро нашёл нужный район города, потом и сам 'Фунт счастья', установил квадрат и посчитал по улитке месторасположения казино. Теперь настало время передать координаты на 'Реликт'. У Еронцева имелась собственная карта Фалонта, такая же – один в один, её он переснял по видеоканалу, в тот день когда Оракул приобрел оригинал.

Связавшись с капитаном и немного поболтав о пустяках, Оракул 'засветил' казино, после чего подробно доложил о собственных трудах Краснову.

– Ты давай там не задерживайся, – напоследок сказал Пётр Викторович. – Тебе ещё на жэдэ-вокзал топать.

Рассовав карту и переговорник обратно по карманам, Оракул прошёлся по чердаку в самый конец, обнаружил на совесть забитое и законопаченное окошко, через которое можно было по идеи вылезти на крышу. Он попытался это окошко открыть, но вскоре истощил запас ругательств и чуть не сорвал ногти на правой руке. Даже вспотел, не смотря на прохладу. Но дорогу осилит идущий и потому, с проклятьями через мат, он всё же отодрал массивную ставню. И сбросив под ноги шляпу, чтоб её не сбило порывом ветра, высунулся по пояс наружу. Труды оказались не напрасны, если выбраться здесь на крышу, то без особых проблем можно перебраться на соседний дом, а оттуда уже прямой путь, хоть и вовсе не простой, на крышу казино. А там уж как повезёт, в крайнем случае и стрельнуть по замку можно, впрочем Красевич или Кочевник, если они предпочтут этот путь, могут придумать что-нибудь поизящней.

Водрузив обратно на голову шляпу, Оракул спустился с чердака и поплотней затворил за собой люк. Теперь надо было поспешить на ж/д вокзал, где в долгосрочной камере хранения находился пакет с деньгами на оперативные нужды. Не идти же в казино, когда у тебя в карманах ветер свищет?

В путь до ж/д вокзала пришлось отправиться пешком, что отняло часа полтора. Нанять конный экипаж стоило бы самое меньшее 5-6 даблеров, а об авто и заикаться нечего. Проведя ревизию после забега в казино, Оракул обнаружил двудаблеровую банкноту и ещё около шестидесяти соренсов. Этого, пожалуй, только на стопарь плохой водки хватит. А платить извозчикам в Фалонте было принято наперёд. Хоть и не промокнув, водостойкий плащ всё-таки спасал от дождя, Оракул умудрился промочить ноги, отчего добрался до вокзала совершенно злым. Забрав из ячейки пакет, он какое-то время раздумывал, а не съездить ли на товарную станцию, которая, в отличие от пассажирской, размещавшейся в городской черте, находилась километрах в тридцати от южного района Фалонта. Возможно, он так бы и сделал, будь его ноги сухие. Но они как раз таковыми не были и при каждом шаге ботинки противно чавкали. Поэтому он решил сперва переодеться в сухое и не поскупился на извозчика, хотя от вокзала к дому было минут двадцать ходу.

Перед самой дверью квартиры он машинально глянул на часы, показывавшие 15:16, прикидывая в уме, как побыстрей добраться до товарной и где там искать напарников.

Вот уж он удивился, когда переступив порог, узрел Кочевника и Красевича беззаботно играющих в карты и восседающих в одних трусах за столом, на котором стояла початая бутылка хорошего бразильского рома 'Vale Monastico'. Их верхняя одежда была развешана на радиаторных батареях, а сами они, судя по раскрасневшейся коже, недавно пришли из общей на этаже душевой, так как в квартирах этого дома не было отдельных санузлов.

– Рановато вы сегодня, – заметил Оракул, садясь на свободный стул и закуривая.

– Ага, рановато, – согласился Кочевник, оценивая взятку, – решили ударными темпами повкалывать, чтобы под дождём не растаять. Бригадир нам за усердие даже премию выставил.

– Премия – это хорошо, – Оракул улыбнулся и выложил на стол пакет с деньгами, – но на сегодня с ней завязывайте. Предстоит настоящая работа.

– Да здравствует настоящая работа! – с иронией сказал Красевич и, отложив карты, теперь уже по-настоящему обрадовался: – Наконец-то настоящая работа. Кочевник развернул пакет и хмыкнул:

– Выходит, что зря мы сегодня горбатились. Знал бы наперёд, посидел бы дома, в тепле и сухости. Ладно, Саш, давай выкладывай, не тяни.

Рассказ в общих чертах продлился не долго. Но когда Оракул дошёл до подробностей своего похода в 'Фунт счастья', тут же на него с двух сторон посыпались уточняющие вопросы. В итоге ему пришлось расписать свою вылазку чуть ли не по шагам. Когда вопросов не осталось, началось подробное обсуждение вариантов проникновения в казино, во время которого Кочевник принялся чистить свое недавнее приобретение – кажущийся тяжеловесным, но на деле относительно лёгкий пистолет 'Хальнерс', контрабандой ввозимый в Фалонт из Ютонии, с которой у Сокары не было дипотношений из-за постоянных взаимных территориальных претензий, раз примерно в десять лет регулярно перерастающих в пограничные столкновения. 'Хальнерс' выглядел массивно из-за удлиненного ствола и общих габаритов. Правда магазин его был маловат – всего шесть патронов, но зато с мощными, непривычно длинными тупоносыми разрывными пулями калибра 10,16-мм. Не то чтобы подражая Кочевнику, а скорее чтобы занять руки, достал свою новую игрушку и Красевич. У него была велгонская 9-мм 'Берта'.

– А где твой 'старый' ствол? – спросил у него Оракул.

– А! – отмахнулся Ярема. – Пробовал в пролеске пострелять из него, с двадцати пяти метров в бутылку только раз попал. Механизм совсем изношен. Сбросил это дерьмо с моста! Туда ему и дорога. Мало ли какие 'подвиги' на нём висят.

– Ты-то почему себе ничего не подобрал? – осуждающем тоном спросил Кочевник. – С 'иглотыком', если что, много не навоюешь.

– Как сказать, – Оракул по детской привычке пустил кольцо дыма, – зато мой 'иглотык', как ты его обозвал, маленький и незаметный. Не то, что твоя дура.

– Ладно, как знаешь, – решил не настаивать Кочевник и сменил тему: – Времени у нас не так много, а приличной одежды нет. Наше шмотьё, сам видишь, мало того, что насквозь мокрое, так ещё и никуда не годное чтоб по казино разгуливать.

– Хорошо, сбегаю для вас за костюмами. А то и правда ещё на порог не пустят.

– Через порог пойдет Димка, – заявил Красевич. – Я через крышу или запасной вход. Но все равно, там внутри в моих обносках я рискую стать центром внимания.

– Не факт, что я пойду через порог, – возразил Кочевник. – Наш старик, я так понял, задумал заявиться на переговоры один. Мы же должны быть где-то рядом, но не на виду. Тут скорее тебе, Сашка, выпадает идти через парадные двери.

– Кто, куда и через что, обсудим попозже, – предложил Оракул, разуваясь и стягивая мокрые носки. – Обсудим вместе со стариком. А пока, я решу вопрос с вашей одеждой.

Носки он отправил в мусорное ведро, так как они были плохого качества и совершенно разлезлись, а ботинки поставил сушиться рядом с батареей, благо тепла они давали много и можно было рассчитывать на скорое возвращение обуви в строй. Через минуту он уже зашнуровывал сменные полуботинки с широкими голенищами высотой в треть голени. Отсчитав из пачки несколько сотенных купюр, он перед уходом хотел было напомнить о 'Реликте' и о взятии казино под наблюдение капитаном. Но Кочевник договорить ему не дал:

– Ты что думаешь, мы тут скучать без тебя будем? Сейчас посмотрим на этот 'Фунт счастья' через 'Реликт' в режиме реального времени.

С наступлением темноты и за пять минут до назначенного срока у парадного входа в казино остановился заляпанный высохшей грязью автомобиль популярной среди фалонтских таксистов марки 'бэккер' с большими черными буквами 'Т' на каждой из дверц. Из 'бэккера' вышел Краснов и не спеша направился к открытым настежь парадным дверям казино. Пройдя в холл, он остановился и с показной беззаботностью осмотрелся по сторонам, словно бы соображая, какое в следующий момент избрать направление движения.

Через несколько секунд его по приметам опознал рослый широкоплечий тип с воспалёнными глазами, одетый в униформу, которая явно не соответствовала ни его внешности, ни внутреннему содержанию. Этот тип более естественно смотрелся бы в морском бушлате где-нибудь на полубаке контрабандистского судна, нежели в 'мундире' казиношного холуя. Подойдя к Краснову, он не стал тратить время на принятые среди воспитанных людей формулы приветствия и прочие, положенные по сокарскому этикету, приличествующие фразы, лишь коротко бросил:

– Следуйте за мной.

Они проследовали через главный игровой зал первого этажа, в котором уже успело к этому времени накопиться немало азартного народа, и вышли к подножью лестницы, запруженной неспешными вереницами игроков. Коврового покрытия, по сравнению с центральной, расположенной в холле, у этой лестницы не было. Только сиротливо-голые беломраморные ступени, часть которых была подновлена совсем недавно, а часть покрывали заметные только вблизи сеточки мелких трещинок.

В то время как они пересекали зал, за ними наблюдал совершенно лысый респектабельный господин, обладатель коренастой фигуры и глубоко посаженных внимательных глаз. Пристальное внимание из толпы Краснов почувствовал сразу, но выделить наблюдателя на вскидку не мог, да и не хотел проявлять активность, дабы не обнаруживать своё знание о нём. Зато внимание к его персоне со стороны лысого не укрылось от находившегося в зале Кочевника. Впрочем, как только Краснов вслед за провожатым скрылся из виду, лысый господин сразу потерял интерес к рулетке и быстрым широким шагом покинул игровой зал, а затем и казино.

Был и второй наблюдатель. Но он-то остался никем не замечен, потому как его пост находился на улице. Он усердно изображал из себя забулдыгу, искавшего опору в фонарном столбе. Когда перед казино остановился 'бэккер', из которого вышел со вкусом одетый моложавый и поджарый старичок, забулдыга скользнул по нему равнодушным взглядом и вернулся к изучению собственных плевков, прислонившись при этом к холодному чугуну столба, ища у него защиты от силы планетарного тяготения. Дождавшись когда старичок скроется из виду, наблюдатель мгновенно протрезвел, успев уже сопоставить облик старика с не очень четкой фотокарточкой, лежавшей во внутреннем кармане его поношенного пиджака. Ошибки быть не могло, два старикана, тот, что на фото, и этот, вышедший из такси, были одним и тем же человеком. Наблюдатель пересёк улицу, не обратив внимания на гневный окрик извозчика, погонявшего статного вороного жеребца, прошёл против течения по тротуару, расталкивая локтями подвернувшихся прохожих, и свернул за угол. Здесь на перекрёстке, у самого торца отремонтированной аптеки, стояла телефонная будка, в которой с кем-то громко переговаривался долговязый подросток. Подождать в сторонке своей очереди у наблюдателя и в мыслях не было. Не задумываясь, он дал подростку подзатыльник, проследил, чтобы тот скрылся из виду, и набрал давным-давно заученный номер.

– Слушаю, – раздался в трубке отягощенный отдышкой бас.

– Кладоискатель у Канальи в 'Фунте', – произнёс он и нажал на рычаг, бросив трубку болтаться в опустевшей кабинке.

Краснова к этому времени провели через вереницу служебных помещений на третьем этаже. У громадной двери, оббитой чёрной кожей, дежурили два быкообразных громилы, похожих друг на друга как близнецы. Тот, что справа, ловко и профессионально обыскал его, забрав из нагрудной кобуры пистолет. После чего открыл дверь и, пропустив визитёра вперёд, вошёл следом.

Скрывавшийся за дверью зал не имел строгих функциональных признаков. Помещение можно было назвать как залом для совещаний, так и обеденным, да и залом для отдыха тоже – настолько в нём всё было, с одной стороны, обезличено, а с другой, намешано. Добротный бильярдный стол в дальнем конце соседствовал с миниатюрной оранжереей. Рядом с ней размещался раскладной диванчик, на котором Фабрегас, бывало, забавлялся с проститутками или падкими на халяву любительницами. По центру располагался настоящий министерский стол, обставленный со всех сторон явно некогда музейными стульями с высокими спинками из резного дерева. Даже следы инкрустации на спинках сохранились. На одной стороне стола лежала груда канцелярских папок, и тонких, и разбухших от бумажной начинки. А с другой сгрудились в кучку атрибуты ресторанной сервировки – всякие соляночки, перечницы, подставки для салфеток, графинчик со стаканом и прочая ерунда.

– Так вот вы какой, господин Корф, – вежливо, по собственному представлению, сказал Фабрегас, рассматривая гостя.

Краснов кивнул и, в свою очередь, тоже принялся изучать хозяина. В облике Фабрегаса он не нашёл ничего выдающегося. Стянутые в косичку чуть вьющиеся чёрные волосы, длинный и мясистый нос, который прямо таки хотелось назвать шнобелем, выпученные неподвижные глаза. И все это на худом заострённом лице. До этого момента, Пётр Викторович представлял этого преступного князька этаким толстяком. Но Фабрегас оказался худощавым, в чём, наверное, была виновата давняя плохо залеченная язва. Из-за худобы, дорогой деловой костюм смотрелся на нём мешковато и из-за этого, видать, он был расстёгнут на все пуговицы, да и ворот шёлковой рубашки, не отягощённый бабочкой или шнуроподобным галстуком, был широко распахнут.

– При нём был 'Ситч-кар', – доложил громила, выкладывая перед боссом пистолет, название которого он не мог правильно выговорить. Вообще 'Сичкарь' для коренного сокарца был словом почти непроизносимым.

Одним небрежным жестом телохранитель был отправлен к двери. Краснов же, не дожидаясь приглашения (да и поступило бы оно – это приглашение?), уселся на стул, незаметно при этом активировав 'нюхач' в режиме подавления. Его продолжала досаждать 'таблетка' – миниатюрный приёмопередатчик, прикреплённый к правому верхнему клыку. С 'таблеткой', активированной ещё в 'Адлоне' перед вызовом такси, он до сих пор не освоился, не психологически конечно, просто она создавала во рту дискомфорт, язык то и дело норовил по собственной воле отковырять её. С помощью приёмопередатчика, всё что слышал и говорил его обладатель, фиксировалось на 'Реликте', и в то же время капитан мог передать любое сообщение, которое по внутрикостным колебаниям достигало среднего уха и создавало слуховой эффект. Кроме Краснова, такие же 'таблетки' имелись и у остальных членов группы. Только вот работать они могли непосредственно в фокусе прямого облучения узколокализованной зоны, как сейчас, например, в зоне вокруг 'Фунта счастья'. Технические ограничения с 'таблетками', пожалуй были самыми жёсткими, с которыми группа столкнулась на Темискире. На порядок лучше дело обстояло с переговорниками, которые по идеи должны были быть спутниковыми. Но в этом мире отсутствовала развитая сеть необходимых ретрансляторов, отсутствовали спутники, да и много чего ещё отсутствовало. Поэтому переговорники вместо спутников использовали 'Реликт', не очень-то приспособленный к такому виду связи. А капитан Еронцев зачастую исполнял роль телефонистки из какой-нибудь темискирской АТС.

То, что гость бесцеремонно расселся напротив, Фабрегаса ничуть не тронуло. Всё-таки не шпана из подворотни. Фабрегас спокойно подгрёб к себе чужой пистолет, для виду повертел его и отложил в сторону.

– Вы оказались благоразумны, господин Корф. Или как вас там?

– Я всегда благоразумен.

– Это радует. Хотите что-нибудь выпить? У меня тут не плохой выбор.

– Спасибо, нет. Спиртное мне сейчас ни к чему.

– Хорошо. Тогда давайте сразу приступим к обсуждению нашего соглашения. Краснов слегка улыбнулся и поудобней устроился на стуле.

– Разве я сказал что-то смешное? – со скрытой угрозой процедил Фабрегас.

– Нет. Просто мне интересно, что вы можете предложить.

– Многое. Вплоть до технического обеспечения вашей новой экспедиции. Кроме того, я готов оставить за вами некоторую степень свободы действий.

– И естественно, я получу вашу защиту и многие-многие блага отсюда вытекающие.

– Естественно. Только я не люблю, когда в отношении меня иронизируют.

– А я не люблю, когда мне так нагло навязывают условия.

Фабрегас моргнул и с шумом выдохнул через нос. А на лице его проступил багрянец. В нём без труда читалось жгучее желание схватить не весть что возомнившего о себе старика за волосы (или за уши – за коротенький ёжик не очень-то ухватишься) и пару-тройку раз стукнуть лбом о стол. В его воображении прямо таки предстала эта картина во всей своей красе. Но неожиданно воображаемая картина сменилась другой – как его самого плющат мордой об стол. И вот, с усилием подавляемый порыв, сошёл на нет. Ошарашенный Фабрегас сдержался. Глядишь – уже и ноздри его перестали раздуваться.

– Скажите, – произнёс он поддельно мягким голосом, – а кого вы представляете?

Где-то внутри Краснов порадовался своей маленькой победе, для которой и усилий-то особенных не потребовалось, благодаря бурлившим в котле черепной коробки эмоциям Канальи.

– Ах, вот, что вас терзало все эти недели? – ответствовал Пётр Викторович с лёгкой издёвкой. – Не стоит ли за мной кто-то, кто вам не по зубам? А может я, как говорят в Фалонте, вольная птица, а? Хотя нет, в это вы не поверите, поскольку способны осмыслить уровень организации экспедиции в запретные территории. Так кто же я, по-вашему? Подставной кладоискатель? Тот самый крючок, с помощью которого коварные фараоны мечтают упрятать вас за решётку? Но, право, не серьёзно же как-то пытаться потопить вас на нелегальной платине. По местным законам, тут и криминал-то едва ли есть. Вопросы-вопросы. Одни вопросы. А ответов у вас нет.

Краснов ухмыльнулся, наблюдая, как у Фабрегаса начинает набирать обороты бешенство, и продолжил:

– Да, ответов у вас до сих пор нет. В полиции, на том уровне, который вам доступен, вы ничего про меня не узнали. Ни с одной из фалонтских группировок я, по вашим сведениям, не связан. Так что, насколько видится лично мне, у вас остаются лишь два более-менее логичных вывода. Первый – я как-то связан с СМБ. Но право же, вы для них фигура из другой плоскости, да и мелковатая фигура, чтобы мараться, возясь с вами. Для эмбэшников гораздо интересней и привычней выявлять 'коварных и подлых' ютонских шпионов и их пособников. Поэтому, этот вариант мы отбросим. Второй вариант – я один из удачливых расхитителей древних ценностей, по каким-то своим причинам решивший осесть в Фалонте. А раз так, тогда я заведомо нахожусь в невыгодном положении и буду только рад найти чьё-то покровительство. А если вдруг я с гонором окажусь, то всегда есть отлаженные способы моего вразумления… Надеюсь, я близко к истине описал ход ваших умозаключений?

Фабрегаса прорвало. Вскочив, он навис над столом. Он учащенно дышал. Он уставился немигающим, полным бешенства, взглядом в глаза Краснову. Последовавшие за тем слова, он просто выплёвывал:

– Ты!!! Скажи мне, ты сумасшедший?!! Кого ты из себя корчишь?!! – он чуть не поперхнулся и задышав более ровно, перешёл на родной язык: – El cretino!!!

– Ой, только не надо изображать арагонский темперамент. Ты что думаешь, на меня подействует твой припадок?

– Ты и в самом деле слаб на голову? Ты же отсюда не выйдешь! Неужели я, по-твоему, способен отдать 'золотую утку' кому-то другому?

– Это арагонский фольклор? Ценю. Только вот в своих планах, дорогой Леонель, ты допустил одну ошибку. Я тебе не 'золотая утка'. Ни тебе, ни кому-то другому. Ты и тебе подобные мне и на хер не нужны. А пришёл я к тебе сюда, чтобы устранить проблему. Мало того, что ты пустил за мной глаза, что само по себе привлекло ко мне ненужное внимание, так ещё вокруг меня начали появляться трупы.

– Трупы будут всегда, если кто-то зарится на чужое!

– Да-а, вижу, и на меня ты уже смотришь как на труп. Но неужели я, по-твоему, такой идиот, что позволив отобрать у себя оружие, я не позаботился о безопасности?

При этих словах у двери дёрнулся телохранитель, рефлекторно схватившись за заткнутый за пояс пистолет. Оружия, однако, он не выхватил, так как явной угрозы не усмотрел, да и прямого приказа от босса не было. А Фабрегас как-то нервно подгрёб к себе 'Сичкарь', внимательно, при этом, следя за движениями гостя. Но Краснов остался неподвижен, если не считать растянувшихся в новой ухмылке губ.

– Не люблю, когда блефуют, – процедил Фабрегас.

– Это как угодно. Я тоже не люблю блефовать.

– Ждите гостей, Пётр Викторович, – через 'таблетку' сообщил Еронцев. – На полицию не похожи… Да, это не полиция, скорее конкурирующая банда, или как это у вас там называется? Два грузовика с боевиками разгрузились в квартале от казино. Идут дворами, окружая по периметру. Численность – до сорока человек.

– Доигрался, твою мать! – не сдержался Краснов, зло зыркнув на Фабрегаса. – Труби тревогу, Леонель! Сейчас здесь катавасия начнётся.

– Ты точно спятил! – Фабрегас прикусил нижнюю губу, всерьёз подозревая у собеседника умопомрачение.

– Я может и спятил, а ты сейчас пожнёшь плоды собственного темперамента. В глазах Фабрегаса промелькнула догадка.

– Губастый!

– Не знаю, губастый или щекастый, но они уже близко.

– Но как? Откуда ты можешь?..

– Оттуда, отсюда. Какая сейчас разница?

– Хвост, гад, привёл?

– Десять хвостов! И каждый со своей жопой, идиот! Послушай, Леонель, мне очень хочется дать тебе в морду. Поэтому, заткнись и соберись. Сейчас тебя, а заодно и меня, начнут убивать. Звони кому надо, пусть срочно выпроваживают клиентов. В твоих же интересах не допустить в казино бойни.

– Губастый. Вот падаль! – Фабрегас очень даже не солидно прошмыгнул к бару, где наполнил доверху рюмку конька, пролив не мало на ковёр, и залпом опрокинул её, начисто позабыв про язву. – Это война! 'Слизняк!' – подумал Краснов, а вслух произнёс:

– Ты сам кузнец своего счастья.

– Какой кузнец! – не понял Фабрегас смысла неизвестной ему поговорки. – Где… Куда делся телефон?

За ходом переговоров Краснова и Канальи Красевич следил со своей позиции через 'таблетку'. Сам факт таких переговоров с преступным лидером у него вызывал внутренний протест. В прошлом офицер спецотряда полиции, Ярема Красевич привык выполнять поставленные задачи радикально – либо безоговорочная сдача, либо уничтожение. И в самом деле, он был глубоко убеждён, что незачем арестовывать шедших на активное сопротивление преступников. За это убеждение он в своё время и поплатился.

Но в сложившихся обстоятельствах он признавал правоту старика – устранение Фабрегаса ровным счётом ничего не решит. На его место в крупной и разветвлённой организации выдвинется другой – самый 'достойный' кандидат и история повторится. Проблема только в том, что таких крупных группировок в Фалонте было несколько.

Двое фабрегасовских молодчиков были перед ним как на ладони. Угрюмые, настороженные и накаченные с помощью химии амбалы. Для разборок в качестве расходных бойцов или для устрашения обывателей они годились, но для серьёзного дела им не хватало выучки.

– Пах! Пах! – сказал Красевич, выходя из укрытия, – вы убиты. А ваш главный, за той колонной, убит первым.

Амбалы синхронно развернулись к нему, синхронно выпучили обалдевшие глаза, пытаясь сообразить, как смог этот чужак незаметно подойти так близко, и так же синхронно наставили на него пистолеты.

– Дебилы! – заорал на них тот самый 'главный, за той колонной', бывший у Фабрегаса кем-то вроде начальника охраны. – За лестницей смотрите!

– Проводи меня к своему боссу, – спокойно предложил ему Красевич.

Начальник охраны, круглолицый крепыш, отмеченный давним косым и уродливым шрамом поперек горла, смотрел на него со злостью, быстро однако оценив чего стоит этот незнакомец. Рассудив, что при желании чужак мог бы положить всех троих, но не положил, а следовательно, от него, пожалуй, не исходит явная опасность, крепыш сделал жест 'следуй за мной'. А Красевич мимоходом отметил, что на кистях у круглолицего имелись малозаметные шрамы от сведённых татуировок.

Миновав пару поворотов, они вышли к огромной чёрной двери, где дежуривший амбал встрепенулся было при их появлении, но был успокоен круглолицым, показавшим жест, мол, всё нормально. Здесь начальник охраны адресовал Красевичу предостерегающий взгляд и бросил:

– Пошли, что ли.

Наблюдая, как Фабрегас спокойно и делово раздает приказы по телефону, не повышая голоса и не прибегая к ругани, Краснов успел изменить о нём своё мнение. Теперь Каналья не казался больше слизняком, недавний приступ растерянности на грани паники был, видимо, минутной слабостью. За последние минуты между ними возникло хрупкое доверие, основанное на взаимном понимании того, что сейчас они находятся пусть и временно, но в одной лодке. А когда на пороге появились начальник охраны вместе с Красевичем, Фабрегас, не отнимая трубку от уха, махнул Краснову рукой, мол, со своим человеком разбирайся сам.

– Где остальные? – спросил Пётр Викторович, возвращая оружие в кобуру.

– Здесь внизу. Ждут.

– Хорошо, пусть ждут. Это вот-вот начнётся.

– Я с вами?

– Нет, Ярема. Сам справлюсь. Действуй по обстановке. Но помни, чердак за тобой. Уходить будем поверху. Не хватало ещё на случайную пулю нарваться где-нибудь в подворотне.

– А если штурм не выдохнется до подхода полиции?

– Тогда посмотрим, какова будет плотность оцепления. Попытаемся проскочить. Но это если нам крышу отрежут. Ну всё, иди.

Красевич кивнул и развернулся к двери. А на улице в это время раздались первые выстрелы.

Давка на выходе из казино успела рассосаться. Смолкли оханья, крики, ругань, клиенты и персонал улепётывали со всех ног, лишь только разошлась весть, что 'Фунт счастья' станет ареной войны между бандами в духе прошлого десятилетия. Пользуясь паникой и неразберихой, особо предприимчивые посетители успели умыкнуть фишки и некоторые другие попавшиеся под руку ценности. А иные посетители впоследствии ещё обнаружат, что лишились бумажников, часов или украшений. Давка – штука страшная, там и жизни лишиться можно. А можно и разжиться позаимствованными вещичками, публика-то среди клиентов попадается всякая, кому азарт и досуг, а кому и работа.

Итак, с первыми выстрелами казино почти опустело. Внутри оставалось около двух десятков охранников и телохранителей Фабрегаса, да группа Краснова.

На штурм боевики Губастого пошли одновременно со всех направлений. На решётки, ограждающие окна первого этажа, полетели крючья и альпинистские кошки. Усилий, чтобы выворотить решётки много не требовалось, два-три удальца расправлялись с ними за считанные секунды. В беззащитные окна полетели булыжники и бутылки с бензином с подожженными, в качестве фитилей, промасленными тряпками. В парадный вход вломились сразу десять боевиков, паля на ходу по всем направлениям. Вооружены они были в основном 'Стэрдвиками' – гладкоствольными ружьями 16 калибра, состоявшими на вооружении сокарской полиции и жандармерии. Картечь 'Стэрдвика' способна была выкосить на линии огня все живое на дистанции 50-60 метров. Но даже такой дальности внутри казино не требовалось. Те из охранников, что по глупости решили встретить атакующих непосредственно у входа, мгновенно стали окровавленными трупами. Остальные несколько неудачников были сметены картечью вместе с их импровизированными баррикадами уже в самом холле на ближних подступах к центральному входу. Вслед за камнями и бутылками в окна полезли остальные боевики, очищая от защитников брошенные персоналом помещения и коридоры, нисколько не препятствуя распространению пожаров. За несколько минут первый этаж был захвачен, а Фабрегас лишился половины своих людей. Нападавшие потеряли только одного убитым и ещё шестеро были легко ранены.

К подобной ситуации Фабрегас был внутренне готов, сказалась его старая закалка, когда каких-то десять-двенадцать лет назад он сам был обычным бойцом на войне между фалонтскими группировками. Именно с тех времён началось его стремительное возвышение. Но среди его людей – он сам, да ещё его начальник охраны Ксавьер, по кличке Бронелоб, были хоть на что-то годны. Остальные – молодняк, крутые только в собственных глазах, уже начали заметно скисать. Упадок морального духа среди молодняка беспокоил Фабрегаса всерьёз. Одно радовало – вынужденные союзники – Корф и его люди держались молодцом.

На помощь Фабрегас особо не рассчитывал. Подкрепления из верных людей успеет в лучшем случае к самой развязке. Куда вероятней, что первой сюда доберётся полиция. Единственное, что он мог сделать в этот момент, это удерживать сильно уменьшившейся горсткой своих бойцов все лестницы на подходе ко второму этажу. Собственно, лестниц было три – центральная, ведущая их холла, запасная, начинавшаяся в главном игровом зале, и пожарная, та самая, по которой днём шастал Оракул. Надёжно перекрыть их Фабрегас не мог, отчего теперь кусал локти, с опозданием сообразив, что надо было с самого начала сдать первый этаж.

Обнадёженные лёгким успехом, с которым удалось захватить первый этаж, боевики Губастого принялись штурмовать центральную и запасную лестницы. У пожарной их оказалось слишком мало, там завязалась вялая перестрелка. Зато у центральной плотность огня оказалась таковой, что буханья 'Стэрдвиков' и разномастных пистолетов слились в сплошную какофонию. Под прикрытием плотного огня, вверх ломанулась полудюжина отчаянных голов. Первому же из них пуля попала аккурат между глаз, причём выстрел побелевшего от испуга охранника был не прицельный. Ещё один поймал грудью сразу четыре пули, отбросившие его назад на ступени. Третьего двумя выстрелами скосил Бронелоб. А бежавшего за его спиной срезал Кочевник, которому для точного выстрела сильно мешал передний боевик, поэтому разрывная пуля угодила чуть выше локтя, но сотворила из плоти сплошное месиво. Остальные поспешили ретироваться, подхватив потерявшего сознание товарища с изувеченной рукой. На запасной лестнице, где находились Краснов и Оракул, попытка штурма тоже провалилась, но количество людей Фабрегаса уменьшилось на одного.

Кочевник укрылся за перевёрнутым на бок массивным столом, вытащенным в проход из ближайшей комнаты. От позиции до первой ступени было метров пятнадцать. Рядом с ним находился бледный охранник, даром что здоровенный детина, периодически вытирающий потные ладони о брюки. А где-то сзади вдоль стен расположились ещё один охранник и Бронелоб.

После первой неудачной атаки, внизу раздались неразборчивые крики, судя по всему – угрозы и ругань. Следом на этаж полетели бутылки с бензином. Одна, вторая, третья… Четвёртая. Три приземлились где-то на полпути к столу, разбившись с глухим хлопком и звоном разлетающихся осколков стекла. Последняя влепилась в стену, по которой растеклись воспламенившиеся брызги. Судя по зачадившим очагам, бензин в бутылках был смешен с машинным маслом и так быстро, как хотелось бы, не прогорит. А удушливого, воспаряющего вверх дыма становилось все больше и больше. Вскоре стало трудно дышать, запершило в горле и заслезились глаза. Кочевник и, сидевший рядом детина, закашлялись. А когда снизу раздались новые выстрелы, охранник окончательно потерял над собой контроль, начав медленно пятиться, рефлекторно вжимая голову в плечи, когда рикошетирующие пули загуляли по коридору. Кочевник уже хотел схватить его за шиворот, но упустил момент, прижавшись к столу, совсем рядом по стене чиркнула отскочившая от потолка пуля. Охранник же в это время вскочил на ноги и, с воплем: 'Бежим!', бросился прочь от лестницы.

Но далеко он не убежал. Его перехватил Бронелоб, раскроивший ему нос одним мощным ударом. От удара паникёр опрокинулся на пятую точку, а подручный Фабрегаса от души пнул его по ребрам.

– Ты куда, т-тварь? – прорычал он, хватая паникера за ворот рубашки, тыча при этом дулом 'Ланцера' в окровавленный нос. – Н-назад!

Столь радикальное воздействие возымело успех. Ещё бы не возымело! Совсем недавно этот 'боец' был крутым в собственных глазах, ощущая за спиной силу авторитета самого Канальи. Теперь же, когда приходится платить за принадлежность к организации, платить собственной кровью, а то и, чего доброго, жизнью, вся крутость мгновенно испарилась. И переросла в панику. А потом тебя вдруг бьют по морде да тычут стволом. Тогда и дуло калибра 8,89, остро пахнущее пороховой гарью, кажется бездонным колодцем, ведущим в мир иной. От панического приступа у детины не осталось и следа. Всё же нехотя, но он вернулся назад.

Краснов и Оракул, вместе Фабрегасом и двумя телохранителями, обороняли запасную лестницу. Оракул спрятал иглострел, решив, что сейчас от него мало толку, и, склонился над валявшимся рядом убитым охранником, вытащил из его руки 9-мм PF66, производившийся в Сокаре по лицензии Островного Союза. Поискав по карманам убитого запасные обоймы, он нашел только две. В магазине пистолета осталось два патрона из десяти, точнее – три, ещё один в патроннике.

– Эй, лови! – поделился с ним обоймой Фабрегас, державший по PF66 в каждой руке.

Оракул благодарно кивнул, сменил обойму и тут раздался хлопок бьющейся бутылки. За первой полетели остальные – не меньше десятка. А то и все полтора. Очень скоро дым начал выедать глаза, а от жара теперь нельзя было подойти к лестнице близко. Хотя, конечно, подойти можно было, если возникнет желание добровольно стать факелом. Однако боевики пошли на безумие. Мелкокалиберные пули рикошетировали от стен и потолка, уносясь по узким извилистым коридорам. Более тяжелые пули по большей части застревали в препятствиях, как и часть картечи, как и стрелки от 'Стэрдвиков'. Охнув, телохранитель Фабрегаса грузно осел на колени, получив рикошет в живот, и по злому року следующая пуля, отскочившая от стены где-то под самым потолком, впилась ему в шею. Уже мёртвый, он рухнул лицом в пол, успев обрызгать кровяным фонтаном сидевшего рядом на корточках босса.

– Эй, Каналья!!! – крикнули снизу. – Ты там, Каналья?! Ты скоро подохнешь! Вместо ответа Фабрегас сплюнул.

С лестницы повалили почти не различимые в дыму боевики, стреляя на ходу скорее из страха, чем исходя из реальной возможности нанести урон, и каждый держал по бутылке в руке. Под кинжальным огнём они тут же падали, но двое успели таки бросить бутылки, которые разбились совсем близко от оборонявшихся. Осколки стекла ударили Оракула по ногам, не причинив вреда. А вот мгновенно воспламенившиеся брызги задели его, вызвав острую боль. Кроме одежды, несколько мелких брызг попало на пальцы левой руки и под самый подбородок. Вскочив как ошпаренный, а собственно он таковым и был, Оракул заблажил, притирая поражённую кожу, после чего сбросил начавший тлеть пиджак. В горячке, он уже через секунду забыл о боли, затоптал пиджак и вновь одел его. А по лестнице уже подымалась вторая группа.

Упорство боевиков поражало. Они пёрли не считаясь с потерями. Потеряв ещё пятерых, люди Губастого заставили защитников отступить в глубь коридоров. Дождь картечи и стрелок был настолько плотным, что оставаться на прежних местах было равносильно самоубийству. Пара стрелочек от 'Стэрдвика' засели в правом плече Краснова у самой ключицы. Одна впилась довольно глубоко, вторая, к счастью, застряла в плотной материи, лишь по касательной войдя в кожу. Краснов избавился от стрелочек, мимоходом рассмотрев их миниатюрное оперение, чем-то напоминающее и оперение его собственных инопланетных игл, и оперение управляемых снарядов, которых на Темискире, кажется, ещё не придумали. Пострадал и последний телохранитель Фабрегаса, он держался за левый бок, куда его зацепила картечь.

Отступив, защитники заняли новые позиции. Краснов улёгся посреди зала на ковровой дорожке, сразу за постаментом, на котором пребывала не лишённая изящества скульптура обнаженного атлета. Оракул укрылся в нише между боковыми проходами, уходившими куда-то вглубь здания. Фабрегас притаился за миниатюрным фонтаном, увенчанным скульптурной композицией на тему подружек-русалок. А его верный амбал успел перегородить проход выдранными из угла зала креслами и теперь пристроился неподалеку от босса.

После небольшой заминки, люди Губастого издалека начали планомерный обстрел зала. Сейчас они на рожон не лезли, сообразив, что теперь преспокойно могут обойти осаждённых, чем, видимо, они и занялись. Да и чадящие огненные пятна не способствовали больше желанию атаковать в лоб. От частых попаданий в перегородившие проход кресла, те на глазах превращались в хлам. Картечь в клочья рвала обивку, пули вышибали снопы щепок. Над головой Краснова по статуи все чаще щелкали дробинки, а одна из пуль ударила в постамент, больно обдав высеченными крошками осколков по макушке. На обстрел изредка отвечал Фабрегас, не давая шибко разгуляться атакующим. Оракул и телохранитель пока не стреляли, с их позиций было мало что видно. А Краснов, улучив момент, пальнул пару раз по с трудом различимой из-за дыма фигуре в конце прохода. Но попал или нет, он не узнал, шваркнувшая по ноге скульптуры пуля заставила его рефлекторно пригнуться.

– Корф! – привлёк к себе внимание Фабрегас и жестами объяснил, что хочет предпринять обходной манёвр через один из боковых проходов.

Краснов согласно кивнул и жестом показал Оракулу, чтобы тот занял бывшую позицию Канальи. Под прикрытием огня Краснова, Оракул одним рывком перебежал к фонтанчику, где и залег когда запоздавшие пули прошили воздух над ним.

А Красевич в это время вытаскивал иглу, с окрашенным в красное оперением, из шеи убитого боевика. Игла, к сожалению, оказалась погнутой и для повторного выстрела не годилась, но остатков яда на утолщенной головке вполне хватило бы на мгновенный пропуск в мир иной. Тело боевика Красевич аккуратно переволок в уголок подальше от хлипкой лесенки на чердак. Чуть ниже, у лестничной площадки между третьим этажом и чердаком, валялся второй труп с уже извлеченной иглой. Иглы, естественно, никто коллекционировать не собирался, просто Красевич старался по привычке не оставлять следов. На Темискире чего-то подобного иглострелу не было и не предвиделось, так зачем привлекать лишний интерес криминалистов, а там, вероятно, и людей из СМБ? А что до яда, то он через четверть часа бесследно распадётся на не вызывающие подозрения органические молекулы.

Стараясь себя не выдать, Красевич поднялся по дрогнувшей лестнице к раскрытому на распашку люку, прислушался к возне на чердаке и осторожно выглянул. В дюжине метров от люка находился лохматый, нервно переминавшийся с ноги на ногу бандит из той же компании, что и свежепреставившиеся трупы. Стоял лохматый у 'пробитого' в крыше окна с только что вывороченными тяжелыми ставнями. Он явно кого-то здесь встречал.

– Держи! – послышалось с той стороны крыши.

Лохматый забрал протянутый дробовик и протянул кому-то руку. С крыши на чердак ввалился запыхавшийся боевик и на четвереньках отполз в сторону от окна. А лохматый выглянул наружу.

– Это все?! – спросил он и, видимо, получив ответ, добавил: – Давайте живее.

Словно только это и хотел услышать, Красевич навел на него пистолет. Грянул выстрел. Лохматый рухнул на подельника, жизнь которого оборвали две выпущенные следом пули. Красевич взобрался на чердак и припустился к окошку. На крыше казино находились двое. Ближайший в упор получил пулю в лицо и, перекувыркнувшись через голову, стал сползать вниз. Второй в этот момент как раз забирался на карниз. Свою пулю он так и не получил, его снёс застреленный боевик. А его отчаянный вопль вскоре оборвался. На крыше вплотную примыкавшего к казино дома ждал своей очереди ещё один бандит. Он пару раз выстрелил из 'Стэрдвика' по окну, но Красевича там уже не было. Прозвучал и третий выстрел, обдавший картечью оконный проём. Не высовывая головы, Красевич произвел четыре выстрела подряд, поведя стволом справа налево. Выстрелы боевика не зацепили, но заставили его распластаться на крыше. Но это ему не помогло, даже в сумерках он был слишком хорошей мишенью. Следующие два выстрела Красевич произвел прицельно, попав в спину и куда-то под шею. Потом отошёл от окна, поставив пистолет на предохранитель. Возможности 'Берты' ему не очень-то пришлись по вкусу, с непривычки раздражали отсутствие автоспуска, да и боевой вес в почти два килограмма. Компенсировало эти недостатки одно – 21 патрон в магазине.

Отойдя от окна, Ярема подобрал дробовик. Магазин оказался полным. Обыскал трупы, но патронов к 'Стэрдвику' у них не было.

Спустившись с чердака, он поспешил на второй этаж, перепрыгивая по пути через трупы троих охранников, глупо погибших у лестничного пролёта.

…Стараясь не шуметь, Фабрегас с телохранителем быстро миновали проход и, прекрасно зная планировку казино, насквозь прошли несколькими смежными помещениями, очутились в итоге позади ничего не подозревающих боевиков. Перед ними предстали шестеро молодчиков, вооруженных 'Стэрдвиками', но помимо гладкостволок, у каждого за поясом или в кармане имелось по пистолету, а у одного ещё и полицейский карабин, закинутый за плечо. А если к этому добавить ещё и по зажигательной бутылке на брата, то становилось очевидно, что появись они где-то в тылу – засевшие в зале умрут за считанные секунды. Фабрегас оценил ситуацию мгновенно, а момент был как раз самый благоприятный – никто из шестерых не смотрел назад. Он поднял оба пистолета одновременно с телохранителем. Три PF66 загрохотали в унисон. Разрядив обоймы, Фабрегас продолжал жать на спуск, вдыхая пороховую гарь, пока бесполезные щелчки ударников не достигли его сознания. Все шестеро боевиков лежали вповалку и только один всё ещё был жив, громко хрипя в стороне от убитых. Фабрегас подошёл к нему, меняя на ходу обоймы. Лицо раненого было чем-то ему знакомо. Через секунду он вспомнил, где видел его – среди телохранителей ныне мертвого лидера профсоюза лесорубов.

– Каналья… – прохрипел бывший 'лесоруб'. – Ты… Ты…

– К Губастому переметнулся, крыса? – Фабрегас сплюнул. – А не ты ли своего босса грохнул? Arde en el inferno!

Он выстрелил 'лесорубу' в лицо. А потом развернулся к телохранителю, дабы осмотреть его рану, и заметил, что тот под кайфом. И когда он только успел? Наркоманом он не был – это точно. Выходит, всегда таскал с собой 'анестезию'?

– Снимай пиджак, болван! – гаркнул Фабрегас. – И рубашку!

Телохранитель покорно исполнил приказ, а Фабрегас, вспомнив былое, разодрал некогда белоснежную рубашку на тонкие полосы и сноровисто перевязал с виду не опасную рану. Но это только с виду. Дьявол знает, сколько железа засело в его боку и как глубоко.

…Дым и жар, и неослабевающий натиск заставили Кочевника вместе с остальными отступить. У него оставалась последняя обойма, да и у охранников с патронами было не густо. Один только Бронелоб, знай палил себе, как будто имел неиссякаемый боезапас. Но Кочевник не унывал. Он вообще не имел такой привычки. Положение не казалось ему безнадёжным. Вот и очередная атака захлебнулась – в оставленном коридоре теперь валялись ещё два трупа боевиков, да один раненый затаился по ту сторону стола, за которым ещё недавно оборонялся сам Кочевник. Словом, вполне можно было воевать, ведь ничего посерьезней 'Стэрдвиков' и бутылок у атакующих замечено не было. Но их обошли. Случилось это резко и неожиданно.

Люди Губастого выскочили из-за поворота стремительно, ни единым звуком до этого не выдав своего приближения. Их было трое – вооруженных гладкостволками. И они бы всех положили за секунду-другую, окажись реакция Бронелоба и Кочевника не на высоте, ну или почти на высоте… Первый картечный выстрел пришелся в спину зазевавшегося охранника – того самого недавнего паникёра. Бронелоб и второй боевик выстрелили друг в друга одновременно. Пуля Бронелоба вошла противнику в челюсть и вышла из затылка вместе с мозгами и осколками черепа. А сам Бронелоб в упор получил картечь в грудь и тоже умер мгновенно. Кочевник упредил свою смерть на долю секунды, выстрелив от бедра. Разрывная пуля попала в цевье 'Стэрдвика', выбив ружье с линии прицеливания и размозжив державшую его кисть. Боевик, однако, выстрелить успел, но заряд картечи ушел в потолок. Вторая пуля прошла сквозь его шею, не задев позвонков и не разорвавшись. Последний охранник отомстил за смерть коллеги, всадив две пули оставшемуся боевику под сердце.

Раздумывая над тем, что оставаться на месте бессмысленно, Кочевник подобрал дробовик и переложил из чужого кармана в свой горсть патронов. Дробовик он дозарядил, добавив в надствольный магазин шестой патрон. Затем махнул рукой последнему охраннику.

– Давай за мной! И ружье захвати.

Они завернули в проход, из которого только что выскакивали враги. И были тут же обстреляны. Коридор оказался довольно длинным, метров тридцать пять-сорок, и каким-то загнутым что ли. Одинокий стрелок укрывался за углом в самом его конце и лупил по ним из 'Сичкаря' очередями по три выстрела. Очередей он успел сделать три. Первые две – по Кочевнику, но тот пустился в пляс. Со стороны показалось бы, что он чувствует, куда идут пули, но это было не совсем так. Разве только на уровне выработанного инстинкта он это чувствовал. Всё дело в тренировках и опыте. Вот и выходило, что ни одна из пуль так и не попала. Третья очередь пошла в охранника и каким-то чудом тоже его не зацепила, хотя он стал как вкопанный. Наверное, стрелок оказался слишком нервным.

Затрещиной выведя охранника из ступора, Кочевник подхватил его за локоть и они поспешили ретироваться на прежнюю позицию. А где-то в проходе со стороны лестницы что-то кричали и готовились к новой атаке. Был ещё и третий путь, открывавшийся с этого 'перекрестка'.

– А если мы сейчас туда пробежимся? Куда выйдем? – показал рукой Кочевник.

– Не-э, это мы выйдем нос к носу к этим мудерам. Там дальше коридор заворачивается по окружности. Планировка второго этажа такая. Радиальная, кажись, называется.

– Какая-какая? И кто ж эти лабиринты понаделал?!

Для отхода Кочевник выбрал прежний путь, но для начала надо было расправиться со стрелком. Он выглянул и отпрянул назад, моментально прозвучали выстрелы. Очередь прошла мимо, пули вонзились в стену почти без разброса. А Кочевник успел сделать безрезультатный выстрел из 'Хальнерса'. Дальше пошла короткая игра на нервах стрелка. То стрелок высунется и пальнет, то Кочевник выглянет и спровоцирует его зарядом картечи. Опустошив магазин, Кочевник вновь взял 'Хальнерс' и на этот раз выстрел оказался удачным. Четырехлинейная пуля ударила в стенку рядом с лицом стрелка, внутри пули ударник по инерции сжал предохранительную пружину и ударил по капсюлю, чем вызвал подрыв заряда. Вместе с выбитыми осколками штукатурки и бетона, осколки пулевой оболочки попали боевику в лицо и вошли в глаз.

– Пошли!

Они бросились в коридор. Стрелок оказался жив, но был надолго, если не навсегда выведен из строя и не представлял угрозы. Хоть это и был обычный бандит, а не вражеский солдат, которого можно взять в плен, Кочевник не дал охраннику его добить. Но 'Сичкарь' на всякий случай взял себе. Да и патронов для 'Хальнерса' в обойме оставалось всего два.

Они побежали дальше. А Кочевник на ходу гадал живы ли Краснов и Оракул. И где, чёрт подери, Ярема?

Красевич, между тем, разрядил 'Стэрдвик' в не ожидавшего его появления боевика и выстрелил вдогонку во второго. Но тот успел юркнуть в дверь ближайшей комнаты. Тогда Ярема подошел поближе разбил ногой захлопнувшийся дверной замок. Хлипковат замок оказался. От силы удара дверь распахнулась, словно тугая пружина, и резко отскочила обратно, встав в прежнее положение.

К его ногам подкатилась винная бутылка с огнесмесью, которую при падении сшиб застреленный бандит. Встав сбоку от двери, Красевич распахнул её ударом ноги. Потом выставил в проем ружье и наугад расстрелял до конца магазин. В ответ раздалось несколько пистолетных выстрелов.

– Ладно, – сказал себе Ярема и вернулся за бутылкой.

Огонь, высеченный зажигалкой, мгновенно захватил промасленную тряпку. И вот бутылка полетела в комнату, которая к слову оказалась совсем крохотной. Не прошло и минуты, как засевший боевик закашлялся и сипло выкрикнул:

– Не стреляй, гад! Красевич молчал.

– Не стреляй, я выйду! – вновь выкрикнул боевик. – Ты ведь не под Канальей? Не стреляй, я легавым сдамся!

– Ну выходи, выходи.

На пол у дверного проема лязгнул пистолет. Вскоре появилась и настороженная чумазая физиономия. Молниеносным ударом Красевич послал боевика в нокаут, а потом вытащил за ноги безвольное тело.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять – штурм выдохся. Во-первых, боевики Губастого понесли такие потери, на которые они явно не были готовы. Даже не видя картину в целом, они больше не горели желанием продолжать бой и откровенно саботировали приказы своих звеньевых. Во-вторых, идя коридорами второго этажа, Красевич стал замечать давление на психику. У него появилось муторное ощущение неуверенности и тревоги. Зная, что это всё штучки Краснова, а то и Оракула, он старался на свои ощущения внимания не обращать. Но всё равно было не по себе. Он держал направление, ориентируясь на шум перестрелки, которая вскоре затихла. Как оказалось, последняя организованная группа, а вернее кучка боевиков поспешила смыться из казино.

Первым он увидел Оракула, а затем и обрадованных его появлением Краснова и Кочевника. Поодаль пребывал в одиночестве последний, видимо, охранник казино.

– А вот и я.

– Явилась, пропажа, – сказал Кочевник. – Теперь все в сборе. А как с этим?

Все одновременно посмотрели на охранника, съёжившегося от столь пристального внимания к его персоне.

– Пойди-ка, дружок, погуляй куда-нибудь, – обратился к нему Краснов.

С явным облегчением, охранник поспешил поскорее скрыться подальше. А Краснов продолжил:

– С ним? Да никак! Что он, собственно, знает?

– А словесный портрет? – спросил Оракул.

– А что 'словесный портрет'? – удивился Красевич. – С ним или без него, все равно составят. И заснимут нас где-нибудь на улице, тут уж будь уверен.

– Да нет, – Кочевник улыбнулся. – Сашка предлагает добить всех, кто в 'Фунте' остался. А потом везде свои пальчики постирать, а для пущей уверенности разнести пожар по всему казино. Верно?

– Ага! И заодно сжечь Фалонт!

– Так, молодёжь! – вмешался Краснов. – Ничего жечь не будем. Не до шуток. Вот-вот полиция примчится, а то и батальон жандармов.

– А как быть с Фабрегасом? – не унимался Оракул.

– К чёрту Фабрегаса! Он кашу заварил, пусть сам и расхлёбывает, – высказал Кочевник.

– Согласен, – кивнул Краснов. – Уходим верхами. Как с чердаком, Ярема, чисто?

– Все чисто, Пётр Викторович. Вот только не знаю, как вы с вашей раной…

– Царапины, – отмахнулся Краснов. – Как-нибудь справлюсь. Показывай дорогу.

Глава 3

Нападение на 'Фунт счастья' порядочно растормошило относительно спокойный Фалонт. На утро не только все местные, но и чуть ли не каждая из сокарских газет пестрели заголовками типа: 'Ночная бойня в казино', 'Новая война преступных группировок', 'Возвращение старых времён', и прочая, и прочая. Злополучное казино было взято в плотное жандармское оцепление, внутри которого суетились криминалисты, следователи и прокуроры. Ходили слухи, что там видели даже вице-мэра и начальника фалонтского департамента полиции. А ещё ходили слухи, что во внутренний дворик 'Фунта счастья' рано утром подогнали несколько грузовиков, а в полдень, никого к ним не допуская, в грузовики забрасывали десятки трупов. Было ещё не мало слухов, от откровенно нелепых, до вполне правдоподобных, вроде заранее спланированной жандармской операции, мол, властям надоели такие фигуры как Каналья. Впрочем, последний слух можно было легко объяснить – в последующие два дня по городу прокатились облавы и аресты. Хватали всех подозрительных, многих, конечно, потом быстренько отпускали, все-таки уголовно-процессуальные законы никто не отменял. Но облавы мало что дали, попадалась в основном мелкая шушера, да адвокатам здорово работы добавилось. Губастый, например, со всем своим окружением благополучно лёг на дно. А высокие полицейские чины всерьёз задумались, не обернётся ли нападение на Каналью возрождением криминальных войн 136-139 и 142-143 годов? Ведь чины эти не по архивам знали с чего начинали Фабрегас и Губастый, да и сами они тогда ещё не были полковниками и бегали по улицам с риском нарваться на бандитскую пулю.

Журналистов, кстати, за оцепление не пропускали, ни газетчиков, ни телевизионщиков. И интервью им никто не давал, чего раньше не бывало. Смотря в своем номере дальновизор, Краснов и Комета стали свидетелями, как лощённый напыщенный репортёр пересказывал очередную сплетню, перемежая её с опусами на тему бессилия полиции и необходимости извести на корню криминалитет. А из толпы в репортёра полетел камень, да разбил ему лоб. Дрогнувшая камера (наверное оператор отшатнулся), выхватила толпу зевак, к которой уже ринулись жандармы. Толпа начала разбегаться, а окровавленного репортёра бесцеремонно погрузили на носилки и куда-то понесли оказавшиеся поблизости санитары.

Несмотря на поднявшуюся в городе волну, представители власти Краснова пока не беспокоили. В обоих смыслах. Тот же Фабрегас, судя по некоторым газетным статьям, полицией даже не задерживался, а проходил как потерпевший. Поговаривали о выписанных им из столицы адвокатах.

'Адлон', между тем, Краснову надоел, последние дни он и Хельга подыскивали съёмное жильё и остановили свой выбор на приличном одноэтажном домике в респектабельном районе Фалонта. Параллельно Пётр Викторович искал подход к аргивейскому консульству. Приходилось посещать заведения, где бывали консульские сотрудники, по возможности зондировать их настроения и характеры, ведя осторожные разговоры в каком-нибудь охотничьем клубе. Исподволь выяснилось, что дела в консульстве шли не важно, сказывалась велгонская оккупация, а отсюда и плачевное финансовое состояние. Если бы не заграничные счета, доступные изгнанному аргивейскому правительству, вероятно, что консульская недвижимость пошла бы с молотка.

В снятом домике, хозяин которого укатил на полгода за океан, Краснов и Комета, к восторгу своему, обнаружили богатую библиотеку. Помимо беллетристики, нашлось много публицистических и исторических книг. Публицистика была весьма занимательна, даже если авторы освещали проблемы и события явно предвзято и однобоко. Но вот когда на глаза попался объёмистый фолиант по общей истории Темискиры, начиная со времен войны с рунхами, сердце Петра Викторовича ёкнуло. Это оказался сборник монографий нескольких авторов. Листая гладкие страницы плотной бумаги, он наткнулся на краткое и упрощенное описание хода Войны, с которым в целом остался согласен, а дальше шло изложение причин и последствий планетарной катастрофы:

'…и хоть в войне был достигнут коренной перелом, а рунхи были вынуждены оставлять целые сектора, Темискира (судя по всему, являвшаяся периферийной системой так называемой 'человеческой сферы' и располагавшаяся вдали от театров военных действий) внезапно оказалась блокирована флотом чужаков. Сокрушив орбитальную оборону, состоявшую из трёх устаревших орбитальных крепостей типа 'Нона' и жиденькой группировки боевых спутников, рунхи десантировали несколько ударных корпусов (по разным данным – от шести до восьми), которые на многие месяцы завязли в ожесточённых боях с войсками темискирского гарнизона. Добиваясь скорейшего овладевания планетой, захватчики проводили массированные бомбардировки с орбиты, не гнушаясь и ядерных ударов. Но цели так и не смогли достичь ни через месяц, как планировалось, ни через пять. Упорное сопротивление гарнизона и прибывшее, хоть и с большим опозданием, 4-е оперативное соединение 14-го флота (по архивным данным – в составе дивизии линейных кораблей, бригады лёгких крейсеров, трёх или четырёх дивизионов эсминцев, бригады штурмовиков и отряда кораблей обеспечения), с ходу попытавшееся деблокировать систему, все это вынудило рунхов спешно начать эвакуацию войск.

Древние хроники не сохранили точной даты разразившейся катастрофы, которую в истории нашей планеты принято именовать с большой буквы. Известно только, что сама Катастрофа произошла одномоментно, длилась исчезающе малый временной промежуток, а по масштабу распространения, охватила всю планетную систему. Однако, нет достаточных данных, как Катастрофа отразилась на самом нашем светиле, на других планетах и их лунах. Если судить по приведенным в хрониках исследованиям, с нашей системой практически ничего сколько-то-нибудь заметного не случилось. Планеты и луны не сошли со своих орбит, солнце не изменило своих астрофизических характеристик, а сама Темискира как будто бы тоже ничуть не изменилась. Потом только стало известно, когда начались сбои в навигации (в первые десятилетия часть техники продолжало исправно функционировать) и выявились прочие 'чудеса', так вот стало известно про незначительные смещения магнитных полюсов, про увеличение силы тяготения с 0,98G от стандартной до 1,05G, про смещение наклона оси на 1?40' и прочие странности. После отшумевших природных катаклизмов, вскрылась и ужасающая картина изменений ландшафта и климата, охватившая бoльшую часть суши. По невыясненной причине, изменениям в основном подверглись территории, пострадавшие от применения термоядерного и химического оружия. Так на нашей планете появились запретные территории или, так называемые, пустоши, которые по объективным причинам до сих пор остаются в крайней степени малоизученными, не смотря на многочисленные за последние века научные экспедиции.

Так что же мы знаем о пустошах? Мало. Настолько мало, что если обобщить все собранные из разных источников сведения, то получится мрачная картина враждебной человеку среды с собственной биосферой. Вдобавок среда эта зачастую заражена радиацией и изобилует зонами химического загрязнения. А некоторые 'горячие' местности и по сей день фонят настолько, что человек даже облаченный в средства высшей защиты не может находиться там дольше нескольких часов. В связи с этим надо ли говорить, сколько проблем возникает в наше время из-за ограниченности пригодной суши, на которой вынуждено ютиться современное человечество? Почти миллиардное население располагает не более чем третью суши! А если предположить гипотетически, что стало бы с нами, окажись и наши обжитые земли столь же видоизменёнными, утратившими свою геоморфность? Страшно даже представить.

Так что же всё-таки произошло в момент Катастрофы? В чем её причина и каков механизм? На эти вопросы до сих пор нет сколько-нибудь ясных ответов. Судить о Катастрофе мы можем только по её следствиям. А именно: появление на небе незнакомых для наших предков созвездий и туманностей, резкое и полное прекращение сообщений с другими системами 'человеческой сферы', а вследствие этого – начавшийся десятилетия спустя развал с трудом поддерживаемой инфраструктуры и общий технический упадок. И хотя Темискира обладала собственной промышленной базой, её оказалось совершенно не достаточно для поддержания должного техноуровня цивилизации. Не маловажную роль здесь сыграли и бомбардировки промышленных объектов чужаками.

А какова судьба захватчиков, не успевших эвакуироваться и застигнутых Катастрофой? В хрониках отображено их планомерное и неумолимое истребление. А те рунхи, что рассеялись среди населения, а они, как общеизвестно, обладали антропоморфной и даже вполне человеческой внешностью, те рунхи из года в год выявлялись и нещадно уничтожались – настолько велика была у наших предков ненависть к ним.

Что же касается причины Катастрофы, то на сей счёт существует одна, на мой взгляд заслуживающая по крайней мере упоминания, теория, которая однако признается апокрифичной многими авторитетными исследователями. Теория, основанная на показаниях некоторых пленённых чужаков. Суть её в том, что Катастрофа напрямую связана с неким доисторическим артефактом, хранящимся на Темискире не то десятки тысяч, не то миллионы лет. То есть, с артефактом созданным давно сгинувшей расой. И якобы стремление обладать этим артефактом и явилось главной, если не единственной причиной вторжения чужаков на Темискиру. Теории этой можно верить, а можно над ней и посмеяться, но она хоть как-то отвечает на ряд вопросов. Вот некоторые из них: 1) почему рунхи нанесли массированный удар по Темискире, являвшейся отдаленной, тыловой системой, причём, второстепенной системой с сомнительной военно-промышленной ценностью?; 2) почему они посчитали возможным извлечь из всех ТВД корабли, относящиеся к линейным силам, не считая 'маток' и вспомогательных сил? Бросить на захват планеты ударные корпуса численностью не менее трёхсот, а по другим данным – трёхсот пятидесяти тысяч воинов? Да ещё тяжелая планетарная техника и атмосферная авиация? Привлечь для высадки планетарных войск группировку десантно-штурмовых кораблей? Это только часть вопросов. Конечно, как одну из причин вражеского удара можно привести тот факт, что наша планета за последние 12 лет войны превратилась в крупнейшую эвакуационную систему, куда сверхгигантские транспорты десятками тысяч за рейс перевозили жителей многих миров, чтобы защитить таким образом гражданское население от опустошительных бомбардировок. (Как отвлеченный факт, стоит упомянуть, что за 12 лет число рейсов составило многие тысячи, как результат – и до того неоднородное население Темискиры стало вскоре ещё более пёстрым.) Но и в самом деле, рассматривать наш мир как цель для удара только лишь по причине превращения планеты в крупнейший эвакопункт, к тому же к исходу войны, когда военно-экономическое напряжение сил и средств чужаков достигло своего максимума – это не пришло бы в голову и самому бездарному рунховскому стратегу. А ведь, как известно, в силу особенностей иерархической системы, бездарностей в правящих кругах и в более низших властных эшелонах у рунхов не было. Вот почему версия, связанная с артефактом становится, по-моему, ещё более интересной. И на мой взгляд, эта версия хотя бы предлагает объяснение внезапного обрыва всех сообщений с метрополией, ведь по показаниям тех же, в последствии казнённых чужаков, система Темискиры 'выпала' в совершенно иную вселенную.

Современной исторической наукой Катастрофу принято считать за точку отсчета новой истории Темискиры. Этот губительный катаклизм произошел около трёхсот лет назад и в течение четырёх-пяти десятилетий после него протекал трагический период упадка, сменившийся почти полувеком так называемой 'дикости', полувеком оставившим столь неизгладимое влияние на нашу историю, что его принято обозначать как отдельную эпоху. Саму эпоху Дикости (Э.Д.) можно охарактеризовать как гротескное сочетание остатков высоких технологий и примитивизма, и как столкновение старых этических ценностей с новыми, когда человек заново учился всему тому, на что раньше ему понадобились тысячелетия. Сюда можно отнести и слом социальных формаций и пестроту самых разных способов производства, и военно-политические протогосударства на основе полуфеодальной системы. Остается только порадоваться, что путь темискирцев оказался не так тернист, как путь их прапредков-землян, если сделать сравнительный анализ используя сохранившуюся историческую литературу.

На смену Дикой эпохе пришла Эпоха Возрождения (Э.В.). Именно тогда человечество Темискиры совершило короткий качественный скачок от примитивных технологий до того их уровня, без которого наш современник и не мыслит себе цивилизацию. Возникла и повсеместно распространилась электрификация, наряду с чёрной, возродилась цветная металлургия, появилась химическая промышленность, произошел переход от конной тяги к пару, а позже и к двигателям внутреннего сгорания. Впрочём, от конной тяги мы так до конца и не отказались. Возникло авиа– и кораблестроение. И многое другое. Возникли новые, в том числе и современные государства. Изменились и формы политического устройства (исключение здесь составляет Великое Герцогство Арагонское, застывшее в неофеодализме).

Наконец – Эпоха Стабильности (Э.С.). Эпоха в которой мы живём сейчас. Эра, которую некоторые мои коллеги в насмешку называют 'эпохой стагнации'. Как не прискорбно об этом писать, но я по большему счёту разделяю эту точку зрения. Мы живём прежними достижениями, научно-технический прогресс протекает настолько малым темпом, что его только с натяжкой можно назвать прогрессом. 'В основном мы заняты только модернизацией и оптимизацией', – признаются одни учёные и инженеры. 'Страшно представить, что когда-то вновь изобретут атомное, а после и термоядерное оружие, которое потом обязательно применят, – говорят другие, – хватит и воссоздания фосгена и люизита'. Кто знает, может они и правы? Не стану судить, ибо и такая точка зрения имеет право на жизнь, если вспомнить, что нас окружают бесконечные пустоши…'

(Из вступления в краткий курс мировой истории.

Андриан Вронский, Старградский Университет,

131 г.Э.С.)

Краснов отложил книгу, задумавшись над историческими аналогиями, которые поражали его, не смотря на очевидность. Поражали в первую очередь совпадением терминов, словно темискирские историки каким-то образом приобщились к единому информационному полю человечества, благо есть соответствующие теории на сей счёт. Катастрофа 'человеческой сферы' – катастрофа галактического масштаба, когда на истощённых Войной планетах вынужденно объединённого человечества, экономика не то что оказалась в коматозном состоянии, а просто перестала существовать. Что привело к десятилетиям Упадка. И Катастрофа на Темискире – планетарного масштаба, тоже приведшая к своему Упадку, а затем к Эпохе Дикости. А вот о 12 годах существования Темискиры в качестве крупнейшего эвакопункта, Пётр Викторович ничего не знал. Теперь хоть понятно откуда здесь такая численность и разношёрстность населения. И, наконец, что поражает больше всего – не принимаемая всерьёз теория артефакта. Тут уж точно есть над чем подумать.

– Что вас так беспокоит? – поинтересовалась Хельга.

– Беспокоит? – Краснов пожал плечами. – Я спокоен как удав. Кстати, на этой планете есть удавы?

– Сомневаюсь. Видела я как-то эту тварь в своём поместье. Хорошо маскируется. Сидит, ждёт. А потом ка-ак плюнет ядом! Парализующим. Жертва обездвижена, а эта гадость наползает сверху как покрывало. Обёртывает и душит.

– Нет, я про нормального земного удава.

– Змея что ли? Да зачем колонистам с собой змей привозить?

– На Темискиру, может, и не привозили. Но видел я пару миров, где не только змей, а всего что могли, навезли. На Трансваале целый континент превратили в копию земной Африки, правда без паразитов. На Владивостоке-3 воссоздали таёжные леса.

– А зачем? – не поняла Хельга. – Африка какая-то, ничего о ней не слышала. На моей Родине вполне всех устраивает эндемическая фауна.

– Это дело вкуса. На вот, почитай на досуге про новую темискирскую историю, – он протянул ей фолиант и посмотрел на часы. Время было: 18:20 – самое начало вечера, но здесь в Сокаре в конце сентября световой день заканчивался на много раньше. А до прихода Кочевника оставалось часа два с половиной, которые не плохо было бы как-то скоротать, желательно совместив приятное с полезным. – Ты, по-моему, статьи про Хакону читала. Где эти журналы?

– Не советую. Статьи не объективные, писали их не иначе как озлобленные эмигранты. Слишком много истерических эмоций. Хотя не все статейки так плохи. Почитайте лучше вон ту книжечку, как раз хотела её предложить. – Она указала на полку, где среди ровного рядка выделялся не до конца задвинутый тонковатый томик. – При прочтении напрашиваются определённые выводы.

– Посмотрим…

Краснов потянул за корешок жёсткого кожаного переплёта и прочёл название: 'Гражданская война в Хаконе 135-137 г.г. или несостоявшаяся II континентальная война'. Длинновато для названия. Авторов было аж четыре, первое издание датировалось сто сорок седьмым годом в Ютонии. Этот экземпляр был переиздан в Сокаре в сто пятидесятом. В кратком предисловии коллектив авторов сообщал, что он освещает международную обстановку и внутриполитическую ситуацию, сложившиеся вокруг и внутри Хаконы накануне войны, а также ход самой войны наиболее объективным образом.

– Ну-ну, – тихонько вслух выразил Краснов своё сомнение, не доверяя ни столько заверению в объективности, сколько удивляясь отрезку времени, прошедшем от окончания войны до выхода книги.

Не могли, ну никак не могли за десять лет проясниться многие обстоятельства, выявиться все действующие лица и избавиться от соответствующих грифов секретные сведения. Он устроился на диванчике и, налив в стакан слабогазированной минералки, принялся за чтение.

Страница за страницей раскрывалась геополитическая ситуация середины тридцатых, исследуемая авторами в общем ключе исторического процесса, без раскрытия многих тайных механизмов и оценивания степени участия тех или иных политических фигур – что не удивляло, ведь многие документы были до сих пор засекречены. По иному и не могло быть. По сути, сей труд походил на последовательное перечисление событий бесстрастными сторонними наблюдателями – без красок, без идеологических оценок и даже без симпатий и антипатий авторов, во всяком случае – ярковыраженных. Напряжённые дипломатические переговоры, всё дальше заходящие в тупик торговые противоречия, территориальные претензии, развал давно сложившихся союзов. Повышение градуса международной напряженности, атмосфера всеобщей подозрительности. Удивительно просто, как тогда, в те годы не рванула эта обозначенная в заглавии II континентальная война. И на фоне бурлящей международной обстановки не сразу стали заметны где-то отчасти странные, где-то и бессмысленные события и явления в Хаконе. Сначала цепь загадочных самоубийств в политических и в близких к ним кругах. Потом жёсткая подковёрная грызня 'наследников'. Участившиеся забастовки, время от времени парализовывавшие целые отрасли, и волнения в широких слоях населения, или в народных массах, как в книге их обозначили авторы. Убийства, поражающие своей немотивированностью, когда пойманные убийцы не то что объяснить, а и сами понять не могли зачем они это сделали. Случаи коллективных психозов. Читая эти страницы, Краснов всё больше убеждался, что наткнулся, наконец, на проявления деятельности рунхов. Явные проявления. Очень шаблонно всё это выглядело, только с поправкой на специфику Темискиры, то есть здесь на этой планете чужаки действовали не в пример наглее и с размахом. И правда, чего им стесняться в средствах? Закрытый локус как-никак.

Интересно было то, что в описываемых в книге предреволюционных событиях абсолютно отсутствовали предположения, а тем более объяснения с точки зрения причастности к ним чужаков. Рунхам в книге не было места, даже гипотетически, а это значит, что они, вероятно, вообще никем и никогда, по нынешним временам, не берутся в расчёт.

Итак, настал 135 год. Хакона взорвалась изнутри. И странно так, почти не заметно для соседей взорвалась. Нет, не то чтобы незаметно, скорее имело место равнодушное попустительство, а то и тайное злорадство. Да, наверняка примерно так и было, Хакона всё-таки была серьёзным игроком и не только на континентальном поле, её влияние простиралось и за океан – на ту же Ютонию, извечную антагонистку Островного Союза.

Но раздираемая гражданской войной Хакона, сразу изменила и без того неустойчивый геополитический баланс сил. И соседи Хаконы, поначалу озабоченные в основном сугубо своими внутренними проблемами, постепенно начали вмешиваться в чужую войну. Нарастали поставки оружия, по обе стороны фронта в армии вливались отряды волонтёров. Северная Ракония заняла позицию жёсткого нейтралитета. Южная Ракония, косо смотрящая на северян – своих бывших сограждан, заняла сторону законного правительства (и хоть от прежнего состава почти никого не осталось, а процедура прихода к власти 'наследников' не могла считаться легитимной, их, 'наследников', тем не менее признали как законную власть большинство государств). Нейтралитет нейтралитетом, а северяне на всякий случай постепенно начали стягивать к границам южан войска, вспоминая через СМИ старые обиды на отколовшийся юг. Новороссия и Великое Герцогство Арагонское в очередной раз втянулись в пограничный конфликт, что не помешало им, однако, вести в Хаконе свои игры, и как ни парадоксально – обе державы сделали ставку на законное правительство. Флот островитян воспрепятствовал активной военной помощи законному хаконскому правительству со стороны ютонцев. Сами островитяне от прямого вмешательства во внутрихаконскую войну отказались сразу, а Ютония, здраво соизмеряя свои возможности, не рискнула пойти на морское противостояние с ОС. На сторону мятежников (они же – революционеры) встал лишь один Велгон. В итоге он и победил, наплевав на вероятность полномасштабного втягивания в орбиту внутрихаконской войны сопредельных государств. Велгон ввёл кадровые войска, чем моментально изменил стратегический расклад и соотношение сил на фронтах. Подобного никто из прочих держав не ожидал, как если бы разом ослепли все их разведки, прозевав приготовления велгонцев. Совершенно очевидные казалось бы приготовления. И по сей день эта операция считается самой блестящей в истории по масштабу дезинформации и контрразведывательных мер. А когда обе Раконии, Новороссия и ВГА наконец созрели, было уже поздно. Велгонская интервенция за пару месяцев покончила с трёхлетней войной. А в Хаконе утвердилось провелгонское правительство. Дипломатия уже ничего не могла сделать, а от затевания войны с Велгоном тогдашние правительства воздержались.

Краснов отложил книгу и долго задумчиво разминал толстую сигарету, ценившейся в Сокаре кантонской марки, прежде чем прикурить. За неполный месяц он прочёл не мало публицистики и исторических монографий, жадно впитывая изложенные в них сведения пусть и под довольно специфическим углом зрения, но тем не менее. И вот теперь и эта книга. Вполне уже можно сделать определенные выводы. А выводы напрашивались сами собой – Велгон. Если где и обосновались пресловутые рунхи, то по всему выходит, что именно там. Государство закрытое, иностранцам туда хода нет (исключая диппредставительства), вдобавок, процесс превращения окраиной и в чём-то отсталой северной страны в одного из крупнейших на данный момент военных и индустриальных гигантов, пришёлся своим началом как раз на период тридцатилетней давности. Примечательна и Хакона, ставшая после гражданской войны чем-то вроде велгонского вассала. Наконец, Новороссия, третий год в одиночестве ведущая войну с ними двумя. То что ей в стратегических планах велгонского руководства (считай рунхов) отводилась роль нового вассала, Краснов теперь уже не сомневался. Значит, решил он, пришла пора посмотреть на Новороссию изнутри.

Маятниковые часы в углу залы звонко пробили очередной получас. Полдесятого, а Кочевник пока не заявился. После недолгих колебаний, Краснов взялся было за переговорник, намериваясь связаться с Еронцевым, но тот его опередил.

– Здравия желаю, Пётр Викторович, – почему-то по военному поприветствовал он. – Не разбудил, надеюсь?

– Не разбудил. Поспишь тут. – Пробурчал Краснов и тут же оживился: – Сам-то как, Григорий Романович, созрел, наконец, у нас побывать? Скука не заела?

– Не заела. Почему-то всегда дел по горло. Так что пока к вам вниз не планирую. Я, Пётр Викторович, по другому поводу. Семёнов отзвонился, просил передать, что сильно задержится.

– Где он сейчас?

– Не пеленговал. В какой-то таверне. За городом, судя по картинке.

– Угу. Благодарю. – Краснов выбил дробь пальцами по столу и сменил тему: – Что там у тебя за дела и почему их, как всегда, по горло?

– Да вот сканирую потихоньку пустынные территории. Нудное занятие, скажу я вам. И пока безрезультатное.

– Неужели ничего интересного?

– Интересного – уйма. Развалины хотя бы взять. И все они фонят, заразы. ЭМ-анамалии… Но всё это – не то. Ни зацепки, ни намёка на Ключ. Чувствую, отупею скоро. К тому же, я один на борту, а 'Реликт' хоть и чудо расчудесное, тем не менее – большой и сложный 'организм'. Техника есть техника, кто б её ни создал, её обслуживать надо.

– Это всегда так…

Минут двадцать они к взаимному удовольствию поболтали о пустяках. А в завершении Краснов договорился, что вызовет капитана на блиц-совещание, которое намеривался устроить по прибытию Кочевника. И прикинув, что наверное пара часиков в запасе у него есть, Пётр Викторович решил вздремнуть.

…Было уже глубоко заполночь, когда дрожащий от ночного холода Кочевник тихонько постучал условленной дробью в окно спальни Кометы. Спала Хельга чутко и сразу прокинулась.

– Хорошо вы тут устроились, – сказал он с порога, стаскивая облепленные не высохшей грязью ботинки. – И тихо у вас. Думал на собачку наткнусь, специально забор подальше перелазил. А собачки-то и нет. Не хорошо. Во дворе сторож нужен.

– Толку от этих собак? – Хельга, пожала плечами, кутаясь в лёгкий и мешковатый не по размеру халат, накинутый поверх пеньюара. – Ну была бы собака и не на цепи даже, остановила б она тебя?

– Меня – нет. Но тявкнуть бы успела.

– Ты, Дим, вижу, замёрз совсем. Может горячего для согрева?

– Спасибо. Чай с ромом – самое то будет. Где тут у вас батарея? Проскочу пока, погреюсь.

– Батарея? Забудь. В доме камин есть. Там и грейся.

– Камин? Ну-ка, ну-ка, посмотрим на настоящий камин. Пока что в Фалонте ни одного не видал.

Дремавший прямо в зале на диванчике Краснов проснулся от их разговора, доносившегося из прихожей. Когда в залу прошёл Кочевник, он крепко пожал ему руку со словами:

– Ждал тебя пораньше. Давай к огню, грейся. Кочевник развалился в кресле и блаженствовал, вытянув к камину ноги.

– Ночь сегодня холодная выдалась. Минус пять – не хило для осени в этой широте, – словно оправдываясь произнёс он. Краснов кивнул.

– Как успехи, Дима?

– Да ничего пока конкретного. Но кое-какие намётки всё же есть. Помните, я вам рассказывал про того лысого типа? Ну который в казино вас срисовал?

– Помню, помню.

– Так вот, личность эта колоритная и известная в кругу контрабандистов. Сейчас пытаюсь на него выйти. Получается пока не очень, народ сплошь настороженный, языком не треплет. Но тут, я думаю, главное слух пустить, что лысым кто-то настойчиво интересуется. Тогда у него появится интерес для встречи.

– Не факт.

– Да, не факт, но очень вероятно.

– Контрабандист, говоришь. И очевидно – моряк. Если так, то и судно своё у него должно быть.

– Не знаю, но по слухам так и есть. Только в порту оно не появляется. У лысого какие-то трения с властями. Впрочем, понятно какие.

– Скидывает товар вдоль побережья? А патрульные катера?

– Чёрт его знает, видимо мужик он ушлый.

– Хм, – Краснов задумчиво потёр подбородок. Своей инициативой Кочевник несколько предвосхитил задуманное им самим по изучению вариантов срочного отхода из Фалонта. – Прими похвалу, Дима. Контрабандист твой нам вполне может пригодиться.

– Рад стараться, Пётр Викторович, – улыбнулся Кочевник, и вдруг стал серьёзным. – Только вы ни словом не обмолвились о том, какого же чёрта наш контрабандист пялился на вас в 'Фунте'.

– А о чём говорить? Прознал про платину? Возможно. А возможно, что и нет. Эта тема пока что преждевременна.

– Ну коли так…

Хельга появилась с подносом и поставила его на устланный клеенчатой скатертью стол, перегородивший самый центр залы. Видимо такое расположение стола было сообразно представлению хозяина о комфорте. Кочевнику она подала прямо в руки большую парующую чашку с чаем, смешанным с ромом три к одному – как он любил. Себе она приготовила обычную порцию зелёного чая с измельченными цветочными лепестками без всякого там спиртного, а Краснову полюбившейся ему сокарский кофе.

Краснов к этому времени успел вновь связаться с Еронцевым, а через него с Оракулом и Красевичем. Прямо над столом, посредством переговорника, развернулась стереопроекция, поровну разделённая надвое изображением капитана и комнатки в съёмной квартире, где пребывали остальные. Выдержав паузу, давая обменяться приветствиями и шуточками, он привлёк общее внимание деликатным покашливанием.

– Все никак не наговоритесь, полуночники, – он переводил взгляд то на стереопроекцию, то на Кочевника с Хельгой. Наступила тишина, все ждали продолжения. – Для начала обрисую вам некоторые свои предположения и моё виденье дальнейших планов нашей компании. Кратко и конспективно, так сказать. А после перейдём к обсуждению. Хочется послушать ваши соображения.

Доклад, а точнее изложение тезисов уместилось в отведённые им самим десять минут. Рассчитывать время своих выступлений он научился ещё в академические годы, с тех пор в этом только совершенствовался. А говорил он прежде всего о Велгоне и о гремевшей за океаном войне. И вскользь о текущем положении группы, грозящем в самое ближайшее время резко поменять качество.

– Так что же, Пётр Викторович, – обратился Красевич, – засиделись мы здесь? Я хоть завтра готов. Чужаков здесь нет и в помине, а с бандюками воевать, да от полиции бегать – это не для меня. Скучно.

– Скучно ему, – Хельга фыркнула. – Тут ситуация назревает, а тебе скучно.

– Ситуация давно назревает. С первого дня.

– И скоро она разродится, – поддержал Ярему Кочевник. – Я тоже не вижу смысла засиживаться здесь. Но вот Велгон… Насколько я понимаю, легализоваться в Велгоне на порядок сложнее, чем в Фалонте, если вообще возможно.

– А никто и не говорит о Велгоне, – ответила Хельга. – Есть получше варианты. Хакона, например. Или Новороссия…

– Остановимся на Новороссии, – вмешался Краснов. – Можно конечно взвесить варианты с обеими Ракониями, но на правах старшего заявляю: они нас в обозримом будущем не интересуют. Хакона же, в качестве новой операционной базы, далеко не идеальна для нас. Побережье и часть южных провинций, что контролируют Новороссия и армия ХВБ – это оперативный тыл фронта. Отсюда следует, что ни о какой свободе действий и речь не идёт.

– Но есть ещё и остальная Хакона, – возразила Хельга. – И для нас она более интересна, чем контролируемый русской армией юг.

– Как ты себе представляешь проникновение? – удивился Кочевник. – Через Новороссию? Перейти линию фронта? Или через Южную Раконию? Так там тоже вдоль границы войск валом и режимные меры соответственные.

– Что это за армия ХВБ? – спросил Еронцев. – А то я тут на 'Реликте' отстал от жизни.

– Хаконское воинское братство, – просветил его Кочевник, – добровольческие части, сформированные из эмигрантов, в основном из бывших военных.

– Ну не то чтобы из 'в основном военных', – возразил Оракул, делясь журналистскими познаниями. – Каждая вторая бригада из штатских сформирована. Три месяца на подготовку на старградских полигонах – и в бой.

– Стоит ли городить такие сложности? – вновь спросил капитан. – Это я о вашей переправке из Фалонта. Можно и проще – подберу вас на шлюпе и перекину тихо-мирно за океан.

– Не пойдёт, – отрезал Краснов. – Ты, Григорий Романович, забываешь, что Темискира не имеет единого политического руководства. А разные государства – это наличие внешних и внутренних барьеров, особенно при экономической и политической конкуренции. Это только в Фалонте законы такие мягкие в плане миграционного режима и контроля населения. Даже в остальной Сокаре законы построже.

– И без надёжных документов, – продолжил его мысль Еронцев, – с подлинными отметками о пересечении границ, в других странах вам делать нечего.

– Зачем же столь категорично? Скажем так: соблюдение формальностей порядочно облегчит нам жизнь.

– А я вот что не пойму, – произнесла Хельга, – касательно здешнего уровня инженерии и техники. Складывается впечатление, что местное научно-техническое развитие почти в точности воспроизводит этапы развития науки и техники докосмической эры.

– Ну, с этим как раз все просто, – ответил ей Оракул. – При колонизации планеты были созданы банки данных по всем отраслям науки, по общей истории, истории искусств и прочего. А в период Упадка многие светлые головы всерьёз озаботились надвигающимся регрессом и приняли меры к переводу всех этих банков данных на бумажные носители. Так почти во всех городах были созданы довольно приличные библиотеки. Поэтому меня не удивляет, что здесь есть, например, дизельный двигатель или что он именно так и называется, а имя Рудольфа Дизеля не кануло в забвение… Кстати, наткнулся я совершенно случайно на один интересный фактик, когда с газетными архивами работал. Речь идёт о некой таинственной организации или даже скорее об ордене. Самих сведений о нём я не нашел, только упоминание, что был такой в первые десятилетия после Катастрофы и боролся он с остатками, точнее с организованными группами чужаков. Орден этот никому не подчинялся и действовал поначалу параллельно органам контрразведки планетарного гарнизона, пока ещё тот существовал как единая организованная сила. Не поленился, засел сегодня прямо с утра в центральной библиотеке, но только и нашёл, что противоречивые сведения из разных источников. Ясно одно – орден самораспустился лет через пятьдесят-шестьдесят после Катастрофы.

– Не тот ли это орден… – Красевич задумчиво посмотрел на сидевшего рядом Оракула. – На прошлой неделе мы с Димкой по дальновизору один исторический фильмец смотрели. Так там тоже про орден сюжет был, как раз борьба с затаившимися после разгрома коварными захватчиками. Помнишь, Дим? Кочевник кивнул в подтверждение.

– Фильм – так себе, – продолжил Ярема, – средней паршивости. И в нём ничего похожего на обычные методы рунхов не было. Хрестоматийная тактика подпольных диверсионных групп, да и то с режиссерскими ляпами. На это Оракул возразил:

– А чего ты хочешь от художественного фильма?

– Да в общем ничего. Просто я думал, что это вымыслы.

– А название этого ордена не упоминалось? – поинтересовался Краснов.

– Названия как раз я ни разу за весь фильм не слышал.

– В архивах то же самое, – добавил Оракул, – просто 'орден' и все.

– Аналогии просятся, – заметила Хельга, глядя на стереопроекцию, где в этот момент Оракул, задумавшись, что-то вертел в руках, невидимое из-за ограниченности картинки. – Чем-то, Саша, твой орден напоминает нас самих, в роли наших же предшественников. Ты не находишь? Оракул утвердительно покивал головой, не подымая взгляда.

– А не сделать ли вам, ребята, заметку на будущее? – предложил капитан. – Чтобы под маркой ордена в случае чего поработать?

– Мысль хорошая, – согласился Краснов. – Я тоже об этом подумал. Но вернёмся к делам насущным, – он поочередно поймал взгляды всех собеседников, фиксируя их внимание. – Ты, Дима, продолжаешь заниматься нашим контрабандистом. Ярема тебе в помощь. На тебе, Саша, по-прежнему информационная разведка. И отдельно займись этим самым орденом, может, сохранились какие-нибудь материалы. А ты, Хельга, продолжаешь работать по своему плану. Или присмотрела уже кого-то из консульских?

– Почти, Пётр Викторович. Ещё пару дней и я сделаю окончательный выбор.

– Хорошо. Ну а капитану нашему, – он посмотрел на Еронцева, – никаких задач не ставлю. Он и так загружен по горло. А посему совещание считаю закрытым. Всем – отбой, завтра на подвиги.

В рядах зрителей стоял гул. На арене бывшего фалонтского стадиона разыгрывалось финальное действо грандиозного еженедельного представления – автомонструозного дерби. Коварные ямы, металлический хлам, разбитые штабеля старых автопокрышек, трамплины и застывшие на боку либо вверх колёсами агрегаты неудачливых участников. Агрегаты, которые и автомобилями-то назвать трудно, настолько они отличались от своих исходных прототипов. У некоторых выбитых из борьбы монстров из разбитых радиаторов валил пар, у иных были сорваны наварные бронещитки, а иные и вовсе потеряли все колёса.

Два автомонстра не поделили трамплин и столкнулись. Помятый, выкрашенный в чёрное и жёлтое, завалился вверх дном и беспомощно застыл. А ярко-красный, не менее изуродованный и лишившийся дверц, неудачно вылетел с трамплина и ушёл в сторону от обозначенной дорожки. Его 12-й номер из-за грязи был почти не различим. Следом с трамплина выпрыгнул серенький собрат под номером 19, без проблем вписался в границы дорожки и поддал газу. А через минуту он пролетел через финишную черту. Завыла финальная сирена.

Толпа взвыла. Кто-то прыгал и радостно улюлюкал, а кто-то ругал всех и вся, угрожая всеми карами небесными. Секретарь аргивейского генконсульства не сделал ни того, ни другого. Он тихо проклял свою удачливость и скомкал проигрышный талон в кармане. Случалось, что он выигрывал, но этого давненько не было. А ведь от сегодняшнего дерби он ждал именно выигрыша. С невесёлыми думами о потерянных деньгах и неизбежном пилеже родимой супруги, он влился в покидавшую арену толпу, с завистью поглядывая на обрадованную удачной ставкой красотку. Лицо её было ему чем-то знакомо, это он отметил ещё у касс, когда обнаружил, что красотка эта встала в очередь сразу за ним. Возможно, он её видел в клубе охотников или на ипподроме, а может ещё где-то. Её миловидное личико и манера держаться очень даже могли отложиться в памяти.

Подымаясь по запруженным ступеням стадиона, он тщательно обдумывал, как будет оправдываться перед женой и разразится ли сегодня новый скандал. А со стороны касс звучали возмущенные возгласы той самой красотки и он невольно обратил на неё внимание и прислушался.

– …да что вы мне лепечете! – разошлась она. – Проверьте ещё раз!

– Но, госпожа, тут все правильно…

– Правильно? Ах, правильно?!

– Но послушайте…

– Нет, сударь, это вы послушайте! Я делала ставку на девятнадцатый номер. Слышите, на ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ! И если я не проверила, что за талон вы мне подсунули…

– Да-да, госпожа, я припоминаю вас. Но у меня отмечено…

– Да что у вас там отмечено?!

По наитию секретарь генконсульства вытащил из кармана скомканный талон. Развернул и не поверил глазам своим. На талоне был пропечатан 19 номер вместо 12-го. Секретарь даже выдохнуть забыл, не веря в реальность талона. Да и сумма была указана не жалкая сотня, а три тысячи. Невероятно! Значит, каким-то образом… Но каким? Он и представить не мог как кассир мог так ошибиться, да и очередь… Или впрямь кассир напортачил? Опять же суматоха, однообразие. Но не очень-то верилось. Однако секретарь не помнил, проверял ли он свой талон после ставки. Скорее всего глянул машинально, да сунул в карман.

– Простите, сударыня, – обратился он к скандалившей красотке, – мне кажется, ваш талон каким-то образом оказался у меня. Вот посмотрите.

– Как же это? – захлопала она глазами, не обратив внимания на обрадовавшегося и тут же признавшего мнимую вину кассира. – Выходит, что ваш талон у меня?

– Выходит, что так, – секретарь тяжело вздохнул, в душе прощаясь с выигрышем.

– Это так благородно с вашей стороны… Вы… Вы настоящий…

– Не стоит.

– Подождите, не уходите. Куда же вы? Он вздохнул.

– Хотите, я вас подожду снаружи?

– Конечно… Она подошла к нему за воротами стадиона. Смущённая и обрадованная.

– Возьмите. Это ваша ставка. А это то, что вы могли бы выиграть.

– За ставку спасибо. А это не надо. Я не приму.

– Как же мне вас отблагодарить? А ужин в 'Шардэле' не пойдет в разрез с вашими принципами?

Он улыбнулся, вспоминая те старые добрые времена, когда в последний раз бывал в одном из лучших фалонтских ресторанов. А ещё вспомнил о жене, которую вопреки всему до сих пор любил.

– 'Шардэль' мне нравится, но у меня сегодня на редкость мало времени.

– Но неужели вы не сможете выкроить хотя бы часик? А? Всего один часик.

– Сдаюсь. Перед вами не возможно устоять.

Консул был заинтригован. Всю первую половину дня он провёл в некотором волнении и в раздумьях. Всё началось утром с визита этого слабовольного чистоплюя из аппарата консульства, на которого и внимания-то раньше никогда не обращал. Ну да, есть такой-то в штате с такой-то фамилией, с обязанностями справляется, нареканий нет, в общем – самый рядовой винтик из сократившегося в последнее время числа консульских служащих. И вот этот секретарь заводит разговор о содействии в открытии банковского счёта. Н-да, консул в тот момент сразу уши навострил, да и кислая мина с лица моментом пропала. И как-то сразу занудное повествование секретаря уже не казалось таким занудным, если конечно отсеять всю его словесную шелуху вроде: 'одной достойной аргивейской семьи, долгое время жившей вдали от Родины…' или перлов на подобии: '…благороднейшее юное созданье, в последние годы лелеющее мечты рано или поздно вернуться на историческую Родину…'. Вернуться КУДА? В оккупированную Аргивею? Ох, посмотреть бы на это 'благороднейшее юное созданье'! А потом после всего пафосного лепета, было даже интересно наблюдать с какой неловкостью секретарь сделал из своего сбивчивого рассказа вывод о несомненном долге консульства перед своими гражданами, а также бывшими гражданами, если те изъявят желание восстановить гражданство. О долге – кто же спорит? И коню понятно, что консульство должно оберегать подданных своего государства. Но вот всё остальное… Упоминание о банковском счёте – раз, восстановление (хе-хе!) гражданства – два, короче, ситуация ясна. В консульстве с некоторых пор действовала отлаженная схема торговли аргивейским подданством. В тихую конечно. Однако, на взгляд консула, 'будущие аргивейцы' вышли не на того человека. Этого секретаришку к таким делам и на пушечный выстрел не подпускали, потому что ему самое место где-нибудь в монастыре со всеми его нравственно-инфантильными представлениями о жизни. Хотя нет, куда ему в монастырь с его-то 'тайной' страстишкой, о которой он полагает, что она и вправду тайная? Хорошо хоть голова на плечах есть, последнее не проигрывает, да и мучается потом, бедолага, каждый раз, переживает.

– К вам госпожа Корф, – сообщили по селектору.

– Проводите в мой кабинет.

Встречать посетительницу консул решил в личном кабинете, что в последнее время превратилось в правило. К чему в нынешние времена аудиенции в приёмной и лишние процедурные тонкости? Редких визитёров и так по пальцам посчитать можно. А на госпожу Корф хотелось посмотреть в неформальной обстановке. А заодно решить, стоит ли она того, чтобы заняться ей лично. Или спустить её дело помощникам?

Посетительница оказалась очень не дурна собой, нет скорее к ней подошли бы одни превосходные степени. Но 'юное создание' оказалось не таким уж и юным, впечатление портили глаза – было в них что-то сродни холодной стали. Того и гляди, с той же прелестной улыбкой подсыплет тебе яду…

– И чем же я могу помочь столь утончённой даме? – консул изобразил самую радушную улыбку из своего арсенала, попутно целуя протянутую кисть и подводя посетительницу к удобному креслу с полусвободной спинкой.

– Благодарю, – последовала вежливая улыбка. – Вас должно быть посвятили в мои затруднения?

– О, да, госпожа. О ваших затруднениях я успел получить некоторое представление. Хотите ли чаю? Или быть может сок? Или… Рискую показаться неотёсанным, но может желаете вина? Вольногорского? Южнораконского? А может привычного вам арагонского?

– Вы ошибаетесь, господин консул, я не арагонка.

На столе, между тем, появился серебряный поднос с изящной бутылкой с несколько длинноватым горлышком, и парой бокалов из кантонского хрусталя. А ещё не лишённая изыска закуска, видимо заранее приготовленная.

– А жаль, я уж было порадовался, что воочию встретил особу голубых кровей…

Консул осёкся, прочитав в глазах посетительницы неудовольствие. Быстренько излился в извинениях и перевёл разговор на впечатления о Фалонте. Хельга приняла его игру. Делала вежливые оценки городу, перемежая их с жалобами на извечную фалонтскую погоду. Поддерживала отдающие цинизмом остроты собеседника, да и сама позволила себе некоторые колкости насчёт фалонтцев в частности и Сокары в общем.

– Итак, госпожа Корф, отчего же вы решили обратиться лично ко мне?

– Вы ведь человек не обидчивый? – Хельга вертела пальчиками бокал, не встречаясь с консулом взглядом.

– Пожалуй.

– И на сколько я успела вас узнать, вам не чужд некоторый цинизм.

– Хм, – консул улыбнулся, разговор определённо начал доставлять удовольствие. – Да, цинизм мне не чужд.

– Так может, – Хельга мило улыбнулась, – не стоит больше пытаться подловить меня на косвенных вопросах? У вас это… Как бы это выразиться? Получается несколько коряво. Консул вновь хмыкнул и улыбнулся.

– Я вас внимательно слушаю, госпожа Корф.

– С недавних пор я в курсе, скажем так, финансовых затруднений консульства… – Хельга сделала глоток, ожидая реакции собеседника. Но консул молчал. Он в данный момент просто слушал.

– Поэтому, я была бы не прочь сделать родному консульству пожертвование. Снова молчание. Консул прищурился, пропустив мимо ушей слово 'родному'.

– Вас устроит платина в слитках?

Консул и бровью не повёл, а голове его мысли начали перескакивать одна через другую. Сумасшедшая? Не похожа. Провокатор? Но кому это надо? Велгон? У них иные методы. Сокарская МБ? Им-то что? Им вообще плевать на заокеанские дела.

– О каком количестве идёт речь?

– Сто килограмм в банковских слитках.

С каменным лицом консул молниеносно произвёл подсчёт. В сокарских даблерах, валюте для него и для консульства самой наиактуальной, порядок цифр впечатлил. Настолько впечатлил, что он запоздало заметил, как вытянулось его лицо. Выходило свыше пяти миллионов даблеров! И это когда консульство, да и вообще все загранслужбы Аргивеи давно уже сидят на самом настоящем голодном пайке.

– Что вы хотите взамен?

– А взамен я хочу во-первых: вашего содействия в размещении драгметаллов в любом приличном банке. Во-вторых: аргивейское подданство на меня и моих друзей. В третьих: рекомендательные письма во все аргивейские заграничные учреждения.

– По первому пункту, – консул взял бутылку и, получив одобрение, вновь наполнил бокал посетительницы, потом свой, – как много вы хотите депонировать?

– Порядка двухсот килограмм. Золото, палладий, платина.

– Какой это должен быть банк?

– Уверенно себя чувствующий по обе стороны океана. Кстати, что вы скажите о 'Русском трансконтинентальном'?

– РТБ относят в разряд монстров. Я бы вам его посоветовал, но Новороссия ведёт войну. Кто знает, чем это для неё кончится?

– Всё же пусть будет РТБ.

– По второму пункту, – консул осушил бокал залпом. К чёрту этикет! – По поводу гражданства, это вам скорее в посольство. Так уж у нас заведено.

– Да полноте. У вас свои правила, не такие как у всех? Ерунда. К тому же, у вас тут этот вопрос чуть ли не на поток поставлен.

– Хорошо, забудьте. Всё будет в лучшем виде. Как шаг на встречу, могу предложить паспорта старого образца. Отнюдь не устаревшие, просто полно старых заготовок осталось. Старые и новые паспорта равноценны.

– Да, я знаю. Думаю, это подойдет.

– А насчёт рекомендательных писем… Хм, много у вас друзей?

– Четверо. Это вас не затруднит?

– Затруднит? Вовсе нет, что вы.

– Тогда завтра я приду сюда же. Обсудим детали. В это же время вас устроит?

– Конечно, конечно, – консул подхватился, помогая посетительнице подняться, и проводил её к двери. – Всего доброго, госпожа Корф.

– До встречи, господин консул.

Когда она ушла, из неприметной двери, ведущей в другую комнату, появился подтянутый гладко выбритый сотрудник консульства, одетый в неброский костюм служащего. И сам он выглядел не броско: роста среднего, лицо какое-то не запоминающееся. Не суетлив, всегда сдержан, всегда вежлив, всегда аккуратен. Перевёлся он в консульство с месяц назад, из посольства в сокарской столице, где числился в подчиненных торгового атташе. Здесь он тоже проходил по линии торговли. Но какая торговля в нынешние времена? Но времена временами, а внешняя разведка продолжала работать. И не важно уже на кого, главное против кого.

– И что вы скажите? – спросил консул.

– Соглашайтесь на все условия.

– На это я, положим, и вопреки вам пошёл бы. Я о другом. Откуда столько платины и золота с палладием?

– По Фалонту ходят слухи о кладоискателях. Про 'Фунт счастья' слышали?

– Причем здесь казино? Там бандиты друг в друга стреляли. А эта цыпочка, руку даю на отсечение, либо арагонская аристократка, либо из патрициев островитян.

Невзрачный человек вежливо улыбнулся, не желая что-либо доказывать. Про себя он задавался вопросом, как островитяне прохлопали экспедицию в южные широты? И как скоро они сделают свой ход?

В малолюдном в этот утренний час парке, фигура высокого, погрузневшего от прожитых лет человека, неспешно попыхивающего трубкой, не вызывала у случайных прохожих удивления. Стариком он ещё не был, разве можно назвать пятьдесят прожитых лет старостью? Однако ниспадающие на плечи волосы, полускрытые под модным в последние десятилетия в творческой среде беретиком, были совершенно седыми. Утреннего холода он не чувствовал, подделся загодя, зная каково бывает в парке с первыми лучами солнца. Чудаковатый, нелепо намотанный на шею шарф, выпяченный над воротом смешного плаща с неизменно подкатанными рукавами, был привычным элементом одежды. Будь сейчас полдень и полно гуляющего по парку праздного народа, над ним не посмеивались бы. Привыкли к его причудам за многие-многие годы, а кое-кто, из тех что помоложе, с детства привыкли наблюдать в парке этого чудака. 'Старичок' мог ещё и не в такое вырядиться. Ведь представителю свободной профессии свойственно быть несколько не от мира сего.

Он был художником. Хорошим пейзажистом, добившимся признания, выставок, почитателей. Его работы не раз приобретали знаменитые музеи, бывало, и коллекционеры. Некоторые картины он дарил.

В Фалонте он обосновался лет двадцать назад, успев перед тем попутешествовать по миру. Первые годы здешней жизни, как это часто бывает с людьми его профессии, пришлось победствовать. Приходилось писать на заказ портреты не самой уважаемой публики, заниматься оформительством. Признание давалось с трудом. Фалонт – город порочный, в отличие даже от сокарской столицы, не говоря уж об иных городах и иных странах. Здесь к искусству преобладало утилитарное отношение.

На холсте, обтянувшем широкий подрамник, был пока набросок будущей картины. Этюд покрытого туманной дымкой леса.

Дождя художник не боялся, водонепроницаемый чехол всегда был наготове рядышком с мольбертом. Дождь он даже любил и часто подолгу не уходил из парка, когда непогода настигала. Вбирал изливающуюся вместе с влагой тоскливость, чтобы продолжить работу в студии.

В картинах его, тонкими волшебными штришочками, отражались настроения, его собственная тоска и ностальгия. Будь то зелёный луг, освещённый ярким летним солнцем, или закатный морской пейзаж с накатывающими на берег волнами, всё одно – везде неизменно передавалось печаль по чему-то потерянному навсегда. Когда-то он написал Фалонт, да так написал, что и коренные горожане, приходившие на выставку, видели в хорошо знакомом городе чужеродность. Только глазами чужака можно было подметить изображённые на холсте особенности.

Мимо ветерок пронёс тронутый желтизной лист. Осень. Здесь, в Фалонте, она приходит с запозданием. Но скоро природа поменяет краски.

Сзади приближались тихие шаги. Гладковыбритый, педантично одетый человек с непримечательным, ускользающим от внимания лицом остановился подле мольберта. Щёлкнул зажигалкой, затянулся ароматизированной сигаретой.

Пришельца художник знал, они уже встречались раньше. Но не будь их встречи, он всё равно бы его узнал по фотографии, не смотря на всю его неприметность. Зрительная память, что поделаешь, профессия сказывается. С минуту они молчали. Выпустив дым вверх, подошедший сказал:

– Вы интересовались четой Корф.

– Я вас слушаю.

– Госпожа Корф приходила в консульство. Предложила… хм, скажем так, пожертвование в драгметаллах. Выразила желание вернуться на историческую Родину.

– Вы же ей не отказали?

– Ну что вы. Консул разве что к ногам её не пал.

– Как она вам?

– Да как… Трудно сказать что-то определённое, но не аргивейка во втором поколении уж точно. Хотя играет убедительно. Скорее из беглых арагонских графьёв. Но в этом я сильно сомневаюсь.

– Я вас, сударь, о другом спросил.

– Да, простите. Она не прошибаема. При всей моей аккуратности, боюсь, она что-то заподозрила. Это говорит о её силе. Мало кто способен ощутить, когда я его зондирую.

– Благодарю. И рассчитываю на ваше содействие в её планах.

– Конечно, сударь… Прощайте.

– Всего доброго.

Оставшись в одиночестве, он вновь раскурил начавшую угасать трубку. Об этюде на время позабыл, мысли вертелись вокруг загадочных Корфов. Окутавшись дымом, принял решение. Если госпожу Корф не смог 'прошибить' недавний визитёр, то надо ломать схему. Слишком много заинтересованных сторон проявили себя. Пора в партию вводить Йенса, тем более что люди Корфов сами ищут к нему подходы. Заодно надо поставить в известность куратора. Пусть дома готовят встречу.

От последней мысли на душе стало особенно тошно. Тошно от понимания, что ему самому уже никогда не побывать дома. Нет, не здесь в Фалонте, где у него просторный особнячок, уютная мастерская, любимая работа. А на Родине, в далёком, но до сих пор хранимом в памяти уездном городке Радонеже. Нет ничего хуже, чем доживать свой век на чужбине.

Время перевалило за полночь. В припортовом баре с непритязательным названием 'Веселый мореман', самое веселье только начиналось.

Не раз поколоченный кулаками и ботинками старенький музыкальный автомат старался во всю мощь своих подсевших динамиков. Меж столов сновали официантки – и закалённые годами подобной работы девахи, умеющие и осадить, и дать в морду, но благосклонные к комплиментам потенциального партнёра на ночь, и молоденькие, с непривычки краснеющие от солёных шуточек подпитых клиентов. Докеров и прочих относящихся к неистинно морским профессиям в баре почти не было. Беззаботно и весело галдели на всех языках и диалектах моряки торгового флота, делясь с друзьями или случайными знакомыми байками, небылицами и анекдотами. В сторонке от общего веселья отчужденно сидела группка сокарских матросов, тихо накачиваясь спиртным.

Кочевник сидел один за самым дальним столиком, добивая тёмное пиво в увесистом бокале из толстого стекла. Он воткнул очередной окурок в пепельницу и хотел было заказать ещё бокал, когда перед ним вырос коренастый тип в морском бушлате с вопросом:

– Мне кажется, ты меня искал, приятель?

Кочевник окинул его взглядом, моментально узнав выбритый налысо череп и глубоко посаженные глаза. Переодеть этого моремана в приличный костюмчик, в котором расхаживают состоятельные господа, да лоск навести – и готов тот самый тип, что высматривал старика в казино перед нападением Губастого. Но к Губастому, естественно, этот морячок отношения не имел.

– Ты Йенс? Лысый кивнул и обратился к проходившей мимо разносчице:

– Два тёмных пива!

На сокарской помеси Йенс говорил гладко, это Кочевник отметил машинально, а вот сам-то он таких высот в местном диалекте не достиг. Гостеприимным жестом он указал на стульчак и спросил:

– Ты ведь не сокарец?

– Нет, – Йенс улыбнулся, – как и каждый третий в Фалонте. А когда подали запотевшие бокалы пива, он продолжил:

– А ты, судя по акценту, тоже издалека. Может, перейдём на русский?..

Глава 4

Корвет-капитан Саммерс почувствовал, что надо отвлечься. От многочасового непрерывного чтения и перечитывания документов начинало рассеиваться внимание и щипать в глазах. Положив обратно пронумерованные и проштампованные листы в пухлую папку с оперативными материалами, он встал из-за стола и прошёлся к наглухо закрытому окну с видом на море. Зрелище волн цвета чистейшего аквамарина, степенно накатывающих на прибрежные камни, подействовало как всегда успокаивающе. Шёл третий день пребывания Саммерса в Винсельмоне – маленьком рыбацком городке, жёстко разделённом на район для здешних уроженцев и район расквартирования гарнизона военно-морской базы островитян. В Фалонте и его окрестностях Винсельмон зачастую называли колонией.

Шёл третий день, как Саммерс входил в курс дел, и первый день, как сменённый им предшественник отбыл в Эдду в распоряжение разведуправления адмиралтейства. На сдачу дел сменщику отвели всего два дня, после чего предшественник должен был незамедлительно отбыть в столицу. На прощание он особо заострил внимание на весьма объёмистой папке, где содержались материалы о появлении в Фалонте слитков драгметаллов, предположительно древнего происхождения. Папка Саммерса заинтересовала сразу же. Помимо справедливого возмущения по поводу предполагаемого тайного вояжа (и видимо успешного вояжа) к берегам южных морей, разведка и освоение которых в Островном Союзе считалось прерогативой островной нации, раскручивание этого дела сулило не плохие служебные перспективы. Саммерс, как и многие представители патрицианской молодёжи, был честолюбив. Даже слишком честолюбив. Его нынешнее назначение через год, на худой конец – через полтора, обещало фрегат-капитанские крылышки. А вот за накрытие контрабанды золота и платины можно было рассчитывать минимум на медаль, что было бы неплохим дополнением к предстоящему повышению по службе, причём на много быстрейшим дополнением, чем само повышение. Так что документы Саммерс изучал с известным энтузиазмом, самозабвенно предвкушая свои будущие успехи. Карьера, как у всякого выходца из его круга, складывалась удачно и без лишнего напряжения. Видимых причин для беспокойства Саммерс не видел.

Подборка материалов начиналась с сентябрьских донесений агентов о появлении в Фалонте платиновых и в меньшей степени золотых сто и двухсотграммовых слитков с не типичными для всех современных государств оттисками. Прилагалась даже качественная фотография одного такого слитка. Потом шли копии рапортов оперативников фалонтской полиции об ажиотаже возникшем в криминальной среде вокруг неких таинственных иностранцах. Копии рапортов и протоколов следствия по делу о ночном штурме казино 'Фунт счастья'. Протоколы допросов сдавшихся раненых боевиков, протоколы показаний свидетелей, в том числе и некоего Леонеля Фабрегаса по кличке 'Каналья'. В СМБ хорошо поработали, оценил Саммерс, надо будет их сориентировать на арест и допрос этого Фабрегаса. Когда они выполнят просьбу (в конце концов, кто у кого идёт в кильватере?), тогда можно будет действовать более активно.

Далее шли рапорта уже своих агентов, датированные началом октября, о внезапном обналичивании той же таинственной платины консульством Аргивеи. И о появлении платины на депозитных счетах консульства. В свете остальных фактов, в той или иной степени замешанность консульства выглядела очевидной. Оставалось только выяснить, шло ли распространение слитков через консульство, как через один из каналов, или здесь консульство оказалось одним из конечных 'пунктов назначения'. Если верно второе, думал Саммерс, кому же тогда понадобилось помогать поиздержавшимся аргивейцам?

За материалами по консульству шли донесения о появлении в Фалонте известного контрабандиста, кладоискателя и капера, фигурирующего в разработках под присвоенной в морской разведке ОС кличкой 'Боцман'. М-да, кличка не блистала оригинальностью. По этому Боцману Саммерс наткнулся на докладную записку от предшественника с ссылками на имеющееся на него досье. Затребовав досье, корвет-капитан на пару часов погрузился в интереснейшие из известных факты насыщенной биографии контрабандиста. Досье, оказалось на удивление содержательным, от чтения у Саммерса, к его немалому удивлению, иногда даже дух захватывало, словно читал он приключенческую повесть об удачливом морском волке. Здесь были и погони с перестрелками, и кораблекрушение, и пиратство против велгонских торговых судов по патенту Новороссии, и неоднократные неудачные (для островитян) преследования Боцмана сторожевиками ОС. В общем, примечательная личность. Вот и фотография имеется, с которой этот лысый пират смотрит в скрытый объектив недобрым тяжелым взглядом, как будто чувствует что за ним наблюдают. Среди имён, которыми он пользовался, чаще всего встречалась характерная скорей для приморских провинций Хаконы фамилия Йенс. Вообще по Боцману имелось много фотографий, последние сделаны не так давно – в какой-то пивной, когда Йенс встречался с неизвестным типом ростом этак метра под два, больше похожего на отставника, чем на привычного в том баре торгового моряка.

В завершении шла подборка материалов о чете Корф, переданная 'друзьями' из СМБ. Сделанные издалека фотографии, отчёты о наблюдении и никаких пояснений. Чем-то эта разновозрастная семейная пара заинтересовала коллег. Но вот чем? И не спроста предшественник поместил эти материалы именно в эту папку. Жаль не было времени обо всем поговорить обстоятельно. Ну ничего, сегодня же вечером можно запросить с ним сеанс по защищённой линии.

Итак – материалы. Выписка из регистрационного журнала 'Адлона'. Распечатка телефонных разговоров за последнюю неделю – всего-то четыре звонка и ничего ценного. Выписка из абонемента центральной фалонтской библиотеки. Отчёт о посещении музея научно-технического прогресса. Интересно, чего это их в библиотеку да в музей потянуло? Фотографии, сделанные внутри закрытых клубов. Вот ужин в кругу вице-мэра, вот обед с главой транспортного департамента. И что у них, интересно, общего? Так, посещение протестантской церкви, разговор с пресвитером. Посещение костёла, снова разговор церковниками. Ого(!) – поход в друидское капище в лес к северо-западу от города. Выходит, в Сокаре язычники есть? Так, далее. Распечатка записи, сделанной СМБ в кабинете Фабрегаса, накануне налёта на 'Фунт счастья'. Фабрегас кому-то хамит. Фабрегас с кем-то спорит. Ага, Фабрегас с кем-то говорит и упоминает Корфа. Более поздняя запись, сделанная непосредственно во время налёта… Сплошные шумы! Кто-то вывел из строя микрофончик. А это где-то уже попадалось… Точно, снова выписки из отчётов судмедэкспертов по двум трупам без видимых следов насильственной смерти. Если не считать крохотных отверстий как от уколов иголки. Можно конечно представить, как два матерых бандита спокойно подпускают к себе убийцу со шприцом, но что-то не убедительно смотрится эта картина. Понятно, что их отравили и яд в последствии бесследно распался. Но каким образом? Посредством неизвестного стреляющего иглами устройства? Саммерс нахмурился, пытаясь представит себе такое устройство и принцип его работы. Выходило что-то нелепое. И при том, он никогда ни о чём подобном не слышал. 'И что же ты за птица такая, Корф?' – задался вопросом Саммерс.

Он интуитивно чувствовал, что неспроста в папке материалы по Корфу занимают такой объём. Визит к Фабрегасу – для чего? Не похож Корф на уголовника. Налёт на 'Фунт счастья' – боевики умылись кровью. А Фабрегас и Корф чудом (а чудом ли?) избежали гибели. Наконец, СМБ, проявившее в последнее время внимание к Корфу. Чем он так приглянулся им? Золото и платина? Если он замешан в платиновой контрабанде, то с ним надо что-то решать. И решать быстро. СМБ наблюдает за особняком, в котором он поселился с супругой, а она, кстати, в последние время никуда не ходит одна. Вполне можно ожидать, что в ближайшие дни СМБ арестует эту чету. Арест может состояться не сегодня так завтра. И что тогда? На их передачу островитянам в СМБ не пойдут. И так уже некоторые из эмбэшников в открытую проявляют недовольство назойливым вниманием предшественника Саммерса. Конечно, информацией они поделятся и всё такое. Но такой поворот корвет-капитана никак не устраивал. Сам факт контрабанды драгметаллов из южных широт – достаточный удар по самоуважению флота ОС, да и удар по престижу опять же.

В размышлениях и сомнениях Саммерс машинально поставил на одноконфорочную электроплиту кофейник, а потом также машинально его снял и налил в чашку кофе. Вкус напитка он ощущал отстранёно, все его мысли сейчас занимала дилемма: или не вмешиваться в планы СМБ насчёт Корфа, чтобы после ареста, если потребуется – и на дипломатическом уровне, заполучить его себе (но на это уйдет прорва времени, а оно как всегда драгоценно) или же умыкнуть господина Корфа с супругой из-под носа сокарцев? Второй вариант грозил скандалом. Жаль, что третьего варианта не дано, например – совместные арест и раскрутка Корфов, естественно с Саммерсом во главе, с ним же как пожинателем лавров, с ним же как… В СМБ на это не пойдут, чёрт бы их побрал. В некоторой степени корвет-капитан был фаталистом и сейчас это его душевное свойство возобладало.

Будь что будет, решил он и начал перебирать в памяти собственных подчинённых, из тех с кем уже успел познакомиться и вкратце изучить их досье. Из нескольких офицеров он остановил выбор на лейтенанте Хальферне. Лейтенант происходил из достойной патрицианской семьи, что хорошо, был модником и гулякой, что не очень хорошо, но терпимо. В Винсельмоне он появился около месяца назад, по протекции переведясь в разведотдел с линкора 'Диамонд'. Почему по протекции? Да потому что состоя в экипаже линкора, как впрочем и любого другого корабля, Хальферн, недавно произведенный из мичманов, должен был отбыть строгий четырехлетний ценз лейтенанта. Это притом, что в мичманах все молодые офицеры плавсостава непременно ходят минимум три года. Таковы порядки во флоте ОС. Таковы порядки в большинстве иностранных флотов. А в морской разведке строгого ценза не существовало, здесь можно было расти по служебной лестнице участвуя в операциях (успешных конечно), проводимых разведотделами флота, причём в мирное время. В экипажах таких перспектив не было, быстрый карьерный рост был возможен только во время войны, а флот ОС по настоящему не воевал уже лет сорок. Да и сам Саммерс, не переведись он вовремя со своего номерного минного заградителя, ходил бы сейчас старлейтом, только-только подойдя сроком выслуги к капитан-лейтенанту.

Сняв с рычага трубку телефона внутренней связи и не дожидаясь пока доложится дежурный, Саммерс бросил:

– Хальферна ко мне. Через двадцать минут.

Вернув трубку на рычаг, он придал порядок документам, сложив их в папку и начал выборочно пролистывать материалы.

Потом вновь отложил папку и вернулся к окну. Вновь ощутил исходящее от моря умиротворение, которого стало ещё больше, лишь только его взгляд напоролся на стоявшую на рейде Винсельмона канонерку.

Стук в дверь раздался как только большие настенные часы звонким механическим боем возвестили о наступлении 'ночного провала' – так в Сокаре называли интервал в тридцать две минуты между полуночью и началом новых темискирских суток. Стук повторился, теперь он был куда настойчивее. И, наконец, сменился трелью дверного звонка. Обычно обязанность открывать дверь брала на себя домоправительница, наделённая доверием хозяина особняка присматривать за постояльцами и поддерживать дом в порядке. Но её сейчас не было, она уходила ближе к вечеру.

– Кого это там принесло? – пробурчал Красевич. – Поздновато для рассыльного. Звонок смолк, в дверь заколотили так, будто проверяли её на прочность.

– Я открою, – вызвалась Комета.

Едва она успела отпереть последний замок, дверь отворилась на распашку. Мимо неё проскочил шустрый незнакомец в длинном плаще и мятой кепочке, оттеснив 'хозяйку' в сторону. За ним продефилировали ещё трое, одетых в точно такие же плащи и кепки. Последним вошёл молодой высокий брюнет, заметно отличающийся от остальных и манерой держаться, и дорогим костюмом по последней моде. Он закрыл за собой дверь и жестом показал Хельге возвращаться обратно.

– Ба! – заявил модник, увидев в гостиной Красевича. – Вас тут двое!

– Трое, с вашего позволения, – заметил Краснов.

– А, ну да, – брюнет смерил оценивающим взглядом Комету.

Её он в расчёт не брал. Не казалась она опасной, слишком ухожена и изнежена. С такими кралями он предпочитал 'бороться' по их прямому назначению.

– Решили заглянуть на наш огонёк? – поинтересовался Краснов.

– А у тебя, старик, весёлое настроение, – брюнет улыбнулся и грубо схватив Хельгу за локоть, притянул её к себе. – А ты, цыпочка, в жизни ещё краше, чем на фото…

– Убери руку, мужлан! – Комета вырвалась и влепила пощёчину.

– Ах, ты… Ш-шлюха грязная! – он резко оттолкнул её, да так что Хельга завалилась на стол. – Руку на меня подняла, тварь ты подзаборная!

Хельга уже вернула себе равновесие, жалея, что под рукой не оказалось ничего тяжелого, чем можно было бы запустить в морду этого напыщенного идиота.

– Я тебе припомню это! И 'мужлана' припомню, – пообещал брюнет, в красках представляя, как эта холёная сучка будет трепыхаться в его постели. Все они поначалу трепыхаются. – В ногах у меня, тварь, валяться будешь. А когда надоешь, отдам тебя…

Хельга зло рассмеялась, оборвав сию инфантильную тираду. От её смеха лицо брюнета превратилось в звериную маску.

– Бримс! Обыскать! И наручники на всех!

На взгляд Краснова, события последних минут попахивали дурной комедией. И комедия эта затягивалась. Нет, четверо крайне серьёзных до угрюмости верзил действовали профессионально и на роль комедиантов вовсе не подходили. Они сразу проверили все комнаты и изолировали выходы из гостиной. Нацеленные на него и на Красевича пистолеты, казавшиеся длинноватыми из-за навинченных глушителей, никак не располагали к шуткам с их обладателями. Но вот напыщенный фигляр, который у них явно за старшего…

Красевич начал действовать по никем не замеченному сигналу Краснова, превратившись в пританцовывающую полуразмытую тень.

Ближайший к Яреме противник отлетел будто сшибленная кегля, проломав головой сервант и надолго выбыв из строя.

Время словно застыло. Из четвёрки, охватившей помещение в полукруг, на атаку Яремы вовремя отреагировал только один, вставший в центре, перекрывая собой подход к брюнету. Этот центровой, с похвальной для своей подготовки скоростью, моментально принял боевую оборонительную стойку. Но только на Красевича все эти прибамбасы не действовали, не признавал он никаких стоек вообще. Центровой лишь потерял секунду, лишившись преимущества своей же вовремя сработавшей реакции. Ярема мгновенно сиганул к ногам центрового и на полной скорости, прыжковым подсадом захватил обе ноги под коленями, при этом головой саданув поддых. И уже вставая, мощным рывком потянул противника на себя. Бедолага нелепо раскинул руки и грохнулся затылком об пол. Всё ещё не выпуская жертву из медвежьей хватки, Красевич пнул его в промежность.

Обезвреживая центрового, Ярема засёк перемещение левофлангового за спину. Здесь уже задействовались рефлексы и наработанная годами фиксация обстановки на все триста шестьдесят градусов. На такой скорости срабатывает боевое озарение и включается мышечная память. Ярема ушёл с линии атаки в подсад да свернулся по диагонали как стальная пружина. Стремглав крутанулся солнышком, нанеся один за другим два рубящих удара под косым углом. Засечный удар пришёлся в ключицу, отчего та сухо треснула. Удар заставил горемыку развернуться вокруг своей оси. Второй жуткий по своей мощи удар, именуемый «распалина», обрушился прямехонько в основание шеи, и та неестественно вывернулась, бессильно повиснув.

Правофланговый успел отпрыгнуть назад, направляя пистолет. Он начал стрельбу от бедра и на вскидку по конечностям Красевича. Если бы кто-то посторонний вдруг оказался здесь с завязанными глазами, то подумал бы о расчихавшемся человеке. Из-за глушителя выстрелы были очень похожи на чихи.

На стрельбу Ярема среагировал мгновенно. Перешёл в пляс, вразвалочку качая маятник. Первая пуля по касательной задела бедро, распоров штанину и срезав пласт кожи, вонзилась в шею падавшего левофлангового. В своём нынешнем состоянии Красевич не заметил этого, даже попади пуля в мягкие ткани, он бы и тогда не воспринял боль. Это потом уже, при выходе из боевого режима, боль дала бы о себе знать.

Чхи-чхи! Дуплетом грянули второй и третий выстрелы. Пули прошли за спину, выбив из серванта сноп щепок.

Чхи! Четвёртая пуля метила прямо в локоть Красевича, но с целью так и не встретилась.

Про Ярему ходило множество баек по тавернам самых разных планет. За кружкой-другой пива в товарищеском кругу, везде где он только успел побывать. А также слухов о его уникальных способностях. Но мало кто вот так, в живую, видел как этот гигант весом в сто десять килограмм, передвигаясь с молниеносной быстротой, да проделывая под час немыслимые преформы, двигался рывками, выводя своё тело в крайне не устойчивые динамические положения.

Вот и сейчас, как не раз уже бывало до этого, только под небесами других солнц, он надвигался на стреляющего противника. Стрелявшего и не попадавшего, на физиономии которого проступила гримаса крайнего удивления. Стрелок палил в Ярему без остановки, даже головой слегка подёргивал от усердия. Чхи-чхи! Чхи-чхи! Чхи-чхи! И удивление его очень скоро сменилось ужасом, пули-то, словно сами по себе отклонялись от траектории. Так казалось стрелку.

И тут всё резко замерло, как в стоп-кадре. Замерло не более чем на секунду, но, однако же, какая длинная это была секунда! Воронёный ствол 'PF шестьдесят шестого' упёрся Красевичу в грудь. Стрелок не поверив своей удачи, дрогнувшей рукой с силой нажал на спуск… Послышался холостой щелчок. В запале он не считал выстрелы. Зато их считал Красевич.

Мысли стрелка, в одно мгновение успевшие пронестись в его голове, превзошли скоростью световой барьер. И дьявола подводных глубин помянул он, и вопросил вышние силы, почему этот ускользающий от пуль враг все время улыбается. И даже успел напоследок подумать, о безумии этого необычного и страшного гиганта. А как же иначе? В него стреляют, а он улыбается под пулями!

Красевич бузданул стрелка в челюсть, отбросив на несколько метров назад… За всё время Краснов так и не успел воспользоваться своим иглострелом.

Из незваных гостей на ногах остался только брюнет, уже успевший справиться с растерянностью. Он схватился за рукоять пистолета, упрятанного в наплечной кобуре под расстёгнутым плащом. Намеренье брюнета Красевич пресёк на корню, взломав его защиту и бережно, словно ребёнка, опустив бесчувственное тело на пол.

– Дай я этому красавчику нос сломаю, – шагнула к брюнету Хельга.

– Что? – не понял Красевич.

– Ладно, ничего, – отступила Хельга, заметив не угасшие в глазах Яремы огоньки ярости.

– Итак, всё вроде бы тихо, – подвёл итог Пётр Викторович, – если не считать разбитого серванта. Поищите у них документы.

Спустя минуту он держал в руках пять удостоверений. Брюнет оказался лейтенантом флота Островного Союза, остальные были младшими чинами военной полиции всё того же Союза.

– Островитяне значит, – прокомментировал он. – Лихо они взялись. Орудуют под самым носом СМБ.

– Топорно они орудуют, – высказал свою оценку Красевич. – Нахрапом решили взять. Эти вояки годятся только чтоб собственную базу патрулировать. А лейтенант этот – вообще кретин. Небось выслужиться захотел, служебное рвение, так сказать. Брали б нас эмбэшники, тогда да…

– Вероятно, ты прав, – кивнул Краснов. – Давай, Ярема, посмотри-ка, что там вокруг дома. И без шума.

– Обижаете, Пётр Викторович. Я через заднюю дверь. Даже свет не включу.

– Давай-давай, шутник.

Когда Красевич ушёл, Хельга прикурила, не отводя недоброго взгляда от бесчувственного лейтенанта.

– Пожалуй, не стоит ему нос ломать, – сказал Краснов.

– А?.. Да ну что вы, Пётр Викторович, в самом деле? Это я сгоряча ляпнула. Бить поверженного мне чести не сделает. Если не ошибаюсь, он из патрициев? Так, кажется, себя называют островные аристократы?

– Из патрициев. Только они вовсе не аристократы. Патриции островитян – это скорее олигархическое сословие. Настоящие аристократы на Темискире водятся только в Великом Герцогстве Арагонском.

– Но если он скоро очухается и начнёт бузить, я ему всё-таки нос сломаю.

– Это после работы Яремы? – Краснов мотнул головой, улыбаясь. – Ох, не думаю, что он скоро сможет очухаться. И остальным ещё долго поваляться придётся. А вон тот уже никогда не очухается.

Медленно протекли минуты, наполненные спешными сборами. Ни у Краснова, ни у Кометы лишних вещей в особняке не было, всё их добро уместилось в два маленьких чемоданчика. Красевич вернулся тихо насвистывая весёлую мелодию. И вручил Краснову ещё три удостоверения.

– И снова военная полиция, – прокомментировала Хельга, заглянув за плечо Краснову.

– Во дворе чисто, – доложил Ярема. – Эти три идиота вдоль забора торчали. Вне визуального контакта друг с другом. Теперь в кустиках отдыхают. Местной полиции нигде не видно. Машин вдоль улиц нет. Только грузовичок у ворот. Водила дрыхнет, кунг открыт. В общем, смыться – не проблема. Глушим водилу, едем в рабочие окраины и бросаем грузовик там – на радость мародёрам.

– Что с документами сделаем? – спросила Комета. – Может, порвём из вредности? Краснов и Красевич тихонько рассмеялись.

– Зачем же рвать? Можно взять себе на память, – предложил Ярема, – и позвонить в полицию, мол, попытка ограбления. Хотя, это ничего не даст, в участке всё очень быстро выяснится. А так, глядишь, до утра поваляются.

– А дальше что? – спросила Хельга.

– А дальше – ложимся на дно и отчаливаем, – ответил Краснов. – Как думаешь, Хельга, окажет аргивейский консул тебе небольшую услугу?

– Услугу? – Комета слегка нахмурилась. – Кажется, я начинаю догадываться…

– Ты всегда у меня была сообразительной.

– Спасибо, конечно, за комплимент, но организовать коридор для всех нас… Не говорю, что консул откажется, наоборот – в лепёшку расшибётся, но нас тут же могут взять в оборот…

– А никто и не говорит, что мы все разом. В консульство пойдёшь одна. Заодно посмотрим, чьё ещё внимание кроме СМБ ты привлечёшь. А ты, Ярема, будешь прикрывать Хельгу. О деталях договоритесь позже. Ваша цель – Новороссия.

– А вы, Пётр Викторович? – поинтересовался Красевич.

– А я с ребятами пока задержусь. Поищем другие пути. Может даже на контрабандистов придётся выходить. Надеюсь, надолго мы тут не задержимся. Достал меня этот Фалонт.

Ровно в десять часов утра 10 октября 152 года у здания аргивейского консульства остановился новенький зелёный 'бэккер'. Рассчитавшись с таксистом, из машины появилась мадам Корф с лёгким чемоданчиком в руке и быстрой походкой направилась мимо двух дежуривших полицейских к парадным дверям консульства.

За зданием в последние дни велось круглосуточное наблюдение. Фиксировался каждый входящий и выходящий, особое внимание уделялось любому неизвестному, не принадлежащему к консульскому персоналу. Но мадам Корф была, как говориться, другой случай. Дежурившим агентам она была заочно знакома по словесному портрету и фотороботу. Поэтому, как только были отщёлканы положенные кадры, один из агентов покинул наблюдательный пункт и сделал короткий звонок из ближайшей телефонной будки. А сорок минут спустя из ворот консульского гаража выехала роскошная 'Пальмира', с дипномерами и тонированными стёклами, закупленная ещё до оккупации в фалонтском автосалоне знаменитого северораконского автоконцерна.

За 'Пальмирой' увязался мотоциклист, державшийся на пределе визуального контакта. Мотоциклист сопроводил свою цель до кварталов центрально-восточного района, где и передал её неприметному 'флавио'. Через четверть часа 'флавио' сменил чёрный 'бэккер'. 'Пальмира' была благополучно отслежена до самого порта. Консульский автомобиль остановился чуть ли не у самого трапа южнораконского лайнера 'Аркадия'. Водитель 'бэккера' сделал несколько снимков поднимавшейся по сходням мадам Корф, а его напарник отправился к телефонной будке.

Получив сообщения о бегстве мадам Корф, корвет-капитан Саммерс поручил выяснить время отбытия 'Аркадии' и её маршрут. В открытую её брать на борту лайнера он не мог. Экстерриториальность всё-таки. Южная Ракония не какая-нибудь там Сокара. Оказалось, что целью маршрута 'Аркадии' был новороссийский порт Памфилион. И по пути заходов в другие порты не предполагалось. До отхода лайнера оставалось ещё четыре часа, поэтому Саммерс не обеспокоился. Четыре часа – не мало, за это время можно кое-что успеть.

Беспокоило Саммерса другое – до сих пор неизвестное местопребывание Корфа и его подручных. После приснопамятной попытки захвата, следы Корфа потерялись. А вот на облажавшегося лейтенанта Саммерс вынужден был написать такую аттестацию, что перед лейтенантом замаячила перспектива разжалования в мичманы, а то и вообще исключения из офицерского корпуса. Благодаря аттестации у Саммерса в скором времени появятся враги в лице влиятельного семейства. Но по-другому было нельзя, ведь надо же отвести от себя неудобные вопросы и гнев начальства.

Сделав некоторые выводы из неудачи опального лейтенанта, он собрал группу из офицеров и унтеров из дислоцированного в Винсельмоне полка морской пехоты. А заодно ходатайствовал о временном переподчинении ему винсельмонского антидиверсионного спецотряда или специалистов из внешней разведки. Но на ходатайство всерьёз не рассчитывал, так как хорошо представлял, сколько времени отнимет бумажная волокита. Да и сомнения были насчёт положительного решения. Однако его рапорты в будущем ещё могли сыграть свою роль, уж по крайней мере в манкировании его трудно будет обвинить, если Корф всё-таки ускользнет. А ещё у него мелькала иногда мысль – а не передать ли дело внешней разведке? Не политической или там промышленной (прах разбери все их многочисленные департаменты!), а прямиком в штаб-квартиру, пусть высылают своих легендарных 'церберов'. Не от сомнений в собственных силах мысль приходила, а ради пользы дела. Всё-таки силовые акции за рубежом – это как раз их профиль. Но элементарная ревность регулярно загоняла эту мысль подальше – в самый глухой уголок сознания.

Корвет-капитан методично просматривал передаваемые из СМБ сводки происшествий по городу и его окрестностям, изучал рапорты и донесения собственных агентов, но пока что следы Корфа не обнаруживались.

Особое внимание привлекала утренняя сводка: около восьми сорока во время завтрака в ресторане, какой-то псих в упор застрелил главу велгонской торговой миссии, занимавшегося организацией доставки закупленного в Сокаре продовольствия для нужд велгонской народной армии. Попутно глава миссии вёл переговоры о закупке для той же ВНА сырья для химической промышленности. Убийца успел скрыться, теперь его вместе с велгонцами ищет СМБ и полиция. Причём в СМБ имеется составленный по описаниям очевидцев фоторобот, по которому за рекордно короткое время через осведомителей была установлена личность стрелка. Убийцей оказался хаконец-эмигрант. Теперь из-за этого стрелка Фалонт бурлил, по эмигрантским кварталам пронеслись облавы, перекрыты все выезды из города, блокирован порт, введены жандармские патрули. И на помощь СМБ Саммерс теперь рассчитывать вряд ли мог. Фалонтское Управление СМБ сейчас почтено вниманием правительства, кровно заинтересованного в скорейшем замятии скандала.

Среди просматриваемых бумаг попался рапорт о смерти Л. Фабрегаса во внутренней тюрьме СМБ. Внезапно открывшаяся язва, да и сердце подкачало. Спасти Каналью, конечно, можно было, другой вопрос – а нужен ли он теперь, после того как из него выкачали всё интересное?

Фабрегас Саммерса не интересовал. Плевать ему было на Фабрегаса. Его волновало, как отразится убийство главы велгонской миссии на охоте за Корфом.

День был хмурый. Низкие грязно-серые тучи нависали сплошным фронтом без малейшего разрыва. При взгляде на небо, невольно создавалось настроение ему подстать – такое же хмурое и тяжелое.

Они сидели на открытой, грубосколоченной из плохо обструганных досок, веранде охотничьего домика, затерянного среди лесной чащи. Затерянного не смотря на близость к Фалонту, до которого было каких-то двадцать километров.

– …И не в деньгах дело, – заявил Йенс извиняющимся тоном, отхлебнув чай из эмалированной кружки. – Хотя от вашего золота отказываться было бы глупо. Однако это не означает, что я отказываюсь от своих слов. Просто наше путешествие на не определённый срок откладывается. Вы должны меня понять, без Гюнтера я не могу, он мой старый боевой товарищ.

– Хороший у тебя товарищ, – Кочевник покачал головой. – Положил шестерых охранников, да ещё двух эмбэшников подранил. Диверсант какой-то.

– Это просто удача, – не согласился с ним Йенс.

– А удачу зовут пистолет-пулемет 'Шпир', – Кочевник улыбнулся. – Не плохая машинка. Я тут посмотрел её в твоём арсенале. Только магазин маловат – всего на двадцать пять выстрелов.

– Бывает и на больше. На тридцать шесть.

– И на сколько мы задержимся? – вмешался Краснов, колдуя над чаинками, не желавшими опускаться на дно кружки.

– Надеюсь, ненадолго, – Йенс развёл руками. – Гюнтер будет меня ждать в 'Кристальной слезе' в четверг и в воскресенье. После полуночи.

– В промежутке 'ночного провала'? – уточнил Кочевник.

– Нет подольше. Мало ли что.

– Почему, интересно, этот временной хвостик здесь называют 'ночным провалом'?

– А кто его знает? Почему его в Хаконе 'длинной полуночью' зовут, а в Новороссии 'чёртовым получасом'? Фольклор местный.

– У тебя с Гюнтером есть другой способ связи? – спросил Краснов.

– Нет… – Йенс запнулся. – Уже нет. Поэтому я хотел бы вас попросить о помощи. Подстраховать нас. Больше мне обратиться не к кому. На моём судне простые моряки, с них толку – ноль. А все мои знакомые в городе наверняка под колпаком. Да и сам я в полиции по контрабанде прохожу, срок давности ещё не вышел. А про вас я наслышан, каковы вы в деле. Вон, с душегубами Губастого разделались. Так что подумайте. Четверг завтра… А я пока схожу дичь постреляю.

Йенс покинул чаепитие и зашёл в дом. Вернулся через пару минут с охотничьим ружьём за плечом и потёртой брезентовой сумкой на поясном ремне.

– Ждите как стемнеет, – бросил он и скрылся в зарослях.

Охотничьим ножом Кочевник нарезал грубый чёрный хлеб и принялся за ветчину.

– Подстраховать, блин, – пробурчал он с набитым ртом. – Знает, что в этой 'Кристальной слезе' его могут ждать…

– Точно знать он не может. Не идиот же он лезть в ловушку. Другое дело – предусматривать такой вариант.

– А вам не кажется, Пётр Викторович, что наш морской волк в Фалонте только ради велгонского торгпреда объявился?

– Кажется, Дима, ещё как кажется, – Краснов без удовольствия отхлебнул. Чай был невкусный и не сладкий, сахар в домике не водился. – А ещё мне кажется, что он не только в Хаконском Воинском Братстве состоит… Хочет выкрутиться с нашей помощью.

– Во-во, и на меня он как-то быстро вышел, как будто только этого и ждал. В разговоре я не упоминал, что засёк его ещё в казино, но он каким-то образом это сообразил. Сослался на интерес к платине. Но если в этот раз в Фалонте он появился недавно, то как смог так быстро вас вычислить? Краснов отодвинул недопитый чай и прикурил.

– Вопросов много. Но Йенс до известной степени искренен с нами. Я чувствую. Почему он искренен – это другой вопрос. Ещё я чувствую, ему действительно нужна наша помощь, а для нас это как нельзя кстати.

– На охоту он неспроста помёлся. Кому, нахрен, нужна его охота? В доме запасы есть, несколько дней продержаться можно. Удивлюсь, если он с дичью припрётся, с кроликом каким-нибудь, которых как и крыс полно на этой планете… – Кочевник торопливо дожевал бутерброд, запивая поостывшим чаем. – Что ж, мы поможем ему, а он поможет нам. Все довольны. Жаль вот, Яремы с нами не будет.

– Хельгу до самого порта провели. Он нужней на 'Аркадии'. Кочевник согласно кивнул и встал.

– Пойду картошку чистить. Сашка припрётся голодный, сразу спать рухнет, если его не накормить.

'Ещё бы', – подумал Краснов, отодвинув так и не допитый чай. Сашка теперь был его глазами и ушами. С утра по городу мотался на своих двоих. А до него ещё двадцать ка-мэ по лесу, а потом обратно.

…Обнажённый по пояс Оракул плескался в старом рукомойнике громко фыркая, совершенно не замечая осенней прохлады. Освежившись и тщательно растёршись до красноты полотенцем, он заскочил в домик, где его уже ждал скромный незатейливый ужин. Глубокая глиняная миска с отварным картофелем в топлёном масле, хлеб из отборной сокарской ржи и вдоволь тонко нарезанной ветчины. От предложенной чарки он отказался, сославшись, что и так успел за день принять там и сям. За едой он без всяких предварительных вопросов сам начал рассказ о происходящем в городе.

Слушали внимательно, лишь иногда перебивая уточняющими вопросами. Один только Йенс ничего не спрашивал, занятый ощипыванием здоровенной буро-рябой лесной птицы, похожей на обыкновенную мутированную курицу.

В городе повсюду были расклеены листовки с фотороботами убийцы велгонского торгпреда с обещанием вознаграждения за любую достоверную информацию в десять тысяч даблеров. Их начали расклеивать ещё с утра, а ближе к вечеру стали появляться аналогичные листовки с фотографиями Краснова и Кометы, но вознаграждение обещалось поскромнее – всего по три тысячи. Кроме шумихи, поднятой газетчиками и телевизионщиками после убийства, в Фалонте осталось всё по-прежнему, разве что полицейских патрулей на улицах стало втрое больше.

Как и прочие коллеги по цеху, Оракул был озадачен редакцией на предмет свеженького, желательно эксклюзивного, как выразился замредактора, материала. Под этой маркой он осаждал вместе с коллегами-конкурентами департамент полиции, рыскал вокруг да около злополучного ресторана и, наплевав на корпоративную солидарность, для форса разбил даже одному фоторепортёру его 'орудие труда', когда тот увязался по пятам, заподозрив что Оракул стал на след. С проклятиями и возмущенными воплями фоторепортёр отстал и вовсе потерял обидчика через квартал-другой.

Цели своей Оракул добился, теперь никто не мог ему помешать в 'осаде' (как это называлось на жаргоне местных газетчиков) заблаговременно примеченного сотрудника СМБ. Бесцеремонно подсев за его столик в кафе, Оракул сходу представился и предложил поделиться успехами в поимке опасных государственных преступников, по ходу выразив уверенность, что не сегодня-завтра они окажутся за решёткой. Такой примитивный подход вкупе с репортёрским напором, эмбэшника не покоробили и не вызвали даже раздражения. Сотрудник оказался неулыбчивым и угрюмым типом с тяжелым пронзительным взглядом. Без эмоций и без отрыва от поглощения обеда, он сообщил, что поделиться ему нечем, что ведётся следствие и далее набор стандартных отговорок. Но потом заметил, что имя Оракула как репортёра ему знакомо, что статьи его в целом всегда выдержаны в правильном духе и что такому репортёру негоже прозябать в мелковатой газетёнке. И предложил стать негласным рупором официальных позиций по текущим и будущим вопросам. А чтобы подбодрить правильного журналиста, сотрудник выдал дозированную информацию, которую можно напечатать хоть завтра же.

– И что он там тебе наплёл? – спросил Кочевник, окутавшись клубами сизо-белого дыма ароматизированной сигарилы из запасов Йенса.

– О! – Оракул поднял указательный палец, дожевал и сказал: – Что имя и все установочные данные убийцы известны и долго он на свободе не задержится. А также, что бегство из Фалонта преступной семейки Корф, им не поможет. Сокара имеет с другими странами соглашения о выдаче преступников, а значит и госпожа Корф очень скоро вернётся обратно, но уже в наручниках. А вот господин Корф напрасно так уверен, что сможет затеряться в других сокарских городах… Теперь вы понимаете?

Кочевник хмыкнул, а Йенс застыл, на несколько секунд забыв о птице, и обратился к Оракулу:

– Подожди, подожди с Корфами. В СМБ знают где Гюнтер?

– На, смотри, – Оракул вытащил из кармашка пиджака, висевшего за его спиной на перекошенной вешалке, сложенную вчетверо листовку с фотороботом убийцы. Протянул её в руку контрабандисту.

– Но это… – Йенс нахмурился, присмотрелся и так и этак, прочитал текст. – Это ерунда. Это не Гюнтер. Похож. Да, похож. Но не Гюнтер.

– Теперь ты понял, Йенс? – спросил Краснов.

– Да, теперь я понял. Этот сотрудник СМБ скормил Александру дезинформацию.

– Ясень день, деза, – Кочевник сбил пепел в пустую банку из-под тушенки. – Таких, как наш Сашка, сегодня было не мало.

– Язык же у тебя, Йенс… – Оракул отправил очередную порцию в рот и с набитым же ртом продолжил: – Дезу мне скормили… Твоего Гюнтера из норы выманивают.

– Не пиши меня в тугодумы, Александр, – отпарировал Йенс. – Мне, я думаю, простительно несовершенное владение русским. Посмотрел бы я на тебя у нас в Хаконе.

– Как знать… – Оракул доел и вытер губы салфеткой. – А вы, Пётр Викторович, где-то в Фалонте до сих пор. Так получается? Или всё же в другом месте?

Краснов ухмыльнулся, давая понять, что считает вопрос риторическим, заодно прикидывая, зачем понадобилось расклеивать фотографии Хельги, если известно о её бегстве? И, выдержав короткую паузу, произнес:

– Нас ждут. И ждут с распростёртыми объятиями. Не до конца понятно только вот что: связывают ли меня в СМБ с покушением на велгонского эмиссара? Если нет, то это одна ситуация. Если да, то каким образом связали меня с Гюнтером?

– Причём здесь покушение и мы? – удивился Кочевник. – Мы к нему не причастны… – он приумолк и подозрительно посмотрел на Йенса. – Если только меня вместе с тобой не срисовали. Йенс пожал плечами, мол, причём здесь он.

– Я думал, что ты и Александр не засвечены.

– Я-то нет, – открестился Оракул. – А вот ты, Дим… Может, островитяне? Ясно же, что кто-то из СМБ им сливает информацию. Допускаю, что она идёт по официальным каналам. Тогда, по идеи, Ярема засвечен.

– Ярема – это понятно, – согласился Кочевник, – а я? Проследили когда я в особняк мотался? Я, вроде нихрена, не заметил.

– На то есть техника, – рассудил Йенс.

– Предлагаю не гадать, а исходить из второго варианта. Но в любом случае обе ситуации не слишком отличны.

– Как сказать… – заметил Оракул.

– Саш, да хватит, а? Что будем делать? Пойдём в ловушку? Возьмём штурмом 'Кристальную слезу'? – Кочевник обвёл критическим взглядом присутствующих и ясно прочёл по лицам их намерения. – Что, я прав? Ну, бляха, авантюра! Сюда бы хоть пяток моих ветеранов…

Наступила продолжительная пауза. Все, кроме хаконца, словно застыли. А Йенс поочередно и внешне бесстрастно посматривал на своих гостей, прикидывая, светит ли ему получить от них помощь.

– Итак, – подвёл итог Краснов, – я думаю, надо вытаскивать этого Гюнтера. Я надеюсь, господин Йенс, ваше судно достаточно быстроходно?

– Что вы, Пётр Викторович, так официально? Я уже привык к стилю, сложившемуся в вашей компании. – Йенс немного помолчал и решился выложить припасённый в рукаве козырь: – Про быстроходность моего судна не беспокойтесь. Хоть и двадцать пять узлов, зато скрытность.

– Это как понимать? – Краснов одарил его ироничной улыбкой и решил подначить: – Подлодка, что ли?

– Точно так, Пётр Викторович, субмарина.

Оракул присвистнул, Краснов с Кочевником посмотрели на хаконца, как на тайного, овладевшего искусством социальной мимикрии, шизофреника.

– А что вы так удивляетесь? – простодушно пожал плечами Йенс. – Контрабанда – дело серьёзное.

– Что ты там плёл про своих простых морячков? – напомнил Кочевник.

– Не совсем простые, согласен, – Йенс ощерился. – Но вам не ровня по части вышибания мозгов. От дружного хохота Оракула и Кочевника, улыбка хаконца стёрлась.

– Ну ты, Йенс, даёшь, – справившись со смехом, заявил Оракул и вытер пробившую слезу. – Ох, и аргумент!

– Хорош, – тихо произнёс Краснов и все смешки стихли. – Наш друг Йенс имеет несколько искажённое представление о нашей компании. Пусть будет так. Не будем его разубеждать. Он посмотрел на хаконца.

– Пора ознакомиться с арсеналом, не так ли?

Двумя часами позже, когда Йенс вышел на улицу по нужде, прихватив с собой упаковку папифаксов – шедевра сокарского ширпотреба нежно-розового цвета с жёлтыми мультяшными утятами на фоне беленьких и красненьких сердечек. На улицу ему идти пришлось, поскольку в охотничьем домике нужника, естественно, не было. Оракул озвучил общую мысль:

– Во что-то мы вляпываемся, а, Пётр Викторович?

– Во-во, – поддержал его Кочевник, – контрабандист-подводник! Наркоту что ли возит? Фигня полная! Небось его морячки сплошь молодые и опрятные…

– И что-то я сомневаюсь, что у ХВБ собственные военно-морские силы имеются, – добавил Оракул.

Краснов только кивнул, решая дилемму: то ли отказаться от соглашения с Йенсом, но тогда придётся заново искать способ проститься с Сокарой, возвращаться в Фалонт, где уже расклеены его фотографии, к которым вполне могут добавиться листовки с изображением Кочевника; или всё же следовать соглашению и тем самым поставить крест на планах легального пересечения границ, довериться Йенсу, гадая об его истинной принадлежности.

Интуиция молчала, в том смысле, что не возникало тревожных предчувствий, которым он за свою жизнь привык доверять. Другое дело, что не всегда эти предчувствия появлялись. За свою судьбу Краснов не очень-то беспокоился, в конце концов, пожить он успел, и даже интересно пожить. Но от его решения зависит жизнь доверившихся ему парней, а также возможность выполнения их главной на этой планете задачи. Риск провала существовал при любом выборе, однако колебался Пётр Викторович, по собственным меркам, долго, пока не решил сделать выбор сердцем. К Йенсу он пока относился нейтрально, но незнакомому хаконцу с явно тевтонским именем Гюнтер, он симпатизировал. Если всё же он не ошибся в своих выводах о верховенстве чужаков в Велгоне, то этого Гюнтера можно считать союзником. А значит и Йенса. Отчего же не помочь союзничкам?

В душе Краснов всегда считал себя немного авантюристом. Сейчас же он казался себе немного чокнутым. По-другому не назовёшь. А иначе как назвать человека, который сам лезет на рожон, прекрасно зная, что его легко опознать в лицо, да к тому же лезет в заведомую ловушку?

Впрочем, если он и был чокнутым, то действовал по плану, который возможно тоже отдавал душком безумия.

В 'Кристальной слезе' к этому времени уже часа два болтался Оракул, посланный туда разведать предварительную обстановку. Из группы только он мог свободно войти в это злачное заведение, не вызывая ни подозрений, ни пристального внимания. Пока что обстановка внутри соответствовала ожидаемой, о чём он доложил по переговорнику несколькими минутами ранее. Народу в заведении как всегда было навалом, но вот процент мужчин молодого и среднего возраста, одетых хоть и разнообразно, но строго, подтянутых, трезвых не смотря на продолжительные возлияния, процент этот явно превышал обычный для цитадели порока показатель.

Кочевник и Йенс согласно плану околачивались поблизости от 'Кристальной слезы', ещё в середине дня заняв свой наблюдательный пост, с которого они контролировали сразу два (а больше и не было) запасных выхода. Запасными они только назывались, на самом деле это были оживлённые магистрали, по которым пополнялись запасы продуктов и прочих необходимых здесь товаров, спешил на работу или с неё персонал, в том числе и девочки-профессионалки, косо поглядывающие на редких любительниц (которые, сучки такие, промышляли здесь не за деньги, а из-за удовольствия), да выходили по-тихому подгулявшие клиенты, не желавшие афишировать своё здесь пребывание. Итак, все роли были расписаны и не раз обговорены.

'Кристальная слеза' десятки лет тихо процветала в так называемой нейтральной зоне – узкой полосе кварталов между западным районом Фалонта, где предпочитали селиться почтенные горожане, и между юго-западным районом, в просторечии именуемым 'речным'. Это был мир и невинных развлечений, и тщательно скрываемых пороков. Этот мир жил своей, параллельной по отношению к городу, жизнью. По слухам, в 'Кристальной слезе' можно было найти всё, что только может представить больное воображение. Само собой, такое заведение притягивало, как сладкое насекомых, и любопытствующую праздную публику, и сомнительных личностей, и заезжих иностранцев, вынужденных надолго застрять в Фалонте. А иные из иностранцев, отведавшие порочных прелестей, в последствии не раз возвращались обратно, не найдя на родине альтернативы. Нравы на Темискире, не в пример Фалонту, в этот век царили суровые.

На входе в 'Кристальную слезу' торчал подпитый швейцар, как пугало наряженный в раздражающе-контрастную красно-синюю ливрею бог знает из какой эпохи. В вестибюле, по сторонам от входа маялись скукой семеро здоровенных детин, в одинаковых красных костюмах, отчего они выглядели придурковато, да и в физиономиях у них было тоже что-то одинаково-придурковатое – тусклый, скорее потушенный взор, обрюзгшие щёки и одна на всех печать неизгладимой тоски.

Краснов отмахнулся от швейцара и уверенно направился к парадной лестнице. На втором этаже, судя по наружным афишам, сегодня давала представление заезжая труппа кабаре. Если, конечно, фривольных и доступных девиц можно назвать труппой.

Касса здесь располагалась сразу у лестницы. Вечерний билет оказался не дёшев, чтобы сразу отсеивались нежелательные зеваки. Просторный зал, в котором даже наличествовали балкончики галёрки, был освещён тусклым светом множества утопленных по периметру стен светильников, конкурирующих с приглушённым светом действительно красивых люстр. Ярко освещался только помост сцены, где под безумные децибелы постыдной фонограммы гарцевали разукрашенные и разнаряженные танцовщицы. Впрочем, их трудно было назвать разнаряженными, весь наряд девиц состоял из длинных белых перьев и блестящих мириадами сверкающих бисеринок аксессуаров, коих было ровно столько, чтобы просматривалось всё то, что всегда притягивало мужские взгляды.

Публики в зале было много, почти все столики оказались заняты. Не сбавляя шага, Краснов продефилировал к только что освободившемуся, на котором официанты с профессиональным проворством навели порядок. Стандартной таблички на подставке с надписью 'занято' они не оставили. Значит можно было спокойно присесть и ждать. А в ожидании можно и кое-что попробовать из предлагавшихся здесь блюд.

– Желаете что-нибудь? – с дежурной улыбкой вопросил возникший официант, застыв в полупоклоне, держа при этом спину прямо.

– Графинчик водки, – заказал Краснов, изучая его безупречно-белую униформу, – грамм на триста. И закуски мясной.

– Смею предложить нашу фирменную закуску 'Кристальная слеза', – угодливо предложил официант, склонившись ещё чуть ниже.

Краснов согласно кивнул, про себя не одобрив нарочитое совпадение названий.

Не прошло и трёх минут, как официант уже составлял с подноса запотевший графин, следом зачем-то несколько рюмок, выложил на салфетки столовые приборы, и наконец открыл колпак блюда. Фирменная закуска оказалась обыкновенным тонко нарезанным прожаренным мясом, обильно политым подливой и сдобренным свежей, не смотря на осень, зеленью.

'Не дурно, – оценил Краснов, попробовав блюдо и плеснув в рюмку водки. – Не дурно, хоть и без фантазии'. Глядя на водку, он пожалел, что придётся её переводить. Перед тем как заявиться в 'Кристальную слезу', он принял капсулу с порошком алконейтрализатора.

Опрокинул рюмку, да с аппетитом принялся за еду, благо в тарелке была приличная порция. Представление на помосте, где сменился очередной десяток танцовщиц, его не интересовало. Краснов методично и незаметно прощупывал взглядом зал, пока не понял, что за ним наблюдают. Непосредственно чьего бы то ни было интереса он не заметил, да и никто конечно не пялился в открытую. Но то, что за ним наблюдают, он почувствовал спиной. Бывает такое, когда по спине мурашки пробегают от чужого враждебного взгляда. Как знать, может и неспроста официант выставил к графину несколько рюмок?

– Как вам девочки? – задал идиотский вопрос вышедший из-за спины незнакомец и бесцеремонно уселся напротив.

На загорелом лице незнакомца возникла вежливая улыбочка. Пухлые губы растягивались не дольше нескольких секунд. Ему бы другие губы, узкие, под стать тонким чертам, что вкупе с щёгольскими усиками придало бы его лицу жёсткость и мужественность, которую любят женщины. А так, с этими усиками слащавый какой-то выходил образ, отталкивающий.

Краснов деловито так, не спеша, расправился с закуской, словно и не заметил появления незнакомца. Однако окинул его оценивающим взглядом, хватившего, чтобы оценить не только физиономию. Под клетчатым пиджаком бежевая рубашка с накрахмаленным воротничком, стянутым жёлтой бабочкой. Странный выбор цвета для бабочки, ну да не это главное. Воротник выглядел так, будто под ним скрывался защитный ворот бронежилета.

'Интересно, – подумалось Петру Викторовичу, – долго ли он будет меня зондировать? Или прямо сейчас брать будут?..'

Учёв опыт с 'Фунтом счастья', Краснов к сегодняшнему делу подготовился обстоятельней. Так вышло, что на борту 'Реликта' совершено не оказалось лёгких бронежилетов, да и тяжелых армейских тоже. Имелось несколько массивных бронекостюмов десантного варианта, но разгуливать в них по городу… Хорошо, что в охотничьем домике предусмотрительного и запасливого Йенса хранились бронники. Хоть и достаточно лёгкие, но не достаточно надёжные, изготовленные по местной несовершенной технологии, но всё же хоть какая-то защита. Так что пули Краснов не очень-то опасался, за исключением пули в упор. По заверениям Йенса, бронежилетик мог держать девятимиллиметровую пулю на дистанции свыше десяти метров. Ближе – не просто контузия, а вероятное пробивание обычной твердооболочечной пулей. Проверять всё это на себе у Краснова, естественно, желания не было. А ещё бывает пули в голову летят – промелькнула мысль… Помимо бронежилета были заготовлены и некоторые другие средства защиты из взятой с собой с корабля амуниции.

– Хороший нынче вечер, – как бы невзначай произнёс незнакомец и бесцеремонно взял графин, из которого налил в ближнюю к нему рюмку и опрокинул её.

– Что я по сценарию должен сделать? – Краснов говорил спокойно, в свою очередь изучая реакцию хама на свою же реакцию. – Психануть? Или повозмущаться, позвав распорядителя?

– Ну зачем же так сразу? Вы молчите, меня игнорируете…

– Я вас не знаю. И знакомиться не имею ни малейшего желания.

Незнакомец довольно ухмыльнулся, словно получил подтверждение каким-то своим мыслям. Чувствовал он себя уверенно, как хозяин положения, ощущал видимо за собой силу. И конечно был прав в своих ощущениях. За устроенной незнакомцем мизансценой внимательно следили многие пары глаз.

– А вот я вас знаю, господин Корф, и, думаю, скоро узнаю ещё лучше.

– Да что вы! И где же вы хотите навязать мне своё общество? Неужели в старой крепости?

Краснов намеренно упомянул старинную, отжившую свой век крепость, использовавшуюся последние лет сто как внутреннюю тюрьму СМБ.

– Угадали. Сразу и в точку.

– Там наверное плохо кормят, раз вы ко мне подсели? – съязвил Краснов, намеренно испытывая предел невозмутимости эмбэшника. – Хотите, я вам ужин закажу?

– Кормят там действительно не очень-то, – незнакомец всё же остался невозмутим. – И это такая мелочь, поверьте. Но хорошее обхождение я вам гарантирую, если окажитесь благоразумны.

– Кочевник с Йенсом засекли вашего 'друга', – сообщил по 'таблетке' Еронцев. – Вышел из здания через задний вход. Кочевник передал, что начинает.

Ничего мудрить Краснов не собирался, руководствуясь принципом: чем проще, тем эффективнее. Демонстративно извлёк из кармашка на лацкане безобидную на вид конфетку, со словами: 'Люблю, знаете ли, сладким закусить'. Под пристальным взглядом развернул обёртку, в которой вместо конфеты находились две надежные шумоизоляционные затычки, и живенько впихнул их в уши, на виду у начинающего уже догадываться эмбэшника.

Оракул наблюдал всё это, затерявшись в толпе. Манипуляции Краснова послужили ему сигналом. В зале раздался дичайший грохот синхронно сработавших четырёх звуковых мин с радиовзрывателем, настроенным на общую волну. Одновременно со звуковыми, сработали и безвредные дымовые шашки, заложенные по всему залу, где под столиком, где за колонной, а где и под нижней этажеркой тележки официанта. Дымовых шашек Оракул заложил много, и не только в самом зале. Клубы буро-желтоватого, изощрённо пованивающего миазмами прорвавшей канализации, дыма начали стремительно расползаться у лестниц, по вестибюлю, у туалетов и везде, где сообразил поставить шашки пытливый ум Александра Кужеля. Особенно долго не мог сообразить швейцар, откуда в его нычке, где он припрятал 'боезапас' на сегодняшнюю ночь, взялось столько вонючего дыма. А в зале, тем временем, начался форменный бардак.

Оглушённая перехлестнувшимися звуковыми ударами публика, словно напрочь погрузившись в дурман сна, вяло начала расползаться по хаотичным траекториям. Какие-то девицы истерично завизжали, о чём можно было догадаться по их перекошенным, перенапряженным и в миг потерявшим привлекательность лицам. Воплей их никто не слышал, как не слышал и продолжающую шпарить со сцены фонограмму. Дебют заезжей кабаре-труппы был напрочь сорван. Танцовщицы попадали на подмосток, словно обожравшиеся мухи в компот, ошарашено и безуспешно пытаясь вернуть себя в горизонталь. В иной ситуации все их потуги вызвали бы море аплодисментов, настолько революционно они смотрелись, с точки зрения эротического искусства Темискиры. Но сейчас их новаторство некому было оценить.

Ещё только начинался весь этот бедлам, Краснов засветил кромкой тарелки в лоб эмбэшнику, и тут же нырнул на пол. Там его и накрыло. Затычки оказались не панацеей от звукового удара, по телу словно ударил невидимый молот. Аж в глазах на мгновение потемнело и воздух из лёгких вышибло, да на секунду-другую мышцы ослабли. Ощущения ещё те, но всё же не сравнить с повальными контузиями публики и эмбэшников. Лихорадочно борясь с вялостью в теле, Краснов под столом ожидал нацеленных в его сторону выстрелов. Но какое там! Сотрудникам СМБ было не до этого. Они как при сильнейшем похмелье, стискивали головы, порываясь куда бежать, толком не соображая куда, к тому же почти потеряв возможность ориентироваться в пространстве. После звукового удара в глазах двоилось, троилось, четверилось… короче, нет смысла объяснять, все мы люди грешные…

Лёжа, Краснов проверил живучесть сокарского сикуриста, убивать которого совершенно не желал. К счастью, лоб эмбэшника, густо измазанный остатками фирменного блюда, оказался крепче тарелки с мизинец толщиной. Тогда Краснов вытащил затычки, вскочил, машинально зажимая нос рукавом, и едва не столкнулся с Оракулом.

– За мной! – крикнул тот и бросился куда-то в расползающееся дымовое облако.

Пока Краснов бежал за ним, успел проклясть всю нечистую силу и химиков всех времён и народов. Вонь начинала сводить с ума, от неё – даже не от дыма, слезились глаза и появился никогда не беспокоивший насморк.

– Ты что, Сашка, охренел?! – рявкнул он, когда Оракул остановился где-то под одной из лестниц, дыма здесь пока ещё почти не было. – Ты должен был обычные, НОРМАЛЬНЫЕ шашки подорвать! А это что за сортирные бомбы?!

– Привнесение элемента творчества… – Оракул развел руками, не скромно при этом улыбаясь и потряхивая головой. Не смотря на затычки, в ушах стоял звон. – Задымление с запахом бзда…

Следующие две минуты Краснов высказывал своё отношение к элементам творчества в цветастых фразах, усвоенных ещё в молодые годы службы в военном космофлоте, переработанных и расширенных личным опытом последующей жизни. Оракул слушал его заворожено, внимательно мотая на ус.

Краснов и Оракул ворвались в так кстати приоткрытые двери, сшибли по пути испугано-любопытных привратников минус первого этажа, отведённого в 'Кристальной слезе' под бордель, да устроили забег по толстым ковровым дорожкам вдоль проходов между анфилад номеров.

Грохот конечно же был слышен и здесь. Встревоженные клиенты и проститутки начали вываливать из дверей, наперебой интересуясь причинами страшного шума, на глазах рождая невероятные домыслы, начиная от падения метеорита, и заканчивая обстрелом Фалонта ютонской эскадрой. Что ж, Фалонт – город портовый, был в его истории и такой эпизод. Многие даже не озаботились прикрытием срама. Краснову особенно запомнился господин со взбудораженным взором да с печатью неизгладимой интеллигентности на челе, оживленно с кем-то спорящий, будучи в одних носках и по инерции, видимо, кочегарящий приведенное в боевое положение орудие. Да ещё девица с разрисованной кожей, прошмыгнувшая куда-то идиотически хихикая, привлекла внимание колыхающимися на бегу по концентрическим траекториям грудями.

Взрывы звуковых мин были слышны и на улице. Когда они грохнули, Гюнтер, крепенький на вид сорокалетий мужик, присел от неожиданности, а через секунду вскочил и понёсся прежним направлением мимо сарайчиков с припасёнными на зиму дровами, которые, как и в любом темискирском насёленном пункте, были обязательным атрибутами городских дворов. На раздавшийся где-то неподалёку выкрик он не обратил внимания. Верней обратил, но как-то опосредованно, отметив краем сознания, что кричали, кажется, на островном диалекте.

Несясь мимо сарайчиков, он вдруг был вырван грубой и неожиданной силой, зашвырнувшей его в проём между строений. Да так, что по инерции его припечатало о стену из грубых брёвен. Ещё толком не соображая, Гюнтер сунул руку в карман пальто, где находился заряженный и заранее снятый с предохранителя 'Ланцер-1'. Руку тут же кто-то пережал, а тело заломил в болевой захват. Следом перед ним возникло такое знакомое лицо. Гюнтер трепыхнулся, но безуспешно.

– Йенс, ты!

– Тсс! – Йенс приложил палец к губам и улыбнулся. – Отпусти его, Дмитрий.

Получив свободу, Гюнтер немного успокоился, но всё же начал озираться. А вокруг с разных сторон начали раздаваться крики. И не так чтобы издалека.

Повинуясь внутреннему чувству, Кочевник вжал кнопку в переговорнике. Сразу в двух кварталах по периметру сараев бахнули и зашипели дымовые, теперь уже действительно обычные шашки. Такие же заряды бахнули и у двух запасных выходов из 'Кристальной слезы'. Где-то в отдалении послышалась ругань.

– Велгонцы, – определил Йенс. – Эти твари тоже здесь.

Сплюнув, Кочевник, высунулся из проёма и выстрелил четыре раза поверх сараев, разбив при этом фонарь. Случайно разбив, всего лишь посмотрев перед выстрелом на него. В радиусе полусотни метров вокруг столба образовалась сплошная темень. А тут ещё и дымовые заряды…

Выстрелы и крики зазвучали со всех сторон. Забили с характерных стуком островные PF шестьдесят шестые, затараторили в ответ велгонские 'Берты' и 'Бормы', включились в концерт щёлкающе-шелестящие короткие очереди девятимиллиметрового PB31 – штатного пистолета-пулемёта военной полиции островитян.

– Обалдеть… – Кочевник посмотрел на не менее удивлённого Гюнтера. – По твою душу целых три конкурирующих фирмы.

– Как там Пётр Викторович и Александр? – спросил Йенс.

– Порядок! – Кочевник только что получил подтверждение от Еронцева, что они благополучно воспользовались задымлением у запасных выходов и всеобщей неразберихой. – Их теперь не достать.

– Теперь пора и нам, – резюмировал Йенс и, развернувшись, трусцой припустил по лабиринту между сараями.

Ночью в коварных шхерах залива, одному богу, наверное, известно как Йенс находил путь между уходящими под воду скалистыми островками. Видимость была ограниченной, света Ирисы – луны этого мира, едва хватало, чтобы рассмотреть очертания скал. Течения в шхерах порой попадались стремительные. Надо отдать должное гребцам, справно работавшим, повинуясь командам Йенса. Рыбацкое судёнышко, из-за штиля оставшееся без паруса, ловко проманеврировало меж скал и вышло в открытые воды залива.

Краснов не любил попадать в ситуации, когда от него ничего не зависит. Сейчас была именно такая ситуация. Что если появится, скажем, катер береговой охраны? Вокруг вода, бежать на гребном судне и думать нечего. Но пронесло, Йенс знал, что делает.

Судёнышко благополучно подошло к самой настоящей подводной лодке. Субмарина возвышалась над спокойной водой частью корпуса. На корме сиротливо торчал силуэт укрытой в водонепроницаемый чехол пушки. Судя по габаритам, калибр орудия был не менее трёхдюймового. И по конструкции лафета можно было судить о приличном угле вертикальной наводки. Градусов семьдесят пять, не меньше. Рубка субмарины не имела ни эмблем, ни номера, будто скрывалась её принадлежность к какому-нибудь из флотов. Вероятно, так и было. Пойди разбери, нормально ли в этом мире наличие у контрабандистов подводной лодки или это обычная, так сказать, уловка.

У рубки их ожидали двое моряков, одетых в спасательные жилеты поверх длиннополых брезентовых плащей.

Издалека перекинувшись приветствиями с подводниками, Йенс отдал команду к швартовке. И вот Краснов, Кочевник и Оракул, вслед за контрабандистом и Гюнтером, поднялись на борт, крепко хватаясь с непривычки за ограждающие леера.

Йенс ещё накануне заинструктировал их до слёз, насаждая правила безопасности. Ни к кому не обращаться и не лезть с расспросами, ничего нигде не трогать, не покидать свой кубрик. Просто с ума сойти, если представить себе всё это. Однако Пётр Викторович пообещал придерживаться правил, пообещали и остальные. Ничего не поделаешь, придётся выполнять.

Когда за ними закрылся рубочный люк, Краснову вдруг подумалось о скорости субмарины. С подобной техникой он никогда не сталкивался, но заявленные Йенсом в давешнем разговоре двадцать пять узлов скорости, начали порождать первые сомнения. Такой корабль, как эта субмарина, по прикидкам Краснова, вряд ли мог развить такую скорость хода. Ну разве что на самом полном ходу, чтоб аж машины в разнос. Да и то ведь в надводном положении. А в подводном?

Про подводные скорости Краснов ничего не знал, но начал догадываться, что путешествие непременно затянется.