На зависть Идолам (ЛП)

Глава 19

Зимние каникулы кажутся такими долгими без моих друзей. Они становятся для меня второй семьёй, и я уже мечтаю о ещё одном групповом празднике, подобном тому, который мы устроили на мой день рождения в боулинге. Я пишу парням каждый день, включая Миранду, Лиззи и Эндрю, и пытаюсь найти какой-нибудь способ сказать своему отцу, что у меня наконец-то появился парень.

Или… вообще-то, пять парней.

Однако он кажется намного больнее, чем раньше, и я боюсь вывести его из себя, поэтому поступаю трусливо и ничего не говорю. По крайней мере, не сейчас. Я знаю, что не смогу вечно скрывать свои отношения, но, по крайней мере, в течение этих двух недель я просто наслаждаюсь его обществом. Эти маленькие моменты — играть с ним в видеоигры в гостиной, слушать, как он читает вслух «Ночь перед Рождеством», и вместе печь рождественское печенье — это то, что я запомню на всю оставшуюся жизнь.

«Уже скучаю по твоему телу», — отправляет Крид в канун Рождества, и я прикусываю губу, выключая экран телефона, пока у нас с папой не наступил один из тех неловких моментов чтения смс через плечо.

— Во сколько придёт твой друг? — спрашивает он, и затем мы оба замираем, когда раздаётся стук в дверь. Я открываю её и вижу Виндзора, закутанного в блестящее пальто с меховой оторочкой, с ухмылкой на лице, в одной руке он тащит чемодан, через противоположное плечо перекинута спортивная сумка.

— Входите, ваше величество, — мурлычу я (или, по крайней мере, пытаюсь, у меня это плохо получается), открывая дверь и жестом приглашая его в дом. У меня был всего один день с ребятами до начала каникул, так что я всё ещё не совсем уверена, как они все относятся к сексу. Это нечасто встречается в текстах.

— Что ж, спасибо, миледи, — с улыбкой говорит Виндзор, входя в дом и позволяя папе взять его чемодан на колёсиках. Он настаивает на том, чтобы самому перенести спортивную сумку. Может быть, он видит, каким слабым становится Чарли? Моё сердце сжимается, и я проглатываю комок в горле.

— Лучше бы это была отделка искусственным мехом, — говорю я ему, указывая на его куртку, и он улыбается.

— Дама в Париже сказала, что это мех енота. Она заверила меня, что не стреляла этой бедняжке в голову или что-то в этом роде. — Он подмигивает мне и ставит свою сумку на пол рядом с диваном. Я бы предложила ему комнату для гостей… если бы она у нас была. Но нет. Извините. Но у нас есть этот чудесный диван и несколько дополнительных одеял. С сияющей белыми огнями рождественской ёлкой и потрескивающим в камине огнём здесь на самом деле чертовски уютно. — Почти уверен, что это было дорожно-транспортное происшествие.

Я закатываю глаза, но, как это часто бывает с Виндзором Йорком, понятия не имею, шутит он или нет.

— Яблочный сидр? — спрашивает папа, и Виндзор наклоняет голову, протягивая руку, чтобы снять шапку и взъерошить свои рыжие волосы.

— Я бы с удовольствием, мистер Рид, спасибо вам.

— Как у вас всё прошло с вашим Гостевым Клубом? — спрашивает папа, проходя на кухню, и я бросаю взгляд на Виндзора. Если судить по блеску в его карих глазах, он находит всё это забавным.

— Фантастически, сэр.

— Хорошо, хорошо.

Некоторое время мы слышим, как папа возится на кухне, прежде чем из динамиков раздаётся тихая рождественская музыка, даря нам минутку уединения в маленьком домике.

— Я пришёл с подарками, — говорит Виндзор, снимая куртку и указывая на огромную спортивную сумку. — На этот раз ничего столь экстравагантного, как машина, поскольку я не хочу ставить вас в неловкое положение, но я надеюсь, вам понравится то, что я выбрал.

— Если в одной из этих коробок окажутся кружевные трусики, и я открою их перед своим папой, клянусь снежками Фрости, я убью тебя.

Виндзор хихикает и подходит ко мне, обхватывая пальцами мои плечи и заглядывая мне в глаза.

— С какой стати я должен дарить тебе кружевные трусики в присутствии твоего отца? — спрашивает он, наклоняясь и запечатлевая на моих губах самый нежный, легчайший поцелуй. Это тоже похоже на поддразнивание, и в конце концов я отталкиваю его от себя, чтобы перевести дыхание. Если его и беспокоит, что я переспала с Кридом, он всё равно не подаёт виду.

— Потому что ты сказал, что собираешься это сделать… когда мы осматривали художественный музей, не меньше. Охранник услышал вас и начал хохотать. Это было чертовски неловко.

— Ну что ж, моя дорогая, — говорит Винд, садясь на диван и скрещивая ноги в коленях. Его ботинки блестят от росы на мокрой траве. Здесь, в Круз-Бэй, снега нет, по крайней мере, так близко к океану. — Это была шутка. Кружевные трусики — это подарок для интимных моментов. — Он лезет в карман и достаёт пару красно-черных кружевных трусиков с крошечными колокольчиками на них и бросает их в мою сторону. Я ловлю их и смотрю на слово, нацарапанное поперёк задницы.

— Непослушная? — спрашиваю я сухим голосом, приподняв одну бровь. Виндзор достаёт ещё одну пару нижнего белья из другого кармана — сколько, чёрт возьми, у него пар?! — и швыряет их тоже в меня. На них изображены ангельские крылья и слово… — Милашка? Серьёзно?

— Я подумал, что позволю тебе выбрать, — шепчет он, когда папа возвращается в комнату, и я быстро засовываю две пары нижнего белья в задние карманы.

Мы сидим с сидром и смотрим серию отстойных рождественских фильмов, я и Винд на диване, а папа в своём любимом кресле. К тому времени, когда мы готовимся ко сну, большая часть рождественского печенья съедена, а тыквенный пирог, который я купила в местной пекарне на завтра, уже был приговорён.

— Если вы будете в спальне в одно и тоже время, дверь должна быть открыта, — говорит папа, вставая и потягиваясь во время зевка. — И помни: это маленький дом, и стоны проникают сквозь стены.

— Папа, — выдавливаю я, но Виндзор только смеётся.

— Да, сэр, мы это запомним, — отвечает он, когда Чарли одаривает его долгим, изучающим взглядом, а затем исчезает в своей комнате. Не проходит и пяти минут, как дверь закрывается, и мы слышим его храп. Честно говоря, наверное, понадобился бы товарный поезд, чтобы разбудить его.

— Ну что ж… у тебя есть одеяла и подушки, — говорю я, когда Виндзор откидывается на спинку дивана, закидывая руки за голову. — Тебе нужно что-нибудь ещё?

— Как насчёт поцелуя на ночь? — спрашивает он, и я замираю, глядя на него сверху-вниз, вытянувшегося во весь рост. Так и хочется забраться к нему на колени и прижаться, но… даже если папа крепко спит, возможно, это не самая лучшая идея в данном случае.

— Только один, — говорю я, но когда наклоняюсь, чтобы поцеловать Виндзора, он притягивает меня к себе, пока я не оказываюсь на нём сверху.

— Может быть, два или три. Ты же знаешь, я завидую Криду и могу быть самым настоящим засранцем, когда ревную.

— Ты не казался ревнивым, — шепчу я, и что-то в лице Виндзора становится жёстче. Он запускает пальцы в мои свежевыстриженные и окрашенные волосы и притягивает мою голову к себе.

— Поверь, так и было.

Наш поцелуй медленный и чувственный, на вкус как яблочный сидр. Это один из тех поцелуев, которые нелегко забыть, тот, который выжигает клеймо в памяти на всю жизнь.

Не успеваю я опомниться, как его руки оказываются у меня под рубашкой, массируя мою обнажённую спину, и я расстёгиваю пуговицы его рубашки, мои ладони скользят по гладким, твёрдым плоскостям его груди. Мы целуемся долго — после полуночного боя часов, стоящих на каминной полке, и до раннего румянца зимнего рассвета.

Моё тело горит, пульсирует и отчаянно хочет ещё раз попробовать то, что я испытала в отеле.

На самом деле это Винд отталкивает меня, его собственное дыхание становится резким и запыхавшимся.

— Тебе следует вернуться в свою комнату, пока я не сделал что-нибудь достойное этих непослушных трусиков в твоём кармане, — говорит он, и я краснею с головы до ног, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. Я чувствую его твёрдость, зажатую между нами, напрягающуюся в пределах его спортивных штанов.

— Например, что? — шепчу я, и взгляд, которым он меня одаривает… он такой чертовски озорной.

— Наклоню тебя над этим диваном, — шепчет он в ответ, целуя меня в губы в последний раз. — И покажу тебе, на что в спальне способен не девственник.

— Вы знали, что Крид был девственником? — я задыхаюсь. — Откуда? — Винд просто пожимает плечами и мягко отталкивает меня.

— У меня свои способы, — говорит он, наблюдая, как я встаю, а затем медленно, неохотно отступаю в сторону своей спальни.

Он — всё, о чём я мечтаю до конца зимних каникул.

Возвращение в школу в январе — это своего рода шок для моего организма. Я всегда забываю, насколько всё суматошно, как быстро возвращается реальный мир. У меня есть группа поддержки и оркестр, заявки на стипендию и курсовая работа, которая настолько тяжёлая, что я удивляюсь, зачем вообще записалась на все эти занятия. Разве я не могла просто быть нормальной и заняться гончарным делом, или живописью, или ещё чём-нибудь, чем угодно, чтобы облегчить свою нагрузку?

Кроме того, у меня такое чувство, будто я разгуливаю с этим захватывающим маленьким секретом в заднем кармане.

«Я больше не девственница».

Странно так думать. Ещё более странно, когда мы с Кридом находимся в одной комнате. Он постукивает пальцами по поверхности библиотечного стола, пока я пытаюсь учить его.

— Я вообще не могу думаю о математике, — говорит он мне, и я впиваюсь взглядом в его высокомерно красивое лицо.

— Начни думать, если ты действительно хочешь попасть в Борнстед, — язвительно замечаю я, подталкивая планшет в его сторону. — Теперь проверь тут одну проблему. Ты допустил простую ошибку, и я знаю, что ты можешь исправить её, если постараешься. — Он убеждается, что его пальцы задерживаются на тыльной стороне моей ладони, заставляя меня вздрогнуть, прежде чем он, наконец, делает то, о чём я прошу, и изучает экран.

Миранда закатывает глаза, глядя на нас с другого конца стола, и возвращается к своим домашним заданиям.

После того, как мы заканчиваем, близнецы провожают меня обратно в мою комнату, провожают в целости и сохранности и ждут, пока я запру за собой двери, прежде чем они уйдут.

Таков наш ритуал: по крайней мере двое из нашей команды — мне действительно следует начать называть нас Голубая Кровь Бёрберри, поскольку именно так сейчас начинает говорить большинство Плебеев — следуют за мной домой, ждут, пока я проверю и запру комнату, а затем отправляются обратно в Башни.

Только в конце января у меня возникнут кое-какие проблемы с этим.

Тристан и Зейд, как обычно, провожают меня и прощаются, заставляя меня пожалеть, что я совсем одна здесь, в переделанном помещении уборщика. Раньше мне это нравилось — иметь такое собственное пространство, как это. Теперь оно просто ощущается одиноким и обособленным. Иногда, когда я направляюсь в Башни, я нахожу остальных смеющимися и шутящими в коридорах, снующими в комнаты друг друга и обратно.

Я тоже этого хочу.

С другой стороны, я здесь на стипендии, так что не жалуюсь. Вместо этого я смываю свои тревоги в душе, надеваю пижаму и сажусь на кровать, чтобы начать готовиться к завтрашнему тесту по статистике. Всё кажется прекрасным, пока я не слышу, как поворачивается дверная ручка со звуком открываемого замка.

Всегда было опасение, что Гарпии украдут или скопируют один из ключей главного персонала и проникнут внутрь, поэтому мы установили засов, цепочку, и у меня до сих пор хранятся те прошлогодние камеры. Если кто-то всё-таки вломится, я буду к ним строга. У меня будет видео-доказательство.

— Кто это? — спрашиваю я, направляясь к двери, чтобы посмотреть в глазок. Там нет ничего, кроме черноты. Должно быть, кто-то держал над ним руку, или же он был заклеен скотчем или чем-то в этом роде. Сделав несколько шагов назад, я направляюсь к стационарному телефону экстренной помощи, чтобы позвонить одному из сотрудников.

Мне не нравится, что всё это происходит, и даже с дополнительными замками я не чувствую себя в безопасности.

Жаль, что сегодня только четверг, иначе у меня был бы с собой сотовый.

Я поднимаю трубку и бросаю взгляд на список номеров, который заламинирован и приклеен к стене. Как раз перед тем, как я начинаю набирать номер миссис Эмбертон, я замечаю, что мелодии звонка нет. Нахмурившись, я несколько раз нажала кнопку на настенном блоке, пытаясь заставить его включиться.

Ничего не происходит.

И тогда я замечаю, что шнур от телефонной трубки больше не прикреплён к стене.

— Блядь, — ругаюсь я, оборачиваясь и видя, что дверь уже отпёрта и отодвинута как можно дальше. Кто-то использует толстый конверт, чтобы открыть замок-засов, в то время как, предположительно, другой человек использует верёвку, которая идёт от замка-цепочки поверх верхней части двери. Она сразу же соскальзывает, и дверь распахивается, даже когда я бросаюсь вперёд и врезаюсь в неё всем телом.

Несколько других людей толкают дверь снаружи, и в конце концов я теряю равновесие и, спотыкаясь, отступаю назад, когда все девять девочек проскальзывают в мою комнату, и Мэйлин закрывает за ними дверь, закрывая все замки.

— Привет, Марни, — говорит Бекки, насмешливо глядя на меня. Они всё ещё одеты в свою униформу, все хорошенькие, накрашенные и в причудливых париках, прикрывающих их лысые головы.

— Привет, Бекки, — отвечаю я, моё сердце бешено колотится. По крайней мере, парней здесь нет, верно? Это… ну, я могу умереть, но, по крайней мере, меня не изнасилуют.

Дерьмо, моя жизнь быстро потемнела.

Я внимательно наблюдаю за ними всеми, пока они окружают меня, а затем наклоняюсь и хватаю бейсбольную биту, которая прислонена рядом с моей кроватью, резко замахиваюсь ею, и попадаю Бекки Платтер прямо в бедро.

Никакого насилия — хорошее правило.

Но это неприменимо при самообороне. Я ударю бейсбольной битой каждую из этих девушек, если это поможет сохранить мне жизнь.

Бекки вскрикивает и спотыкается, и я использую момент замешательства, чтобы проскочить мимо неё, хватаясь за замки на двери. К сожалению, механизмы, которые должны были обеспечивать мою безопасность, создают обратный эффект. Слишком много замков и недостаточно времени.

Кто-то хватает меня за короткие волосы на макушке и оттаскивает назад, в то время как другая девушка тянется за бейсбольной битой. Слишком поздно. Я дико размахиваю ей в свою защиту и слышу женский стон, когда оружие попадает Анне Киркпатрик прямо в живот.

— Ты ёбаная сука, — кричит Киара, хватая биту и дёргая её так сильно, что она вылетает у меня из рук и разбивает фарфоровый чайник, который Виндзор оставил на кухонном столе. Он разлетается на куски, когда меня швыряют на кровать силой стольких рук.

От одной или двух девушек я могла бы отбиться. Но от девяти?

Я так облажалась.

— Давай поторопимся, пока не появился один из её мальчиков для игр, — говорит Илеана Тайттингер, открывая мой шкаф и доставая утюг. У каждого студента есть такой в общежитии. Мисс Фелтон любит выставлять замечания за мятую униформу. Я видела, как Крид и Зейд получали множество таких. Тристан, он предпочёл бы умереть, если бы у него была хоть одна неразглаженная складка.

— У тебя с собой бритва? — спрашивает Эбони Питерсон, и Эбигейл Фаннинг бросает что-то в её сторону. Эбони ловит его, а затем щелкает выключателем, пока Харпер включает утюг, а другие девушки, такие как Валентина Питт и Киара Сяо, удерживают меня на месте.

Я борюсь так сильно, что мне удаётся пнуть Эбони в её наманекюренную руку. Она роняет станок на пол, и пластиковые детали разлетается на куски. Мотор глохнет, и на мгновение воцаряется ошеломлённая тишина.

— Ты что, чёрт возьми, издеваешься надо мной? — рявкает Харпер, указывая пальцем на ванную. — Пойди найди какие-нибудь ножницы, или бритву, или, чёрт возьми, даже нож. Если мы снимем часть её скальпа вместе с волосами, для меня это не имеет значения.

Она проверяет утюг, горячий ли он, а затем хмурится. Он не должен был нагреться. Ещё нет.

Я сопротивляюсь ещё сильнее, размахивая руками и ногами. Если кто-нибудь приблизится к моему рту, я укушу. Сильно.

К сожалению, этого никто не делает.

— У меня есть бритва и немного крема для бритья, — говорит Бекки, вбегая обратно, а Илеана следует за ней по пятам. Они обе забираются ко мне на кровать и начинают втирать клубничный крем-гель в мои волосы.

— Не делайте этого, — говорю я, не особенно беспокоясь о своих волосах. Меня беспокоит всё более сильный нагрев утюга. — У меня здесь есть скрытые камеры. Что бы вы сейчас со мной ни сделали, это записано на видео. Всё транслируется в прямом эфире на мой телефон.

— Что ж, тогда это очень плохо, — произносит Харпер, постукивая по утюгу, а затем шипя. Улыбка появляется на том, что по праву должно быть очень красивым ртом. Каждый раз, когда она хмурится, эта иллюзия рассеивается, и злодей под маской принцессы поднимает свою уродливую голову. — У тебя сегодня нет с собой телефона, не так ли? И к тому времени, когда ты получишь его обратно завтра, ты будешь знать, что с нами лучше не связываться.

Бекки берёт бритву и начинает сбривать волосы по бокам моей головы. Они и так довольно короткие, но даже в этом случае одноразовая бритва не подходит для таких густых волос, и она быстро засоряется. Илеана выхватывает бритву, вытирает её о моё покрывало и пробует снова.

— Я возьму ножницы, — предлагает Валентина, направляясь на кухню и роясь в моих ящиках.

Тем временем у Харпер есть что-то в руке. Это кусок металла с короткой деревянной ручкой. На самом деле, чем дольше я смотрю на это… тем больше понимаю, что это похоже на клеймо, одно из тех, которыми владельцы ранчо клеймят своих коров.

Она замечает, что я смотрю, и поворачивает клеймо ко мне лицом.

— Тебе нравится? — спрашивает она, невинно моргая. — Мне сделали его на заказ. Здесь написано «Работяжка». Я подумала, может быть, мы могли бы запечатлеть это на твоём огромном лбу, чтобы весь мир знал, кто ты на самом деле. — Она хватает утюг с раскладной гладильной доски, которая хранится во встроенном настенном шкафчике, и прижимает его к моей обнажённой руке.

Боль настолько сильная, что я бью ещё сильнее, и мне удаётся оттолкнуть нескольких девушек. Хотя я этого почти не замечаю. Нет, вместо этого я погружена в эту раскалённую добела агонию покрывающейся волдырями плоти. Я начинаю плакать, даже не желая этого, так сильна боль.

Харпер убирает утюг со сгиба моего локтя и прижимает к нему клеймо, нагревая его.

Я всё ещё борюсь с другими девушками, из-за чего им чертовски сложно побрить меня наголо.

— Поторопись, Харпер. Сучка из Борделя намного сильнее, чем кажется. — Хныканье Илеаны заставляет мою голову пульсировать от подступающей мигрени. Или, ну, может быть, это ожог второй степени на моей руке. Трудно сказать.

Предводительница Гарпий, сама мисс Дюпон, забирается на кровать и осёдлывает мою талию.

Её улыбка ужасна, как будто смотришь, как аллигатор раскрывает пасть, прежде чем проглотить свою добычу целиком.

Со стороны двери доносится слабый звук, но я слишком сосредоточена на клейме, приближающемся к моему лицу, чтобы обращать на него особое внимание. Звук открывающегося замка привлекает внимание Харпер как раз перед тем, как дверь выбивают пинком.

Зак мгновенно оказывается рядом, хватает Харпер за руку и сбрасывает её с кровати с такой силой, что она падает на пол с неприятным треском, горячее клеймо падает вместе с ней и попадает ей на нижнюю губу. Она кричит от боли, когда другие парни врываются в комнату.

— Отвали от неё нахрен, — говорит Зак, хватая Бекки за запястье и яростно отталкивая её назад. Илеана и остальные отскакивают в сторону, когда Тристан входит в комнату и ставит ногу на руку Харпер, придавив её к полу.

Я всё ещё дрожу, когда Зак заключает меня в объятия, крепко прижимая к своей груди.

— Даже не смей пытаться встать, — предупреждает Тристан, сильнее надавливая на руку Харпер. Другие девочки переглядываются, как будто не могут решить, затевать ли им драку с парнями. — Нанеси один удар, и я сломаю руку твоей королевы.

— Отвали от меня нахрен! — Харпер вскрикивает, но Тристан никуда не денется, его хищная грация овладевает его конечностями, его серебристые глаза прикованы к своей цели.

Крид, Зейд и Виндзор стоят прямо за ним, рассыпавшись веером в дальнем конце комнаты.

Через несколько секунд появляется Майрон с Лиззи рядом.

— Ты в порядке, Марни? — спрашивает Зейд, тяжело дыша, его зелёные глаза расширяются, когда он рассматривает меня с кремом для бритья по всей голове и ожогом на руке. Я киваю. Я имею в виду, мне действительно не помешали бы обезболивающие и алоэ вера, но думаю, со мной всё будет хорошо. О, и лёд. Я бы сейчас убила за пачку льда.

— Я в порядке, — отвечаю я, мой голос дрожит и темнеет от боли. Зейд замечает это и хмурится, одаривая Бекки взглядом, полным чистой, неподдельной ненависти.

— Вы грёбаные идиоты, — говорит Тристан, наваливаясь всем весом вперёд, пока Харпер не кричит. — У нас есть видеозапись всего этого происшествия. Вы думаете, я ей не воспользуюсь?

— Неужели ты думаешь, что мои родители не имеют никакого влияния на персонал академии? — кричит она ему в ответ. — Я получу отстранение от занятий в школе и шлепок по запястью. Это ерунда. — Тристан вдавливает свой каблук, и она взвизгивает от настоящей боли.

— Тебе стоило бы пойти и найти своих парней — и не говори мне, что ты не трахаешься с Джоном и Грегом. У меня есть видеозапись и этого тоже.

— Подожди, ты трахаешься с Грегом? — шепчет Эбигейл, но никто не обращает на неё внимания.

— Что ты с ними сделал? — спрашивает Валентина, заламывая руки. — Где они?

— Они возвращаются домой, — растягивает слова Крид, прислонившись к дверному косяку и засунув руки в карманы. Он изображает скучающего чистокровного, но я вижу, как беспокойство морщит его лоб, когда он смотрит на меня.

— Их поймали на том, что они делились несанкционированными фотографиями обнажённых других учеников по всей школе, — произносит Виндзор, невозмутимый как огурчик. Он действительно выглядит так, будто ему, возможно, весело. С другой стороны, в глубине его глаз таится тьма, которую он больше не так хорошо скрывает от меня.

— Ты разместил фотографии обнажёнки на их телефонах? — Илеана усмехается, и Виндзор поворачивается, чтобы посмотреть на неё, приподняв брови.

— Не-а. У них уже были снимки обнажёнки. Я думаю, на этот раз они просто случайно разослали их по всей школе. И хотя у Харпер, возможно, достаточно хороших связей, чтобы избежать политики абсолютной нетерпимости к издевательствам, у Грега и Джона их нет.

Эбигейл протискивается между Зейдом и Кридом, убегая по коридору, стуча каблуками по камню.

— Пока-пока, Грег, — говорит Тристан, насмешливо помахивая одной рукой. — Пока-пока, Джон. О, к сожалению, отец Джона не будет переизбран, так что… ты тоже можешь поцеловать на прощание и будущего сенатора США, которого выбрал твой отец. Это просто день горько-сладких прощаний, правда?

— Он трахался с семнадцатилетним сыном своей секретарши, — шепчет Зак мне на ухо, нежно целуя меня. — Повесить их на их собственной верёвке, верно? — я прижимаюсь к нему, резко втягивая воздух.

— Не забывай о семье Грега, — говорит Виндзор, вступая в разговор.

— Нет, как же мы могли? — подхватывает Зейд, доставая сигарету и закуривая. Он неторопливо заходит в мою комнату и приоткрывает окно в ванной, ставя ботинок на закрытую крышку унитаза, чтобы можно было покурить. — Только не тогда, когда все СМИ говорят лишь о нём со всеми этими просочившимися документами. Через сколько незаконных лишений права выкупа они прошли за последнее десятилетие?

— Вы не можете так обращаться с членами Клуба Бесконечности! — Харпер рычит, когда Тристан наконец отпускает её руку, и она с трудом поднимается на ноги. Он забирает клеймо «Работяжка» прежде, чем она успевает до него добраться, и выбрасывает его в моё мусорное ведро. — Это против правил. Вот для чего нужны ставки. Вы не вмешиваетесь ни в бизнес, ни в политику, ни в средства массовой информации.

— Мы поспорили с вами, что сможем удержать Марни здесь, в Бёрберри, до тех пор, пока она не выпустится. Однако мы должны делать то, что является честной игрой.

— Посмотрим, — усмехается Харпер, дотрагиваясь до волдыря на нижней губе. Он начинает кровоточить, но у меня не осталось к ней сочувствия.

Она хватает Бекки и Илеану за руки и направляется к двери.

— Подожди, — кричу я, и она действительно останавливается, бросая на меня ядовитый взгляд. Я облизываю пересохшую нижнюю губу. — В прошлом году, когда я собирала информацию обо всех вас… Я узнала, что у Джона хламидиоз. Мне действительно жаль. По крайней мере, это излечимо, верно?

Глаза Харпер расширяются, и она выталкивает своих подруг в коридор. Остальные девочки следуют за ними, а Майрон и Лиззи закрывают дверь.

— У него действительно хламидиоз? — спрашивает Зак, и я киваю.

— Однажды он оставил свой блокнот лежать на земле во время футбольных тренировок, и я заглянула внутрь.

— Хорошо, что вы перестали трахаться с девушками из Голубой Крови на первом курсе, — растягивает слова Крид, одаривая Тристана и Зейда взглядами. — Похоже, после этого началось дерьмо.

— Ну, я только что получил результаты по ЗППП. — мурлычет Тристан, и Зейд ухмыляется.

— То же самое, братан. Мы чисты. — Зейд швыряет сигарету в раковину и подходит, чтобы встать посреди комнаты, засунув руки в карманы, встречаясь своими прекрасными изумрудными глазами с моими карими. — Мы не осмеливались прикасаться к Марни, пока не были уверены.

— Игра начинается, — выдыхает Тристан, а затем делает шаг ко мне, но я не помню, что происходит после этого, потому что мне так больно, что я просто теряю сознание.