На звук пушек

Глава 12. Сержант и маршал

Франция, Лотарингия, 16–17 августа 1870 г.

Базен наблюдал в лучах заходящего солнца, как с поля битвы тянется ручеек раненых и медленно шагают потрепанные батальоны.

Болела рана от осколка германского снаряда, полученная тремя днями раньше. Но сильней раны Базен ощущал боль в душе. Неприятное и непривычное чувство, которого он не ведал ранее. В этот вечер маршал осознал, что командование армией ему не под силу. Верх его возможностей, это командование корпусом и выполнение чужих приказов. Сейчас он завидовал Канроберу, сумевшему понять это раньше его и отказавшегося от чести командования Рейнской армии.

– Не надо было отдавать командование корпусом Лебёфу, – корил себя Базен. – Он, будучи военным министром, заварил всю эту кашу, а расхлебывать теперь придется мне.

Главнокомандующий понимал, что следует отдать какие-то приказы, но не имел представления какие именно. Утром было все ясно. Он ведет армию к Вердену и соединяется там с императором и Мак-Магоном. А что делать теперь? Продолжить движение на Верден через единственную оставшуюся свободной дорогу на Бриэ? Вернуться в Мец? Где правильное решение? Маршал этого не знал.

– Господин маршал, не хватает карет скорой помощи! Нет повозок, чтобы вывозить раненых, – обратился к Базену один из адъютантов.

– Пусть освободят обозные повозки, – распорядился маршал.

В этот момент главнокомандующий даже не подумал, чем он будет кормить войска уже завтра. С чем они пойдут в бой. А ведь ему еще с утра докладывали о хронической нехватке всего и вся: продуктов, обмундирования, боеприпасов.

Гаспар Дюпон шагал впереди своей роты рядом с лейтенантом Гренье. Капитан Леру временно принял командование над батальоном, над тем, что от него осталось. Они получили приказание следовать в Гравелотт и теперь двигались по дороге, то и дело обходя брошенные тюки и перевернутые повозки. Обочина была завалена ящиками, мешками и бочками. В одном месте валялся какой-то домашний скарб, а придорожный куст украшали легкомысленные женские панталончики. Вызывая оживление даже у смертельно уставших солдат.

Еще днем по этой дороге двигался вслед за армией гигантская змея в пять тысяч повозок. Но гражданские возницы, услышав залпы орудий остановились, создав заторы. А потом кто-то из раненных или дезертиров сообщил о прорыве германских кирасир. И вот уже паника охватила весь обоз. Слишком часто в последние дни вспыхивали такие слухи. И не без оснований. В панике возницы сбрасывали груз, а то и вовсе распрягали повозки и прихватив лошадей умчались в Мец. Так же поступили и некоторые гражданские беженцы, в основной массе все-же относящееся к собственному имуществу трепетно. Свое же, не казенное. Теперь бесхозный груз валялся на земле, мешая движению армии. Потянуло гарью, это палили припасы, чтобы они не достались врагу.

Двигались черепашьим шагом и капитан Леру, которому это смертельно надоело, распорядился сойти в сторону и расположиться на отдых. Фуражиры, отправленные по округе за припасами, на удивление вернулись с добычей. Темнота опустилась окрестные фермы, но не укрыла их от голодных солдат.

В результате, в отличие от остальной армии, злой, не выспавшейся и голодной из-за отсутствия подвоза, батальон отдохнул и нормально поел.

На рассвете они вступили в Гравелотт, на околице которого их нагнал штабной адъютант. Узнав, что за колона перед ним, адъютант долго ругался. Понять его было не сложно: он потратил на их поиски чуть ли не половину ночи. Вручив Леру целых два десятка различных приказов, адъютант ускакал. Из приказов выяснилось, что за ночь штабные успели расформировать маршевый батальон и разбросать солдат по частям. Жалко только, что в наличии солдат было вдвое меньше, чем думали штабные. Ну да это их заботы. Меньше солдат – больше паек для оставшихся. Вот только, расформирование означало, что никакого питания бывшему батальону теперь не полагается. И если они хотят поесть, то им следует поспешить в свои части.

Среди прочих был и приказ о назначении подполковника Бомуара командиром полка во второй дивизии. Жаль, бедняга, погиб накануне. Порадовался бы.

А Гастона порадовало, что он, как и лейтенант Гренье, так и остался под командой капитана Леру. Ротный оказался неплохим командиром, заботящимся в меру сил о нуждах солдат и не теряющимся в бою.

Если солдаты и офицеры каждой из противоборствующих сторон, выходили из боя с ощущением победителей. То у командующих армиями такого ощущения не было. Ночь страха. Именно такой стала ночь после битвы при Марс-ла-Туром для французского маршала Базена, и для его противников, генерала Альвенслебена и кронпринца Фридриха-Карла.

Германские генералы провели ночь в тревоге, ожидая, что с утра на них навалятся основные силы французской армии, и вчерашняя полу-победа обернется полным поражением. Они не понимали смысла действий французов, и это несколько нервировало германские штабы. В конце концов, после сомнений и размышлений, они объяснили себе разрозненный и несогласованный ввод в сражение французских дивизий тем, что противник проводил разведку боем. Каким же было их изумление, затем выросшее в радость, граничащую с восторгом, когда они узнали, что галантные французы уступили им победу. Там где вчера белели французские бивуаки, сегодня было пусто. А кое-где, противник даже палатки оставил. Кавалерийские разъезды вскоре подтвердили отсутствие в обозримой видимости врага. Разведчики донесли, что в полях за Резонвилем брошено множество военного имущества. А в самом селении французы забыли полевой госпиталь, со всем персоналом и ранеными. Но до самого обеда командующий немецкой армии находился в ожидании неприятных известий. Но враг не появлялся, и кронпринц успокоился.

Что именно думал в эту ночь и следующее утро французский маршал Базен можно только догадываться. Слишком много взаимоисключающих приказов и телеграмм он отправил в эти часы, и слишком путанно объяснял свое поведение позже. Императору командующий ночью телеграфировал, что отступит для пополнения припасов. А утром отправил телеграмму, что будет в Вердене не далее, чем через два-три дня. Однако его приказы по армии вступали в полное противоречие с тем, что маршал обещал своему императору. Так полковнику Левалю он приказал подыскать места для бивуаков корпусов в зоне действия фортов крепости Мец.

Больше, чем составление стратегических планов, Базена волновали отношения с собственным начальником штаба. Генерал Жаррас был навязан маршалу императором, но не горел желанием занимать столь высокий пост. В свою очередь, у Базена была собственная кандидатура – генерал Сиссе. Оба пожилых генерала в этой ситуации повели себя как мальчишки. Базен не имел ни способностей, ни наклонностей для штабной работы. Но при этом старался всячески умалить влияние и значение неугодного штабиста, очень часто, во вред делу, загружая того всевозможной ерундой, едва ли не подсчетом подштанников. А Жаррас не имел ни силы воли, ни решительности, чтобы отстоять собственное мнение. Он подавал Базену планы, приказы, графики, распоряжения… Чтобы затем наблюдать, как все это игнорируется начальством, и только разводить руками. А тем временем Рейнская армия все более погружалась в хаос.

С точки зрения Базена, вырваться из заколдованного круга штабной неразберихи, можно было бы, сменив Жарраса на Сиссе.

Поэтому 17 августа маршал отправляет императору с командантом (майором) Маньяном личное послание, в очередной раз испрашивая разрешения избавиться от неугодного ему штабиста. В письме он так же сообщал о своих дальнейших планах:

«Мы употребляем все средства, чтобы пополнить припасы и возобновить движение, если это возможно. Я двинусь по дороге на Бри, не теряя времени. Если только новые бои не расстроят мои расчеты».

В последующие года Базен будет упирать на то, что он, дескать, не обещал твердо прорываться, а только если представится возможность. Однако письмо было составлено в таких выражениях, что у Луи-Наполеона сложилось твердая уверенность, что Базен идет на прорыв.

К слову, маршал идеально выбрал для своей миссии посланца. Маршал Бернар Маньян, отец отправленного курьером офицера, пользовался полным доверием императора. Именно Маньян подавил своими войсками восстание парижан во время переворота, возведшего Луи-Наполеона с кресла президента на трон императора. В благодарность Бернар был возведен в звание сенатора. А затем, доказавшего верность маршала сделали главой самой влиятельной французской масонской ложи. Старый солдат, никогда не бывший масоном, в течение всего 48-ми часов прошел всю карьерную лестницу масонов, поднявшись до высшего 33 градуса шотландского устава, и в тот же день стал Великим мастером ложи «Великого Востока Франции», сменив на этом посту принца Люсьена Мюрата. Тот хоть и был родственником вступившего на престол императора, но пользовался меньшим доверием, чем маршал, пулями и штыками успокоивший парижан. Потому император тепло принял сына недавно почившего в бозе Бернара Маньяна и прислушался к его словам.

– Пусть Базен делает, что желает, – сказал император. – Лишь бы это не пошло во вред Рейнской армии, от которой зависит судьба Франции.

К сожалению для Базена, к тому времени его армия была полностью блокирована противником, и решение императора так осталось для него неизвестным.

Но это дела прошлого и будущего, а сейчас маршал находился в тяжелых раздумьях. После 16-го августа даже до Базена стало доходить, что командование армией не его уровень. Кроме умения вести штабную интригу, поднявшего его до армейских высот, здесь требовались и иные качества, которыми маршал не обладал. Личная храбрость, не раз доказанная Базеном в бою, сегодня ничем не могла ему помочь.

В конце концов, Главнокомандующий Рейнской армии, по давней привычке, оставшейся с еще лейтенантских времен, возложил все свои надежды на стойкость и храбрость солдат. Авось выручат и в этот раз, как и в те времена, когда он командовал сперва ротой, потом батальоном, потом полком. В памяти всплыла фраза Наполеона: нужно сперва ввязаться в бой, а там видно будет… Ободренный мудростью гениального полководца, Базен отправился спать. Какие бы проблемы не возникли, они, так или иначе, разрешатся.

Армия подобно змее движется на брюхе, – говаривал Фридрих II.

Дюпон никогда не слышал этого высказывания прусского короля, но вполне разделял его воззрения. Постоянной и главной его задачей в эти дни была забота о том, чем накормить свой взвод.

После соединения с основными силами маршевое пополнение, которое, по сути, и представлял собой их бывший батальон, быстро разбросали по полкам и дивизиям корпуса, остро нуждавшегося в пополнении. Так Дюпон, уже в звании сержанта, оказался в 94-м полку, 3-й дивизии, 6-го корпуса.

В списки полка пополнение вписали, но когда Гаспар вместе с лейтенантом Гренье отправились к главному сержанту роты узнать насчет получения продуктов, оказалось, что вновь придется довольствоваться собственными запасами. Значительная часть обоза осталась в Резонвиле, а подвоза из Меца нет. Вообще, со снабжением весь август происходило бог весть что! Так что потрошите ребята ранцы, и подъедайте что осталось. А вот с этим дело обстояло уже не очень. Ранцы ведь не бездонные. Старый контрабандист неожиданно для себя даже вспомнил подстреленную накануне германскую лошадь. Голод лучший повар, сейчас он не отказался бы и от конины.

– Что вообще слышно? – поинтересовался Гаспар у сержанта-майора, когда лейтенант покинул их общество, отправившись к ротному.

– Вроде корпус направят в Верневиль. Но маршал отбрыкивается от сомнительной чести первыми встретить пруссаков.

– Верневиль…

– Это к северу от нас, – пояснил сержант-майор Киссер, которого все звали Папашей Жаком или просто Папаша..

– Это ведь в ту сторону повернула часть обозов?

– Да вроде в ту, – задумчиво проговорил сержант-майор. – А к чему это ты вспомнил?

– И вроде, я так слышал, в том направлении никто кроме гвардии не проходил[70]?

– Значит…, – начал было Гаспар объяснять свою мысль, но Папаша уже понял, к чему он клонит.

– Ага! – только лишь и сказал старый ветеран.

У гвардии и со снабжением, и с дисциплиной получше, чем у линейных частей. Да и не задержалась гвардия в тех местах, быстро повернула обратно. А значит, у фермеров есть некоторые «излишки» запасов.

– Ага! – еще раз глубокомысленно проговорил майор-сержант.

– А почему бы, – продолжил Гаспар, – ротному не выслать вперед квартирмейстеров или разведку?

– Так, так… Разведку, говоришь?

– Осмотреться на месте. Кто там, что там… Как говорят, возможность делает… [71]

– Возможность, говоришь? От возможности грех отказываться.

– Надо только послать опытных… «разведчиков». Вроде, я даже видел среди роты кое-кого с подходящими навыками. Если судить по физиономиям и ухваткам.

– Есть такие супчики. Но справишься с ними? Ребята резкие.

– Договорюсь как-нибудь.

– Раз уверен, то тебе и карты в руки, – вынес решение сержант-майор. – Поговори с теми, кто тебе приглянулся. Тех, кто подходит и согласен, внеси в список: кто и из какого взвода. У нас все-таки армия, потому должен быть учет всего и всех. А я пока к капитану схожу, разрешение на «разведку» получу. Думаю, он войдет в положение. Ну и чин по чину, высылку дозора оформим бумагой.

Через час передовой дозор из десяти солдат под командованием сержанта Дюпона выступил по дороге на север.

День прошел в маршах и хозяйственных заботах. В Верневиле Дюпон и его отряд хорошо поживились в усадьбе местного мэра. Прикупили даже по дешевке рослого жеребца, с клеймом одного из германских полков. Фермер отдал коняшку за сущую мелочь, понимая, что все равно отнимут, если не французские интенданты, так немецкие солдаты. Он даже с некоторой радостью избавился от приблудившейся скотинки. Чуял, что могут быть из-за нее проблемы. Сбруей опять-таки разжились у сбежавшего мэра, а повозку выбрали из тех, что бросили по обочинам.

Но возвращаться обратно к полку не стали, так как увидели, как в их сторону движется синяя змея французских войск.

Первыми в селение вступили гусары герцога де Бофремона, от которых Дюпон узнал, что корпусу приказано занять позиции в Сен-Прива. Оставив одного из своих разведчиков с сообщением для ротного сержанта-майора, Дюпон пристроился позади обоза кавалеристов, решив, что в поговорке «первому сливки» немало житейской мудрости. Тем более, что и на этой дороге виднелись брошенные тюки и ящики.

На месте роту капитана Леру, на зависть всем остальным ротам и батальонам, уже поджидал горячий сытный потофё[72] на говядине.

– Ну ты и жук! – усмехаясь произнес сержант-майор и протянул Дюпону медную бусину. – Держи оливу!

Гаспар видел две такие же медные и две серебряные бусины, завязанные узлом в бахроме эполет сержанта-майора, но не понимал их назначения.

– Перед самым выступлением зачитали приказ по полку[73]. Ты был в нем отмечен. Так что олива твоя по праву. И вот еще, держи, – Папаша Жак протянул Гаспару шейный платок.

В таких-же щеголяли и остальные сержанты полка, за исключением вновь прибывших, подобно Дюпону. Армия, как и всякая замкнутая структура полна ритуалов и «знаков принадлежности», часто понятных только посвященным, своим[74]. Старый контрабандист понял, что таким образом его приняли в сообщество старослужащих.