Наблюдения, или Любые приказы госпожи

24 Новая забота

Ночь я провела в своей старой комнате в «Замке Хайверс». Господин Джеймс остался в кабинете, когда я удалилась вечером, и по-прежнему находился там утром, когда я встала. Спал он видимо на жестком диванчике. Если вообще спал. Я лично спала плохо. Первым делом я принесла горемычному джентльмену завтрак из овсяной каши, которую он запил виски. Господин Джеймс выглядел малость повеселее чем накануне. Он подумывает продать поместье, сказал он. Мистер Ранкин — сосед, ужинавший здесь однажды — выражал заинтересованность в покупке земель под разработку шахт. Господин Джеймс еще не решил, стоит ли сохранять в своем владении дом и участок. Он может продать все и перебраться в город, сказал он. Он даже подумывает о возвращении в юридическую профессию.

— Но ты можешь остаться здесь, Бесси, — сказал он. — До времени, пока я не продам поместье. На это может уйти не один месяц.

— Спасибо, сэр, вы очень добры. Но я пожалуй вернусь в Глазго, попытаю счастья там.

Или отправлюсь еще куда-нибудь. По правде говоря я понятия не имела, что я намерена делать. Но одно я знала наверное: оставаться в «Замке Хайверс» без миссус я не желала. Прежде чем предпринять дальнейшие шаги, однако, я собиралась повидаться с ней. Я хотела задать ей несколько вопросов — если конечно она будет в состоянии осмысленно отвечать. Вряд ли она в восторге от того, что оказалась в лечебнице для душевнобольных. Господин Джеймс и Макгрегор-Робертсон отвезли туда Арабеллу в карете. По словам первого, во время поездки она держалась спокойно, даже радостно, поскольку доктор солгал, что они едут проведать Нору. Однако сразу по прибытии в лечебницу миссус начала догадываться об обмане. Господину Джеймсу и доктору пришлось улизнуть потихоньку.

Было ужасно тяжело оставлять Арабеллу там, сказал господин Джеймс. У него просто сердце разрывалось.

По словам директора лечебницы, кузена Макгрегор-Робертсона, она страдала сильными перепадами настроения. Поначалу она ярилась и буйствовала, даже пыталась сбежать через ограду. Но в последние день-два успокоилась и пообвыкла в новом окружении.

Частная лечебница для душевнобольных находилась милях в двадцати от «Замка Хайверс» — на окраине деревни, которую я назову Фаулберн, расположенной довольно далеко к югу от Большой дороги и в нескольких милях к юго-востоку от Глазго. Железнодорожной станции поблизости не было, поэтому господин Джеймс предложил мне воспользоваться своей каретой, а когда я отказалась (не хотела, чтоб меня вез Бисквит Кротки), повторно предложил взять у него деньги и нанять кеб у гостиницы «Лебедь». На это я согласилась, но потому только, что была еще слаба и не ушла бы далеко на сбитых в кровь ногах. Вдобавок господин Джеймс пообещал дать мне хорошие рекомендации в случае надобности. Мол, мне стоит только написать к нему, и он тотчас вышлет рекомендательное письмо почтой. Он выплатил мне жалованье в полуторном размере, пояснив, что я заслужила прибавку своей смелостью и преданностью и что еще таким образом он хочет возместить мои расходы на гостиницу в Фаулберне, я ведь оказываю ему большую услугу, отправляясь навестить Арабеллу посреди недели, когда его к ней не допускают.

Господин Джеймс сам проводил меня до порога. Кажется то был всего лишь второй раз, когда я покидала дом через переднюю дверь. Стояло раннее-раннее утро, небо нежно розовело. Господин Джеймс вышел в холл в одних носках, обхватив себя руками и щурясь на солнечный свет. Выглядел он плачевно — расстегнутые манжеты болтаются, жилет застегнут не на ту пуговицу, волосы торчат в разные стороны. Если кто и походил на пациента психической лечебницы, так это он.

Он вручил мне письмо.

— Вот, отдай Арабелле, пожалуйста. Скажи, что я приеду в субботу. Скажи, чтобы она не волновалась.

Я засунула письмо в узелок с вещами, который все это время пролежал собранный в моей комнатушке.

— Хорошо, сэр.

— До свидания, Бесси. Очень надеюсь, ты не станешь поминать нас дурным словом.

— Нет, сэр, не стану.

Он на секунду перестал обнимать себя и протянул мне руку. Я впервые пожимала руку джентльмену и невесть почему покраснела до корней волос. Что кажется странным, если вспомнить все остальные вещи, какими мне доводилось заниматься с мужчинами за свою недолгую жизнь.

— До свидания, сэр, — сказала я. Потом повернулась прочь и не оглядываясь похромала к Соплингу.

К середине утра последние розовые облака сгорели в солнечных лучах, оставив небо голубым и чистым. Всего неделю назад на дворе стояла морозная зима, а теперь было жарко как летом и я запросто могла бы обойтись без плаща, который взяла с перил в холле. Кеб катил через деревни и выглядывая в окошко я видела, как народ радуется солнышку. Все казались веселыми и довольными и вместо того чтобы спешить по своим делам кутаясь в куртки и плащи, люди останавливались поболтать друг с другом. Все мужчины были без сюртуков, в одних рубахах. Я увидела парня, торговавшего мороженым с тележки. Увидела голого по пояс мальчишку, который забежал в булочную, толкая перед собой обруч, а женщина за прилавком даже не прикрикнула на него, просто улыбнулась.

На Большой дороге почти не трясло и кеб катил резво, но едва мы свернули на проселок наше движение замедлилось и в конечном счете путь до Фаулберна занял два часа без малого. Лечебница располагалась за околицей деревни, поодаль от главной дороги, и к ней вела извилистая аллея с высокими деревьями. Через несколько минут экипаж остановился перед железными воротами с каменными столбами. Я опустила окно и выглянула. За воротами я увидела тисы и ели, лужайку, короткую подъездную дорожку и само здание лечебницы. Я страшно удивилась, поскольку приготовилась увидеть нечто громадное, темное и зловещее, как Гартнавел, психическая больница в Глазго — она была видна с верхнего этажа дома мистера Леви и производила самое мрачное впечатление. Но эта лечебница походила на обычный поместный дом навроде «Замка Хайверс», только гораздо больших размеров.

Какой-то старик открыл ворота и махнул рукой, чтоб мы проезжали. Он был в рубахе без сюртука и старой шотландской шапочке и больше смахивал на садовника чем на привратника. Ворота со скрипом закрылись позади нас, залязгала цепь. Кеб остановился у крыльца. Я вытащила из узелка письмо господина Джеймса и сунула в карман. Оставив узелок на сиденье, я вышла из экипажа и велела вознице подождать. Он тронул лошадь, чтоб развернуться кругом, а я окинула взглядом здание.

Оно было двухэтажное, из красного песчаника, с портиком и белыми колоннадами. К передней двери вели широкие низкие ступени. Все выглядело очень мило, и похоже участок при доме простирался гораздо дальше в одну и другую сторону, чем казалось поначалу. Вопреки моим ожиданиям решеток на окнах не оказалось, а окна были высокие и широкие, такие пропускают много света. Я ожидала увидеть безумцев бродящих словно призраки, мужчин теребящих свое хозяйство и бормочущих всякую похабщину. Но ничего подобного не увидела, только с полдюжины самых обычных мужчин, играющих в крикет на лужайке, и столько же скромно одетых женщин. Я предположила в них надзирателей, свободных от дежурства.

Пока я стояла озираясь вокруг, из открытой двери вышла дородная особа в темном шерстяном платье и фартуке, с виду похожая на экономку, и спустилась по ступенькам ко мне. Мы обменялись приветствиями, я сообщила что хотела бы повидаться с миссис Арабеллой Рейд, а она сразу сказала «ну разумеется» (хотя я не поняла, что тут такого очевидного) и «Я миссис Робертсон. Прошу вас, следуйте за мной». Потом повернулась и провела меня в здание.

Бог ты мой, я никогда еще не видала такого роскошества: холл размером с бальную залу, с натертым до блеска полом и широкой лестницей посередине. По одну и другую сторону холла находились несколько широких дверей, а за лестницей дверь поменьше, ведущая в кухни. К моему удивлению, дородная женщина провела меня в гостиную справа, где горничная ставила вазу желтых нарциссов на стол у дальней стены, а вовсе не в какую-нибудь больничную палату, как я ожидала. Я сообразила, что забыла представиться, потом мне пришло в голову, что наверно миссис Робертсон приняла меня за знатную даму, поскольку я приехала в наемном экипаже. Я замялась на пороге, не зная как мне поступить. Может еще не поздно исправить недоразумение? Впрочем похоже экономка просто зашла переговорить с горничной, она приблизилась к ней и сказала несколько слов на ухо. Горничная повернулась.

И в следующий миг сердце чуть не выскочило у меня из груди, ибо я сразу увидела, что это никакая не горничная, а миссус! Она улыбаясь шла к мне. Господи Исусе! Я ее просто не узнавала. Она была в коротком темно-синем платье, открывавшем щиколотки, кремовом фартуке, толстых чулках и грубых башмаках. Волосы у нее были уложены по-новому, на затылке пришпилен маленький чепец.

— Бесси! — Она раскинула руки мне навстречу и я молча бросилась к ней в объятия. — Ты только посмотри на себя! — проговорила миссус, гладя меня по голове. — Ты что, на войне побывала?

— Нет, мэм. — К горлу подступили слезы, но я не хотела расстраивать миссус. Лучше уж закружиться с ней в танце. Чтобы сказать хоть что-нибудь, все равно что, я спросила: — Никак вас тут в горничные определили?

Она отступила назад и повертелась передо мной так и эдак, давая полюбоваться своим нарядом.

— Нравится? — Она рассмеялась. — Просто модная картинка, верно? У меня есть еще одно такое же, только розовое.

Должно быть я ошеломленно вылупила глаза, потому что она снова рассмеялась и взяла мою руку.

— Нет-нет, Бесси. По здешним правилам все без исключения должны принимать участие в работе по хозяйству. Нынче утром я убираюсь внизу, вытираю пыль и расставляю цветы. А вчера заправляла постели. — Она повернулась и спросила дородную особу, поправлявшую портьеры. — Миссис Робертсон, позволительно ли нам с Бесси прогуляться в парке?

Женщина оглянулась.

— Ступайте, миссис Рейд. Мы в любом случае уже закончили здесь. Пожелает ли ваша гостья остаться на обед?

Миссус вопросительно посмотрела на меня. Я заколебалась, по-прежнему думая что меня принимают за знатную даму. Все здесь изумляло меня несказанно. Миссус в новом наряде. Прогулки в парке. Обед, силы небесные!

— О, ты должна остаться! — воскликнула миссус. Потом добавила вполголоса: — Готовят здесь невкусно, но все вполне съедобно. — Она опять повернулась к дородной женщине. — Миссис Робертсон, это Бесси, моя милая преданная служанка, о которой я вам рассказывала.

Женщина улыбнулась и спросила:

— Так значит, вы останетесь на обед, мисс? — Она назвала меня «мисс»! Хотя знала, что я простая служанка!

Миссус сжала мою руку и произнесла мое имя. Я осознала, что стою там дура-дурой, разиня рот.

— О да, благодарю вас, — пролепетала я.

— Хорошо, я скажу кухаркам, — кивнула женщина и снова принялась поправлять портьеры, а миссус за руку вывела меня в холл, а из холла на крыльцо.

Там она остановилась и с нежностью посмотрела на меня.

— Я знала, что ты приедешь. Я ждала тебя Бесси.

Глаза у ней сияли ярче чем когда-либо на моей памяти, такие зеленущие в солнечном свете, аж диво брало. Сердце радовалось смотреть на нее.

Потом я вспомнила про письмо, достала его и протянула миссус.

— От господина Джеймса.

Миссус не глядя сунула письмо в карман фартука.

— Бедный Джеймс, — промолвила она, потом со вздохом повернулась и посмотрела на мужчин, играющих в крикет на лужайке. Она задумчиво прищурилась и чуть погодя сказала: — Знаешь, Бесси, это самое чудесное место из всех, где мне доводилось бывать в жизни.

Я с любопытством посмотрела туда же, но не увидала ничего особо чудесного — только мужчин с битами и мячом да сидевших на траве женщин, которые наблюдали за игрой и изредка аплодировали хорошим подачам.

— Это надзиратели, мэм? — спросила я.

Миссус удивленно взглянула на меня.

— Надзиратели? Господи — нет! В любом случае мы их так не называем. Мы говорим «сиделки». Вот миссис Робертсон — сиделка. Правда главная сиделка, заведующая хозяйством. А дамы и господа, которых ты там видишь, — она снова повернулась к лужайке, — это пациенты.

Лишь тогда я заметила, что все женщины одеты в такие же платья как миссус, только разного цвета. Так значит это пациенты! Выглядели они вполне обыкновенно. Ну да, одни из них были худоваты, другие бледноваты, но в целом они ничем не отличались от нас с вами.

Миссус улыбалась.

— Пойдем прогуляемся, Бесси.

Мы спустились по ступенькам и неспешно двинулись по подъездной аллее в направлении людей на лужайке. Я испугалась, как бы нам не дай бог не пришлось с ними разговаривать, но миссус провела меня мимо, не приближаясь к ним. Несколько дам приветственно улыбнулись и кивнули Арабелле, и она ответила тем же самым. Двое-трое мужчин сняли шляпы. Мы свернули с аллеи в розовый сад, расположенный сбоку от здания. Миссус вела меня по галечным дорожкам между розовыми кустами, уже подрезанными и готовыми к весеннему росту. Участники и зрители крикетного матча все еще были видны, но находились вне слышимости.

Теперь, когда мы остались наедине, я почувствовала, что мы можем разговаривать более свободно.

— Как вам тут живется, мэм? — спросила я. — С вами хорошо обращаются?

— О да, — ответила она. — Надо сказать, Бесси, это заведение совсем не такое, как мне представлялось поначалу. Признаться я изрядно расстроилась, когда поняла куда Джеймс привез меня. Мне следовало започуять неладное сразу, как только Макгрегор-Робертсон предложил мне поехать к Норе. Конечно я поняла, что это уловка, чтобы заманить меня в карету. Но мне было любопытно узнать, что они задумали, ну я и поехала с ними. По прибытии сюда никаких особых подозрений у меня не возникло. Потом я стала разговаривать с одним милым господином — теперь-то я знаю, что это кузен Макгрегор-Робертсона, доктор Лоуренс. Так вот, я поговорила с ним, а когда повернулась кругом, Джеймса и Макгрегор-Робертсона уже и след простыл. Потом меня проводили в мою комнату, и я вдруг поняла что происходит. Однако впоследствии я пришла к мысли, что пожить здесь какое-то время очень даже неплохо.

Мы достигли середины розового сада, где дорожка выходила на открытое пространство. Миссус села на скамью возле солнечных часов, и я присоединилась к ней. Прямо перед нами, в другом конце дорожки, находилась крикетная лужайка. Нигде поблизости не было ни души. Близился полдень, откуда-то тянуло запахом стряпни, солнце припекало пуще прежнего, я не помнила такой теплыни в марте.

Миссус закрыла глаза и откинула голову, подставляя лицо солнечным лучам.

— Видишь там мужчину с битой? — негромко спросила она, не открывая глаз.

Я посмотрела и увидела низенького плотного джентльмена, чисто выбритого, с жидкими темными волосами. Он стоял, сдвинув колени и воинственно размахивал битой, а какой-то высокий мужчина неторопливо шагал прочь от него.

— Да.

— Он воображает себя Наполеоном Бонапартом, — тихо промолвила миссус. Потом открыла глаза и осмотрела группу на лужайке. — А видишь человека, который от него отходит?

— Да.

— Он мнит себя Господом Всемогущим. — Миссус взглянула на меня округлив глаза. — Представляешь? Считает, что он Иисус Христос наш Бог и Спаситель. Ну не удивительно ли?

Я уставилась на него. С виду вполне обычный парень, ну разве малость тощеват. Я еще не успела ничего толком подумать на сей счет, как миссус проговорила уголком рта:

— Вон та женщина… не хочу указывать рукой… она в зеленом платье, сидит вместе с еще тремя дамами под сосной.

— Ага, вижу.

— Она думает, что у нее на плечах живут крошечные человечки. Вчера днем кто-то случайно натолкнулся на нее. Ох и шуму же было… От толчка все человечки попадали на пол, понимаешь ли. Нам пришлось помогать подбирать их. Разумеется, никаких человечков не было, мы просто подыгрывали бедняжке. Сажали их обратно ей на плечи. Она заливалась слезами. Это очень интересные пациенты, Бесси, они верят в самые несуразные фантазии. В большинстве своем они просто печальны и подавлены, помоги им Господи, или одержимы необъяснимым страхом перед совершенно нестрашными вещами, например углами. Один пациент боится любых углов.

Я посмотрела на миссус. Она казалась оживленной, даже радостной. Стараясь говорить непринужденным тоном, я спросила:

— А Нору вы видели в последние дни?

— О нет. Нора не здесь.

Она оглянулась, проверяя нет ли кого поблизости. Старик привратник сейчас подстригал живую изгородь в дальнем конце розового сада, но он не мог нас слышать.

— Об этом-то я и хотела поговорить с тобой. — Миссус сжала мои руки. — Я безумно рада, что ты приехала, Бесси! Видишь ли, мы с Норой… тебе ведь известно, что мы планировали избавиться от миссис Гилфиллан и ее пособника, чтобы Нора могла жить спокойно?

Не зная что еще делать, я кивнула.

Миссус покачала головой и выразительно закатила глаза.

— Ох и странную же историю я расскажу тебе, Бесси. Во-первых, я случайно встретила саму Гилфиллан. Веришь или нет, я встретила ее и тотчас же узнала. Поистине счастливое стечение обстоятельств. Я искала ее повсюду — хотя это было сложно, поскольку у меня самой имелись причины скрываться от всех. Я сумела незаметно добраться почти до самой станции и стояла там в саду, выглядывая из-за живой изгороди — свободен ли путь. И вдруг смотрю — из станционной таверны выходит она! Та самая женщина, которую я не раз видела у «Замка Хайверс», которая постоянно следила за нами. Это была она, собственной персоной!

Меня замутило от ужаса. Я отчаянно хотела и отчаянно же боялась услышать продолжение истории.

— И что было дальше? — спросила я.

— Я не могла упустить такую возможность, — сказала миссус. — А потому вышла из-за живой изгороди и поспешила за ней следом. Гилфиллан скрылась за углом таверны, и я нагнала ее возле штабеля бочек. Я тотчас же представилась и завязала с ней какую-то пустую беседу, про скверную погоду и все подобное. Поначалу она держалась настороженно, но через пару минут ослабила бдительность. Я сказала, что хочу показать ей кое-что интересное, и предложила немного пройтись. А по пути у нас состоялся преинтересный разговор. Идти пришлось недалеко, только до моста — там я обратила внимание Гилфиллан на низкую ограду. Не хочу вдаваться в подробности. Скажем так, слегка надавив на нее, я заставила ее поменять свою позицию.

Миссус таинственно улыбнулась. Я вспомнила разрезанное пополам тело своей матери, лежащее у железнодорожного полотна менее чем в полумиле от моста. Так значит это правда! Значит, я не ошиблась в своих подозрениях!

Миссус сжала мои руки.

— Но Бесси, самое невероятное я еще не рассказала. Ты просто не поверишь!

— Что такое? — еле выговорила я.

— Оказалось, эта женщина явилась вовсе не за Норой.

— Не за Норой?

Миссус покачала головой.

— Не за ней, милая моя. А за тобой! Она собиралась забрать в Глазго тебя. Вообрази, она притворилась будто знать не знает Нору! Но когда я упомянула твое имя и сказала, какая превосходная служанка из тебя получилась, она очень оживилась. А потом у нас вышла ссора. Ужасная женщина! Настоящее чудовище! А после… впрочем, я рассказала достаточно. Я убедила Гилфиллан оставить тебя в покое. Не беспокойся, милая, она не станет тебе докучать. Теперь тебе ничего не грозит.

Она погладила меня по щеке и заглянула в глаза.

— Милая Бесси, о чем ты думаешь?

Я потрясла головой, смаргивая слезы.

— Ни о чем, мэм. Ни о чем.

Миссус улыбнулась.

— Знаешь, я пришла к заключению относительно тебя. И Нора со мной согласна. Я спросила у нее, и она сказала, что я права.

— К какому… какому заключению, мэм?

— Что ты самый преданный, самый храбрый, самый настоящий друг, о котором только можно мечтать. Мне безумно повезло, что я встретилась с тобой.

Она снова устремила взгляд на крикетную лужайку. В игре там возникла пауза. Наполеон строго выговаривал одному из членов своей команды. А Иисус тем временем перевернулся колесом и дамы зааплодировали. Все они расплывались перед моими глазами.

Чуть погодя миссус снова заговорила.

— Это преинтереснейшее заведение, ты не находишь? Я говорила об этом с доктором Лоуренсом, и он со мной согласен. Не знаю, надолго ли я тут задержусь, Бесси, но я намерена использовать время с толком. Все эти исследования по вопросу послушания домашней прислуги! Оказавшись здесь, я поняла что есть гораздо более занимательные предметы. Умопомешательство! Вот предмет, имеющий наиважнейшее значение в современном мире! Им-то я и стану заниматься теперь. Мне дали перо и бумагу. Я пока не делаю никаких публичных объявлений, но сугубо между нами: я начала писать новую книгу.

Она повернулась ко мне.

— Тебе придется помочь мне с названием. Как, говоришь, называлась другая моя книга?

— «Наблюдения», мэм.

Миссус с улыбкой откинулась на спинку скамьи.

— Точно, «Наблюдения». Ну, если мне будет позволено заметить, не самое удачное название. Нет, на сей раз нам надо придумать что-нибудь получше.

Последующим событиям я собиралась посвятить отдельную главу. Но я не люблю прощаний, а весь мой дальнейший рассказ — одно сплошное прощание. Поэтому постараюсь коротко и по существу.

Я решила задержаться в Фаулберне, чтобы еще не раз навестить миссус. Во второй половине дня я сняла жилье в деревне и возвратилась в лечебницу к чаепитию. Меня просто диво брало, до чего там было все чинно и благородно, пациенты сидели по четверо за столом, и дамы-пациентки раздавали пшеничные лепешки и хлеб с маслом. Я даже познакомилась с Иисусом и Наполеоном. Иисус оказался славным малым, но вот Наполеон смотрел ледяным взглядом. А человек, боявшийся углов, шарахался от всех треугольных кусочков хлеба.

Вечером я вернулась в наемную комнату и распаковывая вещи наткнулась на «Наблюдения», завернутые в старую газету. Я напрочь забыла, что положила в узелок книгу, казалось с тех пор прошла целая вечность. Я задалась вопросом, не станет ли доктор Лоуренс возражать, если я отдам книгу миссус. После костра она выглядела и пахла не лучшим образом. Я открыла обложку и увидела, что огонь добрался и до внутренней стороны. Уголок черно-белой наклейки «Библиотека „Замка Хайверс“» обгорел и дама со служанкой лишились своих ног, обутых в домашние туфельки.

Потом я заметила, что из-под наклейки что-то торчит. Краешек какого-то листка. Я потянула за него и обнаружила, что это не один листок, а несколько сложенных вместе. Я развернула листки и сразу узнала мелкий аккуратный почерк Норы. Один край у всех листков был неровный, словно обрезанный ножницами. Так вот они, недостающие страницы дневника.

На самом деле это оказалось письмо, которое Нора оставила миссус, а господин Джеймс велел уничтожить. Видимо Нора сама вырезала страницы из конторского журнала за неимением писчей бумаги. А миссус ослушалась мужа и спрятала письмо под наклейку в своей книге.

Письмо личное, поэтому я не стану пространно его цитировать. Довольно сказать, что главной его целью было снять с миссус всякую вину. В последнем абзаце Нора писала:

Все-таки Нора была чересчур религиозной, как ни крути.

Но в конечном счете, думаю, я могла бы подружиться с ней. Она была похожа на меня гораздо больше, чем мне хотелось признать попервости. А милая миссус! Страшно представить, какое горе и ужас испытала она, найдя Норино письмо. Пускай она не всегда пребывала в здравом уме, но видит Бог она действительно любила нас. Нас, простых девушек, которых несет по жизни как мякину по воде. Мы останавливаемся то здесь то там и влечемся дальше. А когда мы покидаем земной мир, в нем не остается никаких или почти никаких следов нашего существования. Но миссус сберегла последнее письмо Норы и поставила надгробье на ее могиле. А главное она сохранила память о ней в своем сердце.

Я сложила листки и засунула обратно под наклейку. Это письмо, эта книга вызывали тягостные воспоминания. А вдруг миссус расстроится? Я не знала, как мне поступить. Поэтому я положила перед отъездом из Фаулберна отдать «Наблюдения» доктору Лоуренсу, пускай он и решает, что с ними делать.

На другое утро по пути в лечебницу мне случилось проходить мимо деревенской лавки — одной из таких, где в окне вывешивают разные объявления. Я заметила объявление с заголовком «СРОЧНО требуется кухонная работница» и разумеется оно привлекло мое внимание, я же не забывала что рано или поздно мне придется искать работу. Прочитав текст целиком, я заинтересовалась еще сильнее, потому что речь шла, подумать только, о месте в психической лечебнице! Вот уж поистине удивительное дело! В последующие дни я хорошенько все обдумала, а потом обсудила вопрос с миссус. Как она отнесется к тому, что я наймусь на такую должность? О, лучшего и не придумать! Ведь тогда мы с ней сможем видеться каждый день все время, покуда она находится там. Я опасалась, как бы знакомство с одной из пациенток не стало для меня препятствием, но оказалось, это не имеет ни малейшего значения. Обращаться по объявлению надлежало к миссис Робертсон, и она буквально бросилась мне в ноги, умоляя пойти к ним работать. Как я вскоре узнала, сколь бы хороши ни были условия в лечебнице, найти желающих служить в подобных заведениях очень трудно. Никто не хочет иметь дело с сумасшедшими. Но я если честно нашла там успокоение и удовлетворение, а вдобавок немало поводов для веселья.

Я приступила к работе на той же неделе и через несколько месяцев дослужилась до сиделки, каковую должность отправляю вот уже более трех лет. Не кто иной как сам доктор Лоуренс попросил меня написать подробную историю про миссус, про обстоятельства нашего знакомства и все прочее — он полагает, что данный документ будет интересен и полезен для него и его коллег, исследующих случай миссус. Первую главу я начала писать вскоре после поступления на работу в лечебницу, но за недостатком свободного времени мне потребовалось целых три года, чтобы добраться до конца истории. Полагаю, с течением месяцев мой слог улучшался, но я знаю, что в тексте по-прежнему встречаются препинательные ошибки и корявые обороты, поскольку, стоит лишь мне увлечься, я принимаюсь писать как говорю.

Миссус провела здесь все три года, и с каждым днем она все глубже проникается интересом к здешним пациентам. Она постоянно наблюдает, наблюдает, наблюдает за ними, расспрашивает их обо всем, как расспрашивала меня, когда я служила у нее, а она писала свои «Наблюдения». На сей раз ее монументальный труд посвящен вопросам умопомешательства На прошлой неделе я спросила у нее, когда он будет закончен. А она удивленно взглянула на меня и сказала: «Бесси, да он же едва начат».

Что же касается до «Наблюдений», рукопись находится в моем владении и я с удовольствием ее читаю и перечитываю. Я уже давно пытаюсь найти подходящего издателя. Покамест не удалось, но это всего лишь вопрос времени, ведь книга вызывает большой интерес. Собственно говоря, если не считать пары-другой решительных отказов, «Наблюдения» получили горячее одобрение везде, куда я посылала рукопись.

Например, мистер Р. из известного издательского дома «Уильям Р. и сыновья» сразу по прочтении моего предварительного письма изъявил желание немедленно ознакомиться с книгой и на следующей же неделе (хотя он и решил, что содержание «не совсем» в его вкусе) без колебаний предложил послать ее еще куда-нибудь — а разве такой быстрый и любезный отклик не свидетельствует со всей определенностью о достоинствах сочинения? Вне всякого сомнения свидетельствует.

Премного воодушевленная, я отправила «Наблюдения» мистеру У. из фирмы «Гарольд У. и К^о». Здесь все было иначе. Мистер У. держал рукопись так долго, что в конце концов я уверилась, что он вознамерился украсть ее и без моего ведома опубликовать под другим названием, дабы снискать себе признание публики. Однако через много месяцев и после нескольких моих писем с просьбой об ответе он все-таки вернул книгу, сообщив в сопроводительном послании, что написана она «недурственно», но его фирма не будет ничего издавать до конца года — такой способ ведения дел я нашла весьма странным, о чем и уведомила мистера У. Поскольку отсутствие энтузиазма у него объяснялось необычной политикой издательства (а в конечном счете они вняли моему совету и таки выпустили несколько книг до конца года), я нимало не обескуражилась и тотчас же послала рукопись мистеру Г. из фирмы «Г., И. и Т.».

В скором времени он написал мне в совершенном восторге, что никогда еще не читал ничего подобного. Это меня удивило, потому как годом раньше я уже отсылала мистеру Г. рукопись под первоначальным названием «Наблюдения за нравами и характером домашней прислуги в наши дни, написанные некой леди», но тогда он вернул ее непрочитанной, вместе с короткой запиской, состоящей из одного-единственного слова «Никогда».

Видимо мистеру Г. понравилось новое название, ибо на сей раз он ответил весьма пространным и дружелюбным письмом, в котором хвалил «сатирический» стиль рукописи и умолял раскрыть истинную личность «таинственной Арабеллы Р.». Очевидно такие оригинальные и самобытные сочинения редко встречаются в книгоиздательском мире, полном «бездарей и жуликов», как он выразился. Для примера мистер Г. многословно пожаловался на господина, с которым он только что отобедал — на некоего издателя, мерзкого типа, в прошлом укравшего одну из книг мистера Г. Мистер Г. страшно злобствовал по поводу кражи и допустил ряд оскорбительных высказываний в адрес обидчика. Однако ближе к концу письма, где-то на девятой странице, к нему вернулось прежнее приятное расположение духа. Он извинился за пятно (какой-то болван в офисе опрокинул бокал вина прямо на страницу) и пригласил меня отобедать с ним, выразив страстное желание услышать в подробностях всю историю, положенную в основу моего «чрезвычайно занимательного» сочинения и назвав меня «славным малым». По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что мистер Г. прочитал рукопись не очень внимательно. Во-первых он спутал меня с Арабеллой, во-вторых совершенно неправильно понял книгу. А вдобавок (это третье) он принял нас за мужчину, выдающего себя за женщину!

Я незамедлительно ответила письмом, в котором заверяла, что «Наблюдения» являются важным исследовательским трудом, написанным со всей серьезностью, причем дамой, и что я с удовольствием встречусь с ним, дабы обсудить условия публикации. Однако мистер Г. похоже на что-то обиделся, на сей раз ответа от него я не получила. Возможно, он больше не работает в «Г., И. и Т.» (он упоминал о зависти коллег, возбуждающей в нем острое желание подать заявление об уходе).

Вот всего лишь несколько примеров того, насколько хорошо принимают «Наблюдения», и если судить по полученным отзывам, половина издательств в стране жаждет прочитать и опубликовать рукопись! Но имейте в виду, обращаться со всеми предложениями надлежит ко мне, а я посмотрю, что я могу сделать.

Что еще рассказать? Господин Джеймс в первые месяцы довольно часто навещал миссус, но со временем стал появляться все реже и реже, а в последний год и вовсе не наведывался. Насколько мне известно, ныне он проживает в Манчестере и заделался большой шишкой в городском суде.

Последнее отправление мистера Леви по-прежнему хранится у меня. К сожалению, оно совсем высохло, а в прошлом году еще и претерпело небольшой несчастный случай и теперь превратилось просто в щепотку бурой пыли в бархатном мешочке. Но я все равно берегу его, на память о дорогом моему сердцу человеке.

К слову о запорах — похоже у Дейви Флеминга творческий «запор», по крайней мере свой Шедевр он все еще не опубликовал и, кажется, в поисках Музы перебрался в Корстофайн.

Что еще? Ну, возможно вам будет интересно узнать, что преподобный Гренн находился на борту злосчастного парохода «Лондон», шедшего в Австралию и затонувшего в Бискайском заливе в 66 году. Он был одним из многих погибших, которые по свидетельству очевидцев приняли ужасную смерть в пучине вод, распевая гимн «Скала Времен». Бискайский залив находится к северу от Испании. Кстати, Испания представляется мне чудесной страной, хотя я там разумеется никогда не была.

Троекратное ура Испании!

Троекратное ура моей миссус!

Она пользуется здесь всеобщей любовью и по-прежнему дивно хороша. Здесь в лечебнице мы часто устраиваем танцы и у нее нет недостатка в партнерах. Танцы, моционы и общение лечат все болезни, так говорит доктор Лоуренс и я с ним согласна, поскольку мне кажется, что здесь миссус живется гораздо счастливее, чем жилось в «Замке Хайверс».

Джентльмены, прошу простить меня за многочисленные изъяны данного документа. Главным образом я имею в виду места, где я слишком подробно останавливаюсь на своем участии в событиях. Также приношу извинения за все употребленные бранные или не вполне пристойные слова, а равно за описания разных гнусных или просто неприятных вещей. Я допустила такое потому только, что меня попросили рассказать всю историю «без прикрас». Мне было обещано, что против меня не будет предпринято никаких действий, какие бы свои секреты я ни раскрыла, и я верю, что доктор Лоуренс сдержит слово. Он показал мне запертый шкап, где будет храниться моя рукопись. Он хороший, честный человек и просто хочет тщательно исследовать случай миссус в надежде получше помочь ей.

Ну вот и все. Пора поставить точку. Не знаю право, что полезного можно вынести из моей повести — ну разве только понимание, что счастье можно обрести в самом неожиданном месте, даже среди бедняг, повредившихся рассудком по той или иной причине. Сейчас, когда я закончила, доктор Лоуренс спрашивает, что я сама думаю обо всем написанном. Скажу лишь одно: мне будет непривычно больше не браться за перо по вечерам. Возможно, я придумаю еще какую-нибудь историю, которую стану писать в свободные часы между окончанием рабочего дня и отходом ко сну. Только на сей раз это будет не рассказ о действительных событиях, а полностью вымышленная история, ибо практически обо всем, что я знала, делала, видела и слышала в жизни, я уже поведала в данной рукописи. И мне больше нечего добавить.

Итак — прощайте. Au revoir. Или, как говорят на моей родине, счастливо оставаться.