Сделай, что сможешь. Начало

Глава 2

Утром проснулся в одиночестве. На поляне тишина. Лёгкая пробежка до кустов. О-о, кайф… А это проблема, Саня; постоянно пользоваться ночным горшком, стоящим в углу землянки, не комильфо, знаешь ли. А зимой как быть? В пургу по-быстрому на улицу не выскочишь. Правильно, туалет нужен, а лучше крепкий сарай с туалетом. Мишкин организьм предстоит долго и упорно тренировать, мышцы на скелетик наращивать. В заснеженном лесу или в землянке нормально не позанимаешься, а в сарае можно. Оборудуем небольшой спортзальчик – и вперёд. И замороженные тушки добытых зверей там хранить удобно, и шкурки, с них снятые. Между прочим, если душ поставить, то и мыться без хлопот сможем.

А почему я вчера вечером так резко вырубился? Вроде прилёг всего на чуть-чуть, поболтать ещё хотел, до этого спал почти целый день. Неужели болезнь продолжает сказываться? Помню, знахарка предложила отдохнуть и рукой махнула. Стоп! Опять она в мою сторону рукой махала, и вновь я моментально отключился. У-у-у, один раз – случайность, а два – это… Вот рано ты, Саша, перестал её ведьмой называть, ой рано.

Осмысливая своё пребывание в новом мире, я всё отчётливее понимал: баба Софа догадывается о смене сознания в Мишкином теле. Перед нашей с ней первой встречей я орал чёрт-те что про инопланетян, и она многое слышала. Понять, может, и не поняла, но на заметку уж точно взяла. Потом, говорю я не так, как они, а следовательно, и не так, как говорил Мишка. Подозреваю, построение фраз и, вероятно, акцент у меня другие, даже Машка, слушая мою речь, частенько недоумевает.

Поведение от Мишкиного, скорее всего, тоже отличается, а, если долго жить с человеком бок о бок, изменения в поведении трудно не заметить. Знахарка весь прошедший день присматривалась ко мне, пытаясь выяснить, кто ж он такой, новый вселенец, и чего от него ждать. И похоже, пока не сочли меня опасным для окружающих. Вряд ли мнение полностью составлено, мою персону ещё проверять и перепроверять станут, но кредит доверия, кажется, выписали. Надо оправдывать.

Так, шесть кружков трусцой вокруг землянки сделали. Сегодня же штаны попрошу, а то ветерком по яйцам как-то неуютно. Водные процедуры тоже провели. С ними главное – не переборщить, тельце следует постепенно в норму приводить. Эх-х, жаль, зубную пасту не скоро доведётся увидеть. Ну, стало быть, нужно мяту на всю зиму запасать: если её с мелом смешать, зубной порошок получится.

Теперь посидим на солнышке, вытянем ножки и позагораем – лечебная процедура опять-таки. Ступни радуют, огрубели до состояния подошвы ботинка, и я на мелкие камни и сучки не обращаю внимания. Но пора и насчёт обуви побеспокоиться. Осень на носу, а за ней и зима придёт, босиком уже не походишь.

Да-а, взяла тебя, Саша, местная действительность в оборот. Вчера о прошлом и не вспоминал, а там ведь и дети остались, и друзья. Да всё там осталось! А ты вот сейчас сидишь, греешься на солнышке спокойненько, и чувства утраты в душе нет. Почему так получилось? Может, это потому, что ушёл я, а не они от меня? Подсознательно-то понимаю: у них полный порядок, оттого и спокоен. Разумеется, мне без общения с ними поначалу тяжеловато будет, и не раз ещё я с тоской утраченное вспомню, но позже… Позже. Здесь тоже компания достойная подобралась, а за компанию, как известно, и жид удавился. Опять же, себе-то можно признаться, что в последние годы я жил несколько скучновато, тут всё же поинтереснее. А уж сложится или не сложится новая жизнь, от меня зависит.

На завтрак мне оставили плошку гречки и кружку молока. О, значит, кувшинчик, принесённый Софой вчера вечером, с молочком был. Получается, она после обеда в деревню сходила. Заботится, однако. Приятно, блин. Причём уже тогда подозревала, что я не я, а хрен с бугра.

Ладно, пришло время округу посмотреть, себя показать. Прогуляемся по опушке леса, грибов наберём и ветку для лука подыщем. Да и про удилище забывать не стоит. Только тетиву и леску из чего делать? Ай, да бог с ним, станем решать проблемы по мере поступления. И кстати, брёвнышки для сарая начнём высматривать.

Грибов оказалось очень много, хоть косой коси. Местные не собирают их, что ли? Набрал два лукошка отборного крупнячка, и на жарку, и на сушку хватит. Комаров с мошкарой, правда, в избытке, на поляне не так донимали.

Разжёг печку. Почистил картошку с грибами, сложил в два горшка и залил водой. Соль скоро кончится, и специй почти нет, но я добавил знакомых травок, найденных в лесу. Дождался полного сгорания дров и поставил горшки на угли томиться. Ага, и печь не помешает перебрать, а то убожество какое-то, честное слово. Интересно, почему спички в свой первый осмотр не нашёл? На самом видном месте лежали, в тряпочку замотанные. Заметил бы раньше – не ломал бы голову о том, куда попал.

Знахарка подошла, когда я достругивал заготовку для лука, и от её ворчания меня посетило дежавю. А ведь точно, вчера то же самое происходило.

– Ты зачем из дому вышел? Тебе лежать надобно. Сколько раз говорить можно?

Ну да, если тянет поработать, ляг поспи, и всё пройдет. Сейчас ещё палкой махать начнёт. Не-е, сегодня следует слегка изменить наши взаимоотношения.

– Зачем ругаться, баба Софа? Солнышко полезнее прохладной землянки. И вы присели бы, вон тут благодать какая.

Действительно, солнце разгулялось не на шутку. Становилось жарковато.

– Кха, лучше он ведает, что ему надо. В землянке печь затопи, тепло и будет, – проворчала знахарка, но рядом села.

– Ведаю я, конечно, не лучше вашего, но то, что солнце дарит жизнь, мне известно.

Она внимательно посмотрела и спросила вроде бы нейтральным голосом:

– Что ещё знаешь?

– Знаю, что жизнь прекрасна и удивительна. – Про себя автоматически продолжил: «Если выпил предварительно».

– В небытии плохо?

У-у-у, похоже, назрел разбор полётов. Это за кого она меня принимает? За демона какого-нибудь? Не-е, так дело не пойдёт.

– Как в небытии, не знаю, никогда там не был.

– А где был?

– Да жил себе не тужил, а потом взял и заболел.

О, как сверлит взглядом. Вы ж, мадам, на мне дыру протрёте.

– И где жил?

– Здесь недалече. – И не врал же, в Сибири я много где побывал.

Судя по глазам знахарки, она была готова взорваться. Ха, детектор лжи от правды заглючило!

– Баба Софа, Вы хотели о чём-то со мной поговорить? Так не ходите вокруг да около. – Надеюсь, я правильно оценил этого человека, иначе… последствия лучше даже не представлять.

– Хотела. – Она покачала головой. – Кто ты?

– На Мишку не похож?

– Норов тот же, задиристый, но ты другой. – Она отрешённо растягивала слова. – Он меня побаивался, а ты смотришь как на ровню. Мишка не знал, что делать, юлой крутился, а избавиться от доли своей тяжкой не мог. Ты же, сразу видно, всё решаешь с дальней задумкой; небось, на долгие годы вперёд жизнь наметил.

М-да, я подозревал о просчётах в своём поведении и в разговорной речи, а она, получается, даже мой психологический портрет составить успела. Круто!

– Ну-у, куда там! Жизнь такая штука, всегда сумеет преподнести сюрприз, особенно если посчитаешь, что уже всё о ней знаешь. Вот и тут оказаться я никак не ожидал. Радовался жизни и вдруг, – я усмехнулся, – чужих блох кормить стал.

– Где жил?

– Да жил-то много где, но лучше спросить когда.

Софа на минутку задумалась, видать о своём, о девичьем, но затем ожила и спросила:

– Когда ж ты жил?

Я с улыбкой взглянул на неё. А-а, была не была!

– Родиться я должен почти через столетие, а до попадания сюда прожил пятьдесят шесть лет.

А прокурорский взор не меняется.

– Как к нам попал?

– Не знаю. Уснул там – проснулся здесь.

– Ритуалы какие справлял?

– Да никаких ритуалов…

Тут я замер: а ведь не знаю, проводились какие-нибудь ритуалы, пока моё сознание в отключке пребывало, или нет. Может, пьяные реконструкторы вокруг меня весёлую джагу-джагу сплясали и псалмы во славу Бахуса[9] пропели? За лучшую жизнь, так сказать. А Вадик при этом в ритме вальса постреливал в воздух ну о-очень холостыми зарядами.

– Впрочем, я был пьян и не видел происходившего перед переносом.

– Переносом?

– В будущем перемещение сознания из одного человека в другого станут называть переносом.

– У вас это часто деется[10]?

– Нет, не часто. Наоборот, многие считали перенос невозможным, я тоже. Разумеется, ходили слухи, будто такое случалось, но доказательств-то нет. Писатели в романах, конечно, не раз его описывали, но каждый по-своему.

– А с Мишкой что?

– Не знаю, я с ним не общался.

– Что с ним могло случиться? Какие о том у потомков суждения сложились?

– Ну… коль я его не ощущаю, то он или хорошо спрятался – в этом случае есть вероятность его возвращения, – или ушёл навсегда, например в моё тело.

Она отвернулась и склонила голову.

– Ох, Мишка, Мишка! Боялась я за него. Слишком он всполошный[11] был. – Немного помолчав, знахарка продолжила: – Слыхала я об этом переносе, Галина рассказывала.

– Софа, э-э… ничего, если по имени буду обращаться?

– Наедине обращайся, а на людях зови Софья Марковна.

– Понял. Скажи, а можно ли связаться с ушедшим? Хочется узнать, что же с Мишкой произошло.

– Связаться можно, только нынче нельзя его тревожить. Время ему дать надо, пусть горячка уляжется.

– Что ж, так и поступим.

– Значит, тебе пятьдесят шесть лет. То-то ты нас с Машкой в оборот взял.

Да уж, кто кого взял в оборот, ещё вопрос. Я вон молчать думал в тряпочку о попадалове, а меня растрясли как грушу.

Приглядевшись на дневном свету, я уже сообразил: Софьин возраст вчера определён неверно, старостью тут и не пахнет. По виду ей от тридцати пяти до сорока лет или чуть-чуть больше. Хотя это для той жизни, в данном времени всё иначе, и к тому же проживание в лесу должно было свой отпечаток наложить. Да и тёмные круги под глазами, скорее всего, из-за моего лечения появились. А лицо красивое, точёное, нос прямой. Глаза ярко-зелёные. Из-под платка тугая коса по спине струится. Волосы каштановые, с заметной рыжинкой. И грудь… хм… есть.

Эх, подозреваю, лет десять назад сочным персиком была, мужчины, наверно, проходу не давали. Впрочем, она и сейчас ягодка спелая. Что ж до сих пор не замужем-то? Сегодня надела белую вышитую рубаху и сарафан новый, тёмно-синий. Интересно, для меня так принарядилась? Попытался представить её в одежде двадцать первого века. М-м, ещё чуток макияжа, и… я с такой не отказался бы по чашечке кофе распить… за завтраком.

– Как жить намереваешься?

– Жить? – Я с трудом выплыл из фантазий. – Сначала нужно обеспечить нас припасом на зиму, а там увидим.

– Ты, смотрю, надолго решил у меня обосноваться. Чё ж хозяйку не спросил? – Знахарка взглянула с хитринкой.

– Да вот, вижу, хозяйка помирать зимой собралась. Дай, думаю, порадую. В тесноте, да не в обиде, – не остался я в долгу.

– Хе-хе, помирать. Спасибо за радение. Жить я после смерти Снегурки и вправду не очень-то и желала. – В её глазах мелькнула грустинка. – Но коли в моём доме прижилась парочка шебутных мальцов, о худом и помышлять нечего.

– Прости, невежливо о возрасте у женщины спрашивать, но всё же: сколько тебе лет?

– Чего уж. Тридцать пятая весна в этом году пришла. А ты, поди, рассудил, я совсем старая?

– Ну-у… – мне жутко не хотелось признаваться, что вчера посещали такие мысли, – жизнь в лесу быстро старит. Постарался увести разговор в сторону: – Не расскажешь, как сюда попала?

Мою особу приласкали мрачным взглядом. Слегка так. Почти как своего.

– Когда-то меня, молодую крепостную девку, отдали в обучение на гувернантку. Чуть постарше Мишки я в ту пору была. Пять лет отучили и послали в услужение к княгине Полтоцкой. Хорошее было время. – Софа с грустью посмотрела вдаль. – Я вольную получила за заслуги свои, но осталась при дочке старой княгини Наталье Полтоцкой и полюбила её всей душой.

На её лице появилась мечтательная улыбка.

– Мы с ней подружились. Да-а… А через два года скандал в семействе вышел: нагуляла молодая княжна ребёночка на стороне. Да при родах надорвалось в ней что-то, долго с постели встать не могла. Её мать, Ольга Михайловна, желали ребёночка в чужие руки отдать, но Натальюшка не позволила: сильно его любила. Всего лишь год и прожили в отцовском доме, пока она поправлялась, а потом уехали мы в сибирскую охотничью усадьбу Полтоцких, что недалеко от Красноярска. Ничего другого старая княгиня не пожелала дочери предоставить: видно, полагала, что та одумается. Но нет, решение было принято. Тогда мать прокляла на пороге родную кровь и сказала, что возврата ни Наталье, ни сыну её в отчий дом уже не будет.

Дорога трудная у нас вышла. По приезде в усадьбу разболелась княжна и опять слегла. Доктора только руками разводили, знахарки приходили, да помочь ни одна не смогла. Но они подсказали лекарку, способную творить чудеса, и решили мы к ней поехать. – Софа печально вздохнула. – Предлагала я Натальюшке лета дождаться, но она не утерпела, а в дороге сынишка простыл и сгорел за двое суток. Чуток до Галины-лекарки не до ехали. Наталья от несчастья такого в забытьё впала, и как ни лечили её, ничего не помогало. Целый год бедная княжна медленно угасала в доме у Галины. Так и ушла тихонечко, во сне. Светлая ей память.

Знахарка перекрестилась, вытерла скатившуюся слезу и замолчала.

Я тоже перекрестился и после минутного молчания спросил:

– Ты осталась у лекарки?

– Поперву в усадьбу пошла, о несчастьях поведать хотела, но управляющий меня и на порог не пустил. Ехать к старой княгине было и думать неча. Новую работу в барских домах искать не хотелось, тогда и вернулась я к Галине: звала она меня. Мы с ней за год Натальиной болезни сдружились, я ей помогала по мере сил, уж больно старенькая она была. А вернулась из Красноярска, меня в обучение взяли. Так семь лет вместе и прожили.

– Красноярск довольно далеко. Как добиралась-то?

– Где пешком шла, где подвозили. Мир не без добрых людей.

– И это, получается, Галинин дом?

– Нет, сюда она меня уже потом привела и оставила жить.

– Зачем?

– Сказала, это лучшее, что для меня нашлось. Моя судьба здесь. Вот второй год и живу.

– А сама лекарка сейчас где?

– Проживала недалеко от деревни Абанской, но через две седмицы после моего переезда знакомый рассказал мне о пожаре – сгорел Галин дом. Переживала я сначала тяжело, всё рассуждала: «Будь я рядом, не случилось бы несчастья». Но позже поняла: знала Галина, когда уйдёт.

Да-а уж, Саша, не удивлюсь, если эта Галина и твоё попадалово предвидела. Не она ли тебя сюда затянула? Ну да теперь это уже вряд ли узнаешь.

Задумавшись, автоматически задал следующий вопрос:

– Прости, а замуж почему не вышла?

Знахарка смутилась и минуты три молчала.

– За всю жизнь лишь одного достойного встретила… А он в жёны не взял.

Э-э, Саша, балабол, сворачивай, к чертям, этот разговор!

– Что ж, хозяйка, полагаю, вы не будете возражать, если я затею небольшое строительство, а то погребок у вас маловат.

– Куда тебе строить, ты ещё ходишь-то с трудом! – заволновалась Софа.

– Само собой, не сразу. Оклемаюсь сначала.

– Ладно. Я, как переехала, ничего не меняла, да, видно, время пришло. Пойду поснедать[12] сготовлю.

– Я картошку с грибами уже потушил.

Знахарка удивлённо на меня посмотрела:

– В грибах-то местных разбираешься?

– Конечно разбираюсь. В своё время довелось по Сибири вдоволь побродить, так что грибов и собрано, и съедено много.

– Добро.

Да-а, серьёзный разговорчик прошёл. С одной стороны, просчёт последствий, мною проведённый, особых неприятностей не сулил, как-никак положительное мнение о Софе у меня уже сложилось. Но тем не менее было страшновато, ведь пойди она на конфликт, жизнь моя стала бы в разы тяжелее. Пришлось бы бежать куда глаза глядят, прямиком в неизвестность.

Что интересно, знахарка не соответствует тому образу деревенской колдуньи, который сформировался у меня по фильмам и книгам из той жизни. Она следит за собой, всегда опрятна, в землянке у неё чисто, у каждой вещи своё место. Её разговорная речь отличается от Машкиной – более культурная, присущая городским жителям. Ну, теперь-то, после её рассказа, стало ясно: это сказывается воспитание, полученное в юности.

Вот только характер у Софы хоть и не слабый, но… чувствуется какой-то душевный надлом. Сейчас, узнав о её жизни, я понял: устал человек бороться с ударами судьбы, плывёт по течению. И этой осенью выбор у неё небогатый: или тяжёлая зима одной, а это вряд ли возможно, пришлось бы проситься к кому-нибудь в деревне на постой, или я – неизвестный фактор, но мужчина, который знает, что делать. В деревню идти с поклоном, видать, не хочется, вот она и рада перевалить заботы на мои плечи.

А ещё у меня создалось впечатление, что появление попаданца она воспринимает слишком спокойно. Надо бы постараться разузнать, что ей там Галина-лекарка о переселении сознаний наговорила.

Покушали мы знатно – сытно и вкусно. Оба горшка умяли. Софа меня постоянно нахваливала. Сказала, правда, не принято у них мужчинам готовить, это урон авторитету хозяйки. Я предупредил: отныне всегда так кушать станем, и пусть не обижается, но иногда и я что-нибудь приготовлю. Жаль, Машки нет, припахали на домашние работы. Раз я больной валяюсь, то её взялись гонять за двоих, но вечером эта егоза, скорее всего, прибежит к нам. Надо и её обильным ужином побаловать: дома, уверен, с кормёжкой всё так же плохо.

Озаботился, не опасно ли вечером малявке по лесу шариться, восемь вёрст до деревни не шутка. Оказалось, скачет этот воробей по лесной глухомани довольно часто, впрочем, как и Мишка, и не было пока у них неприятностей. Они, бывало, и ночевали в лесу, причём и вместе, и порознь.

Поговорили ещё за жизнь. Знахарка, наконец-то переварив информацию о том, откуда я свалился, полюбопытствовала, как там дальше в мире дела сложатся. Рассказал. О революции на всякий случай умолчал: человек недавно пообедал, мало ли какие процессы в организме активизируются. Всё же женщина, а тут такие страсти. Поболтали о войнах – с кем, когда – и о крестьянах. Я о своём житье-бытье поведал, и она даже поохала над некоторыми моими жизненными перипетиями.

Спросил о наболевшем: где штаны взять? Порадовали – сестрёнка принести должна. А с обувью, к сожалению, вышел облом, придётся самому шить. Ну, это не проблема, это я могу. Только для подошвы кожа нужна потолще, в лесу такую трудно добыть. Кабаняку какого-нибудь завалить у меня здоровья не хватит, опять-таки и нет их в Сибири. Значит, лучше толстую кожу в деревне на Мишкины шкурки выменять.

Ещё Софа предупредила, что при походе в лес желательно мазаться специальной настойкой от насекомых. Вот, блин, то-то меня кровососы заедать взялись после умывания! В ближайшей округе много заболоченных мест, и гнуса с комарами в избытке. Спастись можно или дёгтем обмазавшись, или этой настойкой. Кстати, настойка, в отличие от дёгтя, почти не пахнет, потому покупают её у Софы часто. Покойная Галина рецепт приготовления исключительно ей доверила, в местных условиях это хороший заработок.

Эх-х, языком молоть – не мешки ворочать, однако пора и по лесу прогуляться. Нужно прикинуть, где силки ставить. Пойду-ка по спирали вокруг пруда и поля.

Прошёлся. Снова две корзинки грибов набрал. Присмотрел стволы на стены сарая. Потом искупаться рискнул, но так, лишь нырнул-вынырнул: холодновато всё же. Растёрся холстиной докрасна. Софа, наблюдая издалека за моими водными процедурами, неодобрительно покачала головой, но говорить ничего не стала.

Хотел привести в порядок свою постель, и тут меня ждал сюрприз. Я уже собрался для начала отнести шкуры на муравейник (пусть муравьи блох сожрут, после стирать буду), но опоздал. Гляжу, знахарка за погребом шкурками трясёт и при этом что-то приговаривает. Решил ей не мешать. Минут через пятнадцать принесла всё обратно. Выяснилось, она так блох выводила и, что поразительно, вывела. В землянке кровати и пол каким-то отваром облила, затем и меня окропила и натёрла, да ещё заставила втирать отвар во все интимные места, так сказать до полного удовлетворения. Еле вытерпел: щиплет, зараза. Одно радует: блохам, наверно, хуже.

Полюбопытствовал, как шкуры отмывать, уж больно засаленная была та, на которой я лежал. Ага, песочком и золой, как же иначе. Перенёс эту лабуду на утро: солнца не ахти сколько осталось, не успеет мех просохнуть – холодно нам с сестрёнкой ночью спать будет.

Ужин вышел поздним: Машку дожидались. Она пыталась отказаться: мол, дома поела. Но я-то уже знаю их домашнее питание. Пришлось давить авторитетом, в результате накормил до отвала. Съели мы почти всё: и остатки курицы, и яйца, и картошку с грибами. Глазки у сестрёнки сразу осоловели, и я отправил это чудо спать. Малая сняла своё платьице-балахон, аккуратненько сложила его на лавку и устроилась калачиком в дальнем углу нашей постели.

Боже, кожа да кости! Прям суповой набор, а не ребёнок. Ужаснувшись, я наказал Софе обильный завтрак приготовить, птенчика определённо надо откармливать. Она посоветовала малую рядом положить, ведь в ногах сестрёнка лежала, чтоб не заразиться. Так и сделал: завалившись в кровать, перетащил сестрёнку к себе под бок. Вытянулся сам и понял, как вымотался за день.

Утро ничем не отличалось от вчерашнего. Правда, вокруг землянки я в два раза больше кругов пробежал. Интересно, сказалось вчерашнее питание или надетые спросонок штаны? Сразу взялся отстирывать шкуру. Закончил быстро, но, вспотев, начал чесаться. От смеси пота с противоблошиной настойкой тело зудело неимоверно. Вследствие этого водные процедуры в виде купания прошли на ура. Точнее, ура-а-а-а: водичка с утра намного прохладнее дневной.

Позавтракал. Взял силки, изготовленные вчера из разнообразного хлама, выданного знахаркой, и пошёл ставить на присмотренные места. Софа молодец, специальной настойкой их обмыла, человеческий запах уничтожила. А вечером Машка принесёт тетиву, и можно начинать тренировки с луком. Вновь грибов набрал и настругал пару горшков. Слил туда скисшее молоко, сегодня отведаем нечто похожее на жульен. Осталось рыбки в пруду наловить, знатные должны быть караси. Питаться одними грибами нельзя, слишком тяжелы они для детских желудков.

Удилище сделал приличное, но вместо лески пришлось прицепить толстенную бечёвку и крючок самодельный. Все караси, увидев это безобразие, наверно, со смеху помрут. Впрочем, мне это и требуется: они, отсмеявшись, всплывут кверху пузом, а я уж их тут встречу с распростёртыми объятиями.

Хм… не всплыли. За час, куда бы и как ни забрасывал крючок с наживкой, поплавок ни разу не шелохнулся. По силкам пробежался – тоже никого. «Крокодил не ловится, не растёт кокос»[13]. Что-то день не задался. Следующего червячка насадил и в пруд его. Удилище на сошку поставил, а сам стал разминаться. Силового пока немного, в основном упражнения на ловкость и координацию. А вот когда растяжками занялся, удилище в воду упало, и я вынужден был штаны мочить, его доставая. А ведь клюнуло! И здорово так клюнуло, с трудом выволок. Карасище килограмма на полтора попался, не меньше. Эх, пожрём!

Решил запечь рыбу в глине, я её видел в одной промоине за полем. Заодно осмотрел силки – пусто. Глина оказалась неплохой, стоит из неё кирпичей для коптильни наделать.

Развёл костерок. Пока он прогорал, натаскал горку глины. Сделал четыре плинфы, это кирпич такой плоский, обычный-то на костре не прокалить. Карасика выпотрошил, натёр всякими травками и внутрь их натолкал. Обернул листьями крапивы и смородины, затем облепил глиной и закопал в угли. С боков кирпичи положил: зачем жару зря пропадать.

К приходу знахарки я накрыл прекрасный стол (для местных условий, разумеется): вкусная рыба и картошка с грибной подливой. Софа сначала даже с лёгкой опаской смотрела на приготовленное, а уж как ела, распробовав, не передать словами.

– Мишка, прости, не удосужилась спросить твоё настоящее имя.

– Да Мишка я теперь, так и зови.

– Ладно. Скажи, ты там низкого звания был?

– Не сказал бы. Если сравнивать с этим временем, вероятно, купец-миллионщик или промышленник.

– Откуда тогда так готовить намастырился?

– Постепенно то тут, то там нахватался всякого. Не раз приходилось подолгу вдали от цивилизации бродить. Да и не зазорно у нас самому готовить, а у некоторых это как бы хобби, ну… увлечение. Друзья и знакомые на охоте частенько любили шикануть новыми рецептами приготовления мяса и рыбы. Опять же, я последние три года в холостяках ходил. Квартиру с обслугой жене оставил, себе дом за городом построил. Жил преимущественно один, часто в разъездах. Мне что, трудно себе вкусненькое сварганить?

Она покачала головой:

– Хорошо вы там живёте.

– Ну, в общем-то получше, чем здесь, но тоже всякого хватает. Бывает, и голодают люди, и мёрзнут, и гибнет народа в будущем немало. Не поменялись, наверно, лишь чиновники, – я усмехнулся, – и там и тут гребут под себя всё, что не приколочено.

– Скажи, когда вырастешь, ты кем хочешь быть?

– Загадывать заранее не хочу, жизнь многое может закрутить так, что и не поймёшь, как к этому пришёл. Возможно, стану купцом или заводчиком.

– А для Машки чего измыслил?

– Свою судьбу ей решать, а я помогу, чем смогу.

– А буде у неё желание царевной стать, потакать начнёшь?

Я улыбнулся. Перед глазами пронеслась картинка: Машка в пышном платье во всю прыть скачет по дворцу, а затем начинает своей скороговоркой строчить разнос министрам. Не выдержав, я заржал в голос.

Отсмеявшись, ответил продолжавшей смотреть на меня без улыбки знахарке:

– И царевной стать помогу. Правда, если примется слуг бить да на каторгу слать, моей помощи не дождётся. Но считаю, ей это не грозит.

– Ты присмотри за ней, с собой возьми. Ладная девка растёт.

– Да уж не оставлю, – покачал я головой.

И не стал говорить, что хочу и её с собой взять. Неизвестно, как жизнь повернётся, зачем человека обнадёживать. Только, чувствую, ждала она этого предложения.

После обеда всё завертелось по кругу: силки пусты, рыба не клюёт, ямы деревянной лопатой еле копаются. И лишь ближе к вечеру попался второй карась, не хуже первого. Сделал его также в глине, пусть Машка порадуется. Купание вечером – просто кайф по сравнению с утренним, наплавался вдоволь. Надо пользоваться моментом, пока солнечные деньки стоят. Потом дожди пойдут, и останется исключительно обливание.

Софа сварила гречневую кашу с какими-то корешками и жульенчик по моему рецепту. Слюна потекла, когда карася готовил, а увидев кашку, еле до прихода Машки дожил. Ощущение было такое, словно желудок уже сжевал все кишки и начал с любопытством на яйца посматривать.

Сестрёнка притаранила пилу и тетиву. Пила хреновая, но можно пилить одному. А ещё она принесла три наконечника для стрел. Что ж, начнём охоту.

Малявка сегодня лопала за обе щеки и не думая отказываться. Наш человек. На завтра наметили встать пораньше и вместе отправиться за шкурками: деньги нужны, пора соль закупать.

Встали затемно. Голова с непривычки ни черта не соображала, пришлось вылить на неё черпак холодной воды. А-а! Сразу полегчало. Остальные утренние процедуры прошли в штатном режиме. Собрались в темпе и направились к тайнику. Протопали по ночному лесу километра четыре. Машка, несмотря на потёмки, не плутала, шла прямо и с наступающим рассветом вывела нас к здоровенному тополю.

Ох, ёж твою! Я, раззявив рот, с минуту рассматривал это диво дивное. Такого встречать мне ещё не доводилось. Где крона кончается, и не видно, а диаметр ствола – метра два, не меньше. Похоже, реликт какой-то. Сибирский баобаб[14], однозначно. На высоте метров четырёх-пяти ветка сломана, но не упала, а откинулась на соседний тополёк. Со стороны казалось, будто великан облокотился на подростка.

И как на него залезать? Хотел у Машки спросить, повернулся, а говорить-то и не с кем: она уже потихонечку, паучком карабкается по топольку-подпорке. Добралась до его вершины и быстренько перелезла на сломанную ветку. У меня аж дыхание в зобу спёрло. Не дай бог, навернётся. Не знаю как, но прибью Мишку за такой тайник. А эта мелочь свободной, прогулочной походочкой прошлёпала по почти горизонтально лежащему брёвнышку, помахала мне сверху ручкой и язык показала. Вот вредина, я переживаю, а она…

М-да, моя очередь. Не, залезть-то я, конечно, залезу, но обратно, наверно, до обеда сползать буду. А что делать? Авторитет поддерживать надо. Мишка я или хрен собачий?

Пока забирался, сложил кучу матов: на себя, дурака, что полез; на Мишку, гада, устроившего такую подляну; на сеструху вредную – весело ей, видишь ли, наблюдать, как я неуклюже взбираюсь; на долбаный тополь – вырос тут, понимаешь ли, и ветки поразбросал. Но наверху все маты из головы выветрились.

Солнце едва всплыло над лесом. Я был восхищён открывшимися видами. Эх, фотика нет! Шишкин отдыхает. Истинного очарования природы не передаст ни одна картина. Машка не тревожит, прониклась моментом.

О, вспомнил про это чудо – оно и затараторило. Оказалось, я весь такой мудрый и шустрый, однажды из любопытства сюда забрался и обнаружил на тополе-великане затейливо расположенное дупло. Во я какой! То есть Мишка. Ну… всё равно люблю, когда за дело хвалят.

Тайничок, кстати, хитро спрятан в развилке двух веток; не забравшись сюда, его и не увидишь. Само дупло ещё и здоровым куском коры прикрыто, за которым и прячется вход в Мишкину сокровищницу. Ух ты! А комнатка тут просторная, и шкурок собрано порядком. Немного заячьих и беличьих, но в основном колонок, соболь и лиса. Даже волчья и бобровая висят. Интересно.

– Маш, а бобра я где взял?

– На восход излучина Волчьего ручья лежит, от неё вниз дакинь вёрст сбежать – бобровая запруда стоит.

– Сколько вёрст?

– Дакинь… девять.

– Ясно.

У сестрёнки и раньше сибирские словечки в разговоре проскальзывали, но понять их было можно. И откуда, спрашивается, нахваталась-то? Ведь в их с Мишкой деревне нет коренных сибиряков. Как мне сказали, там все крестьяне пришлые, около пяти лет в этих местах живут, а мы с Машкой – два года.

– Запруда год уж как поставлена. Ты говорил, о ней никому знать нельзя, иначе изведут бобров. – Она потупила глазки. – Ты не хотел его убивать. Это из-за меня.

– Объясни.

– Я заболела тяжко, тоже у бабы Софы лежала. Ты давно знал о бобровой семейке, потому и не выдержал, пошёл бобровую струю добывать. Запропал на пару дней, а когда вернулся, я выздоравливать начинала, и струя уже не нужна была. Ты так смешно выглядел: грязный, злой и ругался шёпотом. А струю мы зимой собирались продать.

– И струя тут?

– Да.

Я разглядел небольшой кожаный мешочек. Достал, открыл, вытряхнул содержимое на руку. Вот они, груши. Аккуратно Мишка их оприходовал, подсохли уже. По сути своей это бобровые железы, и содержится в них много чего полезного. Если мне не изменяет память, в данное время они порядочно стоят и считаются чуть ли не панацеей от всех болезней. Недаром Мишка сразу за зверюшкой кинулся. Именно из-за них, а не из-за шкуры, вывели почти всех бобров в России к двадцатому веку, да так, что после революции их лов запретили на долгие годы.

– Хорошо, бобровое оставляем, а остальное я к бабе Софе отнесу. И ты давай беги в деревню, не задерживайся.

Сестричка резко кивнула и быстренько засеменила в обратный путь. С трепетом посмотрел ей вслед. По сломанной ветке, как по проспекту, шастает, словно всю жизнь на высоте четырёх метров от земли провела.

Ладно, Машку спровадил, чтоб моего позора не видела, шкурки сбросил, чтоб не мешали, пора начинать длительный процесс сползания. Да-а, сейчас мы медленно-медленно спустимся вниз и перее… э-э… О чём это я?

Сползая, обдумывал, как распорядиться местным богатством. Шкурки, слава богу, все зимой добыты, но выделаны хреново, и дырки есть. Выходит, Мишка зверьё не только силками брал. Эх, придётся до ума доводить – подшивать и затирать. А бобровую фигню куда пристроить? Продать, скорее всего, лишь в городе получится, в аптеку какую-нибудь. Может, самому настойку сделать? Тогда Софа могла б её под видом лекарства по чуть-чуть продавать, в розницу дороже сбагрим. Хотя кому в этой глуши сбагришь? Деревня, блин, не по карману им.

Бобровая струя – замечательное лекарственное средство, я сам им когда-то пользовался. Раны лечит прекрасно и в качестве виагры подойдёт. Что ж, позже с Софой посоветуемся и решим, куда её деть, а пока – ать-два, ать-два – домой хромаем. Рановато я спрыгнул, теперь лодыжка побаливает. О, а землянку я уже домом считаю. А и верно, что ещё мне в девятнадцатом веке домом считать?

Ведунья малость офигела, увидев огромную охапку шкурок. Да, Софа, мы богачи. Так и хотелось сказать «Мадам, подберите челюсть», но удержался. Предложил взять за лечение и проживание столько, сколько сама посчитает нужным. Отказалась. Ну, как хотите. Отобрал три заячьи шкурки похуже и вручил ей с наказом купить соли в деревне. Но вообще-то, за солью следует в соседнее большое село съездить, там она гораздо дешевле. А вот с мехами можно и в ближайший городок рвануть, Канск называется, но тащиться туда долго. Ещё я попросил знахарку разузнать, не продаёт ли кто в деревне козу, молочко нам зимой очень пригодилось бы. Коровы на нашу компанию многовато, а коза пришлась бы в самый раз.

Теперь пора и на рыбалку: карася хочу. Вчера на червя ловил, сегодня на опарыша попробую. Когда пошёл проверять силки, стал постепенно выпадать в осадок: в одном заяц дёргается, в другом куропатка трепыхается. Йес, попёрло!

Иду домой, а в пруду удочка плавает. Достал рыбёшку, опять кило на полтора. Точно попёрло! Забросил удилище по новой, хорошенько закрепив, а то в воду лазить задолбало. Если так дело пойдёт, придётся клетки для зверья сооружать, а лучше коптильню. Не-е, лучше и то и другое. Перед обедом снова карася поймал, будет Машке пожива.

К приходу ведуньи стол ломился от еды, а я, хоть и покусовничал во время готовки, сидел и с нетерпением ждал начала обеда. Кажется, аппетит у меня растёт в геометрической прогрессии. Отобедав, обсудили, куда пристроить товар «от бобра». Как и ожидалось, в местной глухомани его не продать. В городе есть аптека, там купят с радостью, но дёшево. Нам это не подходит, Софа сказала, нефиг деньгами разбрасываться. Выгоднее в деревне водки купить и настойку сделать. На осеннем торгу за неё на треть дороже выручим, чем за сухую струю, да и шкурки там покупают неплохо.

Ага, значит, готовим всё к ярмарке. Что, не ярмарка? Ну торг, какая разница. О, а эти маленькие бутылочки откуда? Из сундука? Чёт я их там раньше не видел. Удачная посуда, по ним настойку и разольём. Жаль только, с козой облом вышел: нету ни у кого на продажу. Стало быть, и этот вопрос на торгу решать предстоит.

Потом я бегал как ужаленный: от пруда к силкам, от силков к пруду. Вытащил бочку из погреба, поставил в воду, пущай отмокает. Будут у нас зимой солёные грибочки. Софа куропатку ощипала. Прекрасно, мне перья для стрел нужны. Клюнул ещё карась, а вот в силках до вечера было пусто. Обожжённых кирпичей уже на небольшую коптильню хватает, заяц в неё наверняка влезет. Что ж, теперь пора и за пошив обуви приниматься.

И такая хренотень всю неделю, каждый день.