Над пропастью во лжи

ДОБЕЙТЕ ГАДИНУ!

Когда– то гуманист и вольнодумец Вольтер сказал о клерикализме: «Раздавите гадину!»

Сегодня мы, оглядываясь на тот путь, который страна прошла от августа до августа – с 1991 по 1993 г.г., вынуждены констатировать, что коммунистическую гадину мы не добили, и она готовится снова пожрать Россию.

Хасбулатов и Анпилов, Проханов и Руцкой, Зорькин и Макашов, тупоумные нардепы и их коричневые штурмовики, все силы реакции объединились ныне для священной травли юного российского либерализма, который один может спасти нас от Красного Колеса.

У коммунистического дракона не отрублена последняя голова – Советская власть. Обыск у М.Полторанина, уголовное дело против В.Шумейко, готовящийся арест демократического депутата Миронова, репетиция фашистского путча 1 мая… Чего мы ждем? Танков на улицах? Ареста Президента?

Совдепы вгоняют страну в гиперинфляцию, добивают экономику, развязывают в Таджикистане новую афганскую войну.

С этим жерновом на шее нам не принять новую Конституцию и не построить капитализм. Сбросьте жернов! Добейте гадину! Ликвидируйте Совдепы!

Требуйте от Президента немедленного разгона всех местных Советов, съезда и ВС, аннулирования советской Конституции, роспуска Конституционного суда, введения президентского правления до принятия на референдуме президентского проекта Конституции и выборов в Парламент. Совдепы сами не уйдут. Нардепов придется вытряхивать из кресел насильно. Лишение этих слабоумных ретроградов власти будет благом для страны.

Насильственная ликвидация Советов не означает насилия, это лишь предотвращение насилия со стороны коммунистов и национал-патриотов. Пусть еще один бродячий съезд кочует по загородным домам культуры вслед за съездом нардепов СССР.

Пусть Президент вооружит демократические силы общества, и они защитят и его и страну.

Поставим Советы вне закона! В стране есть только одна легитимная власть – президентская! Отказывайтесь исполнять решения ВС и съезда, бойкотируйте красных депутатов, игнорируйте нынешнюю Конституцию.

В случае попытки красно-коричневых развязать гражданскую войну нам помогут и войска ООН, и войска НАТО.

В 1991 году мы не ликвидировали ни КГБ, ни Совдепы. Сегодня они готовятся ликвидировать нас.

Опередите их! Добейте гадину! Долой Советскую власть! Спасайте свои жизни и свое имущество! Долой КГБ!

За Землю и Волю!

ЦКС ДС России:

В.Новодворская, Н.Злотник, Р.Макушенко

ОКДОР захлопал крыльями и принял решение в мягкой форме от нее отмежеваться. «Против» – не голосовал никто. Воздержался представитель ПЭС (Партии Экономической Свободы, лидер – ослепительный Константин Боровой). Если бы сам Константин Боровой был на заседании, конечно, он бы голосовал против «отмежевания», он никогда и никого не предавал. Вообще когда он появлялся в ОКДОРе, среди каких-то нервных и потертых демократов-разночинцев, он, блестящий и непринужденный аристократ, интеллектуал с отличными манерами, в элегантном костюме, пестрое провинциальное собрание приобретало вид Парижского клуба. ОКДОР даже свозили на экскурсию в Кремль пред светлые очи Президента. Получилось занятно.

Демороссы от приглашения в Кремль принялись ворчать, что не Магомет должен идти к горе, а гора обязана являться к Магомету по первому требованию. У них вообще вошло в привычку чуть что, вызывать Бориса Ельцина «на ковер» для отчета перед общественностью. Но я лично была не прочь посмотреть Кремль изнутри в неформальной обстановке. Сначала ОКДОР долго ругался по поводу того, кто будет выступать перед Президентом. Конечно, Слово молвить доверили всем тем, кому сказать было совершенно нечего. Б.Н. хотел услышать четкое одобрение разгону Советов. Демократы хотели потрепаться вообще, вокруг и около. Нам подали красивенькие автобусы и привезли из мэрии в какой-то отдельно взятый Кремлевский дворец. Ласковые гэбульники на входе культурно обработали всех миноискателями – без рук, дистанционно. Видно, наша лояльность даже у охранцев не вызвала сомнений.

Кремль оказался очень неуютным, хотя и позолоченным. Нас привели в старинную палату, где стояли длиннющие столы с кофе, холодными закусками (дивными маленькими сандвичами и птифурами) и с разными лимонадами. Учтивые опять-таки гэбульники во фраках подкладывали на тарелки и разливали кофе. Демократы уничтожали все яства, как саранча. Борис Николаевич вышел и уселся под большую бездарную картину в духе Васнецова (то ли Аленушка на распутье, то ли три богатыря на сером волке). Смысл его речи был примерно такой: если вы, драгоценные, желаете кому-то указывать путь, то сначала сами внутри разберитесь, куда вы хотите идти. А то пока вы собачитесь друг с другом, от вас никакого проку нет. Дальше речи держали демократы. От ДемРоссии слово досталось Илье Заславскому. Он очень милый человек, но рассказывал исключительно об исторической роли ДемРоссии в современной действительности, от чего Б.Н. сразу стал зевать. Никто по делу так ничего и не сказал, кроме Марины Кудимовой от творческой интеллигенции, потому что такие большие поэты, как Марина, пошлостей и банальностей, как правило, не говорят. Речь Кудимовой было краткой, но веской: на все, Борис Николаевич, Ваша царская воля, что хотите, то и делайте. Carte blanche. А уточнить, что именно сделать, мне не дали. Больше 40 минут Б.Н. выдержать не смог. Чувствовалось, что он не выносит пустого трепа. Он ушел из палаты деловой походкой, а нас оставил наедине с тарелками. Здесь я впервые близко познакомилась с Егором Гайдаром и попросила у него прощения от имени ДС за то, что мы учили его строить капитализм. Великий экономист вблизи оказался очень хорошо воспитанным и остроумным русским интеллигентом в лучших традициях Чехова и Бунина, с явно пассионарным складом, но при этом хорошим товарищем и теплым человеком, совершенно не задирающим нос. Ему хотелось не просто доверить место премьер-министра – хотелось пойти с ним в турпоход или даже в разведку…

Начались митинги, вернее, продолжились. Егору Тимуровичу, человеку кабинетному, интеллектуалу, было мучительно трудно выступать перед революционно настроенными демократическими массами. Громкие крики, экстаз, ярость, аплодисменты – это не его стихия и вообще не подходящая среда для утонченных натур. Ученым больше приличествует университетская кафедра, чем мегафон. Я наблюдала за Гайдаром. Он принуждал, насиловал себя, он делал это добросовестно, и это была большая жертва с его стороны, чем либерализация цен… Он на глазах становился не только политиком, но где-то даже революционером. Ученый, интеллигент, революционер и хороший человек – это все совпало, на наше счастье. Я думаю, что ни в Хайеке, ни в Лешеке Бальцеровиче, ни в самом Адаме Смите не было того, что есть в Гайдаре: огонь, страсть, нетерпение сердца. Российская закваска даже у западников, даже у вестернизаторов отечественного разлива: с безуминкой отваги, на все решающейся, с готовностью идти за монетаристские идеи на виселицу… Этим Россия интересна. Мы играем так, что заигрываемся. В России всегда было слишком мало достатка, комфорта, закона, здравого смысла и цивилизации, но слишком много души… И эта ноша так тяжела, что мы проливаем то, что несем, по дороге…

Меня не могли не пустить на трибуны митингов, но слово старались дать попозже, неосознанно боясь, что я скажу что-то непоправимое насчет Советов, коммунистов, разгона… Что накаркаю. Так все и вышло. Но события октября 1993-го не были следствием моих слов. Слова были верным анализом событий, которые стали неизбежными 20 марта, и на которые мало кому хотелось заранее смотреть. Народ начинал голосить, требуя для меня слова, потому что он не боялся развязки, а жаждал ее. И Глеб Якунин обычно давал мне слово. Вообще интеллектуальная инициатива в ДемРоссии принадлежит Галине Старовойтовой. Моральная инициатива – прерогатива Глеба Павловича, старого, испытанного диссидента, успевшего отсидеть свое – и героически – а по вере, скорее, христианина из первых веков, бросаемого львам в амфитеатре.

И еще раз мы увиделись с Ельциным. Демократов зазвали в Дом Печати, где теперь квартирует Совет Федерации. В дверях нас чуть не придушили. По крайней мере, мы с Гайдаром стали плоские, как камбалы. Б.Н. сидел в Президиуме с самым несчастным видом, потому что все опять трепались, почем свет стоит. Белла Куркова жаловалась, что демократов не пускают к Президенту. Еще бы! Если бы заседания ОКДОРа проходили у него в кабинете, он бы просто из окошка выпрыгнул.

Был уже август, и надо полагать, Ельцин решался. Было важно именно это его умение: спрыгнуть с моста в реку, не думая, выплывем ли. В этом суть всех революций, откровений, искусства, научных открытий и таланта вообще. Кони должны понести. И здесь, хотя мне выступить не дали, я, надеюсь, помогла Б.Н. Белла Куркова сидела у его ног, внизу, под эстрадой, за столиком, и сортировала записки. И я послала записку такого рода:

Дорогой Борис Николаевич!

Почему Вы не разгоняете Советы? Мы Вас не предадим и пойдем за Вами, если понадобиться, на смерть.

Валерия Новодворская и ДС.

Я видела, как он ее читал, как показывал Полторанину, как положил в карман.

Я верю, что это облегчило ему прыжок в воду с моста… Это тогда он сказал про «артподготовку» и про то, что осенью мы будем приятно удивлены. Мои статьи вполне тянули на «Катюши» или на установку «Град». ДС сделал свою долю залпов, даже, пожалуй, «за того парня». И когда наступил сентябрь, и когда Б.Н. со стягом и, похоже, уже в кольчуге, стал зачитывать Указ № 1400, мы не помнили себя от счастья. Я все лето ходила на митинги с лозунгом: «Дай Бог сгореть Советам, провалиться депутатам», и не успел Б.Н. дочитать, как ДС уже принял заявление, и через 2 часа Михаил Осокин по НТВ уже его зачитывал, что ДС, мол, не только одобряет и поддерживает, но будет защищать Президента с оружием в руках. В таких случаях ДС не колеблется.

Еще грохочет голос трубный,

А командир уже в седле…

И здесь демороссы показали себя с лучшей стороны. Им не дано быть ведущими, но они хорошие ведомые и надежно защищают хвост. Полководцев много не требуется, а вот храбрые ратники всегда нужны. Они не отступали, не трусили, не уговаривали Ельцина мириться. Гайдар стоял, как скала. Писатели рвались в бой. Сломался Святослав Федоров, очень жалко выглядел Григорий Явлинский: все уговаривал пойти на нулевой вариант и сожительствовать с Советами. Вера без дел мертва, а ум и знания мертвы без веры и без страсти. Это как раз случай Григория Алексеевича. Мы издали вот такой документ:

Заявление Центрального Координационного Совета партии Демократический Союз России

В конце XX века в столице России г.Москве совершенно открыто и абсолютно безнаказанно действуют красно-коричневые фашисты. Они издают декреты о расстрелах, делают заявления о переходе к массовому террору, составляют расстрельные списки с домашними адресами, убивают сотрудников правоохранительных органов и мирных граждан. Их ряды непрерывно множатся, пополняясь прибывающими из различных регионов бывшего СССР бандитами.

Мы хорошо помним, как в начале перестройки абсолютно мирные и безоружные митинги ДС разгонялись самым жестоким образом. Практически каждый их участник, державший в руках всего лишь плакат, подвергался избиению, задержанию и административному аресту. А сегодня на улицах города и в принадлежащих государству зданиях бесчинствуют вооруженные холодным и огнестрельным оружием штурмовики. И мы спрашиваем – почему бездействуют правоохранительные органы? Даже смерть сотрудника ГАИ, пытавшегося воспрепятствовать уличным бандитам, для Прокуратуры города является недостаточным основанием для возбуждения уголовного дела.

Некоторые представители интеллигенции и политические организации в этих условиях не устают призывать Президента пойти фашистам на уступки и в интересах демократии договориться с ними. Одумайтесь! С фашистами вы не сможете договориться даже о способе вашей казни.

В этой ситуации заявляем, что если в ближайшее время Президент и правительство, получившие на референдуме доверие большинства населения России, правительство Москвы и правоохранительные органы не предпримут мер для ликвидации нависшей над городом и страной угрозы, не сумеют защитить жизнь и имущество граждан от беспредела красно-коричневых безумцев, то мы будем вынуждены самостоятельно предпринять меры для своей защиты. Мы не собираемся спокойно ждать, пока фашисты перейдут к массовым убийствам и поэтому будем вынуждены вооружиться и образовать собственные боеспособные структуры. И призовем к этому все демократические организации.

Фашизм не пройдет!

29.09.93 г.

И если меня спросят, мог ли кто-нибудь перепутать и примкнуть к стороне Белого Дома из любви к парламентаризму и законности, я по совести отвечу: нет, не мог. Над той стороной развевалось красное знамя, там были баркашовцы, трудороссы, Анпилов сотоварищи, там были противники Запада, империалисты, фашисты, реваншисты, плебс. Красные. Перепутать было нельзя. Чеченцы не пошли к чеченцу Хасбулатову, ибо им ненавистен коммунизм.

А струна все натягивалась и натягивалась, и, наконец, лопнула. Страна поделилась надвое: регионы, столица, партии, философы, писатели. Это была гражданская война. Задолго до этого я поняла, что с Павкой Корчагиным не договоришься, что честность и самоотверженность врага хуже его продажности и трусости. Когда в Москве начались баррикадные бои, и милиция разбежалась, и инсургенты стали жечь костры на Смоленской площади, мы поняли, что прольется кровь. Мы честно готовы были проливать свою. Нам просто повезло. Не мы попали в комариную плешь. Но мы сходили в Зону.

3 октября демократы должны были заседать в Доме Печати, где-то в 18 часов. Но в 17.30 меня встретил у метро неформальный генсек ДС Коля Злотник, на котором, как на камне, стоит ДС, и который стоит и Петра, и Павла, хотя к религии относится скептически, и сказал, что мэрию взяли, что красные берут Останкино, и что Глеб Якунин по «Эхо Москвы» (вот она, моральная инициатива!) призвал демократов идти на Красную площадь (поближе к Лобному месту). И мы сразу пошли, на полчаса обогнав других демократов, которые сошлись к 18 часам в Доме Печати и направились туда же. Нас не надо было призывать, до гайдаровского обращения оставалось 4 часа, нам надо было просто знать место сбора! Я так и пошла в парадной золотой кофточке и сапогах на каблуках, скрюченная артритом (лекарства я на собрание, конечно, не взяла). Коля хоть успел переодеться. По дороге он купил две пачки сигарет и сказал, что до конца жизни ему хватит (дома у него, кстати, осталось двое детей). Милиция заперлась, КГБ ушел в подполье. У Ельцина остались безоружные демократы, словно московские ополченцы 1941 года, которыми надо было закрывать амбразуру. Мы были на Красной площади, пожалуй, раньше Президента. У Кремлевских ворот стоял бледный штатский с автоматом, бегали журналисты из Си-Эн-Эн и стояла маленькая кучка демократов. Они очень обрадовались, увидев меня, и стали спрашивать, что же делать, ведь оружия нет. На что я им честно ответила, что у каждого есть свой труп, и что в крайнем случае этим будет защищена демократия, потому что гора трупов – это провал путчистов; их не признают, кредитов не дадут, кормить не станут; а нам нечего терять, лучше умереть этой ночью, чем дожить до утра, чтобы умереть в застенках под пытками. Демократы, среди которых было 50% женщин и сильно пожилых, жизнерадостно согласились, что лучше умереть сегодня. Покажите мне еще какую-нибудь страну, где возможен такой диалог, кроме России, Чечни и Литвы (которые тоже через это прошли). Я спросила у штатского с автоматом, сколько они будут держаться. Он ответил: «До конца».

Женя Прошечкин, изобретатель термина «красно-коричневые», оказался на месте раньше всех. Даже раньше нас с Колей. Он водил группы «боеспособны мужчин» от Красной до Моссовета под трехцветным флагом. Группки были маленькие, по мере поступления волонтеров на Красную. А народ все еще веселился в кафе и пиццериях, и им дела не было ни до красных, ни до белых. Естественно, мы с Колей оказались в группе «боеспособных мужчин». А тут еще прибыл отряд «Россия» образца 1991 г. Для них это дело было привычным: строить баррикады. Так что его женская часть тоже влилась в состав боевиков. Тут же оказалась Света Власова – самый умелый демороссовский массовик-затейник, у которой идейность сочеталась с редкими организационными способностями и с прилежанием. «Выбору России» очень повезло, что он ее унаследовал. Я никогда не думала, что окажусь способной кричать «Ельцин! Ельцин!» Но в эту ночь хотелось кричать погромче, чтобы услышал Руцкой. Это слово в случае неуспеха гарантировало смерть, и экзистенциальное стремление русской интеллигенции к баррикадам и эшафоту, наконец-то, впервые после августа 91-го, нашло себе цель, место, время, пароль. Никогда так сладко не кричится «Да здравствует король!» – как после его падения, во времена якобинского террора.

Почему решено было защищать Моссовет? Не хватало людей для защиты Кремля. Чтобы окружить двойным кольцом кремлевские стены, понадобилось бы 1,5-2 млн. москвичей. А у нас даже после обращения Гайдара не было больше 30-50 тысяч. А тогда, в 18-19 часов, больше 5 тысяч не было (минитмены, демократические «боевики», которые приходят сами, не ожидая мобилизации). Моссовет легко окружить немногим защитникам, у него толстые стены (без танков не пробьешь), есть балкон для речей, средства связи правительственного уровня. Красная площадь недалеко.

А впрочем, главное было – где-то построить баррикады. Что-то защищать. Куда-то звать безоружное население. Чтобы армии было из чего выбирать. Чтобы она решала, какие баррикады разносить из танков – наши или Их. Не противостояние власти и народа, по которому стыдно из пушек стрелять, а баррикады – на баррикады. Народ – на народ. Красные – на белых. Гражданская война. А власть где-то сбоку. Она – не главное. Танки сами выбирали мишень. О, Гайдар в эту ночь показал себя великим стратегом. Жанной д'Арк демократии. И что такое был по сравнению с ней Карл VII? Только символ национальной победы, только клич, только точка приложения сил французов, которым надо было побить англичан. А Ельцин значил больше, чем Карл VII. Указ 1400 – это был вызов силам Ада. И мы не ошиблись, к подворотне Советов прибились все, кого мы ненавидели: гэбисты, нацисты, коммунисты. И они сбросили с Белого Дома трехцветный флаг. Плюнули на икону… У Моссовета нам быстренько раздали трехцветные повязки с надписью «Дружинник». С розовыми ленточками. Я свою храню до сих пор – а вдруг еще пригодится? ДС и партии Гдляна поручили улицу Станкевича. Часть отряда «Россия» и Света Власова были с нами. Мальчики быстренько поставили поперек узкой улицы несколько строительных вагончиков. Задание было ловить депутатов Моссовета, которые были на стороне красных, не пропускать, самых настойчивых вести в Моссовет к Лужкову и Гончару (они уже приехали). Как выяснилось потом, депутаты собрались сдать Моссовет белодомовцам и сделать из него форпост взятия Кремля. Одно змеиное племя… Лужков их там арестовал и 4 октября сдал милиции. Просидели они не больше 2-3 дней (готовя 3 октября по меньшей мере расстрел для своих великодушных противников). Еще нас предупредили, что по нашей улице будут прорываться баркашовцы (а может, десантники) в автобусах, по 30-40 человек, с автоматами и пулеметами. Это задание получили совершенно безоружные люди. И никто не разбежался! Леша Борисов (ДС) пришел с кочергой. Саша Огородников (христиане-демократы) явился с газовым пистолетом. Саша Шеяфетдинов (ДС) срочно, ночью пригнал машину с дачи, боялся, что к утру будет поздно спасать демократию. Мы подсчитали: против баркашовцев мы продержимся 5 минут, пока всех не убьют, против десантников-профессионалов – 1 минуту (эти стреляли бы сразу). Но отнять автоматы у них мы бы попытались. У меня, конечно, не вышло бы, но такие, как Коля, которых в армии все-таки чему-то научили, могли бы преуспеть. Ко всем несчастьям в довершение у меня были скрючены руки от жуткого артрита. И ноги, и спина. Я даже стоять могла с трудом, сидела перед баррикадой на стуле. Впрочем, для того, чтобы умереть, особой спортивной подготовки не требуется. Итак, мы пропустили машину с Гончаром и остановили штук 5-6 депутатов, Бабушкина в их числе. Он прямо драться полез, утверждая, что должен быть со своими избирателями. Никто из демократов не дал ему в ответ по шее и не поволок в Моссовет к другим задержанным. Наша доля депутатов ночевала дома. Пусть скажут «спасибо», что не попали в участок. Конечно, «спасибо» они не сказали. Люди Гдляна сначала советовали всем идти домой, но потом, когда народа прибавилось, успокоились и стали вести себя нормально. По мере подхода волонтеров баррикад становилось больше. Впереди нас выстроились еще три-четыре линии, вплоть до ИТАР-ТАСС. С какими-то рогатками, ежами, частоколами из ящиков. Сзади нас до ворот на Тверскую появились две линии. Это уже было препятствие. Даже для «Альфы». Пока всех не убьешь, тебя просто повалят и отберут оружие. В эту ночь мы сожгли на топливо в кострах все окрестные заборы, Лужкову в убыток… К утру Ростислав Макушенко, один из старейших дээсовцев, добрался к нам из Петербурга… Мы не видели парада актеров и писателей по РТР, это все было для сидевших дома обывателей. Мы не слышали речи Гайдара у Долгорукого. Мы сидели на своем боевом посту и знали, что не имеем права отлучиться. Нам ничего не надо было объяснять. Нас не надо было ни обнадеживать, ни агитировать.

Каких присяг я не давал,

Какие не твердил слова,

Но есть одна присяга -

Кружиться голова…

Не обойдет меня беда,

Найду свою беду,

А вот присягу эту

Не выдам и в бреду…

(Б.Окуджава)

Уже после полуночи за мной пришел журналист с «Эха Москвы» и повел выступать в студию на Никольской. Боже, как преобразилась Тверская! Через каждые 40 м – баррикады, линии обороны, демократы с палками и гитарами. Даже деревья в кадках, украшавшие фасад Моссовета, пошли на то, чтобы перегородить улицу. Линии оцепления доходили до Красной площади; не пускали никого. Удостоверение «Эха» насилу помогло; все ожидали увидеть вражеских лазутчиков и шпионов. Этих людей стоило вооружить, они разнесли бы Белый Дом по кирпичикам. Еще позднее, уже днем появились тяжелые самосвалы с песком; Тверская стала полностью непроходимой. Уже где-то к трем часам ночи за мной пришли из Моссовета и дали выступить с балкона. В первый раз мне дал слово Лев Пономарев. В эту ночь его было не узнать: он говорил об оружии и взятии Моссовета силами демократов. Моего экстремизма он не боялся. У него в ту ночь хватало своего… Гайдар очень хорошо все рассчитал. Он призвал демократов пойти и умереть под знаменем. У нас не Штаты, не Франция и не Англия. Приличные люди не спросили: «А где же ваша полиция?» Они поступили по-цветаевски:

А зорю заслышу – отец ты мой родный!

Хоть райские – штурмом – врата!

Недаром, недаром для сумки походной

Раскинутых плеч широта…

Жаль, что Гайдар ждал утра и войска. Надо было раздать автоматы. Половина из нас, может 2/3, такие, как я, как Света Власова, глубоко штатские гуманитарии, легли бы у Белого Дома. Но такие, как Коля, как Ростислав, как Женя Прошечкин, более приспособленные к войне, ворвались бы в Белый Дом, и я не думаю, что кто-нибудь из врагов уцелел бы, что было бы кого вести в Лефортово или амнистировать. Разве что он бросил бы оружие и попросил пощады… Не думаю, что я попала бы в кого-нибудь: я стрелять не умею, зрение -14, пальцы так сведены артритом, что на курок не нажать… Но я бы взяла автомат в руки хотя бы для вида, чтобы с ним умереть. Это была бы моя доля участия в боевых действиях. Мы ждали добровольцев, а красные требовали, чтобы на их стороне была вся страна – под страхом смертной казни. Вот какой Указ изготовили Бабурин и Руцкой:

Закон Российской Федерации О внесении изменений и дополнений в УК РСФСР

Статья 1. Дополнить УК РСФСР статьями 64 и 70 следующего содержания:

Статья 64. "Действия, направленные на насильственное изменение конституционного строя.

Действия, направленные на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации, наказываются лишением свободы на срок от 6 до 12 лет с конфискацией имущества или без таковой.

Те же действия, повлекшие тяжкие последствия, а равно совершенные должностным лицом, наказываются лишением свободы на срок от 10 до 15 лет с конфискацией имущества или без таковой или смертной казнью с конфискацией имущества или без таковой".

Статья 70. "Воспрепятствование деятельности законных органов государственной власти.

Воспрепятствование деятельности предусмотренных законом органов государственной власти Российской Федерации наказывается лишением свободы на срок до 5 лет или исправительными работами на срок до 2 лет.

Те же действия, повлекшие тяжкие последствия, а равно совершенные должностным лицом, наказываются лишением свободы на срок от 5 до 10 лет с конфискацией имущества или без таковой".

Статья 2. Ввести в действие настоящий закон со дня его подписания.

Исполняющий обязанности Президента Российской Федерации.

Интеллигенция отвыкла от диктата. При Брежневе и Андропове она роптала тихо, давясь академическими заказами, Литфондом, поездками за кордон под конвоем: ведь за каждую премию, за каждый кусок семги надо было платить унижениями, лизать кормящую руку и похваливать. Надо было врать. А Борис Ельцин, перестав кормить бездарных писак, кучкующихся вокруг газеты «Завтра», не снял с довольствия талантливых, да и не просто талантливых и не только талантливых, а хоть кому-то интересных. Искусство отправили «в люди», и оно не пропало, а нашло себе кучу грантов, спонсоров, поездок на халяву за кордон. И за все это не надо было благодарить, и можно было всласть кусаться, и плеваться, и царапаться, и фыркать на власть, и резать правду-матку, и быть верным идеалам. Неудивительно, что искусство оказалось на стороне Ельцина. Впервые за долгие десятилетия не окно прорубили в Европу, а стенку вышибли пинком. Правда, на голову стала падать крыша, но зато какой открылся вид! А из дома все равно надо было уходить и строить себе другой. Как там говорит Маргарита в «Мастере и Маргарите» Булгакова? «Гори, прежняя жизнь! Гори, страдание!»

Даже легкий и невесомый от старости и слабости Смоктуновский дошел под утро до нашей баррикады. В отличие от Гамлета, он нашел правильный ответ с ходу. В эту ночь Егор Гайдар обрел свое величие (а правота была у него и раньше). Эта ночь была вне закона для всех. Григорий Явлинский примкнул к нам слишком поздно. Он просил с экрана у Президента защиты, а Гайдар – защищал. После Г.Явлинский от этой ночи отречется и начнет нас с Ельциным ею попрекать. Может быть, он и будет когда-нибудь Президентом. Но ему никогда не стать героем, кумиром, вождем, как стали ими Егор Гайдар, Константин Боровой (это он, собственно, организовал «вечорку», вернее, «ночное» в Яме на TV и сам сказал с экрана Ельцину: «Возьмите нашу жизнь»), Глеб Якунин.

Из Моссовета передавали новости, говорили, что идут войска, но к кому – к ним или к нам – неизвестно. В конце ночи Лужков, коммерсанты и западные посольства просто завалили баррикады едой (шикарной импортной колбасой, иностранными сырами, какими-то деликатесными консервами) и соками. Ни одной капли спиртного на баррикадах не было. Из соседних домов приносили воду, чай, кофе, теплую картошку. Как панфиловцам. Интеллигенты ставили свои потрепанные «Жигули» и «Москвичи» в баррикады. Было ясно, что если они пройдут, машины никому не понадобятся. Гайдар знал, что делает. Если бы они пошли на Моссовет, в центре Москвы лежали бы 50 000 трупов. Руцкой, Бабурин и К( получили бы отверженный режим в кольце блокады, за железным занавесом. На это у организаторов путча-2 из КГБ расчета не было. И они, вздохнув, сдали Руцкого и Баранникова. И самолеты к «Сашке Отрепьеву» не прилетели. Победил тот, кто больше хотел умереть в случае поражения. Демократы пришли, чтобы умереть под знаменем и вместе с ним. До того, как его спустят. Мы не хотели видеть, как спустят наш флаг. Не хотели это пережить. А Они пережили 1991 г., и Беловежье, и спуск серпастого-молоткастого со Спасской башни Кремля. Они согласились жить после поражения. Мы согласиться не могли. Вот и смысл формулы: «Смертию смерть поправ». Мы выжили потому, что пришли умирать. Эта ночь сделала нашу связь с Ельциным нерасторжимой. Даже Чечня не смогла нас поссорить окончательно. Фронтовое братство стоит дорого. Мы – однополчане 91-го и 93-го, апрельского референдума и президентских выборов 96-го. А Григорий Явлинский еще удивляется, что все демократы ко второму туру перешли в электорат Ельцина!

Всю ночь мы готовились к смерти, а в 7 утра раздалась канонада. Для нас это была музыка сфер. О, мы только тогда поняли Высоцкого:

Вот шесть ноль-ноль. Сейчас и артобстрел.

Ну, Бог войны, давай без передышки!

Всего лишь час для самых главных дел:

Кому до ордена, а большинству – до вышки.

Мы убили, чтобы жить. На войне нет другого выхода. Кто-то должен был умереть наутро. Те, кто у Белого Дома, или те, кто у Моссовета. Ни один солдат не осудит нас. Ельцин должен был обречь на смерть или нас, или их. Теперь я знаю, как могут убивать гуманисты, демократы, христиане. В решительный час приходит благодетельный шок, и ты решаешь оруэлловскую дилемму с крысами в свою пользу: должен умереть другой. Не твои друзья, а твои враги. Не ты, а они. Те, кого ты ненавидишь. И ты ничего не чувствуешь, и песенка афганцев, сочиненная в тот день («Ах, наши танки на Полянке, и дохнут красные поганки»), не кажется тебе отвратительной. Это был наш реванш за Перекоп, и за Соловки, и за ВЧК, и за НКВД, и за ГУЛАГ. 150 человек за 60 млн. убитых и замученных. Это немного. Ужас приходит потом, и ты сознаешь, что нарушил заповедь «Не убий». Но для страданий впереди будет вся жизнь. И если ты честный человек, ты не станешь раскаиваться. Потому что это надо было сделать. Против падения тьмы… И в следующий раз мы сделаем то же, потому что шок отключает боль. Боль приходит потом. Оказывается, война – это шок. Человек убивает в шоке. А потом – уже не важно, как тебя будет бить судорога. Потом рыдай на досуге хоть неделю. Но к следующему бою ты обязан быть как огурчик. Ни Гайдар, ни Ельцин, ни Боровой не отреклись от того утра. А в Декларации ДС появилась строка: «ДС является партией либеральных революционеров, и мы солидаризируемся с действиями Президента России Бориса Ельцина по ликвидации КПСС в августе 1991 года; ликвидации СССР в декабре 1991 года; ликвидации Советов – 21 сентября 1993 года и подавлению коммуно-фашистского мятежа 4 октября 1993 года, и готовы нести ответственность за них.»

Конечно, часть победы была самым жалким образом потеряна. Коммунистические организации пережили Совдепы. Почему Ельцин не прекратил их половецкие пляски раз и навсегда? Влияние наивного Запада, вопли соглашателей, боязнь нового, неслыханно смелого шага? А ведь они опять дрожали и подчинились бы. Они трусы. Анпилова достали из-под сена, Константинова ловили всем миром. Однако награду предлагать за поимку политических преступников – это перебор. Здесь «МК» неправ. Четыре месяца, предательство Казанника – и вот все враги на свободе и жаждут реванша. Если бы в июле 1996 г. победил Зюганов, мы все просто пошли бы на виселицу. За их главное поражение в XX веке. За октябрь 1993 г. Но острастку они получили хорошую. Хватило надолго, чтобы больше перевороты не устраивать. Они знают теперь, что демократы – не тряпки, и Ельцин – не половик. Они знают, что живыми мы не отдадим власть. То есть коммунистам и нацистам не отдадим. И через год мы пили 4 октября шампанское: ДС, Женя Прошечкин, «Военные за демократию», отряд «Россия», угощали журналистов и прохожих. В 18 ч. под Юрием Долгоруким, на месте нашей боевой славы. И не потому, что нам не было жаль погибших (если бы это не сочли жестом раскаяния и примирения, мы бы им цветы положили на могилы. А просто надо было сказать, что от содеянного нами мы не отрекаемся. И выпить за Победу. У одних она – 9 мая. У нашего поколения 21 августа и 4 октября.

И кое– что мы все-таки в клюве унесли. Шикарная Конституция, которая держит на привязи красную Думу в конуре на Охотном ряду -это завоевание нашего Октября. Нет Совдепов, есть мэрии и префектуры. Снят караул у Мавзолея. А Чечню увязывать с Белым Домом не следует. Это все равно что сравнивать убийство и истязание безобидных домашних животных с ликвидацией ядовитого скорпиона, который хотел тебя укусить. Лицензию на отстрел чеченцев демократы никому не выдавали. Лицензия была выдана на ликвидацию красного мятежа. В эту ночь и в то утро мы отыграли у судьбы не только наши жизни, но и тех, кто осудил нас и назвал убийцами («Общая газета», например). Однако жизнь они взяли, не побрезговали. Всегда найдутся любители кататься. А наш удел – саночки возить.