Надежда Порфирьевна

IV

В одиннадцать часов Надежда Порфирьевна, оставив дочь на попечение квартирной хозяйки, подъехала на извозчике, с большим коробом на коленях, к красивому дому на Гагаринской набережной и поднялась на второй этаж.

Она была одета со вкусом и имела очень элегантный вид в своей темной суконной жакетке, плотно облегавшей ее тонкий, гибкий стан, и в фетровой, скромно отделанной шляпке. Из-под шерстяной юбки светлого праздничного платья виднелись изящные ботинки. На маленьких руках были свежие шведские перчатки. Надежда Порфирьевна всегда старалась быть хорошо одетой при посещении клиенток. Ее красиво и ловко сидящие платья сразу располагали заказчиц в пользу ее искусства.

Молодой видный лакей во фраке отпер двери, имея наготове праздничную улыбку, в ожидании подачки от визитера, но при виде портнихи улыбка быстро исчезла с его лица, и он небрежно проговорил, впуская Надежду Порфирьевну:

— Подождите!

Надежде Порфирьевне показалось, что сегодня этот лакей был особенно пренебрежителен, не так, как прежде, и она вспомнила про вчерашний визит горничной, — вспомнила, и грустная усмешка пробежала по ее лицу. Не привыкать ей к этим мелким лакейским оскорблениям! Мало ли их было, и не только от лакеев?

Она присела в прихожей, — и к этому она привыкла. Прошла минута, другая, пока не вернулся лакей и не сказал:

— Идите в комнату барышни.

Людмила Алексеевна, в светлом фланелевом капоте, только что окончившая туалет, встретила Надежду Порфирьевну на пороге своей уютной, светлой комнаты, в которой красовалась жардиньерка с массой чудных свежих роз, — радостной, приветливой улыбкой.

Она была прелестна, эта стройная молодая блондинка, свежая и жизнерадостная, с розоватым румянцем на нежно-белых щеках, с античной прической белокурых волос, с красиво посаженной головой на сверкавшей белизной, словно изваянной, шее. Вся она точно сияла сегодня каким-то особенным радостным неудержимым счастьем, и ее большие синие глаза глядели так ласково, так нежно.

— Христос воскресе!

И только что Надежда Порфирьевна поставила свой короб, молодая девушка протянула алые губы и трижды горячо и любовно поцеловалась с Надеждой Порфирьевной.

— Садитесь, милая, дорогая! Ведь я вас так давно не видала. И так мне хотелось вас видеть… Чего хотите: чаю, кофе? Будем вместе пить.

— Благодарю, ничего не хочу, — отвечала Надежда Порфирьевна и улыбнулась, любуясь обаятельной прелестью этой девушки, ее движениями, полными простоты и грации.

Это просветленное лицо, этот вид неудержимого счастья невольно обратил на себя ее внимание. Она вспомнила, что и она когда-то переживала такое счастливое настроение, и у нее мелькнула мысль: «Верно любит и любима эта милая девушка».

— А вы простите, голубушка Надежда Порфирьевна, — продолжала хозяйка, усадив свою гостью рядом с собой на маленьком диванчике и сняв, несмотря на протесты, с головы ее шляпку, — простите, что вчера беспокоили вас, посылали мамину горничную… Мама непременно хотела.

— Знаю, что не вы, — улыбнулась Надежда Порфирьевна.

— Право, не я…

— Я не могла кончить раньше: Катюша захворала…

— Бедняжка… Что с ней? — участливо спросила Людмила Алексеевна.

— Сегодня она совсем здорова, а в четверг и пятницу…

— И вы все-таки сшили мне платье?..

— Как видите… Вчера кончила…

— Господи! Да зачем же? Точно я не могла подождать? Точно у меня мало платьев?

Тень на мгновение омрачила ее лицо.

— Вперед так меня не обижайте… Слышите? Если хоть капельку любите… хоть одну капельку! Милая! И зачем не написали? Из-за этого платья вы, наверное, не спали ночь? Ведь не спали?

— Утром выспалась.

— Ах, как это неприятно!.. Мама вечно суетится… Я ей говорила, чтоб не посылала…

— Да полно, полно вам, Людмила Алексеевна… Что за беда не поспать ночь?..

Людмила Алексеевна покачала с укором головой и пожала руку Надежде Порфирьевне.

Затем она поднялась с места и достала из комода хорошенькое яйцо.

— Передайте Кате и покрепче поцелуйте за меня, — промолвила она, снова присаживаясь около Надежды Порфирьевны.

Лицо ее опять светилось лучами счастья и ей видимо хотелось поделиться с ним.

Она примолкла, устремив взгляд на розы в жардиньерке.

— А вам, дорогая моя, скоро будет много работы… Только уж вы возьмите себе помощниц, а то устанете, — вдруг проговорила она, и тотчас же яркий румянец залил ее лицо. — Я выхожу замуж, — чуть слышно прибавила она и горячо поцеловала Надежду Порфирьевну.

— Дай вам бог счастья!

— Оно будет, оно есть. Я люблю, и он меня любит. Он такой хороший, умный, честный! — восторженно говорила девушка, и слезы блестели в ее глазах… — Вы только простите, что я вам говорю о том, как я беспредельно счастлива… Простите… Но мне хотелось поделиться с вами… Ах, как хотела бы я, чтобы и вы полюбили хорошего человека, чтоб и вы были счастливы, и все, все, весь мир!..

На бледном лице Надежды Порфирьевны стояла кроткая улыбка. Она без слов пожимала руку девушки и мысленно благословляла ее… А в душе ее поднималось жгучее чувство скорби.

— На днях только все было решено… Мама сперва не соглашалась. Он не богат… Но зачем мне богатство?.. Вот вы увидите моего жениха… Он скоро будет… Это он мне прислал эти чудные розы!

— Так одевайте скорей новое платье. Я посмотрю, удалось ли оно.

— О, разумеется. Ведь у вас золотые ручки!

Молодая девушка сняла капот и одела новое светлое платье цвета морской волны, отделанное серебром. Надежда Порфирьевна с серьезным, сосредоточенным видом обвела рукой лиф, обдернула складки, и они обе вышли в гостиную, чтобы Людмила Алексеевна могла оглядеть его со всех сторон в трюмо. Надежда Порфирьевна зорким опытным глазом снова окидывала произведение своих рук и осталась довольна. Платье действительно было великолепное. Нежная ткань шелкового лифа словно обливала красивый бюст и гибкую тонкую талию. Юбка спускалась изящными линиями, заканчиваясь сзади небольшим треном. Ни складочки, ни морщинки. И как оно шло к этой белокурой головке! Молодая девушка это чувствовала и, глядя в зеркало, мечтательно улыбалась, думая, что платье понравится любимому человеку.

— Нигде не узко? Нигде не жмет? Поднимите руки! — приказывала Надежда Порфирьевна.

— Нигде, нигде. Превосходно сидит!

— Ну-ка, пройдитесь!

Молодая девушка сделала несколько шагов и вернулась к трюмо.

— Кажется, хорошо! — проговорила Надежда Порфирьевна.

— Отлично! Мама, погляди, какую прелесть сшила Надежда Порфирьевна! — обратилась Людмила Алексеевна к нарядной пожилой даме, входившей в гостиную.

Надежда Порфирьевна поклонилась. Генеральша любезно наклонила слегка голову и, приблизившись, снисходительно протянула руку.

— В самом деле недурно! Оно к тебе идет, Мила! Очень идет, — говорила генеральша, оглядывая платье в лорнет на длинной черепаховой ручке. — Не короток ли трен?..

— Длинных не носят, — заметила Надежда Порфирьевна.

— Не носят? — протянула генеральша и, обращаясь к Надежде Порфирьевне, прибавила: — Мне с вами надо поговорить… Мила выходит замуж и приходится торопиться с приданым. Побывайте-ка на днях, Надежда Порфирьевна… Очень, очень недурно платье! — снова повторила генеральша и вышла, сказав по-французски, чтобы Мила принесла ей счет портнихи.

— А вот мы с вами и не доглядели! — озабоченно вдруг воскликнула Надежда Порфирьевна.

И с этими словами она достала из кармана приборчик и, вынув иголку с ниткой, опустилась на колени и стала подшивать распустившийся внизу рубец.

В эту минуту в гостиной раздались шаги, и мягкий, нежный мужской баритон проговорил:

— Здравствуйте, Людмила Алексеевна! Не помешал?

Иголка задрожала в руках Надежда Порфирьевны. Холодный трепет пробежал по всему телу при звуках этого голоса. Боже, какой знакомый, страшно знакомый голос!

— Вы? помешали?

В этих двух словах молодой девушки было столько чарующей ласки, столько нежного упрека, что нетрудно было догадаться о приходе жениха.

— Неужели, это?..

Охваченная страшным волнением, Надежда Порфирьевна с порывистой нервностью двигала иголкой и, притаившись за юбкой, вся обратилась в слух.

— Христос воскресе!

Из рук Надежды Порфирьевны чуть-чуть потянулось платье от поворота головы молодой девушки. Начались поцелуи, едва слышные, долгие.

Маленькую худенькую женщину била лихорадка. Она едва стояла на коленях и бесцельно, бессмысленно тыкала иголкой.

«Этот голос…»

— И как вы прелестны, Людмила Алексеевна! Как идет к вам платье.

Голос говорил, точно ласкал.

«Он, он!» — подумала в ужасе Надежда Порфирьевна.

И все прошлое волной прилило к сердцу. В ушах стоял этот ласковый, нежный голос, говоривший ей такие же слова любви… О, господи, неужели она еще любит этого негодяя?

Она не решилась взглянуть на него.

— Что, скоро ли, голубушка Надежда Порфирьевна? — произнесла молодая девушка.

В ее мягком голосе слышалось нетерпение.

— Сию минуту… Еще один стежок… — чуть слышно произнесла она.

Но какой стежок! Иголка не слушалась в ее руках.

Ее имя, произнесенное молодой девушкой, заставило Надежду Порфирьевну выглянуть из-за платья.

Никакого сомнения!

Этот молодой человек лет тридцати, в изящном фраке, свежий, блестящий, румяный, с кудрявыми темно-русыми волосами и маленькой бородкой, — это он, ее бывший жених и отец ее ребенка.

Имя ее не вызвало в нем, по-видимому, никакого воспоминания. Ни один мускул не дрогнул на этом красивом лице. Он с нежностью смотрел на невесту своими карими бархатистыми глазами и весело улыбался, покручивая шелковистые усы.

Чувство злобы и презрения охватило вдруг Надежду Порфирьевну. Глаза ее блеснули недобрым огоньком, и в голове пронеслась мысль:

«А что если тут, сейчас, при невесте, она скажет, какой это негодяй?»

Но прошло мгновение, и жалость к нему смягчила вспышку возмущенного сердца. Надежда Порфирьевна употребила усилие, чтобы побороть волнение, и поднялась.

Она едва стояла на ногах.

— Ну, вот и кончено! — проговорила она дрогнувшим голосом, не поднимая глаз, и стала прощаться.

— Позвольте вас познакомить. Мой жених, Виктор Андреевич Нерпин…

Надежда Порфирьевна чуть-чуть наклонила голову. Молодой человек, взглянув на нее, слегка изменился в лице и постарался скрыть свое смущение в низком, почтительном поклоне.

— Но что с вами, голубушка? На вас лица нет? — с беспокойством спросила молодая девушка, только что заметившая, что Надежда Порфирьевна бледна как смерть.

— Устала… Не спала ночь! Прощайте.

— Ах, бедняжка!.. И все из-за моего платья! Пойдемте ко мне, выпейте воды, отдохните, — участливо говорила Людмила Алексеевна.

И, дружески обхватив Надежду Порфирьевну за талию, она пошла с ней из гостиной.

— Не надо, ничего не надо. Я поеду домой и все пройдет.

— Милая! Да вы совсем больны. Рука ваша как лед! — тревожно, полная участия, проговорила Людмила Алексеевна.

Но — странное дело! Это ласковое участие теперь тяготило Надежду Порфирьевну. В душе ее шевельнулось неприязненное чувство к той самой девушке, которую так любила, и она почти сухо ответила:

— Не беспокойтесь, поправлюсь.

А Людмила Алексеевна, вся поглощенная счастьем, ничего не замечавшая, обнимая в передней Надежду Порфирьевну, шепнула ей:

— Ну что, понравился он вам?

— Очень! — едва проговорила Надежда Порфирьевна и выбежала вон.