Накануне Судного дня

XII

— Так погибают настоящие храбрецы, — сказал Уолли, когда Кроч наконец нашел его. — Застряв задницей в цветочном горшке.

— Все в порядке, дружище, ты, должно быть, просто искал что-то на земле. — Кроч уперся ногой в камень и приготовился вытаскивать Уолли из западни.

— Они ушли? — спросил Джек, вращая глазами.

— Кто?

— Эти странные люди, которые были во дворе около садовника.

— Садовник все еще здесь. И выглядит так, словно кто-то предпринял с ним битву на топорах. Кроме этого — ничего…

— В таком случае, — бодро отозвался Уолли, — тащи.

Издав звук, похожий на чавканье великана, Джек Уолли нежно распрощался со своим цветочным горшком, а затем они вместе с Крочем быстро зашагали назад по саду, благоразумно направляясь к Дому Братства.

— Так ты действительно видел их? — заинтересованно спросил Кроч. Он крепко держал рукой Уолли за левый бицепс, и Джек болтался, словно судно на якоре во время шторма.

— Кого?

— Да этих странных людей, про которых ты меня уже спрашивал, старый пьяница.

— А-а, этих. — Уолли надул щеки и с шумом выпустил воздух. — Ну, конечно, я их видел. А что?

Кроч жадно уставился на него.

— Как они выглядят?

— Как люди. Я ведь в это время… ну… искал кое-что на земле.

— Я так и представлял себе. Люди. Судя по тому, что я слышал в окрестных тавернах, — они просто-напросто чокнутые. Правильно слова выговаривать не умеют, между собой разговаривают вообще непонятно, да и несут какую-то диковинную чушь.

— Например?

Кроч оглянулся вокруг и, понизив голос, сказал:

— Один приятель-пограничник рассказывал мне, что они утверждают, будто мы живем на шаре! Только не объясняют при этом, как же мы все с него еще не попадали, — ну, да такого сорта публика предпочитает обходиться без объяснений.

— Разумеется.

— Еще заявляют, будто сами они живут на звездах! Я бы не поверил и половине из того, что рассказал мой приятель, — он трепло известное, — но я слышал, что многое подтверждается. Других таких придурков по эту сторону Лоренченских ворот, пожалуй, и не сыщешь.

— Придурков… — с удовольствием повторил Уолли. — Да уж, я думаю, Мэйзи и впрямь заслуживает подобного эпитета.

— Кто это?

— Одна подружка. Правда, — Уолли расхохотался, и, если бы не надежный якорь, он непременно растянулся бы на дороге, — подружки приходят и уходят, а эта, к несчастью, решила вернуться. — Тут вдруг Джек осознал, хотя и не вполне отчетливо, но с некоторыми угрызениями совести, что он говорит гадости. Черт возьми! Ведь ему следует радоваться и прыгать от счастья, узнав что кому-то из команды старого «Басенто» удалось спастись. Он должен был бы испытывать смиренную благодарность ко Всевышнему за то, что еще кто-то из этих бедных, обреченных на гибель душ сумел совершить мягкую посадку на ту же планету и обрести убежище в Брианоне у принцессы Керит. Он должен был, должен…

Капитан Рэттрей, Диана Даркстер, персонал рубки управления, пухлая вдова с Венеры, Мэйзи д'Анджело и… и… главный инженер!.. Кому-то из них удалось спастись.

Будь он проклят, этот инженер вместе с его монтировкой!

Бедный Джек Уолли.

«Привет, чиф, — скажет он весело и радостно. Как мило, что вы не погибли в космосе. Я так рад всех вас видеть».

А в ответ: «Привет, Джек!» И дальше: «И я рад видеть тебя снова. Джек!» А потом: «Поди-ка сюда, Джек!»

А потом — тьма.

Бедный, несчастный, ничтожнейший из людей, Джек Уолли.

— Еще немного, и ты будешь сиять как стопка новеньких даков, дружище! — уверенно загудел бархатистый голос Кроча в Доме Братства пограничников, возвращая Джека к реальности.

Ну конечно.

Глупый Джек Уолли.

Добрый старина Кроч, заросший волосами и укутанный в мохнатый плащ так, что невозможно было понять, где кончалось одно и начиналось другое. Кроч, изборожденный памятными шрамами и удивлявший Джека своими практичными суждениями о человеческой жизни и подлинных ценностях. Добрый старина Кроч, рискуя жизнью, изображавший из себя приманку для предаккера, а затем так заботливо и участливо поддерживавший Уолли. Кроч, вечно благоухавший, словно наполненная до краев бочка дьявольского рубинового фирейского… Друбал был одной привязанностью Джека на этой планете, а Кроч — другой. Первый — спокойный, надежный отец и учитель, второй — необузданный, свободолюбивый, веселый и шумный товарищ-собутыльник, готовый в решающую минуту встать за друга горой. О Мими Джек больше не думал, поскольку несовместимость их генов выглядела неприличной насмешкой над тем тяжелым положением, в котором оказалась данная планета.

И зачем было переживать из-за какого-то главного инженера и его монтировки? Одно представлялось несомненным — покинуть Керим не удалось никому.

К этому времени Джек уже узнал достаточно для того, чтобы понять, почему жители Керима называли себя Бездомными. Ответ был совершенно очевиден, а сам он чувствовал себя бесконечно одиноким и со смирением согласился, что ему следовало бы еще расти и расти до настоящего осознания своей собственной никчемности. Впрочем, едва ли кто-либо из людей способен действительно до конца признать такое.

О, независимый Джек Уолли.

Внезапно он понял, что именно Друбал, Кроч и весь керимский мир дали ему. Чем он был обязан межзвездной солтерранской культуре? На какой шкале ценностей можно было соотнести два этих мира? Чудеса автоматизации, ядерной физики, совершенства пластиковых форм, кибернетических роботов и финансовых махинаций — все эти бесспорные достижения дали ему одежду для тела, более-менее сносную пищу для желудка, какую-никакую литературу, трехмерные телешоу, свободу передвижения, лекарства для облегчения нажитых в городе болезней, возможность чувствовать себя частицей великой, разрастающейся вширь межзвездной цивилизации, надежду на будущее.

Планета керимов дала ему рабство, предаккеров, Шепчущих Колдунов, невозможность стать отцом ребенка.

Еще Керим дал ему Друбала и Кроча, а также — если рассудить здраво — и Мими.

Нет, никакой шкалы для сравнения этих ценностей не существовало.

Но в этот момент благоговейного прозрения Джек Уолли понял, куда же влекло его душу.

Ему — везучему Джеку Уолли — опять улыбнулась удача. Ведь не каждому же предоставляется шанс начать жизнь сначала. Обычно человек довольствуется лишь тем, что из кожи вон лезет, барахтаясь в накатанной жизненной колее, раздирая в кровь колени и ломая руки, так как соскальзывание назад для него хуже, чем смерть в конце пути.

А ему выпала счастливая возможность попытаться действительно начать все сначала…

Но потом Джек задумался о проклятии Керима и понял, что заблуждается в своем эгоизме, поскольку тут не было никакого подлинного начала, начала, которым он один смог бы поделиться с другими. Личное начало новой жизни могло быть лишь частью поступательного движения вперед всего общества, а люди Керима вперед не продвигались. Они достигли мертвой точки, дыры на пути, куда все постепенно и проваливались, и вскоре, вместе с предсмертным вздохом последнего седовласого старца, они все должны были покинуть этот мир. И как же в такой ситуации везучий Джек Уолли сможет начать новую жизнь?

Два дня спустя раздался вой сирены, и, когда жители Брианона заметались в поисках укрытия, Кроч позвал Уолли на его первую официальную охоту на предаккеров.

Одевшись в форму пограничников, они выехали верхом на лошадях, украшенных чепраками. Держа арбалеты наготове, они смеялись, шутили и распевали непристойные песни, которым Кроч обучил Уолли.

Маленький отряд из шести человек, считая Уолли и еще одного хвостовика, проехал через последнюю триумфальную арку, благопристойно убранную траурными лентами, и поскакал по вспаханным полям. Их лошади аккуратно двигались между бороздами.

Вернулись они через три дня. У одного пограничника рука висела на перевязи, а лицо было серым, как овсянка. Хвостовик лежал животом на лошади со свисающими вниз руками и ногами — конные прогулки закончились для него навсегда. При них было пять поверженных и перемазанных кровью предаккеров — затянутые в узлы, они, покачиваясь, висели возле седельных лук, внушая страх фыркающим лошадям.

— Хорошее начало, Джек, дружище, — сказал Кроч, стараясь не глядеть на невезучего хвостовика. — Думаю, теперь Муззерин согласится принять тебя в Гильдию.

Муззерин согласился. Он был старше Кроча, и седина сильнее убеляла его виски, но лицо несло тот характерный отпечаток, по которому в нем безошибочно угадывался пограничник и отстрельщик предаккеров. Муззерин возглавлял Гильдию. Однако, как гласила молва, его место вскоре должно было стать свободным, и тогда на него оказывалось сразу два претендента — Наджид и Кроч.

Наджида — человека с носом картошкой, близко посаженными глазками, жестоким ртом и способностью улыбаться и извергать проклятия одновременно, при этом имея в виду одни только проклятия, — Уолли избегал. Возглавить Гильдию было заветным стремлением Наджида. Крочу же это представлялось скорее веселой задачкой, и он не скрывал своего презрения к честолюбивому конкуренту. Джека это тревожило.

Во время прогулок по улицам Брианона Уолли был лишен своего обычного удовольствия поглазеть на витрины — развлечение, весьма любимое бедняками, тоскующими по хорошей жизни.

Даки и зеленые кожи годились только для покупки пищи и домашнего скота, да еще для оплаты услуг. В самом деле, зачем нужны были магазины, если все необходимое можно получить от Пи-Айчена? В силу особенностей своей натуры Уолли не слишком глубоко вникал в экономические отношения на Брианоне, но даже человеку с такими скромными познаниями в области финансов было ясно, что деньги здесь имели весьма ограниченную ценность. Они, конечно, играли свою роль, но только во вполне определенной области. Использование созидательной мощи Пи-Айчена давным-давно стало обычным делом, и люди теперь просто просили у него то, что им требовалось, получали это с благодарностью, расходовали по своему усмотрению, а затем обращались за новой вещью. Для них это было почти то же самое, что и сходить в магазин.

Когда наконец Джека Уолли официально приняли в Гильдию пограничников, он испытал неподдельное чувство волнения, благодарности, твердой решимости и желания самому сделать что-то стоящее для Брианона, для Гильдии и для принцессы Керит. Он сбежал вниз по ступенькам, и тут на какое-то мгновение его охватил циничный порыв — он вдруг увидел самого себя сопливым кретином, в надменном невежестве болтающим о преданности упадочной аристократии. Он, дитя межзвездной цивилизации, был бит кнутом и заперт в клетку гребца… Но мрачное настроение прошло, и им снова овладела радужная эйфория. Он вышел вместе с Крочем, и они опять пили без удержу, распевая: «Мы едем на север, мы едем на юг…» Только на этот раз Джек уже не позволил себе допиться до того, чтобы снова начать поиски чего-то, лежащего на земле.

Через неделю великое паломничество началось.

Толпа людей, собравшихся, чтобы проводить свою госпожу в опасное путешествие, была даже немного больше, чем сама подготовившаяся к отправке процессия. Группы жрецов, скопления лошадей, отряды солдат, прислуга, телеги, экипажи, что-то вроде крытых двуколок и навьюченные животные толпились вокруг, вздымая клубы дорожной пыли. Изрезанная колеями поверхность дороги больно била по лодыжкам и ступням паломников, подобно жизни, всегда требующей от человека больших жертв, чем те, на которые он может согласиться с легкостью.

Кроч, кипя от ярости и извергая жуткие проклятия, разыскивал Уолли.

А Джек Уолли опять взялся за свое…

Он оправдывал себя благостными рассуждениями о том, что это был его первый шанс с тех пор, как гарпия при помощи порванного корсета заманила его в лапы господина Хлыста. Комната была предусмотрительно убрана в светло-розовые тона, постель разобрана, бокалы, в которых еще совсем недавно поблескивало прекрасное серебряно-золотистое фирейское, ждали, чтобы их наполнили опять… только не сейчас… попозже…

Девушка — насколько Уолли успел понять, ее звали Эрлейс, — застенчиво улыбалась, раскинув руки для объятия и призывно выпятив губки. Это была служанка, и она сгорала от страстного желания. Но Уолли был еще более нетерпелив — настолько нетерпелив, что он небрежно разорвал на себе одежду, зная, впрочем, что сможет без труда получить новую в универмаге Пи-Айчена.

— О моя звездная куколка! — пропел он, надвигаясь на нее с широкими объятиями, ослепительной улыбкой и кое-чем еще.

— О-о-х! — простонала она, и это было самым уместным замечанием в сложившейся ситуации.

Она легла на кровать, широко раскинув руки, и одежда ее исчезла самым чудесным образом. Уолли, чувствуя себя настоящим мужчиной, сделал глубокий вздох и начал опускаться рядом…

И тут раздался оглушительный, резкий и нетерпеливый стук в дверь.

— Эй ты, грязный развратный горшок с помоями! Джек Уолли! Я что, должен гоняться за тобой, как за перепуганным предаккером? — прорычал развязный, бесцеремонный и грубый голос.

Уолли пришлось отложить свои дела.

— О нет. Это, должно быть, не ко мне, — нежно произнес он, поморщившись, а затем яростно заорал: — Убирайся вон! Я занят!

— Сейчас я вышибу эту идиотскую дверь!

Петли затрещали.

— Мы выступаем. Ты опоздаешь на парад!

— А я и хочу опоздать! У меня важное дело!

— Бросай все! Такого добра у тебя будет еще предостаточно, грязный развратный горшок с помоями!

— От такого слышу! Убирайся к черту!

Дверь начала поддаваться. Эрлейс, если, конечно, девушку звали так, закричала и стала пытаться прикрыть три места двумя руками. Дверные доски лопнули, и вокруг петель выросла бахрома мелких щепок, похожих на острые, молодые зубы. Засов лязгнул и переломился. Дверь распахнулась.

Кроч — бородатый, закутанный в лохматый плащ, обутый в сапоги, подпоясанный мечом, в доспехах и с арбалетом — возвышался у порога, словно вылезший из бутылки джинн. Разъяренный, свирепый и страшный Кроч, лучший друг Джека.

— Ты?! — выдохнул Уолли.

— Выйди, девочка, — прорычал Кроч, и с размаху опустил свою тяжелую ладонь на ее задницу, отчего там образовался след как от раскаленного утюга.

— Я не могу… — Эрлейс — или как там ее? — захныкала.

— Сможешь, милая, сможешь.

При помощи Пи-Айчена Кроч сотворил одежду.

— Одевайся, сопляк. Одевайся и иди на парад. Принцесса Керит отбывает для совершения великого паломничества!

— Она могла бы и подождать еще пятнадцать минут, — проворчал Уолли. — Я бы управился.

Джек ехал верхом, затерявшись в хвосте грандиозной процессии, и переживал свои неудачи. Никогда у него ничего не получится! Бедный старина Уолли. Вечно его лишали удовольствия в самый последний момент.

Семь вершин Маникоро поблескивали в золотистых лучах заката. Вскоре снег должен был сойти с шести из них. Время года для путешествия было выбрано вполне подходящее.

Первая ночь на открытом воздухе, покрытые позолотой шатры, знамена и флаги, жаровни с дымящимися бараньими ногами, фляги с вином — все это вызывало у Уолли головную боль. Он сердито пожелал Крочу спокойной ночи в этом диком месте и завернулся в свой плащ.

На следующее утро группа жрецов, сопровождавшая царственный кортеж на протяжении нескольких миль, провела ритуальную церемонию, состоявшую из поклонов и расшаркиваний, и отбыла обратно в город.

Компании отважных дам и кавалеров оставили процессию в полдень и, прогромыхав в своих экипажах по дороге из желто-коричневого кирпича, к вечеру уже добрались до дома.

— Ну вот и хорошо, — проворчал Кроч. — Дышать легче стало.

На следующий день еще одна группа провожающих повернула назад, и сопровождать процессию остались только отряд всадников и батальон солдат.

— Вот теперь нас примерно столько, сколько нужно, — удовлетворенно заметил Кроч.

Они миновали Долину Неразделенной Любви, где мраморные статуи разлученных любовников, покрытые пятнами и заросшие стихафоном, взывали о вечной страсти к пустому небу. Затем проехали по Тропе Возлюбленных, где камни врезались в ноги и с грохотом летели в бездонную пропасть. Потом стремительно проскакали через Болото Коварства и не останавливались на привал до тех пор, пока не достигли противоположного края Дальнего Леса с его сомнительными удобствами.

Когда они разбили лагерь, собрали хворост и развели огромные костры для приготовления пищи, Муззерина вместе с солдатскими командирами вызвали в палатку Джарфона из Тривеса.

Кроч проводил его внимательным взглядом, и Джек, взглянув на лицо предводителя пограничников, невольно воскликнул:

— Да ведь он уже совсем старик.

— Да, он стар. Ему не следовало отправляться на эту прогулку. Мы волочем кровати и прочее барахло, запас провизии, которого хватило бы на половину Фирея, палатки, кастрюли, вооружение и обмундирование для целой армии, и к тому же вынуждены тащить с собой еще и этого доброго старика.

Кроч задумчиво поковырял палкой в костре.

— Никто не знает, куда мы направляемся, — даже Джарфон и принцесса, да будут благословенны ее небесные очи. Мы должны найти Пи-Айчена — вот все, что они говорят. Мне кажется, что это проделки тех безумцев, которых приютила принцесса, так все говорят.

Уолли уже слышал подобные разговоры в лагере.

— Если все так, то почему же эти чужестранцы не пошли вместе с нами? — Произнося эти слова, Джек действительно думал о капитане Рэттрее, главном инженере и прочих землянах как о чужестранцах.

— Хм. Поди спроси у этих гнусных мерзавцев.

— Негодяи, — согласно кивнул Уолли.

— Кстати, вот что я еще хотел сказать. — Джек достал свой шампур из костра и попробовал шашлык. — По-моему, совершенно необязательно было брать с собой такую уйму вещей. Я имею в виду кровати, палатки и все такое. Почему было не прибегнуть к услугам Пи-Айчена и не получать все, что нужно, по мере необходимости? — Он запнулся, заметив, что лицо Кроча изменилось и взгляд стал насмешливым, удивленным и немного сердитым. Джек растерялся, как всегда бывало, если он попадал впросак. Когда живешь на чужой планете, ловушки подстерегают тебя на каждом шагу.

— Хорошо, я объясню тебе, Джек. Ты явился сюда прямо из зеленого леса и многого не понимаешь. Там, в лесу, твоего знания жизни, наверное, было достаточно. Но здесь — о нет! — Он глубоко вздохнул и подул на шипящий и потрескивающий кусок мяса. — Принцип таков: чем больше усилий, тем лучше. Эти изящные, франтоватые дамы и господа, эти ладные, подтянутые офицеры, эти милые, чудаковатые мудрецы — все они, конечно, могли бы легко и непринужденно скакать рысью на своих лошадях, а затем, в конце каждого перехода, запросто создавать необходимые им вещи. Но нет, так они не хотят, эти пустоголовые… Короче, они определяют достаток по числу людей, находящихся у них в услужении. Из двух способов добиться чего-то они выбирают самый сложный, заставляя Пи-Айчена понапрасну ждать своих молитв.

— Как Приамбер Мисмик из Меро?

— Да. Они покупают вещи, вместо того чтобы создавать их, и тащат с собой свой хлам, вместо того чтобы сотворить его, когда в том возникнет нужда. Ведь это поднимает их престиж!..

— Выходит, человек может разбогатеть, если… — начал было Уолли, но тут же осознал абсурдность своих слов. До него не сразу дошло, что богатство здесь заключалось в услугах и товариществе, существенным дополнением которых являлись любовь, еда и выпивка. Вообще смысл понятия «богатство» различен в разных культурах. Принцесса Керит была самым состоятельным человеком в Брианоне, хотя при этом в ее кошельке могло не оказаться и одного дака — ведь все любили ее и служили ей. А большего богатства здесь нельзя было и придумать.

Теперь он взглянул на Кроча новыми глазами. Ведь Кроч для Джека Уолли был настоящим кладом! Ну да, и он сам, конечно, представлял для Кроча определенную ценность. Но соотношение этих ценностей было явно в пользу Уолли. Добрый старина Кроч! Везучий Джек Уолли!

Задумавшись о таком порядке вещей как об основе экономического устройства, Джек понял, что данная система способна была выдержать самую серьезную проверку. Он припомнил собственную межзвездную цивилизацию, где царили явное потребление и явное расточительство, вспомнил о жестокой борьбе за рынки сбыта, о ножах в спину, о людях, с улыбкой на устах распускающих лживые сплетни, только чтобы скинуть вас в экономическую пропасть, о низкопоклонстве и подхалимаже из страха перед потерей работы. Да уж, несмотря на кабальные договоры и Шепчущих Колдунов, страна керимов заключала в себе немало такого, что могло ублажить и посрамить представителя галактики.

Но ведь в галактике не было Пи-Айчена.

Или все же был? Разве научный гений не мог произвести всего того, что делал Пи-Айчен, только другим способом? Разве не могли щедрые дары галактики и изобильные плоды Земли принадлежать каждому из людей по праву наследования? Только слепое в своей глупости, злое и бесчувственное сердце человека могло превратить Землю в скопище несчастных, издерганных, вздорных существ, не способных найти свое место в этом мире.

Уолли мысленно рассмеялся над собой. Оказывается, космические исследования землян давали им нечто большее, чем просто открытие новых галактических просторов, — они учили человечество замечать собственные недостатки и исправлять их до того, как время окажется упущенным. Здесь, в Брианоне, хорошая система была извращена какими-то капризными субъектами, жаждавшими «явных усилий» для демонстрации своего превосходства над другими… Похоже, люди, не важно где — на Земле или на какой-нибудь другой планете, всегда выбирали самые извилистые пути для обустройства своей жизни.

Никакой информации о конечной точке их путешествия так пока и не поступало, и, когда на следующий день они, оставив позади Дальний Лес, выехали на плоскую, тянувшуюся до самого горизонта равнину, сплошь покрытую жесткой, как проволока, травой, Джек пустил лошадь в галоп и предался размышлениям о странностях своей двойной жизни.

— Долина Несбывшихся Надежд, — ворчливо заметил Кроч, трясясь в седле. — А мы волочем с собой весь этот хлам.

— Откуда такое название?

— Если не возьмешь с собой в путь достаточное количество воды, то надежды на вечную дружбу, как правило, оказываются тщетными.

— Понятно, — с содроганием ответил Уолли.

Воды у них было в изобилии, и, по мере того как впереди медленно вырастали горные пики, воздух становился все свежее, предвещая бурную весну и пенистые потоки. То там то здесь стали попадаться группы деревьев, а затем — о радость! — на пути их возникла река, которую надо было пересечь, чтобы подняться выше и войти в Тесное Ущелье, являвшееся единственным доступным проходом через пурпурные Горы Забвения.

— Почему так называют? — переспросил Кроч с тихой усмешкой. — Скоро сам поймешь. Смотри.

Они перебрались через отрог ущелья и посмотрели вниз. Плащи и попоны жестко хлопали на холодном ветру. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась огромная, дикая страна — деревья, поблескивающие ручьи, глубокие расселины, скалы. Все в ней выглядело так, словно земля эта, после пережитых когда-то в прошлом ужасных мучений, навеки погрузилась в жуткие пучины сумасшествия.

— Отсюда начинается дикая земля — Кратер Безумия. Это конец Брианона. А вон, если я не ошибаюсь, Сэлоп и старина Фурз. Эй вы, гроза предаккеров! Давно видели дангов?

Двое пограничников, к которым относились эти слова, резко обернулись и, увидев Кроча, поскакали к нему. Кроч соскочил с коня. Последовало похлопывание друг друга по спине и взаимные приветствия — настолько бурные, что рука Уолли невольно дернулась к рукоятке меча. Во всем облике этих мужчин чувствовалась какая-то обреченность, роднившая их с окрестным пейзажем, а во взглядах проскальзывала ухмылка бездонной пропасти, словно окружающий ландшафт каким-то образом проник к ним в мозг и сделал их своими послушными игрушками. Те же тревожные черты Уолли обнаружил и у всех остальных пограничников этого гарнизона, несшего службу в Тесном Ущелье, на самой окраине Брианона.

— Так вот почему они взяли с собой пограничников! — заключил Уолли, чувствуя себя дураком оттого, что не догадался об этом раньше.

— Принцесса прибыла на границу!

По этой команде немедленно собрался весь гарнизон, и первоначальное чувство благоговейного трепета постепенно уступило место радостному воодушевлению. Началось грандиозное празднество — вспыхнули костры, зашипело мясо, зазвучали песни, и вино полилось рекой.

Кроч потащил Уолли к огню и усадил его рядом с Сэлопом и Фурзом, которые, поддавшись царившему вокруг общему возбуждению, обсуждали рискованность предстоящего предприятия и вспоминали эпизоды минувших дней.

Уолли на мгновение заметил принцессу, которая, с улыбкой на устах, ехала в сопровождении офицеров к серой скале, выступавшей с одной стороны ущелья. Горящие факелы оставляли длинные темные тени на холодных камнях. Она беззаботно улыбалась и походила на нежную розу в зарослях крапивы, но все же Уолли уловил тень тревоги на ее спокойном лице. Принцесса уже устала, хотя путешествие только начиналось.

Всю ночь напролет люди ели и пили, и спали. Бряцание оружия, позвякивание конской сбруи, треск костров и капающего жира, храп, булькание вина, чья-то смачная отрыжка, громкие возгласы, шумные споры, изредка прерываемые звонкими затрещинами, голоса игроков, режущихся в азартные игры прямо у врат ада — все это, вперемешку с обрывками песен, вторгалось в сознание Уолли, словно видения кошмарного сна. Что он, растерявшийся обитатель городского предместья, делал здесь, веселясь у порога неведомого мира вместе с этими головорезами и их принцессой?

Утром следующего дня Джека разбудило фырканье лошадей, нетерпеливое постукивание копыт и запах жарящегося мяса. Он совершенно окоченел, а его плащ покрылся ровным слоем инея, который лежал на нем, словно масло на бутерброде. Джек зевнул. Кроч пихнул его под ребра.

— Сегодня мы выступаем, Джек! Наконец-то юнцы отделятся от настоящих мужчин!

— Позволь мне… — начал было Уолли, но тут же прикусил свой предательский язык. «Позволь мне остаться с юнцами?» Как шутка это выглядело совсем не смешно, и не всякий понял бы, что Джек только шутит. На самом же деле он вовсе не собирался прятаться за чужие спины.

— Позволь мне доесть мое макне, — поправился он, отряхивая попону и плащ от белого хрустящего инея.

Солдаты, все еще сопровождавшие экспедицию и проделавшие большую часть пути на боевых повозках, теперь должны были идти пешком или ехать верхом.

По серым каменным ступеням крепости быстро спустилась принцесса Керит. Ее лазурное платье было наполовину скрыто широким, украшенным драгоценными камнями, голубым плащом с высоким воротником и богатой отделкой. Натянув на руки длинные перчатки, она торопливо направилась к своему коню — об этом белом скакуне ходило немало легенд. Из ноздрей лошади струей бил завивавшийся кольцами снежно-белый пар. Стальные подковы звонко цокали по каменным плитам.

Итак, среди толкотни суетящихся слуг, надменной чопорности офицеров, нервного волнения усаживающихся на лошадей ремесленников, царственный кортеж медленно выехал со двора и направился в разверстую бездну Тесного Ущелья. Настроение у всех было приподнятое.

Даже у Джека Уолли. Особенно у Джека Уолли.

Он чувствовал, что имеет особое право пребывать в бодром расположении духа. Сколько из этих преданных мужчин, весело гарцевавших вокруг, могло похвастаться тем, что они спасали жизнь своей принцессе? Ну? Так сколько же?

Она проехала мимо Уолли и Кроча. Ее бледное лицо с полузакрытыми веками, вытянутым в неуверенной церемониальной улыбке ртом, округлыми щечками, слегка тронутыми морозным румянцем и похожими каждая на пронзенную шипом грудку соловья, проплыло мимо, плавно покачиваясь в такт с уверенной поступью ее скакуна. Далекая, недоступная, словно красавица из сказки, она внушала бодрость духа и вызывала чувство беззаветной преданности у этих грубых, неотесанных мужчин. Как знамя, развернутое перед битвой, она проехала вдоль рядов своих подданных.

Затем коротким царственным жестом принцесса направила своего коня к дальнему концу Тесного Ущелья — туда, где начинался бессмысленный хаос Кратера Безумия.

— Зачем, — недовольно спросил Уолли, занимавший в кавалькаде место рядом с Крочем, — ей понадобилось самой отправляться в это путешествие?

— Так решили мудрецы. Хотя я слышал, что Джарфон из Тривеса выступал против этой затеи. Он сказал, что если принцесса не может положиться на свой народ, дабы тот исполнил ради нее все, что потребуется, то тогда какой вообще прок в этом предприятии?

— В его словах есть свой резон, — заметил Уолли, трясясь в седле. Он чувствовал себя слишком опустошенным, чтобы по достоинству оценить тот волнующий момент, когда его лошадь, ловко лавируя между валунами и скалами, ступила наконец на безумную землю.

— Вон, взгляни на старого Сафферина.

Сафферин — седовласый мудрец, ехавший с непокрытой головой, — судя по всему испытывал ужасные мучения. Его костлявое, угловатое тело неловко болталось и раскачивалось в седле, а зад, как догадался Уолли, уже немало пострадал во время утреннего конного перехода, последовавшего за днями приятной езды в экипаже.

— Он был главным вдохновителем плана, согласно которому принцесса, да будут благословенны ее дни, должна была лично возглавить экспедицию. Сафферин сказал, что это решение будет правильным и уместным в глазах Господа, как будто Господь когда-нибудь интересовался деяниями Пи-Айчена.

Дабы не быть втянутым в нечастые здесь разговоры о религии, Уолли сделал вид, будто ему необходимо поправить упряжь. Господь, о котором говорил Кроч, был, по всей вероятности, чем-то иным, нежели Единый, упоминавшийся Друбалом. Не имея детей, которых нужно было бы обучать, керимы, похоже, наполовину утратили интерес к своей вере. Впрочем, она была еще достаточно сильна, чтобы заставить принцессу Керит отправиться в эту дьявольскую дыру, и Уолли, несмотря на недостаток времени, даже сумел усмотреть здесь некоторые параллели со знакомыми ему древними культами.

Замыкал кавалькаду целый табун запасных лошадей, и за утро туда ходили уже дюжину раз, чтобы привести свежих жеребцов взамен павших. Переход одинаковым образом сказывался и на людях, и на животных. По мере того как они углублялись все дальше и дальше в эту заброшенную страну, жара усиливалась, и вскоре одежда у Джека, как и у всех остальных, насквозь промокла от пота.

Утром третьего дня этой безотрадной верховой езды весь багаж, запасное оружие, палатки, кровати, кастрюли и сковородки были свалены в кучу и брошены, словно гора выставленных на продажу вещей, ждущих своих призрачных покупателей.

— Вот теперь мы можем ехать без помех, — заметил Кроч, и в его словах прозвучали нотки зловещего варварского наслаждения, которого он сам тут же и устыдился.

Долго еще Уолли оборачивался, чтобы снова и снова взглянуть на странную кучу брошенных вещей, пока она окончательно не скрылась из виду. Ставшая бесполезной поклажа, брошенная и оставленная на милость безумной страны, казалась Джеку последней ниточкой, связывавшей его с миром, который он знал и теперь покинул.

Уолли был не из тех людей, которые придают значение символам, — любой дурак может усмотреть символическое значение в чем угодно, — и все же в тот момент он невольно поежился.

В этот вечер, когда они устраивались на ночлег, всех охватила безудержная жажда творчества, и имя Пи-Айчена прямо-таки витало над лагерем. Уолли, не желая привлекать к себе внимание, взывал к Пи-Айчену вслух. У костров Джарфона из Тривеса и еще нескольких благородных и мудрых мужей таинство созидания совершалось в молчании.

Когда на следующее утро они оставили после себя очередную груду вещей, Уолли снова долго оглядывался назад и опять ощущал в ней все тот же символический образ. Впрочем, при желании и саму поездку можно было рассматривать как некий символ. Вообще существует немало умников, которые именно так и поступили бы, из стремления вложить некий особый смысл в то, что им необходимо выразить другим людям, вовсе не думая при этом о ясности изложения и заботясь только о самовозвеличивании.

Уолли рассмеялся и, подтянув перевязь меча, поскакал вперед по безумной равнине. Кроч затянул песню:

Вдруг из-за каменных нагромождений, в изобилии покрывавших Кратер Безумия, появились данги. Окутанные омерзительной пеной, зловеще каркая и завывая, они начали подкрадываться к кавалькаде, постепенно подбираясь все ближе и стремясь с дьявольской хитростью отсечь отставших. Отряд опытных пограничников во главе с Наджидом выехал наперерез, на ходу доставая специальные приспособления для охоты на дангов. Отразив атаку этих жутких тварей, отряд вернулся назад с обагренными кровью пиками. Ни шкур, ни каких-либо других трофеев они с собой не привезли. Убитые данги предавались очистительному огню. Деньги, изготовленные из любой части данга, вызывали болезнь.

— Рискованная работенка, не правда ли, Кроч? — пробормотал позеленевший от волнения Уолли.

— Что ж, Наджид неплохой охотник на дангов, тут нечего возразить, — небрежно заметил Кроч. — Вот почему мы держим охрану в Тесном Ущелье. Иначе данги прорвутся в Брианон.

— Уфф, — выдохнул Джек. — А я-то уже считал себя крепким бойцом. Но одна мысль об этих тварях заставляет меня содрогаться от ужаса.

После семи дней марша по забытому Богом и людьми пространству колонна паломников достигла противоположного края Кратера Безумия. Спотыкаясь, они миновали наконец последний уголок этой обезумевшей страны и вышли на широкий простор равнины, покрытой холмами, реками и полями, жадно вдыхая посвежевший воздух и все еще не веря, что незримая схватка с измученной землей уже закончилась.

— За Кратером Безумия, — мрачно произнес Кроч, придерживая своего коня и разглядывая вместе с остальными неправдоподобно огромные табуны лошадей, длинными горбатыми волнами перекатывавшиеся по равнине, — расположена неведомая земля.

— Значит, прежде там никто не бывал?

— Только отряды разведчиков. Существует даже нечто вроде карты этой местности, и я не сомневаюсь, что у Джарфона из Тривеса она есть. Однако, что ждет нас там на самом деле, никому не ведомо. Мы называем эту равнину Лошадиным Плато. А дальше нам, видимо, самим придется выдумывать названия, впрочем это не имеет значения. Мы зашли так далеко от Брианона, как никогда…

Кроч резко выпрямился, выставив бороду вперед, и на лице его появилось суровое выражение.

— Идем, Джек. Мы выступаем.

Уолли не понравилась эта перемена в облике товарища.

Они ехали по равнине бесконечно долго. Затем так же бесконечно долго двигались вдоль извилистого берега моря, где странные птицы пронзительно кричали и задумчиво таращили на них свои блестящие, словно драгоценные камни, глаза. Бесконечно долго скакали они по холмам и долинам, повторяя изгибы рельефа, — хилая колонна из мужчин и нескольких женщин, с безграничным упорством стремившихся исполнить безумное предначертание.

Утром одного из нескончаемой череды дней разведчики вернулись назад, чтобы доложить об обнаруженных ими признаках дороги со следами ног и колесных экипажей, а также о запахе дыма.

Уолли, Крочу и группе пограничников поручили разведать, куда ведет этот путь. Джек беззаботно последовал за своими братьями по оружию, но когда отряд взобрался на возвышенность и перед ним раскинулся большой город, внутри у него все сжалось.

— Ничего! Сейчас мы все выясним, — пробасил Кроч.

Но город, поблескивавший в лучах яркого солнца, оказался совершенно пустым.

Обугленное дерево, почерневшие от сажи кирпичи, готовые обрушиться стены, разбитые стекла — все свидетельствовало о разрушении, грабежах и пожарах. Вдоль главных улиц ровными и аккуратными рядами стояли соединенные попарно столбы — футов в десять высотой, тщательно изготовленные из очищенного от коры и отполированного дерева. То, что висело на этих столбах, заставило содрогнуться даже видавших виды пограничников. Поначалу это были скелеты, но по мере того, как они углублялись в город, их взорам предстали разлагающиеся человеческие тела, а дальше, в конце… трупы мужчин и женщин, с нечеловеческой жестокостью истерзанных пытками, свисали парами, являя собой грозное проклятие всякой живой твари этой страны — позорное, постыдное и, в конце концов, бессмысленное.

Кроч распорядился, чтобы караван двигался в обход этого мертвого города с его кошмарной жатвой.

Несколько дней спустя отряду Кроча поручили произвести разведку еще в одном городе. Башни из стекла и красного кирпича, каменные дворцы, нагромождения домов ладно возвышались среди скал вдоль берега моря, шум которого создавал приятный, умиротворяющий фон. На сей раз Уолли не пошел с Крочем, и, когда его товарищ вернулся обратно в лагерь, он засыпал его вопросами.

Но Кроч был бледен, неразговорчив и казался растерянным.

От старого Фурза, чей взгляд выглядел совершенно потухшим, Уолли узнал печальную и трагическую историю этого города. Вот уже двадцать лет, как там перестали рождаться дети, и это, по рассказам обезумевших жителей, случилось оттого, что их Бог отвернулся от них. Дабы умилостивить его, они совершали одно жертвоприношение за другим. Мужчин и женщин, парами, предавали массовым казням, заполняя столб за столбом, и без счета губили одни человеческие жизни во имя призрачной надежды на появление других. Разведчики видели все своими глазами.

Уолли почувствовал облегчение оттого, что ему самому не довелось при этом присутствовать.

Ночью лагерь подвергся нападению. Маленькие, жилистые желтые человечки с хилыми ногами, телами в форме луковиц, губами как у ацтеков и идиотскими ухмылками на лицах с истошными воплями перепрыгивали через костры и бросались в атаку, одержимые одним лишь стремлением уничтожить все вокруг. Превозмогая смертельный страх, Уолли сражался наравне со всеми. Все смешалось в жутком хаосе — визг стрел, звон мечей, крики прыгающих через костры тварей, — но люди Брианона отбили нападение желтых бестий и, построившись в грозное каре со своей принцессой в центре, вырвались из обители прислужников дьявола.

Поредевшая колонна паломников продолжала свой переход, двигаясь долгим, суровым и утомительным путем через внутреннюю часть страны, чтобы избежать встречи с двумя новыми городами, расположенными на этом жутком берегу.

Впереди возвышались горы. На их вершинах всеми цветами радуги приветственно поблескивал снег, словно приглашая путников поскорее покинуть палящий зной приморской равнины. И отряд двинулся вверх по склону.

Однажды утром, когда воздух был особенно чист и свеж, Джарфон из Тривеса галопом проскакал мимо колонны изможденных путешественников, напряженно вглядываясь в видневшийся впереди горный перевал. Прикрепленный к седлу кусок пергамента развевался на ветру, а лошадь, чувствуя возбуждение всадника, фыркала и вертела головой.

— Выглядит так, словно мы и вправду можем куда-нибудь добраться! — В голосе Кроча вновь зазвучала сердитая ирония, с которой он всегда воспринимал обещания скорого и благополучного конца этого утомительного похода. Лошади ускорили бег. Пытаясь уяснить для себя побудительные мотивы и конечную цель паломничества, помимо официально объявленного намерения выпытать у Пи-Айчена правду о причинах всеобщего бесплодия, Уолли вдруг ощутил прилив энтузиазма. Не исключено, что и у него теперь появлялся шанс выяснить причины всего произошедшего с ним.

Струи водопада, пенясь, спускались по покрытой зеленым лишайником и мозаичными вкраплениями водорослей поверхности черной скалы. Потоки воды, с грохотом обрушиваясь в ущелье, окутывали его тончайшей серебряной дымкой, похожей на легкую, вечно трепещущую на ветру паутинку. Процессия остановилась.

Облака, в своем бесконечном движении, выстраивали на небе причудливые замки.

Должно быть, в такое же утро Адам, пробудившись ото сна и потирая онемевший бок, любовался спящей на подушке из собственных волос Евой. Теперь, возможно, наступил день, когда мужчинам этого чужого мира предстоит узнать, отчего Ева стала бесплодной.

Спешившись по приказу Джарфона из Тривеса, Кроч повел маленький отряд вверх по отвесным скалам, перепрыгивая с камня на камень и карабкаясь с одного выступа на другой с усердием, еще не виданным по эту сторону Тесного Ущелья.

Взобравшись на вершину, они остановились. Там возвышалось покосившееся треугольное сооружение, увитое виноградными лозами и вьющимися растениями, странное и заброшенное. Разросшиеся деревья подпирали снаружи серые стены. Имевшее форму усеченной треугольной пирамиды здание словно парило под рев воды над скалами, водопадом и серебряной дымкой.

И тут Уолли вспомнил.

Он вспомнил Друбала в зеленом лесу и его медленный серьезный голос, неохотно рассказывающий предания прошлого о серебряной башне в краю черных валунов и серебряных перьев, об оглушительных раскатах грома и вечной мгле.

— Да ведь это же, — воскликнул Джек, — должно быть, дом Хранителя.

— Что тебе известно о Хранителе? — спросил Джарфон из Тривеса, неожиданно подошедший к нему сзади.

— Только то, что он имел какое-то отношение к Пи-Айчену, — Уолли развел руками. — Но, похоже, мы пришли слишком поздно. Его серебряный шпиль рассыпался в прах, и никто не живет здесь вот уже многие годы.

— Это было нашей главной надеждой.

Государственный министр устало провел рукой по лицу, и Уолли почувствовал глубокую скорбь, владевшую этим человеком, вынужденным быть наставником и советчиком своей юной госпожи, страна которой медленно погибала.

— У Хранителя мы надеялись узнать дорогу к Пи-Айчену…

И тут только Джек Уолли впервые понял, насколько эти люди боялись Пи-Айчена и как страшила их собственная наглость, с которой они решились сами искать его.

— Мы прошли долгий и изнурительный путь, — громко сказал Кроч и тяжело опустился на землю, словно глубокий старик.

— Мир приходит к своему концу, — прошептал Джарфон из Тривеса. — И никто не поможет нам. — Он посмотрел на Уолли невидящими глазами. — Теперь я должен пойти вниз и сказать принцессе Керит, что надежды больше нет.