Накануне Судного дня

VIII

Меро, один из пяти городов Скорсо, удивил и ошарашил Джека Уолли. Он ожидал увидеть обмазанные глиной хижины, крошащийся кирпич и узенькие улочки, заваленные мусором. Ему грезилось некое подобие древнеримской Помпеи, населенное слоняющимися по улицам призраками и испускающее аромат жизни, угасшей еще до своего рождения.

Вся троица, похожая на только что вышедших из зеленого леса странствующих трубадуров, стояла теперь на хрустящей, выложенной щебнем мостовой, наблюдая за слаженной работой городского транспорта, представленного большими, белыми, фыркавшими от натуги лошадьми, и разглядывая ярко одетых мужчин и женщин, которые сновали туда-сюда возле высоких казенных зданий, отстроенных из стекла, бетона и синтетических кристаллов, сверкавших, словно звездные цветы. Они прислушивались к пульсу окружавшего их большого города, вдыхали солоноватый запах моря, внимали многократно повторяющимся печальным крикам чаек, морских ласточек и бакланов, во множестве наполнявших небо.

— Ну что ж, я бы теперь… — ошарашенно начал Уолли.

— Меро — это вонючая дыра, — оборвала его старуха, рассекая воздух малиновым плащом, который она надела по их настоянию. — Если бы мне довелось танцевать здесь в добрые старые времена, у них бы глаза из орбит повылезали, вот что я вам скажу. Тоже мне, город — тьфу — халуп понастроили!

— А по-моему, тут чисто, и вообще мне здесь нравится, Саломея, — заметил Уолли.

— Морем пахнет! — воскликнул Кроч, размашисто шагая вперед, и его глаза сверкнули. — Вот взойдем на борт галеры…

— Скорее уж шлюпки какой-нибудь… — рассеянно вставил Уолли.

— …и полным ходом двинем в Брианон!

Они проходили мимо группы молодых парней — это были юнцы лет двадцати с небольшим, щегольски и со вкусом разодетые, со множеством кружев и меха, в экстравагантных лосинах. Саломея подмигнула им, кивая головой, вытягивая губы и колыхая грудью. Кроч громко расхохотался.

— Давай, Саломея. Сейчас они падут к твоим ногам, — тихо сказал Уолли.

— Эх, вот прежде были времена! Эти безмозглые бездельники, обратив свои задницы к небу, целовали бы подол моего платья и дрались бы за малейшее проявление моей милости к ним! — Она растерла плевок и последовала за своими спутниками. — Неблагодарные сопливые ублюдки!

— Раз ты не бывала здесь прежде, Саломея, — мягко сказал Уолли, — то они не могли видеть, как ты танцуешь. Может, покажешь им сейчас?

— Это еще зачем, чужеземец?

— Ну… — Уолли чувствовал, как юноши сверлят глазами его спину.

— Разве они смогут распознать леди своими красными поросячьими глазенками?

— Ну давай же, Саломея! — оборвал ее Кроч, размашисто шагая вперед, так что большой меч хлопал его по боку. Он стал звать старую каргу Саломеей после того, как Уолли дал ей такое прозвище. Разносившийся повсюду запах моря раздувал его ноздри и заставлял дышать полной грудью.

Саломея фыркнула и, подобрав подол, понеслась вперед, в ритме джиги, бренча браслетами и одновременно вызванивая простенькую мелодию колокольчиками на лодыжках.

Для Уолли, рожденного в лоне межзвездной цивилизации, быстрые и плавные перелеты между различными мирами были обычным делом — ему случалось жить и в гигантских мегаполисах, и в городах-садах, и на сельскохозяйственных планетах — повсюду, куда влекла его собственная прихоть или соображения материального порядка. Он предпочитал не вспоминать только о своем пребывании на Лэзенби-Три, где его необузданную натуру пытались укротить при помощи крестьянского труда. Итак, гуляя теперь по узеньким улочкам чужого города, он мысленно подбирал ему соответствующее место среди тех инопланетных миров, которые были ему уже известны.

Подобно Одиссею, вкусившему в славной стране фракийцев горькую радость воспоминаний о своей давно покинутой родине Итаке, здесь, в Меро, одном из пяти городов Скорсо, Джека Уолли охватили мучительные воспоминания об известных ему городах цивилизованной части галактики. Он невольно обернулся, пристально посмотрел на Саломею — одноглазую, с кривыми зубами, разукрашенную ворохом драгоценных камней и золотых пластин, — и печально продекламировал:

— Ты мне казалась прекрасной, но уродлива ты, Навсикая.

— Что это за нелепый, кудахтающий язык, а? — спросил Кроч, наполовину замедляя шаг.

— Просто я размышляю вслух, друг мой, — ответил Уолли на керимском. — Что там впереди?

— Это пристань. Место, где стоят галеры. Если повезет и прилив будет удачным, мы отплывем сегодня ночью.

Уолли пропустил мимо ушей последнее замечание об отплытии. Он еще не вполне изучил язык этой страны, равно как и ее обычаи.

— Но сперва, после такой веселой прогулки по зеленому лесу, мне необходимо чего-нибудь выпить. — Кроч облизал губы и погладил красной рукой бороду и усы.

— Да уж, неплохо было бы, образина ты эдакая, — сказала Саломея неожиданно учтивым тоном. — Но чем же ты собираешься расплачиваться за выпивку?

Уолли взглянул на драгоценности, украшавшие ее морщинистое тело, и вспомнил о Пи-Айчене — вывод напрашивался сам собой.

Прохожие не обращали на них особого внимания. Даже Саломею, закутанную в плащ, прикрывавший невероятные созвездия украшений, они, видимо, принимали за бабулю, гуляющую вместе со своим сыном и внуком. Когда Кроч добродушно указал ей на это, она с визгом набросилась на него, размахивая своими костлявыми руками.

— Ишь чего удумал, толстопузый горшок с помоями! Я — его мать! Да ты на мое белое тело посмотри, оно от одной такой мысли все содрогается…

И тут вдруг и она и Кроч разом запнулись, словно тяжелое, мрачное и безмолвное дыхание смерти коснулось их, замкнув рты и прочертив на лицах горькие морщины, что придало им безнадежно печальное выражение. И снова этот приступ тоски, столь обыденный, что никто уже и не замечал его, заставил Уолли содрогнуться.

— Так чем же мы будем платить за выпивку?

В деревне Друбала никаких денег не существовало, и Уолли, живя в этом лесном раю, ни разу не усомнился в правомерности отсутствия извечного источника всех зол. Однако в таком большом городе, как этот, непременно должна была присутствовать какая-нибудь удобная в обращении и всеми признаваемая обменная единица. Впрочем, и более высокоразвитые общества держались на натуральном обмене, подумал Уолли, мысленно подыскивая похожие культуры, обходившиеся без денег. Натуральный обмен — это было, конечно, прекрасно, но…

Труд — вот в чем разгадка этой социально-политической проблемы, решил Джек. Оплата трудом. Он слышал, что сходная система существовала в средние века на европейской части Солтерры, когда жизнь человека полностью посвящалась его господину, занимавшему более высокое общественное положение. Этим легко можно было объяснить и упоминавшуюся Крочем систему контрактов вместо рабства. И все же, оглядываясь вокруг и любуясь устремленными в небо зданиями, чистыми улицами, слыша цокот копыт везущих экипажи лошадей, Уолли вынужден был признать, что этот город значительно превосходил средневековые поселения. Правда, он никогда толком не знал, почему именно период, последовавший за доисторическим хаосом и завершившийся затем возникновением первых технократических государств, назывался средними веками. Во всяком случае, даже по сравнению с самыми первыми освоенными земной культурой планетами, этот город был настоящим произведением искусства.

— Ничего, расплатимся, — сказал Кроч, подмигивая Саломее.

Она забарабанила браслетами по нагрудным пластинам.

— Да неужто ты думаешь, будто я… — Ее тощая шея содрогалась от пронзительных протестующих воплей.

— Успокойся, герцогиня, — ответил Кроч. — Вспомни о своих годах — неужели ты думаешь, что кто-то вообще на тебя посмотрит, не выпив предварительно галлон чего-нибудь крепкого?

— Подлый, грязный мерзавец…

— Сюда, — сказал Кроч, энергично пихая Уолли и Саломею в выходившую на главную улицу боковую дверь. Парадный вход, увенчанный броской вывеской «ТРАКТИР ДОЛЛИ», находился немного дальше.

— Хм, — сказал Уолли.

— Убери от меня свои вонючие лапы, — завопила Саломея.

— Я знаком с Долли, — проворчал Кроч. — И вообще заткнитесь оба и дайте мне сказать. Ты, — он ткнул большим пальцем в беллахронтисы на пупке Саломеи, — показывай побольше вот этого и, — он слегка накинул плащ ей на голову, закрыв одну половину ее пышущего злобой одноглазого лица, — поменьше того. Идем!

Долли — это было нечто новенькое. Джек многому научился от Кроча во время их блуждания по зеленому лесу — узнал повадки зверей, приемы охоты, точным попаданием мог с пятидесяти ярдов сбить птицу на лету. Теперь, похоже, ему предстояло ознакомиться с изнаночной стороной городской жизни. Он снисходительно усмехнулся. Может быть, теперь настал черед Кроча поучиться кое-чему у Джека Уолли, первого кавалера во всей галактике…

Во рту Саломеи был зажат край плаща, затолкнутый ею в дырки между зубами, поэтому она постоянно хмыкала и причмокивала, опасаясь, что он неожиданно вырвется. Лицо ее было обращено к Долли только одной стороной, и Кроч любовно поглаживал ее рукой по щеке, улыбаясь со всем своим мужским очарованием бога Пана, которое заставляло девушек забывать о его белых сверкающих рубцах.

Долли слушала Кроча, подозрительно косясь на Саломею.

— Может эта красотка вдобавок еще и поет? — спросила она с ядовитым сарказмом.

— О нет, Долли, моя крошка из дикого леса…

— Хватит болтать, Кроч. Ты, крысиный мешок с гнилыми кишками, я слушаю тебя только потому, что ты должен мне дюжину зеленых кож. Так она умеет танцевать?

— Как листок на ветру, о моя драгоценная…

— Заткнись, Кроч. Давай лучше поглядим.

Долли уперлась своим обширным задом в стол на задней кухне, куда, собственно, Кроч и привел их. В очаге дымно коптило пламя, и медные кастрюли отбрасывали повсюду солнечные зайчики. Запахи лука, тушеного мяса и редких трав примешивались к головокружительным ароматам вин и других крепких снадобий, придавая им земную основательность. Уолли облизнул пересохшие губы.

Долли была лакомым кусочком, как выразился бы Кроч: красивая, полногрудая, пышущая здоровьем милашка, округлая там, где полнота была вполне уместна, и худая в тех местах, где ценилась стройность. Темные блестящие глаза буравили Уолли, заставляя его вспомнить о давным-давно немытой шее. Одним словом, это была крупная, пышная, дородная женщина со сластолюбивыми губами и ямочками, напоминающими о жирном пудинге. Из тех, что очень хороши в холодную ночь.

Это приветственное препирательство между Долли и Крочем и забавляло и пугало Джека.

Ее серебристое одеяние, скроенное по чужой моде, кокетливо обнажало пухленькую стройную ножку. Прекрасные волосы спадали по плечам, окрашивая кожу в бронзовый цвет и соперничая в блеске с развешанными по стенам кастрюлями. Долли задумчиво улыбнулась Джеку, ткнула Кроча под ребра, так что этот здоровяк даже крякнул от неожиданности, и кивнула Саломее.

— Ну, давай, детка. Мое время дорого.

Вошли два повара в желтых тугих форменных робах и принялись разливать суп и раскладывать мясо, источавшее аромат, от которого у Джека потекли слюнки. Они украдкой поглядывали на Саломею, но вскоре один из поваров больно обжег горячим мясом нежную кожу на запястье и разразился проклятиями, после чего оба вернулись к своим обязанностям. Итак, под веселый аккомпанемент позвякивавших горшков и кастрюль, ворчание мяса и тихие неразборчивые ругательства обжегшегося повара Саломея начала свой танец.

Переход через зеленый лес укрепил ее ноги, а мясо придало бодрости. Саломея танцевала, бренча браслетами и позвякивая колокольчиками, юбки взлетали вихрем, словно обезумевшие голуби, пытающиеся сесть на постоянно ускользающий от них насест. Она танцевала, размахивая юбками, высоко выбрасывая ноги и колыхая своими великолепными беллахронтисами так, что Кроч уставился на нее во все глаза, и даже Уолли — Джек Уолли, первый щеголь во всей галактике, все повидавший на своем веку, — предпочел смотреть на нее, а не на компанию выпивох в углу.

Саломея пустила в ход все свои хитрости. Струящийся шелк покрывал окутывал ее лицо, а крашеные волосы, перехваченные, как только что заметил Уолли, отделанным драгоценными камнями гребнем, в изобилии спадали по щекам, полностью маскируя отсутствие одного глаза. О да — это был настоящий танец.

— Совсем неплохо для первого раза, моя девочка, — сказала Долли, вставая и чмокая разошедшуюся Саломею в щеку. — Ты мне подходишь. Сначала мне так не показалось, но, — она зло подмигнула в сторону Кроча, — пожалуй, ты поможешь мне вернуть назад ту дюжину зеленых кож, которую он мне задолжал.

— Ты много потрудилась сегодня, Долли, мой лесной цветочек… — начал Кроч с сияющей улыбкой.

— Спасибо, — невольно проронил Уолли, словно Саломея была его собственностью.

— Вот что я вам скажу, козлы вы вонючие… — начала было Саломея, но Кроч сильно хлопнул ее по заду, закашлялся, запыхтел, весело усмехнулся Долли и втиснул свое могучее тело между двумя женщинами.

Долли рассмеялась в ответ.

— Танцевать-то девушка умеет, — резко сказала она, — вот только заткни ей чем-нибудь эту пустую глазницу — она выглядит отвратительно. И заделай ее уродливый рот.

— Уф, — выдохнул Кроч. — Конечно, Долли.

Долли цыкнула на одного из поваров, и он пошел к пьяницам, вытирая на ходу обсыпанные мукой руки о свой желтый, в белую полоску фартук. Веселое бульканье пищи наполняло теплую кухню, обещая грядущее наслаждение.

За теплым, сладким, сдобренным специями вином Кроч и Долли торговались насчет оплаты. Уолли прислушивался, пытаясь соотнести их слова со своими собственными теориями. «Зеленая кожа», без сомнения, была каким-то термином. Тогда, возможно, не труд являлся основной расчетной единицей, а зеленые кожи? В этом уже чувствовалось что-то знакомое…

Мягкое, теплое ощущение уюта овладело Джеком. Возможно, подумал он, все проявления жизни имеют свои параллели в звездных мирах: подобно тому, как при одних и тех же условиях образуются одинаковые молекулы нуклеиновой кислоты и белка, так же одинаковы могут быть и танцы, и выпивка, и любовь, жизнь и смерть, настоятельная потребность в чьем-то плече, на которое можно было бы преклонить утомленную голову… В своем долгом поступательном развитии жизнь протянулась светлой неразрывной нитью от одной звездной системы к другой — и в этом спиральном рукаве галактики, да и сквозь все галактики во Вселенной.

Конечно, очень сложно представить себе культуру, где танец не зародился бы одновременно с появлением человека.

Каким бы всеобщим страданием ни были охвачены люди Керима, — а это чувствовалось и в жителях Меро, и в обоих товарищах Джека из Брианона, — оно не могло до конца заглушить их тягу к самозабвенным танцам, которые в этом случае уже больше походили на молитвенный ритуал, имевший целью заворожить демона несчастья и хоть как-то смягчить всепланетное горе.

— Эй, красавица, — тяжело дыша, позвала Долли. Ее стакан был снова полон. — Ну, что там у тебя? Иди-ка сюда, я посмотрю.

Саломея шаткой походкой послушно подошла к Долли, и та уставилась в ее единственный здоровый глаз.

— Голубой, — заявила Долли таким голосом, словно сделала важное открытие. — Нарисуем яркое пятнышко голубой краской, и я считаю, что все будет отлично. — Потом она на мгновенье умолкла и вдруг воскликнула: — Ах ты, подлый негодяй, Кроч! Эта твоя девушка… да она же старая!

— Не старше чем ты, жирная пузатая развалина, — по своему обыкновению начала Саломея.

Кроч заткнул ей рот плащом.

— Не обращай внимания на ее злой язык, Долли, розочка моя предрассветная! Конечно, цветущая пора юности для нее уже миновала, но она умеет танцевать. Ты же ведь сама видела…

При словах Саломеи в глазах Долли блеснули сердитые огоньки, но затем она посмотрела на Кроча, и лицо ее смягчилось. Она легонько пихнула его под бок.

— Мне бы следовало затолкнуть тебя в клетку и отправить на рынок за ту дюжину зеленых шкур, ты, хитрый плут, но… но…

Отпустив Саломею и пинком отогнав ее в сторону, Кроч нагнулся и поцеловал Долли — это было похоже на игру двух взбесившихся носорогов.

— Девочка моя, — пробасил он.

Уолли почувствовал, что сейчас никак не время напоминать Крочу о его намерении взойти на борт галеры и отправиться домой.

В это мгновение глухой грозный рев прокатился по округе, и пол в зале затрясся. Кастрюли заходили ходуном, бокалы с вином бодро звякнули, и их перезвон слился в ясный тревожный гул набата — словно колокола звонили по обреченным.

— Что это? — спросил Уолли, вскакивая.

Но никто, кроме него, и ухом не повел.

— Не меньше пяти кварталов долой, — сказала Долли, придерживая свой стакан. — Мой участок вполне хороший и крепкий — лет сто еще продержится. — Она горько усмехнулась. — Да вот только через сто лет никто не придет в Трактир Долли в поисках покоя, дружеского участия и доброго вина. — Слезинка медленно и кротко скатилась по ее округлой щеке.

Кроч обнял ее и успокаивающе прижал к себе.

— Выпьем! — громко воскликнул он, поднимая бокал. — Да пусть хоть весь мир провалится, нам нет до этого дела! Ешьте, пейте и веселитесь! — Повара с раскрасневшимися от жара лицами живо побросали свои кастрюли и принялись пить вино медленными глотками.

Затем старший из них, с лицом, задубевшим от многолетнего труда возле открытого огня, сказал:

— Нужны специи и травы, Долли. Это мясо слишком долго везли в город.

Долли с ворчанием похлопала себя по халату, достала кошелек из муарового шелка и, щелкнув золотыми пряжками, извлекла оттуда несколько маленьких плоских кружочков. Уолли придвинулся ближе. Она подняла на него глаза, прикрывая кошелек пухленькими ручками.

— Убери свой нос, малыш. А то я его прищемлю.

— Позволь мне, — сказал Уолли, улыбаясь и протягивая руку, — взглянуть на одну из них. Пожалуйста, о принцесса.

Она хихикнула.

— Ты такой же гадкий, как Кроч. На, бери…

Плоский кружок был отштампован из кожи. Никакие знаки или символы не указывали на его стоимость, но Уолли уже нисколько не сомневался — это были деньги. Он повертел кружок в руках. Кожа по цвету походила на великолепный изумруд — зеленая прямо-таки насквозь. На ощупь монеты были гибкими, но прочными, а край все еще сохранял форму, полученную при штамповке. Как же следовало называть их, обращаясь к Пи-Айчену за деньгами? Или…

— Джек прибыл из чужих краев, Долли, — сказал Кроч. — И ничего здесь не знает. Прямо как новорожденный младенец. — Он смахнул кожаный кружок с пальцев Уолли. — Что, никогда прежде не видел зелененьких, Джек?

Уолли проглотил обиду. Ведь Кроч — добрый и грубоватый старина Кроч — был абсолютно прав.

— Нет, — ответил он. — Никогда.

— Словно из лесу вышел, — сказала Долли. — Настоящий дикарь…

Вспоминая о Друбале и Мими, Джек благословлял их святую невинность.

— Это, — сказал Кроч с видом школьного учителя, насмехающегося над тупицей-учеником, — официальное платежное средство (так, примерно, следовало перевести в данном контексте произнесенные им на керимском языке слова) пяти городов Скорсо и множества других мест. Зеленые кожи. Зелененькие. Изумрудные глазки. Деньги. — Он помахал мозолистым пальцем перед носом Уолли. — И даже ты, со своей безмолвной силой, не сможешь заставить Пи-Айчена дать их тебе.

— Да, я понимаю…

Долли рассмеялась и забрала деньги назад.

— Я слышала, на днях заманили в ловушку пятерых Зеленых Братьев. Те настолько увлеклись своими злодейскими контрактами, что рискнули подойти к людям чересчур близко.

— Правда? — Кроч заинтересовался. — И кому же досталось такое богатство?

— Приамберу Мисмику, крупному судовладельцу. У него денег куры не клюют. Говорят даже, будто он предпочитает сам покупать всякую мелочь, чтобы не просить ее у Пи-Айчена…

— Ишь, гордец, — сурово заметил старший повар. — Гордыня его и погубит. Мы живем хорошо лишь милостью Пи-Айчена.

— Так вы хотите сказать, что… — начал Уолли и застыл с разинутым ртом.

— Ну, конечно. — Кроч хлопнул его по спине. — Скажу больше, если бы ты не пришелся мне по душе и если бы Саломея не грозилась устроить крик на всю округу, я стукнул бы одного зеленого братца по башке и приволок бы его сюда вместо вас. — Он расхохотался, как будто сообщил что-то смешное.

Уолли посмотрел на кожаный кружок. Из зеленой кожи. Из кожи. Зеленая кожа. Кожа Зеленого Брата. Пи-Айчен не творил живой материи. И мертвую, которая когда-либо была живой, он создавал лишь в особых, одному ему известных случаях. Все сходилось.

Такие деньги можно было заработать лишь тяжелым трудом.

— Зеленые Братья приводят своих пленников, и мы выкупаем их за зеленые кожи. Религия Зеленых Братьев предписывает им хоронить все, что остается от человека после смерти. Они на все готовы, лишь бы вернуть свои зелененькие назад. — Кроч цинично рассмеялся. — Им не нравится наш способ обработки, который придает их коже глубокий изумрудный оттенок. Система просто великолепная…

— Несомненно, — растерянно пробормотал Джек.

Кроч выпил еще, и винные пары, должно быть, ударили ему в голову и развязали язык, поскольку он разразился потоком полупьяных воспоминаний.

— Вообще-то я пограничник. Главный отстрельщик предаккеров с неплохим твердым жалованием, член гильдии. Но я пустился в странствие после смерти сына — он умер как раз тогда, когда мы уже не могли завести другого ребенка. Я плавал по морям и избороздил многие мили… — Он нетвердой рукой обнял Долли, и та глуповато ухмыльнулась. — Но я нашел наконец надежное пристанище, доброго друга и мягкую постель. Что значат все эти предаккеры и Зеленые Братья по сравнению с…

— Довольно, Кроч! — напустилась на него Долли, и лицо ее напряглось. Она взяла стакан Кроча и осторожно поставила его на расположенный позади них стол. — Иди умойся и немного вздремни. Я приведу в порядок твою Саломею…

— Она не моя…

— Знаю. — Свирепая ухмылка на мгновение исказила ее лицо. — Если бы это было не так, вас бы вышвырнули отсюда пинком под зад.

— Добрейшая моя Долли… — теперь его голос звучал более робко.

— Иди проспись. — Долли схватила Саломею за руку и отпихнула Кроча. Глупо улыбаясь, он неуверенно двинулся прочь. Вино подействовало на него сильно и неожиданно, и Уолли никак не мог понять почему.

Ушли повара, и Долли с Саломеей также направились к двери, ведущей в соседнюю комнату. Внезапно Джек почувствовал себя беззащитным. Он сделал шаг вперед — компания вокруг него предательски растворилась.

— А как насчет… — начал было он.

— Передохни здесь минуточку, Джек. — Долли, вся состоящая из губ, глаз и нежной, податливой плоти, улыбалась. — Я пришлю кого-нибудь поухаживать за тобой.

Вино, которое столь незаметно сломило твердость Кроча и придало юношеской резвости Саломее, у Уолли вызвало лишь легкий приступ аппетита. Он побрел к очагу, достал оттуда окорок — это животное было уже знакомо ему по их путешествию через лес — и принялся за еду, разрывая сочное мясо крепкими зубами. И куда только девался тот, другой, Джек Уолли, который непременно начал бы с поисков открывашки для консервных банок?

Он облизал жирные пальцы, удовлетворенно вздохнул, и тут до его слуха донесся звук открывающейся двери. Он невольно обернулся.

Ее нельзя было назвать красивой. Разве что просто хорошенькой — и то, если бы она не плакала. Корсет ее был порван — из-под оранжевой ткани и желтых тесемок проглядывала белая кожа. Пушистые серовато-желтые волосы разметались в разные стороны. Ее взволнованный облик сулил изголодавшемуся Уолли определенные надежды. Кость застыла в его онемевших пальцах. Слезы, капавшие из глаз девушки, падали с ясно различимым в тишине плеском.

— Пожалуйста, помогите мне! — проговорила она с тяжелым вздохом и заламывая руки. — Прошу вас! Мне больше не к кому обратиться.

Уолли нравилось смотреть на нее. Еще больше ему понравилось, когда она, рыдая, приникла к нему. Оранжевая ткань ее платья вздымалась, собираясь в складки, но совсем не мешая. Джек погладил ее по волосам.

— Ну конечно, я помогу вам…

— Мне нужно бежать — сейчас же, немедленно… Они преследуют меня со своими мерзостями… Скажите, что вы поможете мне бежать!

— Да, да, разумеется. Только… — Джек высвободил руку, и кость грохнулась на пол. — Позвольте мне взяться поудобнее.

— Все, что вы пожелаете! — Она подняла заплаканное лицо, показывая ярко-красные припухшие губки, нежные и поблескивающие. — Все! Я на все готова ради вас! Только заберите меня из этого места! — Она схватила его за руку. — Идем! Скорее же! Я покажу дорогу.

— Хорошо. — Уолли последовал за ней к двери, но затем, заколебавшись, спросил: — А в чем, собственно, дело? Кто преследует вас?

— Я все расскажу вам. Только, прошу вас, идемте быстрее!

Джек услышал, как сзади со скрипом отворилась дверь, девушка слабо вскрикнула и принялась трясущимися руками запахивать на груди обрывки оранжевой ткани, подгибая и подворачивая ее. Ее рыдания исполнились отчаянной муки.

— Ах — вот он! Спасите меня, спасите!

Уолли резко обернулся.

К нему направлялся молодой человек с приятным лицом, одетый в темно-синий костюм с блестящими латунными пуговицами, тесно прилегающий в коленях и ниже. Он заметил девушку, и лицо его переменилось — взгляд стал жестоким, ненавидящим и исполненным безжалостной злобы.

— Отойдите от нее! — отрывисто скомандовал он. — Простите, господин мой, но я должен разобраться с этой гарпией…

— О, какой ужас! — простонала девушка, наваливаясь своим мягким телом на руку Уолли.

— Что вам надо от бедной девушки? — жестко спросил Джек с металлом в голосе, который, как он надеялся, должен был уберечь его от дальнейших неприятностей. Он почувствовал пустоту в желудке и сглотнул слюну. Легкий шум в ушах, похожий на шуршание волн по прибрежной гальке, не убаюкивал, а, скорее, подстегивал его.

— О господин мой! Спасите меня от него! Он из тех типов, которые…

— Заткни свой поганый рот, гарпия!

— Э, нет. Так не годится разговаривать с дамой…

— Вы не понимаете…

— Я прекрасно понял, что вы мучаете бедную девушку! А что скажет об этом Долли? Ну-ка, отвечайте!

— Долли! — Он расхохотался, словно услышал забавную шутку. — Она велит мне продолжать в том же духе, что я и делаю! — Он попытался отпихнуть Уолли и схватить девушку. — Отойдите прочь!

— Он хочет увести меня, чтобы не отвечать за свое преступление! — Девушка уцепилась за левую руку Уолли.

Джек еще не вполне определился — у него не было ни малейшего желания изображать закованного в латы рыцаря, вступающегося за честь обиженной девицы, но он был мужчиной, и его мужское достоинство теперь явно находилось под вопросом.

— Оставьте ее в покое, — категорически заявил он.

— О, идемте же, господин мой! Еще немного…

— Видал я таких мерзавцев, — при всех своих грехах Уолли еще никогда не прибегал к подобным выпадам, — которые охотятся за служанками, чтобы прижать их в буфетной и щипать за задницу! Что ж, на сей раз вы зашли слишком далеко! — Прекрасное и гордое рыцарское чувство окрылило Джека.

— Что?! — Лицо молодого человека дышало злобой. — Дайте мне только…

Джек обрушился на него.

Удар был мастерский и пришелся точно в челюсть.

Потирая ушибленные суставы, Уолли склонился над распростертым на полу молодым человеком, словно Великий Белый Охотник над поверженной им жертвой.

— О господин! Вы были великолепны! Но нам надо уходить… скорее!

Она выволокла Уолли через дверь на улицу, и он едва успел бросить последний взгляд на распластанное и обмякшее тело своего противника. Да уж, удовольствие от неплохо выполненной работы такого рода было совсем иным, чем, скажем, радость по поводу удачной организации места за капитанским столиком.

Но вот что из этого вышло.

Чувствуя себя Юпитером, одолевшим простого смертного, Джек Уолли быстро шагал по улице вслед за девушкой, полной грудью вдыхая ни с чем не сравнимый аромат близкого моря.

Всю дорогу она поторапливала его, пока наконец, украдкой глянув через плечо, не увлекла за собой в узкий переулок. Впереди виднелись мачты со спущенными парусами, выступавшие над городскими крышами, словно подвешенные в погребе колбасы. Девушка отыскала маленькую дверь в огромном ангаре и скользнула внутрь. Там было темно, пахло капустой, отбросами и старыми вещами.

— Мы уже пришли, господин мой. Я бедная, честная, работящая девушка. Мои отец и мать служили здесь, и у меня есть маленькая комнатка — чистая, хотя…

— Ну, раз дома вы в безопасности…

— Ах, вы должны пойти со мной. — Она снова схватила его за руку, и они поднялись по скрипучей деревянной лестнице, вошли в дверь, пересекли абсолютно темную комнату, где Джек мог ориентироваться только по нажиму ее дрожащих пальцев, стискивающих его запястье, проникли за желтую занавеску и в конце концов очутились в святая святых, где…

О, да…

Джек прекрасно понимал, отчего он согласился на все это. Одного лишь взгляда на ее растрепанную шнуровку оказалось для него вполне достаточно.

Кровати в комнате не было. Однообразная мебель, с ее тоскливым городским лоском, выглядела куда более уныло, чем даже безыскусное убранство хижины Мими, и совершенно не создавала ощущения дома. Девушка приложила палец к губам. Ее глаза светились многообещающим блеском. Теперь она позволила своему оранжевому корсету сползти окончательно и потянулась к вешалке за противоположной дверью, где висело платье цвета морской волны, все разукрашенное вышивкой и перьями.

— Сейчас, я только переоденусь вот в это и тогда… ах, как я вам благодарна, добрый господин!

Уолли распахнул объятия и сделал шаг вперед. Она хихикнула.

— Моя спальня вон за той дверью…

— Так чего же мы ждем?

Она снова хихикнула. Неукротимая дрожь возбуждения придавала трепетности ее фигуре и усиливала блеск глаз. В скудном свете, проникавшем через треснутое окошко, тусклое и закопченное, она выглядела милой и соблазнительной.

— Только сперва… — она прошла в спальню, оставив дверь полуоткрытой.

Подтянув штаны, Джек Уолли храбро и уверенно двинулся вслед за ней.

Доски под его ногами слегка пружинили, как будто они были не укреплены, а подвешены на балках. Снизу доносился запах моря, резкий и противный, — смесь тины, креветок, гниющих отбросов и водорослей. Он ускорил шаги и, сияя, вошел в дверь…

В первый момент Джек вообще не понял, где он оказался.

Неприятный мужской голос, похожий на удар кнута, произнес:

— Еще один, а, Корал? Славный парень. И мускулы крепкие. Да и пришел сюда по своей воле. — Голос приближался, и Уолли, глаза которого тщетно пытались объяснить ему, куда же он угодил, а уши лопались от шума моря, треска снастей, стонов дощатой обшивки и плеска воды, вдруг услышал слова, произнесенные уже совсем рядом: — Ты пришел сюда по своей воле. Никто тебя не заставлял. Ну и повезло же тебе, маленький топтунишка!

Наконец до Джека дошло, о чем твердили ему его глаза.

Он находился на корабле, в некоем подобии клетки, под палящими лучами солнца. Вокруг возвышались мачты, раскачивался такелаж, беспорядочно сновали неясные тени. Девушка, должно быть, сбежала, набив свой корсет зелененькими. Мужчина — лучше сказать огромный самец — нависал над ним, широко расставив обутые в сапоги ноги, зажав в руках невероятных размеров кнут и громко хохоча.

Уолли попытался бежать обратно через предательскую дверь.

Великан взревел и, не переставая смеяться, стегнул его кнутом.

— К нам прибыл еще один маленький счастливый топтунишка! Держите его, вы, грязные бездельники с гнилыми кишками и бочонками вместо головы! Приветствуйте своего нового товарища!