Наполеон

ПРОЗРЕНИЕ

Любимая сестра императора жила в замке Буллиду. Полина знала, что направлявшийся в ссылку Наполеон должен проехать по этим местам и отказалась отбыть в Рим, как другие родственники. «Поскольку император будет здесь проезжать, — ответила она на предложение последовать их примеру, — я хочу его видеть и проявить участие. Если он решит, что я должна сопровождать его, я его не покину. Если он этого не хочет, я поеду в Неаполь к королю. Я не любила императора как монарха, но я любила его как брата и я останусь верной ему до самой смерти»^{167}.

26 апреля 1814 года конвоиры императора появились на пороге замка Буллиду. Полина была больна и очень расстроена, она не стала подниматься с дивана, чтобы встретить гостей. Снаружи доносились крики и проклятия толпы, адресованные императору.

Наполеон вышел из экипажа и был удивлен тем, что сестра его не встретила. Он вошел в замок и направился к ней. Полина инстинктивно протянула руки навстречу ему, но вдруг увидела перед собой странно одетого мужчину. Она отпрянула, а затем взглянула на него более внимательно.

— Что за форму ты носишь? — закричала она и заплакала^{168}.

На нем был австрийский мундир и русская шинель. Фуражку прусского комиссара он снял с головы. Великий человек был слабым и беспомощным, он только что потерял гордый облик, чтобы обмануть разгневанную толпу.

— Полина, — ответил Наполеон, — ты хочешь видеть меня мертвым?

— Я не могу обнять тебя, когда ты в форме врага. О Наполеон, что ты наделал!^{169}

Император пошел в соседнюю комнату, переоделся и вскоре предстал перед сестрой в своем привычном гвардейском мундире. Это была необычная встреча: сестра обнимала старшего брата как маленького сына, и оба не сдерживали эмоций. Она гладила его по голове и вытирала грязь с его лица.

Полина предоставила замок Наполеону и иностранным комиссарам, а сама провела ночь неподалеку. На следующий день она сказала императору, что готова ехать с ним на Эльбу. Наполеон хотел, чтобы она немного повременила с приездом.

Остров Эльба расположен между Тосканой, откуда вышла семья Бонапартов, и Корсикой. Он знаменит своими железными рудниками, мраморными карьерами и виноградниками. Перед отъездом из Фонтенбло император с обычной жадностью прочитал все написанное об острове.

Власти Эльбы организовали новому суверену острова торжественную встречу. Собравшиеся в гавани Портоферрайо легко узнали его по зеленому гвардейскому мундиру и шляпе. Солдаты взяли на караул. Раздались громкие возгласы «Да здравствует император!», все были охвачены ликованием.

Наполеон сошел на берег и поприветствовал собравшихся в гавани людей. Мэр вручил ему ключи от города на серебряном подносе. Император взял ключи, немного подержал их и вернул со словами: «Возьмите их обратно, месье мэр, я вверяю их вам. Я не мог бы сделать лучшего выбора»^{170}.

Вначале он поселился в помещении мэрии, затем переехал в небольшой дом. Он быстро провел реконструкцию своей удобно расположенной резиденции. С этого места открывался прекрасный вид на город, гавань и долину.

В конце мая совершили высадку шесть сотен гвардейцев: это была армия Эльбы, которую императору позволили иметь. Островитяне полюбили славных ветеранов. Дети постоянно играли рядом с ними, маршируя с палками и надев на головы бумажные шляпы.

Император по-прежнему мало спал и вставал с постели несколько раз за ночь. Он сохранял способность засыпать когда угодно и по собственной воле. Шесть часов сна в сутки вполне восстанавливали его силы. Проснувшись, он чувствовал себя счастливым. «Открой окна, чтобы я мог дышать добрым Божьим воздухом!»^{171}— обычно говорил он камердинеру Маршану. Он наслаждался свежестью ясных ночей, выходя в сад в одном халате. Он пел, не обращая внимания, слышит ли его кто-нибудь.

Наполеон с нетерпением ждал рассвета. Он мчался в гавань верхом, чтобы понаблюдать за строевой подготовкой гвардейцев. Тепло приходило на смену утренней свежести, и император возвращался в свою резиденцию. Он завтракал один или с генералами.

Любимыми блюдами императора были чечевица, белая фасоль, стручковые зеленые бобы, картофель в любом виде — отварной или даже печеный в горячей золе. Любимое вино Наполеона — Шамбертен. Он сильно разбавлял его водой, а чашка черного кофе после завтрака гарантировала ему трезвость.

После завтрака он шел в свои апартаменты, набрасывал халат и входил в кабинет. Затем он принимал ванну с морской водой. Лежа в ванне, он мог читать или диктовать.

На Эльбе он дважды испытал приступы рвоты. После первого приступа к нему вызвали доктора. Наполеон сказал ему: «Доктор, мой отец умер из-за проблем с желудком. Вы должны сделать все возможное, чтобы спасти моего сына от этого заболевания»^{172}.

Император строил и осуществлял планы реконструкции домов для себя и членов своей семьи. Он готовил жилища для матери, сестры Полины, а также для гостей. Каждый день на остров приезжали туристы и люди, желавшие увидеть и поприветствовать императора. Среди гостей были влиятельные английские политики и аристократы, британские морские офицеры; было много любопытных — французские матери с детьми, пожилые дамы, итальянцы, немцы, норвежцы.

Наполеон был архитектором своих строительных проектов и сам делал чертежи. Он покупал землю и сносил лачуги, расчищая место для построек. Для работ он использовал солдат и оплачивал их труд.

Он прервал свою деятельность, получив известие о смерти Жозефины. Наполеон был глубоко опечален и надолго заперся в кабинете. Пятью годами ранее он вел свою последнюю победную кампанию, а Жозефина приносила удачу ему и его воинам. Двумя годами ранее монархи Европы раболепствовали перед ним в Дрездене. Это было, казалось, совсем недавно, но как изменилась его жизнь!

В начале августа ему сообщили о приезде матери. Он вскочил из-за стола и отправился к морскому причалу. Встретив мать, он очень горячо ее расцеловал и отвез в приготовленную для нее резиденцию. Наполеон говорил о матери: «Она достойна всяческого почитания. Забота, которую она проявляла по отношению к нам и к нашему образованию, представляет собой редкий пример семьи, которая дала столько умных и способных детей»^{173}.

На остров приехала Мария Валевская вместе с сыном Александром, братом и сестрой. Все думали, что Наполеон принимает императрицу и Римского короля. Император надеялся на приезд законной супруги и решил сохранить визит графини в тайне. Александр был похож на Наполеона, своего отца. Гости пробыли два дня, Наполеон провожал их до причала.

Император посетил маленький остров Пьяноса, примыкающий к Эльбе. Он прожил там несколько дней, приказал построить форт и установить пушки. Английский комиссар Нил Кемпбелл забеспокоился: в договоре с императором Пьяноса вообще не упоминалась.

Мир рухнул для Наполеона после его отречения от престола империи. Требовалось время, чтобы вновь обрести душевное равновесие и свыкнуться со своей новой ролью. По дороге в ссылку он выворачивал себя наизнанку, давая грубые и циничные оценки произошедшего. Наконец, он обрел новую точку опоры и надежды вновь перевернуть Землю.

Наполеон активно интересовался тем, что происходит в мире. Он подписался на множество иностранных и французских газет. Гости императора рассказывали ему о жизни во Франции. Наполеон узнавал важные подробности текущих событий и чувствовал настроения народа, закончившего воевать и столкнувшегося с иной реальностью. Французы и англичане, военные, торговцы и путешественники говорили ему о растущей непопулярности Бурбонов. Наполеон с огромным интересом читал письма, получаемые гвардейцами. Он был глубоко тронут словами одной солдатской матери: «Я люблю тебя куда сильней с той поры, как знаю, что ты подле верного нашего императора. Так поступают все честные люди. Поверь мне, что со всего города приходят люди, чтобы читать твое письмо, и все говорят, что ты человек чести. Конец Бурбонам покуда не пришел, но нам эти господа не по нутру»^{174}.

Наполеон имел небольшую группу информаторов на континенте, которой руководил корсиканец Сиприани. Император получал от своего земляка и других агентов сведения о ходе Венского конгресса, на котором решались судьбы послевоенной Европы, и о настроениях политиков и дипломатов.

Сиприани сообщил, что на конгрессе говорят об опасности пребывания Наполеона в непосредственной близости от Франции и Италии и о необходимости отправить его в дальнюю ссылку. При этом назывался остров Святой Елены. Наполеон не сразу в это поверил, но вскоре получил копию секретной резолюции по данному вопросу. Более того, план дальней ссылки открыто обсуждался в газетах.

Приехала принцесса Полина со своей свитой. Любимую сестру ждали прекрасные апартаменты. Наполеон пригласил лучших художников Италии для украшения интерьеров помещений, в том числе бальной залы и маленького театра.

Наступил 1815 год. Император получил поздравительное письмо от Марии-Луизы с новостями о сыне. Он не видел супругу с того дня, как отправился на войну. Мария-Луиза покинула Париж вместе с сыном и членами регентского совета перед падением города. В тяжелые дни отречения от престола и связанной с этим депрессии император не настаивал на том, чтобы она приехала. Наполеон оставил решение за императрицей, а она попала под влияние окружения и не поехала в Фонтенбло. Момент был упущен, и императора разлучили с семьей, которую перевезли в Вену. Он продолжал ждать супругу и сына и приготовил апартаменты. Наполеон не знал, что жена увлеклась другим человеком, но по тону ее писем почувствовал неладное. Император устал ждать и в августе 1814 года потребовал ее безотлагательного приезда на Эльбу. Она не поехала, а новогоднее поздравление было ее последним письмом императору.

Наполеон сосредоточился на вопросах политики. Реальности последних месяцев говорили о том, что Людовик XVIII не собирался выполнять условий договора в Фонтенбло. Из положенных императору двух миллионов не было выплачено ни франка. Полученные от разных людей и источников сведения лишь подтверждали его глубокое убеждение в том, что подавляющее большинство французов по-прежнему ему верны и близки по духу.

Дефицит бюджета острова вынудил императора установить режим жесточайшей экономии. Он резко сократил жалованья. Программы реконструкции были приостановлены по причинам нехватки денег и плохой погоды. Продолжалось лишь строительство дорог, что обеспечивало людей работой. Наполеон занимался вопросами управления островом и начал обдумывать план возвращения во Францию.

В это время на Эльбу приехал Флери де Шабулон, кавалер ордена Почетного легиона и бывший чиновник империи. Наполеон беседовал с ним и получал все новые подтверждения того, что Франция находится в состоянии политического кризиса. Ошибки правительства Людовика XVIII, недовольство крестьян и унижение военных, заговоры Фуше с целью установления регентства без участия Наполеона — все говорило о том, что пора было принимать волевое и судьбоносное решение.

Наполеон спросил гостя, какой способ правления нужен Франции. Флери назвал регентство. Император удивился: ради чего? разве он умер? Он задал прямой вопрос о возможности своего возвращения и отвел глаза, с тревогой ожидая ответа. Собеседник колебался. Наполеон резко потребовал ответа на заданный вопрос. Флери ответил утвердительно. Император переспросил его, волнуясь. Собеседник еще раз выразил свое убеждение, что народ и армия примут Наполеона как освободителя.

Император быстро расстался с посетителем, а на следующий день объявил о принятом решении покинуть Эльбу, умалчивая о дате и обстоятельствах отъезда. В течение нескольких дней он почти не покидал свой дворец и часто вызывал генералов. На его столе лежала карта Франции, важные точки на ней были отмечены булавками.

Вернулась хорошая погода, и император возобновил строительные и хозяйственные дела. С начала мая 1814 года он сделал на острове улучшения, которые без него заняли бы целый век. Он реформировал таможню и службу регистрации, построил пять дворцов и усадеб, городской театр, лазарет и новую больницу, проложил красивую улицу, отремонтировал казармы и диспансеры, укрепил Портоферрайо, вымостил улицы и осветил их фонарями, оснастил каждый дом отхожим местом, организовал службу сбора мусора, улучшил снабжение города питьевой водой с помощью резервуаров, привел в порядок старые дороги и построил новые, посадил оливковые деревья и шелковицы, украсил улицы и дороги деревьями, научил островитян возделывать картофель, обнаружил природный источник целебной газированной воды.

В последние дни перед отъездом Наполеон стряхнул с себя тяжесть глубоких дум и пребывал в прекрасном настроении — шутил с Полиной, посещал мать и обедал с ней. Он проявлял обычную активность, и посторонние не могли заподозрить его в перемене планов. Наполеон инспектировал гвардию, приказал солдатам разбить сад вокруг помещений казарм, продолжал улучшать военные сооружения вокруг города.

Нил Кемпбелл ослабил бдительность и отправился во Флоренцию. Прибыл посланец от Мюрата и сообщил о скором закрытии Венского конгресса. Это означало, что союзники разъедутся по домам и не смогут принять быстрых и эффективных контрмер. Наполеон дал приказы отремонтировать суда и перекрасить бриг «Инконстант», чтобы он выглядел как английский торговый корабль.

23 февраля Наполеон совершал прогулку вместе с матерью. Император сказал ей о несчастьях Франции и о потере преимуществ, которые он добыл для свой страны. Наполеон сообщил матери, что хочет еще раз попытаться освободить Францию, и спросил ее мнение об этих планах. Мать взяла паузу, сильно волнуясь и понимая, что может больше никогда не увидеть сына. Твердо и убежденно она ответила, что Наполеон должен выполнить свое предназначение.

Настал день отъезда. Император объявил представителям города о том, что покидает остров. Он сжег свои бумаги.

Мать и сестра Наполеона долго не выпускали его из объятий. Император поцеловал их на прощание, покинул резиденцию и в экипаже направился в гавань. Жители острова вышли попрощаться с императором и иллюминировали дорогу. Повсюду слышались здравницы в его честь. Тысяча человек, которым предстояло уплыть с ним во Францию, погрузились на корабли. Шестьсот гвардейцев, корсиканский батальон и отряд поляков представляли силу, с которой Наполеон должен был вновь покорить Францию.

Он ступил на борт корабля. Флотилия немедленно отчалила, подгоняемая легким бризом. Светила полная луна. Вскоре суда разошлись, чтобы не привлекать к себе внимания.

Перед отъездом с острова Наполеон подготовил три прокламации — одну к нации и две к армии. Он возвращался в большую политику и намерен был отвоевать трон Франции без единого выстрела и без кровопролития. Император со всей страстью предался своему любимому делу — покорять людские сердца. Энергичные призывы ко всем французам, гвардии и армии должны были стать первыми актами великой борьбы и предвестниками нового триумфа. Три прокламации — квинтэссенция всего произошедшего за время короткой кампании, результатами которой стали падение Парижа и отречение императора, и пронзительный взгляд на всю эпоху Французской революции. Основа идеологии наполеоновских прокламаций — понятие чести. Поруганная честь нации и похищенная честь солдата — вовсе не результаты военных поражений или трусости, но следствия невиданного предательства отдельных лиц. Французы одерживали одни победы, и враги были на грани гибели на бескрайних полях Франции, но Париж был сдан изменниками. Власть перешла от законной и выбранной самим народом династии к монарху, усевшемуся на трон благодаря оккупантам. Теперь этот ставленник иностранных держав и кучки изменников родины вернет права феодалам и будет раздавать награды тем, кто способствовал позорному рабству французов и утрате национального суверенитета великой страной. Император призывает поднять знамена, которые были в крепких руках французских воинов — неизменных победителей во всех славных битвах эпохи. Эмигранты и изменники больше не будут пользоваться плодами ратных подвигов и командовать униженными ими ветеранами французских армий, занимавших Вену, Рим, Берлин, Мадрид и Москву. Герои — не те, кто служил против Франции, а те, кто сражался за ее честь и независимость. Император Наполеон, выбранный французским народом, в изгнании услышал его жалобы и желания. Он проснулся и переплыл моря, подвергая себя всякого рода опасностям, чтобы вновь вступить в законные права и вернуть эти права своему униженному народу. Французы остались непобежденными, а солдаты великого Наполеона не будут служить монарху, который в течение двадцати лет был врагом Франции и вступил на трон благодаря Англии.

Две прокламации — к нации и к армии — были подписаны самим Наполеоном. Третье обращение представляло собой послание гвардейцев к своим собратьям по оружию.

Обращения Наполеона были прочитаны на верхней палубе и встречены с великим энтузиазмом. Все поспешили их размножить, чтобы раздавать на французском берегу. Наполеон жалел, что не взял с собой печатной машины.

Плавание продолжалось трое суток. Утром первого марта на горизонте появились очертания французского берега. Император протянул шляпу Маршану и попросил его заменить отличительный знак Эльбы французской трехцветной кокардой, что было мгновенно исполнено. Император надел шляпу и велел поднять трехцветное знамя, вызвав новый взрыв ликования, сопровождавшийся криками радости, аплодисментами и громким топотом.

Наполеон знал, что запасы провизии у гвардейцев закончились, и приказал принести им еду из своих запасов. Во время плавания они были награждены орденами Почетного легиона.

В час дня корабли флотилии бросили якоря в бухте Жуан. Гвардейцы выслушали краткое обращение императора, призвавшего их к быстрым и смелым действиям, и сошли на берег.

Император двинулся в направлении Гренобля. Начало было неудачным — отряд, посланный в Антиб, был без боя взят в плен. Наполеон не пошел ему на выручку, не желая терять времени.

Маленькая армия проходила в день от 40 до 60 километров. Солдаты двигались по горным дорогам и узким тропам, через крутые перевалы. Заснеженные ущелья таили опасности для людей и вьючных животных. Пушки и повозки пришлось бросить. Снегопад и грязь мешали движению. Наполеон шел, опираясь на палку.

Наконец, дорога стала лучше, самые неприятные участки пути были пройдены. Наполеон гнал людей вперед и хотел удалиться от южных гарнизонов, которыми командовал недружелюбный Массена. О бегстве императора уже знали, и маршал слал отряды на его поимку.

На глазах у французов свершалось чудо — герой возвращался из небытия, а с ним должна была вернуться справедливость. Крестьяне не хотели замшелого феодализма и господ в напудренных буклях, вновь обрушивших на них всевозможные унижения. Пламенные прокламации Наполеона были услышаны. В обращении к жителям Альп он говорил: «Граждане… вы были правы, назвав меня своим отцом — я живу только ради чести и счастья Франции. Мое возвращение рассеет вашу тревогу; оно гарантирует сохранность вашей собственности. Равенство всех сословий и права, которыми вы пользуетесь в течение двадцати пяти лет и о которых мечтали наши отцы, являются ныне частью вашего существования»^{175}.

Наполеона встречали людские толпы, и он говорил с народом словно агитатор. Он не отделял себя от Французской революции, история которой уже насчитывала четверть века. Всеобщее равенство, права народа — слова великих деклараций, и император обращался к простым людям как к гражданам Франции, а не своим подданным. Он был уверен, что переворот уже свершился и полная победа не за горами.

Перед французами предстал человек чести и политик, говоривший с ними языком новой эпохи и сбросивший с себя груз былых заблуждений. Будто и не было имперских химер, помпы и приемов в Тюильри. Не было рекрутских наборов и погибших армий. Не он плодил новых дворян и синекуры, не он создавал королевства на месте республик, не он спешил на русскую свадьбу и не он ликовал, породнившись с Габсбургами. Этот сошедший с гор — если не сказать с небес — необыкновенный человек и есть Наполеон Бонапарт — творец Гражданского кодекса, восстановитель общественного порядка, государственный муж, воздавший по способностям и воплотивший в жизнь обширнейший план развития национальной экономики, победоносный вождь и отец нации. Он доступен, общителен, приветлив и восприимчив к сказанному слову или проявленному чувству, он более не корчит из себя особое существо.

Общаясь с представителями разных социальных групп, Наполеон всякий раз брал правильный тон и находил точные, уместные слова. Он не считал зазорным лишний раз припугнуть крестьян возвращением феодальных порядков, десятины и в то же время дать чрезмерные обещания. В разговорах с нотаблями он стремился восстановить доверие, указывая им на перемены в своих политических воззрениях. Он больше не тиран и не хочет войны. Новая империя, заявил он, будет миролюбивой и либеральной. Политический строй будет основан на конституции и уважении человеческих свобод. Неизменными останутся принципы, ранее позволившие ему упорядочить хаос и добиться общественного согласия. Он останется самым надежным гарантом буржуазного порядка, прав собственности и безопасности. Именно при его правлении буржуазии и нотаблям не следует бояться народных масс. Опасность исходит от Бурбонов и эмигрантов, которые своей реакционной политикой неизбежно наломают дров. Вполне убедив аудиторию в своей общественной полезности, он должен был рассеять тревоги по поводу внешних угроз. Отношения с сокрушившими его европейскими державами — Ахиллесова пята Наполеона. Здесь он шел ва-банк, вводил людей в заблуждение и попросту их обманывал. Он объявил, что могущественные государства благословили его возвращение. Он назвал Неаполь и Австрию, якобы готовую вернуть ему жену и сына.

Чем ближе к Греноблю, тем более многочисленными и восторженными становились встречавшие Наполеона людские толпы. Судьба предприятия должна была решиться в короткий срок. Первые дни похода показали, что политически активное население поддерживает императора. Наполеон знал, что жители Гренобля на его стороне. В городе распространялись прокламации императора, вызывая волнение и искреннее участие. Но как поведут себя солдаты, обязанные подчиняться приказам командиров?

Гарнизон Гренобля многократно превышал императорский отряд своей численностью. 7 марта на пути маленькой армии встал пятый линейный полк. Наполеон послал адъютанта, чтобы тот информировал солдат о его прибытии. Командир полка заявил адъютанту, что ему запрещено вступать в переговоры с посланцами Наполеона, и его руки связаны. В рядах пятого полка раздались здравницы в честь императора.

Наполеон смотрел в подзорную трубу. Он оценивал ситуацию и понимал, что солдаты связаны данной королю присягой. Только он мог найти выход из положения, и он его нашел, в очередной раз рискнув собственной жизнью.

Он велел гвардейцам держать ружья дулом вниз. Затем он приказал развернуть трехцветное знамя. Оркестр заиграл «Марсельезу».

Император приблизился к шеренгам солдат пятого полка в сопровождении своих генералов. Он твердо и доброжелательно смотрел воинам в глаза. Затем он вздернул подбородок и спросил, узнают ли они его. Солдаты узнали своего вождя. Наполеон расстегнул сюртук, сделал шаг вперед и бросил вызов: «Если среди вас есть человек, который хочет убить своего императора, он может это сделать, я перед вами»^{176}.

Солдатские глотки исторгли: «Да здравствует император!» Все бросились к нему в полном восторге. Солдаты надели на себя трехцветные кокарды и стали брататься с гвардейцами. Очень быстро к воинам присоединились местные крестьяне, пришедшие выразить императору свою любовь и признательность.

В тот же день в армию Наполеона влился 7-й линейный полк. Его командир Лабедуайер получил приказ отправиться на подкрепление гарнизона Гренобля, но вместо этого перешел на сторону императора. Наполеон обнял Лабедуайера со словами: «Полковник, я никогда не забуду того, что вы сделали для Франции и для меня»^{177}.

«Более никакого честолюбия, никакого деспотизма, мы хотим жить свободно и счастливо, — заявил молодой полковник Наполеону. — Вашему Величеству следует отказаться от завоеваний и стремления к чрезмерному могуществу, составившему несчастье Франции и Ваше собственное»^{178}.

Солдаты гарнизона Гренобля дезертировали. Городские ворота были закрыты, но крепость пала очень быстро. Сторонники императора взломали ворота, и Наполеон вступил в освещенный город под крики бешеного восторга и безудержной радости. Триумфатора донесли на руках до постоялого двора «Три дофина».

«Теперь все решено, — сказал Наполеон своим приближенным. — Мы можем не сомневаться, что дойдем до Парижа»^{179}. Наполеон принял представителей органов власти, произвел смотр своим войскам и послал депеши Марии-Луизе и императору Францу. Он сказал супруге и тестю о своем миролюбии и желании воссоединиться с семьей.

Император держал путь на Лион. Он простудился и ехал в карете. 9 марта Наполеон ночевал в Бургуане и получил известия о ситуации в Лионе.

Граф д'Артуа, брат короля, прибыл в город и пытался организовать оборону. Миссия провалилась, и граф бежал в Париж. Маршал Макдональд не нашел ни одного солдата, готового сражаться с Наполеоном.

Весь город вышел навстречу императору, улицы были полны местными жителями и прибывшими вместе с ним солдатами и крестьянами. Отовсюду и непрерывно звучали возгласы «Да здравствует император!», «Долой попов!», «Долой эмигрантов!», «Долой феодализм!»

Военное ведомство посылало полки, но они переходили на сторону императора. Он полностью взял бразды правления государством в свои руки. Он снимал и назначал чиновников и офицеров, ругал и награждал. В Лионе он издал декреты об отмене королевской знати, орденов и феодальных прав, белого флага, произведенных в предыдущие месяцы награждений орденом Почетного легиона, назначений в органах правосудия и в армии, об изгнании эмигрантов, вернувшихся в 1814 году. Он разогнал палату пэров, «частично состоящую из тех, кто воевал против Франции и кто заинтересован в восстановлении феодальных прав и в отмене продаж национального имущества»^{180}, и распустил палату депутатов. На имущество Бурбонов был наложен секвестр.

Наполеон объявил королевскую власть вне закона, но он не собирался никому мстить. Он посылал ясные сигналы о том, что прошлое забыто и политических преследований не будет. Он объявил о созыве чрезвычайной ассамблеи избирательных коллегий империи, так называемой ассамблеи Майского поля, которой поручил «исправить и изменить нашу конституцию»^{181}, а также провести коронацию Марии-Луизы и «нашего дорогого и горячо любимого сына»^{182}.

Бурный поток надвигался на Париж, и король решил использовать радикальные средства. Преградить путь Наполеону вызвался маршал Ней, сохранивший авторитет в армии. Он торжественно и в присутствии всего двора обещал королю привезти Наполеона в железной клетке.

Наполеон расстроил план маршала, послав ему прокламации и личное письмо: «Я приму вас так же, как на другой день после сражения под Москвой»^{183}. Представители императора уверяли маршала, что Наполеон изменился. Он возвращается, чтобы дать Франции конституцию и жить в мире с Европой.

Ней искал правильное решение и не находил. Прокламации Наполеона потрясли его, и он испытывал сильнейшее возбуждение. Он проклинал то Бурбонов, то Наполеона. Наконец, он принял сторону императора. Подчиненные пытались его разубедить, но он покончил с последними сомнениями и закричал: «У меня тоже есть честь! Именно поэтому я больше не хочу, чтобы меня унижали… Только с таким человеком, как Бонапарт, армия сможет добиться уважения»^{184}.

Наполеон и Ней встретились в Осере. Соратники обнялись, затем долго беседовали. Маршал признался, что был твердо намерен сражаться против императора, но его увлекла за собой собственная армия.

Император прибыл во дворец Фонтенбло. Прошло ровно одиннадцать месяцев со дня его прощания с гвардией во дворе Белой лошади и ровно четыре года со дня рождения сына. Он узнал о бегстве Людовика XVIII и решил немедленно идти на Париж.

Вечером 20 марта он был на подъезде к Тюильри. Многие люди бежали за каретой и тысячи человек наблюдали, как он въезжал во дворец через ворота, выходившие на набережную. Они встречали героя, который за двадцать дней прошел путь от Канн до Парижа. Восторженный рев, радостные крики и громогласные здравницы сотрясали воздух. Люди преградили путь карете императора, и она не могла двинуться дальше. Наполеон вышел из экипажа, его тут же окружили, подхватили и понесли на руках в гостиные. Отставные офицеры дружно закричали «Да здравствует император!», вложив в этот крик все силы и всю душу. Наполеона опустили на пол, и он медленно пошел с протянутыми вперед руками, словно слепой. Император улыбался, он был счастлив и очень взволнован. Он поднялся на площадку второго этажа и вошел в свои апартаменты. Двери за ним закрылись, и люди стали расходиться.

Дама в черном платье ожидала императора. Это была Гортензия, дочь Жозефины. Император нежно ее обнял и упрекнул в том, что она искала расположения Людовика XVIII и царя Александра. Она склонилась перед ним в слезах, но Наполеон не был слишком строг. Он простил дочь покойной супруги.

Император перешел в свою гостиную, где началась его встреча с высшими сановниками империи. Они были в приподнятом настроении, выражая радость и восторг, и император не сдерживал своих чувств. В полночь он удалился в свои апартаменты.

Несколькими днями ранее монархи и министры европейских стран обнародовали совместную декларацию, которая уже начала распространяться во Франции. По инициативе Талейрана был принят документ, не оставлявший вернувшемуся домой императору ни малейших шансов на политическое существование:

«Великие державы, подписавшие Парижский договор и собравшиеся на конгресс в Вене, узнав о побеге Наполеона Бонапарта и его вооруженном вторжении во Францию, из соображений собственного достоинства и в интересах общественного порядка торжественно заявляют о чувствах, которые вызвало у них это событие.

Нарушив договор, согласно которому он должен пребывать на острове Эльба, Бонапарт лишил себя единственно законного титула, с которым было связано его существование. Появившись во Франции с намерением сеять смуту и беспорядки, он сам лишил себя защиты со стороны законов и показал всей Вселенной, что заключить с ним перемирие или мир невозможно.

Вследствие этого великие державы заявляют, что Наполеон Бонапарт поставил себя вне гражданских и общественных отношений и как враг мирового порядка подверг себя преследованию и наказанию»^{185}.

В декларации было сказано о возможности немедленного вмешательства во внутренние дела Франции, если «эта последняя безумная, преступная и беспомощная попытка»^{186} увенчается успехом. Заявление было подписано представителями Австрии, Великобритании, Испании, Португалии, Пруссии, России, Швеции и самой Франции.

Попытка увенчалась успехом, и угроза должна быть немедленно приведена в исполнение. Это значит, что скоро коалиция мобилизует миллион солдат с единственной целью лишить трона «врага мирового порядка», не считаясь с пролитой кровью.

Императору предстояло обеспечить внутренний мир и сделать все возможное для сохранения мира внешнего. Поскольку последняя задача была практически неразрешимой, то Наполеон должен был расколоть силы коалиции и отстоять независимость Франции в борьбе с многочисленными врагами.

Имел ли император какую-либо альтернативу? В памятном разговоре с Флери де Шабулоном на острове Эльба, после которого было принято решение о возвращении во Францию, Наполеон задавал собеседнику вопросы о формах правления. Император спросил Флери о возможности восстановления республики и получил отрицательный ответ («Об этом никто и не думает»^{187}). Далее было упомянуто регентство, но в итоге Наполеон решил вернуться к власти в прежнем качестве. Лионские декреты были возвратом к монархическому режиму империи, и республика более не упоминалась.

В прошлом он создавал и королевства, и республики. Наполеон — творец конституций и кодексов — привык рассматривать все возможные планы, и его вопрос о республике еще раз говорит о том, насколько основательно он подходил к любому делу. Французская революция была неразрывно связана именно с республиканской формой правления, что отражало дух новейшей эпохи. Республиканская партия была сильна, и император об этом знал. Старая монархия пала в 1792 году и была восстановлена 22 года спустя. Вожди победившей коалиции далеко не сразу приняли решение о реставрации Бурбонов, а царь Александр потряс роялистов вопросом о республике. Незадолго до падения Парижа он говорил посланцу Талейрана барону де Витролю: «Может быть, разумно организованная республика больше соответствовала бы духу французской нации? Не могли же идеи свободы, давно зародившиеся в вашей стране, исчезнуть, не оставив следа?»^{188} Однако обстоятельства требовали незамедлительного решения, и Людовик XVIII был в спешке посажен на трон Франции. Он не продержался и года и вынужден был бежать. Немногие французы готовы были стоять за дело Бурбонов, а солдаты с легкостью забыли о присяге королю. Наполеон торжествовал без малейшего насилия, и большинство нации считало постыдное фиаско Бурбонов актом исторической справедливости. Это была победа обновленной Франции, и теперь судьба страны зависела от умения распорядиться плодами общего успеха. Наполеон Бонапарт держал в руках главный плод политической победы — власть над страной. Побеждал ли он для себя или для французов? Во время своего удивительного марша на Париж он много раз говорил, что все делает исключительно для Франции. Значит, победа должна была принадлежать французам, а не только ему лично. Наполеон мог отдать спелый плод в руки нации, политическое движение которой было начато в 1789 году и стало величайшим событием в истории. Революция создала условия для его необыкновенного возвышения, но теперь политическая карьера Наполеона Бонапарта была окончена. Учредив новую республику, он мог спокойно оставить французскую политику и стать гражданином мира. Он вполне заслужил достойную долю, и у врагов не было бы настоящего повода преследовать его лично и тем более вести войну против Франции. Своим окончательным уходом с французской политической сцены Наполеон мог снять угрозу интервенции, единственной причиной которой был он сам. Совершенный Наполеоном политический переворот оставил бы Францию при всех ее преимуществах, но без Бурбонов. В 1814 году король был навязан французам в качестве альтернативы войне, но у Бурбонов не было прав на политическое лидерство. Бонапарт ушел, войны не будет, и да здравствует республика! Не этого ли хотел Александр I? По крайней мере, он не возражал против такого сценария.

Наполеон заперся в своем кабинете и приступил к консультациям по формированию нового правительства. Он решал сложнейшую задачу и хотел добиться правильного соотношения политических партий: министрами империи должны были стать наиболее достойные представители республиканского, либерального и бонапартистского течений.

Император ценил свои кадры и редко менял сотрудников. В 1815 году он сделал ставку на опыт и преданность, но принял спорные и неожиданные решения: Фуше был возвращен на пост министра полиции, а маршал Даву поставлен во главе военного министерства. Герцог Бассано был вновь назначен на пост государственного секретаря, а Коленкур — министра иностранных дел.

Наполеон столкнулся с трудностями при формировании кабинета: ему пришлось уговаривать кандидатов и даже принуждать некоторых из них к сотрудничеству. Потенциальные министры предвидели новые потрясения и не хотели участвовать в деле, у которого было мало шансов на успех. Наполеон был разочарован и уязвлен их несговорчивостью и отказами.

Заволновалась Вандея, и император был вынужден принять срочные меры: он поручил Фуше вести переговоры с вождями восставших, а генерал Ламарк должен был победить мятежников на поле боя. Ламарк действовал успешно, но Вандея продолжала отвлекать часть армии. Утверждение имперского режима на юге страны также потребовало времени и сил.

В Париж съехались члены семьи Бонапартов — братья Жозеф, Люсьен, Жером и мать императора. Для Наполеона было очень важно, что к нему после долгих лет семейного конфликта присоединился Люсьен.

Император обдумывал свою политическую стратегию, но явно затягивал с выбором. «По какому пути он идет? — вопрошал Коленкур. — Он и сам этого не знает»^{189}.

Бывший сенатор Понтекулан обратил внимание на перемены во внешнем облике императора: он растолстел, его жесты медлительны, походка стала тяжелой.

Во дворце Тюильри был восстановлен императорский этикет с камергерами, мессами, публичными аудиенциями. Внешне все было похоже на двор времен могущества империи, но людей стало меньше и их поведение изменилось. Улыбка императора теперь не вызывала живого отклика, и его воздействие на людей не было столь мощным, как прежде. Он чувствовал безразличие придворных и все более тяготился огромными залами Тюильри, где теперь не было ни обольстительной креолки, ни разлученной с ним австриячки, ни любимого сына.

Наполеон оказывал влияние на окружающих прежде всего силой своих личностных качеств при непосредственном общении, но не менее важна была магия его волшебной судьбы. Люди были очарованы и напуганы его непрерывными успехами, способностью выходить из самых сложных ситуаций и одерживать победы. Это продолжалось до 1812 года, но затем магия стала ослабевать. Падение героя, как будто пользовавшегося покровительством высших сил, разрушило образ полубога. Страх перед ним исчез, а физическая слабость стареющего человека становилась очевидной.

Император составил свое правительство из испытанных бонапартистов и бывших якобинцев, но среди министров не было ни одного либерала. Наполеон не любил либеральных политиков. Они доставили ему много хлопот в первые годы консульства, когда блокировали важные для него законопроекты в трибунате. Наполеон удалил из трибуната самых известных либералов, затем сократил численность этого органа, а в 1807 году вообще его распустил.

По дороге из ссылки и в первые недели после возвращения в Париж императору приходилось слышать много речей и суждений о гражданских свободах и либеральной конституции. В Лионе он решил внести изменения в основной закон империи. Настало время выполнения обещаний, данных нотаблям. Наполеону нужен был сотрудник, который смог бы воплотить идеи либеральной империи в новой конституции Франции. Этим человеком стал Бенжамен Констан, известный писатель и политический публицист. Он был одним из тех, кого Бонапарт удалил из трибуната в 1802 году. Времена изменились, и теперь приближенные императора советовали ему привлечь Констана в правительство.

Наполеон возлагал на писателя большие надежды, а вчерашний оппозиционер хотел оказать услуги отчизне. Фуше предложил Наполеону назначить Констана на должность государственного советника. Он встречался с писателем и подготовил его к разговору с императором.

Наполеон и Констан беседовали почти два часа, и писатель не устоял перед обаянием государя. Он полностью изменил свое мнение о личности своего вчерашнего гонителя и был потрясен его прямотой, силой его гения и готовностью принять любую критику. Наполеон был в духе, шел прямо к цели и не проявлял ни капли высокомерия. Это был разговор двух равных и доверявших друг другу людей, которые начали делать общее дело.

«Он не пытался обмануть меня ни относительно своих взглядов, ни относительно положения вещей, — вспоминал Констан. — Он не сделал и вида, будто уроки противников исправили его. Он вовсе не ставил себе в заслугу, будто хотел дать свободу по собственной склонности. Он холодно, с учетом своих интересов и с беспристрастностью, граничившей с безразличием, взвешивал, что было возможно, а что — предпочтительно»^{190}.

«Во мне есть народная жилка, — заявил Наполеон. — Я сам вышел из народа. Мой голос на него действует. Посмотрите на рекрутов: я не потакал им, я относился к ним сурово. Тем не менее они были со мной… Они видят во мне свою поддержку, свое спасение от знати… Мне стоит только сделать знак, точнее, отвести глаза, и дворяне будут истреблены во всех провинциях… Но я не хочу быть королем жакерии. Если есть возможность править с помощью конституции, в добрый час… Я хотел построить мировую империю, и, чтобы добиться этого, мне была необходима неограниченная власть. Для управления одной Францией, возможно, конституция лучше… Посмотрите, что вам кажется возможным. Дайте мне ваши идеи. Публичные прения, свободные выборы, ответственные министры — на все это я согласен… Нужна прежде всего свобода прессы, душить ее — бессмысленно. В этом я убежден… У меня теперь одна задача: возродить Францию и дать ей правление, которое ей подходит. У меня нет ненависти к свободе. Когда она мешала мне, я отодвинул ее со своего пути. Но я ее понимаю, я был вскормлен ее идеалами»^{191}.

Разговора о республике больше нет и быть не могло. Монарх вернулся на трон, и он думает о Франции, о себе и о сыне. Конституционная монархия с разделением властей, свободными выборами и свободной прессой — вот контуры будущего государства.

«Пятнадцатилетний труд разрушен, — продолжал Наполеон, — его нельзя начать вновь… Притом я хочу мира и добьюсь его только ценою своих побед. Я не хочу обольщать вас ложными надеждами. Я позволяю говорить, что идут переговоры: на самом деле их нет. Я предвижу тяжкую борьбу и долгую войну. Нация должна поддержать меня, чтобы я мог выдержать грядущие испытания. Но за это, я полагаю, она потребует свободы. Она ее получит… Я старею. В сорок пять лет человек не тот, что был в тридцать. Спокойствие конституционного короля мне приличествует. Еще более подойдет оно моему сыну»^{192}.

14 апреля Констан написал в дневнике: «Встреча с императором. Долгий разговор. Это удивительный человек. Завтра несу ему проект конституции»^{193}.

Был создан конституционный комитет, но фактически всю работу по подготовке нового акта проделал Констан. Он должен был торопиться — война приближалась.

Наполеон и Констан встречались и обсуждали проект либеральной империи. Франция должна была стать похожей на Англию. Советник предложил императору институт наследственного пэрства, но Наполеон возражал. Он говорил, что этот институт несовременен, пэрство «заденет гордость армии, обманет ожидания сторонников равенства, настроит против меня тысячи людей по личным соображениям»^{194}. Однако в итоге создатель имперского дворянства согласился и на учреждение пэрства. Законодательная власть теперь будет принадлежать императору и двум палатам — палате пэров и палате представителей.

Наполеон хотел подчеркнуть, что новая конституция связана со старой конституцией империи. В 1804 году народ проголосовал за наследственное право на престол. Прошло одиннадцать лет. Преемственность учреждений и законов теперь утверждалась самим названием нового творения юридической мысли: «Дополнительный акт к конституциям империи».

Проект был опубликован 22 апреля и вызвал всеобщее возмущение. Император вернулся в Париж в атмосфере народного ликования лишь месяцем ранее, на смену восторгам пришло волнующее и тревожное ожидание, и теперь наступило горькое разочарование. Французы, на короткое время ощутившие себя гражданами и активными участниками исторических событий, вновь были сделаны подданными.

Император потерпел поражение на идейном фронте. Он видел разочарование не только республиканцев и бонапартистов, но и либералов: друзья свободы не верили в реальность произошедших с Наполеоном перемен. Он пошел на компромиссы и уступил Констану, но встал на чуждый себе путь. Император согласился на ослабление своей власти незадолго до начала военных действий против сил коалиции.

Получив первые отклики на публикацию акта, Наполеон признал, что конституция не удалась. Он сказал это Констану. Автор проекта ответил, что надо исполнять конституцию и тем самым заставить народ в нее поверить. Люди должны видеть, что диктатуры больше нет.

Подумав еще неделю, Наполеон объявил созыв избирательных коллегий для выборов в палату представителей. Он начал применять конституцию, хотя она еще не была одобрена народом. Плебисцит и выборы в парламент должны были состояться в мае.

Народное голосование по проекту конституции стало отражением духа массового разочарования институтами наполеоновской империи. Воздержались от голосования 79% избирателей. 1,5 миллиона человек одобрили Дополнительный акт, против него были 0,37% от числа внесенных в списки. Французы проявили пассивность и апатию, и в то же время боялись возможных репрессий. Крестьяне остались верными императору, но в городах явка была очень низкой. Большинство военнослужащих были за проект. В палату депутатов, состоявшую из более чем шести сотен народных избранников, вошли либералы, сотня якобинцев и пятьдесят бонапартистов.

Наполеон предпринимал внешнеполитические и дипломатические акции в целях сохранения мира. 4 апреля он направил монархам письмо, в котором объяснил причины и описал обстоятельства своего возвращения:

«Король, брат мой, в прошлом месяце вы узнали о моем возвращении на землю Франции, о моем вступлении в Париж и о бегстве семейства Бурбонов… Династия, которую силой вернули французскому народу, более ему не годится: Бурбоны не захотели разделить ни его чувства, ни его образ жизни. Франция была вынуждена расстаться с ними; она призвала на помощь освободителя… Я вернулся, и с места моей высадки до самой столицы меня, как на крыльях, несла любовь моего народа»^{195}.

Наполеон заявил о своем согласии с условиями Парижского мирного договора 1814 года и своей приверженности принципам мира: «Явив миру зрелище великих страстей, теперь нам не следует знать иного соперничества, кроме состязания в выгодах мира, знать иной борьбы, кроме простой борьбы за счастье людей»^{196}.

Это обращение к доброй воле монархов сопровождалось энергичными действиями Коленкура. Представители Австрии и России еще не покинули Париж, и министр иностранных дел уверял их в миролюбии и искренности императора. Коленкур предпринял попытку расколоть коалицию, передав посланцу Александра копию секретного союзного договора, подписанного Францией, Австрией и Великобританией 3 января 1815 года. Этот договор был направлен против России и Пруссии.

Попытки Наполеона и Коленкура провалились: Александр простил предавших его союзников, а посланные французским правительством курьеры были перехвачены на границе. Не имели успеха и миссии тайных посланников Наполеона. Меттерних отказывался вернуть императору его супругу и сына. Коалиция не желала вести никаких переговоров с императором, а тон ее заявлений становился крайне агрессивным, мстительным и надменным. 12 мая было опубликовано новое воззвание, объявлявшее французам об ожидавшем их наказании за приверженность Наполеону: «Сегодня речь идет не о соблюдении Парижского договора, а о том, чтобы переделать его. Союзные державы находятся по отношению к Франции в том же положении, что и 31 марта 1814 года… Воля французского народа, хотя и была со всей очевидностью установлена, ничего не значит и не имеет силы»^{197}.

Наполеон потерял единственного союзника на континенте — Мюрата, вернувшегося под его знамена. Неаполитанский король начал наступление в Италии, но был наголову разбит австрийцами при Толентино. Для Наполеона эти события стали тяжелым ударом, а для союзников — дополнительным оправданием агрессии.

В Лионе император объявил о проведении Майского поля. На протяжении многих веков это событие представляло собой массовый сбор для обнародования важных государственных актов и общий смотр армии. В 1815 году Майское поле должно было стать национальным праздником мира, согласия, свободы и воодушевить нацию.

Время торжества приближалось, однако задуманная Наполеоном программа не могла быть выполнена в полном объеме: провести коронацию Марии-Луизы и «нашего дорогого и горячо любимого сына» не представлялось возможным. Главной целью праздничного мероприятия должно было стать утверждение Дополнительного акта, а его план включал гражданскую и военную церемонию.

Праздник возрождения империи не мог быть освящен присутствием римского папы, отношения с которым были давно и непоправимо испорчены. Однако Наполеон нуждался в покровительстве церкви, и поэтому Майское поле должно было начаться с мессы.

На рассвете 1 июня парижане были разбужены залпом сотни пушек. Приглашенные на праздник собирались вокруг Военной школы и Марсова поля. Двести тысяч человек заняли места на широких деревянных трибунах, построенных по случаю. Пятьдесят тысяч военных и национальных гвардейцев заполнили эспланаду. Для Наполеона было приготовлено два трона — один находился перед Военной школой, другой возвышался над Марсовым полем.

Наполеон редко появлялся на публике после своего возвращения, и многие ожидали увидеть легендарного полководца в сером сюртуке и треугольной шляпе. Они были разочарованы появлением совсем другого императора. Наполеон был одет в короткий алый плащ в стиле Генриха III, застегнутый у шеи поверх туники того же цвета. Плащ спускался до самой земли, был подбит горностаем и оторочен золотом. Наряд состоял также из белых коротких атласных штанов, белых шелковых чулок и башмаков в розетках. На голове монарха была черная шляпа, украшенная белыми перьями и бриллиантом. Под стать Наполеону были одеты его братья — имперские принцы Жозеф, Люсьен и Жером.

Зрители шутили и насмехались над героем. Депутаты критиковали наряд императора, в их рядах раздавались гул и осуждающий ропот.

Наполеон выглядел напряженным и озабоченным. Крики «Да здравствует Франция!» и «Да здравствует нация!» звучали громче, чем возгласы «Да здравствует император!» Взгляд Наполеона, в котором не чувствовалось былой энергии и уверенности, встречался со взглядами толпы. Зрители наблюдали человека, будто плывшего по течению и игравшего по чужим правилам. Церемония всем быстро наскучила, хотя это было только начало. Месса, выступление представителя избирателей, затем торжественное оглашение результатов плебисцита по конституции. Наполеон подписал ее текст, и новый закон немедленно вступил в действие.

Император начал говорить, обращаясь ко всем собравшимся. Он сильно напрягал голосовые связки, но большинство аудитории все равно не могло слышать и понимать его речь. Это вызвало еще большее разочарование. Наполеон начал выступление с обещания реформ всех институтов в рамках либеральной конституции, затем призвал к священному единству против внешнего врага. Он говорил, что всем обязан народу Франции и всем пожертвовал ради него, а его трон является залогом независимости нации.

Многие участники и свидетели событий размышляли о возможности отречения императора от престола в пользу сына и при регентстве Марии-Луизы. Мог ли Наполеон красиво уйти и тем самым избежать войны? Он выше всего ставил честь нации и считал, что Францию должен возглавлять французский гражданин. Наполеон отвергал возможность регентства, которое поставило бы страну под иностранное влияние.

Пора было вручать знамена с орлами, и Наполеон вновь обрел уверенность жестов и силу своего неповторимого обаяния. Красивым движением он сбросил плащ со своих плеч и поспешил к эстраде, где находились солдаты. Император протиснулся сквозь толпу любопытных и оказался среди своих храбрецов. Солдаты приветствовали его с бешеным энтузиазмом. Рядом с ним стояли министр внутренних дел со знаменем Национальной гвардии Парижа, военный министр со знаменем первого армейского полка и морской министр со знаменем первого морского корпуса. На ступенях стояли офицеры, державшие знамена армии и Национальной гвардии. Император был вдохновителем, дирижером и исполнителем церемонии раздачи знамен. Он обращался с краткими речами ко всем вызываемым воинским частям и вручал им флаги с императорскими орлами. После каждого вручения знамени он немедленно давал приказ военным музыкантам бить в барабаны. Зрители и военные видели человека, который будто вновь обрел почву под ногами.

«А вы, солдаты императорской гвардии, — обратился он к людям, которые никогда его не предавали, — клянетесь ли вы превзойти самих себя в предстоящей кампании и скорее умереть, нежели допустить, чтобы чужеземцы диктовали вашей родине свои законы?»^{198}

Ответом был восторженный многоголосый крик «Клянемся!» Солдаты прошли перед императором церемониальным маршем, и их глаза излучали преданность и отвагу.

Наполеону предстояло пойти на фронт, оставив в Париже враждебную ему палату представителей. Он предпринял попытку выдвинуть Люсьена на пост председателя, но вынужден был снять кандидатуру брата.

2 июня Наполеон утвердил список пэров, а 7-го числа он произнес тронную речь и заявил о начале эпохи конституционной монархии. Император призвал парламентариев к единению. Он обещал, что армия выполнит свой долг, и хотел, чтобы депутаты и пэры также были на высоте положения.

Император все сильнее чувствовал свое одиночество. Рухнули его последние надежды на воссоединение с семьей. Вернувшись к власти, он написал супруге 28 марта:

«Добрая моя Луиза, я — хозяин всей Франции. Народ и армия переполнены энтузиазмом. Так называемый король бежал в Англию. Целыми днями я устраиваю смотры 25-тысячным войскам. Я жду тебя к апрелю»^{199}.

15 мая из Вены в Париж приехал Меневаль, бывший секретарь Наполеона. Он провел с императором шесть долгих часов и рассказал ему правду о внебрачной связи Марии-Луизы. Она отказывалась разводиться с Наполеоном, но предложила ему раздельное проживание. Сын императора жил в фактическом заточении.

Наполеон испытал страшную боль, но смирился со своим положением. Министр внутренних дел застал его в слезах перед портретом жены и сына.

Дворец Тюильри давно стал слишком большим для одинокого человека. Наполеон покинул его в середине апреля и поселился в более уютном Елисейском дворце. Император разместился на первом этаже, рядом с садом. Он приезжал в Тюильри, чтобы присутствовать на воскресных вечерних мессах и давать публичные аудиенции.

Дела семейные заставляли его горевать, дела управления страной приносили сплошные расстройства. Впереди была война, и император не нашел способов ее избежать.

Наполеон и его военный министр Даву проделали колоссальную работу по подготовке к новой кампании. Французы должны были ответить на вызов союзников, готовых двинуть против них минимум восемьсот тысяч солдат. Император и министр смогли создать новую армию, не прибегая к массовой мобилизации. Она была составлена из ветеранов и новобранцев 1815 года (досрочно призванных в 1814 году, распущенных по домам и теперь причисленных к категории военных отпускников). Явились добровольцы, была увеличена численность Национальной гвардии, а моряки, таможенники и полицейские пополнили линейные полки.

Император обычно придерживался наступательной стратегии, и план кампании 1815 года не стал исключением. Театром военных действий должна была стать Бельгия, где концентрировались готовые к войне силы союзников — армии Веллингтона и Блюхера. Наполеон планировал разбить их по отдельности и до подхода русских и австрийцев.

Парламентская оппозиция в Англии протестовала против войны. В палате общин она заявила: «Было бы чудовищно вести войну против нации, чтобы навязать ей режим, которого она не хочет!»^{200} В палате лордов один из ораторов также протестовал против войны, предпринятой ради изгнания человека, которого народ Франции и ее армия избрали хозяином своей судьбы^{201}. Это было мнение меньшинства, которое не повлияло на действия правительства.

Наполеон выехал к армии в дорожной карете. Дивизионный генерал Жером Бонапарт сопровождал императора. В ночь с 14 на 15 июня Северная армия Наполеона перешла реку Самбру в районе Шарлеруа и легко опрокинула прусский авангард.

Бельгийцы встречали императора бурными проявлениями восторга. Приходилось раздвигать обступившие его толпы людей. Все хотели увидеть, услышать, потрогать вернувшегося героя. «Благодарю вас, дети мои, — отвечал растроганный император, — спасибо! Но уезжайте отсюда, ибо не сегодня-завтра в этих местах произойдет крупное сражение»^{202}. Люди усыпали его путь цветами, среди которых было много ярко-красных маков.

Наполеон планировал внезапно рассечь линию соединения двух вражеских армий, вожди которых не ожидали столь смелого нападения. Первый удар предназначался Блюхеру, чей горячий темперамент должен был заставить пруссаков принять бой.

Французская армия и подавляющее большинство ее командиров были беззаветно преданы императору, но делу мешал дух недоверия солдат к маршалам и генералам. Воины знали, что маршалы предали императора в 1814 году. Никто из них не поехал на Эльбу и не посетил Наполеона в изгнании, а во время возвращения императора маршалы вели себя противоречиво. Сторонники Бурбонов были и в рядах генералов, причем один из них совершил громкое предательство. Дивизионный генерал Бурмон перешел к пруссакам вместе со своим штабом.

Наполеон передал часть армии под командование маршала Нея, который должен был быстро отбросить врага. Главнокомандующий был недоволен тем, как выполняются его приказы. И Ней, и недавно получивший звание маршала граф Груши не проявляли должной активности и энергии. Наполеон не мог спокойно наблюдать, как пруссаки отходят без потерь, и приказал своему адъютанту генералу Летору атаковать и раздавить вражеских пехотинцев. Летор повел в атаку эскадрон гвардейских драгун, и другие эскадроны поддержали действия генерала. Пруссаки понесли ощутимый урон, но Летор получил смертельное ранение. Отступая, солдаты армии Блюхера стойко оборонялись.

Император прибыл в Шарлеруа и расположился на ночлег в доме кузнечного мастера. Он бросился на кровать, но спал недолго. В полночь он принял Нея, прибывшего с отчетом и за новыми приказами.

Вражеские армии были разделены. Наполеон планировал быстро выиграть войну, несмотря на большой численный перевес неприятеля.

Утром 16 июня он наблюдал за движениями пруссаков в подзорную трубу с высоты кирпичной мельницы, расположенной на окраине селения Флерюс. Пруссаки оставили это место и теперь занимали позиции у Линьи и Сент-Амана. Наполеон недооценивал численность противника и решил немедленно разбить Блюхера. Ней, которому предстояло сразиться с Веллингтоном примерно в девяти километрах от Линьи, должен был помочь Наполеону окружить и уничтожить пруссаков.

Гвардейская батарея дала сигнал, и французы устремились вперед. Пруссаки яростно защищались и предпринимали контратаки. Наполеон готовил большое наступление и рассчитывал на помощь Нея. Он ждал грома пушек в тылу прусской армии, но его не было. Вдруг примчался адъютант и сообщил о приближении неизвестной колонны. Наполеон приостановил полки, готовые к главной атаке. Через некоторое время ему доложили, что неизвестные войска — это французский корпус графа д'Эрлона. Следующее сообщение говорило о том, что корпус вновь удаляется. Странные перемещения войск, которые маршировали между двумя полями сражений и не помогли ни на одном из них, были следствием плохой координации командования. Все шло не так, как в былые годы. Наполеон понял, что его надежды на обходной маневр и окружение пруссаков были напрасными. Император должен был разгромить Блюхера и дал приказы к решающему штурму.

Части армии и гвардии, пехота и конница приготовились к атаке. После короткой канонады забили барабаны, и солдаты пошли на штурм прусских позиций. Гвардейские колонны проходили мимо императора, и он указал им цель атаки — деревня Линьи. Пошел ливень, и в наступившей темноте, сквозь облака порохового дыма и потоки воды пруссаки увидели приближавшиеся шеренги солдат в медвежьих шапках, которых поддерживали кавалеристы. Солдаты Блюхера обратились в бегство, но их 72-летний главнокомандующий не дрогнул. В тот день он уже водил своих воинов в атаку, и его ничуть не смутил грозный вид кирасир, гвардейских драгун и пехотинцев. Он дал приказ кавалерийским эскадронам ударить по врагу и повел их за собой. К тому времени дождь прекратился. Прусская конница пошла в наступление, но встретила хладнокровный и хорошо организованный отпор. Ощетинившиеся штыками пехотные каре, кирасиры и драгуны выдержали отчаянный натиск прусской кавалерии и отбросили врага. Лошадь Блюхера пала и придавила хозяина. Адъютант пришел на помощь храброму фельдмаршалу, который был на волосок от гибели или плена. Французские кирасиры не разглядели вражеского главнокомандующего и дважды проскакали мимо него.

Наполеон одержал уверенную победу над своим заклятым врагом, но ему не удалось полностью уничтожить прусскую армию. Она понесла большие потери убитыми, ранеными и в страхе бежавшими от преследования. Император был уверен, что пруссаки не скоро оправятся от поражения, и не позволил маршалу Груши немедленно нагнать беглецов. Наполеон отказался от своего принципа «быстрота и натиск» и позволил пруссакам консолидировать силы.

Ней сражался против Веллингтона при Катр-Бра и не оправдал ожиданий императора. Он упустил свои шансы в начале боя, когда имел большой численный перевес. Сражение закончилось ничейным исходом.

Болезнь и крайняя усталость были причинами пассивности, которую Наполеон проявил вечером 16 июня. Он не только не организовал преследование разбитых пруссаков, но даже не счел нужным проследить направление их отхода. Он не позаботился о получении свежей информации от маршала Нея.

Утром следующего дня император был сам не свой. Он был доволен ходом дел, хотя не имел оперативных сведений о событиях. За завтраком он получил сообщение о том, что Веллингтон по-прежнему занимает место вчерашнего сражения. Груши был настроен на немедленную погоню за пруссаками, однако Наполеон взял его с собой в поездку по полю битвы. Император терял бесценное время, рассуждая об ужасах войны. Наконец, он очнулся и дал приказы: маршал Груши должен преследовать пруссаков с третью армии, маршал Ней — атаковать Веллингтона там, где вчера не смог победить.

Приказ Нею не отражал реальности. Веллингтон начал отступать на Монсен-Жан, чтобы приблизиться к Блюхеру.

Груши устремился за пруссаками, имевшими слишком большую фору, а Наполеон — за Веллингтоном.

Император вновь обрел свою энергию, теперь проявлявшуюся лишь временами. Он хотел слышать звуки битвы, которую по его приказу должен был вести Ней. Наполеон скакал дальше и вдруг увидел солдат Нея, поедавших пищу. Он пришел в бешенство и велел им вставать и строиться. Он сказал графу д'Эрлону: «Франция погибла. Поезжайте, мой дорогой генерал, встаньте во главе кавалерии и изо всех сил преследуйте арьергард»^{203}. Наполеон ругал Нея за бездействие: маршал должен был атаковать и сковать Веллингтона, что позволило бы императору нанести англичанам решающий удар.

Началась страшная гроза, превратив почву в болото и затруднив погоню за неприятелем. Император скакал галопом на лошади по кличке Дезире, и англичане различали его силуэт во главе колонны преследователей. Шляпа и редингот промокли насквозь, но Наполеон не сбавлял темпа погони. Он расставил орудия гвардейской батареи на позиции и приказал артиллеристам стрелять по англичанам.

Веллингтон ушел от преследования, понеся лишь незначительный урон. Англо-голландская армия постепенно занимала позиции на плато Монсен-Жан.

Дождь перестал. Наполеон остановился и осмотрел местность в подзорную трубу. Он видел различные объекты и находил их названия на карте: замок Угумон, Парижский лес, Монсен-Жан, Ватерлоо, лес Суаньи.

Наполеон должен был понять, вся ли армия Веллингтона находится перед ним или только ее часть. Он приказал батареям конной артиллерии открыть огонь по неприятелю, а кавалеристам имитировать подготовку к атаке. Ответом были залпы множества орудий. Император понял, что перед ним стоит большая армия.

Штаб-квартира расположилась на ферме Ле-Кайю. Слуги разложили кровать императора в комнатке на нижнем этаже. Наполеон поужинал в постели. Начальник штаба маршал Сульт, адъютанты императора, генерал Бертран, герцог Бассано, секретарь Фэн и офицеры штаба улеглись на солому в комнатах на втором этаже.

Ночью вновь пошел ливень. От него не пострадали лишь вовремя укрывшиеся на фермах и в домах.

Наполеон не хотел, чтобы англичане ушли от него под покровом темноты. В час ночи он ходил по линии сторожевого охранения. Неприятель жег костры, что успокаивало императора. Он не понимал, почему Веллингтон согласился занять плохую позицию, имея за спиной лес Суаньи. В случае отступления англичане и их союзники должны были разбиться о деревья и понести огромные потери.

Светало. Веллингтон никуда не уходил. «Теперь эти англичане у меня в руках!»^{204}— воскликнул император. Он вернулся в ставку и прочитал сообщение от Груши о том, что Блюхер отступает. Груши обещал следовать за пруссаками, чтобы отделить их от Веллингтона.

Этой ночью Веллингтон получил письмо от Блюхера из Вавра. Прусский фельдмаршал гарантировал, что его войска выступят на заре и направятся на помощь союзнику. Пока император размышлял, почему Веллингтон соглашается принять бой в плохой позиции, его противник обрел уверенность в содействии прусского союзника.

Наполеон должен был атаковать неприятеля как можно раньше, чтобы разгромить Веллингтона до подхода Блюхера. Две причины могли задержать начало битвы — влажная почва и ожидание подхода всех воинских частей.

Император выехал на разведку вместе с Сультом и Бертраном. Он видел, что армия находится не в лучшем состоянии после ужасной ночи. Главнокомандующий достиг фермы Россом и осмотрел позиции вражеской армии. Затем он вернулся на ферму Ле-Кайю.

Завтрак для императора и его соратников был сервирован в маленькой комнате. Приготовленные блюда подавались на серебряных тарелках с имперской символикой. После окончания трапезы Наполеон провел военный совет.

«Вражеская армия превосходит нашу на одну четверть, — начал он. — Тем не менее девяносто шансов из ста за нас, а против нет и десяти»^{205}.

Наполеон продемонстрировал почти полную уверенность в победе и хотел, чтобы подчиненные его поддержали.

«Несомненно, сир, — заговорил Ней, только что осмотревший позиции армии союзников, — при условии, что Веллингтон будет достаточно прост, чтобы вас дожидаться. Но я должен доложить вам, что его отход предрешен, и если вы не поспешите его атаковать, то враг собирается от вас уйти». — «Ваше наблюдение неверно, — возразил император, — и теперь слишком поздно. Этим он обрек бы себя на поражение. Он кинул кости, и они в нашу пользу»^{206}.

Начальник штаба маршал Сульт придерживался мнения, что было большой ошибкой отделить более тридцати тысяч солдат от основной армии перед битвой с англичанами. Он ранее советовал и вновь осторожно предложил императору вызвать Груши. Наполеон ответил резко, задевая при этом самолюбие маршала: «Поскольку вы были биты Веллингтоном, вы считаете его великим генералом, но я говорю вам, что Веллингтон — плохой генерал, англичане — плохие солдаты, и мы кончим это дело как завтрак»^{207}.

Наполеон пренебрег мнением опытнейшего военачальника и явил крайнюю самоуверенность, бахвальство. После возвращения с Эльбы его часто видели сомневающимся и колеблющимся. В делах государственного управления он просил совета, а порой и унижался ради достижения цели. Теперь он будто брал реванш и отказывался от ранее сделанных уступок. Он вел совещание, но не был склонен менять планы под влиянием советов. Полководец бросал вызов подчиненным, ставящим Веллингтона слишком высоко, и стремился внушить победный настрой маловерам.

Получив столь грубый отпор, Сульт просто ответил: «Я очень надеюсь на это»^{208}.

Император предоставил слово графу Оноре Рейлю, командиру корпуса и ветерану войны на Пиренейском полуострове. Он попросил генерала оценить британскую армию. Рейль обратил внимание императора на хорошую организацию вооруженных сил врага и умение Веллингтона поддержать их высокую боеспособность. Фронтальная атака против британской пехоты не достигнет цели, считал генерал. Он отметил невозмутимость и стойкость английских солдат, их выдающиеся способности к стрельбе из огнестрельного оружия. «Штыковая атака против них обернется потерей половины нападающих, — продолжал Рейль. — Но английская армия менее проворная, менее гибкая и не так хорошо умеет маневрировать, как наша. Если мы не можем побить ее прямой атакой, мы можем сделать это маневрами»^{209}.

Наполеон ничего не ответил и лишь пожал плечами. Далее высказался Максимилиан Фуа — командир пехотной дивизии в составе корпуса Рейля. Генерал Фуа также воевал на Пиренейском полуострове. В октябре 1814 года он обедал с Веллингтоном и обсуждал с ним ратные дела. «Веллингтон никогда не показывает свои войска, — сказал Фуа, — но если уж начнет, то я должен предупредить Ваше Величество: английские пехотинцы в ближнем бою — сущие дьяволы»^{210}.

Наполеон согласился начать битву позднее, чем первоначально планировалось. Французы должны были ждать, пока почва немного высохнет: это было важно для артиллерии.

«Господа, — заявил император, поднявшись из-за стола, — если мои приказы будут исполнены точно, сегодня мы будем ночевать в Брюсселе»^{211}.

Жером Бонапарт провел предыдущую ночь в отеле короля Испании в Женаппе. За ужином его обслуживал официант, который ранее подавал еду Веллингтону. Бельгиец слышал, как Веллингтон говорил об объединении двух армий. Реакция Наполеона на сообщение брата была предсказуемой: он заявил, что после битвы при Флерюсе (Линьи) соединение вражеских армий может произойти не ранее, как через два дня, к тому же Груши наступает пруссакам на пятки.

Император был уверен в успехе и уделил внимание делам более приятным, чем сражение. Он позаботился об ужине, который следовало приготовить к шести часам вечера. Наполеон заказал хорошо прожаренную баранину. Он привез с собой императорские одежды, которые должны были понадобиться при обращении к бельгийцам по случаю победы. Солдатам Старой гвардии было приказано иметь в ранцах парадную форму для триумфального вступления в Брюссель.

Главнокомандующий провел смотр своей армии на виду у врага. Он хотел поднять боевой дух французов и произвести впечатление на противника. Наполеон объехал линию фронта на лошади по имени Мари. Армия приветствовала своего вождя! Энтузиазм и восторг воинов превзошли все подобные проявления в прошлом. Солдаты чувствовали, что решается судьба Франции и великого человека.

План битвы практически не учитывал высказанные на военном совете мнения и оценки. Двумя днями ранее Наполеон раздавил Блюхера мощной фронтальной атакой, и то же самое он намерен был сделать с Веллингтоном.

Союзная армия укрепилась на плато Монсен-Жан. Веллингтон выставил аванпосты у замка Угумон на правом фланге (для французов — левом) и на ферме Ла-Эсент. Наполеон планировал провести первую атаку на левом фланге, чтобы оттянуть туда максимум сил неприятеля, а затем нанести решающий удар по центру.

Император продиктовал приказ о наступлении и возложил непосредственное руководство сражением на маршала Нея. Наполеон командовал армиями много лет, и никогда он не давал подчиненным столь широких полномочий. Между тем действия Нея в ходе кампании давали мало поводов для оптимизма.

Многие командиры чувствовали, что главнокомандующий не осуществляет привычного контроля операций, и брали инициативу на себя. Первым из них стал Жером Бонапарт, который стремился быть достойным своего брата.

В половине двенадцатого французы атаковали левым флангом, но не смогли овладеть замком Угумон. Наступление вел Жером, который хотел добиться цели любой ценой. Он не использовал тяжелую артиллерию, зато втянул в необязательное дело генерала Фуа. Пехота двух дивизий штурмовала замок, неся большие потери.

Примерно в час дня французы увидели вдали новые войска. Это были пруссаки, выполнявшие свои обязательства перед союзниками. Наполеон сохранил хладнокровие и не внес изменений в план сражения. Он рассчитывал на прибытие войск Груши, хотя тот был слишком далеко и уже не мог повлиять на исход битвы. Повернувшись к Сульту, Наполеон воскликнул: «Нынче утром у нас было девяносто шансов в нашу пользу. Даже теперь у нас есть еще шестьдесят и только сорок против нас!»^{212}

Генеральная атака пехоты корпуса графа д'Эрлона против английского центра окончилась неудачей. Британская кавалерия нанесла французам значительный урон, однако увлеклась преследованием и была разбита.

Нею казалось, что союзники начали отход, и он решил разгромить их мощным ударом кавалерии. Наполеон дал Нею кирасир.

Большие массы французской кавалерии — кирасиры и легкая конница — атаковали шеренги британской пехоты, построенной в каре. Англичане несли потери, но стойко держались и не уступали. Наполеон видел, что лучшие кавалерийские части несут напрасный урон, но маршал не организовал их поддержку пехотой и конной артиллерией. Император был в гневе: «Это преждевременное выступление, которое вполне может привести к фатальному результату…»^{213}

Корпус графа Лобау и части гвардии удерживали правый фланг в борьбе с пруссаками. Наполеон уделил внимание этому сектору боя, но не вполне контролировал организацию второй серии кавалерийских атак против английского центра. Французы хотели добить врага, и командиры повели свои части в атаку, не дождавшись подтверждений приказов. Дивизии Келлермана и гвардейская конница бросились вперед, но смелые нападения французской кавалерии снова не были должным образом поддержаны ни пехотой, ни артиллерией. Кавалеристы атаковали ощетинившиеся штыками каре, откатывались назад, перегруппировывались и вновь бросались на англичан. Французские эскадроны совершали нападения на врага по десять и более раз. Многие солдаты армии союзников бежали, но британцы стояли насмерть.

Наконец, Ней привел пехоту, но к тому времени кавалерия израсходовала свои силы. Наполеон ездил вдоль линии фронта, изучая позиции Веллингтона. Наступал вечер, но пока не было достигнуто никакого результата. Император приказал Нею атаковать ферму Ла-Эсент.

После шести часов вечера Ней повел энергичную комбинированную атаку и захватил укрепленную ферму. Он расположил батарею вблизи английского центра и открыл огонь. Британцы дрогнули, их пушки замолчали. Союзники продолжали покидать ряды армии Веллингтона. Ней попросил у императора подкреплений.

Если у Наполеона все еще был шанс сломить сопротивление англичан, следовало использовать его немедленно. У императора оставалась гвардия, и она уже была частично втянута в сражение. Пруссаки усиливали натиск. Наполеон должен был снова помогать своему правому флангу и не дал Нею гвардейцев.

Французы могли избежать разгрома, если бы перешли к обороне. Император не согласился с бесславным крушением плана кампании и напряг последние силы. Он укрепил правый фланг батальонами Старой гвардии, которые немедленно пошли в штыковую атаку. Пруссаки были отброшены, и Наполеон вернулся к решению главной задачи. Он думал разбить англичан оставшимися силами Средней и Старой гвардии, и повел батальоны на штурм. До вражеских позиций оставалось полкилометра, и Наполеон передал командование Нею. Он решил подбодрить солдат обескровленных пехотных корпусов и велел распространить известие о прибытии Груши. Этот обман был только во вред, поскольку радостная лихорадка от известия быстро сменилась испугом от звуков прусской канонады.

Численность гвардейских батальонов была слишком малой, чтобы разгромить англичан. Средняя гвардия поднималась по склону и попала под убийственный огонь. Атака захлебнулась, и Веллингтон перешел в контрнаступление.

Французы, увидев отступавших гвардейцев, окончательно пали духом и обратились в бегство. Наполеон образовал три каре из частей гвардии и приказал им идти навстречу беглецам. Эти усилия задержали людской поток лишь на время. Молодая гвардия по-прежнему удерживала правый фланг, а Старая гвардия в порядке отходила, прикрывая отступление разгромленной армии Наполеона.

Император находился в одном из каре, а затем покинул поле боя и отправился в Женапп. Он надеялся собрать войска в этом городе, но улицы были забиты толпами беженцев. К часу ночи он добрался до Катр-Бра, где немного согрелся у костра. По его бледному лицу текли слезы.

Наполеону некого было винить в проигрыше сражения, кроме себя самого. Он принимал решения, которые в итоге обернулись катастрофой. Армия проявила чудеса героизма, но командование было плохим. Бонапарт-полководец уходил в прошлое вместе с Наполеоном-политиком, сам того не осознавая.

Император должен был выработать план действий. Он писал Жозефу из Филиппвиля, что не все потеряно. Наполеон планировал собрать все вооруженные силы, провести мобилизацию и поднять народ. Но он более не был диктатором и нуждался в поддержке палат. «Я думаю, депутаты осознают, что их долг в данных обстоятельствах — сплотиться вокруг меня, чтобы спасти Францию. Подготовьте их к тому, чтобы они достойно помогали мне»^{214}.

Наполеон прибыл в Лан, где думал заняться реорганизацией армии. Приближенные единодушно настаивали, чтобы он ехал в Париж. Он согласился, заявив при этом: «Поскольку вы считаете, что это необходимо, я отправлюсь в Париж, но я по-прежнему убежден, что вы заставляете меня сделать глупость. Мое настоящее место здесь»^{215}.

Император передал командование армией маршалу Сульту и отправился в Париж. Он понимал, что ему нужны неограниченные полномочия для организации обороны страны. Наполеон считал, что он покинул своих солдат ненадолго. Устроив дела в столице, он вновь присоединится к армии.

Утром 21 июня Наполеон прибыл в Париж. На крыльце Елисейского дворца его ждал Коленкур. Он протянул измученному императору руку и помог ему выйти из экипажа.

Наполеон коротко рассказал верному соратнику о катастрофе при Ватерлоо. Изменившимся голосом он говорил: «Ней вел себя, как безумец; он заставил меня уничтожить кавалерию… Я больше не могу… Мне нужно отдохнуть два часа, чтобы прийти в себя… Мне тяжело дышать, теснится вот здесь»^{216}. Он указал на грудь.

Император бросился на диван и потребовал ванну. Он спрашивал о настроениях французов. Наполеон говорил Коленкуру, что он планирует отчитаться перед палатами, опишет им постигшее армию несчастье и попросит у них средств для спасения отечества. Он надеялся, что его искренность привлечет к нему депутатов. Добившись этого, он уедет к армии.

Наполеон был печален и задумчив и много говорил о причинах поражения. Он то готов был сражаться, то впадал в отчаянье.

К нему пришли посетители. Наполеон принял Даву, сидя в ванне, и сильно обрызгал водой маршала-министра. Даву был сторонником решительных мер. Он предложил нанести оппозиции опережающий удар и отложить заседания палат.

Около десяти часов утра началось заседание правительства. К министрам присоединились Жозеф и Люсьен. Наполеон изложил свой план действий:

«Если нация поднимется, враг будет разбит. Если же, вместо того чтобы поднять народное ополчение и принять чрезвычайные меры, мы будем ссориться, все погибло. Враг во Франции. Для спасения отечества мне нужны неограниченная власть и временная диктатура. В интересах родины я мог бы установить ее сам, но было бы полезнее и патриотичнее, если бы такой властью меня облекли палаты»^{217}.

Образовались две партии. Одна выступила за немедленное применение силовых методов, вторая (Коленкур, Камбасерес, Маре) поддержала предложение императора.

Фуше предложил открыто обратиться к палатам и при этом утверждал, что они настроены благожелательно. Появилась третья партия — пораженцы, советовавшие императору отказаться от борьбы. Это значило отречение от престола.

Во время политического кризиса 1814 года победил Талейран, теперь настал час Фуше. Он начал свою игру до отъезда Наполеона на фронт, а теперь тайно предупредил депутатов о подготовке правительства к насильственному роспуску палат.

В четверть первого депутаты открыли свою сессию. На трибуну поднялся Лафайет и предложил программу государственного переворота. Предложение героя революции включало следующий пункт: «Палата объявляет себя постоянно действующей. Всякая попытка распустить ее является государственной изменой: всякий, виновный в подобной попытке, является предателем родины и будет осужден как таковой»^{218}. Император тем самым лишался своих конституционных прав откладывать заседания палаты или распускать ее. Министр иностранных дел, военный министр и министр полиции вызывались в палату.

Подавляющее большинство депутатов палаты представителей проголосовали за предложение Лафайета. Назначенные императором пэры присоединились к депутатам. Свершилась быстрая революция, и Наполеон был практически лишен власти.

Даву заявил императору, что время упущено: «Резолюция, принятая депутатами, антиконституционна, но она — свершившийся факт. Не следует строить иллюзий, будто в нынешних обстоятельствах можно повторить 18 брюмера. Что касается меня, то я откажусь быть его исполнителем»^{219}. Даву стал оппозиционером. Императора покинул его доселе преданный сторонник.

Во второй половине дня Наполеон беседовал с Люсьеном в саду Елисейского дворца. Он только что назначил брата главой правительственной делегации в должности чрезвычайного комиссара, хотя депутаты Люсьена не звали. Сорокалетний брат, сохранивший пыл молодости, требовал от Наполеона принять императорский декрет в духе конституции. Он утверждал, что иначе депутаты провозгласят лишение императора власти. Они осмелятся на все, если Наполеон не осмелится ни на что. Люсьен требовал решительных действий и указывал на толпу, собиравшуюся вокруг дворца. Люди приветствовали императора, несмотря на военное поражение. Люсьен утверждал, что подобное происходит по всей Франции.

Несколькими проникновенными и убедительными словами Наполеон лишил брата всех иллюзий. Он сказал ему о непартийности своего патриотизма и заявил: «Ступайте, и я запрещаю вам обращаться к народу, требующему у меня оружия. Ради Франции я готов на все; для себя мне ничего не нужно»^{220}.

В своей «Правде о Ста днях» Люсьен напишет: «Глаза мои наполнились слезами, и впервые в жизни я пал на колени, до глубины души восхищаясь этим отцом отечества, преданным и непонятым заблудшими депутатами»^{221}.

Наполеон вернулся во дворец и отдал последние распоряжения министрам: «Ступайте, говорите об интересах Франции, они должны быть дороги всем депутатам. Когда вы вернетесь, я приму решение, которое мне продиктует долг»^{222}.

Палаты и часть министров инициировали переговоры о мире. Единственным препятствием на пути мирного процесса являлся император Наполеон, объявленный союзными державами вне закона. Чтобы устранить это препятствие, требовалось отречение императора.

На следующее утро Жозеф, Коленкур, Савари и другие верные соратники собрались вокруг императора, чтобы уговорить его принять тяжелое решение. Наполеон выслушал их с серьезным видом. Он колебался. Император готов был и дальше нести мир на своих плечах, но мир больше не подчинялся и не помогал. Наполеон согласился на отречение от престола.

Люсьен предпринял последнюю попытку уговорить брата совершить государственный переворот. Наполеон оборвал его: «Принц Люсьен, пишите!»^{223} Когда император закончил говорить слова отречения, ему напомнили о том, что он забыл упомянуть сына.

«Мой сын, мой сын! Какая химера! Да не в пользу сына я отрекаюсь, а в пользу Бурбонов!»^{224}— воскликнул император.

«Моя политическая жизнь кончена, — продолжал диктовать Наполеон, — и я провозглашаю моего сына, под именем Наполеона II, императором французов. Принцы Жозеф и Люсьен, а также нынешние министры образуют временный совет управления. Забота о сыне заставляет меня просить палаты не откладывая издать соответствующий закон и подготовить регентство»^{225}.

Маре заметил, что палата может воспринять как провокацию участие братьев императора во временном правительстве. Нисколько не колеблясь, Наполеон вычеркнул имена Жозефа и Люсьена.

Император отдал власть, но победители не могли чувствовать себя спокойно. В любой момент Наполеон мог передумать и снова взять бразды правления в свои руки, сославшись на нарушение парламентариями конституции.

Фуше, ставший председателем временного правительства, продолжал свою игру. Он не отвечал на просьбы Наполеона о предоставлении двух фрегатов, на которых лишенный власти император мог бы уплыть в Соединенные Штаты Америки. Фуше попросил пропуск у Веллингтона и явно тянул время.

Наполеон оставался в Елисейском дворце до 25 июня. Полиция следила за ним, а он то ходил по дворцу, то появлялся на балконе. Императора приветствовала многочисленная толпа, и людей становилось все больше. Приходили рабочие, студенты, военные, члены добровольческих отрядов. Наполеон понимал, что он в одну секунду может стать вождем восстания, которое быстро сметет непрочную власть. Он проклинал депутатов, но отказался от искушения. Наполеон не хотел стать причиной беспорядка и гражданской войны.

В день отречения Наполеона от престола рабочие из предместий приходили длинными колоннами, неся зеленые ветви — символы свободы. Люди кричали: «Нет! Нет! Нет отречению! Это предательство! Как это император позволил палатам сместить его, вместо того чтобы распустить их самому? Все министры — предатели. У нас не будет Римского короля, и нам придется столкнуться с мщением Бурбонов. Да здравствует император!»^{226}

Фуше усилил охрану и направил Даву в Елисейский дворец. 24 июня маршал явился к императору и попросил его уехать. Присутствие Наполеона, объяснил Даву, подрывает гражданский мир и заставляет союзников усомниться в доброй воле французского правительства. Император ответил, что готов уехать, если ему гарантируют возможность отправиться в Америку. «Они хотят, чтобы я уехал, — сказал Наполеон маршалу. — Мне это не будет стоить большого труда. Фуше обманывает всех, но будет обманут последним, попав в собственные сети. Он дурачит палату, а союзники одурачат его, и из его рук вы получите Людовика XVIII, которого они вам приведут»^{227}.

Никогда ощущение собственной популярности не было для Наполеона столь болезненным и печальным, как в эти дни. Собравшиеся у Елисейского дворца люди продолжали думать, что он что-то предпримет, и в их возгласах одобрения и поддержки слышались сожаление и упрек. Наполеон больше не мог выносить присутствия людей, надежд которых он не оправдал. Он попросил приюта у Гортензии, которая после смерти Жозефины жила в Мальмезоне.

Участники митинга узнали о его отъезде и хотели ему помешать, заполнив предместье Сент-Оноре. Они кричали до хрипоты, приветствуя императора. Наполеон был вынужден прибегнуть к хитрости: он приказал направить свою карету к официальному выходу из дворца, а сам вышел через садовую дверь и сел в экипаж генерала Бертрана.

Прибыв в Мальмезон, он не обрел покоя. Он отрекся, но продолжал ждать и надеяться. Наполеон думал, что люди во власти прозреют и призовут его спасать отечество. Он хотел броситься в объятия верных ему солдат и вновь повести их к победе.

Наполеон и Гортензия вспоминали Жозефину. Он говорил, что не может привыкнуть жить здесь без покойной супруги, и будто видел, как она идет по аллее и собирает растения, которые так любила.

26 июня Фуше дал распоряжение подготовить фрегаты, стоявшие в Рошфоре. Он хотел удалить Наполеона от Парижа, не давая ему возможности бежать. Решение правительственной комиссии предусматривало, что суда не покинут рейд Рошфора без пропусков.

Император понимал игру своего бывшего министра и оставался в Мальмезоне. Страсти накалились, Даву угрожал арестовать Наполеона. Фуше отказался публиковать в «Мониторе» воззвание к войскам, составленное императором и подписанное «Наполеон I». Фуше боялся как государственного переворота, так и возможного захвата Наполеона союзниками. Пруссаки приблизились к Мальмезону, и Блюхер был решительно настроен расстрелять своего врага.

Фуше не хотел отвечать за возможное пленение Наполеона и под давлением обстоятельств согласился отпустить фрегаты в плавание без союзнических пропусков. Наполеон узнал эту новость от морского министра. Уступка Фуше была для него неожиданной. Он продолжал бороться с искушением отвоевать трон, в то время как отъезд лишал его последних надежд на возвращение во власть. Наполеон начал давать распоряжения к путешествию в Рошфор, но вдруг услышал приветственные возгласы проходивших мимо солдат. Он решил предложить правительству свои услуги в качестве генерала. Император планировал остановить врага, а затем уехать в Соединенные Штаты.

Полководец вновь склонился над картой. Он видел слабость растянутых позиций пруссаков и мечтал отомстить за Ватерлоо. Наполеон знал, как нанести мощный контрудар. Победа вернет ему славу и репутацию, он сохранит честь Франции и поможет ей избежать новых унижений.

Наполеон заявил представителю правительства генералу Бекеру, который обеспечивал его безопасность: «Я соберу армию, я воодушевлю ее, отброшу пруссаков, добьюсь лучших условий мира, а потом все же уеду. Я отрекся, и от сделанного не отступлюсь, даю слово чести, слово чести солдата»^{228}.

Потрясенный Бекер отправился в Тюильри и передал слова Наполеона. Фуше взорвался от ярости: «Он что, издевается над нами?.. Если бы ему на самом деле удалось добиться каких-то преимуществ, он немедленно захотел бы снова взойти на трон… Прекрасное было бы зрелище, если бы этот неисправимый честолюбец в падении увлек за собой армию, Париж, Францию, нас всех, вместо того чтобы на сей раз пасть одному»^{229}.

Бекера отчитали за то, что он согласился выполнить просьбу Наполеона. Генерал вернулся в Мальмезон, где активно готовились к войне. Император был в мундире, белых панталонах и сапогах для верховой езды. Бекер сообщил возбужденному полководцу, что в его просьбе отказано. Наполеон был разочарован, но быстро пришел в себя. Он велел закончить приготовления к отъезду.

С ним остались немногие сторонники. Флери де Шабулон спросил, куда отправится император. Наполеон ответил: «Я поеду в Соединенные Штаты. Мне дадут земли или я куплю их, и мы станем их возделывать. Я кончу там, где начал человек: я буду жить плодами моих полей и стад»^{230}. Флери предсказал, что англичане не позволят ему уехать.

Неисправимый мечтатель продолжал строить планы на будущее: «Я отправлюсь в Каракас, а если мне там не понравится, уеду в Буэнос-Айрес или в Калифорнию. Буду плыть от моря к морю, пока не найду, наконец, приют от людской злобы и преследований»^{231}.

Наполеон беседовал с великим геометром Гаспаром Монжем, участником Египетской экспедиции и близким ему человеком. Он говорил о своем желании заняться науками: «Я хочу сделать новую карьеру, оставить труды и открытия, достойные меня. Мне нужен спутник, который сначала смог бы быстро ввести меня в курс нынешнего состояния наук. Затем мы вместе обследовали бы новый континент от Канады до мыса Горн, и в этом долгом путешествии мы изучили бы все великие явления физики земного шара»^{232}.

Он провел в комнате Жозефины несколько минут, затем простился с матерью и Гортензией. Дочь Жозефины подарила ему бриллиантовое колье стоимостью в двести тысяч франков. Несколько солдат пришли и попрощались с ним со слезами на глазах.

Вечером 29 июня Наполеон в гражданской одежде и круглой шляпе сел в желтую четырехместную берлину. Императора сопровождали Бертран, Бекер и Савари. Он был в подавленном состоянии, в дороге хранил молчание и ночью прибыл в Рамбуйе.

Наполеон нигде не задерживался. Он быстро приближался к Атлантическому побережью и достиг Ниора. Здесь его ждала депеша от рошфорского морского префекта, который сообщил неприятную новость: рейд блокирован английской эскадрой.

Император все же решил добраться до Рошфора. Он приехал туда утром 3 июля в сопровождении великолепного эскорта гусар.

Наполеон был тепло принят жителями города. Они требовали появления императора, и к вечеру он вышел на террасу здания морской префектуры. Наполеон приветствовал собравшихся горожан. Толпа взорвалась от восторга, это повторялось несколько раз.

Блокировавший порт английский корабль назывался «Беллерофон» (Billy Ruffian). Он давно запомнился французам, поскольку участвовал в крупнейших морских сражениях эпохи. Во время Абукирской баталии его мачты были сметены ядрами. Команда «Беллерофона» покрыла себя славой при Трафальгаре, и капитан Джон Кук пал в бою.

Наполеон менее всего был склонен начинать новую битву в водах Рошфора, хотя горячие головы предлагали действовать решительно. Инструкции, данные французским правительством, запрещали вступать в бой с английским флотом, но разрешали защищаться при нападении другой стороны.

Император внимательно выслушивал все предложения — от смелых и радикальных до умеренных и рациональных. Капитан корабля «Баядерка» предложил судно в распоряжение Наполеона: посадку следовало осуществить в Руаяне. Можно было попробовать бежать на борту одного из двух стоявших на рейде в Вердоне американских кораблей, в то время как «Баядерка» при поддержке еще одного корабля вступила бы в бой с английской эскадрой. Молодой французский лейтенант Виктор Бессон, командовавший датской шхуной «Магдалена», также предложил свои услуги. В случае опасности Бес-сон обещал спрятать императора в обитой изнутри бочке.

Наполеону все эти предложения не нравились. Он любил прямые пути и не хотел попасть в нелепое или смешное положение при попытке бегства на иностранном корабле. Император думал и о судьбе своих соратников, которые оставались на суше и могли стать жертвами репрессий со стороны Бурбонов.

Он уже не хотел плыть в Америку. Наполеон видел два пути — попытать счастья с оружием в руках или попросить политического убежища в Англии. В первом случае он мог обвинить правительство в измене и двинуться на Париж во главе армий генералов Клозеля и Ламарка и при поддержке многочисленных крестьян. Другие войска присоединились бы к нему позднее. Во время краткого пребывания в Ниоре и в последующие дни он встречал восторженный прием властей и населения, и армия сохранила преданность своему вождю. Генерал Лаллеман и офицеры 2-го гусарского полка горячо призывали императора продолжить борьбу.

Наполеон вновь отказался от авантюрных действий, которые привели бы к гражданской войне. Он сделал последнее предложение правительству через генерала Бекера. Наполеон заставил его написать, что рейд блокирован; он просил у правительства разрешить капитану французского фрегата связаться с англичанами и просить пропуск: если англичане не разрешат фрегату выйти в открытое море, то французское правительство может располагать императором в качестве генерала.

Наполеон терял время и в Мальмезоне, где едва не попал в плен к пруссакам, и в Рошфоре. В обоих случаях он ждал, что к нему обратятся ради общего дела спасения отчизны. Ответ на послание Бекера прибыл 7 июля. Правительство требовало от генерала употребить любые силовые методы, чтобы немедленно усадить Наполеона на корабль. Связь с английской эскадрой запрещалась, от услуг Наполеона правительство отказывалось.

Император понял, что его хотят держать на фрегате, как в тюрьме. Он — заложник и нужен правительству лишь как предмет торга: в любой момент его могут выдать союзникам. В то же время члены правительства не хотели, чтобы Наполеон общался с англичанами или просил у них убежища. Все должно было происходить по указу из Парижа (который капитулировал еще 3 июля), а не по собственной воле императора.

Генерал Бекер говорил Наполеону, что пора принять решение. Временное правительство скоро прикажет долго жить. Это даст свободу роялистам, которые арестуют императора.

Наполеон простился с последними надеждами и иллюзиями. Франции он не нужен, и даже сдаться англичанам по своей воле ему запрещено.

Император решил покинуть Рошфор и отправиться на остров Экс. Безутешные жители города провожали императора в день 8 июля. Шлюпка с Наполеоном отчалила от берега, и грянули мощные возгласы «Да здравствует император!»

Дул сильный ветер, поднимая волны, пассажиры шлюпки промокли от водяных брызг. Движение было очень медленным, и император решил направиться к своим фрегатам, стоявшим на якоре. Вечером шлюпка пристала к «Заале» — одному из двух выделенных императору быстроходных кораблей. Капитан фрегата отдал Наполеону почести как государю. Однако он был роялистом и не проявил никакого участия к императору. Офицеры фрегата также держались неприветливо.

Рано утром Наполеон уделил немного времени осмотру острова. Последний раз он был здесь в 1808 году. Остров длиной в одну милю был хорошо защищен от нападений с помощью крепостных стен и орудий. Местные жители ненавидели англичан лютой ненавистью. Они хорошо помнили огненный ад, который устроил лорд Кохрейн своей печально знаменитой диверсией. Картины беспомощной гибели стоявших на рейде французских судов до сих пор были перед глазами островитян и не давали им покоя. По иронии судьбы, капитан «Беллерофона» Фредерик Метлэнд также был участником событий шестилетней давности.

Местные жители будто забыли о поражении при Ватерлоо и о том, что Наполеон больше не занимал трон Франции. Островитяне и солдаты гарнизона принимали императора очень тепло. Они любовались им и приветствовали его, когда он осматривал укрепления. Присутствие императора возбуждало воспоминания о временах побед и свершений.

Наполеон вернулся на фрегат и ознакомился с новым письмом из министерства. «Крайне важно, чтобы император как можно быстрее покинул землю Франции, — говорилось в письме. — Интересы государства и безопасности его особы требуют этого со всей настоятельностью»^{233}. Императору позволили войти в сношения с английской эскадрой, но в этом случае он обязан будет сделать письменный запрос. Перед своим роспуском временное правительство сделало уступку, но воздвигло новое препятствие.

Утром 10 июля на борт «Беллерофона» направились генерал Савари и говоривший по-английски граф де Лас-Каз. Посланцы императора должны были прозондировать почву и узнать, не прибыли ли пропуска.

Капитан Метлэнд был хорошо подготовлен к встрече людей из свиты Наполеона и продумал тактику своего поведения. Первый лорд Адмиралтейства информировал его о намерении Бонапарта бежать в Америку. В письме говорилось о действиях в целях задержания беглеца и его помещения под стражу. Метлэнд получил также инструкции от контр-адмирала сэра Генри Хотема. Командующий призывал капитана проявить всю возможную изобретательность, чтобы не допустить бегства Наполеона.

37-летний Метлэнд был шотландским аристократом, опытным моряком и прирожденным дипломатом. Он общался с людьми в мягкой и непринужденной манере.

Палубы и оснастка корабля были в изумительном состоянии, все поверхности блестели. Вежливый и обаятельный капитан встретил ступивших на борт французов и любезно проводил их в большую каюту, расположенную в хвостовой части корабля. Каюта, украшенная простой и элегантной мебелью из красного дерева в стиле эпохи Регентства, была его жилищем, рабочим кабинетом и местом для встреч и переговоров.

После обмена приветствиями генерал Савари вручил капитану Метлэнду письмо. Оно было адресовано адмиралу, командующему британскими кораблями в районе Рошфора, и подписано генералом Бертраном, который после смерти Дюрока выполнял обязанности обер-гофмаршала двора императора. Письмо информировало о желании отрекшегося от трона императора направиться в Соединенные Штаты Америки и представляло собой формальный запрос о паспорте, который Наполеон ожидал от правительства Великобритании.

Метлэнд прочитал письмо и задумался над ответом. Вдруг он услышал звуки, доносившиеся с палубы. Прибыл капитан Найт со срочным сообщением от адмирала Хотема. Метлэнд пригласил Найта присоединиться к разговору, но скрыл от французов содержание только что полученного письма.

Адмирал информировал Метлэнда, что Наполеон собирается бежать в Америку со своей семьей. Капитан должен был осуществлять неусыпный контроль, задержать Наполеона, заставить его и членов семьи подняться на борт «Беллерофона», держать под охраной и доставить в ближайший английский порт. Во время проведения операции следовало соблюдать строжайшую секретность.

Встреча продолжалась. Савари и Лас-Каз забрасывали Метлэнда вопросами и пытались убедить его в том, что Наполеон должен тихо покинуть Францию, и мир в Европе будет обеспечен. Они говорили, что Наполеон избегает публичности и хочет жить в покое. Метлэнд ответил, что ему даны строгие приказы не выпускать фрегаты из Рошфора. Эмиссары искали компромисс: Наполеон мог бы уплыть на нейтральном, невооруженном судне.

Чтобы положить конец затянувшейся дискуссии, капитан Метлэнд дал официальный письменный ответ на обращение генерала Бертрана: «Я должен информировать вас, что я не могу сказать, каковы намерения моего правительства; но две страны в настоящее время находятся в состоянии войны, и я не могу позволить любому военному кораблю выйти в море из порта Рошфор»^{234}.

Эмиссары попрощались и вернулись на борт фрегата «Заале». Итоги встречи были неутешительными для Наполеона. В пропуске в Америку ему отказали. Ответы Метлэнда не давали никаких гарантий теплого приема императора в Великобритании.

Капитан блестяще разыграл свою партию. Ничего не пообещав, он получил представление о положении Наполеона. Он понимал, что император находится под угрозой ареста и должен покинуть Францию как можно скорее. Не следовало его торопить и завлекать, достаточно было не спугнуть. В то же время британцу было сложно держать под контролем французское побережье. Малое плавательное средство вполне могло выйти в открытое море, оставшись незамеченным. Капитан Метлэнд чувствовал огромную ответственность и сильно волновался за исход дела.

К тому времени он имел три корабля. Метлэнд приказал патрулировать место стоянки французских фрегатов и готов был в любой момент пуститься в погоню. Наконец, его флотилия была усилена другими судами.

Кольцо блокады сжималось, а Наполеон все продолжал дискуссии с соратниками. Капитан фрегата «Медуза» храбрый Поне предложил атаковать «Беллерофон» своим кораблем и взять его на абордаж: это позволит Наполеону уйти в море на борту «Заале». Император соблазнился этим планом. Начались приготовления, которые ни к чему не привели: капитан «Заале» отказался вступить в бой.

Наполеон не желал оставаться на борту «Заале», поскольку его могли взять под стражу. Император знал о капитуляции Парижа и чувствовал угрозу скорого ареста. Он решил вернуться на остров Экс. Когда он удалялся, капитан Поне воскликнул: «Бедный Наполеон! Ты погиб. У меня ужасное предчувствие»^{235}.

Император поселился в доме коменданта. Из его комнаты на первом этаже открывался прекрасный вид на море и якорную стоянку.

Приближенные императора продолжали искать выход из создавшегося положения. Старший брат Жозеф не хотел, чтобы Наполеон просил политическое убежище в Англии. Он зафрахтовал американский корабль и предложил Наполеону плыть вместе с ним в Нью-Йорк. Он также предлагал Наполеону воспользоваться их сходством. Жозеф хотел нарядиться императором и способствовать побегу брата. Наполеон отверг и предложения Жозефа, и план шести храбрых морских офицеров. Молодые люди зафрахтовали быстроходный рыбачий баркас и хотели незаметно вывезти императора. Лейтенант Бессон с его датской шхуной присоединился к группе смельчаков и хотел участвовать в деле.

Наполеон окончательно отверг все рискованные планы. Он не хотел оказаться в положении, недостойном его славы и репутации. Выбор императора сузился до двух вариантов: сдаться англичанам или довериться Бурбонам.

Он снова должен был принять тягостное решение, выбирая наименьшее из зол. Первый раз это было в 1814 году, во время первого отречения. Коленкур предлагал ему отправиться в Россию, и Наполеон в ответ размышлял: «В Австрию — никогда; они ранили меня в самое сердце, отняв у меня жену и сына. Уехать в Россию значит предаться одному человеку. Уехав в Англию, я бы, по крайней мере, отдал себя в руки нации»^{236}.

Наполеон решил сдаться англичанам и объявил об этом соратникам. Окружавшие его моряки хорошо знали своих врагов и пытались отговорить его от гибельного шага.

«В Англию, сир! В Англию! — воскликнул Виктор Бессон. — О, тогда вы погибли! Вашим пристанищем станет Тауэр, и вы будете почитать себя счастливым, если с вами не случится чего-нибудь хуже. Отчего же Ваше Величество хочет, связав себя по рукам и ногам, отдать себя во власть кабинета предателей, который будет счастлив его уничтожить? Вы, единственный, кого он должен бояться, хотите добровольно сдаться ему, без всякой на то необходимости?»^{237}

Император не мог не понимать опасностей плена, но действовал в надежде на справедливость британских законов и великодушие англичан. Он сказал Бертрану: «Всегда есть опасность в том, чтобы довериться врагам, но лучше рискнуть и положиться на их честь, чем оказаться пленником в их руках по законному праву»^{238}.

Наполеон отказался сесть на корабль и отменил приготовления к отъезду. Утром 14 июля Лас-Каз и генерал Лаллеман отправились к Метлэнду. Капитан хорошо их принял, заказал завтрак для гостей, но никаких гарантий достойного приема императора в Англии вновь не дал. Прощаясь, Лас-Каз сказал о вероятном прибытии Наполеона на английский корабль.

Дождавшись возвращения эмиссаров, император созвал совет. Подавляющее большинство его участников согласились со сделанным выбором. Члены многочисленной свиты императора боялись роялистского плена и стремились покончить с затянувшимся делом. Оказавшись в тяжелейшем положении, они предались иллюзиям великодушия англичан.

В тот же день капитаны французских фрегатов получили официальные приказы правительства. Они должны были держать Наполеона на фрегате «Заале» и выдать его британцам. Правительство не хотело заниматься пленником и снимало с себя ответственность.

Вечером Лас-Каз нанес еще один визит на «Беллерофон» и информировал Метлэнда о том, что император прибудет на борт корабля ранним утром следующего дня. Извещение было сделано в письменном виде с приложением списка из пятидесяти человек, составлявших свиту императора.

Лас-Каз передал капитану копию письма Наполеона принцу-регенту Великобритании. В этом коротком послании император сравнил себя с греческим героем Фемистоклом и заявил, что отдает себя под защиту британских законов. Оригинал письма повез генерал Гурго, которого Метлэнд посадил на другое судно.

Лас-Каз обсудил с капитаном детали размещения людей во время плавания. Метлэнд проявлял гостеприимство и во всем уступал. Он согласился отдать свою большую каюту Наполеону. Было решено, что тридцать три члена свиты поплывут на «Беллерофоне», а остальные семнадцать человек на другом судне.

Ночью капитан Метлэнд проверил, как идут приготовления к приему французских гостей. Все было лучше, чем обычно.

15 июля 1815 года император Наполеон, находившийся в доме коменданта на острове Экс, поднялся в час ночи. Камердинер Маршан помог ему надеть зеленый мундир полковника гвардейских егерей. Поверх была надета шинель, а на голову — черная шляпа с трехцветной кокардой.

Шлюпка доставила его от причала до французского брига «Ястреб». Он поднимался на борт, и команда брига кричала «Да здравствует император!» Капитан брига приветствовал его и попросил провести смотр офицеров и морских пехотинцев, выстроившихся на палубе. Наполеон выполнил просьбу. Когда бриг отплыл, император попросил кофе. Он пил любимый напиток, был весел и задавал много вопросов: сколько орудий на борту брига, на какое расстояние он может плыть?

Император пытался представить, как его встретят англичане. Капитан предложил прорваться через блокаду. Наполеон ответил, что слишком поздно.

Французы увидели командирскую шлюпку, которая двигалась им навстречу. Вскоре она встала вдоль борта брига «Ястреб», и лейтенант королевского флота Эндрю Мотт вскарабкался на палубу. Он не говорил по-французски, и супруга генерала Бертрана стала его переводчицей. Мотт объяснил, что он прибыл за Наполеоном. В шлюпке были места еще для нескольких пассажиров. Император спросил Мотта, долго ли плыть до Англии. Лейтенант ответил, что восемь дней. Наполеон на мгновение задумался, а потом спросил женщин, поплывут ли они в шлюпке до английского корабля.

Моряки помогли графине Бертран, трем ее детям, графине Монтолон и ее ребенку занять места в шлюпке. Генералы Бертран и Савари следом перебрались в лодку с борта корабля. Последним в этой группе людей был император Наполеон. Он сделал шаг — и перешел с территории Франции на территорию Великобритании. Лейтенант Мотт видел, как текут слезы из глаз французских солдат и матросов, стоявших на борту брига «Ястреб». Лица моряков выражали глубокую скорбь.

Наполеон стоял в задней части шлюпки. Он посмотрел на людей, свесившихся через перила, и они начали его приветствовать. Английские гребцы заработали веслами, шлюпка удалялась от брига «Ястреб», а крики французов становились более громкими и вызывающими. Эти возгласы и вопли разрывали душу. Скоро они перестали быть слышимыми для пассажиров шлюпки, и лишь всплески воды и крики чаек нарушали тишину раннего утра.

Шлюпка достигла борта линейного корабля «Беллерофон» между шестью и семью часами утра. Первым на борт поднялся гофмаршал Бертран. Он подошел к капитану Метлэнду и сказал, что император находится в командирской шлюпке.

Наполеон ступил на борт британского корабля. Солдаты морской пехоты были построены перед ним, офицеры стояли на палубе.

Готовясь к приему, капитан Метлэнд решал непростую задачу — какого церемониала придерживаться? Должен ли он приветствовать Наполеона по правилам приема глав государств или следовало отнестись к нему как к пленному офицеру? Капитан не имел инструкций на этот счет и нес ответственность за свой выбор перед командующим адмиралом и правительством. Метлэнд нашел компромисс. На британских военных кораблях не было принято проводить самые пышные церемонии раньше восьми часов утра и после захода солнца. Поскольку Наполеон прибывал раньше восьми утра, то капитан не выстроил перед ним всю команду корабля и не организовал салюта. В то же время он отдал высокому гостю воинские почести.

Моряки видели перед собой человека, образ которого был им знаком только по карикатурам. Настоящий император не имел ничего общего с этими изображениями. Он снял шляпу и обратился к капитану Метлэнду по-французски: «Я здесь, чтобы отдать себя под защиту принца и ваших законов»^{239}.

Капитан Метлэнд ответил низким поклоном и проводил Наполеона в большую каюту. Император посмотрел вокруг и заметил, что комната очень красивая. Метлэнд ответил, что она будет в распоряжении гостя. Наполеон увидел висевший на стене женский портрет и спросил, кто на нем изображен. Капитан ответил, что это его жена.

«А! Она очень молодая и очень хорошенькая»^{240}, — сказал император. Он начал спрашивать Метлэнда о его детях и его службе, а затем выразил желание быть представленным офицерам корабля.

Капитан выполнил просьбу императора и начал представлять офицеров, одного за другим. Наполеон спрашивал о возрасте каждого человека, его звании, сроке службы во флоте и боевых действиях, в которых он участвовал. Император сказал комплимент офицерам: «Да, господа, вы имеете честь принадлежать к самой храброй и самой счастливой нации на свете»^{241}. Затем он повернулся к Метлэнду и сказал, что хочет посмотреть корабль. Перед началом экскурсии капитан предложил, чтобы они общались на английском языке: он слышал, что Наполеон понимает английский язык, в то время как сам он с трудом выражается по-французски. Наполеон ответил, что это невозможно, поскольку он не понимает английской речи. Император говорил слишком быстро, и капитан не поспевал за потоком слов, однако несколько дней спустя он уже отлично понимал гостя.

Наполеон никогда не был на борту британского боевого корабля. Он восхищался и деталями судна, и командой. Император хотел понять, почему англичане били французов на море с такой легкостью. Он нашел, что лучшие корабли британского флота — это корабли французского производства. Император обратил внимание на преимущества французских судов в сравнении с их британскими эквивалентами — больший размер, более многочисленные команды, большее число орудий и больший калибр пушек. Неужели моряки двух стран так сильно между собой различаются? Капитан Метлэнд ответил, что он ничуть не желает умалять заслуг британских матросов, однако все дело в превосходном опыте офицеров. Британские корабли все время находятся в море, моряки постоянно тренируются, а французские корабли редко покидают порт. Наполеон слышал от французских моряков, которые были задержаны англичанами, провели дни на борту «Беллерофона» и были отпущены на остров Экс, что Метлэнд часто проводит учебные стрельбы и его артиллеристы стреляют по мишеням. Капитан подчеркнул огромную важность этих упражнений и добавил, что французские фрегаты могли испытать на себе точность стрельбы английских корабельных орудий, если бы попытались вырваться в открытое море. Наполеон считал, что два фрегата в силах сражаться с линейным кораблем, и спросил Метлэнда, могла ли попытка прорыва блокады иметь успех. Капитан ответил, что шансы были очень малыми. Он обстоятельно объяснил императору, почему даже три фрегата не могут сражаться на равных с одним линейным кораблем.

В девять часов подали английский завтрак — чай, кофе и холодные мясные закуски. Наполеон ел очень мало, поскольку привык к горячей утренней еде. Метлэнд узнал об этом, и в дальнейшем еду готовил повар императора.

В десять часов тридцать минут на рейде появился корабль сэра Генри Хотема. Капитан Метлэнд доложил адмиралу о своих действиях. Он вздохнул спокойно, когда командующий их одобрил. Хотем считал, что именно «Беллерофон» должен доставить Наполеона в Англию.

После полудня на борт корабля был погружен императорский багаж, а в пять часов состоялся большой обед. Приготовленные французскими поварами блюда подавались на серебряных тарелках с имперской символикой. Наполеон держал себя, как монарх: он первым вошел в столовую, ведя за собой других участников обеда, и сел в центре стола. Он поместил адмирала справа, графиню Бертран слева, капитана Метлэнда напротив себя. Когда закончили прием пищи, был подан крепкий кофе. Обед закончился, и император пригласил всех в каюту. Наполеон попросил Маршана продемонстрировать свою походную кровать, которую он использовал во время кампаний. Камердинер мгновенно расчехлил детали кровати — остов, матрасы, зеленые шелковые занавески. В течение трех минут он собрал небольшую и элегантную кровать. Прощаясь, адмирал Хотем пригласил Наполеона, женщин и французских офицеров к себе на завтрак утром следующего дня.

16 июля капитан Метлэнд поднялся рано утром и убедился в том, что все его распоряжения по приему гостей выполнены, безопасность и комфорт женщин и детей обеспечены. Наполеон появился на палубе, и офицеры снимали перед ним шляпы. Он собрался на завтрак к адмиралу, и морские пехотинцы выстроились вдоль лестницы, соединяющей палубы. Дул свежий бриз, однако Наполеон решил снять шинель. Моряки разглядывали его мундир с орденами, приколотыми на левой части груди, в том числе звезду и крест Почетного легиона. Они обратили внимание на его красивые туфли с золотыми пряжками.

Адмирал Хотем принял императора, отдавая ему высшие почести. Экипаж корабля был выстроен в полном составе, морские пехотинцы стояли в линию на шканцах. Сэр Генри отдал императору формальное приветствие, представил его офицерам и показал гостю свой корабль. Наполеон был растроган и общался по душам с каждым офицером. Он задал множество вопросов о команде, условиях жизни моряков, их питании и одежде, оружии, амуниции, способах хранения продуктов питания.

В середине дня император и члены его свиты вернулись на «Беллерофон». Подготовка к плаванию была закончена, и около двух часов пополудни «Беллерофон» отправился в путь вместе со вторым кораблем.

Пока судно маневрировало, Наполеон не отходил от Метлэнда и все время спрашивал капитана, что происходит. Он отметил особенности английского стиля управления движением корабля. «Что меня больше всего восхищает на вашем корабле, — сказал император, — это молчание и упорядоченное поведение ваших людей: на борту французского корабля все кричат и дают команды, они гогочут как стадо гусей»^{242}.

Вечером генерал Бертран пригласил первого лейтенанта и капитана морских пехотинцев на обед к императору. Англичане и французы живо и весело общались. Наполеон с удовольствием обсуждал подробности сражений при Абукире и Трафальгаре и одобрительно говорил о Нельсоне.

Обед закончился, и император вышел на палубу. Он забросал офицеров вопросами о парусах и оснастке. Наполеон спросил, далеко ли до Англии, и отправился на покой около восьми часов вечера.

В следующие дни он обычно поднимался между восемью и девятью часами утра, завтракал, а затем читал или играл в карты. Наполеон предложил Метлэнду сыграть на деньги, но капитан отказался, сославшись на занятость и отсутствие денег (он оставил их жене).

Наполеон часто спал днем. Живость и веселость покинули императора, он стал пассивным и задумчивым. Около пяти часов вечера Наполеон выходил на палубу и спрашивал английских офицеров о ветре, погоде, движении корабля. В шесть часов подавался обед из великолепных мясных и рыбных блюд, приготовленных во французском стиле. Трапеза продолжалась максимум двадцать пять минут. Метлэнд заметил, что Наполеон ест много и пьет бокал или два бокала красного вина.

На борту «Беллерофона» временно расположился императорский двор, и действовали правила этикета. Наполеон появлялся на палубе, и мужчины снимали шляпы. К императору приближались лишь в случае, если он сам приглашал к совместной прогулке. Никто не мог войти к нему в каюту без разрешения и представления. С ним не заговаривали первыми, только он мог начать беседу. Он решал, кого пригласить на обед и как рассадить гостей. Британские офицеры брали пример с Хотема и Метлэнда и обходились с Наполеоном, как с главой государства. Они называли его «сир» и снимали шляпы в его присутствии.

Один из лейтенантов составил детальный словесный портрет Наполеона и отметил, что он ходит, будто марширует, держит при этом руки в карманах или складывает их за спиной.

23 июля Наполеон внезапно появился на палубе рано утром. Вдали был виден маяк острова Уэссан — западной оконечности Франции. Гардемарин Хоум увидел императора, который собрался подняться по лестнице, ведущей на заднюю палубу. Полы были мокрыми — их только что начали мыть. Гардемарин предложил Наполеону руку, чтобы тот не упал. Император улыбнулся и показал пальцем вверх, говоря на ломаном английском языке слово «корма». Хоум помог ему взобраться по лестнице на палубу. Наполеон поблагодарил гардемарина кивком головы и улыбкой. Он спросил, показывая на видневшийся вдалеке остров: «Уэссан, мыс Уэссан?» — «Да, сир», — ответил Хоум^{243}.

Император вынул из кармана лорнет и стал рассматривать остров и берег Франции. Он оставался в этом положении до полудня. Сзади стояли члены свиты, но император ни с кем не разговаривал и думал о чем-то своем.

Наполеон собирался отойти ко сну, когда капитан Метлэнд сообщил ему о приближении к английским берегам, которые были ясно различимы. Император надел шинель и вышел на палубу. Он смотрел в свой карманный телескоп и видел дальние холмы. Наполеон спросил, когда корабль прибудет в Торбей. Капитан ответил, что это должно произойти на заре.

К Наполеону и Метлэнду присоединились члены императорской свиты. Графиня Бертран расплакалась, увидев берег Англии. Она со страхом думала о будущем.

На рассвете Наполеон смотрел в окно на аккуратные английские домики и говорил Маршану, что был бы рад жить в уединении в одном из них. Он хотел взять имя Мюирона, прикрывшего его своим телом на Аркольском мосту, или своего друга Дюрока.

Император присоединился к группе офицеров, стоявших на палубе. Он наслаждался видом берега и говорил капитану Метлэнду, что Англия с ее многочисленными и безопасными гаванями имеет большое преимущество перед Францией, у которой скалистые берега.

Корабль приблизился к Торбею, где береговая линия делает красивый изгиб. Наполеон был в восторге от вида местности, напомнившей ему Эльбу. Он много раз назвал Англию прекрасной страной.

Два корабля вошли в гавань Бриксема и готовились бросить якоря. От судна, ранее доставившего в это место генерала Гурго с письмом императора принцу-регенту, отделилась лодка и направилась в сторону «Беллерофона». Офицер в лодке привез инструкции для капитана Метлэнда. Они исходили от лорда Кейта и запрещали допуск на борт «Беллерофона» кого-либо, кроме членов команды судна.

Корабли бросили якоря вблизи береговой линии. Вскоре к ним направились несколько лодок, в которых сидели торговцы свежим хлебом, фруктами и другой едой.

В одной из лодок плыли пятеро друзей, в том числе три школьника. Мальчики получили дополнительную неделю к каникулам, в течение которой все праздновали победу в битве при Ватерлоо. Друзья имели свободное время и немного денег, которые один из школьников получил в честь своего дня рождения. Они решили пустить эти средства в дело и немного заработать. Среди них был булочник, который испек свежие хлеба.

Друзья знали по опыту, что вернувшиеся из плавания моряки с большим удовольствием обмениваются новостями с местными жителями и покупают свежий хлеб. Приблизившись к «Беллерофону», они поняли, что им не рады. Друзья столкнулись с грубостью, оскорблениями и угрозами. Они удалились на некоторое расстояние от корабля и видели, как другие лодки покидают место стоянки «Беллерофона». Пятеро друзей проявили упорство и решили делать круги на безопасном расстоянии от корабля. Вдруг один из них увидел, как моряк с «Беллерофона» пытается привлечь к себе внимание. Вскоре этот человек бросил в воду какой-то предмет, и друзья его подхватили.

В маленькой черной бутылке был свернутый кусочек бумаги. На нем было написано: «У нас на борту Бонапарт»^{244}.

Друзья достигли берега, и через несколько минут жители Бриксема узнали фантастическую новость. На берегу собралась толпа, и вскоре все плавательные средства были спущены на воду. Они окружили «Беллерофон», и раздались мощные крики «Бонапарт!»

На корабле никто не пытался прятать Наполеона и членов его свиты. Вначале императора разглядели в окне кормовой части судна, а примерно в три часа дня он вышел на палубу и стал рассматривать пассажиров плавательных средств в лорнет.

Был ясный солнечный день. Англия встречала Бонапарта. Немного раньше местные жители получили списки погибших и раненных в сражении при Ватерлоо, а теперь они видели человека, с которым их страна воевала в течение двух десятилетий. Он стоял на палубе и смотрел на них в лорнет. Англичане видели маленького и полного человека в зеленом мундире с красной отделкой, золотыми эполетами, в белом жилете, белых брюках и в сапогах. «Он снял шляпу с кокардой и поклонился людям, которые сняли шляпы и закричали “Ура!“ — вспоминал один свидетель. — Я помню ощущение триумфа вместе с естественным удовлетворением от прекрасного зрелища»^{245}.

Отовсюду прибывали любопытные. На следующий день огромное число лодок и яхт приплыли из близлежащих портов и мест стоянок. Все гостиницы Бриксема были заполнены до отказа, и не осталось ни одного свободного места. Некуда было ставить лошадей. Город жил в атмосфере необыкновенного праздника и крайнего возбуждения.

Императору нравились энтузиазм британцев и крайнее любопытство, с которым его встретили. Он восхищался красотой местных женщин и дарил им поклоны. Они приветливо махали ему в ответ и улыбались. Капитан Метлэнд получал многочисленные обращения от желающих подняться на борт корабля.

Британские политики боялись, что Наполеон может бежать. Ранним утром 26 июля капитан Метлэнд получил приказ переместить судно на стоянку в Плимут, где находилась база военно-морского флота.

Метлэнд выполнил приказ и немедленно доложил об этом лорду Кейту, чей флагманский корабль стоял поблизости. 69-летний адмирал Эльфинстоун, лорд Кейт, становился главным посредником в отношениях между правительством Великобритании и Наполеоном. Он хотел посетить императора, но воздержался от этого в ожидании инструкций. Лорд Кейт подчеркнул, что никто не может взойти на борт «Беллерофона» без его письменного разрешения. Он установил очень строгий режим охраны корабля.

Наполеон и его соратники читали британские газеты, на страницах которых активно обсуждалась дальнейшая судьба главного пассажира корабля «Беллерофон». Одни корреспонденты писали о грехах Наполеона и предлагали заключить его в лондонский Тауэр или отправить в ссылку на дальние острова, другие обращали внимание на то, что он добровольно отдал себя в руки принца-регента Великобритании. «Курьер» заметил, что по закону наций «как только ваш враг сложил оружие и сдался, у вас больше нет права на его жизнь»^{246}.

27 июля была жаркая и солнечная погода, дул легкий бриз. Все водное пространство вокруг «Беллерофона» вновь заполнилось лодками, яхтами и рыболовецкими судами. Капитан Метлэнд оценил число плавательных средств в одну тысячу, в каждом из них находились не менее восьми человек. Пассажирами лодок и яхт были прекрасные молодые женщины, одетые по последней моде леди, джентльмены, снимавшие шляпы при появлении Наполеона, армейские и морские офицеры. Император продолжал восторгаться красотой женщин и был очень любезен с женой Метлэнда. Она находилась в лодке, но капитан не мог позволить ей подняться на борт корабля.

«Это очень жестоко, — сказал Наполеон. — Милорд Кейт слишком суров и немного перегибает палку, не так ли, мадам?»^{247} Наполеон повернулся к Метлэнду и сказал, что жена капитана намного прекраснее, чем ее портрет.

Следующим утром Наполеона посетил лорд Кейт. Адмирал получил инструкции, согласно которым он должен был обращаться с Наполеоном как с генералом, а не как с бывшим главой государства. Он также знал, что правительство приняло решение отправить Наполеона в ссылку на остров Святой Елены, но пока не имел права говорить ему об этом. Император очень надеялся на встречу с лордом Кейтом и был обрадован дружеским письмом от адмирала. В этом письме лорд Кейт благодарил Наполеона за спасение жизни его племянника, тяжело раненного в одной из стычек перед битвой при Ватерлоо. Император тогда позаботился о знатном пленнике и послал к нему хирурга. Наполеон и лорд Кейт вспоминали прошлые дела и говорили о Тулоне, Египте, Индии. Адмирал не мог дать удовлетворительных ответов на вопросы императора и не позволил ему совершать прогулки на берегу, даже в сопровождении британских офицеров.

После полудня в порт вошли суда с французскими пленниками на борту. Среди них было множество раненых и перевязанных солдат. Это было страшное зрелище для пассажиров «Беллерофона».

Томительное ожидание решения правительства Великобритании о дальнейшей судьбе Наполеона Бонапарта закончилось, когда на борт «Беллерофона» прибыли заместитель госсекретаря генерал-майор сэр Генри Банбери и лорд Кейт. Они принесли с собой текст правительственного решения. Местом пребывания Наполеона был назначен остров Святой Елены.

Он давно предчувствовал свою судьбу. В одной из записных тетрадей юный Наполеон сделал пометку: «Святая Елена — маленький остров»^{248}.

Император спокойно выслушал сообщение. Затем он взял короткую паузу и выразил протест. Он говорил страстно и красноречиво. Британское правительство не имеет права обращаться с ним в такой манере, он уповает на защиту британского народа и законов этой страны.

«Я не военнопленный. Если бы я был военнопленным, вы были бы обязаны обращаться со мной по закону наций… Что я должен делать на этой малой скале на краю света? Климат слишком жаркий для меня. Нет, я не поеду на Святую Елену… В чем опасность, если я буду жить как частное лицо в сердце Англии под надзором, и буду в рамках, которые правительство сочтет необходимыми?»^{249}

Британские власти справедливо опасались возможных последствий своего решения. По какому праву Наполеона приговорили к ссылке на остров Святой Елены? Суда над ним не было. Незаконным являлось как его содержание под стражей на корабле, так и решение британских министров лишить императора свободы на всю оставшуюся жизнь.

Беспокойство лондонских политиков вызывали и толпы людей, продолжавших осаждать «Беллерофон», и статьи в газетах в поддержку Наполеона, и его безграничная популярность.

В Адмиралтействе было решено, что Наполеон отправится в далекую ссылку на борту корабля «Нортумберлэнд». Старый «Беллерофон» был перемещен из Плимута в Старт Пойнт.

Когда корабль покидал Плимут, капитан Метлэнд увидел лодку с человеком на борту. Вскоре выяснилось, что пассажир лодки добивался явки Наполеона в суд в качестве свидетеля. Метлэнд получил записку от лорда Кейта: «Я весь день подвергался преследованию юриста с предписанием о представлении арестованного в суд…»^{250}

Сочувствующие императору британцы боролись за смягчение его участи, но их усилия не увенчались успехом.

«Нортумберлэнд» был подготовлен к дальнему плаванию. Наполеон сделал выбор людей, которые останутся вместе с ним. С остальными французами он простился: «Будьте счастливы, друзья. Мы больше никогда не увидим друг друга, но мои мысли всегда будут с вами и с теми, кто служил мне. Скажите Франции, что я молюсь за нее»^{251}.

На «Беллерофоне» ему отдали почести, положенные генералу. Наполеон приподнял шляпу в знак признательности, подошел к капитану Метлэнду и поблагодарил его в последний раз. Повернувшись к офицерам, он сказал: «Господа, я попросил вашего капитана выразить мою благодарность вам за ваше внимание ко мне и к тем, кто разделил мою судьбу»^{252}.

Император направился к мостику, приостановился и посмотрел на моряков, собравшихся на палубе. Он снял шляпу и печально кланялся. Затем он сел в командирскую шлюпку, и его сторонники последовали за ним.

Наполеон провел на борту корабля двадцать четыре дня, и прощание с ним стало событием в жизни моряков. Капитан Метлэнд спросил своего слугу, что члены команды думают о Наполеоне. Слуга передал слова одного из моряков, добавив, что другие члены экипажа согласились с этим мнением: «Конечно, они могут мучить этого человека сколько им угодно; но если бы люди Англии знали его так хорошо как мы, они не дали бы и волос на его голове повредить»^{253}.

Лорд Кейт был под большим впечатлением от общения с императором и сожалел, что принц-регент не принял Наполеона. «Черт побери этого парня, — сказал адмирал, — да если бы он побеседовал с его королевским высочеством, то через полчаса они стали бы лучшими друзьями во всей Англии»^{254}.

«Нортумберлэнд» отправился в путь вместе с кораблями конвоя. 9 августа Наполеон увидел сквозь облака очертания берегов Франции. Император снял шляпу и замер, как часовой. Он сказал, обращаясь к родине: «Прощай, земля храбрецов! Прощай, Франция! Прощай!»^{255}