Народная история США: с 1492 года до наших дней

21. Картер-Рейган-Буш: двухпартийный консенсус

Уже прошла половина XX в., когда историк Р. Хофстедтер в своей работе «Американская политическая традиция» решил исследовать роль крупнейших национальных лидеров от Т. Джефферсона и Э. Джексона до Г. Гувера и обоих Рузвельтов — республиканцев и демократов, либералов и консерваторов. Хофстедтер пришел к выводу о том, что «широта взглядов, исповедуемых главными игроками в основных политических партиях, всегда была ограничена горизонтами собственности и предпринимательской деятельности… Они относились к экономическим свойствам культуры капитализма, так же как к необходимым качествам человеческого характера… А культура эта имела жестко националистический характер…»

Приближаясь к концу столетия и решив присмотреться к последней четверти века, мы можем заметить ту же ограниченность взглядов, о которой говорил Хофстедтер: свойственную капитализму поддержку огромных состояний, при том что рядом существовала отчаянная бедность; характерную для национализма поддержку войны как средства решения проблем и подготовку к ведению военных действий. Власть переходила от республиканцев к демократам и обратно, но ни одна из партий не проявила способности выйти за пределы такой философии.

После катастрофической войны во Вьетнаме был уотергейтский скандал. В сфере экономики значительная часть населения чувствовала все большую неуверенность в завтрашнем дне, усилились экологические проблемы, набирали обороты культура насилия и распад семьи. Очевидно, что такие ключевые вопросы не могли быть решены без коренных изменений в социально-экономической структуре общества. Но ни один из кандидатов главных политических партий не предлагал таких перемен.

Книга «Американская политическая традиция» сохраняла свою актуальность.

Косвенно, возможно сами того не осознавая, избиратели признавали этот факт и многие из них держались подальше от избирательных участков или принимали участие в выборах без особого энтузиазма. Все чаще они заявляли, пусть только путем неучастия в выборах, о своей отстраненности от политической системы. В 1960 г. в президентских выборах участвовали 63 % граждан, имеющих право голоса. К 1976 г. этот показатель упал до 53 %. По данным опроса, проведенного совместно телеканалом «Си-би-эс ньюс» и газетой «Нью-Йорк таймс», свыше половины респондентов заявили о том, что, по их мнению, государственные чиновники не думают о таких людях, как они. Достаточно характерным является ответ одного водопроводчика: «Президент Соединенных Штатов не собирается решать наши проблемы. Слишком они большие, эти проблемы».

В обществе увеличивалось вызывавшее тревогу несоответствие. В прессе и на телеэкранах на первом плане была предвыборная политика, а деятельность президентов, членов Конгресса и Верховного суда, других официальных лиц преподносились таким образом, будто они и составляют историю страны. Однако во всем этом было нечто искусственное, раздутое, призванное убедить скептически настроенную публику в том, что это и есть главное, что общественности стоит надеяться на вашингтонских политиков, никто из которых не вселял особого вдохновения, поскольку казалось, что за всей этой напыщенностью, риторикой и обещаниями скрывается тот факт, что прежде всего этих людей волнует собственный политический вес.

Дистанция между политикой и народом нашла четкое отражение в культуре. Там, где должна была быть лучшая журналистика, неподконтрольная корпорациям, т. е. на общественном телевидении, интересы общества усматривались с трудом. Широкая публика не привлекалась к участию в ведущем политическом форуме на общественном ТВ — вечерней программе «Час новостей с Макнилом и Лерером». Она могла лишь наблюдать в качестве телезрителя бесконечный парад конгрессменов, сенаторов, правительственных чиновников и всяческих экспертов, приглашавшихся на эти передачи.

На коммерческом радио проявления консенсуса, за исключением программ, содержавших фундаментальную критику, были особенно очевидны. В середине 80-х годов, когда президентом был Рональд Рейган, «доктрина справедливости»[245] Федеральной комиссии по связи, которая предполагала предоставление одинакового времени в эфире выразителям разных взглядов, была отменена. К началу 90-х аудитория радиопрограмм в виде бесед составляла около 20 млн человек, на которых обрушился ежедневный поток тирад со стороны ультраконсервативных «ведущих» ток-шоу, при том что гости левых убеждений на передачи не приглашались.

Граждане, утратившие иллюзии относительно политики и того, что выдавали за интеллектуальные политические беседы, обратили внимание (или позволили обратить свое внимание) на развлекательные жанры, колонки слухов, описания десятков тысяч схем самопомощи. Маргинальные элементы общества стали более жестокими, находя «козлов отпущения» в собственной среде (одни группы малоимущих чернокожих боролись против других) или направляя насилие против представителей других рас, иммигрантов, изображаемых в демоническом облике иностранцев, матерей-одиночек, получающих пособие, мелких правонарушителей (защищая при этом боссов преступного мира).

Были и другие граждане, которые пытались сохранить идеи и идеалы времен 60-х — начала 70-х годов XX в. не только в воспоминаниях, но и в действиях. И в самом деле, по всей стране жили люди, о которых не упоминалось в прессе и которых игнорировали политики, в то время как они энергично занимались общественной деятельностью в тысячах организаций на местном уровне. Эти организации проводили активные кампании в защиту окружающей среды и прав женщин, добивались достойного медицинского обслуживания (в том числе оповещая о кошмарах СПИДа), жилья для бездомных, выступали против увеличения военных расходов.

Такая деятельность не была похожа на то, что происходило в 60-х годах, когда волна протеста против расовой сегрегации и войны стала преобладающей общенациональной силой. Люди предпринимали большие усилия, борясь против бесчувственных политиков и пытаясь привлечь внимание простых американцев, большинство которых мало надеялись как на участие в выборах, так и на выражение протеста.

Период президентства Джимми Картера, приходившийся на 1977–1980 гг., характеризуется попыткой части истеблишмента, представленного в руководстве Демократической партии, воодушевить утративших иллюзии граждан. Однако Картер, несмотря на несколько жестов в сторону чернокожего населения и бедноты, а также рассуждения о «правах человека» за рубежом, оставался в пределах исторически сложившихся политических ограничений американской системы, защищая корпоративные богатства и власть, сохраняя гигантскую военную машину, которая истощала ресурсы нации, и создавая альянсы США с зарубежными режимами-тираниями правого толка.

По-видимому, кандидатура Картера являлась выбором мощной и влиятельной транснациональной группы, известной под названием «Трехсторонняя комиссия». По сведениям журнала «Фар Истерн экономик ревью», — два основателя Комиссии Дэвид Рокфеллер и Збигнев Бжезинский считали, что он — хороший кандидат на президентских выборах 1975 г. с учетом того, что «замученная "Уотергейтом" Республиканская партия была обречена на проигрыш…».

С точки зрения истеблишмента, роль Картера на посту президента должна была сводиться к тому, чтобы остановить стремительно растущее разочарование американского народа в правительстве, экономической системе, гибельных военных авантюрах за рубежом. В ходе избирательной кампании он старался обращаться к разуверившимся и разъяренным. Картер более всего апеллировал к чернокожим, чей бунт в 60-х годах был самым страшным для власти вызовом с момента выступлений профсоюзов и безработных в 30-х годах XX столетия.

Лозунги Картера носили «популистский» характер, т. е. он обращался к тем сегментам общества, которые считали, что находятся в плену у сильных мира сего. Хотя сам кандидат в президенты был миллионером, разбогатевшим на выращивании арахиса, он подавал себя публике как простой фермер. До самого конца поддерживая войну во Вьетнаме, Картер представлялся человеком, якобы симпатизировавшим тогда антивоенно настроенным американцам, а многим повзрослевшим молодым бунтарям 60-х он понравился тем, что обещал урезать военный бюджет.

В широко разрекламированном выступлении перед юристами Картер говорил о том, что является противником использования закона для защиты богатых. Он назначил чернокожую Патрицию Харрис на пост министра жилищного строительства и городского развития, а ветерана негритянского движения за гражданские права Эндрю Янга-младшего — на должность постоянного представителя США при ООН. Программу «молодежных корпусов по местожительству» возглавил бывший в молодости активистом антивоенного движения Сэм Браун.

Однако наиболее важные из произведенных Картером назначений соответствовали тому, что было сказано в докладе Трехсторонней комиссии, подготовленном гарвардским политологом С. Хантингтоном, в котором говорилось, что, какие бы группы населения ни голосовали за избрание кандидата президентом, когда он уже избран, «тогда имеет значение… его способность мобилизовать поддержку со стороны руководителей ключевых институтов…». Интеллектуал-традиционалист времен холодной войны З. Бжезинский стал у Картера помощником по вопросам национальной безопасности. Согласно «Документам Пентагона», назначенный на должность министра обороны Гарольд Браун во время войны во Вьетнаме «предусмотрел устранение практически всех ограничений при осуществлении бомбардировок». Министр энергетики Джеймс Шлесинджер в свою бытность министром обороны в администрации Р. Никсона характеризовался одним из вашингтонских обозревателей как человек, «проявляющий почти миссионерское рвение в попытках повернуть вспять тенденцию к снижению расходов на оборону». Шлесинджер также был ярым сторонником активного развития атомной энергетики.

Другие назначенцы в состав правительства имели прочные корпоративные связи. Вскоре после избрания Дж. Картера на пост президента один обозреватель, специализировавшийся на теме финансов, писал: «До сих пор действия мистера Картера, его комментарии и особенно кабинетные назначения вселяют все больше уверенности в деловое сообщество». Вашингтонский репортер-ветеран Том Уикер отмечал: «Имеется достаточно свидетельств того, что мистер Картер пока делает все, чтобы заслужить доверие со стороны Уолл-стрита».

Президент стал инициатором утонченной политики по отношению к репрессивным режимам. Он использовал представителя при ООНЗ

Э. Янга-младшего для создания в африканских государствах образа США как страны доброй воли и призывал ЮАР смягчить политику касательно черного населения. Мирное разрешение проблем Южной Африки было необходимо по стратегическим причинам; территория этой страны использовалась для размещения радарных систем слежения. Туда также поступали крупные американские инвестиции, и ЮАР являлась важнейшим источником необходимого сырья (особенно алмазов). Соответственно, Соединенные Штаты нуждались там в стабильном правительстве, а продолжавшаяся политика апартеида могла привести к гражданской войне.

Похожий подход, состоявший в сочетании удовлетворения имеющих практическое значение стратегических потребностей и улучшения ситуации в сфере прав человека, использовался и по отношению к другим странам. Но, поскольку основным мотивом была практичность, а не человеколюбие, часто проявлялась тенденция к показным изменениям, как, например, в случае с Чили, где из тюрьмы выпустили нескольких политзаключенных. Когда член палаты представителей Герман Бадильо выдвинул в Конгрессе предложение, в соответствии с которым от представителей Соединенных Штатов во Всемирном банке и в других международных финансовых организациях требовалось голосовать против предоставления займов странам, которые систематически нарушали элементарные права человека, применяли пытки и содержали людей под стражей без суда, Картер направил личные письма каждому конгрессмену с призывом провалить эту поправку. Она была принята палатой представителей в ходе открытого голосования, но отвергнута сенатом.

При президенте Картере Соединенные Штаты продолжали поддерживать по всему миру режимы, которые бросали за решетку инакомыслящих, практиковали пытки и массовые убийства. Это имело место на Филиппинах, в Иране, Никарагуа и Индонезии, где жители Восточного Тимора уничтожались в ходе операций, весьма напоминавших по методам геноцид.

Журнал «Нью рипаблик», казалось бы представлявший либеральный спектр истеблишмента, с одобрением писал о политике Картера: «… американская внешняя политика в ближайшие четыре года, по сути, расширит философские подходы, выработанные… в годы администраций Никсона и Форда. Это отнюдь не негативная перспектива… Преемственность должна иметь место. Она является частью истории…»

Картер хотел предстать в качестве друга антивоенного движения, но, когда весной 1972 г. Р. Никсон велел заминировать порт Хайфон и возобновить бомбардировки Северного Вьетнама, он призвал «обеспечить президенту Никсону опору и поддержку — даже если мы и не согласны с отдельными его решениями». После своего избрания на пост президента Картер отказался предоставить Вьетнаму средства на восстановление, несмотря на тот факт, что территория страны была опустошена американскими бомбардировками. Когда на одной из пресс-конференций ему задали вопрос по этому поводу, президент ответил, что на США не лежат какие-либо особые обязательства, поскольку «уничтожение было взаимным».

Учитывая, что Соединенные Штаты отправили через полмира огромное число бомбардировщиков и 2 млн солдат, а спустя восемь лет крошечная страна потеряла более 1 млн жителей и осталась в руинах, это было поразительное заявление.

Одним из намерений истеблишмента, видимо, было стремление показать войну будущим поколениям в ином свете, чем она представала даже в созданных в недрах министерства обороны «Документах Пентагона», т. е. не как безжалостное нападение на гражданское население во имя стратегических военных и экономических интересов, а как досадную ошибку. Н. Хомский, один из ведущих представителей антивоенно настроенной интеллектуалов периода вьетнамской войны, наблюдая в середине 1978 г. за тем, как история этой войны предстает в основных средствах массовой информации, написал, что СМИ «уничтожают историческую достоверность и заменяют ее на более удобную историю… сводя "уроки" войны к общественно нейтральным категориям: промахам, неосведомленности и расходам».

Совершенно ясно, что администрация Картера старалась положить конец разочарованию американского народа после войны во Вьетнаме, пытаясь проводить более приемлемый и менее агрессивный внешнеполитический курс. Отсюда — упор на «права человека», давление на ЮАР и Чили в целях смягчения их внутренней политики. Но при более пристальном рассмотрении эти либеральные внешнеполитические меры были призваны сохранить в неизменном виде мощь Вооруженных сил США и американского бизнеса и их влияние на другие страны мира.

Возобновление переговоров о судьбе Панамского канала с крошечной центральноамериканской республикой Панамой — наглядный тому пример. Канал экономил американским компаниям до 1,5 млрд долл. в год на доставке товаров, США ежегодно собирали пошлину за проход по нему в размере 150 млн долл. (из которых правительство Панамы получало 2,3 млн долл.), имея в зоне канала 14 военных баз.

В 1903 г. Соединенные Штаты спланировали революцию в Колумбии, создали в Центральной Америке небольшую республику Панаму и навязали ей договор, который предоставлял США право иметь в районе военные базы, контролировать Панамский канал и «навечно» обладать суверенитетом над зоной канала. В 1977 г. администрация Картера, реагируя на антиамериканские настроения в этой стране, решила пересмотреть условия договора. «Нью-Йорк таймс» писала о канале откровенно: «Мы украли его, а затем изъяли из учебников по истории улики, свидетельствующие о преступлении».

К 1977 г. Панамский канал утратил военное значение. Через него не могли проходить крупнотоннажные танкеры или авианосцы. Этот фактор, а также антиамериканские бунты в Панаме заставили администрацию Картера, несмотря на возражения консерваторов, вести переговоры о заключении нового договора, в котором предусматривалось постепенное закрытие военных баз США (их можно было с легкостью перенести в соседние районы). Через некоторое время канал должен был стать собственностью Панамы. В договоре также содержались нечеткие положения, которые можно было бы при определенных обстоятельствах рассматривать как основания для американской интервенции.

Какова бы ни была искушенность Картера во внешней политике, в этой сфере в конце 60-х и в течение 70-х годов существовал ряд важнейших факторов. Американские компании активно действовали по всему миру в невиданных ранее масштабах. К началу 70-х годов насчитывалось около 300 корпораций, в том числе 7 крупнейших банков, которые получали 40 % чистой прибыли за пределами Соединенных Штатов. Формально их называли «транснациональными», но на деле 98 % высшего руководства составляли американцы. В качестве отдельно стоящей группы данные компании представляли собой третью по масштабу экономику в мире, после США и Советского Союза.

В течение долгого времени отношения этих глобальных корпораций с бедными странами строились на основе эксплуатации последних, что следует из статистических данных министерства торговли США. При том что в 1950–1965 гг. американские корпорации в Европе инвестировали 8,1 млрд долл., получив 5,5 млрд долл. прибыли, в Латинской Америке при объеме инвестиций 3,8 млрд долл. прибыли составили 11,2 млрд долл., а в Африке при инвестициях размером 5,2 млрд долл. совокупная прибыль исчислялась 14,3 млрд долл.

Имела место классическая для империализма ситуация, когда страны, обладавшие природными богатствами, становились жертвами более мощных держав, чья сила проистекала из этих захваченных ресурсов. Американские корпорации на сто процентов зависели от поставок из бедных государств алмазов, кофе, платины, ртути, каучука и кобальта. Они получали из-за рубежа 98 % марганца, 90 % хрома и алюминия. При этом от 20 до 40 % импорта определенных видов сырья (платины, ртути, кобальта, хрома, марганца) приходилось на Африку.

Другой неизменной частью американской внешней политики, вне зависимости от того, занимали Белый дом демократы или республиканцы, было обучение иностранных военных. Сухопутные силы США содержали в зоне Панамского канала школу «Америкас», которую окончили тысячи военачальников из стран Латинской Америки. К примеру, шесть выпускников были членами чилийской военной хунты, свергнувшей в 1973 г. избранное на свободных выборах правительство Альенде. Американский начальник школы сообщил репортеру: «Мы сохраняем связь с нашими выпускниками, а они имеют контакты с нами».

Однако Соединенные Штаты культивировали репутацию страны, которая щедро делится своими богатствами. США регулярно оказывали помощь жертвам стихийных бедствий. Однако эта помощь часто зависела от политической лояльности. Во время шестилетней засухи в западных районах Африки от голода погибли 100 тыс. человек. В докладе, подготовленном Фондом Карнеги, говорилось, что Агентство международного развития США (ЭЙД)[246] неэффективно и нерадиво помогало кочевникам Сахеля[247] в Западной Африке — региона, охватывающего территории шести государств. Реакция ведомства на доклад сводилась к тому, что у этих стран «нет тесных исторических, экономических или политических связей с Соединенными Штатами».

В начале 1975 г. в прессе прошло следующее сообщение из Вашингтона: «Госсекретарь Генри Киссинджер официально объявил о начале политики избирательного сокращения американской помощи тем государствам, которые выступали против США во время голосования в ООН. В некоторых случаях сокращения поставок касаются продуктов питания и гуманитарной помощи».

Подавляющая часть поддержки носила откровенно военный характер. К 1975 г. США экспортировали вооружения на сумму 9,5 млрд долл. Картер обещал покончить с продажей оружия репрессивным режимам, но, когда его администрация пришла к власти, большая часть этой торговли сохранилась.

Военные продолжали поглощать огромную долю национального бюджета. В ходе избирательной кампании Джимми Картер заявил Комитету Демократической партии по разработке предвыборной платформы: «Мы можем сократить нынешние расходы на оборону на 5–7 млрд долл. в год, не нанеся ущерба обороноспособности нашей страны или обязательствам, данным нашим союзникам». Но в первом же представленном им бюджете содержалось не сокращение, а увеличение военных расходов на 10 млрд долл. Президент выдвинул предложение, чтобы США потратили в течение следующих пять лет 1 трлн долл. на оборону. И это после того, как администрация объявила о том, что министерство сельского хозяйства сэкономит 25 млн в год, прекратив бесплатную раздачу второй порции молока 1,4 млн детей из нуждающихся семей, которые бесплатно питались в школе.

Если деятельность Картера заключалась в том, чтобы восстановить доверие к системе, то в деле решения экономических проблем народа он потерпел наибольший провал. Цены на продукты питания и товары первой необходимости продолжали расти быстрее, чем заработная плата. Безработица, по официальным данным, держалась на уровне 6–8 %; по неофициальным сведениям, этот уровень был выше. Среди некоторых основных категорий населения, в том числе молодежи, и особенно среди чернокожей молодежи, уровень безработицы составлял 20–30 %.

Вскоре стало очевидно, что черные американцы, т. е. та группа населения, которая оказала наибольшую поддержку в избрании Картера президентом, жестоко разочарована его политикой. Так, он выступал против оказания федеральной помощи малоимущим женщинам, которым был необходим аборт. Когда Картеру было сказано, что такая позиция несправедлива, потому что богатые американки легко могут сделать подобную операцию, президент ответил: «Ну, как вы знаете, в жизни много несправедливости, много того, что состоятельные люди могут себе позволить, а бедные — нет».

Картеровский «популизм» не проглядывался и во взаимоотношениях его администрации с нефтегазовыми кругами. В «энергетический план» президента входило намерение прекратить практику регулирования потребительских цен на природный газ. Крупнейшим производителем этого вида топлива была корпорация «Экссон», самые большие пакеты акций в которой принадлежали семейству Рокфеллер.

В начале президентского срока Картера Федеральная администрация по энергетике обнаружила, что корпорация «Галф ойл» завысила свои расходы на приобретение сырой нефти у зарубежных филиалов на 79,1 млн долл. Затем нефть по этим ложным ценам поступила к потребителям. Летом 1978 г. администрация объявила о достижении «компромисса» с «Галф ойл», по которому корпорация согласилась вернуть 42,2 млн долл. При этом корпорация проинформировала своих акционеров, что «платежи не повлияют на доходы, поскольку за предыдущие годы накоплен адекватный запас».

Адвокат министерства энергетики, который занимался выработкой компромисса с «Галф ойл», заявил, что последний достигнут во избежание продолжительного и дорогостоящего судебного иска. Но стоил бы этот иск 36,9 млн долл., «забытых» в результате достижения компромисса? Интересно, а грабителя банка правительство тоже бы согласилось не сажать в тюрьму в обмен на возврат половины награбленного? Решение этого вопроса стало прекрасным примером того, о чем Картер сказал на встрече с юристами во время избирательной кампании, а сказал он, что закон — на стороне богачей.

Политика президента, равно как и политика предыдущих администраций, будь они консервативными или либеральными, не влияла на основы несправедливого распределения национального богатства. По данным американского экономиста Эндрю Зимбалиста, выступившего в 1977 г. со статьей во [французском ежемесячнике] «Монд дипломатик», 10 % американцев, составлявших верхушку общества, получали доходы, в 30 раз превышавшие доходы 10 % самых бедных жителей страны; 1 % населения обладал 33 % богатств. В руках 5 % самых состоятельных граждан было сконцентрировано 83 % корпоративных ценных бумаг. Согласно статистическим данным Налогового управления США за 1974 г., на сотню крупнейших корпораций (несмотря на то, что прогрессивный подоходный налог заставлял людей считать, будто самые богатые платили по крайней мере половину всех налогов) приходилось в среднем 26,9 % налоговых отчислений, а на ведущие нефтяные компании — 5,8 %.

В действительности 244 человека, получавших доходы свыше 200 тыс. долл. в год, вообще не платили налогов.

В 1979 г., пока Джимми Картер невнятно предлагал пособия для бедняков, а Конгресс вполне отчетливо отвергал эти предложения, директор вашингтонского Фонда защиты детей чернокожая американка Мэриан Райт Эделман указала на некоторые факты. Каждый седьмой американский ребенок (всего 10 млн человек) не имел регулярного источника получения первой медицинской помощи. Каждый третий ребенок в возрасте до 17 лет (всего 18 млн человек) никогда не был на приеме у стоматолога. В своей статье в газете «Нью-Йорк таймс», расположенной на полосе, посвященной насущным проблем общества, М. Эделман писала:

Картер одобрил налоговые «реформы», от которых выиграли прежде всего корпорации. Экономист Роберт Лекачмен, писавший для журнала «Нейшн», отметил резкое возрастание прибылей последних (на 44 %) в четвертом квартале 1978 г. по сравнению с тем же периодом предыдущего года. Он заявил: «Возможно, самый возмутительный свой поступок президент совершил в прошлом ноябре, когда подписал закон, сокращавший налоги на 18 млрд долл., поскольку львиная доля этих льгот приходится на состоятельных людей и корпорации».

В 1979 г., пока неимущие переживали сокращение расходов на их поддержку, зарплата председателя правления компании «Экссон» была повышена до суммы 830 тыс. долл. в год, а годовая зарплата председателя правления «Мобил ойл» — до суммы свыше 1 млн долл. В том же 1979 г., когда чистая прибыль «Экссон» выросла на 56 %, достигнув более чем 4 млрд долл., обанкротились 3 тыс. небольших автозаправочных станций, принадлежавших независимым владельцам.

Картер предпринял некоторые попытки сохранить социальные программы, но его усилия были сведены на нет громадными военными бюджетами. По-видимому, эти средства предназначались на защиту от СССР. Но, когда в 1979 г. Советский Союз оккупировал Афганистан, президент отреагировал лишь символическими мерами, вроде восстановления призыва в вооруженные силы[248] или бойкота Олимпийских игр 1980 г., проходивших в Москве.

С другой стороны, американское оружие использовалось для поддержки диктаторских режимов, которые вели борьбу с левыми повстанцами. В докладе администрации Картера, представленном в Конгресс в 1977 г., было прямо сказано, что «ряд стран с прискорбным перечнем нарушений в сфере прав человека, являются государствами, где у нас есть важные интересы в сфере национальной безопасности и внешней политики».

Так, весной 1980 г. президент запросил Конгресс о выделении 5,7 млн долл. в форме кредитов военной хунте, подавлявшей восстание крестьян в Сальвадоре. На Филиппинах после прошедших в 1978 г. выборов в Национальную ассамблею президент Фердинанд Маркос отправил за решетку 10 из 21 кандидата проигравшей оппозиции; многие заключенные подвергались пыткам, было убито множество мирных жителей. Однако Джимми Картер призвал Конгресс в течение следующих пяти лет предоставить Маркосу военную помощь в размере 300 млн долл.

Десятилетиями США содействовали сохранению диктатуры Сомосы в Никарагуа. Неправильно истолковывая элементарную слабость этого режима и популярность антисомосовской революции, администрация Картера продолжала поддержку Сомосы вплоть до падения режима в 1979 г.

К концу 1978 г. кульминацией многолетнего недовольства диктатурой шаха в Иране стали массовые демонстрации. Восьмого сентября 1978 г. войска расстреляли сотни демонстрантов. На следующий день, согласно сообщению информационного агентства ЮПИ из Тегерана, Картер подтвердил правителю свою поддержку:

Тринадцатого декабря 1978 г. Николас Гейдж сообщал в своем репортаже для «Нью-Йорк таймс»:

В начале 1979 г., когда кризис в Иране переходил в активную фазу, бывший главный аналитик ЦРУ по этой стране сообщил корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Сеймуру Хершу, что «он и его коллеги знали о пытках иранских диссидентов, практиковавшихся САВАК — иранской тайной полицией, созданной шахом в конце 50-х годов при помощи ЦРУ». Более того, он рассказал журналисту, что один из старших чинов Центрального разведывательного управления участвовал в инструктаже коллег из САВАК по проведению пыток.

Произошла поддержанная народом, носившая массовый характер революция, и шах бежал из страны. Позднее администрация Картера приняла его в Соединенных Штатах, предположительно для лечения, и антиамериканские настроения революционных масс достигли пика. Четвертого ноября 1979 г. Посольство США в Тегеране было захвачено студентами-активистами, которые удерживали 52 сотрудника посольства в заложниках, требуя возвращения шаха в Иран, для того чтобы он понес наказание.

В течение следующих 14 месяцев, пока заложники находились на территории посольства, эта проблема занимала в США первое место в ряду зарубежных новостей и породила мощные националистические настроения. Когда Картер приказал Службе иммиграции и натурализации начать процедуру депортации иранских студентов, имевших просроченные визы, в «Нью-Йорк таймс» появилось осторожное, но однозначное одобрение этих действий. Политики и пресса впали в истерию. Американскую девушку иранского происхождения, которая должна была выступить на школьном выпускном вечере с речью, убрали из программы мероприятия. Наклейка «Разбомбим Иран» появилась на бамперах автомобилей по всей стране.

Редкому журналисту хватало смелости заявить, как, например, это сделал Алан Ричмен из газеты «Бостон глоб», когда 52 заложника были выпущены на свободу и остались вроде бы целыми и невредимыми, что в американской реакции на данное и другие нарушения прав человека была некая диспропорция. Журналист писал: «Там было 52 человека — такую цифру легко понять. Это не то, что 15 тыс. ни в чем неповинных людей, исчезнувших в Аргентине… Они [американские заложники] говорили на одном с нами языке. А вот в Гватемале в прошлом году было убито 3 тыс. человек, которые на нем не говорили».

Заложники находились еще в плену, когда Джимми Картер столкнулся с Рональдом Рейганом в ходе избирательной кампании 1980 г. Этот факт, а также экономические невзгоды, которые многие чувствовали на себе, в большой степени способствовали поражению Картера на выборах.

Победа Рейгана, за которой восемь лет спустя последовало избрание президентом Джорджа Буша-старшего, означала, что другая половина истеблишмента, не обладавшая и долей довольно слабого либерализма картеровской администрации, будет отныне отвечать за положение дел. Политика станет еще грубее и будет заключаться в урезании пособий бедноты, ослаблении налогового бремени богачей, увеличении военного бюджета, привлечении консервативно настроенных судей для работы в федеральной судебной системе, активной деятельности по подавлению революционных движений в странах Карибского бассейна.

Двенадцать лет президентства Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего превратили федеральную судебную систему, которая и так никогда не выходила за умеренно либеральные рамки, в преимущественно консервативный институт. К осени 1991 г. Рейган и Буш заполнили своими кандидатами более половины из 837 вакансий федеральных судей, а также назначили достаточное число судей с правоконсервативными взглядами, чтобы преобразовать Верховный суд.

В 70-х годах, когда такие судьи-либералы, как Уильям Бреннан и Тёргуд Маршалл, занимали ведущие позиции, Суд признал неконституционность смертной казни, поддержал (в решении по делу «Роу против Уэйда») право женщин на аборт, интерпретировал законодательство о гражданских правах таким образом, чтобы проблемам чернокожих и женщин уделялось первостепенное значение в целях компенсации за дискриминацию в прошлом (речь идет о программах утвердительных мер[249]).

Уильям Ренквист, ставший членом Верховного суда по назначению президента Р. Никсона, при Р. Рейгане занял должность его председателя. В эпоху Рейгана — Буша-старшего Суд под председательством этого человека принял целый ряд постановлений, ослабивших решение по делу «Роу против Уэйда», восстановил смертную казнь, урезал права задержанных по сравнению с полномочиями полиции, запретил врачам в клиниках планирования семьи, получающих федеральную помощь, предоставлять женщинам информацию об абортах, а также заявил, что неимущих можно заставить платить за государственное образование (право на образование, по мнению Суда, не являлось «основополагающим»).

Судьи У. Бреннан и Т. Маршалл были последними либералами в составе Верховного суда. Больные старики, они, хотя и не желали сдаваться, ушли в отставку. Финальным актом создания консервативного Суда стало назначение Дж. Бушем-старшим человека на место судьи Маршалла. Президент остановил свой выбор на чернокожем консерваторе Кларенсе Томасе. Несмотря на полные драматизма показания бывшей коллеги, молодого профессора права афроамериканки Аниты Хилл, обвинившей Томаса в сексуальных домогательствах, предложенная кандидатура была одобрена сенатом, и чаша весов в Верховном суде еще больше склонилась вправо.

В условиях назначения консерваторов на федеральные судейские посты и чиновников, благожелательно настроенных по отношению к представителям бизнеса, в НУТО решения судов и заключения этого ведомства ослабляли рабочее движение, и так испытывавшее трудности в связи с промышленным спадом. Бастующие работники оказывались лишены юридической защиты. Одной из первых акций администрации Рейгана было массовое увольнение участников забастовки авиадиспетчеров[250]. Это стало предупреждением тем, кто решит бастовать в будущем, и одновременно признаком слабости рабочего движения, которое в 30 — 40-х годах являлось мощной силой.

В годы правления Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего корпоративная Америка стала главным бенефициарием. В 60-70-х годах в стране появилось крупное экологическое движение, созданное теми, кто пришел в ужас от загрязнения воздуха, морей и рек, а также от ежегодной смерти тысяч людей, связанной с условиями их работы. После того, как в результате взрыва на шахте в штате Западная Виргиния в ноябре 1968 г. погибли 78 горняков, шахтерский район охватили яростные акции протеста, и в следующем году Конгресс принял Закон о технике безопасности и охране труда на угольных шахтах. Министр труда в администрации Никсона высказался о «новой национальной страсти — страсти к улучшению состояния окружающей среды».

В 1970 г., уступая настойчивым требованиям со стороны профсоюзного движения и организаций потребителей и одновременно усматривая в этом возможность заручиться поддержкой со стороны избирателей-рабочих, Р. Никсон подписал Закон о технике безопасности и охране труда на производстве. Это был важный законодательный акт, установивший всеобщее право на безопасные и здоровые условия труда и создавший механизмы контроля за соблюдением этих условий. Вспоминая об этом годы спустя, Герберт Стайн, который во времена Никсона был председателем Экономического совета при президенте, сокрушался, что «разрушительная сила природоохранного законодательства оказалась неподконтрольной администрации Никсона».

Когда Джимми Картер, придя в Белый дом, поддержал программу Управления охраны труда, он также стремился угодить деловому сообществу. Назначенная им на пост руководителя этого ведомства Юла Бингем боролась за строгое исполнение принятого Закона и периодически добивалась успехов. Однако, поскольку американская экономика стала испытывать затруднения, проявлявшиеся в росте цен на нефть, инфляции и увеличении числа безработных, президент начинал все больше беспокоиться о тех сложностях, которые Закон создал для бизнеса. Он превратился в сторонника отмены излишних правил, регулировавших работу корпораций, с тем чтобы дать им больше свободы, даже если при этом будет нанесен ущерб рабочим и потребителям. Природоохранное законодательство все в большей мере становилось жертвой анализа «издержек и прибыли», при котором защита здоровья и безопасности граждан отходили на второй план по отношению к расходам, которые для достижения этих целей должен был понести бизнес.

При президентах Р. Рейгане и Дж. Буше-старшем эта забота об «экономике», как корректно называли прибыли корпораций, преобладала над любыми заботами об интересах трудящихся или потребителей. Первый предложил заменить строгий контроль за соблюдением природоохранного законодательства «добровольным» подходом, предоставляющим предпринимателям возможность самостоятельно определять, что и как делать. Главой Управления охраны труда назначили бизнесмена, враждебно относившегося к самим задачам этого федерального ведомства. Одним из первых предпринятых им действий было указание уничтожить 100 тыс. правительственных брошюр, в которых рассказывалось о вреде хлопковой пыли для здоровья рабочих-текстильщиков.

Политолог У. Гровер в работе «Президент в роли пленника», давая оценку политике администраций Дж. Картера и Р. Рейгана в области охраны окружающей среды в рамках осуществленной этим исследователем глубокой «структурной критики» деятельности обоих президентов, пришел к такому выводу:

Дж. Буш-старший заявлял о себе как о «президенте, защищающем окружающую среду», и с гордостью напоминал о том, что подписал в 1990 г. Закон о чистом воздухе[251]. Однако спустя два года после принятия Закон был серьезно ослаблен новым правилом Агентства по охране окружающей среды, которое позволяло производителям увеличить вредные выбросы в атмосферу на 245 тонн в год.

Более того, на контроль за выполнением Закона выделялось мало средств. Согласно докладу упомянутого Агентства, в 1971–1985 гг. загрязненная питьевая вода стала причиной заболеваний у более чем 100 тыс. человек. Однако в первый год пребывания Дж. Буша-старшего у власти, при том что это ведомство получило 80 тыс. жалоб на качество питьевой воды, только по одной из каждых ста было проведено расследование. По данным частной экологической организации «Национальный совет по защите природных ресурсов», в 1991–1992 гг. было зафиксировано 250 тыс. нарушений Закона о безопасной питьевой воде, принятого еще во время президентства Р. Никсона.

Вскоре после того как Дж. Буш-старший занял кабинет в Белом доме, один ученый из правительственного ведомства подготовил доклад для Комитета Конгресса об опасном воздействии промышленного применения угля и других видов ископаемого топлива, вызывающем так называемое «глобальное потепление» и истощение защитного озонового слоя Земли. Несмотря на возражения этого специалиста, Белый дом изменил текст доклада, сведя к минимуму упоминания о существовавшей угрозе (газета «Бостон глоб» писала об этом 29 октября 1990 г.). Похоже, что обеспокоенность бизнеса по поводу чрезмерного регулирования опять взяла верх над интересами общественности.

Всемирный экологический кризис становился настолько очевидно опасным, что Папа Римский Иоанн Павел II почувствовал необходимость упрекнуть богатых людей в промышленно развитых странах за создание этого кризиса: «Существующая сегодня острая угроза экологической катастрофы учит нас тому, до какой степени жадность и эгоизм, как индивидуальные, так и коллективные, противоречат мирозданию».

На международных конференциях, посвященных предотвращению глобального потепления, Европейское сообщество и Япония предложили установить конкретные уровни и графики осуществления выбросов двуокиси углерода, в которых лидировали Соединенные Штаты. Однако, как писала «Нью-Йорк таймс» летом 1991 г., «администрация Буша боится, что… это нанесет в краткосрочном плане ущерб национальной экономике, не продемонстрировав долгосрочные благоприятные последствия для климата». Мнение научного сообщества насчет долгосрочных благоприятных результатов являлось вполне однозначным, однако это было не так важно, как «экономика», т. е. потребности корпораций.

К концу 80-х годов появились убедительные доказательства того, что возобновляемые источники (вода, ветер, солнце) могут вырабатывать больше полезной энергии, чем опасные и дорогостоящие атомные электростанции, производившие радиоактивные отходы, от которых непросто было избавиться. Однако администрации Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего провели серьезные сокращения (при Рейгане они составили 90 %) расходов на исследования возможностей применения возобновляемых источников энергии.

В июне 1992 г. более ста стран приняли участие во Всемирном саммите по проблемам окружающей среды в Бразилии. Статистика показывала, что вооруженные силы разных государств отвечали за две трети выбросов газа, который истощал озоновый слой. Однако, когда на этой встрече было предложено внести в повестку дня обсуждение вопроса о воздействии военных на деградацию окружающей среды, делегация Соединенных Штатов возразила, и предложение отклонили.

И в самом деле, сохранение гигантской военной машины и поддержание уровней прибыли нефтяных компаний, похоже, являлись двойной целью администраций Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего. Вскоре после того как Рейган стал президентом, 23 руководителя нефтяных корпораций пожертвовали 270 тыс. долл. на ремонт жилых помещений Белого дома. Информационное агентство Ассошиэйтед Пресс сообщало:

При наращивании военных расходов (за первые четыре года нахождения у власти Р. Рейгана они составили свыше 1 трлн долл.) президент пытался расплатиться за них путем сокращения пособий малоимущим. В 1984 г. урезание социальных программ составило 140 млрд долл., а увеличение расходов на «оборону» в этот же период — 181 млрд долл. Рейган также предложил уменьшить налоги на 190 млрд долл. (большая часть этих сокращений была выгодна богатым).

Несмотря на снижение налогов и увеличение военных расходов, президент настаивал на том, что сможет сбалансировать бюджет, поскольку сокращение налогов стимулирует экономический рост и это приведет к увеличению нового годового дохода. Лауреат Нобелевской премии экономист Василий Леонтьев сухо заметил: «Вряд ли это произойдет. Фактически, я лично готов поручиться, что этого не случится».

И в самом деле, статистические данные министерства торговли показывали, что в периоды, когда снижалось налоговое бремя на корпорации (1973–1975, 1979–1982), не наблюдалось никакого роста капиталовложений, а, даже наоборот, происходило существенное уменьшение объемов инвестиций. Самый большой рост капиталовложений имел место в 1975–1979 гг., когда налоги на корпорации были немного выше, чем в предыдущие пять лет.

Последствия принятых при Рейгане сокращений бюджетных расходов на гуманитарные цели были глубокими. Например, 350 тыс. человек лишились пособий для нетрудоспособных, предоставлявшихся программами социального страхования. Один человек, получивший травму на нефтяном месторождении, был вынужден вернуться на работу, поскольку федеральные власти отменили заключения корпоративного врача и инспектора штата о том, что он не может трудиться. Когда этот человек скончался, федеральные чиновники заявили: «У нас возникла проблема с общественностью». Герою войны во Вьетнаме Рою Бенавидесу, который получил из рук Рейгана Почетную медаль Конгресса, чиновники от социального страхования заявили, что осколки, оставшиеся у него в сердце, обеих руках и ноге, не мешают ему трудиться. Выступая перед одним из Комитетов Конгресса, Бенавидес осудил президента.

Во времена Рейгана выросла безработица. В 1982 г. без работы в течение всего года или его части были 30 млн человек. Одним из результатов такой ситуации стало то, что свыше 16 млн американцев потеряли медицинское страхование, которое часто связно с трудоустройством. В штате Мичиган, где уровень безработицы являлся самым высоким в стране, с 1981 г. начала расти детская смертность.

В соответствии с новыми требованиями были отменены бесплатные завтраки для более чем 1 млн детей из малоимущих семей, которые зависели от школьного питания, поскольку оно составляло половину дневного рациона ребенка. Миллионы детей пополнили категорию официально «малоимущих» и вскоре четверть маленьких американцев — 12 млн человек — оказались за чертой бедности. В некоторых районах Детройта треть младенцев умирала в возрасте до 1 года, и «Нью-Йорк таймс» писала: «С учетом того, что происходит в Америке с голодающими, эта администрация только позорит себя».

Объектом нападок стала система социального вспомоществования: поддержка одиноких матерей по программе «Помощь семьям с детьми-иждивенцами», продовольственные талоны, медицинская помощь малоимущим по программе «Медикейд». Для большинства людей, которым помогали в рамках этой системы (пособия варьировались в разных штатах), это означало потерю 500–700 долл. в месяц, что заставляло их существовать на примерно 900 долл., т. е. на уровне гораздо ниже официального порога бедности. Чернокожие дети имели в 4 раза больше шансов жить на деньги от социального вспомоществования, чем их белые сверстники.

В начале правления администрации Рейгана, отвечая на аргумент о том, будто в правительственной помощи нет нужды, а частное предприятие может позаботиться о бедных, мать двоих детей написала письмо в местную газету:

Демократы нередко соглашались с республиканцами в вопросах сокращения программ социального вспомоществования. По-видимому, это делалось для того, чтобы заручиться политической поддержкой со стороны представителей среднего класса, которые считали, что их налоги уходят на помощь матерям-подросткам и людям, которые слишком ленивы, чтобы работать. О том, что указанные программы забирали лишь крохотную часть налогов, в то время как военные расходы поглощали значительный их кусок, большая часть общественности не знала, а пресса и политики не стремились информировать ее об этом. Однако отношение общества к социальному вспомоществованию отличалось от подхода к этому вопросу двух основных партий. Похоже, постоянные нападки на социальную помощь со стороны политиков, о которых бесконечно рассказывали пресса и телевидение, не преуспели в уничтожении той щедрости, которая свойственна большинству американцев.

Проведенный в начале 1992 г. опрос «Нью-Йорк таймс» и «Си-би-эс ньюс» показал, что отношение к социальным программам менялось в зависимости от того, какова была постановка вопроса. При использовании термина «социальное вспомоществование» 44 % респондентов говорили, что затраты на него слишком велики (при этом 50 % утверждали, что тратится ровно столько средств, сколько необходимо, или слишком мало). Но когда ставился вопрос о «помощи неимущим», избыточными такие расходы считали только 13 % опрошенных, а 64 % полагали, что они слишком малы.

Сказанное позволяет предположить, что обе партии пытались создать настрой, при котором принижалось значение помощи нуждающимся людям, постоянно используя термин «социальное вспомоществование» с уничижительным оттенком, а затем утверждая, что они действуют, опираясь на общественное мнение. Демократы, равно как и республиканцы, были тесно связаны с процветающими корпорациями. В 1990 г. политический обозреватель-республиканец Кевин Филлипс писал, что Демократическая партия «является второй в истории партией, характеризующейся энтузиазмом по отношению к капитализму».

Он указал, что политика, проводившаяся республиканскими администрациями Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего, была наиболее выгодна для сверхбогатых: «При Рейгане в большей степени, чем кто бы то ни было еще, процветали очень состоятельные люди… Восьмидесятые были временем триумфа американской верхушки… годами политического господства богачей, прославления капитализма, свободного рынка и финансов».

Когда действия правительства обогащали состоятельных людей, это не называлось социальным вспомоществованием. Предпринимавшиеся шаги не столь бросались в глаза, как выдача ежемесячных чеков неимущим; обычно правительственные меры принимали форму щедрых изменений в налоговой системе.

Два журналиста газеты «Филадельфия инквайрер» — Д. Барлетт и Дж. Стил в своей работе «Америка: кто на самом деле платит налоги?» проследили путь, проходя по которому ставки налогообложения самых богатых постоянно понижались. Не республиканцы, а именно демократы — администрации Дж. Ф. Кеннеди и Л. Джонсона — под прикрытием «налоговой реформы» впервые снизили принятую в период Второй мировой налоговую ставку в размере 91 % на доходы свыше 400 тыс. долл. в год до 70 %. Когда президентом был Дж. Картер, демократы и республиканцы в Конгрессе объединились, чтобы предоставить еще большие налоговые послабления богачами (несмотря на его возражения).

Администрация Рейгана при поддержке демократов в Конгрессе понизила ставку налога на доходы самых состоятельных людей до 50 %, а в 1986 г. коалиция республиканцев и демократов инициировала еще одну «налоговую реформу», т. е. законопроект, по которому потолок налоговой ставки составил 28 %. Барлетт и Стил отмечали, что и школьный учитель, и работник фабрики, и миллиардер теперь могли платить налог по ставке 28 %. Идея «прогрессивного» налогообложения, при котором богатые платили по более высокой ставке, чем все остальные, практически умерла.

В результате принятия в 1978–1990 гг. всех законопроектов о налогах состояние лиц, входивших в список самых богатых американцев «Форбс-400», который составлялся журналом «Форбс мэгэзин» (рекламирующим себя как «инструмент капиталиста»), утроилось. Годовой доход государства терял около 70 млрд долл., и за эти 13 лет 1 % самых состоятельных граждан страны увеличил свои богатства на 1 трлн долл.

У. Грайдер в своей замечательной книге «Кто скажет народу? Предательство американской демократии» отмечал:

В последние десятилетия XX в. не только подоходный налог стал менее прогрессивным; налог на социальное страхование стал более регрессивным. То есть постоянно росли отчисления от зарплат малоимущих и представителей среднего класса, но, когда годовой заработок достигал 42 тыс. долл., размер налоговых вычетов больше не увеличивался. К началу 90-х годов семья, зарабатывавшая в среднем 37,8 тыс. долл. в год, платила с этой суммы 7,65 % в виде налогов на социальное страхование. Семья же с доходом 378 тыс. долл., т. е. в 10 раз больше, отчисляла 1,46 % доходов.

Результатом повышения уровня налоговых отчислений с заработной платы стало то, что три четверти всех наемных работников с каждым годом платили государству больше через налоги на социальное страхование, а не через подоходный налог. Как ни постыдно для Демократической партии, которая, казалось бы, была партией рабочего класса, эти повышения налогов на заработную плату стали происходить в период администрации Джимми Картера.

В условиях двухпартийной системы, если обе партии игнорируют общественное мнение, избирателям не к кому обратиться за поддержкой. В вопросах налогообложения было ясно, что американцы стремились к установлению действительно прогрессивной шкалы. У. Грайдер напоминает, что вскоре после окончания Второй мировой войны, когда ставки налогов на доходы самых богатых поднялись до 90 %, опрос, проведенный Институтом Гэллапа, показал, что 85 % граждан считали федеральный налоговый кодекс «справедливым». Но к 1984 г., когда демократы и республиканцы уже провели в жизнь все эти налоговые «реформы», опрос общественного мнения, проведенный Налоговой службой США, выявил, что 80 % респондентов были согласны со следующим утверждением: «Существующая налоговая система благоприятствует богатым и несправедлива по отношению к обычным работающим мужчинам и женщинам».

К концу президентства Р. Рейгана в Соединенных Штатах существенно расширилась пропасть между богатыми и бедными. Если в 1980 г. руководители корпораций получали в 40 раз больше заводского рабочего, то к 1989 г. этот разрыв увеличился до 93 раз. За 12 лет (с 1977 по 1989 г.) доходы до выплаты налогов у 1 % самых состоятельных американцев выросли на 77 %; в то же время самые малоимущие — две пятых жителей страны — никак не увеличили свои доходы, — напротив, они немного уменьшились.

Из-за благоприятных для состоятельных людей изменений в структуре налогообложения, в 80-х годах 1 % самых богатых граждан увеличили на 87 % размер своего дохода после уплаты налогов. В то же время доход после уплаты налогов у наименее обеспеченных четырех пятых населения то опускался на 5 % (до самого низкого уровня), то поднимался, но не более чем на 8,6 %.

При том что низы общества в целом почувствовали ухудшение своего положения, особенно тяжело это отразилось на чернокожих, испаноязычных, женщинах и молодежи. Обнищание групп населения с низкими доходами, которое происходило в годы правления Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего, более всего коснулось семей черных американцев, у которых изначально не хватало ресурсов и которым на работе приходилось сталкиваться с расовой дискриминацией. Победы движения за гражданские права приоткрыли возможности для некоторых афроамериканцев, но большинство осталось на задворках общества.

В конце 80-х годов по меньшей мере треть негритянских семей оказалась за официальной чертой бедности, а безработица среди чернокожих, похоже, зафиксировалась на уровне, в 2,5 раза превышающем уровень безработицы среди белых. Этот показатель среди черной молодежи составлял от 30 до 40 %. Средняя продолжительность жизни афроамериканцев была по крайней мере на 10 лет меньше, чем белых. В Детройте, Вашингтоне и Балтиморе уровень детской смертности среди чернокожих превосходил аналогичный показатель в таких странах, как Ямайка или Коста-Рика.

Следствием бедности были разрушенные семьи, домашнее насилие, уличная преступность и наркотики. В Вашингтоне, где негритянская беднота сконцентрировалась всего лишь в нескольких минутах ходьбы от мраморных зданий федерального правительства, 42 % чернокожей молодежи в возрасте от 18 до 35 лет или находились в тюрьме, или имели статус условно-досрочно освобожденных либо осужденных условно. Уровень преступности среди черного населения, который следовало воспринимать как кричащее требование борьбы с бедностью, использовался политиками, призывавшими строить больше тюрем.

После принятия в 1954 г. решения Верховного суда США по делу «Браун против совета по образованию» начался процесс десегрегации школ.

Однако бедность удерживала чернокожих детей в гетто, и многие школы страны оставались разделенными по признакам расовой и классовой принадлежности. Решения Верховного суда, принятые в 70-х годах, определили, что в равном распределении финансовых ресурсов между бедными и богатыми школьными округами нет необходимости (дело «Независимый школьный округ Сан-Антонио против Родригеса») и что не требуется перевозка учащихся на школьных автобусах между богатыми пригородами и городскими трущобами (дело «Милликен против Брэдли»),

В глазах приверженцев свободы предпринимательства и невмешательства государства в экономику бедняками были люди, которые не работали и ничего не производили, и потому они могли винить в своей нищете только себя. Сторонники таких взглядов игнорировали тот факт, что женщины, которые сами ухаживали за детьми, трудились очень тяжело. Они не задавались вопросом почему малолетние, которые еще не достигли работоспособного возраста, должны быть наказаны (вплоть до смерти) тем, что росли в бедной семье.

По иронии судьбы республиканец Кевин Филлипс, анализируя рейгановский период, писал: «Все меньше и меньше богатства доставалось людям, которые что-то производили… непропорциональное распределение благ общества шло на пользу экономическим, юридическим и культурным манипуляторам — от адвокатов до финансовых консультантов».

В середине 80-х годов в Вашингтоне начал разгораться крупный скандал. Дерегулирование ссудосберегательных банков, начавшееся при Дж. Картере и продолженное Р. Рейганом, привело к рискованным инвестированиям, что, в свою очередь, истощило активы, сделав банки должниками перед своими вкладчиками, которым надо было выплатить миллиарды долларов по застрахованным правительством депозитам.

Чем больше проходило времени и чем дольше проблема оставалась в тени, тем больше потребовалось бы денег, чтобы расплатиться с вкладчиками и выручить эти банки. Цифра была близка к 200 млрд долл. Во время избирательной кампании 1988 г. кандидата на пост президента США от Демократической партии Майкла Дукакиса удержали от того, чтобы обвинять республиканскую администрацию, поскольку демократы в Конгрессе принимали большое участие в создании этой ситуации, а затем в ее сокрытии. Поэтому избиратели оставались в неведении.

Огромную утечку казначейских денег на военные расходы президент Д. Эйзенхауэр однажды назвал «кражей» средств, необходимых на гуманитарные потребности. Но это было приемлемо для обеих партий, в то время как демократы соревновались с республиканцами, показывая электорату, какие они «жесткие».

Став президентом, Дж. Картер предложил увеличить военный бюджет на 10 млрд долл., совершив тот самый акт, который ранее описал Эйзенхауэр. Демократы и республиканцы одобряли подавляющим большинством голосов все огромные военные бюджеты периода после Второй мировой войны, от Трумэна до Рейгана и Буша-старшего.

Расходование миллиардов долларов на наращивание ядерных и обычных вооружений оправдывалось опасениями, будто СССР, также наращивавший свои арсеналы, вторгнется в Западную Европу. Однако Джордж Кеннан, бывший посол США в Советском Союзе и один из теоретиков холодной войны, сказал как-то, что у этого страха на деле нет подсобой оснований. В свою очередь, Гарри Розицки, проработавший в ЦРУ 25 лет и некоторое время был директором отдела разведывательных операций против Советского Союза, в 80-х годах писал: «За все годы работы на правительство и после того я ни разу не видел аналитического материала разведки, из которого бы следовало, что Советам было выгодно вторгаться в Западную Европу или нападать на Соединенные Штаты».

Однако муссирование такого страха в общественном мнении являлось полезной аргументацией при создании грозного и избыточного оружия. Например, подводная лодка, оснащенная ракетами «Трайдент» и способная производить залпы сотнями ядерных боеголовок, стоила 1,5 млрд долл. Эта субмарина была абсолютно бесполезной, кроме как в случае ядерной войны, при которой она бы лишь добавила несколько сот боеголовок к уже имеющимся десяткам тысяч. Как пишет Р. Сивард в книге «Всемирные военные и социальные расходы, 1987–1988», 1,5 млрд долл. было бы достаточно для финансирования пятилетней программы иммунизации всех детей на планете от смертельных болезней и предотвращения 5 млн смертей.

В середине 80-х годов один из аналитиков «РЭНД корпорейшн», осуществлявшей исследования по заказу министерства обороны, сделал в интервью необычайно откровенное заявление, сказав, что в огромном количестве вооружений с военной точки зрения не было необходимости, но они понадобились для поддержания определенного имиджа в США и за пределами страны:

В 1984 г. ЦРУ признало, что преувеличивало данные о советских военных расходах, утверждая, что начиная с 1975 г. они якобы росли на 4–5 % в год, когда на самом деле эта цифра составляла 2 %. Таким образом, при помощи дезинформации и даже жульничества достигалась цель раздувания собственного военного бюджета.

Одной из любимых милитаристских программ администрации Рейгана была программа «Звездные войны», в ходе реализации которой миллиарды долларов тратились будто бы на создание космического щита для защиты от ядерных ракет противника в воздушном пространстве. Однако первые три испытания технологии закончились провалом. Была предпринята четвертая попытка; на кону оказалось государственное финансирование программы. Случился очередной сбой, но рейгановский министр обороны Каспар Уайнбергер дал добро на фальсификацию результатов испытаний, чтобы показать, что они прошли успешно.

Когда в 1989 г. начался распад Советского Союза и столь удобная «советская угроза» перестала существовать, военный бюджет несколько сократили, но он все еще оставался громадным при поддержке как демократов, так и республиканцев. В 1992 г. председатель Комитета по делам вооруженных сил палаты представителей Конгресса США демократ Лес Эспин предложил ввиду новой международной обстановки сократить военные расходы на 2 % — с 281 до 275 млрд долл.

В том же году, когда и демократы, и республиканцы поддержали незначительное снижение военного бюджета, опрос общественного мнения, проведенный по заказу Национального пресс-клуба[253], показал, что 59 % американских избирателей хотели бы видеть сокращение расходов на оборону вдвое в течение следующих пяти лет.

Похоже, обеим партиям так и не удалось убедить граждан в том, что военный бюджет стоит поддерживать на прежнем высоком уровне. Но эти партии продолжали игнорировать общественность, интересы которой им положено представлять. Летом 1992 г. демократы и республиканцы в Конгрессе объединились, чтобы выступить против перенесения средств из статей военных расходов на гуманитарные потребности, и проголосовали за ассигнования в размере 120 млрд долл. на «оборону» Европы от нападения Советов, которая, по общему признанию, более не была в опасности (если таковая ей вообще когда-либо угрожала).

Демократы и республиканцы уже давно проводили единую «двухпартийную внешнюю политику», но в годы правления Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего правительство Соединенных Штатов проявляло особую агрессивность в плане применения военной силы за рубежом. Это делалось либо напрямую, в форме вторжений, либо при помощи различных тайных операций по поддержке крайне правых диктатур, сотрудничавших с США.

Рейган пришел к власти после революции в Никарагуа, в ходе которой популярное движение сандинистов (названное так в честь революционного героя 20-х годов XX в. Аугусто Сандино) сбросило коррумпированную династию Сомосы (которую долгое время поддерживали американцы). Сандинисты, представлявшие собой коалицию марксистов, священников с левыми политическими взглядами и разного рода националистов, собирались передать крестьянам больше земель, предоставить бедноте возможность получить образование и медицинскую помощь.

Администрация Рейгана, усмотревшая во всем этом «коммунистическую» угрозу и, что более важно, вызов давно установленному контролю США над центральноамериканскими правительствами, немедленно начала действовать, чтобы свергнуть сандинистов. Она развязала тайную войну, поручив ЦРУ организовать контрреволюционные силы («контрас»), многие из лидеров которых являлись во времена Сомосы руководителями ненавистной национальной гвардии.

«Контрас», похоже, не пользовались поддержкой среди населения Никарагуа, поэтому их базы размещались в соседнем Гондурасе — крайне бедном государстве, где доминировали США. Они переходили границу с Никарагуа, совершали отличавшиеся особой жестокостью набеги на фермы и деревни, убивая мужчин, женщин и детей. Бывший полковник «контрас» Эдгар Чаморро, давая показания в Международном суде ООН, сказал:

Секретность акций Соединенных Штатов в Никарагуа была обусловлена своей причиной; опросы общественного мнения показывали, что американцы выступали против военного вмешательства в дела этой страны.

В 1984 г. ЦРУ, используя латиноамериканских агентов, чтобы скрыть свое участие, заминировало гавани никарагуанских портов с намерением уничтожить суда. Когда произошла утечка информации об этом, министр обороны К. Уайнбергер сказал в программе телеканала «Эй-би-си ньюс»: «Соединенные Штаты не минируют порты Никарагуа».

Позднее в том же, 1984 г., Конгресс, реагируя то ли на общественное мнение, то ли на воспоминания о Вьетнаме, запретил Соединенным Штатам «прямые или косвенные, военные или полувоенные операции на территории Никарагуа». Администрация Рейгана решила проигнорировать этот закон и найти способы тайного финансирования «контрас» через «третьих лиц». Президент лично запросил по крайней мере 32 млн долл. у Саудовской Аравии. Дружественная диктатура Гватемалы использовалась для тайной доставки оружия «контрас». В этой же роли выступал и Израиль, который зависел от подл, ержки США и всегда был надежным партнером.

В 1986 г. история, опубликованная в одном из журналов Бейрута, стала сенсацией: Соединенные Штаты продавали оружие Ирану (предположительно своему врагу) в обмен на обещание этой страны выпустить заложников, которых удерживали мусульмане-экстремисты в Ливане, а также в обмен на заверение, что прибыли от продажи оружия будут переданы «контрас» на закупку вооружений.

Когда Рейгана спросили об этом на пресс-конференции в ноябре 1986 г., президент солгал четырежды: он заявил, что партия оружия, направленная в Иран, состояла лишь из нескольких противотанковых ракет (на самом деле их было 2 тыс.); что Соединенные Штаты не попустительствовали поставкам оружия третьими лицами; что оружие не обменивалось на заложников и, наконец, что целью операции было инициирование диалога с умеренными политическими силами в Иране. В действительности цель была двойственной: с одной стороны, освободить заложников и поставить это себе в заслугу, а с другой — оказать содействие «контрас».

За месяц до этого, когда транспортный самолет, перевозивший оружие для «контрас», был сбит никарагуанцами, а его пилот-американец захвачен, ложь приумножилась. Лгал помощник госсекретаря США Эллиот Абрамс. Говорил неправду госсекретарь Джордж Шульц («нет никакой связи с правительством США»). Росло количество доказательств, что захваченный пилот работал на ЦРУ.

Дело «Иран — контрас» стало ярким примером двойной линии обороны американского истеблишмента. Сначала отрицается истина. Если это вскрывается, тогда проводится не слишком тщательное расследование; пресса будет освещать события, но до сути дела не докопается.

Когда разразился скандал, ни Комитеты Конгресса по расследованию, ни пресса, ни судебный процесс над полковником Оливером Нортом, который отвечал за операцию помощи «контрас», не добрались до главных вопросов: в чем суть внешней политики США? дозволено ли президенту и его сотрудникам помогать террористической группировке в Центральной Америке с целью свержения правительства, которое, какими бы ни были его недостатки, имеет поддержку собственного народа, представляя собой значительный прогресс по сравнению с ужасными режимами, которые годами пользовались там благосклонностью Соединенных Штатов? что этот скандал дает Америке в плане понимания демократии, свободы убеждений и открытого общества?

Из широко освещенного в СМИ «контрагента»[254] так и не получилось мощной критики секретности в деятельности правительства или эрозии демократических ценностей, связанной с тайными акциями небольшой группы лиц, которые были ограждены от внимания к себе со стороны общественного мнения. Средства массовой информации в стране, которая гордится уровнем образования и информированности, сообщали гражданам самые поверхностные сведения.

Ограниченность критики этого дела со стороны Демократической партии была выявлена одним из ведущих политиков-демократов, сенатором от штата Джорджия Сэмом Нанном, который, пока шло расследование, сказал: «Мы, все мы, должны помочь президенту восстановить доверие к себе во внешнеполитических делах».

Лишь некоторые демократы были настроены более критически, о чем сожалел гарвардский профессор Джеймс К. Уилсон, член Консультативного совета по внешней разведке во времена Р. Рейгана. Уилсон с ностальгией вспоминал о «двухпартийном консенсусе» (эквивалент однопартийной системы в тоталитарном государстве). Больше всего его беспокоила «нехватка решимости действовать, как подобает великой державе».

Стало ясно, что президент Рейган и вице-президент Дж. Буш-старший были вовлечены в дело, ставшее известным как «Иран — контрас». Однако мелкие служащие старательно оберегали их, иллюстрируя знакомую государственную практику «отрицания под благовидным предлогом», когда высший чиновник, окруженный заместителями, под благовидным предлогом может отрицать свою причастность. Хотя конгрессмен из Техаса Генри Гонсалес предложил резолюцию об импичменте Рейгана, в Конгрессе ее быстро предали забвению.

Ни Рейгану, ни Бушу-старшему обвинений не предъявили. Напротив, Комитет Конгресса заставил мелких сошек дать показания, и некоторым были предъявлены обвинения. Один из них, Роберт Макфарлейн, бывший помощник Рейгана по вопросам национальной безопасности, попытался совершить самоубийство. Другой — полковник Оливер Норт предстал перед судом за дачу ложных показаний в Конгрессе. Его признали виновным, но не приговорили к тюремному заключению. Рейган спокойно удалился от дел, а следующим президентом США стал Джордж Буш-старший.

По иронии судьбы незаметный житель крохотного городка Одон (Индиана) стал косвеным участником скандала «Иран — контрас». Это был молодой человек по имени Билл Бриден, бывший священник, который вместе с женой и двумя детьми жил в типи в лесу, обучая детей самостоятельно. В его родном городе появился на свет и адмирал Джон Пойндекстер, сменивший Макфарлейна на посту помощника по вопросам национальной безопасности, который был глубоко замешан в незаконной деятельности в связи со скандалом «Иран — контрас».

Однажды Билл Бриден увидел, что городок в честь своего знаменитого уроженца, «своего парня», переименовал одну из улиц в «улицу Джона Пойндекстера». Бриден, пацифист и критик внешней политики США, возмущенный тем, что он считал чествованием аморального поведения правительства, украл знак с новым названием улицы. И после этого объявил, что отдаст его в обмен на «выкуп» в 30 млн долл., т. е. за сумму, полученную Ираном для перевода «контрас».

Бриден был арестован, предстал перед судом и провел несколько дней в тюрьме. Как потом выяснилось, он оказался единственным человеком, попавшим за решетку в связи с делом «Иран — контрас».

Скандал с «контрас» стал одним из многочисленных проявлений того, как правительство Соединенных Штатов нарушало собственные законы, преследуя определенную желаемую цель во внешней политике.

К концу войны во Вьетнаме в 1973 г. Конгресс, стремясь ограничить президентскую власть, которая столь безжалостно была использована в Индокитае, принял Закон о военных полномочиях, в котором говорилось:

«Президент во всех возможных случаях обязан советоваться с Конгрессом перед вовлечением Вооруженных сил Соединенных Штатов в военные действия или в ситуации, при которых обстоятельства ясно показывают неизбежность участия в таких действиях».

Практически сразу президент Джералд Форд нарушил этот Закон, приказав захватить камбоджийский остров и разбомбить город в Камбодже в отместку за временное задержание моряков американского торгового судна «Маягуэс». Перед тем как отдать приказы о нападениях, он с Конгрессом не советовался.

Осенью 1982 г., также проигнорировав требования Закона о военных полномочиях, президент Рейган направил американских морских пехотинцев вмешаться в опасную ситуацию в Ливане, где разгоралась гражданская война. В следующем году свыше 200 этих солдат погибли, когда террористы взорвали бомбу в их казармах.

Вскоре после упомянутых событий, в октябре 1983 г. (некоторые аналитики пришли к выводу, что это было сделано, чтобы отвлечь внимание от катастрофы в Ливане), Рейган отправил американские войска для вторжения на Гренаду — крохотный остров в Карибском море. В данном случае Конгресс уведомили, но с ним опять не проконсультировались. Причины, которые были приведены американскому народу для оправдания вторжения (которое официально называлось операцией «Вспышка гнева»), заключались в том, что недавний переворот в Гренаде подверг опасности жизни граждан США (студентов медицинской школы на острове), а также в том, что Соединенные Штаты действовали по просьбе Организации восточнокарибских государств вмешаться в ситуацию.

В необычайно едкой статье в «Нью-Йорк таймс» от 29 октября 1983 г. корреспондент газеты Бернард Гверцман не оставил от этих мотивов камня на камне:

Как сказал Гверцману один высокопоставленный американский чиновник, Соединенные Штаты должны показать (стремясь преодолеть ощущение поражения во Вьетнаме), что они являются действительно мощной державой: «К чему проводить учения и как-то еще демонстрировать силу, если ее никак нельзя применить?»

Связь между военной интервенцией со стороны США и продвижением капиталистических интересов всегда была наиболее очевидна применительно к странам Карибского бассейна. Что касается Гренады, то в появившейся через восемь лет после интервенции статье в «Уоллстрит джорнэл» (29 октября 1991 г.) говорилось о «банковском вторжении» и отмечалось, что в столице Гренады Сент-Джорджесе с населением 7,5 тыс. человек располагалось 118 офшорных банков, т. е. по одному на каждых 64 жителя. «Сент-Джорджес стал Касабланкой Карибского бассейна, быстро растущим раем для отмывания денег, уклонения от налогов и всевозможных финансовых махинаций…»

Изучавший различные военные интервенции, предпринятые США, политолог С. Шалом в работе «Алиби империи» пришел к выводу, что население стран, подвергшихся вторжению, умирало «не во имя спасения граждан США, которые были бы в гораздо большей безопасности, не случись американская интервенция, а ради того, чтобы Вашингтон мог четко заявить, что правит Карибским регионом и готов к припадку насилия для навязывания своей воли». Он продолжил свои рассуждения:

Историческая роль Соединенных Штатов в Сальвадоре, где 2 % жителей страны владели 60 % земли, заключалась в том, чтобы удостовериться, что у власти там находятся правительства, которые будут поддерживать интересы американского бизнеса вне зависимости от того, насколько это приведет к обнищанию огромного большинства населения. Следовало противостоять народным бунтам, которые наносили бы урон этим деловым договоренностям. Когда вспыхнувшее в 1932 г. восстание стало угрожать военной хунте, США направили в район крейсер и два эсминца, чтобы наблюдать за тем, как власти уничтожают 30 тыс. сальвадорцев.

Администрация Джимми Картера не сделала ничего, чтобы изменить такой ход истории. Она выступала за проведение реформ в Латинской Америке, но не могла поддержать революцию, которая бы шла вразрез с интересами американских корпораций. В 1980 г. эксперт госдепартамента по экономическим вопросам Ричард Купер заявил Конгрессу, что в регионе было бы желательно видеть более равномерное распределение богатства. «Однако у нас есть огромная заинтересованность в спокойном функционировании экономической системы… Крупные изменения в ней… могут иметь важные последствия для нашего собственного благоденствия».

В феврале 1980 г. католический архиепископ Сальвадора Оскар Ромеро обратился к президенту Картеру с личным письмом, прося прекратить оказание военной помощи его стране. Незадолго до этого Национальная гвардия и полиция открыли в столице огонь по толпе участников акции протеста перед кафедральным собором, убив 24 человека. Однако администрация Картера к этой просьбе не прислушалась. Через месяц архиепископа Ромеро убили.

Появились доказательства в пользу того, что это преступление приказал совершить лидер правых Роберто Д'Обюссон. Но ему покровительствовал заместитель министра обороны Николас Карранза, который в то время ежегодно получал от ЦРУ 90 тыс. долл. Эллиот Абрамс, который по иронии судьбы был помощником госсекретаря США по правам человека, заявил, будто Д'Обюссон «не был замешан в убийстве».

Когда президентом Соединенных Штатов стал Р. Рейган, объем военной помощи правительству Сальвадора резко возрос. В 1946–1979 гг. она составляла 16,7 млн долл. За первый год пребывания Рейгана у власти эта цифра выросла до 82 млн долл.

Конгресс был достаточно смущен убийствами в Сальвадоре и потребовал, чтобы перед дальнейшим предоставлением какой-либо поддержки этой стране президент убедился в том, что в области прав человека ситуация там улучшается. Рейган не принял эти пожелания всерьез. Двадцать восьмого января 1982 г. появились сообщения об организованных властями убийствах крестьян в нескольких деревнях. На следующий день американский президент заверил, будто правительство Сальвадора делает успехи в гуманитарной сфере. Спустя три дня после такого заявления солдаты штурмом взяли дома нескольких бедняков в городе Сан-Сальвадор, выволокли на улицу 20 человек и убили их.

Когда в конце 1983 г. Конгресс принял закон, подтверждавший продолжение практики проверки состояния дел с правами человека, Рейган наложил на него вето.

Как документально подтверждает М. Херцгаард в своей книге «Коленопреклоненные», пресса в рейгановский период была особенно робкой и подобострастной. Когда журналист Реймонд Боннер продолжил сообщать о творившихся в Сальвадоре зверствах и о роли США в этих событиях, «Нью-Йорк таймс» отстранила его от работы. В 1981 г. он написал о массовом убийстве сотен гражданских лиц в городке Эль-Мозоте, совершенном батальоном солдат, которых обучали американцы. Администрация Рейгана подняла на смех эти сообщения, но в 1992 г. группа судебно-медицинских экспертов провела раскопки на месте убийства и выяснила, что большинство жертв — дети; в следующем году комиссия ООН подтвердила факт бойни в Эль-Мозоте.

Администрацию Рейгана ничуть не смущали военные хунты, правившие в странах Латинской Америки (Гватемале, Сальвадоре, Чили), если они были «дружественно» настроены по отношению к Соединенным Штатам. В то же время она была крайне недовольна, если диктатура относилась к США враждебно, как, например, ливийские власти во главе с Муаммаром Каддафи. В 1986 г., когда неизвестные террористы устроили взрыв на дискотеке в Западном Берлине, от которого погиб американский военнослужащий, Белый дом немедленно решил нанести ответный удар. Возможно, в разные годы Каддафи был ответствен за различные террористические акты, но в данном случае реальных доказательств его причастности не было.

Рейган действовал целеустремленно. Самолеты взяли курс на столицу страны город Триполи с конкретными инструкциями — прицельно бомбить резиденцию Каддафи. Бомбы упали на многолюдный город; по приблизительным подсчетам находившихся там иностранных дипломатов, около ста человек были убиты. Сам глава Ливии не пострадал, но погибла его приемная дочь.

Профессор С. Шалом, анализируя этот инцидент, пишет в книге «Алиби империи»: «Если определять терроризм как политически мотивированное насилие в отношении гражданских лиц, тогда одним из самых серьезных проявлений международного терроризма в этом году был, безусловно, налет США на Ливию».

В начале президентства Дж. Буша-старшего в мире произошли самые драматические события с момента окончания Второй мировой войны. В 1989 г., когда у власти в СССР находился динамичный новый лидер М. С. Горбачев, длительное время подавлявшееся недовольство «диктатурой пролетариата», которое оказалось диктатурой над пролетариатом, дало о себе знать во всех странах советского блока.

Массовые демонстрации проходили в Советском Союзе и в государствах Восточной Европы, где долгое время доминировал СССР. Восточная Германия согласилась на объединение с ФРГ, и стена, длительное время отделявшая восточную часть Берлина от западной, служа символом жесткого контроля над восточногерманскими гражданами, была разрушена под восторженные крики жителей обеих стран. В Чехословакии новое, некоммунистическое правительство возглавил драматург, прошедший через тюрьму диссидент Вацлав Гавел. В Польше, Болгарии и Венгрии к власти под лозунгами свободы и демократии пришло новое руководство. Самое удивительное, что при всех этих событиях удалось избежать гражданской войны, так как они стали реакцией на требования подавляющего большинства народа.

В США Республиканская партия заявляла, что жесткий внешнеполитический курс Рейгана и увеличение военных расходов привели к распаду Советского Союза. Однако эти перемены начали происходить гораздо раньше — после смерти Сталина в 1953 г. и особенно во времена Н. С. Хрущева. В обществе стали на удивление открыто обсуждать разные вопросы.

Однако продолженный Соединенными Штатами жесткий курс стал препятствием на пути дальнейшей либерализации, о чем свидетельствовал бывший посол США в СССР Джордж Кеннан, писавший, что «общим результатом экстремизма времен холодной войны было скорее откладывание, чем ускорение великих перемен, охвативших Советский Союз в конце 80-х годов». Пока пресса и политики в Соединенных Штатах ликовали по поводу распада СССР, Кеннан отмечал, что политика холодной войны не только отсрочила этот распад, но и проводилась за счет невероятных расходов, которые легли бременем на американский народ:

Неожиданный распад Советского Союза застал врасплох политическое руководство США. Военные интервенции в Корее, Вьетнаме, а также на Кубе и в Доминиканской Республике предпринимались за счет огромных людских потерь, гигантские суммы шли на военную помощь по всему миру: в Европе, Африке, Латинской Америке, на Ближнем Востоке, в Азии, — исходя из предположения, что все это необходимо для борьбы с коммунистической угрозой, исходившей от СССР. В форме налогов у американских граждан было изъято несколько триллионов долларов, необходимых для поддержания огромного арсенала ядерного и обычного оружия и военных баз во всех частях света, и все это оправдывалось в основном «советской угрозой».

И вот, казалось бы, у Соединенных Штатов возникла возможность перестроить свою внешнюю политику, высвободив сотни миллиардов бюджетных долларов в год, чтобы использовать их на конструктивные, разумные проекты.

Однако этого не произошло. Вместе с ликующими возгласами «Мы победили в холодной войне!» раздавались и панические голоса: «Что делать, чтобы сохранить наш военный истеблишмент?»

Становилось все яснее — хотя и раньше существовали подозрения, — что внешняя политика Соединенных Штатов не просто зиждилась на существовании Советского Союза, но и мотивировалась страхом перед революциями в разных частях света. Критически настроенный радикальный социолог Н. Хомский долгое время утверждал, в частности в работе «Мировой порядок, старый и новый», что «ссылка на безопасность была во многом мошеннической, схема холодной войны использовалась как инструмент для оправдания подавления независимого национализма будь то в Европе, Японии или странах Третьего мира».

Страх перед «независимым национализмом» состоял в том, что от него могли пострадать мощные американские экономические интересы. Революции на Кубе, в Никарагуа, Сальвадоре и Чили представляли собой угрозу интересам «Юнайтед фрут компани», «Анаконда коппер компани», «Интернэшнл телефон энд телеграф компани» и прочих корпораций. Таким образом, интервенции за рубежом представлялись общественности как действия «в национальных интересах», а на самом деле вмешательство предпринималось для защиты частных интересов, во имя которых от американского народа требовалось жертвовать своими сыновьями и долларами, шедшими на уплату налогов.

Отныне ЦРУ должно было доказывать свою необходимость. Четвертого февраля 1992 г. «Нью-Йорк таймс» писала, что «в мире, где послевоенный враг прекратил существование, ЦРУ и смежные с ним ведомства, имевшие многомиллиардные космические спутники и горы секретных документов, должны каким-то образом сохранить свою значимость в умах американцев».

Военный бюджет оставался огромным. В отличие от бюджета периода холодной войны (300 млрд долл.) он был сокращен на 7 % и доведен до 280 млрд долл. Председатель Объединенного комитета начальников штабов Колин Пауэлл заявил: «Я хочу заставить весь мир жить в страхе. Говорю это без всякой агрессивности».

Как будто для того, чтобы доказать необходимость существования гигантской военного истеблишмента, администрация Дж. Буша-старшего в течение четырех лет пребывания у власти затеяла две войны: одну «маленькую» против Панамы, а другую — большую против Ирака.

Придя в Белый дом в 1989 г., Буш был поставлен в неудобное положение открыто вызывающим поведением панамского диктатора генерала Мануэля Норьеги. Режим являлся коррумпированным, жестоким и авторитарным, но президент Рейган и его вице-президент Буш-старший не обращали на это внимание, потому что Норьега был полезен Соединенным Штатам. Он сотрудничал с ЦРУ различными способами, в том числе предоставляя территорию Панамы для операций «контрас» против правительства сандинистов в Никарагуа и встречаясь с полковником Оливером Нортом для обсуждения выбора целей при проведении акций саботажа в этой стране. Когда Дж. Буш-старший занимал пост директора ЦРУ в 1976–1977 гг., он защищал Норьегу.

Однако к 1987 г. диктатор перестал приносить пользу, а его деятельность в сфере наркоторговли была всем известна. Поэтому он стал удобной мишенью для американской администрации, стремившейся доказать, что Соединенные Штаты, очевидно не способные уничтожить режим Фиделя Кастро, сандинистов или революционное движение Сальвадора, все еще были державой, с которой следовало считаться государствам Карибского бассейна.

В декабре 1989 г. США вторглись в Панаму силами 26-тысячного воинского контингента под предлогом привлечения Норьеги к суду как наркоторговца (в штате Флорида против него выдвинули соответствующее обвинение) и необходимости защиты американских граждан (одному военному и его жене угрожали панамские солдаты).

Это была быстрая победа. Норьегу захватили и доставили во Флориду, где он предстал перед судом (впоследствии его признали виновным и посадили в тюрьму). Однако в процессе вторжения происходил обстрел жилых районов столицы — города Панама, в результате чего погибли сотни, а возможно, и тысячи гражданских лиц. Было подсчитано, что 14 тыс. человек остались без крова. Публицист М. Херцгаард отмечал, что, даже если официальная, приводимая Пентагоном цифра в несколько сот убитых была верной, это означало, что власти США в Панаме уничтожили столько же людей, сколько власти Китая — при печально известном разгоне студенческой демонстрации на пекинской площади Тянаньмынь за полгода до описываемых событий. В президентское кресло был посажен новый человек, дружественно относившийся к США, однако проблема нищеты и безработицы сохранилась, и уже в 1992 г. «Нью-Йорк таймс» писала, что военная интервенция и устранение Норьеги «не смогли остановить незаконный транзит наркотиков через Панаму».

Однако Соединенные Штаты добились одной из поставленных целей, восстановив в стране свое могущественное влияние. «Нью-Йорк таймс» отмечала по этому поводу: «Президент [Панамы] и его ведущие помощники еженедельно завтракают с американским послом Дином Хинтоном, и многие панамцы воспринимают эти завтраки как встречи, в ходе которых принимаются важные решения».

Представители либерального крыла демократов (Джон Керри и Тед Кеннеди из Массачусетса, а также многие другие) объявили о поддержке военной акции. Демократы не скрывали своей исторической роли как сторонников военных интервенций, стремясь показать, что внешняя политика страны носит двухпартийный характер. Похоже, демократы хотели продемонстрировать, что они столь же несгибаемы (или столь же жестоки), как и республиканцы.

Но операция в Панаме была слишком мала по масштабу, чтобы осуществить то, что являлось столь необходимым для администраций Р. Рейгана и Дж. Буша-страшего, а именно преодолеть оставшееся со времен Вьетнама отвращение общественности США к военным интервенциям за рубежом.

Через два года война в Персидском заливе против Ирака предоставила как раз такую возможность. В августе 1990 г. это государство, которым руководил жестокий диктатор Саддам Хусейн, захватило маленькую, но богатую нефтью соседнюю страну, Кувейт.

В этот момент Дж. Бушу-старшему требовалось нечто, способное поднять его популярность среди американских избирателей. Шестнадцатого октября 1990 г. на первой полосе «Вашингтон пост» появился такой заголовок: «Опрос показывает снижение доверия общества: рейтинг Буша стремительно падает». Двадцать восьмого октября та же газета писала: «Некоторые наблюдатели в его собственной партии беспокоятся, что президент будет вынужден развязать боевые действия, чтобы предотвратить дальнейшее падение его поддержки в стране».

Тридцатого октября было принято тайное решение начать войну с Ираком. Организация Объединенных Наций отреагировала на оккупацию Кувейта санкциями против Ирака. Свидетели, один за другим дававшие показания Комитетам Конгресса осенью 1990 г., утверждали, что эти санкции возымели эффект и должны продолжаться. Представители ЦРУ на закрытом заседании сената подтвердили, что импортноэкспортные операции Ирака сократились благодаря таким действиям более чем на 90 %.

Однако после того как в ходе ноябрьских выборов демократы получили дополнительные места в Конгрессе, Буш удвоил контингент американских вооруженных сил в зоне Персидского залива, доведя его до 500 тыс. человек, тем самым создав, как это стало очевидно, не оборонительную, а наступательную группировку. По словам Элизабет Дрю, писавшей для журнала «Нью-Йоркер», помощник Буша-старшего Джон Сунуну «говорил людям, что непродолжительная победоносная война была бы для президента чистым политическим золотом и гарантировала бы его переизбрание».

Историк Дж. Винер, анализируя внутриполитический контекст принятия решения о начале войны вскоре после того, как это произошло, отмечал, что «Буш сбросил со счетов санкции и выбрал войну, поскольку его график диктовала политика — приближавшиеся в 1992 г. президентские выборы».

Этот факт, а также то, что Соединенные Штаты уже долгое время стремились к тому, чтобы их голос был решающим в вопросах контроля над нефтяными ресурсами Ближнего Востока, являлись элементами, сыгравшими ключевую роль при принятии решения начать войну с Ираком. Вскоре после ее окончания в преддверии встречи представителей 13 нефтедобывающих государств в Женеве корреспондент раздела деловых новостей «Нью-Йорк таймс» писал: «Благодаря одержанной военной победе Соединенные Штаты, скорее всего, будут более влиятельной силой в Организации стран — экспортеров нефти, чем какое-либо из промышленно развитых государство когда-либо ранее».

Но об этих мотивах американской общественности не рассказывали. Говорилось о том, что США хотели освободить Кувейт от иракской оккупации. Крупнейшие средства массовой информации обыгрывали это как основную причину войны, не отмечая того факта, что другие страны тоже подвергались оккупации, а Соединенные Штаты не проявляли при этом такого беспокойства (Индонезия оккупировала Восточный Тимор, Ирак — Иран, Израиль — Ливан, Южная Африка — Мозамбик, не говоря уже о государствах, которые подверглись вторжению со стороны самих США, т. е. о Гренаде и Панаме).

Наиболее весомым аргументом в пользу оправдания войны было то, что Ирак создавал собственную атомную бомбу, однако доказательства этому являлись весьма слабыми. До кризиса в Кувейте, согласно оценкам западных разведывательных служб, Ираку требовалось от трех до десяти лет для изготовления собственного ядерного оружия. Даже если бы эта страна и смогла создать бомбу за один или два года, что предполагал самый пессимистичный сценарий, у нее не было системы доставки боезаряда куда бы то ни было. Кроме того, Израиль уже обладал ядерным оружием. Сами США имели, возможно, 30 тыс. ядерных боеголовок. Администрация Дж. Буша-старшего изо всех сил стремилась вызвать у американского народа паранойю, связанную с еще не существующей иракской бомбой.

Похоже, президент был решительно настроен на войну. Несколько раз возникала возможность ведения переговоров по поводу вывода иракских сил из Кувейта непосредственно сразу после вторжения, включая предложение Ирака, о котором сообщил 29 августа корреспондент «Ньюсдей» Кнут Ройс. Однако со стороны Соединенных Штатов не последовало никакого ответа. Когда государственный секретарь США Джеймс Бейкер отправился в Женеву, чтобы встретиться с министром иностранных дел Ирака Тариком Азизом, инструкцией Дж. Буша-старшего не предусматривались «никакие переговоры».

Несмотря на длившиеся месяцами увещевания Вашингтона по поводу опасности, исходившей от Саддама Хусейна, опросы общественного мнения показывали, что менее половины граждан страны поддерживали проведение военной операции.

В январе 1991 г. президент США, явно нуждавшийся в поддержке, обратился к Конгрессу с просьбой предоставить ему полномочия начать войну. Это не было объявлением войны, как записано в Конституции, но со времен Кореи и Вьетнама данное положение казалось отмершим, и даже члены Верховного суда, которые гордились тем, что истолковывают слова Конституции «буквально» и со всей серьезностью, не могли бы вмешаться.

Дебаты в Конгрессе проходили оживленно. (В какой-то момент дискуссия в сенате была прервана возгласами протеста с балкона: «Нет крови ради нефти!» Протестующие были выдворены охраной.) Похоже, Буш-старший был уверен в том, что получит достаточно голосов, или в том, что осуществит вторжение и без одобрения Конгресса. В конце концов, прецеденты пренебрежения мнением Конгресса и Конституцией уже имели место в случае с Кореей, Вьетнамом, Гренадой и Панамой.

Сенат ободрил проведение военной операции с преимуществом всего в несколько голосов. Большинство членов палаты представителей поддержали резолюцию. Однако, когда президент отдал приказ атаковать Ирак, обе палаты, при незначительном числе инакомыслящих, как демократов, так и республиканцев, проголосовали в «поддержку войны и войск».

В середине января 1991 г., после того как Саддам Хусейн проигнорировал ультиматум с требованием покинуть Кувейт, Соединенные Штаты начали операцию против Ирака с воздуха. Она получила название «Буря в пустыне». Правительство и средства массовой информации рисовали картину грандиозной военной мощи Ирака, но в реальности это было далеко не так. Американская авиация господствовала в воздушном пространстве и могла бомбить страну сколько угодно.

К тому же представители властей США полностью контролировали радиоволны. Общественности Соединенных Штатов были в избытке представлены видеосъемки «умных бомб» и уверенные заявления о том, что бомбы с лазерным наведением направлялись с особой точностью на военные цели. Основные каналы радио и телевидения передавали все эти уверения без тени сомнения или критики.

Вера в «умные бомбы», не затрагивающие мирное население, возможно, оказала влияние на изменение общественного мнения, которое ранее было разделено пополам по вопросу вступления в войну, а теперь примерно 85 % населения склонилось в пользу вторжения. Вероятно, более важным в обретении поддержки было то, что, когда Вооруженные силы США уже участвовали в конфликте, многим американцам, которые ранее выступали против военной операции, стало казаться, будто в новых условиях критика означает предательство войск, которые находятся в Ираке. По всей стране развевались желтые ленточки[255] как символ поддержки американских войск в Ираке.

В действительности же общество было введено в заблуждение по поводу того, насколько «умными» были бомбы, сбрасываемые на иракские города. После бесед с бывшими сотрудниками разведки и офицерами ВВС корреспондент «Бостон глоб» сообщил, что во время операции «Буря в пустыне» около 40 % бомб с лазерным наведением свои цели не поразили.

По оценкам Джона Лемана-младшего, министра военно-морских сил при президенте Р. Рейгане, жертвы среди мирного населения исчислялись тысячами. Пентагон на сей счет не обнародовал официально никаких цифр. Высокопоставленный чиновник военного ведомства заявил газете «Бостон глоб»: «Честно говоря, мы не уделяем особого внимания данному вопросу».

В репортаже информационного агентства Рейтер из Ирака сообщалось о разрушении гостиницы на 73 номера в городке к югу от Багдада и приводились слова свидетеля-египтянина: «Они сбросили бомбу на гостиницу, в которой жили многие семьи, а потом вернулись и нанесли повторный удар». Агентство передавало, что при авианалетах сначала использовались бомбы с лазерным наведением, но через несколько недель стали применяться самолеты В-52, оснащенные обычными бомбами, что означало беспорядочные бомбардировки.

Американским репортерам не разрешали увидеть настоящее лицо войны, а их сообщения подвергались цензуре. Очевидно, помня о том, как информация прессы о жертвах среди мирного населения повлияла на общественное мнение во время войны во Вьетнаме, правительство Соединенных Штатов не хотело вновь допустить ту же ошибку.

Корреспондент «Вашингтон пост», жалуясь на контроль за информацией, писал 22 января 1991 г.:

В середине февраля американские самолеты уничтожили бомбоубежище в Багдаде в 4 часа утра, в результате чего погибло от 400 до 500 человек. Корреспондент Ассошиэйтед Пресс, которому в числе немногих было разрешено пройти на место происшествия, сообщил: «Большинство обнаруженных тел обуглены и изуродованы до неузнаваемости. Среди них, несомненно, были дети». Пентагон заявил, что это был военный объект, но репортер информационного агенства передал с места события: «Никаких следов какого-либо военного присутствия в этих руинах не видно». Другие журналисты, осмотревшие это место, были с ним согласны.

По окончании военных действий 15 вашингтонских руководителей бюро новостей высказали в совместном заявлении свою жалобу на то, что Пентагон осуществлял «действительно тотальный контроль… над американской прессой» во время войны в Персидском заливе.

Однако, пока проходила операция «Буря в пустыне», популярнейшие ведущие программ новостей вели себя таким образом, как будто они работали на американское правительство. Например, корреспондент Си-би-эс Дэн Рэзер, которого, пожалуй, чаще других было видно на телеэкранах, сообщал из Саудовской Аравии о видеокадрах, показывавших, как бомба с лазерным наведением (на этот раз сброшенная британской авиацией, поддерживавшей американцев) попала в рыночную площадь, где погибли мирные люди. Единственным комментарием Рэзера были слова: «Можно быть уверенными, что Галлам Хусейн использует эти жертвы в пропагандистской кампании».

Когда правительство России попыталось инициировать переговоры об окончании войны и выводе иракских войск из Кувейта до начала наземных боевых действий, один из ведущих корреспондентов Си-би-эс Лесли Шталь спросила другого репортера: «Разве это не ужасный сценарий? Не пытаются ли Советы остановить нас?» (Эд Сигел, телекритик «Бостон глоб», 23 февраля 1991 г.).

На финальном этапе войны, спустя едва ли шесть недель после ее начала, стала осуществляться наземная наступательная операция, при проведении которой, как и во время войны в воздухе, США не встретили практически никакого сопротивления. В ситуации, когда в победе можно было не сомневаться, а иракская армия в полном составе бежала, самолеты американских ВВС продолжали бомбить солдат, которые толпами уходили по шоссе из города Эль-Кувейт. Корреспондент назвал увиденное им «кромешным адом… чудовищным зрелищем… На песке к востоку и к западу лежали тела отступавших».

Профессор военной истории Йельского университета Майкл Говард в статье, опубликованной в газете «Нью-Йорк таймс» от 28 января 1991 г., с одобрением процитировал военного стратега Клаузевица, который писал, что если кровавое побоище являет собой ужасающее зрелище, то это лишь еще одно основание относиться с большим уважением к войне, вместо того чтобы все сильнее и сильнее затуплять наши мечи чувствами гуманности. Говард продолжил мысль: «Данный конфликт представляет собой столкновение воли, и суть его остается в готовности убивать и погибнуть…»

Гуманитарные последствия войны стали шокирующе ясными после ее окончания, когда обнаружилось, что бомбардировки Ирака явились причиной голода, болезней и смертей десятков тысяч детей. Группа представителей ООН, посетившая страну сразу после войны, сообщала в своем докладе, что «недавний конфликт стал почти апокалипсисом для инфраструктуры… Большая часть современных средств жизнеобеспечения или уничтожена или сохранилась на минимальном уровне…»

Бригада медицинских специалистов из Гарварда информировал в мае о резком повышении детской смертности, а также о том, что за первые четыре месяца года умерло на 55 тыс. детей больше (военные действия продолжались с 15 января по 28 февраля), чем в течение такого же времени предыдущего года.

Директор детской больницы в Багдаде говорил корреспонденту «Нью-Йорк таймс», что в первую же ночь бомбардировок отключилось электричество: «Матери вытаскивали младенцев из инкубаторов, вынимали у них из рук внутривенные трубки. Других младенцев забирали из кислородных камер, после чего с ними бежали в подвал, где не было отопления. За первые 12 часов я потерял более 40 недоношенных детей».

Хотя в течение всего конфликта Саддам Хусейн изображался американскими официальными лицами и прессой как второй Гитлер, война закончилась без взятия Багдада, а Хусейн остался у власти. Надо полагать, что Соединенные Штаты хотели ослабить, но не устранить его режим, сохраняя в качестве противовеса Ирану. В годы, предшествовавшие войне в Персидском заливе, американцы продавали оружие как Ирану, так и Ираку, в разное время склоняясь в пользу то одной, то другой страны, что являлось частью традиционной стратегии «баланса сил».

Поэтому, когда военные действия закончились, Соединенные Штаты не поддержали иракских диссидентов, которые хотели свергнуть режим Саддама Хусейна. В репортаже «Нью-Йорк таймс» из Вашингтона от 26 марта 1991 г. говорилось: «Из официальных заявлений и сообщений, сделанных сегодня в частном порядке, следует, что президент Буш решил позволить президенту Хусейну подавлять восстания в своей стране без американского вмешательства, чтобы не рисковать расколом Ирака».

В результате курдское меньшинство, выступившее против иракского лидера, оказалось в беспомощном положении. Также в «подвешенном состоянии» оказались оппозиционно настроенные элементы иракского большинства. Третьего мая 1991 г. «Вашингтон пост» писала: «В марте, на пике курдского восстания, в иракских вооруженных силах могли произойти массовые случаи дезертирства, но они так и не материализовались, поскольку офицеры пришли к выводу, что США не станут поддерживать это восстание…»

Через месяц после завершения военных действий в Персидском заливе человек, который был советником Джимми Картера по вопросам национальной безопасности, Збигнев Бжезинский, дал хладнокровную оценку плюсов и минусов этого события. «Благоприятные последствия нельзя отрицать, и они впечатляют. Во-первых, вопиющий акт агрессии был отражен и наказан… Во-вторых, отныне американскую военную мощь станут воспринимать более серьезно… В-третьих, Ближний Восток и зона Персидского залива теперь однозначно находятся в сфере превосходящего влияния США».

Бжезинский, однако, был обеспокоен «некоторыми негативными последствиями». Среди них отмечался тот факт, что «сама интенсивность авиаудара по Ираку… дает почву для беспокойства о том, что метод ведения войны может восприниматься как доказательство того, что американцы ни во что не ставят жизни арабов… А это порождает моральный вопрос о пропорциональности ответа».

Мысль о том, что жизни арабов «ни во что не ставят», подчеркивалась тем фактом, что война спровоцировала уродливый всплеск расизма в самих Соединенных Штатах, сопровождавшийся оскорблениями, избиениями или угрозами, направленными против американцев арабского происхождения. На бамперах автомобилей появились наклейки вроде: «Я для иракцев не торможу». В Толидо (Огайо) был избит американский бизнесмен арабского происхождения.

Взвешенную оценку войны в Персидском заливе, данную 3. Бжезинским, можно было воспринимать как точку зрения, близкую к точке зрения на этот вопрос Демократической партии. Но демократы поддерживали администрацию Дж. Буша-старшего и были довольны результатами. У них имелись некоторые опасения относительно жертв среди гражданского населения, но назвать это оппозицией нельзя.

Президент Дж. Буш-старший был удовлетворен. Когда война закончилась, он заявил в радиообращении: «Призрак Вьетнама навсегда похоронен в песках пустыни на Аравийском полуострове».

Пресса истеблишмента была с этим вполне согласна. Два ведущих политических еженедельника — «Тайм» и «Ньюсуик» подготовили специальные выпуски, посвященные победе, отметив, что погибло всего несколько сот американцев, и ничего не сказав о жертвах с иракской стороны. В редакционной статье «Нью-Йорк таймс» от 30 марта 1991 г. говорилось: «Победа Америки в войне в Персидском заливе… особо реабилитировала армию США, которая с блеском применяла свою огневую мощь и мобильность и по ходу дела стерла воспоминания о ее горестях во Вьетнаме».

Чернокожая поэтесса из Беркли (Калифорния) Джун Джордан смотрела на это иначе: «Я думаю, что этот успех подобен действию крэка[256], а он непродолжителен».