НАРОДНОСТЬ, НАРОД, НАЦИЯ...

1. Церковное и не церковное христианство западноевропейского средневековья

В 476 году н.э. со свержением германскими наёмниками последнего императора Западной Римской империи цивилизация древних римлян прекратила своё существование. На Апеннинском полуострове исчезли коренные римляне, готовые и способные восстановить римскую государственную власть в её сущностном значении. В разграбленном варварами Риме больше не было ни связанной с родоплеменными отношениями родовой знати, ни родоплеменной общественной власти, даже традиции которой исчезли в прошлой истории. Оказалось, само по себе римское гуманистическое юридическое право больше не работало, оно не вдохновляло на восстановление государственных отношений, не связывало и не организовывало местное население. Взять в свои руки светскую власть смог только местный христианский епископ, который вследствие данного шага присвоил себе особый титул папа римский. Этот титул как бы давал ему права не только духовного, но и светского правителя Рима и окружающих земель. В силу столь существенного расширения своих полномочий в сравнении с остальными епископами христианского мира папы римские стали претендовать на особую, а затем и на ведущую роль в христианской церкви.

Поворот к становлению теократической власти римских пап не помог остановить разрушения ни Рима, ни западноевропейской римской цивилизации. Подавляющее большинство населения Апеннин было в поколениях перемешанным, ублюдизированным, не имеющим архетипических бессознательных побуждений к общественному поведению, к общественному разделению труда, к общественной власти на местах. Распад имперского военно-бюрократического государства и исчезновение государственных дотаций только обнажили неискоренимость люмпенских, паразитических особенностей этих людей, их неспособность заниматься ремёслами, вести городское хозяйство. Без имперского государственного управления быстро зачахла морская и сухопутная торговля. Опустели порты. По дорогам прекращалось движение, они зарастали травой. Некогда многочисленные цветущие города, пригородные поместья знати разрушались, в них невозможно было жить, и городские, пригородные жители непрерывно сокращались в численности. Много безлюдных городов, поместий превращались в развалины. Даже площади и улицы Рима, число жителей которого сократилось в двадцать раз, потеряли городской вид, на них среди окружающих каменных руин некогда величественных домов и государственных сооружений, как в деревне, стали сеять хлеб и пасти скот.

В отличие от Восточной византийской империи, где города, а особенно Константинополь, в условиях укрепления христианской государственной власти переживали хозяйственный и культурный подъём, в Западной Европе на протяжении почти четырёх столетий раннего средневековья сохранялись лишь несколько захолустных городков, в основном столиц молодых государств германских варваров. Но сельское хозяйство постепенно восстанавливалось и даже стало развиваться успешнее, чем во времена расцвета Римской империи.

Жестокий естественный отбор в условиях резкого сокращения средств жизнеобеспечения, голод и мор косили ублюдизированное, не способное объединяться для возрождения общественной власти, общественного разделения труда и трудовых обязанностей большинство населения, и оно скоро вымирало. Вымирали, как безродная знать, так и рабы, прослойки торговцев, ростовщиков, а так же потерявшие определённое расовое и этническое бессознательное умозрение колоны. Выживали лишь те, в ком сохранилось природное родоплеменное архетипическое начало представителей северной ветви белой расы, в ком проявились жизненные силы приспособиться к резкому ухудшению условий существования, вернуться к природному общинному образу жизни. Они возрождали земледелие, как основной источник получения средств жизнеобеспечения, и размножались в этнических родоплеменных общинах. Увеличиваясь в численности вследствие общинного разделения обязанностей, общины делились, расселялись и неуклонно расширяли землепользование. Влияние цивилизационной культуры римской империи осталось у них в основном в навыках по изготовлению и использованию передовых орудий земледельческого труда, в способах обработки земли для получения наивысших урожаев, в христианском философском мировосприятии и библейском мифологическом историческом самосознании. С таким цивилизационным влиянием общинный труд, общинная этика при возрождающихся родоплеменных отношениях делали земледелие более производительным, чем оно было при рабовладении, и остаточное рабовладение с течением времени отмирало.

Христианская церковь римских пап боролась за расширение религиозного имперского пространства. Она способствовала тому, что опыт самого производительного общинного сельского хозяйства, которое развивалось в возрождающихся родоплеменных общинах потомков римского населения, распространялся в землях расселения германских варваров, там, куда проникало её воздействие на местную власть, где она приобретала земельную собственность, основывала новые монастыри. Получая всяческую поддержку от новой, варварской государственной власти, она через монастыри обучала местное население римскому земледелию, и это существенно ускоряло хозяйственное освоение всей западной части европейского континента.

Первое государство варваров появилось в Западной Европе в конце V века. Хлодвиг, король-предводитель союза тех германских племён франков, которые поселились на западном берегу Рейна, во время их успешного завоевательного похода в 486 году н.э. в римскую провинцию на юге Галлии выделился из своего племени. С захватом франками плодородных обрабатываемых земель и богатой добычи он стал общим героем для всего союза племён. Роды племенных вождей, чтобы удержать за собой наибольшую часть земельной собственности, объединились вокруг него и принялись создавать государственную власть родовой знати. Так Хлодвиг сделался родовым правителем нового государства, королевского государства Франков. В 496 году он посчитал выгодным принять папское церковное христианство. С одной стороны, церковь объявляла наследственную династическую монархию божьим идеалом земледельческих государственных отношений и выступила сословным гарантом прав его семьи на верховное правление во всех завоёванных землях. А с другой стороны, папа римский был далеко и не мог вмешиваться в текущие дела государственного управления. Хлодвиг убедил креститься сначала дружину, а затем франкских вождей. Некоторые из своевольных вождей, при поддержке родоплеменной общественной власти объявили племенной и своей королевской собственностью значительные земли Галлии, и церковь с помощью централизованного сословного администрирования, опираясь на идеологическое насилие единобожия, на основе провозглашаемого ею феодального права обосновала их подчинённое по отношению к Хлодвигу положение. Она же оправдывала многочисленные убийства Хлодвигом своих родственников и противников в борьбе за установление семейной государственной власти во всей Галлии.

Папская христианизация была тем более важной для будущего королевской государственной власти, что южная Галлия до грабительского нашествия готов и франков была одной из самых хозяйственно развитых провинций римской империи. Однако вследствие завоевания всевозможными германскими варварами ускорился упадок её городов, исчезали торговые связи между разными землями, а сельское хозяйство становилось натуральным. В таких обстоятельствах единственным условием удержания целостности большого государства Франков оказывались удельно-крепостнические, феодальные отношения идеалистического строя, которые освящала и защищала церковь.

В 800 году воинственный захватчик Карл Великий существенно расширил границы франкского государства. С завоеванием Северной и Центральной Италии он вынудил папский престол согласиться на преобразование королевства Франков в Священную Римскую империю, распространяющую феодальные отношения почти на всю континентальную Западную Европу. Но распад империи Карла Великого при его внуках на три крупных государства: Италию, Францию и Германию, – и усиливающаяся удельная раздробленность в каждом из этих государств на многие столетия превратили папский престол в единственный центр подлинной имперской власти в католическом мире. Основой могущества пап и их церкви явилось постепенное вытеснение традиций языческого мировосприятия философским христианским мировоззрением и богатой сюжетами, очень выразительной земледельческой мифологией Ветхого и Нового Заветов.

Христианское мировоззрение сложилось под значительным влиянием греческих философских школ стоиков. Стоики отрицали рабство с точки зрения вселенского мировосприятия, как разрушающее первоначальную идеальную, божественную, предустановленную гармонию мироздания. Они объясняли глубокий духовный и социальный кризис эллинистического мира, а затем и Римской империи разрушением этой гармонии вследствие развития интенсивной капиталистической экономики на основе рабовладения. Поэтому христианская церковь искореняла рабовладение и завоз рабов. Она способствовала очищению Европы от последствий расовой ублюдизации в Римской империи и укреплению общественных производственных отношений. Захватывая земли в родовую собственность, феодалы в таких обстоятельствах стремились закрепостить земледельческие общины крестьян, рассматривая именно их как основной источник получения податей в виде натурального оброка. Так христианская церковь поворачивала молодые государства Европы на путь становления удельно-крепостнических отношений, превращалась в главную опору средневекового феодализма.

Христианство поощряло расовую предрасположенность европейских племён к моногамным семейным отношениям, поддерживало переход от родовой собственности на землю к семейной собственности, в том числе в земледельческих общинах, что вело к разделу пахотных земель общины на семейные пахотные наделы. Это давало феодалам возможность надел за наделом постепенно захватывать общинную землю за долговые обязательства отдельных семей, а затем закрепощать и сами семьи. В исконных землях германских племён, в том числе в Германии переходу к семейной собственности и закабалению общин препятствовало сильное воздействие местных традиций языческих родоплеменных отношений, которое оказывалось на государственные и феодальные отношения. Особенно заметно это проявлялось в северных германских землях. Но в завоёванных франками бывших развитых римских провинциях, в Галлии, в северной Италии местные земледельческие общины сохраняли представления о семейной собственности, какими они были в Римской империи, то есть в значительной мере потерявшими первобытнообщинное языческое содержание. К тому же франкские феодалы являлись завоевателями, которые рассматривали отношения собственности, как призванные обслуживать главным образом их интересы, навязываемые с позиции силы. Поэтому в указанных областях этих стран под влиянием христианства отношения между феодалами и земледельческими общинами приобрели наиболее выраженное удельно-крепостническое содержание. Но удельное крепостничество одновременно порождало самое действенное противоборство личных и семейных интересов общинных низов местным феодалам. Оно привело к самым острым в Западной Европе противоречиям между феодальной, германской по происхождению знатью и земледельческими родоплеменными отношениями местного населения. Внешне это проявилось в строительстве феодалами мощных крепостных сооружений, напоминающих крепости дворцовых государств Ахейской Греции. Феодалы в своих владениях, собственно, и вели себя, как местные государи, сторонники феодальной раздробленности, и от полной независимости действий их удерживала только неприязнь родоплеменных общинных настроений закрепощённого крестьянства и властная христианская церковь, заставляющая хотя бы формально считаться с феодальной лестницей прав и обязанностей сеньоров и вассалов.

Именно в северной Италии и на юге Франции, где местное население в наибольшей мере унаследовало от времён римской империи навыки к семейному сельскохозяйственному производству и обслуживающему земледелие ремеслу, уже в IX веке ремесло на новой ступени исторического развития стало вновь отделяться от земледелия. Там начали возрождаться западноевропейские города, как средоточия ремесленного производства и оживления торговли. Как и в Древней Греции, города средневековой Европы возникали вследствие углубления внутри родоплеменных отношений представлений о моногамной семейной собственности, что предопределило сходства становления их хозяйственного уклада и политического устройства с развитием хозяйственного уклада и политического устройства древнегреческих полисов. Семейная собственность на орудия труда и на урожай, а так же на всевозможные ремесленные изделия давала возможность средневековой крестьянской семье обособляться для занятия тем видом общинного труда, который был наиболее выгодным и для семьи и для земледельческой общины, и передавать от отцов детям приобретаемые навыки совершенствования обособленной деятельности. Ремесленная деятельность постепенно выделялась из земледельческой внутри земледельческой общины, а затем отделилась от неё для дальнейшего развития уже там, где была наибольшая выгода ею заниматься, а именно в местном городском поселении. Для защиты своих интересов ремесленники отстраивали укреплённые города, а в них объединялись в цеха, в которых сохранялись местные этнические традиции родоплеменных отношений в новых, городских условиях существования. Отталкиваясь от традиций родоплеменного самоуправления и родоплеменной общественно-демократической власти, они избирали коллективную городскую власть, призванную защищать их интересы посредством общественно-городского насилия. Такие города были небольшими, поддерживали тесные связи с местными земледельческими общинами, в том числе в вопросах общего противостояния феодальным землевладельцам, которые брали с выстроенных на их землях городов особый оброк изделиями и деньгами. Оброк этот был произвольный и немалый, что противоречило интересам горожан, объединяло их с земледельческими общинами. Пример строительства Венеции беглыми ремесленниками в заливаемых морем ничейных болотах и быстрое достижение этим городом-государством даже в таких неблагоприятных природных условиях сказочного процветания доказывает самым наглядным образом, что значило для горожан угнетающее воздействие зависимости от феодалов.

Ещё в крестьянской общине доходы семьи ремесленника от ремесленной деятельности напрямую зависели от заказов на такую деятельность. Чтобы увеличивать доходы, надо было искать возможности расширения числа заказчиков. Поиски заказов и толкали ремесленника выделяться из земледельческой общины и вместе с такими же ремесленниками, как он сам, создавать особые поселения, которые обустраивались в города и привлекали заказчиков, торговцев из разных мест. Заказы возрастали, если изделиями ремесленника мог заинтересоваться купец, который распространял эти изделия в других городах, землях и даже странах. Поэтому городские ремесленниками втягивались в рыночные товарно-денежные отношения, учились бороться за заказчика, считать свои доходы и расходы, в том числе расходы на закупки продовольствия, необходимого сырья, изделий других ремесленников. От прошлого, деревенского образа жизни они унаследовали крестьянский христианский иррационализм, вероучение о христианской общинной этике и морали. Но в городском поселении у них складывалось рациональное мышление, необходимое при товарно-денежных отношениях, укоренялись оценки окружающего мира, феодальной власти с точки зрения собственных рыночных интересов. Феодал, на земле которого они строили город, был для них врагом. Он мешал их борьбе за существование: как поборами за пользование землёй и произвольно устанавливаемой данью, которую требовал в любой момент, когда срочно нуждался в деньгах, так и грабительскими пошлинами за перемещения купцов и товаров по дорогам на его землях. Рациональное сознание горожанина воспринимало его с позиции христианской этики и морали иррациональным злом, на стороне которого стояла церковь с её собственными поборами десятиной, всевозможными дорогими обрядами, паразитической роскошью жизни высших священников и сытым бездельем монахов. Городское сознание под воздействием таких настроений и оценок склонялось к переосмыслению христианства. Основное направление такому переосмыслению задало богомильство, которое распространилось из Византийской империи к южным границам папского католического мира.

Богомильство зародилось в 10 веке н.э. в Болгарии, в не греческой провинции Византийской империи и представляло собой еретическое вероучение горожан и пригородных крестьян. Греки Византии к тому времени оставили в прошлом кровопролитную эпоху иконоборчества и этнического спасения в Народной революции. Они уже стали народом с земледельческим сословным мировоззрением, народом, который отринул языческую полисную традицию городских еретических вероучений и вдохновился христианским мессианизмом, строил великую христианскую империю. Другое дело западные провинции, населённые южнославянскими варварами. Славянские варвары приняли греческое христианство, но оставались молодыми этническими народностями с сохраняющимися, ещё живыми традициями родоплеменных общественных отношений, родоплеменной общественной власти. Экономическое влияние богатой Византии способствовало развитию в имперских провинциях городского ремесленного и пригородного хозяйства, а традиции родоплеменной общественной власти подталкивали местное этническое население к сопротивлению византийской феодальной власти, к попыткам перенести свои языческие традиции в новый образ жизни и найти обоснование таким попыткам в полисной истории Древней Греции. Стремление горожан рационально обосновать право этнической родоплеменной общественной власти на сопротивление освящаемому церковью феодализму, в условиях господства христианского вероучения вылилось в переосмысление церковных догматов, в подчёркивание в христианстве общинной этики и морали, как его подлинной сущности. Богомильство смогло поднять это переосмысление до уровня особого направления христианского вероучения. Оно оттолкнулось от персидского манихейства и армянского павликианства и перевело их на понятийный язык европейского христианства.

Само манихейство возникло в 3 веке н.э. в Персии. Его основатель проповедник Мани вдохновился языческим зороастризмом, использовал зороастризм для обогащения греческой идеалистической философии религиозного единобожия. Объявив дуализм бытия сущностью мироздания, в котором идёт непримиримая борьба двух субстанциальных начал – с одной стороны, царства света, добра, духа и, с другой стороны, царства тьмы, зла, материи, – манихейство провозгласило, что только в первом царстве господствует бог, а во втором же всё подвластно дьяволу. Каждый человек, будучи двойственным существом, так как душа его есть порождение света, а тело – тьмы, является, согласно учению манихейства, непосредственно вовлечённым в непрерывную борьбу бога и дьявола. Ведя с помощью разума борьбу в самом себе, помогая душе в борьбе с телом, человек помогает свету, богу в борьбе с тьмой, дьяволом. Поэтому дьявол через посредство тела стремится в каждое мгновение развратить, разрушить душу каждого человека. Сопротивляться же дьяволу, обрести посмертное спасение человек может только посредством мысли о боге в каждый момент бытия, через непосредственную связь своего разума с богом. В 7 веке манихейство стало идейным источником появления в Армении еретического движения в христианстве, которое получило название павликианства, и павликианство распространило его в Византии, оказав влияние на иконоборчество.

Уже в другую эпоху Византийской империи болгарский священник Богомил и его сторонники пришли к выводу, что церковь не способна оказать действенную помощь человеку в борьбе за спасение от происков дьявола, особенно тогда, когда человек путешествовал или как-то иначе оказывался за пределами власти церкви. Ведь церковь объявляла самою себя единственной и полномочной посредницей между богом и человеком! Но если церковь не могла помочь, а требовала безмерной покорности и десятины, расходов на дорогие убранства, а её священство вело паразитический, телесный образ существования, то она была не тем, за что себя выдавала. Она сама была хитрым изобретением, ловушкой дьявола, призванной обмануть человека, ослабить его бдительность, разорвать его непосредственную связь с богом, отвратить его от личного и ежесекундного мысленного общения с богом. И та феодальная государственная власть, которую церковь обосновывала и поддерживала, тоже была от дьявола.

При таких выводах оказывалась ненужной, даже дьявольской концепция первородного греха, которой объяснялась история человечества в Ветхом Завете. Да и сам Ветхий Завет мыслился сомнительной подделкой под священное писание, отвергался. Ибо именно Ветхий Завет обосновывал необходимость церкви, как предназначенного для спасения человека посредника, созданного волей самого Бога. Из дуализма манихейства следовало, что не церковь важна для спасения человека от дьявола, не иконы и прочие внешние атрибуты монотеизма, а молитва и искренняя личная вера, которая позволяла ежесекундно обратиться непосредственно к богу.

Именно данные идеи манихейства богомильство развило в христианском вероучении до уровня собственных догм. Богомилы отвергли церковные таинства и обряды. Они выступили против почитания креста, икон и мощей, показывая этим свою духовную связь с уже искоренённым среди греков иконоборчеством. Но сохранили молитву, придав ей существенно большее значение, чем церковь.

Из богомильского манихейства выводилась личная ответственность за свои поступки, что оправдывало личную предприимчивость, лишь бы она соответствовала угодной богу этике и морали. Такое, переработанное в христианском духе, в духе христианской этики и морали богомильское манихейство было близким и понятным средневековому горожанину Европы, который работал на заказ, доходы которого определялись как качеством его изделий, так и личной предприимчивостью при поиске заказов, при привлечении внимания к своим изделиям у рыночных покупателей. Поэтому богомильское манихейство оказалось в это время исторически востребованным в западноевропейских странах.

Богомильство сначала распространилось на византийских православных Балканах. А из Сербии перекочевало в Хорватию, в соседний католический мир. Вскоре оно породило движение катаров, первое крестьянско-городское еретическое течение западноевропейского христианства. Секта катаров не случайно появилась в 11 веке на юге Франции, – как раз в этих местах начинался быстрый подъём городского хозяйства и торговли, проявились собственные интересы ремесленников и пригородных крестьян. А от катаров идеи богомильского манихейства унаследовали все создатели последующих, направленных против католической церкви буржуазно-городских учений и течений христианства, в том числе и богословы, зачинатели протестантской Реформации.

В более широком смысле богомильское манихейство предлагало усовершенствовать языческую общественно-государственную власть. А отталкивающиеся от него учения христианства должны были приходить к выводу о необходимости возрождения общественно-государственной власти в христианском религиозно-духовном пространстве. Если церковь призывала усовершенствовать имперскую государственную власть, только избавить её от господства военщины и чиновничества, господства, которое было свойственным Римской империи и погубило эту империю. Если она, христианская церковь боролась за сохранение имперского пространства усовершенствованием государственной власти сверху, под своим сословным надзором и правлением, отражая интересы землевладельческих верхов государственной феодальной знати. То богомильское манихейство и использующие его учения христианства выражали интересы связанных с традициями этнических родоплеменных отношений низов.

В самом манихействе лишь частично нашла отражение греческая идеалистическая философия, и главным образом философия киников, которая сложилась в греческих полисах в эпоху эллинизма, чтобы защитить свободу гражданской личности отказом от разложения роскошью, от погони за авантюристическими, в том числе военными способами обогащения. Но использующие идеи манихейства христианские учения обрабатывали манихейство евангелическим христианством, которое опиралось на глубокое наследие эллинистической греческой философии, тем самым они углубляли и совершенствовали манихейский диалектический дуализм. Уже богомильство развило идеалистическую философию киников, какой та оказалась в манихействе, до представлений об этическом и моральном аскетизме, так как именно такой уровень представлений был задан евангелическими проповедями Христа, поднимающегося до выводов греческой философии об идеальной социальной этике, нравственности и морали. Вследствие христианского переосмысления манихейства в средневековой Западной Европе столетиями разрабатывался собственный философский дуализм горожан. И как раз собственный дуализм горожан стал способным в учениях Лютера, Кальвина и других идеологов бросить действительный вызов католическому мировоззрению и средневековому феодализму, обосновать протестантскую Реформацию.

Естественно, что всякая церковь решительно отвергала диалектический дуализм субстанциальных начал бытия. Согласно церкви, единственным началом бытия является творящий мир бог, а зло в мире есть следствие первородного греха человека. Человек не достоин того, чтобы подняться до личного общения с богом, до соучастия с богом в борьбе против кого бы то ни было или чего бы то ни было, так как он изначально греховен. Спасение человека единственно в том, чтобы найти оправдание перед богом за своё существование, вымолить у него страданием и раскаяньем личное прощение. Подлинность же раскаяния удостоверяется созданной богом церковью. Церковь единственный посредник не только между богом и человеком, но она постоянно защищает, оправдывает перед богом всё человечество, и вне приобщения к церкви, к её иконам и таинствам спасение человека и человечества как такового невозможно. Церковное священство говорило о коллективном спасении человечества только посредством сословной церкви, тем самым отрицало личную предприимчивость и ответственность человека. Оно обосновывало удельную, феодальную собственность на землю и общинное земледелие, которое не зависело от личной предприимчивости отдельных членов общины, и освящало общинную барщину, общинный оброк. А в тех, кто был вовлечён в рационализм городских товарно-денежных отношений: в предприимчивом ремесленнике, в купце, – оно изначально видело явных или неявных сторонников ереси, опасной для церковных догматов.

Монотеистическая христианская философия была продуктом античного языческого строя в пору его упадка, она обобщила достижения языческого строя и представления о причинах происходившего тогда упадка. А для идеалистического строя она стала исходной точкой, толчком к дальнейшему историческому развитию. Горожане средневековья через христианство восприняли мифологизированную христианством философию языческого строя, но в начале нового витка становления городской демократии, которое происходило уже при идеалистическом строе, при господстве идеи народного идеалистического общества. Тем самым они оттолкнулись от достижений полисного философского мировоззрения греческого эллинистического мира, восприняв эти достижения, как стартовую ступень для начала средневекового городского общественного социально-политического развития. Но эллинистическая философия включала в себя не только этику, вошедшую в христианство, но и общие законы логического мышления, а так же физику, философию физического мировосприятия поздней античности, в том числе эпикурейство, отрицающее божественную первопричину бытия. Следствие было то, что в средневековом городе стал возможен переход к физическому осмыслению окружающего мира, к интенсивному производству на основе научных открытий и технического изобретательства, а затем и к материалистическому выводу о том, что только опыт является критерием истины.

2. Первые народные революции Западной Европы

Церковь создавала имперскую земледельческую цивилизацию и сословные земледельческие государственные отношения, строящиеся на основаниях, с одной стороны, феодальной собственности на землю и, с другой стороны, общинного крестьянского земледелия. Общинное земледелие не нуждалось в хозяйственной личной предприимчивости крестьянина и удельного землевладельца, имело низкую и мало изменяющую производительность труда, зависело от капризов природы. Церковное христианство, его мировоззрение отражало такое положение вещей. Церковь несла ответственность за то, чтобы все участники земледельческих государственных отношений выполняли правила взаимоотношений, предлагаемых мифическим Христом в Новом Завете. Согласно Новому Завету сословные собственники земли не имели права брать с общинных земледельцев больше определённой доли их урожая. Благодаря идеологически узаконенному, строго определённому налогообложению достигалось социальное примирение между земледельцами и землевладельцами и земледельческое цивилизационное развитие, - церковь же приобретала авторитет высшего судьи феодальной государственной власти.

Проблемой было то, что в Новом Завете никак не представлены городские ремесленники, индивидуальные земледельцы, не оговорены их права и обязанности. Их положение оказывается полностью зависящим от царской власти, произвола церкви и удельного землевладельца. Согласно церковному христианству господствующая землевладельческая знать может при желании накладывать произвольные, ничем не ограниченные поборы на ремесленников и индивидуальных земледельцев, отказывать им в праве на справедливый суд и даже отбирать всю семейную собственность, а за сопротивление карать. Такое положение вещей вынуждало ремесленников и семейных земледельцев обособляться в городском поселении и на пригородных землях, выбирать собственную власть на основе традиций представительной родоплеменной общественной власти и строить вокруг городов прочные городские укрепления. Первые городские поселения ремесленников и пригородных земледельцев создавались выделяющимися из среды общинных крестьян семьями из окрестных мест, имеющими близкородственное этническое бессознательное умозрение. Общность традиций родоплеменной общественной власти как раз и позволяла им выстраивать в городе представительную общественную власть семейных собственников, схожую с представительной полисной властью при языческом строе, неосознанно возрождать все особенности полисного самоуправления и его развития от олигархического господства к политической диктатуре связанных с производством средних слоёв имущественных собственников.

С 9-го века хозяйственное развитие в западно-христианском имперском пространстве стало неуклонно поворачиваться к увеличению численности городов и торговли, к росту интенсивного городского производства, к опережающему росту производительности труда городских ремесленников и соответственно их уровня жизни в сравнении с производительностью труда и уровнем жизни общинного крестьянства. Вначале поворот к такому характеру развития совершался на севере Италии и юге Франции, и там же в 9-11 веках возрождалось полисное политическое мировосприятие и самоуправление, но уже в обстоятельствах господства папского христианского мировоззрения.

Интенсивное производство языческого строя Древнего Мира, возникнув на основе семейного рабовладения в классическую эпоху полисных городов-государств Древней Греции, пережило расцвет и упадок в эллинистическом мире и Римской империи. Возродилось оно только при идеалистическом строе в средневековых городах Западной Европы. Но не на основе рабовладения, как было в Древней Греции, а на основе углубления научных знаний и технического развития, отталкивающихся от великих достижений античного мира в познаниях математики, практической механики, изобретательства и систематизации опыта изучения физической природы. Духовные предпосылки этому историческому явлению, столь значительному, что оно изменило ход всей мировой истории, сложились в течение полтысячелетия после гибели Римской империи. А именно тогда, когда в Западной Европе папской церковью укоренялось христианское философское мировоззрение. Поскольку христианство не признавало рабства, постольку поиск способов и мер добиться роста производительности труда ремесленников для увеличения городского производства происходил в направлении изучения самой физической природы, для выявления именно в ней источников интенсификации как собственно хозяйственной деятельности, так и перевоза сырья и товаров. Причина возможности движения в таком направлении была в уникальной многогранности и гибкости древнегреческой философии, лежащей в основании христианства. Ибо в древнегреческой философии этический идеализм вольно или невольно испытывал сильное влияние философии механистического изучения природы, но в особенности философии Аристотеля, что отразилось, например, в идеалистическом эпикурействе, одном из столпов христианского идеализма. Собственно Аристотель и разделил философию на три составные части: физику, логику и этику, – и объявил классификацию и систематизацию знаний посредством разработанных им же законов формальной логики основой познания мира, что имело определяющее значение для перехода к научному и механистическому развитию эллинистической, а потом римской цивилизации.

С развитием средневековых городов в Западной Европе через техническую интенсификацию труда ремесленников у христианской церкви и феодализма появились два серьёзных противника, которые объединялись вокруг основных городских интересов в условиях товарно-денежных рыночных отношений, воплощая диалектические единство и борьбу этих интересов. С одной стороны, создающие городские производственные отношения ремесленники, занятые производством товаров на заказ и для рыночного сбыта туда, где такой сбыт оказывался возможным. Их союзниками выступали семейные пригородные земледельцы. А с другой стороны, обеспечивающие перевозки сырья и товаров торговцы и ростовщики, чьи интересы крутились вокруг получения наивысшей посреднической прибыли от товарно-денежных отношений. И у ремесленников, и у торговцев с ростовщиками доход зависел от личной предприимчивости, а потому те и другие стремились пересмотреть христианство через призму манихейской ереси, но делали это в соответствии с собственными интересами, а потому по-разному.

Ремесленники выражали местные общественно-производственные настроения, но с точки зрения горожан, которые должны защищать свои способы получения средств жизнеобеспечения. В христианстве их устраивала общинная этика и мораль, которая провозглашалась Христом в Евангелие, как единственно угодная богу. Такая этика и мораль позволяла им приспособить христианские земледельческие родоплеменные отношения для развития цехового общинного и городского межобщинного самоуправления, а так же для социологизации производственных отношений, – сначала между мастером и учениками, между хозяином мастерской и наёмными работниками.

Тогда как торговцы и ростовщики стремились изменить христианство космополитическими воззрениями, оторванными от местных связей, от ответственности перед общинами, перед общественными производственными интересами. Им важен был торговый и ростовщический навар на любых сделках. Когда христианская этика и мораль мешала им получать наибольший посреднический навар, она вступала в противоречие с их интересами. В их среде росли настроения разрыва с местными общинными интересами, эгоистического индивидуализма и безродного космополитизма, оправдания размывающей архетипическое бессознательное умозрение всевозможной ублюдизации. И чем большими становились торговые сделки, чем шире оказывался размах торговых связей и обязательств, в том числе с теми странами, где господствовала иная религия и была иной мировоззренческая культура, тем ярче проявлялся космополитизм торгово-ростовщических настроений. Особо отчётливым он был у олигархических семей, сделавших на межгосударственной торговле и ростовщичестве крупнейшие состояния.

До Крестовых походов купцы обслуживали главным образом местных ремесленников, способствовали подъёму их производства. И купцы, и ремесленники были слабы в сравнении с феодалами, и это их объединяло. С началом же Крестовых походов положение изменилось коренным образом. И особенно в портовых городах на приморском юге Франции и на севере Италии. В данных областях Западной Европы торгово-ростовщические слои горожан получили преимущественное влияние. Участвуя в морской перевозке частей крестоносцев на Ближний Восток, в их снабжении, следуя за армиями крестоносцев, они налаживали собственную морскую торговлю и торговые связи на богатом востоке Средиземноморья. Завозя оттуда, особенно из богатой Византийской империи более совершенные и разнообразные товары, они подрывали ремесленное производство и сельское хозяйство в приморских областях Западной Европы, тем самым заставили занятых в производстве направить усилия единственно на борьбу за выживание. Следствием было то, что развитие получала только та ремесленная деятельность, которая непосредственно обслуживала интересы торговли, – кораблестроение, создание оружия, строительство роскошных зданий для богачей, изделий на их потребу. В городах, расположенных на пересечении главных торговых интересов, самые циничные торговцы и ростовщики быстро и баснословно обогащались. Возникали семьи олигархов, чьи огромные состояния были не в золоте и драгоценностях, которые местные феодалы могли бы захватить, отобрать силой. Состояния олигархов оказывались рассредоточенными в разнообразных торгово-ростовщических компаниях, в торговых сделках, в закупаемых и переправляемых товарах по всему средиземноморью и в разных государствах Западной Европы. Не имея возможности отобрать у олигархов богатства силой, нуждающиеся в деньгах феодалы, короли, сама церковь вынуждены были обращаться к ним за займами, вступать в соглашения, давать обязательства, то есть попадать к ним в определённую зависимость. Часть феодалов и церковь начинали перенимать у олигархов способы получения денежной прибыли, так как это давало существенно больший доход, чем получался от феодального землевладения даже там, где феодальная барщина полностью заменялась натуральным оброком. Пример показывал военно-монашеский орден Тамплиеров, созданный безземельными младшими отпрысками феодалов. Занимаясь торговлей и ростовщичеством сначала в Палестине, а затем и в Европе, этот орден благодаря накопленным богатствам достиг таких могущества и влияния, что вследствие знатного происхождения многих его членов стал опасен королям крупнейших западноевропейских государств.

Крестовые походы изменяли представления западноевропейских феодалов и церковного священства об образе жизни. Феодалы и священство познали восточную роскошь, вовлекались в товарно-денежные отношения для удовлетворения новых запросов. В их среде росли космополитические, потребительские настроения, эгоистический индивидуализм, упадок христианской нравственности, а у священников – и сословной морали. Потому-то во Флоренции стал возможен приход к власти рода Медичи, основатели которого во времена Крестовых походов были удачливыми ростовщиками, и благодаря баснословному обогащению, купили герцогское достоинство.

По мере того как в приморских городах юга Франции и севера Италии укреплялось господство слоёв торговцев и ростовщиков, сколачивались огромные торговые и ростовщические состояния, происходило резкое расслоение местного населения по уровням доходов и мировосприятию. В Венеции, в Пизе и в Генуе, которые изначально создавались, как независимые от феодалов городские республики, и в которых обогатившиеся вследствие Крестовых походов купцы и ростовщики установили олигархическое правление, ремесленники отчасти смогли отстаивать свои интересы посредством возрождающихся традиций полисной демократии средних имущественных слоёв гражданства. Но в других городах северной Италии и на юге Франции, где помимо олигархических интересов крупных городских купцов и ростовщиков над ремесленниками довлели феодальные повинности и поборы, шло обнищание большинства горожан и общинного крестьянства. Именно здесь обозначился первый в Западной Европе идеологический раскол разных слоёв горожан. Он выразился в том, что ремесленные слои подхватили завезённую из Византии болгарскую христианскую ересь богомильского манихейства. Быстро распространяющуюся по югу Франции богомильскую ересь назвали ересью катар. От неё отталкивались все последующие, направленные против католической церкви и феодализма течения городского реформаторского христианства Западной и Центральной Европы.

Средневековые города Западной Европы сохраняли тесную связь с местными общинами крестьян, с местными традициями родоплеменных отношений. Поэтому направленное против феодалов и церкви, против феодальной государственной власти христианское манихейство ремесленников и зависящих от их товарной деятельности мелких местных купцов подхватывалось так же и крестьянами. Это превращало городские реформации христианства в мощные, охватывающие целые области движения борьбы родоплеменной общественной власти против государственной власти церкви и феодальной знати. Чтобы противостоять рациональной критике и поддержать падающий авторитет папства, католической церкви потребовались глубокие реформы. Они стали возможными после появления схоластической философии и нищенствующих монашеских орденов доминиканцев и францисканцев, которые перехватывали евангелические этические и нравственные призывы христианского манихейства для беспощадной пропагандистской борьбы с распространителями христианского манихейства: катарами и другими течениями городской ереси.

К середине 13 века уровень развития рационального сознания городских ремесленников стал таким, что папская церковь больше не могла с этим не считаться. Ей уже не удавалось навязывать горожанам догматы с позиции противопоставления веры и разума, ссылаясь на высказывание Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно!», – высказывание, сделанное ещё в 3-ем веке н.э. Потребовалось как-то обосновывать церковные догмы и самую Библию с помощью разума, примиряя веру и разум. Данную задачу решил богослов Фома Аквинский, который революционно расширил философию церковного христианства, добавил к этической философии бессознательной веры логическую философию, разработал подходы обоснования библейского вероучения с помощью формальной логики Аристотеля. Папство поддержало эту философскую революцию церковного христианства, назвав новую, совокупную этическую и логическую философию схоластикой. Схоластика стала «служанкой богословия». Если прежде христианская идеалистическая этика противопоставлялась логике и физике. То с опорой на схоластику, по убеждению папской церкви, этика и логика должны были оказаться вместе противопоставленными одной материалистической физике, тому скептицизму, который физика порождала в отношении веры.

Таким образом, Крестовые походы на Восток породили, как течения западноевропейского манихейства, то есть христианское идеологическое обоснование восстания родоплеменной общественной власти против феодального государства в самом центре католического мира, так и философскую революцию католического мира. Но даже изощрённая схоластика Фомы Аквинского и его последователей не смогла сдержать смуты в умах горожан и семейных землевладельцев. Ибо схоластику учились использовать не только священники папской церкви, но и богословы еретического манихейства. Уже в начале 13 века для спасения церкви и феодализма папство предприняло первый крестовый поход против альбигойцев, то есть христианского манихейства, которое распространялось в Северной Италии, во Франции и в Германии, где создало собственную церковь, объявив её независимой от католической церкви.

С ростом числа и экономического значения городов повсеместно нарастали Смуты, они потрясали и надрывали католический мир. Вместо внешних завоеваний вдохновителю Крестовых походов папству пришлось спасать западноевропейский феодализм от порождённых внешними завоеваниями противоречий. Следствием ослабления власти церкви и роста значения для всех сторон жизни городских товарно-денежных отношений стало то, что в 12-13 веках многие города Западной Европы, так или иначе, добивались независимости от феодалов. Они превращались в самостоятельные республики с полисными политическими противоречиями между необщественными торгово-ростовщическими интересами, с одной стороны, и ремесленными общественно-производственными интересами – с другой. При этом самые крупные купцы и ростовщики, скупая городскую собственность, стремились захватить власть в городе и установить олигархическое правление, склонное идти на примирение с феодалами и церковью. Ибо, предоставляя крупные займы даже папе римскому, королям, финансируя их колониальные войны, городские олигархи были заинтересованы в возврате денег, а потому в устойчивости феодальных отношений, по крайней мере, на время возврата своих ссудных средств и процентов прибыли. А ремесленники отстаивали общественно-производственные интересы и демократическое самоуправление, в наибольшей мере выражали родоплеменные настроения нетерпимости ко всем учреждениям феодальной государственной власти, к сословной церкви и к феодальной знати.

К концу 13 века папство было уже не в состоянии поддерживать внешние завоевания крестоносцев. С падением и исчезновением на востоке средиземноморья государств крестоносцев в Западной Европе резко уменьшались доходы самых богатых семей и кланов олигархов, ослабевало их влияние на государственную власть. Символическим ударом по их всесилию стал успех французского короля Филиппа Красивого в борьбе с рыцарским ростовщическим орденом Тамплиеров. В 1307 году король добился возбуждения против тамплиеров суда возглавляемой нищенствующим орденом доминиканцев инквизиции. Обвинённые в манихействе рыцари ордена во главе с магистром были сожжены на костре, а их огромное имущество поступило в королевскую казну. Уверенно себя чувствовать олигархи не могли и в независимых городских республиках, где возрастало политическое влияние ремесленных слоёв горожан.

Резкое сокращение завоза товаров из городов Ближнего Востока и разграбленного крестоносцами Константинополя оживило городскую ремесленную деятельность в самой Западной Европе. Эта деятельность снова была востребована западноевропейским рынком, а столетия жесточайшей борьбы за выживание в условиях завоза восточных товаров способствовали тому, что цеха ремесленников научились сами производить византийские товары, развивать византийскую культуру в собственном направлении. Цеха ремесленников подняли общественно-производственные отношения до такого уровня социальных этики и морали, при котором поощрялись творческие поиски по интенсификации производства и его разнообразию с помощью новых открытий и изобретений. В городах Западной Европы научились изобретать новые товары, которых не было в Византии, углублять опытные и научные знания для совершенствования потребительских свойств товаров, понижения их себестоимости повышением общей производительности труда мастеров и подмастерьев, что закладывало основания для развития производственных отношений мануфактурного производства. Вследствие Крестовых походов в Западной Европе возродилась древнегреческая традиция интенсивной городской экономики, но на новом социально-политическом основании, которое создавал идеалистический строй с христианским монотеистическим мировосприятием.

Ещё в 13 веке, в обстоятельствах всеохватных Великих Смут, в Италии произошли первые народные революции католического мира. На эти народные революции оказали непосредственное воздействие социально-политические противоречия в городах, где нарастала борьба ремесленников не только с феодалами, но и с обогатившимися во времена Крестовых походов олигархами. В начале 13 века северная часть Италии, за исключением нескольких независимых приморских городов с олигархическим правлением, богатых из-за посредничества в торговле Западной Европы с Востоком средиземноморья, была под властью германского императора Священной Римской империи, на стороне которого стояли местные феодалы. А южнее владений папы римского раскинулись отсталые феодальные государственные образования Юга Италии. Они сложились при феодальной раздробленности в условиях слабого развития городов и за пределами непосредственного влияния германских Франкской, а затем Священной Римской империй. Военные действия многовековой ожесточённой борьбы папства со светскими государями Западной Европы за верховную власть в католическом имперском пространстве велись главным образом на территории самой Италии. Этим обстоятельство пользовались, как местные феодалы, так и независимые торговые города-республики для сохранения феодальной раздробленности, для образования и укрепления собственной, местной государственной власти, которая создавала местные феодальные народности. На Апеннинском полуострове так и не возникло единого центра государственной власти, способного преодолеть феодальную раздробленность и объединить страну. А с 12 века к феодальной раздробленности добавилась и религиозная.

В подвластной германскому императору части северной Италии, где в городах и сельских пригородах помимо феодального гнёта усилился денежный гнёт олигархов соседних торговых республик, распространилась городская ересь альбигойцев. Вдохновляемые манихейством альбигойцы выступили против духовной власти папы, не способной отстаивать евангелическую этику христианства. Напуганные папа римский и германские феодалы вынуждены были отложить распри и объединиться. В совместных крестовых походах внутри католического мира они воспользовались опытом и нравами Крестовых походов на Восток средиземноморья, и так же жестоко, как поступали там, подавляли представителей альбигойской ереси. Но искоренить разбуженный в среде горожан и семейных земледельцев мятежный дух недовольства бессознательных носителей родоплеменных общественных отношений уже не смогли.

В 13 веке в северной Италии разразилась Великая Смута, поводом к которой послужило очередное обострение борьбы папы римского с германским императором. Непримиримую и кровавую вражду, которая вспыхнула между сторонниками папской власти, гвельфами, и сторонниками императорской власти, гибеллинами, породили те же причины, какие несколькими столетиями позже вызвали Великую Смуту на Украине в Речи Посполитой. Отличие было в том, что в северной Италии зачинателями и вдохновителями неповиновения феодалам германского императора выступали италийские горожане, которых поддержало сельское крестьянство. Поддерживая папу, гвельфы выражали настроения родоплеменных общественных отношений низов северо-италийских народностей, а гибеллины являлись феодальными землевладельцами германского императора. Так как германские феодалы оказались не в силах восстановить свою удельно-крепостническую власть, а единого центра объединения страны или, по крайней мере, северной Италии не было, единственный выход из Великой Смуты указали местные религиозные вожди, вследствие чего она переросла в местные народные революции на духовной основе католического мировоззрения. Центрами народной власти становились крупные города, в которых возникали народно-представительные собрания самоуправления, и ими провозглашалось образование местных католических государств с народными сословно-общественными отношениями. В частности, так появилась Флорентийская народная республика. Изгнав феодалов германского императора, горожане не пожелали признать светскую власть папы римского, подчинившись только его духовной власти. Это и определило судьбу Италии на шесть с половиной столетий, как страны с целым рядом местных народных обществ с собственными государственными отношениями.

Народные революции в Северной, а потом и в Южной Италии привели к тому же, к чему столетиями позже привели народные революции на Руси. Они завершили распад единой итальянской народности на отдельные народы с собственными языковыми, культурными традициями, с разными традициями государственных отношений, но с единым монотеистическим мировоззрением и с общей памятью о прошлом единой Италии. Однако в Италии народов оказалось намного больше, чем на Руси, и различия в их самостоятельном экономическом и социально-политическом, культурном и языковом развитии были существеннее. На юге италийские народы развивались при слабом влиянии городских интересов, были феодально-сельскими, с сильными пережитками средневекового феодального мировосприятия. На севере же на мировосприятие италийских народов оказывали сильное влияние хозяйственные и социально-политические отношения городов. Городское ремесленное производство и представительное самоуправление, политическая борьба средних имущественных слоёв горожан с олигархами, – всё это вместе взятое в переходные эпохи Народных Реформаций, эпохи становления собственно народных обществ, дало сильнейший толчок развитию местных народных культур, как испытывающих огромное влияние городского уклада жизни.

Но духовной основой инициатического объединения традиций родоплеменных общественных отношений в общественные отношения северных, – как и южных, – италийских народов было католическое, феодально-земледельческое по своей сути мировоззрение. Со сменой поколений, по мере укоренения католического умозрения в народном бытии повсеместно росло неприятие такого развития городского хозяйства и социально-политических отношений, которое своим рационализмом стало бы угрозой этому мировоззрению. Подарив миру эпоху Возрождения, эпоху расцвета переживающих становление народной городской культуры, народных науки и ремесленных производственных отношений, дав мощный толчок их развитию в Европе, горожане итальянского севера подпадали под растущее влияние папского католицизма на народное сознание. Непреодолимые противоречия между народным умозрением и городским рационализмом привёли к постепенному упадку городского политического самоуправления, городских республик, к преобразованию городских республик в герцогства, как было, например, с Флорентийской республикой после возвращения к власти рода Медичи. ( В Московской Руси после Великой Смуты и великорусской Народной революции подобную инициатическую смерть пережила Новгородская республика.) Как позднее на Руси, в Италии Народные революции в разных местных государствах происходили не одновременно. Процесс италийских Народных революций растянулся дольше, чем на столетие. В Римской папской области Великая Смута, разложение христианской этики и морали папской феодальной власти набрали силу в последней трети 15 века и привели к кризису всю католическую церковь. Следствием этого кризиса стала протестантская Реформация в католическом мире. Но италийские народы севера Италии уже не могли поменять духовную основу своего общественного бытия и не поддержали протестантскую Реформацию. Поэтому после эпохи протестантских Реформаций и папской Контрреформации, которая перевела Великую Смуту в самой Римской папской области, в ряде других государств Западной Европы в католические Народные революции, северо-италийские города стали отставать от прогресса дальнейшего становления западноевропейских городских производственных отношений и городского производства. Этот прогресс подхватили и ускорили протестантские государства.

До эпохи протестантских Реформаций за пределами Италии в Западной Европе произошли две Народные революции, в Чехии и во Франции, и каждая из них оказала огромное воздействие на дальнейший ход истории Европы, на развитие событий в эпоху протестантских Реформаций.

Великая Смута в Чехии, одной из самых хозяйственно развитых стран Европы XIV века, разразилась из-за долго накапливающегося раздражительного недовольства чешского городского населения и мелкого рыцарства засильем немецких феодалов, влиянием немцев на все стороны жизни государства, что вело к подчинению производственных интересов чешских низов торгово-ростовщическим интересам олигархов германской Священной Римской империи. Недовольство чешской народности онемечиванием государственных отношений и поддержкой папской церковью такого положения дел пробудило обострение вражды носителей местных традиций родоплеменной общественной власти к государственной власти германских феодалов в то время, когда сама эта власть переживала глубокий кризис вследствие препятствий, которые она создавала дальнейшему развитию городского хозяйства. Углублению кризиса государственной власти всей Священной Римской империи способствовал и раскол в среде самих германских феодалов из-за обезземеливания и растущих стремлений светских землевладельцев, безземельного рыцарства отнять церковные земли у монастырей.

Чешский священник и богослов Ян Гус выразил те настроения, которые зрели в Чехии, в среде образованной государственным насилием Священной Римской империи чешской народности, в ясных требованиях по коренному, всеохватному изменению государственных отношений и политики церкви. Сутью его требований было преобразование папского имперского пространства, папского католического мира в христианское имперское пространство сосуществующих в нём народов. Ян Гус в своих проповедях ясно показал, что папский престол и сама католическая церковь утеряли изначальный смыл христианского вероучения, как вероучения объединённых в едином имперском пространстве христианских народов. Одобренное папой римским и поддержанное императором Священной Римской империи сожжение Яна Гуса на костре стало искрой, которая разожгла в Чехии Великую Смуту и вызвала гуситские Крестьянские войны. Это произошло по тем же причинам, по каким Великая смута разразилась в 17 веке на Украине в имперской Речи Посполитой, и имело те же следствия.

Гуситские войны 1419-1434 годов разрушили в Чехии основания, на которых держались прежние государственные отношения, призванные насилием германских феодалов создавать этнические народности во всей Священной Римской империи. Выход из состояния гибельного безвластия, в конце концов, стал возможен только через чешскую Народную революцию, которая дала надежду коллективного спасения чешской народности в христианской идее народа, в идеалистическом народе. Начинались гуситские войны, как направленные против католической церкви, их вдохновляли требования пересмотра католического мировоззрения для отражения в нём традиций чешской родоплеменной общественной власти, какой она стала не только в деревне, но и в городе. Лишь после пересмотра католического мировоззрения и замены инородных руководителей церкви на чешских руководителей, церковное священство смогло подняться до значения первого общественного сословия и повернуть гуситские войны в русло Народной революции. Пересмотренное чешскими священниками католическое мировоззрение стало духовой основой чешского народа, сохранив его в католическом пространстве. Его влияние на воззрения и быт чехов существенно усилилось и укоренилось, что определило дальнейшее развитие Чехии. Вытеснив пережитки языческого христианства из народного умозрения в эпоху народной Реформации, эпоху становления чешской народной культуры, католическое мировоззрение превратило эту культуру в народно-феодальную культуру, отчуждённую от интересов городского производства и городских производственных отношений. Именно данное обстоятельство стало причиной последующего отставания чешского хозяйственно-экономического развития от протестантских государств Европы. Но влияние папства на народное общественное и культурное развитие Чехии оказалось ограниченным, папство не смогло вернуть утраченные земли и восстановить монастыри, его доходы в стране значительно сократились.

Одновременно с чешской Народной революцией во Франции происходила французская Народная революция. В отличие от Чехии Франция была самостоятельным государством. И предпосылкой для французской Народной революции стала Столетняя война между Францией и Англией, в течение которой французская королевская власть надорвалась, потеряла способность своим государственным насилием создавать французскую народность. ( Через полтора столетия из-за десятилетий тяжелейших войн, который вёл Иван Грозный, и завоевания Ермаком Сибири точно так же царская власть Московской Руси потеряла способность государственным насилием создавать великорусскую народность, и страну захлестнула Великая Смута.) По всей Франции местные традиции родоплеменных отношений вырвались наружу, чтобы породить Великую Смуту и крестьянские войны. Великая Смута во Франции сделала возможным почти полное завоевание страны англичанами. Как позднее в великорусской Великой Смуте при польско-шведской интервенции символом поворота к Народной революции и народной борьбе с захватчиками стали Минин и Пожарский, которые при упадке царской власти возглавили возбуждённый традициями родоплеменных общественных отношений, гибнущий русский этнос, вдохновили его на борьбу за коллективное спасение в идее великорусского православного народа. Так и во французской Великой Смуте, когда казалось, что Франция погибла, символом поворота к Народной революции и борьбе с англичанами стала представительница низов, рождённая в крестьянской семье Жанна д`Арк. Ею двигало отчаявшееся, предчувствующее гибель родоплеменное архетипическое бессознательное умозрение французского этноса. Именно земледельческая община стала во Франции той средой, в которой пробудилась родоплеменная общественная власть, породившая героиню, только и способную вдохновить французскую народность на коллективное спасение в Народной революции в духе христианского мировоззрения. Поэтому женское начало и католическое мировоззрение определили духовный стержень французского народа, превратив Францию в образцовый пример католического народного феодализма.

3. Воздействие протестантизма на народные революции в Германии

В Германии Великая Смута, обусловленная восстанием родоплеменных общественных отношений против переживающей кризис феодальной государственной власти Священной Римской империи, началась в 1517 году с реформаторских выступлений Мартина Лютера против папства и католической церкви.

Германия так и не преодолела феодальную раздробленность. Этому препятствовала борьба Римского папского престола и императора Священной Римской империи за светскую власть в самой империи. В католическом мире сложилось такое положение дел, когда два находящихся в разных странах центра власти претендовали на главенство в восстановлении имперского пространства античной Западной Римской империи. С одной стороны выступало римское папство, которое стремилось не только сохранить, но и расширить своё имперское церковно-теократическое господство. С другой стороны были германские императоры Священной Римской империи, столетия пытающиеся подчинить церковную власть пап своей светской власти. Уже в 11 веке папство нашло действенное средство ставить на колени германских императоров. Папа Григорий VII отлучил строптивого Генриха IV от церкви и освободил подданных от присяги на верность своему императору. Крупные германские феодалы, опираясь на языческие традиции местной родоплеменной общественной власти, сразу же подняли мятеж против императора. Чтобы спасти трон, Генрих IV три дня приходил в одежде кающегося грешника к замку Каносса в Северной Италии, где тогда находился папа, пока не вымолил у него прощение. С того времени поддержание в Священной Римской империи самостоятельной власти местных феодалов было одной из главных задач папского престола. Крупные феодалы получали благословение папы на такую власть, которая делала их почти независимыми от императора, по существу полновластными князьями в своих землях. Каждый князь империи устремлялся создавать собственную государственную власть, которая объединяла местные племена в местную германскую народность. А поскольку католическая церковь имела в Германии огромные земельные владения, а папский престол своим примером поощрял к совмещению духовной и светской феодальной власти, постольку германские архиепископы сами становились князьями в этих земельных владениях, как самостоятельные правители участвовали в избрании императора, проводя в Священной Римской империи политику Римского папства.

В каждом из множества германских княжеств была своя хозяйственная жизнь. На юге она определялась земледелием, которое оставалось удельно-крепостническим, подчинённым феодальным интересам папского престола и церкви. На севере, где приходилось осваивать земли в существенно более сложных природно-климатических условиях, основой освоения земель под земледелие было непрерывное развитие ремесленной деятельности, которое зависело от рыночного спроса и во многом определялось морской и речной торговлей. Морская и речная торговля осуществлялась, главным образом, Ганзой, союзом купцов независимых немецких приморских городов. Ганза отстаивала свои интересы всеми средствами, в том числе военными, стремясь, где подкупом, займами, а где силой оружия, навязывать их феодальным правителям и королям. Такое могущество купеческого союза показывало, что средневековая феодальная власть не имела на севере того влияния, какое у неё было на юге Европы, расшатывалась торговыми интересами независимых городов, и местные феодальные правители не могли с этим ничего поделать. Большинство из них не видело в папстве силу, способную оказать им действенную помощь в борьбе с Ганзой и независимыми городами.

В 14-15 веках в ремесленных городах средней полосы и северной полосы католической Европы происходил переход городского хозяйства к интенсивному производству на основе технических изобретений, научных знаний и новых производственных отношений. Производство расширялось, усложнялось. Наконец, появились мануфактуры в оружейном деле, в кораблестроении, в изготовлении тканей, а после изобретения Гутенбергом книгопечатания, и в книгопечатании. В мануфактурах впервые в мировой истории складывалось коллективное разделение городского труда с особыми требованиями к социальной этике взаимоотношения участников производства. Это коренным образом изменяло городские производственные отношения в направлении существенного усложнения по сравнению с теми, которые были в ремесленном производстве, – чего не знала история прежних цивилизаций! Такое усложнение было возможным единственно на основаниях архетипического бессознательного взаимодействия, которое свойственно этническим общинам и родоплеменным традициям общественных отношений, то есть после перенесения традиций общинного производственного взаимодействия в городское хозяйствование.

Первые мануфактуры появились не в городах, а в деревнях Англии, где происходило обезземеливание общинного крестьянства. Успехи в развитии западноевропейского товарно-денежного обмена и растущая потребность феодалов в деньгах привели к тому, что в Англии феодалы перешли от натурального оброка к денежному оброку, а затем для них оказалось выгоднее сосредоточиться на овцеводстве, – на производстве шерсти для продажи в другие европейские страны. Они теряли интерес к земледелию, расширяли пастбища, захватывая общинные земли крестьян, и тем самым оставляли множество крестьян без средств к существованию. Купцы, которые устремились скупать дешевую шерсть у английских феодалов, в конечном итоге осознали, что им выгоднее вывозить из Англии не шерсть, а готовые шерстяные изделия. Они стали использовать отчаянье безземельных общинных крестьян, за гроши покупать их труд, распределять между ними заказы на изготовление востребованных в Европе изделий из шерсти. Поскольку общинные крестьяне не были профессиональными ремесленниками, не имели необходимых знаний, постольку наиболее выгодным для купцов оказывалось использовать бессознательную архетипическую способность общинных крестьян к разделению труда, распределять между крестьянскими семьями отдельные и последовательные операции производства изделия. Специализация труда при общинном производстве шерстяного изделия позволяла каждой семье сосредотачиваться на простейшей задаче и, как оказалось, это резко повышало производительность труда не только отдельной семьи, но и всей общины. Община изготавливала определённое количество изделий быстрее и даже качественнее, чем их изготовило бы такое же число отдельных семей городских ремесленников.

Успех общинной мануфактурной деятельности имел важнейшие следствия. Общинную мануфактурную деятельность наёмных работников наиболее целесообразным было переносить в местный город, тем самым уменьшать всевозможные издержки. И именно в местных английских городах получили дальнейшее развитие, как мануфактуры, так и наёмный труд обезземеленных крестьян, носителей бессознательной способности к архетипическому разделению трудовых обязанностей. А быстрый рост производства на мануфактурах увеличивал спрос на сырьё и ускорял обезземеливание, отнятие феодалами общинных земель ради развития наиболее выгодного для феодала пастбищного овцеводства.

Поразительные успехи в товарном производстве, в росте производительности труда ускоряли товарообмен и денежный оборот, превращали товарно-денежные отношения в главный двигатель экономического развития, которое сдерживалось феодальным правом, феодальными границами и привилегиями феодальной власти. Экономические интересы городов всё существеннее зависели от наступательной борьбы против средневекового земледельческого феодализма как такового, и это происходило в то время, когда феодалам и церкви не удавалось соперничать с городами в получении денежных доходов, а деньги превращались в новый вид власти, подчиняющий и определяющий собственным метафизическим насилием поведение множества людей.

На волне подъёма городского производства и товарно-денежных отношений участвующие в них купцы и ростовщики делали крупные состояния, большую часть которых пускали в денежный оборот как капиталы для получения процентной прибыли. Они вовлекали в свои финансовые сделки нуждающихся в деньгах феодалов, королей и папскую власть, давали им займы, и во всей Западной Европе усиливалось влияние надгосударственных олигархических интересов. Повсюду в городах устанавливалось явное и неявное олигархическое правление, заинтересованное в уничтожении всех препятствий движению денег и товаров, в ослаблении государственных отношений и в космополитическом, необщественном, отчуждающемся от родоплеменных отношений индивидуалистическом мировосприятии, в эгоистической необщественной, нехристианской этике и морали. Финансовые власть и влияние олигархов начинали угнетать общественные интересы, подрывать христианские этические устои, на основе которых развивалось производство, они пробуждали возмущение слоёв населения с родоплеменным общественным поведением против встающих на сторону олигархов феодальной государственной власти и церкви.

В католическом мире нарастали признаки всеохватного кризиса средневекового феодализма.

Рост городского населения и численности перемещающихся по Европе людей разрушал местные общинные связи, вследствие чего ублюдизация, безродный индивидуализм способствовали упадку производственных этики, нравов и морали, а феодально-земледельческие догматы католической церкви не объясняли, как с этим бороться. Такое положение дел свидетельствовало о том, что католическая церковь теряла значение исторически прогрессивной силы, сословного руководителя ускоренного цивилизационного развития на основе достижений античного мира. В городах северной части Западной Европы вызрели условия для перехода к собственному цивилизационному и соответствующему общественному развитию, побуждаемому расширением применения науки и технических изобретений для интенсификации производства, чего не знал античный мир. Католическая церковь превращалась в препятствие к становлению новых общественно-производственных отношений, необходимых непрерывному совершенствованию городских производительных сил. В католическом мире наступил духовный упадок, терялся смысл дальнейшего имперского исторического бытия, ширились настроения конца истории, близости конца света, которые толкали многих людей, в первую очередь знать, к бесцельному прожиганию жизни. Нужна была реформа католицизма, которая позволила бы использовать христианскую идею народа, христианскую этику и мораль для поворота к становлению новой имперской цивилизации. Иначе имперское пространство католического мира ожидал неизбежный распад, а весь католический мир – хаос и одичание.

Великие географические открытия конца XV века, торгово-колониальная экспансия португальцев и испанцев в Африке, в Азии и в Америке ещё более усилили влияние торговых олигархических интересов на феодальную государственную власть и церковь, которые потеряли собственное историческое целеполагание. Христианское мировоззрение в Западной Европе отступало под натиском идеологического обоснования потребительских настроений, господства коммерческих интересов и целей олигархических сил по установлению собственного, уже мирового центра финансовой власти. Это идеологическое обоснование зародилось во время итальянского Возрождения в виде общечеловеческого космополитического гуманизма, который отталкивался от эллинистического космополитизма, от античного гуманизма эпохи упадка Римской империи и от укоренённых христианством представлений об общечеловеческих ценностях, переосмысленных индивидуалистическим отрицанием евангелических общинных этики и морали. Стремление к изощрённому индивидуальному потреблению, к вседозволенности ради получения чувственного возбуждения и к помпезной роскоши охватило большинство феодалов и церковное священство Западной Европы, пример которым подавал сам папа римский. Для ведения потребительского образа жизни священству и феодалам нужны были большие деньги, а получить их можно было только у олигархов или участием в торговле всем, чем только удавалось.

Феодалы и церковь перестали заботиться о создании условий для устойчивого долгосрочного земледелия и отказывались следовать евангелическому требованию Христа ограничивать поборы с крестьян десятиной. Ограничение десятиной оброка феодалу и такого же оброка церкви создавало условия для налаживания социального взаимодействия между феодальными землевладельцами и земледельческим крестьянством, оно обеспечивало стратегическую устойчивость государственных отношений и имперского пространства католического мира в прежнюю эпоху средневековья. Но после открытия Америк и превращения торговли и ростовщичества в главное средство получения доходов, господствующие круги феодальной Западной Европы захлестнули сиюминутные интересы быстрого увеличения доходов за счёт соучастия в торговле и ростовщичестве. Феодалы и церковь устремились отбирать у податных крестьян всё, что можно, не считаясь с евангелическими предписаниями Христа. Им оказалось гораздо выгоднее не ждать десятин с ежегодных урожаев, а содрать с крестьян возможно большую дань сейчас, в данный момент, превратить дань в деньги и вложить деньги в купеческое предприятие или отдать в рост ростовщику.

В наибольшей мере разложение феодальных государственных отношений и, как следствие, ответное возмущение низов торгашеским духом церкви, её поисками спекулятивной наживы в союзе с олигархами проявлялось в северных городах Священной Римской империи. Именно там тезисы и воззвания Лютера, направленные против торговли индульгенциями и против церкви, которая выкачивала значительную долю доходов из всех стран католического мира для безнравственных нужд папства, предложения по реформе католического мировоззрения и церковного устройства вызвали наибольший отклик не только в среде горожан и крестьян, но и у князей.

Князья и короли северной Европы воспользовались протестантской реформой Лютера для того, чтобы, опираясь на ремесленные слои горожан, предпринять меры против своеволия олигархов и купеческой Ганзы, сбросить верховную власть папы, отобрать церковные земли и прекратить вывоз доходов церкви из своих земель, подчинив церковную власть светской власти. Но в самой Германии, вопреки намерениям Лютера, разразилась вдохновлённая его идеями протестантская революция, которая вызвала Великую Смуту, а затем крестьянскую войну. Великая Смута и растянувшаяся на десятилетия крестьянская война в Германии были временем вызревания условий для земляческих Народных революций, преобразующих местные народности в народы. В северных княжествах духовным стержнем Народных революций стало лютеранство, следствием чего было возникновение германских протестантских народов и государств, которые окончательно сложились в течение эпох народных Реформаций, сопровождавших лютеранскую идеологическую Реформацию и становление лютеранской церкви. В южных же княжествах Народные революции совершались под воздействием католического мировоззрения ради коллективного спасения в сословно-феодальном общественном бытии, там стали возникать германские народные государства, народы которых религиозным умозрением и сословием священников вовлекались в единое имперское пространство католического мира.

Феодализм и католическую церковь могло спасти только решительное укрепление феодальной государственной власти, осуществимое единственно при условии решительного усиления церкви, разрыва её с олигархами, коммерческим интересом и гуманистической идеологией. Тридентский собор, который длился с 1545 по 1563 год, только с появлением в Испании организации радикально настроенных и готовых к любому действию иезуитов принял необходимые для такого усиления церкви решения. Был утверждён догмат о непогрешимости пап, который позволил начать жёсткую централизацию церковного управления и чистку среди чуждого евангелической морали священства, что стало возможным лишь при повышении требований к моральному и нравственному облику самих пап. Опираясь на этот догмат, папство привлекло на службу католической церкви испанских иезуитов Игнатия Лойолы, предоставило им чрезвычайные полномочия монашеского ордена при папском престоле, сделав их спецслужбой папства, нацеленной на искоренение свободомыслия, как внутри римской церкви, так и вне неё. Новые задачи были поставлены перед тайной инквизицией, судебной структурой папства. Она превращалась в главное орудие борьбы не только с протестантской ересью, но и со слоями населения и с этническими группами, которые выражали торгашеские и ростовщические интересы, выступали с идеологических позиций гуманитарного космополитизма, выказывали признаки ублюдизации и склонность к безродному индивидуализму. В первую очередь инквизиция занялась крещёными евреями и маврами Испании, которые захватили в свои руки торговлю и ростовщичество в испанской колониальной державе.

Такие шаги папства по своему существу были объявлением начала католической контрреволюции. Католическая контрреволюция вдохновила церковь и феодалов перейти в контрнаступление против протестантской Реформации, что вызвало кровопролитную, разрушительную многолетнюю войну между протестантскими и католическими землями. В эпоху сначала католической контрреволюции, затем Контрреформации, всеохватных войн с протестантами папству удалось на большей части бывшего католического мира восстановить способность церкви обосновать укрепление феодальной государственной власти, духовно возглавить Народные революции и народные Реформации. Но коренное усиление католической церкви превратило её в исторически реакционную силу, направленную против развития городского производства, науки и техники. Поэтому и католические народы не смогли оторваться в культурном, историческом развитии от уровня позднего средневековья. В Германии, где возникли, как протестантские лютеранские, так и католические государства и народы, это проявилось самым наглядным образом.

Лютеранство отказалось от сословного священства, осудило имперское папское монашество, обосновав это тем, что не в бегстве от мира и не в посредничестве церкви, а в живой мирской деятельности должен искать человек спасения и служения богу. Оно объявило о священстве всех верующих и праве прихожан вести богослужение на своём родном языке, а не на латинском, как было в католицизме. В учении о двух царствах оно провело разграничение “закона” и “Евангелия”, что революционно расширяло толкование Евангелия, позволяло выводить его за пределы чисто земледельческой цивилизационной религии. В этом учении о двух царствах была признана самостоятельность государственной власти по отношению к лютеранской церкви, которая, подобно Византийской православной церкви, ставилась в зависимость от светских властей, от светской административно-управленческой власти. Государственная власть получала право издавать не евангелические законы, если они служили интересам укрепления и развития государственных отношений, а лютеранская философия обязывалась творчески разрабатывать стратегическое обоснование текущим решениям государственной власти. Иначе говоря, лютеранство вынуждалось творчески развивать философию, отталкиваясь от лежащей в основании христианства древнегреческой этической философии и для этой цели привлекать всех сторонников своего вероучения. Это дало возможность внутри христианского мировоззрения, в условиях конкретного государства наделить городских ремесленников гражданскими правами и обязанностями, которых они были лишены в Библии, и тем самым обогащать христианство опытом древнегреческого полисного развития.

В основе протестантского реформирования христианства лежало положение манихейства о необходимости непосредственного общения человека с богом, минуя сословие церковных священников, то есть первое сословие. А именно церковное первое сословие обосновывало спасение человечества в становлении народно-феодальных сословий в едином имперском пространстве. Поэтому лютеранские протестантские народы и государства вырывались из имперской идеи, из представлений о равенстве перед богом всех этносов, народностей и народов империи, что создавало условия для рыночной экономической и политической конкуренции каждого протестантского народа с остальным миром, обосновывало народный и государственный эгоизм и эгоцентризм. Таким образом, лютеранские протестантские народы разрывали связь с представлениями Платона о единственно сословных общественных отношениях. Их общественная иерархия начала выстраиваться на основаниях развивающегося объединения местных общин и знати в имущественные классы с собственными для каждого класса материальными и соответствующими материальным политическими интересами. Лютеранская церковь сохраняла в себе значение первого сословия, и оказывала господствующее философское воздействие на народное общественное развитие, однако лютеранский народ становился не только феодальным сословным, но и классовым обществом. Протестантские общества стали развиваться, как по причинам становления феодальных сословных противоречий, так и из-за борьбы возникающих вокруг определённых материальных интересов имущественных классов, а так же вследствие стремлений примирить сословные и классовые противоречия посредством административного укрепления государственной власти. Это вызвало быстрый рост существенных различий между протестантскими и католическими германскими государствами в экономических, культурных, общественных отношениях.

Учение Лютера о личной вере в искупительную миссию Христа, как единственном условии спасения, делало ненужным глубокое идеалистическое обоснование католического христианства, понятное немногим богословам мыслителям и учёным. Евангелическое христианство в протестантизме окончательно превращалось в религиозный миф, который вытеснял родоплеменные мифы о языческих богах, воспринимаемых не разумом, а бессознательной религиозно-родовой верой, заменяя языческих богов триединым христианским богом. Протестантское мировоззрение первоначально ограничило разум, чтобы найти опору в языческих родовых инстинктах. Оно увлекало только тех, в ком было от рождения заложено родоплеменное общественное бессознательное умозрение, чьё поведение определялось архетипическими религиозными побуждениями. Поэтому оно объединяло верующих не столько в сословия, сколько в этнические общины, и только этническим общинным поведением человека определялась его подлинная вера.

Протестантское мировоззрение распространяло этнические общинные отношения из деревни в город, создавая в городе предпосылки для развития товарного производства на основаниях общинного разделения труда. Иначе говоря, оно создавало в городе условия для широкого развития мануфактурного производства, для развития таких производственных социальных общественных отношений, которые способствовали бы подъёму мануфактурных производительных сил в самых разных видах городской деятельности.

Протестантское этническое мировоззрение оказывалось чуждым торгашескому, олигархическому гуманитарному космополитизму, безродному индивидуализму. Оно обосновывало этику коллективного общинного разделения труда и обязанностей тех, в ком проявлялись природные наклонности к такой этике, то есть носителей архетипического родового бессознательного умозрения. Господство протестантского вероучения, как народного вероучения, делало невозможным олигархическое правление, в том числе власть купцов в городах. В северной Германии оно нанесло такой удар по Ганзе, который уничтожал этот союз купцов, и подчиняло купеческие интересы и независимые города, как и местное рыцарство, государственной власти народно-идеалистического государства с единым народным правителем.

Однако лютеранство изначально ставило задачу укрепить феодальную государственную власть на местах, в местных условиях, поэтому и нашло поддержку у ряда королей и германских князей. Оно признавало главой местной лютеранской церкви местного короля или князя, тем самым подчиняло интересам местной землевладельческой знати и дворянства интересы собственников городского производства, обеспечив верноподданническую лояльность последних вследствие того обстоятельства, что за горожанами сохранялись безусловные и узаконенные права на личную свободу и определяемые законами же обязанности. Когда же королям или князьям выгодно было укрепление народного крепостного земледелия, подчинённая им местная лютеранская церковь оправдывала государственное крепостничество. Поэтому после протестантских Народных революций крепостное право распространилось на восточных землях Эльбы, где прежде многие крестьяне были лично свободными.

Поощряя личную ответственность и предприимчивость, выступающее в качестве государственной народной религии лютеранство в то же время не позволяло купцам и ростовщикам добиваться самостоятельного экономического и политического значения. Оно поддерживало необходимость ограничивать рыночные товарно-денежные отношения чиновно-полицейским надзором и управлением со стороны народно-феодального государства, что мешало становлению коммерческих капиталов и появлению капиталистических предприятий, сдерживало и ограничивало общее развитие рыночной экономики, рыночного производства и классовых имущественных интересов.

Иным было положение дел там, где Народные революции произошли при идеологическом руководстве сторонников кальвинизма, а именно в Нидерландах и в Англии.

4. Народно-буржуазные революции в Голландии и в Англии

В наиболее хозяйственно развитых городах и областях Западной Европы получило распространение протестантское вероучение Жака Кальвина, которое он проповедовал и воплощал в жизнь в Женеве. Дополнив лютеранство учением о предопределении, Кальвин философски обосновал избранность богом к спасению только тех, кто успешно вёл своё рыночное хозяйство, одновременно подчиняя личное поведение евангелической общинной этике и морали. Согласно Кальвину и его последователям кальвинистам успех в делах и благополучие при городских рыночных отношениях даются богом лишь тому, кто нашёл своё угодное богу мирское призвание и подчиняет потребности, свою плоть мирскому аскетизму, то есть, в соответствие с манихейством, – подчиняет соблазняемое дьяволом тело тянущейся к богу душе. Для таких людей бог создаёт “царство божье” уже на земле, показывая, что они на верном пути к спасению. В учении о предопределении отразились свойственные родоплеменному язычеству религиозно бессознательные представления о судьбе, которую никакими делами, в том числе и добрыми, нельзя изменить. Тем самым кальвинизм делал ещё один шаг к тому, чтобы ослабить связь христианского вероучения с рациональной греческой философией, с необходимостью отстаивать христианскую веру перед лицом ширящейся в поздние Средние века рациональной критики Библии сторонниками космополитического гуманизма и скептицизма. Он откровеннее, чем лютеранство, обращался к религиозным архетипическим побуждениям, чтобы использовать их для управления людьми ради их коллективного спасения в библейской идее народа. Только так оказывалось возможным вывести наиболее развитые города и области Западной Европы из хаоса и упадка, которые нарастали вместе с расширением товарно-денежных отношений в условиях кризиса феодально-земледельческой духовной и светской власти, феодально-земледельческих государственных отношений.

Учение кальвинизма о предопределении существенно изменяло идею библейского земледельческого народа. Народное бытиё в кальвинизме складывалось из объединённых верой в единобожие родоплеменных общин, вне зависимости от того, где они возникали, в городе или на селе, – общин, которые упорядочивали поведение людей посредством традиционного для родоплеменных отношений представительного самоуправления. А сами общины объединялись и упорядочивали свои отношения через республиканское политическое самоуправление и имущественные классовые интересы. Поскольку общины невозможны вне этнических архетипических отношений, постольку кальвинизм, вольно или невольно, обосновывал разделение горожан и земледельцев по этническому признаку. В существе своём кальвинизм обещал возможность личного спасения только тем, кто отличался этническим архетипическим поведением. А народное коллективное спасение он видел в постоянном отделении носителей этнического архетипического начала от тех, кто его не имеет, рассматривая именно таких носителей этнического архетипического начала избранными богом к спасению. Так кальвинизмом создавались идеологические и политические препятствия для разложения народных производственных отношений коммерческим интересом, торгашеством и ростовщичеством, ублюдизацией и безродным индивидуализмом, общечеловеческим гуманистическим космополитизмом. Идеологическое и политическое господство кальвинизма позволяло объединённым в народное общество общинам сосуществовать с городским коммерческим интересом, использовать коммерцию для развития рыночных производственных отношений, мануфактурного производства. По этим причинам кальвинизм был самым городским, самым антифеодальным течением протестантизма, и он нигде не утверждался сверху, королевской или княжеской властью, а распространялся, побеждал лишь снизу.

Первой страной, в которой Народная революция произошла при духовном руководстве сторонников кальвинизма, были Нидерланды. И Народная революция в этой стране под влиянием кальвинизма приняла характер первой буржуазной революции, привела к появлению первого народно-буржуазного государства.

В середине 16-го века Нидерланды находились под властью феодальной земледельческой Испании, в которой главной опорой государственной власти были католическая церковь и набираемая из общинных земледельцев армия. Без поддержки папства феодальная государственная власть Испании не смогла бы удерживать огромные колониальные завоевания в Америке, в Азии, имперские владения испанского короля в Южной Италии и в Нидерландах, и это определило судьбу Испании после начала протестантской Реформации. Испанская знать стала самой непримиримой защитницей католицизма, именно Испания породила Игнатия Лойолу и орден иезуитов.

Могущественная мировая империя Испания не позволяла подданным других государств торговать в своих громадных заморских колониях на нескольких континентах. Поэтому в самых хозяйственно развитых в Европе приморских провинциях Нидерландов, которые насильственно входили в состав Испании, сложились благоприятные условия для налаживания посреднической торговли между европейскими странами и испанскими колониями. В прежние столетия успехи экономического развития Нидерландов были связаны с производством и трудолюбием местного населения, с возникновением многих городов ремесленников. Но уже в первой половине 16-го века крупный портовый город Антверпен превратился в центр мировой торговли и мирового ростовщичества. Основную долю доходов испанской королевской казны в Нидерландах отныне составляли налоги и пошлины на купцов и ростовщиков. Получая из Нидерландов в четыре раза больше денежного дохода, чем из своих огромных и богатых сырьём, плодородными землями колоний за океанами, испанская королевская власть сквозь пальцы смотрела на то, что в Антверпене стали складываться мировые олигархические интересы. Королевскую власть в Мадриде не беспокоило даже то, что олигархические интересы в Нидерландах развращали местных феодалов, повсеместно вели к упадку христианкой этики производственных отношений и само производство.

Быстрое увеличение богатств у торговцев и ростовщиков, отток денег в коммерческие сделки с заморскими колониями Испании делали производственное предпринимательство в Нидерландах невыгодным. Владельцы местных мануфактур закрывали предприятия, в городах и сёлах провинций росло число безработных, нищих и голодных. Поскольку такое положение дел поддерживала и освящала католическая церковь, которая сама стремилась получать доходы на основе торгашеского посредничества, а собственной государственной власти, способной сверху ввести лютеранство, в Нидерландах не было, в этой стране с большим числом городов и городских жителей стало снизу распространяться кальвинистское вероучение. Оно пробуждало и возбуждало местные родоплеменные традиции общественной власти, направляло их против чужеродной испанской феодальной государственной власти и поддерживающей её католической церкви. В 1566 году в Нидерландах вспыхнуло восстание носителей традиций местной родоплеменной общественной власти, которое оказалось началом Великой Смуты. Однако с помощью войск и местных феодалов, применением жестоких карательных мероприятий испанская королевская власть смогла удержать в своём подданстве только северные, феодально-земледельческие провинции, где Великая Смута переросла в народную революцию на основе католического мировоззрения. А в приморских провинциях, где морским и лесным гёзам вместе с войсками Вильгельма Оранского в течение кровопролитной войны удалось изгнать испанцев, духовной основой перерастания Великой Смуты в Народную революцию стал кальвинизм. Под влиянием кальвинизма местная производственная буржуазия после гибели вождя дворян и местной знати Вильгельма Оранского начала выстраивать государственную народную власть в виде республиканского союза семи добившихся независимости провинций, который получил название Голландской республики. Каждая из провинций политически объединялась вокруг своего главного города, и таким образом возрождала в новых исторических обстоятельствах полисные государственные отношения, что отразилось в тот, что местные политические силы провозглашали провинции штатами, то есть государствами. Но мировоззренческой идеологией в этих штатах было переработанное кальвинистами христианство с его идеей этнического народа. И данная идея в эпоху народной Реформации, эпоху укоренения в новых поколениях народного общественного сознания толкала провинции к выстраиванию общего, совместного политического самоуправления, как представительного республиканского самоуправления нидерландского народа. Так вдохновлённая кальвинизмом Народная революция оказалась одновременно и революцией городской буржуазии, то есть городских семейных собственников средств производства, а народная Реформация стала и буржуазной Реформацией, направив Голландию по пути раскрепощения народно-буржуазных рыночных капиталистических отношений в условиях становления народно-республиканского государства.

Если Нидерланды были вовлечены в мировую морскую торговлю испанской колониальной державой, то островная Англия с сильной самостоятельной традицией государственной власти после Великих географических открытий оказалась на пересечении новых, атлантических торговых путей западноевропейских стран с приморскими колониями и странами в Америке, в Африке и в Азии. К этому времени в Англии вызрели предпосылки для того, чтобы наилучшим образом воспользоваться столь благоприятными обстоятельствами для рыночного экономического развития. И это успешное рыночное капиталистическое развитие повлияло на характер английской Народной революции.

Ещё покорение нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем королевства Англии, захват им королевского трона вызвал резкое обострение борьбы местной родоплеменной общественной власти англосаксов против государственной власти, которая оказалась в руках нормандской феодальной знати. Нормандская знать поделила всю землю страны, получив права на уделы на основании вассальной зависимости от нового короля. Но чтобы удержать свои уделы, ей пришлось долгое время вести войну с местными родоплеменными общинами англосаксов, для собственного выживания строить и многими столетиями поддерживать в пригодном к военным действиям виде неприступные крепости. В таких условиях барщина и крепостное право не давали устойчивых доходов, и феодалы должны были искать иные способы принуждения крестьян к труду. После того, как Крестовые походы на восток средиземноморья подняли в Англии, как и в остальной западной Европе, значение товарно-денежных отношений, этой задаче лучше отвечал натуральный оброк. Затем выгоднее стал денежный оброк. А потом наибольший доход получался от предоставления крестьянам и общинам крестьян возможности выкупа из крепостной зависимости и от выделения самым трудолюбивым из них наделов земли во временное пользование на правах денежной аренды. Уже к концу 15-го века почти все английские крестьяне выкупились на волю и стали лично свободными.

Быстрому завершению исторической эпохи английского крепостничества способствовало и то обстоятельство, что крупные феодалы нормандцы не могли опереться на традиции родоплеменной общественной власти англосаксов при своей междоусобной борьбе. И феодальная раздробленность в Англии не достигла такого разрушительного размаха, как в странах континентальной Европы, где возникали независимые враждебные княжества, герцогства и графства. Захваченной нормандской феодальной знатью Англии не пришлось пережить столетий борьбы за восстановление единой государственной власти. Чтобы превращать феодалов из врагов королей в правящий класс крупных земельных собственников, в 13 веке родовой королевской властью был учреждён парламент, постоянно действующий при королях совещательный совет крупных феодалов. А в следующем веке парламентская палата лордов, палата знати нормандского происхождения и церковных иерархов, дополнилась нижней палатой общин, палатой англосаксонской народности, что позволило королю получать поддержку горожан и мелкопоместного рыцарства, как для противоборства с феодалами, так и в противостоянии с традициями местных родоплеменных отношений, вовлекаемых посредством парламента в государственные отношения. Поэтому вспышки ожесточённой борьбы феодалов между собой, их внутренние войны, хотя и создавали сложности для хозяйственной деятельности, главным образом в земледелии, но не останавливали осуществляемого англосаксонской народностью поступательного экономического развития, которое крепило её социальное взаимодействие, расшатывало основания средневековых феодальных отношений в этой стране.

Великие географически открытия подтолкнули английское производство в сторону коренного изменения городских и сельских производственных отношений, повышения значения средних имущественных слоёв семейных собственников и технического совершенствования орудий трудовой деятельности. Освоение европейцами заморских колоний и уничтожение посредничества арабов в торговле с Индией и странами Юго-Восточной Азии обусловило рост доходов и потребления в западной Европе. Повсюду повышался спрос на сукно. А главным производителем сукна стала Англия, и это явилось причиной появления в Англии первых капиталистических предприятий, мануфактур с наёмными работниками. В английском сельском хозяйстве выгоднее стало заниматься не земледелием, а овцеводством, дающим шерсть для суконных мануфактур, что привело к захвату общинных пастбищ втянутыми в товарно-денежные сделки поместными дворянами, вытеснению ими общинных крестьян из землепользования ради увеличения поголовья овец. Безземельные крестьяне искали средства жизнеобеспечения везде, где могли рассчитывать продать свой труд, и в стране возник рынок наёмных рабочих. Из-за перемещения безработных по всей стране и распада в их среде традиций крестьянской общинной этики и морали в их среде происходило постепенное разложение традиционных родоплеменных отношений. Росла численность носителей настроений безродного индивидуализма, люмпенства, что способствовало усиления влияния асоциальных коммерческих интересов на внутреннюю жизнь Англии, в том числе на католическую церковь.

Эпоха протестантских Реформаций показала, что в Англии не угасало противоборство традиций родоплеменных отношений англосаксов с государственной властью потомков нормандской знати. Король и роды аристократов в условиях острой нехватки земли воспользовались протестантской Реформацией для того, чтобы вырваться из власти папства, захватить земли церкви. Они провозгласили создание подчинённой только королю англиканской церкви, которая сочетала католический догмат о спасающей силе церкви с лютеранским учением о спасении личной верой. По культу и устройству англиканская церковь меньше отличалась от католической церкви, чем другие протестантские церкви, её внешняя обрядность подверглась лишь незначительному реформированию. Англиканская церковь ещё основательней приспособила лютеранство к феодальной государственной власти, чем это было в Германии. Она обосновала королевский абсолютизм, не считаясь с настроениями горожан и мелкого англосаксонского дворянства Англии, которые потянулись к радикальному кальвинизму, лучше отвечающему традициям родоплеменных отношений. Следствием стало то, что в Англии набирали влияние самые разные направления протестантизма, которые отражали разные настроения, скрытые за ними имущественные интересы, зарождающиеся при непримиримом противоборстве государственной власти и местных традиций родоплеменной общественной власти.

Англиканская церковь не препятствовала земельной аристократии втягиваться в сделки с крупными торговыми компаниями, которые возникали на волне непрерывного расширения заморской торговли, особенно ускоренного после побед английского флота в 1588 году в сражениях с испанской “непобедимой армадой”. Аристократы Англии становились акционерами доходных компаний, в первую очередь самой богатой, Ост-Индской. Единственно данной компании правительство аристократии дало право торговать в древних странах, расположенных по берегам Индийского и Тихого океанов. И королевская власть, и англиканская церковь поддерживали рост влияния в стране коммерческих и олигархических интересов, которые разлагали христианскую производственную этику и мораль, ухудшали положение дел с денежным обращением в производстве, где было занято подавляющее большинство населения. Десятилетия такой политики королевской власти привели к тому, что производство оказалось в состоянии спада, а живущие только продажей своего труда очутились на грани нищеты и голодной смерти. Взяточничество и потребительские настроения расшатывали государственную власть, она теряла поддержку горожан и дворянства. Пробуждающаяся раздражительным недовольством низов местная родоплеменная общественная власть англосаксов подталкивала их к объединению вокруг радикальных течений кальвинизма, которые призывали заменять феодальную государственную власть республиканской.

В 1640 году король Карл I созвал парламент, чтобы тот одобрил увеличение налогов на население в условиях кризиса хозяйственных и государственных отношений в стране. В парламенте наибольшее влияние оказалось у пресвитериан, представителей крупной производственной буржуазии и “нового”, занимающегося рыночным хозяйством дворянства, которые были сторонниками пресвитерианского кальвинизма. Вместо обсуждения налогов пресвитериане выступили против королевского абсолютизма и англиканской церкви с позиции республиканского переустройства государственной власти. Их непримиримые требования ограничить королевскую власть, поставить её под надзор парламента, устранить феодальные права и привилегии короля и аристократии вызвали войну парламента с королём, явившуюся началом английской Великой Смуты. Эта смута в конечном итоге переросла в Народную революцию под идеологическим руководством радикальных общинных кальвинистов пуритан, которые называли себя индепендентами и выражали интересы средних и мелких имущественных собственников, как в городе, так и на селе. Индепенденты подчинили своему влиянию революционную армию, добились казни Карла I и привели к диктаторской власти в стране своего главного военачальника Кромвеля. Так Народная революция в Англии стала и буржуазной революцией.

Однако в Англии того времени подавляющим большинством населения были лично свободные, но безземельные крестьяне, интересы которых не совпадали с имущественными интересами городской буржуазии и нового дворянства, а мировоззрением они тяготели к традиционному земледельческому христианству. В основном крестьянской была и армия, главная опора диктатуры Кромвеля и индепендентов. В крестьянской среде преобладали настроения озабоченности только распределением земли. Эта среда желала возврата к привычной для земледельцев и отражённой в Библии королевской власти, к примирению более понятной им англиканской церкви с кальвинизмом индепендентов, лишь бы королевская власть и англиканская церковь признали их права на землю. Но попытки Кромвеля провозгласить себя королём с учётом таких настроений крестьянства армии пресекались его ближайшим окружением индепендентами, которые боролись за установление в стране народно-буржуазной республики. Противоречия между индепендентами и крестьянством армии частично разрешались завоевательной внешней политикой, проводимой ради предоставления солдатам земельных наделов за пределами Англии. Когда диктатура Кромвеля и индепендентов решила задачу восстановления в Англии политического господства англосаксонских родоплеменных отношений и интересов производителей, она сама вступила в противоречие с разбуженной на местах родоплеменной общественной властью и интересами завязанных на производство горожан и земледельцев, не находящих возможностей защищать свои интересы через представительное самоуправление. Для всеохватного подъёма производства нужны были политические свободы и раскрепощение рыночного товарно-денежного обмена, а диктатура индепендентов ограничивала политические свободы, установила жёсткий надзор за рыночными отношениями для отстаивания идеологических республиканских воззрений средних имущественных слоёв горожан и нового дворянства. Поскольку она не могла сделать средние слои горожан и новое дворянство большинством населения, чтобы затем произвести демократизацию государственных отношений для выстраивания республиканской государственной власти, постольку она заводила страну в идеологический и политический тупик. Смерть Кромвеля сделала невозможной продолжение такой политики. Его преемник генерал Монк осуществил свержение теряющего массовую поддержку режима индепендентов ради примирения с прежней королевской властью и аристократией, Условиями примирения стало установление конституционных ограничений на политику королевского двора и независимость представительного парламента, призванного, как отстаивать и развивать конституцию, так и законодательно узаконивать права и обязанности городской буржуазии.

Реставрация королевской власти и господства англиканской церкви происходила в эпоху народной Реформации. Народная Реформация сопровождалась острой идеологической и политической борьбой королевской власти за изменение существа народно-буржуазных отношений и её настойчивыми попытками вырваться из влияния таких отношений, вернуться к прежним дореволюционным порядкам. В Англии начались преследования убеждённых последователей республиканского кальвинизма, и пуритане были вынуждены покидать страну, перебираться в северные американские колонии, оставляя страну без значительной части наиболее деятельных средних имущественных слоёв семейных собственников. Только в третьем поколении после Великой Смуты, когда завершалась эпоха народной Реформации, в Англии необратимо сложилось англиканское народно-буржуазное бытиё низов. Как следствие, “славная революция” 1688 года окончательно подчинила королевскую власть народно-буржуазному развитию страны при сохранении особой сословно-управленческой роли феодальной земледельческой аристократии в государственной власти и в государственных отношениях. Став духовной основой английского народа, англиканское христианство поглотило умеренные течения буржуазного кальвинизма, признав их право на существование, но оно не смогло полностью сгладить противоречия интересов королевской власти и феодальной знати, с одной стороны, и народно-буржуазных низов – с другой. В государственной англиканской церкви сложились три церкви. Высокая, наиболее близкая к католицизму, выражала умозрение знати нормандского происхождения, вместе с земельной аристократией сохраняла связи с самыми богатыми торговцами и финансовой олигархией. Низкая, близкая к пуританизму, выражала архетипические настроения сторонников англосаксонских традиций родоплеменных общественных отношений, защищала производственные интересы. И широкая – господствующее направление, стремящееся объединить все христианские вероучения, примирить производственные интересы и обслуживающие их коммерческие интересы мелких и средних купцов идеей христианского народа. Однако сама идея народа при этом претерпевала существенные изменения.

Народно-буржуазные революции в Нидерландах и в Англии впервые в мировой истории создали условия для того, чтобы городское капиталистическое производство разорвало зависимость от производственных отношений конкретного, определённого города. Прежде городское производство и городские производственные отношения развивались в каждом городе самостоятельно, они были нерасторжимо связаны только с местными родоплеменными отношениями, с местническими интересами. Города были независимыми от остального мира в политическом устройстве, в развитии культуры, в выборе социальной этики и морали, их могли захватить, покорить, вовлечь во внешние государственные отношения. Но в историческом существовании каждое городское сообщество имело собственные традиции, собственные интересы и собственное мировосприятие. Но уже после народно-буржуазной революции в Нидерландах производственные отношения и производительные силы всех городов Голландской республики стали развиваться взаимозависимо, подчиняясь народно-буржуазным общественным отношениям, в обстоятельствах становления общей народно-буржуазной культуры государственных и политических отношений. В Голландской республике складывались условия для развития производственного взаимодействия в разных городах народно-буржуазного государства на основе становления единых социальных производственных отношений, единой этики, единой культуры товарного производства. В народно-буржуазном государстве появилась возможность осуществлять разделение труда между расположенными в разных городах производственными предприятиями. Следствием стало то, что городское производство превращалось в народно-буржуазное производство. И как таковое оно приобрело совершенно новые перспективы для развития, для роста производительности труда на основе буржуазной социологизации народных общественных отношений, которая создавала предпосылки для перехода от мануфактурного производства к следующей ступени качественного усложнения городских производительных сил, к возникновению народно-городского промышленного производства.

Особенно ярко это проявилось в Англии. Становление английского народно-буржуазного общества качественно усложнило социальное взаимодействие участников городского производства, в том числе мануфактурного производства всех городов страны. Разделение труда при производстве изделий стало возможным уже не только на отдельно взятой мануфактуре конкретного города, но и между разными мануфактурами в разных городах страны. Возникли предпосылки для изобретения и изготовления очень сложных изделий. Одна мануфактура с наёмными рабочими могла сосредоточиться на производстве определённой части этого сложного изделия, другая – на другой, третья – на третьей, а четвёртая – на сборке из составных частей собственно готового изделия. Иначе говоря, народно-буржуазное, а вернее, народно-городское социальное взаимодействие позволило осуществлять изобретение и проектирование технически сложных изделий и товаров, а затем их изготовление по частям во всех городах Англии. Это был колоссальный прорыв в развитии социального производственного взаимодействия, производственного разделения труда и служебных обязанностей, который в конечном итоге привёл к изобретению и изготовлению парового двигателя и к великой английской Промышленной революции.

Под воздействием протестантского мировоззрения и рыночного капитализма зарождение и становление в Нидерландах и в Англии народно-городских промышленных производственных отношений коренным образом меняло само народное общественное бытиё. Оно всё меньше напоминало земледельческое бытиё, каким являлось в библейском христианстве. Земледелие в этих странах перестало быть общинным, его вытесняло фермерское земледелие, никак не представленное в Библии. И уже фермеры и средние слои городских семейных собственников, наёмные работники мануфактур объединялись общинными традициями родоплеменных общественных отношений, выстраивали собственное представительное общинное самоуправление в пределах народно-буржуазных государственных отношений. А философы протестантизма искали идеалистическое обоснование таким изменениям христианского бытия, которое преобразовывало их сознание, чтобы через философское, обобщающее обоснование изменений сознания развивать, преобразовывать народное общественное бытиё.

Промышленное капиталистическое производство из своих потребностей расширения видов рыночных товаров и повышения их потребительских свойств подталкивало развитие естественнонаучных познаний, которые расшатывали основания христианского вероучения с его идеей христианского народа, подрывали идеологические обоснования сохранения традиций феодальных государственных отношений. Преобразуемое воздействием промышленного производства народное общество приобретало такие неизвестные в прежней мировой истории цивилизаций существенные особенности, что понадобилось ввести новое понятие для имеющего эти особенности общественного бытия. И таким понятием позднее стало понятие нация.

Однако, как показала история Нового времени, народно-буржуазные общества Голландии и Англии, подготовив появление промышленной цивилизации и национальных обществ, сами так и не смогли вырваться из состояния господства народного феодального умозрения, не смогли существовать без народно-феодального устройства государственной власти. И до сих пор они остаются промежуточными, народно-национальными обществами идеалистического строя.

Народно-буржуазные революции в Нидерландах и в Англии условно разбили эру идеалистического строя на два самостоятельных исторических периода. До этих революций в христианском мире безраздельно господствовал удельно-землевладельческий и крепостнический, феодальный подстрой идеалистического строя. А после указанных революций началось становление уже буржуазно-капиталистического подстроя того же, идеалистического строя.

5. Отношения русского народа с западноевропейскими народами

В начале 17-го века, после Великой Смуты и великорусской Народной революции, в Московском государстве началось становление великорусского народного самосознания, как самосознания идеалистического, то есть такого, в котором мировоззренческий идеал общественного устройства стал определять общественное бытиё, само общественное устройство. В этом коренном изменении характера диалектического взаимодействия общественного сознания и бытия проявилось сущностное отличие народного общества от народнического общества, в котором природное бытиё определяло представления государственной власти о наиболее целесообразном устройстве народнических общественных отношений. Чтобы осознать всю глубину значения этого переворота в истории общественного развития человечества вообще и русского этноса в частности, надо вернуться к истокам философского мировоззренческого идеализма.

В цивилизациях Древнего Египта, Древней Греции и Древней Индии на высшей ступени развития языческих народнических отношений зародилось отвлечённое философское познание, которое поставило вопрос о тождестве мышления и бытия. Но только Сократ в Афинах впервые сделал ясные выводы о том, что определённым образом упорядоченное разумом мышление о наиболее целесообразном человеческом поведении изменяет проникающегося таким мышлением человека, начинает определять связанное с ним бытиё, в том числе и в государственных отношениях. А ученик Сократа философ Платон распространил данные выводы на общественные отношения. Платон разработал учение о том, что идеальный миропорядок, каким его может представить и выстроить философское мышление, способен и должен определять порядок общественных отношений и устройство общественных связей и обязанностей членов общества. Если до Сократа в философии господствовали течения, в которых бытиё определяло сознание, то после него стали набирать влияние философы, которые искали способы выводить страны и общества языческого строя из состояния духовного, религиозного кризиса на основе представлений, что сознание определяет бытиё.

В действительности положения “сознание определяет бытиё” и “бытиё определяет сознание” имеют смысл лишь тогда, когда подразумевается диалектическое противоборство определяющего и определяемого, при котором определяющее задаёт направление развития от простого к сложному. Что следует понимать под положением “сознание определяет бытиё”? То, что изменяемое сознанием бытиё в свою очередь само воздействует на сознание, подправляя его в сторону усложнения, но это воздействие бытия на сознание оказывается вторичным, производным от самого сознания. Усложнённое же сознание усложняет и бытиё, которое обратной связью опять воздействует на сознание, переводя его на следующий уровень усложнения. И так далее. При этом сознание всё время остаётся центром управления бытиём. А в исторические эпохи зарождения государств и народностей, когда “бытиё определяло сознание”, определяемое бытиём сознание воздействовало и на само бытиё, однако это воздействие являлось вторичным, производным от бытия, обусловленным развивающейся обратной связью, необходимой для развития социальных народнических государственных и общественных отношений.

Народническое общество в своей сущности было материалистическим, ещё не разорвавшим «пуповину» составляющих его членов с их природным, животным происхождением. Родоплеменное бытиё в нём определяло коллективное и индивидуальное сознание. Это и делало народность неустойчивой в своём существовании без постоянного насилия государственной власти над традициями родоплеменной общественной власти, без стремления государственной власти расшатать устои родоплеменной общественной власти. Однако расшатывание устоев родоплеменной общественной власти подрывало способность государственной власти определять коллективное и индивидуальное сознание народности, подчинять инстинкты индивидуального самосохранения архетипическим инстинктам родоплеменного самосохранения, то есть подчинять индивидуальное сознание общественному бытию, общественно-производственным связям и отношениям. Кризис народнического общества, который не удавалось преодолеть государственной власти языческого строя, был кризисом господства природного бытия над индивидуальным сознанием большинства членов народности. Это был кризис господства архетипических бессознательных побуждений к разделению общественных обязанностей над достигшим определённого уровня развития индивидуальным разумом, который стал рассматривать мир с точки зрения безродного эгоизма и эгоцентризма, видеть в мире только средство для удовлетворения плотских инстинктов потребления. Проблема усугублялась тем, что у человека с распадающимся, ущербным архетипическим умозрением и определённым развитием разума индивидуальное потребление становилось болезнью, с помощью разума приобретало самые изощрённые и извращённые проявления. Это вынуждало мыслителей, социальных философов поставить вопрос о способах выхода из такого гибельного для общественных и государственных отношений устремления человека к безмерному индивидуальному потреблению посредством поворота к идеализму. То есть поворота к такому положению дел, при котором само государствообразующее мышление стало бы определять общественное бытиё, поддерживать архетипическое общественное бессознательное умозрение посредством разрыва непосредственной связи человека с его индивидуальной биологической сущностью, разрыва зависимости разума от индивидуальных инстинктов потребления. Следствием было то, что у индоевропейской расы появились архетипические религиозные учения о человеке, как существе, состоящем из разума, души и плоти. Имеющая божественное происхождение душа принадлежит идеальному царству света, а плоть имеет материальное происхождение, и для спасения человека в боге, в самодовлеющей воле бога необходимо, чтобы душа посредством разума управляла плотью, навязала плоти аскетизм в поведении, в отношении к окружающему миру.

На основаниях развития идеалистической философии в античном мире происходили поиски мировоззрения, способного заменить народническое материалистическое, языческое мировоззрение, а так же поиски отвечающей целям философского идеализма религиозной мифологии, способной заменить народническую языческую мифологию. И лишь тогда внимание мыслителей эллинистического мира привлекло историческое развитие евреев Палестины на основе следования учению о едином боге, который создал мир и человека, а потому, как демиург, требует подчинения языческих родоплеменных отношений неязыческим общественным отношениям. Именно опыт становления еврейского народа оказался первым и очень наглядным примером успеха идеалистического способа управления общественным развитием, когда библейское сознание определило историческое бытиё еврейских племён, с течением времени превращая их в идеалистический народ. Мифология исторического становления еврейских племён в избранный богом народ, переработанная с помощью идеалистических философских мировоззрений древних греков эпохи имперского эллинизма, и легла в основу принципиально нового религиозного мировоззрения Римской империи, которым стало христианство.

Однако идеалистическое мировоззрение не побеждает языческое умозрение без постепенного накопления своего влияния на духовный строй жизни народнического общества, в котором бытиё определяет сознание. Как раз это показывала библейская история евреев, народные отношения у которых стали складываться лишь после вавилонского пленения. Идеалистическое мировоззрение побеждает, когда количественное накопление его влияния подготавливает народную революцию, скачкообразный переход в новое состояние общественного бытия, в новое состояние общественных социальных отношений. И материальные условия жизни, которые сложились накануне народной революции и воздействовали на сознание народности, заставляли духовных руководителей народных революций подправлять идеалистическое мировоззрение для соответствия этим условиям жизни, то есть предреволюционному бытию. Таким образом, само народническое бытиё накануне народной революции, подправив монотеистическое мировоззрение, определяло мышление послереволюционного народного общества, то мышление или сознание, которое затем начинало определять бытиё этого народа во время его становления и развития. И таким образом неустойчивое, зависящее от насилия государственной власти знати социальное взаимодействие народности превращается в устойчивое социальное взаимодействие идеалистического народа.

Так было и в Московской Руси в 17 веке после великорусской народной революции, которая произошла в самом начале этого века.

Определяемое православным мировоззрением становление народного великорусского общества и государства в течение десятилетий народной Реформации происходило под влиянием того бытия, которое сложилось накануне Великой Смуты. А в Московском государстве накануне Великой Смуты так и не развилась этика ремесленного труда и цеховых корпораций, предпосылки к которой появились ещё в городах Новгород-Киевской Руси. К тому же в Московской Руси у церкви никогда не было серьёзных противников из слоёв представителей городских интересов. Гибель древнерусского государства в тринадцатом веке и последующий надрыв производительных сил восточных княжеств Руси хищническим татаро-монгольским игом несколько столетий препятствовали развитию в них городского ремесла и феодального земледелия, и в Московском государстве перед началом Великой Смуты были относительно слаборазвитыми городские и земледельческие производительные силы и соответствующие им производственные отношения. В стране была крайне низкой общая культура правящих кругов, обусловленная их неграмотностью или отсталой, бессистемной образованностью, а так же низким интеллектуализмом русского православия, полным отсутствием и традиций связи русского богословия с рациональной философией, и университетов по подготовке боярской знати и дворянства к управлению православным государством на основе знаний. Эти обстоятельства оказали гнетущее воздействие на русское народное умозрение. Оно стало архаично библейским, земледельческим и насквозь феодальным, определяя изменение бытия страны в соответствующем направлении.

Народное сознание лишь подправлялось проблемами нового бытия, в котором помимо внешних опасностей, как со стороны европейских государств Речи Посполитой и Швеции, так и со стороны азиатских Оттоманской империи и кочевых племён в лесостепном пограничье, были и серьёзные внутренние опасности, обусловленные неустойчивым положением новой царской династии Романовых. Чтобы укреплять государственную власть, первые цари новой династия должны были широко опираться на соборное представительство всех русских земель и на духовный авторитет церкви, выступающей в роли руководящего сословия при светской власти. Уже при первом царе новой династии, Михаиле Романове, действительным правителем страны являлся его отец, патриарх Филарет. А поскольку напряжённая борьба за коллективное выживание великорусских племён в идее становления народных общественных отношений происходила в подобных обстоятельствах, при духовном и политическом руководстве православной церкви, её сословный авторитет в народном умозрении стал очень высоким.

По мере того, как социальные народные общественные отношения окончательно вытесняли пережитки народнических отношений, а постоянно возрастающее сословное самосознание народного дворянства теснило боярство, сделав немыслимым его удельно-местническое своеволие, внутренняя устойчивость и организованность населения и власти превращали Московскую Русь в совершенно новое по силе и влиянию государство в сравнении с азиатскими соседями. На огромной территории исчезли местные пошлины; военное строительство переместилось к границам; на местах быстро налаживалась хозяйственная жизнь и торговля на основе сословного разделения обязанностей, что способствовало специализации местного производства и непрерывному росту товарно-денежных отношений. Устойчиво увеличивались налоговые поступления в царскую казну. Народное общество, выстроенное идеалистическим православным мышлением, явило себя неизмеримо более сложным и производительным, чем были кочевые племена и исламские народности. Оно стало способным создать и организовать непреодолимые для них протяжённые границы, так как все города и земли страны подчинились царской власти народного сословного государства.

Положительным было и то, что народные сословные отношения не позволяли купечеству и ростовщикам вновь наращивать огромные денежные состояния в столице и воздействовать на власть с позиции спекулятивных олигархических интересов. Купеческие состояния в Москве, как столице народного государства, не шли ни в какое сравнение с теми, какими они были в Москве при Иване Грозном, тогда столице царско-боярского государства. Торговля в народном государстве была поставлена в условия, когда она стала обслуживать земледельческое производство по всей стране, а не подрывать его. Но она слабо способствовала развитию городского производства, так как русское народное умозрение, русское народное сознание, которое окончательно сложилось в середине 17 века, стало крепостническим и земледельческим. Это умозрение было непригодным для осуществления поставленной Великим князем Иваном III цели превращения Московской Руси в Третий Рим, в наследницу великодержавного величия Византии, ибо оно не могло противостоять материальным и организационным ресурсам, которые создавались быстро наращивающими городское производство западноевропейскими, а в особенности протестантскими государствами и народами.

С одной стороны, в окружении царей постепенно нарастала тревога от непрерывного, в течение ста лет, роста материальной, военной и финансовой мощи небольших протестантских государств северной и центральной Европы, в которых бурно складывались совершенно новые, мануфактурные и промышленные производительные силы, совершенно новая цивилизационная этика буржуазно-общественных отношений. А с другой стороны, умозрение русского православного священства, значительной части правящих кругов землевладельцев и податного класса земледельцев государствообразующего народа не воспринимало западный мир реально. Русский народ смотрел на соседнюю христианскую Европу сквозь очки православного мировоззрения, у него православное сознание господствовало над бытиём. Он не в состоянии был осознать необходимость развивать отвечающие духу времени городскую культуру и городские производственные отношения как таковые. Великорусское народное мировоззрение оказалось чуждым восприятию интеллектуальной культуры западноевропейского буржуазного рационализма, в том числе инженерных знаний и естественной науки, так необходимых самостоятельному цеховому ремесленному и, тем более, мануфактурному и промышленному производству.

Ослабление к середине 17 века Польско-Литовского государства и Швеции, Великая Смута на Украине подтолкнули царскую власть при втором царе династии Романовых, Алексее Тишайшем, искать одобрения Земского собора народного государства на вступление Московской Руси в войну за расширение своих владений и влияния в Восточной Европе. Такое одобрение Земского собора было получено в октябре 1653 года. Но начало войны, хотя и было успешным, показало, что народное государство не выдержит длительного противоборства с западными соседями, если не произведёт решительный поворот к налаживанию городского военно-промышленного производства и переустройству вооружённых сил на основе передовых западноевропейских опыта и знаний. И царская власть, принуждаемая обстоятельствами использовать любые средства для укрепления материальных и организационных сил народного государства, вынуждена была идти на противостояние с великорусской народной духовностью. Царской власти приходилось делать непопулярные среди русского народа и православного священства шаги по привлечению из западноевропейских государств множества знающих передовое ремесло людей для создания заводов и производства оружия, для проведения военных реформ и для налаживания рыночных товарно-денежных отношений внутри Московской Руси и с другими странами. Но и таких шагов было недостаточно для решения жизненно важных проблем московского государства. Перед царской государственной властью встала задача найти способы изменения русского народного сознания таким образом, чтобы оно стало воспринимать городские производственные отношения, которые развивались у западноевропейских народов. Осуществление подобной задачи не мог поддержать Земской собор и выражающий интересы церкви патриарх. Её решение искать надо было сверху, волей царской власти заимствуя западноевропейское бытиё для изменения сознания влиятельных управленческих слоёв великорусского народа, в первую очередь, боярской знати и дворянства. Бытиё каких же западноевропейских народов могло быть использовано для этой цели?

На исходе Средних веков народные революции происходили во всей христианской Европе, подводя этим векам своеобразный итог. Русь отнюдь не плелась в хвосте европейского исторического развития. К примеру, великорусская Народная революция разразилась вследствие Великой Смуты на полстолетия раньше польской, и даже раньше английской! Но в Западной и Центральной Европе народные революции были следствием распада теократической власти католической церкви, который начался после Крестовых походов, а ускорился после открытия Колумбом американских континентов и становления испанской мировой торговли. Морская мировая торговля вызвала рост численности и влияния приморских городов, а завоз испанцами в Европу большого количества золота и драгоценных камней способствовал смене феодальной ренты с натурального оброка на денежный оброк, а в Англии – к окончательному переходу на арендное землепользование, на сдачу феодалами земли в аренду безземельным крестьянам. Это расшатало устои западноевропейского феодализма и привело католическую церковь к моральному и нравственному разложению, частным проявлением которого стала поощряемая папством торговля индульгенциями. Неудержимый упадок феодальной государственной власти в католических странах стал причиной протестантской Реформации и ответной Контрреформации католицизма. Протестантская Реформация и католическая Контррреформация столкнули Западную и Центральную Европу в пучину хаоса, Великих Смут и религиозных войн. Продолжающиеся десятилетиями кровопролитные и разрушительные потрясения переросли в целый ряд народных революций, которые создали народные этнические государства, способные постепенно восстанавливать устойчивость центральной государственной власти благодаря становлению, с одной стороны, сословно-классовых протестантских и, с другой стороны, сословных католических народных обществ. Именно протестантизм и подвергшийся контрреформации католицизм стали идеологическими основаниями для духовного и культурного самосознания этнических народов, которые возникали в Западной и Центральной Европе в это время.

Переносимые протестантизмом в города традиции родоплеменной общественной власти разрушили в протестантских государствах теократический дух средневекового католического мировоззрения, придали разработчикам философии протестантизма направление в сторону идеологического обоснования раннего христианского общинного взаимодействия и разделения обязанностей и становления классового политического самоуправления. Буржуазно-представительное самоуправление в протестантских городах развивалось, как основывающееся на этнических общинах со священством всех верующих, что было свойственно и языческим общинным отношениям. А для того, чтобы протестантская община была высокоорганизованной, способной вести жёсткую политическую борьбу с феодальной государственной властью и другими общинами за свои коллективные материальные интересы, стала возрождаться и культивироваться традиция родовой ответственности всех представителей рода за каждого своего члена, преобразуя католические семейные отношения в протестантские семейно-родовые отношения. На таких основаниях выстраивались и правовые отношения в протестантизме, включая отношения к собственности, морали и нравственности. Их развитие воспитывало жёсткий корпоративизм поведения всей городской общины, свойственный только родоплеменным отношениям.

Кризис западноевропейского средневекового феодализма и средневековой организации Римской церкви отчётливо проявился при протестантских Реформациях, – он подвёл католицизм к границе, за которой был крах папства. Чтобы выжить в качестве сословия носителей идеологического насилия хотя бы в самых крестьянских, с самыми глубокими традициями феодализма земледельческих государствах прежнего католического мира, священству папской католической церкви пришлось приспосабливаться к новой эпохе. Контрреформация как раз и стала рациональной реакцией католической церкви на буржуазную протестантскую Реформацию. Контрреформация была вынужденной. Её сторонники выразили намерение папской церкви любой ценой обеспечить выживание традиции теократической имперской власти через примирение католицизма с бюргерским самоуправлением в едином народном государстве, однако не отказываясь от стремления подчинить бюргерство идеалистическим феодальным традициям земледельческих общественных отношений.

В Московской же Руси великорусская народная революция стала следствием завоевания царём Иваном Грозным Казанского и Астраханского ханств, покорения Ермаком и присоединения к московскому государству Сибири. Эти исторические по своему значению события опрокинули народническую государственную власть и обрекли страну на Великую Смуту в отсутствии сколько-нибудь серьёзной поддержки идеям городской реформации православия. Нельзя сказать, что таких идей в Московской Руси не было. Наоборот. Они появлялись и имели страстных сторонников ещё в 15 веке. Но идеи реформации православия в интересах городских родоплеменных общественно-производственных отношений были слабо разработанными и серьёзно проявились лишь в двух городах огромной страны: в Новгороде Великом и в столице Москве. Эти идеи были прозваны русской православной церковью новгородско-московской ересью или ересью жидовствующих, и с одобрения нескольких соборов их носители подверглись преследованию и с помощью великокняжеской государственной власти жестоко наказаны, а многие казнены. Ещё проще закончилось противоборство православных церквей с идеями городского реформизма в других странах Восточной и Юго-восточной Европы, в том числе в древнерусских землях Речи Посполитой, где не было крупных хозяйственных и торговых городов.

Народная общественная духовность и культура в каждой стране вольно или невольно отображала то мировоззрение, которое направляло народную революцию и народную Реформацию. В частности, это проявлялось в народных сказках, которые показывали народное умозрение в самом наглядном виде. Сказки протестантских народов, например, являлись бюргерскими по форме и содержанию, они выражали именно бюргерское мировосприятие. В сказках же католических народов было сочетание мотивов городских ремесленных интересов и феодально-земледельческих отношений при полном подчинении первых последним. Тогда как русские народные сказки были удельно-крепостническими и сословно-земледельческими по существу мировосприятия, в них полностью отсутствовали среда городских цеховых корпораций и городской рационализм имущественных отношений.

Существование всякого народа определено религиозным идеалистическим мировоззрением, под духовным руководством которого происходила народная революция и народная Реформация. При отсутствии непосредственных материальных связей между множеством племён в разных землях государства, миллионы представителей государствообразующего этноса воспринимают своё особое единство лишь в идеальном мировосприятии, в сознании, определяющем их бытиё одним и тем же образом. Именно потому, что у народа “сознание определяет бытиё”, а не “бытиё определяет сознание”, воздействовать на мировосприятие народа, на его культуру через внешнее изменение бытия очень сложно. В бессознательном умозрении, в бессознательной памяти народа запечатлено то, что именно в определённом религиозном мировоззрении его предки, носители родоплеменного архетипа увидели единственный выход из Великой Смуты и коллективное этническое спасение. Как раз основополагающая связь самых глубоких бессознательных инстинктов, инстинктов этнического родового самосохранения, делает спасшее этнос мировоззрение духовной основой народного бытия, которую невозможно поменять в среде самих родоплеменных отношений. С этим и столкнулась царская власть народного государства Московская Русь, когда начала предпринимать попытки внедрять в стране городской образ жизни, городскую культуру западноевропейских народов ради спасения традиции государственной власти в складывающихся тяжелейших внешних обстоятельствах. Ей пришлось выбирать, какое же городское бытиё других христианских народов является наименее отторгаемым русским народным сознанием и позволит осуществить необходимые реформы для ускоренного развития городского производства.

Самым близким русскому народу и наиболее понятным русскому правящему классу было сословно-феодальное бытиё католических народов. За ним стояло лютеранское народное бытиё, так как лютеранство обосновывало развитие городского хозяйства и классовых имущественных отношений, но в пределах народного феодализма. И полностью неприемлемым являлось буржуазно-капиталистическое бытиё кальвинистских народов, – хотя важно заметить, именно к такому бытию тяготел царь Пётр Великий.

Постепенно крепнущее во второй половине 17-го века стремление царской власти навязать русскому народу западноевропейское городское бытиё, городскую культуру производственных отношений способствовало обособлению царского самодержавия от народа, неуклонному разрыву царизма с великорусским народным государством ради перехода к выстраиванию цезарианской государственной власти Российской империи. Этот разрыв проявлялся в постепенном оттеснении Земских соборов народных представителей на периферию государственных отношений, а затем и отказе царского самодержавия от созывов таких соборов, то есть отказе опираться на этнические традиции родоплеменной представительной общественной власти.

6. От народного государства к самодержавному абсолютизму

В Московской Руси эпоха рождения этнического народного государства завершилась в середине 17 века, когда истекала первая половина срока правления второго царя династии Романовых, Алексея Михайловича Тишайшего. Великорусская народная Реформация закончилась, и присущие такой Реформации самодовлеющие противоречия между нарождающимися поколениями с народным умозрением и отмирающими поколениями с народническим мировосприятием перестали определять внутреннюю и внешнюю политику государственной власти. Стратегия построения народного общества и народного государства, которая до середины 17 века диктовалась государственной власти предметными причинами и обстоятельствами острого противоборства нового общественного бытия со старым, исчерпала себя. К этому времени народная государственная власть укрепилась внутри страны настолько, что главными вопросами, которые в первую очередь должны были решать царь, боярская дума и сословно-представительные соборы, всё чаще оказывались вопросы отношений государства и великорусского народа с внешним миром. В среде правящего класса начался поиск новых долгосрочных целей, необходимых для дальнейшего развития государства. Основными требованиями к таким целям были требования обеспечить укрепление значения великорусской государственной власти в отношениях со всеми соседями: государствами, а так же степными кочевыми племенами в южном и восточном приграничье.

Окружающий Московскую Русь мир был чрезвычайно сложным, одновременно и европейским и азиатским. За западными границами он был более развитым, а за восточным и южным азиатским пограничьем крайне отсталым. Великорусское народное государство за полвека своего становления после Великой Смуты и Народной революции совершило такой огромный скачок в историческом развитии, что коренным образом изменилась расстановка сил между русским этносом, осознавшим себя идеалистическим народом, и этносами кочевников. Несмотря на то, что великорусское народное общество являлось архаично земледельческим, ибо под влиянием средневекового православия идеалом для него служило ветхозаветное израильское народное царство, сама сословная народная форма общественного бытия делала его исторически прогрессивным. Она выводила хозяйственные и государственные отношения новый уровень усложнения. Народное сословное самосознание русского дворянства позволяло наладить такую управляемость военными и хозяйственными ресурсами огромной страны, что хищные набеги кочевников в московское государство сделались невозможными. Последнее нашествие степняков вглубь Московской Руси произошло накануне Великой Смуты, во времена непродолжительного царствования Бориса Годунова, – тогда крымский хан совершил страшное опустошение страны, дошёл до Москвы. Но после великорусской Народной революции даже крымские ханы были неспособными захватить ни одного приграничного городка Московской Руси, и степные племена и народности вынуждены были смиряться с этим, привыкать к новому своему положению относительно великорусского народного государства. С ними царской власти приходилось до поры до времени считаться, от них приходилось откупаться подобием дани, чтобы они не опустошали селения пограничных областей, не захватывали там русских людей для продажи в рабство, но время работало против степняков. Иное состояние дел было с западноевропейскими народными государствами, которые существенно превзошли Московскую Русь развитием городских производительных сил. В основном это касалось протестантских народных государств, – они к середине 17 века перестраивались для коммерческой капиталистической экспансии по всем континентам планеты, для колониальных войн и разработки мировой политики, долженствующей обслуживать их торговые и рыночные производственные интересы.

Протестантские народы по своему мировоззрению оказались самыми приспособленными к представлениям о городской корпоративности поведения участников производства и к рациональной социологизации общественных отношений в условиях городского образа жизни. У них развивалось городское общественное сознание и социально ответственное поведение горожан при самых широких рыночных свободах на знания, на сведения о товарно-денежных сделках и новых товарах, на перемещения в торговых пространствах. Они проявили наибольшую предрасположенность к общественному труду в условиях городских рыночных отношений, к разделению труда в городском общественном производстве, вследствие чего в кальвинистских протестантских странах стало возможным непрерывное усложнение мануфактурного производства и зарождение промышленного заводского производства, изначально полностью городского, полностью оторванного от земледельческого производства. Именно кальвинистские протестантские народы начали развивать мануфактурные и промышленные заводские производительные силы, приспосабливая их к мировым рыночным отношениям, которые выстраивались коммерческими интересами и растущими коммерческими капиталами. Именно этими народами внутри переживающего становление западноевропейского меркантильного капитализма создавались предпосылки для появления совершенно нового вида хозяйственной деятельности в мировой истории, каковым стал промышленный капитализм, и совершенно новых товаров, какими стали промышленные товары. Протестантский промышленный капитализм порождал промышленную цивилизацию, принципиально отличающуюся от земледельческих цивилизаций прошлой истории человечества. Он стал перестраивать весь образ жизни, менять состав и соотношение социальных слоёв кальвинистских государств, характер внутренней и внешней политики всех стран, в которые проникало его влияние.

Католические народы, оставаясь феодально-земледельческими по мировоззрению, со времён католической Контрреформации, народных революций и раздела Западной Европы на католические и протестантские народные государства приспособились сосуществовать с протестантскими государствами, с их растущей экономической и военной мощью. Усиление централизации папского церковного правления и дворянского сословного государственного управления, а также узаконивание сверху налоговых прав и обязанностей участников цехового ремесленного производства давали им определённую историческую перспективу развития. Православные же народы Востока Европы сохраняли духовность и культуру феодальных отношений, какими эти отношения сложились при отсутствии цехового ремесленного производства, и они видели своё бытиё только в феодально-земледельческих производственных отношениях. Умозрение православных народов воинственно отрицало зарождающийся в кальвинистских протестантских странах городской мануфактурный и промышленный капитализм. Но оно не могло, как умозрение католических народов, опереться на собственную городскую культуру социальных отношений цехового ремесленного производства, а потому у православных государств было меньше возможностей противодействовать протестантским государствам материальными средствами ведения межгосударственной борьбы.

Если не имеющие государственной независимости православные народы в составе католических империй могли занять феодально-сельскохозяйственную нишу в системе имперских производительных сил и имперского разделения труда, сохраняя при этом земледельческую культурную и духовную самобытность, то у великорусского народа в Московской Руси положение было в корне иным. Московская Русь сама была государством, и великорусский народ воспринимал себя наследником не только древнерусской киевской державы, но и византийской православной традиции организации жизненного пространства государствообразующего народа через строительство империи. К тому же, Московская Русь оказалась в эпоху христианских народных революций единственным православным государством, а потому центром надежд всего православного мира на оправдание своей духовной и культурной традиции, на воссоздание православного имперского пространства.

Поэтому царская власть династии Романовых, первый царь которой был выбран сословно-представительным собором вследствие великорусской народной революции, весь 17 век напряжённо искала способы сближения укореняющегося в стране народного православного мировосприятия и представлений о необходимости использования западноевропейского опыта социальной организации городского производства для усиления и укрепления государственной власти. Ибо вопрос всё очевиднее вставал о выживании самой этой власти в новых обстоятельствах, когда со стороны соседней протестантской Европы нарастало материальное давление новых средств и способов ведения войны, в перспективе несущее неотвратимую угрозу независимости Московской Руси.

Основная сложность была в том, что страна первую половину семнадцатого столетия переживала мучительное рождение великорусского народного государства, и процесс этот был привязан к независимому от царской власти исторически объективному развитию великорусского народного самосознания, направляемого сословно-представительными соборами и православной церковью. Для этого сознания героями народной революции были не цари, а Минин и Пожарский, первые вожди зарождавшегося народного самосознания. Затронув этническое родоплеменное бессознательное стремление русского этноса Московской Руси к самосохранению, Минин и Пожарский указали ему направление единственного пути коллективного спасения из хаоса Великой Смуты в становлении народных общественных отношений и сословно-представительного народного государства.

Сословно-представительные соборные съезды местных уполномоченных в Московской Руси семнадцатого столетия имели то же значение, какое в крупных народных государствах на Западе Европы, таких как, к примеру, Англия или Франция, после эпохи христианских народных революций стали иметь сословно-представительные парламенты. Сословно-представительные съезды местных уполномоченных были второй ветвью власти, главной опорой народной государственной власти в её борьбе с сохраняющимися пережитками прежней формы общественного бытия государствообразующего этноса, какой была склонная к родоплеменному местничеству этническая народность. Пережитки народнического бытия оставались главной внутренней опасностью народной государственной власти, они мешали устойчивости народных общественных отношений, так как хранили память о традициях родоплеменной общественной власти и о местных мифах и героях времён феодальной раздробленности. Сословно-представительная власть являлась в подобных обстоятельствах определяющей внутреннюю устойчивость ветвью государственной власти в течение всего времени, пока происходили народные Реформации. То есть сословно-представительные съезды государствообразующего этноса определяли внутреннюю политику все те десятилетия, в течение которых со сменой поколений укоренялось народное самосознание, заменяя умирающее со старшими поколениями самосознание народности, и складывались совершенно новые традиции сословного народного мировосприятия.

При столь высокой значимости сословно-представительных соборов, поиск нового целеполагания развитию государственной власти Московской Руси после завершения народной Реформации, а именно с середины 17 века, возглавила русская православная церковь. В народном государстве она стала главной политической силой, ибо являлась высшим духовно-идеологическим авторитетом для второго и третьего сословий, которые усиливали противоборство из-за разных отношений к земельной собственности. Второе сословие землевладельцев, с одной стороны, и податное сословие крестьян и связанных с земледельческими интересами горожан, с другой стороны, возникли на духовно-идеологическом стержне православного монотеистического мировоззрения, которое их объединяло в народное общество. Поэтому русская православная церковь выступала во взаимоотношениях с другими сословиями в качестве третейского судьи, была последней инстанцией при утверждении тех или иных государственных решений. Она сама часто вырабатывала политические предложения, которые становились обязательными для обоих сословий, после чего неукоснительно осуществлялись государственной властью. А руководители церкви, московские патриархи, с первых лет восшествия на трон первого царя династии Романовых, Михаила Фёдоровича, были признанными соправителями народных царей, порой более влиятельными, нежели сами цари.

Наивысшего влияния русская православная церковь достигла в 1652 году, после избрания московским патриархом Никона. Тогда она вдохновилась намерениями Никона разработать новое целеполагание развитию государственной власти на идее превращения Московской Руси в духовно-политический центр православного мира, вокруг которого начнёт восстанавливаться византийское имперское пространство. В конкретно-исторических условиях середины 17 века Московская Русь была единственным православным государством, но страна не имела опыта и сил для наступательных военных и дипломатических действий против Оттоманской империи и Польско-Литовского государства, которые поработили другие православные народности. Поэтому Никон и его сторонники утверждали, что московская государственная власть сможет действенно влиять на православный мир, использовать его для укрепления своих позиций и затем расширять свои границы, превращаться в империю только с превращением страны в теократическое государство. С их точки зрения теократическое государство должно будет встать над интересами народного государства и светской царской власти, отрицая задачу служения только народному государству и царской власти. Первым шагом к имперскому теократическому правлению служило очищение русского православия от прежних уступок русскому этническому язычеству, от влияния русских языческих традиций родоплеменной общественной власти, для чего началось осуществление перевода церковного богослужения на греческие византийские каноны. Восстановление греческих канонов церковного богослужения обосновывало централизацию государственной власти, как власти, ответственной лишь перед богом, которой больше не нужна и даже нетерпима, унизительна ответственность перед сословно-представительным собором. Царская власть увидела в таких намерениях церкви отражение собственных стремлений укрепить самодержавное управление страной, а потому поддержала реформы патриарха Никона. Но данные реформы обострили идейную борьбу, привели к расколу великорусского народного общества и стали первым шагом к разрушению внутреннего единства народного государства.

Старообрядчество не признало реформы патриарха Никона и, как следствие, оказалось главным идеологическим и политическим противником имперской теократии и централизованного самодержавия. Старообрядцы предстали ветвью великорусского народа, которая сохраняла связь православного монотеистического мировоззрения с русскими традициями родоплеменной общественной власти. Сторонники старообрядчества, а так же пограничное казачество, хотели остаться прямыми наследниками древнерусского этнического самосознания, древнерусских этнических духовных традиций родоплеменных общественных отношений и общественного разделения труда, родоплеменных этики, нравственности и морали. Отличие старообрядцев от казачества было в том, что старообрядцы хранили верность идее великорусского народного государства, тогда как казачество восстанием Степана Разина показало стремление насмерть бороться за местные традиции родоплеменной общественной власти как таковые. Если старообрядцы были политически разгромлены, ибо они не предложили и не могли предложить никакого целеполагания дальнейшему развитию народного государства, не желали считаться с внешнеполитическими обстоятельствами, которые тогда сложились вокруг Московской Руси. То пограничное казачество, несмотря на поражение движения Разина, добилось права в определённой мере сохранять традиции родоплеменной общественной власти на условиях особых отношений с самодержавной государственной властью. У московской государственной власти не было иного выбора. Казачьи пограничные поселения своими устоями жизни на основе традиций родоплеменной военной демократии лучше сдерживали хищные набеги степняков на земледельческие области и удерживали Сибирь, чем царские войска. И они успешно осваивали спорные степные земли, расширяя влияние Московской Руси в восточном и южном направлении.

Показав в деятельности патриарха Никона своё намерение, подчинить государственную власть теократическому правлению, православная церковь так и не дала ответ на вопрос, какими же материальными средствами Московская Русь станет восстанавливать православное имперское пространство. Церковь не ставила и не могла ставить целей добиться ускоренного развития городских производительных сил, городской культуры мышления, необходимых для повышения действенности управления страной и для материального усиления государственной власти. А первая же наступательная война народной царской власти за возвращение древнерусских земель, предпринятая против Швеции и Речи Посполитой, война, к которой подтолкнула Великой Смута на Украине, показала, насколько важной становилась именно материальная и управленческая сторона вопроса о средствах обеспечения защиты и продвижения жизненных интересов государства как такового. Именно во время этой войны проявилась слабость русской православной церкви, её неспособность соответствовать новым историческим условиям, которые сложились после народной Реформации. Это в конечном итоге привело к низложению Никона царской властью, а вернее сказать, к оттеснению от власти первого сословия церковных священников вторым, дворянским военно-управленческим сословием.

Представители военно-управленческого служилого сословия стали разрабатывать другое целеполагание развитию государственной власти. Они поддерживали такую централизацию светского управления страной, которая превращала царскую власть в чиновно-дворянскую самодержавную власть, в абсолютную светскую власть, полностью подчиняющую себе великорусское народное общество. Только такая власть способна была навязывать народу направление развития государственных отношений, не соответствующее духовному умозрению народа. Они подготовили обоснование необходимости замены народного государства самодержавным государством, превращения великорусской народной государственной власти в самодержавную царскую власть.

Преобразование великорусского народного государства в государство самодержавного царского абсолютизма было закономерным. К подобному абсолютизму светской феодальной власти приходили все католические народные государства после завершения в них народных Реформаций. Классическим примером абсолютизма светской феодальной власти католического народа стала королевская власть во Франции. Как и православная церковь, католическая церковь видела историческое целеполагание в создании христианского земледельческого народа с народно-феодальной государственной властью. Поскольку завершение православной (или католической) народной Реформации окончательно преобразовывало народность в народ, постольку для этого народа православная (или католическая) церковь теряла способность указывать новые цели общественного развития. Для этого народа церковь могла предложить только одну политику – вовлечение в мировоззренческое имперское пространство. Но чтобы подавлять противников становления имперского пространства народов, как раз и нужно было наладить городское производство средств ведения войн, поднимать городскую культуру военного строительства, чего церковь не в состоянии была сделать. Поэтому она не могла больше выступать сословно правящей силой со стратегической целью развития, теряла влияние на государственную власть, превращалась в тень занимающейся вопросами управления светской власти, попадала во всё большую зависимость от светской власти.

Светская власть в народном государстве выстраивалась по мере того, как поместное служилое дворянство превращалось в народное военно-управленческое сословие. А это, объединяемое монотеистическим мировоззрением второе сословие было заинтересованно в административной централизации государственного управления, замыкающейся только на монархе и его занятом вопросами текущего управления правительстве. Когда церковь после завершения народной Реформации в конкретной стране не смогла больше ставить перед дворянским сословием исторические цели общественного развития, под которые надо было бы подстраивать государственное управление, народное дворянское сословие само начало искать цели, соответствующие разрешению задач преодоления внешнеполитических и внутриполитических противоречий своей страны. Кризис целеполагания православной или католической церкви как раз и приводил к тому, что на светское управление перекладывалась главная ответственность за удержание устойчивости народной государственной власти. Такое положение вещей становилось причиной превращения светской феодальной власти народного государства во власть абсолютную, военно-чиновничью, позволяющую разорвать зависимость от церковных сословий и сословно-представительных народных собраний, с определённого уровня военно-управленческой централизации монархической власти не созывать такие собрания.

В лютеранских народных государствах власть феодальных правителей, хотя и воплощала господство феодальных отношений над бюргерскими, не могла стать абсолютной. Её стремление к полной централизации управления сдерживалось общинным мнением горожан, их местным политическим самоуправлением, которое обосновывалось в лютеранстве священством верующих, их правом на личную связь с богом, то есть на личное отношение к государственной власти. Там же, где народные революции происходили под знамёнами кальвинизма, феодальный монархический абсолютизм становился вообще невозможным. Кальвинизм провозглашал новое целеполагание развитию христианского государства и христианского общества – становление народно-буржуазного государства и народно-буржуазного общества, состоящего из городских и сельских общин с представительным политическим самоуправлением. А так как кальвинизм наиболее решительно отстаивал священство каждого верующего, в государствах, где возрастало идеологическое влияние кальвинистов, у горожан складывались представления об имущественных классах и классовых интересах, как основных общественных интересах. Народно-представительные собрания в таких государствах переставали быть сословно-представительными. Они становились классовыми, в них возрастало политическое противоборство классов, каждый из которых желал наилучшим образом использовать народно-буржуазную государственную власть в своих классовых интересах. В полной мере это проявилось в Голландской республике. Но и в Англии кальвинизм, который сделал английскую народную революцию народно-буржуазной революцией, а в эпоху народной Реформации оказался преследуемым реставрационной королевской властью, всё же пустил среди населения достаточные корни, чтобы не позволить реставрационной монархической власти опереться на католическую церковь и дворянское сословие для установления королевского абсолютизма. Течения кальвинизма, в том числе в англиканской церкви, после “славной революции” 1688 года окончательно узаконили народно-представительный парламент, необратимо утвердили в стране конституционную монархию и народно-буржуазные общественные отношения. Они создали условия для противоборствующего сосуществования сословных и политических классовых интересов, тем самым, навсегда похоронив надежды сторонников английского королевского абсолютизма повернуть историю вспять.

В Московской Руси переход к самодержавному абсолютизму начался с середины 17 века. Именно в это время, как отражение исторического процесса завершения становления сословий великорусского православного народа, в правящие круги государственной власти, прежде состоящие исключительно из московской родовой знати, стали при поддержке царя Алексея Тишайшего один за другим проникать представители дворянских родов других земель. И они не просто проникали во власть, а добивались огромного влияния, потому что показывали новое, народное, более широкое понимание государственных интересов, чем было то великокняжеское и боярское представление о них, которое исторически сложилось в Москве. Показательной была карьера псковского дворянина А.Н.Ордин-Нащёкина, личности исключительной. Он создал Посольский приказ, то есть постоянную службу иностранных дел, стал первым в Московской Руси руководителем правительства и идеологом западничества. Им была подготовлена и издана первая русская газета, построен первый русский многопушечный корабль «Орёл», создавались первые судостроительные заводы, и он же разработал целостную программу по преобразованию страны в балтийскую морскую державу, нацеленную на сближение с протестантскими странами Европы, – программу, которую позже осуществил Пётр Великий. Его отличие от Петра Великого было в том, что он в духе своего времени рассматривал развитие Московской Руси как великорусского народного государства. Тогда как царь Пётр повернул страну на путь развития военно-чиновничьего имперского государства. Единственным соперником Ордин-Нащокина во влиянии на внешнюю политику страны при царе Алексее Тишайшем выступал другой выходец из чуждых московской знати дворянских низов, стрелецкий полковник А. Матвеев. Матвеев был вдохновителем войны с Польско-Литовским государством за возвращение древних русских земель Украины и Белоруссии под самодержавную власть единого правителя всей Руси, каковым считал московского царя. Согласно Матвееву, именно такой шаг должен был стать началом борьбы за возрождение московскими царями Византийской цезарианской империи. Эти два выделившихся личными заслугами и новым, народным дворянским умозрением человека определили на столетия главные цели государства, как связанные с европейскими делами, с превращением Московской Руси в европейскую державу.

Однако воплощение в жизнь планов Ордин-Нащокина и Матвеева требовало предварительной перестройки духовного мировосприятия хотя бы части дворянского сословия, чтобы передовое дворянство могло поддержать царскую власть в намерении сверху налаживать военно-промышленное городское производство, морское кораблестроение и соответствующее таким планам государственное управление. А для этого надо было разорвать зависимость царской власти и дворянского военно-управленческого сословия от великорусского народного умозрения, от народно-представительного и церковного надзора за государственной властью, то есть утвердить, укрепить в стране светский самодержавный абсолютизм в его самом крайнем выражении.

7. Уничтожение народного государства имперской государственной властью

В середине 17 века восстание родоплеменной общественной власти украинской ветви древнерусской народности на Украине вызвало Великую Смуту во всей Речи Посполитой. Под воздействием православной церкви Великая Смута на Украине переросла в украинскую народную революцию и в непримиримую религиозную войну внутри Польско-Литовского государства. Украинское народное самосознание, едва зародившись, потребовало религиозной и государственной независимости, а государственная власть знати и шляхты Речи Посполитой, спасённая и преобразованная католическими народными революциями поляков и литовцев, не желала этого допустить. В обстоятельствах наступления эпохи народных Реформаций, то есть распада народнических отношений и постепенного зарождения устоев народных отношений, ни одна из этнических воюющих сторон не имела сил и организационных возможностей добиться своих целей самостоятельно, – каждая стала искать и привлекать внешних союзников. События вынудили царскую власть отозваться на призывы о помощи посольств гетмана Богдана Хмельницкого, героя украинской народной революции, и вступить в тяжёлейшую войну с Речью Посполитой. Расходы на эту войну сословно-представительный собор великорусского народа одобрил постольку, поскольку она обосновывалась стремлением оказать помощь православным единоверцам и вернуть древнерусские земли под единую государственную власть Московской Руси.

Вместе с православным московским государством Восточную Европу в это время делили три державы: Шведская лютеранская, Польско-Литовская католическая и Оттоманская исламская. Равновесие сил, которое сложилось между ними за предыдущее столетие, с кризисом государственной власти в самой большой восточноевропейской державе того времени, Речи Посполитой, было нарушено, и три остальные державы оказались вовлечёнными в военные действия за передел сфер влияния. Военные настроения внешних участников религиозной войны в польско-литовском королевстве вдохновлялись вдруг пробудившимися надеждами установить над всей Восточной Европой господство одной державы, одной мировоззренческой идеологии. Это стало причиной начала долгосрочной борьбы за подчинение данной огромной части европейского континента одной государственной власти. Из четырёх держав Восточной Европы самой слабой по военным и хозяйственным ресурсам, по причинам суровых природно-климатических условий была Московская Русь. Чтобы вести и выигрывать долгосрочную напряжённую войну за выживание собственной государственной власти, ей требовалось за короткий срок изменить соотношение сил в свою пользу. То есть, ей понадобилось срочно создавать мощную и современную армию, быстро поставить на ноги военную промышленность на основе выстраивания необходимого для развития военной промышленности государственного управления и подъёма соответствующей городской культуры. Однако православная церковь народного государства никак не могла поставить, обосновать и, тем более, решать такую задачу.

Война со Швецией за выход к Балтийскому морю и с Речью Посполитой за Украину затянулась и оказалась очень тяжёлой. Она заставила царскую власть ускорить самодержавную централизацию дворянского чиновничьего управления, которая позволяла всё меньше считаться с сословно-представительными соборами и православными настроениями великорусского народа. Вопреки народным православным настроениям царской властью выделялись значительные средства на расширение привлечения из западноевропейских стран промышленных предпринимателей и мастеровых людей, полезных военных наёмников. Нужда в них становилась вместе с ходом войны долгосрочной и всё большей, и им создавали условия для привычного образа жизни, позволяя селиться кучно, иноземными слободами. Не вмешиваясь в церковно-политические проблемы и собственно народные общественные отношения, западноевропейские иноземцы входили в постоянные взаимоотношения с военно-управленческими кругами великорусского народного государства. И по мере роста необходимости царской власти в знаниях и навыках, которые приносились ими из Западной и Центральной Европы, их влияние на царскую власть устойчиво возрастало.

Для ведущих войну господствующих кругов военно-управленческого сословия Московской Руси, вынужденных иметь дело с иноземными промышленными предпринимателями, мастерами и военными наёмниками, волей или неволей воспринимать их знания, идеалом уже становилось не земледельческое ветхозаветное израильское государство в духе воззрений средневекового православия, а современное им западноевропейское государство с рациональной городской культурой государственных отношений. Передовые военно-управленческие круги московской Руси начинала увлекать мысль усовершенствовать государственную власть в соответствии с такой культурой. Вопрос вставал лишь о том, какой же пример народного западноевропейского государства приемлемее для подражания в сложившихся условиях ? более понятный великорусскому народному умозрению феодально-католический и ремесленный или же протестантский буржуазно-капиталистический, мануфактурный и заводской промышленный.

После смерти царя Алексея Тишайшего престол унаследовал его старший сын Фёдор. Укрепив самодержавный абсолютизм, молодой царь начал проводить реформы в соответствии со своими увлечениями польским образом жизни, которые поддерживала часть чиновничьего боярства Боярской Думы. Его сторонники бояре и разработали проект обновления устройства государственных отношений на основе новых отношений собственности, – они взяли за образец польско-литовскую империю, в которой господствовали крупные наследственные земледельцы-магнаты и воинственная шляхта, определяющая решения представительного сейма, то есть земледельческая аристократия и политически активное дворянство. Однако православная церковь и лично патриарх Иоаким воспротивились созданию самостоятельной земельной аристократии, увидев в её появлении опасность возрождения удельных местнических смут, вроде тех, что происходили в самой Польше. Не нашли бояре поддержки и у служилого народного дворянства, которое в соответствии с православным народным умозрением было заинтересовано в том, чтобы продолжалось укрепление цезарианского царского самодержавия. Набирающее влияние дворянское сословие не видело, чем навязывание стране католических государственных и землевладельческих отношений поможет усиливать военную составляющую государственной власти и управления.

Царствование Фёдора было непродолжительным. Смерть этого царя позволила прийти к самодержавной власти его сводному брату Пётру I, младшему сыну Алексея Тишайшего. Личность Петра гораздо больше тяготела к ремесленной производственной деятельности и военным интересам, и с юношеских лет он попал под влияние протестантского образа жизни кругов наёмников из кальвинистских стран, который те вели в московской иноземной слободе. Природные задатки, детские увлечения и влияние иноземной слободы определили представления царя Петра о глубине необходимых изменений государственных отношений в крестьянской стране со средневековым народным умозрением. Эти представления оказались понятными и приемлемыми части самого деятельного молодого дворянства, которое стремилось расширить своё сословное влияние на государственную власть, на принятие военных и управленческих решений.

При опоре на близкий ему по духу и мировосприятию слой дворянства Пётр I разрубил гордиев узел, связующий государственную власть с народными общественными отношениями, с сословно-иерархическим умозрением великорусского народа и с церковными идеями о восстановлении православной империи в духе Византии. Чтобы государственная власть могла рассчитывать выжить, победить могущественных врагов и установить господство в Восточной Европе, где появлялись народы с разными христианскими верованиями, надо было отказаться от её подчинения цели возродить православное имперское пространство. И Пётр I решительно пожертвовал церковной и народной поддержкой царской власти ради коренного, поистине революционного усиления государственной власти превращением её в сословную феодально-бюрократическую имперскую власть, которая поглощала в военно-управленческое сословие всех, кто готов был ей служить, в том числе иноземцев. Тем самым он разорвал народный Общественный Договор, на основании которого был избран на царствование Земским собором его дед, Михаил Романов, и окончательно похоронил, как влияние на самодержавие со стороны сословно-представительных Земских соборов великорусского народа, так и нужду в их поддержке царских решениям. Иначе говоря, он разорвал зависимость царской власти от традиций местной родоплеменной общественной власти великорусского народа. Ибо эти традиции, сохраняясь на местах в земледельческих общинах, а так же в живущих обслуживанием земледелия городах, отражались в деятельности сословно-представительных соборов всех русских земель, которым местная родоплеменная общественная власть как бы передавала права выражать и защищать её интересы.

Обстоятельства ожесточённой внешней и внутренней борьбы за спасение государственной власти как таковой, волей или неволей, заставляли царя Петра выстраивать и усовершенствовать на русский лад западноевропейский феодально-бюрократический абсолютизм католических держав. Таким феодально-бюрократическим абсолютизмом он принялся загонять великорусский народ в городскую протестантскую цивилизацию, превратив служение идее протестантской европеизации государства в вид своеобразного целеполагания развитию страны. Поскольку именно православие, являясь идеологическим насилием Московской Руси, давая государствообразующему народу смысл народно-общественного бытия, отрицало протестантскую цивилизацию, как проявление сатанинского Зла, он вынужден был железными рамками государственного надзора подчинить мировоззрение и свободу православной совести великорусского народа жёсткому и беспощадному управлению со стороны военно-бюрократического насилия имперского правящего слоя. Он отстранил великорусский народ от участия в политическом развитии удельно-крепостнических и сословных отношений, противоречия которых сглаживались совместной, коллективной народно-православной Совестью ради коллективного, народного спасения. И принялся силой административной власти осуществлять прямое навязывание самодержавного крепостничества лишаемому политических прав земледельческому крестьянству податного сословия во имя всеобщего служения имперской государственной власти, подменив Абсолютный Авторитет философского идеалистического Бога Абсолютным Авторитетом идеи имперского патриотического государства.

Чтобы лишить священников и бояр возможностей использовать на местах раздражение народных масс такими нововведениями, царь Пётр отменил патриаршество и все учреждения воевод. В прежнем, народном государстве воеводы, избираемые из представителей московской боярской знати, подобно римским проконсулам, направлялись на определённый срок в разные области государства, где являлись полновластными наместниками; а отчитывались они за свою деятельность, главным образом, перед Боярской Думой. Пётр Великий заменил воевод чиновниками, которые по всей стране следили за точным исполнением царских указов и распоряжений, а народную Боярскую Думу – чиновным сословным Сенатом империи. Не считаясь с церковными канонами, он подчинил православную церковь напрямую подотчётному императорской власти Священному Синоду. И народная Московская Русь стала превращаться в военно-бюрократическую Российскую империю, в которой всячески умалялась историческая память о прошлом великорусского народа, а сословные общественные отношения подчинялись самодержавной дворянской бюрократии и устанавливаемым ею сословно-классовым отношениям, которые складывались вследствие появления в городах классовых земельно-собственнических, имущественных производственных и торговых интересов.

О преобразовании Московского государства в Российскую империю Петр Великий провозгласил в 1721 году, и с этого времени православная церковь была окончательно лишена дворянским военно-управленческим сословием и чиновничеством прежнего непосредственного и самодовлеющего влияния на государственную власть. Самодержавный имперский абсолютизм принялся расчётливо навязывать стране европейскую протестантскую цивилизацию через культурную, духовную ассимиляцию протестантского рационализма и самих протестантских этносов, через утверждение в новой столице с немецким названием буржуазных производственных отношений. Как нигде в остальной Европе созданный гением Петра Великого российский абсолютизм оказался без поддержки церкви и идеологического насилия монотеизма, без опоры на традиции родоплеменной общественной власти государствообразующего народа. Из допетровского преклонения перед ролью православия в государственной жизни имперский правящий слой опустился к циничному свободомыслию и преклонению перед одной лишь материальной и рациональной силой военно-чиновничьего надзора за страной, в которой подавил великорусское народное самосознание, низвёл его до положения колониального и рабского.

Преобразования Петра Великого, чрезвычайно укрепив государственную власть, превратили её в имперскую государственную власть, способную решать широкий круг внешнеполитических проблем. Но они же лишили великорусский народ возможности развития общественного народного самосознания и народного самоуправления, а имперскую государственную власть опоры на народное общественное сознание. Если великорусские народные сказки допетровской эпохи отражали прямое взаимодействие царской власти и податного сословия, царя с его окружением и представителей среды крестьянства. То после Преобразований Петра Великого новые сказки отражали лишь местнические взаимоотношения крестьян и барина. Говоря иначе, русское этническое общественное бессознательное было отброшено от становления великорусского народного бытия до уровня местного родоплеменного бытия, полностью поднадзорного полиции и чиновничеству. Но тем самым были уничтожены предпосылки для развития философии православного мировоззрения, для появления городского православного богословия и схоластической рационализации православной пропаганды, то есть для реформирования православия таким образом, чтобы оно через православное сознание развивало народное бытиё, приспосабливало его к городскому образу жизни.

Поэтому именно среди великорусского народа сложилось крайне противоречивое отношение к личности Петра Великого. Как только в последующие столетия имперская государственная власть России слабела и вынуждена была уступать подъёму великорусского народного самосознания, сразу начинала множиться критика деяний царя Петра, ширились обвинения ему в том, что он уничтожил возможности развития политической культуры общественного самоуправления великорусского народа.

Сам Пётр Великий тяготел к голландскому образу жизни, к голландскому народно-буржуазному бытию и стремился навязать его в своей столице Санкт-Петербурге. В этом смысле он сверху закладывал воистину революционные Преобразования оснований, на которых должно было строиться обновлённое им государство, – ибо голландское народно-буржуазное бытиё было самым передовым на то время, оно складывалось вследствие кальвинистской народно-буржуазной революции. Но всякие революционные изменения в целеполагании государственного развития порождают эпоху реформационных изменений государственных отношений, когда устои прежних государственных отношений, сложившиеся во времена предыдущей истории данного государства, подстраиваются под новое целеполагание, приспосабливаются к нему по мере смены поколений государствообразующего этноса. И прежние устои могут существенно препятствовать воплощению революционных замыслов в их первоначальном виде.

Предыдущая история Московской Руси была такова, что главные участники государственных отношений: православная церковь, податное великорусское сословие и тесно связанное своим образом жизни с крестьянскими общинами большинство великорусского поместного дворянства, – по своему религиозному умозрению не воспринимали кальвинизм. Православная церковь покорилась самодержавной власти Российского императора, потеряла своё сословное значение, превратилась в духовную полицию при самодержавии, но она не могла отрицать самую себя. Податное сословие со своей стороны было носителем местных традиций родоплеменных отношений, которые на бессознательном уровне воспринимали религиозное православие, как вероучение, обеспечившее великорусским племенам коллективное спасение в идее православного земледельческого народа. Оно на бессознательном уровне не воспринимало Преобразований Петра Великого. Так что единственным сословием, на которое могла рассчитывать царская власть в деле Преобразований, являлось дворянство. Самодержавный царь был собственником и хозяином Земли Русской, и дворянство получало землю и крепостных крестьян во владение за беспрекословное повиновение на царской службе. Но и русское дворянство было народным сословием, объединяемым народным самосознанием, чуждым буржуазному мировосприятию, оно лишь смирилось с необходимостью следовать целеустремлённой воле Петра Великого, самоотверженно стремящегося любой ценой укрепить, предельно осовременить государственную власть ради её выживания. Таким образом, увлечения царя Петра голландскими народно-буржуазными отношениями не находили опоры в русских народно-земледельческих устоях и после его смерти не были подхвачены снизу. Не заразились ими и его преемники на троне.

Завоевание Петром Великим и включение в Российскую империю прибалтийских земель с лютеранскими народами и немецкой землевладельческой знатью дало возможность именно немецкой землевладельческой знати и немецкому лютеранскому дворянству массово войти в правящий слой империи. И не просто войти, а после смерти Петра Великого начать оказывать огромное влияние на реформационное становление государственных отношений в духе лютеранского феодализма. Такой феодализм был всё же понятнее столичному русскому дворянству, чем голландские и английские народно-буржуазные отношения. Но и он вызвал противодействие поместного русского дворянства, которое стремилось приспособить империю к своему народному православному умозрению. Поскольку православное умозрение не позволяло развивать городское военное производство, строить европейскую армию и не могло предложить собственного пути развития России, постольку оно было гибельным для империи. В среде русского дворянства нарастало противоборство, подобное тому, которое имело место в Западной Европе после протестантской революции. Столичное русское дворянство склонялось к рациональной готовности вынужденно осуществлять изменение своего мировоззрения в сторону протестантизма, тогда как поместное дворянство, живущее в непосредственном взаимодействии с местным русским крестьянством, с его общинными отношениями и православным мировоззрением не принимало такой готовности. Проблемой столичного русского дворянства было то, что оно не вдохновлялось отталкивающейся от православия религиозной философской реформацией, оказывалось морально слабым в сравнении с поместным дворянством. И оно отдало инициативу борьбы с поместным русским дворянством и православным народным мировоззрением немцам лютеранам.

Фаворит императрицы Анны Ивановны герцог Бирон, так или иначе опираясь на столичное русское дворянство, поддержанный аристократией казнил или сослал в Сибирь тысячи и тысячи поместных русских дворян за выступления против “онемечивания”, а по сути против протестантской реформации столичной государственной власти Санкт-Петербурга. Столичное русское дворянство в отличие от поместного быстро поглощало знания и опыт лютеранского способа феодального управления и до поры до времени не видело альтернативы такому положению вещей. Но и оно осталось чуждым духовной основе лютеранского феодализма. Посадив на трон дочь Петра, Елизавету, оно провело чистку государственной власти от немцев-лютеран, и охотно поддалось увлечению новой императрицы светским, отчасти атеистическим французским абсолютизмом и итальянским классицизмом, которые были русскому дворянству ближе и понятнее, чем лютеранский феодализм с его мрачноватой культурой самоконтроля и аскетизма. На основе французского абсолютизма, его подчёркнуто светской и даже материалистической культуры дворянского сословия и происходило духовное примирение всего сословия служилого русского дворянства с протестантскими Преобразованиями Петра Великого. Следствием было то, что мировосприятие русского дворянства становилось рационально материалистическим. Однако в отличие от французского рационального материализма, оно складывалось в обстоятельствах столь стремительных количественных изменений получаемых из Западной Европы знаний в новые качественные представления об окружающем мире, что быстро восприняло философию диалектического материализма, которую начал разрабатывать М.Ломоносов. Это определило дальнейшее развитие России, русской городской культуры, а с ней и всего русского государствообразующего этноса.

Императрица Елизавета Петровна имела привычки московской барыни-царицы, лишь увлекающейся заграничными веяниями, и поддерживала соответствующие нравы. Но именно при ней завершилась реформация государственных отношений на европейский лад, так как появилось уже третье воспитанное в условиях петровской империи поколение русских дворян, и это поколение имело смутные представления о народных государственных отношениях в Московской Руси. Сплотившись в её царствование вокруг имперской идеи, русское дворянство потребовало сословной имперской политики, подтолкнуло Елизавету начать имперские войны. Однако внятно она имперскую политику так и не выразила, – императрицей Елизавета была больше по званию, чем по мировосприятию. Новое сословное значение и положение русского дворянства стало понятным после её смерти. Именно русское дворянство не потерпело попытки выбранного ею своим наследником Петра III вернуться к политике навязывания стране лютеранского феодализма, на этот раз прусского образца, и оно же ясно выразило желание получить европейские дворянские права земельной собственности и вольности, возможности выбора служить или заниматься хозяйством. Их русское дворянство и получило от Екатерины Второй за поддержку в государственном перевороте, направленном на свержение Петра III, её увлечённого прусскими порядками мужа.

Преобразования Петра Великого в конечном итоге многократно усилили государственную власть Московской Руси, так как превратили её в имперскую власть европейского по мировосприятию военно-управленческого сословия. Под воздействием петровских Преобразований великорусское военно-управленческое сословие постепенно разрывало духовную связь с создавшим его православным религиозным мировоззрением и с великорусскими народными традициями родоплеменных отношений. Оно стало осознавать самоё себя светским сословием с рациональным городским мировосприятием и классовыми интересами земельных собственников, – сословием, которое упорядочивает свои сословные отношения и объединяется для отстаивания своих интересов посредством сословно-классовой дворянской демократии. Именно оно, под воздействием примера и деяний Петра Великого, заложенной им дальнейшей программы укрепления имперской государственной власти посредством становления великодержавной военно-промышленной мощи, организовало новое для Руси мануфактурное и заводское промышленное производство, дало ему такое развитие, которое превратило Россию уже к концу 18 века в самую могущественную промышленную державу мира. Русское дворянское военно-управленческое сословие научилось использовать западноевропейские буржуазно-кальвинистские знания и способы организации капиталистического производства, отталкивающегося от рынка наёмного труда, для создания крупных мануфактурных и заводских промышленных производств на основе крепостного труда общинных крестьян. Русские общинные крестьяне переселялись к местам, где государственной властью закладывались производства. Там закреплялись за этими производствами, получали участок земли для собственного пропитания и становились малоквалифицированными участниками цепочек изготовления всевозможных изделий благодаря бессознательной способности к общинному разделению труда. Каждый заводской или мануфактурный крестьянин обучался навыкам простой операции по изготовлению нужного изделия, а из последовательности простых операций, осуществляемых цепочкой крепостных рабочих, и создавалось готовое изделие. Таким образом, дворянским сословием в среде русских крепостных крестьян закладывались традиции развития сложных промышленных производственных отношений, которые и позволили создать самые мощные для своего времени промышленные производительные силы.

Русское дворянское сословие оказалось способным рационально воспринимать и развивать самую передовую европейскую городскую культуру в условиях русской действительности, использовать эту действительность для укрепления возможностей государственной власти вести наступательную внешнюю политику. В течение одного лишь 17 века Российская империя своими военными и дипломатическими победами низвела Шведскую лютеранскую державу до положения второстепенного скандинавского королевства, поглотила наибольшую часть Польско-Литовской католической империи, уничтожив самоё польско-литовское государство, и оттеснила Оттоманскую исламскую империю на Балканы. И предстала единственной империей Восточной Европы!

Расцвет русской сословно-классовой дворянской демократии пришёлся на царствование Екатерины Второй. Именно сословно-классовая дворянская демократия создала условия для наращивания промышленной и военной мощи страны, превратила царствование Екатерины Великой в Золотой век могущества Российской империи, знаменитый как в истории самой Российской империи, так и в истории Европы. Она дала государственной власти самосознание и опыт мировой державы накануне мировых социально-политических потрясений, вызванных Великой французской революцией 1989 года.

1. Возникновение представлений о национальном обществе в эпоху французского Просвещения

Со времён образования государства Франков, столицей которого стал Париж, территория Франции на многие столетия оказалась средоточием основных противоречий католического мира. Наряду с классическим феодальным земледелием во французских землях успешно развивалось ремесленное производство, росла торговля, и возникало много средневековых городов. Средиземноморские города юга Франции вместе с портовыми городами севера Италии пережили бурный подъём торговой и хозяйственной деятельности в эпоху Крестовых походов в Палестину. Именно в этих городах появилось учение катар, первое манихейское учение в католическом мире, и зародились направленные против римской папской церкви движения средних имущественных слоёв горожан и пригородных семейных собственников земледельцев. Данные движения вызвали ответные действия папского престола и феодалов, первые кровавые, очень жестокие крестовые походы в самой Западной Европе. Однако манихейская ересь бюргеров и мелкого дворянства пустила на юге Франции глубокие корни, которые не удалось вырвать никакими мерами.

Французская Великая Смута и католическая народная революция, главной героиней которой стала Жана Д`Арк, происходили в землях центральной и северной Франции, где господствовали феодальные земледельческие отношения. В последующую эпоху национальной Реформации становление французского сословно-народного государства совершалось тоже в центральной и северной Франции, где укоренение народного социального самосознания шло посредством опоры королевской власти на сословно-представительные Генеральные Штаты. Оно привело к качественному укреплению государственной власти и позволило начать наступательную и экспансионистскую внешнюю политику. С победным завершением Столетней войны англичане были не только изгнаны на Британские острова, но и окончательно поглощена Нормандия на северо-западе страны, из-за споров о принадлежности которой и велась данная война. А затем государственная власть Франции принялась военной силой возвращать свои южные исторические земли. То, что происходило в Московской Руси в 17 веке после Великой Смуты и великорусской народной революции, ничем существенным не отличалось от хода этих процессов и событий во Франции второй половины 15 века и начала 16 века.

Проблемой народной Франции оказалось то, что в захваченных на юге землях с большим числом ремесленных городов ещё не произошло народной революции, и французское народное государство стало насильственно выстраивать там народнические социальные отношения. Среди местного населения сохранялось сильное влияние традиций родоплеменной общественной власти, особой субэтнической культуры и феодальной раздробленности. А потому местная знать, местное дворянство в ответ на внешнее насилие охотно поддержали буржуазный протестантизм: сначала лютеранство, потом кальвинизм. Больше того, они возглавили движение гугенотов, сторонников кальвинизма, не приемлющих папскую церковь и католическое вероучение, и получили действенную финансовую и военную поддержку от Англии и протестантских князей Германии. По мере того, как Великая Смута охватывала южные земли и постепенно перерастала там во вдохновляемую кальвинизмом народно-буржуазную революцию, французское народное государство погружалось в тяжелейшую и растянувшуюся на десятилетия религиозную войну народных католиков с постепенно становящимися народом гугенотами. В течение религиозной войны во Франции помимо французского земледельческого католического народа появился ещё и народ с гугенотским манихейским вероучением. Однако французское народное государство не позволило народу с гугенотским вероучением выделиться в отдельное народно-буржуазное государство, и гугеноты обособлялись в целом ряде провинций, развивали свои вооружённые силы, самостоятельную внешнюю политику, вырабатывали собственную, буржуазно-представительную власть на местах и по всей стране, по сути, создавая государство в государстве. Такое положение вещей оказало сильное воздействие на становление французского абсолютизма.

В истории Франции религиозные войны католиков с гугенотами, которые охватили страну во второй половине 16-го века, были одновременно борьбой земледельческого католического французского народа, населяющего центральные области страны, за сохранение сословно-представительного народного государства. Папская церковь в это время стремилась привести французский народный католицизм в соответствие с папским имперским католицизмом для установления сословного господства католической церкви во всей Западной Европе. В этом цели патриарха Никона в Московской Руси 17 века была похожими на цели итальянских кардиналов при дворе Екатерины Медичи во Франции 16 века. Как и в Московской Руси второй половины 17 века, такая политика порождала во Франции 16 века обострение противоречий религиозных расколов. Эта политика приведения догматики и обрядности католической церкви во Франции в соответствие с единообразными требованиями римского папского престола вызвала недовольство, как гугенотов, так и французского сословного дворянства. Недовольство французского дворянства накапливалось и, наконец, переросло в борьбу за государственную власть и самостоятельность страны с сословием католических священников. Если в России подобная борьба привела к лишению Никона патриаршего сана, а русскую православную церковь поставила в полную зависимость от царской власти, которая в конечном итоге упразднила патриаршество, заменив его Священным Синодом, а представления о православной империи представлениями о самодержавной военно-административной империи. То во Франции её следствием явилось вынужденное согласие папского римского престола на избрание кардиналом поневоле ставшего епископом французского дворянина Ришелье, который яростно защищал интересы церкви, однако подчинял их интересам государства. Ришелье возглавил правительство и совершил в стране преобразования, подобные тем, какие позднее, в Московской Руси совершал Пётр Великий. Ришелье завершил поворот государственной власти Франции к выстраиванию королевского абсолютизма и становлению сословной дворянской демократии. Именно при нём окончательно перестали созываться сословно-представительные Генеральные штаты, что было внешним выражением отмирания французского народного государства. Народное государство выполнило свою задачу. Оно уничтожило основания для поддержки феодальной раздробленности снизу: ибо в католическом народном сознании, как и в православном, в согласии со средневековым христианским мировоззрением было место только для одного царя, только для единственного феодального правителя с правом родового наследования власти над всей территорией страны.

В борьбе за становление королевского абсолютизма Ришелье столкнулся не только со сторонниками сохранения французского народного государства, но и с гугенотами. Среди гугенотов к этому времени завершалась народно-буржуазная Реформация, они необратимо становились народом, имели сильных сторонников в городах и мощный военный потенциал. Красному кардиналу Ришелье своей целеустремлённой решительностью и беспощадной жестокостью удалось сокрушить военное сопротивление гугенотов. Но он признал их права и закрепил с ними договорные отношения на условиях общего подчинения французским государственным отношениям и французским государственным интересам. Ришелье стал использовать хозяйственные способности гугенотов для получения с них денежных налогов, чтобы с одной стороны, активно снабжать деньгами всех участников Тридцатилетней войны, выступающих непримиримыми противниками враждебного Франции дома Габсбургов и особенно Габсбургов Испании. А с другой стороны, чтобы удерживать Францию от участия в этой войне до поры, когда воюющие страны истощат свои ресурсы. Благодаря политике Ришелье, Франция после Вестфальского мирного договора 1648 года оказалась главной победительницей и превратилась в самую сильную и влиятельную державу Западной Европы. А приобретя европейское могущество, Франция короля Людовика XIV смогла сосредоточиться на окончательном повороте к всеохватному абсолютизму, который толкал страну к превращению в главное земледельческое чиновно-бюрократическое государство Западной Европы.

Отмирание французского народного государства, его вытеснение королевским абсолютизмом создало условия для отмены в 1685 году Нантского эдикта, который позволял сосуществовать католикам и гугенотам. Попытка насильственного обращения гугенотов в католицизм привела к тому, что двести тысяч трудолюбивых горожан и земледельцев бежали в соседние протестантские государства: в Швейцарию, в Нидерланды, в Англию и в княжества Германии, – где способствовали подъёму торговли и промышленности. И всякие последующие ужесточения политики государственной власти в отношении гугенотов вызывали массовую эмиграцию средних имущественных слоёв горожан, всё более превращали страну в католическое дворянское государство. Однако в соседнем с Францией протестантском мире, в самой французской столице возрастало влияние на образ жизни, на экономические и военные отношения городского производства, городской культуры поведения, и для выживания дворянской государственной власти ей потребовалось вырваться из ограничений католического земледельческого мировосприятия. Деревенские крестьянские общины, представляя подавляющее большинство населения страны, и не могли, и не желали изменять своё католическое мировоззрение, которое указывало им путь коллективного спасения в идее земледельческого народного бытия. Поэтому дворянская государственная власть имела возможность ослабить зависимость от католического мировоззрения, гибельного для самой государственной власти, только на пути светской рационализации сознания военно-управленческого сословия, то есть самого дворянства, при постепенном вытеснении дворянским сословием из государственной власти сословия церковных священников и народного податного сословия посредством укрепления военно-чиновничьего управления. Что и происходило на самом деле. Ещё кардинал Ришелье, по своему сану подотчётный папе римскому, поднимал значение светского дворянства, как главной опоры государственной власти Франции. Считая дворянское сословие нервом государства, он тем самым уменьшал возможности папского престола влиять на короля, на королевскую внутреннюю и внешнюю политику.

Подобно тому, как это было позже в самодержавной Российской империи, французский абсолютизм, с одной стороны, был вынужден совершенствоваться под воздействием протестантизма, использовать его для развития городских производств. А с другой стороны, он позволял собирать все доходы большой западноевропейской страны в столице, создавать в ней условия не только для удовлетворения всевозможных запросов королевского двора и знати, но и для развития передовых средств усиления власти. Государственное чиновничество превращалось в главного заказчика изделий военно-промышленного производства и связанных с обслуживанием производства научных знаний, поощряло и регламентировало их развитие. От него же зависели торговля и колониальная политика на других континентах, оно посылало корабли для участия в географических открытиях. Широкие познания становились условием успешной карьеры на государственной службе. Поэтому светская образованность волей или неволей распространялась в среде столичного чиновничества, а дворянская демократия на основаниях этой образованности создавала сословное мнение и культурные запросы дворянской среды, способствуя раскрепощению в ней светского творчества, которое развивалось, как в столице, так и в других городах страны. Выдающиеся успехи были достигнуты не только в художественном творчестве Франции этого времени. Именно в абсолютистской Франции получила значительное развитие наука, появилась научная Академия, и стать членом Академии означало добиться почёта и уважения в светских кругах главных городов страны. Французская дворянская культура в течение короткого исторического времени пережила такой расцвет, что ей стала подражать знать во всех европейских государствах, а французский дворянский язык превратился в разговорный язык дипломатов и знати всей Европы. И не случайно, особое влияние всё французское имело в столь схожей с Францией Российской империи, главной державы Восточной Европы.

В 17 веке дворянское светское образование стало проникать в различные податные слои французских горожан. Среда городских разночинцев, устойчиво возрастая в численности, приобретая всё большее значение для развития экономики и для устойчивости государственной власти, и породила эпоху французского Просвещения. Главной особенностью этой эпохи, которая сделала её всемирно историческим явлением, было стремление французских образованных горожан осмыслить устройство мира, человеческую историю и государственные отношения без опоры на народное христианское мировоззрение. Приблизительно со второй трети 18 века в философских трудах знаменитых просветителей и энциклопедистов из разночинских кругов и стали складываться представления о нации, как о новом идеале общественного бытия, который не нуждался в христианском вероучении, в библейском идеале народного монархического государства. Просветители и энциклопедисты Франции находились под воздействием сохраняющих в городах значительное влияние гугенотов, а через них древнегреческого полисного рационализма. Просветители и энциклопедисты осмысливали опыт становления политически независимых городов-государств с капиталистическими интересами в Италии в эпоху Возрождения и народно-буржуазных обществ в Нидерландах и в Англии и прочувствовали приближение совершенно нового исторического времени в развитии французского общества. В передовых идеях по переустройству общественных отношений они отразили и выразили коренные материальные и социальные интересы и политические цели главных движущих сил этого нового времени. Они отметили, что в третьем буржуазно-городском сословии Франции, которое усиливало своё экономическое влияние, но не имело никаких политических прав, зарождались светские представления об окружающем мире, и представления эти отрывались от монотеистического мировоззрения народно-феодального земледельческого общества.

В чём была сущность светских представлений об окружающем мире в среде французского буржуазно-городского сословия?

Она оказывалась разной у тех, кто был связан с производственной деятельностью, с одной стороны, и у торговцев – с другой. Торговцы приморских городов западного побережья страны после Великих географических открытий ринулись, насколько им позволяла королевская власть, создавать материальные средства для ведения мировой торговли, организовывать мировую торговлю. Их сознание неизбежно вырывалось за пределы христианского видения истории и мира, так как на других континентах они сталкивались с иными религиозными воззрениями, с иными культурами и традициями государственных и общественных отношений, устройств власти. Светское образование 18 века завершало раскрепощение их мировосприятия. Без сдерживающего воздействия христианства их поведение стали в полной мере определять интересы получения наибольшей коммерческой прибыли, которые толкали торговцев к выводам, что им нужна полная свобода от всяческих ограничений любой государственной власти на перемещения товаров и коммерческих капиталов по всей планете. Целостное обоснование таких выводов мыслителями эпохи французского Просвещения завершило оформление либерального мировоззрения, которое отталкивалось от эллинистического космополитизма, от гуманизма времён упадка Римской империи и от разрозненных либеральных идей английского Просвещения и итальянского Возрождения, в наиболее целостном виде представленных гуманистами того времени. Если эллинистический космополитизм и древнеримский гуманизм, английские и итальянские идеи о либеральных ценностях порождались интересами средиземноморской торговли, средиземноморского ростовщичества, несли на себе отпечаток замкнутого на средиземноморских отношениях мировосприятия. То либерализм французского Просвещения отталкивался от тех изменений в мировосприятии и коммерческих интересах, которые в Западной Европе произвели Великие географические открытия и становление мировой торговли. Французский либерализм впервые в мировой истории стал все континенты планеты воспринимать в качестве единого рынка товарно-денежного обмена, в котором надо убрать все препятствия для товарно-денежных сделок.

В отличие от торговцев и ростовщиков, те, кто во Франции занимались развитием мануфактурного и зарождающегося заводского промышленного производства, должны были искать способы получения наибольшей прибыли от вложенных средств в эти виды хозяйственной деятельности. Расчётливая заинтересованность в достижении прибыльности капиталоёмкого производства изменяла и их воззрения на мир; они неизбежно становились рациональными прагматиками и, в той или иной степени, материалистами. Этому способствовала зависимость промышленного производства от расширения знаний и исследований учёных естественников и изобретателей, общественный престиж и влияние которых в светской дворянской Франции постоянно возрастали. Расчётливый подход к вложению средств вынуждал их на практике признать зависимость хозяйственной деятельности от культуры производственных отношений, которая создавалась данной государственной властью, была исторически обусловленной, имела непосредственную связь с судьбой данного государствообразующего этноса. И они же видели зависимость благополучия своих предприятий от государственных заказов. Их интересы так и не нашли мировоззренческого выражения в работах просветителей и энциклопедистов французского Просвещения из-за того, что основные доходы во Франции получались от труда народного общинного крестьянства с его католическим мировоззрением, а промышленное производство рассматривалось, как придаток к земледельческому производству. Однако именно на основе их интересов у просветителей и энциклопедистов возникли смутные представления о национальном обществе, как отрицающем народное общество.

Потребность в политическом самосознании и у коммерсантов, и у предпринимателей, связанных с мануфактурными и промышленными производительными силами, росла по мере первоначального накопления капитала и скупки ими собственности у главных собственников королевского абсолютизма: у аристократии и дворянства. Они ужесточали борьбу с правящим дворянским сословием за свои интересы получения наибольшей капиталистической прибыли, для чего им было необходимо избавиться от регламентации своей деятельности чиновничеством, заменить идущее сверху, от королевской власти вмешательство чиновников господством городских рыночных отношений. Феодальные правящие сословия дворянства и церкви вынуждены были уступать. Королевский абсолютизм был удобен и выгоден для сбора налогов с земледельцев, но становился препятствием для роста прибыльности городского производства и межконтинентальной торговли. Пока налоги с земледельцев были большими, позволяли за счёт них покрывать издержки регламентации мануфактурного и промышленного производства правительственными заказами, собственники городского производства смирялись с таким положением дел. Однако рост самого городского производства во второй половине 18 века сделал невозможным продолжение подобных хозяйственных отношений.

Старые хозяйственные отношения были экстенсивными, поддерживались увеличением налогообложения крестьянства, его предельной эксплуатацией и со стороны королевской государственной власти и со стороны местной аристократии и дворянства, владеющих землями и прикреплёнными к ним крестьянами. Когда дальнейшее увеличение налогообложения крестьян стало подрывать само земледельческое производство, привело к сокращению сумм получаемых налогов, тогда мануфактурное и промышленное производство стало переживать углубляющийся кризис, выход из которого оказывался возможным единственно через переход к рыночным, интенсивным производственным отношениям на основе рынка труда, только и позволяющим уменьшать себестоимость товарных изделий. Для перехода к рыночным производственным отношениям необходимо было раскрепостить, избавить от бюрократического регламентирования рынок наёмного труда и торговлю, что подрывало устои королевского абсолютизма. Этого не желали господствующее сословие дворянства и католическая церковь, которые в условиях абсолютной монархии, то есть в условиях абсолютной победы над народным податным сословием земледельцев, победы, обеспеченной безмерным раздутием бюрократического аппарата управления, добились для себя и узаконили множество привилегий. Больше того, несмотря на уменьшение собираемых налогов, они требовали всё новых и новых привилегий, используя феодально-бюрократическое государственное насилие в своих корыстных интересах, в том числе привилегий на произвол в отношении буржуазных собственников, что обосновывалось традиционным произволом по отношению к гугенотам.

В последние десятилетия королевского абсолютизма хозяйственный кризис во Франции стал очевидным и непрерывно углублялся. Крестьянские народные массы, сохраняющие традиции родоплеменных общественных отношений в земледельческих общинах, были объединены и организованны в народ католическим мировоззрением и не знали другого мировоззрения. Поэтому в условиях хозяйственного кризиса они выступали не против феодальных отношений как таковых, а против сложившегося при абсолютизме содержания этих отношений. Они хотели возвращения к народно-феодальным общественным отношениям, которые имели место в эпоху народной Реформации. В ту эпоху, когда христианская католическая этика и власть позволяли через сословно-представительное собрание, то есть через Генеральные Штаты, согласовывать интересы податных земледельческого и городского сословий, с одной стороны, и сословий феодальных землевладельцев  с другой. Крестьянству хотелось возвращения времени, когда представляющие городскую буржуазию слои ремесленников и местных торговцев небольших городов были выходцами из крестьянской среды, сохраняли с нею непосредственную связь, Тогда, объединяемые и организуемые на местном уровне традициями родоплеменных общественных отношений, крестьянские податные массы были более влиятельны, чем горожане, и определяли общую позицию всего податного сословия народного государства, даже несмотря на то, что сами не были представлены в Генеральных Штатах. Иначе говоря, они хотели восстановить народное феодальное государство, каким оно в сказочном виде осталось в памяти крестьянства с эпохи народной Реформации.

Городская буржуазия поддерживала идею возрождения сословно-представительного собрания, как способа решения спорных вопросов по налогообложению с господствующими привилегированными сословиями, надеясь превратить такое собрание в законодательное. Однако её положение коренным образом изменилось с эпохи народной Реформации, и она уже не представляла себя подголоском крестьянских народных масс в вопросе о существе государственных отношений. Ей уже была чужда мечта о возврате к народному государству, к народно-феодальным общественным отношениям, она не желала возрождения прошлого, но наоборот, ставила передовые экономические задачи, опиралась на свои собственные стратегические интересы укрепления рыночных капиталистических методов хозяйствования и приобретения необходимой этому собственности у правящих феодальных сословий. Именно эти настроения выразили передовые мыслители французского Просвещения, связанные с городской буржуазией своими происхождением и жизненными связями, когда создавали системы взглядов и умозрительные мифы о новых идеальных общественных и политических отношениях. На основаниях этих взглядов и мифов постепенно рождалась политическая самоорганизация буржуазии во всей стране.

Установление гражданского равенства всех перед законом, свобода выражения социальных интересов, упрощение прав приобретать и распоряжаться любой собственностью в соответствии с рыночным спросом и предложением, в том числе собственностью на идеи, ? такие требования становились краеугольными в представлениях лучших мыслителей французского Просвещения о новом идеальном обществе. Но осуществление таких представлений самым непосредственным образом отрицало феодальные отношения королевского абсолютизма, приспособленные для отстаивания прав на привилегии со стороны относительно малочисленного класса владельцев земельной собственности и государственного чиновничества. Оно отрицало бы всё устройство государственной власти, как власти вызывающе феодальной, защищающей только интересы абсолютного меньшинства наследственных потомков некогда поделивших землю страны феодалов, дворянства и церкви. Иначе говоря, осуществления таких представлений нельзя было добиться без революционного низвержения существующей государственной власти. А единственным средством низвержения государственной власти королевского абсолютизма было пробуждение родоплеменных традиций общественной власти французского этноса, что неосознанно чувствовали мыслители Просвещения. Использовать это пробуждение бессознательного возмущения в среде связанных с производством низов можно было только поиском нового идеала общественного устройства, который бы лучше учитывал кровные интересы родоплеменной общественной власти в новых исторических обстоятельствах, чем народный католический идеал.

В царящей обстановке произвола власти привилегированных сословий, гнетущего и возмущающего буржуазный здравый смысл и раскрепощённый научными познаниями светский разум, неприемлемого для практического и философского рационализма городских слоёв населения, передовые мыслители горожан требовали уничтожения прежнего государства. Они хотели создания нового государства с разумным конституционным управлением государственными отношениями и с такой властью, которая упорядочивала бы гражданское общество в совокупных интересах всех граждан этого общества.

Никакого сокрытия и оправдания привилегий абсолютного меньшинства, вот что отвечало коренным интересам буржуазного податного сословия и нашло отражение в главных политических идеях всех мыслителей французского Просвещения. А раз привилегии оправдываются религиозным идеологическим насилием, религиозным идеалистическим иррационализмом, большинство французских мыслителей объявляли себя материалистами или деистами и не желали признавать и терпеть католицизм ни под каким видом. Они видели в католицизме идеологическую опору феодально-бюрократического правящего класса, рассматривая католическую церковь в качестве прямого противника в предстоящей ожесточённой и бескомпромиссной борьбе за революционное отрицание феодального государства. Отталкиваясь от традиций отрицания католического феодального государства гугенотами, они доходили до отрицания, как христианского вероучения, несущего в библейской мифологии обоснование только такого государства, так и от библейской идеи народного общества. В конечном итоге они доходили до отрицания идеалистической философии и начали разрабатывать новую, материалистическую философию, ведущую непримиримую борьбу с идеалистической философией. Иначе говоря, они заложили основания отрицания идеалистического строя, то есть целой эры в истории человечества.

Такое же отношение к монотеизму, к церкви, к религии вообще стало складываться и у возникающих политических течений, которые выражали интересы французских горожан. Но отрицание католического мировоззрения в качестве религиозного основания государственной власти, а католического священства в качестве первого сословия общественных взаимоотношений прямо означало, что новая идеальная форма общественного бытия уже не будет народом. Свободное от их воздействия общество мыслилось в идеале уже собственно буржуазным обществом, построенном на хозяйственных и политических интересах горожан, и для этого общества потребовалось новое политическое название. Такое общество вслед за мыслителями и политики стали называть нацией. О новом идеальном национальном обществе, как отрицающем христианское народное общество, грезили передовые умы Просвещения и сторонники политического действия накануне Великой буржуазной революции. Они и подготовили первую в мировой истории собственно буржуазную революцию.

Однако представления о столь новом, национальном обществе оказывались ещё слишком умозрительными, не проверенными исторической практикой. Та часть мыслителей, которая, осознанно или нет, отражала в первую очередь интересы коммерческого капитала, делала упор именно на гражданские права, ставя их выше общественных, и расширяла представления об идеальном национальном обществе до некоего общемирового общества, отстаивая главный лозунг либерализма: "Свобода, равенство, братство",  с позиции вымышленного общечеловеческого общежития. А поскольку либерализм был несравненно глубже разработан и опирался на многовековой опыт пропаганды, утвердил собственную догматику, постольку он приобретал преобладающее влияние в политической борьбе с христианским феодализмом.

Требования продвижения к идеально справедливому и разумному национальному обществу объединили большинство представителей буржуазии в созванных королём Генеральных Штатах, то есть в сословно-представительном собрании, которое должно было искать пути межсословного взаимопонимания в обстоятельствах острого хозяйственно-экономического и политического кризиса Франции 80-х годов восемнадцатого столетия. Представители городской буржуазии, объединённые и организованные нечёткими, а потому всем приемлемыми идеалами о новом обществе с рыночными свободами, отстаивали эти идеалы, видя в них единственный выход из кризиса. Но такие идеалы были неприемлемы сторонникам сохранения дворянского королевского абсолютизма, которые решение всех проблем видели в согласии буржуазии на узаконенное, а не произвольное увеличение налогообложения третьего сословия, считая уже это своей существенной уступкой, дающей право требовать ответных уступок. Противостояние сословных взглядов и интересов было по существу непримиримым и быстро завело в тупик работу Генеральных Штатов, чему способствовало крестьянство, которое своими мятежами повсеместно показывало, что оно на стороне буржуазии. Ощущая их поддержку и вдохновляемые собственным идеалом национального общества, представители буржуазии не желали идти на уступки дворянству и церковному сословию, и противоборство в Генеральных Штатах принимало вид политической войны, которая могла закончиться лишь полной победой одной стороны над другой. Но превращение представителей буржуазии в политических вождей всех недовольных привилегиями, какие отстаивали для себя феодальные сословия, указывало на то, что именно буржуазия превращалась в выразительницу главных интересов податного большинства населения страны.

В таких обстоятельствах в политическую борьбу вмешался многочисленный столичный плебс Парижа. Плебс был особым, пролетарским социальным слоем столичной жизни, который появился при французском королевском абсолютизме. Его составляли бывшие крестьяне, вытесненные обезземеливанием в города, в которых королевской властью развивалось мануфактурное и промышленное производство, и вовлечённые в это производство. Образ жизни и производственные отношения плебса-пролетариата определялись, устанавливались королевским чиновничеством, а потому недовольство своим материальным и социальным положением у него было прямо направлено против олицетворяемой чиновничеством государственной власти. У пролетарского плебса сохранялись общинные представления о христианской евангелической этике поведения, о народном патриотическом бытии. И хотя в условиях города католическое мировоззрение бывших крестьян постепенно размывалось светским мировосприятием, видение национального идеала, о котором данный слой узнал от буржуазии, в корне отличалось от буржуазного. Это видение несло в себе память о народном евангелическом мировоззрении, в котором был остро поставлен вопрос о необходимости социальной справедливости для общинных низов, и с буржуазией плебс объединяло только неприятие дворянской королевской власти и сословия католических священников. Именно у той части плебса, на сознание которой перестал воздействовать церковный католицизм, обвинения буржуазией королевского абсолютизма в ухудшении условий существования всех слоёв горожан вызвали наибольший отклик и потребность действовать, пробудили бессознательные побуждения бороться с государственной властью феодальной знати за традиции родоплеменной общественной власти.

2. Либерализм – идеология обслуживания коммерческого интереса

В 1789 году городская буржуазия превратилась в главную идеологическую и политическую силу Франции. Под воздействием её революционных требований экономических и политических свобод разразилась Великая французская революция, произошло всемирно-историческое по своим последствиям уничтожение крупнейшего в Западной Европе военно-бюрократического феодального государства. Французская буржуазная революция потому и вошла в мировую историю в качестве Великой, осуществившей коренной перелом в ходе цивилизационного развития человечества, что возглавляющая её французская буржуазия впервые объявила своей главной политической целью борьбу за светскую Свободу общества от идеологического насилия монотеизма как такового. Новая, идеальная, но уже основанная не на религиозно-монотеистическом идеализме, самоорганизация буржуазно-гражданского общества, к которой устремились провозвестники и герои революции, за появление которой они готовы были жертвовать своими жизнями, названа была ими французской нацией. А себя они увидели отцами рождающейся нации.

На волне повсеместного пробуждения традиций родоплеменной общественной власти французских земледельцев и горожан, в первую очередь у горожан-гугенотов, требования свобод были дополнены призывами к свойственным родоплеменным отношениям равенству и братству. Избранный под влиянием таких настроений народно-представительный Конвент податного сословия превратился в руководящий центр революционного неприятия государственной власти королевского абсолютизма. Доверие к нему со стороны большинства населения обуславливалось тем, что он отражал традиции родоплеменного представительного самоуправления. Но данные традиции оказывалось непримиримыми к государственным отношениям, выстроенным чиновно-административным королевским абсолютизмом. Принятые Конвентом законы о политическом запрете на деятельность католической церкви, которая обосновывала феодализм и создала феодальные государственные отношения Западной Европы, и об отказе признать за военно-бюрократическим насилием дворянского сословия право на управление страной, – то есть уничтожение главных оснований прежней государственной власти, – вызвали распад этой власти.

Вдохновляя бессознательные родоплеменные побуждения низов для борьбы с феодальной государственной властью, вожди буржуазной революции в то же время высвободили такую стихию самых разных страстей и всевозможных интересов, которая, подхватив их самих, начала рвать взаимодействие разных провинций и городов, тем самым расшатывать основания производительных сил страны. В особенности тяжёлыми оказались последствия для промышленного и мануфактурного производства, в котором и возникали социальные, обусловленные производственными отношениями предпосылки для развития представлений о национальном обществе. Прежний королевский абсолютизм способствовал появлению взаимосвязанного производства в разных городах страны, обеспечивал надзор за поставками сырья для хозяйственных нужд, в том числе из колоний, помогал сбыту товарных изделий. Вследствие такого положения дел, для производительной деятельности крупных предприятий Франции был необходим управляемый из единого центра порядок, – а он рушился с разрушением королевского абсолютизма. В обстоятельствах революционного уничтожения прежней государственной власти, которая только и поддерживала во всей стране общие для всех народные производственные отношения, оказалось, что идея нации сама по себе не налаживает новые общественные и производственные отношения. Убеждения мыслителей эпохи Просвещения, что достаточно создать разумные учреждения представительной власти, в этих учреждениях принять разумные законы и тогда сами собой сложатся справедливые общественные отношения, а рыночные свободы обеспечат рост производства для удовлетворения всех нужд людей, не оправдались в действительности. Первые законы Конвент принимал под влиянием воззрений мыслителей Просвещения, но законы эти работали не так, как ожидалось депутатам Конвента. В революционной Франции у разных слоёв населения проявились разные представления об идеальных отношениях собственности и под словом нация они понимали разные общественные отношения, и каждый слой принялся добиваться политического господства собственных интересов, бороться за собственное видение нации, расшатывая прежнее народное общественное единство французов.

Крупные собственники производства и большинство собственников в городах провинций хотели лишь постепенной замены королевского абсолютизма конституционной монархией, вроде той, что была в Англии, так как лавинообразно нарастающий политический хаос пугал их, – он разрывал отлаженные управленческие связи, производственные и торговые цепочки, лишал главного заказчика в лице чиновников королевских министерств. Конституционная монархия устроила бы и крестьянство, получи оно арендуемые у знати наделы земли в свою собственность. Поэтому городским собственникам и крестьянству хотелось видеть в новом понятии нация существующее старое народное общество, постепенно приспосабливающееся к конституционной монархии, то им хотелось, чтобы нация эволюционно заменяла народ, а не отрицала его революционным насилием. Однако без церкви и при законодательном запрете Конвента на сословную деятельность священников народный патриотизм крестьянства отступал перед духом поднимающегося земляческого патриотизма, который был понятнее местным традициям родоплеменной общественной власти. Традиции родоплеменной общественной власти позволяли создавать местную и земляческую выборную власть, которая налаживала управление в провинциях в соответствие с представлениями о перенесённой на места конституционной монархии. Движение в этом направлении усиливалось по мере того, как наблюдался рост политической неустойчивости столичной власти. Королевский абсолютизм привёл к тому, что Париж по образу жизни, по хозяйственному и политическому развитию, по разнообразию социальных слоёв, интересов и идей существенно отличался от провинций. Поэтому главные противоречия и главная политическая борьба вызревали в столице, где с каждым месяцев влияние на ход событий набирали парижский плебс и мелкая буржуазия, которые искали в идее национального общества новый, революционный смысл.

Парижский плебс и мелкая буржуазия были неоднородным явлением. Частью они состояли из тех слоёв горожан, которые родились и выросли в условиях большого города и потеряли связи с традициями земледельческих родоплеменных отношений, ублюдизировались или деклассировались, превратились в чуждых общественным интересам люмпенов. То есть поведение таких слоёв перестали определять бессознательные архетипы родоплеменного общественного взаимодействия и распределения трудовых и иных обязанностей. Данные слои являли собой неуправляемую толпу, у которой преобладали стремления к паразитическому потреблению. Их настроения лучше всего передавало древнеримское выражение: Pacem et circensus! – Хлеба и зрелищ! Королевский чиновно-административный абсолютизм держал их под надзором и оттеснял за пределы сословных государственных отношений, а потому вызывал недовольство, – недовольство, никак не связанное с буржуазно-капиталистическими интересами. Им были чужды и непонятны идеи буржуазно-рациональной представительной общественной власти и социальной ответственности, но с крушением королевской власти именно они первыми захватили улицу и вначале оказывали наибольшее воздействие на ход событий. К изумлению и ужасу идеологов нового свободного общества люмпенская среда столичных горожан в своих страстях не желала рациональных ограничений, не хотела признавать рациональную необходимость этики социального труда и социального порядка. Она выдвигала и поддерживала популистов, демагогов, щедро раздающих обещания, которые нельзя было воплотить в жизнь. Её то и дело приходилось ограничивать и вразумлять революционным насилием, революционной необходимостью, что делало политическую обстановку крайне неустойчивой, потрясаемой частыми сменами лидеров и политическими переворотами внутри буржуазно-представительного Конвента.

В таких политических условиях столичной жизни рвались производственные связи мануфактурных и промышленных предприятий, и производство по всей стране ускоренно приходило в упадок. Сокращение производства товаров первой необходимости, перебои с поставками таких товаров вызывали безудержную спекуляцию, и спекуляция стала причиной быстрого накопления денежных средств и всяческих ценностей у наиболее алчных и беззастенчивых торгашей, которые принялись превращать деньги и ценности в собственность. Собственность бывших феодалов и короля переходила в руки относительно узкого слоя крайне корыстных дельцов: спекулянтов, ростовщиков, казнокрадов, грабителей, чиновных взяточников. Скупаемая за гроши и разворовываемая собственность возрастала в цене от всяческих спекулятивных сделок и быстро порождала в среде этого слоя особое политическое сознание, обусловленное коммерческим интересом, коммерческим мировосприятием. Слой нуворишей становился самым циничным, самым чуждым общественным и производительным идеалам и любой морали, и в этом был близок люмпенским слоям горожан, видел в них причину своего возвышения. Взгляды либералов оправдывали его поведение безудержного эгоизма, а потому осознанно и неосознанно поддерживались им, обнажая то, какие интересы породили либерализм как мировоззрение и политическую идеологию. Для обеспечения своим спекулятивным и часто криминальным способам обогащения, своему материальному положению такой политики, которая защищала бы его приобретения, была бы максимально выгодной для продолжения захвата собственности и роста спекулятивных капиталов, слою нуворишей понадобилась политическая власть. Вследствие чего либерализм стал преобразовываться в политическую идеологию, обосновывающую необходимость проникновения во власть именно выразителей коммерческого интереса. Скупка печатных изданий, подкуп журналистов, депутатов Конвента и местных собраний позволяли им неуклонно усиливать своё влияние, как на местную, так и на центральную буржуазно-представительную власть. Когда Конвент начал создавать исполнительные комиссии и учреждения для воплощения в жизнь своих постановлений, зарождающаяся исполнительная власть непосредственно столкнулась с нуворишами, ибо только они могли на первых порах оказывать ей помощь в действительном осуществлении принятых Конвентом решений по финансовым вопросам и вопросам становления рынка распределения и обращения товаров. Слабая исполнительная власть, не имеющая отлаженных учреждений получения налоговых поступлений, быстро попала в зависимость от коммерческих интересов новых богачей, вынуждалась поддерживать их способы сосредоточения денежных средств и собственности. Но хищный эгоизм спекулянтов и ростовщиков порождал гиперинфляцию, обнищание подавляющего большинства населения, и, как следствие, взращивал ответное политическое недовольство народных низов, которое возглавил пролетарский плебс Парижа.

Больше всех от спекуляции и упадка производства страдали именно пролетарские слои плебса столицы революционной Франции. Они были большинством среди столичного плебса и состояли из обезземеленных французских крестьян, которые при королевском абсолютизме в поисках заработка попали в Париж, где нанимались на производственные предприятия. По мере упадка столичного производства и роста произвола выразителей спекулятивно-коммерческого интереса, который ставил их на грань голодной смерти, в их среде стали пробуждаться бессознательные желания возродить родоплеменную общественную власть для борьбы за собственное выживание. Сознание пролетарского плебса в условиях большого города со светской культурой освободилось от католического мировоззрения, и пролетарский плебс больше не воспринимал монархическую власть, как необходимый стержень государственной власти. Его вдохновляли архетипические инстинкты, представления о природной этике первобытно-родоплеменных общественных отношений: равенстве между членами таких отношений, общей собственности и родовом братстве. Пролетарский плебс шёл за теми харизматическими личностями, в которых почувствовал своих природных вождей. Однако бессознательное народное умозрение, закреплённое за столетия господства во Франции народных отношений, не позволяло пролетарскому плебсу распадаться на родоплеменные общины, как это было прежде в странах, где совершались народно-протестантские революции и Реформации, то есть в Нидерландах и в Англии. Он был по своему умозрению народным пролетариатом, который под воздействием народного умозрения, исторической памяти о народном государстве стремился объединиться на основе социального видения идеальных государственных порядков, но отражающих социальную справедливость в духе первобытнообщинного взаимодействия, общинной справедливости. Созданная в округах рабочих кварталов общественная власть пролетарского плебса позволила выделиться её вождям, которые затем объединились в представительный совет Парижской Коммуны. А Парижская Коммуна принялась выстраивать собственную исполнительную власть, которая оказалась для столицы более дееспособной, чем власть Конвента. Исполнительная власть Парижской Коммуны, возникнув для объединения общественной власти пролетарского плебса рабочих округов всей столицы, стала первым проявлением зарождения новой государственной власти, государственной власти горожан Франции.

Отражением ужесточения политической борьбы между слоем всяческих спекулянтов, грабителей и взяточников, с одной стороны, и социальными интересами пролетарского плебса, с другой стороны, было неуклонное возрастание влияния Парижской Коммуны на ход событий. В условиях нарастающего хаоса, начала гражданской войны и иностранной интервенции именно Парижская Коммуна возглавила восстание народного пролетариата в столице и привела к руководству исполнительной властью Конвента Робеспьера и других якобинцев, чтобы те выразили в Конвенте настроения пролетарского плебса. Тем самым Парижская Коммуна превратила собственную государственную власть в столице в государственную власть страны, – как бы собственной государственной властью захватив страну изнутри неё самой. Однако многочисленный в Париже, пролетарский плебс представлял собой небольшой слой населения всей Франции. Подавляющее большинство французов были крестьяне, а земледельческие и землевладельческие интересы господствовали в провинциях. Поэтому для отстаивания своих интересов вожди плебса должны были установить в стране политическую диктатуру меньшинства, что стало причиной перерастания политической диктатуры якобинцев в авторитарную и тоталитарную диктатуру Робеспьера с кругом его единомышленников.

Опираясь на Парижскую Коммуну, якобинцы принялись создавать первую послереволюционную государственную власть Франции, с помощью которой попытались осуществить идеал национального общества, каким идеал этот виделся пролетариату и той части мелкой буржуазии, которая выражала интересы участников городских производственных отношений. Идеалисты либерального национального общества вынуждены были сойти с политической сцены. Они не смогли предложить политики, альтернативной политике якобинцев, то есть политике подавления посредством подъёма родоплеменного общественного самосознания и духа патриотизма городского народного пролетариата, как сторонников восстановления прежней, феодальной государственной власти, так и антиобщественного эгоизма выразителей коммерческого интереса. Политикой Террора в защиту буржуазной революции якобинцы по сути de facto показали неспособность самой буржуазии развить идеи эпохи Просвещения о буржуазном национальном обществе в конкретные политические идеологии и создать политические организации, готовые бороться за становление буржуазной государственной власти.

Понимая, что политика Террора не может продолжаться долго, что она основывается на использовании властью грубого физического насилия, которое отбрасывает Францию в состояние варварства, тупиковое и гибельное для революции, и не находя организованной поддержки в среде деморализованных городских собственников производства, вожди якобинцев принялись искать иные средства управления страной. Им нужно было любой ценой расширить социальную опору своего режима. Единственный путь, на котором это было возможным, являлся путь уступок традициям земледельческих родоплеменных общественных отношений, путь пробуждения патриотического самосознания у становящихся мелкими собственниками земельных наделов крестьянских масс, чтобы под руководством парижского пролетарского плебса включать народное крестьянство в процесс революционного построения нового общества, отрицающего обосновываемый католицизмом средневековый феодализм Западной Европы. Но для осуществления такой политики якобинцы вынуждены были искать идеологию, которая позволила бы воспользоваться традицией организации феодальной государственной власти, понятной народным массам, для построения буржуазной государственной власти, способной подавить, как коммерческий космополитизм спекулянтов, ростовщиков, грабителей и казнокрадов, так и люмпенские слои горожан. Этот поиск привёл их к деизму Руссо, главного идеолога мелкой буржуазии эпохи французского Просвещения.

Руссо возродил во Франции дух социально-политических воззрений Аристотеля. Он признавал существование бога как существа, которое приводит в движение Вселенную и управляет миром. Но при этом отверг церковное учение, как о сотворении богом природы и правления демиургом общественным развитием человечества, так и о божественном характере монархической власти и феодальных привилегий. Руссо, следуя за критикой Аристотелем учения Сократа и Платона, выступил с резкой критикой феодально-сословных государственных отношений и объявил причиной неравенства людей появление и развитие частной собственности. Потребовав уничтожения крупной собственности, он предлагал оставить мелкую собственность, поскольку интересы мелкого собственника легче подчинить общественным отношениям, которые устанавливаются Общественным Договором и буржуазно-демократическим самоуправлением. Идеалом общественных отношений Руссо считал первобытнообщинные родоплеменные отношения, что было понятно крестьянским общинам и пролетарскому плебсу, позволяло привлечь их на сторону мелкой буржуазии при её борьбе за право на участие в выстраивании государственной власти. Для осуществления своих взглядов о государственных отношениях, которые должны развиваться на основе буржуазно-демократического Общественного Договора, Руссо предложил заменить христианство деизмом, ибо, по его мнению, государственная религия всё же необходима для народа. То есть он предложил отказаться от городского, светского идеала национального общества ради использования мелкой буржуазией в своих интересах сложившихся при феодализме идеалистических народных традиций родоплеменных отношений крестьянства, ради подчинения народного крестьянства руководству со стороны мелкой буржуазии.

Обращение Робеспьера к воззрениям Руссо не было случайным. Для сохранения своего политического господства за счёт опоры на пролетарские и народные массы якобинцам срочно понадобилось идеологическое насилие, способное учитывать как интересы земледельческих народных масс, так и задачи буржуазной революции, связанные с рационализацией общественного сознания, что было необходимо для развития городских производственных отношений, повышения уровня жизни участников городского производства. Социальным слоем, который мог в самом себе отражать интересы народного крестьянства и одновременно учитывать задачи буржуазной революции в развитии городских производственных отношений, и был слой наёмных работников мануфактурного и промышленного производства или народный пролетариат, который привёл якобинцев к власти. Оторвавшись от земледельческих народных отношений, пролетариат перенёс социальную культуру этих отношений в городские районы, где был обречён на полунищенское существование вследствие своего полного политического бесправия. Его бесправие объяснялось тем, что он был продуктом католического мировоззрения и в то же время никак не упоминался в этом мировоззрении, а потому не мог быть встроенным в народно-феодальные общественные отношения, сложившиеся на основаниях католицизма, то есть на основаниях воздействия католического сознания на бытиё. Пролетариат при феодальном военно-бюрократическом абсолютизме был изгоем, безжалостно эксплуатируемым в силу своей идеологической и политической неорганизованности, тем большей, чем основательнее он отрывался от местных земледельческих традиций родоплеменных отношений. Из этого вытекали его настроения полного неприятия военно-бюрократического абсолютизма и монотеизма, склонность к революционному анархизму и готовность к бескомпромиссной борьбе с угнетающей его феодальной государственной властью, – так как терять ему, по существу, было нечего. Лидерам якобинской диктатуры показалось, что приведший их к власти пролетариат готов был воспринять основанную на деизме идеалистическую идеологию, а затем навязать её крестьянству.

Властное введение Робеспьером и его единомышленниками республиканской религии, в основе которой был культ Верховного существа (измышления воспитанного на мелкобуржуазном рационализме сознания!), призванного стать заменой католическому Высшему авторитету, христианскому Богу, было отражением настоятельной потребности идейно объединить мелкую буржуазию, городской пролетариат и крестьянское население Франции. Культ Верховного существа был порождением обстоятельств ожесточённой политической борьбы с противниками режима и являлся ни чем иным, как попыткой наспех разработать на основе философского деизма Руссо некое подобие мировоззрения, способного стать новой городской реформацией католицизма. Сторонники Робеспьера ради спасения государственной власти и своего положения во власти намеревались с помощью нового культа примирить светский буржуазный рационализм и народно-феодальный католицизм, город и деревню, новое и старое.

Культ Верховного существа не имел метода анализа исторических процессов, целостной философии видения Вселенной. Он был наспех скроенной уступкой народно-феодальному мировосприятию. Его введение было попыткой использовать это традиционное для большинства французов мировосприятие для создания идеологии, контрреволюционной с позиции буржуазной революции, но одновременно идеологии прогрессивной социальной революции для народа. Главной целью данной идеологии якобинцев было учесть и выразить городские социальные интересы народного пролетариата, обосновать ведущую роль пролетарского плебса и связанной с ним мелкой буржуазии в создании новой государственной власти. Культ должен был примирить мировосприятие народа с рациональным материализмом, необходимым городским производственным отношениям, – примирить, не умаляя народного самосознания, а усиливая это самосознание поддержанием в городе духа французского народного патриотизма и имперского мессианизма! Ожидание возбуждения духа французского патриотизма имперским мессианизмом вытекало из предположения, что новый культ будет распространяться для подобных целей и в других странах.

Введение Робеспьером культа Верховного существа было следствием и отражением кризиса идеалов французского Просвещения. Оно было признанием буржуазно-представительной власти, что та не может сохранить рычаги управления страной без отказа от буржуазных идей о неидеалистическом национальном обществе, без отхода от либерализма и самого буржуазного характера революции. По политическому существу дела это была контрреволюционная попытка спасения страны от опасности возрождения ещё более контрреволюционной государственной власти феодального абсолютизма, от всеохватного разложения устоев жизни французов потребительским паразитизмом и коммерческим эгоизмом, от тенденций, влекущих массы горожан к люмпенизации и вырождению, а Францию – к исчезновению. Но культ Верховного существа не задал нового целеполагания развитию общественных производственных отношений, развитию экономики на новых, рыночных основаниях! Он предполагал только сохранить культуру социальной этики труда в промышленном производстве и в организации французских производственных отношений, которая была достигнута за последние десятилетия существования прежнего режима феодально-государственной власти, режима военно-бюрократического абсолютизма. Наспех придуманный, культ не мог стать перспективным мировоззрением, идеологически обосновать и предложить средства постепенного раскрестьянивания и обуржуазивания народа. Это и привело к провалу данную затею якобинцев.

С течением времени режим якобинцев стал терять сторонников и заставлял противников объединяться под единым лозунгом восстановления политических свобод. Ибо без опоры на идеологию Террор стал отрицать саму рациональную политическую борьбу, как основу основ придания законности представительным органам власти и проводимой ими политике, и, тем самым, делал исполнительную власть якобинцев и осуществляемый ими Террор политически незаконными. Без объясняющей их действия идеологии якобинцы не знали, не могли объяснить, когда и как политика Террора выполнит свою задачу и будет отменена. Это надорвало веру радикальных якобинцев в свою правоту, деморализовало их, привело к духовному и политическому кризису, что выразилось в поведении их идейного вождя Робеспьера, который впал в моральную депрессию.

Заслугой режима было то, что якобинцы выстроили основы нового государственного управления Франции. Именно государственная власть якобинцев создала исполнительную власть Конвента и новую армию, с которой началась история вооружённых сил буржуазной Франции; якобинцы поставили на ноги другие силовые учреждения, в том числе полицию. Удалось им это совершить по следующей причине. Они пришли к власти благодаря Парижской Коммуне, которая после хаотического распада старой, феодальной государственной власти поневоле стала создавать полисную государственную власть пролетарского плебса и мелкой буржуазии Парижа на волне возбуждения у них родоплеменного бессознательного умозрения. Ибо именно в огромном Париже хаос безвластия ставил большинство горожан на грань смерти, вызывал ожесточённую борьбу за существование. Парижская Коммуна была представительной властью районных вождей, которая возникла для насильственного объединения парижского пролетарского плебса и мелкую буржуазию в социальное городское общество на основе традиций полисной демократии. Тем самым она превращала Париж в самостоятельное государство внутри Франции, которое отчуждалось от остальной страны. Но Робеспьер же и его сторонники якобинцы были депутатами Конвента, то есть представительного собрания всей Франции. Поэтому они вынуждены были искать способ объединить Парижскую Коммуну с остальной страной посредством распространения государственной власти Парижской Коммуны на провинции. Выход из этого противоречия они нашли в рациональном наполнении буржуазного понятия нация идеей патриотизма французского несословного народа, близкой земледельческому крестьянству и понятной пролетарскому плебсу. Благодаря такому контрреволюционному изменению понятия нации французское народное крестьянство привлекалось на сторону городской по своему существу революции, что определило ход дальнейшего развития революции и всей страны.

Отталкиваясь от революционного отрицания католического мировоззрения и церкви, постоянными поисками обоснования своих действий в примерах из истории республиканского Древнего Рима, якобинцы с помощью Парижской Коммуны уничтожали идею монархической государственной власти и феодальные порядки, основанные на земледельческих интересах собственности. Казни многих влиятельных сторонников восстановления королевской власти, её знати служили той же задаче. За короткий срок своей диктатуры якобинцы успели основательно разрушить феодальные отношения собственности, подрубить корни традиции старой, феодальной государственной власти, как в Париже, так и в земледельческих провинциях и создали условия для необратимого укоренения новой государственной власти, как власти полисной традиции государственных отношений, но распространённой на всю Францию.

Необратимое укрепление исполнительной власти режима якобинцев и победы созданной ими патриотической армии над интервентами изменили расстановку политических сил. Новым собственникам больше не надо было выбирать худшее из двух зол: Террор якобинцев или реставрацию жаждущих мести дворян, которые развяжут дворянский Террор, чтобы возвращать свою собственность.

Наиболее изворотливые дельцы от слоя коммерческих спекулянтов, ростовщиков и казнокрадов, несмотря на Террор якобинцев, а подчас и благодаря этому Террору, сколотили огромные капиталы, в том числе на спекуляциях при снабжении создаваемой для отпора интервентам патриотической армии. Даже многие депутаты Конвента под прикрытием клятв верности режиму якобинской диктатуры мало считались с законностью и тайно, безнаказанно захватывали и делили собственность, которая прежде принадлежала королю и феодальной знати. Всякое выражающее социальные цели идеологическое насилие было им чуждым и неприемлемым, потому что оказывалось направленным против их личных эгоистических интересов. И они были не заинтересованы в том, чтобы политика Террора продолжалась после того, как диктатура якобинцев устранила угрозу иностранной интервенции и реставрации феодальных порядков. Деморализация Робеспьера и его сторонников показывала им, что сами вожди якобинцев теряли веру в необходимость продолжения своей радикальной политики. Воспользовавшись ростом недовольства мелкой буржуазии тоталитарной властью Робеспьера, в которой мелкая буржуазия не видела идеологического объяснения и оправдания, а потому усматривала отступление от демократических принципов своего слоя, они осуществили политический переворот под лозунгами спасения либеральных свобод и возвращения к политике буржуазной революции. Возврат к политике буржуазной революции позволил им захватить исполнительную власть, получить возможность – открыто осуществлять крупные спекулятивные сделки, наращивать коммерческие капиталы, скупать собственность и пользоваться богатствами по своему усмотрению.

Конституционно разделив буржуазно-представительную власть Конвента на исполнительную и законодательную ветви власти, узаконив диктаторские полномочия исполнительной власти в создаваемом взамен режима якобинцев режиме Директории, то есть установив режим диктатуры коммерческого космополитизма, они сразу же объявили о приверженности политике борьбы за либеральные ценности, за господство либерализма. По существу дела они превращали асоциальный либерализм в идеологическое насилие для обоснования противообщественной диктатуры, которая предстала более кровопролитной и не считающейся с законностью, чем был режим якобинцев. Главные деятели Директории использовали гуманитарные лозунги мелкобуржуазного либерализма для оправдания чрезвычайных полномочий исполнительной власти своего режима, они принялись срочно укреплять созданный якобинцами централизованный аппарат военно-полицейского управления страной для всеохватного надзора за народными и пролетарскими массами и тайную политическую полицию для сбора сведений о политическом инакомыслии, в первую очередь в армии. Исполнительная власть Директории, оказавшись в руках нуворишей, всё откровеннее и всё циничнее отрицала общечеловеческое братство и политическое равенство, озвученные в гуманитарно-либеральных лозунгах первых лет буржуазной революции. Но тем самым она отчуждалась от мелкобуржуазной и пролетарской среды горожан, которые совершили революцию и заложили основания новой государственной власти. Это обнажило суть либерализма, как завершённого мировоззрения, отражающего политические интересы собственников коммерческого капитала, обосновывающего их притязания на политическое господство и организующего их на борьбу за утверждение такого господства.

Новые собственники, которые сделали состояния в обстановке хаоса и беззакония первых лет революции на спекуляции и ростовщичестве, на воровстве и разграблении бывшей королевской собственности, существенно отличались от старых собственников времён королевского абсолютизма. Их выделяла аморальность, грубые уголовные нравы, готовность идти на любые преступления ради личного обогащения и желание бороться за власть для использования её в эгоистических противообщественных целях. Общие интересы сохранения того, что они приобрели неправедными путями, заставляли их объединяться в хищные политические стаи вокруг идеологии коммерческого либерализма, чтобы, совершенствуя тот аппарат исполнительно власти, который создала диктатура якобинцев, навязывать остальным свою собственную диктатуру асоциального меньшинства. Их режим Директории стал откровенной диктатурой коммерческого интереса, коммерческого космополитизма и идеологического либерализма. В течение нескольких лет Директория обслуживала исключительно стремления узкого слоя близких к власти дельцов использовать собираемые в стране налоги, иные доходы правительства для того, чтобы превращать наиболее ценную собственность страны в свою частную собственность. Такая политика Директории способствовала появлению несметно богатых олигархических семей, которые завладели большей частью Франции, а своим поведением олицетворяли безудержный паразитизм чуждых социальным, общественным интересам нуворишей. Но эта же политика привела Францию к полному упадку производства и обнищанию подавляющего большинства тех, кто был связан с производственными отношениями.

В первые годы революции и при Директории спекуляцией и ростовщичеством делали состояния главным образом те, кто были чужды французскому этносу, либо имели слабо выраженные архетипы общественного поведения, то есть являлись биологически ущербными особями. А сам режим Директории открыто отчуждался от тех слоёв населения, которые были носителями природных архетипов французского этноса. Его лидеры боялись становления общественных отношений и управляли страной посредством подкупа, шантажа, использования низменных асоциальных побуждений, вынужденным укреплением чиновно-полицейских и военных средств подавления недовольства своих политических противников и всех, кто был связан с интересами производства. Они не могли наладить общественное по своей сути производство, и в стране непрерывно углублялся хозяйственный и политический кризис.

Недовольство Директорией возбуждало архетипические инстинкты подавляющего большинства государствообразующего населения Франции. В конечном итоге режим диктатуры коммерческого интереса и идеологического либерализма низвергла возглавленная генералом Бонапартом патриотическая армия, нижние чины которой набирались в основном из среды крестьян, носителей народно-патриотического умозрения и земледельческих традиций родоплеменных общественных отношений.

3. Народно-патриотическая контрреволюция и Национальная революция

Ход десятилетней политической борьбы во время Великой французской революции показал следующее.

Во-первых. В эпоху французского Просвещения в 18 веке разрозненные гуманистические и либеральные идеи предыдущих исторических эпох, главным образом, эпох эллинизма, римской империи, итальянского Возрождения и английского Просвещения, были переработаны французскими светскими мыслителями, получили в их трудах стройное обоснование и были ими подняты до уровня либерального мировоззрения. Это либеральное мировоззрение в течение французской буржуазной революции, начиная с 1789 года, и по 1799 год доказало свою завершённую целостность, способность порождать идеологию обоснования режима диктатуры коммерческого интереса, каковым был режим Директории. На положениях либерального мировоззрения была написана конституция Директории, закладывалось целеполагание для её учреждений исполнительной власти.

Во-вторых. Идея нации, наоборот, оказалась неразвитой, расплывчатой и невнятной, не имеющей мировоззренческой опоры. Предположения мыслителей Просвещения, что национальное общество сложится само собой после создания представительных учреждений самоуправления и принятия разумных светских законов, не оправдались. Путь же политического построения национального общества ими не предлагался, и у них отсутствовали какие-либо указания на социальные слои, кровно заинтересованные в осуществлении идеала нового общества. А потому во время революции идея нации не стала для участников идеологической и политической борьбы действенным идейным оружием, необходимым для противостояния идеологическому либерализму и диктатуре выразителей коммерческого интереса.

Говоря иначе, идеалистические представления мыслителей французского Просвещения о некоем либеральном национальном обществе, всечеловеческом обществе разумной гармонии, которые собственно и подготовили Великую французскую революцию, во время этой революции были пересмотрены её участниками. На их основе стали развиваться два диалектическим образом противоборствующих, неравных по значению и воздействию на политические события идейных течения. Одно выделяло, объявляло главенствующей либеральную, общечеловеческую составляющую идеалов мыслителей Просвещения, отталкивалось в своих воззрениях на цели мирового развития от глубоких традиций древнегреческого философского космополитизма, античного гуманизма времён заката Римской империи и вселенского гуманизма эпохи Ренессанса. Оно превращалось в завершённое либеральное мировоззрение, откровенно космополитическое, нацеленное на установление полного господства спекулятивно-коммерческих отношений, на превращение всего и вся, в том числе и людей, в имеющий свою цену товар. Это светское материалистическое мировоззрение на практике проявило сущностное асоциальное содержание, скрывая свои чуждые традициям родоплеменных общественных отношений идеалы за «дымовой завесой» умозрительных мифов об общечеловеческом гражданском обществе, безликом, оторванном от истории стран, государств и цивилизаций. А другое течение сложилось из набора взглядов, которые ряд мыслителей французского Просвещения только начали разрабатывать, ещё не привели и не могли привести в целостную систему мировидения. Взглядов о том, какими должны быть национальные отношения в идеальном обществе конкретного государства, взглядов, оказавшихся чуждыми и даже непримиримо враждебными либерализму, что доказала диктатура якобинцев. Порождали их смутные тревоги родоплеменного общественного бессознательного умозрения в среде биологически самых здоровых представителей горожан, – главным образом в среде пролетарского плебса и мелкой буржуазии государствообразующего этноса Франции.

Материалистический либерализм позволил его сторонникам объединяться в политические организации, способные вести целенаправленную политическую борьбу за буржуазно-представительную власть в стране. Тогда как в лагере сторонников национального общества не было ясного понимания, чего они собственно хотят, и не возникало ни идеологии, ни долгосрочной политической программы, ни устойчивой политической организации. Им не удалось разобраться в существе причины появления общественной формы бытия, совершающей рациональный разрыв с идеалистическим монотеизмом, то есть в существе причины возникновения нации. Как и мыслителям Просвещения, им казалось, что отказ от разделения народного общества на противоборствующие сословия сделает новое общество единым. Они были не готовыми к происходящему при рыночных отношениям расслоению населения страны по способам получения доходов и собственности, по интересам, на основе которых началось становление классового противоборства взамен сословного противоборства. Поскольку для объединения слоёв населения с общими интересами в способные к политической борьбе классы как раз и понадобилась классовая идеология, которой у них, в отличие от либералов, не появилось, постольку уже при якобинской диктатуре они стали отходить от светского идеала общественных отношений, делать уступки деизму и народному монотеизму.

Сторонники национального общества конкретного государства не смогли понять, что светское, отрывающееся от монотеистического мировоззрения общество возникает вследствие непрерывного роста социологизации городских общественно-политических отношений, необходимых устойчивому развитию промышленного производства. А идеология и политическая партия становятся национальными постольку, поскольку они ведут идейную и политическую борьбу за представительную власть ради укрепления государственной власти, чтобы использовать сильную государственную власть для совершенствования городских общественно-политических отношений, то есть для углубления социального взаимодействия участников таких отношений. И только классовая в своей сущности национальная партия способна посредством государственной власти создавать национальное общество. И чем в большей мере партийная идеология материалистическая, тем определённее партия выступает национальной, а её политика соответствует цели продвижения к идеалу национального общества.

После уступок якобинской диктатуры деизму Руссо режим Директории, который пришёл на смену якобинцам, вернулся к материалистической политике преследования католической церкви, свойственной первым годам революции. Однако, с помощью скупленных нуворишами средств массовой информации и идеологов либерализма слово "нация" было "приватизировано" ими, режим извратил его первоначальный смысл разумного справедливого общества. Укрепляя господство в исполнительной власти выразителей посреднического коммерческого интереса, весь асоциальный слой которых не мог превышать нескольких процентов от общей численности населения Франции, режим Директории обеспечил им широкие возможности нещадной эксплуатации связанных с интересами производства слоёв горожан и крестьян посредством безудержной рыночной спекуляции. Такое господство не имело ничего общего со справедливостью, с движением к новой форме общественных отношений и не могло иметь серьёзной поддержки низов. Режим Директории и не рассчитывал добиться буржуазно-представительной легитимности своей власти. Выразители коммерческого интереса оказались способными навязать Франции свою диктатуру постольку, поскольку выступили самой организованной политической силой страны и возглавили прогрессивную на то время революционную борьбу с феодальной реакцией за рыночные преобразования отношений собственности. А их организованность как раз и основывалась на мировоззренческой идеологии либерализма, дающей им рациональное классовое понимание общих целей и задач в экономике и политике.

Постепенное, но устойчивое укрепление созданного диктатурой выразителей коммерческого интереса чиновничьего аппарата исполнительной власти уменьшало опасность восстановления феодальных порядков. Оно обеспечило быстрый рост коммерческих капиталов и их организующее воздействие на всяческих спекулянтов и ростовщиков, утверждая новое буржуазно-капиталистическое политическое мировосприятие, закладывая новые традиции отношений собственности взамен прежних, феодальных. По мере расширения полномочий и возможностей чиновничьего аппарата исполнительной власти и буржуазной армии, на первый план политических дискуссий выступили проблемы борьбы с бандитизмом и возрождения производительных сил страны, как основы основ достижения политической устойчивости режима и налаживания товарного производства для расширения посреднических оборотов коммерческих спекулянтов. Однако как раз на эти проблемы режим Директории не в состоянии был ответить политической программой действий. Его господство основывалось на способности коммерческих капиталов до определённой степени упорядочивать товарно-денежные и политические отношения. Однако вследствие грабительского накопления основных капиталов и собственности в относительно незначительном и сужающемся кругу самых одиозных дельцов от коммерческой спекуляции режим вырождался во враждебную производственному капитализму, рыночным производственным отношениям диктатуру. Он отчуждался даже от главных требований всего слоя коммерческих спекулянтов, всё определённее занимаясь лишь задачей отстаивания интересов небольшого круга лиц, которые пользовались доступом к власти, совместно с правительственными бюрократами расхищали и перепродавали самую спекулятивно прибыльную собственность страны. По существу дела режим вырождался в олигархическое правление, призванное защищать эгоистические интересы самых отъявленных проходимцев с разбойными наклонностями. То есть интересы, как олигархов, выделяющихся из крупных казнокрадов, спекулянтов и ростовщиков, которые в первые годы революции и революционных войн не брезговали ничем для приобретения и накопления огромных капиталов, так и тесно связанных с ними высокопоставленных чиновников исполнительной власти.

Режим Директории неуклонно и объективно превращался в беспринципную и аморальную, полностью безыдейную диктатуру столичной клики власти, готовой насиловать собственную либеральную Конституцию при любой угрозе своему положению. Шаг за шагом режим диктатуры коммерческого интереса отчуждался от целей созидания национального общества, от целей совершенствования социальной этики производственных отношений, от целей общественно-экономического развития, которые собственно и породили революцию, а, тем самым, он отчуждался от целей буржуазной революции как таковой. Франция при Директории пережила обострение общегосударственного кризиса, кризиса смысла буржуазной революции и существования созданной якобинцами государственной власти. Этот кризис мог быть преодолён только решительным возвращением к предметным целям революции, ? а именно, к политике раскрепощения возможностей развития промышленного производства и становления рыночных общественно-производственных отношений, как основы основ роста материального благополучия в стране. Только так можно было опереться на интересы большинства горожан всей Франции, использовать бессознательные архетипические побуждения связанных с производством людей, вовлекать этих людей в процесс создания устойчиво развивающегося нового общества. И только таким образом удалось бы, как в городе, так и в деревне, вернуть доверие носителей традиций французских родоплеменных отношений к новой государственной власти, обеспечить политическую устойчивость на долгосрочную перспективу.

Главным препятствием на пути осуществления революционной смены власти стало отсутствие передовой идеологии, связующей идею нации и передовые городские производственные отношения. Без такой идеологии невозможно было объединить рассредоточенных по городам страны наёмных работников, предпринимателей, учёных и инженеров в единую политическую силу, способную перехватить идеологическую и политическую инициативу у либералов и возглавить борьбу за свержение режима Директории, чтобы затем установить режим диктатуры промышленного производительного интереса и национально-общественных производственных отношений. Потребность в подобной идеологии для сохранения политического господства городских представлений о национальном обществе была особенно очевидной в исторических обстоятельствах протекания Великой французской революции. Ибо большинство населения Франции того времени были крестьянами. Они не воспринимали идею нации иначе, как полное подобие идеи земледельческого народа, но без королевского абсолютизма, а идею национального общества, как подобие сказочных мифов о христиански справедливом народном обществе в народном государстве.

Для победы над феодальной государственной властью политические силы буржуазии в начале Великой французской революции были вынуждены опереться на традиции родоплеменной общественной власти, которые пробуждались в крестьянских общинах земледельческого народа в обстоятельствах всеохватного хозяйственного и политического кризиса королевского абсолютизма. Они получали поддержку крестьянства постольку, поскольку смешивали понятия нации и народа, поворачивали сознание крестьян к представлениям о начале народно-патриотической контрреволюции, призывали их к соучастию в уничтожении королевского абсолютизма ради возрождения народного государства с господством народной общественной этики и морали. Однако втянутое буржуазно-демократической революцией в исторические события, крестьянство было не готово и не желало бороться за цель построения такого идеального национального общества, какое виделось воспитанным на идеях Просвещения вождям революции. Получив права собственности на землю, крестьяне не понимали, почему им надо отказываться от католического мировоззрения и от народного идеала общественных отношений, в котором земледельческие родоплеменные общины объединялись в народ монархической властью, ограниченной в своём произволе евангелической этикой, то есть этикой первобытнообщинных отношений. И с этим нельзя было не считаться. С этим пришлось считаться якобинской диктатуре, когда она взялась за восстановление государственной власти в стране и создание новой армии, большинством в которой оказывались крестьяне. Робеспьеру пришлось выдумывать религиозный культ Верховного существа, который был уступкой рационального городского сознания народному мировосприятию, то есть уступкой идеи светской атеистической нации идее монотеистического народа.

Армия пополнялась в основном новобранцами из среды крестьян, которые были далеки от понимания политических интересов горожан, воспринимали буржуазную революцию как способ стать собственниками изымаемых у феодалов земельных наделов, избавиться от произвола и привилегий дворянского сословия. Разбуженное буржуазной революцией биологическое отношение крестьянства к земле, как священной родоплеменной собственности, за которую надо насмерть бороться с чужаками, стало основой патриотических настроений в армиях революционной Франции, во многом влияло на её боеспособность. Поэтому успехи в строительстве новой армии, её готовность сражаться с интервентами, которые намеревались восстановить во Франции прежнее значение церкви и королевскую власть, напрямую зависели от способности офицеров и генералов пробуждать в солдатах дух народно-патриотической контрреволюции, народного патриотизма и крестьянского общинного самосознания, подчинять его стратегическим целям городской буржуазной революции.

Накопив коммерческие капиталы, захватив огромную собственность, объединяемые сознаем общих корыстных интересов спекулянты, ростовщики, казнокрады, коррумпированные чиновники, бандиты, сутенёры в результате свержения диктатуры якобинцев оттеснили народ на задворки политической борьбы, ? что с замечательным цинизмом выразил член Директории Рёдерер: "Le peuple a donne sa demissione" ? "Народ подал прошение об отставке". Однако ради сохранения власти в своих руках Директория была вынуждена всё шире опираться на армию, использовать её для подавления своих противников, как вне страны, так и внутри неё. С течением времени Директория оказалась зависимой от того, насколько в армии сохранялись настроения народного патриотизма и народно-патриотической контрреволюции, поддерживались чувства вражды носителей традиций земледельческих родоплеменных отношений к изгнанным из страны феодальным землевладельцам и их союзникам в других феодальных государствах. Поэтому в армии происходило постепенное сближение противоположных воззрений. С одной стороны, либеральных идеалов буржуазной революции, перемешанных со смутными представлениями о справедливом национальном обществе, а носителями этих идеалов и представлений выступали офицеры из среды горожан. И, с другой стороны, мифов о народном обществе и народном государстве, носителями которых были нижние чины с крестьянским умозрением.

Организационное становление новой армии происходило успешно как раз там, где наиболее удачно осуществлялось соприкосновение и взаимное проникновение городских идеалов либеральной нации и народных крестьянских мифов о народном государстве. А именно там, где солдатские массы начинали воспринимать офицеров в качестве представителей военно-управленческого сословия французского народного общества, феодального по своей сути, но без феодальных прав и привилегий, а мифы о народном обществе и государстве наполняли конкретным содержанием представления офицеров о национальном обществе, как сословном и этническом национальном обществе. Поэтому в армии шёл процесс оправдания французской феодальной традиции организации государственной власти, но уже с точки зрения использования этой традиции для выведения страны из идеологического и политического тупика, в который она была заведена режимом Директории. Под воздействием таких выводов в армии зарождалась политическая воля, способная и готовая свергнуть режим Директории, как режим диктатуры коммерческого интереса, и возродить продвижение страны к национальному обществу, но уже посредством опоры на народный патриотизм многочисленного крестьянства, благодаря которому выразители коммерческого интереса лишались бы возможности вести борьбу за высшую политическую власть. Для осуществления соответствующей политики надо было сначала отменить действующую конституцию, положения которой выводились из идеологических принципов либерализма, – чего нельзя было сделать без революционного разрыва с идеологическим либерализмом и отказа от некоторых принципов либерализма. На основаниях подобных рациональных заключений среди руководства армии выявились молодые генералы, которых вдохновили вызревающие в стране политические идеи о необходимости перерастания либеральной буржуазной революции в революцию национальную.

Иначе говоря, для продолжения дела революционной смены феодального абсолютизма и народного общества новым государственным устройством власти и новым обществом подошло время смести Директорию и порождённый ею правящий класс социальной революцией, которая должна была принять вид революции национальной. Но во Франции так и не возникла идеология, которая обосновала бы данную задачу с позиции интересов определённых социальных слоёв горожан. А без идеологии не появилась и способная бороться за социальную национальную революцию политическая организация. Единственной организованной силой, которая тоже была заинтересована в решительном повороте власти к политике спасения производительных сил страны и общественных отношений, являлась на тот момент армия. Для участия же армии в национальной революции нужно было возбуждать бессознательные инстинкты родоплеменных отношений нижних чинов призывами к патриотизму, к защите жизненного земельного пространства французского народа, обещать учесть народные общественные идеалы после осуществления такой революции. Поскольку идеологией обоснования народного общества и народного государства была традиционная католическая религия, постольку вовлечение армии в национальную революцию должно было предполагать постепенное примирение будущей государственной власти с католической церковью. Однако примирение не означало возрождения старых привилегий церкви. Уступки городской буржуазии и армейского руководства народному крестьянству имели свои пределы. Для них приемлемой могла стать только такая католическая церковь, в которой церковные священники были бы лишены сословной и политической самостоятельности, жёстко подотчётны политическим интересам и целям буржуазно-бюрократической исполнительной власти и буржуазного военно-управленческого сословия.

Именно этими выводами руководствовался генерал Бонапарт при осуществлении государственного переворота, вследствие которого в 1799 году режим Директории сменила консульская республика.

Завершённый именно генералом Бонапартом и армией государственный переворот был национальной революцией, которая стала возможной благодаря углублению народно-патриотической контрреволюции, начатой якобинской диктатурой во главе с Робеспьером. Национальной революцией переворот был потому, что осуществляющие его силы стремились повернуть страну к развитию рыночного производства и городских производственных отношений, к продолжению политики построения светского национального общества. А народно-патриотической контрреволюцией он стал потому, что вывести Францию из смут либеральной буржуазной революции оказалось возможным лишь на пути уступок народно-патриотическим настроениям крестьянства, которое хотело восстановления народного государства.

Народно-патриотическая контрреволюция изменила представления политических деятелей Великой французской революции и современных ей социальных мыслителей о национальном обществе и путях его достижения, самодовлеюще повлияла на первого консула Наполеона Бонапарта в его поисках способов достижения устойчивости новых государственных отношений.

4. Национальное общество и промышленное производство

В начале Великой французской революции городская буржуазия Франции провозгласила и отстаивала принцип представительной власти. Благодаря преобладающему влиянию в городах ей десятилетие, вплоть до Консулата удавалось господствовать в Конвенте и других представительных собраниях и, постепенно теряя влияние от безраздельного и полного, в той или иной мере определять цели и задачи для создаваемых заново учреждений исполнительного управления страной, как в столице, так и на местах. Мелкобуржуазная диктатура якобинцев под воздействием Парижской Коммуны придала исполнительным учреждениям Конвента почти независимое от представительной власти значение чиновно-полицейских учреждений государственной власти, выражающей жизненные интересы городского пролетарского плебса. А обосновывая свержение диктатуры якобинцев необходимостью вернуться к представительному самоуправлению, вожди Директории выделили созданные якобинцами исполнительные учреждения в самостоятельную исполнительную власть и возглавили её, превратили центральные аппараты учреждений в правительство. После проведённых чисток от сторонников якобинцев руководимая правительством исполнительная власть была конституционно поставлена в своём значении над представительной властью и всё менее считалась с представительной властью, ссылаясь на свою либеральную конституцию, которая утвердила политическое господство одной только спекулятивно-коммерческой буржуазии.

Директория развращала и развратила чиновно-полицейский аппарат управления безродным идеологическим либерализмом, соучастием в грабительской, воровской приватизации, вовлечением в коммерческую спекуляцию, в казнокрадство и взяточничество. Такой аппарат не имел связей с общественными производственными интересами подавляющего большинства населения Франции, был чужд социальной этике и морали, а потому неуклонно терял способность действенно осуществлять управление страной. Чтобы решать задачи удержания власти режимом Директории, он должен был постоянно увеличиваться в численности, множить учреждения и отделы по надзору за всеми сторонами жизни французских граждан.

Однако режиму Директории не удавалось справиться с ростом настроений недовольства и раздражения среди носителей традиций родоплеменных отношений государствообразующего этноса. Носителям же таких традиций, не имеющим идеологий защиты их собственных интересов, не удавалось создать политическую организацию, способную бороться за политическую власть. Это и было причиной хронической социально-политической неустойчивости во Франции того времени. Государственный переворот с участием армии, который в конце 1799 года заменил Директорию Консулатом, был следствием насущной потребности в укреплении устойчивости социально-политических отношений в стране, в которой не оказывалось влиятельной политической силы, способной решать такую задачу посредством представительной власти. Буржуазно-представительная власть в новой Конституции Консулата была по существу устранена и заменена законодательной властью при правительстве страны, а Первый консул генерал Бонапарт объявил об окончании буржуазной революции и возложении на правительство всей ответственности за судьбу Франции.

После свержения режима Директории новой, консульской власти первым делом надо было навести порядок в уже существующем аппарате управления. Только южная армия, которая за предыдущие годы приобрела опыт успешного управления в завоёванной генералом Бонапартом Италии, смогла взяться за данную задачу, что позволило именно генералу Бонапарту выиграть схватку со своими соперниками за полномочия Первого консула, то есть главного руководителя консульской республики. При диктатуре якобинцев Робеспьер создавал новую государственную власть вследствие пробуждения традиций родоплеменной общественной власти у пролетарского плебса столицы, выступая в роли героя-вождя этого плебса, а потому он должен был в первую очередь учитывать настроения и интересы именно данного социального слоя Парижа. А Наполеон Бонапарт принялся совершенствовать государственную власть после пробуждения традиций родоплеменной общественной власти в среде народного крестьянства и нижних чинов армии и, как герой-вождь вооружённых сил Франции и её провинций, объединил местную родоплеменную общественную власть крестьянства всех земель страны надеждами воплотить в жизнь идеал народной власти. Ему пришлось считаться с тем, что преодолевать земляческий патриотизм крестьян оказывалось возможным только на основаниях католического умозрения народного патриотизма, в котором католическая церковь представлялась сословием, поощряющим становление сословных государственных отношений.

Укрепление консульской власти Бонапарта происходило через вытеснение из её учреждений городской буржуазии и утверждение офицерского корпуса армии в качестве военно-управленческого народного сословия, которое зарождалось ещё в 1795-1796 годах в итальянской военной компании Бонапарта. Именно это сословие стало определять цели и задачи для деятельности чиновничества и полиции и надзирать за ними. Взгляды на цели власти у прошедшего отбор в непрерывных войнах в защиту революции нового военно-управленческого сословия коренным образом отличались от взглядов коммерческих спекулянтов, а представления о чести и долге, на которых держалась воинская исполнительская дисциплина, не позволяли этому сословию уживаться с нравами развращённого либерализмом чиновничества. Провозгласив господство принципов социальной ответственности в традиционных народно-патриотических представлениях крестьянства и пролетариата, Первый консул Наполеон Бонапарт решительно изменил конституцию отказом от господства либерального мировоззрения. Поставив во главу угла конституции консульской республики принцип единства нации в новом понимании самой идеи нации, как общества со смешанным: и народным монотеистическим, и рациональным светским умозрением, – генерал Бонапарт провозгласил господство национальных интересов над частными интересами. Иначе говоря, он завершил и углубил политику Робеспьера по наполнению «полой» идеи городской нации традиционным земледельческим народно-патриотическим содержанием. Опираясь на вдохновляемую таким пониманием нации армию, Бонапарт произвёл всеохватную чистку бюрократического аппарата и подчинил чиновников исполнительной власти цели обеспечить быстрый подъём городского и сельского производства посредством торговли, через них вынудил коммерческих спекулянтов обслуживать производство. Тем самым, был сделан важнейший шаг в созидании собственно буржуазного государства как системы власти, которая обеспечивает вовлечение носителей архетипов родоплеменных отношений государствообразующего этноса в такие социальные общественные отношения, какие необходимы для развития рыночного производства.

Наполеон Бонапарт по необходимости коренным образом изменял понимание идеи нации в сравнении с тем, каким оно было во время французского Просвещения. Новое понимание нации было приспособлено к развитию рыночных производственных отношений как таковых и к сословному разделению обязанностей на основе традиций сословного разделения обязанностей в народно-феодальном государстве. Оно стало выражать подвижный компромисс между постепенно отступающим народным монотеистическим умозрением и наступающим светским городским мировосприятием, между традициями народных общественных отношений и новых общественных отношений, которые развивались в условиях развития городского производства и увеличения абсолютной и относительной численности горожан. На основаниях такого понимания идеи нации во Франции началась целая историческая эпоха становления национального государства, национальных общественных отношений и национальной производительной экономики. То есть, возвращение к изначальной цели буржуазной революции: обеспечить политические условия становлению национального общества, – произошло на качественно новом уровне исторического опыта, на уровне трезвого политического расчёта и осознания, что общественное бытиё имеет собственную историческую судьбу, обусловленные природой закономерности своего изменения и не совершенствуется сразу, с сего дня на завтра. В этом была не прихоть Бонапарта, а предметная историческая необходимость, которую он гениально прочувствовал и выразил в политике для спасения страны и французских общественных отношений. «Je suis le serviteur de la nature de chose» – так объяснял он успехи своей политической деятельности.

Консульская военно-управленческая власть в положениях разработанной под надзором Бонапарта конституции консульской республики ограничила возможности буржуазно-представительных собраний всех уровней влиять на политику и превратила прямое обращение ко всем слоям населения, референдумы, в средство наделения исполнительной власти чрезвычайными полномочиями в обход буржуазно-представительных собраний. И уже наделённая чрезвычайными полномочиями исполнительная власть Первого консула создавала правила отбора в кандидаты представительных собраний, превращая их из относительно самостоятельных политических органов власти в законодательные ветви консульской власти. В обстоятельствах, когда владельцы спекулятивных капиталов имели огромные возможности финансово влиять на избрание в представительные собрания выгодных им членов, этот шаг был единственным средством вырвать исполнительную и законодательную ветви власти из финансовой зависимости от олигархических семей. Только так новая власть могла вернуть политическое развитие страны на столбовую дорогу изначальной цели Революции. Но поскольку при референдумах наибольшей частью голосующих были крестьянство и пополняемая главным образом из крестьян армия, постольку, чтобы иметь их определяющую результаты референдумов поддержку, надо было учитывать свойственные им народно-патриотические интересы и настроения. Что и происходило в действительности.

Обеспечив консульскому режиму поддержку армии и крестьянства учётом их желания воплотить в жизнь идеал народного государства, можно было приступать к решению самой сложной задачи. Для удержания политической устойчивости в стране необходимо было срочно запустить производство товарной продукции, наполнить рынок товарами первой необходимости и добиться этого в обстоятельствах упадка промышленного и мануфактурного производства. Без возрождения и ускоренного развития промышленности решить данную задачу, как и задачу снабжения армии необходимым оружием, было нельзя. Поэтому главной заботой генерала Бонапарта и его окружения стало создание политических условий, наиболее благоприятных мобилизационному развитию промышленных производительных сил и городских общественно-производственных отношений, ускоренному росту промышленных капиталов, в том числе за счёт возведения политических препятствий росту коммерческих капиталов. По наитию руководства и вследствие перебора принимаемых решений режим консульской республики и затем патриотической империи французской нации постепенно преобразовался в диктатуру промышленного интереса, диктатуру всяческого содействия становлению промышленного капитализма за счёт утверждаемой государственным насилием дисциплины общественно-корпоративных и социально-производственных отношений.

Поощрение капиталистических способов хозяйствования вынуждало режим Первого консула сохранять некоторые институты буржуазного представительства, необходимые для развития рыночных отношений собственности. Но для надзора за конституционно узаконенными институтами буржуазного представительства консульская республика широко опиралась на крестьянские слои населения с их мечтаниями о народном государстве. И только благодаря поддержке крестьянства она оказывалась способной противодействовать попыткам политического контрнаступления выразителей коммерческого интереса, которые вследствие опоры на идеологический либерализм оставались самым организованным слоем среди горожан, выступали как единственный политический класс буржуазии. Для противоборства стремлениям класса представителей коммерческого интереса, олигархов вернуть утраченную политическую власть, консульская республика под руководством Бонапарта вынуждена была искать способы наиболее действенного вовлечения крестьянства в политическую борьбу, для чего старалась использовать самые понятные крестьянству государственные отношения. По этим причинам государственная власть режима защиты и продвижения промышленного интереса преобразовывалась сначала в пожизненный консулат, то есть в единоличную диктатуру Бонапарта, а затем в патриотическую монархию французского народа с возрождаемой традицией феодального военно-бюрократического управления страной, но осуществляемого уже в интересах развития буржуазных отношений собственности и роста промышленных капиталов.

Несмотря на то, что французское крестьянство предстало основной политической опорой режима генерала Бонапарта, как раз пример национальной революции во Франции показывает, что главным политическим заказчиком, определяющим характер её протекания, оказываются именно связанные с промышленным производством интересы. Тот опыт их становления, который был накоплен при феодально-бюрократическом абсолютизме, диктует стратегические цели для буржуазной государственной власти, так как порождает основополагающие представления об исторической перспективе хозяйственно-экономического развития страны и социальную среду, отстаивающую эти интересы. Сам крах феодально-бюрократического абсолютизма во Франции обуславливался тем, что королевский абсолютизм был дольше не в состоянии обслуживать задачу накопления необходимых промышленному развитию огромных промышленных капиталов и обеспечивать прибыль, которая перекрыла бы все вызванные растущей капитализацией издержки промышленного производства. Иначе говоря, королевский земледельческий абсолютизм оказывался не в состоянии проводить политику непрерывного роста социального общественного взаимодействия всех участников городского производства, без чего нельзя было обеспечивать рентабельность этого производства. Абсолютизм перестал отвечать новым историческим требованиям к государственной власти, которая должна была вовлекаться в политическое обслуживание развития общественных и социально-производственных отношений, необходимых для дальнейшего развития промышленных производительных сил.

Характер хозяйственных отношений в феодальной Франции накануне 1789 года показал пределы возможностей феодально-бюрократической государственной власти создавать условия для роста промышленного производства. Королевский феодально-бюрократический абсолютизм проводил политику колониальных завоеваний в других частях света, на других континентах, которые позволяли осуществлять экстенсивное развитие промышленного производства за счёт заказов королевского правительства. Экстенсивное развитие происходило, во-первых, за счёт управляемого государственной властью завоза колониального сырья, надзором чиновников за его переработкой и использованием при изготовлении товаров, и, во-вторых, потому, что в колониях без какой-либо рыночной конкуренции сбывалась часть готовой продукции. По существу дела, соучаствуя в промышленном производстве его регламентацией, абсолютизм, прямо или косвенным образом, подталкивал становление французской практической математики, химии, инженерии, превращался в заказчика научных исследований, способствуя просвещению горожан в духе представлений об ответственности государственных учреждений за все экономические и социальные противоречия в стране. И в то же время феодальные отношения, при которых власть была в руках привилегированного класса землевладельцев, обеспокоенного ростом доходов буржуазии, её способности скупать земельную собственность, вынуждали этот правящий класс для увеличения собственных доходов принимать участие в крупных спекулятивно-коммерческих сделках, которые давали быструю и большую прибыль. Отвлечение же капиталов в спекулятивно-коммерческие сделки вследствие существенно меньшей прибыльности капиталовложений в производительные силы из-за слабо развитых социально-производственных отношений, прямо мешало росту промышленного производства и городской экономики. А это опосредованным образом способствовало разработкам в городе рациональных социальных идей по изменению феодальных отношений, философскому и идеологическому оформлению задач и требований буржуазной революции.

Однако Великая французская революция 1789 года и режим диктатуры коммерческого интереса, то есть Директория, который утвердился у власти после политического переворота 1793 года, нанесли самый большой урон именно промышленному производству Франции, поставили его на грань полного исчезновения. Государственный переворот генерала Бонапарта и установление консульского режима военно-политической диктатуры, совершаясь под лозунгами народного патриотизма и национальной революции, призваны были спасать производительные силы революционной Франции через ужесточение надзора исполнительной власти за рыночными отношениями и поведением населения страны, через решительное усиление власти стратегическим преобразованием её в национальную государственную власть. Вскоре выявилась прямая зависимость жизнеспособности режима, возрождающего идею национального общества, от восстановления промышленного производства прежнего, феодально-бюрократического государства в новых условиях рыночного капитализма, ? потому что в нём, в этом производстве достигалась наивысшая производительность труда среди общих производительных сил Франции, которая позволяла быстро наладить изготовление потребительских товаров для внутреннего и внешнего рынка. А восстановление мощностей прежнего производства на основе регламентирующего упорядочения консульской государственной властью рынка труда и трудовых отношений, рынка финансов и товарно-денежного обращения оживило связанные с промышленностью предпринимательские и научные слои, побуждало их внедрять накопленные за десятилетие распада производительных сил новые идеи по увеличению производства и разнообразию изделий и товаров.

Существенный и быстрый подъём производства во Франции при Первом консуле Наполеоне Бонапарте был обусловлен вмешательством государственной власти в рыночные отношения, возрождением правительственных уложений или регламентаций в хозяйственной и торговой деятельности. Вмешательство государственной власти в рыночные отношения по мере оживления производства не только не ослабевало, а наоборот, усиливалось, так как обнаружилась слабая рыночная конкурентоспособность французских товаров в сравнении с товарами из Англии, меркантильной державы, которая переживала промышленный переворот на основе капиталистических товарно-денежных отношений. К тому времени в Англии в отличие от Франции уже сама производственная буржуазия смогла политически объединиться для ведения классовой борьбы со спекулятивно-коммерческой буржуазией и связанными с аристократией финансовыми олигархами, а культура рыночных социально-производственных отношений, рыночного капитализма в английском народно-буржуазном государстве поднялась на несопоставимо более высокий уровень, чем во Франции. Это наглядно доказывала английская промышленная революция на основе изобретения разных способов использования парового двигателя, энергии угля для многократного повышения производительности труда и средств перемещения товаров по морям и океанам.

Поэтому государственная власть консульской французской республики, принуждаемая обстоятельствами использовать любые средства, чтобы добиться социальной устойчивости через ускоренный рост торгового товарооборота, должна была непосредственным соучастием обеспечить непрерывный рост промышленных капиталов, для чего ограничивать допуск английских товаров на внутренний рынок и помогать продвижению французских товаров на внешние рынки сбыта. При низкой конкурентоспособности мануфактурных и промышленных товаров французского производства в сравнении с подобными английскими товарами прорывный выход на внешние рынки сбыта становился возможным единственным путём. А именно, расширением военно-политического влияния в Европе и Средиземноморье, навязыванием тем феодальным и буржуазно-феодальным государствам, которые попадали в военно-политическую зависимость от наполеоновской Франции, рыночных реформ и запретом на ввоз в эти государства изделий английских товаропроизводителей.

Захватническая внешняя политика Первого консула, а затем императора Наполеона Бонапарта по необходимости вытекала из этой потребности восстановления в стране промышленного производства и ускоренного роста промышленных капиталов, необходимых для совершенствования производства по примеру английского производства. Но такая политика обостряла основное внутреннее противоречие наполеоновской Франции. Противоречие между крестьянским умозрением, на которое опиралась государственная власть, с одной стороны, и использованием государственной власти в интересах развития мануфактурного и промышленного производства – с другой. Для развития городского производства нужно было поворачивать страну к такому развитию общества, при котором повышается социальная этика поведения не только горожан, но и всех граждан, участвующих в общественно-производственных отношениях, возрастает влияние на их сознание и поведение светского и научного мировосприятия, – то есть к развитию национального общества. Но использовать для этого приходилось католическое мировоззрение и народное устройство государственной власти, заставлять главным образом народное крестьянство нести всевозможные жертвы.

В таких обстоятельствах политика великодержавной пропаганды и поощрения шовинистических этнократических взглядов была неизбежной. Она примиряла французский народ с идеей французской нации общим этническим самосознанием, общими традициями родоплеменного бессознательного умозрения и тем самым подчиняла народ задаче становления нации. В первые годы наполеоновской Франции в стране развивались представления о нации, как обществе с рыночной экономикой и двойной моралью, для своего социально-политического выживания обязанном научиться видеть в других народах своих непримиримых конкурентов, побеждать которых можно только силой общественного духа, убеждённостью в своём превосходстве, готовностью бороться за капиталистическую прибыль любыми средствами. Политика шовинизма и философии двойной морали позволяла в корне изменить французские народные представления о католическом имперском пространстве, как пространстве равных в боге народов, заменив их представлениями об империи французской великодержавной нации частных собственников. И она же давала возможность подавить пропаганду либерализма, – то есть спекулятивной идеологии общечеловеческого равенства. Подавление либерализма осуществлялось ради корпоративного спасения в идее французского национального общества всех городских носителей традиций родоплеменных отношений государствообразующего этноса. А удавалось это по той причине, что представление о корпоративном спасении в идее национального общества отталкивалось от традиции коллективного спасения французов в идее народного общества, за сотни лет укоренённой в бессознательном мировосприятии государствообразующего этноса.

В городской среде Франции, страны с католическим народным крестьянством, была уже значительной прослойка тех горожан, кто необратимо терял связь с народным сознанием, и народное сознание перестало определять бытиё этих французов. В обстоятельствах чрезвычайных и кровавых потрясений буржуазной революции их поведение стало определяться родоплеменными архетипическими побуждениями к поступкам. Однако в больших городах со сложными и взаимосвязанными социально-политическими противоречиями уже нельзя было возрождать родоплеменные отношения и выживать на основе ответных реакций на воздействие окружающего бытия без социологизирующих сознание идеологических мифов. Во время наполеоновских войн, которые велись за рынки сбыта товаров мануфактурного и промышленного производства, у данной части французов поддерживаемые государственной властью представления о национальном корпоративном спасении воздействовали на архетипические бессознательные побуждения к общественным поступкам, рождая не приемлющее монотеизма собственно национальное умозрение, которое начинало определять их поведение. Если столетиями раньше монотеистические учения о коллективном спасении в условиях господства феодальных земледельческих отношений собственности были причиной становления народных обществ, то политические взгляды о корпоративном социально-политическом спасении в условиях господства рыночных городских производственных отношений собственности стали причиной возникновения в городах Франции французского национального общества, сосуществующего с народным обществом. В империи Наполеона I идея национального общества вследствие исторических потрясений превратилась из умозрительных представлений эпохи французского Просвещения в понятие, отталкивающееся от рыночных городских отношений собственности при диктатуре промышленного интереса, начиная объединять слои населения страны, так или иначе зависящие от развития городского производства.

По мере завоевания одних европейских феодальных стран и превращения в покорных союзников других политика Наполеона I претерпевала существенные изменения. Империя народно-патриотической французской нации преобразовывалась в абсолютистскую империю одного человека, самого Наполеона Бонапарта, который был вынужден искать способы сохранения и укрепления своей государственной власти не над одной только Францией. С одной стороны, это толкало его к представлениям о собственной монархической династии, долженствующей заменять королевские династии в других странах. С другой стороны, под влиянием католического народного мировоззрения, которое господствовало в ряде покорённых европейских стран, он постепенно делал уступки народному умозрению французских крестьян, шаг за шагом отступая от идеи городской и светской нации. Его начинал увлекать пример Российской империи и Петра Великого. После Преобразований Петра Великого в России сосредоточились, как светская имперская власть самодержавных царей, так и подотчётный царскому цезарианскому самодержавию политический центр православного мира, посредством русской православной церкви стремящийся возродить духовное православное имперское пространство. Поэтому Россия в 18 веке стремительно превратилась в самую могущественную евразийскую империю. Надеясь на успех войны с Россией при вторжении в 1812 году, Наполеон I рассчитывал устранить вмешательство русского императора Александра I в его планы перевести после этой войны папский престол из Рима в Париж, чтобы объединить в одной стране имперские центры светской и церковной власти католического мира. Если бы ему удалось осуществить задуманное, то именно Французская империя в обстоятельствах того времени стала самой могущественной на европейском континенте. Но тем самым, он намеревался полностью подчинить идею светской городской нации идее католического земледельческого народа, что неизбежно привело бы к застою в развитии промышленного производства и городских производственных отношений Франции.

Была и вторая существенная причина вызревающего застоя в развитии французского производства, не только городского, но и земледельческого. Шовинистическая и нацеленная на непрерывную борьбу за мировое господство политика держалась только на отлаженной и многочисленной военной силе. Приходилось выдёргивать множество воспринимающих новые политические взгляды и наиболее здоровых молодых людей из производственных отношений, в том числе наиболее проникнутых национально-общественным рационализмом горожан из промышленных производственных отношений, чтобы превращать их в солдат и офицеров. А это изнутри подрывало развитие производительных сил и заводило государственную власть империи в морально-политический тупик, в порочный замкнутый круг. Ибо войны и завоевания ради расширения рынков сбыта для неконкурентоспособных в сравнении с английскими товарами французских товаров являлись необходимым условием для ускоренного развития мощностей крупного промышленного производства. Но они вели к непрерывному и возрастающему изъятию наиболее приспособленных для развития производства людей из производственных отношений, из городского и сельского производства, что уничтожало рынок труда, подрывало и промышленное производство, и сельское хозяйство.

Эти непреодолимые противоречия изнутри подточили, надорвали наполеоновскую Францию и, несмотря на выдающийся военный гений императора Наполеона Бонапарта, привели государство к политическому и военному поражению.

Французская Национальная революция, которая произошла в консульской республике по воле военно-управленческой государственной власти, не имела ясного мировоззренческого и идеологического обоснования, не опиралась на вдохновляемую идеологией политическую силу, а потому не решила задачу создания самостоятельно развивающегося национального общества. После краха империи Наполеона I противоречие между народным умозрением крестьян и национальным мировосприятием горожан, которое сложилось в империи, вырвалось наружу. Безболезненная Реставрация королевской власти Бурбонов во Франции стала возможной именно благодаря мировоззренческому и политическому господству народного умозрения, она была следствием созданной Наполеоном I монархической государственной власти и отсутствием ясного содержания в идее нации. Сам император Наполеон I препятствовал переходу к более отвечающей духу народного умозрения конституционной монархии, и это обстоятельство ослабило его позиции. А вот подневольная уступка Людовика XVIII требованиям главного победителя империи Наполеона, русского царя Александра I согласиться на конституционную монархию и сохранение сложившихся после революции отношений собственности примиряла реставрируемую королевскую власть с подавляющим большинством населения страны. И в первую очередь с крестьянством. Отличие политики Бурбонов от политики Наполеона I было в том, что император французов Бонапарт использовал власть для обслуживания интересов городского капиталистического производства, а это вынуждало его вести непрерывные войны за расширение рынков сбыта, тогда как ограниченные в своих действиях конституцией Бурбоны отказались от регламентирующей поддержки интересов производства. В этом вопросе они отступили даже от политики дореволюционного королевского абсолютизма. При них городское производство оказалось, наконец, полностью предоставленным своим рыночным побудительным причинам развития. Долгое время оно переживало упадок, и для его выживания связанным с городскими производственными интересами слоям населения пришлось самим искать способы добиваться конкурентоспособности французских товарных изделий в сравнении с английскими товарами.

Но именно в связанных с интересами городского производства социальных слоях французских горожан поиски путей продвижения к национальному обществу пустили глубокие корни. По мере появления новых поколений горожан в их среде всё отчётливее проявлялось национально-общественное самосознание, всё более определённо творилась национальная субкультура, а взаимоотношения выстраивались на всё более явной национальной этике городских производственных отношений. У них появлялись собственные политические идеологии и политические движения, которым в условиях буржуазных свобод и представительной политической борьбы противостояли и народ, и либеральные политические силы, выражающие буржуазные спекулятивно-коммерческие интересы. Причём именно либеральные силы, циничные и космополитические, использовали союз с народными массами для того, чтобы подрывать политические позиции выразителей промышленных капиталистических интересов.

Во всю эпоху французской Национальной Реформации, которая началась с реставрации королевской власти Бурбонов, происходило ожесточённое внутриполитическое противоборство принципиально разных, но вынужденных сосуществовать традиций мировосприятия. А именно, отмирающей, народно-феодальной почвеннической, с одной стороны, и нарождающейся, национально-промышленной городской, ? с другой. Обусловленные этим то затихающие, то обостряющиеся социальная неустойчивость, революционные потрясения, ускоряли смену политических поколений, политических идей и форм власти, что было присущим всей эпохе французской Национальной Реформации. Они сосредотачивали внимание политических сил и государственной власти главным образом на внутренней политике. Поэтому государственная власть Франции, после бурного влияния на ход мировой истории во время Великой буржуазной революции и наполеоновских войн, в течение нескольких десятилетий, до установления империи Наполеона III придерживалась во внешней политике принципа добровольного изоляционизма. Только алжирские пираты, нанося существенный урон коммерческим интересам французских торговцев в Средиземноморье, вынудили королевскую власть поневоле, неохотно и с оглядкой на Великобританию втянуться в войну в Алжире. И только с согласия Великобритании, которая тоже видела в алжирских пиратах врагов своих меркантильных интересов в Средиземноморье, королевская Франция начала долгое и кровопролитное завоевание алжирского побережья и заселение его французскими колонистами, что заложило основы и дало опыт для будущей колониальной политики французского буржуазно-капиталистического государства.

5. Политический национализм

В империи Наполеона I, чья политика жёстко отстаивала интересы французских товаропроизводителей посредством всемерного использования имперской государственной власти, возникло никак не связанное с государственной властью течение политической мысли, которое в учениях Сен-Симона и Фурье напрямую объединило идеал будущего общества справедливого устройства социальных отношений с расцветом крупной промышленности и науки. Появление названных социалистическими философских учений Сен-Симона и Фурье о национальном обществе, как обществе, развивающемся на основе развития крупной промышленности и науки, не было случайным явлением.

Диктатура промышленного интереса во Французской империи осуществлялась не по причине сознательного выбора правящих кругов и самого генерала Бонапарта. Она оказалось следствием объективно необходимого перерастания буржуазной революции в революцию Национальную, которое ещё при Консулате навязало Бонапарту и его сторонникам направление поиска спасительных для Франции решений. Национальная революция стала единственным способом спасения социального взаимодействия, достижения социальной устойчивости в переживающей глубокий общегосударственный кризис стране и создания политических условий для восстановления производительных сил Франции. Только Национальная революция позволяла завершить победу буржуазных форм собственности над феодальными формами собственности, представлений о хозяйственной рыночной конкуренции над прежними порядками феодально-бюрократического регламентирования производства и торговли, буржуазного права над средневековыми привилегиями, просвещения над суеверием, рационального практицизма над схоластическим догматизмом. Однако для полного воплощения в жизнь этих предметных задач Национальной революции надо было политически опереться на социальные слои городского населения, предварительно объединив их общим философским общественным идеалом, общей стратегией политической борьбы. А как раз соответствующего общественного идеала, соответствующей стратегии у режима генерала Бонапарта и не оказалось. Иначе говоря, у него не оказалось тех основополагающих философских идей, на которых должна выстраиваться политическая идеология Национальной революции. В отсутствии рациональной философской идеологии, обосновывающей как Национальную революцию, так и государственную власть, необходимую для проведения Национальной революции, и вследствие политической неорганизованности связанного с производственными отношениями городского населения генерал Бонапарт и его окружение вынуждены были опираться на политическую поддержку патриотического крестьянства и использовать в качестве идеологии государственной власти католицизм. Католицизм они посредством Конкордата приспособили к задачам частичного осуществления Национальной революции. А именно к тем задачам, которые обуславливали восстановление городского производства с помощью регламентирующего соучастия народно-патриотической государственной власти, выступающей диктатурой защиты и продвижения промышленных производственных интересов и внутри страны и за её пределами.

Конкордат был особым соглашением с папским престолом о переподчинении непосредственного управления местной церковью государственной власти Франции, признанием римского папы, что церковное священство на территории Франции больше не имеет прежних привилегий и подчиняется конституции страны, принимаемой на основе буржуазных представлений о представительном законодательном самоуправлении. Конкордат узаконил политический компромисс между господством буржуазных отношений собственности и феодальным характером устройства государственной власти, ограниченной в своих действиях буржуазной конституцией. Но даже приспособленный к обслуживанию буржуазных отношений собственности католицизм, католицизм империи Наполеона Бонапарта, по существу дела обосновывающий нечем не ограниченную цезарианскую монархию, никак не соответствовал представлениям эпохи Просвещения о том, какой должна быть идеология нации, идеология рационального общества. Он не соответствовал представлениям, что философская идеология нации в своём развитии преодолевает монотеизм и феодальную государственную власть! Сама же действительность в империи доказывала, что Конкордат не смог заменить идеал нации, который сложился в эпоху Просвещения. Ибо народно-патриотический католицизм, поддержанный сельским крестьянством, угнетал развитие городской культуры рыночной конкурентоспособности промышленных общественно-производственных отношений и практических научных знаний, и общество в империи не становилось обществом разумной справедливости для участников городского производства. Мелкая ремесленная буржуазия и пролетарский плебс оказались в этом обществе политически бесправными и беспредельно эксплуатируемыми чиновниками и крупной буржуазией.

Получилось так, что режим Наполеона I был по необходимости выстроен на непримиримых идеологических и политических противоречиях. Вынужденные неосознанно решать задачи Национальной революции, военно-политические руководители режима возводили здание государственной власти на классовых интересах обуржуазивающегося вследствие получения прав земельной собственности крестьянства, то есть на классовых интересах организуемой католицизмом крестьянской среды народа, по наитию враждебного идее городской нации, которая этот народ отрицала, превращала в достояние истории.

Почему же Великая буржуазная революция, уничтожив монархию абсолютизма и провозгласив светскую буржуазную республику, в конечном итоге привела Францию к Конкордату и династической монархии Бонапарта?

Мыслители эпохи французского Просвещения были убеждены, что несущий в себе идеалы справедливости разумный проект политических учреждений сам по себе преобразует отношения между людьми, станет основанием, на котором сами собой начнут выстраиваться справедливые отношения нового, национального общества. Под влиянием именно таких представлений проходила работа Учредительного собрания в начале Великой французской революции. (Именно эти убеждения мыслителей французского Просвещения вдохновляли и Мэдисона, когда он разрабатывал конституцию США после обретения североамериканскими штатами независимости от Великобритании и перерастания войны за независимость в североамериканскую буржуазную революцию.) Однако ход развития политической борьбы во время французской буржуазной революции разочаровал сторонников подобных взглядов, так как показал, что эти взгляды были слишком упрошёнными. Сами по себе политические учреждения оказались беспомощными в обстоятельствах уничтожения прежней государственной власти и раскрепощения частнособственнических интересов и самых широких свобод выбора. Без опоры на философские политические идеологии, которые выражали те или иные рыночные материальные интересы, оказывалось невозможным объединять связанных с этими интересами людей в политические организации, преобразующие хаотическую борьбу личных интересов в упорядоченное целенаправленное поведение, необходимое для отстаивания своих интересов на уровне политической борьбы. Первоначальные политические учреждения буржуазной революции непрерывно видоизменялись по мере развития интересов собственности и противоборства между выразителями разных материальных интересов, подстраивались под политическую идеологию побеждающей политической организации. Иначе говоря, политические учреждения на практике предстали в качестве вторичных по отношению к политическим идеологиям, за которыми стояли главные материальные интересы рыночного капитализма, а именно интерес получения спекулятивно-коммерческой прибыли, с одной стороны, и интерес получения прибыли от промышленного или сельскохозяйственного производства товаров, с другой стороны. И как раз отсутствие собственной политической идеологии у связанных с городским производством и обслуживающей его наукой слоёв горожан, невнятные представления в их среде о национальном обществе обуславливали их краткосрочное влияние на политические учреждения и политическую борьбу за власть, а затем полное их вытеснение из такой борьбы и политических учреждений.

Подобные выводы и подтолкнули Сен-Симона, революционно мыслящего молодого аристократа, который отказался от графского титула и наследства, разработать собственную теорию общественного развития. Его целью было задать направление поиска, как рациональной и не монотеистической идеологии, выражающей городские промышленные производительные интересы, так и образа будущего устройства национального общества. Исходя из своей теории исторического прогресса, Сен-Симон определил три основные ступени развития человечества  теологическую (время господства религиозного мировосприятия в языческом и феодальном обществе), метафизическую (время крушения теологического мировоззрения при позднем феодализме, а с нею и самого феодализма) и позитивную (время будущего общественного строя, основанного на научном мышлении). Именно в развитии крупного промышленного производства, в вытеснении связанным с промышленным производством научным знанием теологического мировоззрения Сен-Симон увидел путь продвижения к собственно национальному обществу в духе эпохи французского Просвещения.

В силу обстоятельств, при которых он разрабатывал свою теорию, его подход был технократическим и метафизическим. Сен-Симон не смог сделать следующий шаг, не понял, что вытеснять монотеистическое мировоззрение в состоянии не производство и наука сами по себе, а только новое философское мировоззрение, научное политическое мировоззрение, обслуживающее промышленный интерес в его развитии. Тем не менее, выводы Сен-Симона основывались на гениальном прозрении, которое дало толчок возникновению всех не либеральных идеологий девятнадцатого и двадцатого столетий, идеологий, так или иначе, выстраивающихся на социологических учениях, ставящих развитие отрицающего феодализм общества в зависимость от развития промышленных производственных отношений.

Из теории исторического прогресса Сен-Симона прямо следовало, что вторая ступень развития, метафизическая, в которой происходит постепенное крушение теологического феодализма, является самостоятельной исторической эпохой, которая начинается в каждой конкретной стране с буржуазной революции. В течение данной эпохи идёт непрерывная борьба: в духовном существовании каждой пережившей буржуазную революцию страны  пережитков теологического феодализма и нарождающихся признаков позитивной системы научного, не монотеистического мировосприятия, а в материальном существовании  угасающей народной формы общественного бытия и возникающей национальной формы общественного бытия. Позитивное мировосприятие и национальная форма общественного бытия в этой борьбе побеждают постольку, поскольку происходит рост научных знаний и наука превращается в движущую силу промышленного развития. И окончательная победа позитивного мировосприятия наступит тогда, когда наука станет неразрывной частью производительных сил промышленной цивилизации. Тогда же воплотится идеал нации, как полностью преодолевшего монотеизм справедливого и процветающего городского общества.

Однако теории исторического прогресса Сен-Симона оказалось недостаточно для появления политической идеологии, защищающей интересы развития промышленного производства и социалистическое видение национального общества. Чтобы связать свою теорию с политической борьбой в интересах промышленного развития Франции, сначала в условиях Конкордата и наполеоновской империи, а после краха империи, при Реставрации королевской власти Бурбонов, Сен-Симон (и независимо от него Фурье) провозгласил социалистический идеал национального общества социальной справедливости. Сутью социалистического идеала Сен-Симона и Фурье было то, что он отталкивался от понятного массам идеала народного общества с христианской общинной этикой и моралью, но разрывал связь с монотеистической идеологией! Это стало возможным потому, что сам христианский идеал общества социальной справедливости вытекал из мифических представлений о “золотом веке” первобытнообщинных отношений белой расы, из её традиций духовной памяти о той родоплеменной общественной власти, которая была до возникновения государственной власти.

Городской социалистический идеал в работах Сен-Симона и Фурье предлагался в качестве основания для разработки идеологии, сменяющей земледельческий католицизм, был дальнейшим шагом в развитии взглядов на будущее устройство нового общества, которое отказывается от средневекового монотеизма. Будущее общество виделось обоими мыслителями социалистами уже не отвлечённым, одинаково возникающим в любой низвергающей феодализм стране, а наследующим христианскому прошлому, – отрицая его, развивающим христианскую мораль и нравственность, христианские воззрения на социальную справедливость. Своё последнее сочинение, изданное в 1825 году, Сен-Симон назвал “Новое христианство”, прямо связав возможность достижения социальной справедливости в будущем обществе, основой которого будет научно и планово организованная крупная промышленность, только на христианских представлениях об отношениях между людьми. Иначе говоря, если протестантизм Лютера, Кальвина и других богословов начала 16 века был первой Реформацией католического христианства, которая происходила, чтобы приспособить христианскую общинную этику и мораль, традиции христианского умозрения католических народностей для развития самых перспективных на то время, мануфактурных производственных отношений. То социалистический идеализм Сен-Симона и Фурье обосновал вторую Реформацию католического христианства, которая должна была приспособить христианскую этику и мораль народного умозрения для развития самых перспективных для начала 19 века промышленных производственных отношений, а именно тех, что зарождались после промышленного переворота, промышленной революции в Англии.

Однако даже в разных христианских церквах и странах представления об идеальных отношениях между людьми имеют существенные различия, обусловленные разным историческим опытом налаживания религиозных и народных государственных отношений. Социалистический идеал, заявленный после краха империи Наполеона I, во время Реставрации королевской власти Бурбонов, был привязан к историческому развитию католической европейской цивилизации вообще, а французского государствообразующего этноса в частности, был продуктом этого исторического развития. Для других стран этот идеал уже в самом себе содержал зародыш французского идеологического мессианизма и политического европоцентризма.

Превращение социалистического идеала Сен-Симона и Фурье в политическую идеологию продолжалось несколько десятилетий и только в тех связанных с интересами развития промышленного производства социальных слоях французских горожан, в которых пробуждались традиции родоплеменных отношений, первобытнообщинных представлений о справедливости в условиях рыночной борьбы за существование. Такими слоями были слои мелкой ремесленной буржуазии и пролетарского плебса, который в условиях рыночного капитализма существенно возрастал в численности вследствие быстрого обезземеливания крестьянства, вытесняемого на городской рынок труда. Дешёвый наёмный труд пролетарского плебса позволил осуществить поворот Франции к капиталистической индустриализации, которая происходила в особых условиях острых социально-политических и экономических противоречий эпохи Реставрации королевской власти. А непрерывная индустриализация одновременно с увеличением численности пролетариата рождала его самосознание и потребность во взаимодействии для отстаивания собственных интересов, вдохновляя историческим примером Парижской Коммуны.

Поражение наполеоновской империи в войнах с Россией в 1812-1814 годах и захват Франции союзом враждебных ей держав Европы привели к тому, что у власти вновь оказались бывшие дворяне, аристократы и король. Они и начали проводить политику Реставрации  навязывать пережившей буржуазную революцию стране старые феодальные порядки, частично возвращать феодалам земельную собственность с выплатами компенсаций за потерянную собственность, а также восстанавливать для себя некоторые привилегии. Католическая церковь вновь превращалась в оплот идеологической борьбы за народное, земледельческое и антибуржуазное мировоззрение. Для воплощения своих реакционных целей церковь требовала от королевской власти проведения неконституционной политики идеологического террора против идей эпохи французского Просвещения и Великой революции, в том числе против сторонников идеала национального общества. Однако, соглашаясь с этими требованиями, король и аристократия были не в силах их осуществить. Вся раскрепощённая революцией и эпохой наполеоновской империи энергия городских предпринимателей и мелкобуржуазных слоёв населения, насильно отстранённых от политики, направилась на внутреннее развитие, и ставить им в этом преграды, когда они тревожились за сохранность своей собственности и конституционных прав от посягательств аристократии, было равносильно подготовке новой буржуазно-демократической революции. Их бурная деятельность вела к тому, что вне зависимости от намерений церкви, дворянства и аристократии, Франция, так или иначе, двигалось по пути Национальной Реформации, по пути постепенного укрепления влияния политических сил, которые полагали, что их материальные интересы получат полное развитие только в национальном обществе.

Главные интересы городских предпринимателей коренным изменились в сравнении с теми, какими они были во время правления Наполеона I. Тогда городские предприниматели поддерживали военно-политические завоевания внешних рынков, в которых императором вводились запреты на ввоз английских товаров. Наиболее яркое выражение такая политика защиты французских товаропроизводителей проявилась в Континентальном блоке европейских стран, провозглашённом Бонапартом в захваченном им Берлине в 1806 году. Поражение империи и роспуск Континентального блока лишили французских предпринимателей возможностей беспрепятственно сбывать товары в других европейских странах, что вызвало существенный спад производства во Франции. Восстановление французского городского производства при Реставрации впервые происходило в условиях отсутствия регламентирующей поддержки со стороны государственной власти. Новые интересы промышленных предпринимателей были обусловлены борьбой за выживание промышленного производства как такового. Они нацеливали на достижение высшей, по мировым меркам, культуры предпринимательской активности и к выведению буржуазных производительных сил до такого мирового уровня, который обеспечил бы приносящий капиталистическую прибыль сбыт французской товарной продукции в условиях открытой рыночной конкуренции с английскими промышленными товарами. Вызванная этим внутриполитическая консолидация политических сил, связанных с промышленным производством и выражающих представления о национальном самосознании, позволили переходить к новому качеству производственных отношений, как отношений сугубо рыночных. Тому же способствовало и накопление опыта внутриполитической борьбы за влияние на внутренние и внешние цели государственной политики между представителями коммерческих и промышленных интересов, борьбы, которая велась ради получения наибольшей прибыли и за рост частных и корпоративных капиталов.

Поэтому попытки церкви и наиболее реакционных кругов страны вернуть католицизму прежнее значение единственного идеологического насилия, то есть повернуть историю вспять, были обречены на провал. Какие бы настроения ни господствовали среди дворянской аристократии, но сама эта аристократия ради доступа к капиталистической прибыли и ради сохранения своей собственности вовлекалась в капиталистические отношения, проникалась капиталистическими интересами, волей или неволей способствуя углублению капиталистических преобразований. А большинство населения, французские крестьяне, которые за десятилетия после Великой революции необратимо стали собственниками земельных наделов, хотя и продолжали видеть в католической религии духовный стержень своего народного самосознания, но признали буржуазные отношения собственности лучше всего отвечающими их материальным интересам получения наибольшего дохода. Так что даже в самые мрачные годы реставрационной реакции католическая церковь не смогла вырваться за пределы правовых ограничений, которыми Наполеон Бонапарт обозначил её роль в конституционных государственных отношениях, юридически лишив возможностей осуществлять идеологическое господство, узаконив во Франции рационально понимаемые свободы совести, свободы мировоззрения.

Свободы совести и мировоззрения в обстоятельствах Реставрации на деле означали следующее. Хотя королевская государственная власть de jure откровенно опиралась на иррационально-монотеистическое идеологическое насилие, признавала католическую церковь государственной; de facto постепенно нарастала непрерывная борьба за идеологическое влияние на государственную власть двух политических течений, выражающих рациональные интересы городских слоёв населения. С одной стороны, сторонников рационального либерализма, проникающих во власть по мере того, как в крупную финансовую и коммерческую спекуляцию втягивались представители аристократии и дворянства. А, с другой, ? представителей рационального национализма, которые неуклонно увеличивались в численности среди горожан в связи с рыночным индустриальным развитием Франции. При этом внутренне националистическими оказывались все политические проекты, которые ставили целью борьбу за движение к национальному, не монотеистическому городскому обществу с развитой промышленностью и наукой. Среди крупных и средних собственников производства французский национализм был республиканским, то есть воплощение идеала нации они видели в республиканском обществе. А среди мелкой буржуазии разрабатывались теории демократического и социалистического общественного национализма.

Иначе говоря, во Франции эпохи Реставрации поддерживаемое народным крестьянством и королевской властью привилегированное иррациональное идеологическое насилие постепенно вытеснялось из политики двумя течениями рациональных идеологических воззрений. Сторонники каждого из этих воззрений вели конкурентную политическую борьбу, стремились навязать именно своё воззрение в качестве идеологического насилия конституционной монархии, при которой быстро развивались рыночные отношения собственности. Проповедники идеологического либерализма ставили целью ослабление нацеленной на углубление социального взаимодействия населения политики государственной власти, расширение индивидуальных прав человека вообще, человека как такового, ослабление его связей с конкретным государством и конкретным обществом, возможно большего вытеснения государственной власти и идеи государства из экономических и политических отношений на их периферию. Их идеалом было превращение государственной власти в сугубо исполнительную, призванную проявлять себя лишь в качестве «ночного сторожа» при владельцах спекулятивно приобретаемой собственности. Тогда как разработчики идеологического национализма в любом его проявлении боролись за усиление государственной власти и ускоренное развитие социального взаимодействия французов за счёт становления представительной общественной власти: республиканской, демократической или социалистической.

Политические партии, которые складывались вокруг кружков разработчиков политических идеологий, начинали воспитывать среди своих сторонников классовое самосознание. Ибо только становящемуся политическим классом слою населения удавалось вести борьбу за влияние на политику власти, добиваться учёта и продвижения своих материальных интересов в условиях рыночных товарно-денежных отношений. С Реставрацией королевской власти народно-сословные государственные отношения стали господствующими; но они постепенно вытеснялись городскими классовыми отношениями, а сословные противоречия – классовыми противоречиями, разрешаемыми вследствие нарастающей классовой борьбы. Под воздействием происходящего разделения населения на противоборствующие классы французские буржуазные историки эпохи Реставрации Тьерри, Гизо и Минье стали объяснять весь ход истории с точки зрения классовой борьбы. Если в эпоху французского Просвещения были сделаны заключения, что политические учреждения и законы создают общественные отношения, то в эпоху Реставрации укоренялись выводы, что классовая борьба является первопричиной появления политических учреждений и общественных отношений, которые изменяются в зависимости от результатов этой борьбы. Если в эпоху Просвещения идеал национального общества представлялся одинаковым и приемлемым для всего населения страны. То с эпохи Реставрации рождалось понимание, что идеал национального общества является классовым, а его воплощение будет следствием победы заинтересованного в его осуществлении класса, и что сам идеал национального общества определяется конкретными интересами политического класса, опускается «с небес на землю» в его классовой идеологии.

В переживающей индустриализацию Франции возникновение массового политического движения, которое выступало и боролось за развитие социально обусловленных промышленных производственных отношений, происходило главным образом вокруг идей о необходимости продвижения к индустриальному социалистическому идеалу национального устроительства общества. Социалистическая идеология, разрабатываемая мелкобуржуазными идеологами на основе либо поддержки, либо критики теорий Сен-Симона и Фурье, искала и нашла среду носителей традиций родоплеменных отношений, которая вдохновилась этическими идеями социалистических государственных отношениях в условиях рыночного капитализма. Такой средой оказались наёмные рабочие, выходцы из среды пролетариата в быстро складывающихся индустриальных центрах страны.

Пролетариат в условиях рыночных отношений был самой бесправной частью населения, самой эксплуатируемой и политически беспомощной. Оторванный от собственности, в отсутствии своей политической идеологии и организации он оставался пролетарским плебсом, социальное производственное взаимодействие которого обуславливалось сохраняющимися пережитками народных земледельческих отношений, а потому не только не развивалось, не совершенствовалось, но и деградировало вместе с деградацией христианской этики и морали. За счёт чрезмерно низко оплачиваемого труда пролетариата достигался рост капитализации французской капиталистической промышленности и её товарного производства, – лишь таким образом обеспечивалось понижение себестоимости французских товаров, которое позволяло им худо-бедно выдерживать конкуренцию с английскими товарами на внутреннем рынке и некоторых внешних рынках.

По различию в мировосприятии французский пролетарский плебс условно разделялся на два слоя городских жителей. Один слой состоял из первого поколения крестьян в городе, вытесняемых из земледельческих отношений вследствие обезземеливания. Этот слой бывших крестьян сохранял земляческие семейно-родовые, общинные традиции взаимоотношений и народного католического мировосприятия, помнил о глубокой неприязни лишённых собственности народных общин к крупным собственникам. Христианскую мораль недавних крестьян глубоко возмущало отсутствие таковой в расчётливых буржуазных работодателях, что превращало в их глазах всех работодателей в представителей демонического начала. Бывшие крестьяне переносили традиции непримиримой народной борьбы за земельную собственность с феодальными землевладельцами на отношения к хозяевам городских предприятий, которым продавали свой труд, видя именно в них своего основного политического врага. Они охотно откликались на лозунги о захвате собственности предпринимателей хозяев, не желая видеть существенного отличия промышленной собственности от земельной. А именно того, что промышленная собственность способна увеличиваться, и увеличиваться беспредельно как раз посредством предпринимательской деятельности, вследствие чего и обеспечивать занятость наёмных работников. Их социальный слой в эпоху Великой французской революции был основной опорой первой Парижской Коммуны и радикальных якобинцев, в его среде находили горячий отклик коммунистические представления об имущественном равенстве и уничтожении частной собственности, возвращении частной собственности в коллективно-общинное пользование.

Второй слой пролетариата составляли те, кто родились и выросли в городе, в пролетарских кварталах. Они уже были не пролетариатом в прямом смысле этого понятия. Для их определения лучше подходило словосочетание – наёмный рабочий. На них уже слабо влияли память о земельных отношениях собственности, народные общинные и семейно-родовые традиции взаимоотношений и народного самосознания. У них остались слабые представления о католическом мировоззрении, а потому размывались католическая трудовая этика, мораль, нравственные нормы поведения, на которых основывалась крестьянская культура социального взаимодействия. У них падал интерес к народным семейным обязанностям и социальным обязательствам. Часть представителей этого слоя была склонна к бандитизму, к беспредельному эгоизму, становилась люмпенами. Однако в большинстве представителей этого слоя пробуждалось или находило созвучие архетипическое общественное бессознательное мировосприятие государствообразующего этноса, их действия определяло биологическое стремление восстановить общественные отношения “в городских джунглях”, в городских отношениях собственности. Такие представители среды пролетариата готовы были объединяться вокруг новых социальных идей и бороться за них со всей страстью и яростью, которую пробуждали освобождённые от католического умозрения природные инстинкты сохранения рода. Среди них наибольший отклик находила мелкобуржуазная, разработанная выразителями интересов ремесленной буржуазии социалистическая идеология, неосознанно воспринимаемая как вторая Реформация католического мировоззрения.

Во всей среде пролетариата крайне бедственным образом жизни и угнетённым социальным положением пробуждались традиции родоплеменных отношений и первобытнообщинных представлений о справедливости, которые возбуждали потребность в общественной власти. Социалистический идеал общественных отношений среди наёмных рабочих воспринимался, как соответствующий их потребностям в социальной идеологии для борьбы за демократическую общественную государственную власть против существующей чиновно-полицейской государственной власти. Обосновывая ожесточённую и кровавую политическую борьбу рабочих масс за свои политические права и материальные классовые интересы в условиях капитализма, разрабатываемая представителями мелкой ремесленной буржуазии социалистическая идеология постепенно вытесняла в сознании наёмных работников католическую идеологию. В новых поколениях наёмных рабочих она воспитывала классовые отношения взаимодействия на производстве, возрождая и углубляя при этом христианские этические нормы социального поведения в условиях городского образа жизни. Так создавались предпосылки для преодоления разобщённости и политической слабости французских рабочих и перехода к новому уровню социально-производственных отношений, а именно классовых производственных отношений, позволяющему развивать и совершенствовать промышленные производительные силы.

Посредством социалистической идеологии разобщённые наёмные рабочие превращались в организованный по всей стране французский рабочий класс с совершенно иным социальным мировосприятием, чем пролетарский плебс. Его политическое влияние определялось не только организованностью. Но и тем, что он мог предлагать остальным классам страны собственный идеал национального общества, наследующий христианскому идеалу народного общества и сохраняющий его этическую философию. Благодаря национальной социалистической идеологии, рабочий класс оказывался способным на сложное разделение труда по всей стране, способствуя развитию, усложнению промышленного производства, созданию крупных компаний, имеющих взаимозависимые предприятия в разных городах Франции. Столь сложное разделение труда у наёмных рабочих позволило разрабатывать и воплощать в товарную продукцию очень сложные инженерные изделия, что подталкивало всеохватную индустриализацию, превращало индустрию в основу экономики французского государства, давало ему новую перспективу цивилизационного развития. А как следствие, индустриализация породила наёмных служащих, которые появлялись из среды рабочего класса и наследовали его социалистический идеализм.

Лозунги борьбы за республику и социалистический идеал национального общества вдохновляли все три французские буржуазные революции 19 века. Однако только после революционного свержения имперской государственной власти Наполеона III крестьянский народный патриотизм потерял силы навязывать стране феодальную государственную власть, и во Франции после семи десятилетий вновь возродилась буржуазная республика, но уже как классовая республика с представительной государственной властью.

Политическое значение социалистического движения во Франции росло по мере индустриализации и раскрестьянивания страны. А так как раскрестьянивание во Франции растянулось на полтора столетия, кроме социалистического движения, встроенного в капиталистические отношения, признающего буржуазную собственность, всё это время существовало и серьёзное движение с коммунистическими идеалами, объединяющее пролетариат, то есть первое поколение крестьян в городе. Коммунистическое движение наследовало Парижской Коммуне времён буржуазной революции и, по сути, было народно-патриотическим и антибуржуазным, а потому антинациональным. Но французский рабочий класс, создаваемый социалистическим движением, уже был националистическим. И настолько националистическим, насколько национальный идеал во французском теоретическом социализме вытеснял из его сознания и образа жизни традицию католического народного идеала.

1. Национальная республика

Устройство общественно-государственных отношений, которое в Древнем Риме было названо республиканским, не являлось единственным примером подобного рода политического самоуправления в античной Европе. Оно имело разнообразные проявления уже в полисном мире Древней Греции. Главные особенности республиканского правления: диалектическое единство и противоборство сенатской власти знати, с одной стороны, и объединённой самосознанием народности демократической власти носителей традиций родоплеменных общественных отношений, с другой стороны, – развились ещё, например, в древнегреческих Афинах. Но в Афинах демократическая власть Народнического собрания подчинила себе власть родовой аристократической знати, которая сосредотачивалась в Ареопаге. Тогда как в Риме, которому приходилось отстаивать своё право на независимое существование в непрерывных войнах с соседними племенами и полисными государствами, сенатская родовая знать патрициев в силу своего происхождения от основателей Рима и лучшей военной подготовки, чем остальное население, смогла добиться устойчивого самостоятельного положения в отношениях с древнеримской народностью.

Древнеримская народность сложилась при семи избираемых патрицианской знатью царях. А после свержения тиранической власти царя Тарквиния Гордого, свержения, которое произошло вследствие восстания возмущённых его деспотизмом носителей традиций родоплеменной общественной власти, политическая устойчивость была достигнута по мере выстраивания республиканских общественно-государственных отношений между патрицианской знатью и народностью, между сенатом, средоточием патрицианской власти, и избираемыми в трибах плебса трибунами, выразителями демократической власти. Преобразование царской власти в устойчивую республиканскую власть оказалось возможным потому, что уже пустило корни социальное взаимодействие семейно-родовых интересов средних имущественных слоёв древнеримской народности, произошло социальное разделение труда и земельной собственности, которое позволяло этим слоям получать необходимые средства жизнеобеспечения посредством развития социально-политического представительного самоуправления. У большинства римских семей к этому времени укоренилась общая озабоченность, каким образом обеспечить наилучшую защиту семейно-родовой собственности на земельные наделы от посягательств внешних врагов. И у них обозначилось стремление, не отказываясь от традиций родоплеменной общественной власти, получать выгоды от разделения труда и обязанностей по защите прав собственности, как внутри древнеримского сообщества племён, сообщества триб, так и во взаимоотношениях со знатью. Для средних имущественных слоёв римлян республиканская общественно-государственная власть стала представляться более выгодной, чем самостоятельная родоплеменная общественная власть в трибах, вследствие чего представительное республиканское насилие смогло заменить насилие царской власти и создать условия не только для сохранения народности, но и для её дальнейшего развития. Сама же общественно-государственная власть в таких условиях являлась отражением общественного сознания племён, триб, составляющих земледельческую народность. Она обосновывалась языческой земледельческой религией, вследствие чего в общественном устройстве сохранялось сильное влияние этнических проявлений традиций родоплеменных отношений, которое определило этнократический дух республиканской власти.

Республиканская государственная власть была следствием роста численности, значения и политического самосознания средних имущественных слоёв городских семейных собственников. Она появилась на определённом уровне становления в Риме торговли и ремесленной деятельности, а потому являлась проявлением развития европейской городской цивилизации, европейского пути выстраивания государственного насилия и социального взаимодействия. Она позволила осуществлять освоение под хозяйственные нужды, под земледелие земли в сложных природно-климатических условиях, чем никогда не занимались самые древние, восточные земледельческие цивилизации.

Древнеримская республика через столетия подъёма достигла расцвета и мощи, которые превратили её в главную державу Европы и Средиземноморья, закладывающую организационные, инженерные и технические основания для освоения всей западной части европейского континента. Но на пике величия римляне стали размываться как генетически, так и духовно среди множества завоёванных ими народностей и варварских племён, теряли этническое бессознательное умозрение и этнократическое мировосприятие, и республика пришла к политическому кризису общественно-государственной власти. Постепенное разложение общественного бессознательного умозрения древнеримской народности, ублюдизация этой народности стали причиной потери способности к общественному, архетипическому разделению труда и распределению обязанностей, что привело к росту политической неустойчивости республиканских институтов государственного самоуправления и последующим гражданским войнам. Многолетние гражданские войны превратили военных, в том числе наёмников в главных участников политической борьбы, и Юлий Цезарь увидел единственный способ остановить вызванные политической неустойчивостью гибельные гражданские войны в преобразовании республиканской государственной власти в военно-бюрократическую императорскую власть. Однако императорская власть с течением времени всё более отчуждалась от традиций общественно-государственной республиканской власти и только ускорила исчезновение древнеримской народности, что повлекло за собой сначала преобразование империи римлян в Римскую империю, а затем быстрый и необратимый упадок данной империи. Созданная в первой половине 4 века римским императором Константином Восточная империя со столицей в Константинополе уже не была собственно Римской империей. Она преодолела упадок благодаря тому, что стала наследницей эллинистического культурно-политического мира, который возрождался под воздействием церковного христианства из-за бессознательного пробуждения и самовозбуждения среди составляющих костяк этого мира греков греческих этнических традиций родоплеменных отношений и родоплеменной общественной власти. Римская императорская власть, перенесённая императором Константином из гибнущего от последствий ублюдизации Рима в древнегреческий город Византий, с опорой на греческую христианскую церковь объединила эллинистический мир в Византийскую христианскую империю, давая начало новому, идеалистическому строю исторического развития человечества.

При Великом переселении племён из срединных пространств Евразии на европейский континент варварские племена на просторах угасающей Западной Римской и Восточной Византийской империй сталкивались и приходили в сношения с военно-бюрократической государственной властью и христианской церковью, которая освящала эту власть. С вынужденного согласия императорских властей или без него они оседали на землях империй, перенимали опыт земледелия, и у родственных племён осёдлых земледельцев, под влиянием примера императорской государственной власти в разных местах возникала этническая общественно-государственная власть. Поскольку она была детски слабой, постольку создаваемые такой властью народности были крайне неустойчивыми. Не имея исторического времени развивать собственную языческую государственную власть и цивилизационную религию, военные вожди варварских народностей и их дружины отстраняли жрецов от влияния на власть и привлекали сословие священников христианской церкви для того, чтобы при её поддержке превращать своё господствующее положение в независимое от родоплеменной общественной власти. Под влиянием христианской церкви они переходили к созданию удельно-крепостнической, феодальной государственной власти и военно-чиновничьего управления, а затем посредством них подавляли родоплеменную общественную власть и возникшую на её основе общественно-государственную власть. Так удельно-крепостническая государственная власть ставила себя над конкретным этническим обществом и подлаживалась под христианскую цель выстраивания сословно-народной формы общественного бытия, которая могла существовать и развиваться в имперском пространстве, то есть без собственной общественно-государственной власти. Использование достижений исчезнувшей Римской империи позволяли удельно-крепостнической, феодальной государственной власти воссоздавать большие государства и целенаправленно ускорить развитие производительных сил и освоение покрытых девственным лесом земель в сложных природно-климатических условиях средней полосы и севера Европы, – что, собственно, и оправдывало её разрыв с этнической общественно-государственной властью.

В европейских удельно-крепостнических государствах этнические народности существовали и развивались вследствие оправдания христианской церковью военно-чиновничьего насилия государственной родовой власти военных вождей над традициями родоплеменной общественной власти и над языческой религиозностью. Этим христианские народности отличалась от языческих народностей, которые появлялись в государствах древнего мира. Однако при кризисе единства господствующего в государственной власти монархического рода местные родоплеменные традиции общественной власти, опираясь на бессознательную языческую религиозность, способствовали разрушению удельно-крепостнической государственной власти, становились причиной удельно-крепостнической, феодальной раздробленности. Преодоление удельно-крепостнической раздробленности происходило по мере роста значения в государственных отношениях церковных христианских священников, которых на больших континентальных пространствах объединяло сословное самосознание и стратегическое философское целеполагание. По мере осуществляемого церковью вытеснения монотеистической библейской духовностью и монархической христианской мифологией языческой духовности и мифологии местная знать вынуждалась подчиняться государственной власти одного монарха. Однако централизованные военно-чиновничьи способы монархического управления, которыми преодолевалась удельно-крепостническая раздробленность, вызывали хозяйственный и социально-политический кризис, кризис доверия местной родоплеменной общественной власти к своей знати, непреодолимый удельно-крепостнической государственной властью. Он ставил удельно-крепостническое государство на грань исторической катастрофы, и государственные отношения спасались Народной революцией государствообразующего этноса. С Народной революции начиналось воплощение в жизнь идеала церкви о народно-патриотическом сословном обществе с христианским мировоззрением, обществе, существующем в идее, из-за идейного мифологического насилия, а не из-за насилия государственной власти.

Народная революция через инициативную Смерть этнической народности, через духовное рождение составляющих её племён в идее народно-коллективного спасения замещала языческие мифы в традициях родоплеменной общественной религиозности имперским идеологическим монотеизмом. Тем самым народность преобразовывалась в новую форму общественного бытия, в сословно выстроенный на основаниях христианской мировоззренческой религиозности народ. Там, где традиции родоплеменной общественной религиозности вследствие Народной революции “сплавлялись” с православным или католическим христианским мировоззрением, рождающийся сословный народ как бы заранее обрекал себя на монархическое самодержавие, на абсолютизм дворянской государственной власти, на постепенную деградацию родоплеменного общественного этнократического самосознания до уровня общинного этнического самосознания крестьянства. Поэтому из православных и католических земледельческих народов стало возможным создавать устойчивые феодально-бюрократические сословные империи. Однако в странах и германских княжествах, в которых Народная революция происходила в условиях городской протестантской Реформации, вдохновляемой интересами городских семейных собственников, обозначился отход от монархической феодально-бюрократической государственной власти к проявлениям республиканского правления. Причина была в том, что протестантская Реформация побеждала в странах и княжествах с наиболее развитым городским производством, где городское население включалось в борьбу за влияние на государственную власть, а имущественные слои горожан тяготели к республиканским государственным отношениям.

Античная городская культура политического самоуправления Европы исчезла после гибели и упадка городов в Римской империи. В Средневековье возрождение некоторых старых городов и появление множества новых торгово-ремесленных городов происходило в условиях господства удельно-крепостнических отношений собственности, когда землёй завладели феодалы, поставленные церковью над языческими традициями родоплеменной общественной власти. Большинство городов отстраивалось на землях феодалов, и перебирающиеся в города сельские ремесленники, становясь горожанами, оказывались в положении, мало отличающемся от крепостной зависимости. В земледелии за повинности феодалу отвечали крестьянские общины, а в городах – цеховые общины. В самих по себе общинных отношениях, в том числе и в цеховых общинных отношениях, не было стремления к непрерывному росту производительности труда, и они превращались в препятствие для производительного хозяйственного развития. Но выживание городского ремесленника зависело от рынка покупаемого сырья и сбыта готовых изделий, то есть от его хозяйственной предприимчивости. А хозяйственная предприимчивость вступала в противоречие с монотеистическим и феодально-чиновничьим регламентированием всех сторон жизни, которые защищались удельно-крепостнической государственной властью. При обострении борьбы за экономическое существование, при спадах спроса на городские изделия в городской среде ремесленников пробуждались традиции родоплеменных общественных отношений, которые подталкивали их к выстраиванию городской общественной власти для борьбы с поборами и даже удельной властью местного феодала. Богатые купцы и старшины цехов объединялись в представительный городской совет, избирали главу совета для выстраивания исполнительного управления, а остальные горожане вооружались и в их среде налаживались отношения военной демократии, которые позволяли выстраивать выборное общественно-политическое самоуправление. С помощью выборного самоуправления горожане либо выкупали у феодала участок земли, на котором был выстроен город, либо добивались независимости силой оружия. В некоторых из добившихся независимости от феодальной власти городах общественно-политическое самоуправление горожан преобразовывалось в общественно-государственную республиканскую власть, – так было, к примеру, на западе Европы в Венецианской республике, а на Руси в Новгородской республике. Такая власть, не разрывая с христианским мировоззрением, доказывала, что у неё появляются огромные преимущества перед удельно-крепостнической властью в хозяйственном и культурном развитии, и становилась наглядным примером для городов остальной Европы.

Жан Кальвин, разрабатывая религиозное учение, которое могло бы преодолеть кризис католического церковного христианства конца 15 – начала 16 веков, находился под впечатлением от опыта успешного развития городских республик позднего средневековья. Он предложил самую решительную протестантскую Реформацию католицизма и католической церкви, – в ней сочетались ранний евангелический идеал народных государственных отношений, как выстраивающихся на общинных отношениях, но уже на городских общинных отношениях, и буржуазно-республиканское самоуправление. Его учение преобразовывало католицизм в народно-буржуазное мировоззрение, которое не отрицало традиций родоплеменной общественной власти, а использовало их для укрепления государственной власти. Иначе говоря, возрождение в представлениях об общественной власти идеала республиканского самоуправления обозначилось в учении Кальвина, но это учение, основанное на библейском христианстве с монархическим устройством народных государственных отношений, не являлось идеологическим обоснованием безусловной общественно-республиканской власти. Оно лишь предлагало бороться за общественно-государственную власть, но общественно-государственная власть могла быть и народной конституционной монархией, и буржуазной республикой.

Голландская и английская народно-буржуазные революции начинались протестантской буржуазией, которая отталкивалась от религиозных воззрений кальвинизма. В этих революциях во время ожесточённой борьбы либо с внешней королевской властью, как было в Нидерландах в войне с королевской Испанией, либо с собственным королевским абсолютизмом, как было в Англии, сначала устанавливался республиканский образ буржуазного государственного правления. При революционном республиканском правлении учение Кальвина о личном предопределении и под воздействием отчётливо звучащей в Библии темы о богоизбранности евреев закономерно расширялось до обоснования этнического общественного предопределения и этнической общественной избранности, до этнократического отношения к миру со стороны того этноса, который осуществляет революцию. Иначе не удавалось добиться политической устойчивости, подчинения раскрепощённого буржуазной революцией хищного, “волчьего” эгоизма в накоплении капиталов и расхищении собственности задаче выстраивания новых государственных и социально-политических, “стайных” отношений, необходимых для восстановления в новом качестве рыночных общественно-производственных отношений. Если в Нидерландах, которые одновременно с революцией боролись за независимость от Испании, этническое предопределение скорее подразумевалось. То в державной Англии после преобразования республиканского пресвитерианского правления в республиканскую диктатуру Кромвеля идейное содержание военно-политического режима защиты производственных интересов приобрело откровенно этнократическое и англомессианское звучание, которое положило начало внешним завоеваниям Англии, колонизации многих стран мира с позиции англосаксонского этнического превосходства. Христианская идея имперского пространства с равноправными народами превращалась в Голландии и в Англии в идею народно-буржуазной империи, в которой государствообразующий народ подчиняет себе другие народы, народности и племена, не рассматривая их равными себе и находя оправдание тому в библейском примере отношения евреев к другим этносам.

Ход политической борьбы при народно-буржуазных революциях в Голландии и в Англии показал, что её поневоле начинала крупная буржуазия, которая придерживалась направлений умеренных течений кальвинизма, признающих эволюционный переход к конституционной монархии своей основной целью изменения средневековых государственных отношений. Как крупная нидерландская буржуазия, так и возглавляющие мятежный английский парламент пресвитериане-кальвинисты готовы были отказаться от собственно республиканской государственной власти. Они находили оправдание таким уступкам в Библии, в идеальном для христиан устроительстве ветхозаветного израильского царства, в котором царь был лишь руководителем исполнительной власти, полностью подотчётным законодательному Синедриону. Подобной, монархической, но с политическим господством законодательного собрания из представителей крупной буржуазии представлялась самой крупной буржуазии народно-буржуазная республика. В конституционной монархической республике они рассчитывали добиться главенства своего законодательного собрания над монархией и дворянским военно-управленческим сословием, чтобы использовать их для защиты и продвижения своих имущественных интересов. Единственное, что они требовали от короля взамен, была отмена средневековых феодальных прав и привилегий, которые позволяли королевской государственной власти осуществлять произвол в налогообложении, в распределении земельной собственности и в регламентировании экономики.

Но развитие событий тех революций следовало за подъёмом непримиримого недовольства к старой государственной власти со стороны широких слоёв горожан и земледельцев, носителей разбуженных традиций родоплеменной общественной власти. Так в Англии, воспользовавшись данными настроениями, индепенденты, радикальное крыло пуританской партии мелкой и средней буржуазии, которое выступало последовательным защитником радикально республиканского понимания кальвинизма, захватило влияние в армии и свергло королевскую власть, казнило короля. Однако воплощать идею республиканской власти индепенденты были способны только посредством угнетающей рыночные свободы выбора военно-политической диктатуры своего генерала Кромвеля. Их республиканские общественные идеалы не поддержало самое многочисленное среди населения страны общинное крестьянство, в том числе их слабо воспринимали набираемые в армию главным образом из общинных крестьян солдаты.

В конечном итоге, политическая устойчивость, как в Голландии, так и в Англии, была достигнута на основаниях местной идеологии умеренного кальвинизма, которая стала религиозной опорой конституционной монархии. Местный умеренный кальвинизм позволял примирить сословные интересы дворянства и крупных феодалов, осуществляющих управление государственной властью, с интересами народного крестьянства и с классовыми интересами крупных городских собственников, которые через законодательную власть и собственную философию принялись задавать долгосрочные цели и ставить задачи для государственной власти.

Конституционной монархии оказалось достаточно, чтобы началось ускоренное развитие меркантильных рыночных отношений, которые через столетие коммерческой эксплуатации имперских колоний и накопления капиталов подготовили условия для английского промышленного переворота конца 18 века. Лишь после английского промышленного переворота возникли предпосылки для столь значительного роста уже промышленных капиталов, для такого увеличения численности вовлечённых в промышленное производство горожан, что стало возможным ставить политические цели возродить общественно-государственную власть и республиканскую форму правления в полном объёме. То есть лишь с началом индустриализации созрели условия для того, чтобы возродились и появились идеологии и политические силы, нацеленные на практическое движение к окончательному разрыву с традицией феодально-монархической государственной власти и к построению республиканской общественно-государственной власти. Однако такие идеологии и политические силы заявили о себе не в Англии, а во Франции и в добившихся независимости Соединённых Штатах Северной Америки.

В эпоху французского Просвещения материалистические мыслители находились под сильным впечатлением от достижений рыночного, обусловленного определёнными политическими свободами, капитализма в Нидерландах и в Англии. Однако они считали, что буржуазные свободы в Нидерландах и в Англии ограничены господствующими религиями и конституционными монархиями, а это сдерживает подлинные возможности буржуазии изменять мир и жизнь людей на разумных и справедливых началах. Буржуазные представления о республиканской общественно-государственной власти были поставлены ими в зависимость от представлений о светском национальном обществе, как обществе полного господства разума. Только в рациональных представлениях о светском национальном обществе им удалось обосновать государственную власть, как только республиканскую.

После Великой французской революции стало возможным сделать и другой вывод. О зарождении в среде исторически стареющего земледельческого народа молодой городской нации можно говорить там и тогда, где и когда возникает политическое движение, способное начать борьбу за становление рациональной общественно-государственной республиканской власти и объявить городскую хозяйственно-производственную деятельность основой экономики. Становление общественно-государственной республиканской власти нации происходит не сразу, не вдруг, а постепенно, в течение длительного времени, в борьбе политических сил, которые выражают интересы промышленного производства, с их главными политическими противниками. Во-первых, с кругами, защищающими пережитки старого идеалистического строя, феодально-монотеистическую государственную власть и её феодально-бюрократические способы управления хозяйственной деятельностью, а, во-вторых, с силами, стремящимися навязать политическое господство коммерческого интереса и его взглядов на мир ради получения представителями этого интереса наибольшей спекулятивной капиталистической прибыли. В этой борьбе государственная власть становится общественно-государственной и национальной по мере того, как она превращается в этнократическую, перестраивается вследствие пробуждения традиций родоплеменных общественных отношений в среде горожан государствообразующего этноса, уже пережившего эпоху развития народного общества.

Впервые политические цели строить буржуазную республику и национальное общество на основаниях учений французских Просветителей были провозглашены во время буржуазных революций конца 18 века, сначала в северной Америке, когда там происходила война североамериканских колоний за свою Независимость от Великобритании, а затем во Франции. Но во Франции Первая республика просуществовала меньше десятилетия и была заменена на конституционную империю Наполеона I, а затем на конституционную монархию Бурбонов. А в США, хотя республиканское правление и устояло, однако с огромным, особенно в южных штатах, влиянием пережитков феодализма и даже дофеодального рабства, которые превращали общественно-государственную власть и национальное общество в некий туманный идеал, не имеющий прямого отношения к действительному образу жизни.

Общественно-государственная власть древнеримской республики представлялась совершающим эти буржуазные революции политическим силам высшим образцом для подражания при организации новых, буржуазно-гражданских общественных отношений и новой, конституционно-представительной власти. Франция за короткий срок даже повторила путь развития древнеримского государства: от свержения абсолютистской монархии ради республики, а от республики к империи генерала Бонапарта,  и каждый раз переход к новым политическим и государственным отношениям обосновывался политиками и идеологами именно ссылками на историю Древнего Рима. Но во время французской Национальной революции, которая фактически совершалась при правлении Наполеона I, во Франции быстро проявился самобытный характер влияния промышленного капитализма на развитие экономических и общественно-политических интересов в стране. После чего прямые аналогии с древнеримским государством стали невозможными и не отвечали существу происходящего. В глазах идеологов следующих буржуазно-демократических революций, которые совершались в других странах уже в эпоху индустриализации, Франция сама стала примером для подражания и для сравнительного анализа развития политических противоречий. Ибо во времена наполеоновской империи и в последующие десятилетия Реставрации королевской власти Бурбонов во Франции происходила буржуазно-капиталистическая индустриализация, вследствие чего появились связанные с индустриализацией слои горожан и их особые интересы, не имеющие и намёков на сходство с интересами каких-либо слоёв населения древнеримской республики.

Интересы главных участников индустриальных производственных отношений стали питательной средой для возникновения во Франции первых в мировой истории идей о грядущем социально справедливом обществе, благополучие которого будет связано с промышленным производством,  а именно, о национальном обществе промышленной цивилизации,  и о национальной общественно-государственной власти, только и способной привести к расцвету промышленную цивилизацию. В течение нескольких десятилетий влияние на политическую борьбу связанных с этими интересами слоёв горожан приобрело первостепенное значение, которое в конечном итоге явилось причиной свержения конституционной монархии и окончательного утверждения во Франции национально-республиканского устройства государственной власти. Само же республиканское устройство власти определялось философской политической идеологией, на основе которой создавался господствующий политический класс защиты индустриальных национально-производственных интересов. При изменениях в мировоззрении политического класса защиты национально-производственных интересов соответствующим образом менялось республиканское устройство власти. Иначе говоря, республиканское устройство власти подлаживалось под изменения в индустриальном промышленном производстве и в промышленных производственных отношениях.

Только после Национальной революции и гражданской войны в США, а во Франции после краха Второй империи Наполеона III, когда была провозглашена Третья французская республика, в этих государствах, действительно, началось движение к республиканской, общественно-государственной власти и к национальным общественным отношениям. И сразу же оказывалось, что борьба за политическую дееспособность республиканской власти, за общественно-государственный характер власти невозможна без подъёма обусловленного возбуждением традиций родоплеменных отношений самосознания государствообразующего этноса и разворачивания им борьбы за этнократическое управление всей страной. В США республиканская общественно-государственная власть становилась на ноги по мере роста англосаксонского национализма и белого расизма и агрессивного навязывания стране англосаксонского этнократического господства в экономике и политике, в американской армии. А во Франции экономическая и политическая устойчивость Третьей республики была достигнута вследствие подъёма французского национализма, белого расизма и властного этнократизма.

Этнократическая и классовая общественно-государственная республиканская власть европейской нации как бы возрождала этнократическую и классовую общественно-государственную республиканскую власть древнеримской народности на новом витке исторического развития европейской цивилизации, когда рост объёмов городского мануфактурного и промышленного товарного производства становился основой роста экономики всякой страны. Обусловленное становлением мануфактурного и промышленного производства развитие политической борьбы между выражающим национальное мировосприятие политическим классом связанных с промышленным производством социальных слоёв горожан и классово организованных либерализмом выразителей коммерческого капиталистического интереса отрицало феодальную государственную власть, имперское монотеистическое мировосприятие и соответствующую им народную форму общественного бытия. Что и создавало предпосылки для возрождения национальной общественно-государственной власти, как наилучшим образом обеспечивающей при рыночных отношениях собственности господство интересов промышленного производства над интересами коммерческой спекуляции.

Общественно-государственная власть нации оказалась следствием гораздо более сложного, основанного на философском преодолении идеализма пути исторической эволюции этноса, гораздо более сложной цепи причинно-следственных событий, чем была общественно-государственная власть народности. Но возникновение общественно-государственной власти нации становилось возможным потому, что она закономерно отталкивалась от достижений народного общества, которое появилось в соответствии с логикой диалектического отрицания отрицания общественно-государственной власти языческой народности. А наивысшего воплощения общественно-государственная власть нации достигала в национальной республике.

Хотя именно в Англии произошёл промышленный переворот, из-за которого начался исторический переход человечества к индустриальному производству, однако становление английской нации растянулось на два столетия и происходило без участия сознательной политической воли, которая руководила бы этим процессом. Оно шло при идеологическом господстве англиканской церкви, которое установилось после народно-буржуазной революции середины 17 века и обосновало конституционную монархию, то есть оно шло исподволь, вопреки главенствующему англиканству, подчиняясь давлению обстоятельств, связанных с развитием промышленных производительных сил и вызываемой развитием промышленного производства дехристианизацией массового сознания. А устройство власти конституционной монархии, в которой сохранялся политический компромисс между аристократией и буржуазией, вынужденно подлаживалось правящими кругами под эти процессы, и правящие круги не теряли бразды правления страной и не позволяли республиканским идеям пускать корни на британской почве.

Современная английская нация может быть названа национальным обществом с большой натяжкой. Буржуазный рационализм вытеснил англиканскую церковь на периферию политики и духовного влияния. Но английское национальное самосознание прониклось традиционными представлениями о политической целесообразности конституционной народной монархии, подпираемой отчасти исполняющей роль Сената аристократической палатой лордов, представлениями, которые до некоторой степени испытали воздействие республиканского этнократизма. Память же о мировом могуществе, которого буржуазная конституционная монархия добилась в 19 и в первой трети 20 веков, оправдывает эти представления, отражаясь в культуре и в укладе жизни. Английская нация несла и несёт в себе отчётливо выраженные архаичные пережитки феодальных народных отношений и народного сословного умозрения, перемешанные с классовым мышлением, обусловленным разными капиталистическими интересами горожан. Эти пережитки существеннее, чем у французской нации и у других наций, становление которых происходило в странах, прошедших через буржуазные революции уже в эпоху индустриализации. Они укоренились в традициях политической борьбы в Великобритании настолько, что английская нация в нынешнем состоянии кажется не способной на переход к собственно общественному, республиканскому самоуправлению, необходимому для действенного соучастия в строительстве глобальной информационно-технологической постиндустриальной цивилизации.

Сейчас, с вершины знаний об историческом опыте становления национальных буржуазно-капиталистических государств Запада, видно, что в конце 20 века подтверждаются выводы, которые можно было сделать много раньше из диалектического закона отрицания отрицания. Чем в большей мере общественно-государственная власть под воздействием развития промышленного производства вытесняет традиции феодально-бюрократической государственной власти в той или иной стране, чем решительнее связанное с промышленными интересами национальное общественное бытиё вытесняет народное общественное бытиё, тем отчётливее бывшая христианской страна превращается в параязыческую. И тем заметнее в ней укрепляется духовная связь нации с традициями онтологическую мировосприятия языческой античной народности, на цивилизационных основаниях которой она развилась. Поскольку же языческая республиканская общественно-государственная власть являлась особым проявлением европейского цивилизационного развития, постольку и диалектическое отрицание её, а потому и возникновение собственно общественно-государственной власти нации и национальной республики осуществимо лишь в странах, отрицающих христианский народ буржуазной революцией.

2. Английский тред-юнионизм и французский социализм

В первой половине 19 века в ряде держав Европы кроме мануфактурного производства стало быстро развиваться индустриально-фабричное производство, в котором расширялось применение станков и оборудования с использованием парового двигателя, то есть технических средств многократного повышения производительности коллективного труда. В феодально-бюрократических державах индустриальное производство регламентировалось и поддерживалось заказами правительства феодально-бюрократической власти, а в буржуазно-капиталистических государствах Великобритании, Франции и США оно изначально развивалось на основе рыночной капиталистической конкуренции товаропроизводителей.

Непрерывное расширение индустриально-фабричного производства вызывалось его ускоренной капитализацией, которая обеспечивалась за счёт постоянного возрастания притока вытесняемых обезземеливанием крестьян в индустриальные города, где они создавали избыток желающих продавать свой труд, тем самым понижали цену наёмного труда до предельно низкой стоимости. Причина обезземеливания в Европе была не только в высокой рождаемости в крестьянских семьях. Дальнейшее наращивание производства в земледелии стало зависеть от создаваемых в городе промышленных химических товаров и технических средств повышения производительности сельскохозяйственного труда, а для приобретения городских промышленных товаров нужны были банковские кредиты, которые давались только конкретным лицам под определённые обязательства. То есть, наращивание производства в земледелии стало зависеть от обуржуазивания сельскохозяйственных отношений и превращениях их в капиталистические, привязанные к городскому рынку и городским экономическим интересам. Замкнутые крестьянские общины, в которых сохранялись местные народно-феодальные традиции родоплеменных отношений, больше не могли наращивать производство и обеспечить рост производительности труда. Общины не выдерживали понижения цен на сельскохозяйственные товары теми, кто вёл самостоятельное семейное хозяйство, использовал современные технические и химические средства повышения продуктивности земледелия. Обнищание заставляло крестьян в общинах расслаиваться, самых бедных за долги отдавать свои наделы зажиточным и идти к ним в наёмные батраки или уезжать в города на городские рынки труда. Разрушение общинного землепользования вело к вытеснению значительной части общинных крестьян из земледельческих отношений и к окончательному распаду в Европе традиционных родоплеменных отношений. Носители этих отношений с их бессознательными склонностями к разделению труда во множестве пополняли армию наёмных пролетариев, подталкивали к созданию всё новых индустриальных производств и даже индустриальных городов и регионов.

Только в Англии к началу индустриализации деревенское, общинное крестьянство уже исчезло как таковое. Полтора столетия развития рыночного капитализма при идеологическом господстве англиканского христианства превратило английских крестьян в фермеров, собственников участков земли или арендаторов. Становящихся городскими пролетариями излишних английских крестьян, воспитанных на кальвинистском учении о божественном предопределении судьбы каждого человека, уже слабо возбуждали идеалы уравнительной первобытнообщинной справедливости. Классового же идеала общественных отношений и соответствующей политической идеологии у пролетариата Англии так и не сложилось. Объединение английского пролетариата для защиты своих материальных интересов происходило на местном уровне, в пределах рабочих коллективов, на основе кальвинистских протестантских представлений о городских общинах, как ячейках буржуазного самоуправления. В более сложные союзы они объединялись только в пределах профессиональных интересов, образуя тред-юнионы. При отсутствии классовой политической идеологии экономические требования были главными в британском тред-юнионизме с самого его зарождения. Даже чартистское пролетарское движение, вдохновлённое политической программой борьбы за широкие избирательные права, не смогло разработать собственный идеал общественного устройства и соответствующую идеологию.

К середине 19 века на волне индустриализации Англия стала первой в истории страной, в которой численность городского населения превысила численность тех, кто жил в деревнях и сёлах. Приток наёмных рабочих из крестьянской среды иссякал, и английский пролетариат не только перестал увеличиваться в численности, но и обозначилась устойчивая тенденция его общего и относительного сокращения. На промышленном производстве пролетариат вытеснялся выросшими в городах новыми поколениями наёмных рабочих, которые могли работать с существенно более высокопроизводительной техникой, так что труд их ценился дороже труда пролетариев. Эти новые поколения рабочих прониклись городскими рыночными отношениями собственности, с детства приспособились к ним и не помышляли об их коренном изменении. Заинтересованные главным образом в том, чтобы добиваться от нанимателей наилучших условий работы и роста зарплаты, они объединялись сначала в отраслевые тред-юнионы, а затем в выросшую из тред-юнионизма лейбористскую, то есть рабочую, партию.

Хотя именно Англия дала миру Т.Мора, который в изданном ещё в 1516 году сочинении “Утопия” описал первый идеал будущего общества социальной справедливости с господством общественно-производственных отношений, - идеал, предложенный в духе плебейской и общинно-крестьянской альтернативы зарождающейся буржуазно-протестантской революции и Реформации католицизма. Общество Утопии воплощало миф о “золотом веке” раннего человечества, жило первобытнообщинной коммуной, а отношения в нём, как и в христианстве, а позднее у Сен-Симона, строились на евангелических заповедях о необходимой этике и морали. Однако в Англии 19 века никакой социальный слой из тех, что были связанными с индустриальным производством, не смог подхватить философские идеи Т.Мора или предложить своего идеала будущих общества и государственной власти и создать политическую идеологию и партию борьбы за такой идеал. В индустриальные производственные отношения втягивалось большинство населения Великобритании, но у этого большинства не было своего философского видения национального общества, к которому оно хотело бы стремиться, за который желало бы бороться. В отсутствии такого идеала Великобритания теряла моральное право быть духовным и политическим лидером европейской капиталистической цивилизации, которая постепенно превращалась в индустриально-промышленную цивилизацию. Со второй половины девятнадцатого столетия британское могущество определялось только сложившимся прежде военно-стратегическим превосходством на морях и океанах, прошлыми достижениями Англии в созидании меркантильного коммерческого капитализма и мировой империи по обслуживанию данного капитализма. Могущество такого рода в новых исторических условиях становления промышленной цивилизации несло в себе зародыш предела развития общественно-производственных отношений и промышленных производительных сил. Это доказало, сначала едва заметное, а затем явно растущее отставание Британии в развитии индустриализации от стран, которые стремились воплотить новый идеал городского политического общества.

Со времён Великой французской революции борьба за новый идеал городского политического общества индустриально-промышленной цивилизации разворачивалась главным образом во Франции, благодаря чему в этой стране ускоренно налаживалось индустриальное капиталистическое производство. После поражения империи Наполеона I, как раз накануне эпохи индустриализации, во Франции возникли два противоборствующих идейных течения, каждое из которых в дальнейшем по-своему развивало представления о будущем промышленном национальном обществе и соответствующей ему государственной власти. С одной стороны, выступали сторонники общественно-государственной республиканской власти, защищающей рыночные интересы собственности капиталистов товаропроизводителей, которые желали видеть себя новой имущественной знатью, – они выражали настроения крупных и средних имущественных слоёв горожан в обстоятельствах, когда республиканский идеал был знаменем объединения всех противников сближающейся со спекулятивно-коммерческой и финансовой олигархией королевской власти. С другой стороны, были пролетарские низы наёмных работников. Они мечтали о национальном обществе, как обществе с народно-патриотическим мировосприятием, обществе социального равенства в духе первобытнообщинных и евангелических отношений, в котором будет доверие между населением и властью, долженствующей осуществлять плановое развитие промышленности и перераспределения товаров. В их взглядах угадывалось свойственное пролетариату народное умозрение, желание возрождения привычного для этого умозрения феодально-бюрократического регламентирования общественных отношений, хозяйственной деятельности, товарного производства и распределения производимых благ, но осуществляемого ради социальной справедливости. Сложное диалектическое противоборство и взаимодействие указанных двух воззрений, – сначала только французских, а затем ставших европейскими вообще, – на идеал национального общества и устройства государственной власти определило главное направление развития мировой политической борьбы в течение двух столетий, которые вместились в эпоху индустриализации.

Особенностью эпохи индустриализации стало то, что требования к непрерывному укреплению социального взаимодействия при выстраивании промышленных производственных отношений, к подтягиванию этих отношений до уровня, необходимого для устойчивого развития промышленных производительных сил, становились наиважнейшим двигателем политической борьбы в странах, в которых налаживалось промышленное производство, а через них влияли и на весь мир.

Чтобы изменять социальное взаимодействие людей, надо сначала пробудить родовое общественное бессознательное умозрение, этническое по своей природе, а затем воздействовать на него посредством философского мировоззрения, предлагая идеологические, архетипические мифы с определённой моралью, этикой поведения, позволяющие увеличивать получение ресурсов жизнеобеспечения. Если получение ресурсов жизнеобеспечения увеличивается, то идеологические мифы закрепляются в родовом общественном бессознательном умозрении людей, создавая новый уровень бессознательного влияния на их поведение. В условиях становления мирового рынка товарно-денежного обмена пробуждение родоплеменных традиций общественных отношений, ожесточённая борьба новых идеологических мифов со старыми мифами, укоренёнными при средневековом феодализме в самом укладе народной жизни, вырывались за пределы промышленных стран, распространялись до самых удалённых уголков всех континентов. Поэтому создавались мировые противостояния разного понимания европейского идеала национальных общественных отношений, и в эти противостояния вовлекались все страны, в том числе отсталые, не готовые к национальным отношениям или даже не способные на них.

На первом этапе европейской индустриализации основными из нацеленных на воспитание социального взаимодействия наёмных работников промышленного производства стали социалистические и коммунистические идеи и идеологии, которые впервые появились во Франции. Они, так или иначе, включали в себя христианские этику и мораль, которые были понятны пролетариату, первому поколению общинных крестьян в городе. Поэтому социалистические и коммунистические учения были второй после протестантской Реформации эпохальной Реформацией христианства. Но способность социалистических и коммунистических идей и идеологий воздействовать на развитие, совершенствование социального взаимодействия у тех работников производства, которые являлись уже во втором-третьем поколении горожанами, прямо зависела от поглощения данными идеологиями идей мелкобуржуазного демократического национализма государствообразующих этносов и представлений о республиканской общественно-государственной власти. Причина была простой. Влияние народно-патриотического имперского мировосприятия на сознание второго и третьего поколений горожан, в том числе среди наёмных рабочих и служащих, непрерывно ослабевало, вызывая у них всё меньший отклик, в то время как мелкобуржуазные интересы и настроения в их среде находили всё большее понимание.

Исторически мелкая буржуазия в католической и протестантской Европе была самостоятельным и многочисленным слоем горожан, - первоначально главной носительницей этнических традиций родоплеменных общественных отношений в городах разных стран. Она возникла с появлением ремесленников средневековых городов, и цеховые ремесленники столетия оставались её самым значительным социальным слоем. У неё сложилась собственная культура, собственное понимание своих интересов, свои многовековые традиции ожесточённой борьбы за эти интересы, как с феодальной властью, так и со слоями представителей спекулятивно-коммерческих интересов. Мелкая ремесленная буржуазия являлась самой непримиримой сторонницей принципов демократического самоуправления, деятельной участницей всех направленных на реформу церкви движений и протестантской Реформации. Из неё вышли многие политические мыслители и философы, в том числе в эпоху французского Просвещения.

Подъём индустриального фабрично-заводского промышленного производства непосредственным образом затронул и ремесленников, поставил их на грань исчезновения. Переход к промышленному, по существу поточному производству товаров, которые прежде производились только ремесленниками, резко уменьшил рыночные цены на эти товары. Вызванное падением спроса на ремесленные изделия массовое разорение ремесленников выталкивало их на рынок наёмного труда, и они сами попадали на промышленные предприятия. А благодаря наследуемым умениям и знаниям, они чаще оказывались квалифицированными наёмными рабочими, инженерами или служащими. Попадая в среду индустриального пролетариата, они отличались от него городской образованностью, опытом городской политической борьбы и пропаганды, ясным стремлением навязать всем социально-политическим учениям собственное представление об идеале общественных отношений, как демократических отношений мелких собственников. Именно из них вышли первые последователи социалистический учений Сен-Симона и Фурье, приспосабливающие данные учения к практике политической борьбы, из их среды появлялись первые идеологи рабочего социализма и политические лидеры французского пролетариата, что наложило неизгладимый отпечаток на традиции французского социализма, на его цели и на способы достижения этих целей. Благодаря первостепенному влиянию мелкой буржуазии, воспитанной на французских традициях метафизического материализма, французский социализм стал особым, самостоятельным идеологическим и политическим течением среди идеологических и политических течений эпохи индустриализации.

Глубокий экономический спад 1847 года в условиях депрессии мирового капиталистического рынка товарно-денежного обмена резко ухудшил положение пролетариата и мелкой буржуазии, так или иначе связанной с производством промышленной товарной продукции. Повсеместные банкротства предприятий и ссудных учреждений, массовые разорения предпринимателей и быстрый рост безработицы были причиной европейских буржуазно-демократических революций 1848 года. Первая из этих революций началась во Франции, показав, что именно Франция стала к тому времени мировым центром индустриального капиталистического и социально-политического развития, идейным центром социально-политической борьбы.

Во Франции восстание пролетарских масс возглавили мелкобуржуазные вожди, развивающие идеи такого социализма, который примирял бы интересы собственников предприятий и наёмных работников на рациональных принципах признания необходимости подчиняться христианской этике и морали. Они отталкивались от учений Сен-Симона и Фурье, но старались подчинить их мелкобуржуазным демократическим взглядам. Именно они заставили Временное правительство провозгласить Вторую республику, угрожая тем, что в противном случае пролетариат возьмётся за оружие и сделает это силой. Но когда республика была провозглашена, когда впервые в истории по требованию рабочих и для их успокоения в буржуазное правительство вошли мелкобуржуазный социалист Луи Блан и его последователь, рабочий Альбер, вожди французских социалистов оказались в политической растерянности, потеряли идеологическую и политическую инициативу. Ни Луи Блану, ни другим социалистам не удалось предложить пролетарским массам собственной стратегии дальнейших действий, которая показала бы путь и способы продолжения борьбы за продвижение к обществу социальной справедливости. Они предстали проповедниками, не имеющими философского представления, как же на практике осуществлять свои социалистические взгляды. Им пришлось приспосабливаться к требованиям тех политических сил, которые в это время ясно знали, чего хотели, ибо опирались на слои со сложившимися политическими мировоззрениями: христианским либо либеральным.

Требования укрепить буржуазную республику в это время наиболее осознанно отстаивали либералы, то есть силы, так или иначе связанные с коммерческими капиталистическими интересами. Но не потому, что либеральное мировоззрение ставит целью построить республиканскую общественно-государственную власть. В либеральном мировоззрении, в либеральном идеале нет и намёка на такую цель. Либерализм выступает за конечное уничтожение всякой государственной власти ради создания единого мирового рынка товарно-денежных отношений, ради утверждения индивидуальных прав собственности, как прав абсолютных, не ограничиваемых какой-либо государственной властью. Для либералов буржуазная республика есть лишь некая промежуточная ступень в продвижении к своему политическому идеалу, более выгодная, чем конституционная монархия, потому что она предоставляет им больше возможностей для отстаивания интересов коммерческого капитализма и для расширения прав частной капиталистической собственности.

Циничным намерениям либералов использовать республику для утверждения своего господства не позволило осуществиться французское крестьянство. Во Франции того времени крестьяне всё ещё оставались подавляющим большинством среди населения страны. Оно сохраняло народные традиции тяготения к католическому мировоззрению, и французскому крестьянству середины 19 века понятнее всего был идеал народной конституционной монархии, которая идеологически опирается на христианство, отстаивает христианские этику, мораль и нравственность. В отсутствии других мировоззрений, обосновывающих необходимость укрепления государственной власти, организуемое католицизмом крестьянство выступило главной опорой основных политических противников либералов, которыми оказались монархисты.

Разочарованным в социалистах и деморализованным пролетарским массам пришлось выбирать, кого надо поддержать в борьбе за исполнительную власть в республике, либералов или монархистов, –решать, какой же вид государственной власти их больше устраивает, либеральная республика или народная монархия. Чтобы в этих обстоятельствах не потерять остатков влияния на пролетариат, мелкобуржуазным социалистам тоже пришлось делать выбор. То ли сближать социалистический идеал общественных отношений с либеральным мировоззрением, то ли  с христианским.

Крестьянское население Франции и тяготеющая к христианству часть пролетарских масс поддержали восхождение к президентской, а затем к императорской власти Луи Бонапарта. Падение самостоятельной политической активности пролетариата в условиях Второй Империи вызвало кризис социалистических движений. Старые социалистические организации распадались или были запрещены монархическим режимом бонапартистов. Начался новый этап переосмысления французского социалистического идеала, он всё более привязывался к идее становления французской буржуазной нации и к защите её эгоистических интересов в мире капиталистической конкуренции через замену христианской общечеловеческой этики и морали двойной этикой и моралью.

Во Второй Империи Наполеона III происходило постепенное увеличение численности наёмных рабочих, которые были горожанами во втором-третьем поколении и обуржуазивались, теряли непосредственную связь с народным мировоззрением. Не имея собственных партий и политических организаций, два десятилетия отстранённые от участия в политической борьбе, они после свержения Наполеона III, в период второй Парижской Коммуны, на волне пробуждения в их среде традиций родоплеменной общественной власти сначала поддержали пролетарский режим власти в Париже, но затем потянулись к либеральным мелкобуржуазным социалистам.

В Третьей Республике превращение наёмных рабочих в мелкобуржуазный рабочий класс шло под руководством социалистов, которые при так и не сложившемся собственном мировоззрении потянулись к либеральному мировоззрению. Это обстоятельство предопределило как слабую политическую организованность французского рабочего класса, так и тяготение французских рабочих к либеральному индивидуализму. У французского рабочего социалистического движения складывались размытые представления о связи своего материального положения с развитием промышленного капитализма, господствовали интуитивные подходы к политической борьбе. Третья Республика создала предпосылки для подчинения политических целей французского рабочего движения либеральному, спекулятивно-коммерческому капитализму, который через колониальную политику и рост вывоза капитала обеспечивал подъём уровня потребления квалифицированных рабочих, в том числе за счёт покупки ими акций коммерческих колониальных компаний.

Квалифицированные французские рабочие во времена Третьей Республики превращались в рантье или под влиянием мелкобуржуазного учения Прудона стремились стать мелкими собственниками, владельцами своих небольших мастерских. Классовый антагонизм народного самосознания плебса и индустриального пролетариата, который был причиной столь героического характера четырёх французских революций, которые совершались с 1789 года по 1871 год, заменялся в их представлениях национализмом мелких собственников и либеральным индивидуализмом, а идеал социальной республики вытеснялся идеалом либеральной республики. В стране продолжалась урбанизация, влияние численно сокращающегося крестьянства, а с ним и католического мировоззрения на политику неуклонно падало. За четыре с половиной десятилетия после провозглашения Третьей Республики вплоть до Первой Мировой войны во Франции так и не возникло связанной с развитием промышленных производственных отношений идеологии, способной заменить католицизм в идеологической борьбе с либерализмом, и поэтому отсутствовала политическая сила горожан, которая ставила бы задачу укреплять индустриально-социалистический идеал французского национального общества, придавать ему антилиберальную направленность. В результате, французское промышленное производство к началу ХХ века растеряло прежний динамизм развития, перестало усложняться, так как происходил упадок социальной культуры производственных отношений и общественного самосознания государствообразующего этноса. Это привело к тому, что по индустриальному производству буржуазно-капиталистическую Францию обошла царская Россия.

Только кризис французской колониальной политики и начало распада колониальной империи, вызвав банкротство обслуживающих олигархический коммерческий капитал финансовых учреждений, сделали невозможным дальнейшее существование огромного слоя асоциальных, чуждых общественным социальным отношениям французских рантье, а так же мелких собственников. Обусловленное этими обстоятельствами падение влияния в стране финансового и торгашеского либерализма, существенное ухудшение уровня жизни, и в первую очередь в индустриальных городах, вызвали брожение общего недовольства и возбуждение этнического бессознательного умозрения в среде низкооплачиваемых и малоквалифицированных французских рабочих. Это привело к возникновению сплочённой и воодушевлённой новыми, революционными социальными идеалами коммунистической партии французского пролетариата, благодаря чему укрепились позиции промышленного производства во Франции, а выразители промышленного интереса вырвались из идеологического и политического подчинения коммерческому интересу, что дало новый толчок развитию французских индустриально-производственных и социально-общественных отношений. Под воздействием революционных коммунистических настроений пролетариата французское социалистическое движение наёмных рабочих тоже пережило обновление и обращение к традициям родоплеменной общественной власти. В нём возродилась память о демократических и социально-общественных принципах мелкой ремесленной буржуазии, и оно преобразовалось в движение собственно рабочего класса и производственных служащих. Однако это происходило уже после Первой мировой войны, вследствие Великой социалистической революции в России.

3. Марксизм и социальная демократия

Во Франции национальное общество переживало становление в девятнадцатом веке, и под сильным воздействием утопических представлений о социалистической республике. Уже родоначальниками французского социализма Сен-Симоном и Фурье предполагалось, что в такой республике сохранятся классы и частная собственность, но исчезнет классовый антагонизм, так как под влиянием просвещения, научных знаний, избытка производимых промышленностью товаров установятся отношения социальной справедливости. Эти представления корнями уходили в эпоху французского Просвещения, когда основными были сословные противоречия, понятия о классах и классовых противоречиях отсутствовали, а создатели политических учений отталкивались от убеждений, что социальная справедливость сама собой установится в государстве с всеобщим просвещением, правовым равенством и разумным политическим устройством.

В германских государствах, а особенно, в лютеранской Пруссии накануне буржуазных революций 1848 года, которые произошли в целом ряде стран Западной и Центральной Европы, начала развиваться иная традиция политических воззрений на идеальное национальное общество. Традиция эта зародилась в эпоху ранней индустриализации, испытав воздействие новых экономических и политических интересов, которые порождались индустриализацией. Краеугольными камнями в её основании стали мелкобуржуазно-демократические политические воззрения Ф.Лассаля и политэкономическая теория научного социализма К.Маркса. Обобщив опыт экономического и социально-политического развития Франции после Великой французской революции, Маркс довёл до логического завершения и объединил воедино выводы, с одной стороны, французских социалистов о социалистическом обществе и, с другой стороны, французских буржуазных историков о значении классовой борьбы в общественно-политической жизни европейских государств с античных времён до девятнадцатого столетия. Если у французских буржуазных историков Тьерри, Гизо и Минье лишь наметилось рассмотрение классовой борьбы с позиции протестантского манихейства. То воспитанный в лютеранской Пруссии сторонник социалистического идеала Маркс перевёл классовую борьбу на прочное основание философского манихейства, разделив классы на антагонистически непримиримые, одни из которых были носители вселенского добра, а другие – вселенского зла. По Марксу классовое добро и классовое зло извечно вели непримиримую борьбу за каждого человека и в каждом человеке, и целью своего учения он поставил помочь личности осознать именно манихейскую сущность классовой борьбы. Основополагающая сила его учения была в том, что он неосознанно, не понимая этого, определил в классы представителей вселенского добра исключительно носителей традиций родоплеменных общественных отношений и архетипической склонности к разделению труда. А в классы зла зачислил те слои участников государственных отношений, которых породили интересы родоплеменной знати, интересы стремления отчуждать от родоплеменных отношений личную собственность, – породили после того, как знать создала государство в виде инструмента подавления, подчинения и закабаления носителей традиций родоплеменных общественных отношений. Поэтому его учение оказалось востребованным в эпохи, когда условия жизни пролетариата, наёмных рабочих и мелкой производственной буржуазии при экономических кризисах резко ухудшались и возбуждали у носителей традиций родоплеменных общественных отношений бессознательную неприязнь к государственной власти имущественной знати.

В феврале 1848 года, как раз накануне буржуазно-демократической революции во Франции, вышло в свет первое издание “Манифеста коммунистической партии”. В нём Марксом и Энгельсом было кратко изложено совершенно новое политическое учение, по мнению авторов, необходимое и достаточное для появления классового политического движения пролетариата, определённого ими в могильщики капитализма. Маркс и Энгельс показали пролетарское движение, как общеевропейское и единственное способное бороться за предложенный ими идеал коммунистического общества классовой социальной справедливости. По их убеждению коммунистическое общество будет высшей ступенью развития социалистического общества, ступенью, на которой произойдёт исчезновение частной собственности и классов. Будучи философскими материалистами и гегельянцами, они оставили в стороне, не обсуждали то существенное обстоятельство, что, согласно Сен-Симону, социалистическое общество есть общество с христианской этикой и моралью, а потому логически получалось – коммунистическое общество тоже будет обществом с христианской этикой и моралью.

Несмотря на глубокое философское обоснование социализма, которое превращало их учение в философское мировоззрение, – чего не смогли сделать никто до них! – первая политическая партия, которая воспользовалась марксизмом, возникла только через 21 год, уже после начала насильственного объединения Бисмарком большинства германских государств в германскую империю под властью Пруссии. К тому времени в Англии, во Франции и в США набирало влияние рабочее движение с мелкобуржуазным мировосприятием. А в Центральной Европе вследствие буржуазных революций 1848 года произошли такие социально-политические изменения, которые заставили организаторов партии индустриальных наёмных работников Германии считаться с демократическими политическими воззрениями Лассаля и, используя политэкономическую составляющую учения Маркса, заменить коммунистический идеал общества классовой социальной справедливости идеалом общества социальной демократии.

Что же за социально-политические изменения произошли в Германии к тому времени?

Буржуазные революции 1848 года начинались в феодальной Центральной Европе под воздействием революции во Франции, которая была буржуазно-демократической вследствие большого влияния на ход событий французской мелкой буржуазии с её социально-демократическим умозрением. Разбуженные в среде мелкой производственной буржуазии Франции традиции родоплеменной общественной власти толкали политические силы этой среды бороться за утверждение в своей стране демократической государственной власти средних имущественных слоёв горожан. Но в феодальной Центральной Европе буржуазия была относительно малочисленной. Восстав против феодального абсолютизма, местная буржуазия оказалась неспособной управлять недовольством городских и крестьянских низов, в среде которых возбуждались традиции родоплеменных общественных отношений. Революционный подъём крестьянского большинства населения против феодальной государственной власти был вызван буржуазными революциями, но имел собственные цели, он вылился в народно-патриотические контрреволюции. Подрывая феодальную государственную власть, которая защищала интересы правящих классов феодальных землевладельцев, буржуазия вольно или невольно пробудила надежды крепостного народного крестьянства вернуться к христианскому идеалу свободных общин в земледельческих отношениях и к народно-представительной власти. А местному народному крестьянству полиэтнической Австрийской империи этническая буржуазия внушила стремление добиться собственной этнической независимости в собственном народном государстве, ибо идеал народного государства в представлениях народного крестьянства отталкивался от сохраняющихся в земледельческих общинах традиций этнической родоплеменной общественной власти.

В Пруссии и Австрийской империи буржуазные революции 1848 года вызвали гражданские войны. Но войны эти не стали войнами между буржуазией и господствующими кругами феодальных землевладельцев. Их вызвали, с одной стороны, подъём народного самосознания многочисленного крестьянства, которое вдохновилось традициями родоплеменной общественной власти и этническими мифами о Народных революциях и народно-представительной государственной власти. И с одной стороны, борьба с подъёмом народных, направленных против государственной власти общественных настроений, которую повели дворянская феодальная бюрократия и военные круги. Тень Великой французской революции 1789 года царила над европейским политическим мировосприятием, и господствующие феодальные круги крупных землевладельцев центрально-европейских государств были так напуганы событиями 1848 года, что быстро потеряли волю к борьбе за собственные интересы. Победы над восстающими народными массами добились не аристократические круги крупных землевладельцев, – те как раз показали свою слабость, – а бюрократия и военные ведомства, которые сложились при дворянском абсолютизме в германских государствах. Именно бюрократия и круги военных усилили свои роль и значение во власти в Пруссии и в Австрийской империи в течение буржуазных революций и вызванных народно-патриотическими контрреволюциями гражданских войн 1848-1849 годов. Они и превратились в главную опору обновляемой ими же государственной власти германских государств и полиэтнической Австрийской империи. Именно они осуществили реформы в феодальных отношениях, чтобы ослабить противоречия с подавляющим большинством населения. Как с крестьянством, посредством отмены крепостного права, крупного землевладения и признания законной ограниченную этническую автономию, так и с городской буржуазией, введением некоторых конституционных политических отношений, позволяющих определённым слоям населения выбирать своих представителей для участия в законодательной деятельности. Это позволило бюрократическим кругам германских государств и Австрийской империи воспользоваться противоречиями между разными интересами среди городской оппозиции, поддерживать и углублять недоверие между буржуазией, городским пролетариатом и народным крестьянством, в общем и целом переходя на позиции народно-патриотической контрреформации, позволяющей узаконить монархическую централизацию государственной власти и обеспечить ей поддержку большинства населения.

Бюрократия при непосредственном соучастии военных, опираясь на народно-патриотические настроения, произвела усовершенствование политической системы феодально-бюрократической государственной власти, нацеливая её на постепенный разрыв с первостепенным значением земледельческих отношений собственности, и завершила полную централизацию абсолютизма, покончив с политическими и экономическими правами местных феодалов. До буржуазных революций и народно-патриотических контрреволюций в центрально-европейских государствах имело место феодально-бюрократическое регламентирование торговли, ремесленных и сельскохозяйственных производственных отношений, но оно осуществлялось на основе феодально-крепостного права в интересах господствующих кругов крупных землевладельцев. После же подавления буржуазных революций народно-патриотической контрреволюцией и взятием военно-бюрократическим аппаратом под свой контроль народно-патриотических настроений, обновлённая государственная власть самых сильных монархических государств перестала считаться с феодальным правом, стала уничтожать всё, что препятствовало появлению единого внутреннего рынка на той территории, которую она желала захватить ради направляемого ею капиталистического освоения. Она принялась создавать условия для упорядоченного развития индустриального капитализма, стремилась добиться упорядоченного раскрестьянивания, чтобы обеспечить индустриальное капиталистическое производство избытком дешёвых трудовых ресурсов.

Буржуазными революциями 1848 года и ответными народно-патриотическими контрреволюциями было подорвано первостепенное влияние феодального сельскохозяйственного производства на организацию правовых отношений внутри монархических государств Германии и в Австрийской империи. Это привело к необходимости встраивания в режим военно-бюрократического абсолютизма представительного парламентаризма, как средства оперативной разработки новых юридических отношений, которые менялись с непрерывным возрастанием влияния на доходы и политику государственной власти буржуазно-городских, юнкерских и кулацко-сельских капиталистических форм хозяйствования. Однако новые юридические отношения не распространялись на военно-бюрократический аппарат управления. Военно-бюрократический абсолютизм резко сократил и почти уничтожил привилегии феодального класса землевладельцев, но одновременно ввёл почти неограниченные привилегии для военно-бюрократического аппарата управления.

В Пруссии и в Австрийской империи в 50-х годах девятнадцатого столетия благодаря военно-бюрократическому абсолютизму, который взял на себя всю ответственность за хозяйственное и социально-политическое развитие, стали быстро складываться такие экономические и политические отношения, которые можно определить как монархический государственный капитализм. В этих государствах осуществлялось использование сложившейся при монотеистическом феодализме феодально-бюрократической государственной власти для поворота к управляемому этой властью развитию индустриального капитализма. Только таким образом удалось добиться политической устойчивости самой государственной власти.

Иначе говоря, буржуазные революции 1848 года, которые произошли в центральной Европе и затронули северную Италию, были побеждены военно-бюрократической контрреволюцией. Но для достижения победы военно-бюрократическая контрреволюция должна была одновременно нанести политическое поражение феодальным отношениям в любом их проявлении с помощью народно-патриотической контрреволюции, с помощью народного патриотизма. Она должна была подавлять как права крупных феодальных землевладельцев, так и народное сословие крестьян-земледельцев, и тех и других “загонять в стойла” ради развития за счёт земледелия, за счёт участников земледельческих отношений регламентируемого военно-бюрократического капитализма. Военно-бюрократический абсолютизм превратил местное феодальное регламентирование хозяйственной и торговой деятельности в тотальное регламентирование внутреннего рынка государства. Те государства, в которых оказались самые мощные режимы военно-бюрократического управления, отринув феодальное право, провозгласив борьбу с феодальным правом под знаменем народного патриотизма, тем самым перетянув на свою сторону слои горожан, имеющие чуждые феодальному праву интересы, принялись с позиции силы захватывать государства, отстающие в становлении такого же военно-бюрократического управления. Наглядным примером новой политики стала борьба Пруссии и Австрийской империи за поглощение других германских государств, а позднее уже Пьемонта в Северной Италии за поглощение государств остальной Италии. Но такая политика могла обосновываться и поддерживаться только теми социальными слоями, которые разрывали культурные связи с местным земляческим умозрением. Успех Пруссии в борьбе за объединение Германских государств, а Пьемонта в борьбе за объединение итальянских государств был обусловлен тем, что в Пруссии и Пьемонте сложились сильные военно-бюрократические режимы власти, способные за счёт земледелия навязать в своих сельскохозяйственных странах ускоренную государственную индустриализацию, которая как раз и создавала слои горожан, разрывающие связи с местным народным умозрением.

С одной стороны, феодально-бюрократическая индустриализация экстенсивно, не рыночными отношениями вытягивала из деревни излишние там трудовые ресурсы, направляла их в общегосударственное производство и обеспечивала быстрое наращивание фабрично-заводского производства и средств жизнеобеспечения всего населения, уменьшая безработицу и повышая общий уровень жизни. А с другой стороны, рост промышленных капиталов позволял создать дополнительные доходы государственной казны и ослабить зависимость государственной сметы правительства от налогов на прибыли коммерческих спекулянтов. Обогащение коммерческих спекулянтов, афёры олигархов в условиях экономического спада 1847 года были одной из главных причин обнищания низов и буржуазных революций 1848 года, а как следствие, ответных народно-патриотических контрреволюций. Но и после подавления буржуазных революций и народно-патриотических контрреволюций военно-бюрократической контрреволюцией крупные представители коммерческого интереса пытались навязать обновлённой государственной власти космополитическую, расшатывающую эту власть либеральную политику зависимости от денежно-кредитных рыночных отношений, отказывались оплачивать мероприятия, необходимые для усиления позиций военно-бюрократического аппарата управления. В Пруссии, например, именно либеральная партия коммерческих дельцов, которая имела большинство в нижней палате избранного парламента, отказалась поддержать военную реформу армии, призванную укрепить военно-бюрократический характер государственной власти, и привела страну к острейшему политическому кризису, который стал причиной взлёта Бисмарка. Возглавив осенью 1862 года прусское правительство, Бисмарк принялся решать проблемы политической борьбы с либералами почти диктаторскими мерами, не считаясь с их решениями, и не случайно обратился за поддержкой к индустриальным промышленникам и даже к рабочему движению, в котором появилась социал-демократическая идеология, не приемлющая либерализма.

Чтобы подчинить проводимой сверху политике самые разные интересы, в том числе интересы феодальных земельных собственников, нужно было либо укрепить и обосновать военно-бюрократический абсолютизм идеологически, либо непрерывно укреплять аппарат монархического военно-бюрократического управления. Единственной идеологией, способной решать задачу идеологического обоснования монархических абсолютистских режимов после подавления буржуазных революций и народно-патриотических контрреволюций, в то время было монотеистическое христианство государствообразующего этноса. И действительно, в Австрийской империи первое десятилетие после поражения буржуазной революции от военно-бюрократической контрреволюции католическая церковь получила почти неограниченные права влиять на духовную жизнь страны. Но она так и не справилась с этническими движениями, выступающими за свою народную независимость или широкую автономию. Католическая идеология, которая обосновывала и защищала средневековое феодальное право, в условиях исторического слома феодального права народными и буржуазными интересами больше не в состоянии была совершать имперское идеологическое насилие в полиэтнической стране. Ей, к примеру, не удалось подчинить католическое население Венгрии военно-бюрократическому абсолютизму католической Австрии, и, чтобы удержать единство страны, военно-бюрократический абсолютизм Австрийской империи в 1867 году вынужденно преобразовался в монархическую двуцентровую федерацию, в военно-бюрократический абсолютизм австро-венгерской парламентской монархии. При таких обстоятельствах разрабатывать в полиэтнической стране светский идеал социально справедливого национального общества было очень сложно. И это предопределило относительно низкие темпы роста социальной культуры производственных отношений и капиталистической экономики, постепенную политическую деградацию Австро-Венгрии, а потом её крах в 1918 году, когда произошёл исторически прогрессивный распад империи на разные этнические государства, которые только и смогли провозгласить цели не монотеистического национального общественного развития.

В Пруссии же, и затем в Прусской германской империи, где подавляющее большинство населения составляли этнические немцы, господствовала лютеранская церковь, которая не имела жёсткой иерархической организации, и опираться на неё для обоснования укрепления военно-бюрократического абсолютизма правления кайзера было гораздо сложнее. В Пруссии поневоле пришлось сразу после подавления буржуазной революции следовать традиционным путём становления государственной власти, двигаясь которым эта страна превратилась в самое сильное лютеранское государство среди множества других лютеранских государств северной Германии. Используя предыдущий исторический опыт организации государственной власти, в Пруссии были предприняты шаги по дальнейшему укреплению централизации управления посредством усиления роли полиции, военных и милитаризацией общественного сознания немцев, превращением культа порядка и дисциплины во всех сторонах жизни населения страны в своеобразный смысл общего для поглощённых Пруссией государств общественного развития. Однако совсем без идеологии и без политической организации было очень сложно бороться с земляческим сепаратизмом и религиозным противостоянием лютеранских и католических земель, в которых религиозное мировоззрение никак не искоренялось среди местного крестьянства и пролетариата.

Под влиянием происходящих изменений наиболее деловитая прослойка прусской аристократии и юнкерства свои доходы от эксплуатации земельной собственности и компенсации за изъятия государственной властью крупных земельных владений превращала в капитал, который вкладывала в развитие индустриальных предприятий, получающих поддержку заказами со стороны правителства. Бурное становление промышленных центров, куда стал перетекать капитал наследников феодальных землевладельцев, становящихся промышленными собственниками, а так же массовое вытеснение в эти промышленные центры юнкерством и деятельным кулачеством излишнего деревенского населения, носителя глубоких народных традиций, создавали в городах особую среду вынужденно урбанизированных народных общественных отношений. Отношения эти ещё не могли быть в чистом виде бюргерскими, городскими, так как феодальная традиция общинного народного мировосприятия низов массово переносилась в город и оказывала сильное воздействие на социальное поведение большинства горожан. Она постоянно поддерживалась многочисленными переселенцами из деревни и способствовала сохранению традиций культурного землячества, которые сложились за столетия существования множества небольших феодальных германских государств. Влияние народного мировосприятия, наполненного пережитками феодализма и местничества, было тем более серьёзным, что буржуазно-городская, национально-общественная культура только-только появлялась даже в самых передовых буржуазных государствах того времени, как то, во Франции, в США, в Великобритании, и имела ограниченные средства массового тиражирования и распространения своей духовной продукции.

В таких условиях распространение политических идей Лассаля и марксизма и появление социал-демократической партии стало для Пруссии во время превращения в Прусскую империю поворотным в её истории. Стремясь разработать политическую философскую идеологию пролетариата, марксизм обосновал не только новую политическую цель народно-национального общественного развития, переходящего от народного монотеистического сознания к не монотеистическому сознанию. Но и заявил о необходимости создания совершенно новой, индустриальной культуры социально-политических общественно-производственных отношений, способной расшатывать и размывать земляческий духовный сепаратизм, который укоренился в Германии за три столетия после религиозных войн 17 века. Социал-демократическая рабочая партия возникла в обстоятельствах, когда Бисмарк для борьбы с либералами и правящими кругами землевладельцев многочисленных в недавнем прошлом независимыми германских государств, борьбы, которую он вёл ради военно-бюрократического объединения Германии под властью Пруссии, добился сверху введения в Северогерманском союзе всеобщего избирательного права. В сознании крестьянских масс такое устройство власти, которое создавалось в полностью подотчётном Пруссии Северогерманском союзе, а затем в Прусской империи, мало чем отличалось от идеала народного монархического государства. Всеобщим избирательным правом военно-бюрократический абсолютизм Пруссии нанёс сокрушительный удар по феодальным привилегиям, причине народного антагонизма крестьян к феодальным землевладельцам. Это примирило местное крестьянство с привилегиями военно-бюрократического аппарата управления нового режима и с насильственным объединением Германии под властью Пруссии, с поглощением германских государств в Прусскую империю.

Изначальный марксизм был политической теорией, которая разрабатывалась накануне буржуазной революции 1848 года в условиях господства в многочисленных германских государствах феодального права, и отражал политические проблемы феодальных отношений того времени. По сути, он предполагал использовать традиции народного общественного бессознательного умозрения общинного крестьянства, антагонистически враждебного феодальным собственникам земли, для того, чтобы воспитать пролетарское классовое сознание, антагонистически враждебное к собственникам индустриального производства. А так как бесправные народные крестьянские массы при феодальных отношениях мечтали о свержении государственной власти феодальных землевладельцев ради установления народной государственной власти, изначальный марксизм возбуждал в пролетариате стремление свергнуть господство собственников индустриального производства ради выстраивания режима политического господства пролетариата. Говоря иначе, изначальный марксизм предлагал опереться на народные традиции самосознания крестьянских масс для того, чтобы идеологически и политически объединить разрозненный, а потому нещадно эксплуатируемый индустриальный пролетариат. В условиях, когда большинство населения всех государств Германии составляли крепостные крестьяне, нельзя было ставить вопрос о классовом господстве пролетариата без учёта настроений крестьянства. И марксизм подчёркивал, что главным союзником пролетариата в борьбе за классовое господство является подвластное феодалам крестьянство, подразумевая, что только такое крестьянство способно понять пролетариат и встать на его сторону.

Но в Прусской империи конца 60-х годов, когда самой государственной властью осуществлялось введение всеобщего избирательного права и освобождение крестьян от феодальной зависимости, народное крестьянство перестало быть революционно настроенным против власти. В индустриальных же городах объединённой Пруссией Германии, кроме пролетариата, появилось второе поколение наёмных рабочих, которые родились и выросли в условиях города, и в среде этого поколения стали возникать первые объединения рабочих, сначала спортивные и культурно-образовательные, а затем и политические.

Первое германское политическое движение рабочих стало складываться вокруг мелкобуржуазного социалиста Лассаля и его воззрений на цели немецкой рабочей партии. Последователи Лассаля утверждали, что немецкие рабочие могут захватить политическую,  но не государственную, которая им не нужна!  власть в условиях всеобщего избирательного права, не обращаясь за поддержкой к реакционному крестьянству. Ибо рабочие на каком-то этапе индустриализации станут самым многочисленным слоем населения и через свою организацию добьются большинства в буржуазном парламенте, где провозгласят, а затем утвердят наиболее выгодные для себя законы социальной справедливости без кровавых революций, без разрушения господствующего режима военно-бюрократического абсолютизма. Лассальянцы считали, что этот высокоорганизованный режим наоборот, надо учиться использовать для повышения уровня жизни и социального положения рабочих. Однако собственного не монотеистического идеала общества у Лассаля не было, и он подменил идеал национального общества немецким патриотизмом. А без такого идеала нельзя было выстраивать социальную партийную стратегию политической борьбы, нацеленное на развитие и совершенствование общественно-производственных отношений, на усложнение и совершенствование индустриального производства, а тем самым на повышение уровня жизни посредством развития производства. Собственный общественный идеал дал немецкому рабочему движению только марксизм. Социал-демократическая рабочая партия Германии, возникнув из сторонников политэкономического учения марксизма и из части объединённого Лассалем рабочего движения, в самом названии использовала мелкобуржуазное слово демократия, чуждое народному сознанию, чуждое пролетариату и марксизму. Так мелкобуржуазный демократизм через лассальянство проник в немецкое рабочее движение, отрывая его от крестьянства. Германская социал-демократическая рабочая партия, во многом, определила судьбу прусской Германии, потому что единственная из политических организаций поставила перед объединёнными сверху немцами стратегическую цель построения нового, не монотеистического городского и рационального общества и сразу же предложила теоретически обоснованные способы достижения такой цели, а именно марксизм.

Мелкобуржуазный демократ Лассаль, первый вождь немецкого рабочего движения, с самого начала привязал это движение к политической борьбе Бисмарка, как наиболее рьяного и самого талантливого выразителя интересов военно-бюрократического абсолютизма,  борьбе с либеральной оппозицией этому абсолютизму. Германская социал-демократическая рабочая партия, унаследовав нацеленные против либерализма воззрения лассальянства и теоретического марксизма, становилась политическим союзником режима Бисмарка,  политическим союзником военно-бюрократического абсолютизма, доведённого Бисмарком до уровня прогрессивного режима. В основе такого политического «симбиоза» было то обстоятельство, что ни прусский военно-бюрократический абсолютизм, ни немецкая социал-демократия не смогли сами по себе защищать и продвигать интересы индустриального капитализма, быстрое развитие которого укрепляло как военно-бюрократическую государственную власть, так и рабочее пролетарское движение. В Прусской империи со спекулятивно-коммерческими интересами и либералами боролась военно-бюрократическая машина дворянского абсолютизма. Но только немецкая социал-демократия, опираясь на теоретический марксизм, смогла в индустриальных городах страны противостоять либерализму идеологически, ибо в марксистском идеале коммунистического общественного устройства коммерческий интерес как таковой вообще не рассматривался, оказываясь с манихейской позиции марксизма злом “вне закона”. Идеал коммунистического общества со времени «Утопии» Мора подразумевал возрождение “золотого века” уравнительных первобытнообщинных отношений, при которых не было товарно-денежного обмена, имущество было общим, а распределение продуктов труда осуществлялось всей общиной по принципу «от каждого по труду, каждому по потребностям».

Немецкая социал-демократия стала выполнять в Прусской империи важную роль воспитателя культуры социального поведения пролетариата, идеологически и политически организуя его для борьбы за интересы индустриального капиталистического развития в условиях военно-бюрократического регламентирования социально-политических и экономических отношений. Пролетариату с его народным мировосприятием государственное регламентирование было понятным и приемлемым, а рост фракции социал-демократической рабочей партии в парламенте, которая через законодательную деятельность могла использовать это регламентирование для отстаивания материальных интересов рабочих, делал пролетариат прямо заинтересованным в усилении военно-бюрократического абсолютизма. Превращаясь во влиятельную фракцию в германском парламенте, социал-демократическая рабочая партия втягивалась в выработку, как внутренней, так и внешней политики Прусской империи, становилась соучастницей принятия решений в системе военно-бюрократического абсолютизма.

К началу 20-го века в самых промышленно развитых государствах набирали влияние неуклонно возрастающие в полной и относительной численности социальные прослойки второго-третьего поколения городских жителей, связанных с промышленным производством и не представляющих себе мир без европейской индустриальной цивилизации. Для них народно-земледельческий феодализм оказывался чем-то древним и варварским, непонятным и неприемлемым в любом виде. Они теряли взаимопонимание с пролетариатом и начали соучаствовать в создании национальной культуры горожан, которая выражала близкие им буржуазно-общественные отношения, выстраивающиеся на основе капиталистических способов хозяйствования и представительного самоуправления. Главными героями этой культуры становились инженеры, промышленные предприниматели, учёные изобретатели, квалифицированные рабочие, исследователи недоступных раньше уголков земли. А идеал национального общества приобретал черты белого расового общества, в котором только и возможно быстро, успешно развивать промышленные социально-производственные отношения.

В идейной и политической борьбе это зарождение мелкобуржуазной национально-духовной городской культуры наёмных рабочих и служащих выразилось в общеевропейском кризисе марксизма, в ревизии его радикально антибуржуазных идеалов вождями парламентских социалистических, социал-демократических партий. Идеологами мелкобуржуазного в своей сути ревизионизма закладывались краеугольные камни новых целей рабочего движения, в их работах совершалось перерождение идей общемирового пролетарского социалистического союзничества в классовой борьбе с мировой промышленной буржуазией в идеи социал-национализма и национального социализма. В новых воззрениях на национальное общество, которые предлагались мелкобуржуазными ревизионистами марксизма, должно было складываться сотрудничество политически организованного труда и связанного с производством капитала, рабочего класса и класса индустриальных предпринимателей.

Из мелкобуржуазных взглядов ревизионистов следовали совершенно определённые выводы. Только конкретные страны с национальными обществами готовы и могут осуществлять индустриальное цивилизационное развитие, и городское промышленное предпринимательство, капиталистические рыночные отношения есть благо. А национальное общество есть продукт конкретно-исторического этапа развития конкретного государства, которое стало индустриально развитым и успело создать предпосылки появлению рационально образованных рабочего класса и среднего, собственно гражданского класса, главного движителя внедрения достижений знаний в производство и в общественную жизнь. Ради устойчивости политического общественного и экономического развития каждое национальное общество должно вести рыночную борьбу с другими национальными обществами, подобно тому, как это делают корпорации, создавая собственные сферы мирового влияния. И лишь в способном на борьбу за национальные капиталистические интересы обществе становится возможным бурный рост производительности труда, национального богатства и общественного развития. Остальной же мир должен подстроиться под экономические и политические интересы индустриальных держав, обслуживать их потребности в сырье и рынках сбыта готовой промышленной продукции.

В обстоятельствах становления национальных рабочих движений и теоретического развития нового понимания идеала социалистического общества, как общества с политическим господством не пролетариата, а собственно рабочего класса, оказалось, что немецкие социал-демократы гораздо решительнее защищали интересы индустриального производства, чем французские социалисты и английские тред-юнионисты. Немецкие рабочие в условиях военно-бюрократического абсолютизма Прусской империи предстали гораздо более организованными, имели гораздо более высокое классовое и политическое самосознание, создавали гораздо более сложное социальное взаимодействие и разделение труда в промышленных производственных отношениях, чем французские и английские рабочие. А потому Германия осуществляла индустриальное развитие самыми быстрыми темпами не только в Европе, но и в мире в целом, превращалась во вторую индустриальную державу мира, уступая в промышленной мощи только США.

Причина была в том, что английские тред-юнионисты и французские социалисты не имели идеологической защиты от либерализма, мешающего усложнению социального порядка в производственных отношениях культом индивидуализма и потребительской вседозволенности. В Англии пролетарский марксизм не был воспринят рабочим движением, рабочее движение не смогло его переработать и приспособить для осознания своих долгосрочных политических целей и интересов. Поэтому либерализму в Англии противодействовали только лейбористские представления о сиюминутных экономических интересах британских рабочих, которые защищаются при помощи стачек и последующих компромиссов профсоюзов с предпринимателями. Во Франции же теория научного социализма Маркса прививалась к уже сложившемуся французскому социалистическому движению, которое сделало идеологические уступки масонскому либерализму, подстраивалось под него. Лишь в Германии социал-демократия развивалась на основе марксизма и его ревизий, вследствие чего идеология немецкой социал-демократии изначально была антилиберальной. В идеале будущего национального социалистического общества с демократическим самоуправлением немецкие социал-демократы изначально видели политическое господство индустриального рабочего класса и ради успеха борьбы за осуществление этой цели непрерывно усложняли индустриальную производственную и политическую дисциплину в своих рядах, которая способствовала усложнению индустриальных производительных сил.

Успешная индустриализация привела Германию к тому, что с конца 19 века в стране накапливались признаки индустриального перепроизводства, и это вынуждало военно-бюрократическую государственную власть искать способы соучастия правительства в расширении сбыта производимой промышленной продукции. Отсутствие опыта рыночной капиталистической конкуренции, привычка к постоянным правительственным заказам не позволяли немецким предпринимателям самостоятельно проникать на рынки богатых капиталистических держав Великобритании, США и Франции и их колоний. А исчерпание дешёвых трудовых ресурсов вследствие сокращения притока из немецкой деревни наёмного пролетариата ставило вопрос о необходимости перехода от экстенсивного развития к интенсивному развитию, немыслимому без демократических и рыночных свобод, без определённого раскрепощения коммерческого интереса и идеологического либерализма. Однако рыночные товарно-денежные отношения и политические свободы подрывали основы военно-бюрократического абсолютизма и были ему неприемлемы. Пытаясь выйти из обостряющихся противоречий на пути завоеваний собственных колоний с избытком дешёвых трудовых ресурсов и возможностями для нерыночного поглощения товаров немецкой промышленности, Германия и её союзница Австро-Венгрия столкнулись с интересами передовых колониальных держав Англии и Франции, с одной стороны, и отсталой феодально-бюрократической Российской империи – с другой. Военно-бюрократическая власть Германии смогла лучше наладить военное индустриальное производство, чем её противники, и Первая мировая война за передел сфер колониального влияния стала неизбежной.

Первая мировая война надорвала военно-бюрократический абсолютизм Прусской империи. Он не смог налаживать производство и снабжение армий без привлечения коммерсантов и финансов ростовщических банков, но оказался не способным управлять коммерческой и банковской финансовой деятельностью с опорой на внутреннюю мировоззренческую этику и мораль чиновников абсолютистского управления. Либеральный индивидуализм, оправдывающий коммерческие космополитические воззрения, а с ним взяточничество, воровство распространялись в огромном аппарате управления, что говорило об идеологическом кризисе государственной власти в прусской Германии. Управляемое военно-бюрократическим абсолютизмом производство едва справлялось с военными заказами, и чёрный рынок спекулятивной торговли дефицитными товарами и сырьём позволял делать огромные состояния самым асоциальным элементам за счёт спекулятивного ограбления большинства во всех социальных слоях населения Германии, но особенно пролетариата и рабочих в крупных городах. Массовые бессознательные пробуждения традиций родоплеменной общественной власти среди рабочих и пролетариата, вызванные резким ухудшением условий их жизни, превратили вождей социал-демократической партии в сторонников буржуазно-демократической революции, как единственного способа обеспечить управление настроениями низов. Они и возглавили в октябре 1918 года буржуазно-демократическую революции в Германии. Но воспользовались плодами революции коммерческие спекулянты и выражающие их интересы либералы, чаще всего представляющие собой слои инородцев, ублюдков и тех немцев, в ком были слабыми или вовсе отсутствовали проявления этнического общественного самосознания и архетипического бессознательного умозрения.

События показали, что социал-демократы растерялись и не смогли противодействовать межгосударственному единству выразителей спекулятивно-коммерческого интереса и мировому идеологическому либерализму. В Веймарской республике вожди социал-демократов предпринимали лишь жалкие попытки вести идеологическую и политическую борьбу с абсолютным господством коммерческого интереса и либерализма, с установлением диктатуры коммерческого интереса и распадом индустриального производства. Это означало, что идеал социальной демократии, как идеал будущего устройства национального общества, являлся нежизнеспособным. Оказывалось, что такой идеал нельзя воплотить при вовлечении страны в мировые рыночные товарно-денежные отношения, в которых идёт открытая непримиримая конкуренция и борьба за политическое господство сил, выражающих требования коммерческого интереса, с одной стороны, и промышленного интереса – с другой. Только национал-социалисты, предложив объединяющий все земли Германии идеал национал-социалистического общества, как расовый цивилизационный идеал, совершив Национальную революцию, отрицающую народные земляческие общества с разным религиозным мировоззрением, свергли диктатуру коммерческого интереса и вновь повернули страну к индустриальному экономическому и социально-политическому развитию. Но они не смогли разработать собственную философию вселенной и в полной мере не монотеистическую идеологию, и поэтому их идеал, в действительности, был народно-национальным, что указывало на его бесперспективность. Следствием стало политическое поражение и режима национал-социалистов и Третьего Рейха, которые выразилось в военной катастрофе во Второй мировой войне, разделе страны на Западную и Восточную Германии. Эпоха национальной Реформации, эпоха становления немецкого национального общества после национал-социалистической революции, когда отмирали поколения с местническим народным мировоззрением, когда шло их вытеснение новыми поколениями с национальным общественным самосознанием, была одновременно эпохой оккупации Восточной и Западной Германии. Восточная Германия (ГДР) оказалась подчинена Советской России с её глобальным коммунистическим пролетарским мировоззрением, а Западная Германия (ФРГ) – США, в которых идеология национального прагматизма неуклонно вытеснялась глобальным мировоззренческим либерализмом.

В Восточной Германии Советская Россия навязала свою политическую систему, и в ней главной политической партией стала Социалистическая единая партия Германии. Эта партия появилась из прежней социал-демократической партии, но социал-демократам был навязан пролетарский марксизм в его изначальном виде, то есть им был навязан отказ от мелкобуржуазного ревизионизма. Эта партия была призвана объединять пролетариат и рабочий класс, тем самым подчинять идею нации пролетарскому народному патриотизму, и сохраняла власть до поры, пока в Восточной Германии сохранялся стареющий пролетариат, не пополняемый выходцами из деревенских крестьян в уже раскрестьяненной стране.

В Западной же Германии Соединённые Штаты навязали господство либерализма. Однако вынуждены были признать, что национал-социалисты, совершая Национальную революцию в тридцатые, довоенные годы, вырвали корни господства и политического влияния спекулятивно-коммерческого интереса. В ФРГ появились две партии реальной борьбы за парламентскую власть. В лютеранских землях такой партией стала возрождённая партия социал-демократов, партия проникающегося мелкобуржуазными интересами рабочего класса. А в католических землях возникла христианско-демократическая партия. Именно христианские демократы оказались приемниками национал-социалистов и осуществили поворот страны к долгосрочной политике национальной Реформации.

Таким образом, все три партии, которые после войны возглавляли разъединённую историей и поражением во Второй Мировой войне Германию, в той или иной степени, навязывали идее светской и материалистической городской нации немцев идеологии наследования традиций христианского земледельческого народа.

4. Американский прагматизм

Война за независимость английских колоний Северной Америки в 80-х годах 18-го века была одновременно и буржуазно-демократической революцией в этих колониях, которые объявили о непреклонной воле стать самостоятельными штатами. Разрушив английское колониальное управление, война раскрепостила в североамериканских штатах буржуазно-капиталистические интересы, выразители которых стали оказывать определяющее влияние на ход политической борьбы за власть. Выразителями буржуазно-капиталистических интересов выстраивалось местное самоуправление, а так же учреждалась исполнительная власть союза штатов, без которой нельзя было добиться победы в войне за независимость и послевоенного экономического, финансового и политического противостояния Великобритании.

Подавляющее большинство населения штатов были протестантами не англиканского толка. К тому же сторонники англиканского вероисповедания являлись самыми верными слугами английского короля, представляли в основном колониальную администрацию, и с поражением Великобритании в войне с вдохновлённым идеей независимости союзом штатов во множестве покидали эти штаты. Влияние англиканства быстро стало политически незначительным. А из трёх основных протестантских течений только в англиканстве была централизованная церковь, и только она идеологически обосновывала государственную власть конституционной монархии. В отсутствии сторонников англиканства среди участников разработки конституции союза североамериканских штатов возможность установления монархического правления в завоевавших независимость колониях обсуждалась, как нежелательная возможность. Для подавляющего большинства участников конституционного конвента, который проходил в Филадельфии, монархическое правление было неприемлемым. Их больше устраивало республиканское устройство будущей государственной власти, которое соответствовало воззрениям сторонников пуританского кальвинизма, изгнанных из самой Великобритании.

Только пуританский кальвинизм средних имущественных слоёв англосаксов с его буржуазно-республиканским мировосприятием мог бы стать протестантской идеологией объединения североамериканских штатов в союзную республику. Однако христианское монотеистическое протестантство подготовило идеологическую и политическую почву для перенесения традиций родоплеменной общественной власти в городскую среду городов, какими они были до эпохи промышленного переворота, а так же для преобразования крестьянских общинных отношений в такие отношения, которые позволяли крестьянам приспосабливаться к раннему городскому капитализму. Промышленное развитие в протестантских государствах или там, где господствовал протестантизм в том или ином виде, проходило в условиях приспособления этого монотеистического мировоззрения к обслуживанию становления капиталистических производственных отношений на относительно небольших предприятиях относительно небольших городов и городков.

Говоря иначе, протестантизм как таковой своими идеологическими целями не способствовал созданию многочисленных коллективов людей со сложным социальным взаимодействием между ними, что было необходимой предпосылкой для развития крупного фабрично-заводского производства. А при том господстве рыночных капиталистических отношений, буржуазных экономических и политических свобод, – господстве, которое установилось в США после обретения независимости, – из производственных интересов лишь интересы, порождаемые крупным промышленным капиталом, могли бы подталкивать появление созидательных политических сил, желающих возникновения сильных экономических и политических связей между штатами. Однако крупного капиталистического производства в хозяйстве США тогда не было, и не было потому, что Великобританию её колонии интересовали только в качестве сырьевого придатка, потребителя товаров, произведённых в метрополии. Приверженцев неангликанского протестантизма, которых было большинство в свергнувших господство Великобритании колониях, вполне устраивала политическая независимость общественно-государственной власти отдельных штатов, опирающаяся на хозяйственную независимость мелких производителей. Союзную республику они готовы были признать постольку, поскольку республиканская власть имела ограниченные полномочия вмешиваться во внутриполитическое самоуправление штатов. У занятых в протестантском сельскохозяйственном и промышленном производстве, которое развивалось в североамериканских штатах конца восемнадцатого и начала девятнадцатого столетий, не было жизненной потребности в единой для всех штатов общественно-государственной власти.

В отличие от местных интересов участников производственных отношений, слой торговой и обслуживающей торговлю ростовщической буржуазии имел взаимосвязанные интересы в разных штатах и за их пределами. Слой этот ещё до войны за независимость быстро разрастался в численности и становился влиятельным внутри колоний и во взаимоотношениях с метрополией, только в его среде делались крупные посреднические капиталы, определяющие характер рыночных отношений собственности и способствующие появлению крупных городов на пересечении главных путей торговли. Смутные годы войны за независимость были годами упадка хозяйствования и всевозможной нехватки товаров первой необходимости. Но, подстегнув безудержную коммерческую спекуляцию, военные действия и беспорядки обогащали торговцев и ростовщиков, умножили их численность. А самым крупным торговым и ростовщическим городом, в котором сосредоточились их интересы, стал Нью-Йорк, через который шла основная торговля бывших колоний с европейскими странами. В среде крупных коммерческих спекулянтов и ростовщиков колоний было много евреев, а прямо заинтересованная в расширении торговли и между штатами и с внешним миром, среда эта в мировосприятии проявляла склонность в большей мере к рациональному материалистическому либерализму или иудаизму, чем к протестантизму. Её представителей связывало общее желание иметь исполнительную власть союза штатов более сильную, чем власть в самих штатах, но не настолько сильную, чтобы она хоть как-то вмешивалась в спекулятивные коммерческие, в том числе финансовые, сделки. Им были выгодны единые финансы штатов, облегчающие и упрощающие коммерческие сделки, единые правила в финансовой политике, но их никак не интересовала единая социальная и хозяйственная политика. По существу дела им хотелось превращения исполнительной власти союза штатов в диктатуру обслуживания коммерческого интереса, которым жили они, меньшинство населения. В тех обстоятельствах только либерализм оказывался идеологией, обосновывающей необходимость определённого укрепления исполнительной власти союза североамериканских штатов. Его сторонники и провозгласили конфедеративную республику с широкими правами местной демократической власти. Таким образом они рассчитывали получить поддержку выгодному им финансовому управленческому федерализму со стороны мелкобуржуазных слоёв городского и сельского населения в самих штатах. Организацией же, которая разными мерами объединяла немногочисленный относительно остального населения слой сторонников либерализма и целеустремлённо навязала идеологию либерализма политическим кругам всех штатов, являлась скрывающая своё участие в политической борьбе организация масонов. Масонство и стало негласно управлять исполнительной властью США, задавать ей политические цели вплоть до начала Гражданской войны 1861-1864 гг.

Получилось так, что производительная экономика развивалась в самих штатах, там, где политическими вождями были сторонники протестантизма, который навязывал членам протестантских общин этику и культуру социально ответственного поведения, организуя производственные отношения на местном уровне. А исполнительную власть федерации штатов захватили ударные силы либералов, представляющие интересы крупных спекулятивно-коммерческих и кредитно-финансовых учреждений, банков, олигархических семей. В пропаганде федерального правительства США не было целей развития государственной власти и общества, не затрагивались вопросы социальной справедливости. Но зато поощрялся культ интересов частной собственности, всяческих личных свобод, идей о всемирном равенстве всех людей в космополитическом понимании, оправдания всех видов непроизводительного обогащения, в том числе посредством успешного грабежа. Именно тогда в верхних кругах американских политиков родилось выражение “Добыча принадлежит победителям”, а под политической добычей подразумевалась исполнительная власть страны.

Либеральная космополитическая политика федерального правительства поощряла полиэтническую иммиграцию. В случае необходимости она временно создавала наёмные воинские части и подготавливала страну к осуществлению внешней военной экспансии, захвату новых территорий ради расширения поля предпринимательской деятельности для банков и крупных коммерческих компаний. Под руководством масонов и либералов федеральных учреждений в стране воспитывалось глобальное политическое мышление, которое вскоре проявилось в доктрине президента Монро, провозглашённой в 1823 году и объявляющей права США на гегемонию во всех странах обоих американских континентов, а позже яснее ясного выразилось в лозунге pax americana  мир по-американски. Уже в первые десятилетия существования США в учреждениях федеральной власти стали укореняться либеральные, масонские представления о необходимости появления тайного мирового правительства олигархов и стремление бороться с исполнительной властью любой из других буржуазно-капиталистических стран, в первую очередь Великобритании или Франции, за право “вынашивать в своём чреве” такое правительство.

Во второй четверти 19 века в северо-восточных штатах, называемых Новой Англией, вследствие иммиграции в них главным образом англосаксов и расширения англосаксонскими предпринимателями европейской индустриализации, промышленный капитал рос гораздо быстрее коммерческого и превращался в крупный производственный капитал. Фабрично-заводская индустриализация рождала крупные промышленные города и создавала взаимосвязанное производство во всех штатах Новой Англии, способствовала появлению в них представлений о необходимости совместной политической защиты производственных интересов на федеральном уровне. В индустриализацию штатов Новой Англии вовлекалось гораздо больше людей, чем в обслуживание коммерческих сделок, а потому промышленные капиталистические интересы, в конце концов, стали гораздо влиятельнее коммерческих на уровне нескольких северо-восточных штатов, подготавливая их стремление к политическому единству действий для борьбы за наиболее выгодную для капиталистической индустриализации федеральную политику. Исполнительная власть федерального правительства, которая занималась почти исключительно задачами продвижения интересов коммерческого капитализма “вширь”, перестала устраивать участвующие в индустриальном производстве средние слои горожан и промышленных предпринимателей, в их среде стали пробуждаться родоплеменные традиции общественных отношений, оправдывающие нежелание подчиняться такой власти. Чтобы возникли условия для устойчивого увеличения товарного промышленного производства, им потребовалась не просто исполнительная власть, а власть государственная, которая занялась бы развитием американского капитализма “вглубь”, отбросила бы вопросы мировой политики и озаботилась созданием самых благоприятных условий для совершенствования индустриальных социально-общественных, социально-производственных отношений внутри страны.

На волне роста подобных настроений у средних слоёв горожан северо-восточных штатов именно в этих наиболее индустриально развитых штатах появилась националистическая республиканская партия с политической программой, в которой по сути подразумевалось осуществление англосаксонской Национальной революции. Республиканская партия Новой Англии вскоре приобрела такое влияние и такую некоммерческую финансовую поддержку, что её первый председатель Линкольн был неожиданно для либералов и выразителей коммерческого интереса избран президентом страны. Принципиальная противоположность идеологических и политических целей партии защиты промышленных интересов сразу же была осознана либералами и политическими силами коммерческих спекулянтов, которые отказались признать законность избрания в президенты вождя национальных республиканцев, а их многочисленные ставленники в учреждениях исполнительной власти, в силовых ведомствах принялись всячески саботировать его решения. При финансовой поддержке американских и британских олигархов они пошли на то, чтобы поддержать выход южных штатов из Федерации, открыто провоцируя гражданскую войну Севера и Юга. Та Гражданская война не была случайным явлением. Она закономерно вызрела из непрерывно растущих противоречий между северо-восточными штатами, с одной стороны, и южными штатами, с другой стороны, противоречий, обусловленных разным отношением к коммерческому капитализму и к либерализму, благодаря которым совершалось первоначальное объединение штатов в единый конфедеративный союз.

Плантаторский Юг господство либерализма и коммерческого капитализма не только устраивало, оно прямо отвечало его интересам. Ни один президент из южан, которые десятилетиями почти без перерыва руководили страной и продвигали своих политических единомышленников на ключевые должности в исполнительной власти, не высказался против либерализма; все эти президенты являлись масонами, выдвиженцами только масонских лож. Либеральная исполнительная власть полвека всё делала для расширения плантаторского землепользования, не покушаясь на рабовладение. Так складывался политический “симбиоз” коммерческого капитализма и плантаторского рабовладения. Захваты огромных территорий индейцев, на которых возникали новые штаты, осуществлялись плантаторами ради увеличения выращивания хлопка, а дающие плантаторам кредиты крупные банки и коммерческие компании, торгуя самым дорогим сырьём того времени, хлопком, как с северными штатами, так и, в основном, с Европой, получали сверхприбыли при минимальных издержках и рисках.

В отличие от рабовладельцев-южан участникам промышленного производства на северо-востоке потребовался чуждый либерализму идеал социального национального общества и национального государства и соответствующая такому идеалу организация государственной власти, замена конфедеративных отношений отношениями национальной республики. Поиск противоположного либеральному идеала политических отношений в стране шёл под давлением событий Гражданской войны. Идея создания единой американской нации постепенно воодушевляла северян, политически организовывала их, вовлекала в армию и бросала в сражения. Она же вытесняла идеологию либерализма из учреждений создаваемой национально-общественной государственной власти и из принципов внутренней и внешней политики республиканского правительства. Именно объективная неизбежность происходящей в это время американской Национальной революции победила рабовладельческий Юг. Ибо либерализм был выгоден только тем, кто осуществлял капиталистическую эксплуатацию страны на основе торговли добываемым сырьём и продуктами его первичной переработки, а такая эксплуатация обогащала немногих. О положении дел при идеологическом господстве либерализма можно было судить по тому, что в экономике всем заправляли олигархи, занимающиеся организацией посреднических финансовых и торговых спекуляций сырьём Соединённых Штатов в Европе и европейскими готовыми товарами в США. Национальная же революция в американском проявлении создала предпосылки для такого роста производительности общественного труда за счёт быстрого развития индустриального капитализма, который позволял поднимать уровень жизни всем, кто становился членом национального общества, участником национального общественного производства.

В США никогда не было феодализма, а то феодальное умозрение, которое привносилось в страну европейскими иммигрантами из феодальных стран, не оказывало определяющего воздействия на духовные и политические цели американцев, не находило почву для укоренения. Поэтому порождённые борьбой с феодальным монотеистическим абсолютизмом европейские идеалы атеистического общества, социализма, социалистической социальной справедливости слабо отразились на американской Национальной революции, на идеале американского национального общества. Идеал американского общества стал приобретать самобытные черты по мере того, как происходило интеллектуальное переосмысление протестантского кальвинизма англосаксонского, пуританского толка, углублялась его рационализация, которую подстегнула и сделала жизненно необходимой Гражданская война и Национальная революция. Идеал этот обозначился в конце 70-х годов девятнадцатого века, а именно тогда, когда Национальная революция завершилась и началась эпоха американской Национальной Реформации, эпоха смены старых поколений англосаксов новыми, уже с национальным общественным самосознанием. Суть его была наилучшим образом выражена в концепции прагматизма Ч. Пирса, которую тот развил в социологическую философию с особым видением идеального американского общества. Прагматизм Пирса и его последователей, по существу, совершенствовал англосаксонский кальвинистский пуританизм и не имел целью вытеснить его из американского мировосприятия полностью. Поэтому американский идеал национального общества не изжил христианский народный идеал, не преодолел протестантского метафизического воззрения на мир, оставаясь, если придерживаться теории Сен-Симона о периодизации мировой истории, на уровне соответствия метафизическому периоду развития человечества.

Разработчики философского прагматизма предложили рассматривать общественные отношения, общественную мораль и нравственность, как приносящие подчиняющемуся им индивидууму прямую пользу, обеспечивающую ему жизненный успех. Уже кальвинистское учение о предопределении предполагало, что достижение успеха и получение субъективно понимаемой пользы есть следствие изначальной избранности конкретного человека богом, и прагматизм лишь приспосабливал данное положение кальвинизма к новым историческим обстоятельствам. Прагматизм расширял протестантские воззрения на общество, как на совокупность конгрегаций христианских общин, каждый член которых стремится вести праведный образ жизни и добиваться жизненного успеха, чтобы только узнать, избран ли он богом для спасения. Это расширение доходило до рациональных представлений о национальном обществе, которое социально структурируется вследствие борьбы индивидуумов за личный успех.

Со времени французского Просвещения, а точнее, с работ Руссо европейский идеал национального общества развивался, как воинственно антифеодальный атеистический идеал, в котором достигается социальная справедливость, сравнимая с той, что была в первобытнообщинном родоплеменном обществе, этническом и расовом по своей природе. В США же, где исторически никогда не было проблем идейной борьбы с феодализмом, под влиянием прагматизма европейский идеал национального общества претерпел существенное изменение. В нём исчезли открытый атеизм, не затрагивалась проблема социальной справедливости. Городское национальное общество, по-американски, это социальное объединение людей ради рационального стремления каждого индивидуума получить наибольшую выгоду от сожительства с другими индивидуумами. Атеизм в представлениях идеологов прагматизма есть не следствие сознательного убеждения, сознательной позиции, а результат личного вывода каждого о том, что атеистический подход в данный момент стал более удобным и выгодным для достижения личного успеха.

При таком общественном идеале, какой предложил прагматизм, воспитывались не философские убеждения, а представления о сиюминутно выгодных интересах. Убеждения могли быть относительными, сегодня одни, завтра другие, лишь бы помогали добиться личного успеха. Вера тоже стала вопросом пользы, – она полезна ровно настолько, насколько помогает подняться по социальной лестнице. Да и сама социальная лестница нужна только потому, что выгодна большинству сильных личностей. Говоря иначе, в американском варианте идея о национальном обществе и национальном государстве есть приносящая выгоду идея, и придерживаться её надо постольку, поскольку она остаётся выгодной большинству участников политического самоуправления. Если большинство избирателей политических программ развития страны посчитают, что им выгоднее либеральный космополитизм и коммерческий капитализм, то, согласно прагматизму, они могут и должны отказаться от идеи о национальном обществе и национальном государстве ради провозглашаемых либерализмом гражданских политических отношений. Позднее, в работах американского социолога Дьюи прагматизм развился в инструментализм, когда вера, научные теории, политические взгляды, нравственные принципы и социальные учреждения были представлены лишь удобными инструментами для достижения личной цели индивидуума.

В эпоху американской Национальной Реформации, а именно в последней трети 19 века, самой выгодной для победителей в гражданской войне северян-республиканцев была политика поощрения ускоренного развития промышленного капитализма, и её признало выгодной большинство горожан страны. Тогда прагматизм стал идеологическим обоснованием осуществляемой республиканцами антилиберальной политической диктатуры промышленного интереса. Для быстрой капиталистической индустриализации Соединённых Штатов необходимо было создать национально-корпоративные общественные отношения городских слоёв населения, которые вовлекались в индустриальное производство. А для самого действенного управления этим процессом потребовалась государственная власть с республиканским корпоративным распределением социальных обязанностей, с социально-корпоративными интересами и социально-корпоративным пониманием личной выгоды у государственных служащих. Общественно-государственная республиканская власть и национальное общество США выстраивались не вследствие сознательной политической воли, а под воздействием обстоятельств, для создания условий быстрой индустриализации страны в текущих обстоятельствах.

Первоначальный идеал американского национального общества и национального государства был заявлен и стал развиваться вследствие необходимости объединить и социально выстроить англосаксонское ядро страны, проживающее в основном в северо-восточных штатах Новой Англии. Ибо именно в этих штатах происходила быстрая капиталистическая индустриализация, противоречия которой вызывали пробуждение традиций родоплеменной общественной власти в средних слоях горожан, а слои эти состояли главным образом из англосаксов. Налаживание сложных общественных отношений и социальной инфраструктуры индустриального города, где в условиях широких рыночных свобод распадались традиционные, в том числе протестантские, общинные отношения и связи, совершалось в жёсткой борьбе за индивидуальный успех, за личное выживание. Напряжённая личная борьба за достижение наивысшего социального успеха, за выгодную работу в промышленном городе пробуждала в массах горожан архетипическое бессознательное умозрение. Она возбуждала родовые этнические и расовые инстинкты, бессознательное стремление найти “своих” и организоваться с ними “в стаю” для борьбы за жизненное пространство и за ресурсы жизнеобеспечения в этом жизненном пространстве с “чужими”. Одиночка, не способный к проявлению этнической архетипической самоидентификации или расового самосознания, либо опускался “на дно общества”, погибал, либо оказывался беспощадно эксплуатируемым каждым, кто являлся членом какой-либо организованной группы с ясно обозначенными традициями родоплеменных общественных отношений. Под влиянием таких условий борьбы за существование англосаксы с мелкобуржуазными интересами создали этнократическую по мировосприятию Республиканскую партию янки, осуществили американскую Национальную революцию и выиграли гражданскую войну, чтобы возникла государственная власть, способная отразить их этнические традиции общественной власти. Те традиции, которые претерпели изменения во время господства христианского народного умозрения и буржуазного образа жизни в условиях английской конституционной монархии, что позволяло перейти к выстраиванию национальной политической демократии.

По этим причинам в последней трети девятнадцатого столетия в США быстро набирали влияние англосаксонский цивилизационный национализм и белый расизм, и они превращались едва ли ни в откровенную государственную политику. Опыт показывал, иначе создавать американскую социальную нацию во всех штатах одновременно было нельзя. Прагматизм с его призывом к личному успеху способствовал ослаблению этнических связей у европейских групп населения и иммигрантов не англосаксонского происхождения, в большинстве своём переживающих кризис народного умозрения, но не созревших до собственной национальной идеи. А англосаксонский национализм средних слоёв горожан северо-восточных штатов, которые установили в стране свою экономическую и политическую диктатуру, давал им возможность использовать культивируемый ими же белый расизм для привлечения и ассимиляции в англосаксонские национально-общественные отношения самых деятельных, рождённых уже в США представителей белой расы, за счёт этого укреплять своё господствующее положение. Такая политика стала осуществимой из-за родства расовых архетипов большинства европейских этносов, которое позволяло одному этносу, самому социально развитому на данный момент, экономически, культурно и политически поглощать и ассимилировать другие, родственные ему этносы.

Американская нация, как и всякая нация вообще, возникала в обстоятельствах, которые были названы рядом европейских мыслителей второй половины 19 века социал-дарвинизмом. Но американский социал-дарвинизм отличался тем, что был существенно жёстче европейского и нацелен на разрушение всяких не англосаксонских народных отношений и связей, на индивидуализацию личного сознания и поведения, что облегчало осуществление быстрой ассимиляции белых иммигрантов англосаксонским ядром в “плавильном котле” индустриальных центров страны. Тому же способствовал воинственный национальный изоляционизм, который заменил либеральный космополитизм и территориальный экспансионизм, характерный для предшествующих Гражданской войне десятилетий. Воинственный изоляционизм был свойственен для внутренней и внешней политики государственной власти США вплоть до Второй мировой войны. В Великую депрессию 1929-1945 гг. подъём мелкобуржуазного национализма связанных с производительными интересами слоёв населения вывел страну к высшей точке развития американской национальной идеи, когда самой влиятельной в экономике силой стали крупные промышленные корпорации, а в политике утвердилось открытое господство национального среднего класса WASP – белых англосаксов протестантского вероисповедания. И это позволило начать поворот от политики национального изоляционизма к внешнеполитической глобальной экспансии.

Однако под воздействием глобальной экспансии и обусловленной ею массовой иммиграции неевропейских рас уже в шестидесятых годах 20-го века наступил всеохватный идеологический и политический кризис американского национального общества, который совпал с кризисом ряда национальных обществ в Европе. Кризисы идей национальных обществ Старого и Нового Света были вызваны завершением цикла развития целой исторической эпохи, эпохи переходного периода от теологических систем организации государственной власти к построенным на научном мировоззрении системам общественных и политических отношений. Эпоха эта началась в конце восемнадцатого столетия с промышленного переворота и последующей индустриализации, а заканчивается на стыке второго и третьего тысячелетий, накануне смены индустриального способа промышленного производства на информационно-технологический. Сутью информационно-технологического способа промышленного производства будет превращение науки в главный двигатель дальнейшего развития промышленной цивилизации. И всякая политическая идеология, чтобы быть общественной, порождающей передовые политические движения борьбы за общественное развитие, должна отвечать этой новой исторической цели биологически самой предрасположенной к цивилизационному прогрессу части человечества, выстраиваться на строго научном познании вселенной и природных законов общественного развития, чуждого пережиткам христианского умозрения.

Вследствие резкого сокращения численности англосаксов и белых, вообще, в конце 60-х годов в США произошла расовая революция негров. А потому кризис идеала американского национального общества приобрёл особую остроту в 70-х годах двадцатого столетия. С того времени в данной стране вновь стали набирать влияние сторонники либерализма и коммерческого капитализма. При президенте Картере либерализм был провозглашён основной идеологией США, после чего начался распад национальной государственной власти и постепенное подчинение общественных отношений чиновно-полицейскому аппарату управления исполнительной власти. В стране вновь, как было до Гражданской войны, усилилось влияние олигархических семей и интересов, нацеленных на мировую экспансию, но на этот раз уже ради становления глобального коммерческого империализма и использования для этой цели милитаризации массового сознания американцев и созданного промышленным капитализмом военно-промышленного комплекса. Используя огромные доходы от мировых коммерческих, в том числе финансовых спекуляций, господствующие круги США совершили управляемый исполнительной властью поворот к индустриально-технологическому способу военного производства, как подчинённому коммерческим интересам, только обслуживающему данные интересы. В отсутствие научно обоснованного философского идеала общества информационно-технологической ступени промышленной цивилизации и соответствующей ему государственной власти этот поворот не подразумевает развитие общественно-производственных отношений такой цивилизации, а потому не имеет устойчивой опоры для её дальнейшего становления. Он пока ещё осуществляем, но только благодаря прошлым достижениям в социологизации общественных отношений американской англосаксонской нации.

В отсутствии социальной философии будущего постиндустриального общества набирающая размах информационно-технологическая революция в США ускоряет распад традиционного национального общества, которое сложилось на основании философии прагматизма. А укрепляющееся господство олигархического правления и либерального мировосприятия всё очевиднее делает необратимой расовую ублюдизацию американского населения, что неизбежно повлечёт за собой упадок промышленного производства и исторический крах данной Сверхдержавы.

5. Глобализация противоборства либерализма и политического национализма

Идеалистический строй в первые столетия Средних веков подавил безмерный произвол выразителей интересов спекулятивно-коммерческого капитализма, тот произвол, который нарастал в языческих цивилизационных империях на субконтинентах Евразии и Северной Африки и разрушил их. Победа идеалистического строя привела к превращению переживающих распад языческих империй в субконтинентальные земледельческие цивилизации. Устойчивость идеалистических цивилизаций достигалась из-за упадка городской производственной деятельности и благодаря тому, что под жёстким мировоззренческим надзором религиозных первых сословий торговля в них лишь обслуживала хозяйственные отношения на основе права удельно-крепостнической, феодальной государственной власти вмешиваться в товарно-денежные обменные сделки, подчинять такие сделки земледельческим удельно-крепостническим отношениям собственности. Однако в эпоху средневековой раздробленности феодальных держав Европы коммерческий капитализм стал возрождаться в ряде торговых городских республик. Его влияние возрастало в прибрежных странах Средиземного и Балтийского морей, где шла бойкая межрегиональная торговля, и он стал подрывать феодальные отношения борьбой против социальной нравственности, морали, этики общественного труда, которые утверждались всякой монотеистической религией. Подчинение коммерческого капитализма феодальной государственной власти в христианской Европе восстанавливалось в кровавых идеологических и политических потрясениях и в разных государствах шло разными путями. Коммерческий капитализм удалось ставить под надзор и регулировать лишь в тех христианских странах, где вследствие укрепления роли церкви, наступления церкви на языческие традиции родоплеменных отношений феодальная государственная власть, какой она сложилась в Средние века, преобразовывалась в феодально-бюрократические монархии.

Великие географические открытия и захват европейскими феодально-бюрократическими державами колоний по всему миру способствовали быстрому расширению разнообразных торговых сделок и товарно-денежных отношений, непрерывному увеличению коммерческих капиталов в городах, через которые налаживалась и управлялась колониальная торговля. Колониальные захваты и колониальная торговля вызвали появление в таких городах учреждений коммерческого капитализма с мировыми интересами. Коммерческий капитализм с мировыми интересами уже нельзя было удерживать под надзором субконтинентальных монотеистических идеологий и традиционной феодальной государственной власти, и он превращался в угрозу самому идеалистическому строю. Чтобы идеалистический строй смог выжить, он должен был приспособиться к новому положению вещей. Приспособление шло через протестантские Реформации, католическую Контрреформацию, народно-буржуазные революции в Нидерландах и в Англии и народные революции в других странах.

Уже накануне протестантских Реформаций владельцы крупного коммерческого капитала наладили тесные связи с правящими кругами феодальной аристократии европейских держав через учреждаемые или поддерживаемые феодально-бюрократическими правительствами торговые монополии, призванные увеличивать доходы казны в денежных средствах. Купцы и финансовые олигархи стали одними из главных заказчиков колониальной политики правительств ряда европейских феодально-бюрократических монархий. В Западной Европе они снарядили первые кругосветные путешествия и Колумба, подталкивали монархические власти поддержать географические открытия и заморскую колонизацию. А в Московской Руси купцы Строгановы заказали Ермаку поход за Каменный Пояс и подарили завоёванную им Западную Сибирь царю Ивану Грозному. После чего вместе с другими купеческими семьями Строгановы занялись развитием торговли и колонизации сибирских земель, продолжили отправку наёмных отрядов землеоткрывателей уже в Восточную Сибирь и на Дальний Восток. Именно выразители коммерческого интереса превратили колониальную политику в политику меркантилизма, политику обеспечения условий для получения наибольшей прибыли коммерческими компаниями столиц колониальных держав, превращая столицы в финансовые метрополии с растущим асоциальным влиянием торгово-финансовых интересов на власть и аристократию.

Протестантская Реформация и католическая Контрреформация, христианские народные и народно-буржуазные революции были порождены этим ростом разлагающего влияния спекулятивно-коммерческих интересов на феодальные отношения, на феодальных землевладельцев, в том числе и церковь, перестающих заботиться о земледелии. Как протестантская Реформация и католическая Контрреформация, так и христианские народные и народно-буржуазные революции коренным образом усилили влияние монотеизма на государственную власть и саму государственную власть. Возрастающее давление традиций родоплеменных общественных отношений, преобразуемых христианством в народные общественные отношения, вынуждало феодальную бюрократию ужесточать регламентирующий надзор за коммерческой и ростовщической деятельностью, укреплять необходимые для этого учреждения властного управления.

В колониальных державах, которые пережили католическую Контрреформацию, а именно в Испании, в Португалии и во Франции наступление на спекулятивно-коммерческие интересы возглавила папская инквизиция, что привело к упадку колониальной торговли и последующему распаду феодально-бюрократических колониальных империй. Особенно болезненно Контрреформация ударила по Испании, в которой колониальная торговля, коммерческий капитал сосредотачивались в портовых городах Нидерландов, где множились сторонники протестантского кальвинизма. Жестокая религиозная война в нидерландских провинциях переросла в кальвинистскую народно-буржуазную революцию и отпадению приморских провинций Нидерландов от империи Габсбургов. А с отпадением данных провинций наступил глубокий кризис колониальной торговли и самой колонизации огромных заморских территорий Испании, и в первую очередь в Америке.

Иным оказалось отношение к коммерческому капитализму в Нидерландах и в Англии, в которых произошли народно-буржуазные революции. Народные революции в Нидерландах и в Англии совершались после протестантской Реформации и под знамёнами кальвинизма. Народное сознание в этих двух странах складывалось под воздействием пересмотренных Реформацией идеалов народных общественных отношений, позволяющих развиваться городскому коммерческому капитализму ради развития городского производства,  но лишь в условиях господства сословно-земледельческих государственных отношений! В протестантских идеалах народного общества средневековые крестьянские традиции сохранения евангелических первобытнообщинных отношений сначала были перенесены в среду городов, где на их основаниях создавались протестантские общины с жёстким евангелическим общинным самоуправлением, но идеологически и практически вырванным из связей с феодальным правом. А затем уже посредством рыночных интересов хозяйствования городских общин в земледельческих отношениях совершалась замена средневекового сеньорального феодального права законодательным регулированием прав феодальной земельной собственности.

Ещё до народно-буржуазных революций, до закрепления законодательных прав феодальной собственности представительным парламентом, в Англии и в Нидерландах происходило постепенное изменение всего деревенского образа жизни. Наиболее отчётливо это проявилось в Англии. Получение обусловленной рыночным спросом и предложением земельной ренты с арендаторов земельных наделов оказывалось для феодальных землевладельцев гораздо более выгодным делом, чем любые виды крестьянских повинностей. С арендой и земельной рентой в земледелие проникали денежно-кредитные отношения и интенсивные формы хозяйствования, что вызывало неуклонное вытеснение излишних крестьян в города и сокращение численности сельскохозяйственного населения, а с ним и ослабление государственной власти феодально-бюрократической монархии. Это в конечном итоге и привело к победе английской народно-буржуазной революции и установлению конституционной монархии. Конституционные монархии Нидерландов и Англии позволили развиваться крупному коммерческому капитализму с мировыми колониальными интересами под надзором государственной власти и при помощи государственной власти, и тем самым расширять колониальные завоевания и освоение колоний посредством капиталистической товарно-обменной колонизации.

Коммерческая колонизация в Нидерландах и Англии укрепляла взаимодействие выразителей крупных коммерческих интересов с феодально-бюрократической государственной властью конституционной монархии, постепенно отчуждая государственную власть от общественных отношений, от интересов развития производственного хозяйствования. До эпохи индустриализации именно народное христианское общественное сознание оставалось в этих двух странах основой политических и экономических отношений, обеспечивая опору феодальной традиции организации государственной власти в виде конституционной монархии. Однако с развитием торгово-финансового колониального капитализма сама государственная власть конституционной монархии Англии и Нидерландов постепенно оказывалась в полной зависимости от представительной власти, сосредоточенной в законодательном собрании, где нарастала борьба сторонников коммерческого капитализма за подчинение политики представительной власти космополитическому меркантилизму. Под давлением представителей коммерческого интереса конституционная монархия слабела, вытеснялась исполнительной властью правительства и правительственных учреждений, отрывалась от общественно-производственных интересов государствообразующего народа. Показательным следствием стала потеря Британией важнейших колоний Северной Америки. И только английский промышленный переворот и последующая капиталистическая индустриализация создали предпосылки для появления значительных социальных слоёв горожан, способных противостоять политическому господству выразителей коммерческого интереса и бороться за укрепление государственной власти, но уже такой государственной власти, которая соответствовала бы их представлениям о смысле её существования.

После английского промышленного переворота началась эпоха товарной индустриализации. Сначала в Англии, а затем и в других державах, где разворачивалось индустриальное производство всевозможных товаров, быстро рос промышленный капитал, стали складываться интересы участников индустриальных производственных отношений, у которых возникали собственные взгляды на цели и задачи внутренней и внешней политики. Возбуждение бессознательных архетипических традиций родоплеменных отношений, которое в их среде вызывалось непрерывным усложнением разделения труда, требовало решительного укрепления государственной власти. Ибо только усложняемая государственная власть могла осуществлять направляемое повышение социальной культуры производственных отношений всех вовлечённых в процесс поточного изготовления товарной продукции и средств производства, обеспечить их образование и социальное воспитание, необходимые для непрерывного поддержания конкурентоспособности отечественных индустриальных товаров на мировых рынках и получения прибыли. От этого зависели уровень жизни занятых в индустриальном производстве и процент безработных, недовольство которых своим отчаянным положением становилось главной причиной расшатывания политических отношений и устоев конституционного устройства власти. Феодальная государственная власть и любая церковь не в состоянии были разрабатывать и проводить политику в интересах порождённых индустриализацией слоёв горожан. Поэтому значение монотеистической идеологии начало падать, а военно-бюрократических мер управления социальными отношениями  расти. Неспособность монотеистической религии и церкви обосновать индустриализацию вела к тому, что связанные с промышленным производством слои горожан стали объединяться и организовываться рациональными, отвечающими их интересам идеологиями, развивающими эти идеологии политическими партиями. Это в свою очередь рождало поиски философских обобщений, выявления новых видений мира, в котором совершалось становление глобального рынка товарно-денежного обмена, глобальных интересов коммерческого капитализма и отражающей данные интересы либеральной идеологии.

Рациональный буржуазный либерализм, развиваясь со времени эпохи итальянского Возрождения, всё определённее отражал стремление сторонников мирового господства коммерческого капитализма найти собственную идеологическую опору, собственное идеологическое насилие, противостоящие субконтинентальной монотеистической идеологии, народному идеалу общества и феодально-бюрократической государственной власти. Однако в самостоятельное политическое мировоззрение либерализм превратился только в эпоху французского Просвещения. Свою способность побеждать монотеистическую идеологию он наглядно доказал во время Великой французской революции, которая свергла феодально-бюрократический абсолютизм во Франции, запретила церковь и религиозную деятельность. Именно под знаменем либеральных общечеловеческих свобод, впервые провозглашённых во Франции того времени, при режиме Директории коммерческая буржуазия и обслуживающая её интересы бюрократия установили разрушительную и разлагающую общественное сознание диктатуру коммерческого интереса. При Директории вся страна, её внутренняя и внешняя политика должны были обеспечивать условия для самого быстрого роста коммерческих капиталов у небольшого слоя разбойников и воров, ростовщиков и спекулянтов, казнокрадов и взяточников, что доказало неразрывную связь либерализма с их интересами.

В 19 веке набирающая размах индустриализация, – сначала в Англии, во Франции и в США, а затем в феодально-бюрократических державах Европы, – резко увеличила товарное производство, сделала его зависимым от становления мирового рынка товарно-денежного обмена и ускорила развитие рыночных капиталистических отношений не только в городах, но и в деревнях европейского континента. Окончательная отмена феодального крепостничества во всех европейских государствах была следствием индустриализации и способствовала ускорению перехода ряда из них на индустриальные способы хозяйствования. Она убыстрила распад крестьянских общин, в которых сохранялись традиции первобытнообщинных отношений, и массовое перемещение крестьянства в города, где бывшие батраки, народные земледельцы превращались в наёмный пролетариат. Кризис монотеистической идеологии, в том числе и протестантской, который наступал в индустриальных городах, вызывал кризис народного общественного сознания и разложение общинных этики и морали. Выход из этого кризиса народного общественного сознания, который вёл к росту неустойчивости социальных и государственных отношений, оказывался возможным только с расширением повсеместного внимания к идеалу не монотеистического, национального общественного бытия с национальной общественной этикой и моралью.

Возбуждение бессознательных стремлений бесправного пролетариата опереться на традиции родоплеменной общественной власти для ведения борьбы за своё существование явилось причиной появления не монотеистических идеологий, которые в той или иной мере предлагали возродить понятные носителям архетипического бессознательного мировосприятия традиции первобытнообщинных отношений и свойственную первобытнообщинному строю общую собственность на средства производства. Эти идеологии развивались с развитием теоретических представлений о стратегии и тактике достижения состояния коммунистического идеала социальной справедливости и о связанных с промышленным производством социальных слоях, готовых бороться за обобществление индустриальной собственности, которое рассматривалось в качестве экономической основы для национальных общественных отношений, наследующих традициям первобытнообщинных отношений. Именно у пролетариата, который ещё не разорвал духовной связи с деревенскими народно-патриотическими представлениями и общинными отношениями, наследующими традиции первобытнообщинных отношений, было наиболее отчётливое желание бороться за подобный, коммунистический идеал национального общества. А своим главным союзником в такой борьбе пролетариат бессознательно воспринимал народное крестьянство, из которого он вышел.

Ещё при феодализме сословные противоречия феодальных землевладельцев и крестьянства были обусловлены разными представлениями о том, кто должен владеть земельной собственностью и средствами земледелия. Крестьяне культивировали общинные представления об общей, коллективной собственности на землю и орудия труда, а феодалы стремились утверждать частную собственность на землю и на средства производства. Пролетарское сознание перенесло данное противоречие разных сословных представлений об идеальных правах собственности на основные средства производства в индустриальные города и под воздействием идеологов коммунистического социализма превратило его в противоречие городских интересов собственности, то есть в противоречие политическое, связав его с борьбой социальных классов за политическую власть. При том, что сам пролетариат не являлся классом и не мог стать классом, ибо разделение общества на классы было чуждым его сословному народному умозрению. Классовым сознанием способны были проникаться только те слои наёмных рабочих, которые были уже во втором-третьем поколении горожанами, теряли связь с народными традициями мировосприятия.

Поскольку разные слои городских жителей по-разному видели идеал национального общества, постольку наибольшее влияние на становление не монотеистических общественных отношений оказывал тот слой, который был достаточно многочисленным и самым политически организованным. Политическая организованность всякого слоя горожан прямо зависела от опоры на собственную идеологию, от способности выражающей его интересы идеологии служить идеологическим насилием. А, чтобы стать жизнеспособной, политически организующей массы, идеология должна была, так или иначе, затрагивать архетипическое бессознательное людей, то есть она должна была вольно или невольно отражать расовые и этнические особенности людей, объединять их в этнические и расовые сообщества. Разработчики идеологий вынуждены были, вольно или чаще невольно, как это было в марксизме, предлагать способы сохранения традиций родовых первобытнообщинных отношений, расовых и этнических по своей сути, в новых условиях индустриального сосуществования множества людей. Мелкая и средняя буржуазия в своём большинстве тяготела к откровенному демократическому этническому национализму, поддерживала распад феодальных империй и имперских монотеистических пространств и провозглашала политику построения этнократического национального общества, в условиях рыночных отношений конкурирующего с внешним миром посредством двойной этики и морали. Пролетариат же привлекала понятная ему диктатура народных низов, при которой сохранялось народное имперское мировосприятие, но подчинённое пролетарским интересам, обусловленным задачами сбыта индустриальной товарной продукции на мировых рынках, а потому распространяемая за пределы монотеистических имперских пространств на весь человеческий мир.

На начальной ступени индустриализации, в той стране, где она происходила, в течение десятилетий самым многочисленным слоем горожан оказывался именно пролетариат. А наиболее полно выражающей его настроения идеологией стал марксизм, который в философских теоретических построениях, названных научным социализмом, обосновал будущий идеал не монотеистического общества, как коммунистический. В коммунистическом марксистском идеале не столько сглаживался, сколько уничтожался конфликт между городом и деревней через уступку народному умозрению. А именно, в городской среде, согласно марксизму, должны обобществляться вся собственность и господствовать народные общинные мораль и нравственность, отражающие первобытнообщинное равенство в отношении к труду, к средствам производства, к продуктам общего труда. Из-за этого стремления выстроить городские общественно-политические отношения на основе народно-деревенских общинных отношений, что было свойственным и протестантизму, для марксизма, как и для всех сторонников коммунистического идеала вообще, характерна путаница в понятиях, когда вопрос касается того, что есть народ и что есть нация. Ставя целью ради воплощения провозглашённого им идеала единого коммунистического бытия человечества уничтожить принципиально неуничтожимое противоречие между городом и деревней, между разными видами цивилизаций, марксизм невнятно “переплавлял” идеалы народного монотеистического и не монотеистического национального общества в народно-национальные идеалы. А это вело к неопределённости понятий в данном вопросе, вносило теоретическую путаницу в практику политической борьбы. Порождённый ранней индустриализацией марксизм теоретически пытался устранить в действительности неустранимое различие между народно-земледельческим сословно-общественным сознанием и национально-городским социально-классовым бытиём, между монотеистической иррациональной религиозностью и рациональным научным мировоззрением, между феодально-бюрократической государственной властью и мелкобуржуазной демократией, между библейскими народными представлениями об идеальном народном обществе и мелкобуржуазными представлениями об идеальном индустриальном социализме. То есть марксизм выступил как метафизическое учение, как метафизическая идеология, отвечающая задачам первоначальной ступени индустриализации хозяйственной жизни Европы, которая происходила при огромном, довлеющем влиянии традиций феодально-бюрократического абсолютизма и религиозного монотеистического сознания народного умозрения и в ожесточённой идейной борьбе с этими традициями.

Непримиримую борьбу пролетариата с собственниками индустриального производства, которую марксизм ошибочно рассматривал, как классовую борьбу, вдохновляли традиции народной борьбы крестьян и феодальных землевладельцев. Поэтому борьба пролетариата после возникновения отражающих его интересы марксистских идеологий и партий приобрела такую политическую организованность, такую способность опереться на крестьянские народные массы, что на время устранила из политики влияние либералов, выражающих интересы коммерческих спекулянтов, всяческих ростовщиков и торгашей. Говоря иначе, борьба эта увела в тень коммерческий капитализм как таковой, подчинила его политической цели ускоренной капиталистической индустриализации, которая должна была, согласно марксизму, на высшей ступени мирового обобществления производственных отношений приблизить полное господство коммунистического идеала человеческого общежития. Возможным же это стало именно потому, что марксизм использовал европейские христианские традиции непримиримого противоборства идеалистического строя с коммерческим капитализмом, наполнив их новым идеологическим содержанием.

Пока феодально-бюрократическая государственная власть опиралась на широкие слои народного крестьянства, коммерческий капитализм был поднадзорным и управляемым со стороны феодальной бюрократии. Но сокращение крестьянства среди всего населения переживающей регламентируемую индустриализацию страны ослабляло возможности феодально-бюрократического абсолютизма противостоять давлению коммерческого олигархического капитала, его стремлению с помощью идеологического либерализма ослабить государственную власть как таковую. В европейских странах, в которых сохранялась феодально-бюрократическая государственная власть, под воздействием революционных потрясений она стала вырождаться в крайние формы феодально-бюрократического абсолютизма, вынужденного заниматься проблемами индустриального развития и, так или иначе, прямо или косвенно, искать поддержки выражающих интересы индустриальных слоёв горожан идеологий и партий.

Другим было положение дел во Франции и США, в которых после буржуазных революций установилась буржуазно-представительная конституционная монархия и конституционная республика соответственно. Французская буржуазно-демократическая революция произошла уже после начала промышленного переворота в Англии. Поэтому на становление французского буржуазно-капиталистического государства, которое совершалось в эпоху индустриализации, оказывала непосредственное влияние борьба двух противоположных интересов получения капиталистической прибыли и соответствующих им форм не монотеистического идеологического насилия, то есть интересов и идеологий, порождённых промышленным производством, с одной стороны, и капиталистической коммерцией  с другой. Собственно, новая форма этнократического общества европейской промышленной цивилизации, осуществляющего общественно-государственную власть посредством представительной демократии и антагонистической борьбы двух самодовлеющих политических интересов, коммерческого и промышленного, как раз во Франции и была признана буржуазно-капиталистической нацией в современном понимании этого слова. А разработки политических учений, обосновывающих проведение самой выгодной для развития промышленного или коммерческого интереса политики, привели к появлению антагонистически непримиримых политических течений, каждое из которых порождало свои партии, развивало свои идеологии, отыскивая своё идеологическое насилие. Партийные организации, защищающие и продвигающие интересы коммерческой спекуляции или промышленных производственных отношений, рациональной политической борьбой и идеологиями стали вытеснять в европейских странах и США церковь от главенствующего влияния на массовое сознание. В новом, рационально-городском образе жизни те партии, которые отражали интересы промышленных производственных отношений в своём идеале национальных общественных отношений, постепенно предстали первым сословием, вытесняющим священников монотеистических церковных организаций и, по сути, занимающим их место,  но сословием особого рода, партийно-политическим.

Партии, которые отстаивали интересы коммерческого капитализма, проповедовали либерализм и невнятную идею гражданского общества, были явно или скрытно связаны с масонством и направляемы им. Либеральное масонство стало первым межгосударственным политическим движением эпохи буржуазного капитализма. Оно появилось тогда, когда городской капитализм был только коммерческим. Его верхушка, благодаря внутренне присущему коммерческому политическому интересу космополитизму и выражающему этот интерес идеологическому либерализму, под влиянием евреев ещё в 18 веке осознала себя единым, общемировым политическим движением. С того времени либеральное масонство столетия вело борьбу за мировое господство коммерческого капитализма, становление мировой исполнительной власти, призванной свергнуть всякую государственную власть и учредить мировое правительство, обслуживающее самые могущественные олигархические кланы планеты. Тайный характер организаций либеральных масонов объяснялся тем, что они опирались на абсолютное меньшинство населения любой страны, только на тех, кто вовлекался в обслуживание коммерческого интереса. По этой причине они вынуждены были скрывать цели своей политики от социальных слоёв, занятых в той или иной производственной деятельности и почти везде составляющих подавляющее большинство населения.

Промышленный же интерес только в разработанной Марксом и Энгельсом концепции классовой борьбы за глобальный пролетарский коммунизм был поднят до уровня мирового интереса, и эта концепция побуждала к созданию мирового политического движения, призванного организовать пролетарские партии во всех странах мира для осуществления глобального политического господства. “Международное товарищество рабочих”  I Интернационал и II Социалистический Интернационал создавались как мировые орденские организации, как новое, антилиберальное масонство для осуществления конкретных задач в данном направлении. Однако ревизия политических целей тред-юнионизма в Великобритании, социалистической партии во Франции и рабочего движения в США, которая происходила во второй половине 19 века, после того, как в этих странах пролетарское народное сознание стало вытесняться в индустриальном производстве мелкобуржуазным рабочим сознанием с двойной этикой и моралью, привела к роспуску I Интернационала. А схожие явления в социал-демократической партии Германии, которая была идейным и организационным ядром II Интернационала, накануне Первой Мировой войны похоронили попытку поднять уже социал-демократический вариант марксизма до уровня мирового политического влияния. Только после того, как В.Ленин превратил русский марксизм в политическое философское мировоззрение и создал большевистскую партию, которая пришла к власти в России и провозгласила мировую пролетарскую революцию, в Советской России зародилось первое глобальное антилиберальное масонство. На такой смысл деятельности Коминтерна, то есть Третьего, Коммунистического Интернационала, прямо указывал В.Ленин. Коммунистическое масонство на практике принялось бороться за мировую диктатуру пролетариата, то есть строить глобальное господство промышленного индустриального интереса. Однако мировое коммунистическое движение повторило судьбу социалистического и социал-демократического Интернационалов. Оно стало распадаться вместе с завершением раскрестьянивания русской деревни и сокращением численности русского народного пролетариата, потерей им своей исторической перспективы существования и вызванного этим углубления кризиса Советского Союза.

Кроме пролетарских и рабочих партий вести борьбу с либерализмом за интересы промышленного и развития оказывались в состоянии лишь мелкобуржуазные националистические организации, которые выступали за собственно городское национальное государство и национальное общество. Но у них так и не появилось ни философского глобального идеала общежития национальных обществ, ни своей масонской глобальной концепции будущего бытия строящего промышленную цивилизацию человечества и разрабатываемой на её основе мировой идеологии.

Национальное государство, которое создавалось мелкобуржуазными националистическими партиями, до сих пор проигрывало все схватки за глобальное господство. Как собственно национально-общественное государство, оно провозглашалось то в одной, то в другой переживающей завершение буржуазной революции стране лишь во время Национальной революции и в обстоятельствах, когда власть захватывали военно-политические силы средних слоёв горожан под лозунгом национального спасения. Не имея глобальной философской стратегии и соответствующей ей мировой организации, объединяющей националистические движения самых промышленно развитых стран, такой режим выражал кровные интересы вовлечённых в промышленные производственные отношения слоёв государствообразующего населения только своей страны. Он утверждал диктатуру промышленного политического интереса ради спасения отечественного производства, не ставя целью создать мировую промышленную цивилизацию, которая только и смогла бы обеспечить ему глобальную политическую поддержку схожих политических сил в других странах. Режим осуществления Национальной революции, который выступал в одиночку, либо в союзе с другими подобными режимами, втягивался в борьбу с глобально организованным либеральным масонством, угрожая кровным интересам всех сторонников глобального коммерческого капитализма. Поэтому либеральное масонство, в конце концов, проводило мобилизацию всех своих глобальных средств и возможности для ведения мировой войны со своим главным политическим противником и добивалось его полного поражения.

Только к началу 21 века складываются обстоятельства, когда могут прийти к власти националистические режимы в целом ряде промышленно развитых капиталистических государств, объединённых транснациональными корпорациями в единый экономический организм, а потому подготовленных к одновременному сползанию в общегосударственные кризисы во время очередной Великой Депрессии мировой рыночной экономики. Государства эти могут оказаться в условиях, когда им всем для преодоления депрессии потребуется мелкобуржуазная диктатура промышленного политического интереса. Однако такая диктатура в промышленно развитых странах станет возможной единственно на основаниях философского политического мировоззрения, которое породит транснациональное политическое движение. Смыслом деятельности нового движения должны будут стать глобальные задачи спасения промышленной цивилизации от господства интересов коммерческого космополитизма, которое порождает экономическую и финансовую, экологическую и демографическую, энергетическую и цивилизационную катастрофу.

Россия, по геополитическому положению являющаяся центральной державой Евразии, должна сыграть в этом решающую роль. Она оказывается как раз в это время накануне завершения буржуазно-демократической революции, политического краха режима диктатуры выразителей коммерческого интереса и начала русской Национальной революции. В обстоятельствах же полного раскрестьянивания русской деревни и отмирания русского народного общества нельзя осуществить политическую задачу национального спасения государствообразующего этноса без самой передовой, научной мировоззренческой философии, отражающей интересы участников промышленных производственных отношений в эпоху развития информационно-технологического производства. А научное философское мировоззрение является объективным, предметно общемировым, то есть оно является основанием для появления мирового идеологического насилия, обосновывающего государственную власть глобальной промышленной цивилизации.

Но городское не монотеистическое общество, которое будет выстраиваться в условиях глобального подавления коммерческого капитализма научным мировоззрением, уже станет иным в сравнении с существующими национальными обществами современного Запада. Оно посредством непрерывного роста влияния науки вырвется из метафизического периода развития промышленной цивилизации и полностью разорвёт связь с пережитками феодально-народного прошлого, монотеистического мировоззрения и идеалистического строя. И первым обществом не идеалистического строя предстоит стать русскому не монотеистическому обществу.