Народный эпос

Гонец от аварского хана пришел

Призвать гидатлинца Хочбара в Хунзах.

«Идти ли мне, матушка, в знатный Хунзах?

На свадьбу к себе приглашает нуцал».

– «Не надо, не надо, мой сын, не ходи.

Коварным, как вдовы, нуцалам не верь!»

– «Нет, все же пойду я, – ответил Хочбар,

Не то меня грязный Хунзах засмеет,

Не то меня трусом нуцал назовет».

– «Что ж, если пойдешь ты, – заплакала мать,

Вели побуйней скакуна оседлать.

Свое дорогое оружье надень

И лучшую в доме одежд}' надень.

Коня для нуцала в подарок возьми,

С алмазами перстень для ханши возьми,

Для дочери в дар кисею заверни,

Хунзахцам в подарок быка погони».

Коня для нуцала в подарок нашел,

С алмазами перстень для ханши нашел,

Для дочери в дар кисею завернул,

Хунзахцам в подарок он выбрал быка.

«Неси-ка, жена, мне одежду, неси.

Пока я оденусь, оружье неси,

Пока снаряжусь я, коня оседлай

И, взявшись за стремя, мне сесть пособи».

Так в путь снарядился могучий Хочбар,

Наутро вступил он в высокий Хунзах.

«Салам алейкум, аварский нуцал!»

– «Алейкум салам, гидатлинский Хочбар!

Ты здесь наконец, враг аварцев лихой,

Баранов моих истребляющий волк!

А ну, долгожданный, отдай скакуна,

Я финики в корм приготовил ему.

А ну-ка, а ну-ка, кремневку отдай,

На гвоздь золотой я повешу ее!»

С почетом Хочбара ссадили с коня,

За стремя держа, помогали сойти.

Набросились сзади нукеры толпой —

На каждом предплечье повисло по пять.

И в синие цепи сковали его,

И в тесную яму столкнули его.

Хунзахский глашатай старейшин скликал:

«Рубите дрова, кто отцов потерял,

Носите кизяк, кто сынов потерял,

Раздуйте огонь, кто мужей потерял.

Попался нам в руки разбойный Хочбар,

Костер разведемте, сожжемте врага!»

Рубили дрова, кто отцов потерял,

Носили кизяк, кто сынов потерял,

Вздували огонь, кто мужей потерял,

На длинном хунзахском подъеме костер

Такой развели, что трещала скала.

Потом за Хочбаром послали людей:

«На площадь пойдем, разговор поведем!»

– «Ого, еще как я за вами пойду!

Ого, еще как я к огню подойду!»

От стара до мала собрался аул.

Когда же на площадь явился Хочбар,

Стоял впереди, усмехаясь, нуцал,

Стояли за ним все нукеры его.

«Иди-ка, иди-ка поближе, Хочбар,

Затеем беседу, потешим народ».

– «Ого, еще как я к тебе подойду!

Но только не новую речь поведу».

– «Ты, может, споешь нам, могучий Хочбар,

О песнях твоих всюду слава идет».

– «Из песен моих я бы спел вам одну,

Когда бы в руках я держал чагану,

И темные души б я вам осветил,

Когда бы кто руки мне освободил!»

– «Давайте развяжем, пусть песню споет!» —

Так в голос воскликнула вся молодежь.

«Нет, надо покрепче злодея связать»,—

Ответили все, как один, старики.

Но вновь молодежь затвердила свое:

«Ужель не мужчины мы! Где наша честь?

Ведь он безоружен, он голоден, слаб.

На что он способен – поверженный раб?»

Нуцал горделиво кивнул головой.

По знаку его был развязан Хочбар.

Герою тоща чагану принесли.

И разом замолкли хунзахцы вокруг.

«Пустые вершины стоят предо мной,

Не я ли с вершин овец угонял?

Пустые долины лежат подо мной,

Не я ли с долин коней угонял?

Я вижу: сироты кругом собрались,

Не я ль с их отцами рубился в бою?

Здесь в черном старухи на крышах стоят,

Не я ль с их сынами рубился в бою?

Меня б вы узнали, каким бы я был,

Когда бы клинок мой у пояса был!»

Тогда они саблю его принесли,

Сломали клинок и швырнули к ногам.

«Что ж, верный клинок мой, тебя я берег!

Ты многих хунзахцев рубил поперек.

Меня 6 вы узнали, каким бы я был,

Когда бы кремневку свою я добыл!»

И тотчас кремневку его принесли,

Разбили приклад и швырнули к ногам.

«Ну что же, подруга, был славен наш путь,

Немало хунзахцев ты ранила в грудь.

Тогда б я, хунзахцы, на вас посмотрел,

Когда б на своем скакуне я сидел!»

И вновь подошли, скакуна привели

И ноги коню перебили мечом.

«Что ж, добрый мой конь, ты свое отскакал,

Ты сорок насильников мертвых топтал.

Пощады у хана не стану просить, —

Я все, что задумал, успел совершить!»

– «Скажи-ка, скажи, гидатлинекий Хочбар,

Ты много ль хунзахских героев убил?»

– «Убитых пускай сосчитает нуцал:

Я сотне друзей их оружье раздал».

– «Скажи-ка, скажи, гидатлинский Хочбар,

Ты много ль забрал у хунзахцев коней?»

– «Вы сами считайте, как много забрал,

Но каждому другу я по три раздал».

– «Скажи-ка, скажи, гидатлинский Хочбар,

Ты много ль увел у хунзахцев быков?»

– «Вы сами считайте, как много увел,

Но ими дарил я одиннадцать сел».

– «Скажи-ка, скажи, гидатлинский Хочбар,

Ты много ль угнал у хунзахцев овец?»

– «Вы сами считайте, как много угнал,

А я беднякам их без счету давал!»

– «А ну-ка, заставим Хачбара сплясать,

Пускай он теперь позабавит народ.

А ну-ка, пускай перед смертью своей

Потешит собравшихся этот злодей».

И грянули разом с зурной барабан,

Захлопал в ладоши хунзахский народ,

Смеясь, любовался аварский нуцал,

Плясал у костра гидатлинский Хочбар.

Он трижды по кругу толпу обошел,

Он к детям нуцала легко подошел.

И, в пляске с разбега обоих схватив,

Он бросился с ними в кипящий огонь.

«Ой боже, ой боже, могучий Хочбар! —

Тогда зарыдал, пошатнувшись, нуцал. —

Ой боже, ой боже, спасите детей!» —

Царапая бороду, звал он людей.

«Забуду я все, гидатлинский Хочбар,

Хозяином станешь владений моих.

Отныне не будет насилий и бед,

Но только верни мне очей моих свет!»

– «Валлах, не получишь, коварный нуцал!

Клянусь, что недаром ты жизнь мою взял!

Пощады у вас не к лицу мне просить,

Я все, что задумал, успел совершить.

Визжите, визжите, нуцала щенки!

Еще не ослабли суставы руки,

Эй, громче рыдай, трижды проклятый трус!

Еще не спалило мой тигровый ус!»

С утра до полудня играла зурна:

Попался хунзахцам могучий Хочбар.

С полудня поднялся отчаянный плач:

Два сына нуцала сгорели в огне.