Нас воспитала война

ГЛАВА 1 ДЕМБЕЛЬ

В 14.00 по внутренней связи позвонил начальник — строевой майор Горбунов. Старший офицер отряда «Скорпион». Название отряду дал его первый командир — полковник Голиков, погибший в Таджикистане при проведении одной из операций в приграничной с Афганистаном зоне. И название полковник выбрал не случайно. Скорпион смертельно опасен для врага. Жало его разит беспощадно. Он осторожен, быстр и расчетлив в нападении, ловок и бесстрашен в обороне. В нем заложен инстинкт самопожертвования. После брачной ночи самец погибает от укуса партнерши, питая собственным организмом самку, которая несет в себе будущее потомство. И главное: загнанный в безвыходное положение, скорпион не допускает пленения, собственным ядом убивая себя. Название сохранилось и по сей день, получив официальное признание командования.

Итак, в 14.00 позвонил Денис Горбунов.

— Привет, Леший!

Майора Владимира Лешина прозвали Лешим давно, в первую очередь из-за фамилии. Но, кроме фамилии, имелись и более весомые причины, чтобы прозвище прилипло к боевому офицеру. Лешин зарекомендовал себя в отряде как спец по работе в «зеленке». Там он чувствовал себя как рыба в воде — прекрасно ориентировался, отмечал малейшие изменения общего природного фона, быстро и своевременно выявляя всевозможные сюрпризы противника. Выросший на глухом лесном кордоне, Лешин с детства любил лес и понимал его. Поэтому-то операции, проводимые в «зеленке», всегда он и возглавлял. И под его руководством подразделения «Скорпиона» потерь обычно не несли, что вызывало у собратьев по оружию искреннее уважение к сорокадвухлетнему майору. В общем, прозвище свое он заслужил по всем статьям и не стеснялся его. Володя был согласен с тем, что в нем живет особый, лесной дух. И в отряде к Лешину никто из однополчан, кроме «молодняка» и подчиненных, иначе как Леший не обращался.

— Привет, Денис, — ответил в трубку Лешин. — Никак новость несешь?

— Ага. Как аист, в клюве.

— Так говори, не тяни.

— Какой быстрый. Угадай с трех раз, что я имею тебе сказать?

— Тут и угадывать нечего. Уволили?

— Скучный ты человек, Володя. Леший, одним словом. Давай в штаб, оформляться начнем.

«Вот и все, — подумал Владимир, положив трубку. — Одним мгновением, как выстрел, пронеслись двадцать пять лет службы. Двадцать пять лет жизни. Впереди — пенсия». Подумать только! Не будет больше командировок по «горячим точкам», боевых выходов, этих красивых, но мрачных гор. Не будет рядом ребят, с которыми столько прошел огненных лет и троп; ребят, готовых ради тебя на все, не раз прикрывавших твою спину в смертельной схватке. Не будет войны. Странно как-то. И грустно. Но уходить, рано или поздно, приходится каждому. Жаль, что не дали дослужить до возрастного порога. Но здесь он бессилен. Наверху виднее, кого оставлять, а кого отправлять на «заслуженный отдых». Хоть и хлопотал командир отряда за майора Лешина, но вышестоящее начальство решило иначе. Что ж, жизнь не кончается. Хотя и радужных перспектив в новой гражданской жизни не просматривалось.

Володя достал из чемодана бутылку водки и походный складной стаканчик. Обычно Леший пил в двух случаях: за успех удачно проведенной операции или поминая погибших товарищей. Сегодня повод был как к первому, так и ко второму. Он выпил и за успех операции под названием «Служба», затянувшейся на четверть века, и за упокой своих погон, которым теперь место в склепе пыльного секретера. Лешин открыл небольшую бархатную шкатулку. Там хранилось то, во что оценила Родина его службу. Два ордена — Красного Знамени и Красной Звезды. Медаль «За Боевые Заслуги» — это Афганистан; еще «За БЗ» — Таджикистан, за операцию, в ходе которой погиб Голиков; орден «За Службу Родине» 3-й степени — по совокупности заслуг; куча юбилейных и министерских медалей; крест ордена «Мужества» — это уже Чечня; еще медаль, кубинская. Пуля и осколок гранаты, которые извлекли из его тела медики все в том же далеком Афганистане. Вот и все! Но что сейчас для него содержимое шкатулки? Личная память и личная боль. Реликвии, которые и по наследству передать некому.

Убрав шкатулку на дно дорожной сумки, пошел в штаб. Оформляться на убытие.

Возле штабной палатки его уже дожидался Горбунов, имевший поразительную способность неожиданно появляться и странным образом исчезать. Завидев Лешина, Денис разочарованно протянул:

— Э-э, майор, да ты никак пустой? И что за народ пошел? Ты ему приказ об увольнении, а он даже в мыслях не держит, что по этому поводу надо «выставиться».

— Ты на время посмотри. Самый рабочий день. Начштаба прижучит с запашком — очередные неприятности.

— Ну, ты за меня не переживай. Прижучит, не прижучит — это мои проблемы. Короче, тащи пузырь, иначе делов не будет. Я устрою такую бюрократию, что ты дня три здесь прокукуешь. Тебе это надо?

Лешин знал, что Денис шутит, ничего он не будет затягивать. Просто Горбунову хотелось выпить. Один он не пил, без повода тоже. Принципиально.

— Черт с тобой. Но в штабе не будем. Пойдем ко мне.

— Базара нет. Помощника предупрежу, и вперед. А ты иди, нечего нам на пару по части шастать. Иди, Володь. Не волнуйся, завтра же и свалишь отсюда.

Владимир вернулся к себе. Начал было готовиться к встрече Горбунова, как вновь зазвонил телефон. На связи был командир отряда, полковник Николай Егорович Санько:

— До тебя уже довели приказ?

— Совсем недавно.

— Да… Знаешь, я не хотел, но…

— Ладно тебе, Егорыч! Ты-то здесь при чем?

— Твоя правда, Володь! Зашел бы ко мне.

— Прямо сейчас?

— Если не занят.

— Да чем я могу быть занят? Иду.

На пороге встретил Горбунова. Тот спросил:

— Ты далеко?

— Командир вызвал. Думаю, ненадолго. Ты проходи, я скоро вернусь.

— Вот черт! Нет. Лучше зайду позже. Через час. Договорились?

Через пару минут Лешин открыл дверь командирского отсека:

— Разрешите?

— Входи. Присаживайся. Не знаю, поздравлять тебя с увольнением или соболезновать?

— Ничего, Егорыч, не надо. Говори, зачем звал?

— Да просто попрощаться. Поблагодарить тебя за службу не по-казенному, перед строем, а вот так — один на один… Сколько мы уже вместе воюем?

— Как Голикова убили, лет пятнадцать.

— Да… Летит время. Скоро и меня попросят…

— Всех попросят рано или поздно.

— Это точно. На гражданке-то что думаешь делать? Планы есть?

— Не знаю. По обстановке.

— Вот-вот. По обстановке. Отслужил свое и иди с миром. А куда идти? Вот тебе, например, куда податься?

— Не будем об этом! По сравнению с тем, что пройдено, все это пустяки. Главное, живой и не калека.

— Ты прав! Главное — выжил, уцелел в этой мясорубке. Отбываешь завтра?

— Да! Строевая предписание выдаст — и вперед!

— У соседей завтра борт в 18.00 на Ханкалу. Я договорился, тебя возьмут на «вертушку».

— Спасибо!

— Да ладно… Ну что, Володь, может, граммов по сто?

— Тебе же нельзя.

— Э-э, — махнул рукой полковник, — с тобой напоследок немного можно. Коньячку?

— Лучше водки.

Командир достал бутылку водки, разлил по стаканам. Себе — половину. Выпили.

Леший спросил:

— Командир! Один вопрос можно? Вернее, просьбу?

— Ну какой разговор, Володь? Валяй!

— После недавней операции оружия трофейного притащили хренову кучу. Дашь мне ствол? Автомат?

Полковник искренне удивился:

— Для чего? У тебя же наградной пистолет есть. Или не настрелялся за службу?

— Настрелялся-то я вволю. Но… мало ли? Не угадаешь: с чем и с кем в жизни придется встретиться? Ты убедился: я зря оружие не достану, да и память будет. Дашь?

— Ну не знаю. Служба должна все оприходовать…

— Поэтому сейчас и прошу, пока по складу не провели.

Командир задумался. Ненадолго. Решения он принимал быстро.

— Черт с тобой, бери! Только повезешь как? Без документов?

— Провезу. Ну а попадусь — мои проблемы.

— Добро! Завтра мы с тобой уже не увидимся, я с утра пораньше на совещание к командующему отправлюсь, так что давай попрощаемся сейчас.

Полковник с майором обнялись.

Уже переступив порог отсека, Леший услышал вдогонку:

— Да, Володь! Передай Горбунову, пусть по базе не шарахается. Решили выпить? Пейте! Разрешаю! Только норму.

Володя обернулся:

— Слушай, Егорыч! В части происходит что-либо, что ты не знаешь?

Полковник улыбнулся:

— Практически ничего.

— А ведь это плохо!

— Плохо? — Командир поднял удивленные глаза на Лешего. — Почему?

— Значит, стучат тебе. Не знал, что среди ребят подлецы есть.

— Вот ты о чем? Какие стукачи, Володя? Сядь вон возле окна и посмотри с часок, что на базе делается, сразу все поймешь. А Горбунов твой, когда выпить захочет, так и снует туда-сюда, ищет, с кем полбанки раздавить. Вот уж кто леший или медведь-шатун, так это Горбунов. Как начнет метаться, а потом исчезнет из поля зрения, потерпи с полчасика и вызывай смело «на ковер». Будет подшофе, как пить дать. А ты говоришь — стукачи. Не было их, Володя, нет и не будет, пока я здесь командир. Не люблю я этого. Понял?

— Понял. Ну и жук ты, Егорыч!

— Иначе нельзя, майор, — развел руками полковник, — никак нельзя!

— Может, ты и прав. Ну прощай, командир!

— Прощай, Володя, и удачи тебе!

Возле штабной палатки нетерпеливо курил Денис. Увидев Лешина, он чуть не кинулся к нему.

— Ну ты чего, в натуре, застрял там? Второй час пошел. Чего «пахан» вызывал-то?

«Паханом» иногда, любя, называли командира отряда.

— Пошли, бумажная твоя душа.

— Пошли. Только по прежней схеме: ты впереди, я в замыкании.

После первых двух «заходов» выпили по третьей. Как принято, за тех, кого уже нет в строю. Горбунов и трезвым слыл за любителя поговорить, а уж после спиртного остановить его словесный поток было невозможно.

— Нет, Володь, что ни говори, а завязли мы в Чечне плотно. Раньше как бывало? Неделю в Таджикистане, неделю на Днестре. Да ты и сам знаешь. Выполнил задачу, и — на базу. Отдых, бытовуха, боевого выхода уже сам ждешь. А здесь? Здесь — другое. Да… трясина, одним словом. Хотя тебя это уже не касается. Хорошо, что целым возвращаешься, это подарок судьбы! Ты завтра линяешь?

— Да, с вертолетом соседей, на Ханкалу, оттуда в бригаду. Вылет в 18.00.

— Понятно! Документы я тебе к обеду подготовлю.

— Денис! Ты мне справочку одну хитрую и противозаконную не сделаешь?

— Что за бумага? — по-деловому спросил Горбунов.

— Ствол я у командира выпросил, трофейный. До дома довезти — документ нужен. А то, не дай бог, какая проверка на дороге. Я на своей машине поеду.

Денис выставил вперед левую руку, ладонью к Лешему.

— Все будет ништяк. Для тебя, Леший, сделаю. Для другого еще подумал бы. Для тебя без базара.

Горбунов заметно захмелел.

— А печать? — спросил Володя, чтобы до конца довести разговор.

— Володь? Ну ты чего, в самом деле? Сказал — сделаю, значит, сделаю!

— Спасибо!

— Да ладно тебе! Слушай, а давай я тебе случай один расскажу. Похлеще любого анекдота будет. Из нашей далекой курсантской жизни. А?

Зная, что отговаривать Дениса бесполезно и все равно придется слушать одну из его бесчисленных историй, Леший кивнул:

— Валяй!

— Короче. Пошли мы как-то с пацанами из взвода в увольнение. На третьем курсе. Перед самым Новым годом. А у одного из нас, у сержанта Виталика, как раз день рождения был. Он сам местный, у него на хате и зависли. Конкретно зависли. Возвращались никакие. Как спор возник и по какому поводу, точно не помню. Только по концовке стало ясно. Диман, третий в нашей компании, должен был взять литр водяры и в таком состоянии, в каком мы были, да еще с живой водкой, отметиться у дежурного по училищу. Попадается, значит, губа, это сто пудов, и долг Виталику — ящик пойла к летнему отпуску. Не попадается, что было, согласись, очень маловероятно, то Виталик пилит лом. Да, да, обычный лом, с пожарного щита. Только не поперек, заметь, а вдоль. А лом у нас при казарме знатный висел. Здоровый.

— Ну и шуточки у вас были.

— А чего? Нормальный курсантский прикол, хотя этот, надо признать, был самым крутым за всю историю училища.

— Чем же пари закончилось?

— Не поверишь! Пошел Дима. Литр под шинелью, сам качается, духан от него метра на два. Мы стоим, смотрим, ждем, чем все кончится, заодно ребят своих высматриваем, чтобы увольнительные отметить. Короче, ждем. И что ты думаешь? Выходит Дима из штаба, спокойно, без напряга, и увольнительную показывает. А в ней все чики-чики. Отметка о прибытии, как положено. У Виталика шары на лоб полезли. Не хреновый подарочек ко дню рождения он получил — пилить лом.

— Как же ваш Диман прошел дежурного? — Лешин был удивлен.

— Повезло. Как только Дима вошел в дежурку, полковник отлить отошел, вместо себя курсанта-стажера оставил. Тот видит, какойфрукт ввалился, быстренько ему отметку шлеп и в обратку из штаба, пока полкан не вернулся.

— Действительно повезло.

— Вот и я о том же.

— И что же сержант?

— А что сержант? Пилил лом. До самого лета пилил. Все полотна с кафедр перетаскал. Накачался на правую руку похлеще культуриста иного. Но распилил.

— Да. Круто.

— Круто потом было. Мы половинки лома водрузили на тот же пожарный щит. Крест-накрест, как кости на эмблеме. Вместо черепа ведро приспособили. Представляешь, как щит выглядел?

— Представляю. — Володя улыбнулся.

— А на следующее утро построение. Ротный как-то сразу не заметил художества, а потом поздно было. Стоим мы строем, в две шеренги, а из-за угла казармы свита вываливает. Генерал в окружении своих замов. Начальник училища был большой любитель проверять ящики с песком. Окурки искал. Найдет «бычок» — кранты, рота без увольнения на неделю. И тут подходит он к пожарному щиту. Мы, как положено, по стойке «смирно» стоим, ротный к генералу метнулся. А тот ящик с песком открыл, поднял глаза и… замер. Увидел распиленный лом. Фуражку на затылок сдвинул и к строю. Ротный тоже обратил внимание на продукт многомесячной деятельности Виталика, побледнел и — за начальником училища. Генерал прошел вдоль шеренг, внимательно каждого осмотрел и — к центру. Говорит: «Не пойму. Вроде выглядят все нормально, без видимой патологии, явных идиотов нет. Какой же мудак распилил лом?» Мы, понятно, молчим. А генерал заводится понемногу. Обращается к ротному: «Вы, помнится, капитан, на последнем совещании говорили о том, что мало у курсантов свободного времени, что часто привлекаем их к строительным работам? Устают, мол, бедные. Да у них энергия через край хлещет. Это же надо додуматься — лом повдольраспилить. Я на своем веку ничего подобного не только не видел, но даже и не слышал…» Ну и в том же духе. Короче, выделили нам на автодроме место — траншею копать. С полкилометра длиной, в полный рост. Ничего — выкопали. А потом…

Раздался звонок телефона внутренней связи.

— Подожди, Денис, — остановил товарища Леший и поднял трубку.

— Слушаю, майор Лешин!

На проводе был командир.

— Володя? Горбунов все еще у тебя?

— Да!

— Дышит?

— В норме.

— Ты извини, Володь, передай ему, чтобы пулей летел в штаб.

— Хреновая из него пуля, товарищ полковник.

— Ничего, передай, дело срочное.

— Передам, Егорыч!

Горбунов, подозрительно сузив глаза, слушал слова товарища.

Лешин положил трубку, посмотрел на собутыльника:

— Давай, Денис, в штаб! Командир вызывает!

— Ну не мать твою за ногу? А говорил — разрешил! Разрешит! Жди! Не-е, в натуре, в штабе, кроме Горбунова, рабочих лошадок нет? Одни ездоки, мать их? — Он быстро наполнил стакан, на ходу выпил. — Ну, ни минуты покоя. Когда же это все кончится? Рапорт, что ли, на увольнение кинуть «пахану»? Задолбали, Володь, честное слово. Работа у них срочная?! Да хрен с ней, в конце концов! И кто столько макулатуры в армии придумал? Руки к чертям оторвал бы, вместе с головой деревянной. Сейчас нагрузят, как ишака. До утра не расхлебаешь…

— Ты мне скажи, Денис, к чему ты этот прикол вспомнил?

— Да так, — неопределенно отмахнулся Горбунов. — Кажется мне, что одни из нас пилят свои армейские ломы поперек, а такие рьяные, как мы с тобой, — повдоль да повдоль!

Недовольно бормоча, майор Горбунов — заместитель начальника штаба по строевой части — вышел из палатки Лешина, направляясь к командиру.

Внезапно начался дождь, и Владимир подошел к небольшому окошку.

Капли змейками струились по стеклу. Лешин попытался пальцем перекрыть движение одной из них. Но вода легко преодолела несуществующее препятствие, стекая вниз на побелевший от солнца брезент палатки.

Во время обеда Владимир зашел на временный склад оружия, отбитого в ходе последней операции у боевиков. Выбрал новенький автомат Калашникова — «АКСУ», магазины к нему. Подмигнул прапорщику, старшему арсенала:

— Командир в курсе!

Прапорщик согласно кивнул головой.

Вернулся обратно и начал перекладывать свой небогатый скарб. Пересчитал деньги, собранные за последние годы. Десять с небольшим тысяч долларов. На первое время на гражданке должно хватить.

Под вечер позвонил Денис. Спросил:

— Ствол взял?

— Взял.

— Диктуй номер, справку писать будем.

Владимир продиктовал.

— Через полчасика загляни ко мне, — сказал Денис, — я сам выбраться не смогу, в командировку готовлюсь.

Владимир сходил в штаб, и теперь в большой дорожной сумке Лешина, под бельем, на дне, лежал новенький «АКСУ» с четырьмя полными, пулеметными, по сорок патронов, магазинами. А в удостоверении личности офицера — справка войсковой части №… о том, что майор запаса Лешин Владимир Алексеевич уполномочен командованием части доставить автомат №… в штаб в/ч…, согласно приказу №… от… 00 г. Тут же стояли подписи командира части и начальника штаба, скрепленные большой гербовой печатью.

Зачем Лешин брал с собой в мирную жизнь оружие? На это он сам вряд ли дал бы точный ответ. Только ли оттого, что привык к нему и оружие являлось составной частью его существования? Как бы то ни было, Лешин покидал базу отряда вооруженным. Он был поглощен своими мыслями, поэтому не придал значения словам Дениса Горбунова о «долбаной» командировке по сопровождению какого-то груза. Но потом спохватился:

— Я подумал — тебя тоже на списание вызывали, однако ты еще здесь нужен.

— Нужен! — потирая руки, согласился Горбунов. — Еще как нужен! Выпала мне дальняя дорога при бубновом интересе. Нет худа без добра! — вслух размышлял он. — Сдам груз, оттянусь две недельки по полной программе. Не надо будет от «пахана» прятаться.

Вечером следующего дня Лешина провожал капитан Геннадий Бондаренко — командир отдельной спецгруппы. Они вместе не раз выполняли сложные задания. И Владимир ценил Бондаренко, как, впрочем, и командование отряда. За его холодный, расчетливый, живой ум; сдержанную, не показную храбрость. За умение делать на войне только то, что следует делать. За способность мгновенно ориентироваться в экстремальной обстановке и находить единственно правильное решение в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях.

Горбунов был на совещании у командующего и поэтому прийти не мог. Лешин и Бондаренко стояли возле вертолета в ожидании его загрузки и отправки. Гена протянул Лешему лист бумаги.

— Владимир Алексеевич, вот здесь мои координаты, включая номера телефонов родственников в Москве. Если что, звоните брату, я подчеркнул его номер. У меня с ним постоянная связь.

— Хорошо, Гена. — Лешин положил листок с адресами и телефонами в записную книжку, ту, в свою очередь, в боковой карман кителя. — У тебя отпуск когда?

— Сентябрь — октябрь, по графику, товарищ майор.

— Вот и приезжай. Места у нас, под Рязанью, волшебные, не пожалеешь.

— Обязательно приеду. И еще, Владимир Алексеевич, пусть я скажу банальность, но это не важно. Важно то, что вы всегда можете на меня положиться. Дайте знать, и я явлюсь. И без разницы, куда, зачем, почему и когда. Это не слова.

— Спасибо, Гена. Тебе еще воевать и воевать, а ты… За меня не волнуйся. Я и в мирной жизни не пропаду, но за предложение — спасибо, не забуду. От себя скажу то же самое. И ты всегда можешь на меня рассчитывать…

Возле вертолетной площадки показалась группа офицеров во главе с неизвестным генералом. Он и отдал приказ подняться на борт. Лешин с Бондаренко крепко обнялись. И винтокрылая машина, медленно поднявшись, унесла майора запаса Лешина в голубую даль безоблачного неба. Унесла от войны, от гор, от смерти. Туда, где ждала жизнь. Новая и совершенно чужая и непонятная Владимиру.