Наш корреспондент

Глава тринадцатая

Прошло лето, наступила сухая, жаркая осень. В станичных садах созрели наливные, душистые яблоки. На улицах чахла пыльная лебеда. Кубанские равнины и холмы выгорели и вылиняли, как солдатская гимнастерка.

Все чаще и чаще, точно электрические разряды, вспыхивали по линии фронта короткие, но яростные схватки. Уже все, что можно разведать, было разведано, изучено и нанесено на карты, схемы и в стрелковые карточки. Уже офицеры знали «Голубую линию» наизусть, бойцы были подготовлены, техника подтянута. Наступление созрело. Готовность армии к наступлению, ее наэлектризованность чувствовались в разговорах бойцов и офицеров и письмах, которые они присылали в редакцию. И, наконец, как несомненный признак того, что большие события должны начаться со дня на день, появились корреспонденты центральных газет. Это была самая верная примета!

Под вечер у хаты, где помещалась редакция, остановилась помятая «эмка», закамуфлированная дорожной пылью и грязью до такой степени, что определить ее первоначальный цвет стало невозможно. Из нее вышли два корреспондента. Это были крупные, представительные хлопцы; «эмка» сильно кренилась и скрипела, когда они, согнувшись в три погибели, выбирались через маленькую дверцу. Одного из них — с круглым, добродушным лицом — Серегин видел раньше: он заезжал в редакцию, еще когда она стояла под Ростовом. С тех пор корреспондент, видно, побывал в какой-то переделке, потому что девая рука у него была согнута и плохо двигалась.

Поговорив немного с редактором, корреспонденты пошли с Тараненко за хату, в холодок, и, разостлав на земле двухкилометровку, стали вполголоса обсуждать что-то. Выло бы, конечно, очень интересно знать, о чем они говорили, но Серегин не счел удобным подойти. Он услышал только, как другой, незнакомый корреспондент воскликнул:

— Ну, там-то я каждую тропинку знаю!

Из этого Серегин заключил, что они уточняли свой маршрут.

Корреспонденты поднялись и стали прощаться. Тараненко уговаривал их остаться на ночь и ехать рано утром, но те сказали, что не могут терять ни минуты, и обещали заехать на обратном пути. Затем они влезли в «эмку», которая опять присела под ними, и умчались к фронту.

Вот уж кому можно было от души позавидовать!

Корреспонденты центральных газет…

Они рассказывали о событиях на фронте всему Советскому Союзу, всему миру. Они бывали на самых важных участках фронта. Для них не существовало расстояний. У — них были собственные автомашины, а если надо было ехать особенно далеко или по воде, командование предоставляло им самолеты и катера.

А в остальном они, впрочем, хлебали столько же, если не больше, лиха, что и журналисты армейской газеты. Потому что самый важный участок — всегда и самый опасный. Не один уже корреспондент сложил голову на своем благородном боевом посту. И кто-то из поэтов, носивших лиру в полевой сумке корреспондента, сложил песню, которую с большим чувством пели военные журналисты:

Когда запыленная «эмка» скрылась, Тараненко с озабоченным выражением лица сказал Серегину:

— Сдавай, старик, что у тебя осталось из материалов и надо ехать в первый эшелон. А то можем проворонить.

— Что они говорили? — спросил Серегин.

— Говорили, что уже два дня идет бой за Новороссийск. Вот-вот и у нас начнется.

В течение столетий дождевые ручьи промыли в крутом склоне холма глубокую щель. Ее края обросли кустарником, деревья сомкнули над ней свои кроны… Саперы вырыли в ее стенах землянки, и в них довольно удобно разместился аппарат политотдела армии. Землянка начальника политотдела находилась на самой вершине клинообразной щели. Туда надо было подниматься по каменистому руслу. Редактор пошел к начальнику политотдела. Серегин остался у редакционного «газика», укрытого под дикой грушей.

Полчаса назад в штабе они узнали о том, что занят сильный узел сопротивления противника — станица Молдаванская. Надо было немедленно ехать туда. Серегину не стоялось на месте. Он курил, прохаживался у подножия холма и нетерпеливо поглядывал на заросли кустарника у выхода в щель, откуда должен был появиться редактор.

Хорошо, если бы Макаров остался в политотделе, а «газик» дал в распоряжение Серегина. Это позволило бы побывать в станице, взять все необходимые материалы и сегодня же вернуться в редакцию, чтобы дать в номер свежую информацию. Очень трудно без своей машины.

Наконец появился Макаров. Он шел не один. Рядом с ним шагали два корреспондента фронтовой газеты. По такому же случайному совпадению, по какому корреспонденты центральных газет, заезжавшие вчера в редакцию, были рослые, могучие ребята, — оба представителя фронтовой печати оказались невысокими, поджарыми и очень подвижными. По характеру они были веселыми, общительными людьми и нравились Серегину, который называл их дружески по именам: одного — Митей, а другого — Сашей.

Серегин приветливо улыбнулся им, но они были поглощены своим разговором и не выказывали особой радости от встречи с коллегой. Рассеянно пожав ему руку, Митя и Саша отошли в сторону и там продолжали оживленную беседу.

— Так вот, Миша, — сказал редактор. — Товарищи едут в Молдаванку. Вы поедете с ними, возьмете информацию и с ними же возвратитесь. Договорились? — обратился он к Мите и Саше.

— Да-да, конечно! — ответил Митя.

— К члену Военного Совета, — сказал редактор шоферу, сел в «газик» и уехал.

Митя и Саша, очевидно, пришли к соглашению: когда «газик» отъехал, они замолчали и, не обращая внимания на Серегина, быстро пошли по тропинке, вьющейся вдоль подножия холма. Серегин оторопело посмотрел им вслед, а потом бросился догонять. За время пребывания в армейской редакции Серегин прошел большую практику в ходьбе и считал себя хорошо тренированным, но за Митей и Сашей он поспевал с трудом.

Не замедляя шага, они поднялись на, холм, на вершине которого была плешина, окаймленная кустарником и мелколесьем. И дальше, насколько хватал глаз, виднелись холмы, то голые, то покрытые курчавой и густой, как баранья шерсть, растительностью. Левее эти холмы мягко переходили в невысокие горы, правее угадывалась вершина.

Журналисты подошли к серой «эмке», замаскированной в кустарнике. Шофер вывел ее из зеленого гаража. Митя и Саша молча влезли в машину, Серегин так же молча последовал за ними.

Конечно, ехать так лучше, чем добираться до Молдаванки на попутных машинах. Плохо только, что он лишен самостоятельности и зависим от Мити и Саши. Подумав об этом, Серегин вдруг догадался о причине столь нелюбезного поведения своих собратьев по перу. Они были, вероятно, недовольны тем, что он едет с ними. Считали неудобным отказать редактору, когда он попросил взять Серегина, а теперь жалеют об этом и молчаливо выражают свое недовольство. Придя к такому выводу, Серегин огорчился. В то время, когда редакция армейской газеты находилась в Ростове и в ней часто бывали корреспонденты центральных и фронтовой газет, он привык к тому, что эти квалифицированные и более опытные товарищи считали своим долгом помочь армейской газете.

В свою очередь сотрудники армейской газеты, бывая в дивизиях, старались зайти в дивизионную редакцию. Такой порядок Серегин считал правильным, и поэтому поведение Мити и Саши его глубоко возмутило.

Самое лучшее, конечно, было бы сказать им несколько «теплых» слов и отказаться от их помощи. Но ведь тогда пострадали бы читатели «Звезды»: на другой день они не нашли бы на ее страницах сообщения, о том, как был занят населенный пункт и сильный узел обороны немцев. Не объяснять же читателям отсутствие информации тем, что у корреспондента было оскорблено самолюбие! Читателям нет дела ни до этого, ни до того, что у корреспондента болит голова, или натерты ноги, или что он три ночи не спал. Нет таких причин, которые могли бы оправдать отсутствие в газете материала, ожидаемого читателями. В песне сказано правильно: «Жив ты или помер, главное, чтоб в номер матерьял успел ты передать…»

Итак, Серегин, подавив порывы бунтующего самолюбия, свернул папиросу и стал молча курить.

Машина то ныряла серой утицей в долины между холмами, то взбиралась на их гребни. Постепенно она выплыла на равнину и, переваливаясь на ухабах с боку на бок, быстро понеслась по дороге. Кубанская природа, хоть и выцветшая и обносившаяся за лето, привлекала Серегина своей мягкой красотой. Житель города, он остро чувствовал очарование лугов и лужаек, и зарослей кустарника, и тихих рощ, и высоких тополей, хвастливо показывающих ветру атласную подкладку своего наряда.

Вот они въехали в рощу, и в открытые окна машины сразу повеяло прохладой. В дни паводка, должно быть, рощу заливало, и кубанские воды нанесли сюда белого, чистого песку. На этой, хорошо орошаемой почве возросли могучие — в два и в три обхвата — вербы. Мощные змеевидные корни, поднимаясь высоко над землей, как бы подпирали их гигантские морщинистые стволы, опутанные седыми, высохшими водорослями.

В роще еще недавно жили. В песке между корнями сохранились лежанки, застланные примятыми листьями; то тут, то там виднелся, казалось, еще не остывший пепел костров, торчали рогатки, на которых недавно висели солдатские котелки. Сейчас под зелеными сводами верб было пусто и тихо. Только воробьи купались в песке и рылись в брошенных норах, разыскивая крошки хлеба.

За рощей пошли густые заросли тальника. А дальше дорога уперлась в железнодорожную насыпь, на которой, однако, не осталось и следов ни от шпал, ни от рельсов. Впрочем, их и трудно было бы обнаружить под густыми бурьянами.

С высоты насыпи журналисты увидели широкую плоскую равнину, перепоясанную узким проселком. Он был тесно забит медленно ползущими автомашинами, тягачами и подводами с боеприпасами, продуктами и всяким военным имуществом. Вся эта длинная колонна вытянулась в ниточку, как бы стиснутая с боков невидимыми барьерами. Какой-то нетерпеливый водитель вывел было свой тягач на зеленый простор, некоторое время быстро катил сбоку колонны, обгоняя других. Вдруг тягач резко поднялся на дыбы, из-под него вырвалось пламя, полетели комья земли и куски металла…

Пришлось и серой «эмке» пристраиваться в хвост и пересекать равнину со скоростью, жестоко испытывающей терпение рвущихся вперед журналистов.

За равниной пошло опять мелколесье и рощи, еще хранившие свежие следы недавнего боя. Здесь пришлось долго плутать в поисках штаба дивизии. Он разместился на опушке рощи, в глубоко врытых в землю блиндажах.

Выскочив из машины, Митя с радостным восклицанием бросился к грузному лысому подполковнику, который стоял под деревом, вытирая лицо большим синим платком.

— Вот кто нам расскажет все о том, как взяли Молдаванку! — сказал Митя, беря в свои руки инициативу разговора. Очевидно, Митя встречался с подполковником раньше. Серегин же видел его впервые, потому что никогда раньше не бывал в этой дивизии, лишь недавно влившейся в Н-скую армию.

Подполковник вяло улыбнулся корреспондентам и протянул им руку. Рука была сухая и горячая.

— Могу рассказать, только без подробностей, — сказал подполковник. — Подробности — в полку.

— Хорошо, без подробностей, — согласился Митя, извлекая блокнот. Саша и Серегин сделали то же. — Что собой представлял этот узел сопротивления?

— Мы участвовали в бою за Молдаванскую одним полком. Остальные два действовали правее. Очень хорошо было осуществлено взаимодействие с соседом слева, от которого тоже наступал на станицу один полк.

Корреспонденты записали это.

— Как же была укреплена станица?

Подполковник стал довольно подробно рассказывать.

Как только он замолкал, Митя или Саша тотчас задавали ему новый вопрос. Серегину они не давали раскрыть рта. Несколько раз он пытался спросить, но Митя и Саша поспешно перебивали. Серегин начал убеждаться в правильности своих подозрений: собратья по перу явно затирали его.

Пока что, конечно, ничего страшного не было. Его интересовали те же факты, что и Митю и Сашу, оставалось только слушать да молча записывать, но было очень неприятно и обидно.

Рассказывая, подполковник несколько раз вынимал платок и вытирал лицо, хотя на нем и не было заметно пота. Глаза у подполковника были красные, веки припухшие, и Серегин вдруг понял, что он измучен недосыпанием и не столько вытирает лицо платком, сколько растирает, чтобы отогнать сон.

Несмотря на крайнюю усталость, подполковник добросовестно рассказал журналистам все, что ему было известно, то есть течение боя и действия батальонов. Но это не могло удовлетворить корреспондентов. Им все-таки нужны были подробности. Подполковник развел руками.

— Ну ничего, — сказал Митя, — поедем в полк, там все выясним.

— Вы туда не доберетесь, — возразил подполковник, — полк еще в бою…

— Да станица-то ведь взята? — удивился Саша.

— Вы же знаете, что бой за населенный пункт считается выигранным, если взят его центр. Противник еще цепляется за северную окраину. Но не в этом дело. Единственная дорога, ведущая в Молдаванскую, забита транспортом.

Журналисты вспомнили только что проделанный путь через равнину и приуныли.

— Ладно уж, я вам помогу, — утешил их подполковник. — Я свяжу вас по телефону с командиром полка.

Они спустились в глубоко высеченный в твердой глинистой почве блиндаж, где у полевого телефона дежурил охрипший связист.

— Вызывай Кубань, пятнадцатого, — сказал ему подполковник.

Связист ожесточенно закрутил ручку телефона.

— Кубань, Кубань, я — Волга. К аппарату пятнадцатого. Товарищ пятнадцатый. С вами будет говорить товарищ седьмой.

Подполковник взял трубку.

— Ну как остатки? Подчищаете? — спросил он.

Пока подполковник внимательно слушал, что ему сообщал пятнадцатый, Митя и Саша нетерпеливо переминались с ноги на ногу, готовые схватить телефонную трубку, а Серегин торопливо размышлял о создавшемся положении. Сейчас Митя овладеет телефоном и начнет разговаривать с пятнадцатым, невидимому командиром полка. Что он будет рассказывать, Серегин не услышит. Рассказывать вторично, для Серегина, командир полка, понятно, не согласится, да и обращаться к нему с такой просьбой в то время, как полк еще ведет бой, немыслимо. Остается просить потом Митю, чтобы он поделился своими записями. А Митя начнет выламываться и самый интересный факт обязательно утаит. Ах, как нехорошо, как неудачно все складывается!

От обидного сознания своей беспомощности Серегину не стоялось на месте. Он вышел в коридор, соединяющий три отсека штабного блиндажа. Дневной свет широко вливался сюда, отраженный светлыми глиняными стенами. Под бревенчатым накатом висел телефонный провод. У выхода на поверхность он раздваивался: вторая нитка тянулась в соседний отсек. Серегин не сразу сообразил, что эта вторая нить может стать для него путеводной, а сообразив, стремительно вскочил во второй отсек. Так и есть! В пустом отсеке на деревянном столике стоял параллельный телефонный аппарат. Серегин схватил трубку и успел еще услышать конец фразы подполковника:

— …представитель печати сверху. Дайте ему необходимые факты.

И сразу — громкий голос Мити:

— Здравствуйте, товарищ пятнадцатый! Расскажите, пожалуйста, о бойцах и младших командирах, отличившихся в бою.

Примостив блокнот около телефона, Серегин записал рассказ командира полка. Слышимость была очень хорошей. Когда Митя стал благодарить пятнадцатого за сообщение, Серегин осторожно положил трубку и вышел в коридор. Митя и Саша, которые и не заметили его отсутствия, закричали, пробегая мимо: «Поехали, поехали!» Собратья были возбуждены и веселы.

— Как же нам быть с соседом слева? — уже в машине спросил Саша, имея в виду другой полк, участвовавший в бою за Молдаванскую. — Надо бы туда поехать.

— Вы на это обратите внимание, — вдруг заговорил молчавший всю дорогу шофер и постучал черным ногтем по щитку с приборами, — бензин кончается!

— Мы сделаем так, — решительно объявил Митя, — заправимся в автобате. Это по дороге. Там у меня начальник знакомый. Ни в полк, ни в дивизию заезжать не будем — у нас уже нет времени. Материал для информации о соседе слева достанем в штабе армии. Там уже должны быть донесения. Конечно, сосед слева не будет освещен так обстоятельно… Ну, что ж, ведь не может корреспондент побывать одновременно всюду.

— А вдруг донесения не будет? — спросил Серегин.

Митя только хмыкнул.

Автобат действительно оказался по дороге в одной из рощ. Как только машина въехала под зеленые своды, Митя и Саша побежали уговаривать командира автобата, чтоб он позволил заправиться, а Серегин вышел из машины размяться. В роще было тихо, только издалека, однотонный как журчание ручья, доносился шум дизель-мотора. На испачканной маслом траве радужно переливались солнечные блики.

Серегин прошелся по лужайке, досадуя на задержку. Чтобы не терять времени, он начал обдумывать информацию, которую надо будет писать для газеты.

На другой стороне лужайки, под развесистой дичкой, стояла полуторка. Возле нее, на сиденье, вынутом из кабины, какой-то старший лейтенант курил из пестрого, наборного мундштучка. Сперва прогуливающийся в задумчивости Серегин заметил только этот пестрый мундштучок. Приблизясь вторично, он увидел, что старший лейтенант улыбается ему, увидел веснушки на чисто выбритом лице, маленькие серые глаза, почти утонувшие в улыбке, и воскликнул:

— Стрюков!

— Так точно, товарищ корреспондент! — радостно ответил старший лейтенант. — А я вас, между прочим, сразу узнал. Но вижу — человек глубоко задумался.

Серегин горячо пожал ему руку.

— Ну, как жизнь?

— Воюем, наступаем! Вот Молдаванскую заняли.

— А вы где сейчас? — спросил Серегин.

Стрюков назвал тот самый полк, который вел бой за левую половину станицы.

— И вы участвовали в бою? — уже с профессиональным интересом спросил Серегин.

— А что ж я хуже других, что ли? — улыбнулся Стрюков.

— И можете рассказать мне о ходе боя, о лучших бойцах и младших командирах? — продолжал Серегин, уже извлекая из полевой сумки большой блокнот.

— С великим удовольствием, — ответил Стрюков. — Уж я-то самые яркие эпизоды знаю, потому что подбирал материал для представления к наградам.

— Товарищ Стрюков, — торжественно заявил Серегин, — вы спасаете меня!

— Ну, уж и спасаю, — засмеялся Стрюков.

Он рассказывал, а Серегин торопливо записывал, изредка задавая вопросы. Ему хотелось теперь только одного: чтобы Митя и Саша подольше задержались у командира автобата. Уже он записал все, что было нужно, уже пришел шофер Стрижом и принес какие-то детали, за которыми они и заезжали в автобат, уже шофер вывел полуторку из-под дерева, и Серегин сердечно прощался со старшим лейтенантом, когда показались Митя и Саша. Они выглядели несколько утомленными — видно, командира автобата пришлось долго уговаривать — и очень спешили.

Стрюков сел в машину и уехал.

— Кто это? — спросил Саша.

— Так, один знакомый, — ответил Серегин.

— Поехали, поехали, — заторопил Митя. — Уже дело к вечеру пошло.

Они побывали на бензохранилище, где в бак «эмки» влили двадцать килограммов бензина. Шофер после этого повеселел и гнал во-всю. Журналисты тоже пришли в хорошее настроение и даже спели песню военных корреспондентов, причем Саша чудовищно фальшивил, а Митя с особенным значением пропел слова: «И чтоб, между прочим, был «фитиль», всем прочим…»

Что же такое «фитиль»?

Корреспондент первым проник в освобожденный пункт, первым передал информацию, и его газета раньше других ее напечатала. Это — «фитиль» другим газетам и их корреспондентам.

Корреспондент побывал на каком-либо участке фронта вместе с другими журналиста» ми, но сумел найти там более интересный материал. Это — «фитиль».

Если в газете появлялся яркий очерк или содержательная корреспонденция, по-новому, оригинально ставящая уже известные вопросы, — о таких материалах говорили, что они «фитильные».

Серегину идея «фитиля» была понятна как стремление каждого журналиста сделать свою газету оперативней, интересней и привлекательней для читателя, как идея соревнования журналистов. Но тот «фитиль», который, очевидно, готовили ему Митя и Саша, явно чадил конкуренцией. Это было Серегину тем более неприятно, что Митя и Саша ему нравились, а он очень не любил разочаровываться в людях. Как бы то ни было, благодаря счастливой случайности он получил все необходимые материалы, и это значительно смягчало его Огорчение.

Путь до штаба армии пролетел быстро. Поставив машину на прежнее место, журналисты поспешили в штаб. Там им сказали, что донесения от Н-ского полка получены, но они находятся у майора, а майор вызван к командующему и, наверно, должен скоро вернуться. Митя и Саша покривились, но делать было нечего.

— Посидим, подождем, — бодро сказал Митя, садясь под кусты на траву.

— Пока есть время, дай я запишу те факты, которые тебе рассказал по телефону командир полка, — сказал Серегин Мите.

— Ну, милый мой, я же работаю не на вашу газету, — ответил Митя.

— Ах, вот что! Не хочешь — не надо, — сказал Серегин и пошл прочь.

— Подожди! — закричал Митя. — А как же ты будешь писать информацию?

Он понял, что перегнул. Да он и не собирался совсем оставлять Серегина без материалов. Ему хотелось только, чтобы Серегин еще попросил его, и тогда Митя сообщил бы ему факты, но, конечно, не самые интересные.

— Как-нибудь обойдусь! — крикнул Серегин, не останавливаясь.

Он прошел к политотделу и с удовольствием увидел, что редакционный «газик» стоит под дикой грушей. Значит, Макаров опять в политотделе. Здесь же, растянувшись на траве, Серегин написал обстоятельную информацию о взятии Молдаванской.

Когда пришел Макаров, Серегин передал ему исписанные листки.

— Благополучно съездили? — спросил редактор.

— Вполне, — ответил Миша. — Пожалуйста, эту информацию поставьте в номер: «фитильный» материал.

— Обязательно, — обещал редактор.

С приятным сознанием добросовестно выполненной работы Серегин пошел обедать. Тропинка в столовую проходила мимо землянки, около которой на траве сидели Митя и Саша. Очевидно, майор еще не возвратился.

Пообедав с аппетитом, Серегин медленно возвращался по лесной тропинке. Уже вечерело. В закатных лучах догорали тронутые осенней желтизной листья. В густых кустах и у корней деревьев гнездились сиреневые сумерки. Вечер был удивительно тихий, даже птицы не щебетали, и Серегин еще издали услышал злые голоса Мити и Саши, о чем-то ожесточенно спорящих. Увидев Серегина, они отвернулись. Вид собрата по перу, свидетеля их неудачи, не радовал Митю и Сашу.

«Вот вам и «фитиль», — удовлетворенно подумал Серегин, проходя мимо и продолжая лениво размышлять о положении корреспондентов. Любопытно будет взглянуть завтра, как у них полезут на лоб глаза, когда они прочтут в «Звезде» его информацию. Хорошая им наука впредь. Ну что ж, мера за меру. Он мог бы дать им материал, но не даст… И, стало быть, поступит точно так же, как и они.

Дойдя в своих рассуждениях до этой невольно возникшей мысли, Серегин замедлил шаги. Они не дали, потому что не хотели, а он — уже в отместку… Они не захотели ему помочь, а он — им. Значит, он ничем не лучше Мити и Саши и никакие обстоятельства не могут служить оправданием. И зачем вместе с ними наказывать и читателей фронтовой газеты? Ведь в конце концов пострадают читатели. Прежде всего надо о них подумать, о бойцах и офицерах.

Серегин возвратился к собратьям.

— Вот что… «фитильщики», — сказал он, — вы зря здесь сидите. По имеющимся у меня непроверенным сведениям, майор назначен военным атташе в Англию и уже вылетел в Лондон для открытия второго фронта.

— Иди, иди, Миша, — вяло сказал Саша, — не трепись. Без тебя тошно.

— А все интересующие вас сведения, — не обращая внимания на слова Саши, продолжал Серегин, — вы можете получить у меня.

Митя и Саша смотрели на пего недоверчивым взглядом, в котором, однако, слабо забрезжила надежда.

— Помните, в автобате я разговаривал с офицером? Так вот, он из Н-ского полка, я у него взял все, что надо, пока вы добывали бензин. Источник абсолютно достоверный.

И, наслаждаясь произведенным эффектом, добавил, доставая блокнот:

— Хотел было вам в отместку «фитиль» соорудить, да ради ваших читателей раздумал. Ну, записывайте, пом не стемнело…