Наша Церковь и наши Дети

ВВЕДЕНИЕ

Нет никаких оснований для самодовольства, когда мы говорим о современной церковной жизни и о достижениях в области воспитания детей и молодежи. В некоторых отношениях наша эпоха имеет нечто общее с эпохой раннего христианства. Христианская вера, то есть вера в то, что Иисус Христос — Богочеловек, что Бог Троичен и что Церковь — это живое Тело Христово, — эта вера исповедуется меньшинством, да и это меньшинство разделено и расколото. Христианские символы, праздники и традиции в значительной степени утратили свою жизненность. Они либо уходят из нашей жизни, либо становятся объектом торговли, либо отождествляются с кулинарными или национальными обычаями и слишком часто сводятся к чему–то приятному, но не очень понятному. Во многих странах человек должен обладать немалым мужеством, чтобы исповедать, что он — христианин. И даже там, где не существует враждебного отношения к религии, культура от религии отделена. Трудно обрести какое–либо христианское содержание или христианское понимание жизненных ценностей среди тех впечатлений, которые получает современный ребенок дома, в школе, читая книги, журналы, знакомясь с рекламой. Это относится и к тем семьям, которые регулярно посещают храм. Ребенок растет сегодня в обстановке, весьма напоминающей эпоху Римской Империи

Огромное отличие в том, что сегодня размыта четкая граница, всегда пролегавшая между мировоззрениями христианским и нехристианским. В Римской Империи школьное образование было совершенно светским. Господствующие представления о браке, о сути семейных отношений, о человеческой личности резко отличались от христианских. Ребенок–христианин рос дома, ясно сознавая, что быть христианином — значит отличаться от окружающего общества, отрицая его ценности. Компромисс с окружением или «приспособление» были немыслимы. Сегодня эти границы размыты. Что означает «быть христианином? Кто сегодня называет себя христианином? Богословские различия стерты. Слова «консерватор», «доктринер» стали бранными выражениями. Также разрушено восприятие христианства как того, что тридцать или сорок лет назад придавало человеку в глазах общества респектабельность. Трудно упрекать молодежь в том, что она отвергает лицемерие подобного христианства, хотя в подобном восприятии было не одно только лицемерие.

Многие люди, называющие себя христианами, заявляют, что они воспринимают христианство, прежде всего как Нагорную проповедь, смысл которой заключается в любви и уважении к людям, в мире и благожелательности, а также признания весьма смутного ощущения некоей Божественной Силы, присутствующей в мире. Этого им вполне достаточно. Конечно, не стоит оспаривать искренности или ценности подобных утверждений. Но все же мы не вправе утверждать, что этические и моральные ценности — отличительная и исключительная привилегия христианства. Этические кодексы существуют не только у религий; даже коммунизм и нацизм имеют весьма строгий моральный кодекс, основанный на дисциплине, самопожертвовании, товариществе, послушании власти. Учебник этики для педагогических институтов, изданный в Советском Союзе, повествует о правилах хорошего тона, послушании, честности, взаимопомощи и тому подобных вещах в духе XIX века. Поэтому, если мы утверждаем, что христианская мораль — это сущность христианства, мы должны разобраться, что же это такое — христианская мораль и чем она отличается от нравственности в общепринятом ее понимании. Здесь налицо парадокс: христианство немыслимо без своей морали, своего этического закона; и все же этический закон может существовать совершенно автономно от христианских понятий о жизни и может быть даже враждебен христианской вере.

Таким образом, сегодня, воспитывая наших детей, мы сталкиваемся с ситуацией, с которой столкнулась и ранняя Церковь. И все же существует немало отличий. Мы не можем просто перенять благочестие средневекового человека. Духовные ценности и требования стали сегодня частью нашего мышления. Вера в свободу человека в Божьем мире, в творческое назначение человека в мире, уважение к человеческой личности и терпимость всегда были неотъемлемой частью христианской мысли в личной жизни святых и богословов, но в жизни общества, в быту они не были растворены. Инквизиция, религиозные преследования и войны, хождение по струнке дома и в школе, нетерпимость — все это отнюдь не объяснялось лишь «человеческим несовершенством». Все это было частью общепринятой и признанной системы «спасения Душ».

В течение веков философия воспитания (светская и христианская в равной мере) считала аксиомой, что душа любого ребенка — это «чистая доска». Защитите ребенка от дурных влияний, наказывайте за проступки, поощряйте за хорошее — и, в конце концов, вы получите хорошего человека.

Между тем, один из главных тезисов духовного христианского воспитания (как это видно, например, из «Добротолюбия») гласит, что каждая душа уникальна и что задача духовника — определить конкретно, что необходимо для духовного роста каждой неповторимой личности. Этот подход не нашел отражения в религиозном воспитании детей. Отдельные духоносные наставники и святые обладали замечательным даром прозрения, проникая духовным взором в мир личности, но в целом в Церкви программа воспитания не ориентировала учителя на то, чтобы понять индивидуальность ребенка и помочь ему проявить врожденные таланты и особенности, поощрить его творческие способности и стремление к самовыражению, помочь ему глубже осознать причины его поведения.

Принцип свободы человека перед Богом был осознан человечеством лишь в последнее время. Именно эта концепция отличает наше христианское мировоззрение от современных антихристианских тоталитарных идеологий Христианская вера — это свободный акт, в ней нет навязчивой самоочевидности, которой невозможно избежать. Она есть «уверенность в невидимом» (Евр. 11, 1). Без свободы не может быть веры. Вы можете подлинно уверовать только в том случае, если за вами остается свобода сомневаться. Это подразумевалось в христианском богословии всегда, но лишь совсем недавно стало частью общечеловеческого христианского сознания

Все это приобретает огромное значение для углубления общих принципов христианского воспитания. Это означает лишь то, что мы можем явить человеку, во что мы верим, явить реальность веры в нашей жизни, но мы никого не можем заставить верить и, следовательно, никого не можем заставить верить правильно. Высший акт веры призван стать свободным волеизъявлением человека. На этом основан общепринятый ныне принцип веротерпимости, и потому мы не можем применять авторитарный метод религиозного воспитания. Это не означает, что мы отвергаем авторитеты. Весомая часть нашей веры основана, конечно же, на доверии к авторитету — к авторитету святых, Церкви, Священного Писания. Но это доверие — результат свободного выбора и никому не может быть навязано. Авторитарность в области религиозного воспитания теперь не срабатывает. Мы не можем внушить нашим детям: «Вы должны верить так–то и так–то, потому что так говорю я, или потому что так сказано в катехизисе, или потому, что так написано в Библии…» Мы можем и призваны говорить: «Я верю…», «Церковь учит.. ", «в Евангелии написано…» Воспитание должно основываться на точном знании, что любой подросток или юноша могут уверовать лишь благодаря собственному свободному выбору. Вот почему нам важно понимать наших детей, внимательно наблюдать за их умственным и эмоциональным развитием, мотивами их поступков. В отличие от традиций прошлого образ мышления ребенка и его творческое воображение призваны стать сегодня объектами христианского воспитания

Сегодня Православной Церкви брошен вызов. В области религиозного воспитания ей необходимо обрести подход, который был бы укоренен в общецерковной традиции. В этой живой традиции мы различаем не только знание о Боге, но и благодатную жизнь в Церкви, братские отношения с другими людьми. В то же время христианское образование направлено, прежде всего, на личность. Будь то младенец; отрок; подросток или юноша, педагог призван найти к каждому личностный подход, в зависимости от уровня: говорить на понятном языке, понимать и разделять нужды и заботы, любить личность в ее данности. Религиозный опыт действенен независимо от того в каком возрасте находится человек или на какой стадии интеллектуальной зрелости; процесс христианского воспитания должен стать процессом роста, накопления личного опыта, постепенного преображения личности в целом. Эта цель и этот вызов настолько велики, что достичь и достойно ответить можно лишь в том случае, если мы будем жить полнотой церковной жизни. Цель христианского воспитания — реализация харизмы, благодати, Церкви как целостного организма.

Перед лицом вызова, который бросает нам современность, мы можем глубже осознать конкретные проблемы, стоящие перед современной Православной Церковью в Америке. Необходимо учесть влияние важных факторов:

Православие в Америке все еще не преодолело сознания «гетто» — «эмигрантской церкви», этакого этнического ковчега, скитающегося вдали от Отчизны. До сих пор существуют церковные приходы, которые осознают себя подобными ковчегами. Однако национальный характер церковной жизни бывает в каждом новом поколении. Национальные традиции становятся более поверхностными, менее связанными с подлинными религиозными ценностями, хотя по–прежнему весьма важны для многих. Из ответов на анкету, разосланную в 1972 г. родителям в 100 приходах, следует, что 70% опрошенных считают, что «традиции, унаследованные от родителей», оказали огромное влияние в воспитании детей православными; 89% упомянули «посещения церковных служб»; 56% отметили значение проповедей; 19% назвали влияние религиозной литературы. Более гибкая церковная молодежь склонна считать, что сама природа Церкви умаляется, когда ее уподобляют этническому гетто. Они ощущают, что Православие не может и не должно оставаться «русским», «греческим», «сербским» или «украинским», что Церковь выше национальных особенностей.

Такой подход, однако, оставляет нерешенной весьма важную проблему. Православие и церковная жизнь — это не абстрактные концепции. Они не обретают полного выражения в учении или богословских взглядах. «Домашние церкви», которые так часто упоминаются в посланиях апостолов, доподлинно живые клетки тела Церкви. «Домашняя церковь» по своей природе воплощает религиозные ценности и верования в повседневном быту, в поведении, праздниках, застольях и других глубоко традиционных обычаях. Семья есть нечто большее, чем отец, мать и дети. Семья — это наследница нравственных и духовных обычаев и ценностей, созданных дедами, прадедами и пращурами. Об этом нам постоянно напоминают рассказы Библии о ветхозаветных патриархах. Очень трудно создать по настоящему христианский жизненный уклад в стерильном лабораторном окружении, свободном от каких–либо традиций. С этой точки зрения американское Православие проходит трудный и ответственный период созидания собственных традиций. Я считаю, что для созидания этой новой традиции будет полезным, если нити религиозно–культурного наследия Родины будут вплетены в новую ткань.

Одна из особенностей православной жизни в Америке заключается в том, что христианскому воспитанию в церковно–приходских школах придается большое значение. Их часто называют «воскресными». В новых приходах школы проектируются столь же тщательно, как и храмы. Подчас новые школьные здания изумительно оборудованы и выглядят роскошно, если учесть, что используются они лишь в течение часа один раз в неделю. Миряне, которые преподают в этих школах (совершенно новое явление в православной церковной жизни) становятся «авангардом» Церкви, они наделены глубоким чувством ответственности и преданны своему делу. Они отдают себя Церкви целиком и потому часто являются лучшими ее членами.

Забота о религиозном образовании была вызвана, возможно, тем, что бытовое благочестие первых иммигрантов не воспринималось новым поколением. Часто второе поколение оказывалось «потерянным» для американского Православия. Поэтому напрашивается вывод — сохранить православную веру возможно лишь в том случае, если детям дать более расширенное знание о ней. В православных приходах среди самых разных национальностей были созданы сотни воскресных школ, в которых преподавание велось на английском языке. Двадцать лет назад я слышала, как один священник сказал: «Если бы можно было втиснуть самое существенное в Православии в маленький буклет, тогда каждый ребенок в воскресной школе успешно усвоил бы материал и проблема была бы решена».

Подобный оптимизм ничем не оправдан. Более того, в структуре воскресных школ таились некоторые опасности.

Хуже всего, когда занятия устраивали по воскресеньям и во время литургии. Жизненная, подлинно православная традиция воспитания у нас отсутствовала, и мы заимствовали такую практику у протестантов. Она устраивала и детей, и родителей, потому что детей утомляла долгая церковная служба на непонятном языке, в которой они не могли участвовать. В результате семья никогда не посещала богослужения вместе, и дети не ощущали всей полноты литургической жизни. Воскресная школа заменила литургию, а уроки — таинства. Выпускники воскресных школ не были приучены посещать по воскресеньям храм. Это подрывало сущность богослужебной жизни, самые основы Православия.

Другая опасность заключалась, когда смешивали две цели — религиозное воспитание и школьное просвещение. В основе этой ошибки лежало, мне кажется, мнение, что если ребенок хорошо вызубрит содержание учебников, то станет хорошим православным. Учителя и священники быстро поняли, что существующие учебники неудовлетворительны. Зубрежка катехизисов, молитв, словарей и текстов была настолько скучна, что преподаватели разбавляли ее сентиментальными пересказами «Библии для детей» и коротенькими песнями, а также играми из старомодных протестантских изданий, часто весьма спорных с догматической точки зрения.

В 1957 г была образована Комиссия по православному христианскому воспитанию, в работе которой приняли участие представители всех православных юрисдикции в Америке. По инициативе этой Комиссии были созданы руководства, стремившиеся приблизить богатства Православия к детскому восприятию, пробудить в ребенке творческое начало. Улучшение учебников и пособий продолжается по сей день; деятельность самой Комиссии, а также ее отделений и организованных ею семинаров для учителей способствовала оживлению работы по воспитанию в православных храмах Америки. Но возрастает понимание того, что школьные уроки и учебники действенны лишь в том случае, когда они становятся частью полноценной церковной жизни — жизни в богослужении, в христианской семье и христианской общине. Быть христианином ребенок учится только в живом христианском доме, в живой христианской общине

Таким образом, работа Церкви в области религиозного воспитания имеет три измерения: созидание полноценной литургической жизни в приходе, тесное общение с родителями и домом, а также религиозное обучение детей. Ни одно из этих измерений не может существовать и развиваться в одиночку. Такова главная задача Православной Церкви в сегодняшней Америке.