Наслаждение и боль

Глава 11

А Аманда и не подозревала, что впервые за последние несколько недель уснула в объятиях человека, который был для нее важнее всего на свете, хотя, должно быть, бессознательно она наслаждалась теплом, исходившим от его сильного тела. Она была совершенно измотана и физически и морально, час за часом выслушивая скорбные признания подростков, многие из которых были слишком малы и еще почти ничего не знали о смерти. В любое другое время они бы и не заикнулись о своих проблемах, но самоубийство Квинна приоткрыло ящик Пандоры, и чувство вины выплеснулось наружу. Сгорая от стыда, они жаждали раскаяния, и Аманда слушала их. Один признался, что списывал во время экзамена, другой — что подглядывал за матерью и ее любовником, третий — в том, что не раз нюхал кокаин. Любое из этих прегрешений — во всяком случае, в их собственных глазах — выглядело куда ужаснее, чем проступок Квинна, когда тот явился на тренировку пьяным. Его выходка сейчас казалась просто детской шалостью, зато наказание, которое он понес и которое в конечном итоге и привело к его смерти, выглядело теперь неоправданной жестокостью. Аманда из кожи вон лезла, стараясь убедить их, что это не так, снова и снова повторяя, что ужасный поступок Квинна не был следствием наложенного на него наказания. Она уговорила кое-кого из них обратиться в кризисный комитет, к священникам, но груз их вины до сих пор давил ей на плечи, не давая свободно дышать.

Даже во сне это мучило ее. Открыв глаза, она обнаружила, что лежит в объятиях мужа, и ей стало немного легче — выходит, он понял все без слов и лег рядом с ней, чтобы разделить с ней ее ношу. А может, не ее, а свою, подумала она. Может, его тоже терзало чувство вины за какие-то грехи? Аманде внезапно стало страшно. Она почувствовала, что снова начинает думать, как ее мать.

Решив, что с этим нужно бороться, она выскользнула из постели, пока Грэхем еще спал, и, вспомнив о том, что вечером они приглашены к его матери, выложила на видное место подарки для нее. Потом сварила кофе и положила на стол в кухне воскресные газеты. Но к тому времени, как Грэхем проснулся, Аманда уже была в душе. После этого она поспешно собралась и уехала в школу.

Провожая ее взглядом, Грэхем задумался, случайно ли получилось так, что он проспал ее отъезд, или же он подсознательно стремился к этому. Скорее всего, так оно и было. При их нынешних отношениях, при той неловкости, которую оба испытывали, оставаясь вдвоем, это позволило избежать очередной размолвки.

В какой-то степени это выход, подумал он. И тут же обругал себя за трусость. Ведь это было совсем не то, о чем он думал во время разговора с Рассом. Стыдясь самого себя, Грэхем поклялся, что этого больше не случится. Больше он не станет прятать голову в кусты. Он непременно вызовет ее на разговор. Однако подходящий случай для этого представился только после обеда. Они с Амандой наконец-то остались одни, но у Грэхема возникло странное чувство, что жена старательно избегает этого разговора.

— Замечательные подарки, — робко начал он. — Спасибо, что позаботилась, а то я бы забыл.

— Пожалуйста, — вежливо, но как-то отстраненно улыбнулась она.

Чуть позже Грэхем решил сделать еще одну попытку:

— Я собирался позвонить маме с утра. Потом передумал — решил, что лучше вечером поздравлю ее лично.

— Я попробовала позвонить из школы, — сказала Аманда. — Но она была в ванной, так что я просто попросила передать ей мои поздравления.

— Знаешь, похоже, ты более внимательная невестка, чем я — сын.

— Да нет, что ты. Просто я очень стараюсь.

— Стараешься? — удивился он.

На губах Аманды появилась все та же вежливая улыбка.

— Стараюсь заставить ее полюбить меня.

— Но она и так тебя любит.

Аманда бросила на него выразительный взгляд, ясно давая понять, что без труда раскусила его ложь. Не зная, что на это возразить, он промолчал.

Семейные встречи О’Лири по случаю любого праздника всегда были на удивление шумными. Радостные восклицания и родственные объятия, оглушительные похлопывания по спине и громкие приветствия — все это было в порядке вещей, и Аманда успела привыкнуть к этому ритуалу. Собственно говоря, ей приходилось подвергаться этому испытанию начиная с того самого дня, когда Грэхем впервые привел ее в этот дом. Хотя он заранее предупредил о том, что ее ждет, все же она была оглушена и слегка растерялась. Но вскоре поймала себя на том, что, в сущности, ей это нравится. Это было как раз то, чего ей недоставало в семье. И Аманда почувствовала, как понемногу оттаивает — эти шумные изъявления чувств, эта любовь, щедро изливавшаяся на всех и каждого в семье, не раздражали, а скорее умиляли ее.

В этот раз все было как всегда. Кроме нее самой. Полностью поглощенная мыслями о самоубийстве Квинна, чувствуя, как груз вины тяжело давит ей на плечи, Аманда вскоре ощутила, как ее сознание помимо ее воли раздваивается. Может быть, частично в этом было виновато разочарование, охватившее ее после очередной неудачной попытки забеременеть, особенно острое, потому что вокруг них кишмя кишели многочисленные потомки О’Лири — кто знает? Во всяком случае, смеясь и переходя от одного члена семьи к другому, обнимая их одного за другим, Аманда готова была поклясться, что слышит, о чем думает каждый из них. Ей казалось, она чувствует, как они винят во всем ее, именно ее считая бесплодной, поскольку при виде бесчисленных отпрысков О’Лири только полный идиот мог решить, что проблема, с которой они столкнулись, имеет хоть какое-то отношение к Грэхему.

Стремясь избавиться от этого чувства, Аманда с головой окунулась в веселье. Ее тут же облепили пищащие от восторга племянницы и племянники, и Аманда с удовольствием позволила увлечь себя в дом. Она и раньше замечала, как оттаивает душой, оказавшись среди малышей. Однако те крохи, с которыми она возилась в первые годы после замужества, заметно подросли. Теперь им уже было лет шесть-семь, а кое-кому и все восемь. Они, со своей стороны, просто обожали ее, и нетрудно было догадаться почему. В отличие от других взрослых, которым частенько было не до них, Аманда с удовольствием читала им вслух, играла в шумные игры и никогда не отказывалась принять участие в каком-нибудь розыгрыше.

— Ты самая лучшая тетушка в мире! — объявила одна из ее многочисленных племянниц, вскарабкавшись к ней на колени и озарив ее улыбкой, сияние которое было немного подпорчено отсутствием нескольких зубов. — Знаешь, я не хочу, чтобы у тебя были дети! Тогда ты будешь моя, и ничья больше!

Ну что на это сказать? Аманда постаралась об этом не думать. Их с Грэхемом подарки были приняты весьма благосклонно, Мэри-Энн во всем блеске своего великолепия, как всегда, незаметно дирижировала семейной вечеринкой. Если Дороти и знала, что бисквит был приготовлен Амандой, то ничем этого не показала. Она очень мило болтала с невесткой, но ни слова не сказала об этом. Разговор вертелся в основном вокруг каких-то других дел. Дороти непринужденно щебетала о заседаниях клуба садоводов, о встречах в историческом обществе, членом которого она была, о Меган — словом, она постаралась держаться исключительно тех тем, которые, как она точно знала, нисколько не интересовали Аманду.

Аманда старалась быть до приторности вежливой. Она улыбалась, кивала и даже задавала какие-то вопросы — словом, делала именно то, чего от нее ждали. Сама Дороти не задала ни единого вопроса — похоже, ни Аманда, ни ее проблемы нисколько ее не интересовали. Естественно, разговор потихоньку увял.

И тогда снова ей на помощь пришел Малькольм О’Лири.

— Прости, мама, я украду у тебя невестку. Джозеф, — окликнул он одного из своих бесчисленных племянников, — иди-ка поговори с бабушкой. — А сам, обхватив своей лапищей Аманду за плечи, потащил ее в сторону.

— Где Грэхем? — спросила она. С момента их появления здесь она почти не видела мужа — он словно растворился в толпе остальных О’Лири.

— Играет в волейбол на заднем дворе. Хорошо, что у мамы за домом большая лужайка. Когда мы были еще детьми, она сослужила нам большую службу, да и сейчас нам без нее трудно было бы обойтись. Ну, как ты?

— Неплохо, — с улыбкой ответила Аманда.

— Да? А вот Грэй говорит совсем другое. По его словам, ты перенесла все это достаточно тяжело. Мы все очень сочувствуем тебе, Аманда. Я знаю, как ты хотела ребенка. И могу представить, как ты сейчас разочарована.

Честно говоря, Аманда сильно в этом сомневалась.

— Ничего. Со временем это пройдет.

— Знаешь, я слышал об одном классном специалисте. Он работает в округе Колумбия, занимается женщинами, которые никак не могут забеременеть. Мне говорили, что к нему практически невозможно попасть, но мы сделали кое-какую работенку для его сестры в Хартфорде. Один звонок от нее — и он тебя тут же примет. Ну, что скажешь?

Аманда подобралась.

— А ты уже обсуждал это с Грэхемом? — осторожно спросила она.

— Да. Он предупредил, чтобы я и не заикался об этом с тобой, но… дьявольщина, Аманда, если все эти ваши доктора не в состоянии разобраться, в чем дело, почему бы не обратиться к кому-то еще? Одно твое слово — и я с радостью все устрою.

— Спасибо, Малькольм, но нас пока все устраивает.

— Ну, дай мне знать, если передумаешь, хорошо? Грэхем просто умирает от желания поскорее стать папашей, — прогудел он.

Спустя несколько минут она услышала то же самое, но на этот раз от Меган Донован, первой жены Грэхема. Одна из немногих гостей «со стороны», не связанных родственными узами с О’Лири, она тем не менее с детства знала большинство из них и давно уже привыкла считать себя чем-то вроде члена семьи.

Надо отдать ей должное, Меган прекрасно понимала щекотливость ситуации. Она приходила позже всех, уходила задолго до того, как семья начинала расходиться, и в присутствии Аманды всегда держалась приветливо и дружелюбно. Вот и в этот раз, тепло обняв Аманду, она подмигнула, сказала, что та прекрасно выглядит, а потом принялась участливо расспрашивать о работе — чего никогда не делала Дороти. В свою очередь Аманда вежливо поинтересовалась, как идут дела в книжном магазине — ей было известно, что Меган сейчас отчаянно пытается удержаться на плаву и не пойти ко дну под натиском расплодившихся, как грибы после дождя, гигантских супермаркетов. Меган спокойно объяснила, как обстоят дела, посвятив Аманду во все детали, причем сделала это так, что той было интересно. Беседа лилась непринужденно, и Аманда в очередной раз поймала себя на мысли, что ей нравится Меган. Впрочем, она тут же забыла об этом, потому что Меган, понизив голос, затронула давным-давно наболевшую тему о детях:

— Грэхем сказал, что на этот раз тоже не получилось.

— Да, пока нет, — с принужденно улыбкой кивнула Аманда. И добавила, надеясь положить этому конец: — Но, в конце концов, у нас обязательно получится.

Но Меган не собиралась сдаваться.

— Как это, должно быть, тяжело для тебя! Уж кому, как не мне, знать, как Грэхем хочет детей! Именно из-за этого в первую очередь наш брак и начал расползаться по швам. Мне-то они были ни к чему. Вот я и изобретала одну причину за другой, почему нам стоит с этим подождать. А потом вдруг обнаружила, что моя фантазия иссякла.

— Ну, у нас все немного по-другому.

— Может, я могу чем-то помочь? — предложила Меган.

Аманда озадаченно нахмурилась:

— Спасибо, но не думаю, что ты…

— Я имела в виду, если вдруг нужна созревшая яйцеклетка… или суррогатная мать…

Аманда молча сидела в машине. Она была совершенно без сил — голова разламывалась от боли, желудок стянуло тугим узлом, во рту стояла горечь, а всю кожу на лице стянуло так, словно она вот-вот лопнет — наверное, из-за того, что Аманда старательно улыбалась несколько часов подряд.

Грэхем тоже молчал, но Аманда могла бы поклясться, что он потихоньку начинает закипать. Не успели они отъехать от дома его матери, как почувствовала, как в нем копится раздражение. За этим должен был последовать взрыв. Так и случилось. Они не проехали и двух кварталов, как Грэхем не выдержал.

— Похоже, ты ненавидишь мою семью, — буркнул он.

Аманда даже растерялась слегка.

— Я?! С чего ты взял? Вовсе нет.

— Понаблюдал, как ты буквально из кожи вон лезла, стараясь казаться милой. Это прямо-таки бросалось в глаза.

Аманда молча уставилась на дорогу. Ей так много нужно было сказать ему, о стольком просить, а она не знала даже, с чего начать.

— Так что за проблемы с моей семьей? А, Аманда? — Грэхем, похоже, намерен был выяснить все до конца.

— Тебе показалось.

— Тогда почему тебе до такой степени тяжело даже просто находиться в их обществе? Да вот, к примеру… У тебя ведь болит голова, верно? По глазам вижу, что болит. Это ведь из-за моей семьи, так? Что тебя до такой степени утомило? Шум? Смех? Постоянная болтовня? Раньше мне казалось, что тебе все это нравится.

— Конечно нравится. Просто я другая — не такая, как они.

— Послушай, конечно, может быть, моя матушка не самая добрая в мире свекровь, но…

— Нет, она очень добра, — перебила его Аманда, — ко всем — кроме меня.

— Ты обиделась, потому что она не поблагодарила тебя за подарки.

Аманда резко повернулась к нему:

— Да ты угадал, я обиделась. Но не только из-за этого. Поверь, то, что она даже не удосужилась сказать «спасибо», не самое страшно. Хотя вообще-то могла бы — хотя бы потому, что я ломала себе голову над тем, что ей подарить, когда мне следовало думать о куда более серьезных вещах, чем какая-то безделушка. Так что с ее стороны это было по меньшей мере невежливо. Или ты считаешь по-другому? — в упор спросила она.

Грэхем предпочел оставить ее вопрос без ответа.

— Моя мать — старый человек. Любые перемены она привыкла встречать в штыки — просто потому, что ей тяжело приспособиться к чему-то новому. Мы ведь заранее знали, что с ней будет нелегко. Да и потом, бывают свекрови и похуже, разве нет?

— Возможно. Зато я за это время изменилась. Раньше мне ничего не было нужно от твоей матери. А теперь я считаю, что имею полное право рассчитывать на ее поддержку.

— Ты это насчет ребенка? Ну, в этом смысле на нее можно не рассчитывать.

— Возможно. Тогда я имею право требовать ее от тебя. — В ней вдруг будто что-то взорвалось, и слова, которые она старалась удержать, хлынули неудержимым потоком: — Где ты пропадал весь день? Ты оставил меня одну… наедине с мыслями о том, почему у нас нет ребенка и чья это вина, а сам исчез! Кстати, ты знаешь, что Меган предложила мне свои услуги в качестве суррогатной матери?

— Это очень мило с ее стороны, — бросил Грэхем.

— Но ведь она твоя бывшая жена! — крикнула Аманда. — Что это — мыльная опера?! Бывшая жена вынашивает ребенка для своей заместительницы! Уму непостижимо! Ладно, когда это делает сестра, мать, наконец, но экс-супруга?! И потом… ради всего святого, с чего она вообще взяла, что вся проблема в том, что я не в состоянии его выносить?! Почему они все так уверены, что проблема непременно во мне?! Кстати, Эмили так не думает — по ее мнению, с таким же успехом в этом можешь быть виноват и ты. А они это знают? Ты им об этом хоть раз говорил? Или ты просто ограничился чем-то вроде: «Вот ведь незадача — у Аманды опять не вышло!» — словно речь идет о баскетболисте, который в очередной раз не смог закинуть мяч в сетку…

Заметив, что еще немного — и ее голос сорвется на визг, она испугалась и замолчала.

Какое-то время они ехали в молчании.

Почувствовав наконец, что снова владеет собой, Аманда снова заговорила, на этот раз уже спокойно и доброжелательно, как всегда:

— Ты напрасно думаешь, что я ненавижу твою семью — просто когда мы среди них, у меня такое чувство, будто я теряю тебя.

— Глупости, — резко оборвал он ее.

— Нет, это так, — печально протянула Аманда. — Ты тогда с ними, а не со мной. Мы уже не вместе, понимаешь? Ты либо болтаешь с одним из братьев, либо играешь с племянником, либо обсуждаешь с кем-то из невесток, как лучше ухаживать за садом. Или, — подчеркнула она, — разговариваешь с Меган.

— Ну, ну… а я-то все ждал, когда ты доберешься до этого, — зло усмехнулся Грэхем. — Господи помилуй, Аманда, Меган для меня сейчас просто старый друг. Да мы ведь знаем друг друга всю жизнь! И расстались мы вполне по-дружески. Мне всегда приятно видеть ее. И не только ее, но и всю свою семью.

Аманда вновь погрузилась в угрюмое молчание.

— Или ты хочешь, чтобы теперь я ездил к ним один?

Аманда устало закрыла глаза — Грэхем опять старательно уходил от темы их разговора.

— Нет.

— Тогда чего ты хочешь?

«Чтобы ты сделал мне ребенка, черт возьми! — хотелось крикнуть ей. — Чтобы ты смотрел на меня так, словно дороже меня для тебя нет ничего в целом мире!» Когда-то это было именно так. А сегодня на дне рождения матери он вообще не смотрел в ее сторону.

— Ну скажи же, чего ты хочешь. Ты слышишь меня, Аманда?

— Я хочу, чтобы ты был на моей стороне. Помоги мне — сделай так, чтобы я не чувствовала себя как отрезанный ломоть. Не убегай сразу же, словно ты стыдишься меня, словно тебе неприятно дышать одним воздухом со мной. Почему ты сразу исчезаешь, Грэхем? Это ведь ты, а не я, должен был сказать Малькольму, что этот его специалист по проблемам бесплодия, может быть, и знаменит на весь свет, но нам с тобой он нужен как прошлогодний снег, потому что я-то не бесплодна! Стань моим союзником. Помоги мне. Поддержи меня. — Она сделала глубокий вздох, перевела дыхание и умоляюще посмотрела на него. — А еще лучше, посоветуй им заниматься своими делами. В конце концов, это наше личное дело, твое и мое. Нечего им совать нос в нашу жизнь, слышишь? Только не говори мне, что они, мол, переживают за нас, потому что я знаю это и без тебя, но от этого мне не легче. Что, от того, что они сто пятьдесят раз повторят, как сильно ты хочешь стать отцом, что-то изменится? Как будто ждут, что я скажу «крэкс, фэкс, пэкс», щелкну пальцами — и ребенок тут же появится на свет. Послушай, я знаю, что ты хочешь ребенка. Но я не хочу, чтобы твои многочисленные родственники жужжали вокруг меня, словно стая ос. С каких это пор у нас принято копаться в чужом белье? Что, такого понятия, как частная жизнь, больше не существует? Чем не тема для какого-нибудь ток-шоу?

— Может, так принято в твоей семье, — язвительно сказал Грэхем, — но в моей — никогда.

— Да? А зря. Возможно, тебе просто следует дать им понять, что я у тебя на первом месте. Если, конечно, это так.

Он смерил ее ледяным взглядом:

— Это что — вызов? Желаешь, чтобы я сказал, кто у меня на первом месте?

Аманда покачала головой. От этого взгляда ей стало холодно. До сих пор Грэхем никогда так не смотрел на нее. Она даже не представляла себе, что такое может случиться.

— Значит, так оно и есть, — проворчал он. — Ты хочешь, чтобы я выбрал: моя семья или ты.

— Нет. Я просто хочу, чтобы ты вел себя как муж.

— Я пытаюсь. Видит бог, я это делаю. Из кожи лезу вон, чтобы все исправить. А ты? Что ты делаешь для этого? Ты ревнуешь меня к Меган, к моей семье… даже к Гретхен! Хочешь, чтобы я вел себя как муж, да? Тогда и ты веди себя так, как положено жене. И для начала научись мне доверять.

Как и следовало ожидать, первое, что оба увидели, когда их машина свернула к дому, была Гретхен, поливавшая клумбу с тюльпанами из шланга со специальной насадкой. Над клумбой стояло легкое облачко водяной пыли, похожее на дымку. В лучах заходящего солнца в воздухе повисла крохотная радуга, отчего вся картина приобрела идиллический оттенок, а молоденькая вдовушка внезапно стала воплощением того, что они оба утратили.

И как прикажете обсуждать все это, не рискуя снова поссориться? Грэхем не знал. Поэтому он выбрался из машины и, не сказав ни слова, последовал за Амандой в дом. Что ж, если она предпочитает молчать, пусть так. Он привык уважать ее желания. И сейчас будет так, как она хочет.

Наутро в понедельник Аманда проснулась с невыносимой головной болью и ощущением того, что все так плохо, что хуже уже и быть не может. По привычке она попыталась думать о чем-то светлом и радостном, но как это сделать, когда знаешь, что наступил день похорон? Решив, что не стоит и пытаться, она с молчаливой благодарностью приняла предложение Грэхема пропустить ее в ванную и уныло поплелась туда, а когда вышла, с удивлением увидела, что он ждет ее, заранее приготовив махровую простыню. Она поблагодарила его, отметив про себя, что Грэхем старательно избегает смотреть на ее обнаженное тело, вместо этого глядя ей прямо в глаза. Мрачные мысли не настолько успели поглотить ее, чтобы она не заметила искренней озабоченности на его лице. Но он не стал утешать ее — просто коротко спросил, чем он сможет помочь. И с готовностью согласился завезти пакет с горячими пончиками в школу — для тех из учителей, кто приедет спозаранку.

Вдруг она с удивлением заметила, что он облачается в костюм.

— У тебя какая-то важная встреча? — вяло поинтересовалась Аманда. Раньше тоже бывало, что он надевал костюм для встречи с особо важным клиентом, но в последнее время такое случалось нечасто.

— Похороны, — лаконично ответил он. — Хочу, чтобы ты знала, что я рядом.

Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем до нее дошел смысл его слов. И тогда она вдруг разразилась бурными рыданиями.

— О Господи… — растерянно пробормотал Грэхем, прижав ее к себе. — А я-то хотел как лучше… Думал, тебе будет легче.

Так оно и случилось. Аманда держалась стойко в течение всей церемонии прощания с Квинном, только иногда до боли кусала губы. Это случалось в минуты, когда ее душу вновь начинали грызть сомнения, а желудок скручивался тугим узлом, когда она снова чувствовала, что, возможно, смогла бы предотвратить несчастье. Ну что ей стоило отыскать его на перемене! Почему она не уговорила его зайти к ней в кабинет? Почему не настояла на том, чтобы побеседовать с ним? Нужно было занять более жесткую позицию во время разговора с его родителями. Для всех в школе она выглядела образцом стойкости, поскольку знала, что очень многие будут искать у нее поддержки. А благодаря Грэхему ей теперь тоже есть на кого опереться.

Когда он обнял ее, она вдруг почувствовала, как невидимая стена, которой она окружила свое сердце, внезапно рухнула, смытая мощным потоком благодарности. Из глаз потоком хлынули слезы, но Аманда даже не пыталась их сдержать.

Вместо этого она обвила руками его шею, уткнулась носом в плечо и рыдала, пока не выплакалась всласть. Почувствовав, что слез больше не осталось, Аманда отодвинулась, виновато шмыгнула носом и заглянула ему в глаза, которые сейчас показались ей неправдоподобно зелеными.

— Спасибо, — прошептала она и быстро поцеловала его в губы. Но Грэхем не позволил ей отодвинуться, крепко прижав к себе. Губы их слились, и Аманда вдруг почувствовала, как где-то в глубине ее шевельнулось знакомое ей возбуждение. Когда же это было в последний раз? — растерялась она. Месяц назад? Полгода? Окончательно смутившись, Аманда выскользнула из его объятий, глянула на себя в зеркало, охнула и ринулась в ванную, чтобы привести в порядок заплаканное лицо.

Служба проходила в крохотной церкви в самом центре города, и если кто и помнил о том, что покойный добровольно ушел из жизни, наложив на себя руки, то старательно не показывал виду. Не было и намека на то, что хоронят самоубийцу. Церковь утопала в цветах, от множества фотографий Квинна рябило в глазах. Его сверстники подчеркнуто держались вместе, хотя многие из них пришли с родителями. Вынужденная сидеть вместе с учителями и представителями администрации, Аманда почти сразу потеряла Грэхема из виду. Ей только раз удалось обменяться с ним взглядом, а к тому времени, как служба закончилась и она вышла из церкви, Грэхем уже исчез.

Но его полное сочувствия лицо, такое, каким она видела его в последний раз, весь этот день стояло у нее перед глазами, и это придавало ей силы. И хотя атмосфера в школе царила подавленная, как ни странно, всего лишь несколько подростков, расстроенных, с заплаканными глазами, явились к ней поговорить по душам. Аманда невольно удивлялась, что их так мало. Впрочем, ближайшие друзья Квинна не вернулись в школу — после похорон они поехали домой к Дэвисам. Из уважения к памяти покойного все спортивные тренировки в этот день были отменены.

К трем часам пополудни все школьные автобусы разъехались, развозя детей по домам, и в здании школы воцарилась неестественная тишина. Те, кто еще оставался в школе, небольшими группами расселись по углам на школьном дворе. Аманда устроилась на ступеньках крыльца. Прошло совсем немного времени, как к ней робко подсели две девочки, которым, видимо, хотелось облегчить душу. Правда, говорили они немного — просто жались к ней, так что Аманда в конце концов решила, что им просто немного страшно и хочется, чтобы рядом был кто-то из взрослых, лучше их понимающий, что такое смерть.

Догадавшись об этом, Аманда просидела с ними, пока обе не ушли. Потом вернулась в свой кабинет, посидела там немного. Несколько минут спустя в дверь заглянул Фред Эдлин — поблагодарить ее за помощь и высказать свое восхищение тем, как слаженно и споро работал в эти дни созданный Амандой кризисный комитет.

— Напишите об этом, — посоветовал он. — Думаю, всем это будет интересно. В каждой школе должно быть нечто подобное.

Аманда вежливо поблагодарила его, не решившись упомянуть о том, что в наши дни, когда подобные трагедии вроде той, что произошла с Квинном, стали — увы — не так уж редки, во многих школах кризисные комитеты существуют давным-давно. К сожалению, в этом не было ничего нового. А то, до чего додумалась она сама, было настолько незначительно, что об этом не имело смысла писать.

И потом, у нее не было ни малейшего желания трубить о своих успехах на всю страну. Чем ей хвастаться? Тем, как она пыталась помочь подросткам в трудной ситуации? Так для этого ее и наняли. Но созданный ею комитет работал как часы, и Аманде стало немного легче. Рана, нанесенная смертью Квинна, была еще слишком свежа, и потом, эта трагедия как-никак затронула ее лично, чтобы она сейчас могла испытывать удовлетворение или гордость, как обычно бывает, когда знаешь, что работа выполнена на «отлично».

— Хорошая работа! — одобрительно гаркнула Мэдди, едва за директором захлопнулась дверь.

— Спасибо, — кивнула Аманда, достав из стоявшей под клеткой коробки угощение для Мэдди. Она даже не успела разжать пальцы, как Мэдди мгновенно вырвала у нее сухарик.

— Вкусный сухарик! Вкусный!

Аманда грустно улыбнулась:

— Как легко доставить тебе радость, моя дорогая. Думаю, именно поэтому многие так любят домашних животных. Потому что их легко порадовать. Потому что всем вам так мало нужно для счастья.

Услышав в коридоре приближающиеся шаги, Аманда обернулась.

— Ааааааааа, Джонни! Пррррривет, Джонни! — проскрипела Мэдди. Она, как всегда, угадала — это действительно оказался мистер Дубчек. На похороны он явился в коричневом костюме, правда весьма потертом, но придававшем ему невероятно торжественный вид. Вернувшись в школу, он переоделся. Но хотя сейчас на нем был хорошо знакомый Аманде форменный зеленый комбинезон, который он носил всегда, когда занимался уборкой, лицо у него было скорбное.

— Как все прошло, миссис О’Лири? — своим скрипучим голосом тревожно осведомился он.

— Вроде все в порядке. Первый шок уже прошел. Но потребуется еще какое-то время, прежде чем реальность того, что произошло, дойдет до них в полной мере. Они пока еще просто не осознали, что смерть — это навсегда. — Ей еще предстоит много работы с теми подростками, которые числились у нее в особом списке. За ними придется приглядывать особо и в случае появления тревожных признаков сразу же бить тревогу. Теперь уже никто не спорил с ней — все были согласны, что в подобной ситуации лучше подстраховаться заранее.

Лохматые брови старика вдруг мученически задергались, словно раздавленные каблуком мохнатые гусеницы.

— Пятьдесят лет я работаю тут, и никогда такого еще не было. А разное бывало за эти годы. Господи Боже, всего и не упомнить. Случалось, дети и сознание теряли. И умирали скоропостижно прямо тут, у нас на глазах. Сердечные приступы помню. Было, что кто-то из наших детей погибал в автокатастрофе… один разбился в самолете. И самоубийства тоже случались. Подростки накладывали на себя руки, но дома. И никогда — в школе. Я не должен был разрешать ему остаться. Нужно было отправить его домой.

Аманда сочувственно улыбнулась. Старика терзало чувство вины — это было видно с первого взгляда. И кому, как ней ей, было его понять.

— Не стоит казнить себя: если Квинн решил покончить с собой, вы бы ничего не изменили, отослав его домой. Он просто нашел бы другой способ, вот и все. Отправился бы в лес и сделал бы это там, в конце концов. Просто тогда его обнаружили бы не сразу, только и всего.

— Эх, если бы я вернулся пораньше, его еще, возможно, удалось бы спасти! Это мне ребята со «скорой» сказали.

— Мистер Дубчек, поверьте, я тоже много раз задавала себе те же самые вопросы, что и вы. Если бы я все-таки не послушалась его родителей и привела его сюда, чтобы поговорить по душам, если бы я поделилась своими опасениями с администрацией или хотя бы с его тренером, если бы предупредила родителей Квинна, что он может решиться наложить на себя руки… Но кто из нас способен заранее предугадать такое? Откуда нам было знать, что он задумал? Чтобы сам Квинн Дэвис, кумир всех подростков нашего города, решился на самоубийство?! Чушь! Никто бы не поверил — в конце концов, такое чаще происходит с неудачниками.

Старый уборщик сокрушенно покачал головой.

— Ужасно! — пробормотал он. — Такое несчастье!

Дверь за ним захлопнулась.

— Дерьмо! — выразительно гаркнула Мэдди.

— Вот именно, — со вздохом подтвердила Аманда.

Она просидела в школе до пяти — в основном отвечала на телефонные звонки, а в перерывах между ними успокаивала встревоженных родителей, которые после всего происшедшего толком даже не знали, как вести себя с собственными детьми. Услышав в кабинете голоса, зашел один из учителей Квинна. Судя по всему, его, как и Аманду, мучило запоздалое раскаяние. Теперь, оглядываясь назад, он вспоминал, как тревожился за мальчишку, как собирался поговорить с ним, да все откладывал — пока не стало уже слишком поздно. И сейчас он клял себя последними словами, что не послушался своей интуиции — ведь тогда все могло бы быть совсем по-другому.

Когда поток посетителей иссяк, Аманда заперла кабинет и стала собираться домой. При виде знакомого грузовичка Грэхема перед домом на душе у нее стало тепло. Но картина, представшая ее глазам, когда она, войдя в дом, не обнаружила никого на кухне и вышла через заднее крыльцо, заставила Аманду тихо ойкнуть. Она растерянно заморгала, словно не веря собственным глазам. Там, на заднем дворе, посреди зеленого ковра травы, у подножия высаженных Грэхемом сосен и елей, стоял ажурный железный стол и два прехорошеньких стула. Поверх льняной скатерти были аккуратно расставлены тарелки, туго свернутые салфетки засунуты в кольца, а посредине, между бокалов для вина, красовался подсвечник.

Глаза у нее защипало. Растроганная Аманда вернулась на кухню и почти сразу же наткнулась на мужа — Грэхем, шевеля губами, читал инструкции на пакете с рисом. На кухонном столе стояли те же самые стейки, которые они собирались, да так и не собрались съесть еще в пятницу вечером.

— Я тут подумал, может, попробуем еще раз, — смущенно улыбнулся он. Потом, отложив пакет с рисом в сторону, открыл холодильник, вытащил бутылку вина, наполнил заранее приготовленные бокалы и протянул один жене. — Мы ведь давно уже этого не делали, — подмигнул он.

Аманда молча кивнула. Все последние месяцы, пока она исступленно соблюдала все предписанные ей правила, рекомендации и диеты попутно со всеми теми рекомендациями, что она сама выуживала из Интернета, она отказывалась не то что пить, а даже смотреть в сторону вина.

— За все хорошее, — пробормотала она, поднимая свой бокал.

— За жизнь, которая продолжается, — кивнул он.

Даже Аманда вряд ли смогла бы сказать лучше.

— За жизнь, — улыбнулась она. Поцеловавшись, тихо звякнули бокалы. Аманда сделала крохотный глоток, потом, прикрыв глаза, вдохнула аромат вина, наслаждаясь его букетом.

— Сегодня ты выглядишь получше, — пробормотал Грэхем.

— Угу. И чувствую себя не такой изжеванной, как вчера.

— Я надеялся, что после похорон станет легче. Или возникли новые проблемы?

Аманда замялась:

— Нет. Во всяком случае, не с детьми. Честно говоря, меня куда больше тревожат некоторые родители. Слышал бы ты некоторых из них. Да вот, чего далеко ходить — мать одного из приятелей Квинна подошла ко мне и прямо на похоронах принялась ругать его родителей. Представляешь, даже в такой момент у нее не нашлось для них ни одного теплого слова! При этом она заявила, что никому из ее детей даже в голову бы не пришло покончить с собой. А когда я попыталась убедить ее, что самоубийства случаются в самых разных семьях, она попросту отказалась меня слушать. Готова поспорить на что угодно, что она точно так же не захочет слушать и собственную дочь, если той вдруг захочется поговорить о Квинне. И тогда девочка обратится к своим сверстникам, у которых, вполне возможно, не найдется ответов на те вопросы, что не дают ей покоя. Как это грустно…

— Ответы, может, и не найдутся, зато вместе им явно будет легче. Разве нет?

— Согласна. Знаешь, я часто замечала, что людям часто нужно просто выговориться, убедиться, что они не одни в этом мире, что есть кто-то, кому небезразличны их проблемы. Мне приятно думать, что именно для этого и существуют люди моей профессии. Конечно, и мне иной раз нечего им ответить. Но ведь я взрослый человек. Они чувствуют, что могут на меня опереться.

Грэхем нахмурился:

— По-моему, тебе нужно отдохнуть. Возьми отгул.

— Непременно — в конце следующей недели. Но мне сейчас нужно быть с детьми. Знаешь, не только ради них, но и из-за себя самой. Мне с ними легче. Может быть, потому, что им сейчас так же плохо, как и мне.

— Ну, ты ведь можешь заниматься своей работой и дома. Не обязательно все время сидеть в школе.

— В таких случаях это трудно. Практически невозможно, — покачала головой Аманда. — Как я смогу представить себе, что сейчас испытывают родители Квинна?

— А я вот, представь себе, могу, — заявил Грэхем, и Аманда, услышав нотки отчаяния в его голосе, удивленно вскинула на мужа глаза. — Примерно то же чувствовал я сам, когда у тебя на прошлой неделе вдруг начались месячные. Мы ведь тоже потеряли ребенка. Все наши мечты, все надежды, которые мы лелеяли так долго, утекли, как вода сквозь песок, вместе с кровью из твоих труб.

Аманда поежилась — честно говоря, на его месте она бы выбрала другие слова. Нарисованная Грэхемом картина выглядело резко и даже мрачно.

— Будут еще и другие попытки, — мягко возразила она.

— Похоже, ты уже настроилась ждать.

— Нет, что ты, — возразила она.

— А ты действительно хочешь через месяц попытаться снова?

— Хочу ли я? Нет. — Честно говоря, она предпочла бы пытаться забеременеть тем же путем, которым это делают все нормальные люди. — Как можно это хотеть? Но можешь не сомневаться, что я это сделаю.

Словно почувствовав что-то, Грэхем взял ее руку в свои.

— Послушай, если все это только ради меня, то не надо, слышишь? Ребенок… это ведь на всю жизнь, понимаешь? И если ты не хочешь, то скажи мне об этом сразу, хорошо?

— И что тогда? — выпалила она, даже не успев подумать, что говорит. Но этот вопрос давно уже вертелся у нее на уме — много дней и недель, а возможно, даже и месяцев. Конечно, в любой другой день она бы не решилась спросить его об этом, заранее зная, как заледенеют его глаза. Но сейчас все было по-другому. И как подросток, жаждущий узнать, как это бывает, когда наступает смерть, не может остановиться, словно его кто-то за язык тянет поговорить на эту тему, так же и Аманда сейчас не смогла промолчать.

— Ты действительно не хочешь иметь детей? — немного помолчав, спросил он. — Неужели все годы все это делалось только для меня?

— Чушь! Конечно хочу. Я имела в виду другое — что будет, если у нас все-таки не получится?

Его лицо внезапно стало смущенным.

Но Аманда, измученная этим бесконечным ожиданием и еще больше — напряжением последних дней, уже была не в состоянии остановиться:

— Вот именно — что, если у нас никогда не будет детей?! Что ты тогда почувствуешь?

— Честно говоря, я пока об этом как-то не думал.

— Да? А вот я, представь себе, думала. Все время только об этом и думаю. Вот лежу по ночам и чувствую, что не могу уснуть — думаю, что тогда с нами будет. Что, если у нас вообще не будет детей? Станешь ли ты винить в этом меня? Или себя? Что подумает твоя семья? Что они скажут? Станут шарахаться от меня, как от прокаженной? Или просто забудут о моем существовании? Насколько сильно ты сам хочешь иметь детей? Что это — необходимая составляющая твоего счастья? То, без чего ты не мыслишь собственной жизни? Или просто залог твоей мужской состоятельности? Предположим, мы еще раз попробуем прибегнуть к искусственному осеменению и у нас снова ничего не получится, что потом? Где гарантия, что ты после всего этого будешь по-прежнему меня хотеть? Что у тебя не зашевелится подленькая мыслишка попытать счастья с кем-то еще? — Аманда задохнулась. Сделав глубокий вдох, она с трудом проглотила вставший в горле комок. — Знаешь, Грэй, я ведь постоянно об этом думаю. Эти мысли… они просто-таки преследуют меня.

Она жалко улыбнулась, пытаясь поймать взгляд мужа, догадаться, о чем он сейчас думает, но тот упорно молчал, а лицо его было непроницаемо, как маска. Губы в обрамлении бороды превратились в тонкую линию, но было ли это от гнева или просто от огорчения, Аманда не могла сказать. Но больше всего Аманду напугали его глаза — зрачки расширились, и, обычно зеленые, они сейчас потемнели так, что казались почти черными. Что с ним происходит, гадала она. Удивлен? Не ждал подобных вопросов? Или, что гораздо хуже, чувствует себя загнанным в угол? Что означает это его упорное молчание? Возможно, он просто не знает, что ей ответить? Или… или знает, но просто не хочет говорить?

Когда кто-то постучал в стеклянную дверь, оба подскочили как ужаленные. Аманда быстро оглянулась через плечо. К ее изумлению, это оказалась Гретхен Танненволд.

Надо отдать ему должное, Грэхем превозмог себя и не бросился ей открывать. Он вообще не двинулся с места, словно не слышал. Дверь пошла открывать Аманда.

Гадая про себя, сколько времени она простояла тут, под дверью, и много ли ей удалось услышать, Аманда двинулась к двери. Но чем ближе она подходила, тем тревожнее почему-то становилось у нее на душе. Взявшись за ручку, чтобы открыть, она уже не сомневалась, что случилось нечто ужасное.

Обычная вежливость требовала, чтобы она открыла дверь. Но женская интуиция подсказывала ей ни в коем случае этого не делать.

— Что-нибудь случилось? — осторожно осведомилась она.

— Да, — слегка дрожащим голосом ответила Гретхен. — Мне нужен Грэхем.