Наследие Ирана

Наследие веков

За плечами египтян и вавилонян была многовековая история, когда персы впервые появились на арене Ближнего Востока. Освященные временем институты и обычаи успели уже глубоко укорениться и были подкреплены авторитетом религии. Достаточно указать, например, что народы Месопотамии задолго до Хаммурапи имели своды законов. Египетская культура и цивилизация продолжали существовать и после того, как канула в вечность великая эпоха богов-фараонов Египта. Централизованные империи и мелкие владения возникали и гибли, и кажется, что почти для каждого политического события или общественного явления более позднего времени можно найти прецедент в ранней истории Ближнего Востока.

Египет и особенно Месопотамия оказали большое влияние на соседние народы, и в первую очередь на народы, населявшие Иранское плато. Формуляры документов и клятвенных свидетельств, ордалии и многое другое, засвидетельствованное у хеттов Анатолии, было заимствовано из Месопотамии. Вавилонская клинопись играла роль lingua franca, она служила орудием дипломатии и международной торговли и была приспособлена ко многим несемитским языкам и даже целым языковым семьям, таким, как урартская и хеттская.

К тому же, как мы видели, с середины второго тысячелетия до н. э. на Ближнем Востоке появились индоевропейцы с их конями и боевыми колесницами, хотя поначалу они не были столь многочисленны, чтобы навязать свой язык и обычаи местному оседлому населению. В XVII столетии до н. э. они, однако, приняли участие в экспансии хурритов, которая захватила северную часть «Плодородного Серпа», протянувшегося от Месопотамии до Средиземного моря, и сыграли важную роль в создании многих мелких «хурритских» княжеств. Следует отметить, что хурриты принесли на Ближний Восток новых богов, таких, как Тешуп и другие, которые были присоединены к старым местным божествам. Мы уже говорили об арийских богах. Им поклонялась часть правящей верхушки, но они, по-видимому, не стали широко популярными, и мы позднее узнаем о некоторых из них снова только после появления иранцев.

Примерно с 1500 до 1150 г. до н. э. Вавилонией правили касситы — народ, пришедший с Иранского нагорья. Судя по 86 именам богов и правителей, касситы также должны были иметь контакты с индоевропейцами. Но касситы растворились среди местного населения Вавилонии, подобно тому, как это произошло с хурритами Митанни в Северной Месопотамии и в Сирии. Около 1150 г. до и. э., после того как эламитами была занята большая часть Южной Месопотамии, касситы исчезают, уступая власть местной вавилонской династии 1, и мы оказываемся свидетелями своеобразного вавилонского возрождения.

Быть может, самыми значительными событиями на Ближнем Востоке на рубеже II—I тысячелетий и в течение последующих нескольких веков следует считать этническую экспансию арамеев и политическую экспансию Ассирии. Ассирийцы и задолго до того демонстрировали свою силу и могущество, так что уже по многочисленным надписям Тиглатпаласара I, правившего около 1100 г. до н. э., во времена среднеассирийского царства, можно судить о начальном этапе жестокой практики ассирийских царей, сделавшей их имена ненавистными не только для их современников, но и на протяжении веков истории. Новый этап ассирийской экспансии открыл Ададнерари II, правивший около 900 г. до н. э. Он начал с завоеваний небольших арамейских государств в Северной Сирии и массовыми убийствами, террором и насильственными переселениями посеял страх перед Ассирией. Мы не будем здесь излагать подробности завоевательных походов ассирийских царей, многие из которых упоминаются в Библии,— наш рассказ был бы слишком страшным и в то же время однообразным. Ашшурнасирпал (883—859) оставил сообщение о том, как он приказал содрать кожу с восставших и повесить ее на городских стенах. Салманасар (858—824) воевал против царства Урарту, лежавшего на севере, а также в Сирии, повсюду сея смерть и разрушения. Захваченные богатства и рабы стекались в Ассирию, превратившуюся в централизованную бюрократическую державу, обладавшую мощной армией. Одним из самых могущественных ассирийских царей был Тиглатпаласар III (745—724). Он покорил арамейское государство с центром в Дамаске, подчинил северный Израиль и послал войска в глубь Ирана, к горе Бикни, отождествляемой с вершиной Демавенд близ Тегерана. Ассирийская держава породила целую династию способных администраторов, которые одновременно были солдатами и завоевателями. Наивысшего могущества Ассирия достигла при Саргоне II (721—705), который был военачальником царя Салманасара V, а затем восстал и захватил трон. В период его правления была захвачена столица Урарту — Тушпа (по-видимому, у озера Ван), а страна опустошена и разграблена, так что она никогда уже не смогла оправиться. Вся Сирия и Палестина оказались под властью Ассирии, а Вавилон стал ассирийской провинцией. При Синаххерибе Вавилон восстал и подвергся разрушению, а при Асархаддоне (680—669) был завоеван Египет. Ашшурбанапал, последний великий царь Ассирии, захватил Сузы и сокрушил мощь Элама, но сразу же после его смерти Ассирия начинает клониться к упадку. В 612 году, памятном в мировой истории, столица Ассирии Ниневия пала под ударами мидян и вавилонян, иногда называемых халдеями.

Наименование халдеи (калду) можно прилагать к арамееязычным кочевникам, поселившимся в южной Вавилонии и основавшим здесь в период экспансии Ассирии на север небольшие княжества. Начиная с XII в. до н. э. кочевники-арамеи проникали в области, лежащие на периферии «Плодородного Серпа», и, укрепившись в них, образовывали мелкие государства, важнейшим из которых в Сирии, очевидно, был район Дамаска 2. В Ветхом Завете мы читаем о борьбе Давида и Соломона с арамеями. В Месопотамии ассирийские анналы упоминают Аруму и Калду, из чего можно заключить, что арамеи осели и здесь, точно так же как и на другой стороне Сирийской пустыни. Их проникновение в районы «Плодородного Серпа» напоминает продвижение на эту же территорию доисламских арабов в более позднее время. В Месопотамии, как и в Сирии, арамеи стали объектом агрессии и страдали под игом ассирийской державы. Но в одном отношении они одержали верх над своими властителями: ассирийская клинопись, продолжающая старые письменности Шумера и Аккада, вынуждена была в конечном счете отступить перед арамейским алфавитным письмом, гораздо более удобным, чем клинопись, и приведшим к победе пергамента и папируса над глиняной табличкой. Не только письменность, но и арамейский язык превратился в конце концов в lingua franca огромной территории — от Египта до Персии.

Но вернемся ненадолго к ассирийцам, которые в течение первых четырех веков I тысячелетия до и. э. сумели с помощью насилия изменить облик Ближнего Востока в не меньшей степени, чем это делали раньше и продолжали делать в рассматриваемый период арамеи, просочившиеся в оседлые районы. В результате ассирийских завоеваний и массовых депортаций народы Ближнего Востока смешались между собой как никогда ранее. Древние местные культуры были уничтожены или пересажены на другую почву, что неизбежно должно было породить синкретизм почти во всех проявлениях духовной жизни в завоеванных областях. Религии, в течение многих столетий связанные со строго определенными районами, теперь нашли приверженцев на территории всей ассирийской державы. Когда, в 689 г. Вавилон был стерт с лица земли Синаххерибом, огромная статуя Мардука, бога-хранителя города, вместе с его культом была перенесена в Ашшур, в то время как вавилоняне, переселенные в Самарию (в Палестине), продолжали поклоняться Нергалу. Ассирийское войско скорее напоминало профессиональную армию, чем ополчение горожан, — так, например; в армии Синаххериба служили ионийские наемники. Ассирийская политика истребления и увода населения завоеванных территорий привела к тому, что способность к «национальному сопротивлению» у народов Ближнего Востока оказалась значительно ослабленной, и это обстоятельство сыграло немаловажную роль в дальнейших успехах Персии. Нельзя не отметить, однако, некоторого положительного влияния pax Assyriaca — при ассирийских царях процветала торговля и возводились грандиозные постройки и ирригационные сооружения. Вероятно, можно пойти дальше и сказать, что в результате обширных завоеваний и роста ассирийской державы родился неизвестный ранее тип государства, возникло новое государство, которое тем не менее всеми своими традициями было связано с шумеро-аккадским прошлым. Ассирийские цари всерьез восприняли такие старые титулы, как «царь всего сущего», «царь Шумера и Аккада», «царь четырех стран света». Однако, несмотря на уважение к традициям, не раз спасавшее Вавилон от полного разрушения (ибо Ассирия почитала историю), ассирийской державе суждено было стать началом нового этапа. Эти перемены не всегда легко заметить, иногда они замаскированы традицией, дань которой отдавали ассирийские цари (так, в библиотеке Ашшурбанапала тщательно сохранялись и переписывались классические произведения прошедших времен), однако для будущего «единого мира» Ахеменидов почва уже была подготовлена. Бюрократия, формировавшаяся из представителей разных народов, и столь же пестрая в этническом отношении армия явились, возможно, двумя важнейшими чертами ассирийского наследства.

Искусство ассирийской державы также служило источником вдохновения для последующего периода. Дело вовсе не в особой оригинальности ассирийского искусства, ибо за ним, несомненно, стоят традиции искусства вавилонян и хеттов, но до сих пор нас поражают реализм и экспрессия царских рельефов и печатей. К счастью, сохранилось много рельефов с изображениями военных и охотничьих сцен, в центре которых выделяется величественная фигура ассирийского царя (рис. 95). Архитектура царских дворцов и храмов должна была оставлять грандиозное впечатление. Некоторые новые черты можно, по-видимому, отметить в архитектурном декоре, такие, как, например, цветные изразцы для стен, ставшие позднее характерными для ахеменидских Суз. Литература Ассирии в основной своей массе не очень высокого качества. Глиняные таблички заполнены, как правило, комментариями к старым текстам, астрологическими записями, магическими заклинаниями и пророчествами, к которым питал особую страсть Асархаддон. Большее, чем прежде, развитие получила, вероятно, астрономия, но все же подавляющую часть дошедших до нас текстов составляют однообразные перечни завоеванных городов, покоренных племен, захваченных пленных и описания страшных казней и пыток; эти тексты важны как исторический источник, но литературные их достоинства весьма невелики.

Выше мы уже упоминали об обстановке, складывавшейся к этому времени на Иранском плато. Для того чтобы завершить наш обзор доиранской эпохи, следует остановиться несколько подробнее на государствах Элама, Урарту и Манна, располагавшихся, целиком или частично, на территории плато и потому представляющих больший интерес для истории Ирана, чем даже Ассирия.

Эламиты были известны персам под названием уджа, или худжа,— по имени горного народа, жившего к востоку от Суз и, видимо, близкородственного эламитам. Античные источники называют их уксии (Uxii, ошибочное написание у историков Александра вместо Uzii?). Древнее имя эламитов можно обнаружить в современном названии области — Хузистан. Элам рано появляется на исторической арене, но сведения о нем весьма немногочисленны. В источниках упоминается о том, что один из правителей первой династии Киша в Месопотамии завоевал страну эламитов, однако и это раннее известие малодостоверно. Эламиты, возможно, находились в родстве с народами, жившими к северу от них, в Луристане,— луллубеями, касситами (Kossai греческих авторов) и гутиями. Можно предположить, что между народами Западного Ирана во II тысячелетии до н. э. существовали тесные этнические и культурные связи, равно как они были и между населением областей «расписной керамики» в предшествующее тысячелетие. Трудно, конечно, делать решительные выводы на основании археологических материалов из раскопок памятников на плато, относящихся к доисторическому периоду, таких как Тепе-Гиян около Нихавенда или Тепе-Сиалк в районе современного Кашана, однако наличие в разных местах однотипной керамики должно свидетельствовать по крайней мере о единообразии культуры, если не об одном и том же этносе. Некоторые ученые предлагали именовать языки западноиранского ареала, которые не были ни семитскими, ни индоевропейскими и к которым относился и эламский, термином «яфетические», но такая классификация мало что дает. Можно предположить, что эламиты были родственны другим древним доиранским народам нагорья и что сами они спустились на равнины плато с восточных гор. Как бы то ни было, история эламитов насчитывает много столетий, на протяжении которых они играли роль связующего звена между горными областями и равниной. Они испытали сильное влияние со стороны соседних народов — сначала шумеров Южной Месопотамии, по-видимому первых изобретателей письма, а затем семитов Аккада.

Мы не имеем здесь возможности подробно излагать историю Элама, реконструируемую по данным аккадских клинописных источников и во многом еще и сейчас остающуюся темной. Важно лишь отметить, что Элам характеризовался весьма любопытными особенностями, отличавшими его от мелких государств на территории Месопотамии, с которыми воевали эламские царьки. Роль женщины в обществе древнего Элама была весьма значительной, ибо престол наследовался по материнской линии. Известны браки между родными братьями и сестрами, от которых, возможно, ведут начало ахеменидские, а затем и характерные вообще для зороастрийцев близкородственные союзы. Неясно, существовало ли у эламитов представление об обожествлении царей, но порядок престолонаследия — от брата к брату, а не от отца к сыну, принадлежит к числу характерных особенностей Эламского царства, хотя сходное явление можно наблюдать в разное время и в других местах 3. Многочисленные находки статуэток на поселениях эламитов свидетельствуют о том, что в религиозных верованиях большое место занимал культ богини-матери.

Культура Элама, если не сами эламиты, проникла далеко на восток, на территорию Иранского плато, еще, несомненно, до прихода иранцев. На это может указывать древний эламский рельеф на скале в Накш-и Рустаме, около Персеполя, почти полностью уничтоженный гораздо более поздними сасанидскими резчиками по камню. Эламский язык при Дарии I был языком канцелярий Персеполя, что также указывает на наличие большого числа эламитов на территории Парса. Мы вправе предположить, что эламиты оказали значительное влияние на персов — в известной мере его можно сравнить с влиянием, которое много веков спустя оказали сами персы на тюрок, завоевавших Азербайджан.

Основные события политической истории Элама были, очевидно, связаны с завоеванием обширных районов Персии, лежащих на плато, и постоянными набегами на запад, против жителей Месопотамии. Около 1175 г. до н. э. царь Элама Шутрук-Наххунте захватил Вавилон, великий город древности. Здесь он похитил и вывез в свою столицу Сузы богатую добычу, в том числе стелу из диорита, на которой был высечен свод законов Хаммурапи (раскопана в 1901 г. французской экспедицией). Согласно эламской традиции, статуи богов — хранителей городов, завоеванных эламитами (таких, как Мардук — бог Вавилона или Нана — богиня города Урука), увозились в Сузы, где главным божеством-патроном города оставался Иншушинак. Мы не имеем здесь возможности детально исследовать судьбы богов Элама, а также рассматривать вопросы, связанные с титулом «царь Аншана и Суз» (возможно, что в период, непосредственно предшествовавший образованию державы Ахеменидов, Аншан и Сузы обозначали одну и ту же область), равно как и ряд других проблем, таких, как применение аккадского языка и влияние Аккада на культуру Элама. После 1150 г. до н. э. Элам приходит в упадок и больше не упоминается в источниках — теперь их внимание приковано к событиям, развернувшимся на севере. Эламитам суждено было вторично появиться на исторической арене в VII в. до н. э., но на этот раз они предстают перед нами как конгломерат небольших княжеств, иногда дружественных, но гораздо чаще враждебных Ассирии. В течение многих лет эламиты пытались интриговать против Ассирии, порой они добивались частичных успехов, однако финал оказался плачевным; Ашшурбанапал решил разгромить и уничтожить всю страну. Около 636 г. Сузы подверглись разграблению, знаменитый зиккурат сровняли с землей, а статуи эламских богов были перенесены в Ассирию. Элам как самостоятельное государство перестал существовать 4.

Остатки гутиев, луллубеев и касситов продолжали, несомненно, обитать в горах Луристана и во времена новоассирийского царства. Касситы (Kossai) упоминаются и гораздо позже, их преследовал в горах Александр Великий, но имена двух других народов в позднейших источниках не встречаются. О гутиях, или кутиях, как называют их ассирийские источники, точных данных немного — в III и II тысячелетиях до н. э. это название прилагается к народу, обитавшему на территории Курдистана; в более позднее время термин «кутии» не был однозначным, прилагался к различным народам и территориям. Возможно, что остатки гутиев, завоевавших около 2100 г. до н. э. Вавилонию, во времена Салманасара и среднеассирийского царства, тысячу лет спустя, занимали небольшую территорию к востоку от Ассирии 5. Поздние ассирийские источники, с присущей им тенденцией к архаизации этнической и географической номенклатуры, иногда употребляют термин «кутии» в более широком, по-видимому устаревшем значении, прилагая его к жителям Загросских гор, включая урартов и маннеев. Следует подходить с осторожностью к традиционной терминологии клинописных текстов, ибо всегда велико (и чревато ошибочными выводами) искушение связать племенные и этнические названия с более поздними географическими. Нужно также иметь в виду, что значение этих терминов нередко сильно меняется. Так, название Маган в клинописных источниках III тысячелетия до н. э. могло бы обозначать область на иранском побережье Персидского залива (с ним сравнивали Мака/Мекран), однако в I тысячелетии до н. э. это название прилагалось к Египту!

Более трех десятилетий тому назад, около 1928 г., в европейских музеях появились первые коллекции «луристанской бронзы». Сегодня они имеются почти во всех музейных собраниях мира, и известны уже случаи, когда музеи отказываются от новых поступлений 6. Обилие находок заставляет скептиков ставить под сомнение подлинность многих мелких бронзовых предметов. К сожалению, мы лишены возможности проверить сообщения о том, что все луристанские бронзы были обнаружены крестьянами в захоронениях, так как в Луристане почти все могильники, которые могли бы содержать бронзу, к настоящему времени уже опустошены местными жителями. Несмотря на сложность проблем, связанных с луристанской бронзой, можно все же попытаться подвести некоторые итоги ее изучения. Во-первых, совершенно очевидно, что большая часть этих предметов принадлежала кочевникам или, по крайней мере, народу, в жизни которого важную роль занимал конь — среди находок очень много удил с псалиями, колец для вожжей и других деталей конской сбруи. В большом числе представлены кинжалы, мечи различных форм, культовые предметы (магические жезлы и т. п.), боевые топоры, пряжки и наконечники стрел — предметы, которые обычно характерны для кочевников. Во-вторых, все эти вещи происходят из Луристана — вероятно, из небольших могильников, ни один из которых не был раскопан рукой археолога. Нигде больше не обнаружено такого количества бронзовых изделий — ни в Месопотамии, ни в других районах Ирана. В-третьих, эти вещи по месту находки и, вероятно, по дате изготовления должны быть связаны с периодом, когда касситы и родственные им горные племена жили в Луристане. Таковы общие заключения о луристанской бронзе, к которым приходит большинство исследователей. Далее начинаются расхождения. Неспециалист в этой области прежде всего обратит внимание на два факта: наличие месопотамских прототипов для многих луристанских изделий и сходство с произведениями «скифского» искусства, происходящими из степей Евразии. Примером месопотамского влияния может служить мифологический сюжет — сцена единоборства героя со зверем, известная по «Эпосу о Гильгамеше»; «скифского» — браслеты, завершающиеся причудливо переплетенными головами животных, а также топорища с обухом в виде звериной пасти 7. Можно заключить, что предметы луристанской бронзы были изготовлены местными металлургами, так что их стиль отражает местные мотивы, ведущие, возможно, свое начало от расписной керамики, однако испытавшие сильное влияние искусства Месопотамии. Мы должны задуматься над тем, не были ли луристанские металлурги кочевниками. Это предположение маловероятно, но в таком случае для кого и когда изготовлялись эти предметы? А. Годар, один из крупнейших специалистов по луристанским бронзам, относит основную их массу к 1200—1100 гг. до н. э., ко времени окончания владычества касситов в Месопотамии, когда хеттские металлурги после падения Хеттской державы могли достичь района Загросских гор. Годар идет еще дальше и формулирует гипотезу о том, что в развитии традиций хеттского искусства в Луристане основную роль сыграли маннеи (Манна), которые, в свою очередь, передали это искусство скифам, завоевавшим Мидию около 680 г. до н. э. Скифы затем перенесли традиции этого искусства в Южную Россию, где сарматы внесли в них новые элементы. Так Годар пытается объяснить скифо-луристанские связи 8. Иную точку зрения высказал Р. Гиршман. Он относит большую часть памятников луристанской бронзы к VIII—VII вв. до н. э. или даже к более позднему времени и считает, что они были изготовлены для скифов и киммерийцев 9.

Большинство луристанских бронз могло быть, конечно, изготовлено и в нашем столетии, однако удивительное разнообразие самих этих предметов, их символики и орнаментальных приемов заставляет отличать «луристанские бронзы» от «бронз, найденных в Луристане» и вообще от «древних иранских бронз». Именно поэтому более широкая датировка, предлагаемая Годаром для всех бронз, происходящих из Луристана, кажется более предпочтительной, чем датировка Гиршмана: последняя представляется правильной лишь для бронзовых изделий, изготовленных специально для скифов. Существуют и другие датировки луристанских бронз, но до тех пор, пока кто-нибудь из исследователей не отправится в Луристан и сам не займется этим вопросом in situ, следует воздержаться от окончательных выводов. Не может быть исключена возможность сосуществования на одной и той же территории раннего «оседлого» стиля и отличного от него более позднего «стиля кочевников», но и в этом случае приемы изготовления остаются местными.

Несколько слов следует сказать о гипотезе Херцфельда, кажущейся весьма соблазнительной, согласно которой луллубеи, гутии, урарты и эламиты составляли единую этническую и лингвистическую группу, носившую название кассийской или каспийской. По мнению Херцфельда, Kossaioi греческих источников, Kissi у Геродота (III, 91 и др.) и касситы являются вариантами одного и того же общего наименования, содержащего основу *kas- в чистом виде или осложненную показателем множественного числа 10. Не исключено, что между этими народами действительно существовали родственные связи 11, однако показатель -р отмечен лишь в эламском — ничто не свидетельствует о наличии его в других языках (этого показателя, насколько я могу судить, не было в хурритском и урартском), так что недоказанным остается его присутствие в слове «каспии» и соответственно в названии «Каспийское море». Нет также свидетельств, которые позволили бы отождествлять каспиев, упоминаемых у Страбона и других античных авторов, с касситами, хотя последние, несомненно, расселились на большой территории. Около 900 г. до н. э. в источниках появляются упоминания о стране Эллипи, куда неоднократно посылали свои войска пари Ассирии. Эта страна лежала в верховьях реки Керхи, в горной местности к северу от Элама. Было высказано предположение, что под Эллипи следует понимать эламитов, толкуя ЕШ-ре как *Е11и-те, и что это название надо отождествить с Элимаидой (Elymais) Селевкидов и более позднего времени, однако Элимаида располагалась южнее 12.

Маннеи, обитавшие на территории нынешнего Иранского Курдистана, в последнее время, благодаря находкам замечательных памятников искусства, приписываемых этому народу, стали привлекать пристальное внимание ученых. Памятники, о которых идет речь, происходят, насколько известно, из клада, обнаруженного после второй мировой войны крестьянами в районе селения Зивие, близ города Саккыз. Здесь было найдено много изделий из золота, серебра, бронзы и слоновой кости (некоторые из них сломаны или разделены на части открывателями клада), представляющих смешение различных стилей. Резная слоновая кость, близкая к аналогичным предметам из Немруда в Месопотамии, отражает стилистические особенности искусства Ассирии. Золотые браслеты и бляхи и золотой нагрудник (пектораль), равно как и керамика и изделия из серебра и бронзы, указывают на переплетение «скифского», ассирийского и местных стилей. В целом это чрезвычайно интересная коллекция вещей, происходящая из самой сердцевины страны Манна и датируемая периодом между девятым и серединой седьмого века до н. э. 13. Что знаем мы о маннеях, живших к югу от озера Урмия?

В ассирийских источниках Манна обозначает, по-видимому, народ или конфедерацию народов и племен; урартские надписи говорят о Манна как о государстве или царстве. Не лишено вероятности, что политическая организация маннеев была не совсем обычной (возможно, типа олигархии), однако точных данных по этому поводу нет 14. Трудно определить, был ли язык (или языки), на котором говорили на территории Манна, родствен эламскому или хуррито-урартскому. Судя по топонимическим названиям, он кажется наиболее близким к эламскому. В Библии (Иеремия, 51, 27) сообщается, что царства Арарат, Минни и Ашкеназ поднялись против ассирийцев (Вавилона). Библейское Минни, отражающее, вероятно, произношение Менни, отождествляют с Манна. Маннеи были ассимилированы мидянами или, скорее, отошли на задний план в период господства Мидийской державы. Однако ранее, на протяжении нескольких столетий, они оказывали сопротивление ассирийцам, вторгавшимся на Иранское плато в поисках лошадей и богатой добычи и стремившимся утвердить здесь свою власть. Отныне история маннеев сливается с историей Мидии, и мы еще раз услышим о них.

Наконец, прежде чем обратиться к мидянам, следует упомянуть о сильном государстве Урарту, сопернике Ассирийской державы и центре великой и своеобразной культуры. Раскопки на территории Советской Армении существенно изменили прежние представления об этом древнем царстве. В ассирийских источниках начиная с XII в. до н. э. и вплоть до времени Саргона (умер в 705 г.) часто встречается название Наири, обозначающее обширную территорию к северу от Ассирии, между Ванским озером и озером Урмия. Очевидно, что Наири было первоначально общим наименованием для страны, которая распадалась на несколько царств, но позднее ассирийцы прилагали его к более ограниченной области. Поскольку сейчас установлено, что урартский и хурритский языки находились в ближайшем родстве, кажется вполне вероятным предположение Г. А. Меликишвили 15, согласно которому Наири ассирийских источников происходит от Нахриа, очень древнего хурритского названия области к северо-западу от Ассирии. Наряду с Наири ассирийские источники упоминают и государство Урарту, выступавшее могущественным противником Ассирии. Урарту является, скорее всего, местным названием, первоначально обозначавшим, возможно, ближайшее к Ассирии племя. Это название впоследствии стало употребляться весьма широко, причем истолкование вариантных его форм вызывает некоторые трудности. В Библии это слово засвидетельствовано несколько раз в форме Ararat, в кумранских рукописях Мертвого моря—(h)urart-, в вавилонской версии Бехистунской надписи представлен вариант Urastu (в соответствующих местах древнеперсидской и эламской версий выступает Armina — Армения), в армянском языке — Airarat, у Геродота (III, 94 и VII, 79) —Alarodi. Сами урарты в своих многочисленных надписях (к настоящему времени их насчитывается до 400) именовали всю страну Biainili, очевидно, древний местный термин.

История урартских племен восходит ко временам экспансии хурритов и существования государства Митанни, когда хурритский этнический элемент мог проникнуть на территорию горных районов Армении. В конце II тысячелетия до н. э. возник союз племен, живших вокруг озера Ван, и с этого времени в ассирийских источниках мы находим сообщения об экспансии урартов. Салманасар III в первый же год своего правления (около 858 г. до н. э.) возглавил поход против Урарту и его царя Арама. Политический центр Урарту к этому времени передвинулся из верховьев реки Большой Заб, на юго-востоке от озера Ван, к самому озеру; город Тушпа, столица Урарту, располагался, очевидно, на его восточном берегу. Основным центром культа верховного урартского божества Халди был город Ардини (или Мусасир, как называли его ассирийцы), локализуемый около современного Ревандуза. Нам известны имена многих урартских царей, например Менуа, около 780 г. успешно сражавшегося с Ассирией, его сына Аргишти, Русы (это имя носил и последний царь Урарту) и других. Наивысшего расцвета Урартское царство достигло в середине VIII в. до н. э. Сардури II, сын Аргишти, правивший около 760—730 гг., именовал себя «царь царей» и владел обширной державой, простиравшейся от покоренной им страны Манна, к юго-востоку от озера Урмия,- почти до Черного моря и реки Куры на севере. Его отряды дошли до Северной Сирии, но потерпели здесь поражение в битве с войсками энергичного ассирийского царя Тиглатпаласара III. Ассирийцы перешли в наступление и продолжали его при Саргоне II.

Мы не будем подробно описывать восточный и северный походы Саргона. Отметим лишь некоторые интересные детали. В 716 г. Саргон подчинил Манну, а в следующем году подавил восстание, инспирированное Урарту. В 714 г. ассирийские войска вторглись в пределы Урартского царства, опустошили всю его территорию, захватили и уничтожили религиозный центр Мусасир — событие, повлекшее за собой, если верить ассирийским источникам, самоубийство урартского царя Русы. Урарту не смогло оправиться от этого удара даже после заключения мира с Ассирией. Довершили разгром Урартского царства скифы и киммерийцы, пришедшие с Северного Кавказа; они завоевали, очевидно, северную часть царства, хотя полагают, что около 590 г. до н. э. город Тушпа был взят мидянами 16. На основании находок «скифских» наконечников стрел на Кармир-блуре (древний Тейшебаини) Б. Б. Пиотровский, руководитель раскопок этого города, считает что Тейшебаини был разрушен пришельцами с Северного Кавказа 17. Во всяком случае Урарту перестало существовать около 600 г. до н. э., и на его месте мы находим на севере грузин, а в других районах армян, пребывающих под властью Мидии. Откуда появились армяне?

В настоящее время считается общепринятым, что армяне пришли в страну, носящую их имя, из Анатолии. Индоевропейский язык, на котором они говорят, находился, вероятно, в ближайшем родстве с фракийским, а среди современных языков — с албанским. В названии «Армения» можно видеть имя области, в которую вторглись пришельцы, — Arm и суффикс -mi 18. Термин Науу, самоназвание армян, имеет сходное происхождение, поскольку в Восточной Анатолии существовали область и народ Haia-sa, о которых упоминается в хеттских источниках 19.

Не исключено, что при Ахеменидах, как предполагает Б. Б. Пиотровский 20, армяне делились на две части — «армянская» конфедерация на востоке, включавшая в себя урартские элементы, и племена «хай» на западе, однако точно доказать это трудно.

Как бы то ни было, урартам пришли на смену армяне 21, обитающие на этой территории и по сей день.

Территорию нынешнего Иранского Азербайджана в доахеменидский период населяли и какие-то иные народы, однако по данным источников мы можем говорить лишь об основных этнических группах. Вероятно, что в древности граница распространения иберо-кавказских языков, представленных ныне грузинским, абхазским, черкесским и др., проходила гораздо южнее, чем сейчас, однако прямых свидетельств этому нет. Находка на Кармир-блуре глиняной буллы свидетельствует о том, что здесь пользовались арамейским письмом для документов на пергаменте или папирусе 22; арамеи, по-видимому, проникли в горные районы к югу от озера Ван и смешались здесь с местным населением. К востоку от Урарту вплоть до Каспийского моря жили различные племена, однако до сих пор их не удается локализовать достаточно точно или идентифицировать их названия. Более важны для нас культура и цивилизация самого государства Урарту, оказавшие сильнейшее влияние на все соседние области. Следы этого влияния находят и в ахеменидском искусстве, архитектуре и даже в формулах титулования и стиле царских надписей Ахеменидов.

Урартская архитектура весьма своеобразна, как своеобразна и архитектура позднейшей Армении. Применение кладки из крупных камней без раствора для возведения стен, окружающих террасу, известное по таким памятникам древнего Ирана, как Масджид-и Сулейман и Персеполь, приписывают влиянию строительной техники Урарту, и потому нам необходимо коснуться этой проблемы 23. В горных районах Армении обнаружены остатки многочисленных урартских крепостей, сложенных из огромных камней; на некоторых из них, к радости исследователей, сохранились надписи, удостоверяющие возраст этих укреплений. Для наиболее древних сооружений характерны стены (обычно сохраняется только фундамент), сложенные из гигантских «циклопических» камней; позднее для кладки стен стали применяться камни меньшего размера и обожженный кирпич. Архитектура Урарту, с характерными для нее каменными колоннами, целыми колоннадами и вообще массовым применением камня, находит ближайшие аналогии в Анатолии, тогда как употребление жженого кирпича идет из Месопотамии. В целом, однако, специалисты по истории урартской архитектуры находят ассирийские прототипы для монументальных пропорций царских дворцов и крепостей — несмотря на значительные отличия в строительной технике, архитектура Урартского царства обнаруживает сходство с зодчеством современной ему Ассирии 24. Пещеры у озера Ван и системы оросительных каналов, остатки которых сохранились до наших дней, свидетельствуют о силе и могуществе государства Урарту. Армянские ученые не без основания выдвинули тезис о влиянии урартских традиций на формирование архитектурного стиля и строительную технику более поздней Армении. Мелкие изделия из слоновой кости и памятники скульптуры, обнаруженные при раскопках на территории Урартского царства, по своему характеру и стилю могут быть определены как «провинциальные» ассирийские.

Урарты славились своей металлургией и искусством обработки металла, особенно бронзы; высказывалось предположение, что урартские металлурги проникали на территорию Италии — в Этрурию 25. Однако в металлургии урарты продолжали древние традиции других народов Западного Ирана. Урартское оружие и боевое снаряжение были, очевидно, хорошо известны народам древнего мира — находки великолепных по качеству шлемов и мечей свидетельствуют о высокой технике добычи рудных ископаемых, которыми столь богаты горы Армении. По степени воздействия на соседние народы и страны Урартское царство не может сравниться с Ассирией, однако влияние его на мидян (и персов) не только возможно, но и весьма вероятно.

Главным богом урартов, как уже упоминалось, был Халди; известны и многие другие боги — в надписи, обнаруженной близ озера Ван, перечислены имена 63 богов и 15 богинь, а также указано количество быков, овец и коров, принесенных в жертву каждому божеству. Изображениям богов придавались человеческие черты, и они могли различаться особыми символами — так, солнечный диск ассирийских богов Ашура и Шамаша мы находим и в Урарту как символ Шивини, урартского бога солнца. В религиозных верованиях урартов нельзя обнаружить прототипов более поздних иранских религий. Иначе, по-видимому, обстоит дело с письменностью, особенно с жанром царских надписей.

Старейшая надпись на урартском языке относится к концу IX в. до н. э. До этого времени все известные надписи — ассирийские, из чего можно заключить, что урарты заимствовали клинопись у ассирийцев в IX в. В более раннее время существовала иероглифическая письменность, известная по немногим образцам, однако она не получила широкого распространения 26. Стиль урартских надписей однообразен и лаконичен и напоминает ассирийские надписи (прежде всего старые, до Саргона), хотя нельзя исключить возможности воздействия традиций хеттской или хурритской канцелярий. Если обратиться к проблеме урартского влияния на стиль древнеперсидских надписей, то можно прежде всего отметить сходство между часто повторяющейся в урартском фразой «в честь бога Халди я совершил эти деяния в течение одного года» и заявлением Дария в его Бехистунской надписи (IV, 59—60): «то, что я сделал, я сделал в течение одного и того же года с помощью Ахура Мазды». Вопрос о заимствованиях стилистических моделей весьма труден и запутан, хотя возможность таких заимствований исключать нельзя.

Notes:

{См. о касситах: J. A. Brinkman, A Political History of Post-Kassile Babylonia, Roma, 1968, стр. 247—259].

ЦСм. подробно о халдеях и арамеях: J. А. Вгinkmап, A Political 88 History, стр. 260—285.]

G. Cameron, Histoire de l’lran antique, Paris, 1937, стр. 40. [Ср.: W. H i n z, Das Reich Elam, Stuttgart, 1964, стр. 90—91; E. Herzfeld, The Persian Empire, стр. 259—274; Ю. Б. Юсифов, Элам. Социально-экономическая история, М., 1968, стр. 176—197.]

{См. подробно: W. Нinz, Das Reich Elam, стр. 115—133.]

3. И. Ямпольский высказал предположение, что в имени гутиев представлено то же этническое название, которое позднее известно в форме «утии» (или «уды», «удины»); последнее, согласно Ямпольскому, могло быть самоназванием кавказских албанов. Эта гипотеза остается недоказанной, см.: И. М. Дьяконов, История Мидии, стр. 110.

Предметы луристанской бронзы издавались многократно, так что в этой книге я ограничился лишь немногими их фотографиями.

Е. Н. Minns, The Art of the Northern Nomads, London, 1942, стр. 25; R. Ghirshman, Iran, London, 1954, стр. 105.

A. Godard, Les bronzes du Luristan,—«Orientalia Romana», Roma, 1958, стр. 51—72.

R. Ghirshman, Iran, там же.

Е. Herzfeld, Archaeological History of Iran, London, 1935, стр. 2.

[Гипотеза Э. Херцфельда о родственных связях между эламитами и касситами, подробно изложенная в его книге «The Persian Empire», стр. 191—200, должна быть оставлена в- свете данных, приведенных в исследовании К- Balkan, Kassitenstudien. I: Die Sprache der Kassiten, New Haven, 1954.]

Ср.: И. М. Дьяконов, История Мидии, сто. 281—282, прим. 4.

Раннюю дату защищает Годар (A. Godard, Le tresor de Ziwiye, Haarlem, 1950, стр. 12). Более вероятно относить клад к периоду около 625 г. до н. э., когда пал Саккыз, столица скифов, владевших этим районом в 653—625 гг. Неубедительно предположение Годара о том, что в названии Саккыз отразилось имя саков (скифов) — город Саккыз обязан своим названием реке, а не какому-либо народу. Ср.: R. Ghirshman, Notes iraniennes, IV—«Artibus Asiae», vol. XIII, 1950, стр. 201.

См.: Г. А. Меликишвили, Некоторые вопросы истории маннейско- го царства,—ВДИ, 1949, № 1, стр. 57.

Г. А. Меликишвили, Наири — Урарту, Тбилиси, 1954, стр. 19.

И. М. Дьяконов, Последние годы Урартского государства,—ВДИ, 1951, № 2, стр. 32—34.

Б. Б. Пиотровский, Ванское царство, М., 1959, стр. 116, 241. {Можно полагать, что Урарту сумело оправиться после поражения 714 г. На севере урартийцы даже добились некоторого расширения своих владений. Показательно и возобновление строительной деятельности урартских царей.На VII в. приходится основание Тейшебаини (Кармир-блур). Недавно открытые надписи Аргишти II (714-685-680 гг.) из области между Урмией и Каспийским морем свидетельствуют об урартских завоеваниях далеко на востоке.]

Там же, стр. 124.

Г. А. Капанцян, Историко-лингвистические работы, Ереван, 1956, стр. 1—259.

Б. Б. Пиотровский, Ванское царство, стр. 129.

(См. об этом подробно: И. М. Дьяконов, Предыстория армянского народа, Ереван, 1968.]

Б. Б. Пиотровский, Кармир-Блур I. Результаты раскопок 1939—1949 гг., Ереван, 1950 (Академия наук Армянской ССР. Археологические раскопки Армении, № 1), стр. 77, рис. 48.

См.: R. Ghirshman, Iran, стр. 123.

К. Л. Оганесян, Кармир-Блур IV, Ереван, 1955, стр. 7—8, 107. В этой работе можно найти характеристику основных особенностей архитектуры Урарту.

Н. Frankfort, The Art and Architecture of the Ancient Orient, London, 1958, стр. 189.

Г. А. Меликишвили, Урартские клинообразные надписи, 2-е изд., М., 1960, стр 33.

Неожиданно появившиеся правители

Иранцы сравнительно поздно появились на Ближнем Востоке, и мы должны попытаться проследить пути их движения. Поскольку иранцами можно считать лишь тех, кто говорил на иранских языках, необходимо обратиться к письменным источникам и поискать в них следы пребывания иранцев в каждой конкретной области в раннеисторическую эпоху. Предметы материальной культуры, обнаруженные археологами, как правило, очень трудно связать со строго определенной этнической или лингвистической средой. Это обусловлено многими причинами, в том числе такими, как переживание древних традиций и пределы воображения и изобретательности человеческого мозга. Специалист по истории искусства может установить наличие общности в тематике орнамента на доисторических сосудах из Персеполя, Тепе-Гияна, Сиалка и других мест, однако «преобладание орнаментального элемента над сюжетным», выдвигаемое в качестве критерия специфически иранского стиля, можно проследить на протяжении всей истории Персии, что далеко не облегчает задачу исследователя 1. И все же, несмотря на то что при изложении событий раннего периода мы не всегда ощущаем твердую почву точных фактов, попытаемся высказать некоторые соображения о путях и времени продвижения иранцев 2.

Проникновение иранских племен в район Загросских гор началось, вероятно, уже в X в. до н.э., однако иранские имена собственные появляются в источниках, видимо, лишь с 879 г., а о мидянах впервые говорится в описании похода Салманасара III на восток в 834 г. 3. Незадолго до этого мы встречаем название Парсуа, причем оба упоминания — страны Парсуа и мидян — связаны, скорее всего, с обозначением территории с оседлым населением, а не с кочевыми племенами. О названии Парсуа и о путях расселения персов написано уже много, но значение и происхождение топонима Парсуа остаются предметом дискуссии. Другой термин — «умман-манда», нередкий в ассирийских и вавилонских источниках, не может считаться общим наименованием кочевников или даже всех «варваров», хотя позднее он прилагается к мидянам и, вероятно, к скифам, а также к тем и к другим вместе. Этот термин вызвал немало споров, на которых мы не будем останавливаться.

Согласно старой общепринятой гипотезе о переселениях племен парсуа или парса, они пришли с севера через Кавказ или из Восточного Ирана, проникли в область к западу или к юго-западу от озера Урмия, после чего двинулись в Луристан, лежащий к северу от Элама, и в конце концов переместились в Перейду (Фарс), где и осели (большинство археологов в настоящее время считает, что иранцы пришли в Мидию и Фарс из Средней Азии). Эта реконструкция их пути основана на упоминаниях названия Парсуа, или Парсуаш/Парсумаш, прилагаемого к перечисленным областям в ассирийских источниках. Мы уже рассмотрели этот вопрос выше; можно только добавить, что это слово могло означать просто «богатырь, герой» и потому стать титулом иранского племенного вождя 4. Восстановление карты Западного Ирана VIII—VII вв. до н. э. связано с решением ряда головоломных задач, и прежде всего с размещением великого множества упоминаемых в ассирийских анналах царьков и правителей, большинство из которых располагало лишь несколькими тысячами воинов. Отсутствие политического единства также может отражать существование различных этнических групп, причем установить преобладание иранских элементов для какого-то из этих владений или народов весьма затруднительно. Страна Парсуа на севере не сыграла важной роли в истории, а потому мы вправе расстаться с персами (если жители этой страны были ими) —до возвышения Ахеменидов на юге. В Северном Иране главную роль суждено было сыграть мидянам.

Мидяне делились на племена, воевавшие между собой не менее часто, чем с оседлыми государствами, такими, как Урарту, Манна и Ассирия. В ассирийских источниках сообщается об укрепленных городах или «крепостях» в стране «могучих мидян»; войска Ассирии захватывали многие из них во время частых рейдов на территорию Иранского плато. Ассирийцы стремились захватить на плато лошадей, необходимых для кавалерии, а мидяне славились своими конями. Иногда походы ассирийцев преследовали и стратегические цели; так, в 744 г. до н. э. они подчинили много мелких владений к юго-востоку от Урарту, а в следующем году и само Урарту стало объектом ассирийской агрессии. В результате кампании 744 г. на территории плато были образованы две новые провинции ассирийской державы — Парсуа и Бит-Хамбан, первая к северу от древнего караванного пути, протянувшегося от равнин к современному Керманшаху, а вторая к югу от этого пути. Я полагаю, что Кир II (и Ахемениды в целом) не имеют отношения к ассирийской провинции Парсуа. Вполне возможно, что в 744—737 гг. военные отряды ассирийцев проникли далеко в глубь нагорья вплоть до центральных солончаковых пустынь, поскольку внутренние районы Ирана должны были интересовать ассирийцев, стремившихся захватить как можно больше лошадей. Идентификации топонимических названий, упоминаемых при описании этих восточных походов, потребовали от ассириологов большой изобретательности, однако, как правило, гипотезы здесь преобладают над точными доказательствами. Так, например, область, именуемая Зикирту, которую следует, скорее всего, локализовать в современном Иранском Азербайджане, между Ардебилем и Мианэ, пытались связывать с сагартиями, одним из индийских племен (Asagarta древнеперсидских надписей), хотя лингвистически правомерность такого сближения остается недоказанной. В период, о котором идет речь, на территории Мидии мы застаем много разрозненных племен и мелких владений.

При Саргоне II Ассирия продолжала оказывать давление на мидян, урартов и на тех маннеев, которые сопротивлялись ассирийскому царю. Источники сообщают о маннейском наместнике Дайаукку (обычно отождествляемом с Дейоком Геродота), который около 716 г., во время похода урартского царя Русы I против Манны, перешел на сторону урартов, но в результате вмешательства Ассирии потерпел поражение, был взят в плен и сослан в Сирию 5. Ссылки правителей завоеванных областей и перемещения больших групп пленных широко практиковались Ассирией и в это время — так, при Саргоне пленных израильтян и сирийцев поселили в Вавилонии, а также, вероятно, в некоторых районах Загросских гор. В период, предшествовавший консолидации мидян и усилению Мидии, основными врагами Ассирии на территории плато были Элам на юге и Урарту на севере. На них направлялись главные удары ассирийских армий, и правители мелких владений, втянутые в борьбу могущественных держав, оказывались иногда между молотом и наковальней. Элам в течение длительного периода был ослаблен междоусобными войнами, истощавшими страну, но в VIII—VII вв. эламским правителям удалось несколько стабилизировать положение и противостоять натиску Ассирии на юг. В 689 г. эламиты создали коалицию против Ассирии, в которую вошли Элам, Вавилон, арамейские племена, Парсуаш, Анзан (или Аншан), Эллипи и еще несколько владений, но этот союз оказался недолговечным. Парсуаш в составе коалиции не может быть отождествлен с ассирийской провинцией Парсуа, скорее, это более поздняя Персида (Фарс) или часть ее. Под Анзаном нужно понимать, вероятно, горную область на востоке Элама, однако точно определить ее границы невозможно, равно как и проследить в деталях события, развернувшиеся на этой территории.

После смерти Саргона внимание Ассирии было отвлечено от Иранского нагорья. Временная передышка и, главное, угроза новых ассирийских вторжений привели к созданию конфедерации индийских племен, послужившей фундаментом для Мидийской державы. Движение за объединение страны возглавили сторонники вождя Дайаукку. Область, которой он правил, лежала, по-видимому, в центре Мидии, около современного Хама-дана. Как раз в это время, на рубеже столетия (около 700 г.), этническая и политическая ситуация изменились в результате вторжения киммерийцев, а затем и скифов.

Киммерийцы (ассирийские источники: gimirrai, Библия: страна gomer — Каппадокия) до VIII в. до н. э. обитали в южнорусских степях. Их происхождение и точные пути их передвижения остаются неизвестными. Киммерийцев знали их соседи-греки, основавшие колонии в Крыму и в Южной России, но известно и вторжение в Анатолию в VII в., где киммерийцы приняли участие в разгроме Фригийского царства, последний царь которого, Мидас, умер около 675 г. до н. э. (Геродот, I, 6, 15). В течение какого-то времени их базой в Азии должна была служить Каппадокия — на это указывает Библия, а также армянское название Каппадокии — Gamirk’. Есть основания полагать, что киммерийцы не были иранцами, а принадлежали к народам фрако-фригийской группы 6. Арена их действий на Ближнем Востоке это прежде всего Каппадокия и территория Азербайджана, особенно царство Манна, где, однако, их нелегко отличить от скифов. Старейшее упоминание о появлении киммерийцев на Ближнем Востоке содержится в ассирийских анналах, сообщающих об урартском царе Русе I и его походе (около 715 г. до н. э.) в страну Гимиррай, помещаемую в это время к северо-западу от Урарту. В 679 г. Асархаддон нанес поражение киммерийцам, а также некоторым племенам скифов, и вскоре после этого мы находим какие-то киммерийские отряды на службе у Ассирии 7. Но не все gimirrai стали союзниками ассирийской державы — источники сообщают о нескольких войнах, которые пришлось вести против киммерийцев в Анатолии. На территории Азербайджана на смену им пришли более могущественные враги ассирийцев — скифы, iskuza (из *skuba?) 8.

Геродот (IV, 12) сообщает, что скифы, переселившиеся в Южную Россию из районов к востоку от Каспия, оттеснили киммерийцев за Кавказский хребет и, преследуя их, вторглись в Мидию. Здесь киммерийцы и скифы должны были объединить свои силы, ибо в источниках они упоминаются вместе, а в аккадской версии Бехистунской надписи киммерийцы соответствуют сакам древнеперсидской и эламской версий. Приходом воинственных завоевателей поспешили воспользоваться маннеи и заключили с ними союз. К 673 г. вся территория Манна вышла из-под контроля ассирийцев, и они, в свою очередь, должны были искать союзников среди мидян. Это удавалось Ассирии только до тех пор, пока на троне сидел Асархаддон. Но уже в конце его царствования, в марте — апреле 673 г., один из индийских вождей, Каштариту (древнеперс. Xsabrita, тронное имя вместо Fravartis, в греческих источниках — Phraortes), сделал попытку объединить мидян против Ассирии 9. Вероятно, в это время существовало уже царство скифов — ассирийские источники упоминают о царе Ишпакай, погибшем около 673 г. на поле битвы, которому наследовал Партатуа, «царь {страны] Ишкуза». Ядром территории Скифского царства являлась, скорее всего, Муганская степь в Азербайджане, славившаяся своими пастбищами и много позже, при монгольских Ильханах и других правителях, вышедших из среды кочевников.

Центром конфедерации, созданной Каштариту, следует считать область Хамадана, древнего Hamgmatana, «место собраний». Сам Каштариту, вероятно, состоял в близком родстве с Дайаукку. Ему удалось создать мидийское государство и распространить свою власть на Парсуа. Согласно Геродоту (I, 102), он совершил даже поход против Ниневии, во время которого и погиб. Однако кажется более вероятным, что Каштариту потерпел поражение от скифов и других союзников ассирийцев еще до того, как он добрался до Ассирии. В течение последующих 28 лет, примерно с 652 до 625 г., скифы господствовали в Мидии. Владычеству их положил конец Увахштра, или Киаксар, как именуют его греческие авторы, сын и наследник Каштариту 10. К этому времени Каштариту уже сумел объединить силы мидян в Центральном Иране (Геродот приписывает это Дейоку), но при Киаксаре могущество Мидии неизмеримо возросло, и персы, осевшие в Персиде, попали под власть мидян. Это могло произойти еще при Каштариту; во всяком случае несомненно, что персы входили в состав империи Киаксара. Согласно Геродоту (I, 103), Киаксар первым из правителей Азии разделил войска по родам оружия, установил, кому из народов быть лучниками, копьеносцами и конниками. Очевидно, он впервые создал регулярную армию и реорганизовал систему управления Мидийского государства. Киаксар многому научился у скифов, равно как и у ассирийцев, и теперь он был готов сокрушить Ниневию.

Между тем мощь Ассирии значительно ослабла, хотя армии ее к этому времени сумели обескровить и разгромить Элам и Урарту, давних врагов империи. Народы Ближнего Востока продолжали борьбу и мечтали о крахе ассирийской державы. Конец ее даже был заранее предсказан. Мы знаем об этом из Библии — книга Наума содержит панихиду и одновременно торжественную военную песню, возвещающую падение Ниневии.

Нововавилонская держава сумела отстоять свою независимость и около 616 г., при Набопаласаре, напала на Ассирию. На этот раз ассирийцы с помощью Египта сумели отразить нападение, однако в игру вступили мидяне, присоединившиеся к вавилонянам, и развязка была близка. Мидяне вторглись в Ассирию в 614 г. и захватили важный центр Ашшур, после чего Киаксар встретился с Набопаласаром и заключил с ним договор, одним из условий которого был брак индийской принцессы с Цавуходоносором, сыном Набопаласара. По-видимому, противники Ассирии сумели выработать общую стратегическую линию. События периода 614—612 гг. во многом неясны 11, однако нет оснований полагать, что осада Ниневии продолжалась в течение двух или трех лет — скорее всего, после нескольких месяцев осады, в конце лета 612 г., город был взят штурмом и сровнен с землей, после чего мидяне с богатой добычей вернулись домой. Ассирийское государство продолжало существовать еще несколько лет в Харране, пока в 609 г. союзники не разрушили и этот последний центр ассирийского сопротивления. Вавилоняне продолжали наступать. После поражения, нанесенного в 605 г. египетской армии при Кархемише в Северной Сирии, они стали полновластными хозяевами всего «Плодородного Серпа», подлинными наследниками ассирийцев.

В то время как Вавилон утверждал свое господство в прежних ассирийских провинциях в Сирии, Киаксар продвигался на север через Анатолию. Война между мидянами и Лидией не принесла решающего успеха ни одной из сторон. Она завершилась знаменитой битвой «солнечного затмения» 585 г. и последовавшим затем перемирием, при заключении которого посредниками выступили вавилоняне. Границей между Лидией и индийской империей стала река Галис, современный Кызыл-Ырмак. В состав Мидии вошла территория древнего Урартского царства, если не вся, то, по крайней мере, значительная ее часть.

Мощные укрепления и «Мидийская стена», возведенные к северу от Вавилона для защиты города от нападения, свидетельствовали о значительном ухудшении отношений прежних союзников — Мидии и Вавилона. Многие сообщения источников показывают, что вавилоняне испытывали страх перед своим северо-восточным соседом, страх, выраженный в словах Исайи и Иеремии. Киаксар, по-видимому, тоже предпринял какие-то меры для укрепления своих границ, особенно северных и восточных; однако точно определить эти границы и территории, вошедшие в состав державы на севере и востоке, весьма затруднительно не только из-за отсутствия данных письменных источников, но и вследствие непрочности и нечеткости самой структуры мидийской империи — обстоятельства, подмеченного еще Геродотом (I, 134).

Ахеменидское представление о «царе царей» было, несомненно, уже у мидян, как еще раньше у урартов. Мидийская конфедерация первоначально состояла из мидян, маннеев и скифов. Превращение ее в империю должно было резко усилить этническую неоднородность: Восточные провинции Ассирии, завоеванные мидянами, были, по всей вероятности, включены в состав «Мидии», поскольку территории Парсуа, Замуа и других окраинных областей прежней ассирийской державы входят у Птолемея в Сиромидию («География», IV, 2, 6). К северу от 108 реки Араке в Азербайджане, на границе Мидии, жили каспии и кадусии, которые, видимо, не вошли в индийскую державу. Сами мидяне были конгломератом местных и иранских племен. Названия шести мидийских племен, приведенные Геродотом (I, 101),— паретакены, бусы, струхаты, аризанты, будии и маги, несмотря на попытки исследователей объяснить их как только иранские 12, представляют собой, скорее всего, смесь иранских и неиранских наименований. Об экспансии мидийской державы на восток уже упоминалось; следует, однако, заметить, что утверждение И. М. Дьяконова о том, что мидяне несомненно владели Парфией и Гирканией, а, возможно, также и областью Герата, покоится на сомнительном толковании свидетельства Бехистунской надписи, согласно которой парфяне поддержали восстание Фраорта, провозгласившего себя членом мидийского царского дома 13.

Каковы бы ни были реальные границы мидийской державы, она являлась рыхлым и непрочным государством. Весьма вероятно, что система сатрапий, известная для империи Ахеменидов, существовала уже при мидянах, так как сама форма титула *xsabrapan- (откуда греч. satrapes) является скорее индийской, чем персидской, ср. древнеперс. xsagapavan. Однако миддийские сатрапы были лишь видоизменением «губернаторов» (pehatu) Ассирии и Урарту; только при Ахеменидах сатрапии стали гораздо более обширными и важными административными единицами. Таким образом, политическое развитие Мидии шло в русле старых традиций. Аналогичным было положение и в области культуры.

Мидяне, как и маннеи, несомненно пользовались письменностью, однако до сих пор не решен вопрос о том, когда ассирийский язык перестал употребляться в качестве языка официальной письменности Мидии и был заменен мидийским. Ответ на этот вопрос тесно связан с другой проблемой, а именно с проблемой происхождения древнеперсидской клинописи. Большинство ученых признает, что аккадская клинопись послужила в конечном счете источником для создания древнеперсидской письменности, которая может быть охарактеризована как силлабическая с небольшим числом логограмм или аккадских символов. Некоторые полагают, что древнеперсидская клинопись прямо продолжает предшествующие мидийскую или маннейскую, испытавшие, в свою очередь, влияние урартской письменности. Наконец, ряд исследователей утверждает, что Дарий I «изобрел» древнеперсидскую клинопись для собственных нужд. Можно попытаться кратко суммировать аргументы сторон.

Защитники гипотезы о мидийском происхождении древнеперсидского силлабария указывают на существование надписей Кира II и даже золотых табличек с надписями его предшественников, Аршамы и Ариарамны, что непременно заставляет признать существование письменности и у мидян, которым Аршама и Ариарамна были подвластны. Мидийские слова и целые обороты в древнеперсидских надписях должны свидетельствовать о многочисленных заимствованиях, хотя иранские слова в эламском представляют в большинстве своем древнеперсидские (а не мидийские) формы 14. Более важным кажется явно архаичный характер древнеперсидского — языка, употреблявшегося в период фиксации его в письменности, по-видимому, только при дворе, но сохранявшего какую-то старую традицию. Наконец, Бехистунская надпись высечена на скале, находящейся в самом центре Мидии, и не вызывает сомнений, что грамотные мидяне, как и персы, могли читать древнеперсидский текст этой надписи — в ином случае должна была бы существовать наряду с имеющимися тремя (древнеперсидская, эламская, вавилонская) и мидийская ее версия.

Сторонники «изобретения» древнеперсидской клинописи Дарием I подчеркивают, что нет неопровержимых доказательств существования древнеперсидской письменности в период, предшествующий царствованию Дария, поскольку надписи Аршамы и Ариарамны являются позднейшими подделками (на это указывает их неграмотный язык), а все надписи Кира происходят из района Пасаргад — центра, который Дарий усиленно перестраивал и где он устанавливал надписи, упоминающие Кира 15.

Памятники из Пасаргад позволяют считать, что древнеперсидские версии надписей Кира были добавлены позднее (при Дарии I?) к аккадской и эламской версиям 16.

В целом значение доводов, приводимых в этой полемике, кажется несколько преувеличенным. Древнеперсидская клинопись использовалась, вероятно, только для царских надписей и играла даже при последних Ахеменидах весьма скромную роль по сравнению с аккадской, эламской или арамейской письменностями. Еще меньшим должно было быть значение древнеперсидского письма в период до Дария, ибо, несомненно, он применял это письмо в царских надписях чаще всех других ахеменидских царей. Решение проблемы мидийской письменности зависит от результатов раскопок Хамадана, столицы Мидии, или иного центра этой державы.

Религия мидян давно привлекала внимание ученых прежде всего благодаря упоминаниям в источниках магов. Маги были известны грекам, особенно в период после Александра Македонского, как иранские жрецы; позднее римляне и греки говорили о них как о зороастрийских жрецах. Зороастр считался (во всяком случае, уже при Ксанфе Лидянине в V[?] в. до н. э.) одним из магов, хотя в Авесте мы не находим этого слова для обозначения жрецов — последние обозначаются abravan и другими терминами 17. Это может свидетельствовать о том, что Геродот был прав, называя магов мидийским племенем. В то же время эламские таблички из Персеполя показывают, что слово magu- при Ахеменидах употреблялось в значении «жрец». Как примирить эти противоречивые сведения? Необходимо собрать все известия о магах для периода Ахеменидов и более раннего времени. Судя по эламским персепольским табличкам и Бехистунской надписи, маги были достаточно хорошо известны персам. По сообщению Геродота (I, 107 и др.), маги пользовались большим влиянием при мидийском дворе в качестве советников и толкователей снов. Можно полагать, что независимо от того, каким было положение в Восточном Иране, роль магов у персов была не менее значительной, чем у мидян. Во время жертвоприношений маги пели теогонии, «родословные богов» (Геродот, I, 132), и есть основания считать, что они исполняли эти гимны богам, по крайней мере, уже в период возникновения индийской державы, если не раньше. Специфические обряды и обычаи магов, такие, как выставление трупов на съедение птицам и зверям (Геродот, I, 140) или истребление вредных тварей, находятся в полном соответствии с ритуалом ортодоксальных зороастрийцев, как мы знаем его для более позднего времени. Все это позволяет заключить, что маги были последователями учения Зороастра. Следует, однако, иметь в виду, что ортодоксальный зороастризм как система и зороастрийская церковь вряд ли могли существовать столь рано. Различие между магом (magu-), последователем Зороастра, и незороастрийцем в это время не следует уподоблять различию между адептом какой-то религии и его противником, исповедующим другую веру. Я полагаю, что учение Зороастра было воспринято магами в Мидии, а затем и в Персиде. О том, что верования самих магов отличались известным эклектизмом, свидетельствует позднейшее употребление слова «маг» у классических авторов, а также сближение значений «маг» и «магия», особенно применительно к месопотамским жрецам. Происхождение этого слова до сих пор точно не выяснено, и удовлетворительной его этимологии не найдено 18. Нас не должно смущать частое употребление слова magi в эллинистическую эпоху и во времена Римской империи для обозначения жрецов митраистских культов и многих других религий и сект.

Таким образом, есть основания полагать, что маги были индийским «племенем», которое выполняло жреческие функции. Во время господства мидян они распространились в качестве жрецов на территории всей мидийской империи, поскольку функции жрецов оставались у магов «семейной профессией». Теогонии, которые они исполняли, были старыми гимнами, наследием еще общеарийского периода, не всегда понятными для мидян или персов, но почитаемыми прежде всего из-за их древности. Остается неясным вопрос о том, как соотносятся Гаты Зороастра и Младшая Авеста магов, если считать, что последняя, по крайней мере, почиталась магами. Проще всего, мне кажется, объяснять этот вопрос таким образом, что большинство магов не видело противоречий между «идеями» Зороастра (как они изложены в Гатах) и ритуалом, которого придерживались маги, в том числе и пением древних гимнов (Младшая Авеста). Вероучение и ритуал до сложения догматического зороастризма при Сасанидах не раз претерпевали изменения и приспосабливались к новым условиям. Поскольку обряды позднего сасанидского зороастризма восходят в некоторой своей части к индийским магам, можно утверждать, что маги стали зороастрийцами.

Не следует, разумеется, смешивать явления разных эпох. В Ведах нет индуизма в том виде, как он известен позднее. Вправе ли мы искать зороастризм, известный нам в позднем обличье, уже в Гатах? Чем было бы христианство без деятельности отцов церкви и чем бы был зороастризм без магов? Процесс смешения древних, традиционных верований и обрядов с учением о борьбе Добра со Злом был очень длительным, постепенным и, видимо, вполне закономерным.

Приспособление религии Младшей Авесты, которая в известной степени может считаться преемником древних арийских верований, к Гатам Зороастра должно было натолкнуться на трудности. Почему и каким образом последователи пророка могли принять в пантеон своей религии Митру, Анахиту и другие божества? Этот вопрос ставил в тупик многих исследователей, но я полагаю, что сам вопрос неверен по существу. Дело вовсе не в слиянии древних арийских верований с зороастризмом, а, напротив, в принятии учения почти безвестного жреца из маленького восточноиранского княжества большинством, которое следовало за жрецами древнеарийского пантеона. Маги восприняли зороастризм, вероятно, так же, как они принимали и другие вероучения, и Зороастр стал основателем и пророком новой, единой для всех иранцев синкретической религии, которую мы именуем зороастризмом. В этом и состоит проблема. Процесс синтеза религий происходил в ахеменидский период, после падения Мидии.

Мидяне правили обширной державой в течение шестидесяти лет после падения Ниневии и были во многих отношениях преемниками Ассирии. К сожалению, дошедшие до нас памятники мидийской архитектуры и искусства весьма немногочисленны, определение некоторых из них как именно индийских сопряжено с трудностями, однако эти памятники показывают, что синкретическое искусство Ахеменидов, базирующееся на традициях Элама, Месопотамии и Урарту, берет начало в мидийской державе. Мы уже упоминали о индийских словах (точнее, о индийских формах) в древнеперсидских надписях. Такие слова, как «сатрап» или xsayabiya-, титул царя, свидетельствуют о влиянии мидийских представлений о государстве и власти на Ахеменидов. Не исключено, что Мидийская держава была культурным и религиозным центром, влияние которого испытали все иранцы, жившие к северу, югу и к востоку от мидян. О влиянии мидийской культуры и за пределами державы говорит заимствование греками индийского слова *paridaiza- со значением «царский парк» или «охотничий заповедник» — слова, распространившегося по всей Европе в форме «парадиз». Хотя многие проблемы еще ждут своего разрешения, однако уже сейчас не следует недооценивать роли Мидии в сложении многих персидских институтов и традиций. Мидийский период был, несомненно, временем больших перемен, значение которых в полной мере можно будет уяснить лишь в результате археологических работ на территории Мидии.

Notes:

Н. Fгапсfогt, The Art, стр. 202.

(См.: Э. А. Грантовский, Ранняя история иранских племен Передней Азии, М., 1970 (с литературой проблемы), а также: Т. Cuyler Young, The Iranian migration into the Zagros,—«Iran», vol. V, 1967.]

F. W. К 6 n i g, Alteste Geschichte der Meder und Perser, Leipzig, 1934, стр. 8. (См.: Э. А. Грантовский, Ранняя история иранских племен, стр. 67 и сл.]

F. W. Коnig, Alteste Geschichte, стр. 10.

Там же, стр. 20—21.

Анализ данных об иранском происхождении киммерийцев и толкование названия этого народа (в частности, сопоставление с грузинским gmiri «богатырь») см.: И. М. Дьяконов, История Мидии, стр. 239—241.

D. J. Wiseman, The Vassal-Treaties of Esarhaddon,— «Iraq», vol. 20, 1958, стр. 10.

Названия вторгшихся кочевых племен, выступающие в источниках, часто создают путаницу. Ассирийцы и вавилоняне употребляли, по-видимому, термин «киммерийцы» для обозначения всех пришельцев из Южном России и Средней Азии, подобно тому как греки именовали их «скифами», а персы — «саками».

D. J. Wiseman, The Vassal-Treaties, сто. 13. Греческое Phraortes отражает, вероятно, иранское fravarti-, так что Xsabrita является, скорее всего, «тронным именем» (о таких именах у Ахеменидов см. ниже). Вавилонская передача Kastaritu отклоняется от иранского прототипа.

В аккадском это имя выступает в форме U-a.k-sa.-tar (известны и вариантные написания), см. анализ у W. Eilers, Eine mittelpersische Wortform aus frflhachamenidischer Zeit?,— ZDMG, Bd 90, 1936, стр. 174.

См. D. J. Wiseman, Chronicles of Chaldaean Kings, London, 1956, стр. 15.

Е. Herzfeld, Zoroaster and his World, II, стр. 724.

И. М. Дьяконов, История Мидии, стр. 349 (на стр. 358 автор полагает, что мидяне проникали и на территорию Согдианы).

Известно несколько таких случаев, например, эламское ba-ak-Si-iS «Бактрия», отражающее *Baksi- [или *Bclx(i-]. тогда как в древнеперсидских версиях ахеменидских надписей представлена форма Baxtris.

R. Borger, W. Hinz, Eine Dareios-Inschrift aus Pasargadae,— ZDMG, Bd 109, 1959, стр. 127. Ф. Вейсбах и В. Хинц, сторонники гипотезы об изобретении древнеперсидской клинописи Дарием 1, обращают особое внимание на то, что древнеперсидский служил только для царских надписей и что в Персеполе, сердце Персиды, письменными языками делопроизводства были арамейский и эламский. Рассуждения такого рода не объясняют, однако, вопроса о мидийскоп письменности. [Проблема происхождения древнеперсидской клинописи была вновь детально рассмотрена в работах последних лет. См.: М. А. Дандамаев, Иран при первых Ахеменидах, М., 1963, стр. 32—60 (литература в примечаниях); С. Ny lander, Who Wrote the Inscriptions at Pasargadae? (Achaemenian Problems, III),— «Oriantalia Sueca- na»t vol. XVI, 1967, стр. 135—180 (библиография — стр. 137, прим. 3); L. Triimpelmann, Zur Entstehungsgeschichte des Monumentes Dareios’l. von Bisutun und zur Datierung der Einfiihrung der altpcrsischer Schrift,— AA, 1967. H. 3, стр. 281—298; W. Hinz, Die Entstehung der altpersischer Keil- schrift, — AMI, N. 1-., Bd 1, 1968, стр. 95—98; I. M. D i a k о n о f I, On the Interpretation of § 70 of the Bisutun Inscription (Elamite version),— AAASH, t. XVII, 1969, стр. 105——107; I. M. Diakonoff, The Origin of the «Old Persian* Writing System and the Ancient Oriental Epigraphic and Annalistic Traditions,— «W. В. Henning Memorial Volume», London, 1970, стр. 98—124 (литература в примечаниях); М. Mayrhofer, Das Altpersische seit 1964,— «W. В. Henning Memorial Volume», London, 1970, стр. 277—280 (библиография)

[Ср.: С. Nylander, Who Wrote the Inscriptions at Pasargadae?; I. M. Diakоnоff, The Origin of the «Old Persian» Writing System, стр. 100—103.].

Я не думаю, что мы должны сопоставлять со словом «маг» авест. maga-, означавшее, вероятно, «братство, союз» или что-то в этом роде, равно как и другие неясные слова (Ясна 65, 7) — для magu- значение «жрец» является несомненным.

О различных этимологиях этого слова см.: Е. Benveniste, Les 112 rnages dans l’ancien Iran, Paris, 1938, стр. 20.

Возвышение Персиды

Об Астиаге, последнем правителе Мидии (около 585—549 гг. до н. э.), известно немногое. Основные сведения, сообщаемые о нем, связаны с возвышением Кира и персов. Греческие источники подробно рассказывают о Кире, основателе династии Ахеменидов. Часть этих сообщений подтверждается данными древнеперсидских и вавилонских текстов, однако в рассказах греческих авторов о Кире мы находим и такие, в которых очень трудно отделить вымысел от действительности и которые лишь с большой осторожностью можно привлекать в качестве исторических источников.

Мы вправе различать «внешнюю» историю персов и их правителей в рассматриваемый период и «внутреннюю» историю династии Ахеменидов; первая представлена данными вавилонских и Древнеперсидских текстов, вторая — известиями греческих авторов.

Вавилонская хроника Набонида, последнего халдейского царя, сообщает, что в шестом году Набонида (550—549 гг. до н. э.) царь Иштумегу (Астиаг) «собрал свои войска и пошел против Кира, царя Аншана, чтобы встретиться] с ним на поле битвы]. Но войска Иштумегу восстали против него, и связанным Киру [они его] от[дали]. Кир (отправился] против страны Агамтану; царский город [он захватил]; серебро, золото, [другие] богатства… страны Агамтану он взял как добычу и принес [их] в Аншан» 1. Это лаконичное сообщение подтверждается греческими источниками. Согласно рассказу Ктесия, дошедшему до нас в сокращенном изложении Николая Дамасского, Кир доставил захваченную добычу в Пасаргады 2. Упоминание Пасаргад заставляет задуматься над тем, где следует помещать Аншан вавилонских источников. Это название весьма древнее, в аккадских текстах оно обозначает местность в Эламе, но мы можем сейчас не касаться употребления этого термина в ранних текстах, равно как и вариантов его написания. Во времена Кира, а также его отца и деда, Аншан для вавилонян обозначал, по-видимому, восточный Элам, включая часть территории будущей провинции Парс (Персида, Фарс) с поселением Пасаргады. Применение названия Аншан для обозначения Парса затемняет картину в такой же степени, как в ассирийских хрониках именование мидян народом умман-манда.

Род Кира правил персами в течение нескольких поколений — об этом сообщает сам Кир в другом аккадском тексте, где приведена его родословная: «сын Камбиза, великого царя, царя Аншана, внук Кира, великого царя, царя Аншана, правнук Чишпиша, великого царя, царя Аншана, из рода, [который] всегда [был] царствующим» 3. У Геродота (VII, 11) мы находим полную родословную Ксеркса, также подтверждающую царское происхождение Кира. Генеалогия Ахеменидов, которую читатель найдет в приложении (стр. 366), в настоящее время признается учеными достоверной, и Ахемен (древнеперс. Нахатаnis) считается предком-эпонимом великих царей. В хронологии событий многое остается неясным, но есть основания полагать, что при сыне (?) Ахемена, Теиспе (древнеперс. Cispis), персидское владение было разделено между Киром и Ариарамной, сыновьями Теиспа. Кир правил в западной части области, примыкающей к равнине; Ариарамна получил в управление восточную часть, включая район Пасаргад. Вряд ли имеет смысл строить гипотезы и пытаться объяснять причины такого раздела или реконструировать древнейшую историю обоих владений. Известно лишь, что Кир II объединил обе части персидского «домена», положив конец власти Аршамы (Arsama), сына Ариарамны, но позднее он назначил Виштаспу (Vistaspa), сына Аршамы и отца Дария, своим сатрапом в провинции Парфия.

У Геродота, Ксенофонта и Ктесия мы находим подробные сведения о жизни Кира II и о его связях с мидийским двором. К сожалению, большая часть этих сведений носит легендарный характер. Много исследований посвящено так называемой легенде о Кире; здесь нет возможности обсуждать ее подробно.

Содержание легенды, как она изложена у Геродота (I, 107—130), упоминающего о существовании и трех других, менее достоверных версий истории Кира (I, 95 и 214), сводится в основном к следующему. Астиагу приснился зловещий сон, и он отдал свою дочь в жены персу Камбизу, так как боялся выдать ее за знатного мидянина, который мог попытаться завладеть троном. От этого брака родился Кир, но новый сон возвестил Астиагу, что Кир может свергнуть его, и потому он приказал убить младенца. Астиаг поручил это сделать своему главному советнику, но Гарпаг отдал мальчика пастуху, жена которого только что родила мертвого ребенка. Пастух и его жена вместо Кира выдали труп ребенка, так что у Гарпага не было оснований для беспокойства. Жену пастуха звали Спако, что, как сообщает Геродот, означало по-мидийски «собака», ибо греч. kyon соответствует в индийском spaka (I, 110). Эта легенда перекликается с широко известным мифом о Ромуле и Реме, ребенке, вскормленном волчицей или собакой (ср. Геродот, I, 122). Когда Киру исполнилось десять лет, Астиаг «опознал» его, но маги на сей раз иначе истолковали сны, так что Астиаг перестал бояться Кира и даже отправил мальчика к настоящим его родителям в Перейду. Достигнув зрелости, Кир поднял восстание. Против него была послана мидийская армия во главе с Гарпагом, но часть войска и сам Гарпаг перешли на сторону Кира, а остальные бежали. Спустя некоторое время Астиаг был разбит в сражении и взят в плен. В рассказе приводятся еще многие подробности, излагаются, в частности, причины измены Гарпага. Некоторые куски этого рассказа, иногда с вариациями, повторяются и у других, более поздних, античных авторов.

История Кира, как она изложена у Геродота, в значительной мере построена на фольклорных мотивах, известных и для других стран, — достаточно вспомнить, например, рассказ о младенце Моисее в камышах или легенду о детстве Саргона, древнего царя Аккада в III тысячелетии до н. э. В тоже время рассказ Геродота является первым в цикле широко распространенных в персидской истории легенд об «основателях династий» 4. Много общего с легендой о Кире обнаруживает рассказ о детстве и юности Ардашира, первого сасанидского царя: Ардашир происходил из царского рода, но, подобно Киру, в детстве тайно воспитывался у пастухов и должен был пройти ряд испытаний. Ардашир был связан с парфянским двором, как Кир с мидийским, и, наконец, он также поднял восстание и захватил трон. Тема воспитания основателя династии пастухами или вообще бедными людьми, не знавшими о царском происхождении ребенка или скрывавшими его происхождение, органически вошла в систему представлений о законности царской власти в Персии; эта тема повторяется при Сефевидах и других правителях. Я называю ее западноиранским «национальным» или «царским» эпосом, в отличие от восточноиранских «религиозных» или «героических» эпических циклов.

Иную версию истории о Кире сообщает Ктесий. Эта версия, дошедшая до нас в изложении Николая Дамасского и византийского патриарха Фотия 5, также украшена многими подробностями. Согласно Ктесию, Кир был сыном разбойника Атрадата, из племени мардов, и пастушки, не имевших никакого отношения к Астиагу. В качестве слуги Кир попадает во дворец мидийского царя, и здесь начинается его возвышение. Вещий сон открывает Киру, что он достигнет величия. Отправленный Астиагом в качестве посла к вождю кадусиев, он встречает перса по имени Ойбар и вступает с ним в заговор с целью вырвать власть из рук мидян. Астиаг посылает войско против восставших и наносит им поражение на территории самой Персиды, перед дефиле, ведущим к Пасаргадам. Персидские женщины, вышедшие из-за стен крепости, стыдят воинов и призывают их быть храбрыми в бою. В конце концов Кир наносит поражение мидянам и захватывает Экбатану 6.

Чем можно объяснить столь сильные различия между версиями Ктесия и Геродота? Проще всего считать, что Ктесий намеренно отрицал царское происхождение Кира. Положение Ктесия в качестве придворного врача Артаксеркса II делает понятным его рассказ о жизни основателя персидского царства: Артаксеркс II, с трудом справившийся с «анабасисом» Кира Младшего, искал случая дискредитировать самое имя Кира, Примечательно, что Ксенофонт, принадлежавший к лагерю врагов Артаксеркса II, в своей «Киропедии» решительно утверждает, что Кир Старший был сыном Камбиза, царя персов, и Манданы, дочери Астиага. Нет, видимо, оснований сомневаться в том, что Кир действительно происходил из царского рода Ахеменидов и что он поднял восстание и с помощью самих мидян нанес поражение мидийскому царю. В источниках имеются свидетельства, указывающие на жестокость Астиага и его непопулярность среди своих подданных (см., например, Диодор Сицилийский, IX, 23).

Остается неясным, поддержал ли Набонид восстание Кира, но несомненно, что вавилонский царь должен был радоваться, видя, в какое трудное положение попал его грозный противник Астиаг. Разногласия из-за Киликии, а также захват мидянами Харрана, родины Набонида, вряд ли могли способствовать улучшению их отношений. Воспользовавшись военными действиями между мидянами и персами, Набонид, по-видимому в 553 г. до н. э., занял Харран. Источники не позволяют установить, принимал ли Кир в это время непосредственное участие в походах в Восточный Иран, в Армению или в земли других народов, живших к югу от Кавказского хребта, однако можно предполагать, что Кир был озабочен укреплением своих позиций и вел военные действия в одном из районов Иранского нагорья. Через несколько лет, видимо в 547 г. до н. э., добившись вассальной зависимости северной Ассирии и Киликии, Кир обратил свои взоры на Лидию. Лидийский царь Крез, воспользовавшись падением мидийской державы, собирался было расширить свои владения, но в это время против него выступил Кир. После сражения, не решившего исхода кампании, Кир осадил Креза в его столице Сардах и вскоре взял город. Говоря о судьбе Креза, приходится выбирать между аккадской хроникой Набонида (столбец II, стк. 16—18 — восстановление лакуны), сообщающей о том, что царь (Лидии?) был убит, и известием Геродота (I, 88), согласно которому Кир милостиво обошелся с Крезом. Следует, очевидно, доверять греческому историку, коль скоро его сообщения не поколеблены другими достоверными источниками.

Геродот (I, 53) сообщает также, что Кир, утвердив в Лидии персидское господство, возвратился в Экбатаны, чтобы готовиться к войне с Бактрией, Вавилонией, саками и Египтом. Однако сразу же после его ухода в Сардах вспыхнуло восстание, так что Киру пришлось отправить еще одну армию против повстанцев. Согласно Геродоту, полководцем, покорившим ионийские города, был тот же мидянин Гарпаг, который предал Астиага и перешел на сторону Кира. Потомки этого Гарпага остались в Анатолии, так что Геродот мог их использовать в качестве источников информации о Персии 7. Завоевание ионийских городов и превращение их в ахеменидскую сатрапию Сарды (SpardaSephard-) научило персов разделять греков и властвовать над ними, а также показало персам действенность подкупа.

Объектом следующего из известных нам походов Кира был Вавилон, которому грозила опасность в первую очередь с юга, в результате перехода прежних союзников на сторону Кира.

В самом Вавилоне политика Набонида оттолкнула от него жрецов бога Мардука и многих других. Завоевание, как сообщает аккадский источник, так называемая «Хроника Набонида», произошло быстро. «В месяце тишри, когда Кир дал битву войску Аккада у Описа на Тигре, жители Аккада восстали, но он (Набонид) перебил смутьянов. 14-го Сиппар взят без боя. Набонид бежал. 16-го Гобрий (Угбару), наместник Гутиума, и войско Кира без боя вступили в Вавилон. Затем Набонид был схвачен в Вавилоне, когда он вернулся [туда]» 8. Это произошло в октябре 539 г. до н. э. — важная дата мировой истории, поскольку она обозначила конец прежней, очень длительной традиции в стране Шумера и Аккада и начало нового объединения месопотамских равнин с Иранским нагорьем, объединения, которому суждено было существовать в течение многих столетий. Сам Кир, однако, следовал еще старой традиции. Его политика по отношению к Вавилону мало чем отличалась от политики ассирийских царей, относившихся к древнему городу с уважением и даже с некоторым благоговением и покровительствовавших ему. Кир воспринял старые титулы и аккадский формуляр царских надписей: «Я — Кир, царь мира, великий царь, законный царь, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех сторон [мира]». Далее в этой надписи («цилиндр Кира») он восхваляет Мардука и других богов. Надписи Кира составлены на аккадском языке не только как дань традиции, но также и для того, чтобы их понимали местные жители. Примечательно, что Кир, в отличие от предшествующих завоевателей Ближнего Востока, не упоминает в этих надписях своих собственных богов. Освобождение при Кире евреев из плена вавилонского — факт широко известный. Веротерпимость первого ахеменидского правителя распространялась и на другие народы. В Сирии прежде подданные Вавилона покорились новому царю, и Кир объединил районы Северной Сирии с сатрапией Бабили и Эбирнари — Вавилонии и Заречья (то есть землями, лежащими по ту сторону Евфрата), поставив их под власть Губару; последнего, как кажется, не следует отождествлять с Угбару, наместником Гутиума в «Хронике Набонида», поскольку оба имени представлены в хронике 9. Как можно судить по Ветхому Завету, мягкая политика Кира по отношению к народам, бывшим ранее подданными Вавилона, в большой мере способствовала укреплению владычества персов в Сирии и Палестине. Книга Эзры красноречиво свидетельствует о действиях Кира, направленных на то, чтобы получить поддержку своей власти. Во многом это ему удалось, однако он сам не смог попасть в Сирию и возвратился в Экбатаны, поручив своим подчиненным осуществление дальнейших мер для укрепления господства Ахеменидов в этой провинции.

Экбатаны, столица Мидии, стала центром обширной империи Кира; его прежняя резиденция Пасаргады по местоположению, а также по своим размерам и значимости не могла удовлетворять новым условиям. Мы почти ничего не знаем об Экбатанах, развалины которых погребены под нынешним Хамаданом, но Пасаргады раскапываются уже давно. Геродот (I, 125) называет пасаргадов (Pasargadai), наряду с марафиями и маспиями, важнейшими племенами персов; к пасаргадам принадлежал и род Ахеменидов. В рассказе о Кире у Ктесия название Пасаргады прилагается к горе, находящейся неподалеку от города, или даже к целому району. Историки походов Александра Македонского говорят о Пасаргадах как о городе, построенном Киром; по мнению одного из этих историков, Анаксимена из Лампсаки, название Пасаргады буквально обозначает «место лагеря персов» 10. Естественно, конечно, предположить, что название, обозначавшее племя или округ, было перенесено на город, однако точных данных у нас все же нет; в качестве аналогии можно привести область Керман, город Керман и племя керманиев или германиев.

Этимология названия Пасаргады (Pasargadai) как сложения Parsa- «персидский» и *gard- (или близкое к этому) отвергается И. Марквартом; он возводит это слово к *joasarkadris, букв, «за (pasa) горой Arkadris», упомянутой в Бехистунской надписи 11. Поскольку племенные названия обычно по происхождению либо тотемы, либо имена нарицательные типа «люди», либо имена героев, представляется сомнительным, что название целого народа восходит к обозначению небольшого по территории округа, — скорее могло произойти обратное. Постоянное употребление у классических авторов формы Pasargadai, с окончанием множественного числа, а также отсутствие свидетельств о том, что река, протекающая по равнине, носила то же имя, позволяют считать это слово племенным названием.

В более поздних источниках Пасаргады упоминаются как племя или народ, живущий в Кармании (Марциан Гераклеенский, Periр 1 us Maris Exteri, I, 28). He исключено, что мы имеем дело с двумя названиями — одно для города, а второе для племени.

Можно полагать, что Кир II построил город на месте Пасаргад (Квинт Курций, V, 6, 10) и что руины древнего города должны быть отнесены ко времени основателя Ахеменидской державы. Развалины Пасаргад находятся в 43 км по прямой (самолетом) к северу от Персеполя; если добираться по дороге, то это расстояние удваивается. Город лежит на высоте около 1800 м над уровнем моря (та же отметка у Хамадана), так что в качестве зимней резиденции он был малоудобен. О том, что развалины на реке Мургаб являются действительно остатками Пасаргад Кира, достаточно точно свидетельствует их местоположение, сопоставление с описаниями города в античных источниках, прежде всего у историков Александра Македонского, и, наконец, находки надписей на территории города. Эти надписи кратки и фрагментарны, но вызывают большой интерес.

В одной из них, сохранившейся в трех версиях — древнеперсидской, эламской и аккадской и составленной в обычной для: царских надписей форме, говорится: «Я — Кир, царь, Ахеменид». Эта надпись повторяется по меньшей мере пять раз на пяти колоннах дворца в Пасаргадах. Она является в настоящее время основным аргументом для тех исследователей, которые считают, что древнеперсидское слоговое письмо употреблялось, еще до Дария. Однако наличие сходных формул с именем Дария в надписях на гирях, относящихся, несомненно, ко времени после Дария, ослабляет убедительность этого аргумента. Весьма стандартный тип ахеменидских кратких надписей указывает на то, что древнеперсидская клинопись имела весьма ограниченное применение, она употреблялась главным образом при Дарии и, возможно, была изобретена в его правление. Доказано, что другая надпись с именем Кира из Пасаргад была высечена при Дарии — об этом свидетельствуют обнаруженные недавно новые фрагменты надписи, а также явно более поздняя дата сооружения здания, в котором была найдена надпись. Отсюда следует, что многие постройки в Пасаргадах были возведены уже при Дарии, а не при Кире.

Помимо развалин дворцов и «гробницы Кира» в Пасаргадах заслуживают внимания еще два памятника, близкие аналогии которым обнаружены в другом месте. Один из них — большая терраса из огромных, хорошо обтесанных камней, возвышающаяся над равниной; другой — стена, сохранившаяся от некогда большой башни, очень сходной с башней, расположенной напротив царских гробниц в Накш-и Рустаме, вблизи Персеполя. Террасу в Пасаргадах (рис. 21) сравнивали с подобным сооружением на городище, именуемом Масджид-и Сулейман и расположенном в Хузистане, в районе современных нефтепромыслов, а также с аналогичной циклопической кладкой в Урарту — предшественниками большой террасы в Персеполе 12. Однако вряд ли убедительны делаемые на основе этих сопоставлений выводы о том, что террасы данного типа свидетельствуют об этапах передвижения персов от озера Урмия до Персиды. Использование больших камней для строительства, особенно для кладки стен, чуждо Месопотамии; такая кладка встречается изредка на территории Иранского плато, но характерна она прежде всего для Урарту. Поднятая платформа или терраса не является изобретением одних только иранцев. Прототип такого сооружения, с использованием вместо камня кирпича, известен для равнин Ирака.

Белый камень для крупных строительных блоков Пасаргад и Персеполя доставлялся из карьеров, находившихся около нынешнего селения Сиванд, к юго-западу от Пасаргад — именно здесь найдены обработанный и приготовленный к отправке камень, а также необтесанные глыбы 13. Огромные блоки доставлялись в Пасаргады, очевидно, по реке, устанавливались на месте и скреплялись железными скрепами. Архитектура Пасаргад, как и Персеполя, очень оригинальна, в ней весьма ярко отразилось своеобразие культуры Ахеменидов, ее духа. Мы не можем здесь подробно останавливаться на таких проблемах, как происхождение колонн, украшавших прямоугольные или квадратные залы ахеменидских дворцов, хотя многие элементы стиля несомненно ведут в Ионию. Пасаргады, судя по всему, являются характерным образцом раннеахеменидского искусства и архитектуры, тогда как Персеполь представляет собой комплекс памятников более позднего стиля. Пасаргады могут также рассматриваться как переход от северного искусства и культуры мидян, находившихся под влиянием Урарту, к южной, персидской культуре, испытавшей воздействие Элама. Примером ее может служить Персеполь.

Спор между историками искусства по поводу взаимоотношений греческой и ахеменидской скульптуры, в частности по вопросу о приоритете в изображении складок одежды на статуях, был в достаточной мере решен в пользу Греции. Пасаргады, как упоминалось, являются основным памятником раннеахеменидского искусства, однако ясно, что традиция скульптурного изображения складок одежды и здесь была заимствована персами от греков Ионии, причем еще в первый период существования ахеменидской державы 14. В Пасаргадах, как и в Персеполе, бросается в глаза декоративное назначение скульптурных каменных рельефов, отличных от ассирийских рельефов, содержащих целые сюжетные сцены. Скульптурные изображения животных в ахеменидском искусстве напоминают скульптуру Урарту и Ассирии, но и здесь можно заметить, что изображения подчинены декоративным целям — явление, характерное для персидского искусства на протяжении многих веков. К сожалению, от раннеахеменидского периода сохранилось очень немногое, и до тех пор, пока широкие раскопки в Пасаргадах позволят отличить памятники Кира от сооружений более поздних правителей, следует с большой осторожностью говорить об особенностях искусства и архитектуры первых Ахеменидов.

Укрепление державы Кира осуществлялось, по-видимому, теми же политическими методами, с помощью которых этот завоеватель сумел объединить племена и народы Персиды, как. пришельцев-арийцев, так и обитавших здесь уже в глубокой древности. Было высказано предположение, что имя Кир может быть неиранским, поскольку пока не найдено для него убедительной иранской этимологии 15. Смешение элементов разных культур можно наблюдать и в одежде персов, изображенных на рельефах Персеполя,— персы носят здесь, подобно эламитам, длинные платья, а не штаны и сапоги, характерные для других иранцев, в том числе и мидян.

Таким образом, одними из главных черт правления Кира были стремление заимствовать культурные ценности у покоренных народов и терпимость по отношению к их верованиям и обычаям, известная политическая гибкость. Для раннеахеменидской державы характерно также сохранение преемственности в организации и традициях царского управления, сложившихся в государстве мидян, — внешне различие сводилось лишь к тому, что Астиага сменил Кир. Для других народов держава Ахеменидов была прежде всего державой мидян и персов. Правда, персы играли в ней главенствующую роль, однако, хотя эта держава и не была двуединым государством Габсбургов, мидяне занимали важные посты при дворе первых Ахеменидов. Война с Крезом могла рассматриваться Киром как справедливая, ибо речь шла о присоединении страны, захваченной лидянами в то время, когда армии Мидии сражались с персами. Кир выступал как наследник Астиага, а потому считал себя обязанным поддерживать традиции и заботиться о неприкосновенности границ Мидийского государства.

Победы персов в действительности не превосходили военных успехов прежних завоевателей и мало чем отличались от них, хотя военное искусство, несомненно, шагнуло вперед в связи с применением кавалерии и соответственно изменением тактики. Подлинно новым, отличным от их предшественников была политика примирения, направленная на достижение основной цели Кира — создание pax Achaemetiica. Для этого Кир должен был сотрудничать с покоренными народами. Бюрократический аппарат, необходимый для управления обширной империей, набирался прежде всего из среды писцов Сирии и Месопотамии. Как в искусстве и культуре Ахеменидов, так и в системе управления державы были представлены разные стихии; понадобились гений Кира и в еще большей мере Дария, чтобы их синтезировать. Более чем вероятно, что создание единства Ахеменидской державы было делом Дария, но Кир заложил основы этого единства.

Перед Киром стояла и другая задача — защита северо-восточных рубежей империи от нашествий кочевников из Средней Азии. Уже отмечалось, что мы не знаем, как далеко на восток простирались владения мидян, однако вероятно, что здесь, как и на западе, завоевания Кира шли под флагом подчинения земель, ранее находившихся в зависимости от Мидии, а ныне переходивших к нему. В некоторых из этих областей обстановка, по-видимому, сложилась благоприятно для Кира и почва для включения в состав империи была подготовлена, но такие страны, как Бактрия и Арахосия, ему пришлось завоевывать мечом. Геродот (I, 205—215) подробно описывает поход Кира против массагетов, живших к востоку от Каспийского моря. Вскоре после начала кампании Кир отправил обратно в Персию своего сына и наследника Камбиза в сопровождении Креза, бывшего лидийского царя. Во сне Киру явился юный Дарий, сын Гистаспа и внук Арсама, следовательно тоже из рода Ахеменидов. На плечах Дария Кир увидел крылья, тень одного из них парила над Азией, второго — над Европой. Поскольку Дарию еще не было двадцати лет — возраст необхолимый для участия в походах,— и он оставался в Персии, великий царь повелел Гистаспу вернуться туда и следить за сыном, пока война не закончится, что Гистасп и сделал.

В первой битве успех сопутствовал Киру — он нанес поражение массагетам и взял в плен сына их предводительницы, царицы Томирис. Пленный царевич покончил с собой, но в следующей битве ахеменидское войско было разбито, а сам Кир погиб. Это произошло около 530 г. до н. э., после двадцати девяти лет царствования. Версия о гибели Кира, подробно рассказанная Геродотом, кажется наиболее правдоподобной; этой версии, с некоторыми отклонениями, следует большинство античных авторов (в том числе и Ктесий), иногда заменяя лишь массагетов саками, дербиками или другими кочевниками.

Сохранилось важное свидетельство, позволяющее судить о пределах завоеваний Кира в Средней Азии, — город Кирэсхата, или Кирополь, в Согдиане, взятый штурмом и разрушенный Александром Македонским. Этот город упоминается во многих источниках, его название этимологизируется как «удаленный город Кира» (согдийское kab «город») и отождествляется с Куркат (Киг- kab) — селением, расположенным неподалеку от городского центра средневековой Уструшаны, к северо-востоку от Самарканда 16. Речь идет, очевидно, об одном из городов, основанных Киром для защиты восточных границ державы и включавших в себя укрепленное поселение, где располагался гарнизон. Кир оставил глубокий след в памяти персов не только как основатель империи. Его именем, если не официально, то, по крайней мере, в народных преданиях, нарекались реки, местности, города. Геродот (III, 89) сообщает, что персы и во времена Дария I вспоминали о мягкосердечии Кира и называли его отцом. Известно несколько вариантов «легенды о Кире», широко распространенной в народе. Все это показывает, каким большим уважением и симпатией пользовался основатель династии. Иной была судьба его сына.

Notes:

Перевод А. Оппенхейма в кн.: J. В Pritchard, Ancient Near Eastern Texts, Princeton, 1950, стр. 305. Вместо Иштумегу следует читать Иштувегу; иранская этимология этого имени, предложенная Херцфельдом (AMI, Bd V‘II, 1934, стр. 128), весьма сомнительна. Ср., И. М. Дьяконов, История Мидии, стр. 414—415, прим. 3.

FHG III, стр. 406.

См.: J. В. Pritchard, Ancient Near Eastern Texts стр. 316.

Сопоставление легенды о Кире с аналогичными преданиями у римлян, германцев и других народов см.: A. Bauer, Die Kyros-Sage und Verwand- tes, Wien, 1882; трудна для понимания работа: Q. Нusing, Beitrage zur Kyros-Sage, Berlin, 1906.

FHG, III, стр. 398—406, и R. Henry, Ctesias, les sommaires de Photius, Brussels, 1947, стр. 12 и сл.

Ср.: И. М. Дьяконов, История Мидии, стр. 420.

Ср.: И. М. Дьяконов, История Мидии, стр. 17, 424 н указанные там источники и литературу вопроса.

J. В. ‘Pritchard, Ancient Near Eastern Texts, стр. 306. Гутиум в этом тексте — традиционное вавилонское название области между Ассирией и Мидией, к востоку от Тигра.

См.: О. L е и г е, Die Satrapieneinteilung in Syrien und im Zweistrom- lande,— «Schriften der Konigsberger Gelehrten Gesellschaft», XI, Halle, 1935, стр. 182.

Анаксимен у Стефана Византийского, s. v. Passargadai. Сводку данных источников см. Е. Herzfeld, Pasargadae,— «КПо», 8, 1908, стр. 10 и сл.

J. Marquart, Untersuchungen zur Geschichte von Eran, II, стр. 154. Обзор предлагавшихся этимологий см.: А1 i Sami, Pasargadae, 120 Shiraz, 1956. сто. 16—18.

R. Ghiгshman, Iran, стр. 123.

Ali Sami, Pasargadae, стр. 42—43.

Обзор дискуссии см.: К. Erdmann, Griechische und achaemenidische Plastik (zum gegenwartigen Stand der Diskussion),— «Forschungen und Fortschritte», 26. Jahrg., 1950, H. 11—12, стр. 150—153.

В 1903 г. Ф. К- Андреас впервые высказал предположение о том, что первоначальной формой имени следует считать эламское Kuras, а не древнеперсидское КйгиЗ. О попытках этимологизации этого имени см.: F. Weiss- b а с h, Kyros,— PW, Supplementband IV, Stuttgart, 1924, стдб. 1128. [Ср.: W. Eilers, Kyros. Eine namenkundliche Studie,—«Beitrage zur Na- menforschung», 15, 1964, стр. 180—236; В. И. Абaeв, К этимологии древнеперсидских имен Kurus, Kambujiya, CiSpis,— «Этимология, 1965», М., 1967, стр. 286—295.]

Е. Benveniste, La ville de Cyreschata,— JA, t. CCXXXIV, 1943—1945, стр. 163—164. (Ср.: История таджикского народа, т. I. С древнейших времен до V в. н. э., под ред. Б. Г. Гафурова и Б. А. Литвинского, М., 1963, стр. 528.]

Кризис державы

Историческая традиция весьма нелестно говорит о Камбизе, что вряд ли справедливо. О нем известно, благодаря вавилонским документам, больше, чем о его отце; источники сообщают об обстоятельствах его смерти, хотя последняя и осталась несколько загадочной для потомков. Подобно своему отцу, Камбиз носил, видимо, неиранское имя (древнеперс. Kambujiya-). Делались попытки связывать это имя с камбоджами, народом, жившим в Северо-Западной Индии, и толковать его как тронное имя, означающее «царь Камбоджей» 1. Гипотезы такого рода могут показаться весьма соблазнительными, но дело в том, что имена Кир и Камбиз нельзя объяснять как тронные, они плохо этимологизируются как имена собственные, так что вопрос остается нерешенным.

Камбиз был тесно связан со своим отцом, по крайней мере со времени завоевания Вавилонии. В вавилонских документах, относящихся к 539—530 гг. до н. э., употребляются различные титулы, такие, как «царь Вавилона», «царь стран» или оба вместе, при этом не всегда ясно, чем вызвано применение того или другого титула. Провинция Вавилония и Заречье управлялись, как было отмечено, Губару, однако Камбиз, видимо, являлся номинальным царем Вавилонии, тогда как глава империи Кир в аккадской титулатуре именовался «царь стран». Не все ясно и в хронологии, особенно в связи с наличием особого «года вступления» царя на престол — представления, заимствованного персами от вавилонян. Год вступления отсчитывался от даты смерти предыдущего царя и, таким образом, включал в себя месяцы, предшествовавшие первому году официального правления. Первый «официальный» год нового царствования начинался лишь следующей весной, в месяце нисане. Весть о смерти Кира пришла в Вавилон в конце лета 530 г.— уже в сентябре документы помечены годом вступления Камбиза, «царя стран» 2. Захват Египта был задуман, вероятно, еще при Кире, и Камбиз приступил к подготовке похода в эту страну.

Как и в других случаях, основные сведения о завоевании Египта содержатся у Геродота. Греческие наемники служили в армиях обеих сторон — и у персов, и у фараона (позднее это станет обычным для многих армий и войн). Мемфис и Фивы, два главных египетских города, пали под ударами войск Камбиза. Оставив в захваченных городах гарнизоны, персы двинулись на юг, вверх по Нилу, и на запад, к оазисам в пустыне. Ни одна из этих экспедиций не увенчалась успехом. Армия, посланная в оазис Амона, погибла в пустыне, захваченная песчаной бурей. Камбизу приписывают много злодеяний, якобы совершенных им в Египте, в том числе убиение священного быка Аписа, что, однако, опровергается датированными надписями на саркофагах последующих Аписов — эти надписи свидетельствуют о нормальной смене священных тельцов. Можно полагать, что действия Камбиза, направленные на ограничение доходов многочисленных храмов, восстановили против него жречество и привели к распространению слухов о его жестокости и издевательстве над египетской религией. В действительности же Камбиз, продолжая политику своего отца, относился с уважением к местным обычаям и верованиям; некоторые надписи свидетельствуют об этом достаточно ясно.

Нам предстоит теперь обратиться к событиям, потрясшим империю Ахеменидов и завершившимся возвышением Дария, событиям, о которых написано уже очень много. Некоторые ученые считают Дария узурпатором и лжецом, другие оправдывают его действия, приведшие к восстановлению династии Ахеменидов. В нашем распоряжении надпись Дария, составленная сразу же после описываемых событий, и сообщения античных авторов. Но можно ли верить этим источникам? Во всяком случае, рассказ о маге Гаумате и захвате власти Дарием — одна из самых интересных и скандальных историй древнего мира.

Основным источником, повествующим об этих событиях, является Бехистунская надпись. Название ее происходит от *Ва-ga-stana-, букв, «место бога» (Ахура Мазды?); позднее это название было переосмыслено окрестными жителями и превратилось в Бисутун. Надпись высечена на недоступной отвесной скале, возвышающейся над дорогой, и по сей день ведущей из месопотамских равнин в Хамадан. Бехистунская надпись и рельеф, сопровождающий ее, сохранились довольно хорошо, что следует объяснять прежде всего предусмотрительностью Дария — он приказал, видимо, уничтожить ступени, которые были вырублены в скале, чтобы никто не смог добраться до рельефа. На рельефе (рис. 70) изображен сидящий Дарий; перед ним со связанными за спиной руками стоят самозванцы, восставшие против царя и разгромленные им. Надпись имела, несомненно, большое значение для Дария — фрагменты арамейской версии текста найдены в Египте; очевидно, Дарий приказал изготовить много копий и разослать во все провинции. Об этом говорит и сам царь (Бехист., IV, 88—92) 3. О событиях, связанных с воцарением Дария, надпись повествует так (§ 10, стк. 27 и сл.) 4:

«Вот что сделано мною после того, как я стал царем. Сын Кира, именуемый Камбиз, из нашего рода, был здесь царем. У этого Камбиза был брат по имени Бардия, от той же матери, того же отца, что и Камбиз. Затем Камбиз убил этого Бардию. Когда Камбиз убил Бардию, народу не было известно, что Бардия убит. Затем Камбиз отправился в Египет. Когда Камбиз отправился в Египет, тогда народ стал мятежным, и много лжи стало в стране — и в Персии, и в Мидии, и в других странах.

Говорит Дарий царь: затем был один человек, маг, по имени Гаумата; он восстал (поднялся) из Пишияхувады, у горы Аркадриш — оттуда. Четырнадцать дней месяца вияхна прошло, когда он восстал. Народу он так лгал: „Я — Бардия, сын Кира, брат Камбиза». Затем весь народ присоединился [к нему]. От Камбиза к нему перешли и Персия, и Мидия, и другие страны. Он захватил царство. Девять дней месяца гармапада прошло, когда он захватил царство. Затем Камбиз умер своей смертью 5.

Говорит Дарий царь: это царство, которое маг Гаумата отнял у Камбиза, издревле это царство принадлежало нашему роду. Затем маг Гаумата отнял {его] у Камбиза, он захватил и Персию, и Мидию, и другие страны, сделал [их] своей собственностью. Он стал царем.

Говорит Дарий царь: не было человека — ни перса, ни мидийца, ни из нашего рода, кто отнял бы царство {у] мага Гауматы. Народ очень его боялся, (думая], что он казнит много людей, которые раньше знали Бардию. Потому он стал бы казнить людей, что „как бы кто-нибудь не узнал, что я — не Бардия, сын Кира“. Никто не осмелился сказать что-нибудь о маге Гаумате, пока я не прибыл. Затем я помолился Ахура Мазде. Ахура Мазда принес мне помощь. Прошло десять дней месяца багаяди, когда я с немногими людьми убил мага Гаумату и тех, кто были его главными сторонниками. Крепость, называемая Сикаяхувати, область, называемая Нисайя, в Мидии — там я его убил. Я отнял у него царство. Милостью Ахура Мазды я стал царем. Ахура Мазда царство мне вручил.

Говорит Дарий царь: царство, которое было отнято у нашего рода, я поставил на место. Я установил его, как прежде было. Святилища, которые маг Гаумата разрушил, я восстановил. Я вернул народу недвижимое имущество 6, скот, рабов и дома, которых его лишил маг Гаумата. Я поставил народ на место, и [в] Персии, и [в] Мидии, и (в] других странах».

Такова история Гауматы в изложении Дария. У Геродота брат Камбиза и маг носят имя Смердис (греческое sm- вместо £>-), его версия содержит дополнительные подробности, но в основе своей близка к версии Дария. Сходный рассказ, хотя и со значительными отличиями в деталях, мы находим у Ктесия. Младший сын Кира, Бардия, выступает у него под именем Таниоксарка (у Ксенофонта — Танаоксар), возможно, прозвище, означавшее буквально «большой телом». О деталях, характерных для различных вариантов истории Гауматы, писалось уже немало, равно как и о степени достоверности дошедших до нас версий. Ученые разделились на две группы. Одни считают, что мятежный Бардия был в действительности младшим братом Камбиза, что Дарий отнял у него трон и, чтобы оправдаться перед потомками, выдумал историю о Лже-Бардии, маге-узурпаторе. Другие защищают достоверность рассказа, изложенного в надписи Дария. Обе группы сходятся на том, что в основе всех сообщений античных авторов об этих событиях лежит одна и та же персидская официальная версия. Я думаю, что, как правило, можно верить надписям. Известны, конечно, случаи, когда имеются достаточные основания, заставляющие усомниться в их достоверности, однако следует помнить, что надписи могли прочесть многие, в том числе и те, кто захотел бы придирчиво проверить их содержание. Большинство аргументов, приводимых обеими группами исследователей, базируется на догадках и предположениях, но все же полезно представить обе точки зрения. Те, кто отрицает правдивость версии Дария, приводят следующие соображения (они, впрочем, фигурируют не у всех исследователей этой группы). Эсхил («Персы», 774), перечисляя царей мидийских и персидских, говорит о Марде (Смердисе) как о законном правителе, убитом в результате заговора. Однако этот пассаж малополезен, он лишь в слабой степени отражает фактический ход событий. Утверждают далее, что, поскольку у Камбиза не было сына и преемника, он не мог убить своего брата и, таким образом, прервать правящую линию династии. Дарий поднял мятеж против Бардии — об этом якобы может свидетельствовать тот факт, что в Бехистунской надписи он подчеркивает «естественную смерть» Камбиза, многократно говорит о лжи, называя всех восставших лжецами, и тем самым слишком торжественно и настойчиво заявляет о своей невиновности 7. Полагают также, что Кир и Камбиз поддерживали интересы мидян, тогда как Дарий заботился о восстановлении гегемонии персов. Наибольшего внимания заслуживают два других довода: во-первых, совершенно невероятно, чтобы узурпатор мог так долго обманывать народ, выдавая себя за другого; во-вторых, Дарий в своей надписи сознательно искажает хронологию событий, повторяя несколько раз, что он подавил все восстания в течение одного года. Остановимся сначала на этом аргументе. Было выдвинуто немало заключений относительно того, что мог совершить Дарий в течение одного года (см. прим. 62), однако до сих пор не найдено решения, которое бы удовлетворило всех исследователей. Наиболее рациональной представляется попытка разделить события, о которых повествует Бехистунская надпись, на три группы. К первой (Бехист., § 16—20) относятся восстания в Эламе и Вавилонии, ко второй (§ 21—48) — подавление восстаний в Эламе, Мидии, Армении и Сагартии (§ 24—34), Парфии (§ 35—37), Маргиане (§ 38), Персиде (§ 40—44) и Арахосии (§ 45—48); к третьей (§ 49—51)— второе вавилонское восстание и его подавление. События «одного года» Дария начинаются с года его вступления на престол и продолжаются в первом «официальном» году. В качестве отправной точки «одного года» принимается первое датированное событие — битва в Вавилонии у реки Тигр (13 декабря 522 г.), последним датированным событием считается подавление восстания Фрады в Маргиане (10 декабря 521 г.) — всего один год без трех дней 8. Если принять такое объяснение, то следует предположить, что главные события развертывались в Вавилонии и что восстание Фрады было в действительности гораздо более значительным, чем это может показаться по очень краткому сообщению о нем в надписи. Предложенная датировка «одного года» спасает Дария от обвинений во лжи — по крайней мере в том, что касается хронологии событий.

Трудно поверить, что узурпатор мог так долго выдавать себя за царевича, сына Кира, но если магу Гаумате это удалось, то это могло удаться позднее и Вахьяздате (Бехист., § 40). Из надписи Дария, как и из сообщений античных авторов, можно заключить, что имя Бардии было окружено какой-то тайной. Следует упомянуть в этой связи еще об одном факте. Судя по античным источникам (например, Геродот, III, 88), Дарий женился на Атоссе, сестре Камбиза и жене Гауматы, а также на Пармисе, дочери Бардии,— вещь невозможная, если бы Гаумата и Бардия были одним и тем же лицом. В целом, хотя Бехистунская надпись содержит много трудных и спорных мест, я не склонен отрицать достоверность версии Дария и предоставляю эту работу скептикам. Может быть, они окажутся правыми, но до сих пор необходимых доказательств не предъявлено.

Среди проблем, возникающих в связи с изучением Бехистунской надписи, важное место занимает вопрос о характере восстания Гауматы (если, конечно, считать, что Гаумата — историческая личность, а не плод вымысла Дария). И здесь необходимо прежде всего обратиться к хронологии событий. Вавилонские таблички (как правило, деловые документы) свидетельствуют, что у Бардии также был «год вступления», и «официальный год». По мнению некоторых ученых, Гаумата-Бардия царствовал не более года, но из аккадских текстов сейчас очевидно, что Дарий (и Геродот) достаточно точны в хронологии правления Гауматы. Год вступления Гауматы приходится на 523-22 г. до н. э., его первый официальный год—522-21, причем год вступления был также седьмым годом Камбиза, а 522-21—годом вступления на престол Дария. Дело осложняется еще и тем, что вавилонские писцы находились в затруднительном положении, обычном для смутных времен; они не знали, как им датировать документы: продолжать ли правление Камбиза, признавать Бардию, а затем и восставших в Вавилонии, или считать по годам Дария? И все же обращение к аккадским текстам на глиняных табличках совершенно необходимо при определении дат правлений и их последовательности.

Возвращаясь к магу Гаумате, следует привести еще некоторые данные, освещающие роль этого мятежника, а также других магов. Геродот (III, 79) рассказывает, что персы, узнав о гибели мятежников (у Геродота выступают два мага), обнажили кинжалы и уничтожили всех магов, которых они в тот день нашли. В память об этом событии персы стали отмечать праздник магофонии (magophonia), «убийства магов». Об избиении магов мы находим упоминание у Иосифа Флавия («Иудейские древности», XI, 31: «после убийства магов»); Ктесий говорит о праздновании магофонии как годовщины убийства мага Сфендадата (так именуется у Ктесия Бардия) 9. Важным свидетельством является изданный недавно фрагмент согдийского текста, в котором содержится слово mwgzt «убийство магов», приписываемое в данном случае Александру Македонскому 10. Согдийский текст, как представляется, подтверждает достоверность сообщений греческих историков о празднестве, связанном с убийством Гауматы. Эти свидетельства, а также восстановление Дарием разрушенных ayadana, вызвали большие споры о зороастризме восставших магов или, напротив, о зороастрийце Дарии, уничтожившем старую «языческую» религию магов. Мне представляется, что восстание было вызвано затянувшимся походом Камбиза в Египет, походом, который должен был привести к истощению ресурсов ахеменидской державы. В этой обстановке власть захватил маг Гаумата, или, если не доверять данным источников, подлинный Бардия с помощью каких-то магов восстал против своего брата Камбиза. Действия Дария тогда могут быть определены как контрмятеж, за которым последовали восстания в разных концах империи. Дарий уничтожил магов, поддерживавших Гаумату, и восстановил ранее разрушенные ayadana. Что же такое ayadana?

Объяснение значения этого термина связано с проблемой религии Ахеменидов и судьбами учения Зороастра в Западном Иране. Общепринята интерпретация слова ayadana как «место культа, святилище», от древнеперс. yad- «поклоняться» (мидийское *уаг-, древнеинд. yaj-). Такое истолкование поддерживается эламским и вавилонским соответствиями, означающими «дом богов», но как выглядели эти храмы 11? Предполагалось, что Uyadana были святилищами, специально предназначенными для культа ахеменидских царей; однако, поскольку Гаумата причислил себя к роду Ахеменидов, маловероятно, чтобы он стал уничтожать династические храмы. С другой стороны, ayadana существовали до Гауматы и после него, а так как у нас нет данных о том, что Гаумата покидал Иран и действовал за его пределами, то можно заключить, что ayadana были характерны для персов (и мидян), — это местные святилища, находившиеся под покровительством Кира, Камбиза, позднее Дария и его преемников. Гаумата уничтожал эти святилища, скорее из религиозных, нежели из династических соображений. Он мог быть зороастрийцем, но отнюдь не обязательно должен был разрушать местные храмы, которым покровительствовали ахеменидские правители. Кажется слишком рискованным, следуя античной традиции, считать, что настоящим именем Гауматы было Сфендадат, и принимать более позднюю версию магов, которая отождествляет его с зороастрийским мучеником Спентадатом, сыном Виштаспы, и превращает, таким образом, Гаумату в зороастрийского героя, боровшегося с Ахеменидами, но выступившего в зороастрийской традиции под другим именем 12. Святилищем типа ayadana могло быть сооружение в Накш-и Рустаме (рис. 34), известное под именем «Ка’ба Зороастра» и расположенное напротив ахеменидских царских гробниц, но это не более чем предположение.

Религия Ахеменидов давно уже является предметом дискуссии, причем мнения исследователей и до сих пор остаются весьма разноречивыми. Выше мы уже затрагивали эту проблему. Данные вавилонских текстов, а также анализ действий Камбиза в Египте позволяют заключить, что и Кир, и Камбиз использовали религию в качестве политического оружия для укрепления своей власти. Вавилонские, египетские и иудейские божества почитались, по-видимому, обоими царями, и нет оснований утверждать, что политика Дария в этом отношении сильно отличалась от его предшественников. «Магофобия» вряд ли имела целью истребить всех магов: не более чем через 15 лет после восшествия Дария на престол мы находим в эламских табличках упоминания о магах, действовавших в Персеполе 13. Остается и до сих пор неясным, отличались ли верования магов в период до Дария от тех, которые разрешено было исповедовать после Дария. Предположение о существовании нескольких «сословий» магов — жрецов и чиновников — вполне вероятно, хотя и не доказано 14. Несомненно, что маги исполняли роль будущих кадиев (религиозные руководители, а также судьи и чиновники в мусульманском мире) и что в древнем Иране они могли разделяться на несколько групп. Среди них были, очевидно, последователи Зороастра, но и они могли петь те же гимны и теогонии (посвященные, возможно, происхождению всего сущего), что и их собратья в Восточном Иране. Страбон сообщает (XI, 532), что «все священные обряды персов почитаются мидийцами и армянами», а также, добавим мы, и другими народами.

Мы не будем останавливаться подробно на вопросах, связанных с культом Ахура Мазды,— во времена первых Ахеменидов не было еще канонической церкви с установившимися догмами, а проследить генезис и эволюцию верований, как известно, чрезвычайно трудно. В списке божеств, относящемся ко времени ассирийского царя Ашшурбанапала, упоминается имя Ассара Мазаш. Отождествление его с Ахура Маздой оспаривается 15, однако вряд ли есть основания полагать, что последний был изобретением Зороастра. Как и древнеперсидская клинопись, имя Ахура Мазды впервые широко представлено при Дарии, но из эламской версии Бехистунской надписи (IV, 62) следует, что Ахура Мазда был уже богом ариев. Над изображением Дария на рельефе парит символ Ахура Мазды, похожи» на символ бога Ашура в Ассирии. Более того, Дарий вполне определенно провозглашает себя поклоняющимся Ахура Мазде (Бехист., IV, 44). Уже в это время Ахура Мазда был, несомненно, отмечен среди прочих богов, он являлся «царем над всеми богами» и его было легко отождествить с Зевсом и верховными божествами других пантеонов. Дарий на равных правах с магами мог считаться последователем Зороастра, несмотря на различия в погребальных обрядах или в ритуалах жертвоприношения и даже поклонения богам, так что трудно сказать, кто из них был «более зороастрийцем». Обряды и ритуалы, которые позднее стали отличительными признаками «ортодоксального» зороастризма, оформились постепенно и связаны по своему происхождению с разными культами. Для рассматриваемого периода бессмысленно говорить о «подлинном зороаетрийце» в зависимости от того, употребляет ли он хаому или нет, или исходя из особенностей погребального обряда. Нам придется еще не раз возвращаться к религиозным проблемам, поскольку они имеют первостепенное значение для Ближнего Востока — обстоятельство, не всегда в достаточной мере учитываемое представителями светской исторической школы в наши дни. К сожалению, многое из того, что написано о религии Ахеменидов, не подкреплено никакими доказательствами 16.

Notes:

J. Сharpentier, Der Name Kambyses,— 211, Bd II, 1923, стр. 140— 152; К. Hoffmann, Vedische Namen, — «Worter und Sachen», Bd 21, 1940, стр. 146.

О дате начала царствования Камбиза и хронологии последующих событий см.: А. Роеbеl, The reign of Smerdis and others,— AJSL, vol. LVI, 1939, стр. 121—145; R. Parker, Persian and Egyptian chronology,— AJSL, 126 vol. LVIII, 1941, стр. 285—299.

О фрагментах арамейской версии Бехистунской надписи см.: A. Cowley, Aramaic papyri of the fifth century В. C., Oxford, 1923, стр. 248—271. До последнего времени считалось, что основным вариантом надписи был древнеперсндский, хотя в некоторых случаях эламская и арамейская версии ближе к аккадской. (Ср.: L. Т г й m р е 1 nr a n n, Zur Entstehungsgeschichte des Monumentes Dareios’I. von Bisutun and zur Datierung der Einfunrung der altpersischer Schrift,— АА, 1967, Ht 3, стр. 281—298; W. Hinz, Die Entsteh- ung der altpersischen Keilschrift,— AMI, N. F., Bd 1, 1968, стр. 95—98.].

Я следую в основном изданию и переводу Р. Кента (R. Кеnt, Old Persian, New Haven, 1950, стр. 117—120). Аккадская и эламская версии в данном случае не привлекаются.

Выражение huvamrsiyus amariyata толковалось различно. Р. Кент (Old Persian, стр. 177) переводит «умер своей смертью» и считает, что речь может идти либо о самоубийстве, либо о смерти от нечаянной раны, нанесенной самому себе. В белуджском языке мы находим оборот vab -miri (vay- mirl), букв, «самоумирание», обозначающий естественную смерть, см.: М. Longworth Dames, Popular poetry of the Baloches, pt II, London, 1907, стр. 200. Сопоставление с другими индоевропейскими языками также позволяет понимать соответствующее место в Бехистунской надписи как «умер естественной смертью». Ср.: J. Markwart, Die Genealogie der Bagratiden,— «Caucasica», VI, H. 2, 1930, стр. 66, прим. 3. [Си. также: М. А. Дандамаев, Иран при первых Ахеменидах, М., 1963, стр. 160—165; J. P. Asmussen, Ein iranischen Wort, ein iranischen Spruch und eine irani- sche Marchenformel als Grundlage historischer Folgerungen,—«Temenos», vol. 3, Turku, 1968, стр. 7—18; J. P. Asmussen, The death of Cambyses (DB I, 43: uvamarSiyuS),— «Bulletin of the Iranian Culture Foundation», vol. I, pt 1, Teheran, 1969, стр. 21—27.]

Или «инвентарь, имущество, хозяйства», новоперс. afzar «инструмент, инвентарь, имущество». Р. Кент переводит «пастбище», ср. также санскр. abhicarah «слуга». Эламская версия отличается от древнеперсидской, но в ней не все ясно. См. также: W. Hinz, Zu § 14 der Behistun-Inschrift,—ZDMG, Bd 113, 1963. стр. 233—235.

У Геродота (III, 72) Дарий произносит целую речь в защиту лжи. Рассказы об узурпаторах и борьбе за престол обычны для всех периодов истории Ирана. Так, параллель к Лже-Бардии можно найти в сефевндское время и рассказе об Исмаиле Мирзе, сыне шаха Тахмаспа.

R. Т. Hallock, The ‘One Year’ of Darius I,— JNES, vol. XIX, 1960, стр. 36—39.

R. Непгу, Ctesias, стр. 24.

W. В. Henning, The Murder of the Magi,—JRAS, 1944, стр. 135.

Сопоставление с санскритским ayatana «убежище, цитадель», близким по значению к риг «крепость» (ayatana также «семейная обитель, жилище») вряд ли оправданно [ср. парфянское ’yzn-ayazan).

J. Marquart, Fundamente israelitischer Geschichte, Gottingen, 1896, стр. 48. По мнению Э. Херцфельда и некоторых других исследователей, Дарий должен быть отождествлен со Спентадатом зороастрийской традиции, см.: Е. Herzfeld, Zoroaster and his World, I, ст>р. 95.

G. G. Cameron, Persepolis Treasury Tablets, Chicago, 1948, стр. 43 (см. также: R. Hal lock, Persepolis Fortification Tablets, Chicago,; 1969, стр. 723, s. v. Makus.]

Ф. В. Кёниг считал, что маги в период, предшествующий Дарию, были халдейскими жрецами, а после Дария под магами следует понимать зороастрийцев (F. W. Кб nig, Der falsche Bardija. Dareios der Grosse und die I.iigenkonige, Wien, 1938, стр. 95, 180). Такое предположение остается недоказанным.

F. W. Кб nig, Der falshe Bardija, стр. 87 (приведена литература вопроса).

Г. Виденгрен утверждает, что имя иранского божества времени Зрвана упоминается уже в клинописных документах из Нузи (см.: G. Widengren, Stand und Aufgaben der iranischen Religionsgeschichte, II,— «Numen», vol. 2, Leiden, 1955, стр. 81, а также в других работах этого ученого). Однако Э. А. Шпейзер показал, что соответствующее слово должно читаться как Zarwa(n) — имя хурритской богини, восходящее, возможно, к названию почитаемой местности. Культ этой богини никак не связан с обожествлением времени .и с иранским Зрваном. См.: Е. A. Speiser, «Annual of the American Schools of Oriental Research», vol. XVI, 1936, стр. 99, прим. 47, 48.

«Единый мир Ахеменидов». Двор и аппарат управления

Держава Ахеменидов была одновременно и прямым потомком Ассирии и Мидии, и новым этапом в истории государства на Ближнем Востоке. Мы упоминали уже о том, что в древнеперсидских надписях представлены важные по значению термины, имеющие скорее мидийскую нежели персидскую форму и указывающие на заимствование их Ахеменидами с севера. Страбон (XI, 525) сообщает: «Мидийцы, однако, как говорят, являются родоначальниками обычаев армян и еще раньше персов, их владык и преемников господства в Азии. Например, так называемая персидская „стола“, их страсть к стрельбе из лука и верховой езде, служение царям, царские облачения и божественное почитание царей подданными перешли к персам от мидийцев». Далее он пишет, что подражание мидянам было особенно сильным в одежде, исключая только юг (?), где персы восприняли одежду покоренных народов (эламитов). Имеется несколько указаний на то, что многие элементы титулатуры ахеменидских царей были выработаны уже в Мидийской державе.

Может показаться весьма заманчивой попытка возвести формулы титулования, символику, а также концепцию царской власти в Иране к индоевропейским прототипам или считать их заимствованными из Месопотамии. Следует иметь в виду еще один возможный источник — представления о царской власти, существующие едва ли не в любом обществе. При рассмотрении этих трех основных гипотез о происхождении концепции Царства в ахеменидском Иране приходится считаться и со многими сопутствующими представлениями и верованиями, которые в ходе истории наслаиваются на первоначальные идеи и весьма искусно изменяют их. К счастью, в последние годы появилось несколько исследований, где рассматриваются сакральный и светский аспекты царской власти в Иране, в том числе обобщающая работа Георга Виденгрена 1. Основные ее выводы сводятся к следующему. У древних иранцев, как и других индоевропейских народов, царь выбирался из определенного рода, считавшегося обладателем права на законную власть (харизма царства). Избирало царя народное собрание, в рассматриваемый период — собрание воинов, древнеперс. kara «народ-войско», причем в ахеменидском Иране избранный был не просто царем, а царем царей. Особа его священна, он происходит от богов. Дворцовый церемониал, особенно обычай простирания перед царем (греч. proskynesis), отражает божественный статут ахеменидского правителя. Царь выступает одновременно и в качестве жреца, руководителя при жертвоприношениях, он главная фигура празднества в честь нового года, празднества весьма важного по символике и связанным с ним космогоническим представлениям. День коронации царя считается днем его рождения, ибо он, принимая тронное имя, «рождается заново»; особое одеяние должно символизировать его власть над вселенной. Когда царь умирает, гасится его «личный огонь»; в знак траура члены царской фамилии и слуги нередко наносят себе увечья или кончают жизнь самоубийством.

Таковы выводы, которые сделаны на основе сопоставления отрывочных данных источников. Многое в них остается еще неясным или не вполне доказанным. Несомненно, что в ахеменидское время были выработаны сложная символика, традиции и ритуал, связанные с личностью царя, однако представление о космическом, «вселенском» характере его власти не кажется столь очевидным. Существует, видимо, противоречие между положением царя царей, царя стран, одного над многими, и сакральной, божественной природой каждого из царей. Все ли цари и более мелкие правители должны были почитаться в стране особами священными, а если нет, то кто именно? Все ли цари считались происходящими от богов и соответственно обожествлялись подданными, или только царь царей? В Мидии царей сравнивали с богами, но не обожествляли. В Иране фигура царя приобретает еще большее значение, концепция о законности, «богоданности» царской власти становится главенствующей и связывается с hvarnah, символом «царской славы», о котором была уже речь выше.

Создается впечатление, что идея божественности, священности царя обязана своим возникновением Ближнему Востоку, прежде всего Египту, а не принесена арийскими завоевателями. В этом случае становится понятным, почему выражение «происходящий от богов» появляется на монетах лишь много позднее, у сасанидских монархов — Ахемениды не успели еще в должной степени испытать влияние ближневосточной традиции. Вряд ли есть основания предполагать, что первые Ахемениды считали себя «братьями солнца и луны» и, следовательно, «священными» — свидетельств этому нет. Более того, для Ахеменидов даже proskynesis означал, очевидно, не нижайшее смирение перед богом, а, скорее, уважение к царскому званию. Судя по рельефам из Персеполя, знатный должен был низко поклониться царю и поцеловать собственную руку, либо преклонить колени; при обращении к царю с просьбой или мольбой надлежало, особенно слугам, пасть ниц, но нигде не видно поклонения божеству 2.

Символика и церемониал двора царя царей заслуживают детального рассмотрения, но объем книги не позволяет входить во многие детали. Коронация происходила в Пасаргадах, где, согласно Плутарху («Артаксеркс», II, 3), совершали обряд посвящения нового царя храму богини-воительницы (очевидно, Анахиты), после чего царь облачался в одежды Кира и вкушал крестьянскую пищу. Этот обычай мог быть связан по происхождению с каким-то очень древним космогоническим представлением, однако большинство персов в рассматриваемый период вряд ли знало о нем или осознавало его значение. Согласно обычаю, теперь узаконенному, первый сын, родившийся после коронации, считался наследником престола. Все институты и инсигнии царской власти можно, очевидно, объяснять двояким образом — исходя из сакральных или из светских функций царя. Ученые приложили немало стараний, пытаясь интерпретировать атрибуты царской власти у персов в духе мистической аллегории и символики. Для нас достаточно констатировать, что принципы ахеменидской монархии и института «царя царей» отражали ближневосточные и арийские представления о власти, сохранившиеся с некоторыми изменениями и дополнениями вплоть до наших дней.

Известные нам имена Ахеменидов, начиная с Дария, являются, вероятно, тронными именами или прозвищами, принятыми при восшествии на престол, либо, наконец, данными еще наследным принцам. Нет убедительных доказательств, что первоначальным именем Дария было Спентадата, как называет сына Виштаспы, покровителя пророка, зороастрийская традиция. Дарий, древнеперс. Darayavahus — тронное имя, состоящее из darayat + vahus, что значит буквально «обладающий [жизненными] благами». Странно, что в арамейских документах из Египта ахеменидского времени мы находим очень стяженную форму имени — dryw§. Так именуется в этих документах Дарий I; позднее имя выступает в более полном начертании. drywhws или в других, близких к этой форме вариантах. Имя Ксеркс, древнеперс. Xsayarsan-, может быть понято как «герой среди правителей» (xsaya- + arsan-); Артаксеркс не имеет ничего общего с Ксерксом, это греческое переосмысление имени ArtaxSaga, обозначающего буквально «обладающий праведной властью», из arta и xsaga (древнеперсидская форма для общеиранского xsaSra). Нет никаких оснований полагать, что поскольку эти имена имеют некий «зороастрийский» оттенок или, во всяком случае, могут принадлежать зороастрийцам, то их носители должны быть обязательно последователями Зороастра.

Царский род Ахеменидов в период передвижения на территорию Персиды (Парса) был, очевидно, главенствующим в племени пасаргадов, если не среди персов в целом. Не исключено, что после оседания на новом месте Ахемениды не довольствовались браками с соплеменниками и смешивались с местной эламской или иной династией и аристократией. Гаремы ахеменидских правителей были очень большими, в них находились не только жены и наложницы царя, но и все женщины царской семьи — мать, сестры и другие. О сложившемся, строго упорядоченном гареме, охраняемом многочисленными евнухами, известно только с правления Дария I, но женщины, безусловно, пользовались сильным влиянием при дворе уже при первых Ахеменидах. Многие из царских невест не были иранками — властители, похвалявшиеся в древнеперсидских надписях своим арийским происхождением, не боялись смешанных браков; по-видимому, представление об исключительности арийцев или иранцев не было еще столь сильным, как в эпоху Сасанидов.

При Ахеменидах, по крайней мере при первых правителях, не существовало должности «премьер-министра», везира, как называли его много позднее, во времена ислама. Царя окружали его друзья и доверенные лица, которым он поручал выполнение важнейших дел, но ничего неизвестно о существовании официального верховного представителя царя, главы государственного управления. Действия Мардония в армии Ксеркса во время греческого похода несколько напоминают функции премьер-министра — он выступает посредником в переговорах между царем царей и более мелкими правителями и царьками (они располагались на переговорах по старшинству — Геродот, VIII, 67). Однако считать, что греческое слово eisangeleus означает не только «вестник», но и должность премьер-министра, значит видеть в источнике больше, чем в нем есть 3. Очевидно, существовала потребность в официальном представителе, который бы говорил от имени царя, и при последних Ахеменидах *hazarapati- (букв, «тысяцкий»), один из высших офицеров, начал исполнять должность, близкую к премьеру. После Александра Македонского мы встречаем греческий титул хилиарх (перевод иранского *hazarapati-), которым эллинистические правители называли второго по старшинству, нечто вроде премьер-министра 4. Как можно судить по этимологии, титул *haza- rapati- при Ахеменидах носил начальник гвардии — «тысячи бессмертных», телохранителей царя, рано ставший важной фигурой при дворе; весьма вероятно, что именно он изображен стоящим перед царем на персепольских рельефах.

В разные периоды при дворе находились правители областей и сатрапы, возвышающаяся дворцовая знать, основу которой составляли местные владетели, осевшие при дворе. Принцы, visa ри&га Авесты и BR BYT’ арамейских документов из Египта, могли быть высшими должностными лицами при дворе или наместниками провинций. Некоторые из них, очевидно, допускались к участию в царских трапезах — высокая честь, оказывавшаяся лишь фаворитам (Геродот, V, 25). Еще один почетный титул, о котором сообщает Геродот (III, 140; VIII, 85), значит буквально «хорошо поступающий» по отношению к царю, orosangai из *hu-varza-ka-(?). Но все это были почетные титулы. Если вернуться к принцам, то следует отметить, что число их возрастало по мере существования династии. Взаимоотношения их с сатрапами, царьками и другими группами знати должны были сильно осложниться в результате брачных союзов, что не могло не сказаться на титулатуре, порядке старшинства и всем громоздком протоколе ахеменидского двора.

Вожди племен мидян, персов и других иранцев продолжали пользоваться значительными правами и властью и после образования империи, приспособившись к системе сатрапий и к политической структуре державы в целом. Знаменитым «шести помощникам» Дария в убийстве Гауматы было предоставлено особенно почетное положение, они получили право доступа к царю, и их семьи и потомки сохраняли эти привилегии. У Геродота (III, 70) и в Бехистунской надписи (IV, 83) приводятся имена помощников Дария, но полного совпадения между этими источниками нет. В книге Эсфирь (I, 14) перечислены имена семи вождей персов и мидян, которые могли лицезреть царя. Имена эти отличаются от упомянутых у Геродота и в Бехистунской надписи, и по ним нельзя судить о родах, к которым принадлежали сподвижники Дария. Предполагается, что шесть кланов, названных Геродотом и Бехистунской надписью, и клан самого Дария составляют те знаменитые семь иранских родов, о которых говорит историческая традиция для времен Парфянского царства и Сасанидов. Ясно, что эти семь родов не следует отождествлять с наиболее влиятельными царьками или владетелями крупных поместий ахеменидской державы, но не исключено, что они постепенно усиливались и укрепляли свои позиции благодаря особым связям с Дарием и его преемниками. В дальнейшем число семь либо стало действительно соответствовать количеству высших аристократических родов, либо оно стало символичным для иранской знати, а может быть и не только для знати. Традиции такого рода очень стойки в Иране, и поэтому вполне вероятно предложенное объяснение «большой семерки». В этой области, как и во многих других, Дарий был великим реформатором, что позволяет говорить о двух этапах ахеменидской истории — до Дария и после начала его царствования. Последний этап представляет для нас сейчас наибольший интерес.

Как сообщают греческие авторы, царь царей имел дворцы в разных областях державы 5, и двор перемещался вместе с ним. Со времени Дария главной столицей были Сузы, но Хамадан (Экбатаны) еще долго сохранял свое значение прежней столицы и превосходной летней резиденции царского двора. Нет прямых свидетельств, что в Экбатанах при Дарии и его преемниках хранились царские архивы, как предполагают некоторые исследователи, ссылаясь на книгу Эзры, 6, где говорится о том, что один документ искали в архивах Вавилона, но нашли его во дворце (или крепости) в Экбатанах. Великий древний Вавилон должен был оставаться важным центром и при Ахеменидах, хотя после восстания 482 г. до н. э., жестоко подавленного Ксерксом, город утратил часть своего былого могущества. Раскопки Вавилона дали, однако, немного для восстановления картины ахеменидского города. Наши сведения об искусстве и архитектуре этого периода основываются на находках в Сузах, Персеполе и в меньшей степени в древних Пасаргадах. Французские археологи вели раскопки Суз в течение более полувека и добыли огромное количество материалов; к сожалению, значительная часть работ приходится на период до первой мировой войны, когда методика археологических исследований не была еще достаточно четкой. Древние Сузы переживали пору упадка, когда Дарий решил превратить город в свою резиденцию. Нет оснований полагать, что Сузы были столицей Ахеменидов уже до Дария. Геродот (III, 30, 70) переносит позднейшую ситуацию на более раннее время — грекам Сузы стали известны только в позднеахеменидский период, и античные авторы воспроизводят в названии города древнеперсидскую форму, а не аккадскую, эламскую или арамейскую.

Клинописные надписи, обнаруженные в Сузах, повествуют о строительной деятельности Дария I, Ксеркса, Артаксеркса I, Дария II и Артаксеркса II, свидетельствуя о неизменном внимании всех этих правителей к своей зимней резиденции. Термины, обозначающие сооружения, воздвигнутые в Сузах, как и в Персеполе, не всегда ясны. Многие ученые упорно переводят древнеперс. hadis, apadana и tacara одним словом «дворец»; однако из контекстов и из этимологий явствует, что hadis было общим наименованием дворца; в более специальном употреблении оно выступало в значении «обитель власти», подобно Высокой Порте в Оттоманской империи или «царским вратам» библейской книги Эсфирь. Древнеперс. apadana — прототип мусульманского айвана (aiwan) — в Сузах, как и в Персеполе, обозначало место для публики, зал аудиенций. В книге Даниила (11, 45) это слово засвидетельствовано в форме, которую следует, вероятно, читать appadana, причем можно заключить, что так обозначалось обширное открытое пространство, на котором разбивались шатры. Происхождение термина tacara остается неясным, несмотря на попытки истолковать его первоначальное значение как «ипподром» или «стадион». Судя по употреблению этого слова в ахеменидских надписях, особенно в эламской версии надписи Артаксеркса II в Сузах (надпись «Сузы Д» по классификации Р. Кента), где древнеперс. hadis соответствует dasarum (эламская передача древнеперс. tacara), оно могло обозначать небольшой «парадис», где царь проводил время 6. Тогда, очевидно, tacara служило названием частной резиденции правителя, управляемой главным евнухом, *tacarapati- (?).

Для греков, а также для Ветхого Завета Сузы были столицей Ахеменидов. Находки в Сузах предметов, происходящих из всех областей державы, говорят о космополитическом характере столицы; лишь Вавилон с его столпотворением народов мог соперничать в этом отношении с Сузами. Дарий переселил непокорных подданных из других частей империи в Хузистан (Геродот, VI, 20, 119), а многочисленные чужеземные работники, возводившие царские постройки в Сузах, делали этнический состав населения этой области еще более пестрым. Показательна в этом плане трехъязычная клинописная надпись, найденная в Сузах и рассказывающая о тех, кто участвовал в сооружении hadis. Вавилоняне изготовляли кирпич, кедр доставляли из Ливана; ценные породы дерева — из Кермана и Гандхары, золото — из Сард и Бактрии. Драгоценные камни, такие, как ляпис-лазурь, привозили из Согдианы, бирюзу — из Хорезма, слоновую кость — из Эфиопии, Индии и Арахосии. Все это обрабатывалось в Сузах и шло на украшение дворца. Каменотесами были ионяне и лидийцы, ювелирами — мидяне и египтяне, деревообделочниками — лидийцы и египтяне, стены украшали мидяне и египетские мастера. Здесь — впервые, по-видимому, в истории — выступает столь разнородная по этносу армия работников: Ассирия и даже Вавилон не знали еще таких армий. Дарий, однако, замыслил строительство еще одного дворца. Возведение его началось около 520 г. до н. э. в Персеполе — местности, имевшей особое, символическое значение.

Персеполь фактически оставался неизвестным грекам до завоеваний Александра. В скале, за дворцовым комплексом, высечены гробницы последних ахеменидских царей; Дарий, Ксеркс и два других царя похоронены неподалеку в Накш-и Рустаме. Судя по древнеперсидским надписям и эламским глиняным табличкам, великолепный ансамбль зданий никогда не был официальной резиденцией двора и не использовался для приема посольств. Персеполь не был и религиозным центром — в результате раскопок здесь не обнаружено храмов или иных культовых сооружений. И все же развалины города и сегодня заставляют нас восхищаться этим чудом древнего мира. Бесконечные ряды высоких колонн, некогда украшавших парадные залы, должны были производить сильное впечатление, особенно на приближавшихся к платформе, на которой возвышались здания, со стороны равнины, известной ныне под названием Мерв-и дашт. Колонны, более тонкие, чем их греческие прототипы, и украшенные капителями в виде головы быка, а также прямоугольные здания составляют славу ахеменидской архитектуры.

Каково было назначение этого внушительного комплекса зданий, расположенного на равнине, рядом с царскими гробницами? Не исключено, что Персеполь почитался священным городом, доступ в который был запрещен простым смертным, или что какое-то событие в жизни Дария сделало это место для него особенно важным. Персеполь сохранял свое значение и для Сасанидов, оставивших большое количество рельефов на скалах Накш-и Рустама и в его окрестностях. Район Персеполя можно с полным правом назвать домом персидских царей для всего домусульманского периода. Есть основания полагать, что вся округа считалась национальной святыней и что здесь, в Накш-и Рустаме, в специальном сооружении, именуемом сейчас «Ка’ба Зороастра», хранились религиозные сочинения или горел царский огонь. Возможно, наконец, что Персеполь и его окрестности играли особую роль как место празднества Нового года или торжественных актов, связанных с коронацией или погребением царя. Мы не знаем, какая из этих гипотез наиболее правильна, но несомненно, что Персеполь, Ba-ir-sa (<*Parsa?), как он именуется в эламских табличках, имел особое значение для ахеменидских царей и вообще для персов 7.

Таким образом, можно полагать, что Сузы были административной столицей Ахеменидов, Персеполь — династическим или ритуальным центром, тогда как Экбатаны, Вавилон и ряд других городов сохраняли значение торговых и стратегических центров или столиц провинций.

Обратимся теперь к централизованной системе административного управления державы Ахеменидов. Современные историки уделили много внимания институту специальных царских агентов. Вполне очевидно, что царь царей нуждался в чиновниках, которые бы доносили ему о событиях, происходящих во всех концах державы, и следили за действиями многочисленных мелких царьков и сатрапов. Греческие источники сообщают о «царском оке» и гораздо реже об «ушах царя». Это были разные должностные лица, хотя греческие авторы, по-видимому, смешивают их функции. Во многих греческих источниках говорится об «ушах царя» как о важной персоне, эмиссаре или специальном представителе царя царей в составе посольства, нечто вроде полномочного министра или чрезвычайного посланника. Иранские источники не знают титула, который означал бы «уши царя», но в арамейском папирусе из Египта мы находим термин gwsky’, из древнеиранского *gausaka-, буквально «слушающий, слушатель». В этом документе так обозначен, очевидно, чиновник, выступающий в качестве представителя центральной власти при рассмотрении исков и других судебных дел, что-то вроде прокурорского надзора. Сочинения греческих авторов не содержат каких-либо данных, которые позволили бы более точно очертить функции доверенных агентов и осведомителей царя царей; в арамейских текстах мы находим упоминания о нескольких категориях должностных лиц, в том числе, вероятно, и ревизорах разных рангов. Основываясь на более поздней практике (времен Парфянского царства и аршакидской Армении), можно полагать, что чиновник, именуемый bitaxs, существовал уже при Ахеменидах, когда его титул имел форму *patyax§ и обозначал наместника, которого можно отождествлять с «оком царя». Последний, вероятно, помимо других функций осуществлял и верховный надзор за многочисленными государственными прозекуторами — «ушами царя» 8. Хотя институт осведомителей и шпионов стар как мир и хотя для сопоставления с ахеменидской практикой пытались привлекать упоминания о «тысяче глаз и ушей» бога Митры и десяти тысячах его соглядатаев (авестийский Яшт Митре), тем не менее более правильно сравнивать ахеменидские «уши царя» с adhyaksa — царским «инспектором» или «надзирателем» в древней Индии.

Центральная администрация была тесно связана с провинциями благодаря хорошо налаженной «почтовой службе», возникшей еще в период владычества Ассирии и усовершенствованной при Ахеменидах. Эта служба опиралась на разветвленную сеть дорог, самой знаменитой из которых была, очевидно, царская дорога из Сард в Сузы. Геродот (VIII, 98), сообщая об отправке Ксерксом послания в Сузы, так описывает ахеменидскую почту: «Нет во всем мире смертного, который проделал бы путь быстрее, чем эти гонцы, хитроумное изобретение персов. Рассказывают, что вдоль дороги расставлено столько людей, сколько дней занимает все путешествие — конь и всадник на каждый день пути, и ни снег, ни дождь, ни зной, ни ночная тьма не могут помешать им пройти на полной скорости предназначенный отрезок пути. Первый всадник передает донесение второму, второй — третьему, и так оно переходит из рук в руки, подобно факельному бегу у греков на празднестве в честь Гефеста. Эта верховая почта называется в Персии angareion» 9.

Почтовая служба, месопотамская по происхождению, предназначалась прежде всего для пересылки административных распоряжений и донесений. Поскольку слово barid, которое позднее, во времена ислама, употреблялось для обозначения почты, может быть объяснено как аккадское, то весьма вероятно, что уже ассирийцы широко пользовались почтой в своей обширной империи и что Ахемениды были их наследниками. Сигнальные огни на башнях также служили средством связи в ахеменидской державе, как и много позже — лишь несколько десятков лет назад на смену им пришли телеграф и телефон.

Длину дорог при Ахеменидах исчисляли в парасангах (ра- rasang). Принято считать, что эта мера была равна примерно 6 км (несколько более 3 миль), однако на самом деле она обозначала, скорее всего, расстояние, проходимое за час пути, и величина ее зависела от состояния дороги 10 (такой способ измерения можно наблюдать и в наши дни в некоторых районах Афганистана и Персии; в Афганистане за единицу принимается расстояние, которое проходит лошадь за час). Дорогами пользовались для торговли, по ним передвигались войска и частные лица, а потому дороги охранялись. Пересылка писем и товаров подвергалась цензуре и контролю.

Нам приходилось уже несколько раз упоминать о бюрократическом аппарате державы. Заслуживает внимания весьма примечательная канцелярия — предмет особых забот ахеменидских царей. К сожалению, мы знаем о ней очень немногое. Ко времени правления Дария I аккадский не был уже разговорным, живым языком, и аккадской клинописью продолжали пользоваться только писцы и жречество. Роль lingua franca Ближнего Востока еще в период существования Ассирийской державы перешла к арамейскому языку и его алфавитной письменности. Ахемениды способствовали распространению арамейского языка как главного средства письменного общения на территории империи. Писцы в древнем мире занимали важное положение, значение канцелярии и архивов понималось достаточно ясно.

Известно, что записи о расходах на содержание работников в Персеполе велись на глиняных табличках на эламском языке, но в том же Персеполе обнаружены и арамейские надписи на изделиях из камня. Выше уже говорилось о древнеперсидской клинописи. Эта письменность, очевидно, применялась главным образом в царских надписях и не играла сколько-нибудь значительной роли в повседневной канцелярской практике. В Бехистунской надписи Дарий I сообщает, однако, что эта надпись «на арийском языке (как прежде не было) и на глиняных табличках и на коже была составлена», и «это было написано и прочтено мне. Затем я эту надпись послал во все страны. Народ упорно трудился над нею» 11.

Из этого текста можно заключить, что в надписи говорится о первой записи иранского (древнеперсидского) языка, сделанной либо клинописью, либо арамейскими буквами, а возможно и обеими письменностями. Находка фрагментов Бехистунской надписи на арамейском языке в Элефантине (в Египте) и фрагмента аккадского текста этой надписи на глиняной табличке показывает, что текст надписи был действительно переведен на несколько языков и послан в разные концы державы. Надпись была прочитана царю, скорее всего потому, что сам он читать не умел.

О том, как распространялись царские указы, сообщается в Библии в книге Эсфирь (III. 12): «И призваны были царские писцы в тринадцатый день первого месяца, и был написан, в соответствии с тем, как поведет Аман, указ царским сатрапам, начальникам всех областей и правителям всех народов, в каждую область письменами ее и каждому народу на его языке. И был он написан от имени царя Ахашвероша (Ксеркса) и запечатан царским перстнем. И отправлены были послания с гонцами во все провинции царя».

Из книги Эсфирь (VIII. 8), а также из других источников можно заключить, что многие царские чиновники имели перстни или печати, которые считались символами государственной власти и принадлежали государству.

Открытие арамейско-греческой наскальной надписи в Кандахаре (на территории нынешнего Афганистана) и арамейских надписей в Таксиле (Пенджаб) и Лагмане (Афганистан) указывает на широкое распространение арамейского языка. Заслуживает внимания, что в арамейском тексте кандахарской надписи встречаются восточноиранские слова, весьма архаичные по своему облику, а в надписи из Лагмана представлена мидийская пракритская лексика 12. Это может свидетельствовать о том, что повсеместно в арамейский язык канцелярии проникала местная лексика, подготавливая почву для возникновения среднеиранских гетерографических письменностей, с которыми мы встретимся позднее.

Вопрос о правовых органах державы и их деятельности весьма сложен. Первые ахеменидские цари поощряли сохранение местных законодательств. Позднее положение несколько изменилось, что привело к путанице в юридической практике и породило много проблем. Из книги Эзры (VI. 1) известно, что Дарий сохранил в силе декреты Кира, касающиеся иудеев. Имеется сообщение о пересмотре местного законодательства в Египте по приказу того же Дария (Диодор, I, 95, 4). Месопотамия была страной, где издавна существовали кодексы законов, и Дарий мог вдохновиться идеей использовать традиции вавилонского законодательства — так, очевидно, следует понимать ссылки на «закон царя» в Библии и в аккадских документах.

Каждый школьник слышал о «твердо соблюдаемых законах мидян и персов». Сообщения греческих авторов о правосудии у персов свидетельствуют о том, что Ахемениды придавали большое значение законодательству. В рассматриваемый период на Ближнем Востоке появилось новое слово для обозначения закона — иранское data-, проникшее в армянский, древнееврейский и аккадский языки. Это слово является производным от индоевропейского корня со значением «устраивать», «приводить в порядок». Можно предположить, что основы ахеменидского законодательства связаны с родовыми или племенными правовыми установлениями, существовавшими еще в период арийской общности. Естественно, что появилась потребность отделить правовые нормы, регулирующие жизнь семьи и отдельной личности, от законодательства, касающегося государственных дел. В первом случае продолжали повсюду действовать местные правовые традиции, тогда как преступлениями против государства занималась центральная администрация. Из греческих источников и из Ветхого Завета известно о существовании «общественных» судов, решавших дела первой категории, и государственных или царских судов для вторых; упоминаются и царские судьи (древнеперс. *databara, арам, dtbry’). О том, что сам Дарий придавал большое значение законам, можно судить по его надписям. Так, в Бехистунской надписи (I, 21) говорится: «В этих странах человек, который был (мне] верен, его я вознаграждал; кто был вероломен, того я строго наказывал. Милостью Ахура Мазды эти страны следовали моему закону. Как было им мною сказано, так они и делали». В другой надписи (DNb, 55) Дарий призывает своих (персидских) сторонников 13 верить тому, что он написал, и не нарушать законы. Еще в одном месте он говорит о совершении правосудия таким образом, чтобы из страха перед законом сильный не обижал слабого (DSe, 30).

В древнем Иране, несомненно, сохранились пережитки широко распространенных у индоевропейцев представлений об испытании огнем или клятвой; существовали также и религиозные обряды инициации. На важное значение клятвы намекает Дарий, говоря: «Если человек обвиняет (другого) человека, то это не убедит меня до тех пор, пока он не согласится на соответствующую клятву» 14. В Иране, очевидно, клялись Ахура Маздой, подобно тому, как клянутся богами повсюду. Мы знаем уже о функции Митры как божества-охранителя договора у арийцев. Соблюдению договора, его святости отведено много места в персидском законодательстве на протяжении всей его истории. В Вендидате (или Видевдате), наиболее поздней части Авесты, сложившейся окончательно, по-видимому, лишь в парфянское время, значительное место — наряду с религией и ритуалом — уделено различным видам договора, многие из которых — наследие глубокой древности.

В аккадских и арамейских текстах упоминается ряд должностных лиц, связанных с судопроизводством. Детальный анализ соответствующих данных не входит в нашу задачу. Отметим лишь два термина для обозначения «судьи» в аккадских деловых документах — семит, dayyan и иран. data-bar-, употреблявшиеся, вопреки мнению некоторых исследователей, в разных значениях — первый для местного судьи, второй — для царского.

Верховным судьей в делах о преступлениях против государства был сам царь. Греческие источники сообщают о том, с какой твердостью ахеменидские правители решали дела и требовали соблюдения законов. Восхваления arsfa «честности» и порицания drauga «лжи», весьма частые в источниках, не раз отмечались как качества, характерные для персов. Наказания, как всегда в древности, были очень суровыми — преступника сажали на кол, увечили его или изгоняли из страны. Повсеместно царил дух jus talionis, хотя, как кажется, еще не получила широкого распространения ответственность всего клана за преступление, совершенное одним из его членов,— факты такого рода, о которых сообщают источники, связаны с восстаниями против царя и другими особо тяжкими политическими преступлениями.

Мы рассматривали до сих пор главным образом деятельность верховной администрации, унаследовавшей многое от предшественников державы Ахеменидов. Больше нововведений можно отметить в структуре управления отдельными областями. Провинции и вассальные царства существовали уже в Ассирии и в Мидии, но при Ахеменидах система сатрапий получила дальнейшее развитие. Новые сатрапии учитывали политические и этнические границы прежних владений. Титул «царь царей» приобрел широкую известность благодаря Ирану; ассирийцы его не знали, но в Урарту он уже употреблялся. Среди сатрапов мы находим ахеменидских принцев и местных владетелей. Аппарат управления сатрапии во многом копировал центральную администрацию. Сатрапии делились на более мелкие административные единицы, во главе их стояли персы или представители местной знати. В целом, сведений о провинциальном административном аппарате очень немного; структура его, очевидно, различалась по отдельным сатрапиям.

Подавив многочисленные восстания, потрясшие всю территорию империи, Дарий, согласно сообщениям греческих авторов, ввел новое деление на сатрапии. Перечень 20 сатрапий или, скорее, податных округов приводит Геродот (III, 89). Его список основывается либо на сведениях какого-то греческого географа, либо на перечне сатрапий, составленном в Ионии, на родине Геродота. Этот список охватывает далеко не всю империю — в него включены только сатрапии, платившие регулярные подати. Вассальные царства, посылавшие дань царю царей, в этом списке не фигурируют. Несомненно, что по данным Геродота нельзя составить и точного представления об общей сумме податей.

Административная реформа Дария сохраняла принципиальные различия между сатрапиями и вассальными царствами. Новым было введение устойчивой системы податей. Каждая сатрапия ежегодно должна была платить твердо установленную подать в виде золотых или серебряных слитков; каждое вассальное царство должно было доставлять определенную дань, причем обычно натурой, а не драгоценными металлами.

После Дария Ахемениды не смогли добиться новых территориальных приобретений. Восстания приводили к временному отпадению некоторых сатрапий (так было несколько раз с Египтом); неоднократно производилось перераспределение территорий между сатрапиями, объединение двух или более сатрапий под властью одного правителя или, напротив, разделение сатрапий. Так, Кария около 400 г. до н. э. была отделена от Ионии. В целом можно заметить, что преобладала тенденция к уменьшению размеров сатрапий. В результате к концу царствования Дария I сатрапий было больше, чем в начале его правления, а накануне падения державы число их еще более возросло. Точные заключения о сатрапиях в последний период существования империи получить трудно: сведений о сатрапиях в источниках немного, и, кроме того, греческие авторы не всегда могли разобраться в титулатуре высших должностных лиц. Необходимо также учесть, что из источников известно лишь о некоторых, далеко не всех изменениях границ сатрапий.

Мы не будем подробно останавливаться на сложных исторических судьбах «Плодородного Серпа» — богатых земель Месопотамии и Сирии. Следует заметить, что такие географические наименования, как Вавилония, Ассирия и некоторые другие, при Ахеменидах не всегда совпадали с названиями сатрапий 15. Предстоит еще выяснить, в частности, почему Вавилония стала именоваться Asuristan — название, под которым она упоминается в последующие периоды. Из Бехистунской надписи и из более поздних свидетельств можно заключить, что Ахемениды, подобно Аршакидам и Сасанидам, рассматривали Месопотамию и Иранское нагорье как равнинную и горную части сердца империи — Эраншахра (термин, известный для сасанидского времени). С точки зрения персов, положение вавилонян в империи было, по-видимому, иным, чем жителей Египта.

Хотя сатрапы во многом походили на мелких царьков, а их дворы и администрация копировали двор и правительство царя царей, последний пользовался значительной властью и при решении внутренних дел сатрапий. Царь царей был верховным судьей и высшей инстанцией для апелляций. Хотя в последний период существования державы повсеместно практиковалось объединение военной и гражданской власти в руках сатрапа, но царь царей осуществлял верховный контроль над армией. Сатрап должен был обеспечивать поступление налогов, управлять экономикой, выполнять судебные, функции и контролировать политическое положение в сатрапии. Состав сатрапий не оставался неизменным, различные области державы имели свои специфические особенности и с точки зрения системы управления, однако повсеместно сатрап пользовался большой властью.

Персы как правящий народ, основа могущества Ахеменидов, были некоторое время освобождены от уплаты податей и несения повинностей, но должны были поставлять войско. Отряды персов служили далеко за пределами родины, и Дарий в своих надписях с гордостью говорит о победах, одержанных персидскими воинами. Небольшие колонии персов находились во всех областях державы — военачальники, солдаты, судьи и другие чиновники из числа персов отправлялись в самые отдаленные концы страны, чтобы служить царю царей. Персидские имена отмечены в арамейских папирусах из Египта, в аккадских клинописных документах и в греческих источниках, свидетельствуя о роли и влиянии персов на всей территории империи. В разных концах государства существовали поместья, принадлежащие царской семье и персидской знати. О таких поместьях, владельцы которых жили в столице, подробно рассказывают письма ахеменидского принца Аршамы, адресованные нескольким должностным лицам, управлявшим его имениями в Египте.

Сыновья царя царей и другие его родственники часто назначались сатрапами, однако в некоторых областях должность сатрапа считалась наследственной для определенного рода местной знати, так что не все высшие посты в империи были заняты персами. Так, например, правители Киликии, именуемые в греческих источниках Свиннесии, в течение многих лет занимали особое положение в империи благодаря их давней преданности Ахеменидам и помощи, которую они неоднократно оказывали правящей династии.

Некоторые полисы Финикии и Ионии платили подати, но сохраняли почти полную независимость; они имели даже право выпускать свою монету. Такие различия в положении отдельных областей не случайны, они объясняются не только обширностью империи, но и тем, что персы, постоянно занятые войнами, вынуждены были оставлять решение многих дел покоренным народам. Не следует забывать и о «феодальных» тенденциях, о которых нам придется еще говорить ниже.

Армия, основное орудие поддержания порядка в империи, пережила значительную эволюцию в период правления Ахеменидов. При Кире персидская армия состояла из ополчения, выставленного племенами персов и поддержавшего восстание против мидян. Древнеперс. kara известно из ахеменидских надписей и означает, вероятно, именно такое войско 16. В ходе покорения многих других народов структура войска должна была значительно усложниться, на смену kara пришла профессиональная армия — sp’ada. Как показывают Веды, а также авестийский термин, родственный ведическому, во времена арийской общности колесничий был основным обозначением знатного воина. В Индии колесница оставалась главным боевым оружием на протяжении многих столетий. В Западном Иране преобладающее значение получила более гибкая кавалерия; боевые колесницы сохранялись вплоть до конца ахеменидской державы, но лишь как небольшие подразделения специального назначения. Основной ударной силой ахеменидской армии стала кавалерия (asabara-) и пехота <(pasti-). Судя по рельефам в Персеполе, в мирное время армия комплектовалась из персов и мидян. Ядро ее составляли царская конная гвардия и отряд «бессмертных». О последних писали многие; согласно Геродоту (VII, 83), название «бессмертные» объясняется тем, что число их — десять тысяч — должно было постоянно оставаться неизменным, на смену павшим тотчас же набирались новые воины. Свое начало «бессмертные», по-видимому, вели от тех персидских отрядов, которые поддержали Дария в его борьбе за престол, а затем были выделены в качестве привилегированного войска. Тысяча «бессмертных» под командованием хилиарха составляла личную охрану царя. Не ясно, придумано ли название «бессмертные» греками, или это результат неточного перевода древнеперсидского слова, означавшего «сторонник» (последнее предположение кажется более правдоподобным) 17.

Уже вскоре после создания империи Ахемениды начали использовать и другие военные отряды, так что армия стала неоднородной этнически, хотя командные посты, как правило, занимали персы. Армейские подразделения, построенные по десятичной системе, возглавлялись десятскими, сотниками и тысяцкими и распределялись по роду оружия на копьеносцев, лучников и кавалеристов. Внутри отрядов воины группировались по этносу, сохраняя присущие своему народу особенности доспехов, головных уборов и оружия — описание их оставил Геродот (VII, 61), а изображения воинов можно видеть на персепольских рельефах. Смешение принципов деления армии по этносу и по роду оружия не могло не ослаблять ее боевой мощи (так, в состав кавалерии входили и воины, сидящие на верблюдах).

Основным оружием персов были лук (изображение его мы находим, в частности, на ахеменидских монетах) и короткий меч, название которого греки передавали как akinakes (согд. kyn’k). Другие народы имели свое, особое оружие. Разнообразными были и щиты; по свидетельству Ксенофонта («Анабасис», I, 8, 7), как всадники, так и лошади имели кольчуги. Об огромном интересе персов к военному делу можно судить по обилию иранской лексики, относящейся к войне, оружию нападения и защиты и т. п.

В тактике ведения боя армия уступала греческой; это понимали и сами персы, так что в последний период существования империи греческие наемники заняли, по-видимому, почти такое же почетное место в ахеменидской армии, как и «бессмертные». Нам ничего не известно о том, какой характер имела воинская повинность у покоренных народов и какова была политика царя царей в этом вопросе. По всей империи существовали, очевидно, сборные пункты, в которых во время войны должны были формироваться войска и где были сосредоточены арсеналы, бдительно охраняемые персами. В этой связи следует сказать о гарнизонах и военных силах сатрапов.

Для защиты границ и охраны порядка во многих стратегических центрах державы необходимо было держать гарнизоны.

Об одном из таких гарнизонов, располагавшемся на острове Элефантина (Верхний Нил), близ южной границы с Нубией, до нас дошли довольно подробные сведения. Этот гарнизон первоначально состоял из евреев, но командовали им персидские или вавилонские офицеры. Следует иметь в виду, что гарнизон Элефантины занимал, по-видимому, особое положение и не может считаться типичным для ахеменидской державы в целом. Иудейские наемники жили в крепости Элефантины еще до завоевания Египта Камбизом, так что персы лишь восприняли отношения с гарнизоном, сложившиеся раньше, при прежних властях. В силу этих обстоятельств воины, охранявшие Элефантину, были гораздо сильнее привязаны к определенному месту, чем солдаты других гарнизонов.

Элефантинский гарнизон делился на «штандарты» (degel) — отряды, состоявшие из ста воинов, получавших довольствие. Помимо начальника гарнизона имелся еще командир округа, носивший иранский титул prtrk; возможно, что он совмещал функции военные и гражданские, подобно римскому претору. Наемники на Элефантине были военными колонистами, они прочно осели на месте, обзавелись семьями и хозяйством, на равных правах с гражданским населением участвовали в торговых операциях и заключали различные сделки, оформлявшиеся контрактами. Существовали специальные гражданские и военные суды, но подробных данных о сфере их полномочий нет.

Некоторые должностные лица сочетали, по-видимому, функции гражданских и военных властей, хотя теоретически эти функции должны были четко разделяться. В ведении сатрапа находились не только все войска сатрапии, но также и солдаты, которые в военное время отправлялись служить в центральную армию; в случае необходимости сатрап мог приглашать наемников. Однако в военное время войсками различных сатрапий нередко командовали другие полководцы (см., например, Геродот, VII, 82), что может объясняться двойной системой военной власти.Не исключено, что вновь назначенный сатрап привозил с собой личную охрану. Сатрап мог полностью распоряжаться местными, туземными войсками, но в отношении военных гарнизонов персов и других иноземных отрядов, которые теоретически находились под властью великого царя, права сатрапа были ограниченны.

Ахемениды, как и их предшественники, широко применяли массовые переселения — практика, выдержавшая испытание временем. Достаточно упомянуть, что Геродот сообщает о переселениях египтян в Бактрию (IV, 204), фракийцев в Азию (V, 15), ионян в Сузы (VI, 20), греков в Хузистан (VI, 119), а также рассказывает о том, что ионийские греки боялись, что их отправят в Финикию, а всех финикийцев поселят в Ионии (VI, 3). Наличие военных колоний иноземцев на всей территории империи должно было привести к смешению не только правовых норм разных народов, но и самих народов. Нет данных, которые позволяли бы утверждать, что в последний период истории державы она была разделена на четыре больших военных округа, стоящих над сатрапиями, однако можно допустить существование каких-то военных органов, которым подчинялись сатрапы 18.

Нам предстоит теперь рассмотреть вопрос о том, как платили жалование солдатам ахеменидской армии. При первых Ахеменидах жалование выдавалось воинам главным образом натурой — мясом, вином, зерном и другими продуктами; в этом случае не всегда можно отличить жалование от рациона. Сатрап должен был выплачивать жалование всем войскам, находящимся на территории сатрапии. Денежное обращение в империи, о котором придется еще говорить ниже, было весьма ограниченным — деньгами пользовались главным образом при сделках с греками, в частности при вербовке греческих наемников. Когда царская армия проходила через какую-нибудь сатрапию, на жителей ее ложилось бремя поставок провианта.

В «Анабасисе» Ксенофонта сообщается, что солдаты и офицеры за доблесть и верную службу награждались особыми званиями и знаками отличия, орденами в виде золотых лавровых листьев, почетной одеждой, памятными кинжалами, браслетами и другими подарками. Эта практика была, впрочем, не новой: уже ассирийские цари таким же образом награждали отличившихся военачальников. Существовали также почетные должности, такие, как царский копьеносец или копьеносец знатного сановника. В ахеменидское время появляются эмблемы на головных уборах представителей знатных родов, столь характерные для позднейшей Персии, а также особые значки, такие, как изображение золотых гранатов на копьях «бессмертных». Многие черты позднейшего персидского «феодализма» зародились, возможно, уже в ахеменидское время, но данных источников, которыми мы располагаем, недостаточно для доказательства этого предположения.

Ахеменидская армия никогда не была огромной, греческие авторы явно преувеличивали численность вражеского войска. Армию отягощали громоздкий обоз, женщины и слуги. Разношерстность контингентов лишала армию единства и ослабляла ее мощь. Известно, что персы использовали слонов и боевые колесницы с серпами, но ни один род войск не мог сравниться с превосходно вышколенной македонской фалангой или с монолитными отрядами греческих гоплитов — армия греческих наемников, в которой служил Ксенофонт, ясно свидетельствует об этом. Тактика выжженной земли, тотальное опустошение территорий, оставляемых под натиском врага, была обычной для действий ахеменидской армии, но мы не знаем о других тактических приемах, которые применяли персы в ходе военных действий. Службу в армии начинали обычно после достижения двадцатилетнего возраста. Прежде чем стать воином, юноша в древней Персии проходил подготовку, о которой хорошо известно: его учили ездить на коне, стрелять из лука и говорить правду. Предельный возраст для службы в армии не превышал, очевидно, 55 лет.

Военный флот был первоначально вотчиной финикийцев и в меньшей степени ионийских греков, но при Ахеменидах персы сражались в качестве солдат экипажей судов и проявляли интерес к мореплаванию. При Дарии I некий Скилак, ионийский адмирал, совершил плавание вниз по реке Инд, к Индийскому океану, и затем в Египет. Путешествие это заняло три месяца (Геродот, IV, 44). Не исключено, что Ахемениды посылали и другие экспедиции для обследования морей и побережья Африки, возможно даже для плавания вокруг всего Африканского континента. Дарий I построил канал, соединивший Средиземное море с Красным морем, предвосхитив таким образом сооружение Суэцкого канала; сохранились надписи, увековечившие это предприятие. Ахемениды, как мы видим, поощряли торговлю не только на суше, но и по морю. Сами персы, однако, никогда не были народом мореплавателей и охотно предоставляли своим подданным бороться с морской стихией.

Notes:

G. Widengren, The Sacral Kingship of Iran,—«Numen», Supplement, 4, Leiden, 1959, стр. 242—257.

См.: Feodora Prinzessin von Sachsen-Meiningen, Proskynesis in Iran, в кн.: F. Altheim, Geschichte der Hunnen, Bd II, Berlin, 1960, стр. 125—166.

Греч, eisangeleus должно было передавать скорее древнеперс. *azdakara-, соответствия для которого известны в согдийском и других иранских языках. См.: A. Meillet, Е. Benveniste, Grammaire du vieux- perse, Paris, 1931, стр. 150.

Диодор Сицилийский, XVIII, 39, 7 и XLVIII, 4, 49. В армянских источниках засвидетельствован титул hazarapet dran Ariats «хилиарх врат персов», соответствующий, несомненно, позднейшему премьер-министру. [Ср.: Е. Benveniste, Titres et nomes propres en iranien ancien, Paris, 1966, стр. 67—71.]

В Габах (Исфахан) и близ Таоки (на юге Персиды), см.: Страбон, XV, 728; Арриан, Индика, XXXIX, 3 и др.

W. ЕiIегs, Die Ausgrabungen in Persepolis,— ZA, Bd 53, 1959, стр. 249, прим. О древнеперсидском обозначении «парадиса» см.: Е. Benveniste, Elements perses en arameen d’Egypte,— JA, t. CCXLII, 1954, стр. 309.

[Ср.: W. Lentz, W. Schlosser, Persepolis — ein Beitrag zur Funktionsbestimmung,— ZDMG, Supplement I: XVII. Deutscher Orientalisten- tag. Vortrage, Teil 3, Wiesbaden, 1969, стр. 957—983 (библиография — стр. 978—981).]

См.: А. Рagliаrо, Riflessi di etimologie iraniche nella tradizione storiografica greca,— «Rendiconti della Accademia Nazionale dei Lincei», 9, Roma, 1954, стр. 135 и сл. Титул bitaxs восходит, вероятно, к *pati-ax$-, букв, «наблюдающий», но ср. ниже, стр. 266.

Ср.: Herodotus, with an English translation by A. D. Godley, 144 London, 1924 («The Loeb Classical Series»), стр. 97. Для греческого angaros предлагались различные объяснения, его возводили, в частности, к аккад. egirtu «письмо» и к древнеиранскому *hangar-. Поскольку это слово представлено в арамейском и в сирийском (возможно, и в демотическом египетском) в вариантных формах, имеющих значение «повинность, согиёе», кажется предпочтительным видеть в нем заимствование из аккадского (вавилонского), а не из древнеперсидского. У Плутарха («Александр», 18) мы встречаем слово с standee, которое обычно переводят «царский гонец», что несколько странно, так как Дарий, прежде чем стать царем, не был гонцом.

Этимологически parasang (новоперс. farsax) связано не с древнеир. *sanga-, древнеперс. banga- «камень»’, а скорее с корнем sah- «извещать, провозглашать», как это предположил И. Маркварт; см. также: Н. Н. S с h а- е d е г, Beitrage zur iranischen Sprachgeschichte,— «Ungarische Jahrbiicher», Bd XV, 1935, стр. 563. Ср. вторую часть слова orosanges (Геродот, VIII, 85), если только оно не восходит к древнеперс. *huvarzaka- «хорошо действующий». Статмы селевкидского периода основывались, вероятно, на дорожной системе, унаследованной от Ахеменидов

Я следую переводу Р. Кента (R. Kent, Old Persian, стр. 132). Выражение «как прежде не было»имеется только в эламской версии.[Ср.: J. Н а г- m a 11 a, The Bisitun Inscription and the introduction of the Old Persian cuneiform script,—AAASH, t. XIV, 1966, стр. 255—283; I. M. Diakonoff, On the interpretation of § 70 of the Bisutun Inscription (Elamite version),—AAASH, t. XVII, 1969, стр. 105—107.]

О надписи из Таксилы см.: F. С. Andrea s, Erklarung der aramaischen Inschrift von Taxila,— NGWG, 1931 (1932), стр. 6—47. [См. также Г.М. Бонгард-Левин, Таксильская надпись Ашоки,— СВ, 1956, Мё 1, стр. 121—128; Н. Н и ш Ь а с h, Die aramaische Inschrift von Taxila,— «Akade- niie der Wissenschaften und der Literatur in Mainz. Abhandlungen der geistes- und sozialwissenschaftlichen Klasse», Jahrg. 1969, № 1, стр. 3—12.] Издание арамейско-греческой билингвы из Кандахара — D. Schlumberger, L. R о b е г t, A. Dupont-Sommer, Е. В е n v е n i s t е, Une bilingue greeo-arameenne d’Asoka,— JA, t. CCXLVI, 1958, стр. 1—48; о надписи из Лагмана см.: W. В. Henning, The Aramaic Inscription of Asoka found in Lampaka — BSOAS, vol. XIII, 1949, стр. 80—88 (см. также литературу, указанную в последних двух работах). [Недавно издан фрагмент еще одной мидийско-арамейской надписи Ашоки, см.: Е. Benveniste, A. Dupontе- Sommer. С. С a i 11 a t, Une inscription indo-arameenne d’Asoka provenant de Kandahar (Afghanistan),— JA, t. CCLIII, 1966, стр. 437—470.]

Вряд ли «слуга» (menial), как переводит Р. Кент слово *maryaka. Ср. выше, прим. 91 к гл. II. (См. также: С. И. Баевский, Древнеперсидское тапка-,— СВ, 1958, № 1, стр. 98—100].

Я следую толкованию Э. Беивениста (Е. Benveniste, Etudes sur le vieux-perse,— BSLP, t. 47, 1951, стр. 37) и считаю, что древнеперс. ha(n)duga имело значение «подтверждение» или «приведение к присяге», а не «письменное показание». (Ср. также: W. W. W й s t, Altpersische Studien. Sprach- und kulturgeschichtliche Beitrage zum Glossar der Achameniden- Inschriften, Miinchen, 1966, стр. 7 и сл.; W. Hinz, Die untere Grabinschrilt des Dareios,— ZDMG, Bd 115, 1965, стр. 228; M. Mayrhofer, Das Altpersische seit 1964,— «W. B. Henning Memorial Volume», London, 1970, стр. 285.]

А. Т. Оlmstеad, History of the Persian Empire, Chicago, 1948, стр. 237. Ср.: О. Leuze, Die Satrapieneinteilung in Syrien und im Zweistrom- lande, Halle, 1935: M. Ehtecham, L’Jran sous les Achem^nides, Fribourg, 150 1946, стр. 162.

Древнеперс. kara родственно литов, karas, нем. Неег и отражает, по- видимому, общеиндоевропейское обозначение племенного ополчения.

Д. Рagliarо, Riflessi di etimologie iraniche, стр. 149.

Е. Meyer, Geschichte des Altertums, Bd IV, Stuttgart, 1939, стр. 70.

Экономика

Основным источником богатства ахеменидской державы была земля, а жизнь земле на всем Ближнем Востоке с незапамятных времен давала вода. Ирригация имела огромное значение для «Плодородного Серпа», для Иранского нагорья и вообще для всех областей, где земля могла давать урожай. При Ахеменидах, как позднее при Сасанидах, царь теоретически считался, по-видимому, верховным собственником всей земли, а народ держал ее в качестве лена. Такое представление ведет к весьма широкому толкованию термина «феодализм», поскольку социальная структура средневековой Европы, несомненно, очень сильно отличалась от социальной структуры древнего Ирана. Имеется, однако, немало черт, напоминающих то, что мы привыкли понимать под словом «феодализм». Ахеменидская держава была централизованной империей, но в то же время она была государством иерархическим, и нет ничего неожиданного в том, что мы находим некое подобие феодализма у народа с кочевническими традициями, завоевавшего оседлые народы.

Представление о том, что царь стоит над всеми законами и может даровать землю своим верноподданным, которые, согласно тому же представлению, все являются его рабами (bandaka), естественно, должно вести к феодальной системе. Мы упоминали уже о царских имениях в разных частях державы, включавших в себя и охотничьи парки — «парадисы», а также о bg — «наделах» или «доменах», которые высшая знать получала в дар от царя, продолжая жить в столицах. Арамейские папирусы из Египта рисуют нам весьма благополучную картину состояния дел в поместьях Аршамы, ахеменидского принца и наместника (тг) Египта, который большую часть времени проводил в Сузах или в Вавилоне, предоставляя доверенным лицам управлять его землями в Египте.

Лены даровались обычно не отдельным лицам, а целым семьям, возможно под влиянием древней месопотамской традиции коллективного права собственности. Создавая военные поселения в покоренных странах и раздавая земли гражданским и военным служилым людям, Ахемениды тем самым способствовали развитию феодализма. Из аккадских документов известны два термина, обозначающие феодальные отношения — ilkti и qastu. Первый является старовавилонским обозначением лена или вассальной службы. При Ахеменидах, причем только со времени правления Дария I, в документах выступает термин qastu, ранее в значении «надел» не засвидетельствованный. Это слово, первоначально имевшее значение «лук» и «земельный надел для содержания лучника», стало применяться для обозначения пожалования за несение царской военной службы. Можно полагать, что институт qastu был введен персами, а вавилонское ilku превратилось в налог, выплачиваемый деньгами или серебром в слитках, причем само это слово стало обозначать «земельный налог» или просто «налог». Судя по аккадским документам, qastu, которые жаловались группе семей в качестве лена, входили в состав Ь-atru, первоначально обозначавшего учреждение для сбора налогов и возглавлявшегося влиятельным чиновником, именуемым saknu. Слово hatru в данном случае может быть переведено как «округ»; в некоторых контекстах оно прилагается к группе должностных лиц или воинов. По мере развития денежного обращения и стабилизации державы в правление Дария II и его преемников военная служба держателя лена все более заменялась денежным налогом. Процесс этот шел одновременно с ростом городов и развитием городской жизни. Ахемениды, как позднее Сасаниды, поощряли урбанизацию.

Поскольку наши источники происходят из Вавилонии, закономерен вопрос о том, в какой мере эти процессы были характерны для империи в целом. Если даже считать, что в отдельных провинциях имелись определенные различия, то и в этом случае влияние практики, установившейся в Вавилонии, должно было ощущаться во всей империи. Податная реформа, проведенная Дарием I на всей территории державы, означала разрыв с прежней традицией. Система налогообложения, существовавшая прежде, не была единообразной и упорядоченной. Следовало прежде всего установить принцип обложения и твердые размеры податей. Известно, что задолго до Ахеменидов ассирийцы при заключении сделок купли-продажи земли исходили не из площади участка, а из его урожайности. Дарий приказал произвести обмер земель, а также собрать данные об урожае прошлых лет. По-видимому, до Дария размеры налогов часто устанавливались до сбора урожая, что ложилось тяжким бременем на земледельцев. Например, в Месопотамии каждый год чиновники заранее объявляли минимум сбора плодов с финиковой пальмы, и определенный таким образом налог приходилось выплачивать, даже если урожай оказывался ничтожным. Обмер обрабатываемых земель позволил Дарию установить твердую ежегодную земельную подать для каждой сатрапии, с учетом средней урожайности и видов возделываемых культур.

Наиболее общим обозначением подати было древнеперсидское слово ba]i-, сборщик податей именовался *bajikara. Древнеперсидское *haraka (очевидно, персидская адаптация семитского слова, имевшего значение «отправляться для выполнения феодальной повинности») в конечном счете стало употребляться для обозначения налога с земли, выплачиваемого в денежной форме. От этого слова ведет свое происхождение мусульманский термин xaraj— поземельная подать, обычно выступающая как рента продуктами (см. ниже, стр. 267).

Геродот (III, 97) перечисляет сатрапии, платившие подать или дань, причем указывает суммы в талантах; далее он сообщает, что Парса (провинция Фарс) не платила дани, и называет народы державы, которые приносили дары вместо уплаты податей. Для этих «даров» существовали, вероятно, различные названия, но можно полагать, что реформа Дария затронула и народы, не распределенные по сатрапиям, так что суммы ежегодных «даров» были точно определены. Так, наследственные правители Киликии присылали царю дары регулярно и в строго установленном размере.

Не существовало разницы между личной собственностью царя и государственной собственностью — царь сам был государством, и центральная казна считалась его домашней сокровищницей. В обязанности сатрапа входил сбор податей и отправка их в виде драгоценных металлов в столицу, тогда как дополнительные налоги оседали в его собственной казне. Последняя мало чем отличалась от царской, центральной казны, хотя какие-то формальные различия должны были существовать. Поступления огромных денежных сумм требовали аппарата счетчиков (древнеперс. *hamarkara, арам, hmrkr) и казначеев (*ganzaba- 158 га). Сбор податей осуществлялся нередко весьма сложным путем. Так, в Вавилонии банкирский дом Мурашу и сыновья с главным отделением в Ниппуре не только вел обширные ростовщические операции, но и занимался сбором налогов. Сохранились документы, относящиеся к периоду около 455—403 гг. до н. э., которые рассказывают о деятельности этих преуспевающих банкиров. Дом Мурашу собирал налоги с наделов qaStu, затем выплачивал налоги saknu (то есть начальникам соответствующих ba-tru), которые, в свою очередь, платили в главную казну царя 1. Среди лиц, с которыми вел дела дом Мурашу, мы встречаем как ахеменидских принцев, так и простых смертных; банкиры этого дома интересовались в первую очередь операциями, связанными с землей, а не с торговлей.

Пожалования земель царем, одним из его приближенных или, наконец, каким-либо должностным лицом могут быть определены (по крайней мере, в последнем случае) как бенефиций; в источниках содержатся упоминания о «вторичных» пожалованиях такого рода. Так, например, Аршама (греч. Arsames), наместник Египта, даровал землю одному своему подчиненному на условии, что тот будет платить Аршаме земельный налог 2. Кредитный процент, взимаемый ростовщиками, был высок, но и сбор налогов с держателей наделов и другие операции, которыми занимался дом Мурашу, были делом нелегким. Известно о существовании и других банков. Из архивов клинописных документов, рисующих их деятельность, мы узнаем о многих деталях экономики и права империи, в частности, о том, что рабы могли считаться юридическими лицами и владеть имуществом, в том числе и своими рабами.

В ахеменидской державе, как и повсюду, было множество различных налогов. Взимались налоги за стоянку судов в гаванях, рыночные налоги, сборы за въезд в городские ворота, за пользование дорогами, пограничные пошлины, налоги за домашний скот (возможно, десятина), а также целый ряд других. Приношения царю приурочивались к празднеству Нового года; во время путешествий царя по территории державы на население ложились дополнительные повинности. Большая часть «даров» и различных налогов поступала главным образом натурой, а не звонкой монетой. Население несло и тяжкую трудовую повинность на строительстве дорог, общественных зданий и т. д., сооружаемых по приказу царя или сатрапов. В целом жизнь простого народа была очень нелегкой.

Работы, проводившиеся в провинциях и требовавшие привлечения большого числа людей, оплачивались, вероятно, за счет местных налогов, а не из центральной казны, тогда как золото и серебро должны были наполнять царские сундуки. Сюда же стекались и доходы от поместий, принадлежащих самому царю, от рудников и ирригационных сооружений, которые также доставляли огромные суммы. Значительная часть золота расходовалась на войны или шла на подарки, раздаваемые царем. Из греческих источников известно, сколько денег тратилось персидским царем и сатрапами на подкуп греков. Здесь на сцену выступают монеты — знаменитые золотые дарики с изображением коленопреклоненного лучника.

Чеканка монет существовала до Ахеменидов; принято считать, что первыми начали выпуск монет в государственном масштабе лидийцы. Большая часть золота и серебра расплавлялась и хранилась в слитках определенного веса, так что количество монет было довольно ограниченно, и пользовались ими, как уже отмечалось, для выплаты жалования греческим наемникам и торговли с греками и средиземноморскими городами. Золото было редкостью, оно копилось в царской сокровищнице. Монеты, находившиеся в обращении, обычно ценились по весу, подобно слиткам. Только царь царей имел право чеканить золотую монету — статеры Дария, как объясняли греческие лексикографы слово darik. Некоторые ученые полагают, что название монеты происходит из древнеперс. *dari- «золото», так что греч. darik лишь результат игры слов с использованием имени царя. Сатрапы чеканили медные и серебряные монеты, но последние могли выпускаться и полководцами — эти монеты предназначались прежде всего для военных нужд. Города, сохранившие автономию (например, портовые города Финикии), и местные династии также выпускали серебряные и медные монеты, отличавшиеся по типу от царских серебряных монет — на последних изображена та же коленопреклоненная фигура царского лучника, что и на дариках. Древнеперсидское слово *pasuka, буквально означающее «скот» (и отсюда «деньги»), которое пытаются обнаружить в эламской передаче в табличках персепольской сокровищницы, могло бы служить свидетельством единицы стоимости времен арийской общности. Возможно, что единицей стоимости была овца и что при введении монетной системы эта единица оказалась равной одному сиклю 3.

Нарушение монопольного права царя на выпуск золотой монеты рассматривалось как открытое проявление мятежа — так было, например, при Артаксерксе II во время восстания в Анатолии, поднятом коалицией сатрапов. Золотой дарик весил 8,4 г, серебряный сикль (sekel, греч. siglos) — 5,6 г; отношение серебра к золоту составляло около 13’/з:1. Талант — единица, в которой, согласно Геродоту, исчислялись подати, не был всюду одинаковым, так что введение золотого стандарта упорядочивало денежное обращение. Таким образом, Дарий I, которого, согласно Геродоту (III, 89), его подданные прозвали торгашом, создал новую монетную систему, утвердившуюся на всей территории империи. Возможно, что в некоторых областях державы население принимало греческие монеты более охотно, чем ахеменидские, однако у нас есть основания полагать, что новые деньги стали основным средством платежей почти во всех областях; исключение, по разным причинам, могли составлять лишь Малая Азия, Ливан, Египет и Индия 4. В Индии, с ее обилием золота, отношение серебра к золоту было ниже, чем царский стандарт (137з:1), в результате чего сикль в обращении преобладал здесь над дариком. В целом же в обширной державе, особенно в последний период ее истории, существовали различные местные чеканы — об этом свидетельствует многообразие монетных типов в нумизматических коллекциях Лондона, Нью-Йорка, Парижа и в других собраниях.

Мы отмечали, что рабы в ахеменидской державе могли считаться юридическими лицами. Остается неясным, существовало ли такое положение на всей территории империи, однако источники, по-видимому, указывают на то, что многим рабам жилось гораздо лучше, чем свободным работникам. Рабы в царских имениях считались собственностью государства, и соответственно, должно было существовать стремление беречь эту собственность. Недавние исследования показали, что рабы (эламское kurtas), работавшие в Персеполе, оплачивались лучше, чем свободные (*azata) работники. Для общества рассматриваемого типа такое положение отнюдь не является исключительным 5.

Notes:

G. Cardascia, Les archives des Murasu, Paris. 1951, стр. 7 и сл. [Ср. также: G. Cardascia, Le fief dans la Babylonie achemenide,— «Recueils da la SocietS Jean Bodin», t. I, Bruxelles, 1958, стр. 55—88.]

См. письмо VJII в издании: G. R. Driver, Aramaic documents of the fifth century В. C., 2 ed., Oxford, 1957, стр. 31.

J. Наrmalla, El arnica I,— AL, t. IV, 1954, стр. 302—308.

О денежном обращении в ахеменидской державе см.: Е. Meyer, Geschichte des Altertums, Bd IV, стр. 70; о кладе греческих монет ахеменидского времени, обнаруженном в Афганистане, см.: D. Schlumberger, L’argent grec dans (’empire achemenide,— MDAFA, 1953, t. XIV, стр. 24—30.

F. A11 h e i m, R. S t i e h 1, Die aramaische Sprache unter den Achaimeniden, Lieferung II, Frankfurt am Main, [1961], стр. 173.

Религия при последних Ахеменидах

Мы должны вернуться к вопросу о религии ахеменидских царей. Определить верования, которых придерживался сам персидский царь, весьма затруднительно, особенно если учесть, что у нас нет данных о том, что при Дарии I уже существовали организованная церковь, ортодоксальная догматика и религиозный канон. Несомненно, что ко времени правления Дария во многих, если не во всех областях Ирана были последователи Зороастра, хотя нам мало что известно об их религии. Можно ли на основании скудных и не всегда достоверных сообщений источников хотя бы предположительно охарактеризовать религиозную жизнь Ирана в позднеахеменидское время? Большее, что мы в состоянии сделать, это высказать самые общие соображения.

Если исходить из очень общего и условного деления религии на вероучение и ритуал, то можно полагать, что приверженцы старой арийской религии более заботились о ритуале, тогда как последователи Зороастра, которых мы вправе именовать арийскими реформаторами, выдвигали на первый план исповедь веры. Нельзя категорически утверждать, что преимущественное внимание к вероучению свойственно только кочевникам, а забота о ритуале — оседлым народам, хотя нередко дело обстояло именно так. Два типа религий, о которых идет речь, различались, видимо, более четко в Восточном Иране, чем на западе. В Западном Иране традиции ближневосточных религий, а также деятельность магов оказали влияние как на вероучение, так и на ритуал, что еще более усложнило общую картину. Согласно схеме, изложенной выше, маги восприняли ближневосточные традиции и стали проводниками ближневосточно-арийского синкретизма или, по крайней мере, не были ему враждебны. Процесс смешения западных иранцев, прежде всего мидян и персов, с местным населением, сказавшийся на судьбе древнеперсидского языка в Западном Иране, сопровождался смешением различных религиозных верований и обрядов. Такова была главная черта эпохи, и независимо от того, в какой мере она определяла официальную религиозную политику Ахеменидов, маги, ставшие основой иранского жречества, должны были поощрять то, что обычно именуется синкретизмом. Учение Зороастра, пришедшее с восточной родины иранцев, нашло многочисленных сторонников в Западном Иране. Даже в среде магов, которые, как считают, очень ревностно относились к соблюдению ритуала, проповедь Зороастра должна была найти поддержку, особенно если Дарий и весь царский род приняли учение пророка. Ахеменидские надписи показывают, что Дарий, как и многие другие, видел в Ахура Мазде «бога арийцев», т. е. иранцев. Это не означает, что Ахура Мазда был единственным богом, но именно ему иранцам следовало поклоняться в первую очередь, и Дарий, подобно Зороастру, разделял это представление. И все же вряд ли можно говорить о зороастрийской «религии» во времена Дария, если понимать под зороастризмом религию и церковь, которые мы знаем для гораздо более позднего сасанидского периода.

В Гатах Зороастра, как и в надписях Дария, постоянно подчеркивается значение Правды и проклинается Ложь; и пророк, и царь именуют себя маздаяснийцами — «поклоняющимися Мазде». Эламские таблички, обнаруженные в персепольской крепостной стене (наиболее ранние из них датированы 13-м годом правления Дария), свидетельствуют, что маги действовали в Персеполе. Были ли эти маги также маздаяснийцами, или они продолжали поклоняться богам старого пантеона? Шла ли религиозная борьба между Дарием, сторонником Зороастра и Ахура Мазды, и магами, защитниками арийского пантеона? Этого мы не знаем, но источники не противоречат предположению о том, что еще до Дария среди магов нашлись такие, которые восприняли учение Зороастра, не порвав полностью с прежним пантеоном, тогда как другие вовсе не были знакомы с проповедью пророка или не хотели ей внять.

Авестийский Яшт Митре, относимый обычно к V в. до н. э., но содержащий, несомненно, более древние элементы, вполне мог быть творением маздаяснийских магов. Он написан на восточно-иранском языке, его географический горизонт ограничен Восточным Ираном, но это отнюдь не доказывает, что он был создан на востоке. Достаточно вспомнить о христианских гимнах и стихах, которые составлялись в Западной Европе в течение многих веков на латыни или даже на древнееврейском языке, но в которых идет речь о Палестине. Ахемениды, если уже не мидяне, связали Восточный Иран, физическую и духовную родину иранцев, с Западным Ираном, где как раз в рассматриваемый период активно шел процесс взаимодействия и слияния разных культур. Через несколько столетий этот процесс привел к созданию сасанидской зороастрийской церкви, его действие диктовалось самим ходом исторического развития, и приостановить этот процесс не мог и сам царь, каковы бы ни были его собственные религиозные представления.

Маздаяснийские маги вполне могли стать духовными отцами или даже подлинными авторами поздних частей Авесты. Им, по всей вероятности, принадлежит составление Вендидата, правового и ритуального жреческого кодекса, поскольку именно маги были более всего заинтересованы в детальном и нудном изложении правил очищения и ритуала, содержащемся в этой книге Авесты. Нам будет легче ответить на вопрос о том, почему маги не пользовались древнеперсидским или индийским языком при составлении поздних частей Авесты, если мы обратимся к иудаизму, христианству и многим другим религиям, имеющим письменную традицию. Для «священных писаний» не пользовались местными обиходными языками.

Итак, я полагаю, что распространение зороастризма сопутствовало культурному и социальному развитию ахеменидской державы и потому не было мучительным и насильственным процессом. Следует остановиться в этой связи еще на нескольких вопросах.

Как в наши дни в горах Курдистана можно найти несколько религий и сект, так и в древности в Западном Иране существовали различные религиозные культы и обряды, что объясняет подчас противоречивые сведения античных источников о религии «персов». Для религиозной политики Ахеменидов в общем характерна терпимость к верованиям и ритуальной практике подвластных народов неиранского происхождения. Вряд ли следует полагать, что ахеменидские цари проводили при этом различия между неиранскими и частично ассимилированными иранцами народами, которые обитали на территории Западного Ирана. Очень немного сведений можно почерпнуть из источников о религиозной борьбе или о преследованиях за веру в среде иранцев — нам неизвестны случаи выступлений магов против последователей Зороастра и т. п. Религиозные различия, несомненно, существовали, но их трудно обнаружить, особенно если пытаться искать четкие противопоставления ортодоксальной религии еретическим сектам. Есть, однако, несколько сообщений, и нам необходимо должным образом оценить их, эти лучи света, пробивающиеся сквозь тьму, которая окутывает религиозную историю Ахеменидов.

Следует прежде всего рассмотреть данные, содержащиеся в трехъязычной «антидэвовской» надписи царя Ксеркса, высеченной на каменных табличках в Персеполе. Наиболее важно для нас следующее место этой надписи (стк. 35—41): «Среди этих стран (подвластных Ксерксу) была одна, где прежде дэвы почитались. Затем по воле Ахура Мазды я это капище дэвов разрушил и провозгласил: дэвов да не почитают! Там, где прежде дэвы почитались, там я совершил поклонение Ахура Мазде в соответствии с Законом (arta)» 1. Все исследователи признают сейчас, что под «почитающими дэвов» надо понимать не вавилонян или египтян, а, скорее, иранцев или, по крайней мере, арийцев. В качестве «почитателей дэвов» могли бы рассматриваться мидийцы, входившие в состав ахеменидской державы и поклонявшиеся старым арийским богам. Однако представляется более вероятным, что в надписи речь идет об иранцах, которые не поклонялись Ахура Мазде. Неясно, следует ли считать культ Ахура Мазды и борьбу с почитанием дэвов характерными только для последователей Зороастра, но, если судить по тому, что считается обычным для правоверных маздаяснийцев, Ксеркс действовал в «зороастрийском» духе.

Много спорили о том, какие божества следует понимать под дэвами в надписи Ксеркса. Правильнее всего, очевидно, привлекать данные только двух стран — древней Индии и более позднего Ирана. В первой deva-, индийское соответствие иранскому daiva-, выступало как обозначение арийских божеств, в том числе и бога Митры, доставившего немало хлопот историкам религий. В позднейшем Иране дэвы (среднеперс. d€van) стали просто злыми духами. Следует, однако, более внимательно присмотреться к источникам. Я полагаю, что в Иране старые арийские представления о дэвах сохранялись дольше, чем это может показаться при простом сопоставлении с Индией.

В среднеперсидских надписях Картира, создателя раннесасанидского ортодоксального зороастризма, мы находим поразительное сходство с приведенным выше пассажем из «антидэвовской» надписи Ксеркса. Картир рассказывает о преследованиях иноверцев в сасанидской державе, в том числе буддистов, христиан, иудеев, а затем говорит: «и идолы были уничтожены, и логовища дэвов (glsty ZY SDY’n) разрушены и превращены в жилища и обители бог{ов]» 2. Картир здесь обрушивается на иранцев, которые жили в сасанидском государстве, но исповедовали чужую веру (о враждебном отношении зороастрийцев к иранцам-иноверцам мы знаем и по христианским «Актам персидских мучеников»). Можно ли предполагать, что и Ксеркс боролся с поклонением иранцев чужим богам? И если это так, что считалось рубежом, отделявшим «религию арийцев» (то есть иранцев) от чужеземных религий? Как мы видели, «религия арийцев» — это культ Мазды, а потому все немаздаистские культы Ксеркс мог приравнять к почитанию daiva, чужих божеств. Когда Дарий в Бехистунской надписи (V, 16) говорит о том, что эламиты не почитали Ахура Мазду, он как бы объясняет причину их восстания против царя, причем отягощает их вину, по-видимому, и то, что эламиты жили вместе с персами или рядом с ними и, следовательно, должны были поклоняться верховному богу иранцев 3. Впрочем, Ахура Мазда был только «величайшим из богов», так что нормальным считалось поклонение Мазде и «другим богам, которые существуют» — формула, которая засвидетельствована в Бехистунской надписи (IV, 61) 4. Иными словами, уже в этот период мы наблюдаем процесс сложения «зороастрианизма» — позднего зороастризма.

Если бы бог Митра причислялся к разряду daiva, он был бы изгнан из пределов Ирана. Но культ Митры пустил столь прочные корни или пользовался такой популярностью, что завоевал признание самого царя царей — Артаксеркса II (404—359 гг. до н. э.). Вспомним и о посвященном Митре Яште Авесты. Какова была судьба этого древнего божества, отказалось ли оно подчиниться Ахура Мазде и, соответственно, оказалось дэвом (daiva) для маздаяснийцев, или же Митра признал главенство Ахура Мазды и был оставлен в числе богов? Можно ли предполагать, что происходили столкновения между магами-маздаяснийцами и магами, которые поклонялись Митре, а также другим богам? У нас есть убедительные свидетельства того, что либо маздаяснийцы приняли Митру, либо почитатели Митры восприняли культ Ахура Мазды 5. Об этом прежде всего говорят надписи Артаксеркса II, в которых царь просит покровительства у Анахиты и Митры — эти божества названы после Ахура Мазды. Имеется, далее, сообщение Беросса, согласно которому Артаксеркс первым из персидских царей воздвиг статуи Афродиты (имеется в виду Анахита) в Вавилонии, Сузах, Экбатанах, в Бактрии и в других местах 6. Плутарх в жизнеописании Артаксеркса II упоминает о воинственной богине, храм которой находился в Пасаргадах. Наконец, имеется «зороастрийский календарь», построенный по образцу египетского календаря и введенный, вероятно, в 449 г. до н. э., еще до Артаксеркса II. В этом календаре названия месяцев совпадают с названиями месяцев в Младшей Авесте и содержат имена арийских божеств, в том числе и Митры. О «зороастрийской календаре» существует обширная литература 7, и мы не будем останавливаться на нем. Рассмотрение некоторых фактов религиозной жизни в позднеахеменидском Иране позволяет провести параллель между эволюцией древнеперсидского языка и историей зороастризма — нет полного разрыва с прошлым, но проступают черты быстрого развития, ведущего к среднеиранскому состоянию.

По-видимому, в годы правления Артаксеркса II имя Зороастра становится широко известным в среде магов Западного Ирана, в результате чего о нем узнают и греки. В этот период в Иране существовали, несомненно, и другие культы или даже религии, но процесс слияния верований магов, зороастрийцев и самих Ахеменидов был уже завершен. Мы не будем касаться здесь позднейших судеб культа Митры и митраизма времен Римской империи — эти проблемы уже не раз были предметом исследований 8.

Охарактеризовать религиозные обряды и типы погребений для рассматриваемого периода — задача трудная. Мне представляется, что значение, которое склонны приписывать способу захоронения, явно преувеличено. Показания источников здесь нередко противоречивы и могут привести к неправильным заключениям. Так, например, сообщается, что выставление трупов на съедение птицам и зверям практиковали маги (Геродот, I, 140), но оно отмечено и у бактрийцев (Страбон, XI, 517). Этот обычай северных арийцев — мидян и бактрийцев — сходен с позднейшим зороастрийским погребальным ритуалом, но резко отличается от захоронений ахеменидских царей в скальных гробницах Персеполя и Накш-и Рустама, что может привести к неправильным заключениям о некоем изначальном зороастризме у магов и о закоренелом язычестве у всех Ахеменидов. В действительности же практика покрывать труп царя воском была широко распространена на древнем Ближнем Востоке.

Браки между ближайшими родственниками, ставшие столь популярными у иранцев позднее, в ахеменидское время были характерны, видимо, лишь для царского рода и знати (подобное явление мы видим и в европейских правящих домах). Этот обычай также, очевидно, возник на Ближнем Востоке еще задолго до Ахеменидов; к персам он мог попасть через посредство Элама. Многие черты богини Анахиты, которую греки отождествляли с Афродитой или Артемидой, восходят к верованиям народов, обитавших на Иранском плато задолго до прихода иранцев, так что культ Анахиты можно рассматривать как сочетание ближневосточного религиозного субстрата и иранских элементов. Само имя anahita «незапятнанная» выступало первоначально в качестве эпитета богини Ардви (так в Авесте), связанной прежде всего с водой. В Западном Иране и в Месопотамии Анахиту ассоциировали с богиней Нанай, а также, несомненно, с другими женскими божествами плодородия 9.

Notes:

«Антидэвовской» надписи Ксеркса посвящено много исследований, см.: R. Kent, Old Persian, стр. 112 (приведена библиография). Последняя фраза в цитированном отрывке этой надписи в переводе Кента гласит: «I worshipped Ahura Mazda and Arta reverent(ly)». Такой перевод оправдан с точки зрения грамматической структуры оригинала, но неправилен но смыслу: Ксеркс подчеркивает, что он поклоняется Ахура Мазде так, как это предписано, в отличие от почитающих дэвов, которые, по-видимому, поклоняются 164 Ахура Мазде иным образом.

Надписи Картира на «Ка ‘бе Зороастра» (стк. 10) и в Сар Мешхеде (стк. 14, часть текста разрушена). Соответствующие строки в надписи Картира в Накш-и Рустаме сохранились очень плохо и не могут быть использованы для сопоставления. Последний перевод этого отрывка принадлежит В. Хеннингу (Henning, Mitteliranisch, стр. 102). [Ср.: Ph. Gignoux, L’inscription de Kartir a Sar Mashad,— JA, t. CCLVI, 1968, стр. 395, 414. В надписях Картира, вопреки мнению Р. Фрая и некоторых других исследователей (ср.: М.— L., Chaumont, L’inscription de Kartir a la «Ka’bah de Zoro- astre», JA, t. CCXLVIII, 1960, стр. 347; В. Г. Луконин, Культура сасанидского Ирана. М., 1969, стр. 87; J. Нагmalla, The Bactrian Wall-Inscriptions from Kara Tepe,— «Буддийские пещеры Кара-тепе в Старом Термезе», М., 1969, стр. 121—122), не говорится о том, что капш’ца дэвов были превращены в храмы богов. Правильный перевод этого пассажа гласит: «логовища дэвов были уничтожены, жилища и обители богов были воздвигнуты» (среднеперс. ‘kylydy). см.: Ph. Gignoux, L’inscription de Kartir, стр. 414, прим. 28J

(Ср.: В. И. Абаев, Пятый столбец Бехистунской надписи Дария I и антидэвовская надпись Ксеркса,— ВДИ, 1963, № 3, стр. 113—118.]

Я полагаю, что ахеменидский царствующий дом всегда почитал Митру и Анахиту,— в выражениях «Ахура Мазда вместе с богами царского дома (vi^aibii)» (надпись, DPd, стк. 24) и «Ахура Мазда, величайший из богов» (надпись DPh, стк. 9) вряд ли можно видеть намек на месопотамские и другие неиранские божества.

(О культах Ахура Мазды, Митры и других божеств в ахеменидское время см.: Е. Benveniste, Le terme iranien mazdayasna,— BSOAS, vol. XXXIII, pt 1, 1970, стр. 5—9; ср. также: M. Boyce, On Mithra’s part in Zoroastrianism,—BSOAS, vol. XXXII, pt 1, 1969, стр. 10—34.]

См.: F. Jacoby, Die Fragments der griechischen Iiistorikcr, Leiden, 1958, Dritter Teil С, стр. 391, 680, F 11.

Ср.: S. H. Taqizadeh, The Old Iranian calendars again,— BSOAS, vol. XIV. 1952, стр. 603-611.

I. Gershcvitch, The Avestan Hymn to Mithra, Cambridge, 1959, :тр. 61 и сл.

Сводку данных источников о культе Ардвисуры Анахиты см. в работе L. Gray, Foundations of the Iranian religions, Bombay, 1927, стр. 55 и сл.

Падение Ахеменидов

Основные события политической истории ахеменидской державы известны прежде всего из греческих источников. Не следует, стремясь к оригинальности, преуменьшать значение греков и поражений, которые потерпели персы в битвах при Марафоне, Саламине и Платее. Утрата всех европейских завоеваний Дария I, неустойчивость позиций в Западной Анатолии и, главное, потеря престижа во всей империи должны были серьезно заботить Ахеменидов. Великая держава, стремительно расширявшая свои границы при Кире, Камбизе и Дарии I, теперь вынуждена была обороняться, и не раз положение ее становилось критическим. Полезно в этом плане проследить судьбы империи с правления Дария и вплоть до завоевания ее Александром Великим — поворотного пункта в истории страны.

Подавив в начале своего царствования многочисленные восстания, Дарий провел ряд реформ, о которых мы упоминали. Он расширил границы империи, присоединив к ней области на западе и на востоке. В Бехистунской надписи Индия (Hindu-) еще не представлена в числе областей, которые были завоеваны Дарием или достались ему в наследство от предшествующих ахеменидских царей. Можно поэтому заключить, что при Кире крайней восточной областью державы была Гандхара. Греческий адмирал Скилак из Карианды, обследовавший течение реки Инд, отправился из персидских владений в Гандхаре. Плавание его происходило около 516—512 гг. до н. э., путь лежал дальний: вниз по Инду в Индийский океан и далее, к Египту. После этого путешествия Дарий завоевал индийцев долины Инда и открыл торговлю по морю. Индийская сатрапия, прежде всего плодородный Пенджаб, платила наибольшую подать из всех провинций державы — 360 талантов золотого песка (Геродот, III, 94). Ахеменидское влияние в Индии было весьма значительным. Об этом убедительно свидетельствуют, например, наскальные эдикты Ашоки, позднейшего правителя Индии. Формуляр этих надписей содержит оборот «так говорит царь…», восходящий к ахеменидскому протоколу. Из Персии, возможно, пришла в Индию и самая традиция вырезать царские надписи на камне.

В Средней Азии Дарию удалось усмирить саков. Несомненно, что в его правление были покорены и некоторые другие народы, но наиболее известен и подробнее всего описан в источниках его поход (около 510 г. до н. э.) против скифов, обитавших на территории Южной России.

Помимо обстоятельного рассказа Геродота (IV, 83 и сл.) об этом походе, имеется два других важных свидетельства о военных действиях против кочевников. Одно из них содержится в надписи на скальной гробнице Дария в Накш-и Рустаме. Здесь в качестве данников великого царя рядом с народом скудра упомянуты «саки, которые за морем». В надписи Ксеркса из Персеполя в числе подданных также названы скудра, но причерноморские скифы отсутствуют, что согласуется с сообщением Геродота. Другим подтверждением знаменитого похода Дария является фрагмент глиняной таблички с древнеперсидским клинописным текстом, который обнаружен в Румынии 1. Не исключено, что эта табличка была занесена на территорию Трансильвании много позже римскими легионерами, но она является, скорее всего, черновиком надписи на закладной доске, предназначенной для помещения в фундамент здания где-то на Балканах, и, таким образом, указывает на крайние западные пределы ахеменидских владений. Геродот (IV, 91) также рассказывает о двух надписях на колоннах, воздвигнутых Дарием во время похода. Результаты похода оказались в конечном счете плачевными: скифы при наступлении персов прибегали к тактике выжженной земли, и Дарий, потеряв часть своих войск, должен был благодарить небо — ахеменидская армия могла погибнуть целиком.

История греко-персидских войн, начавшихся при Дарии и бесславно закончившихся при Ксерксе, известна каждому школьнику. Военное превосходство греков обнаружилось совершенно ясно, несмотря на большую численность ахеменидской армии (цифры, приводимые греческими источниками, преувеличены). В 478 г. до н. э. после окончательного поражения персидских войск греки, казалось, могли стать хозяевами Анатолии и завоевать значительную часть ахеменидских владений. Однако персы, потерпев поражение на поле боя, вступили на путь интриг и подкупов — на помощь пришло золото из царских сокровищниц. Последовавшие за этим междоусобицы, войны между отдельными городами-государствами и союзами греческих городов относятся к истории Греции. Для персов эти события означали, что империю удалось лишь спасти от полного военного разгрома; греческое влияние в Малой Азии продолжало возрастать, что сказалось, в частности, на судьбе местных, анатолийских языков и обрядов. Эллинизованные восточные правители Анатолии еще до Александра активно содействовали проникновению греческой культуры на территорию ахеменидской державы.

Ксеркс проводил более жесткую политику по отношению к покоренным народам, чем его отец. В конце правления Дария восстал Египет. Ксерксу, спустя два года после восшествия на престол, удалось вновь подчинить страну Нила, причем, как сообщает Геродот (VII, 7), он обошелся с египтянами более сурово, чем его отец. Отныне персидский царь не желает считать себя наследником фараонов и, соответственно, перестает уважать обычаи и религию Египта. Подобные же меры проводятся и в отношении восставшего Вавилона, великого города древности. Результатом было ослабление культурного главенства Вавилона и Египта на Ближнем Востоке.

После поражений в Греции Ксеркс целиком отдался внутренним делам — строительству Персеполя и гарему, который отныне превращается в вершителя всех имперских дел. В 465 г. до н. э. Ксеркс был убит заговорщиками — дурное предзнаменование на будущее.

Артаксеркс I пришел к власти в результате интриг и убийств, ставших обычными для персидского двора. Египет вновь восстал, поддержанный Афинами, в 460 г., и только огромным напряжением всех сил персам удалось в 455 г. еще раз подчинить страну. Операциями руководил некий Аршама, возможно, тоже лицо, что упоминается в арамейских папирусах. Влияние на двор матери царя, Аместриды, которое трудно назвать иначе, чем губительное, стало также прецедентом на будущее. После смерти Артаксеркса I вновь вспыхнули кровавые междоусобицы и внутренние смуты. В результате целой серии убийств на трон вступает Дарий II, сын Артаксеркса и вавилонской наложницы. Дарий II находится под сильным влиянием своей жены (и сводной сестры) Парисатиды, способной и жестокой женщины. Империю раздирают восстания сатрапов, но греки, занятые Пелопоннесской войной, не могут воспользоваться слабостью персов — персидское золото вновь оказывается более сильным, чем армия Ксеркса.

Дарий II умер в 404 г. до н. э., ему наследовал уже известный нам Артаксеркс II. Смена царей должна была сопровождаться смутами, и они не замедлили вспыхнуть с новой силой. Разразилась гражданская война, о которой, к счастью, мы подробно знаем по «Анабасису» Ксенофонта. Кир, младший брат нового царя, замышляет захватить престол. В это время Египет, воспользовавшись ситуацией, вновь выходит из-под власти Ахеменидов. История отступления десятитысячного отряда греческих наемников после смерти их предводителя Кира, павшего в битве при Кунаксе (3 сентября 401 г. до н. э.), подробно изложена в «Анабасисе» — сочинении, которое является не только шедевром греческой классики, но и важным источником сведений об ахеменидской державе. Картина греко-персидских отношений в этот период, особенно в Ионии, кажется довольно однообразной — это цепь бесконечных интриг, восстаний и убийств. В то же время можно видеть, как Ахемениды, искусно сея раздоры, использовали в своих интересах греческие междоусобицы.

Египет оказался достаточно сильным, чтобы противостоять попыткам персов вновь завоевать эту страну, и оставался под властью местной династии. Когда разразилось восстание сатрапов в Анатолии, вышедших из-под контроля царя царей, империя, казалось, билась в предсмертных судорогах. Гибель ее была отсрочена на немногие годы Артаксерксом III, способным и жестоким правителем, вступившим на престол в 359 г. Ему удалось усмирить сатрапов, поднявших мятеж и вновь начавших выпуск собственной монеты, но вскоре восстало несколько городов в Финикии. Довольно трудно проследить все сложные перипетии борьбы с сатрапами Малой Азии и правителями Восточного Средиземноморья, в которую были вовлечены и греки; греческие наемники неизменно участвовали в военных действиях. Процесс эллинизации Азии происходил уже при последних Ахеменидах, Александру Великому суждено было лишь ускорить его.

В Греции все сильнее ощущалось влияние новой державы — Македонии, когда Артаксеркс III начал готовиться к походу в Египет. В 345 г. он подчинил Финикию. Сидон был взят и сожжен, а жители его переселены в качестве рабов в Вавилон и Сузы. Путь в Египет был открыт. В военных действиях, развернувшихся вслед за этим, с обеих сторон участвовали греческие наемники, так что это были, скорее, битвы между наемниками, нежели противоборство персов и египтян. Нижний Египет удалось вернуть под власть Ахеменидов, но местная египетская династия продолжала править в большей части Верхнего Египта. Тем не менее могло показаться, что в правление Артаксеркса III ахеменидская империя обрела новые силы и восстановила свою былую мощь и славу.

Последние годы царствования Артаксеркса III протекали в обстановке сложной борьбы Филиппа Македонского, Афин и персов. Исторические события, быть может, развернулись бы иначе, если бы Артаксеркс не был отравлен в то самое время (около 338 г. до н. э.), когда Филиппу после победы над греками в битве при Херонее удалось объединить вокруг себя всю Грецию. Угроза единой Греции стала реальностью, а это означало неминуемую гибель ахеменидской империи. Армия Ахеменидов и прежде не могла противостоять прекрасно обученным греческим солдатам, теперь же сила греческого оружия оказалась помноженной на доблесть еще более воинственных македонцев.

Убийцей Артаксеркса был способный, но неразборчивый в Средствах евнух по имени Багой, который не мог, однако, сам занять престол. В результате после почти полного истребления членов царской семьи Багой передал трон представителю одной из боковых линий ахеменидского дома, известному под именем Дарий III Кодоманн. Последний сумел взять в свои руки бразды правления и даже вновь завоевал Египет, но оказался не в силах предотвратить распад империи. Александру, заслуженно именуемому Великим, было суждено завоевать ахеменидскую державу, и он сделал это очень скоро.

Если попытаться охарактеризовать достижения ахеменидского Ирана, то, несомненно, одним из наиболее значительных, доставшихся в наследство Александру и римлянам, была концепция «единого мира», слияние народов и культур в одной ойкумене. Ахеменидский монарх считал себя царем царей, поставленным над многими народами и их правителями. Утверждение концепции об «едином мире» империи шло рука об руку с процессом смешения и синкретизации. Представители племен и народов, обитавших в разных концах державы, встретились в «едином мире персов», что не могло не привести к взаимообменам культурными ценностями. Не следует преувеличивать возможности общения в пределах империи: путешествия по стране были делом опасным и предпринимались далеко не часто. Однако упоминание хорезмийца в составе гарнизона в Верхнем Египте свидетельствует о связях, существовавших между самыми отдаленными друг от друга областями державы 2.

Объективной оценке ахеменидской империи и ее достижений в известной мере мешает блеск Греции. Но не судим ли мы неверно о Востоке в древности, как и в наши дни, утверждая, что Восток отставал в своем развитии от Греции и что он и сейчас остается отсталым? Не будет ли более правильным задуматься над тем, почему греки достигли такого уровня развития, или почему Возрождение и промышленная революция сделали Запад тем, чем он является сейчас? Быть может, мы должны найти объяснение, почему Запад отклонился от нормального пути, тогда как Азия и Африка развивались в соответствии с естественным ходом истории. При таком подходе правильнее было бы говорить о современном Западе как о «сверхразвитом», нежели о Востоке как об «отсталом». Рассуждения такого рода могут показаться лишь игрой слов, однако, если попытаться изменить перспективу, мы, возможно, лучше поймем некоторые явления и настоящего, и прошлого.

Чиновники, армия и купцы играли главную роль в распространении идей и обычаев на территории державы. Ахеменидские правители сами были смешанного происхождения и, как кажется, космополитами по мировоззрению. Ко двору царя царей охотно приглашали греческих врачей, финикийских мореходов и вавилонских астрономов. Если верить античным авторам, персидские монархи пытались, хотя обычно безуспешно, привлекать к себе на службу многих знаменитых греческих ученых и философов, обещая им большое жалование. Мы не имеем здесь возможности говорить о Платоне, его отношении к Востоку и влиянии, оказанном им на страны Востока.

На строительстве дворцов персидских царей работали ремесленники — представители всех народов империи. Их трудом создавался стиль архитектуры ахеменидского времени, архитектуры придворной, как и ахеменидское искусство в целом, монументальной по размерам и внушительной в деталях. Наиболее примечательной чертой этой архитектуры следует, видимо, считать не высоту колонн или композиционную сложность рельефов, украшавшихся к тому же инкрустациями и росписями, а прежде всего использование пространства. Персы внесли в архитектуру конструкцию крупных сводов и эффективную планировку обширных площадей. Применение в строительстве гигантских ливанских кедров, участие в сооружении царских дворцов лучших мастеров из всех областей державы, наконец, наличие огромных богатств позволяли персам возводить здания «имперского» масштаба, и они использовали эти возможности должным образом. Стрельчатые арки и своды появляются в Персии лишь позднее, но традиция планировки огромных помещений и возведения крупных перекрытий имела большое значение для дальнейшего развития персидской архитектуры.

Ахеменидская империя была единственной подлинной империей, а персидский царь — единственным настоящим царем не только в представлении греков, но, очевидно, и для жителей Индии. Мы уже отмечали традиции ахеменидского протокола и стиля царских надписей в Индии времен династии Маурья, прежде всего в период Ашоки, наиболее выдающегося представителя этой династии. Следует упомянуть также о письме кхароштхи, широко распространившемся в Северо-Западной Индии. Это письмо является по происхождению арамейским, а арамейский язык был lingua franca империи Ахеменидов. Об искусстве эпохи Маурья известно немногое, но персидское влияние и здесь ощутимо, например, в капителях колонн, имеющих форму опрокинутых колоколов или снабженных изображениями животных. Контакты Индии с Западом существовали, несомненно, еще до Александра Великого.

Персидское влияние в западных областях державы также было значительным, причем наиболее заметно это влияние проявлялось в Армении и Каппадокии. Вряд ли будет слишком смелым предположение о том, что культурная «иранизация» армян началась уже при Ахеменидах и затем продолжалась в парфянское время. Религиозные верования и обряды в Армении были теми же, что и у мидян и персов; наибольшей популярностью пользовались культы Митры и Анахиты (Страбон, XI, 532). Хорошо известно об иранских словах в армянской лексике. Большинство этих заимствований относится ко времени после падения Ахеменидов (заимствования из парфянского и других среднеиранских диалектов), однако фонетический облик некоторых слов может указывать на их проникновение в армянский в более ранний период, например, t’agawor «царь» или partez «сад». Во многих случаях трудно установить, имеем ли мы дело с заимствованием ахеменидского времени или с более поздним, что связано прежде всего с архаичным характером значительной части парфянской лексики 3.

На территории Каппадокии иранское влияние может быть прослежено главным образом для послеахеменидского периода. Оно сказалось в ономастике (имена правителей) и в религиозных обрядах, о которых сообщают античные авторы. Каппадокия была страной, где скрещивались культуры греков и персов; позднее она стала важным центром христианской мысли. В меньшей степени это относится к Анатолии, но в IV в. до н. э. путь эллинизма на Восток пролегал через Анатолию.

Евреи и Израиль вели себя довольно спокойно при Ахеменидах, несмотря на то, что и на них распространялось влияние персов. Решающую роль здесь играло то, что Кир освободил иудеев из вавилонского плена, разрешил им вернуться на родину и приказал восстановить Иерусалимский храм, что и было сделано около 515 г. до н. э. Именно при персидском владычестве тора стала законом Израиля; это произошло, по-видимому, в тот же период и примерно в тех же условиях, что и кодификация или пересмотр законов в Египте и в других областях империи. В библейских книгах Эзры и Нехемии мы находим многочисленные свидетельства контактов с двором царя царей. Некоторые исследователи связывают возникновение нового иудаизма с ахеменидским периодом, когда соблюдение Закона стало общеимперской нормой. Проблема персидского религиозного влияния на иудаизм и христианство весьма сложна, однако можно говорить о способности к восприятию, если не о прямом влиянии многих сторон вероучений. Такие представления, как «святой дух» и «ангел мудрости», появляющиеся в иудаизме после вавилонского плена, могли быть навеяны иранской ангелологией или атрибутами Ахура Мазды. Наиболее сильно иранское влияние, очевидно, сказалось в дуализме добрых и злых духов, отчетливо выступившем в иудаизме в ахеменидское время. В апокрифических книгах это влияние более заметно, чем в Ветхом Завете; само представление о сатане могло быть заимствовано из Ирана. Немало интересного содержится в гипотезах о возможных влияниях в области эсхатологии, представлении о времени и других сторонах иудаизма, однако доказательств непосредственных заимствований такого рода пока не предъявлено. Иудейские общины, оставившие свитки Мертвого моря, существовали позднее, и круг проблем, вставших в связи с их изучением, достаточно широк 4.

Следует упомянуть еще об одной характерной черте персидского владычества, которая проявляется особенно четко при сравнении с Грецией. Эта черта, быть может, яснее всего выступает в ответе Гидарну, сатрапу Западной Анатолии, который выражал недовольство по поводу отказа спартанцев поступить на службу к царю царей. Спартанцы отвечали так (Геродот, VII, 135): «Гидарн, советы, которые ты нам даешь, лишены мудрости. Ты знаешь только о том, что тебе кажется приемлемым, но не знаешь того, с чем ты убеждаешь нас расстаться. Ты понимаешь, как быть рабом, но ты ничего не знаешь о свободе, будь она горькой или сладкой. Если бы ты испытал свободу, ты советовал бы нам драться за нее не только копьями, но и топорами». Мы встречаемся с этим представлением о свободе как об естественном состоянии для греков и в словах Демарта, бывшего спартанского царя, который бежал к Ксерксу и участвовал в персидском походе против Греции. Обращаясь к Ксерксу, Демарт говорил о доблести и храбрости спартанцев и добавил (Геродот, VII, 104): «Хотя они и свободны, но не полностью свободны. Их господин — закон, которого они боятся гораздо сильнее, чем твой народ боится тебя». В этих словах содержится намек на те качества, которые определили величие Греции.

Notes:

J. Нагmalla, A recently discovered Old Persian inscription,— AAASH, t. II, 1953, стр. 1—16.

В документах из Элефантины написание hrzmy отмечено в письме 6, стк. 2, Ь-rzmij’ в письме 8, стк. 22, см.: A. Cowley, Aramaic papyri, стр. 16, Следовало бы ожидать форму с вавом после /i (*hwrzm-).

[Ср.: R. N. Frye, Continuing Iranian influences on Armenian,— «Yad- 174 Name -ye ‘IranT-ye Minorsky», Tehran, ‘1969, стр. H—10].

[Ср • R N Frye, Iran und Israel,— «Festschrift fiir W. Eilers», Wiesbaden,» 1967, стр. 74-84; R. N. Frye, Problems in the study of Iranian religions,—«Religions in Antiquity. Essays in memory of E. D. Goodenough», Leiden, 1968, стр. 588—589.}