Наследница северных угодий (СИ)

Глава 35

Подвозят меня прямо к огромному крыльцу, на котором столпились домочадцы. Ровные ряды прислуги в аккуратных костюмах, а разделяют их, стоя посередине, видимо, мои родители. Засматриваюсь на красивых мужчину и женщину, уже не молодых, но великолепных в своей зрелости. Отец возвышается над матерью на добрых сантиметров двадцать, хотя и та отличается большим ростом — явная примета всех северян. Насколько я помню, Даар говорил мне, что их зовут Гвендолин и Иклин. Первым рассматриваю отца. Мало того, что он высокий, так ещё и очень крепкий по-своему телосложению: мышцы выделяются даже сквозь нарядную одежду, которую он надел на себя, чтобы встретить любимую дочь. Темные каштановые волосы собраны в высокий хвост на голове, лицо с правильными чертами, уже тронутое морщинами, но при этом выделяется той красотой, что бывает у истинных аристократов. Особенно ярко на лице выделяются глаза — ярко-голубые, словно два ледяных озера. Мама, Гвендолин, тоже будто сошла с обложки модного журнала: белокурые, нетронутые сединой, волосы завиваются в крупные кольца и собраны в замысловатую причёску, возвышающуюся, словно маленькая башенка. Маленькие пучки заколоты украшениями с драгоценными камнями, которые поблескивают на солнце, рассылая повсюду солнечных зайчиков. Щеки у неё, несмотря на мороз, бледные, как и вся остальная кожа, а вот глаза, в отличие от мужа, пронзительно зелёные, как молодая весенняя трава. Губы розовые, будто женщина их свёклой вымазаны, а на деле, думается мне, просто у них такой цвет. И улыбка, улыбка у неё невероятно тёплая, как и положено для матери, к которой в дом вернулась дочка. Из-за спины Гвендолин выглядывает мальчишка лет десяти, беленький, как и его мать, улыбается нерешительно, но, поняв, что сошедшая с саней Нивес улыбается ему в ответ, сразу же кидается навстречу.

— Сестрёнка, я так по тебе соскучился! — Обнимает своими маленькими ручками меня, сжимая со всей силы. Глажу его по мягким волосёнкам, думая о том, что я тоже соскучилась, пусть и общались мы с ребёнком только в письмах. Мальчик же тем временем продолжает, — мы ведь с тобой теперь поиграем, когда ты стала добрый?

Неожиданно. В письмах что-то он мне ни разу не говорил, какой сестрой ему была раньше, общался исключительно вежливо, рассказывал о том, как проходит его начальное образование, об играх с друзьями, какая атмосфера дома, как там поживают родители, но ни разу не заикнулся о том, была я сестрой для него хорошей или плохой. Теперь же выясняется, что Нивес не такой уж невинный ангелочек, раз Луми с распростёртыми объятиями принимает меня, ничуть не сомневаясь в том, что я куда добрее той, старой сестры. Теперь линию поведения с мальчишкой нужно выстраивать постепенно, тщательно соответствуя его ожиданиям, которые он уже успел себе придумать. С другой стороны, вряд ли новая Нивес будет сильно отличаться от настоящей меня, ведь даже письменное общение с этим ребёнком мне очень понравилось, о брате или сестре я всегда мечтала, находясь в детском доме. Ведь если бы нас было хотя бы двое, без родителей мы смогли бы справиться, поддерживать друг друга в страшные времена, не давая свихнуться в серых казенных стенах и конечно же не позволили бы другим обижать нас. Теперь я могу с чистой совестью заботиться о своем младшем, дарить ему всю любовь, какая во мне только найдётся и направлять в жизни, чтобы он не совершал ошибок.

Удивительно, но на крыльце стоит даже Олвен, которая не путешествовала с остальными северянами, как я. Вызывающа её поза, выражение лица — гордость сквозит из каждого движения. И не просто гордость, а какая-то хитрая, как будто сестрица уже что-то задумала и начала приводить свой план в исполнение, который ничем хорошим для меня не обернётся. Зная её, могу предположить, что это не какая-нибудь злокозненность типа той, что была в Академии, нет, теперь она придумала что-то посерьезнее, то, что ударит по мне и моей репутации так сильно, что я вряд ли смогу отмыться от позора. Мысленно начинаю перечислять про себя, какие грешки могут быть известны Олвен, но в голову прямо сейчас ничего не приходит, как будто пустынный ветер выдул все мысли.

Тем временем мои родители приходят в движение. Первым с крыльца сходит отец, по пятам за ним следует мать.

— Дай же на тебя посмотреть, милая, так давно не виделись, я боялся, что ты слишком уж сильно изменилась с нашей последней встречи, — смотрит на меня папа с подозрением, как будто кто-то ему уже успел нашептать на ушко о том, что меня обвиняли в иномирстве. Гадать не нужно, конечно же это сделала моя сестра. но в глазах отца нет страха, скорее простая настороженность, а когда он распахивает руки мне навстречу, то я без всяких раздумий прыгаю в чужие сильный объятия. Чувствую, как руками Иклин похлопывает меня по спине, — ты выросла, вот уж чего не ожидал от своей малышки. Изменилась как-то, теперь смотришь прямо перед собой, а не под ноги. Мне радостно от того, что ты стала тянуться к людям так же, как они тянутся к тебе.

Ну, с этим высказыванием я бы поспорила, но не хочется разочаровывать отца, раз он прибывает в таком хорошем настроении, хоть и не до конца поверил мне. Но у нас с ним ещё будет время обо всем поговорить, я обязательно ему многое объясню, пусть и не открою тайну моего появления в этом мире.

Следующий подходит мама, забирает меня из объятий отца, чтобы прижать к своей груди. От женщины чувствуется мягкий запах чего-то цветочного, такой тонкий, что едва улавливается, но мой чуткий нос справляется с задачей. Наверно, она очень любит цветы, хотя выращивать их в подобном климате очень тяжело. Женщина отстраняет меня от себя, двумя руками берет за лицо, всматриваясь в глаза. А затем, видимо, увидев то, что хотела, говорит:

— Милая, теперь ты дома, все будет хорошо, и тебе не стоит волноваться. Знаю, последние месяцы для тебя были тяжелыми, но всё это можно преодолеть, главное, что теперь ты со своими родными, которые всегда тебя поддержат, — тихо шепчет ей на ухо, в очередной раз обнимая.

Я бы не была так уверена, ведь Олвен не выглядит как та, кто пришел меня поддерживать, скорее вцепится мне в горло, как дикая собака, при любой удобной возможности. Но это всё мелочи, мама права, главное, что теперь я в своем родном гнезде, а не среди студентов, у каждого из них что-то свое на уме, и разгадать их мысли очень тяжело.

Есть ещё кое-кто, кто меня волнует — Кирен ал'Вула. Он не появлялся передо мной с того самого поцелуя. И я уже начинаю думать о том, а не передумал ли он сопровождать меня на бал в честь праздника солнцецветения, или же все обещания и просьбы были просто разговорами? Мне в это не верится, поэтому вглядываюсь в каждое лицо моих встречающих, но нужного не нахожу. Не знаю, каким образом, но отец понимает, что происходит. Усмехается, а затем поясняет:

— Наследник Востока прибыл к нам ещё несколько дней назад. Он сразу объяснил, что ты можешь быть на него зла, а также рассказал причину. Вначале мне хотелось его прибить, но то, как он правдиво все рассказал, заставило меня взглянуть на проблему иначе. Как я считаю, вам обоим нужно хорошенько поговорить и разобраться с этим самим, без вмешательства родителей, — говорит удивительно правильные вещи, держа меня за руку. — Да и времени искать тебе нового сопровождающего у нас нет, а абы кому я не позволю держать мою любимую дочь за руку на танцах.

Рассуждает, как типичный заботливый отец, рассуждая, что цветочек Нивес цветёт не для всяких проходимцев, а только для того, кто к её ногам целый мир положит. Это проблема многих родителей — до последнего не отпускают от себя чад, ожидая неизвестно чего, а девушки тем временем перестают быть юными и милыми, становясь сварливыми невестами.

Заканчиваем с приветствиями и проходим во дворец. Первая же зала, прихожая, поражает моё воображение своими размерами и в то же время скромностью. Здесь нет золотых статуй и изысканной лепнины, ковры не украшают полы. Скорее это похоже на дом зажиточного дворянина: со вкусом, но не так дорого, чтобы разориться. Самым главным украшением являются цветы, расставленные в вазах и по широким подоконникам, и у дверей, и рядом с мебелью. От них распространяется тонкий запах, превращая северный дворец в оранжерею.

— Ты мне раньше всегда помогала с садом, — уточняет Гвендолин, все также находясь со мной рядом и держа под руку, будто я могу пропасть, стоит ей упустить меня из виду. А напоминает о совместном занятии, наверно, помня о том, что после ухода в себя моя память была потеряна. — Скоро зацветет оримандия, я надеялась, что ты мне подсобишь с пересадкой ростков.

В речи женщины то тут, то там слышатся простецкие словечки, и это неожиданно меня к ней располагает. Она не пытается рисоваться своим статусом королевы северных угодий, как многие поступили бы на её месте, нет, относится к этому с разумным расчетом. Видимо, из моих обоих родителей именно она отвечает за поддержку народа и общение с ним.

— Очень красиво, мама, — хвалю старания женщины.

Та моментально краснеет, смущаясь.

— Зови меня матушкой, как и раньше, — просит, сжимая мою руку сильнее, но незаметно для других. Как будто скрывает факт того, что остальным о моем промахе знать не стоит.

Подозрительно. Тут есть о чем подумать. Но я сразу же откладываю это на потом, потому что меня с помпой и чуть ли не с фанфарами доводят толпой до дверей спальни, которая вроде как принадлежит Нивес. Надеясь, что это не очередная проверка, толкаю тяжелую дверь и останавливаюсь на пороге, мягко говоря, обалдевая от размеров опочивальни. Она скорее напоминает полноценные апартаменты: прихожая, три спальни, учебная комната, гардеробная, ванная, комната с непонятным синим шаром на столе, помещение с цветами — все это я узнаю, отделавшись от всеобщего гостеприимства и переходя из одного помещения в другое. Тут так много всего, что даже не успеваю все рассмотреть, когда в дверь раздаётся стук. Приходится повторить путь до неё в обратном порядке, иначе рисковала бы заблудиться в собственных покоях, но все-таки нахожу нужное место. Открыть сразу не решаюсь, прислоняю ухо к резной деревянной поверхности и спрашиваю:

— Кто там?

И чуть не глохну, когда вновь стучат. Садизм какой-то. Отскакиваю, спотыкаюсь о столик с цветами. Ваза с него падает, разбивается, а сверху уже приземляюсь я. Чувствую, как осколки входят в ладонь и, уже вне себя от злости, кричу:

— Заходите, черт вас дери!